Ивановский Владимир Николаевич
Очерк жизни и деятельности Н. Я. Грота

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Николай Яковлевичъ Гротъ
въ очеркахъ, воспоминаніяхъ и письмахъ
товарищей и учениковъ, друзей и почитателей.

Очерки и воспоминанія

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія Министерства Путей Сообщенія (Товарищества И. Н. Кушнеревъ и К°), Фонтанка, 117.
1911.

Очеркъ жизни и дѣятельности Н. Я. Грота 1).

В. Н. Ивановскаго.

   1) Былъ напечатанъ въ журн. "Вопросы Философіи и Психологіи", кн. 51. М. 1900. Хотя эта статья В. Н. Ивановскаго заключаетъ въ себѣ рядъ данныхъ и біографическихъ указаній, заимствованныхъ изъ воспоминаній В. И. Шенрока ("Историч. Вѣстн." 1899 г. кн. 9), вошедшихъ потомъ въ помѣщенный выше "очеркъ" этого автора, но она все же помѣщается нами здѣсь почти цѣликомъ, ибо, будучи основана не только на личномъ знакомствѣ, но и на матеріалѣ, почерпнутомъ изъ многихъ и разнообразныхъ источниковъ, значительно дополняетъ статью В. И. Шенрока. Нами опущены лишь болѣе значительныя выдержки, взятыя изъ воспоминаній Шенрока. Ред.
   
   Когда умираетъ общественный дѣятель, мы испытываемъ не одно горе, не одну скорбь; мы переживаемъ и нѣкоторое чувство благодарности къ памяти этого человѣка за все, что онъ сдѣлалъ для насъ и для всего общества, и нѣсколько горделивое сознаніе проявившейся въ немъ силы человѣческаго ума, таланта или энергіи. Измѣняя нѣсколько выраженіе поэта, мы одновременно и "говоримъ съ тоской: его нѣтъ, и съ благодарностью: онъ былъ", онъ жилъ, онъ работалъ -- съ пользой и успѣхомъ.
   Такое же двойственное чувство испытываемъ и мы сегодня, собравшись на наше печальное торжество {Эта статья возникла изъ рѣчи, сказанной на посвященномъ памяти Н. Я. Грота собраніи Московскаго Психологическаго Общества.}: съ торжественной печалью смерти въ нашей душѣ, сливаясь, переплетается бодрящее вѣяніе жизни, еще такъ недавно отъ насъ ушедшей, еще столь живой въ нашей памяти.
   Другія имѣющія быть сегодня произнесенными рѣчи будутъ характеризовать Н. Я. Грота, какъ ученаго и мыслителя; онѣ покажутъ намъ и ту внутреннюю связь, какая существовала между его личностью и общимъ строемъ его воззрѣній. Я же укажу тѣ внѣшнія рамки, въ которыхъ протекла жизнь покойнаго, и въ связи съ этимъ намѣчу самыя общія свойства его. личности, его темперамента.
   Легко понять, что я отнюдь не берусь излагать здѣсь сколько-нибудь полной біографіи Николая Яковлевича: время для этого далеко еще не наступило. Сейчасъ не приведены еще въ извѣстность и оставшіяся послѣ него рукописи, среди которыхъ, на ряду съ собраніями матеріаловъ, случайными, летучими замѣтками и черновыми набросками, несомнѣнно, должны быть и вполнѣ обработанныя вещи {Такъ, еще въ предисловіи къ своей докторской диссертаціи ("Къ вопросу о реформѣ логики". Лейпцигъ, 1882, стр. XII) Н. Я. писалъ слѣдующее: "Въ процессѣ изложенія авторъ оставилъ безъ употребленія нѣсколько, совершенно готовыхъ къ печати, главъ, принужденъ былъ отложить до другого времени рядъ вопросовъ, уже значительно обработанныхъ и по которымъ у него былъ собранъ довольно обширный матеріалъ". Вѣроятно, объ этихъ именно частяхъ своей работы замѣчаетъ Н. Я. въ составленномъ имъ спискѣ своихъ сочиненіи по логикѣ: "есть рукописи еще на 100 стр." Затѣмъ, мнѣ лично приходилось слышать отъ И. Я., что у него собрано много матеріала по вопросу объ инстинктахъ и что кое-что онъ даже началъ уже обрабатывать.}. Мало того, нѣтъ даже просто вполнѣ исчерпывающаго перечня напечатанныхъ статей, замѣтокъ, рецензій Н. Я. Наконецъ, несомнѣнно, много матеріаловъ могутъ дать впослѣдствіи личныя воспоминанія о покойномъ, которыхъ пока опубликовано еще очень немного; ихъ должно быть съ теченіемъ времени гораздо больше, если судить по тому количеству лицъ, съ какимъ пришлось Николаю Яковлевичу вступать въ тѣ или другія отношенія въ теченіе его недолгой, но кипуче дѣятельной жизни. Поэтому я дамъ лишь необходимое введеніе къ тому изложенію его научныхъ трудовъ, его вѣрованій и убѣжденій, которому, будутъ посвящены остальныя рѣчи.
   

I.

   Н. Я. Гротъ былъ старшимъ сыномъ нашего извѣстнаго ученаго и литератора, академика Якова Карловича Грота {Родоначальникомъ семьи Гротовъ въ Россіи былъ голштинецъ Іоакимъ Гротъ (1733--1799 или 1800), переселившійся при императорѣ Петрѣ III въ Петербургъ; онъ былъ довольно виднымъ общественнымъ дѣятелемъ въ эпоху Екатерины II, занимая (съ 1764 г. до смерти своей) мѣсто пастора при лютеранской Екатерининской церкви въ Петербургѣ (на Васильевскомъ островѣ). Его сынъ Карлъ Іоакимовичъ (или Ефимовичъ, какъ его обычно звали по-русски, скончался 1816 г.) дослужился до начальника отдѣленія въ департаментѣ Государственныхъ Имуществъ.
   У Карла Ефимовича было двое дѣтей; Яковъ Карловичъ былъ старшимъ сыномъ. Второй его сынъ -- Константинъ Карловичъ -- умеръ осенью 1897 г., будучи членомъ Государственнаго Совѣта (и Андреевскимъ Кавалеромъ).
   Родился Яковъ Карловичъ 15 декабря 1812 г.; по окончаніи (въ 1832 г.) курса въ Императорскомъ Царскосельскомъ лицеѣ, онъ сначала служилъ въ канцеляріяхъ (Комитета министровъ, Государственной и финляндскаго статсъ-секретаріата). Но всегда сильные въ немъ литературные вкусы и ученыя склонности въ концѣ концовъ взяли верхъ: онъ разстался съ чисто чиновнической службой и въ 1841 г. поступилъ профессоромъ русскаго языка, словесности и исторіи въ Гельсингфорскій университетъ. Въ 1853 г. онъ перешелъ въ Петербургъ профессоромъ русской литературы въ Александровскій (бывшій Царскосельскій) лицей, въ которомъ онъ самъ получилъ образованіе, и въ то же время былъ приглашенъ преподавателемъ нѣсколькихъ предметовъ къ Великимъ князьямъ: Николаю, Александру и Владиміру, дѣтямъ тогдашняго Наслѣдника, а потомъ Императора Александра II. Въ 1855 г. Я. К. былъ избранъ въ члены Академіи Наукъ по II отдѣленію (русскаго языка и словесности); съ 1865 г. онъ сталъ предсѣдателемъ этого отдѣленія, а умеръ вице-президентомъ Академіи.}.
   Въ 1850 г. Я. К. женился на Натальѣ Петровнѣ Семеновой {Сестрѣ сенатора и автора обширныхъ мемуаровъ по исторіи крестьянскаго вопроса при Александрѣ II Николая Петровича Семенова; другой ея братъ, Петръ Петровичъ, состоитъ въ настоящее время и членомъ Государственнаго Совѣта, и вице-предсѣдателемъ Императорскаго Географическаго Общества; въ то же рремя П. П.-- естествоиспытатель (энтомологъ) и одинъ изъ самыхъ выдающихся и заслуженныхъ русскихъ статистиковъ.}, а 18 апрѣля 1852 г. у нихъ родился первенецъ-сынъ, названный Николаемъ въ честь старшаго брата Натальи Петровны.
   Въ 1861 г. девятилѣтній, бойкій и живой мальчикъ поступилъ въ училище д-ра Видемана (на Васильевскомъ Островѣ); гимназическій курсъ онъ окончилъ съ золотой медалью въ 1871 г. въ Ларинской гимназіи въ С.-Петербургѣ и осенью того же года поступилъ на первый курсъ историко-филологическаго факультета въ Петербургскій университетъ.
   Этотъ періодъ жизни Н. Я. чрезвычайно живо описанъ въ "Воспоминаніяхъ о Н. Я. Гротѣ" его университетскаго товарища и друга всей его жизни В. И. Шенрока (помѣщенныхъ въ сентябрьской книжкѣ "Историческаго Вѣстника" за 1899 годъ). Быть можетъ, эти воспоминанія уже извѣстны части нашихъ читателей; по мы не можемъ пройти мимо нихъ, потому что въ нихъ въ симпатичномъ свѣтѣ обрисовывается основное свойство личности Николая Яковлевича -- общій ея, такъ сказать, динамическій характеръ, его постоянно подвижной и энергичный темпераментъ, всегдашняя способность и готовность увлекаться: мало того, неспособность его не увлекаться всѣмъ, что ему приходилось дѣлать,-- неспособность, доходившая до того, что его дѣятельность въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ производила впечатлѣніе разбрасыванія, неумѣнья экономить свои силы и сосредоточивать ихъ на чемъ-либо одномъ. Но съ другой стороны, эта же самая черта темперамента, отличавшая Н. Я. въ теченіе всей его жизни, дѣлала изъ него довольно рѣдкій у насъ въ Россіи типъ человѣка, какъ нельзя болѣе далекаго отъ того квіэтизма, отъ той умственной косности и душевнаго безразличія, которыя составляютъ болѣзнь многихъ русскихъ людей {Приводимыя здѣсь и въ другихъ мѣстахъ выдержки изъ статьи В. И. Шенрока выпускаются нами, такъ какъ содержаніе ихъ повторено В. И. Шенрокомь въ выше напечатанномъ біографическомъ очеркѣ. Ред.}.
   Несомнѣнно, что на счастливомъ "тонѣ" всей молодости Н. Я. отразилась, помимо его темперамента, еще и обстановка его молодости -- домъ его родителей.
   Трудолюбіе Я. К. было поразительно;,/правильно будетъ сказать, что вся его жизнь была посвящена работѣ: не даромъ полный списокъ его трудовъ (правда, съ повторительными изданіями и мелкими вещами: напр., стихотвореніями) состоитъ не болѣе и не менѣе, какъ изъ 428 NoNo {Я. К. Гротъ. Нѣсколько данныхъ къ его біографіи и характеристикѣ. Спб., 1895, стр. 199--235.}, среди которыхъ стоятъ такіе вещи, какъ академическое изданіе сочиненій Державина, "Филологическія разысканія" (во 2-мъ и 8-мъ изданіяхъ составившія цѣлыхъ 2 тома), книга "Пушкинъ, его лицейскіе товарищи и наставники", 1-й вып. академическаго, словаря русскаго языка", руководство къ русскому правописанію и множество статей по другимъ вопросамъ русской филологіи и исторіи литературы. Погруженный всю жизнь въ литературныя и ученыя занятія, въ отправленіе своихъ нелегкихъ служебныхъ обязанностей, вращаясь сначала въ чисто чиновническихъ, потомъ въ учено-чиновническихъ кругахъ, будучи близокъ (по своей должности учителя Великихъ Князей) ко Двору, Я. К. вездѣ умѣлъ остаться самимъ собою, не жертвовать своею личностью нивеллирующему вліянію "службы". Свои задушевныя нравственныя воззрѣнія, свои лучшія надежды онъ высказалъ въ небольшой тетрадкѣ, которую вручилъ Наслѣднику Цесаревичу Николаю Александровичу въ день его совершеннолѣтія (8-го сентября 1859 г.). Въ первой главѣ этого документа {Онъ изданъ въ указанной выше книгѣ: Я. К. Гротъ. Нѣсколько данныхъ и т. д. (стр. 143--164).}, озаглавленной "Молитва Цесаревича", Я. К. излагаетъ отъ лица своего Высокаго воспитанника слѣдующія размышленія: "Я вступаю въ совершеннолѣтіе въ такомъ возрастѣ, когда другіе считаются еще незрѣлыми юношами. Поставленный Провидѣніемъ и законами государства въ такое необычайное положеніе, я долженъ понять и великость сопряженныхъ съ нимъ требованій... Господи! Пошли мнѣ любовь къ правдѣ и умѣніе отличать людей преданныхъ ей отъ лживыхъ и суетныхъ. Но особенно, Господи, молю Тебя объ одномъ: зажги въ сердцѣ моемъ теплую любовь къ человѣчеству. Даруй мнѣ сердце любящее, исполненное участія къ ближнему. На высотѣ величія, въ нѣдрахъ обилія и роскоши не дай мнѣ забывать страданій и несчастій, ежеминутно претерпѣваемыхъ вдали отъ меня; дай мнѣ помнить, что Ты поставилъ меня такъ высоко не для моего собственнаго счастія, но для того, чтобы я способствовалъ къ распространенію счастія между другими, чтобы я былъ орудіемъ Твоей воли для утвержденія на землѣ царства добра и истины"...
   Въ другомъ мѣстѣ Я. К., по праву учителя и воспитателя, даетъ своему Царственному ученику слѣдующія наставленія:
   "Ваше Императорское Высочество, говоритъ онъ во второй главѣ ("Особенность Вашего положенія"), сравните Свое положеніе съ положеніемъ обыкновеннаго юноши: онъ долженъ создавать себѣ поприще, Ваше поприще уже готово въ будущемъ; онъ долженъ трудами и борьбою съ препятствіями проложить себѣ путь, Вашъ путь уже проложенъ; онъ долженъ для стяжанія успѣха привлечь на себя вниманіе общества, на Васъ уже обращены взоры цѣлаго народа... Слава ждетъ Васъ; но помните, что рядомъ съ нею стоитъ и безславіе. Въ этомъ отношеніи Ваше мѣсто гораздо опаснѣе, нежели положеніе всякаго частнаго лица... Ваше имя уже заранѣе занесено на страницы исторіи. Вы должны либо прославить, либо обезславить его; тутъ нѣтъ середины... для Васъ будетъ позоромъ не одни темныя дѣла и ошибки; для Васъ самое отсутствіе великихъ дѣяній будетъ уже безславіемъ... Мы живемъ въ такое время, когда Россіи предстоитъ рѣшеніе великихъ задачъ, борьба съ вѣковыми заблужденіями и трудностями. Сѣмена этой жатвы должны зрѣть въ цѣломъ настоящемъ молодомъ поколѣніи; но особенно важны тѣ изъ нихъ, которыя положены въ Вашу душу. Будьте же Сами заботливымъ ихъ хранителемъ, бодрствуйте и трудитесь, и помните, какая великая отвѣтственность возложена на Васъ Провидѣніемъ"...
   Я позволилъ себѣ привести дословно эти выписки изъ тетради Я. К. потому, что они ясно рисуютъ передъ нами нравственный обликъ Я. К. Грота. Въ знаменательный для него моментъ совершеннолѣтія его Царственнаго ученика онъ высказываетъ ему сбои задушевныя идеалы, надежды, мечты, старается внушить ему, по праву воспитателя и учителя, возвышенныя нравственныя настроенія и стремленія! И какихъ бы кто общественныхъ взглядовъ ни держался, всякій долженъ будетъ согласиться съ тѣмъ, что человѣкъ, выставлявшій такія общія дѣли и желанія, не могъ быть равнодушнымъ къ морально-общественнымъ вопросамъ.
   

II.

   При такихъ домашнихъ условіяхъ, подъ руководствомъ такого отца складывался и развивался характеръ Н. Я. Съ другой стороны, на него вліяли, конечно, и условія тогдашней общественной жизни. Для "интеллегенціи" это время (начало 70-хъ годовъ) было временемъ необыкновеннаго подъема самосознанія и пылкихъ надеждъ. Но пусть намъ охарактеризуетъ эту эпоху ея очевидецъ и другъ Н. Я. {В. И. Шенрокъ.}, на котораго мы уже ссылались: "Въ средѣ студенчества преобладало сильное демократическое направленіе; молодежь была проникнута необыкновеннымъ энтузіазмомъ; горячія головы мечтали о жертвахъ, о посвященіи всей жизни благу "меньшей братіи", скорбѣли о неоплатномъ долгѣ передъ нею и рисовали въ своемъ воображеніи картину переустройства всей личной и общественной жизни на началахъ альтруизма и разумнаго, безкорыстнаго труда, опирающагося на изученіи реальныхъ паукъ. Студенты горѣли желаніемъ отдать свои силы и молодость любимой идеѣ служенія народу... Воодушевленіе было такъ велико, что казалось, нашему поколѣнію свѣтила заря еще небывалой, разумной и честной, прекрасной будущности... Теперь даже крайности того далекаго времени имѣютъ въ воспоминаніи какую-то особую прелесть, какой-то трогательный отпечатокъ"... Въ ту пору, продолжаетъ г. Шенрокъ, мы переживали чудные годы молодости, когда, по выраженію Шпильгагена, жизнь бываетъ озарена блестящимъ отблескомъ солнечнаго свѣта, когда вся предстоящая жизнь представляется сплошнымъ счастіемъ, когда намъ ярче свѣтитъ солнце, для насъ нѣжнѣе благоухаютъ цвѣты и птицы поютъ намъ свои волшебныя пѣсни, когда мы еще не испытали незамѣнимыхъ утратъ и горькихъ разочарованій"...
   Если такъ чувствовали всѣ, то можно себѣ представить, съ какими радужными надеждами вступалъ въ жизнь особенно отзывчивый и впечатлительный Н. Я. Правда, онъ стоялъ нѣсколько въ сторонѣ отъ политическихъ и соціальныхъ стремленій своихъ сверстниковъ, за что его и не долюбливали наиболѣе радикально настроенные изъ его товарищей, видѣвшіе въ немъ, какъ въ сынѣ академика, т.-е. лица, занимавшаго высокое общественное положеніе, "какого-то "аристократа", по выраженію г. Шернока. Поэтому для своихъ реформаторскихъ плановъ и стремленій Н. Я. выбралъ другую сферу -- область отвлеченной мысли. "Общій духъ тогдашняго студенчества отразился въ Гротѣ, пишетъ г. Шенрокъ, рѣшеніемъ посвятить свою жизнь правильной постановкѣ философскихъ знаній въ Россіи на плодотворной и разумной почвѣ опытнаго изслѣдованія, опирающагося на результаты, добытые естествознаніемъ... То была пора сильнаго и весьма распространеннаго, по истинѣ трогательнаго увлеченія естественными пауками. Имена Менделѣева, Сѣченова и другихъ свѣтилъ естествознанія внушали молодежи какой-то священный трепетъ", и Н. Я. отдалъ дань этому увлеченію.
   

III.

   По философіи Н. Я. въ университетѣ слушалъ рядъ курсовъ проф. Владиславлева; но его самостоятельные и живые интересы въ области философскихъ наукъ сосредоточились на одной изъ нихъ -- на психологіи. ".Увлеченію Н. Я. послѣднею особенно способствовалъ занимавшій многихъ въ свое время и, безъ сомнѣнія, чрезвычайно интересный ученый турниръ между двумя свѣтилами первой величины: Сѣченовымъ и Кавелинымъ". Остановимся нѣсколько на этомъ спорѣ, такъ какъ онъ, несомнѣнно, сильно повліялъ на складъ мышленія Н. Я.
   Кавелинъ не былъ собственно спеціалистомъ въ области философскихъ наукъ, и тѣмъ не менѣе онъ много сдѣлалъ для развитія ихъ въ Россіи. Въ началѣ 70-хъ годовъ русская философская мысль едва только начинала выходить изъ той летаргіи, въ которой она находилась всѣ 50-ые и большую часть 60-хъ годовъ. Прекращеніе преподаванія философіи въ университетахъ въ 1850 г. "въ виду предосудительнаго развитія этой, науки современными германскими учеными" (т.-е. лѣвыми гегеліанцами) и передача чтенія логики и опытной психологіи профессорамъ богословія и церковной исторіи (они же и священники университетскихъ церквей) -- съ одной стороны, ослабили философскіе интересы въ русскомъ обществѣ, съ другой -- уничтожили философскія пауки, какъ область профессіональной преподавательской дѣятельности. Поэтому, когда уставъ 1868 г. возстановилъ въ университетахъ каѳедру философіи, лицъ для ея замѣщенія пришлось искать среди баккалавровъ духовныхъ академій... Это гоненіе не вытравило, конечно, совсѣмъ философскихъ интересовъ въ русской публикѣ; въ замкнутыхъ кружкахъ держался попрежнему объективный идеализмъ Гегеля, въ молодежи все больше и больше распространялся матеріализмъ школы Фейербаха. Но все это были обособленныя и скрытыя теченія; они не выходили на широкую арену, не подвергались взаимной критикѣ и провѣркѣ.
   Однимъ изъ первыхъ признаковъ возрожденія интересовъ къ этой области знанія въ широкой публикѣ явилось то движеніе, какое возбудила диссертація М. М. Троицкаго "Нѣмецкая психологія въ текущемъ столѣтіи". Въ это время выступилъ впервые, въ качествѣ психолога, и К. Д. Кавелинъ. Гегеліанецъ въ первую пору своей учено-литературной дѣятельности, воспринявшій затѣмъ много элементой изъ психологіи Бенеке, игравшей видную роль въ русскихъ высшихъ учебныхъ заведеніяхъ въ пятидесятыхъ годахъ, а въ 60-хъ годахъ заинтересовавшійся эмпирической психологіей и вообще опытной философіей, К. Д. въ 1872 году издалъ свои Задачи психологіи, гдѣ, съ одной стороны, "старался примирить нѣмецкій идеализмъ съ матеріализмомъ при помощи психологіи Бенеке", а съ другой -- пропагандировалъ примѣненіе къ психологіи эмпирическаго изученія сознанія. Признавая, что "все психическое обусловлено въ концѣ концовъ матеріальнымъ". Кавелинъ доказывалъ, что тѣмъ не менѣе "оно не есть модификація матеріи, а обнаруженіе новыхъ свойствъ того же начала, откуда беретъ свое существованіе и матерія" {М. М. Троицкій. К. Д. Кавелинъ. ("Русская Мысль", 1885 г., No 11).}. Эти свойства, эти психическія начала -- не матеріальны; ихъ три: идеальность, сознательность и произвольность. Душа есть нѣчто не простое, а въ высшей степени сложное, образующееся изъ многочисленныхъ элементовъ; это -- особый организмъ, стоящій въ связи съ организмомъ тѣлеснымъ и вырастающій изъ единаго корня, единой основы человѣческой природы. Монизмъ есть основная метафизическая идея Кавелина; ѣо монизму у него подчиненъ дуализмъ духа и тѣла, какъ двухъ субстанцій, организмовъ. )
   Можно находить неудовлетворительными отвѣты Кавелина, но нельзя не признать за его трудомъ очень серьёзнаго значенія. "Съ метафизической точки зрѣнія (говоритъ проф. Троицкій въ своей статьѣ о Кавелинѣ), психологическія комбинаціи К. Д. Кавелина обличаютъ въ немъ сильнаго и глубокаго мыслителя, и его Задачи психологіи, по ихъ метафизическому содержанію, останутся "навсегда однимъ изъ самыхъ любопытныхъ памятниковъ нашей философской литературы пятидесятыхъ годовъ", къ которымъ относится, по мнѣнію проф. Троицкаго, составленіе собственно метафизическихъ частей этого сочиненія.
   Но время, протекшее отъ составленія этой первой редакціи до выхода книги въ свѣтъ, наложило на нее свою печать: за это время Кавелинъ постепенно приближался къ позитивизму въ его англійской формѣ, и это отразилось на его сочиненіи въ видѣ утвержденій о непознаваемости сущностей и вытекающаго отсюда основного постулата о необходимости освободить психологію отъ метафизическихъ теорій. Надо замѣтить, однако, что оба эти теченія -- метафизическое и позитивное -- стоятъ въ книгѣ рядомъ другъ съ другомъ, остаются несогласованными.
   Противъ Кавелина съ его "Задачами психологіи" выступилъ И. М. Сѣченовъ {"Замѣчанія на книгу г. Кавелина: Задачи психологіи" (В. Е., 1872 г., No 11) и "Кому и какъ разрабытывать психологію?" (тамъ же, 1873 г., No 4).}. Завязалась полемика, тянувшаяся два года на страницахъ "Вѣстника Европы" {Кавелинъ отвѣчалъ Сѣченову "Письмами въ редакцію В. Е. по поводу "Замѣчаній" и вопросовъ проф. Сѣченова" (В. Е., 1874 г., NoNo 3, 4, 5 и 6). Въ No 7 того же года Сѣченовъ помѣстилъ "Нѣсколько словъ въ отвѣтъ на "Письма" г. Кавелина", на которыя Кавелинъ отвѣтилъ "Нѣсколькими словами въ отвѣтъ на "Нѣсколько словъ" проф. Сѣченова".}. Главные пункты возраженій, какія Сѣченовъ дѣлалъ Кавелину, сводятся къ слѣдующему: для естествоиспытателей "матерія представляетъ идеальную точку, въ сторону которой направлены ихъ усилія; но точка эта для нихъ еще въ густомъ туманѣ, и они идутъ къ ней, руководясь не ею, а тѣми ближайшими точками новыхъ горизонтовъ, которыя раскрываются передъ наукой при ея медленномъ, послѣдовательномъ движеніи впередъ". Также должны были бы дѣлать и психологи: "душа" должна быть не исходной точкой, а путеводной звѣздой ихъ изслѣдованій, не началомъ, а концомъ, конечнымъ синтезомъ ихъ. Вмѣсто этого, "философы древняго закона, а вслѣдъ за ними и г. Кавелинъ, сразу махаютъ въ своей области съ почвы конкретныхъ фактовъ въ густѣйшій туманъ общаго начала... "Оставьте душу въ практической жизни, какъ благороднѣйшую часть человѣка, писалъ Сѣченовъ, принимайте ее и въ наукѣ за общее начало, подобно тому, какъ натуралисты смотрятъ на матерію, пусть она даже будетъ путеводной звѣздой въ психологическихъ изысканіяхъ; по какъ же возможно объяснять что бы то ни было необъяснимымъ! вѣдь это значитъ, приниматься за вещь не съ начала, а съ конца". {Вѣстникъ Европы, 1872, No 11, стр. 394.} Отвергнувъ, такимъ образомъ, возможность строить въ данный моментъ какую бы то ни было метафизику души, Сѣченовъ доказываетъ дальше, что "субъективный анализъ духа не можетъ быть положительною наукой; что изученіе духа историческое, при помощи сравнительнаго метода, можетъ быть только вспомогательнымъ, а отнюдь не главнымъ орудіемъ анализа психическихъ фактовъ; а такъ какъ затѣмъ не остается никакого другого объективнаго анализа психическихъ явленій, кромѣ физіологическаго, то физіологическій анализъ и долженъ бытъ признанъ основаніемъ всей науки о духѣ" {М. М. Троицкій. К. Д. Кавелинъ. (Рус. М., 1885 г., No 11, стр. 182).}.
   Въ отвѣтъ на это Кавелинъ блестяще защищалъ изученіе сознанія. Мы не будемъ останавливаться на дальнѣйшихъ деталяхъ этой полемики; споръ шелъ о самыхъ важныхъ психологическихъ вопросахъ: объ отношеніи тѣлеснаго и психическаго, физіологіи и психологіи, о сознаніи, произвольности, о положительномъ научномъ методѣ, о томъ, что такое "наука", что значитъ "объяснить" явленіе, и т. д.
   Этотъ то споръ и захватилъ H. Я. Грота въ его бытность на послѣднихъ курсахъ университета. "Съ малыхъ лѣтъ хорошо зная Кавелина, какъ близкаго друга своего дяди, покойнаго статсъ-секретаря Константина Карловича, Н. Я. еще юношею-студентомъ обратилъ на себя сочувственное вниманіе Кавелина, предоставившаго въ его распоряженіе свою библіотеку. Несмотря на разницу возрастовъ, а особенно на цѣлую пропасть въ отношеніи ихъ научныхъ познаній, Кавелинъ находилъ явное удовольствіе въ бесѣдахъ съ молоденькимъ студентомъ нерѣдко принимавшимъ сторону его противника, Сѣченова... Обычнымъ мѣстомъ ихъ перипатетическихъ бесѣдъ былъ Румянцевскій скверъ близъ академіи художествъ, гдѣ любилъ прогуливаться Кавелинъ... Очень симпатичнымъ (говоритъ г. Шенрокъ) припоминается мнѣ лицо Кавелина, съ любовью и оживленіемъ слушавшаго своего собесѣдника, а часто также воодушевленно что-то ему говорившаго". Къ сожалѣнію, г. Шенроку никогда не приходилось впослѣдствіи напоминать объ этомъ Н. Я., и ему осталось неизвѣстнымъ, какое значеніе Н. Я., сдѣлавшись самъ виднымъ ученымъ, придавалъ толчку, данному его научному развитію Кавелинымъ. Не можемъ, вмѣстѣ съ г. Шепрокомъ, не пожалѣть объ этомъ и мы, такъ какъ иначе мы имѣли бы еще одну интересную страницу въ исторіи умственной жизни Н. Я. Грота.
   Во всякомъ случаѣ несомнѣнно, что живой интересъ, возбужденный въ Н. Я. полемикой Кавелина съ Сѣченовымъ и его личными спорами на тѣ же темы съ Кавелинымъ имѣлъ рѣшительное вліяніе на развитіе въ немъ, вкуса къ философіи {Его философскія занятія въ университетѣ выразились, между прочимъ, въ написаніи сочиненія на медаль на тему: "Опроверженіе Платона и пиѳагорейцевъ по метафизикѣ Аристотеля".}.
   Насколько мы можемъ судить, въ то время (Н. Я. держался воззрѣній, приближавшихся одними своими частями къ и научному матеріализму (а также Спенсерову реализму), а другими -- къ англійскому субъективному идеализму. Впрочемъ, вопросы теоріи познанія мало тогда его интересовали, и врядъ ли онъ замѣчалъ всѣ трудности, лежавшія въ нихъ; его взгляды просто были еще не вполнѣ ясны, не вполнѣ закончены.
   Психологическіе споры того времени "привели его къ мысли заняться для изученія психологіи естественными науками, которыя онъ и принялся усердно штудировать по курсамъ и книгамъ своихъ знакомыхъ студентовъ-естественниковъ. И этимъ занятіямъ онъ отдавался съ тѣмъ большею горячностью, что считалъ, наряду со многимъ другимъ, существеннымъ недочетомъ въ званіяхъ тогдашнихъ спеціалистовъ-психологовъ ихъ недостаточную освѣдомленность въ области естествознанія; и его особенно воодушевляла мысль, что онъ пойдетъ по болѣе широкому, болѣе соотвѣтствующему требованіямъ времени пути".
   Какъ свидѣтельствуетъ г. Шепрокъ, Н. Я. находилъ отчасти отголосокъ своему направленію въ московскомъ профессорѣ Троицкомъ. Напротивъ, извѣстная диссертація Вл. О. Соловьева "Кризисъ западной философіи" (съ полемическимъ подзаглавіемъ: "противъ позитивистовъ") сильно волновала Н. Я., совершенно не сочувствовавшаго В. С. Соловьеву; онъ хотѣлъ даже оппонировать на диспутѣ, по "не рѣшился или не приготовился". Наконецъ, свидѣтельствами направленія интересовъ и воззрѣній Н. Я. въ ту эпоху являются обѣ его диссертаціи, въ которыхъ господствуетъ духъ спенсеріанства и эмпирической психологіи".
   

IV.

   Пришелъ и конецъ университетскаго курса,-- надо было подумать о томъ, что дѣлать послѣ выхода изъ университета. И тутъ Н. Я. остался вѣренъ своему темпераменту: у него сразу оказалось нѣсколько плановъ дальнѣйшей дѣятельности; его живое воображеніе рисовало ему вездѣ заманчивыя картины. "Однажды, говоритъ г. Шенрокъ (онъ вмѣстѣ съ Н. Я. готовился къ окончательнымъ экзаменамъ), я былъ удивленъ тѣмъ, что, несмотря на явный недостатокъ времени, Н. Я., противъ обыкновенія, видимо отдалялъ время возобновленія занятій. Вдругъ, послѣ нѣкотораго размышленія, онъ предложилъ мнѣ начать хлопотать о совмѣстномъ занятіи открывающейся кафедры русскаго языка въ русской филологической семинаріи въ Лейпцигѣ, основанной для приготовленія учителей древнихъ языковъ. При этомъ онъ такъ увлекательно сталъ рисовать мнѣ (продолжаетъ г. Шенрокъ) картину предстоящей намъ совмѣстной жизни въ Лейпцигѣ и перспективу путешествій по Германіи, что планъ его совершенно очаровалъ меня. Оказалось, что планъ этотъ былъ уже извѣстенъ Якову Карловичу и имъ одобренъ. Сначала дѣло почти уладилось: но потомъ Н. Я. получилъ предложеніе занять каѳедру философіи во вновь открывавшемся тогда Нѣжинскомъ историко-филологическомъ институтѣ" и далъ свое согласіе.
   "Въ эту пору, пишетъ Шенрокъ, счастливые планы и предположенія роились одни за другими въ воображеніи Грота; онъ мечталъ о германской наукѣ, о путешествіяхъ, о будущемъ своемъ устройствѣ и объ ожидавшей его дѣятельности въ Нѣжинѣ... Наконецъ пришла пора отъѣзда за границу; но первоначальный планъ нѣсколько измѣнился, и Лейпцигъ былъ замѣненъ Берлиномъ... Въ самомъ ликующемъ настроеніи пролетѣлъ Н. Я. всю дорогу, набираясь новыхъ впечатлѣній въ Кіевѣ, Нѣжинѣ, Львовѣ, Краковѣ, причемъ онъ осмотрѣлъ знаменитыя соляныя копи въ Величкѣ, въ Бреславлѣ, и даже смотрѣлъ маневры въ Лигницѣ".
   Въ Берлинѣ Н. Я. прожилъ съ сентября 1875 г. до половины апрѣля 1876 г. (зимній семестръ). "Однако, въ берлинскихъ профессорахъ-философахъ онъ скоро разочаровался: одинъ изъ нихъ, жаловался онъ, отличается односторонностью направленія и эклектизмомъ, другой -- краснорѣчивымъ многословіемъ, и большинство -- переставшіе работать старики... Совсѣмъ не то было въ Страсбургѣ, гдѣ Н. Я. провелъ лѣтній семестръ 1876 г.; тамъ къ нему тотчасъ же вернулось снова его обычное, свѣтлое и жизнерадостное настроеніе... Страсбургская академическая жизнь имѣла на него самое отрадное и возбуждающее вліяніе... "Занятія мои,-- писалъ Н. Я. оттуда,-- идутъ успѣшно, въ десять разъ успѣшнѣе, чѣмъ въ Берлинѣ. Дѣло въ томъ, что тутъ отличные, молодые профессора... Недаромъ Страсбургъ славится теперь лучшимъ германскимъ университетомъ: тутъ всѣ учатся, занимаются, интересуются живыми вопросами науки. По субботамъ утромъ, въ философской семинаріи (отъ 7 до 9 утра), мы ведемъ, подъ руководствомъ Либмана, оживленныя пренія о философскихъ вопросахъ; одинъ готовитъ рефератъ о какой-нибудь психологической проблемѣ, остальные критикуютъ и спорятъ. Въ одну изъ первыхъ субботъ и я держалъ такой рефератъ о метафизическихъ направленіяхъ въ наукѣ о душѣ, и очень удачно; съ этого дня Либманъ все ко мнѣ обращается съ вопросами во время лекціи. Живо и весело идетъ дѣло".
   

V.

   Въ началѣ сентября 1876 г. Н. Я. возвращается изъ-за границы въ Нѣжинъ и становится экстраординарнымъ профессоромъ тамошняго Историко-Филологическаго института. Здѣсь онъ встрѣчаетъ самый радушный пріемъ со стороны директора и товарищей. "Они не только тотчасъ же удостоили его полнаго довѣрія, но и отвели ему видное, и даже почетное мѣсто въ своей корпораціи". Лекціи его съ самой первой пошли удачно ("удачнѣе, чѣмъ я желалъ и надѣялся", какъ Н. Я. самъ писалъ г. Шенроку). Тотчасъ же по пріѣздѣ Н. Я. былъ избранъ ревизоромъ институтской библіотеки, редакторомъ "Извѣстій Нѣжинскаго института", старостой хозяйственныхъ профессорскихъ артелей; ему же, наконецъ, было поручено произнесеніе академической рѣчи на торжественномъ актѣ слѣдующаго года {Подробности служебной дѣятельности Н. Я. въ Нѣжинѣ см. въ "Извѣстіяхъ Историко-Филологическаго Института кн. Безбородко въ Нѣжинѣ" за 1877 г. (стр. 84, 87, 97), за 1878 г. (стр. 9, 25, 29, 33, 49--51, 62), за 1880 г. (стр. 7--21, 24--26), за 1881 г. (стр. 3--21, 26, 35, 37, 39--40), за 1882 г. (стр. 1--25, 36--37, 39--41, 57), за 1883 г. (стр. 1, 3, 14--15, 35, 41), за 1884 г. (стр. 4, 6, 12-13, 18--19, 41, 45, 54). 14 мая 1880 г. (28 лѣтъ отъ роду) Н. Я. былъ утвержденъ въ званіи ординарнаго профессора.}. Я счастливъ общею любовію и выказываемымъ мнѣ уваженіемъ (пишетъ Н. Я.), которое трудно носить на плечахъ, зная, что ничѣмъ его не заслужилъ".
   "Нѣжинская жизнь дала Николаю Яковлевичу большой просторъ для научныхъ занятій... Къ услугамъ юнаго профессора (ему было въ это время 24 года) былъ весь отдѣлъ фундаментальной библіотеки по части философіи, пополнявшійся по его указаніямъ". Не мѣшали Н. Я. и мелочныя требованія учено-чиновническаго провинціальнаго общества: онъ "рѣшился во что бы то ни стало отстоять свою самостоятельность въ этомъ отношеніи, руководясь при этомъ примѣромъ своего отца, умѣвшаго не дѣлать уступокъ толчеѣ праздной жизни". Вскорѣ Н. Я. женился на дочери директора института Натальѣ Николаевнѣ Лавровской.
   Обрабатывая и читая свои курсы въ институтѣ {
   Въ 1876--7 учебномъ году Н. Я. читалъ "студентамъ 1-го и 2-го курсовъ (при 2 недѣльныхъ лекціяхъ въ каждомъ курсѣ) слѣдующіе отдѣлы психологіи: 1) задачи психологіи, методы психологическаго изслѣдованія; пріемы изложенія; пособія по психологіи; 2) общій очеркъ психическихъ отправленій въ связи съ нервными процессами; опираніе строенія и дѣятельности нервныхъ тканей; 3) историческое развитіе вопроса о сущности души; 4) анализъ психической воспріимчивости; исторія вопроса объ ощущеніяхъ; статическій и динамическій анализъ ощущеній; исторія вопроса о чувствованіяхъ; анализъ чувствованіи и ихъ законовъ; 5) анализъ психической дѣятельности; теорія стремленій и выраженій; 6) основы психическаго развитія; анализъ законовъ осложненія психическихъ феноменовъ; анализъ основныхъ моментовъ развитія наслѣдственности и индивидуальной жизни; 7) анализъ сна и психическихъ отклоненій въ ихъ значеніи для развитія". Въ 1878--9 г. Н. Я. читалъ цѣлыхъ 4 курса: 1) психологію (2 лекціи первому курсу); 2) логику (первому и второму курсамъ -- 1 лекція), по слѣдующей программѣ: "Введеніе. Различные взгляды на предметъ логики. Краткій историческій очеркъ ея судьбы. Критическая оцѣнка ея задачъ и общее распредѣленіе ея матеріала. Общій анализъ познавательной дѣятельности: 1) матеріалъ, изъ котораго слагается познаніе; 2) объ ошибкахъ въ познавательной дѣятельности и о законахъ мышленія; 3) логическіе пріемы мышленія: процессы образованія сужденій, теорія умозаключеній; разборъ 4 фигуръ силлогизма; 4) пріемы наблюденія и опыта; анализъ индуктивныхъ методовъ"); 3) исторію древней философіи (второму курсу, 1 часъ въ недѣлю) -- включительно до Аристотеля; 4) исторію послѣднихъ періодовъ древней философіи, средневѣковую и новую до Канта включительно (III и IV курсамъ вмѣстѣ, 2 часа въ недѣлю). Всего, такимъ образомъ, 6 недѣльныхъ часовъ.
   Приведемъ, наконецъ, еще выдержку изъ отчета института за 1880--81 гг.: "Но философіи ординарнымъ проф. Гротомъ пройдены: съ I курсомъ психологія, со II логика, съ III исторія философіи до XIX вѣка, причемъ съ особенною подробностью разсмотрѣна англійская философія XVIII в. послѣ Локка. Чтеніе логики происходило по значительно измѣненной программѣ, а именно: 1) о предметѣ логики, ея задачахъ, средствахъ и цѣляхъ; 2) разборъ понятія истиннаго знанія; критерій истины, изслѣдованіе источниковъ знаній ошибочныхъ; вопросъ о способахъ уменьшенія заблужденій; 3) критика ученій о законахъ мышленія; различные способы пониманія этихъ законовъ и ихъ анализъ; 4) ступени познавательной дѣятельности и ихъ отличительные признаки; 5) механическіе познавательные процессы и ихъ результаты; 6) разборъ органическихъ процессовъ познанія, анализъ сужденій и умозаключеній".}, Н. Я. успѣвалъ писать и печатать и другія вещи. Такъ, въ первое же время своей жизни въ Нѣжинѣ онъ напечаталъ свои возраженія на диссертацію А. А. Козлова ("Философскіе этюды", часть I), которому онъ оппонировалъ на его диспутѣ {Н. Я. "возражалъ очень удачно, но волновался и потомъ жалѣлъ, что говорилъ болѣе рѣзко, чѣмъ хотѣлъ".}, затѣмъ актовую рѣчь "О сновидѣніяхъ, какъ предметъ научнаго анализа" и статью о "Классификаціи чувствованій", помѣщенную имъ (на французскомъ языкѣ) въ Revue Philosophique.
   Вскорѣ Н. Я. избрали еще въ ученые секретари конференціи института и въ секретари комиссіи по разработкѣ каталога библіотеки института. "Въ это время онъ работалъ усиленно и безпрерывно, не зная праздниковъ и часто засиживаясь часовъ до 3 ночи; но широкія надежды и постоянный успѣхъ поддерживали его энергію и одушевленіе... Я все болѣе и болѣе укрѣпляюсь (писалъ онъ г. Шенроку) въ надеждѣ кое-что сдѣлать по своему предмету: силы не ослабѣваютъ и энергія воли тоже. Только бѣситъ медленность всѣхъ дѣлъ человѣческихъ. Какъ я ни скоро работаю, а вотъ уже болѣе года сижу надъ диссертаціей. Сколько труда, времени и терпѣнія потрачено, а все недоволенъ! Моя работа, главнымъ образомъ, будетъ имѣть историко-психологическій характеръ, и тутъ я долженъ изучить бездну премудрости древней, средневѣковой и новой".
   "Наконецъ, диссертація была окончена и напечатана, и оставался магистерскій экзаменъ" {Въ большинствѣ русскихъ университетовъ магистерскій экзаменъ и диссертація не представляютъ собою, какъ въ московскомъ университетѣ, двухъ отдѣльныхъ стадій ученой карьеры, имѣющихъ каждая одинаково важное значеніе; обычно главную суть испытанія составляетъ диссертація, экзаменъ же имѣетъ значеніе только общаго ознакомленія съ знаніями ищущаго степени и держится, когда диссертація уже совершенно готова, непосредственно передъ ея защитой.}. По поводу экзамена Н. Я. обратился съ запросами въ Москву и Кіевъ. "Изъ обоихъ мѣстъ пришли отвѣты благопріятные, писалъ Н. Я. г. Шенроку. Троицкій написалъ, что онъ находитъ диссертацію достойной и другой степени (докторской) {Отмѣтимъ, кстати, что проф. Троицкій далъ впослѣдствіи очень хорошій отзывъ и о второй диссертаціи Н. Я. "Къ вопросу о реформѣ логики" (Учебникъ логики, кн. I, стр. 112).}. Изъ Кіева тоже пишутъ, что достоинство диссертаціи всѣми безъ спору признано, что Козловъ считаетъ ее единственнымъ полнымъ историческимъ изложеніемъ вопроса, какое только существуетъ, что экзаменъ будетъ только формальностью, и т. д." {Вотъ часть подлиннаго отзыва нроф. Козлова объ этой диссертаціи Н. Я. (приведенъ проф. Кочубинскимъ въ "предложеніи" Н. Я. на каѳедру философіи въ Новороссійскій университетъ въ "Запискахъ Имп. Новоросс. университета", т. 37, стр. 65 и сл.); "Оба историческіе отдѣла [первая часть диссертаціи состоитъ изъ 2 историческихъ очерковъ: а) исторіи классификаціи психическихъ феноменовъ и взглядовъ на отношеніе чувствованій (и аффектовъ) въ прочимъ явленіямъ психической жизни и б) исторіи ученій объ удовольствіи и страданіи и различныхъ способовъ классификаціи чувствованій (и аффектовъ)] составлены авторомъ весьма полно, такъ что, если что можно поставить въ упрекъ, то развѣ только нѣкоторый педантизмъ въ полнотѣ его историческаго очерка, ибо безъ всякаго ущерба ей могли бы быть опущены указанія на микроскопическія различія въ психологическихъ воззрѣніяхъ нѣкоторыхъ второстепенныхъ писателей. Но достоинство историческаго обзора состоитъ не только въ полнотѣ указаній, но и въ ихъ вѣрности. Въ большинствѣ случаевъ авторъ пользовался первыми источниками, и гдѣ таковыхъ у него не было подъ рукой, то руководился сочиненіями извѣстныхъ писателей по исторіи философіи и психологіи вообще и но исторіи ученій о чувствованіяхъ въ частности...
   "Теоретическая часть сочиненія г. Грота также отличается признаками добросовѣстнаго изученія нѣкоторыхъ лучшихъ представителей современной психологіи, самостоятельною переработкой ихъ теоріи и нѣкоторой оригинальностью въ постановкѣ и проведеніи собственной теоріи". Заключаетъ свои отзывъ проф. Козловъ слѣдующими словами: Не только у насъ но и въ европейской литературѣ сравнительно рѣдко ученые начинаютъ свое поприще такими почтенными трудами, какъ "Психологія чувствованій".
   Тамъ же проф. Кочубинскій даетъ и свою собственную оцѣнку предлагаемаго имъ кандидата на каѳедру. "Съ возникновеніемъ, одной за другою, частныхъ паукъ,-- говоритъ онъ,-- область философіи болѣе и болѣе суживалась, и въ ближайшее къ намъ время изъ нея выдѣляется новый разрядъ спеціальныхъ наукъ, относящихся къ душевной жизни и дѣятельности человѣка. Это -- психологическія науки... спеціальность Н. Я. Грота. Эти науки г. Гротъ, не соглашаясь съ позитивистами и нѣкоторыми физіологами, признаетъ самостоятельными отъ другихъ паукъ объ организмѣ, ибо явленія природы, ими изучаемыя, осложнены особымъ факторомъ -- сознаніемъ, которое изученію обыкновенной физіологіи не подвергается. Н. Я. Гротъ по преимуществу психологъ и старается поставить рѣшеніе всѣхъ философскихъ вопросовъ, которыми онъ занимался, на почву психологическую. Его нельзя считать прямымъ послѣдователемъ той или другой школы; онъ стремится, на основаніи научныхъ результатовъ, добытыхъ различными психологическими школами, дать самостоятельную постановку каждому вопросу, съ которымъ онъ встрѣчается въ своихъ работахъ. Критики -- русская и иностранная -- до сихъ поръ встрѣчали эти попытки самостоятельнаго анализа сочувственно и тѣмъ поощряли автора къ дальнѣйшимъ работамъ въ томъ же направленіи".}. Защищалъ диссертацію и держалъ экзаменъ Н. Я., однако, не въ Москвѣ, а въ Кіевѣ, потому что, благодаря близости разстоянія, ему удобнѣе было пріѣзжать туда отдѣльно на каждый экзаменъ и тотчасъ же возвращаться къ семьѣ".
   Блестяще "защитивъ 8 мая 1880 года въ Кіевѣ свою магистерскую диссертацію ("Психологія чувствованій въ ея исторіи и главныхъ основахъ"), Н. Я. испросилъ себѣ заграничную командировку {Привожу здѣсь ту часть прошенія, поданнаго Н. Я -- чемъ въ конференцію Института, которая касается его плановъ занятій ("Извѣстія Института", томъ VII, стр. 39): "Приступивъ съ начала настоящаго (1880--1) учебнаго года къ собиранію матеріаловъ для написанія докторской диссертаціи, я постепенно приведенъ былъ къ убѣжденію, что для успѣшнаго выполненія моей задачи мнѣ необходимо было бы заняться въ библіотекахъ заграничныхъ (а именно германскихъ) университетовъ и войти въ личныя сношенія съ нѣкоторыми новѣйшими представителями той науки, къ которой относится моя тема. При сложности и запутанности логическихъ вопросовъ, особенно полезно было бы для меня слушаніе курсовъ логики, читаемыхъ проф. "Вундтомъ въ Лейпцигскомъ университетѣ и проф. Зигвартомъ въ Тюбингенскомъ. Личный обмѣнъ мыслей съ этими учеными значительно облегчилъ бы мнѣ усвоеніе духа современныхъ системъ логики, господствующихъ въ Германіи. Кромѣ того, близкая связь изучаемыхъ мною логическихъ вопросовъ съ теоріей развитія языка породила во мнѣ желаніе освѣжить и пополнить свои свѣдѣнія по наукѣ сравнительнаго языкознанія, что возможно тоже лишь при содѣйствія ученыхъ спеціалистовъ. Въ виду всѣхъ этихъ соображеній я рѣшился прибѣгнуть къ конференціи съ покорнѣйшею просьбой ходатайствовать передъ министерствомъ о командированіи меня на годъ съ ученою цѣлью за границу... На ходатайство конференціи я тѣмъ болѣе разсчитываю, что пять лѣтъ тому назадъ приглашеніе меня на каѳедру философіи въ Институтѣ кн. Безбородко неожиданно сократило срокъ моихъ занятій съ 2 лѣтъ, на которые я былъ первоначально командированъ с.-петербургскимъ университетомъ, на 1 годъ. О возмѣщеніи мнѣ этого потеряннаго для свободныхъ ученыхъ занятій за границею года я и прощу ходатайства конференціи". Высочайшимъ приказомъ но Министерству Народнаго Просвѣщенія отъ 23 іюля 1881 г. Н. Я. командированъ съ ученою цѣлью за границу на годъ съ 1 сентября 1881 г. по 1 сент. 1882 г.} и снова погрузился въ работу надъ докторской диссертаціей. Онъ намѣтилъ было мѣстомъ своихъ ученыхъ занятій Лейпцигъ, куда его особенно привлекала перспектива работы подъ руководствомъ Вундта, но потомъ выборъ его остановился на Тюбингенѣ {См. о Тюбингенѣ выше въ очеркѣ В. И. Шенрока.}.
   Диссертація Н. Я. (докторская) въ теченіе- 5-мѣсячнаго пребыванія въ Тюбингенѣ быстро подвинулась впередъ и была защищена имъ въ Кіевѣ 11 февраля 1883 г. {Часть отзыва Кіевскаго Историко-Филологическаго факультета о докторской диссертаціи Н. Я. приводится въ "представленіи" ироф. Кочубннскаго ("Записки Имп. Новоросс. унив.", т. 37, протоколы Совѣта, стр. 72--79).}.
   Вотъ какъ описываетъ этотъ диспутъ его очевидецъ, Г. С. Кулябка въ своей замѣткѣ "Памяти Николая Яковлевича Грота" ("Научное Ообозрѣніе", 1899 г., No 9, стр. 1746--50): "Я слушалъ, пишетъ онъ, блестящую вступительную рѣчь Н. Я., возраженія оппонентовъ и защиту диссертанта и былъ свидѣтелемъ восторженной оваціи, импровизированной кіевской студенческой молодежью Н. Я. послѣ объявленія деканомъ факультета о признаніи молодого нѣжнискаго профессора докторомъ философіи. Послѣ шумныхъ и продолжительныхъ апплодисментовъ, студенты подхватили Н. Я. на руки и обнесли вокругъ большой залы торжественныхъ собраній кіевскаго университета при крикахъ: vivat! vivat! Несомнѣнно, такую симпатію молодежи къ Н. Я. вызвала его блестящая, почти художественная^'по конструкціи рѣчь о томъ, что такое философія, и объ ея отношеніяхъ къ наукѣ и искусству. Вызвала симпатіи и сама личность молодого ученаго, выступившаго въ своей рѣчи со своимъ, новымъ словомъ о философіи: философію въ этой рѣчи Н. Я. признавалъ особымъ видомъ искусства, а не наукой" {Тамъ же приведены и слѣдующія подробности диспута: "Изъ офиціальныхъ оппонентовъ долго говорилъ профессоръ Гогоцкій, но говорилъ такъ тихо, что только ко отвѣтамъ и улыбкѣ диссертанта можно было судить о характерѣ оппозиціи стараго философа"... Вторымъ долженъ былъ возражать А. А. Козловъ... "Стоя, маститый профессоръ громко сказалъ Н. Я--чу: "Вы съ вашей реформой логики прошли мимо логики, а потому у васъ въ результатѣ получилось все, что угодно, только не логика; а старая логика, какъ была логикой до вашей реформы, такъ и остается логикой, несмотря на вашу реформу. Я здѣсь спорить съ вами не буду и не буду препятствовать вамъ получить докторскій дипломъ: вы имѣете на него право, доказавъ свою эрудицію. Въ печати же я докажу вамъ, что въ вашей "Реформѣ логики" совсѣмъ нѣтъ логики и что вы, быть можетъ, прекрасный психологъ или какой тамъ другой спеціалистъ, но что философъ вы никакой. Такъ и знайте, а дипломъ получайте; я не помѣшаю"... Первый изъ неофиціальныхъ оппонентовъ, г. Козловскій, велъ продолжительный споръ съ Н. Я -- чемъ... Впослѣдствіи Н. Я. передавалъ, что эти возраженія онъ считаетъ самыми серьёзными и самыми существенными изъ всѣхъ сдѣланныхъ ему во время ученаго спора.}.
   

VI.

   Въ томъ же 1882 -- 3 учебномъ году, въ которомъ Н. Я. защитилъ свою докторскую диссертацію, произошелъ рядъ очень важныхъ перемѣнъ въ жизни Нѣжинскаго Института. Высочайшимъ приказомъ 20 сентября 1882 г. былъ уволенъ отъ службы, согласно прошенію, директоръ института Н. А. Лавровскій (тесть Н. Я.) и на его мѣсто назначенъ директоръ Харьковской 2-й гимназіи H. Е. Скворцовъ, который 3 января 1883 года и вступилъ въ отправленіе своихъ обязанностей... Въ Институтѣ начались новыя вѣянія".
   При Н. А. Лавровскомъ Институтъ представлялъ собою, mutatis mutandis, историко-филологическій факультетъ русскаго университета по уставу 1863 года; имѣя своею спеціальной задачей подготовку учителей, преимущественно по древнимъ языкамъ, для гимназій и прогимназій, онъ, несмотря на это, не чуждался и общеобразовательныхъ задачъ; онъ по мѣрѣ силъ, давалъ учащимся свѣдѣнія въ области гуманныхъ паукъ: философіи съ логикой и психологіей, всеобщей и русской исторіи и исторіи литературы. Всѣ эти предметы были равноправными членами въ общей системѣ образованія. Передъ уходомъ Н. А. Лавровскаго конференція Института провела даже учрежденіе въ немъ историческаго отдѣленія.
   Институтъ вначалѣ состоялъ изъ 2 отдѣленій: классическаго и словеснаго. Какъ и всегда, классическое было гораздо бѣднѣе студентами и, напр., въ 1881--2 учебномъ году на III курсѣ вовсе не было студентовъ-классиковъ. И вотъ, заботясь о болѣе полномъ удовлетвореніи запросовъ учащихся и о болѣе широкой постановкѣ преподаванія въ Институтѣ, конференція его въ засѣданіи 7-го марта 1881 г. рѣшила учредить на III и IV курсахъ института и третье -- Историческое -- отдѣленіе... Начинается борьба большинства конференціи съ профессорами древнихъ языковъ {Смотри "Извѣстія Ист.-Фил. Института кн. Безбородко въ Нѣжинѣ" томъ VIII, стр. 24--40, томъ IX, стр. 22, 31 и слѣд.}. Въ концѣ-концовъ проектъ учрежденія историческаго отдѣленія былъ принятъ 7-го марта 1882 г., и 6-го августа того же года это отдѣленіе было разрѣшено къ открытію Министерствомъ Народнаго Просвѣщенія.
   Но уже немедленно послѣ ухода Н. А. Лавровскаго равноправность образовательныхъ предметовъ начинаетъ оспариваться; нѣкоторые предметы начинаютъ читаться на латинскомъ языкѣ, а 24-го февраля 1883 года новый директоръ вноситъ въ конференцію и затѣмъ проводитъ уничтоженіе въ институтѣ отдѣленій и "концентрацію" всего преподаванія на древнихъ языкахъ {Мы позволимъ себѣ привести нѣкоторыя выдержки изъ "мнѣнія", новаго директора о спеціальныхъ отдѣленіяхъ въ Институтѣ. "Дѣленіе учебнаго курса на отдѣленія -- въ томъ видѣ, какъ оно существуетъ у насъ,-- неблагопріятно отражается за всемъ ученіи студентовъ. Въ немъ нѣтъ потребной концентраціи, въ силу которой умъ студента могъ бы расти и крѣпнуть на занятіяхъ науками и пріобрѣтаемыя имъ научныя познанія твердѣли бы въ немъ все болѣе и болѣе, становясь глубокими и основательными... Это происходитъ, повидимому, отъ того, что ученіе наше, но цѣли заведенія всецѣло основанное на классической филологіи, дѣлится на нее, какъ на одну изъ частей себя самого... Въ нашемъ учебномъ курсѣ не должно быть никакихъ отдѣленіи, въ смыслѣ перегородокъ въ тѣхъ же предѣлахъ учебнаго курса, отдѣляющихъ и потому отстраняющихъ классическую филологію, чтобы дать въ нихъ просторъ другимъ паукамъ. Классическая филологія должна быть въ нашемъ курсѣ не общею основою, но существеннымъ содержаніемъ всего курса, его истинною спеціальностью... Напротивъ, другія науки должны быть только дополненіемъ къ классической филологіи, притомъ или обязательнымъ для каждаго нашего студента (какова, напр., философія, богословіе), или необязательнымъ... Всякая спеціальность въ паукѣ возможна только какъ результатъ продолжительнаго, самостоятельнаго и личнаго труда въ извѣстной области вѣдѣнія, и я рѣшительно отказываюсь понимать, какъ можетъ быть испеченъ въ спеціалисты, напр., славянской филологіи или исторіи нашъ студентъ, не достигшій хорошихъ успѣховъ въ области классической филологіи и прослушавшій въ теченіе двухъ лѣтъ нѣсколько разнообразныхъ лекцій по разнымъ исторіямъ или по славянскимъ нарѣчіямъ съ нѣкоторыми другими придатками. Комическая сторона въ этомъ случаѣ можетъ состоять въ томъ, что иной студентъ, чуть не съ первыхъ дней пребыванія своего въ Институтѣ, пожалуй, мнитъ себя спеціалистомъ по исторіи или славянской филологіи. Это сторона комическая; по серьёзная, даже опасная сторона дѣла та, что такіе спеціалисты, дѣйствуя потомъ въ гимназіяхъ, склонны бываютъ иногда предосудительно смотрѣть на классическую систему гимназическаго образованія и, сами безъ основательнаго филологическаго ученія, готовы, пожалуй, колебать его и въ своей гимназической средѣ"... Соотвѣтственно тону и содержанію этой бумаги, г. директоръ составилъ и схему преподаванія, и правила объ экзаменахъ.
   Совершенно понятно, что всѣ профессора не-классики стали въ эту эпоху стремиться вонъ изъ Нѣжина.}. Мѣняется и отношеніе къ учащимся; это новое отношеніе необыкновенно отчетливо выступаетъ, напр., въ слѣдующемъ "заявленіи" новаго директора (на конференціи 20-го октября 1883 года): "у студентовъ, какъ онъ замѣчаетъ, есть, между прочимъ, неправильное мнѣніе, будто бы они еще въ Институтѣ могутъ быть какими-то спеціалистами. Поэтому онъ покорнѣйше проситъ членовъ конференціи содѣйствовать развитію между студентами правильнаго мнѣнія о томъ, что спеціальныя занятія ихъ впереди, а что въ Институтѣ они единственно должны сосредоточивать свои занятія на изученіи древнихъ языковъ". Конференція опредѣлила "занести въ протоколъ"...
   Это была та же волна, которая 2 года спустя обрушилась и на филологическіе факультеты нашихъ университетовъ; только въ Нѣжинѣ она ударила нѣсколько раньше.
   Н. Я. все время былъ, конечно, противъ "реформы"; но борьба тяготила и утомляла его, и онъ сталъ стремиться занять каѳедру въ какомъ-нибудь университетѣ.
   Предположеніе пригласить И. Я. Грота на каѳедру въ Москву возникло у занимавшаго московскую каѳедру философіи проф. М. М. Троицкаго еще ранѣе защиты Н. Я. магистерской диссертаціи. Проф. Троицкій всегда видѣлъ въ Н. Я. наиболѣе желательнаго для себя преемника по каѳедрѣ философіи въ Московскомъ университетѣ. Сношенія, сначала только письменныя, между И. Я. и проф. Троицкимъ начались еще въ 1879 году, и сразу стали очень дружественными. Посылая Матвѣю Михайловичу первую часть своей магистерской диссертаціи, Н. Я. писалъ (7 ноябри 1879 года), что для него "сужденіе М. М. было бы въ высшей степени интересно по различнымъ причинамъ. Во-первыхъ, я считаю васъ, писалъ Н. Я., наиболѣе компетентнымъ во всей Россіи судьею моего направленія и моихъ работъ, такъ какъ на мое направленіе значительно повліялъ и Вашъ извѣстный трудъ о нѣмецкой психологіи, бывшій постоянно, со времени студенчества, и настольною книгою при моихъ занятіяхъ. Во-вторыхъ, по моимъ симпатіямъ къ Вамъ лично, къ Московскому университету и къ Москвѣ вообще, я считаю очень вѣроятнымъ, что выберу Москву мѣстомъ защиты диссертаціи и держанія магистерскаго экзамена, если только моя работа встрѣтитъ сочувствіе съ Вашей стороны ." Въ отвѣтъ на это-то письмо М. М. поздравлялъ Н. Я. съ "въ высшей степени полезнымъ трудомъ" и заявлялъ, что "всѣ ученыя работы Н. Я. всегда казались ему наиболѣе соотвѣтствующими современнымъ потребностямъ философскаго изслѣдованія" и что въ частности такой трудъ, какъ психологія чувствованій "годился бы и для другой степени", на которую Н. Я. пока не претендуетъ... " Вашъ трудъ,-- писалъ М. М. въ слѣдующемъ письмѣ,-- увеличилъ мое желаніе видѣть Васъ, какъ можно скорѣе, въ Московскомъ университетѣ. Мнѣ кажется, что я достаточно подготовилъ радушный Вамъ пріемъ со стороны факультета и совѣта..." Въ такомъ же тонѣ шла и дальше эта переписка {Я имѣлъ въ рукахъ (повидимому, почти всѣ) письма Н. Я. къ М. М. и отвѣты послѣдняго за время съ 1879 по 1886 г., т.-е до перехода Н. Я. на каѳедру въ Москву, чѣмъ я обязанъ любезности С. М. Троицкой и H. Н. Гротъ.}. Такъ, когда у Н. Я. встрѣтились (потомъ улаженныя) затрудненія относительно принятія Кіевскимъ факультетомъ его книги "Къ вопросу о реформѣ логики", въ качествѣ докторской диссертаціи, М. М. пишетъ: "Послѣ всего, что я узналъ изъ Вашего письма, могу вамъ предложить одинъ совѣтъ: оставьте Кіевъ и пріѣзжайте къ намъ въ Москву. Въ моемъ мнѣніи о Вашемъ трудѣ и отношеніи къ нему нашего факультета не сомнѣвайтесь ни на одну минуту: мы Вамъ дадимъ степень доктора, и дадимъ съ почетомъ"... Первые переговоры съ проф. Троицкимъ насчетъ перехода въ Москву не привели къ этой цѣли: помѣшали разныя обстоятельства. "Съ Троицкимъ мы уговорились, писалъ Н. Я. г. Шепроку (повидимому въ 1880 г.), отложить мой переходъ (въ Москву) лишь на время; но я, признаться, плохо вѣрю (прибавляетъ онъ) въ возможность улаженія дѣла черезъ годъ. Теперь я уже доцентомъ не пойду, а профессорскихъ ваканцій у нихъ нѣтъ".
   Такимъ образомъ, дѣло о переходѣ въ Москву затянулось, и Н. Я. принялъ сдѣланное ему въ это время предложеніе занять каѳедру въ Новороссійскомъ (Одесскомъ) университетѣ {Подробности о приглашеніи Н. Я. въ Одессу -- въ "Запискахъ Новороссійскаго университета", томы 37 и 38 ("Протоколы засѣданій совѣта" за 1883 г., стр. 55--81, 117--118 и 183--4). Здѣсь (стр. 59--81) помѣщено и мотивированное предложеніе Н. Я. къ избранію профессора Новороссійскаго университета, внесенное въ Историко-филологическій факультетъ проф. Кочубинскимъ и содержащее въ себѣ общій обзоръ и характеристику литературной дѣятельности Н. Я. (кончая его докторской диссертаціей).}. Университетъ этотъ былъ преобразованъ въ 1865 г. изъ прежняго Ришельевскаго Лицея; до 1876 г. каѳедру философіи занималъ въ немъ P. В. Орбинскій, а послѣ Орбинскаго до осени 1888 г. читалась только исторія древней философіи профессорами по каѳедрѣ греческой литературы.
   "Осенью 1888 г. Н. Я. уже переселился въ Одессу куда, по своему обычаю, слишкомъ поспѣшилъ переѣхать" -- еще до полученія офиціальнаго утвержденія, какъ сообщаетъ г. Шенрокъ; утвержденъ былъ Н. Я. профессоромъ Одесскаго университета 1 ноября 1883 г.
   

VII.

   Въ теченіе времени между окончаніемъ докторской диссертаціи и переѣздомъ въ Одессу въ строѣ воззрѣній Н. Я. начинаетъ совершаться переворотъ, отразившійся на всей его дальнѣйшей учено-литературной дѣятельности: изъ позитивиста онъ превращается мало-по-малу въ метафизика-спиритуалиста. Надо замѣтить, однако, что Н. Я. никогда не былъ совершенно послѣдовательнымъ спиритуалистомъ: въ его воззрѣніяхъ до конца оставалась, несмотря на всѣ его колебанія, значительная примѣсь его прежняго спенсеріанства и тѣхъ чисто психологическихъ интересовъ, съ которыхъ онъ началъ свою умственную жизнь. Поэтому, разорвавъ съ позитивистами, онъ далеко не вполнѣ присталъ и къ спиритуалистамъ.; И все остальное время, вплоть да самой смерти своей, Н. Я. колебался между этими ученіями, приближаясь болѣе то къ одному изъ нихъ, то къ другому.
   Чѣмъ же объясняется этотъ умственный кризисъ? Мы не можемъ сейчасъ съ увѣренностью отвѣтить на этотъ вопросъ; для этого нужно было бы изучить переписку Н. Я. за качало 80-хъ годовъ, собрать свѣдѣнія отъ лицъ, которыя съ нимъ въ это время встрѣчались. Мы позволимъ себѣ сдѣлать только нѣсколько сопоставленій.
   Припомнимъ, какіе мотивы, какія цѣли одушевляли Н. Я., когда онъ выступалъ на поприще самостоятельной дѣятельности: онъ весь горѣлъ тогда желаніемъ реформировать основныя начала умственной жизни своихъ современниковъ. Мы уже приводили слова г. Шенрока, что, когда Н. Я. кончилъ курсъ въ университетѣ, его "особенно воодушевляла мысль, что онъ пойдетъ по болѣе широкому и болѣе соотвѣтствующему требованіямъ времени пути"; въ то же время онъ, несомнѣнно, рисовалъ въ своемъ пылкомъ воображеніи и ту, картину переустройства всей личной и общественной жизни на началахъ альтруизма и разумнаго безкорыстнаго труда, опирающагося на изученіе реальныхъ наукъ", о которой упоминаетъ тотъ же авторъ, какъ о всеобщей мечтѣ своего поколѣнія. И Н. Я., выбравъ своею спеціальностью разработку философскихъ наукъ на "реальныхъ" основаніяхъ и успѣшно работая въ этомъ направленіи, несомнѣнно, надѣялся на то, что и въ другихъ сферахъ общественной жизни дѣло пойдетъ такъ же хорошо, какъ у него шло въ области логики и психологіи...
   Но дѣйствительность, какъ извѣстно, самымъ жестокимъ образомъ попрала всѣ надежды того поколѣнія, къ которому принадлежалъ Н. Я., т.-е. молодого поколѣнія 70-осъ годовъ. Оказалось, что всѣ геройскія усилія отдѣльныхъ личностей, весь безкорыстный энтузіазмъ, самое усердное изученіе образованными людями "реальныхъ наукъ" ничего не могутъ подѣлать съ Левіафаномъ русской общественной жизни. И мы знаемъ, каковы были послѣдствія этого разочарованія для людей того времени: лишь сравнительно немногіе остались при прежней вѣрѣ; изъ остальныхъ одни отреклись отъ своихъ прежнихъ чаяній и перешли въ лагерь своихъ недавнихъ враговъ; другіе извѣрились во всемъ, перестали быть людьми, какъ говорится, "идейными"; третьи, наконецъ, стали искать новыхъ путей выхода изъ состоянія разочарованія. Изъ этихъ послѣднихъ нѣкоторые откликнулись на проповѣдь гр. Толстого, стали на его особенную моралистическую точку зрѣнія и пробовали "опрощаться"; другіе, въ отпоръ прежнему культу разума, превозносили "красоту" и строили цѣлыя міровоззрѣнія "эстетическія", и т. д., и т. д.
   Однимъ изъ такого рода искателей является, несомнѣнно, и Н. Я. Гротъ. Онъ отдалъ значительную дань тому мистическому анархизму, къ которому пришелъ гр. Толстой; и это было ему тѣмъ легче, что онъ, всею душою сочувствуя всему хорошему, что появлялось въ нашей общественной жизни, тѣмъ не менѣе сравнительно мало обращалъ вниманія на тѣ реальныя, органическія узы, которыя связываютъ распыленныхъ индивидуумовъ въ цѣлое: общество, государство.
   Поэтому, Н. Я. сравнительно очень легко далось то морализированіе "въ пустомъ пространствѣ", которое составляетъ одну изъ характернѣйшихъ чертъ "толстовства".
   Параллельно этому, у Н. Я. все болѣе и болѣе развивалась и склонность къ спиритуалистической и идеалистической метафизикѣ. Я отдѣляю эти два понятія потому, что по существу они совершенно не тожественны: можно быть спиритуалистомъ, т.-е. вѣровать въ существованіе души, какъ особой субстанціи, и тѣмъ не менѣе не считать міра строящимся по идеямъ, цѣлямъ. Конечно, обычно эти два умственныя теченія ставятъ другъ отъ друга въ зависимость, сцѣпляя ихъ рядами силлогизмовъ; но по существу и въ идеѣ они раздѣльны; и напр., трудно сказать, является ли спиритуалистъ Б. Джемсъ (американскій психологъ) въ то же время и идеалистомъ.
   Н. Я., повторяю, одно время очень увлекался спиритуалистически-идеалистической метафизикой. Тяжелыя общественныя потрясенія, полное разочарованіе въ силѣ, критически мыслящей личности", сознаніе необходимости перестать выдѣлять себя подъ этой маркой изъ всего остального народа и человѣчества, найти какой-нибудь универсальный, охватывающій всѣхъ людей и даже всѣ живые существа морально-общественный принципъ, заставили Н. Я. обратить свои взоры въ ту область, которая никогда не отказывалась давать людямъ поддержку въ критическіе моменты ихъ личной и общественной жизни. Онъ ухватился за идеи нравственнаго міропорядка, возвышеннаго назначенія человѣческой души, за идею обязательности закона нравственнаго долга и любви... Могутъ сказать, что вѣрованіе въ эти идеи, какъ въ уже существующія субстанціи, является только временной передышкой; что эти идеи -- для того, чтобъ онѣ стали истинно плодотворными,-- надо донять какъ долженствующія имѣть въ дѣйствительности мѣсто отношенія между реальными факторами и элементами жизни... Пусть такъ; пусть Н. Я. попалъ въ своихъ исканіяхъ на слишкомъ уже старый и заѣзженный путь; пусть онъ колебался, испытывалъ недоумѣнія; пусть до конца жизни онъ не нашелъ вполнѣ твердаго и опредѣленнаго міровоззрѣнія, которымъ можно было бы замѣнить credo 70-ыхъ годовъ, за нимъ остается заслуга этого вполнѣ искренняго исканія! Да и развѣ такъ легко было найти новое міровоззрѣніе, которое смѣнило бы старую вѣру?... Во всякомъ случаѣ, утверждая существованіе нравственнаго міропорядка, Н. Я. надѣялся этимъ путемъ провести его до извѣстной степени въ жизнь, заставить людей считаться съ нимъ, подчинять ему свой эгоизмъ, свои низшіе инстинкты, свою животную сторону...
   Н. Я. вообще жилъ необычайно быстро: 24 лѣтъ онъ былъ профессоромъ, въ 80 лѣтъ -- докторомъ философіи, авторомъ двухъ выдающихся диссертацій и цѣлаго ряда статей; все ему давалось необыкновенно легко и просто: все было къ его услугамъ. Онъ слишкомъ рано началъ жить и, быть можетъ, отчасти и поэтому рано же разочаровался въ вѣрованіяхъ своей юности.
   Въ Одессѣ лекціи Н. Я. были хорошо приняты студентами; въ въ то же время онъ быстро сталъ и популярнымъ чтецомъ публичныхъ лекцій. Такъ, въ 1884 г. онъ прочелъ въ видѣ публичныхъ лекцій свои статьи: "О свободѣ воли" и "О научномъ значеніи пессимизма и оптимизма, какъ міровоззрѣній"; въ 1885 г.-- "Джордано Бруно и пантеизмъ" и "Задачи философіи въ связи съ ученіемъ Джордано Бруно"; въ 1886 г.-- "О душѣ въ связи съ современнымъ ученіемъ о силѣ" и "Предѣлы знанія и антропоморфизмъ". Въ этомъ то рядѣ лекцій и выразилось прежде всего то измѣненіе въ воззрѣніяхъ Н. Я. Грота, о которомъ мы только что говорили.
   Но литературная дѣятельность Н. Я. за это время не ограничивается, однако, чтеніемъ курсовъ въ университетѣ и публичными лекціями; она проявляется еще въ цѣломъ рядѣ статей. Вообще въ это время м. Я. очень много, можно сказать, слишкомъ много печатаетъ; тахсъ, въ спискѣ его печатныхъ трудовъ за 1884 годъ приходится цѣлыхъ 13 нумеровъ.
   Вотъ какъ передаетъ общее впечатлѣніе объ одесскомъ періодѣ жизни Н. Я Грота проф. Маркевичъ, авторъ "Двадцатипятилѣтія Новороссійскаго университета" (стр. 312--13): "Въ бытность въ нашемъ университетѣ проф. Гротъ, согласно правиламъ 28 августа 1884 г., преимущественно знакомилъ своихъ слушателей съ философіей Платона и Аристотеля,затѣмъ читалъ исторію греческой философіи, еще нѣкоторые спеціальные курсы и психологію и велъ со студентами очень оживленныя практическія занятія. Вообще очень живой преподаватель, съ оригинальными, хотя и нѣсколько неустановившимися взглядами, до фанатизма вѣрующій въ значеніе философіи и страстно пропагандировавшій свои взгляды, Н. Я. Гротъ, "волнуясь и спѣша" проведшій время пребыванія своего въ Одессѣ, оживилъ изученіе философіи въ Новороссійскомъ университетѣ; слушателей у него, и изъ студентовъ иныхъ факультетовъ, было всегда масса; изъ учениковъ его вышли и такіе, которые серьёзно занимаются философіей. Не довольствуясь университетской каѳедрой, проф. Гротъ составлялъ кружки для занятія философіей, постоянно читалъ публичныя лекціи и проч., причемъ онъ всегда и вездѣ готовъ былъ преломить копье за свое философское ученіе. И дѣйствительно, противники у него были самые разнообразные: и высокопреосвященный Никаноръ, архіепископъ Херсонскій и Одесскій {Статья архіепископа Никанора въ "Православномъ Обозрѣніи" 1886 г., No 10.}, и извѣстный проф. философіи въ Кіевскомъ университетѣ А. А. Козловъ {Въ "Русскомъ Богатствѣ", статья по поводу докторской диссертація Н. Я.}, и студенты, его собственные слушатели, печатавшіе критическія статьи о его сочиненіяхъ или лекціяхъ" {Такъ, студентъ Холмскій (какъ сообщаетъ г. Маркевичъ) напечаталъ особою брошюрой болѣе чѣмъ рѣзкую критику взглядовъ Н. Я. на философію Шопенгауэра.}.
   Къ этой же эпохѣ относится и полемика Н. Я. съ "Обыкновеннымъ читателемъ" (въ "Дѣлѣ" 1888 -- 4 годовъ). Мы не будемъ на ней останавливаться.
   

VIII.

   Наконецъ, весною 1886 года старая мечта Н. Я. и М. М. Троицкаго осуществилась: истекъ срокъ службы М. М., и его каѳедра освободилась. Различныя затрудненія были, въ концѣ-концовъ? улажены стараніями М. М. и хлопотами Н. Я., и 1 іюня 18S6 года на московскую каѳедру философіи былъ назначенъ Н. Я.
   Этотъ послѣдній московскій періодъ жизни и дѣятельности Н. Я. прошелъ въ большей или меньшей степени на глазахъ у многихъ изъ нашихъ сочленовъ по Психологическому Обществу и, конечно, живъ въ ихъ памяти. И если бы я захотѣлъ сколько-нибудь подробно излагать дѣятельность Н. Я. за этотъ періодъ, то въ мою статью должна была бы войти составною частью исторія Московскаго Психологическаго Общества и журнала "Вопросы философіи и психологіи", и я далеко зашелъ бы за предѣлы журнальной статьи. Поэтому я лишь укажу главныя области дѣятельности Н. Я. въ московскій періодъ его жизни и дамъ общую ихъ характеристику.
   Въ Московскомъ университетѣ Н. Я. первое полугодіе послѣ своего пріѣзда читалъ курсъ, посвященный разбору нѣсколькихъ основныхъ вопросовъ психологіи (преимущественно методологическихъ); вступительную же лекцію онъ прочелъ "Объ истинныхъ задачахъ философіи". Затѣмъ, въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ, Н. Я. читалъ, согласно требованіямъ правилъ 1884 г., діалоги Платона и исторію греческой философіи. Наконецъ, когда эти требованія были отмѣнены и было возстановлено преподаваніе философіи въ его прежнихъ размѣрахъ (т.-е. и логики, и психологіи, и всей исторіи философіи, а не однихъ только Платона и Аристотеля), онъ до самой своей смерти читалъ обычно свою любимую науку -- психологію, присоединяя иногда 1 часъ по этикѣ или семинарій по этикѣ, либо по психологіи. Мы еще узнаемъ объ этой сторонѣ дѣятельности Н. Я. изъ воспоминаній одного изъ его учениковъ.
   Перехожу къ дѣятельности Н. Я. въ Психологическомъ Обществѣ.
   Психологическое Общество при Московскомъ университетѣ было открыто въ 1885 году, по иниціативѣ проф. М. М. Троицкаго, который былъ и первымъ его предсѣдателемъ. Осенью 1887 г. проф. Троицкій уѣхалъ за границу, и 6-го октября 1887 года Н. Я. первый разъ предсѣдательствовалъ въ засѣданіи Общества; съ этихъ поръ въ теченіе 10 слишкомъ лѣтъ онъ руководилъ работой Психологическаго Общества {Членомъ Психологическаго Общества Н. Я. былъ избранъ (вмѣстѣ съ другими 52 лицами) въ первомъ же засѣданіи (24 янв. 1885 г.), а временнымъ товарищемъ предсѣдателя -- въ засѣданіи 24 янв. 1887 г. (первомъ, на которомъ Н. Я. присутствовалъ). Уже 25-го февраля того же года Н. Я. прочелъ въ Обществѣ свой первый рефератъ -- "О свободѣ воли", сразу возбудившій въ членахъ Общества такой интересъ, что пренія по нему не могли быть закончены въ томъ же засѣданіи и заняли все засѣданіе 5 марта и часть засѣданія 14 марта.}, такъ какъ на ближайшемъ годичномъ собраніи (24 янв. 1888 г.) онъ былъ избранъ его предсѣдателемъ.
   Н. Я. сталъ тратить на дѣла Общества массу силъ и энергіи, и результаты этого сразу обнаружились. 14 февраля 1888 г. состоялось публичное засѣданіе Общества, посвященное памяти Шопенгауэра; а уже 10-го марта рѣшено было напечатать отдѣльной книгой произнесенныя въ этомъ засѣданіи рѣчи, и тѣмъ было положено начало издательской дѣятельности Общества. 8-го декабря того же года были доложены письма гг. Д. А. Столыпина и А. А. Абрикосова, изъ которыхъ первый предложилъ Обществу 2.000 рублей на учрежденіе преміи за лучшее сочиненіе на тему: "Критическое разсмотрѣніе ученія О. Конта о естественномъ совпаденіи первообразныхъ законовъ неорганической природы и основныхъ законовъ органической жизни и о стремленіи всѣхъ реальныхъ знаній человѣка къ логическому и научному единству" и 1.000 рублей на расширеніе издательской дѣятельности Общества. А. А. Абрикосовъ, съ своей стороны, заявилъ о своемъ желаніи "взять на себя изданіе задуманнаго Н. Я. философскаго журнала".
   Премія, какъ извѣстно, была учреждена {Въ 1891 г. она присуждена въ половинномъ размѣрѣ Б. Н. Чичерину за сочиненіе "О. Контъ и позитивная философія"; вторая же ея половина не присуждена до сихъ поръ.}, а съ конца 1889 г. началъ издаваться и журналъ "Вопросы философіи и психологіи".
   Все это показываетъ, какое оживленіе наступило въ это время въ дѣятельности Психологическаго Общества, какой интересъ начала проявлять къ нему публика. И это оживленіе, и этотъ интересъ обязаны своимъ возникновеніемъ преимущественно Н. Я. Онъ работалъ въ Обществѣ и въ качествѣ члена: читалъ рефераты, участвовалъ въ преніяхъ, и какъ его предсѣдатель: онъ подготовлялъ и организовалъ засѣданія, предсѣдательствовалъ на нихъ, руководилъ преніями, завѣдывалъ изданіями Общества, привлекалъ въ Общество новыхъ членовъ. Стоило ему замѣтить въ университетѣ среди студентовъ, или среди посѣщавшей засѣданія Общества публики, или среди лицъ, обращавшихся къ нему по всякаго рода дѣламъ, человѣка, способнаго быть полезнымъ Обществу, и онъ сейчасъ же старался привлечь къ Обществу его симпатіи и дать ему извѣстный просторъ для дѣятельности тамъ.
   Для журнала Н. Я. былъ не только его иниціаторомъ и (вмѣстѣ съ А. А. Абрикосовымъ) основателемъ, но и редакторомъ въ теченіе первыхъ шести лѣтъ его существованія. Кто знакомъ съ положеніемъ редактора русскаго журнала, тотъ знаетъ и всѣ трудности этого дѣла. И надо отдать справедливость Н. Я.: онъ въ общемъ мастерски справлялся съ этой работой. Здѣсь, какъ и во всей его дѣятельности въ Психологическомъ Обществѣ, проявились тѣ черты его характера, которыми онъ отличался всю свою жизнь: его энергія и предпріимчивость, его живой характеръ, способный всякаго увлечь и заставить работать, наконецъ, его выдающійся организаторскій талантъ и большіе литературные и издательскіе навыки" Н. Я. во все входилъ самъ; онъ вникалъ во всѣ мелочи -- иногда до такой степени, что забота его объ этихъ деталяхъ начинала, со стороны, казаться просто утомительной.
   Но зато надо отдать ему полную справедливость: никто, вѣроятно, не могъ бы, когда было нужно, проявлять такую дѣятельность, объѣзжать массу лицъ, упрашивая ихъ, настаивая на томъ, чтобъ они сдѣлали все, что могутъ, сноситься съ такой массой офиціальныхъ учрежденій, съ цензурой, типографіями, и т. д., и т. д. Н. Я. всегда все заранѣе предвидѣлъ; онъ предусматривалъ всякую мелочь практической постановки всякаго дѣла, доходя до ничтожной опечатки въ выходившихъ подъ его редакціей изданіяхъ -- опечатки, заставлявшей его поистинѣ страдать, огорчавшей его до глубины души. Это-то живое отношеніе къ дѣлу и дѣйствовало такъ обаятельно на всѣхъ, кому приходилось имѣть съ Н. Я. дѣло.
   Изъ-за работы въ Психологическомъ Обществѣ и журналѣ Н. Я. не забывалъ, однако, и другихъ общественныхъ начинаній: и имъ онъ удѣлялъ часть своего досуга и силъ. Такъ, онъ принималъ участіе въ работахъ московской Комиссіи для организаціи домашняго чтенія, состоящей при Учебномъ отдѣлѣ Общества распространенія техническихъ знаній, для которой составилъ программу занятій по философіи; работалъ онъ также въ комиссіи, избранной московскимъ дворянствомъ для разработки вопроса о желательной реформѣ средняго образованія въ Россіи, и т. д.
   Наконецъ, параллельно всей этой работѣ продолжалась и его литературная дѣятельность. Только теперь онъ не давалъ уже болѣе такихъ крупныхъ трудовъ, какими были обѣ его диссертаціи; онъ писалъ рядъ отдѣльныхъ статей и очерковъ по разнымъ вопросамъ. Надо замѣтить вообще, что Н. Я. и по всему складу своей натуры, своего темперамента, и по особенностямъ той эпохи, въ которую онъ началъ свою ученую работу и которая наложила печать на всю его дальнѣйшую дѣятельность, всего менѣе былъ изслѣдователемъ детальныхъ вопросовъ. Онъ любилъ и могъ ставить вопросы только широкіе, основные. Это замѣтно даже въ его диссертаціяхъ: историческій отдѣлъ "Психологіи чувствованій" имѣетъ (несмотря на свой большой объемъ) значеніе лишь введенія къ основной, теоретической части работы; а эта послѣдняя представляетъ собою новую общую теорію происхожденія и развитія чувствованій. Это -- только общій очеркъ, проектъ науки. Она такъ и озаглавлена: "Основы анализа и синтеза чувствованій для будущей психологіи". То же можно сказать и о второй диссертаціи, ставящей цѣлью опять установленіе общихъ основъ для реформы логики, для созданія новой науки. Такимъ образомъ, обѣ диссертаціи имѣютъ, такъ сказать, "динамическій" характеръ: онѣ столько же подводятъ итоги предыдущей работѣ автора, сколько приглашаютъ всѣхъ и каждаго итти впередъ: онѣ много даютъ, но еще больше обѣщаютъ.
   Въ московскій періодъ дѣятельности Н. Я. эта черта его умственныхъ интересовъ становится особенно рѣзкой: онъ вращается почти исключительно въ сферѣ самыхъ общихъ и основныхъ вопросовъ философіи. Наше поколѣніе, передъ которымъ отнюдь не открывается такихъ всеобъемлющихъ горизонтовъ, какими. грезило поколѣніе Н. Я., съ гораздо большею любовью занимается детальной работой и уже мало понимаетъ такую широкую (иногда слишкомъ широкую) постановку вопросовъ. Тѣмъ не менѣе, эта черта характеризуетъ цѣлую эпоху; къ тому же она сослужила большую службу русскому просвѣщенію: именно, она привлекла къ философіи интересы общества, на которое были бы безсильны повліять болѣе детальныя, болѣе спеціальныя работы.
   Съ другой стороны, въ послѣдніе годы жизни Н. Я. у него все сильнѣе и сильнѣе начинаетъ звучать моральная рефлексія, и цѣлый рядъ своихъ статей онъ посвящаетъ проблемамъ этики.
   Лично мнѣ пришлось познакомиться съ Н. Я. осенью 1892 года; въ это время онъ далеко уже не былъ тѣмъ всегда бодрымъ и жизнерадостнымъ человѣкомъ, какимъ его рисуетъ въ своихъ воспоминаніяхъ В. И. Шенрокъ: онъ производилъ впечатлѣніе человѣка переутомленнаго, надорвавшагося, и то и дѣло хворалъ. Первымъ ударомъ, положившимъ начало разрушенію его организма, бытъ жестокій ревматизмъ, перенесенный имъ въ Нѣжинѣ въ 1882 году. Затѣмъ, въ Москвѣ Н. Я. съ 1891 г. почти каждую зиму испытывалъ какіе-то припадки, выражавшіеся упадкомъ силъ, подавленнымъ самочувствіемъ и всевозможными нервными болями. Въ общемъ онъ чувствовалъ себя послѣднее время настолько плохо, что на текущій учебный годъ взялъ отъ Московскаго университета заграничную командировку; часть этого года (послѣдняго въ 25-лѣтіи его службы) онъ хотѣлъ провести за границей, а часть въ Харьковѣ. Въ Харьковъ онъ перевезъ и свою семью, надѣясь выйти черезъ годъ въ отставку и поселиться тамъ окончательно. Онъ уѣхалъ изъ Москвы 13-го мая совсѣмъ больной, съ отеками на ногахъ. Въ ночь на 23-е мая его не стало!...
   Погребенъ Н. Я., согласно выраженному имъ при жизни желанію, въ селѣ Кочеткѣ (въ 50 верстахъ отъ Харькова), гдѣ онъ обычно проводилъ лѣто. Погребеніе пришлось какъ разъ на 26 мая -- день празднованія столѣтія рожденія Пушкина. Это обстоятельство помѣшало многимъ изъ харьковскихъ почитателей Н. Я. пріѣхать на похороны, имѣвшія самый скромный характеръ.
   Мы увѣрены въ томъ, что не одно Психологическое Общество, по и гораздо болѣе широкіе круги русской публики скорбятъ объ этой безвременной утратѣ!
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru