Капуана Луиджи
Тип

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Un tipo.
    Текст издания: журнал "Вестник иностранной литературы", 1912, No 5..

Луиджи Капуана.
Тип

   Его называли дон Пьетро Горбатый, хотя на самом деле горбат был не он, а его отец. Последний, несмотря на свои два горба -- один сзади, а другой спереди -- сумел найти такую мужественную женщину, которая согласилась выйти за него замуж и подарила ему двух сыновей, прямых, как веретено. Однако прозвище Горбатый так и осталось за семейством, и, по всей вероятности, все д'Аккюрсо, до последнего поколения, будут носить эту кличку.
   Люди говорили, что если дон Пьетро д'Аккюрсо и не был горбуном, то вполне заслуживал быть им. Горб, прибавляли они, он носил в своем сердце. Во всю свою жизнь он не дал ни одному несчастному бедняку ни одного бобового стручка, ни одной капли воды. Если какой-нибудь бедняк просил у него милостыни, говоря, что он два дня ничего не ел, дон Пьетро имел бесстыдство ему отвечать:
   -- Как ты счастлив, что можешь прожить два дня без пищи! Я, видишь ли, поужинал всего только два часа тому назад, а уже чувствую, что мой желудок пуст.
   Если послушать дона Пьетро, то нет большего несчастья, как быть богатым. Сколько хлопот! Сколько забот! И как он завидует тем беднякам, у которых пет ни гроша в кармане и которые не имеют ни клочка земли под солнцем, ни крова, под который они могли бы укрыться! Для них не существует ни сборщиков податей, ни агентов фиска, ни всевозможных налогов. Они могут весело смеяться прямо в глаза властям и перед лицом смерти, тогда как он, несчастный, с утра до вечера не имеет ни минуты передышки и вынужден бегать то туда, то сюда и платить, платить и платить... Едва он покончит с одним платежом, как уже предстоит другой. Да, Господь возложил на его плечи тяжелый крест, который он должен покорно нести до конца, хотя изнемогает под его тяжестью. Это настоящая Голгофа, на которую он должен восходить изо дня в день! Самым тяжелым его бременем было Пюддаре -- имение с виноградниками и оливковыми рощами, покрывавшими холмы, с обширными засеянными полями, тянувшимися до самой подошвы горы, с обширным зданием -- полуфермой, полувиллой -- мельницей для приготовления оливкового масла, давильней для вина, подвалом, хлевом для быков и сараями для сена и соломы. Да, кроме всего этого, сколько еще других работ! Боже мой! А сколько хлопот с одним только сбором олив! Человек двадцать нужно для сбивания олив с дерева, человек пятьдесят для сбора их и сверх того от десяти до двенадцати бездельников, которые, правда, грязные, перепачканные маслом и истощенные недостатком сна, день и ночь работают па мельнице, но зато и жрут, как волки, когда даже не голодны. И куда только девают они весь тот неудобоваримый материал, который он обязал фермершу приготовлять для них?.. II такой ад -- целых полтора месяца!!...
   Правда, кувшины наполняются маслом, но за то он должен ежеминутно спускаться в подвал, рискуя свернуть себе шею, и внимательно следить за людьми, чтобы они не перемешали по ошибке сорта масла. Если он не будет смотреть во все глаза, кто знает, какую смесь они ему приготовят.
   В конце концов, эти бездельники скопляют себе целые платки пятифранковых монет, чистятся и одеваются в новое платье; он же, несчастный, спавший в течение полутора месяца не более двух-трех часов в сутки, чувствует себя совершенно разбитым и его тошнит от запаха масла, которым пропитались его ноздри и горло... Но это еще далеко не конец! Само собой понятно, что масло не может оставаться в кувшинах в подвале, а его нужно продать. Но еще и до продажи сколько хлопот с ним!.. Его необходимо перелить два или три раза, очистить дно кувшинов от осадка и затем ждать и ждать, пока поднимется на него цена... Да, ждать, тогда как бедные люди, имеющие всего по три или четыре кувшина, тотчас же продают его, и оно уже больше не беспокоит их.
   А сколько в дни продажи споров и неприятностей с ворами-мерильщиками, которые прибегают к фальшивым меркам и, наполняя cafiso при помощи воронки, обертывают последнюю губкой, чтобы та впитывала в себя масло! А сколько крови испортят покупатели, гораздо еще большие воры, чем мерильщики! Проклятые, они всегда стараются всучить фальшивые пятифранковики, и он, конечно, разорился бы, если бы не осматривал с ангельским терпением каждую монету и не бросал ее на мраморную доску, чтобы слышать издаваемый ею звон. И разве, раздражаясь и крича до хрипоты, он не добывал эти монеты в поте лица своего?!.. А между тем, куда девалась через два-три дня вся эта груда денег? Она вся уходила в руки разных сборщиков податей и налогов!..
   -- Счастливец! У тебя нет всех этих забот, -- говорил дон Пьетро Тониццу -- бедняку, служившему ему, как собака, и остававшемуся худым и истощенным среди всего изобилия своего господина.
   -- Э! Отдайте мне, ваша милость, все это добро, и тогда у вас не будет никаких забот, -- отвечал ему, смеясь, Тониццу.
   -- Нечего сказать, хороший сделал бы я тебе подарок! Ты проклинал бы меня день и ночь. Но успокойся, и подумаем лучше о семенах.
   Там, в Пюддаре, от двадцати до тридцати плугов обрабатывали землю под посев, а в зерновом магазине пропускались через грохот пшеница и ячмень в целой туче пыли, заставлявшей дона Пьетро так кашлять, точно у него разрывались легкие. Но уже таков был его крест! Он должен был иметь глаз за всем и всюду остерегаться обмана, особенно теперь, когда в мире уже нет никакой нравственности и утеряны образцы честных людей.
   Мог ли он быть уверен, что все зерно, предназначенное для посева, действительно попадет в борозды? У него, увы! не было ста глаз, и он не мог быть вездесущим, как Господь! Но он делал все, что мог, и губил свое здоровье: аппетит у него пропадал, здоровье расшатывалось.
   -- Ты -- счастливец, Тониццу! Ведь твой обед состоит из лука и хлеба, не правда ли? И ты уплетаешь его за обе щеки... Мне же, увы! необходимы хороший мясной бульон, немного рыбы, кусочек ростбифа, сыр, какое-нибудь сладкое блюдо, фрукты и кофе... Без этого я не могу поддерживать свои силы... Ах! Если бы у меня был твой желудок страуса, переваривающий все до железа включительно! Ты вот, например, "можешь пить этот уксус и облизывать усы... А я... Какое несчастье!.. Я же не могу обойтись без марсалы, муската, калабрского вина... Другие вина ударяют мне в сердце... Кроме того, мне нужно также немного кьянти и немного бордо... Боже! Что это за несчастье!.. Но надо исполнять волю Господа!
   -- С какою бы охотой я исполнял такую волю Господа! -- замечал иногда Тониццу.
   -- Дурак, дурак! Хлеб и лук! Возблагодари Господа, что оп не дал тебе другого! Посмотри на моего брата: у него нет ничего, а он разыгрывает из себя барина. Он полевой сторож и с утра до вечера разъезжает верхом на лошади. И что он сторожит? Овец, проходящих по общественным дорогам?.. Он никогда не хотел ничего делать; он проиграл, проел и пропил что имел... и доволен! Так как он еще глупей тебя, то не может меня видеть... Он ненавидит меня за то, что я не поступил, как он. В чем же моя вина? Я вижу в ней только свое несчастье. Я поступал, как муравей. Мне всегда все удавалось в жизни; мне кажется, что если бы я налил в лампу воды, то она горела бы, как керосин. В чем же моя вина?.. Я должен был надрываться, как крючник, целые дни обливаться кровавым потом и думать по целым ночам... У меня голова идет кругом... Как бы я хотел спать таким же крепким сном, как ты на своем жестком соломенном ложе! К чему служат все мои дорогие, мягкие тюфяки?.. Моя голова готова лопнуть, говорю я. Я по целым часам ворочаюсь с боку на бок... О, Боже мой!.. Но горе мне, если бы я спал так же крепко, как ты, храпя всю ночь! Кто бы подумал тогда о жатве и молотьбе хлеба? А продажа продуктов? Разве я могу хоть минуту передохнуть?.. Ты смеешься, животное, точно я говорю глупости... А я уверяю тебя, что охотно поменялся бы с тобой судьбой.
   -- Так поменяемся, ваша милость.
   -- Ты проклинал бы меня сто раз на дню!
   -- Но ведь вы, ваша милость, не унесете всего этого с собой на тот свет! Для кого же вы работаете?
   -- Разве я знаю? Понимаешь: это мой крест! Разве я наслаждаюсь всем этим богатством?.. У меня магазины, как яйцо, полны зерном; в подвале нет ни одного пустого бочонка; сорок кувшинов до верху наполнены маслом. И затем... и затем... О! Если сказать тебе, сколько мне должен барон Натулла! И по самым надежным закладным... Ох! Ох! Ох!.. Но к чему все это? Барон ведет приятную жизнь с женщинами в Неаполе, Риме, Турине, Париже... А я только раз совершил паломничество в Рим, чтобы видеть папу! И если бы я тотчас же не вернулся обратно, то -- прощай жатва! Разве я могу позволить себе хоть какое-нибудь развлечение? Никогда! Никогда!.. Это мой крест!.. Да будет воля Господня!
   И дон Пьетро д'Аккурсо, по прозванию Горбатый, состарился, всю жизнь прекрасно кушая, всегда употребляя лучшие вина, бормоча свои вечные жалобы и постоянно проповедуя, что нет на свете хуже несчастья, как быть богатым. Он состарился, но всю свою жизнь никому не оказав никакого благодеяния, даже своему родному брату, имевшему восемь человек детей и не знавшему, как прокормить их на свое жалкое жалованье полевого сторожа. Но в то же время он давал жить значительному числу людей, пунктуально выплачивая им до последнего сантима, но никогда сантимом больше или меньше. Он был эгоист -- да, но эгоист искренний в своих жалобах и своем любимом афоризме, что нет большего несчастья, как богатство.
   Это особенно ясно выразилось во время болезни, унесшей его в могилу.
   Когда дон Пьетро почувствовал, что наступает его последний час, он послал за братом.
   -- Послушай, Нанни! -- сказал он ему. -- С тобой случилось большое несчастье: ты становишься богат, очень богат... и да сжалится над тобой Господь!.. Подумай о похоронах... Тебе придется истратить на них несколько тысяч франков. С этим уже ничего не поделаешь!.. Деньги там, в сундуке. Бедные люди переселяются в лучший мир без свечей, без священников, без музыки; я же богат, и мне следует подумать об этих пустяках даже перед лицом смерти... Слушай же, Нанни! Ты сделаешь мне хороший гроб темного ореха... Гроб должен быть обит атласом... Это, конечно, встанет тебе в копеечку... Но ничего не поделаешь!.. Если бы ты умер полевым сторожем, тебе пришлось бы удовольствоваться гробом, сделанным на счет общины... Ты получил бы его без всяких хлопот, и он не стоил бы тебе ни копейки... Но, довольно!.. Я ухожу... Меня сердит только то, что именно мне ты обязан таким большим несчастьем, как богатство... Покоряйся Божьей воле, как это делал я!.. Я же отдам отчет в своих делах там, на верху... Кто знает, что там будет!.. Будем надеяться... Не забудь того, что я говорил: гроб, колокола, музыка... И... поторопись... поторопись... Пришли мне скорей духовника...

---------------------------------------------------------------------------------------------

   Источник текста: журнал "Вестник иностранной литературы", 1912, No 5.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru