Каченовский Владимир Михайлович
Мои воспоминания о Ф. М. Достоевском

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

  
   Ф. М. Достоевский. В забытых и неизвестных воспоминаниях современников
   С.-Пб., "АНДРЕЕВ И СЫНОВЬЯ" 1993
  

В. М. КАЧЕНОВСКИЙ

   Автор этих воспоминаний Владимир Михайлович Каченовский (1826--1892), литератор и переводчик, сын известного историка, академика, ректора Московского университета Михаила Трофимовича Каченовского (1775--1842), учился вместе с Ф. М. Достоевским в Москве в пансионе Леонтия Ивановича Чермака (серед. 1770-х--1840-е гг.) (см. Г. А. Федоров. Пансион Л. И. Чермака в 1834--1837 гг. (по новым материалам) // Достоевский. Материалы и исследования. Т. I. Л., 1974. С. 241--254).
  

МОИ ВОСПОМИНАНИЯ О Ф. М. ДОСТОЕВСКОМ

   Еще одна тяжелая утрата для русской литературы! Еще одним честным деятелем стало менее в России! Скончался Ф. М. Достоевский.
   Много будет сказано о нем, но едва ли найдется достаточно источников к воспроизведению облика почившего в его детском возрасте. Так мало осталось знавших его сверстников. Поэтому-то я, знавший Федора Михайловича с детства, считаю долгом передать в предлагаемой заметке несколько материалов, хотя отрывочных, но, смею думать, ценных для его будущего биографа.
   Отец Федора Михайловича был врачом Мариинской для бедных больницы в Сущеве, в Москве. В той же местности отец мой, М. Т. Каченовский1, имел свой дом, в котором и жила наша семья. Нашим домашним врачом был врач той же больницы Козьма Алексеевич Щировский, супруга которого Аграфена Степановна была очень близка с моею матерью. Отец мой, весь преданный своим ученым занятиям, имел очень мало семейных знакомств, и тем более мы ценили их. Чаще всего мать моя видалась с княгиней А. Ф. Шаликовой, а затем с Агр. Степ. Щировской.
   Летом раза два в неделю мать водила меня с сестрой к Щировским... Едва успев войти в их квартиру мы, дети, спешили в тенистый сад больницы и вмешивались в группы играющих детей местных медиков и служащих. Как теперь помню в числе их двух белокурых мальчиков; один из них был немного старше меня, другой -- лет на пять. Для игр они выбирали себе более подходящих к ним по возрасту товарищей и становились их руководителями. Авторитет их между играющими был заметен и для меня, ребенка. Эти дети были Федор и Михаил Достоевские... Прошло года два, в течение которых я ближе сошелся с обоими братьями, которые мне и сообщили, что они уже учатся в пансионе.
   Из опасения быть не точным, я не определяю годов этих детских воспоминаний, которые становятся точными лишь с 1834 года.
   В этот год я поступил в пансион Леонтия Карловича Чермака, пользовавшийся лучшею репутацией как по бдительному надзору за учащимися, так и по составу преподавателей. Достаточно сказать, что в числе их были Д. М. Перевощиков2, А. М. Кубарев3, К. М. Романовский4, лучшие учителя того времени.
   В первый же день поступления, когда я, оторванный от семьи, окруженный чужими для меня лицами и, как новичок, даже обижаемый ими, предавался порывам детского отчаяния, во время рекреации послышался в среде резвившихся вокруг меня детей знакомый голос... Это был Федор Михайлович Достоевский, который, увидев меня, тотчас же подошел ко мне, прогнал шалунов-обидчиков и стал меня утешать, что ему скоро и удалось вполне. С тех пор он часто приходил ко мне в класс, руководя моими занятиями, а во время рекреаций облегчал занимательными рассказами тоску мою по родительском доме.
   Он был ко мне очень приветлив и ласков.
   В это время Федор Михайлович был вместе с братом уже в старших классах: это был серьезный, задумчивый мальчик, белокурый, с бледным лицом. Его мало занимали игры: во время рекреаций он не оставлял почти книг, проводя остальную часть свободного времени в разговорах со старшими воспитанниками пансиона -- А. М. Ломовским5, Ф. и Ал. Мильгаузенами6, Д. и А. Шумахерами7 и П. Перевощиковым8.
   В 1835 году Достоевские оставили пансион и поступили в Инженерное училище в Петербурге9, унося -- по крайней мере Федор Михайлович -- в себе теплое воспоминание о месте их первоначального образования. "Бывая в Москве,-- писал он мне,-- мимо дома в Басманной [бывшего князя Лобанова-Ростовского, ныне г. Крестовоздвиженского, где помещался некогда пансион Чермака],-- всегда проезжаю с волнением. Чермаковцев немного, и я их всех помню",-- пишет он мне тут же.
   Прошли десятки лет и, вот, прибыв в Москву в 1874 году,-- помнится по расчетам за свои издания с книгопродавцами,-- и узнав от кого-то из чермаковцев, что я состою здесь на службе, он приехал ко мне на квартиру (Плетечковский переулок, д. Коровина). Это было часа в два дня. Не сказав прислуге своей фамилии, он просил доложить о себе, что желает меня видеть, и вошел в зал...
   Перед мной стоял худощавый, бледный, болезненный господин с бородою. Я долго всматривался в его умное, выразительное лицо, в его приветливо устремленные на меня глаза, и не узнавал стоявшего предо мною, хотя в чертах его припоминалось мне что-то знакомое, как бы родное. Когда объяснилось, кого я вижу, мы уселись, и около двух часов прошло в оживленной беседе. Посвятив несколько времени воспоминаниям о далеком прошлом и расспросам о старых товарищах, Федор Михайлович отвечал на мои расспросы о нем. С тихим, ясным чувством говорил он мне о своем семейном счастии: "Хорошо и как хорошо жилось бы мне,-- сказал он,-- если бы не злые недруги, которые часто меня беспокоят". При прощании мы товарищески с ним обнялись. Вообще как в разговоре, так и в письмах, он любил употреблять слово "старый товарищ" и был очень сердечен.
   Между тем весть о том, что у меня в гостях Достоевский, распространилась по всему дому, в котором поблизости от него 2-й гимназии и Технического училища квартировало много учащейся молодежи, и потому когда Федор Михайлович, сопровождаемый мною, стал сходить с лестницы на крыльцо, он увидел ряды техников и гимназистов, которые при появлении его почтительно ему кланялись. Федор Михайлович приветливо отвечал на их поклоны. С того времени я уже не видал его... Во время Пушкинского юбилея я был у него, не застав в номере. На празднествах, данных Москвою в честь Пушкина, на которых он занимал такую выдающуюся роль, я по разным обстоятельствам быть не мог; когда же получил возможность снова посетить Федора Михайловича, его уже не было в Москве.
   В конце истекшего лета представилась мне необходимость хлопотать в Петербурге по одному существенному для меня делу. Не имея ни материальной, ни физической по болезни глаз возможности туда ехать, я, вспомнив сказанные мне некогда Федором Михайловичем слова, чтобы в случае какой-либо надобности я обращался к нему, и зная, что у него слово нераздельно с делом, я написал ему в Петербург письмо, обстоятельно изложив мою просьбу. Долго не получал я ответа и считал уже мое письмо потерянным -- другой причины предполагать я не мог,-- как вдруг получил ответ. Дело в том, что он, не предполагая пробыть в Старой Руссе, где лечился, долее известного времени, не распорядился о пересылке адресуемых на его имя в Петербург писем. "Мне очень жаль, старый товарищ,-- пишет он,-- если вы думаете, что я отнесся к вашему письму холодно и невнимательно".
   За дело мое он принялся с энергией. Отрываясь от трудов, он ездил неоднократно к тому лицу, от которого зависело решение интересовавшего меня дела. Между нами возникла целая переписка, и в тех случаях, когда Федору Михайловичу писать было некогда, он поручал писать мне своей супруге -- его, как он выражается, "всегдашнему секретарю и стенографу". Смерть Ф[едора] М[ихайловича] помешала ему довести дело мое до конца.
   До чего покойный был предупредителен ко всякому даже намеку на какую-либо просьбу, видно из следующего. Я ему писал как-то, между прочим, что кончившая в прошлом году курс учения дочь моя не читала из его сочинений "Подростка", и он мне отвечает: ""Подростка" вышлю милой читательнице моей, дочери вашей". И выслал книгу с собственноручною надписью по первой же почте.
   В газетах смерть Федора Михайловича относят к разрыву сердца или легочных артерий. Так ли это? Предчувствуя свою кончину, он в письме от 16 октября писал мне: "Я человек весьма нездоровый, с двумя неизлечимыми болезнями, которые очень меня удручают: падучею и катаром дыхательных путей, так что дни мои, сам знаю, сочтены. А между тем беспрерывно должен работать без отдыха".
   Кроме отличной библиотеки, после Федора Михайловича осталась большая коллекция автографов наших замечательных писателей, художников и общественных деятелей. Это я знаю из написанного по поручению покойного А. Г. Достоевской письма ко мне от 18 октября, которым просил доставить для его коллекции какое-либо письмо моего отца, Михаила Трофимовича, "если возможно характерное, если же нельзя, то хотя записку или подпись". Я тотчас же выслал письмо.
   Вот рассказ о моих отношениях к почившему товарищу детских лет.
   Вечная же память тебе, старый товарищ, закатившееся светило родного слова, честный деятель, поборник света и правды?
   Ты памятник воздвиг себе нерукотворный!
  

ПРИМЕЧАНИЯ

   Печатаются по газете "Московские ведомости", 1881, 31 января, No 31.
  
   1 Михаил Тимофеевич Каченовский (1775--1842), историк, с 1837 г.-- ректор Московского университета, с 1841 г. академик, в 1805--1830-е гг.-- редактор "Вестника Европы".
   2 Профессор Московского университета, математик, астроном Дмитрий Матвеевич Перевощиков (1790--1880).
   3 Адъюнкт римской словесности Московского университета и магистр словесных наук, известный филолог, автор трудов по античной и древней русской литературе, в том числе "Теории русского стихосложения" (1837).
   4 Клавдий Маркович Романовский, учитель географии и истории, надворный советник, "любимец класса", преподавал "по старинному, в зубрежку: отсюда -- досюда" (А. М. Достоевский. Воспоминания. Л., 1930. С. 117).
   5 Александр Михайлович Ламовский (или Ломовский; ум. в 1893 г.), товарищ Ф. М. Достоевского по пансиону Л. Чермака. Г. А. Федоров предполагает, что, возможно, под воспоминаемым Аркадием Долгоруким в романе "Подросток" товарище его по гимназии Лавровском подразумевается Ламовский (Г. А. Федоров. Пансион Л. И. Чермака в 1834--1837 гг. (по новым материалам) // Достоевский. Материалы и исследования. Т. I. Л., 1974. С. 250).
   6 Мильгаузен Федор Богданович (1820--1878) стал профессором Московского университета, специалистом по финансовому праву.
   7 Александр Данилович Шумахер (1820--1898), ставший впоследствии сенатором, вспоминал о пансионе Л. Чермака: "По окончании домашнего учения, под руководством отца, я поступил в средние классы одного из лучших в то время в Москве частных пансионов с полным гимназическим курсом и даже обоими древними языками, именно в пансион, содержавшийся чехом Чермаком. Там я имел сверстниками несколько воспитанников, получивших впоследствии более или менее громкую известность" (Шумахер А. Д. Поздние воспоминания о давно минувших временах // Вестник Европы, 1899, No 3. С. 94).
   8 Ошибка. В эти годы у Л. Чермака учился старший сын Д. М. Перевощикова -- Василий (см.: Г. А. Федоров. Пансион Л. И. Чермака в 1834--1837 гг. (по новым материалам) // Достоевский. Материалы и исследования, т. I. Л., 1974. С. 248).
   9 Неточно. Это было в 1837 г.
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru