(Статья, взятая из Аргуса, английского журнала, выходящего в Париже. Издатель его есть один из самых ревностных защитников консульского правления и враг английского министерства. Он пишет умно, с живостью, но пристрастен до крайности и даже иногда до бесстыдства. Его можно сравнить с издателем лондонских ведомостей, Courier de Londres: один бранит английское правление, а другой консульское, не заботясь об истине; один достоин быть секретарем Горна Тука, а другой покойного Марата, хотя он и роялист. Злой роялист не лучше злого якобинца. На свете есть только одна хорошая партия: друзей человечества и добра. Они в политике составляют то же, что эклектики в философии.)
Дурная шутка Филиппа привела Вильгельма {Филипп сказал: желаю знать, когда родит Вильгельм? Сей завоеватель был очень толст.} к воротам Парижа; насмешливая песня {Фридрих осмеял в стихах госпожу Помпадур и Людовика XV.} продолжила ненависть и войну между Людовиком XV и Фридрихом II. Тогда бранились по крайней мере люди важные, а ныне злословие выставляет медный лоб свой из грязи... Господа лондонские журналисты умеют быть хитрыми. Когда они, в добрый час, видят ничтожность особенной клеветы своей, тогда переменяют систему: заключают между собой братский союз, выдумывают общий план, и ведут атаку с разных сторон, имея в виду одну цель... Вчера они уничтожали Пруссию и делили Францию: теперь изображают Французскую республику страшилищем; следуют глазами за консулом как в тайной политической системе его, так и в домашней жизни; каждый шаг, всякое слово есть для них причина ужасаться; то унижают Бонапарте, то приписывают ему великие, глубокомысленные планы, нимало не думая соглашать своих противоречий.
Когда Бонапарте отправился в Нормандию, тогда сии политики объявили, что он из Гавра немедленно вышлет страшные флоты, хотя в Гавре не было ни одного линейного корабля; когда ездил осматривать Уркский канал, тогда писали в Лондоне, что он хочет сделать Париж французским Плимутом!! Всякий день новая, счастливая догадка. Теперь английские журналисты занимаются двумя назначенными лагерями в Брабанте и путешествием консула в сию провинцию.
Кто умеет открывать причину действий, тот без труда найдет ее в сем случае, и скажет, что она и весьма проста и весьма благоразумна. Видеть новоприобретенную землю, ее богатые произведения, ободрить трудолюбие, указать ему лучшие средства и новые выгоды, оживить работы, которые должны сделать город Анверс одним из первых в свете; утвердить союз между разными частями республики; наконец уверить жителей Брабанта в дружбе народа французского и в особенном уважении к ним первого чиновника: вот цель сего путешествия, в котором не участвует ни тщеславие, не суетное любопытство. Назначено быть двум лагерям; в них соберутся 20 или 25 тысяч воинов, то есть некоторые дивизии из окруженных мест, без всяких дальних приготовлений -- и Франция в одно время может представить несколько подобных зрелищ в разных частях своих.
Сии лагеря должны не страшить Европу, а только служить ободрением для храбрых воинов, с которыми желает видеться генерал их; должны быть великолепным парадом для жителей Брабанта, чтобы они видели могущество народа, принявшего их в свои братья!.. Причины столь ясные кажутся господам лондонским журналистам одним предлогом. Они, как глубокомысленные политики, единогласно объявили, что Бонапарте хочет, окружив себя легионами, назваться императором галльским и торжественно взять в Ахене меч, скипетр и венец Карла Великого... Всякому нелепому слуху верят в лондонских тавернах и в парижских кофейных домах. Сии мечтатели не думают о положении и славе первого консула; о лаврах, его украшающих; о невозможности променять сан героя на одно имя, которое не умножило бы ни славы его, ни силы правления. Не говоря даже о великом характере Бонапарте, заметим, что титул первого консула есть единственный в Европе: следственно он приличнее всех и для народа, который один сражался с целой Европой, и для героя, который победил ее. Уже он, так сказать, освящен историей; признан всеми державами, сообразен с великодушными чувствами и положением Бонапарте. Никогда, никогда сей великий человек не захочет иного, обыкновенного титула, для которого нужно еще согласие других государей!
Хотя явно видим страшные усилия возобновить раздоры, однако не можем думать, чтобы английское министерство в самом деле хотело начать войну, которая при счастье может доставить ей несколько французских кораблей, но рано или поздно будет гибельна для ее торговли и системы экономической. Сообщение (message) английского короля кажется действием снисходительности и политического расчета... Надобно также заметить, что сей парламентский шум не сделал никакого впечатления в кабинетах Европы, к удивлению господ, желающих войны. Державы твердой земли уверены, что война не представляет им никаких выгод, и что Франция, требуя исполнения трактата Амьенского, требует спокойствия Европы.
-----
Хитрости лондонских журналистов: [Защита Наполеона I от измышлений журналистов]: (Статья, взятая из Аргуса, английскаго журнала, выходящаго в Париже...) / [Пер. Н.М.Карамзина] // Вестн. Европы. -- 1803. -- Ч.9, N 9. -- С.56-60.