Аннотация: The Devil's Keg, or The Story Of The Foss River Ranch. Перевод Эмилии Пименовой (1927).
РидгуэллКэллэм
Чертово болото
Глава I Бал в клубе поло
Это было собрание, блестящее во всех отношениях. Зал был декорирован с величайшим искусством, все присутствовавшие были безупречно одеты. Цвет лица у них был темный или светлый, смотря по происхождению, но все отличались безукоризненными манерами. Тут собрались все представители богатства и моды фермерского светского общества в западной Канаде.
Это был годовой бал клуба поло, и в глазах жителей Кал форда он имел первостепенное общественное значение.
-- Дорогая моя миссис Аббот, я совершенно не в состоянии судить об этом! -- сказал Джон Аллондаль, один из самых уважаемых фермеров округа, в ответ на какое-то замечание, сделанное ему его собеседницей. Он облокотился на спинку кресла, в котором сидела старая леди и, улыбаясь, смотрел на группу молодежи, стоявшей в противоположном конце комнаты. -- Джеки одна из тех молодых девушек, которые обладают настолько сильным характером, что обыкновенный мужчина не может подчинить их своему влиянию... да, я знаю, что вы хотите сказать, -- прибавил он, заметив ее изумленный взгляд. -- Это правда, я ее дядя и опекун, но, тем не менее, я не могу и помышлять о том, чтобы вмешиваться в ее дела и руководить ее поведением. Она всегда поступит по-своему.
-- Тогда я могу только сказать на это, что ваша племянница несчастная девушка, -- возразила миссис Аббот с некоторой язвительностью. -- Сколько ей лет?
-- Двадцать два, -- последовал ответ.
Джон Аллондэль, или Джон "Покер", как его называли в поселке Фосс Ривер вследствие его пристрастия к игре в покер, продолжал смотреть с улыбкой на группу молодых людей, но вдруг на его лице появилось выражение не то беспокойства, не то страха. Слова его собеседницы невольно заставили его вспомнить о той ответственности, которая лежала на нем.
-- Двадцать два, -- повторила миссис Аббот, -- и нет около нее ни одного родного человека, кроме дяди, доброго, но совершенно не могущего нести на себе ответственности. Да, эту девочку приходится жалеть, Джон!
Старый Джон глубоко вздохнул. Он нисколько не обиделся на резкие слова миссис Аббот, но лицо его омрачилось, и внимательный наблюдатель мог бы подметить легкое подергивание его правой бронзовой щеки, как раз под глазом, в ту минуту, когда он снова взглянул на группу молодых людей, с бронзовыми лицами, щегольски одетых, которые окружали красивую молодую девушку. Она была брюнетка, с темным цветом лица несколько восточного типа, с черными, как вороново крыло, волосами, свернутыми большим узлом на затылке. Черты ее лица не обладали правильностью, присущею восточному типу, а большие, темно-серые глаза как будто даже совсем опровергали ее восточное происхождение. Они были очень красивые и смелые, точно скрывавшие в своей глубине целый мир добра и зла.
Заиграла музыка, и девушка вышла из группы своих поклонников под руку с высоким, светловолосым молодым человеком и завертелась среди танцующих пар.
-- С кем это она танцует теперь? -- спросила миссис Аббот. -- Я не заметила, как она вышла с ним, потому что смотрела на мистера Лаблаша, который стоял в одиночестве, в дверях. У него был такой вид, точно ему кто-то нанес только что большую обиду. Поглядите, как он смотрит на танцующих!
-- Джеки танцует с Биллем, которого здесь называют лордом. Ведь вы же знаете его? -- отвечал Джон рассеянно. -- Да, вы правы, Лаблаш выглядит далеко не весело. Я думаю, что как раз теперь стоило бы предложить ему сыграть партию в покер, в курительной комнате!
-- Ничего подобного! -- воскликнула миссис Аббот, с настойчивостью старого друга. -- Подождите, я ведь еще не кончила своего разговора с вами. Я хочу сказать вам, что нахожу в высшей степени странным обычай, существующий у вас -- жителей прерии, -- давать друг другу какие-то прозвища. Зачем, например, почтенного Вильяма Беннингфорда вы величаете лордом, а вашу премилую племянницу, у которой есть такое красивое имя, как Джонкина, все мужчины, на расстоянии ста миль в окружности от Калфорда, называют попросту "Джеки". Мне все это кажется и нелепым, и в высшей степени вульгарным!
-- Может быть, вы правы, дорогая моя, но изменить обычаи прерии вы не в состоянии. Заставить жителя прерии называть других людей их собственными законными именами так же трудно, как изменить течение нашей реки Фосс Ривер ранней весной, когда она разливается широким потоком. Например, слышали ли вы когда-нибудь, чтобы ко мне обращались иначе, чем с именем "Джона Покера?"
Миссис Аббот взглянула на него с усмешкой.
-- Ну, в вашем прозвище, Джон, есть все-таки известный смысл, -- возразила она. -- Человек, который проводит все свое время в очаровательной, но унижающей игре, называемой покером, не заслуживает лучшего прозвища.
Джон Аллондэль. прищелкнул языком. Он всегда таким образом выражал свое раздражение. Выпрямившись, он оглядел комнату, словно отыскивая кого-то. Джон был высокий, хорошо сложенный человек, очень бодрый, несмотря на то, что ему было далеко за пятьдесят лет и у него были седые волосы и лысина на макушке головы. Тридцать лет фермерской жизни не изменили его осанки и манер, приобретенных им раньше. Свободная жизнь в прерии отражалась в свежести его лица и непринужденности его обращения. Во всяком случае, несмотря на его возраст, его наружность была настолько внушительной, что он не мог пройти незамеченным.
Миссис Аббот была женой доктора в поселке Фосс Ривер и знала Джона Аллондэль с первых дней его появления в этой местности. Его ферма впоследствии стала известна под названием "Фосс Ривер Ганс", она занимала одно из первых мест, и Джон считался среди скотоводов самым значительным и опытным. С миссис Аббот его связывала тесная дружба, хотя они представляли прямую противоположность друг другу по своему характеру и склонностям. Она обладала практическим здравым смыслом и в высокой степени развитым чувством долга, он же был всецело под властью импульсов и одной весьма вредной склонности, а именно пристрастия к картам и вину. Упрямство заменяло ему силу воли.
Музыка прекратилась, и вдоль стен снова появились ряды отдыхающих танцоров, разгоряченных и тяжело дышащих, обмахивающихся веерами и платками. Но лица у всех были веселые и оживленные. Джон Аллондэль, взглянув на них, вдруг увидал того, кого искал, и тотчас же, извинившись перед Миссис Аббот, прошел через залу, как раз в тот момент, когда его племянница, под руку с Беннингфор-дом, подошла к миссис Аббот, с нескрываемым восхищением посмотревшей на раскрасневшееся личико молодой девушки.
-- Ну что, Джокина, ты довольна вечером? -- ласково спросила ее миссис Аббот.
-- О да, тетя Маргарет! -- воскликнула Джеки. Она всегда называла ее тетей, и хотя и не была в родстве с нею, но очень любила ее.
-- Ты так много танцевала и, должно быть, устала, мое дитя. Посиди тут возле меня, -- сказала миссис Аббот, указывая на стул.
Джеки уселась, а Беннингфорд стал позади нее и начал обмахивать ее веером.
-- Знаете, тетя, -- воскликнула Джеки, -- я ведь задалась целью протанцевать все танцы, которые помечены в программе. Не пропустить ни одного! Поэтому я думаю, что не должна тратить времени на отдых и на свою кормежку, не правда ли?
Миссис Аббот взглянула с забавным испугом на молодую девушку, глаза которой блестели под влиянием сильного возбуждения.
-- Мое дорогое дитя, зачем ты так грубо выражаешься? Это просто ужасно!
Беннингфорд улыбнулся, прикрываясь веером.
-- Ах, тетечка, извините! Я всегда забываю, -- сказала молодая девушка, тоже улыбаясь. -- Я никак не могу отделаться от привычек прерии... Знаете, сегодня вечером старый Лаблаш чуть не довел меня до бешенства. Я невольно опустила руку, ища в кармане свой револьвер, забыв о том, что я в бальном платье. Я была почти разочарована, ощутив под рукой только мягкий шелк... Да, я думаю, что не гожусь для городской жизни. Я -- девушка прерий, вскормлена их воздухом и цивилизованная невозможно... Билль, перестаньте махать веером.
Билль чуть-чуть усмехнулся и тотчас же, сложив веер, слегка поклонился. Он имел вид хорошо воспитанного человека.
-- Бесполезно заставлять Джеки подчиняться требованиям общества и его предписаниям. Джеки -- свободное дитя прерий, -- заметил он миссис Аббот несколько утомленным голосом. -- Вы знаете, я предложил ей мороженого, а она ответила, что льду достаточно у них на ферме в это время года и прохлаждаться еще больше ей не нужно!
Говоря это, Билль пожал плечами и весело рассмеялся.
-- Еще бы! -- воскликнула девушка. -- Разве я за этим приехала сюда? Я хочу танцевать!.. Однако, тетечка, где же дядя? Куда он ушел? Он так быстро удалился, когда увидел нас, точно не хотел с нами встретиться.
-- Я думаю, ему захотелось сыграть партию в покер, дорогая моя, поэтому он...
-- Это значит, что он пошел к этому отвратительному человеку, к Лаблашу! -- с раздражением заметила Джеки.
Ее прелестное личико покрылось краской гнева, но в глазах светилась тревога.
-- Если он должен непременно играть в карты, то пусть играл бы с кем-нибудь другим, а не с Лаблашем, -- добавила она.
Билль оглядел комнату и тотчас же заметил, что Лаблаш тоже исчез из нее.
-- Видите ли, Лаблаш выиграл много денег со всех нас. Естественно, что вашему дяде захотелось отыграться, -- возразил Беннингфорд спокойно, как бы оправдывая Джона Аллондэля.
-- Да, я знаю. Ну, а вы? Разве вы тоже хотите отыграться? -- резко спросила девушка.
Беннингфорд пожал плечами.
-- До сих пор я не имел этого удовольствия, -- ответил он.
-- И насколько я знаю Лаблаша, вы никогда не отыграетесь у него, -- вмешалась миссис Аббот. -- Он нелегко расстается с деньгами. Во дни наших дедов всякая смелая игра считалась принадлежностью джентльмена, и если б вы с Джоном жили тогда, то добивались бы престола.
-- Или попали бы на большую дорогу, -- возразил Беннингфорд. -- Но вы знаете, что и там надо было оставаться джентльменом.
Он усмехнулся со своей обычной ленивой манерой. Его смелые, проницательные серые глаза были полузакрыты веками, точно ему лень было приподнять их. Он был красив, но усталое, скучающее выражение его было в резком контрасте со всей его мужественной наружностью. Миссис Аббот внимательно следила за ним и думала, что маска равнодушия и апатии, которую он всегда носит на своем лице, скрывает его истинную натуру. Джеки тоже, вероятно, имела о нем собственное мнение, и как бы то ни было, но в ее дружеских чувствах к нему нечего было сомневаться, а он никогда и не пытался скрывать своего восхищения ею.
Женщина часто бывает гораздо наблюдательнее, чем это обыкновенно думают, и может правильнее судить о людях. Мужчина большею частью судит о человеке на основании тех его умственных качеств и особенностей темперамента, которые бросаются в глаза. Женщина же прежде всего ищет то неопределенное, что скрывается в глубине души человека и служит основой его поступков. Возможно, что Джеки и миссис Аббот увидали за маской скуки и равнодушия на лице Беннингфорда нечто заслуживающее их внимания, и каждая по-своему питала расположение к этому молодому фермеру, очевидно, выросшему среди другой обстановки.
-- Хорошо вам здесь сидеть и читать наставления и порицать наши поступки, -- сказал Беннингфорд. -- Но мужчине нужно что-нибудь возбуждающее. Жизнь становится бременем для человека, который ведет надоедливо однообразное существование в ранчо. В течение первых лет он с этим мирится и даже находит некоторое развлечение в изучении фермерского дела, в занятии скотоводством и наблюдении за стадами. Все это может быть занимательно в течение некоторого времени. Обуздание диких лошадей, охота доставляют мужчине те сильные ощущения, в которых он нуждается. Но в конце концов все это приедается, теряет свою прелесть, он начинает скучать. В прерии ничего другого не остается, как только пить и играть в карты. Первое для меня невозможно. Пьянство унижает, расслабляет человека. Оно действует только на известные чувства и не доставляет ему тех сильных ощущений, в которых он так нуждается, чтобы жизнь в прерии стала сносной для него. И вот мы садимся за зеленый стол и снова начинаем жить...
-- Вздор! -- решительно заявила миссис Аббот.
-- Билль, вы заставляете меня смеяться! -- воскликнула Джеки, с улыбкой взглядывая на него. -- Все ваши аргументы так характерны для вас! Я же думаю, что не что иное, как простая беспечность и лень заставляют вас просиживать все ночи за карточным столом и отдавать свои доллары этому... этому Лаблашу! Сколько вы проиграли ему за эту неделю?
Беннингфорд с хитрой улыбкой посмотрел на нее.
-- Я купил за хорошую цену семь вечеров сильных ощущений, -- отвечал он.
-- А это означает?
Молодая девушка с некоторой тревогой заглянула ему в глаза.
-- Я получил удовольствие, -- сказал он.
-- Да... но какой ценой?
-- Ах, вот идет ваш партнер для следующего танца, -- сказал Беннингфорд, продолжая улыбаться. -- Музыка уже началась.
К ним подходил широкоплечий человек, цвет лица которого указывал на жизнь в прерии.
-- Алло, Пиклье! -- приветствовал его Беннингфорд, поворачиваясь к нему и игнорируя вопрос Джеки. -- Ведь вы, кажется, говорили, что не будете на балу?
-- Да, я не хотел сначала, -- отвечал тот, которому дали прозвище "Пиклье" (Пикули). -- Но мисс Джеки обещала мне два танца, -- продолжал он с сильным ирландским акцентом. -- Это решило дело. Как вы поживаете, миссис Аббот?.. Ну что же, мисс Джеки, ведь уже полтанца прошло!
Девушка встала и, положив руку на плечо своего кавалера, все-таки обернулась к Беннингфорду и еще раз спросила:
-- Сколько?
Беннингфорд пренебрежительно пожал плечами и ответил с прежней усталой улыбкой:
-- Три тысячи долларов.
Джеки понеслась в вихре вальса. Несколько времени миссис Аббот и Беннингфорд следили глазами за ее стройной фигурой, мелькавшей среди групп других танцоров, потом миссис Аббот повернулась, вздохнув, к своему собеседнику. Она с какой-то особой нежностью смотрела на него, и ее доброе сморщенное лицо имело печальное выражение.
-- А вы разве не будете танцевать? -- спросила она.
-- Нет, -- рассеянно ответил он. -- Я думаю, что с меня довольно.
-- Тогда сядьте вот тут и постарайтесь развеселить старушку.
Беннингфорд улыбнулся, садясь возле нее, и шутливо проговорил:
-- Я думаю, что вы не нуждаетесь в этом, тетя Маргарет. В числе ваших многих очаровательных качеств ваша веселость занимает не последнее место... Не правда ли, Джеки очень мила сегодня?
-- Сегодня? Она мила всегда!
-- Да... конечно... Но Джеки становится еще прелестнее, когда бывает так оживлена, как сегодня. Даже трудно представить себе это, когда знаешь ее так, как знаем мы! Она увлекается танцами, точно девочка, только что выпущенная из школы.
-- Но отчего же ей и не увлекаться танцами? Ведь так мало веселья в ее жизни! Она сирота, ей только двадцать два года, и вся забота о ранчо ее дяди лежит всецело на ней. Она живет в настоящем осином гнезде, окруженная плутами и...
-- Игроками, -- добавил спокойно Беннингфорд.
-- Да, игроками! -- подтвердила тетя Маргарет вызывающим тоном. -- И каково ей чувствовать, что, несмотря на всю ее борьбу и усилия и без всякой вины с ее стороны, ферма должна неизбежно перейти в руки человека, которого она ненавидит и презирает.
-- ...Но который, очевидно, влюблен в нее, -- подхватил Беннингфорд, как-то странно кривя губы.
-- Ну, какие удовольствия имеет бедняжка? -- воскликнула миссис Аббот с раздражением. -- Право же, как ни люблю я Джона, а порой я готова была бы поколотить его?..
-- Бедный старый Джон! -- проговорил Беннингфорд. Его насмешливый тон не понравился миссис Аббот, но она не могла долго сердиться на тех, кого она любила.
-- Джон "Покер" ведь любит свою племянницу. Нет ничего такого, чего бы он не сделал для нее, если бы был в силах, -- сказал Беннингфорд, видя, что его собеседница молчит.
-- Тогда пусть он бросит покер. Ведь это же разрывает ее сердце! -- сказала с досадой миссис Аббот.
Глаза старой леди все еще сверкали гневом. Но Беннингфорд ничего не отвечал в течение нескольких минут, и лоб у него слегка наморщился. Наконец он заговорил с большой решительностью:
-- Невозможно, моя дорогая леди, совершенно невозможно! Можете вы помешать Фосс Риверу замерзать зимой? Можно разве заставить Джеки не употреблять жаргона прерий? Может ли Лаблаш перестать наживать деньги? Ничего не может изменить положения вещей в Фосс Ривере, и Джон будет продолжать играть в покер, даже на краю гроба.
-- Мне кажется, что вы сами поощряете его к этому, -- сказала миссис Аббот, все еще недовольным тоном.
-- Может быть, -- лениво согласился Беннингфорд. Его забавляло негодование старой леди и трогала горячность, с которой она защищала интересы Джеки.
В этот момент какой-то пожилой человек, пробираясь среди танцующих, подошел к миссис Аббот.
-- Уже поздно, Маргарет, -- сказал он. -- Говорят, поднялся сильный ветер, и наши наблюдатели погоды предсказывают снежную бурю.
-- Это меня нисколько не удивит, -- заметил Беннингфорд. -- Уже два дня тому назад появились зловещие признаки... Пойду, узнаю, что скажет Джеки, и тогда разыщу старого Джона.
-- Да, да, пожалуйста! Только бы нас не захватила снежная буря! -- воскликнула боязливо миссис Аббот. -- Если я чего-нибудь боюсь на свете, так это именно этих ужасных снежных ураганов. А ведь нам надо проехать тридцать пять миль!
Доктор Аббот улыбнулся своей жене, успокаивая ее, но его лицо все же выражало некоторую тревогу, когда он повернулся к Беннингфорду, говоря:
-- Поторопитесь, дружище. А я пойду посмотрю, где наши сани. Вы можете немного преувеличить опасность, чтобы уговорить их, -- прибавил он вполголоса, -- но во всяком случае мы должны сейчас же выехать. Буря несомненно приближается.
Через несколько минут Беннингфорд вместе с Джеки отправился в курительную комнату, где играли в карты, но по дороге, на лестнице, они встретили Джона Аллондэля. Он возвращался в бальный зал.
-- А мы шли за тобой, дядя! -- воскликнула Джеки. -- Нам сказали, что поднялся сильный ветер.
-- Как раз я и шел сказать тебе это, дорогая моя, -- сказал Джон. -- Нам надо сейчас же отправляться. Где тетя Маргарет?
-- Она готова, -- отвечал спокойно Беннингфорд. -- Хорошая была игра?
Бронзовое лицо старого Джона расплылось в довольную улыбку.
-- Очень недурно, дружок, очень недурно! -- проговорил он веселым тоном. -- Освободил Лаблаша от пятисот долларов! У меня была хорошая карта на руках.
Старый Джон, по-видимому, совсем позабыл в эту минуту о своих недавних крупных проигрышах, так обрадовал его выигрыш каких-то жалких пятисот долларов в этот вечер.
Но Джеки была довольна, и даже у равнодушного Беннингфорда вырвался вздох облегчения.
-- Ну, милый дядюшка, едем же скорее! -- заторопила старика Джеки. -- Я думаю, что ни у кого нет желания быть застигнутым ураганом. Пожалуйста, Билль, проводите меня в гардеробную.
Глава II Снежныйураган и его последствия
В общем Канада может похвастаться самым здоровым климатом на свете, несмотря на две крайности: жару и холод. Но все же зимой ее поражает временами бедствие в виде страшного снежного урагана, налетающего с востока, мчащегося к западу и несущего с собой смерть и разрушение.
Чтобы понять тот панический страх и поспешность, с которой жители поселка Фосс Ривера покинули бальный зал и бросились разыскивать свои сани, надо было бы прожить хоть одну зиму в западной Канаде. Читатель, сидящий в теплой уютной комнате и никогда не испытавший канадской зимы, даже представить себе не может страшного снежного урагана, одно упоминание о котором наводит ужас, в особенности на женщин, проживших большую часть своей жизни у Скалистых гор в Канаде. Это не простая буря, -- тут идет борьба на жизнь и смерть во время безжалостного урагана, самая ужасная, какая только бывает на свете. Откуда приносится эта буря и почему -- никто сказать не может. Метеорологи стараются объяснить причины ее появления, но все приводимые ими доказательства нисколько не убедительны для жителя прерий, и это потому, что буря налетает не сверху и не из какого-нибудь определенного направления. И она бывает только зимой. Ветер дует со всех концов сразу. Снег не падает сверху, а движется какая-то серая, тусклая стена, которая поднимается над снежной поверхностью земли, окружает со всех сторон ослепленного путника. Вытянув свою руку при дневном свете, он не может разглядеть даже кончиков своих толстых меховых перчаток. Резкий холод, в соединении с беспощадной силой ветра, окончательно лишает путника возможности бороться и двигаться вперед. Он погиб и медленно и постепенно замерзает в снежной пустыне.
Когда сани, в которых сидели жители Фосс Ривера, выехали за пределы Калфорда, то ни у кого из сидящих уже не оставалось никаких сомнений, что буря надвигается. Сильные порывы ветра поднимали целые вихри снежной пыли, крутящейся в воздухе и образующей сероватый туман, сквозь который с трудом пробивался лунный свет. Мельчайшие снежные кристаллы, бросаемые вихрем в лицо и коловшие его, как бесчисленные иглы, -- все это были верные предвестники приближающегося урагана.
Беннингфорд и Джеки занимали переднее место в санях. Беннингфорд правил быстро мчавшейся упряжкой вороных лошадок, составлявших гордость их владельца, Джона Аллондэля. Сани были открытые, как все канадские сани. Миссис Аббот и доктор сидели спиной к Джеки и Беннингфорду, а Джон Аллондэль занимал в одиночестве заднее сиденье, прямо лицом к ветру. Надо было проехать эти тридцать пять миль, отделяющие Калфорд от Фосс Ривера, прежде чем окончательно разыграется ураган, и поэтому Беннингфорд гнал лошадей изо всех сил.
Фигуры путников едва можно было различить, так плотно они были закутаны в меха. Большие бобровые шапки почти скрывали их лица, и Джеки, сидевшую молча возле своего спутника, можно было бы принять за безжизненную кучу меха, до такой степени она исчезала в складках своего широкого мехового плаща. Единственным признаком жизни было то, что она изредка поворачивала голову, чтобы посмотреть, как быстро настигает их буря,
Беннингфорд, между тем, казался равнодушным. Его глаза были неподвижно устремлены на дорогу, а руки, в тяжелых меховых рукавицах, крепко держали вожжи. Но лошадей не надо было понукать. Это были горячие кони. Ноздри у них раздувались, с шумом втягивая резкий ночной воздух, и они мчались как вихрь, что действовало ободряющим образом на сидящих в санях. В другую погоду эти прекрасные вороные кони пробежали бы все расстояние в три часа.
Колокольчики саней мелодично звенели под аккомпанемент стука лошадиных копыт на твердой снежной почве. Лошади взбирались по длинному подъему, который должен был вывести их из долины, где лежал Калфорд.
Джеки выглянула из складок меха, закрывавшего ее шею и уши, и сказала Беннингфорду:
-- Она (буря) настигает нас...
-- Да, я знаю, -- ответил он спокойно.
Беннингфорд понимал, что она говорила о буре. Он крепко стиснул губы, что было у него всегда доказательством сильного волнения.
-- Я думаю, что нам не удрать от нее, -- проговорила Джеки с убеждением.
-- Да, -- согласился Беннингфорд.
-- Не лучше ли нам повернуть на дорогу в форт Нортон? -- прибавила Джеки. -- Старый Джо был бы рад оказать нам приют...
Беннингфорд ничего не отвечал. Он только слегка хлопнул вожжами, и лошади помчались с удвоенной скоростью. Но ветер, предвещавший приближение урагана, становился все сильнее и сильнее. Луна скрывалась за густой завесой тумана, и снег, который несся тучей, ударял, как мельчайший песок, в лицо путников.
-- Я думаю, что еще час мы можем выдержать, Билль, -- сказала девушка. -- Потом будет трудно. Как вы думаете, можем мы доехать до Нортона в этот промежуток времени? Ведь это добрых шестнадцать миль!
-- Я попытаюсь, -- был короткий ответ.
С минуту они молчали. Беннингфорд вдруг нагнул голову вперед. Ночь становилась чернее, ц он лишь с трудом мог держать глаза открытыми под бушующими ударами хлеставшего в лицо снега.
-- Что это? -- вдруг спросила Джеки. Присущий ей, как жительнице прерий, инстинкт заставил ее насторожиться.
-- Кто-то едет впереди нас, -- отвечал Беннингфорд. -- Дорога сильно испорчена во многих местах. Держитесь крепче, я хочу настигнуть их.
Он хлестнул бичом по лошадям, и через минуту лошади уже мчались по опасной дороге. Скорость езды все увеличивалась. Ветер завывал, и разговор стал невозможен. Можно было обмениваться только короткими, отрывистыми фразами. Сани достигли уже возвышенной ровной поверхности прерий, где перед ними расстилалось широкое открытое пространство.
-- Холодно? -- почти крикнул Беннингфорд, обращаясь к Джеки.
-- Нет, -- последовал спокойный ответ.
-- Прямой спуск... Я предоставляю им свободу...
Он говорил о лошадях. Дорога была хорошо известна, и Джеки и они никакого страха не чувствовали.
-- Пустите их! -- сказала Джеки.
Лошади понеслись вскачь. Угрюмый, серый мрак покрывал все кругом, и только фонари саней слегка освещали дорогу. Это была ужасная ночь, и с каждой минутой она становилась страшнее. Вдруг Беннингфорд снова заговорил:
-- Я бы хотел, чтобы других не было, с нами, Джеки!
-- Почему?
-- Потому что я мог бы пустить лошадей еще быстрее...
Он не успел договорить. Сани подскочили и чуть-чуть не перевернулись. Кончать свою фразу ему не пришлось.
-- Да, я поняла, Билль, -- проговорила Джеки. -- Не надо слишком много предоставлять случаю. Убавьте немного скорость. Они ведь не так молоды, как мы... не лошади, а те другие!..
Беннингфорд засмеялся. Джеки была спокойна. Слово страх было ей совершенно неизвестно. Такого рода поездка не была для нее новостью. Все это она уже испытывала не раз. Однако возможно, что полное отсутствие всякой тревоги зависело у нее оттого, что она хорошо знала человека, держащего концы вожжей в своих руках. Беннингфорд славился во всем округе как самый бесстрашный и самый искусный возница. Он скрывал под покровом беспечности и равнодушия непоколебимую силу воли и энергию, о которой догадывались лишь очень немногие.
Некоторое время оба молчали. Минуты быстро летели, так что незаметно прошли полчаса. Кругом была уже непроницаемая тьма. Ветер рвал со всех сторон, и сани были как будто центром его яростной атаки. Облака снега, поднимающиеся снизу, ослепляли и становились с каждой минутой гуще, так что являлись уже серьезным препятствием для бегущих лошадей. Еще несколько минут -- и люда, сидящие впереди, должны будут признать, что дальнейшее движение невозможно. Беннингфорд правил, руководствуясь лишь своим инстинктом жителя прерии, так как рассмотреть дорогу было невозможно. Он даже не видел голов своих лошадей, не только дорожных столбов.
-- Мы проехали школьный дом, -- сказала наконец Джеки.
-- Да, я знаю, -- отвечал Беннингфорд.
Странный это был инстинкт, присущий мужчинам и женщинам в прерии! Ни тот, ни другая не видели никакого школьного дома, ни даже никаких признаков, указывающих его местонахождение. Но оба с достоверностью знали, что проехали его.
-- Полмили до Троут Крика. Две мили до Нортона. Сможем ли мы их проехать, Билль?
Слова эти были произнесены спокойно, но в этом вопросе заключался великий смысл. Потерять дорогу теперь было бы бесконечно опаснее, чем заблудиться в песчаных пустынях Африки. Этот резкий ветер и ослепляющий снег несли с собой смерть. Стоило только сбиться с пути, и в два-три часа все было бы кончено!
-- Да, -- коротко ответил Беннингфорд. Он еще крепче сжал губы и то и дело снимал ледяные кристаллики со своих ресниц. Лошадей он уже совсем не мог разглядеть.
Сани катились по крутому склону, и оба знали, что они спускаются к ручью. У самого ручья они остановились и это была первая остановка с того момента, как они покинули Калфорд, Джеки и Беннингфорд соскочили с саней, и каждый из них знал, без всяких слов, что надо делать. Джеки, взяв вожжи, прошла кругом лошадей, а Беннингфорд стал искать дорогу, которая тут сворачивала вверх по течению ручья, по направлению к Нортону. Через минуту он вернулся.
-- Лошади в порядке? -- спросил он.
-- Совершенно.
-- Ну, влезайте!
Он и не подумал помочь девушке взлезть в сани. Никакой европейской вежливости и услужливости не было и в помине. Они просто обменялись словами, как два человека, понимающие, в чем дело. Ведь оба были детищами прерии!
Беннингфорд сдержал лошадей и заставил их идти шагом до поворота, и когда наконец выехали на настоящую дорогу, то предоставил лошадям свободу, и они опять понеслись.
-- Все благополучно, Джеки, -- сказал он, когда лошади рванули вперед.
Через несколько минут сани уже подъезжали к Нортону, но было так темно и снежный туман был такой густой, что только двое сидящих впереди могли благодаря своей изощренной наблюдательности и острому зрению разгадать очертания дома.
Джон Аллондэль и доктор помогли старой леди вылезти из саней в то время, как Джеки и Беннингфорд сдерживали лошадей. Несмотря на холод, пар поднимался от лошадей. В ответ на громкий стук в ворота в окнах показался свет, и "солдат" Джо Нортон открыл наконец двери.
Несколько мгновений он простоял в дверях с некоторым сомнением, вглядываясь в бурную ночную темноту. Поднятый в руке фонарь освещал его старое сморщенное лицо, когда он с удивлением посмотрел на посетителей.
-- Эй, Джо, впусти же нас! -- воскликнул Аллондэль. -- Мы почти до смерти замерзли...
-- Ах, это вы!.. Идите, идите скорее! -- вскричал старик, узнавший наконец голос Джона Аллондэля. -- И вы путешествуете в такую страшную ночь?.. О господи!.. Входите же в дом!.. Молчать, Хуски! -- крикнул он большой овчарке, которая неистово лаяла и бросалась.
-- Погоди, Джо, -- сказал Джон Аллондэль. -- Проводи раньше наших дам в дом, а мы должны позаботиться о лошадях.
-- Не беспокойся, дядя, -- вмешалась Джеки. -- Мы уже их распрягли. Билль отвел лошадей прямо в конюшню.
Все вошли в комнату, и старый Нортон тотчас же подбросил угли в печь и принялся раздувать их. В то время, как он занимался этим, Джон Аллондэль взял фонарь и отправился в конюшню, чтобы помочь Беннингфорду. Когда огонь запылал, Джо Нортон вернулся к своим гостям.
-- Боже мой, когда я только подумаю, что вы, миссис Аббот, и вы, мисс Джеки, были в пути в такую страшную погоду! -- воскликнул он. -- Я сейчас позову свою старуху... Эй, Молли! -- крикнул он в дверь. -- Иди сюда скорее! Помоги этим дамам. Они укрылись тут от бури. Счастье, что они добрались сюда в этакую ночь!..
-- О нет, не беспокойте ее, Джо! -- воскликнула миссис Аббот. -- Ведь час уже очень поздний! Мы тут отлично устроимся возле печки.
-- Конечно, конечно! -- весело проговорил старик. -- Но я-то не могу на это согласиться. Если кто-нибудь из вас замерз, то неужели он уляжется в снег, чтобы оттаять!.. -- И он рассмеялся.
-- Но, кажется, никто из нас еще не замерз. Мы ведь старые воробьи! -- сказала Джеки, тоже смеясь. -- А вот и миссис Нортон!..
Снова начались горячие приветствия, и обеих дам почти насильно увели в единственную плохонькую спальню, которой Мог похвастаться Нортон.
Между тем Джон Аллондэль и Беннингфорд вернулись в дом, и, пока миссис Аббот и Джеки снимали свою меховую одежду, пропитанную тающим снегом, жена Нортона принялась готовить простой, но обильный и горячий ужин в своей кухне. На дальнем северо-западе Канады гостеприимство было обязательным.
Когда ужин был готов, путешественники уселись за стол. Никто не чувствовал голода, -- ведь было уже три часа утра! -- но все знали, что отказываться от ужина было нельзя, так как это огорчило бы старых добрых хозяев и они подумали бы, что их радушное гостеприимство было недостаточно выражено.
-- Что заставило вас пускаться в такую ночь? -- Спросил старый Нортон, угощая мужчин горячим пуншем с виски. -- Наверное вы не поехали бы в Фосс Ривер в такую бурю?
-- Мы думали, что успеем добраться до места раньше, чем разразится буря, -- сказал доктор Аббот. -- Нам не хотелось застрять в городе и сидеть точно в клетке два или три дня. Вы ведь знаете, каковы эти ураганы! Вам тоже придется терпеть нас здесь по крайней мере сорок восемь часов!
-- Буря все усиливается, доктор, -- заметила Джеки, принимаясь за горячий суп. Лицо у нее горело от ветра и снега, но она казалась еще красивее, и ночное путешествие, по-видимому, не причинило ей никакого вреда.
-- Да, буря усиливается, -- пробормотал старый Нортон, -- усиливается...
-- Она достаточно сильна, чтобы заставить и еще кого-то другого искать убежища в вашем гостеприимном доме, Джо, -- перебил его Беннингфорд. -- Я слышу звон колокольчиков сквозь завывание ветра. Звон их слишком нам знаком.
Все прислушались.
-- Это, наверное... -- сказал Джон Аллондэль и запнулся.
-- Наверное, Лаблаш! -- подхватила Джеки. -- Я готова побиться об заклад!
В маленькой уютной кухне воцарилось молчание. Судя по выражению лиц сидящих за столом, у всех в эту минуту мелькнула одна и та же мысль.
Лаблаш, -- если это был он, -- не мог рассчитывать на такой же радушный прием, какой был оказан первым посетителям. Нортон первый нарушил молчание.
-- Черт бы его побрал! -- воскликнул он. -- Извините меня, но, право же, я иногда не могу совладать со своими чувствами. Я не люблю Лаблаша... Я даже просто ненавижу его!..
Лицо его выразило сильнейшую досаду. Он вскочил и направился к дверям, чтобы выполнить долг гостеприимства, обязательный в прерии для всех.
Когда двери за ним закрылись, доктор Аббот заметил смеясь:
-- Лаблаш, по-видимому, не пользуется здесь популярностью.
Все промолчали. Наконец Джон Аллондэль сказал, обращаясь к мужчинам:
-- Мы должны пойти и помочь ему управиться с лошадьми.
Он просто высказал свое мнение. Беннингфорд кивнул головой, и тотчас же они втроем направились к выходу.
Когда они скрылись за дверью, Джеки обратилась к миссис Аббот и миссис Нортон.
-- Если это Лаблаш, то я ухожу спать! -- сказала она решительно.
-- Ведь это будет не совсем вежливо и... неразумно, -- заметила миссис Аббот.
-- О, милая тетя, не говорите мне ни о вежливости, ни о благоразумии! А вы что скажете, миссис Нортон?
-- Как хотите, мисс Джеки. Я проведу вас, -- отвечала старушка.
-- Прекрасно. Пусть мужчины занимают его! -- воскликнула Джеки.
Снаружи уже слышался голос Лаблаша. У него был слегка хриплый, гортанный голос, режущий ухо. Миссис Аббот переглянулась со старухой Нортон, и та кивнула ей головой, улыбаясь. Затем она пошла вслед за Джеки по лестнице, которая вела из кухни в верхние комнаты, а через минуту дверь открылась, и вошел Лаблаш вместе с другими.
-- Они пошли спать, -- сказала миссис Нортон Джону Аллондэлю.
-- Устали, должно быть, -- сухо заметил Лаблаш.
-- Я думаю, что для этого есть основания, -- возразил резко Джон Аллондэль. Ему не понравился тон Лаблаша.
Лаблаш спокойно улыбнулся, но его острые, бегающие глаза недружелюбно взглянули на Джона. Он был почти такого же роста, как Джон Аллондэль, но старый Джон был крепкого, мускулистого сложения, а Лаблаш был очень толст, с одутловатым желтым лицом и толстыми обвислыми щеками. Самой характерной чертой в его лице была массивная челюсть и очень небольшой рот с тонкими губами. Выражение лица у него было желчное, недовольное. Вернер Лаблаш был самым богатым человеком в поселении Фосс Ривер. У него были большие склады и магазин, в котором он продавал разные товары и сельскохозяйственные машины всем поселенцам в округе. Он отпускал товар в кредит, но налагал громадные проценты и в залог требовал разное имущество. Кроме того, он был представителем многих калфордских частных банков, в сущности же, как уверяли, он был собственником. Он давал деньги взаймы под огромные проценты и хорошее обеспечение. Если должник не мог уплатить в срок, то он охотно отсрочивал вексель, насчитывая проценты на проценты. В конце концов обыкновенно все имущество неисправного должника переходило к нему в руки, и таким образом он сделался самым крупным владельцем в округе. Фермы, хлебные поля, луга и скот становились его собственностью, а разоренные им фермеры либо совсем исчезали из этой местности, либо сами становились простыми рабочими на чужих фермах. Фермеры ненавидели Лаблаша, но отделаться от него не могли и вследствие своей задолженности все находились в цепких лапах этого ростовщика.
Лаблаш отлично понял, почему Джеки так быстро удалилась, Она не хотела встречаться с ним, но Лаблаш решил не обращать, на это внимания. Ее дядя был у него в руках, а это главное. Деньги ведь сила!
-- Не хотите ли поужинать, мистер Лаблаш? -- спросил его старый Нортон.
-- Поужинать?.. Нет, благодарю, Нортон. Но если у вас найдется стаканчик чего-нибудь горячего, то я выпью с удовольствием, -- сказал Лаблаш.
-- Это у нас найдется, -- отвечал старик. -- Виски или ром? -- спросил старик.
-- Виски, дружище, виски! -- заявил Лаблаш и тотчас же повернулся к Джону Аллондэлю. -- Этакая дьявольская ночь, Джон! Я ведь выехал раньше вас. Думал, что вовремя доеду в Фосс Ривер. Но я совершенно потерял дорогу на другой стороне ручья. Я думаю, ураган несется оттуда...
Он уселся в кресло возле печки, другие мужчины тоже сели.
-- Мы не стали и пытаться. Билль прямо повез нас сюда, -- заметил Джон Аллондэль. -- Наверное, он предвидел ураган.
-- Я знаю ураган, -- равнодушно проговорил Беннингфорд.
Лаблаш прихлебывал виски. Все молча уставились на огонь. Старушка Нортон убрала со стола и затем обратилась к присутствующим.
-- Я думаю, джентльмены, вы извините меня, если я пойду наверх спать? Старый Джо позаботится о вас. Спокойной ночи.
Она вышла. Мужчины молчали еще несколько минут и даже как будто задремали. Потом вдруг Лаблаш поставил стакан на стол и поглядел на часы.
-- Четыре часа, джентльмены, -- сказал он. -- Я думаю, Джо, что для нас не найдется кровати, а?..
Старый Нортон покачал головой.
-- А не сыграть ли нам партийку в карты? Джон... Доктор, как вы думаете? Это сократит время, -- добавил Лаблаш.
Лицо Джона просветлело. Игра в карты была его страстью, и Лаблаш знал это. Джон Аллондэль вопросительно поглядел на своих товарищей. Доктор Аббот улыбнулся в ответ, а Беннингфорд равнодушно пожал плечами.
-- Вот и прекрасно! -- воскликнул, оживляясь,
Джон Аллондэль. -- Мы можем воспользоваться кухонным столом. Идите сюда, друзья!
-- А я пойду спать. Спокойной ночи, джентльмены, -- сказал старый Нортон, довольный, что ему не надо дежурить ночью.
Четверо мужчин уселись за стол.
-- Наверное, у доктора найдутся карты, -- сказал старый Беннингфорд, -- обыкновенно он всегда берет их с собой.
-- Человек, который путешествует на Западе без карт, или совсем не знает своей страны, или подвержен предрассудкам, -- возразил доктор, вынимая из кармана две колоды карт.
Игра началась. Ни одного лишнего слова больше не было сказано, и лица всех приняли серьезное, словно застывшее выражение. Внимание было сосредоточено на картах. Деньги не выкладывались на стол, а передавались только узкие полоски бумаги, на которых записывались цифры, но каждая такая полоска представляла целое небольшое состояние. Ставки постепенно увеличивались, однако лица играющих сохраняли прежнее сосредоточенное выражение и никакого волнения ни у кого не было заметно. Сначала счастье было переменчиво, но затем оно окончательно перешло к Лаблашу. Самый крупный проигрыш выпал на долю Джона Аллондэля, но он никак не мог остановиться и продолжал играть, надеясь отыграться и все увеличивая ставку. Заметив это, Беннингфорд вдруг поднялся со стула и проговорил своим обычным спокойно-равнодушным тоном:
-- Благодарю вас, джентльмены. Мои потери достаточны для этой ночи, и я прекращаю игру. Уже светает, и буря, по-видимому, начинает ослабевать.
Он повернулся и, взглянув на лестницу, увидал стоящую там Джеки. Как давно она была там -- он не знал. Однако он был уверен, что она слышала его слова. Джон Аллондэль тоже увидел девушку.
-- Джеки, что это значит, что ты так рано встала? Ты слишком устала и не могла спать? -- спросил он ласково.
-- Нет, дядя. Я спала крепко, а когда проснулась, то заметила, что ветер стал быстро спадать, -- ответила она. -- Это временное затишье, и скоро ветер задует с прежней силой. Но нам надо воспользоваться паузой, так как для нас это единственный шанс попасть на ферму.
Джеки была очень наблюдательна. Она видела конец игры и слышала слова Беннингфорда, но ни одним словом не выдала, что ей все известно, и только внутренне сердилась на себя, что ушла спать, а не осталась с дядей. Однако по лицу ее ничего нельзя было заметить.
Беннингфорд поспешил выйти. Он избегал взгляда ее проницательных серых глаз, которые смотрели на него с серьезным выражением. Зная, как она боится за дядю, он думал о том, как она будет встревожена, когда узнает об его огромном проигрыше. Поэтому он и поторопился уйти под предлогом взглянуть на погоду.
-- У тебя такой усталый вид, дядя, -- сказала нежно Джеки, подходя к Аллондэлю и совершенно игнорируя Лаблаша. -- Должно быть, ты совсем не спал?
Джон Аллондэль как-то смущенно засмеялся..
-- Спал ли, дитя? -- проговорил он. -- Мы, старые вороны прерии, не так нуждаемся в этом. Только хорошеньким личикам нужен сон, и я был уверен, что ты еще лежишь в постели!
-- Мисс Джеки всегда настороже в борьбе со стихиями. Она, по-видимому, понимает в. этом деле больше, чем мы, -- заметил с ударением Лаблаш.
Джеки вынуждена была обратить на него внимание, хотя и сделала это с видимой неохотой.
-- Ах, так и вы тоже искали убежища под гостеприимной кровлей старого Нортона? -- заметила она. -- Вы совершенно правы, мистер Лаблаш. Мы, живущие в прерии, должны быть постоянно настороже. Никому неизвестно, что принесет следующая минута!
Девушка все еще была в бальном платье, и тусклые рыбьи глаза Лаблаша замечали ее красоту. Старый ростовщик с упоением смотрел на ее нежные круглые плечики и шейку, выглядывавшие из-под выреза платья, и, тяжело дыша, он чуть-чуть причмокивал губами, словно в ожидании какого-то лакомого блюда. Он думал в ту минуту, что это лакомство все-таки достанется ему, потому что у него была сила -- деньги!
Джеки с отвращением отвернулась от него. Дядя тоже следил за нею с нежностью и тревогой. Она была дочерью его умершего брата, круглой сиротой, и Джон
Аллондэль, одинокий старик, горячо привязался к ней. Теперь его мучила мысль об огромном проигрыше Лаблашу, и его лицо подергивалось, когда он вспоминал об этом, и мысленно упрекал себя за свою страсть к игре.
Он встал и подошел к печке, так как заметно дрожал.
-- Мне кажется, что вы, господа, не позаботились подложить углей в печку, -- сказала Джеки, заметив движение дяди, но она не сделала ни малейшего намека на то, что они играли в карты. Она боялась узнать истину. -- Да, да, огонь совсем погас! -- прибавила она, садясь на пол у печки и выгребая из нее золу.
Вдруг она повернулась к ростовщику и сказала:
-- Принесите мне скорее дров и керосину. Надо растопить снова. Мужчинам никогда нельзя доверять!..
Джеки не питала никакого почтения к общественному положению и богатству, и когда она приказывала, то мало нашлось бы мужчин прерии, которые не поспешили бы исполнить ее приказание. Лаблаш тоже не осмелился ослушаться. Он тяжело приподнял свое грузное тело и медленно двинулся по направлению к чулану, где лежал запас дров и угля.
-- Ну поторопитесь! -- крикнула ему вслед Джеки. -- Мы наверное бы замерзли, если бы должны были зависеть от вас!
Лаблаш, самый жесткий и беззастенчивый ростовщик во всем округе, повиновался повелительному голосу девушки, как побитая овчарка, и, пыхтя, поспешил исполнить ее приказание. Даже Аллондэль помимо своей воли, не мог удержаться от улыбки при виде монументальной фигуры Лаблаша, когда он с трудом потащился за дровами.
Беннингфорд, вернувшись, увидал эту картину и сразу оценил положение вещей.
-- Я напоил, накормил и взнуздал лошадей, -- сказал он. -- Слушайте, доктор, -- обратился он к Абботу. -- Идите поднимите свою жену с постели. Надо будет отправляться в путь.
-- Она сейчас сойдет вниз, -- заявила Джеки, взглянув на него через плечо. -- Вы, доктор, принесите-ка сюда котелок с водой, а вы, Билль, посмотрите, не найдется ли где-нибудь куска ветчины или какой-нибудь другой пищи. Дядя, ты иди сюда и сядь у печки. Я вижу, что ты озяб.
Все эти люди, которые еще лишь несколько минут тому назад сидели за картами, поглощавшими все их внимание, и проигрывали, не морщась, целые состояния, теперь словно забыли об этом в своей поспешности угодить молодой девушке, которая со всеми ними, молодыми и старыми, обращалась совершенно одинаково, хотя доктор Аббот и Беннингфорд пользовались ее расположением, а Лаблаша она терпеть не могла. Только с дядей она обращалась иначе. Она горячо любила его, несмотря на все его недостатки и прегрешения, и с тоской видела, что он опускается все ниже и ниже. Игра и вино делали свое дело. Но на свете у нее никого не было, кроме него.
Глава III На фермах Фосс Ривера
Весна наступила, и прерия, сменив свой зимний наряд, покрылась зеленым ковром. Все поснимали свои меховые одежды, мужчины облачились в матросские куртки, а меховые шапки заменили соломенными шляпами с большими полями.
Лошади в прерии уже не сбивались в кучу, чтобы защищать себя от холода, и не поворачивались задом к ветру. Они спокойно паслись на траве, которую предоставил в их распоряжение тающий снег. Стада рогатого скота тоже разгуливали в прерии, где с каждым днем увеличивалось количество корма. На северо-западе Канады весна сразу вступает в свои права, и ужасная, суровая зима без всякого сопротивления уступает ей место. Там, где еще неделю тому назад ничего не было видно, кроме унылых пространств снега и льда, уже везде появилась отава, и снег исчез с необыкновенной быстротой. Коричневая, прошлогодняя трава окрасилась ярко изумрудным цветом свежих пробивающихся листочков. Обнаженные деревья приобрели тот желтовато-красноватый оттенок, который служит предвестником лопания почек и появления молодых листьев. Под влиянием теплых лучей солнца растаял ледяной покров речек, и они разливались шумным потоком.
В поселении Фосс Ривер с наступлением весны все оживилось. Жизнь закипела. Поселок был центром, куда стекались все погонщики стад из самых отдаленных ранчо. Под командой своего "капитана", человека, избранного на основании его опыта и знания прерии, они делали свои приготовления для обыскивания прерии к востоку, западу, северу и югу, до самых границ равнин, простирающихся к восточному подножию Скалистых гор. Скот разбрелся осенью во всех направлениях, и его надо было отыскать и пригнать в Фосс Ривер, где он будет передан законным владельцам. Это было только начало работы, а затем надо было приступить к накладыванию новых клейм на телят и возобновлению тех, которые сгладились в течение долгих зимних месяцев. Этот осмотр скота и клеймение составляют немалый труд для тех, у кого стада насчитываются десятками тысяч.
В ранчо Джона Аллондэля тоже жизнь закипела, но никакой суматохи не было заметно. Под управлением Джеки все шло в таком порядке, который должен был изумлять всякого наблюдателя, не посвященного в жизнь прерии. Тысячи вещей надо было сделать, и все должно было быть закончено к тому времени, когда все стада рогатого скота будут собраны в поселении.
Прошел месяц после бала в Калфорде, когда Джеки красовалась в нарядном бальном платье. Теперь она была уже совсем в другом наряде. Она возвращалась с осмотра проволочных заграждений на пастбищах верхом на своей любимой лошадке, которая называлась "Негром", и ничто в ее наружности не напоминало светскую девушку, танцевавшую с таким увлечением на балу. Видно было, что она с детства привыкла ездить верхом по-мужски и управлять лошадьми твердой рукой. На ней была синяя, полинявшая от частой стирки юбка из толстой бумажной материи и кожаная куртка, опоясанная ремнем с патронташем, на котором висела кобура тяжелого пистолета. Это было оружие, с которым она никогда не расставалась, когда выезжала с фермы. Широкополая шляпа была привязана у нее на голове лентой сзади, под волосами, как это было в моде в прерии, и ее густые волнистые волосы свободно рассыпались кудрями по плечам, развеваемые легким весенним ветерком, когда она ехала галопом вверх по дороге на холм, где находилась ферма.
Вороной конь прямо подскакал к конюшне, но Джеки решительно свернула его в сторону дома. Около веранды она заставила его сразу остановиться. Горячая, упрямая лошадь хорошо, однако, знала свою хозяйку и чувствовала ее крепкую руку. Те штуки, которые своенравное животное могло выкидывать с другими, оно не решалось применять здесь. Очевидно, Джеки научила его повиновению.
Девушка спрыгнула на землю и привязала лошадь к столбу. Несколько мгновений она простояла на большой веранде, занимавшей весь передний фасад одноэтажного дома, напоминающего видом бунгало, с высокой наклонной крышей. Шесть больших французских окон выходили на веранду. На запад вид был совершенно открыт. Загородки для скота и все хозяйственные постройки помещались позади дома.
Джеки только что собиралась войти в дом, когда вдруг заметила, что лошадь навострила уши и повернула голову в ту сторону, где виднелись мерцающие вершины отдаленных гор. Движения Негра тотчас же привлекли внимание Джеки. Она тут же повиновалась инстинкту, свойственному жителям прерии, заставляющему их больше доверять глазам и ушам своей лошади, нежели самим себе. Лошадь устремила неподвижный взор вдаль, через равнину, местами еще покрытую тающим снегом, гладкую, как бильярдная доска, ровная полоса земли тянулась на десять миль от подножия холма, на котором был построен дом, и лошадь смотрела туда, где она оканчивалась.
Джеки заслонила рукой глаза, чтобы защитить их от солнца, и стала смотреть в ту же сторону. Сначала она ничего не могла рассмотреть вследствие блеска снежных пятен на солнце. Затем, когда ее глаза привыкли к этому сверканию, она различила на далеком расстоянии какое-то животное, которое спокойно двигалось от одного клочка земли, покрытого травой, обнажившейся от снега, к другому, очевидно, отыскивая там корм.
-- Лошадь? -- прошептала она с изумлением. -- Но чья?
Она не могла найти ответа на этот вопрос, но в одном была уверена, что хозяин лошади никогда не сможет ее достать, потому что она паслась на далекой окраине громадного бездонного болота, известного под именем Чертова болота, которое простирается здесь на сорок миль к югу и северу и даже в самом узком месте достигает глубины в десять миль. Но оно выглядело таким невинным и безопасным в этот момент, когда Джеки смотрела на него вдаль. А между тем это болото было проклятием для всего фермерского округа, так как ежегодно сотни скота погибали в его бездонной глубине.
Джеки вернулась в комнату, чтобы принести оттуда полевой бинокль. Ей непременно хотелось рассмотреть эту лошадь. Вооружившись им, она направилась вдоль веранды, к самому дальнему окну, выходящему из кабинета ее дяди, и, проходя мимо него, услыхала голоса, заставившие ее остановиться. Ее хорошенькое смуглое личико вдруг покраснело и брови наморщились. У нее не было желания подслушивать, но она узнала голос Лаблаша и услыхала свое имя. Удержаться было трудно. Окно было открыто, и она прислушалась. Густой, хриплый бас Лаблаша говорил:
-- Она девушка хорошая, но мне сдается, что вы слишком эгоистично смотрите на ее будущее, Джон?
Джон Аллондэль искренно рассмеялся.
-- Эгоистично, говорите вы? Может быть, но мне это никогда не приходило в голову. Действительно, я старею и долго, вероятно, не протяну. А ей двадцать два года... Двадцать три года прошло с тех пор, как мой брат Дик женился на этой метисской женщине, на Джози... Да, я думаю, вы правы. Джеки надо поскорее выдать замуж.
Услышав это, Джеки мрачно усмехнулась. Она догадывалась, о чем шла речь.
-- Да, ее надо выдать замуж, -- подтвердил Лаблаш. -- Но я надеюсь, что вы не выдадите ее замуж за какого-нибудь ветрогона, безрассудного молодого человека... вроде, например...
-- Вроде почтенного Беннингфорда, вероятно, вы хотите сказать?