Ядринцев Николай Михайлович
Беседа о читателе-простеце

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

БЕСѢДА О ЧИТАТЕЛѢ-ПРОСТЕЦѢ.

(ФЕЛЬЕТОНЪ).

   Прошлый разъ мы задали вопросъ, гдѣ настоящій читатель? Отвѣтить на это можно не сразу. Послѣдуемъ сначала за анализомъ читателя съ точки зрѣнія того знаменитаго сатирика-писателя, котораго мы уже разъ цитировали. Когда тамъ на поверхности жизни среди грамотныхъ и, повидимому, развитыхъ людей мы увидѣли странное явленіе "печатебоязни" и литературнаго "ненавистничества", возникшаго изъ того, что кто-то былъ ошпаренъ этой печатью, и потерялъ значительный клокъ своей шерсти и аппетита къ литературѣ, послѣ того, какъ "солидный читатель", читающій на досугѣ и смотрящій на печать какъ на предметъ забавы, является переметчикомъ и перебѣжчикомъ, взоръ вашъ поневолѣ обращается къ той массѣ, которая не извѣдала еще ни сладкаго, ни горькаго, которая еще не умѣетъ эксплоатировать литературу сообразно своимъ жизненнымъ аппетитамъ, которая темна, но и цѣломудренна. Словомъ вашъ взоръ обращается къ "простецу". Что такое простецъ, по опредѣленію приводимаго писателя? Простецъ -- это масса, это та сѣрая масса, изъ которой незамѣтно ни двигается читатель, читатель простодушный, но, тѣмъ не менѣе, искренній.
   "Читатель-простецъ составляетъ ядро читательской массы; это главный ея контингентъ,-- говоритъ авторитетный русскій писатель.-- Онъ въ безчисленномъ количествѣ кишитъ на улицахъ, въ театрахъ, кофейняхъ и прочихъ публичныхъ мѣстахъ, изображая собой ту публику, къ услугамъ которой направлена вся производительность страны, и въ то же время ради которой существуютъ на свѣтѣ городовые и жандармы".
   "Онъ покупатель и потребитель. Все, что таятъ въ себѣ нѣдра торговыхъ помѣщеній, начиная отъ блестящаго магазина съ зеркальными окнами и кончая вонючей мелочной лавочкой, ютящейся въ подвальномъ этажѣ,-- все это онъ износитъ, истребитъ, выпьетъ и съѣстъ. Понятно, что при такомъ обширномъ кругѣ дѣятельности, ежели дать ему волю, то онъ будетъ метаться изъ стороны въ сторону, и ничего хорошаго изъ этого не выйдетъ. Поэтому движенія его строго регулируются городовыми, которые наблюдаютъ, чтобы онъ не попалъ подъ вагонъ и вообще шелъ въ то мѣсто, куда слѣдуетъ идти. Въ послѣднее время за нимъ начали зорко слѣдить и газетчики".
   Художникъ-писатель не высокаго мнѣнія о семъ простецѣ, уже изъ этихъ штриховъ, рисующихъ, какъ приходится направлять этого простеца, чтобы онъ не попалъ подъ вагонъ и шелъ надлежащей дорогой, не учиняя неприличья среди дороги; видно, что простецъ всегда подлежалъ опекѣ и поученію. Но вѣдь не всегда же приходилось учить этого простеца городовому, не всегда же помыслы объ этомъ простецѣ только были на обязанности послѣдняго. Наконецъ, къ самому простецу жизнь послѣ обновленія предъявила новыя требованія, не всегда онъ могъ ссылаться на свою темноту.
   "Прежде простецъ говорилъ: мы люди темные,-- въ надеждѣ укрыться подъ этимъ знаменемъ отъ вмѣняемости; теперь онъ сталъ избѣгать такого признанія, потому что понялъ, что оно ни отъ чего его не освобождаетъ, но, напротивъ, даетъ право распорядиться съ нимъ по произволенію.
   -- "Ты темный человѣкъ,-- говорили простецу въ дореформенное время:-- ступай, Богъ тебя проститъ!
   "А въ пореформенное время начали говорить ужъ такъ:
   -- "Коли ты самъ признаешь, что ты темный человѣкъ -- стало быть, молчи! А будешь растабарынать -- расправа съ тобой короткая".
   Понятно, что и простецъ долженъ былъ задуматься и у простеца явились вопросы о его нравахъ и обязанностяхъ. Спрашивается, какъ удовлетворялъ свою любознательность прежде простецъ и вся многоголовая толпа простецовъ, которой настоящая литература, литература пушкинская, гоголевская, были недоступны, какъ огонь Прометея? Съ этимъ насъ цитируемый писатель не знакомитъ. Но вѣдь любознательность этого простеца кто нибудь удовлетворялъ: будь то отставной солдатъ въ деревнѣ, разносчикъ лубочныхъ книжекъ, сочинитель "Ваньки Каина", "Прекрасной магометанки" и т. д. Словомъ вмѣсто настоящей пищи это была та умственная мякина и тѣ суконные пироги съ навозомъ, которыми онъ долженъ былъ продовольствоваться и въ духовной жизни. Но вотъ эта толпа начала выдѣлять грамотныхъ, вслѣдъ за "Ванькой Каиномъ" попалась какая-то болѣе толковая книга, можетъ, календарь, попала и газета, а затѣмъ и простецъ получилъ представленіе о текущей прессѣ. Говорятъ, что этого простеца сталъ сторожить "газетчикъ". Что это значитъ? Что разумѣлъ нашъ даровитый сатирикъ подъ этимъ газетчикомъ? Газетчики есть разные. Въ своемъ очеркѣ онъ рисуетъ одного газетчика, онъ разумѣетъ газетчика толкучаго рынка, газетчика портерной, газетчика улицы, продающаго товаръ съ лотка и заботящагося объ одномъ, чтобы продать товару побольше и достичь этого, угождая вкусу покупателя. Этотъ газетчикъ, хотя бы онъ явился въ образѣ московскаго Пастухова, Окрейца и другихъ, понятно, является тѣмъ же продавцомъ клюквеннаго кваса, паточныхъ пироговъ и усладителемъ тѣхъ вкусовъ, которые развились на балаганахъ подъ вліяніемъ остроумія раешниковъ и стариковъ съ кудельными бородами, или которые воспитались за прилавкомъ александровскихъ рядовъ, гдѣ скандалъ, сальный анекдотъ и глупая острота находятъ всегда массу благодарныхъ слушателей и читателей. Такой газетчикъ прежде всего вышелъ къ простецу, съ нимъ появился и спекуляторъ: "На! бери, что тебѣ нравится, по грошу за простыню, двѣнадцать книжекъ въ придачу и съ преміей -- новые сапоги съ неизпосимыми подошвами". И немудрено, что простецъ пошелъ на эту литературу, если только позволительно ее назвать этимъ именемъ. Конечно, какая же литература будетъ соперничать на этомъ поприщѣ съ рынкомъ! У насъ въ Сибири тоже, конечно, былъ свой простецъ: это -- человѣкъ, который въ деревнѣ, въ селѣ, въ городѣ начинаетъ интересоваться книгой, газетой. Литература въ высшемъ значеніи ему не была доступна, и онъ также поддался на выписку многихъ спекуляторскихъ листковъ. Ему трудно различить, кто честенъ въ литературѣ, кто доброжелателенъ, кто правъ, кто лжетъ, гдѣ спекуляція и истинное призваніе. Нужно время" нужно воспитаніе, чтобы простецъ это понялъ, а между тѣмъ "ловкіе люди" пришли и здѣсь сбить съ толку темнаго читателя. Эти люди будутъ кричать, какъ кричатъ лотошники о преимуществѣ своего товара, они будутъ" подносить новости и телеграммы съ пылу, съ огонечка, будутъ льстить низкимъ вкусамъ, бить на скандалъ и пробуютъ скалить зубы и тушить въ обществѣ -- что?-- любовь къ своему краю, къ своей родинѣ. Конечно, найдутся прохвосты, которые также будутъ скалить зубы надо всѣмъ, что свято для честныхъ людей.
   Винить простеца трудно, но глубокаго сожалѣнія заслуживаетъ этотъ простецъ, котораго можно кормить долго чѣмъ угодно. Несимпатичными чертами рисуетъ этого грамотѣя-читателя русскій сатирикъ: "Равнодушный и чуждый сознательности, онъ во всѣ эпохи остается одинаково вѣренъ своему призванію -- служить готовымъ орудіемъ въ болѣе сильныхъ (и, вѣроятно, болѣе хитрыхъ, прибавимъ мы) рукахъ.
   "Въ этомъ послѣднемъ смыслѣ, среда простецовъ очень опасна. Хотя самъ по себѣ простецъ не склоненъ къ самостоятельной ненависти, но и чувство человѣчности въ его сердце не залегло; хотя въ немъ нѣтъ на столько изобрѣтательности, чтобы отравить жизнь того или другаго субъекта преднамѣреннымъ подвохомъ, но нѣтъ и на столько честности, чтобы подать руку помощи. Все его существованіе, всѣ помыслы и дѣйствія насквозь проникнуты колебаніями, которыя придаютъ общенію съ нимъ характеръ полной безполезности. Не убѣжденія дѣйствуютъ на него, а внѣшнія давленія. Въ ловкихъ рукахъ онъ дѣлается свирѣпъ и неумолимъ. Безъ сознаннаго повода, безъ цѣли, безъ разумѣнія онъ накидывается на намѣченную жертву, впивается въ нее когтями и грызетъ. Въ такую минуту легко даже впасть въ ошибку и подумать, что онъ ненавидитъ эту жертву, а не грызетъ ее. выполняя только обрядъ".
   Немудрено по этимъ чертамъ узнать простую толпу, ту уличную, безсознательную толпу, которая съ безсознательнымъ инстинктомъ отдается порывамъ, не подозрѣвая, откуда идетъ направленіе, а иногда подстрекательство. Это-та толпа, которая равнодушно относится ко всему, что выступаетъ изъ уровня ея обыденныхъ интересовъ, ея "печнаго горшка", которая не сознаетъ духовной жизни,-- толпа, которая то глазѣетъ и зѣваетъ по сторонамъ, то развлекается зрѣлищемъ, какъ кого нибудь лупцуютъ. Иногда она не разбираетъ, какъ, за что, а находится просто подъ впечатлѣніемъ удачнаго удара. Ловко взвизгнули! Такой толпѣ легко очернить всякую литературу, печать, всякое газетное дѣло, достаточно только все свалить въ одну кучу, достаточно сказать: "всѣ они писателишки таковы", всѣ газетчики изъ одного бьются,-- и вотъ вамъ все смѣшано съ грязью, нѣтъ ни бѣлаго, ни чернаго, ни святаго, ни завѣтнаго. Разбитъ дорогой ковчегъ, который несли когда-то святые старцы среди пустыни исторіи, сквозь дебри во слѣдъ общественному развитію. Разбиты скрижали святыхъ заповѣдей, и дикій хохотъ толпы сопровождаетъ это разрушеніе. Ба глазахъ толпы дѣйствительно появились и пачкуны, и торгаши, и пасквилянты, по причемъ же тутъ та священная трость и тотъ рѣзецъ, который выводилъ дрожащею отъ волненія рукою священные завѣты человѣчества?
   "Толпа, презрѣнная толпа!"--скажутъ одни. Но развѣ одинъ спекуляторъ-газетчикъ. продавецъ паточныхъ пироговъ, обращаетъ къ ней взоры? Что такое эта многоголовая толпа,-- развѣ не къ ней обращены задумчивые взоры мыслителя, историка, философа? Развѣ не тамъ, въ сѣромъ туманѣ, объемлющемъ это загадочное море народное, пророкъ ищетъ надежды и вѣры въ грядущее? Вѣдь эта сѣрая толпа, этотъ народъ, который можетъ побить камнями невинное дитя, разбить скрижаль завѣта, этотъ гигантъ съ повязанными глазами, убивающій иногда объ стѣну своихъ дѣтей,-- развѣ онъ не вершитель судебъ? Кто не обращалъ къ нему взоры упованія? Кто не бьется за его просвѣтленіе и обновленіе? Простецъ дикій, невѣжественный простецъ, развѣ это не дитя, съ невиннымъ простодушіемъ играющее на берегу моря огромной игрушкой, заключающей все наше счастіе и его собственное?-- дитя неразумное, которое можетъ увѣнчать себя дурацкимъ калпакомъ и бросить въ волны драгоцѣннѣйшее свое достояніе?
   Судьба простеца печальна. Испытывали ли вы чувство глубокой жалости и тоски, когда въ какой нибудь глухой деревнѣ, среди трудящихся честныхъ людей, вы находили не столь грязную книгу? Зачѣмъ эта книга явилась сюда, зачѣмъ она пришла осквернить правы этихъ людей? Что она принесетъ? И вы чувствуете, что нѣтъ другой книги. Всегда ли простецу выпадетъ на долю только эта случайность? Всегда ли онъ будетъ безпомощенъ и навстрѣчу ему будетъ выходить только одна скандальная и площадная литература?
   Надняхъ мы прочитали очеркъ одного изъ народныхъ писателей, очеркъ, не вполнѣ выдержанный, по тронувшій глубоко занимающій насъ, если хотите, психологическій вопросъ. Какъ затрогивается умъ дикаря, какъ открывается его душа для свѣта и истины? Какое ощущеніе испытываетъ онъ?
   Отчасти эта тема тронута въ портретѣ "Дикаря", напечатанномъ въ одномъ изъ журналовъ. ("Русская Мысль"; "Дикарь" Петропавловскаго). По случайности авторъ рисуетъ нашего полудикаго, невѣжественнаго деревенскаго парня, жившаго въ глухой сибирской тайгѣ, человѣка съ первобытными воззрѣніями; ни о цивилизаціи, ни о наукѣ, ни о высшихъ вопросахъ, занимающихъ человѣческій умъ, само собою, онъ ничего не слыхалъ. Но вотъ его столкнула судьба съ людьми другаго міра. ()въ пріѣхалъ на рынокъ продавать зайцевъ и случайно попалъ въ домъ образованнаго культурнаго человѣка, гдѣ изъ любопытства пробуютъ тронуть его любознательность и ослѣпить его массой новыхъ представленій и, пожалуй, идей.
   Картина заключалась въ томъ, что, попавъ въ яркоосвѣщенныя комнаты, наполненныя предметами изъ культурнаго міра и комфорта, парень сразу словно ослѣпъ. Я затѣмъ, освоившись съ обстановкою и ободренный радушіемъ хозяевъ, онъ началъ, какъ дикарь, все осматривать съ живымъ любопытствомъ, до всего дотрогиваться, обо всемъ разспрашивать. Началась бесѣда.
   Между прочимъ, баринъ раскрылъ одну книгу.
   "Это была астрономія со множествомъ рисунковъ; здѣсь были и звѣздные атласы, фигуры планетъ на темпомъ фонѣ, радужныя отраженія, чертежи, телескопы, даже обсерваторія парижская. Варимъ съ оживленіемъ разсказалъ о землѣ, какое она мѣсто занимаетъ среди другихъ небесныхъ свѣтилъ и какую дорогу проложила она себѣ между ними; о ближайшихъ планетахъ, какую фигуру онѣ представляютъ и что открыли на нихъ; о самомъ солнцѣ, какъ оно далеко и сколько свѣту оно песетъ на темную землю.
   "Николай, слушая эти чудеса, былъ сильно взволнованъ. Яркая краска то и дѣло заливала его лицо; но въ нѣкоторыя мгновенія впечатлѣніе было такъ огромно, что онъ блѣднѣлъ.
   -- "Неужели все это допытано?-- спросилъ онъ, наконецъ.
   -- "Да, все допытано!-- возразилъ баринъ.
   "Николай напряженно разсматривалъ рисунки и слушалъ объясненія. Его возбужденіе, начавшееся съ минуты прихода въ этотъ новый міръ, возростало все сильнѣе и сильнѣе. Но когда ему стали разсказывать о небѣ, онъ притихъ, пересталъ болтать и сжалъ руками наклоненную надъ столомъ голову. Что-то тоскливое отразилось на его лицѣ.
   -- "А мы какъ живемъ... ничего-то мы не знаемъ!-- вдругъ вырвалось у него".
   Въ этой сжатой картинѣ нарисовано, какъ впервые былъ тронутъ умъ дикаря, дикаря человѣка. Какая масса вопросовъ явились въ первобытной |душѣ отъ одного столкновенія!
   Авторъ рисуетъ далѣе, какъ ѣдетъ парень по лѣсу обратно домой. Передъ нимъ тотъ же лѣсъ, тѣ же бѣлыя поляны, та же луна и тѣ же звѣзды, но они теперь другіе для него. Что-то шевельнулось въ душѣ, какіе-то смутные образы, ландшафты вселенной грезятся ему, и умъ пугается бездны, открывающейся его фантазіей, и въ то же время духъ его замираетъ отъ той высоты, на которую впервые поднялся умъ.
   Къ сожалѣнію, очеркъ приводимаго беллетриста вышелъ недостаточно обработаннымъ и продуманнымъ; а между тѣмъ, какая это богатая тема, мы понимаемъ ее, потому что присутствовали сами иногда при пробужденіи мысли дикаря, мы встрѣчали этого простеца, озареннаго впервые лучами высшей человѣческой истины, какую давала ему случайная книга.
   Вотъ этотъ-то.простецъ, этотъ дикарь, призываемый къ мысли, къ разумному существованію, къ знанію и есть завѣтная мечта писателя. Вѣдь когда нибудь и этой массѣ будетъ доступно не одно темное существованіе. Чтобы видѣть этотъ первый трепетъ взволнованной души, освященной самыми лучшими изъ человѣческихъ чувствъ, чтобы увидѣть это сверканіе мысли въ дѣтскихъ глазахъ, услышать первый звукъ рождающагося человѣка изъ суровыхъ яслей жизни, для этого стоитъ поработать и пострадать. Вотъ что такое, по нашему мнѣнію, простецъ-читатель. Онъ можетъ быть дороже для насъ, чѣмъ нынѣшній читатель "убѣжденный", ибо убѣжденный человѣкъ, все-таки, человѣкъ высшей среды, доброжелатель народный, а не народъ. Соль земли, сила жизни гамъ, въ темныхъ волнахъ грядущаго. Она вся въ будущемъ.

Д. С.

"Восточное Обозрѣніе", No 24, 1887

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru