Аннотация: A Simple Story Текст издания: журнал: "Отечественныя Записки", NoNo 6-7, 1848.
ПРОСТАЯ ИСТОРІЯ.
Романъ Мистриссъ Инчбальдъ.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
І.
Окончивъ курсъ наукъ въ Сент-Омерскомъ Коллегіумѣ, Доррифоръ, въ-слѣдствіе даннаго имъ еще давно торжественнаго обѣта, сдѣлался римско-католическимъ священникомъ. Онъ вполнѣ обладалъ качествами, которыя были достойны лучшаго христіанина; онъ старался показать на дѣлѣ примѣры тѣхъ добродѣтелей, о которыхъ проповѣдовалъ съ каѳедры, и не принадлежалъ къ числу тѣхъ духовныхъ, которые, удалясь отъ міра, отказываются отъ заслугъ, которыя могли бы сдѣлать, исправляя людей. Доррифоръ не захотѣлъ укрыться отъ соблазновъ міра за монастырскими стѣнами; нѣтъ, въ центрѣ самаго Лондона онъ нашелъ убѣжище отъ нихъ въ своемъ благоразуміи, въ твердости своего характера, въ обузданіи своихъ страстей.
Доррифору было около тридцати лѣтъ, когда одинъ изъ искреннихъ друзей его умеръ, оставивъ его попечителемъ своей дочери, восьмнадцати-лѣтней дѣвушки.
Покойный мистеръ Мильнеръ, чувствуя скорое приближеніе смерти, такъ разсуждалъ самъ съ собою:-- "Въ жизни моей я подружился искренно только съ однимъ человѣкомъ и знаю сердце Доррифора. Узнавъ добрыя качества этого сердца, я пересталъ искать другихъ связей, чтобъ не уменьшить высокаго уваженія, которое ввушалъ мнѣ Доррифоръ къ достоинству человѣка. Въ настоящую минуту, минуту живѣйшаго опасенія за каждую мысль, которая раждается въ умѣ моемъ, за каждое дѣяніе, въ которомъ я скоро буду долженъ отдать отчетъ, прочь всѣ суетные, мірскіе виды; я долженъ дѣйствовать, какъ-бы высшій судъ, предъ который я скоро предстану, уже собрался разбирать мои помыслы. Забота о будущности моего единственнаго дѣтища -- вотъ величайшая обязанность, которую я долженъ исполнить въ свои послѣднія минуты. Привязанность къ дочери, возникшая во мнѣ въ-слѣдствіе привычки, по симпатіи, или скорѣй но любви родительской, заставляетъ меня подумать о счастіи ея, оставить ее на попеченіе тѣхъ, кого она могла бы считать своими лучшими друзьями; но увы! они дорожатъ этимъ священнымъ именемъ только до-тѣхъ-поръ, пока фортуна являетъ свою свѣтлую, блестящую сторону: пріидутъ невзгоды, болѣзни, домашнія ссоры, друзья покинутъ жилище бѣдствій, хотя это зданіе часто воздвигается ихъ собственными руками".
Про этой мысли, горесть отца одержала верхъ надъ тоской умирающаго.
Онъ продолжалъ:
"Гдѣ дочь моя найдетъ себѣ утѣшеніе? Божественное предательство религіи, утѣшающее теперь мою бѣдную душу посреди самыхъ пытокъ предсмертной агоніи, не будетъ охранять моей дочери."
Здѣсь мѣсто замѣтить, что мистеръ Мильнеръ былъ членъ римской церкви, а жена его была протестантка. Супруги условились воспитывать сыновей своихъ въ религіи отца, дочерей въ законѣ матери. Плодомъ ихъ брака была только одна дочь, которой будущность занимала въ настоящую минуту мысли умирающаго. Мистеръ Мильнеръ, вѣрно исполняя обѣщаніе, которое далъ покойной женѣ своей относительно религіи дочери, отдалъ дѣвочку въ протестантскій пансіонъ. Миссъ Мильнеръ возвратилась изъ пансіона съ такими понятіями о благочестіи, какія обыкновенно имѣютъ всѣ свѣтскія молодыя дѣвушки. Она безпрестанно думала о своей внѣшности, забывая украшать свой умъ и сердце, которые такимъ-образомъ оставались только при гомъ, что дала изъ природа. Даже эти качества природы не были предохранены въ ней отъ пагубнаго вліянія искусства.
Какъ бы то ни было, мастеръ Мильнеръ, наслаждаясь еще цвѣтущимъ здоровьемъ, съ удовольствіемъ смотрѣлъ на свою милую дочь, въ которой не было ни одного изъ тѣхъ недостатковъ, какіе не извиняются въ свѣтѣ, и не думалъ о томъ, что въ дѣвушкѣ было много другихъ несовершенствъ. Но теперь, когда онъ лежалъ на печальномъ одрѣ смерти, всѣ эти несовершенства вдругъ поразили его умъ. Бѣдный отецъ позабылъ о тѣхъ нѣжныхъ наслажденіяхъ, которыя доставлялъ ему каждый успѣхъ дочери въ блестящихъ свѣтскихъ гостинныхъ, гдѣ молодая дѣвушка очаровывала своихъ слушателей умомъ и талантами, или, если и вспоминалъ объ этихъ минутахъ, то оплакивалъ ихъ съ горестью и съ презрѣніемъ смотрѣлъ на суетныя достоинства дочери.
-- "Надо помышлять, думалъ онъ:-- о существенномъ, о чемъ-нибудь такомъ, что могло бы приготовить ее къ тому часу, каковъ послѣдній часъ жизни человѣка. Могу ли я оставить дочь мою на попеченіе тѣхъ, которые сами никогда не вспоминаютъ, что подобный часъ непремѣнно пріидетъ рано или поздно! Да, только одинъ Доррифоръ, соединяя въ себѣ всѣ нравственныя и религіозныя добродѣтели и благочестивую вѣру въ достоинство человѣка, будетъ въ-состояніи заботиться о моей дочери. Онъ съумѣетъ подать ей благіе совѣты, не принуждая ее ихъ выслушивать, съумѣетъ ободрить ее, не льстя ей, и можетъ-быть со временемъ содѣлаетъ добрымъ нѣжный предметъ всѣхъ помышленій его умирающаго друга."
Доррифоръ поспѣшно пріѣхалъ изъ Лондона на зовъ мистера Мильнера, за нѣсколько минутъ до его смерти выслушалъ послѣднюю волю умирающаго и обѣщалъ исполнить ее. Но этотъ послѣдній залогъ высокаго уваженія, которое питалъ къ нему Мильнеръ, еще не давалъ ему никакого права воспитать свою питомицу въ религіозныхъ началахъ, противныхъ тѣмъ, которымъ слѣдовала ея мать.
-- "Не внушайте ей никогда мнѣній, которыя могутъ только смутить ея умъ, и не сдѣлаютъ ея лучше." Таковы были послѣднія слова мистера Мильнера, и Доррифоръ отвѣчалъ на нихъ умирающему другу самымъ утѣшительнымъ образомъ.
Въ грустное время кончины мистера Мильнера, миссъ Мильнеръ была въ Батѣ. Подруга, съ которой она поѣхала въ этотъ городъ, сочла обязанностью не говорить ей объ опасности болѣзни ея отца. Она даже вовсе скрыла отъ нея, что мистеръ Мильнеръ боленъ, боясь этой грустной вѣстью нанести страшный ударъ душѣ миссъ Мильнеръ, которую она считала слишкомъ-чувствительной. Эта нѣжная предупредительность подруги дорого стоила бѣдной миссъ Мильнеръ, которая вдругъ была поражена вѣстью о смерти отца, не зная даже до того времени о томъ, что онъ былъ боленъ. Ея горесть доходила до отчаянія. Она поспѣшила отдать послѣдній долгъ праху отца, и исполняла его съ искренней дочерней любовью.
Въ это время, Доррифора уже не было въ домѣ мистера Мильнера. Онъ долженъ былъ возвратиться въ Лондонъ, куда требовали его по какому-то очень важному дѣлу.
II.
Доррифоръ возвратился въ Лондонъ, глубоко-огорченный смертію своего друга, и можетъ-быть еще болѣе занятый мыслію о довѣренности, которую тотъ имѣлъ къ нему. Онъ зналъ родъ жизни, который привыкла вести миссъ Мильнеръ, боялся того, что его увѣщанія могутъ встрѣтить въ ней одно упрямство, и предполагалъ, что обязанность надзора за молодой свѣтской дѣвушкой была выше силъ его.
Мистеръ Доррифоръ былъ въ близкомъ родствѣ съ однимъ изъ первыхъ католическихъ перовъ Англіи. Его доходы могли доставить ему жизнь роскошную; но по добротѣ души своей онъ такъ заботился о бѣдныхъ и до такой степени умѣрялъ свои желанія, что жилъ чрезвычайно просто и крайне-экономически. Онъ нанималъ квартиру въ домѣ мистриссъ Гортонъ, пожилой женщины, у которой была незамужняя племянница, дѣвушка тоже не первой молодости. Но хотя миссъ Вудли было уже около тридцати-пяти лѣтъ и ея наружность была очень-обыкновенна, но по своему веселому характеру и безконечной добротѣ она не только не была смѣшна, но даже не считалась старой дѣвой.
Доррифоръ привыкъ къ этому семейству еще до смерти мистера Тортона, и послѣ этого печальнаго событія, не смотря на обѣтъ безбрачія, не нашелъ возможнымъ убѣгать общества двухъ женщинъ, столь не опасныхъ. Съ своей стороны, мистриссъ Гортонъ и ея племянница смотрѣли на него съ глубочайшимъ почтеніемъ, которое всякая благочестивая паства оказываетъ своему пастырю, и придавали его дружескому обществу цѣну не только нравственную, но и матеріальную, потому-что плата мистера Доррифора за квартиру и за столъ была такъ щедра, что давала имъ возможность оставаться въ томъ же домѣ, который мистриссъ Гортонъ занимала при жизни мужа.
По возвращеніи мистера Доррифора въ Лондонъ, въ его квартирѣ тотчасъ начались приготовленія къ пріему питомицы, по тому-что мистеръ Мильнеръ просилъ его, чтобы хотя нѣкоторое время миссъ Мильнеръ прожила въ одномъ домѣ съ своимъ опекуномъ, познакомилась съ его знакомыми и подружилась съ его друзьями.
Когда миссъ Мильнеръ узнала о послѣдней волѣ своего отца, она покорилась его требованіямъ безъ малѣйшаго противорѣчія. Находясь подъ вліяніемъ глубокой скорби, молодая дѣвушка не видѣла въ будущности своей ни одной счастливой минуты. По ея безмолвному согласію назначенъ былъ день, въ который она должна была пріѣхать въ Лондонъ и поселиться въ немъ въ качествѣ богатой наслѣдницы.
Мистриссъ Гортонъ, какъ хозяйка дома, была очень-доволыіа тѣмъ, что появленіе миссъ Мильнеръ въ ея домѣ должно было увеличить ея ежегодные доходы и улучшить ея образъ жизни. Добрая миссъ Вудли была въ восторгѣ отъ мысли о новой собесѣдницѣ, но сама не знала, чему приписать эту радость, а между-тѣмъ эта радость объяснялась очень-просто. Любящее сердце миссъ Вудли требовало болѣе обширнаго поля для выраженія безконечной доброты своей.
Не такъ пріятны были размышленія мистера Доррифора: его умъ сдѣлался грустной добычей заботъ, сомнѣній, боязни. При каждомъ представлявшемся случаѣ, мистеръ Доррифоръ старался собрать какія-нибудь свѣдѣнія о характерѣ своей питомицы, прежде чѣмъ ему прійдется увидѣть ее лично, потому-что онъ не только еще не зналъ желаній миссъ Мильнеръ, но не видалъ и ея самой. Когда ему удавалось бывать у мистера Мильнера, онъ никогда не встрѣчалъ молодой миссъ, которая безпрестанно дѣлала визиты. Первая особа, у которой мистеръ Доррифоръ съ приличной осторожностью спросилъ о миссъ Мильнеръ, была лэди Ивенсъ, вдова баронета, часто навѣщавшая мистриссъ Гортонъ.
Здѣсь необходимо сдѣлать описаніе особы мистера Доррифора, чтобъ читатель могъ принимать участіе въ его разговорахъ и въ его поступкахъ. Мистеръ Доррифоръ былъ высокъ ростомъ и сложенъ прекрасно. Впрочемъ, кромѣ черныхъ блестящихъ глазъ, бѣлыхъ, какъ снѣгъ, зубовъ и черныхъ кудрей, въ лицѣ его не было ни одной черты, которая могла бы возбудить удивленіе; но при всемъ томъ въ каждой чертѣ этого лица выражалось столько чувствительности, что многіе находили его прекраснымъ, привлекательнымъ. На лицѣ Доррифора можно было прочесть всѣ чувства его сердца, быстрые переходы отъ страха къ надеждѣ, непоколебимое терпѣніе, невозмутимое спокойствіе духа и дивное самоотверженіе. По этой физіономіи можно было угадать весь внутренній процессъ его мыслей, и подобно тому, какъ душа Доррифора была обогащена всѣми добродѣтелями, его лицо украшалось выраженіемъ каждаго изъ этихъ добрыхъ качествъ. Они не только придавали блескъ его внѣшнему виду, но еще наполняли дивной гармоніей каждое слово его разговора, дышавшаго убѣдительнымъ краснорѣчіемъ.
Одно изъ тѣхъ безпокойныхъ выраженій, обличающихъ внутреннюю борьбу сердца, проявилось на лицѣ Доррифора, когда онъ спросилъ у лэди Ивенсъ о миссъ Мильнеръ.
-- Кажется, миледи, весной вы были въ Батѣ, и вѣроятно знаете молодую дѣвушку, которой я имѣю честь быть опекуномъ. Прошу васъ...
Доррифору очень хотѣлось сдѣлать вопросъ, но лэди Ивенсъ не дала ему кончить фразы.
-- Не спрашивайте меня, любезный мистеръ Доррифоръ, о миссъ Мильнеръ. Когда я видѣла ее, она была еще очень молода. Правда, что послѣ этого времени прошло только три мѣсяца и стало-быть молодая миссъ не много сдѣлалась старше
-- Ей восьмнадцать лѣтъ, замѣтилъ Доррифоръ, досадуя на то, что лэди Ивенсъ еще болѣе усилила его сомнѣнія.
-- Надо отдать справедливость, миссъ Мильнеръ была въ то время очень хороша собой, прибавила лэди Ивенсъ.
-- Красота не достоинство, отвѣчалъ Доррифоръ, вставая и по видимому очень недовольный.
-- Извините, гдѣ нѣтъ ничего болѣе, и красота что-нибудъ да значитъ.
-- По моему мнѣнію, хуже, чѣмъ ничего.
-- Впрочемъ, мистеръ Доррифоръ, вы пожалуйста не безпокойтесь и не подумайте, что въ вашей питомицѣ найдете множество недостатковъ. Я только замѣтила, что она дѣвушка легкомысленная, праздная, нескромная, окруженная всегда полдюжиной обожателей, холостыхъ и женатыхъ, глупыхъ и умныхъ.
Доррифоръ поблѣднѣлъ.
-- Въ первый разъ въ моей жизни, сказалъ онъ съ грустію: -- я досадую на то, что зналъ ея отца.
-- И, полноте, мистеръ Доррифоръ, замѣтила мистриссъ Гортонъ, имѣвшая слабость думать, что все непремѣнно сдѣлается по ея желанію: -- я увѣрена, что вы скоро наведете малютку на путь истины.
-- Ахъ, Боже мой! быстро воскликнула лэди Ивенсъ: -- я вовсе не думала, чтобы въ словахъ моихъ было что-нибудь дурное. Впрочемъ, эти замѣчанія сдѣланы не мною; я только повторяю слова другихъ.
-- Напрасно повторяете, кротко осмѣлилась замѣтить добрая миссъ Вудли, которая, работая у окна, внимательно слѣдила за разговоромъ.
-- Довольно объ этомъ... сказалъ Доррифоръ.
-- О, я съ большимъ удовольствіемъ оставлю этотъ разговоръ, сказала лэди Ивенсъ:-- и сказать правду, это будетъ гораздо выгоднѣе для миссъ Мильнеръ.
-- Что, она высокаго роста? спросила мистриссъ Гортонъ, желая узнать что-нибудь еще.
-- Довольно высока, возразила лэди Ивенсъ: -- повторяю вамъ, что нельзя упрекнуть ее ни въ одномъ внѣшнемъ недостаткѣ,
-- Но если сердце ея наполнено порочными наклонностями? сказалъ Доррифоръ со вздохомъ,
Лэди Ивенсъ вскочила со стула и не дала миссъ Вудли кончить фразы.
-- Я ухожу, воскликнула она:-- меня ждутъ дома сто человѣкъ. Притомъ же, еслибъ ужъ и я расположена была слушать проповѣдь, такъ послушала бы мистера Доррифора, а не васъ.
Въ эту минуту, въ комнату пошла мистрисъ Гилльгревъ, жена одного разорившагося негоціанта.
Мистриссъ Гилльгревъ, услышавъ это имя, подняла руки къ небу и слезы блеснули въ глазахъ ея.
-- Разскажите, пожалуйста, мистриссъ, продолжала леди Ивенсъ, обращаясь къ вошедшей: -- что вы знаете о миссъ Мильнеръ. Досадно, что мнѣ некогда васъ слушать.
При этихъ словахъ, лэдй Ивенсъ поклонилась и вышла.
Мистриссъ Гортонъ было очень любопытно узнать, почему при имени миссъ Мильнеръ мистриссъ Гилльгревъ такъ растрогалась, и она спросила ее о причинѣ.
-- Что это значитъ? живо воскликнулъ Доррифоръ, и въ глазахъ его блеснуло выраженіе радости.
-- Мужъ мой, продолжала мистриссъ Гилльгревъ: -- потерпѣвъ большія потери, остался долженъ мистеру Мильнеру значительную сумму денегъ. Послѣ разныхъ угрозъ, мистеръ Мильнеръ рѣшился взять у насъ все, что мы имѣли. Дочь его, однакожь, выпросила для насъ отсрочку. Когда къ новому сроку мы не могли уплатить долга, Мистеръ Мильнеръ не слушалъ никакихъ просьбъ; молодая миссъ тихонько продала свои драгоцѣнности и внесла за насъ деньги.
Диррифоръ былъ въ восторгѣ отъ этой вѣсти, съ жаромъ пожалъ руку мистрисъ Гилльгревъ и сказалъ, что она никогда не останется безъ друзей.
-- А какого роста миссъ Мильнеръ? спросила мистриссъ Гортонъ, боясь, чтобы разговоръ не перемѣнился.
-- Не знаю, отвѣчала мистриссъ Гилльгревъ.
-- Хороша собой?
-- Право, трудно отвѣчать на этотъ вопросъ.
-- Удивительно, какъ вы ея не замѣтили.
-- Я очень замѣтила ее, но не довѣряю своему сужденію. Она показалась мнѣ прекрасною, какъ ангелъ, а можетъ-быть это потому, что я находилась подъ вліяніемъ ея душевной красоты.
III.
Слова мистриссъ Гилльгревъ нѣсколько успокоили Доррифора на счетъ характера и поведенія его питомицы.
Наступилъ день, въ который миссъ Мильнеръ должна была оставить родительскій домъ и переселиться въ жилище опекуна. Мистеръ Доррифоръ, въ сопровожденіи миссъ Вудли, поѣхалъ на встрѣчу своей питомицѣ, и остановился ожидать ее въ гостинницѣ.
Оплакавъ память отца, миссъ Мильнеръ пріѣхала 10-го ноября въ то мѣстечко, гдѣ ее ожидали Доррифоръ и миссъ Вудли. Кромѣ людей, молодую наслѣдницу сопровождали двое дальнихъ родственниковъ ея матери, которые сочли необходимой обязанностью проводить ее хоть нѣкоторую часть пути. Почтенные родственники такъ досадовали на Доррифора за ту довѣренность, которую оказалъ ему мастеръ Мильнеръ, что, вручивъ ему миссъ Мильнеръ, тотчасъ же вернулись домой.
Когда карета миссъ Мильнеръ подъѣхала къ гостинницѣ и когда Доррифору сказали объ этомъ, онъ поблѣднѣлъ. Лицо его омрачилось; какое-то роковое предчувствіе заставило сильно забиться его сердце. Онъ такъ потерялся, что миссъ Вудли должна была вывести его изъ этого положенія, и первая пошла навстрѣчу прекрасной питомицы.
Но природная живость, веселость, приписываемая миссъ Мильнеръ, въ эту минуту была убита грустью, и ее замѣнила тихая меланхолія; горделивое желаніе выказать свою красоту, желаніе, въ которомъ особенно обвиняли ее, уступила мѣсто задумчивой важности. Въ ту минуту, когда миссъ Вудли представила ей Доррифора, какъ ея опекуна и лучшаго друга ея отца, молодая дѣвушка зарыдала, упала передъ номъ на колѣни и обѣщала всегда повиноваться ему какъ своему отцу. Въ это время Доррифоръ закрылъ лицо платкомъ; иначе миссъ Мильнеръ замѣтила бы его волненіе, угадала бы тайныя ощущенія его сердца.
Послѣ этой трогательной сцены, приказали подавать лошадей. Миссъ Мильнеръ простилась съ родственниками, которые ее провожали и сѣла въ свою карету вмѣстѣ съ миссъ Вудли. Доррифоръ отправился въ коляскѣ, въ которой пріѣхалъ изъ Лондона.
Дорогой миссъ Вудли не сдѣлала ни малѣйшаго покушенія подружиться съ миссъ Мильнеръ, хотя, можетъ-быть, эта честь была предметомъ всѣхъ ея помышленій. Она обходилась съ нею, какъ обходилась со всѣми другими. Впрочемъ, этого было уже довольно для того, чтобъ она могла снискать себѣ уваженіе внимательной миссъ Мильнеръ, которая тотчасъ съумѣла оцѣнить достоинства миссъ Вудли и скоро искренно съ ней подружилась.
IV.
На другой день пріѣзда въ Лондонъ, миссъ Мильнеръ, послѣ спокойнаго, продолжительнаго сна, пробудилась съ своей природной живостью, которая на нѣкоторое время только уступала слабому вліянію печали о потерѣ отца. Внѣ родительскаго дома, находясь менѣе подъ вліяніемъ грустныхъ впечатленій и нѣсколько освоившись съ новьыми знакомыми, молодая дѣвушка была пріятно занята мыслью о томъ, что она наконецъ увидѣла веселую столицу, которой обольстительную картину уже давно рисовало ея дѣятельное воображеніе.
Какъ ни была она хороша въ ту минуту, когда Доррифоръ и миссъ Вудли увидали ее при первой встрѣчѣ, но на другой день, во время завтрака, она еще болѣе поразила ихъ своей благородной простотой, изяществомъ и одушевленіемъ. Доррифоръ и миссъ Вудли съ удивленіемъ посмотрѣли другъ на друга. Мистриссъ Гортонъ, разливавшая чай, почла себя, въ сравненіи съ миссъ Мильнеръ, простой служанкой: такова власть красоты, когда она соединена съ умомъ и добродѣтелью. Все это было въ миссъ Мильнеръ. Однакожь, пусть слишкомъ щекотливый читатель не обманывается, пусть не составляетъ себѣ преувеличенной идеи о достоинствахъ миссъ Мильнеръ, не ставитъ ея добродѣтелей выше того, что обыкновенно имѣютъ простые смертные, и пусть не сердится на насъ, если, разсмотрѣвъ характеръ нашей героини по ближе, найдетъ въ ней много недостатковъ. Но, съ другой стороны, пусть онъ замѣтитъ, что если миссъ Мильнеръ имѣла недостатковъ болѣе, чѣмъ обыкновенно имѣютъ другіе,-- она имѣла ихъ потому-что у ней было больше соблазновъ, чѣмъ у нихъ.
Съ самаго дѣтства миссъ Мильнеръ, всѣ повиновались малѣйшимъ ея желаніямъ, даже капризамъ, и она привыкла возставать противъ всякаго надзора. Она была прекрасна: ей слишкомъ-часто льстили, возвышая достоинство ея красоты, и она считала напрасно потерянной каждую минуту, въ которую ей не удавалось увеличить число своихъ побѣдъ. Она была слишкомъ чувствительна, и эта чувствительность очень-часто проявлялась непосредственно въ обидахъ или невнимательности. Кромѣ того, она пріобрѣла опасную репутацію дѣвушки остроумной; въ дѣйствительности, она не имѣла претензій на остроуміе, но, слушая ея разговоръ, самый тонкій критикъ могъ ошибиться въ этомъ. Всѣ ея отвѣты походили на возраженія, не потому, чтобъ она въ-самомъ-дѣлѣ обладала качествомъ, которое собственно можно назвать умомъ, но потому-что во всемъ, что она ни говорила, видна была удивительная энергія, быстрая, могущественная способность соображанія, простота естественная, или по-крайней-мѣрѣ чрезвычайно искусно поддѣланная, и все это произносилось съ быстрымъ, огненнымъ движеніемъ глазъ, съ лукавой, нѣсколько злой улыбкой. Ея слова походили на слова другихъ, и, какъ слова другихъ, составляли совершенно обыкновенныя фразы; но манера произносить ихъ придавала имъ свойство ума, подобно тому, какъ очень-часто пріятность чертъ лица заставляетъ находить его очень правильнымъ, тогда-какъ въ сущности эти черты вовсе не симметричны.
Но довольно описанія. Изъ поступковъ миссъ Мильнеръ, важныхъ или легкомысленныхъ, о которыхъ читатель узнаетъ далѣе, онъ долженъ составить себя понятіе о питомицѣ мистера Доррифора.
За завтракомъ, который подали въ началѣ этой главы, разговоръ прекрасно поддерживался всѣми собесѣдниками: миссъ Мильнеръ говорила съ большимъ одушевленіемъ, Доррифоръ блисталъ умомъ, слова миссъ Вудли дышали необыкновенной добротой. Мистриссъ Гортонъ въ своемъ разговорѣ имѣла претензію на всѣ эти три качества.
-- Знаете ли, миссъ Мильнеръ, сказалъ Доррифоръ:-- вы походите на вашего батюшку гораздо болѣе, чѣмъ я предполагалъ. Судя потому, что мнѣ разсказывали о васъ, я не ожидалъ въ васъ найдти столько сходства.
-- Я тоже, мистеръ Доррифоръ, замѣтила миссъ Мильнеръ: -- вовсе не представляла себѣ васъ такимъ, каковы вы въ-самомъ-дѣлѣ.
-- Вотъ какъ! а позвольте спросить, какимъ же вы меня представляли?
-- Я думала, что вы пожилой человѣкъ, почтенный добрякъ...
Эти слова миссъ Мильнеръ произнесла съ невиннымъ, простодушнымъ видомъ, но такимъ тономъ, который ясно говорилъ, что она находила своего опекуна и молодымъ и прекраснымъ.
-- Добрякъ! воскликнулъ Доррифоръ въ смущеніи: -- и вы не ошиблись, миссъ; по-крайней-мѣрѣ, вы всегда увидите меня такимъ во всѣхъ моихъ дѣйствіяхъ.
Миссъ Мильнеръ обладала въ высшей стеневи исключительнымъ свойствомъ людей остроумныхъ, свойствомъ бросать первую пришедшую на умъ мысль, которая почти всегда бываетъ справедлива.
-- Мнѣ кажется, сказалъ Доррифоръ:-- что вы, миссъ, должны быть очень дурнымъ судьей въ рѣшеніи подобныхъ вопросовъ.
-- Почему жъ такъ?
-- Я увѣренъ, что вы безъ всякихъ околичностей, пожалуй, скажете, что не находите себя прекрасной. Не правда ли; въ этомъ случаѣ, вы тотчасъ докажете, что вы плохой судья.
-- Я лучше хотѣла бы быть плохимъ судьей, чѣмъ дурною.
-- Да развѣ вы въ-самомъ-дѣлѣ не находите себя прекрасною? спросилъ Доррифоръ съ серьёзнымъ видомъ, какъ-будто-бы дѣло шло о чрезвычайно-важномъ вопросѣ.
-- Еслибъ я слушалась моего собственнаго мнѣнія, отвѣчала миссъ Мильнеръ:-- я сказала бы вамъ, что не нахожу; но въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ я поступаю, какъ католичка, т. е. не вѣрю своему убѣжденію, а вѣрю тому, что мнѣ говорятъ другіе.
-- И пусть это служитъ вамъ доказательствомъ, что наше ученіе истинно, возразилъ Доррифоръ съ строгостію: -- вы сами можете видѣть, что оставались бы въ заблужденіи, еслибъ не вѣрили тѣмъ, которые знаютъ больше, чѣмъ вы. Но, любезная миссъ Мильнеръ, оставимъ этотъ предметъ разговора и не будемъ никогда къ нему возвращаться. Я полагаю, что мы только въ одномъ отношеніи не сойдемся въ нашихъ мнѣніяхъ. Надѣюсь, что мы никогда не будемъ спорить о религіи. Я рѣшился никогда васъ не убѣждать въ моихъ духовныхъ принципахъ, и за то прошу вдсъ съ своей стороны не разувѣрять меня.
Миссъ Мильнеръ съ удивленіемъ замѣтила, что слова ея, сказанныя вскользь, приняты были съ серьёзной стороны. Добрая миссъ Вудли мысленно молилась, чтобъ Господь простилъ ея подругу за невольный грѣхъ, между-тѣмъ, какъ мистриссъ Гортонъ перекрестилась, какъ-бы стараясь предохранить себя отъ заразительной ереси. Миссъ Мильнеръ случайно замѣтила этотъ жестъ и на лицѣ ея мелькнула улыбка, такъ-что хозяйка дома вскричала: "Да проститъ васъ Богъ!"
-- Милая миссъ Вудли, сказала, обращаясь къ ней, миссъ Мильнеръ: -- я боюсь, что вы не простите мнѣ необдуманныхъ словъ моихъ моей неумѣстной веселости.
-- О, конечно, не прощу, отвѣчала миссъ Вудли.
Но извѣстно, какъ въ разговорѣ слова бываютъ часто ничтожны, не имѣютъ никакой цѣны. Одни взгляды, одни жесты полны выразительнаго значенія: на-примѣръ, въ настоящемъ случаѣ, во взорѣ миссъ Вудли, когда она говорила, что не проститъ своей подруги -- ярко блистало снисхожденіе.
V.
Уже прошло шесть недѣль съ-тѣхъ-поръ, какъ миссъ Мильнеръ пріѣхала въ Лондонъ. Она съ восторгомъ наслаждалась всѣми удовольствіями столицы, между-тѣмъ, какъ Доррифоръ со страхомъ слѣдилъ за ея поступками и съ жаромъ молилъ небо спасти ее. Безпрестанные визиты, которые она дѣлала къ своимъ знакомымъ, безконечныя посѣщенія ея прежнихъ знакомыхъ и новыхъ друзей, съ которыми она завела сношенія, рѣдко давали Доррифору случай поговорить съ нею, намекнуть объ опасности, ей угрожавшей. За то, когда такая счастливая минута удавалась ему, онъ съ жаромъ дѣлалъ наставленія своей питомицѣ, говорилъ ей о необходимости чаще предаваться уединенію, размышлять, читать, думать о будущности и развивать въ себѣ гѣ качества, которыя могли бы доставить ей утѣшеніе въ старости. Неподдѣльное чувство, которымъ дышали всѣ слова Доррифора, его краснорѣчіе производили иногда дѣйствіе на умъ миссъ Мильнеръ и она жестомъ или взглядомъ, казалось, хотѣла изъявить свое согласіе, Иногда она сама говорила, какъ убѣжденная въ томъ, чего требовалъ отъ нея опекунъ, но при первомъ стремленіи къ разсѣянности она вдругъ позволяла себѣ неумѣстныя насмѣшки или капризныя жалобы на то, что ей мѣшаютъ наслаждаться удовольствіями, къ которымъ ее призываютъ и ея происхожденіе и богатство.
Между множествомъ молодыхъ людей, которые ухаживали за миссъ Мильнеръ, казалось, только одинъ занималъ всѣ ея мысли. Это былъ лордъ Фредерикъ Лоунди, младшій сынъ герцога Лоунди, и любимецъ всѣхъ дамъ, даже самыхъ разборчивыхъ.
Въ-самомъ-дѣлѣ, лордъ Фредерикъ былъ чрезвычайно хорошъ собою. Двадцати-трехъ-лѣтній молодой человѣкъ, живаго характера, cъ изящными манерами, онъ былъ одаренъ, кромѣ того, всѣми качествами, которыя могли бы плѣнить сердце даже не столь чувствительное къ любви, каково было сердце миссъ Мильнеръ. Неудивительно, если ей нравилось общество такого обольстительнаго молодаго человѣка; точно также понятно, что она гордилась тѣмъ, что лордъ Фредерикъ былъ въ числѣ самыхъ страстныхъ ея обожателей. Доррифоръ слѣдилъ за ходомъ этой любви то съ удовольствіемъ, то съ грустію. Съ одной стороны, онъ желалъ видѣть миссъ Мильнеръ замужемъ, хотѣлъ передать другому надзоръ за ея поступками; съ другой, онъ боялся отдать свою питомицу молодому вертопраху, погруженному во всѣ пороки. Доррифоръ боялся за будущее счастіе своей питомицы, и еще болѣе боялся, чтобъ молодая дѣвушка не увлеклась любовью и не отдала своего сердца безъ освященія закона.
Тревожимый этими мыслями, Доррифоръ не могъ скрыть, какъ ему было непріятно видѣть въ своемъ домѣ лорда Фредерика; молодой человѣкъ тоже былъ довольно проницателенъ и могъ замѣтить подозрѣнія опекуна: въ-слѣдствіе этого они оба тяготились, когда были вмѣстѣ. Миссъ Мильнеръ замѣтила ихъ непріязненныя чувства, но замѣтила съ совершеннымъ равнодушіемъ. Въ ея сердцѣ была одна сильная страсть -- тщеславіе,-- и это тщеславіе являлось то надменной гордостью, то безграничнымъ самолюбіемъ, то чрезмѣрнымъ желаніемъ нравиться. При всемъ томъ, ея сердце было мягко, воспріимчиво и часто поддавалось вліянію достойнѣйшихъ стремленій; но эти быстрые порывы къ возвышенной цѣли, нерѣдко, въ самомъ зародышѣ своемъ, забывались для какого-нибудь пустаго, легкомысленнаго удовольствія.
Миссъ Вудли,-- умѣвшая замѣтить добрыя качества, какъ бы они ни были малы,-- дѣятельно защищала миссъ Мильнеръ, когда мистеръ Доррифоръ, въ ея отсутствіе, заводилъ о ней разговоръ. Доррифоръ съ удовольствіемъ слушалъ похвалы, которыя миссъ Вудли дѣлала его питомицѣ, но нерѣдко вздыхалъ съ грустію, видя, какъ мало оправдывались эти незаслуженныя добрыя слова. Часто онъ силился заглушить свое негодованіе, еще чаще старался удержать слезы, которыя готовы были брызнуть изъ глазъ при мысли о грустной участи его питомицы.
Всѣ знакомые миссъ Мильнеръ полагали, что она была влюблена въ лорда Фредерика; слуги потихоньку выдавали это за вѣрное, а нѣкоторыя изъ газетъ даже назначили день свадьбы. Лордъ Фредерикъ, однакожъ, ни слова не говорилъ о бракѣ и мистеръ Доррифоръ замѣтилъ своей питомицѣ, что благоразуміе требуетъ, чтобъ лордъ Фредерикъ не продолжалъ болѣе своихъ посѣщеній. Миссъ Мильнеръ улыбнулась при этомъ предостереженіи опекуна, но когда Доррифоръ повторилъ свои слова тономъ власти, она обѣщала не только передать лорду его требованіе, но еще съ своей стороны просить его объ этомъ. И въ-самомъ-дѣлѣ, въ первый же разъ, какъ только пріѣхалъ лордъ Фредерикъ, миссъ Мильнеръ передала ему желаніе своего опекуна, сказавъ, что мистеръ Доррифоръ единственно изъ деликатности позволилъ ей просить лорда о томъ, чего онъ имѣетъ полное право требовать. Фредерикъ покраснѣлъ отъ досады: онъ любилъ миссъ Мильнеръ, но по опыту былъ увѣренъ, что его непостоянство не позволитъ ему долго питать эту страсть. Лордъ Фредерикъ понялъ, что вмѣшательство опекуна миссъ Мильнеръ угрожало ему или объясненіемъ, или необходимостью прекратить визиты прежде, нежели ему удастся покорить сердце прекрасной дѣвушки.
-- О, я увѣренъ, вскрикнулъ онъ въ смущеніи и въ быленствѣ: -- что мистеръ Доррифоръ самъ влюбленъ въ васъ, и изъ ревности дѣлаетъ мнѣ это замѣчаніе.
-- Полноте, милордъ! вскричала миссъ Вудли, ужаснувшись при этомъ предположеніи.
-- Ну, такъ ему же стыдъ, если онъ не влюбленъ, возразилъ лордъ: -- потому-что развѣ только дикарь можетъ созерцать красоту и не покориться ея могуществу.
-- Привычка много значитъ, замѣтила миссъ Мильнеръ: -- мистеръ Доррифоръ часто бываетъ въ обществѣ прекрасныхъ женщинъ, но, по привычкѣ, не влюбляется въ нихъ безпрестанно; между-тѣмъ, какъ вы, милордъ, вы безпрестанно влюбляетесь тоже только по привычкѣ.
-- Стало-быть, вы не считаете меня способнымъ любить?
-- Ваша любовь, милордъ, скоро гаснетъ.
-- Я желалъ бы, чтобъ она вѣчно пламенѣла. Я считаю преступленіемъ оставаться нечувствительнымъ къ дивнымъ удовольствіямъ любви.
-- Въ такомъ случаѣ, вы предаетесь этой страсти, чтобъ избѣжать проступка; эта же самая причила именно и удерживаетъ отъ любви мистера Доррифора.
-- Это потому-что онъ далъ клятву безбрачія, но монастырскіе обѣты, какъ и связи брачныя, могутъ быть уничтожены, и я увѣренъ, что когда вашъ опекунъ бросаетъ на васъ свой взоръ, его помышленія...
Въ эту минуту Доррифоръ вошелъ въ комнату. Миссъ Мильнеръ произнесла свое мнѣніе и немъ съ такимъ жаромъ, что румянецъ выступилъ у нея на лицѣ. Увидя Доррифора въ ту самую минуту, когда она едва успѣла сказать ему похвалу, миссъ Мильнеръ еще болѣе покраснѣла и смутилась; губы ея дрожали.
-- Что съ вами, миссъ? спросилъ Доррифоръ, встревоженный ея волненіемъ.
-- Комплиментъ, который миссъ Мильнеръ сдѣлала вамъ, привелъ ее въ такое смущеніе, отвѣчалъ лордъ.
-- Что жь, развѣ она стыдится своей неоткровенности?
-- О, это несправедливо, мистеръ Доррифоръ, возразила миссъ Вудли: -- если бы вы были здѣсь...
-- Такъ я не сказала бы ни слова, перебила миссъ Мильнеръ: -- мистеръ Диррофоръ самъ могъ бы оправдаться.
-- Какъ? развѣ я имѣю нужду въ чемъ-нибудь оправдываться? Стоитъ ли труда клеветать на такое незначительное существо, какъ я?
-- Не думаю, замѣтилъ лордъ Фредерикъ: -- опекунъ миссъ Мильнеръ уже по одному этому званію человѣкъ значительный.
-- Надѣюсь, милордъ, что вы не думаете вывести изъ этого ничего дурного, возразилъ Доррифоръ съ такой твердостью, что его антагонистъ не нашелся что сказать.
Въ ту минуту, когда Доррифоръ отвернулся, миссъ Мильнеръ тихонько попросила лорда оставить этотъ предметъ разговора. Фредерикъ поклонился въ знакъ согласія.
-- Я долженъ, просить васъ, мистеръ Доррифоръ, сказалъ онъ иронически;-- о разрѣшеніи всѣхъ проступковъ моихъ... Сознаюсь, они очень, очень многочисленны.
-- Пожалуйста, милордъ, не будьте такъ откровенны при дамахъ; пожалуй, желаніе возбудить ихъ состраданіе заставитъ васъ признаться въ такихъ проступкахъ, которыхъ вы и не сдѣлали.
Миссъ Мильнеръ расхохоталась при этомъ отвѣтѣ. Казалось, остроумная выходка опекуна ей очень понравилась, и лордъ Фредерикъ съ насмѣшливой улыбкой продекламировалъ;
.... Произнесенная устами Абеляра
Мысль каждая мила для сердца Элоизы.
Доррифоръ выслушалъ эта два стиха безъ всякаго смущенія и безъ гнѣва, по невниманію ли, или потому-что считалъ ихъ вовсе неприложимыми къ себѣ. Напротивъ, миссъ Мильнеръ, казалось, была очень поражена этимъ намекомъ; она отошла къ окну, чтобъ скрыть смущеніе, которое причинили ей эти стихи.
Въ эту минуту, слуга доложилъ о пріѣздѣ лорда Эльмвуда. Лордъ Эльмвудъ былъ католикъ, кузенъ мистера Доррифора, недавно сдѣлавшійся главою дома Эльмвудовъ.
Какъ всѣ церемонные визиты мистера Доррифора миссъ Мильнеръ и мистриссъ Гортонъ принимали въ общей гостиной, то лордъ Эльмвудъ точно также былъ принятъ въ этой комнатѣ, и его появленіе, натурально, дало другой оборотъ разговору.
Сэръ Эдвардъ былъ ни молодъ, ни хорошъ, ни старъ, ни дуренъ, но за то чрезвычайно богатъ; кромѣ того, множество прекрасныхъ качествъ души и ума дѣлали его достойнымъ того счастія, которое онъ думалъ найдти въ бракѣ съ миссъ Мильнеръ.
Онъ былъ именно такимъ человѣкомъ, котораго мистеръ Доррифиръ скорѣй всякаго другаго избралъ бы въ мужья своей питомицѣ, и опекунъ надѣялся, что миссъ Мильнеръ не отвергнетъ такого мужа. Онъ далъ обѣщаніе сору Эдварду при первомъ удобномъ случаѣ испытать, въ какой степени миссъ Мильнеръ уважала его совѣты.
Не смотря на совершенное различіе мнѣній опекуна и его питомицы, оба они, и особенно мистеръ Доррифоръ, съ точностью придерживались правилъ умѣнья -- жить. Вѣжливость мистера Доррифора даже, казалось, была основана на системѣ, которую онъ начерталъ себѣ, какъ единственное средство удержать свою питомицу въ тѣхъ же границахъ. Каждый разъ, когда онъ говорилъ съ нею, его разговоръ былъ кротче обыкновеннаго: въ немъ даже проявлялась какъ-будто осторожность. Доррифоръ обходился съ миссъ Мильнеръ съ уваженіемъ, которое, казалось, внушало ему ея положеніе. Онъ хотѣлъ этимъ и ее заставить поступать съ нимъ точно также, и искусно достигъ своей цѣли. Сначала, она, хотя и понимала, по инстинкту, какъ ей должно было вести себя съ тѣмъ, который занялъ мѣсто ея отца, но по легкомысленности, по живости характера ежеминутно была готова обходиться съ нимъ не совсѣмъ уважительно. Мистеръ Доррифоръ нечувствительно, съ кротостью напоминалъ ей объ уваженіи, которымъ она была ему обязана и такимъ-образомъ искусно умѣлъ установить ихъ взаимныя отношенія.
Однажды утромъ, когда мистеръ Доррифоръ сидѣлъ въ гостиной вмѣстѣ съ своей питомицей и съ миссъ Вудли, онъ нашелъ случай завести разговоръ о желаніи сэра Эдварда Астона. Сначала, онъ съ жаромъ принялся хвалить своего друга, потомъ прямо сказалъ, что считаетъ свою питомицу способною составить счастіе такого достойнаго человѣка. Миссъ Мильнеръ на это отвѣчала однимъ смѣхомъ. Доррифоръ строгимъ взглядомъ остановилъ ее, и потомъ съ своей обыкновенной вѣжливостью сказалъ:
-- Я желалъ бы, чтобы, не отвергая предложенія сэра Эдварда одной неприличной насмѣшкой, вы показали намъ, что у васъ есть поболѣе вкуса.
-- Какъ? Вы требуете отъ меня вкуса, тогда какъ сэръ Эдвардъ, къ которому вы питаете такое высокое уваженіе, представляетъ намъ такой дурной образчикъ?-- Вѣдь онъ мнѣ предлагаетъ свою руку!
Доррифоръ не подумалъ отвѣчать комплиментомъ, на который миссъ Мильнеръ, казалось, сама напрашивалась, и съ минуту не зналъ, что сказать.
-- Отвѣчайте же на мой вопросъ? восклинула она.
-- Положимъ, миссъ, что вы справедливо унизили себя, всетаки сэръ Эдвардъ насколько не страдаетъ отъ этого, потомучто, когда сердце питаетъ въ себѣ страсть, вкусъ, или скорѣе разулъ, не въ силахъ ничего сдѣлать. Сколько я знаю, сэръ Эдвардъ находится именно въ этомъ положеніи.
-- О, да, вы правы, мистеръ Доррифоръ, и ваши слова совершенно оправдываютъ сэра Эдварда. Если мнѣ пріидется когда-нибудь влюбиться, я попрошу васъ точно такимъ же образомъ извинить меня.
-- Очень радъ, съ живостью возразилъ Доррифоръ: -- но прежде, нежели вашему сердцу пріидетъ случай быть въ томъ положеніи, о которомъ я упомянулъ, постарайтесь руководствоваться вашимъ умомъ.
-- О, непремѣнно; ужь, конечно, я не соглашусь выйдти замужъ за человѣка, котораго никогда не буду въ состояніи любить.
-- Если ваше сердце еще не принадлежитъ ни кому, какимъ же образомъ вы можете говорить это съ такой увѣренностью?
Говоря это, Доррифоръ думалъ о лордѣ Фредерикѣ и внимательно смотрѣлъ на миссъ Мильнеръ, какъ-бы желая угадать всѣ ея тайныя помышленія, и вмѣстѣ съ тѣмъ боясь въ-самомъ-дѣлѣ открыть что нибудь въ ея сердцѣ. Миссъ Мильнеръ покраснѣла. По выраженію лица можно было обвинить ее, но свободный, нимало не измѣнившійся голосъ болѣе чѣмъ самыя слова оправдывалъ ее.
-- Нѣтъ, возразила она: -- я никому не отдавала моего сердца; но во всякомъ случаѣ смѣю увѣрить васъ, что оно никогда не будетъ принадлежать сэру Эдварду.
-- Очень жалѣю, что таковы ваши чувства, сказалъ Доррифоръ: -- но пока вы еще остаетесь полной владѣтельницей вашего сердца, прибавилъ онъ съ видимымъ удовольствіемъ: -- позвольте мнѣ предостеречь васъ, что оно безцѣнный даръ, что опасности, которымъ вы подвергаетесь, отдавая его кому нибудь, гораздо серьёзнѣе, чѣмъ вы думаете. Стоитъ только полюбить, и наши мысли и наши поступки болѣе не принадлежатъ намъ.
Мистеръ Доррйфоръ, казалось, съ чрезвычайнымъ усиліемъ произнесъ эти слова, но все-таки онъ остановился какъ-будто нехотя; казалось, онъ говорилъ бы долго-долго, еслибъ предметъ разговора не казался ему слишкомъ щекотливымъ.
Когда Доррифоръ вышелъ изъ комнаты, миссъ Мильнеръ на минуту задумалась.
-- Не понимаю, воскликнула она:-- какъ это дѣлается, что добрые, непорочные люди такъ хорошо знаютъ слабости другихъ? Слушая благоразумные совѣты мистера Доррифора, подумаешь, что онъ съ-дѣтства жилъ въ разсѣяніи, испыталъ всѣ опасныя обольщенія свѣта и успѣлъ раскаяться въ нихъ; трудно себѣ представить, что онъ провелъ всю свою жизнь или въ монастырѣ, или въ своемъ кабинетѣ. О любви, на-примѣръ, онъ говоритъ съ такимъ тонкимъ чувствомъ, что своими словами придаетъ большую цѣну самой любви. Не думаю, чтобъ милордъ Фредерикъ, описывая прелесть и наслажденія любви, съумѣлъ представить ихъ въ такомъ блестящемъ, привлекательномъ видѣ, какъ мистеръ Доррифоръ представляетъ ее, описывая ея огорченія. Право, если онъ чаще будетъ говорить со мною подобнымъ образомъ, его краснорѣчіе сдѣлаетъ то, что мнѣ будетъ жалко смотрѣть на лорда Фредерика.
-- Увы! воскликнула она: -- стало-бытъ, вы въ-самомъ-дѣлѣ думаете о лордѣ Фредерикѣ?
-- Положимъ, что такъ, отвѣчала миссъ Мильнеръ: -- но къ чему жь это увы?
-- Я боюсь, что вы не будете съ нимъ счастливы.
-- То-есть, вы хотите сказать, что онъ не будетъ со мной счастливъ.
-- Не знаю... Я не могу судить о бракѣ по опыту; но мнѣ кажется, я угадала, что такое бракъ.
-- Я тоже, миссъ Вудли, не могу судить о любви по собственному опыту, но, кажется, угадала, что такое любовь.
-- Но, ради Бога, моя милочка, не влюбляйтесь, вскричала миссъ Вудли съ своимъ обыкновеннымъ простодушіемъ, какъ-будто она просила о томъ, исполненіе чего совершенно зависѣло отъ воли миссъ Мильнеръ: -- по-крайней-мѣрѣ, прибавила она:-- не влюбляйтесь, не признавшись въ томъ вашему опекуну.
Миссъ Мильнеръ улыбнулась безполезной просьбѣ своей подруги, но обѣщала сдѣлать все, чѣмъ могла обязать ее.
VII.
Когда Доррифоръ со всей осторожностью сказалъ сэру Эдварду объ отказѣ миссъ Мильнеръ, достойный джентльменъ не поддался отчаянію и все еще питалъ надежду на будущее. Онъ не переставалъ бывать у мистриссъ Гортонъ, и такъ часто, что его посѣщенія возбудили ревность лорда Фредерика, который, чувствуя, какъ сильно страдало отъ того его сердце, сталъ убѣждаться въ искренности своей любви. Каждый разъ, какъ ему удавалось видъть предметъ своей страсти, онъ молилъ ее о любви съ такимъ жаромъ, что миссъ Вудли, сострадательная ко всѣмъ и во всемъ, не могла не желать ему успѣха. Фредерикъ уже явно говорилъ миссъ Мильнеръ о бракѣ и просилъ у нея позволенія поговорить объ этомъ съ мистеромъ Доррифоромъ; но миссъ Мильнеръ положительно запретила.
Лордъ Фредерикъ приписалъ причину этого отказа не чувствамъ миссъ Мильнеръ, а вліянію ея опекуна, который, какъ онъ зналъ, ободрялъ предложенія сэра Эдварда. Фредерикъ болѣе чѣмъ когда-нибудь почувствовалъ отвращеніе къ мистеру Доррифору, думая, что тотъ своимъ вмѣшательствомъ отнималъ у него свою питомицу, не смотря на то, что она, можетъ-быть, любила его. Миссъ Мильнеръ, однакожъ, рѣшительно объявила и ему и своей подругѣ, что до-сихъ-поръ любовь не проникала въ ея сердце. Не смотря на это признаніе, бдительная миссъ Вудли не разъ подслушивала едва замѣтные вздохи своей подруги. Замѣтивъ въ ней эту внутреннюю борьбу со страстью, миссъ Вудли еще болѣе полюбила ее, и даже готова была подвергнуться неудовольствію Доррифора, лишь бы только доставить своей милой миссъ Мильнеръ какое-нибудь развлеченіе отъ сердечной грусти, которою та, какъ казалось ей, сильно страдала.
Балы, спектакли, безпрерывные визиты вывели, наконецъ, Доррифора изъ терпѣнія, съ которымъ онъ обыкновенно обходился съ своей питомицей. Почти каждую ночь сонъ его тревожила боязнь за ту, которая въ эту минуту не находилась подъ кровлей своего жилища; почти каждое утро его сонъ прерывался шумомъ, который происходилъ при возвращеніи массъ Мильнеръ съ бала.
Выведенный изъ терпѣнія, Доррифоръ встрѣтилъ ее однажды утромъ на лѣстницѣ и строго сказалъ:
-- Надѣюсь, миссъ, что вы проведете нынѣшній вечеръ дома?
Не ожидая этого внезапнаго вопроса, она покраснѣла и отвѣчала, что останется, хотя очень-хорошо помнила, что была приглашена на блестящій балъ, къ которому цѣлую недѣлю заготовляла наряды.
Она надѣялась, что можно будетъ отговориться забывчивостью, если опекунъ узнаетъ о ея приготовленіяхъ. Въ-самомъ-дѣлѣ, мистеръ Доррифоръ узналъ истину гораздо скорѣе, чѣмъ она предполагала. Въ ту самую минуту, когда убирали со стола, слуга доложилъ миссъ Мильнеръ, что пришла модистка и спрашиваетъ ея приказаній на-счетъ бальнаго платья на нынѣшній вечеръ. Мистеръ Доррифоръ, казалось, былъ пораженъ этимъ.
-- Помнится, миссъ, сказалъ онъ:-- вы дали мнѣ слово остаться нынѣшній вечеръ дома,
-- Я забыла, что дала слово быть сегодня на балѣ.
-- А! вы забыли!
-- Да, забыла, и думаю, что должна сдержать мое первое обѣщаніе; не такъ ли?
-- Стало-быть, вы считаете ни во что обѣщаніе, которое дали мнѣ?
-- Напротивъ, если оно что-нибудь значитъ для васъ.
-- Для меня оно имѣетъ значеніе.
-- О, я думаю, что вы хотите придать ему больше важности, чѣмъ оно имѣетъ въ-самомъ-дѣлѣ, и конечно отъ-того, что вы обидѣлись.
-- Можетъ-быть, я и обидѣлся... отвѣчалъ Доррифорь, и, казалось, онъ былъ дѣйствительно обиженъ.
Мистриссъ Гортонъ встала, обнесла вино и плоды и снова усѣлась на свое мѣсто. Въ это время никто не произнесъ ни слова. Оффиціальная заботливость этой почтенной женщины, нисколько не уменьшила всеобщаго смущенія.
Наконецъ, миссъ Мильнеръ съ живостью встала изъ-за стола и хотѣла выйдти изъ комнаты, но Доррифоръ возвысилъ голосъ и съ строгостью сказалъ:
-- Миссъ Мильнеръ, вы не поѣдете сегодня на балъ.
-- Мистеръ Доррифоръ! вскричала она, какъ-будто сомнѣваясь въ томъ, что слышала. Она была такъ поражена словами своего опекуна, что рука ея осталась неподвижно на ручкѣ двери, которую она вполовину отворила. Она не знала, что ей дѣлать, уйдти ли, съ шумомъ захлопнувъ за собою дверь, или остаться, тихонько притворивъ ее. Прежде, нежели она успѣла рѣшиться, Доррифоръ вскочилъ съ своего мѣста, глаза его горѣли гнѣвомъ, котораго до-сихъ-поръ въ немъ не замѣчали.
-- Я приказываю вамъ остаться нынѣшній вечеръ дома, сказалъ онъ съ жаромъ и вышелъ въ другую дверь.
Миссъ Мильнеръ опустила ручку дверей и остановилась неподвижно. Мистриссъ Гортонъ, убѣждая ее не слишкомъ печалиться выходкой опекуна, расплакалась, какъ-будто сердцу ея было отъ этого очень-больно.
Миссъ Вудли непремѣнно постаралась бы утѣшить свою подругу, еслибъ могла удержаться отъ заразительныхъ слезъ, и тоже зарыдала такъ, что не могла произнести ни одного слова. Очевидно, для грусти миссъ Вудли не было никакой дѣйствительной причины, но добрая миссъ была такъ симпатически создана, что слезы другихъ растрогивали и ее.
Мистриссъ Гортонъ въ глубинѣ души наслаждалась этой сценой, но сама себя увѣряла, что сострадаетъ о бѣдной массъ Мильнеръ. Таково ужь было ея сердце.
Мистриссъ Гортонъ, однакожь, не упустила случая замѣтить, что она все это предвидѣла и благодарила Бога, что не случилось ничего хуже.
-- Что жь могло быть еще хуже? спросила миссъ Мильнеръ: -- развѣ я не лишена удовольствія быть на балъ?
-- А! стало-бытъ, вы не хотите ѣхать на балъ, сказала мистриссъ Гортонъ:-- прекрасно, хвалю ваше благоразуміе и смѣю сказать, что вы дѣлаете даже больше, чѣмъ опекунъ вашъ ожидаетъ отъ васъ.
-- Не-уже-ли вы думаете, что я могу ѣхать противъ его воли? съ живостью воскликнула миссъ Мильнеръ.
-- Что жъ? Поѣхавъ сегодня на балъ, вы не въ первый разъ поступили бы противъ его желанія, возразила мистриссъ Гортонъ гакинъ кроткимъ голосомъ, что, казалось, хотѣла имъ смягчить грубость своихъ словъ.
-- Если вы такъ думаете, воскликнула миссъ Мильнеръ:-- то а не вижу причины, почему бы мнѣ и сегодня не сдѣлать того же.
И она стремительно вышла изъ комнаты, какъ-будто твердо Рѣшившись не повиноваться приказанію опекуна.
Бѣдная миссъ Вудли испугалась.
-- Милая тётушка, вскричала она:-- ради Бога, подите къ миссъ Мильнеръ, уговорите се остаться дома: вѣдь она хочетъ ѣхать на балъ... и противъ воли своего опекуна.
-- О, ужь вѣрно я не буду уговаривать ее... Пусть-себѣ ѣдетъ. Можетъ-быть, это къ лучшему. По-крайней-мѣрѣ, этотъ случай наведетъ мистера Доррифора на мысль прибѣгнуть къ болѣе сильнымъ средствамъ отвратить ее отъ зла.
-- Ахъ, тётушка, говорила миссъ Вудли: -- надо непремѣнно удержать ее отъ неповиновенія. Вы сами же навели ее на это покушеніе, вамъ и слѣдуетъ уговорить ее. Впрочемъ, если вы не хотите, я пойду сама.
Миссъ Вудли встала и хотѣла исполнить это доброе дѣло, но мистриссъ Гортонъ, подражая Доррифору, вскричала:
-- Племянница, приказываю вамъ не трогаться съ мѣста во весь вечеръ.
Миссъ Вудли съ смиреніемъ снова сѣла на стулъ, и хотя ея сердце и ея мысли улетѣли въ комнату подруги, она ни чѣмъ не выразила своей досады, ни словомъ, ни жестомъ, ни какой-нибудь гримасой.
Въ извѣстное время, слуга доложилъ мистеру Доррифору и миссъ Мильнеръ, что чай готовъ. Когда Доррифоръ вошелъ въ гостиную, на лицѣ его еще были видны слѣды досады и разсѣянности. Онъ напрасно брался за книгу и старался сдѣлать видъ, будто читаетъ: легко можно было замѣтить, что онъ едва зналъ, что держалъ въ рукахъ своихъ.
Мистриссъ Гортонъ разливала чай, но умъ ея тоже былъ далеко. Ей очень хотѣлось узнать, что выйдетъ изъ этой ссоры; но она боялась говорить о предметѣ, занимавшемъ всѣ ея мысли, даже боялась показать, что думаетъ о немъ, и кусала себѣ губы, стараясь самымъ выраженіемъ глазъ не выдать своей тайны. Боясь, чтобы какой-нибудь шумъ не помѣшалъ ей услыхать то, что могло случиться, она ходила до комнатѣ тише обыкновеннаго, и потихоньку переставляла чашки и все, до чего дотрогивалась руками.
Миссъ Вудли считала себя обязанною хранить совершенное молчаніе.
Такимъ-образомъ спокойствіе въ гостиной мистриссъ Гортонъ было такъ велико, что стукъ чайной ложки производилъ эффектъ не хуже огромнаго колокола.
Мистриссъ Гортонъ, размышлявшая о себѣ-самой всегда съ особеннымъ удовольствіемъ, находила, что она играла не послѣднюю роль въ ссорѣ опекуна съ своей питомицей и въ эту минуту чувствовала себя замѣчательно кроткой и человѣколюбивой. Миссъ Вудли заключала въ себѣ эти добрыя качества, нисколько не подозрѣвая ихъ: они инстинктивно обнаруживались въ ней, и случай не могъ къ нимъ ничего прибавить.
Едва чай былъ сдѣланъ, явился слуга и сказалъ, что миссъ Мольнеръ не угодно чаю. При этомъ извѣстіи, книга едва не упала изъ рукъ мистера Доррифора. Онъ думалъ, что его питомица одѣвается на балъ и составлялъ планъ предупредить или наказать ее за неповиновеніе. Онъ взялъ чашку, кашлялъ, хотѣлъ заговорить, но не могъ; отъ времени до времени онъ читалъ, или по-крайней-мѣрѣ смотрѣлъ въ книгу.
Такимъ-образомъ прошло около двухъ часовъ; вдругъ въ гостиную вошла миссъ Мильнеръ, не въ бальномъ нарядѣ, а въ томъ самомъ платьѣ, въ какомъ была за обѣдомъ. Доррифоръ продолжалъ читать книгу, казалось, боясь увидѣть то, за что не простилъ бы ей.
Миссъ Мильнеръ взяла стулъ и сѣла возлѣ своей подруги, которая была въ восхищеніи. Мистриссъ Гортонъ, напротивъ, пришла въ отчаяніе отъ неожиданной покорности питомицы мастера Доррифора. Послѣ минутнаго молчанія, она съ смущеніемъ спросила ее, не хочетъ ли она чаю?
-- Нѣтъ, мистриссъ Гортонъ, благодарю васъ, отвѣчала миссъ Милыіеръ дрожащимъ голосомъ, такъ-что Доррифоръ взглянулъ на нее, и увидѣвъ на ней ея повседневное платье, отвернулся, не съ торжествующимъ видомъ, а въ смущеніи.
Евіу казалось, что еслибъ онъ увидѣлъ миссъ Мильнеръ въ бальномъ платьѣ, попирающую его приказанія, онъ испыталъ бы вполовину менѣе страданія, чѣмъ теперь. Онъ проклиналъ себя.
Ему показалось, что онъ обошелся съ ней съ излишнею строгостью; онъ удивлялся жертвѣ, которую принесла она, и упрекалъ себя, что принудилъ ее сдѣлать это; онъ мучился желаніемъ испросить ея прощеніе, но не зналъ, что сказать ей.
Довольно веселый отвѣть, который миссъ Мильнеръ сдѣлала на одинъ вопросъ своей подруги, еще болѣе смутилъ его. Онъ ужь лучше хотѣлъ, чтобъ она была сердита, капризна: по-крайней-мѣрѣ, это могло бы послужить ему предлогомъ къ тому же.
Тревожимый различныіми ощущеніями, которыя толпою тѣснились въ его сердцѣ, Доррифоръ продолжалъ читать, или скорѣе старался придать себѣ видъ, что не замѣчаетъ ничего, происходящаго вокругъ него. Вдругъ вошелъ слуга и спросилъ у миссъ Мильнеръ, къ какому часу она прикажетъ приготовить карету. Она отвѣчала, что нынѣшній вечеръ никуда не поѣдетъ.
Доррифоръ положилъ книгу на столъ, и когда слуга вышелъ, сказалъ послѣ минутнаго молчанія:
-- Миссъ Мильнеръ, право, я боюсь, что не слишкомъ-любезно выразилъ мое участіе въ васъ и въ вашихъ поступкахъ; но другъ очень-часто обязанъ быть непріятенъ, иногда даже невѣжливъ. Простите мнѣ, что я исполнилъ только мою обязанность, и будьте увѣрены, что если я по этой обязанности лишилъ насъ удовольствія, то я болѣе всѣхъ огорченъ этимъ.
Доррифоръ произнесъ эти слова съ такой искренностью, что еслибъ миссъ Мильнеръ была даже взбѣшена его давишней выходкой, то она простила бы ему. Она хотѣла отвѣчать, но не могла. Слезы прервали ея слова.
Доррифоръ всталъ, подошелъ къ ней и съ кротостью сказалъ:
-- Докажите мнѣ, миссъ, еще разъ ваше повиновеніе. Поѣзжайте на сегодняшній балъ и будьте увѣрены, что впередъ и буду остороженъ и осмотрителенъ въ моихъ приказаніяхъ. Теперь я уже знаю, съ какой точностью они исполняются.
Тщеславная, вѣтренная, кокетливая миссъ Мильнеръ была побѣждена добротою своего опекуна, и изъ глазъ ея катилась слезы. Мистеръ Доррифоръ съ удивленіемъ и вмѣстѣ съ радостью глядѣлъ на нее. Онъ былъ въ восторгѣ отъ-того, что нашелъ въ своей питомицѣ мягкость характера, и образчикъ ея повиновенія уже подавалъ. ему надежду на успѣхъ его опеки и на вѣчное счастіе его питомицы.
VIII.
Сколько ни было прекрасныхъ качествъ въ характерѣ мистера Доррифора, все-таки въ блестящей картинѣ, которую мы начертили, описывая свойства его души, были и темныя пятна. Напримѣръ, онъ былъ чрезмѣрно упоренъ, качество, которое и онъ самъ и всѣ его друзья называли твердостью характера, но не будь оно смѣшано въ немъ съ другими свойствами души, это было бы грубое упрямство.
У Доррифора была сестра, которую онъ прежде нѣжно любилъ, но потомъ, когда молодая дѣвушка противъ его желанія вышла замужъ за одного молодаго офицера, мистера Рушбрука, Доррифоръ не хотѣлъ болѣе ее видѣть. Скоро она умерла, оставивъ сиротой трехлѣтняго сына, который не имѣлъ другаго средства къ существованію, кромѣ великодушія своего дяди. Доррифоръ дѣйствительно взялся воспитать его, но по враждѣ къ матери не хотѣлъ видѣть и сына.
Миссъ Мильнеръ, сердце которой сострадало несчастію, какъ-то узнала грустную исторію мистриссъ Рушбрукъ и тотчасъ захотѣла увидать невинную жертву гнѣва мистера Доррифора. Она уговорила миссъ Вудли ѣхать съ собою на ферму, въ которой воспитывался маленькій Гарри Рушбрукъ. Ферма эта была очень недалеко отъ Лондона.
Необыкновенная красота малютки и его ласковость тотчасъ пріобрѣли ему любовь миссъ Мильнеръ. Она смотрѣла на него съ удивленіемъ и состраданіемъ. Малютка, съ своей стороны, такъ полюбилъ добрую миссъ Мильнеръ, что когда она начала при отъздѣ домой прощаться съ нимъ, онъ расплакался и просилъ взять его съ собою. Не умѣя противиться искушенію, миссъ Мильнеръ тотчасъ уступила просьбамъ маленькаго Гарри, и опровергнувъ слабые доводы миссъ Вудли, рѣшилась взять его съ собою и представить дядѣ. Сдѣлавъ подарокъ кормилицѣ, она безъ труда уговорила ее разлучиться съ малюткой дни на два. Радость Гарри, когда посадили его въ карету, была такъ велика, что миссъ Мильнеръ съ удовольствіемъ любовалась милымъ ребенкомъ и считала себя вполнѣ вознагражденной за всѣ упреки, которые могъ ей сдѣлать мистеръ Доррифоръ за этотъ своевольный поступокъ.
-- Впрочемъ, сказала она миссъ Вудли, которая никакъ не могла успокоиться:-- вѣдь вы желали бы, чтобъ мистеръ Доррифоръ заботился о своемъ бѣдномъ племянникѣ не только потому, что это его долгъ. Пусть къ этому сознанію долга присоединится въ немъ и чувство любви къ малюткѣ. Когда онъ подростеть, тогда ему будетъ гораздо труднѣе, чѣмъ теперь, внушить это чувство любви, которое непремѣнно должно родиться изъ самаго состраданія.
Миссъ Вудли совершенно согласилась съ мнѣніемъ своей подруги.
Дорогой, обѣ дѣвушки вспомнили, что мистеръ Доррифоръ. Въ сердцахъ обыкновенно былъ очень суровъ въ обращеніи. Это крайне смутило ихъ обѣихъ, особенно миссъ Вудли, и онѣ совершенно смолкли, когда въѣхали въ улицу, въ которой жили: миссъ Вудли не хотѣла говорить, потому-что уже сообщила подругѣ свои опасенія, а миссъ Мильнеръ не желала сознаться, что подобно ей сильно безпокоится.
Однакожь, въ ту минуту, когда карета остановилась у воротъ дома, миссъ Мильнеръ рѣшилась сказать:
-- Мы не будемъ говорить мистеру Доррифору, что этотъ малютка его племянникъ, по-крайней-мѣрѣ до-тѣхъ-поръ, пока онъ не полюбитъ его. Тогда, я полагаю, можно будетъ безопасно признаться ему во всемъ.
Дѣвушки рѣшились прибѣгнуть къ этому средству, и дѣйствительно, когда мистеръ Доррифоръ явился къ обѣду, онѣ представили ему маленькаго Гарри, какъ сына одной ихъ знакомой дамы. Это удалось какъ-нельзя-лучше: дядя пожалъ дружески руку племянника, и скоро, очарованный ласковостью малютки и его остроумными отвѣтами, посадилъ его къ себѣ на колѣни. Миссъ Мильнеръ едва могла скрыть свою радость. Но, къ-несчастію, мистеръ Доррифоръ спросилъ малютку:
-- Ну, теперь, скажи же мнѣ, какъ тебя зовутъ?
-- Гарри Рушбрукъ! отвѣчалъ звонкимъ голосомъ мальчикъ.
При этомъ отвѣтѣ, Доррифоръ такъ быстро отвернулъ свою руку, которою поддерживалъ племянника на своихъ колѣняхъ, что малютка едва на упалъ, и чтобъ удержаться, схватился за шею дяди. Миссъ Мильнеръ и миссъ Вудли отвернулись, чтобъ скрыть свои слезы.
-- Я чуть-было не упалъ! вскричалъ Гарри, не видя болѣе опасности.
Мистеръ Доррифоръ освободился изъ рукѣ малютки и ссадилъ его на полъ; потомъ взялъ шляпу и ушелъ изъ дома.
Миссъ Мильнеръ расплакалась съ досады, но все-таки съ нѣжностью ухаживала за малюткой. За обѣдомъ, она посадила его къ себѣ на колѣни и безпрестанно твердила ему, что она всегда будетъ его другомъ.
Когда въ душѣ ея прошли первые порывы досады противъ опекуна, она воротилась на ферму, чтобъ отвезти своего любимца до прихода мистера Доррифора. Миссъ Вудли очень желала, чтобъ Доррифоръ узналъ объ этомъ второмъ доказательствѣ безмолвнаго повиновенія миссъ Мильнеръ. Она узнала, куда ушелъ мистеръ Доррифоръ и написала ему нѣсколько словъ, которыми увѣдомляла его о происшедшемъ и сколько было возможно оправдывала этотъ случай.
Когда, вечеромъ, мистеръ Доррифоръ воротился домой, повидимому, онъ не былъ нимало сердитъ, ни слова не говорилъ о случившемся, но на лицѣ его, однакожь, можно было видѣть, что онъ не забылъ ничего, и въ чертахъ его не было ни малѣйшаго состраданія къ бѣдному Гарри.
IX.
Для характеровъ горделивыхъ, тщеславныхъ, всего убійственнѣе видѣть себя предметомъ сравненія, тѣмъ болѣе еще, если оно не совсѣмъ для нихъ благопріятно. Мужчины едва переносятъ это сравненіе, а для женщинъ оно служитъ невыносимой пыткой. Миссъ Мильнеръ именно находилась въ этомъ положеніи по слѣдующему случаю.
Мистеръ Доррифоръ познакомилъ ее съ миссъ Фентонъ, молодой дѣвушкой удивительной красоты, изящной и любезной въ обхожденіи, кроткой по характеру и чрезвычайно благоразумной и осторожной въ поведеніи. Опекунъ часто приводилъ своей питомицѣ въ примѣръ прекрасную миссъ Фентонъ. Хотя онъ и не говорилъ ей этого прямо, но старался нечувствительно навести ее на эту мысль жаркими похвалами тѣмъ качествамъ, которыми обладала миссъ Фентонъ, и которыхъ очевидно не было въ миссъ Мильнеръ. Эти похвалы возбудили въ миссъ Мильнеръ не желаніе къ соревнованію, но чувство зависти.
Невозможно было не удивляться миссъ Фентонъ, невозможно было найдти какой-нибудь недостатокъ ни въ ея наружности, ни въ ея чувствахъ, и, однакожь, едва-ли можно было любить ее.
Торжественность души, придававшая чертамъ лица ея всегдашнее спокойствіе, очаровывала съ перваго взгляда; по скоро зрѣніе утомлялось недостаткомъ разнообразія, игры въ ея физіономіи. Эта апатичность въ лицѣ миссъ Фентонъ доходила до того, что даже выраженіи гнѣва, конвульсивныя движенія радости или глубокаго отчаянія придали бы этому лицу интересъ; но душа миссъ Фентонъ, казалось, была выше всѣхъ этихъ чувствованій; скорѣй можно было чтить ее, какъ образецъ добродѣтели, чѣмъ любить, какъ женщину. И, однакожъ, Доррифоръ, сердце котораго, казалось, не было рождено для любви, почиталъ ее совершеннѣйшимъ, изящнѣйшимъ образцомъ своего пола. Лордъ Фредерикъ, увидавъ миссъ Фентонъ, въ первый разъ былъ пораженъ ея красотою, и миссъ Мильнеръ боялась въ ней своей соперницы; но на третій же разъ онъ назвалъ ее несноснѣйшимъ изъ всѣхъ существъ, и божился, что находитъ болѣе прелести въ простодушной физіономіи миссъ Вудли.
Миссъ Мильнеръ душою любила подругъ своихъ, даже тѣхъ, которыхъ считала лучше себя; но на этотъ разъ, по чувству ли противорѣчія, потому ли, что она находила себя сильно оскорбленною похвалами, которыя говорилъ мистеръ Дорриферъ ея соперницѣ, или, наконецъ, потому-что въ миссъ Фентонъ была какая-то скрытность, самозаключительность, не довольно симпатизировавшая съ простодушной и воспріимчивой натурой миссъ Мильнеръ, эта послѣдняя всегда старалась обратить въ смѣшную сторону красоту и добродѣтели соперницы, особенно въ присутствіи мистера Доррифора. Почтенный опекунъ всегда показывалъ при этомъ свое неудовольствіе по многимъ причинамъ, и между-прочимъ потому, что миссъ Фентонъ была дѣвушка, которую онъ уважалъ не только за ея нравственныя качества, но и за то, что она дѣлалась его родственницей, выходя замужъ за его кузена, лорда Эльмвуда, котораго онъ искренно любилъ.
Лордъ Эльмвудъ самъ замѣтилъ поразительную красоту миссъ Фентонъ, а мистеръ Сандфоръ, его наставникъ, указалъ ему на нравственныя достоинства красавицы и на матеріальныя выгоды брака съ нею.
Сандфоръ имѣлъ деспотическую власть надъ страстями своего воспитанника; но онъ такъ искусно пользовался своимъ правомъ, что никто, ни даже самъ лордъ Эльмвудъ, не могъ этого замѣтить.