Измайлов Владимир Васильевич
О свободных художествах

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

  

О свободныхъ художествахъ.

   Странно, но видимому, что люди облагородствовали пріятныя искусства преимущественно передъ искусствами необходимыми; но по разсмотрѣніи причинѣ найдемъ, что оно справедливо и разсудительно.
   Общество, удовлетворя первымъ потребностямъ, занялось удовольствіемъ; но удовольствія обратились наконецъ въ потребность. Наслажденія есть украшеніе жизни; а люди замѣтили, что пріятныя искусства имѣютъ даръ размножать ихъ; тогда, почитая всѣ искусства полезными и не входя въ разборѣ ихъ достоинства, люди смотрѣли только на ободреніе; котораго тѣ и другіе требуютъ, и предложили мнѣ награду соотвѣтственную склонностямъ и дарованіямъ упражняющихся въ сихъ искусствахъ.
   Ободрять труды есть первый предметъ награжденія, а труды, требующіе обыкновенныхъ способностей, какова тѣлесная сила, дѣятельность рукъ, тонкость органовъ и мастерство, навыкомъ пріобрѣтаемое, имѣютъ только нужду, для ободренія, въ достаточномъ платежѣ. Вездѣ есть крѣпкіе, трудолюбивые и на рукодѣлье способные люди, которые желаютъ трудомъ доставлять себѣ покойную жизнь, и будутъ трудиться для того, чтобы жить.
   Для сихъ искусствъ, и самыхъ полезныхъ, относящихся къ первымъ потребностямъ жизни, довольно было предложить въ награду жизнь обезпеченную; и тѣ природныя качества, на которыхъ онѣ основываются, не могутъ имѣть въ предметѣ дальнѣйшаго честолюбія. Душа ремесленника, умъ земледѣльца не питаются мечтами воображенія, и не пылаютъ ревностію къ славѣ.
   Но для тѣхъ искусствъ, которыхъ успѣхъ зависитъ отъ разума, отъ дарованія, отъ. душевныхъ способностей, а особливо отъ воображенія, надлежало имѣть въ предметѣ не только побужденіе пользы, но и тайное удовольствіе честолюбія, надлежало имѣть награды, соотвѣтственныя разуму и таланту.
   Отсюда произтекло преимущество свободныхъ искусствъ передъ искусствами механическими, безъ отношенія въ пользѣ, или по отношенію ихъ различныхъ выгодѣ, къ потребностямъ и къ пріятностямъ жизни.
   Такъ было вѣрно сіе опредѣленіе, что въ томъ же и одномъ искусствѣ все, что зависитъ отъ вышней степени понятія и ума, включено въ число свободныхъ искусствъ, тогда какъ поставили въ рядъ Механическихъ художествъ все, что предполагаетъ однѣ физическія способности или обыкновенныя въ народѣ понятія, таково, на примѣръ, различіе между архитекторомъ и каменьщикомъ, между скульпторомъ и литейщикомъ и проч. Иногда отдѣляютъ даже изобрѣтательную и умозрительную чаешь механическаго художества, чтобы вознести ее на чреду наукѣ; а исполнительную часть оставляютъ въ вполнѣ безславныхъ искусствъ. Такъ земледѣліе, мореплаваніе, оптика, статика съ одного конца принадлежитъ къ высокимъ наукамъ, а съ другаго къ художествамъ низкимъ.
   Свободныя искусства замѣчаются въ краснорѣчіи, поезіи, музыкѣ, живописи, скульптурѣ, архитектурѣ, гравировальномъ искусствѣ.
   По чудному противорѣчію уважаемыя искусства. и въ самомъ дѣлѣ достойнѣйшія уваженія по тѣмъ способностямъ и дарованіямъ, которыхъ онѣ требуютъ, единственныя изъ искусствъ, которыхъ творенія предполагаютъ разумъ, воображеніе и чувствительность рѣдкую, суть искусства роскоши, искусства, безъ которыхъ общество можетъ быть благополучно и которыя приносятъ ему забавы, зависящія отъ мнѣнія и навыка, или удаленныя отъ природнаго состоянія человѣка. Но что кажется намъ странностію, ошибкою, безпорядкомъ Природы, согласно однаковъ съ тайными ея намѣреніями: ибо необходимое для человѣка для всѣхъ нетрудно и легко; а возможное только для немногихъ, безполезно для великаго числа людей.
   Между свободными искусствами однѣ относятся болѣе къ душѣ, какъ поэзія и краснорѣчіе; другія болѣе къ чувствамъ, какъ музыка и живопись. Однѣ имѣютъ образцомъ Природу; ихъ изящество состоитъ въ томъ, чтобы подражать ей вѣрно и въ подражаніи производить нѣчто лучше ее самой: такъ дѣйствуютъ поэзія, живопись и скульптура. Другія выражаютъ только истину, ни чему не подражая; но чтобы достигнуть до цѣли, вооружаются всѣмъ могуществомъ способовъ, къ тому ведущихъ: такъ дѣйствуетъ краснорѣчіе. Иныя подражаютъ чрезъ сходство или аналогію: такъ музыка имѣетъ два органа, одинъ естественный, а другой искуственный, голосъ человѣка и орудія вспомогательныя для голоса, и пробуждающія въ душѣ, черезъ посредство слуха, пріятныя движенія.
   По сему видимо, какъ трудно привесть подѣ одно начало искусства, которыхъ способы, дѣйствія и предметъ имѣютъ такое существенное различіе.
   Естьли, какъ предполагалъ одинъ славный музыкантъ всеобщее начало гармоніи въ Природѣ, то Природа есть только путеводительница, а не образецъ музыки. Всѣ звуки и всѣ стройности въ Природѣ; но искусство состоитъ въ томъ, чтобы соединить ихъ, чтобы составить цѣлое, которымъ бы плѣнялись слухъ и сердца. Но теперь спрашиваемъ: чему уподобляется сей составъ цѣлаго? Въ пѣсняхъ ли птицъ, въ звукахъ ли человѣческаго голоса почерпнула музыка основу согласныхъ тоновъ, измѣняющихся по волѣ.
   Такое искусство есть, можетъ быть, глубочайшее таинство, человѣкомъ у Природы похищенное. Для живописца довольно открыть глаза свои, но довольно ли для музыканта склонить слухъ свои ко вниманію, чтобы имѣть для себя образцы? Правда, что музыка не рѣдко подражаетъ; и украшенная истина есть для нее новая прелесть: но что ограничитъ ее подраженіемъ и выраженіемъ Природы, тотъ отниметъ у нее дѣйствительнѣйшія очарованія, у слуха пріятнѣйшія удовольствія. И такъ музыка уподобляется съ одной стороны поэзіи, которая, подражая природѣ, укращаетъ ее, а съ другой архитектурѣ, имѣющей только въ виду тѣ чувства, на которыя она дѣйствуетъ.
   Занимаясь наукою искусствъ, надобно помнить всегда ту мысль, что, кромѣ умственныхъ удовольствій, производимыхъ вѣрностію и обманомъ подражанія, каждое чувство имѣетъ свои удовольствія собственно физическія, каковы вкусъ и обоняніе; слухъ особливо имѣетъ свои пріятности, для него тѣмъ чувственныя, чѣмъ рѣже онѣ въ природѣ. Изъ тысячи пріятныхъ впечатлѣній чувственныхъ, которыя принимаетъ наше зрѣніе, не достается, можетъ быть, и одного на часть нашего слуха. Кажется, будто предназначивъ сей органъ къ принятію слова и съ нимъ человѣческой мысли, Природа не разсудила обогащать ее новыми излишними дарами, Все въ Природѣ сотворено для зрѣнія, и ничего для слуха. За то, изо всѣхъ искусствъ, то, которое всѣхъ удачнѣе споритъ въ изящности съ Природою, есть искусство тоновъ и пѣнія.
   Архитектура еще менѣе озабочена подражаніемъ. Какая мысль почитать для нее моделью первый шалашь дикаго человѣка, укрывающагося въ немъ отъ непогоды! Естьли бы такая хижина, первая черта искусства, могла содержать въ себѣ его начала, то не въ Природѣ онѣ почерпнуты: хижина, какъ и церковь Св. Петра въ Римѣ, была искуственнымъ изобрѣтеніемъ; трудолюбіе произвело первый опытъ, и не льзя разсудительнымъ образомъ предполагать опытъ моделью мастерскаго произведенія. Какъ извлечь изъ хижины чертежъ соразмѣрностей и формъ самыхъ правильныхъ?
   Верьхѣ искусства состоитъ не въ колоннахъ, не въ стропилахъ, въ сихъ грубыхъ изобрѣтеніяхъ первой необходимости, но въ опредѣленіи, въ отношеніи между высотами и основаніями, стройности въ цѣломъ, равновѣсія массъ, точности и красивости разрѣзовъ, выпусковъ и окружностей. Разсудокъ ли, аналогія ли, природа ли подала мысль къ сочиненію Коринфическаго ордена, самаго великолѣпнаго, пріятнаго и безразсуднаго? Колонны приводятъ на памяти стволы деревѣ, поддерживавшихъ длинныя брусья съ поперечными перекладинами, изображенными гзымзомъ. Согласенъ; но гдѣ изобрѣтатель Коринфическаго чина видѣлъ вазъ, окруженный растѣніемъ, постановленный на концѣ древеснаго стебля, и выдерживавшій великую тягость? Каллимахъ видѣлъ этотъ вазъ, но видѣлъ его на землѣ, и онъ ничего не поддерживалъ. Употребленіе ваза, въ семъ случаѣ, противорѣчитъ здравому смыслу и вѣроятности; а между тѣмъ такая безразсудность, по мнѣнію знатоковъ, есть богатѣйшее и лучшее украшеніе архитектуры. Завивки или волуты Іоническаго ордена также странно введены, и также составляютъ великое украшеніе, даже по прошествіи двухъ тысячь лѣтѣ искусство не могло ничего изобрѣсть лучше и прекраснѣе; архитектура Греческая остается во всей своей невредимой цѣлости; и хотя образцы ея не имѣютъ модели въ Природѣ, сами они пребудутъ, кажется, вѣчною моделью искусства. Отъ чего же? Отъ того, что удовольствіе зрѣнія, какъ удовольствія слуха, зависитъ отъ нѣкоторыхъ впечатлѣній, а впечатлѣнія отъ нѣкоторыхъ отношеній, Природою положенныхъ между органомъ и предметомъ, но опредѣлить сіи отношенія значитъ не подражать Природѣ, но угадать ея тайну.
   Такъ дѣйствуетъ краснорѣчіе; оно не подражаетъ ничему: ораторъ говоритъ самъ собою, сообщаетъ свои мысли, выражаетъ свои чувства; но, имѣя намѣреніе тронуть, просвѣтить, убѣдить, перелить въ наши сердца свои собственныя движенія, обдумываетъ выборѣ того, что можетъ скорѣе привести насъ въ движеніе, Здѣсь видно также вліяніе разума на разумъ, дѣйствіе души на душу, отношенія предметовъ къ органу чувства, котораго тайна должна быть извѣстна оратору; и чтобы овладѣть умами, его стараніе должно клонишься къ познанію того, что монетѣ дѣйствовать да умѣ и сердце согласно съ его желаніемъ и намѣреніями.
   Въ самыхъ искусствахъ, основанныхъ на подражаніи, какъ въ поэзіи, живописи и проч. важно не заимствовать, но выбирать. Подробности въ Природѣ, но цѣлое въ разумѣ, или геніѣ. Изобрѣтете состоитъ въ массахъ, которымъ нѣтъ ничего подобнаго, до которыя не удаляются: однакожъ отъ истины. Гдѣ въ Природѣ начало и правило сихъ твореній? Нѣтъ другихъ, кромѣ познанія человѣка, его склонностей и тѣхъ впечатлѣній, которые предметы производятъ на орудія его чувствъ. Это очевидно въ разсужденіи выбора, смѣшенія красокъ, красоты формѣ, чертежа окружностей. Око есть первый судія изящнаго; и то же вниманіе къ Природѣ, которое указываетъ намъ на звуки, для слуха пріятные, научаетъ насъ выбору Предметовъ, пріятныхъ для зрѣнія.
   Та же теорія въ отношеніи къ умственной части живописи и поэзіи, которая есть искусство живописать для разума.
   Также невозможно объяснять удовольствія мыслей и чувства, какъ удовольствія слуха и зрѣнія. Но ежедневные опыты научаютъ насъ, что способность чувствовать и воображать имѣетъ въ человѣкѣ безпокойную силу, которая требуетъ дѣятельности.
   Природа представляетъ намъ въ смѣси, такъ сказать, что питаетъ и что оскорбляетъ чуствительность; а подражаніе имѣетъ въ предметѣ не только обманъ, но и удовольствіе, то есть дѣйствовать, на душу, обманывая ее, но дѣйствовать, какъ для нее пріятнѣе. Сей выборъ есть, тайна искусства; и ничто въ Природѣ не можетъ насъ научить тому, кромѣ знанія сердца человѣческаго, и тѣхъ впечатлѣній, которыя ему угождаютъ.
   Такая разборчивость, пріобрѣтенная наблюденіемъ, руководствуетъ просвѣщеннымъ артистомъ, но равномѣрно управляетъ кандитеромъ, какъ поэтомъ и живописцемъ; и подражаетъ ли, или не подражаетъ искусство, какъ скоро его существо состоитъ въ пріятности, оно основывается, на выборѣ того, что угождаетъ нашимъ чувствамъ. Вся разница въ органахъ, которымъ хотимъ угождать, и въ тѣхъ склонностяхъ, которыя искусство производить хочетъ.
   Пріятныя искусства, которыя только пробуждаютъ въ душѣ чувственныя впечатлѣнія, какъ искусство кандитера, не будутъ никогда стоять на ряду съ искусствами свободными: послѣднія имѣютъ особенно въ предметѣ слухѣ и зрѣніе, которыя пробуждаютъ въ душѣ мысли и чувства, и вотъ по чему общее мнѣніе опредѣлило каждому искусству свое мѣсто и свою чреду.

Съ Франц.

-----

   О свободных художествах: [Эссе] / С франц. [В.В.Измайлов] // Вестн. Европы. -- 1814. -- Ч.74, N 8. -- С.283-293.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru