Уездный городок П. принадлежал к числу далеко не последних городов в нашей стране. У него была даже своя собственная газета и собственная типография. А ведь есть еще у нас города, в которых нет ни того, ни другого.
Да, в этом городе была типография, совсем новая, устроенная по образцу заграничных типографий новейшего типа. Однако, эта типография обладала одним недостатком -- в ней нечего было печатать. Для газеты она была занята всего лишь два вечера и два утра в неделю, а в остальное время машины стояли без всякой пользы и покоились сладким оном, обильно смазанные маслом. Что же касается наборщиков, молодых парней, то они шлялись без всякого дела, хотя и получали приличное жалованье. От безделья они пили, возбуждая всеобщее недовольство и пересуды.
Ну, разве это не ужасно?
Акционерное общество, которому принадлежала типография, уже два раза устраивало заседания, по поводу бездействия типографии. Судили да рядили так и этак, делали те и другие предложения, обсуждали уже ранее сделанные предложения, отвергали их, но так ни к какому результату и не пришли. Факт оставался налицо: четыре дня в неделю типография бездействовала.
Снова акционеры собрались на заседание, но, по-видимому, и это должно было окончиться так же плачевно, как и предыдущие. Никто не мог найти для типографии такой работы, которая могла бы удовлетворить всех акционеров, -- каждое предложение встречало то или иное возражение. Наконец, поднялся кожевенник Нийранен, -- он также состоял акционером, но до сих пор не считал себя достаточно просвещенным для того, чтобы принимать участие в обсуждении вопросов, касающихся литературы. Он сказал:
-- Какой смысл имеет типография, которая стоит без работы, и какая польза от такого правления, которое собирается два раза в месяц и никогда не приходит ни к какому решению? Я никак не могу понять, почему не годится всякая работа для типографии? Тем не менее я делаю одно предложение, которое не должно было бы, кажется, встретить никаких возражений. Я предлагаю начать с самого начала и напечатать азбуку.
Азбуку?.. Это было нечто новое! Мысль кожевенника встретила, действительно, полное сочувствие среди заседавших.
-- Что касается меня, -- заявил почтмейстер, который обыкновенно на все возражал и все браковал, -- то я усердно поддерживаю это предложение. Я только позволю себе прибавить, что было бы желательно иллюстрировать эту азбуку картинками, выписанными из Германии.
-- Я также не могу не выразить сочувствия этой удачной мысли, -- заметил купец Рихканен. -- Предприятие это никоим образом не может быть убыточным. Напротив, со временем оно принесет хороший доход. Расходы же по печатанию не будут велики, если даже заказать картинки в Германии. Да и гонорар авторам не составит большой суммы. Ну, а спрос на такой товар будет не меньше, чем на листовой табак.
Учитель народной школы Посио, смотревший на все с более высокой и идеалистической точки зрения, чем кто-либо другой из заседавших, тоже выразил свое одобрение.
-- Я нахожу, -- сказал он, -- что все мы должны быть глубоко благодарны уважаемому господину Нийранену за его удачную мысль. Теперь нам остается только энергично приступит к осуществлению ее. Ведь мы еще новички в деле распространения света среда народа, а потому вполне естественно, что мы должны быть непритязательными и начать дело с самого начала. Однако, предприятие это вовсе не такое маленькое, -- напротив, оно такого свойства, что...
Он увлекся своим красноречием и говорил долго. Потом сочувственные речи произнесли также и директор школы, и фискал, и даже доктор, хотя последний и ухмылялся себе в бороду.
Председатель правления, единственный коммерции-советник в городе, спокойно и терпеливо слушал всестороннее обсуждение вопроса, а секретарь усердно заносил все в протокол. Наконец, когда в обсуждении наступил маленький перерыв, председатель, поспешивший воспользоваться им, встал и сказал:
-- Нам было сделано весьма ценное предложение, к которому все отнеслись сочувственно. По-видимому, никто ничего не имеет возразить на него. А потому я позволю себе задать следующие вопросы: решено ли начать с самого начала?
-- Да, с самого начала.
-- Значит, решено печатать азбуку? Азбуку с картинками?
-- Да.
-- И картинки закажем в Германии?
-- В Германии.
Председатель стукнул по столу молотком и вытер пот с лысины. В конце концов, было принято единогласное постановление, и все почувствовали облегчение, так как начало в этом трудном деле было сделано. Всеми овладело бодрое настроение, все испытывали чувство удовлетворения от сознания, что они на что-нибудь да годятся, и это сознание родило смелые упования на будущее. А потому, -- после того, как была избрана комиссия из пяти членов и двух заместителей, -- было единогласно решено отправиться в ресторан, чтобы там выпить стакан вина за процветание нового предприятия.
Прошел месяц, прошло два месяца. Текст для азбуки был написан, -- к старому подмешали кое-что нового, картинки, заказанные в Германии, были присланы. И снова собрались на совещание члены правления акционерного общества. На этом заседании комиссия предполагала сделать доклад, и затем правление должно было вынести окончательное постановление.
Были получены уже штук десять готовых форм для картинок -- так называемых клише, -- оставалось только их напечатать. На эти-то картинки члены правления и обратили сейчас же свое внимание и начали высказывать по поводу них свое мнение. Между прочим, одна из картинок изображала Иосифа, пасущего стадо.
-- Посмотрите-ка, тут рогатый скот -- бараны и коровы.
-- Да. А вот и теленок, он скачет по лугу, и хвост у него стоит дыбом.
-- Верно, верно! Хвост стоит дыбом, только слегка изогнут.
-- Собственно говоря, лишнее изображать теленка в таком неблагопристойном виде, с задранным хвостом. Нельзя сказать, чтобы эта картинка была красива. -- Это мнение высказал почтмейстер, обладавший склонностью все осуждать.
-- Это, действительно, совершенно неуместная шутка в серьёзном деле, -- добавил директор школы.
-- Это не только неуместно, это прямо-таки неприлично! -- заметил Посио. -- Это оскорбляет не только чувство прекрасного, но также и чувство стыдливости.
"Есть чего оскорбляться", подумал кожевенник Нийранен. "Велика беда, если хвост у теленка; повернут так или сяк". Он передал картинку директору и сказал:
-- По-моему, картинка хороша, да и хвост также хорош.
-- Ну, а я придерживаюсь совершенно противоположного мнения. И, откровенно говоря, я не могу даже понять, как могли послать такую безнравственную картинку для детской книжки! -- сказал директор и, с раздражением положив картинку на стол, ткнул пальцем как-раз в то место, где был изображен хвост теленка. -- Мы никоим образом не можем допустить, чтобы что-либо подобное было напечатано в нашей азбуке. А потому я предлагаю вовсе не печатать эту картинку.
-- Нет, так нельзя, -- возразил купец Рихканеп. -- Мы заказали картинки в Германии, заплатили за них наличными деньгами, и неужели же все это только для того, чтобы выбросить их? Ну, на что это было бы похоже?! Раз картинки куплены, их следует продать. Что же касается телячьего хвоста, то мы его выкинем вон и вовсе не напечатаем, раз уж он так плох. Чего же проще?
-- Тогда у нас в книжке будет бесхвостый теленок, -- заметил учитель, не поднимая головы.
-- Ну, да. Так что же из этого? По крайней мере, в этом нет ничего непристойного.
-- В том, что мы изобразили бесхвостого теленка?
Председатель недоумевал, в какой форме предложить вопрос на голосование. Но тут встал доктор.
-- Да ведь это какое-то наваждение! Вполне естественно, что теленок изображен с поднятым хвостом. Не надо забывать, что это молодая жизнерадостная скотинка, которая резво скачет по лугу. Было бы неправдоподобно изображать резвого теленка иначе. Нельзя не отдать должное вниманию и тонкой наблюдательности' художника. Было бы форменным безумием только из-за этого бросать картинку, а отрубать теленку хвост и глупо, и смешно! В настоящем виде картинка красива и естественна.
-- Естественна? О, да, она, конечно, естественна, -- сказал директор, раздражавшийся все больше и больше. -- Но уместна ли тут естественность? Ведь, кажется, вполне естественно, когда собака чешет себе бок лапой, или, когда свинья валяется в помоях, но разве задача искусства заключается в том, чтобы изображать это? И разве такое искусство можно предлагать детям и простонародью? Я позволяю себе только спросить это.
-- Ну, ну, -- произнес успокоительно почтмейстер -- главный виновник вопроса о телячьем хвосте. Он никак не думал, что к этому вопросу отнесутся так серьёзно, а, кроме того, он вообще был непостоянен в своих суждениях. -- Совсем незачем сидеть в этом нечто некрасивое или непристойное. Да и дети не увидят в этом, конечно, ничего такого. И уж если на то пошло, то не надо забывать, что дети каждое лето видят телят, которые вот так же скачут и прыгают по лужам и на скотном дворе. Ну, а едва ли им повредит, если они увидят такого теленка и на картинке.
-- Едва ли повредит! -- воскликнул Посио, подчеркивая слова. -- Я нахожу, что мы ложно поняли нашу задачу... И вообще было бы гораздо лучше, если бы мы не принимались за печатание азбуки и каких бы то ни было книг, раз мы собираемся распространять такое неприличие! И среди кого? -- опрашиваю я. Среди простонародья! Среди этих неиспорченных душ мы собираемся распространять всякую мерзость и грязь! Так неужели же мы, действительно, поставили себе целью испортить этим детям их чистое и счастливое детства, а этим самым всю будущность нашего народа, и поколебать его нравственные устои?
-- Конечно, нет ничего хорошего или похвального в том, что теленок так задирает свой хвост, -- согласился и кожевенник Нийранен. -- Но мне кажется, что в данном случае это не так уж опасно, потому что это ведь просто теленок, какой-то, двухнедельный сосунок, от которого нельзя ожидать большого жизненного опыта. Другое дело, если бы это был здоровый бык или если бы это была старая корова... Ну, а теленку это простительно, и мы можем отнестись к нему снисходительно...
--. О-го! -- воскликнул фискал Спетс. -- Разве это порядок? Разве благопристойно, когда какой-то теленок позволяет себе задирать хвост? Чего же после этого ожидать от других? А если еще это показывать детям, то какое представление составят они себе о порядке и о благопристойности?
-- Я только что сказал и повторяю, что это настоящее наваждение, -- заявил доктор. -- Серьёзные люди сидят здесь и рассуждают часами о каком-то телячьем хвосте! И к этой чепухе приплетают порядок и благопристойность! А ведь у нас есть дела и посерьёзнее, дела, не терпящие отлагательства. Бросимте же, наконец, этого несчастного теленка!
-- Теперь вопрос идет не об одном только телячьем хвосте, а о тех основах, на которых построено наше общество и согласно с которыми мы должны действовать в деле распространения просвещения и культуры, -- заявил громогласно директор, приходивший все в большее и большее возбуждение. -- Мало того, вопрос идет о гораздо более важных принципах, из-за которых уже началась междоусобная борьба даже и на Финском полуострове. С одной стороны, борются за благородные идеи, и за служение свету и истине, с другой стороны -- отстаивают мрак и испорченность и, под прикрытием идеи невинного подражания природе и естественности, стараются внести заразу и в наше мирное, невинное акционерное общество. А потому я считаю своей обязанностью предостеречь наше общество от этой отравы, она может погубить всю нашу прекрасную работу!
Доктор неспокойно зашевелился на своем месте. Председатель заметил это. Он и так находил, что прения приняли нежелательную форму и размеры. А потому он решил положить этому конец.
-- Я позволяю себе напомнить собранию, что не следовало бы придавать прениям слишком широкий характер и уклоняться в сторону, потому что таким образом мы никогда не дойдем в наших прениях до какого-нибудь результата. Вопросы должны быть решены каждый по очереди. Насколько я понимаю, в первую очередь мы должны решить вопрос относительно картинки, относительно этого... как его... телячьего хвоста. Не так ли?
-- Совершенно верно.
-- По этому пункту было сделано два предположения: во-первых, вовсе не печатать этой картинки, а во-вторых, -- не печатать только хвост теленка. Но, насколько я понял, последнее предложение не нашло сочувствия.
-- А я как раз хотел отстаивать это предложение, -- заявил он, -- но не успел высказать своего мнения. Ведь, в сущности, хвост-то и представляет собой неприличный пункт в картинке. Так неужели же из-за этого хвоста выбрасывать также и Иосифа со всем его стадом?
На это кожевенник Нийранен возразил, что он вообще против бесхвостых телят и всяких других убогих скотов. Почтмейстер был того же мнения. И снова вспыхнули прения. Учитель народной школы опять вознесся на высокую точку зрения и с этой высоты стал разъяснять, какие опасности грозят народу и родине, если, бы эти прения привели к нежелательному результату. В пылу разгоревшегося спора директор высказался в том смысле, что те, кто защищает грубость н безнравственность в мелочах, как нечто естественное и повседневное, не заслуживают доверия в более серьёзных вопросах, потому что их понятия о приличии и стыдливости весьма смутны.
Эти слова окончательно вывели из себя доктора.
-- Да, а такая стыдливость, -- воскликнул он с раздражением, -- которая краснеет от телячьего хвоста, в высшей степени подозрительна! Для чистого -- все чисто. Но, оказывается, что для грязного тоже все грязно. Ибо, каким грязным воображением должен обладать человек, видящий нечто безнравственное в том, что теленок, скачущий по лугу, поднял хвост! Такого представления никоим образом не может составить себе дитя народа. До этого может дойти только человек, который, благодаря своей безнравственности, развратил свое воображение и потому видит то, чего нет на самом деле.
Это было слишком! Председатель, остановил оратора и попросил его не касаться личностей, а также не распространяться дальше. Однако, директор уже встал и взял свою шляпу и палку. Уходя, он сказал упавшим, надломленным голосом, что с горечью в сердце видит, как дело, которое должно было приносить благословение, превратилось в проклятие. Но он умывает руки и заявляет, что выходит из числа акционеров, раз в этом обществе позволяют себе оскорблять человека, который корректно и без всякой злобы высказывает свои взгляды. Оскорбления эти таковы, что продолжать прения по поднятому вопросу можно только... в суде.
Он ушел. Вслед за ним покинули собрание учитель народной школы и фискал. Остальные остались. Но на всех тяжелым гнетом легло сознание, что надеждам на дружную совместную работу не суждено осуществиться. Все чувствовали мучительную неуверенность в будущем.
И во всем этом был виноват телячий хвост.
Да и вопрос-то этот так и остался открытым. Налицо оставались два -- или вернее, три -- настолько противоречащих друг другу мнения, что председатель не решился еще раз предложить их на голосование, потому что это могло бы нанести обществу смертельный удар. А потому окончательное решение было отложено до следующего заседания, тем более, что было уже далеко за полночь и надо было расходиться. Только Нийранен настоял еще на том, чтобы были запрошены другие лица, не имеющие отношения к их акционерному обществу, и чтобы они высказались по вопросу, вызвавшему разногласия.
Между прочим, были запрошены бургомистр и пробст. Через несколько времени от них пришли письменные ответы.
Бургомистр ответил, что если бы когда-нибудь по улицам города бегал теленок, подняв хвост кверху, и если бы кто-нибудь посторонний, приехавший из широкого света, увидал его, то это, конечно, было бы не к чести города. Но такая картинка в детской книжке, предназначенной для простого народа, едва ли может быть вредна.
Что касается пробста, то он ответил, что не нашел в библии такого места, где говорилось бы с неодобрением о чем-либо подобном, а потому он думает, что такая картинка допустима. Ибо, если бы это было запрещено, то об этом где-нибудь упоминалось бы.
После всех этих мероприятий азбука была, наконец, напечатана и выпущена в свет дня распространения просвещения и культуры. Таким образом, хвост остался при теленке. Однако, директор, учитель народной школы и фискал позаботились о том, чтобы на них не пало и тени какой-либо ответственности: они продали свои акции тем, кто больше всего за них дал.
В то время, как происходило затянувшееся до ночи заседание, на котором боролись из-за телячьего хвоста, жёны заседавших томились дома в ожидании мужей. Они недоумевали, почему те так долго не возвращаются. Лишь бы они не вздумали опять пойти в ресторан, чтобы там отпраздновать какое-нибудь удачное решение. Ах, уж эти мужья! Докторша подумала про себя, что теперь вот так же сидит дома директорша и ждет мужа. Что, если ее спросить по телефону, -- ведь в городе П. существовал даже телефон, -- что если опросить ее, не возвратился ли уже ее муж? Бедняжка, в своем волнении она не подумала о там, что не всегда бывает удобно говорить, по телефону, и не всегда получаешь ответ! Да и не подозревала она, что добрые отношения между их семьями порывались или даже были уже порваны.
Однако, очень скоро она, как и все другие, узнала это, а рано утром эта весть разнеслась по всему городу. Но почему произошел разрыв между доктором и директором -- этого никто достоверно не знал. Правда, говорили, что причиной их ссоры был телячий хвост, но люди серьёзные предполагали, что тут крылась какая-нибудь более глубокая причина.
Еще меньше других знали об этом служанки в городе П., и тем не менее они часами' простаивали на рынке и у колодцев и болтали о замечательном происшествии. Они знали только, что причиной ссоры был бесхвостый теленок. Эти два слова постоянно слышались во время их болтовни. Впрочем, эти два слова всю осень пользовались необычайной популярностью в городе П., их повторяли и стар и млад, а это и неудивительно, потому что они-то и были причиной великого переворота во внутренней жизни города.
Подобно тому, как поссорились директор с доктором, поссорились и другие соседи. Так, кожевенник Нийранен вступил во вражду с фискалом Спетсом, хотя сами они и не знали истинной причины своей вражды. Так пришлось, и тут уж ничего нельзя было поделать. Дворы их были смежные, и их разделял только низкий забор, и раньше их дети всегда играли вместе то на одном дворе, то на другом. Теперь же и между детыми была объявлена война, и они часто ссорились на улице у ворот и кричали друг другу через забор: "Бесхвостый теленок!" Даже маленький четырехлетний карапуз Нийранена, Эро, вскарабкивался на бочонок у забора и, размахивая палкой, кричал: