Lib.ru/Классика: Хейзе Пауль. Треппи

ТРЕППИ

Разказъ Поля Гейзе

На высотѣ Апеннинскаго хребта, тамъ, гдѣ онъ тянется между Тосканою и сѣверною частію Папской Области, уединенно стоитъ пастушья деревушка, по имени Треппи. Тропинки, ведущія къ ней, недоступны для экипажа. Дорога, по которой веттурины и дилижансы перебираются черезъ горы, широкимъ изгибомъ отклоняется къ югу и находится отъ ней въ нѣсколькихъ миляхъ. Черезъ Треппи проходятъ лишь крестьяне, ведущіе дѣла съ тамошними пастухами, да изрѣдка живописцы или прихотливые туристы, а по ночамъ еще контрабандисты съ нагруженными мулами, умѣющіе пробраться еще болѣе трудными путями на короткій ночлегъ въ уединенной деревнѣ.

Это было около половины октября, и въ это время ночи на этой высотѣ бываютъ очень ясны. Но на этотъ разъ, послѣ жаркаго дня, изъ ущелій поднялся тонкій туманъ, медленно заволакивая зубчатыя вершины горнаго хребта. Было уже около десятаго часа вечера. Въ низкихъ, разбросанныхъ каменныхъ хижинахъ, днемъ занятыхъ лишь старухами да малыми дѣтьми, ужь догорали огоньки. Вокругъ очаговъ, надъ которыми висѣли большіе котлы, лежали пастухи съ своими семьями и спали. Собаки располагались тутъ же въ теплой золѣ. Лишь кое-гдѣ еще сидѣла передъ огнемъ безсонная бабушка, и шевеля губами крутила веретено или убаюкивала раскричавшагося ребенка. Осеннимъ холодомъ вѣяло въ широкія трещины стѣнъ; дымъ догорающаго очага, не имѣя силъ пробиться сквозь туманъ, лѣниво разстилался подъ потолкомъ. И долго сидѣла старушка, качая головою и творя молитвы, пока и ея не одолѣвала легкая дремота.

Въ одномъ только домѣ еще происходило движеніе. Онъ былъ такъ же низокъ, какъ и другіе; но камни въ немъ были лучше обтесаны и плотнѣе сложены, дверь была шире и выше, и къ квадрату, образующему собственно жилое помѣщеніе, примыкали разныя кладовыя, хлѣва и другія пристройки. Передъ дверью стояло нѣсколько навъюченныхъ лошадей, у которыхъ только-что отняли опорожненныя ясли. Къ нимъ вышли изъ дому вооруженные люди, и поспѣшно и молча принялись взнуздывать ихъ. Дряхлая собака, лежавшая у порога, лишь слегка помахала хвостомъ, когда, вскочивъ на коней, они исчезли въ туманѣ. Потомъ она лѣниво поднялась и побрела въ хижину, гдѣ еще ярко пылалъ огонь. У очага стояла хозяйка, лицомъ къ огню, неподвижно опустивъ руки вдоль стройнаго стана. Собака слегка коснулась мордою до ея руки, и она вздрогнула, какъ пробужденная отъ сна.

"Фуоко, сказала она, ты боленъ: поди спать бѣдное животное." Собака благодарно замахала хвостомъ, и, слегка взизгивая и кашляя, улеглась на старой кожѣ около очага.

Между тѣмъ вошло въ комнату нѣсколько работниковъ; они усѣлись около большаго стола, только что отставленнаго контрабандистами. Старая служанка взяла съ него блюдо, и снова наполнила его полентою изъ большаго котла, послѣ чего достала и свою ложку, и присоединилась къ нимъ. Во время ихъ ужина не было слышно ни слова. Огонь трещалъ, собака хрипло стонала во снѣ, молодая хозяйка задумчиво сидѣла на каменной плитѣ у очага; не касалась поленты, которую подала ей на особомъ блюдцѣ служанка, и ничего не видя, глядѣла передъ собой. Туманъ густо стоялъ передъ дверью, словно бѣлая стѣна. Но въ то же время полумѣсяцъ поднимался надъ зубчатымъ краемъ скалы.

Вдругъ изъ-подъ горы послышались людскіе шаги и конскій топотъ. "Піетро!" тихимъ, но твердымъ голосомъ сказала молодая хозяйка. Высокій парень вскочилъ изъ-за стола и мигомъ исчезъ въ туманѣ..

Шаги и голоса слышались все ближе и ближе, и наконецъ лошадь остановилась у двери. Еще минута, и въ комнату съ легкимъ поклономъ вошло трое мущинъ. Піетро подошелъ къ молодой дѣвушкѣ, разсѣянно глядѣвшей въ огонь. "Ихъ двое изъ Порретты", сказалъ онъ ей; "безъ товара, они проводятъ черезъ горы синьйора, у котораго паспортъ не въ исправности."

-- Нина! крикнула дѣвушка. Старая служанка вскочила и подошла къ очагу.

-- Да не въ томъ только дѣло, чтобъ ихъ накормить. Синьйоръ проситъ, чтобы дали ему постель. Онъ хочетъ остаться здѣсь до утра.

-- Постели ему соломы въ чуланѣ!

Піетро кивнулъ головою и вернулся къ столу.

Пріѣзжіе сѣли за столъ, и работники не удостоили ихъ особеннаго вниманія. Двое изъ нихъ были контрабандисты, хорошо вооруженные, въ ловко-накинутыхъ курткахъ, въ шляпахъ, надвинутыхъ на самыя брови. Они кивнули ужинающимъ, какъ старые знакомые, и пропустивъ своего спутника на почетное мѣсто, перекрестились и стали ѣсть.

Синьйоръ, прибывшій съ ними, не ѣлъ. Онъ снялъ шляпу съ высокаго лба, провелъ рукою по волосамъ и окинулъ взоромъ комнату и присутствующихъ. На стѣнахъ онъ прочелъ, начерченныя углемъ, благочестивыя изреченія; въ углу увидѣлъ образъ Мадонны съ Младенцемъ, около себя куръ, спящихъ на своихъ шестахъ, потомъ, вдоль потолка, колосья кукурузы, развѣшанные на снуркахъ, по стѣнамъ полки и на нихъ кружки и фляжки, а на полу наваленныя кучами корзины и кожи. Дѣвушка у очага наконецъ остановила на себѣ безпокойный взглядъ его. Темный профиль не строго и ясно рисовался на мерцающемъ пурпурѣ пламени, на ея шею спускался тяжелый свитокъ черныхъ косъ, ея сложенныя руки лежали на одномъ колѣнѣ, между тѣмъ какъ другая нога покоилась на каменномъ полу. Онъ не могъ однако угадать лѣтъ ея. Но изъ всего было видно, что она въ домѣ хозяйка.

-- Можно у васъ достать вина, падрона? спросилъ онъ наконецъ.

Только произнесъ онъ эти слова, какъ молодая дѣвушка вспрянула, словно около нея ударилъ громъ, и выпрямившись во весь ростъ, оперлась обѣими руками на каменныя плиты очага. Въ то же мгновеніе проснулась собака. Грозное ворчанье вырвалось изъ ея груди. Четыре пламенные глаза были устремлены на гостя.

-- Нельзя ли у васъ достать вина, падрона? повторилъ онъ. Но онъ еще не договорилъ послѣдняго слова, какъ собака съ непонятною яростію и громкимъ визгомъ бросилась на него, сорвала у него съ плечъ плащъ и опять бы бросилась на него, еслибъ ее не остановилъ строгій голосъ ея госпожи.

-- Назадъ, Фуоко, назадъ! смирно!

Собака стояла среди комнаты, сердито махая хвостомъ и не упуская изъ виду чужаго.

-- Запри ее въ хлѣвъ, Піетро! сказала вполголоса молодая дѣвушка.

Она все еще стояла неподвижно у очага, и повторила приказаніе, видя, что Піетро медлитъ. Уже много лѣтъ старый песъ проводилъ ночи не иначе, какъ у очага... Работники пошептали между собою, собака нехотя повиновалась, и долго еще слышался издали ея печальный вой, пока она не умолкла отъ усталости.

Между тѣмъ служанка, по знаку, поданному хозяйкою, принесла вина. Гость выпилъ, передалъ фляжку своимъ спутникамъ и задумался надъ странною суматохою, которую онъ такъ неожиданно произвелъ. Работники другъ за другомъ клали ложку на столъ и выходили съ словами: "покойной ночи, падрона". Наконецъ путники остались одни съ хозяйкою и старою служанкою.

-- Солнце всходитъ въ четыре часа, вполголоса сказалъ незнакомцу одинъ изъ контрабандистовъ.-- Если эчнеленца выѣдетъ около этого времени, то вовремя будетъ въ Пистонѣ. Да и лошади-то не мѣшало бы отдохнуть часиковъ шесть.

-- Хорошо, другъ мой. Теперь ступай же спать.

-- Мы васъ разбудимъ, эччеленца.

-- Да, на всякой случай, отвѣчалъ незнакомецъ,-- хотя Мадоннѣ извѣстно, что я рѣдко сплю цѣлыхъ шесть часовъ сряду. Прощай, Карлоне, прощай, другъ Джіузеппе!

Контрабандиты почтительно коснулись рукою до шляпъ, и встали. Одинъ изъ нихъ подошелъ къ очагу и сказалъ: "Я принесъ вамъ поклонъ, падрона, отъ Костанцо изъ Болоньи, и онъ велѣлъ спросить, не у васъ ли онъ въ прошлую субботу забылъ свой ножъ?"

-- Нѣтъ, отвѣчала она рѣзко и нетерпѣливо.

-- Да вы бы и отослали его, если бъ онъ остался у васъ. А еще....

-- Нина, прервала она его,-- укажи имъ дорогу въ чуланъ, если они ея не помнятъ.

Служанка встала.

-- А еще хотѣлъ я вамъ сказать, падрона, продолжалъ совершенно спокойно и слегка подмигивая контрабандитъ,-- что этотъ синьйоръ не пожалѣлъ бы денегъ, еслибъ вы ему послали постель помягче, чѣмъ нашему брату. Я только это и хотѣлъ сказать вамъ, падрона, и за тѣмъ желаю, чтобы Мадонна послала вамъ спокойную ночь, синьйора Фениче!

Затѣмъ онъ обернулся къ своему товарищу, и, какъ онъ, перекрестился передъ образомъ въ углу, оба оставили комнату вслѣдъ за служанкою.

-- Прощай, Нина! сказала молодая дѣвушка.

Старуха еще разъ обернулась у порога и вопросительно взглянула на свою госпожу, потомъ бережно заперла за собою дверь.

Какъ только Фениче осталась одна съ незнакомцемъ, она схватила лампу, стоявшую около очага, и поспѣшно зажгла ее. Огонь на очагѣ уже догаралъ, и пламя лампы своими тремя красными языками озаряло лишь часть обширной комнаты. Теплота, казалось, навела сонъ на незнакомца; онъ сидѣлъ у стола, положивъ голову на скрещенныя руки, весь закутанный въ плащъ, словно онъ тутъ же хотѣлъ провести всю ночь. Вдругъ онъ услышалъ, что его зовутъ по имени, и поднялъ голову. Передъ нимъ, на столѣ, горѣла лампа, и насупротивъ его стояла молодая падрона. Ея энергическій взглядъ искалъ его взгляда.

-- Филиппо, сказала она,-- вы меня не узнаете?

Онъ нѣсколько мгновеній вглядывался въ ея прекрасное лицо, пылавшее отъ отблесковъ лампы, и еще болѣе, какъ казалось, отъ боязливаго ожиданія отвѣта. Лицо это было не изъ тѣхъ, которыя легко забываются. Мягкія длинныя рѣсницы, медленно олуснаясь и подымаясь, смягчали строгость лба и тонкаго носа. Ротъ цвѣлъ пурпуромъ юности; но когда онъ молчалъ, въ немъ замѣчалось что-то гордое и дикое, чему не противорѣчилъ взоръ ея черныхъ очей. Только теперь, какъ она стала у стола, выказалась и строгая красота всего ея стана, и въ особенности плечъ и шеи. И все таки Филиппо сказалъ, подумавши:

-- Право, я васъ не знаю, падрона!

-- Это невозможно, сказала она съ тономъ глубочайшаго убѣжденія.-- Вѣдь вы меня знаете ужь семь лѣтъ. Въ это время лицо можетъ врѣзаться въ память.

Эти странныя слова, казалось, навели его на какія-то свои мысли.

-- Да, сказалъ онъ,-- кто можетъ цѣлыхъ семь лѣтъ думать о хорошенькой головкѣ, тотъ наконецъ будетъ знать ее наизусть.

-- Да, сказала она задумчиво,-- такъ вы говорили и тогда, что вы не будете думать ни о чемъ другомъ!

-- Семь лѣтъ тому назадъ? Ну такъ я семь лѣтъ тому назадъ еще любилъ шутить. И ты мнѣ повѣрила?

-- Отчего же не вѣрить? Да развѣ я теперь не вижу, что вы говорили правду?

-- Дитя, сказалъ онъ добродушно,-- мнѣ васъ жаль. Семь лѣтъ тому назадъ, я еще воображалъ, что всѣ женщины знаютъ, что нѣжныя слова мужчины -- игорныя марки, которыя только при серіозной игрѣ представляютъ чистое золото. Чего я тогда не воображалъ о васъ, женщинахъ? Теперь, сказать по совѣсти, я лишь рѣдко думаю о васъ. Есть и безъ того, о чемъ задуматься.

Она молчала, словно не понимала, что онъ говоритъ, и выжидала, чтобъ онъ сказалъ что-нибудь, въ самомъ дѣлѣ относящееся къ ней.

-- Теперь въ самомъ дѣлѣ мнѣ сдается, что я уже былъ когда-то этой части горнаго хребта. Я, можетъ-быть, узналъ бы деревню и этотъ домъ, еслибы не туманъ. Да, да! это именно было семь лѣтъ тому назадъ, когда докторъ предписалъ мнѣ дышать горнымъ воздухомъ, и я, какъ дуракъ, таскался вдоль и поперекъ по этимъ скаламъ.

-- Я это знала, сказала она, и трогательная радость блеснула на ея лицѣ,-- я это знала, вы не могли забыть меня. Вѣдь не забылъ же васъ Фуоко; онъ васъ все также ненавидитъ, какъ тогда, а я, все также... васъ люблю.

Она сказала это такъ весело и рѣшительно, что онъ еще внимательнѣе взглянулъ на нее.

-- Мнѣ теперь помнится, сказалъ онъ, что я на вершинахъ Апенниновъ встрѣтилъ дѣвушку, которая привела меня въ домъ своихъ родителей. Безъ нея я ночевалъ бы на скалахъ. Я также помню, что она мнѣ понравилась...

-- Да, прервала она,-- очень!

-- Но я этой дѣвушкѣ не понравился. Я долго говорилъ съ нею, но она мнѣ почти не отвѣчала. Когда я наконецъ захотѣлъ поцѣловать ея упрямый ротикъ, я еще вижу ее передъ собой, какъ она прыгнула въ сторону, обѣими руками подняла по камню, и чуть не швырнула ихъ мнѣ въ голову. Если ты эта дѣвушка, то какъ же ты можешь говорить о своей любви ко мнѣ?

-- Мнѣ было пятнадцать лѣтъ, Филиппо, и мнѣ было очень стыдно. Я была дикій упрямый ребенокъ, и не умѣла выражаться. Да къ тому же я боялась отца и матери; они, помните, тогда были еще живы. У моего отца было много пастуховъ и стадъ, и онъ держалъ эту остерію. Да, съ тѣхъ поръ не многое тутъ измѣнилось. Только что онъ больше не распоряжается и не ругается здѣсь, царство ему небесное! А матери я стыдилась пуще всего. Помните, вы тогда сидѣли на этомъ самомъ мѣстѣ, и хвалили вино, что мы достали изъ Пистойи. Мать строго взглянула на меня, и я вышла и стала за окномъ, чтобы налюбоваться на васъ. Вы были моложе, конечно, но не лучше чѣмъ теперь. У васъ все еще тѣ-же глаза, которыми вы тогда могли свести съ ума, когда хотѣли. У васъ тотъ же глубокій голосъ, котораго не могъ слышать мой ревнивый песъ! Бѣдное животное! До тѣхъ поръ я любила только его. Онъ тотчасъ замѣтилъ, что васъ я люблю больше, замѣтилъ это лучше чѣмъ вы сами.

-- Да, помню, онъ въ эту ночь словно ошалѣлъ. Странная ночь! Вѣдь ты мнѣ совершенно вскружила голову, Фениче. Помню, я не могъ перенести спокойно, что ты не хотѣла вернуться въ домъ, и я вышелъ тебя искать. Я увидѣлъ въ темнотѣ твой бѣлый платокъ, но ты тотчасъ скрылась въ коморку около конюшни.

-- Это была моя спальня, Филиппо. Туда я васъ не пустила.

-- А мнѣ очень этого хотѣлось. Я помню какъ я у твоей двери стучался, и просилъ, и умолялъ, и думалъ, что у меня лопнетъ голову, если я тебя еще хоть разъ не увижу.

-- Голова? Нѣтъ, сердце, говорили вы. О, эти слова, я всѣ ихъ помню, всѣ!

-- Но ты тогда и слышать ничего не хотѣла.

-- Мнѣ было смертельно тяжело. Я стояла въ заднемъ углу и думала: неужто мнѣ не хватитъ духу подойдти къ двери, и приложить лицо къ скважинѣ, чтобы хоть почувствовать его дыханіе!

-- Да, еслибъ твоя мать не подошла, я бы еще постоялъ не много, и, я думаю, ты бы мнѣ отперла. Мнѣ еще теперь стыдно, какъ подумаю, какъ я разсерженный ушелъ и всю ночь видѣлъ тебя во снѣ.

-- Я сидѣла въ своей темной комнатѣ и не могла заснуть. Къ утру я задремала, и когда меня разбудило солнце, куда вы дѣвались? Никто не могъ мнѣ этого сказать, да я и спрашивать не хотѣла. И всѣ люди стали маѣ ненавистны, словно они убили васъ, чтобъ я васъ болѣе не видала; я убѣжала изъ дому и пошла бродить по горамъ и долинамъ, то призывая, то проклиная васъ, потому что любила васъ больше всего на свѣтѣ. Наконецъ, я дошла до равнины подъ горами, испугалась и вернулась домой. Я двое сутокъ не была дома. Отецъ прибилъ меня, когда я вернулась, а мать и говорить не х"тѣла. Они знали, зачѣмъ я бѣгала. Только собака была со мною, Фуоко; онъ вылъ, когда я, безумная, звала васъ въ горахъ.

Наступило молчаніе. Они глядѣли другъ другу въ глаза.-- Давно ли умерли твои родители? сказалъ Филиппо.

-- Три года тому назадъ. Они оба умерли на одной недѣлѣ. Царство имъ небесное! Схоронивши ихъ, я отправилась во Флоренцію.

-- Во Флоренцію?

-- Да, вѣдь вы мнѣ сказывали тогда, что вы изъ Флоренціи. Я обратилась тамъ къ женѣ кафетьера, что у бань Миніато, такъ мнѣ посовѣтовали контрабандисты. Тамъ я прожила цѣлый мѣсяцъ и каждый день посылала въ городъ отыскивать васъ; вечеромъ я сама ходила по улицамъ, чтобы васъ встрѣтить. Наконецъ мы узнали, что вы давно уѣхали, никто не могъ сказать мнѣ, куда.

Филиппо всталъ и принялся ходить взадъ и впередъ по комнатѣ. Фениче обратилась къ нему и слѣдила за нимъ глазами, но въ ней не было видно ни малѣйшаго безпокойства.

Онъ наконецъ подошелъ къ ней, взглянулъ ей въ глаза и сказалъ:-- И къ чему ты мнѣ признаешься во всемъ этомъ, бѣдняжка?

-- Въ семь лѣтъ я успѣла собраться съ силами на это. Еслибъ я вамъ это сказала тогда, не измучилось бы такъ это боязливое сердце. Я знала, что вы вернетесь, Филиппо, но я ждала такъ долго, и на меня находила тоска. Какое я однако дитя! Какое мнѣ дѣло до того, что прошло! Вы здѣсь, Филиппо, и я ваша навсегда, навсегда!

-- Милое дитя! сказалъ онъ тихо, и не договорилъ того, что вертѣлось у него на языкѣ. Но она какъ будто не замѣчала, что онъ въ-раздумьи стоитъ передъ ней и смотритъ черезъ ея голову въ пустое пространство.

Она спокойно продолжала свою рѣчь, словно ей давно было извѣстно каждое ея слово, словно она уже часто думала: вотъ онъ пріѣдетъ, и я ему скажу вотъ это.

-- За меня много сваталось, здѣсь въ горахъ, и когда я была во Флоренціи. Но я желала только тебя. Когда кто-нибудь изъ нихъ умолялъ меня и говорилъ мнѣ нѣжныя рѣчи, мнѣ представлялись твои рѣчи въ ту ночь, твой голосъ. Вотъ уже нѣсколько лѣтъ они оставили меня въ покоѣ, хотя я и не стара, и такъ же хороша, какъ прежде. Словно они всѣ знали, что ты скоро вернешься.

Потомъ она прибавила:

-- Куда ты меня увезешь? Или ты хочешь остаться на нашихъ горахъ? Нѣтъ, это для тебя не годится; съ тѣхъ поръ, какъ я была во Флоренціи, я вижу, что здѣсь скучно. Мы продадимъ домъ и стада, и будемъ богаты. Мнѣ надоѣли здѣшніе дикіе люди. Во Флоренціи я научилась всему, что нужно знать горожанкѣ, и они тамъ удивлялись, какъ скоро я все перенимаю. Конечно, я всему научиться не успѣла, и всѣ сновидѣнія говорили мнѣ, что увижусь я съ тобою въ горахъ. Я также ходила къ ворожеѣ, и все сбылось по ея словамъ.

-- А что, если я ужь женатъ?

Она серіозно взглянула на него.-- Не искушай меня, Филиппо! Ты не женать. И это сказала мнѣ ворожея. Одного только она не знала, гдѣ ты живешь.

-- Она сказала правду, Фениче, я не женатъ. Но почемъ она знаетъ, да и ты также, хочу ли я жениться?

-- Развѣ я не знаю, что ты хочешь жениться на мнѣ? отвѣчала она съ непоколебимою увѣренностію.

-- Сядь-ка вотъ здѣсь, около меня, Фениче! Я хочу поговоритьсъ тобою обо многомъ. Дай мнѣ руку; обѣщай мнѣ, что ты спокойно выслушаешь меня до конца, мой бѣдный другъ!

Она не отвѣчала ничего; онъ продолжалъ въ сильномъ волненіи, между тѣмъ какъ она стояла передъ нимъ, смутно вперивъ глаза въ землю, и лишь изрѣдка вздрагивая, какъ отъ злаго предчувствія.

-- Я уже нѣсколько лѣтъ тому назадъ былъ принужденъ бѣжать изъ Флоренціи, говорилъ онъ.-- Ты знаешь, тамъ происходили политическія смуты, и городъ долго волновался. Я адвокатъ и знакомъ со многими людьми, и круглый годъ получаю много писемъ. Къ тому же я былъ независимаго характера, прямо высказывалъ свое мнѣніе, когда находилъ это нужнымъ, и меня стали преслѣдовать, хотя я никогда не участвовалъ въ ихъ тайныхъ замыслахъ. Наконецъ мнѣ пришлось удалиться, чтобъ избѣгнуть тюрьмы и безплодныхъ процессовъ. Я отправился въ Болснью, занялся тамъ своимъ ремесломъ, и видѣлся тамъ съ немногими, и менѣе всего съ женщинами; ужь я не тотъ сорванецъ, которому ты вскружила голову семь лѣтъ тому назадъ; развѣ только еще потому можно наззать меня сорванцомъ, что выхожу изъ себя, когда не могу одолѣть какое-нибудьпрепятствіе, какъ тогда выходилъ изъ себя передъ твоею дверью. Ты можетъ-быть слыхала, что въ послѣднее время и въ Болоньѣ происходили смуты. Посадили въ тюрьму много почтенныхъ людей, между прочимъ одного, котораго жизнь мнѣ хорошо извѣстна, и о которомъ я знаю, что его не въ чемъ упрекнуть. Мой другъ попросилъ меня быть его адвокатомъ, и я успѣлъ оправдать его. Какъ только это узнали, на меня однажды на улицѣ напалъ какой-то негодяй и обругалъ меня. Я не могъ отдѣлаться отъ него иначе, какъ оттолкнувъ его силою, потому что онъ былъ совершенно пьянъ Только что я освободился изъ давки и вошелъ въ ближайшее кэфе, ко мнѣ подступилъ одинъ изъ родственниковъ этого человѣка, и гнѣвно сталъ упрекать меня за то, что я отвѣчалъ на слова ударами, вмѣсто того, чтобы поступить, какъ слѣдуетъ порядочному человѣку. Я отвѣчалъ, какъ можно спокойнѣе, уже догадываясь, что за всѣмъ этимъ кроется намѣреніе правительства погубить меня посредствомъ дуэли. Однако же слово за словомъ ему удалось поставить на своемъ. Мой противникъ тутъ же объявилъ, что онъ долженъ быть завтра въ тосканскихъ владѣніяхъ и настоялъ на томъ, чтобы дуэль произошла тамъ. Я на это согласился, потому что было нелишнее одному изъ насъ, умѣренныхъ, показать агитаторамъ, что не трусость была причиною нашего разъединенія съ ними, а наше убѣжденіе въ безполезности тайныхъ обществъ. Когда я третьяго дня хотѣлъ достать себѣ паспортъ, мнѣ не выдали его и не хотѣли сказать, по какой причинѣ; такъ было велѣно высшимъ начальствомъ. Я понялъ, что они хотѣли заставить меня обезчестить себя отказомъ отъ дуэли, или перебраться переодѣтымъ черезъ границу, чтобы захватить меня и запутать въ безконечный процессъ.

-- Безбожники! мерзавцы! прервала его молодая дѣвушка и сжала кулакъ.

-- Такимъ образомъ мнѣ не осталось другаго средства, какъ обратиться къ контрабандистамъ. Они говорятъ, что мы завтра еще утромъ доѣдемъ до Пистойи. Мы уговорились, что встрѣтимся послѣ обѣда, въ саду за городомъ.

Она вдругъ обѣими руками схватила его руку.-- Не ходи туда, Филиппо, сказала она.-- Онъ тебя убьетъ.

-- Конечно, имъ этого хочется, дитя мое. Почемъ же ты это угадала?

-- Я это чувствую здѣсь -- и тутъ! И она указала пальцемъ на голову и на сердце.

-- Да ты сама колдунья! отвѣчалъ онъ съ улыбкою.-- Конечно, дитя мое, имъ хочется убить меня. Мой противникъ лучшій стрѣлокъ въ Тосканѣ. Они мнѣ сдѣлали честь выставить противъ меня испытаннаго бойца. Ну, и я постою за себя. Но кто знаетъ, могу ли я положиться на его честность? Кто знаетъ? Или ты и это можешь вывѣдать своимъ колдовствомъ? Но вѣдь и это бы ни къ чему не послужило. И такъ, другъ мой, продолжалъ онъ послѣ нѣкотораго молчанія,-- забудь свою безумную любовь. Можетъ-быть все это было предопредѣлено свыше, чтобъ я не умеръ, не освободивши тебя, бѣдное дитя, отъ тебя самой и отъ твоего несчастнаго постоянства. Право, мы можетъ-быть другъ съ другомъ и не ужились бы. Ты любила другаго Филиппо, вѣтренаго мальчика съ горячею головой, не знавшаго заботъ, кромѣ любви. Чтобы ты стала дѣлать теперь со мною, съ задумчивымъ, одинокимъ труженикомъ?

Все это онъ сказалъ какъ бы про себя, ходя взадъ и впередъ по комнатѣ. Наконецъ онъ подошелъ къ ней и хотѣлъ взять ее за руку, но выраженіе лица ея испугало его. Въ ея глазахъ не было и слѣда нѣжнаго чувства, ея губы были блѣдны.-- Ты меня не любишь, сказала она медленно и беззвучно, словно изъ нея говорилъ чужой голосъ, и она сама прислушивалась къ нему. Потомъ она съ внезапнымъ крикомъ оттолкнула его руку, такъ что лампа чуть не погасла, и ей отвѣчалъ изъ-за стѣны отчаянный стонъ собаки. -- Ты меня не любишь! нѣтъ, нѣтъ! вскрикнула она съ тоскою.-- И ты можешь предпочитать смерть моимъ объятіямъ! И ты послѣ семи лѣтъ пришелъ только для того, чтобы проститься со мною! И ты можешь такъ спокойно говорить о своей смерти, словно ты не знаешь, что тутъ и моя смерть! О! лучше бы эти глаза ослѣпли, не увидавъ тебя опять; лучше бы мои уши оглохли и не слышали этого жестокаго голоса, въ которомъ жизнь и смерть моя. Зачѣмъ ты пришелъ сюда! зачѣмъ твоя нога не поскользнулась у обрывовъ! О горе мнѣ, горе! Сжалься надо мною, Мадонна!

Она пала ницъ передъ образомъ и, казалось, молилась, Филиппо нѣсколько времени прислушивался къ ея тихому шептанью, къ глухому визгу собньи. Луна уже стояла высоко, и освѣщала всю комнату. Но прежде, чѣмъ онъ могъ прійдти въ себя и выговорить слово, онъ уже снова почувствовалъ ея руки вокругъ своей шеи, ея щеку на своей щекѣ, и ея слезы потекли по его лицу.

-- Не иди на смерть, Филиппо, рыдала она.-- Останься со мною, здѣсь тебя никто не отыщетъ. Пусть они тамъ говорятъ, что хотятъ, эти убійцы, эти злодѣи! Да, прибавила она, улыбаясь ему сквозь слезы, -- ты останешься, Мадонна подарила тебя мнѣ, чтобъ я спасла тебя. Филиппо, я ужь не помню, какія злыя рѣчи я сейчасъ говорила, но чувствую по боли въ сердцѣ, что наговорила тебѣ много злаго. Прости меня. Подумать только, что твоя любовь забыта, о твоей вѣрности знать не хотятъ, вѣдь это адская мука. Сядь возлѣ меня, поговоримъ толкомъ обо всемъ этомъ. Хочешь ты имѣть новый домъ? Мы его выстроимъ. Другихъ людей? Мы всѣхъ выгонемъ вонъ, даже Нину, даже собаку. И если ты думаешь, что они измѣнятъ, то мы сами уйдемъ, сегодня же, сейчасъ. Я знаю всѣ тропинки, и когда взойдетъ солнце, мы уже будемъ далеко, и я тебя проведу невѣдомыми ущельями до Генуи, до Венеціи, куда хочешь!

-- Молчи! сказалъ онъ строго.-- Не говори такихъ безумныхъ рѣчей. Ты не можешь сдѣлаться моею женою, Фениче. Они убьютъ меня, если не завтра, то въ другой разъ. Вѣдь я имъ бѣльмо въ глазу.

Онъ тихо, но рѣшительно освободился изъ ея объятій.

-- Ты видишь, дитя, продолжалъ онъ,-- тутъ дѣлать нечего, надо покориться разсудку. Можетъ-быть, ты найдешь себѣ мужа и, окруженная дѣтьми и счастливая, вспомнишь объ этой ночи, и будешь благословлять меня за мое благоразуміе. Позволь же мнѣ теперь оставить тебя, и устрой, чтобы мы завтра утромъ не видались. У тебя доброе имя, какъ я узналъ отъ контрабандистовъ; я не хочу, чтобъ они видѣли насъ вмѣстѣ. Итакъ, спокойной ночи, Фениче.

Онъ еще разъ дружески протянулъ ей руку, но она не брала ея. Она стояла смертельно блѣдная, въ лучахъ свѣтлой луны, и ея брови и опущенныя рѣсницы, казалось, сдѣлались еще мрачнѣе.-- Развѣ мало я поплатилась, говорила она въ полголоса,-- за то, что семь лѣтъ тому назадъ я была слишкомъ благоразумна? И онъ хочетъ, чтобъ это проклятое благоразуміе опять погубило мое счастіе, и навсегда. Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ! Я его отсюда не выпущу, мнѣ было бы стыдно, еслибъ онъ ушелъ отсюда и погибъ!

-- Развѣ ты не слышишь, прервалъ онъ ее съ нетерпѣніемъ,-- что это моя воля, что я хочу теперь пойдти въ свою коморку, и одинъ! Къ чему вся эта болтовня! Если ты не понимаешь, что моя честь велитъ, чтобъ я тебя оставилъ, то ты не можешь быть моею женой. Я не кукла, не собачонка, я не дамъ играть собою. Я выбралъ себѣ путь; онъ слишкомъ узокъ для двоихъ. Покажи мнѣ уголъ для ночлега -- и позабудемъ другъ друга!

-- Нѣтъ, бей меня, а я не уйду отъ тебя! Если бы смерть стала между нами, я бы и у ней вырвала тебя этими руками. Ты мой, Филиппо, на жизнь и на смерть!

-- Прочь! крикнулъ онъ изо всѣхъ силъ, кровь бросилась ему въ голову, и онъ обѣими руками оттолкнулъ ее.-- Прочь! Теперь между нами все кончено. Я не какая-нибудь бездушная вещь, чтобы всякій, кто хочетъ, могъ взять меня въ руки! Я человѣкъ, и только та возьметъ власть надо мною, кому я отдамся добровольно. Ты семь лѣтъ ждала меня, но развѣ это даетъ тебѣ право владѣть мною? Если ты хочешь меня прельстить, то ты дурно выбираешь средства. Семъ лѣтъ тому назадъ я полюбилъ тебя, потому что ты была не такая, какъ теперь. Еслибы ты тогда бросилась мнѣ на шею и захотѣла бы вынудить мою любовь, то я и тогда какъ теперь оттолкнулъ бы тебя. Теперь все кончено между нами, даже то состраданіе, которое я было почувствовалъ къ тебѣ. Въ послѣдній разъ, гдѣ моя коморка?

Все это онъ сказалъ холодно и рѣзко, такимъ голосомъ, отъ котораго ему самому стало больно, когда онъ умолкъ. Но онъ не прибавилъ ни слова; такъ удивило его спокойствіе, съ которымъ она выслушала его. А онъ уже почти былъ готовъ отвѣчать успокоительными рѣчами на новый взрывъ ея безумной страсти. Она холодно прошла мимо него, открыла тяжелую дверь недалеко отъ очага, молча указала на ея желѣзные затворы, и молча отступила къ очагу.

Онъ вошелъ въ указанное мѣсто, и заперъ дверь за собою. Но онъ нѣсколько времени не отходилъ отъ двери и прислушивался, что дѣлаетъ Фениче. Въ комнатѣ ему не слышалось никакого шума, и во всемъ домѣ только раздавался вой собаки, да чавканье лошадей въ конюшнѣ, да завыванье вѣтра, разгонявшаго послѣднія полосы тумана. Луна во всемъ блескѣ стояла на небѣ, и облила бѣлымъ свѣтомъ всю комнату, когда Филиппо вытащилъ большой пукъ сухаго вереска, затыкавшій узкое окошечко. Онъ увидѣлъ, что онъ находится въ комнаткѣ самой Фениче. Тутъ стояла ея узкая, чистая кроватка, и около нея незапертой сундукъ, столикъ и маленькая скамейка; стѣны были увѣшаны изображеніями святыхъ и мадоннъ; около дверей, подъ распятіемъ, былъ прикрѣпленъ сосудъ съ святою водой.

Онъ сѣлъ на жесткую кровать и почувствовалъ, что все внутри его кипѣло. Раза два онъ дѣлалъ движеніе, чтобы выбѣжать изъ коморки и сказать бѣдной дѣвушкѣ, что онъ говорилъ съ нею безжалостно только для того, чтобы вылѣчить ее. Потомъ онъ топалъ ногою, сердясь на себя за эту минутную слабость. "Больше ничего не оставалось мнѣ дѣлать, говорилъ онъ себѣ, чтобы избавить ее отъ новаго горя, отъ новаго стыда. Семь лѣтъ -- бѣдное дитя!" Маленькій гребень, украшенный металлическими бляшками, лежалъ на столѣ; онъ механически взялъ его въ руки, и ему вспомнились роскошные волосы, и чудная шея, на которую они спускались, и гордое чело, и смуглыя щеки. Онъ бросилъ его въ сундукъ и увидѣлъ въ немъ платья, платки и разныя мелкія украшенія, сложенныя въ величайшемъ порядкѣ. Медленно опустилъ онъ крышку, подошелъ къ окошку и взглянулъ вдаль.

Коморка выходига на заднюю сторону дома, и никакая хижина не заслоняла передъ нею видъ на горы и ущелья. Передъ глазами Филиппо, за глубокою долиною, подымалась голая, скалистая стѣна, озаренная луною; въ сторонѣ виднѣлось нѣсколько домиковъ, и мимо нихъ вилась тропинка, спускавшаяся въ глубину. Тощая сосенка съ голыми вѣтвями пробивалась сквозь камни, да еще кое-гдѣ виднѣлись верески и низкорослый кустарникъ. "Здѣсь конечно не такое мѣсто, подумалъ онъ, гдѣ было бы легко забыть того, кого любишь. О, еслибы все это случилось иначе! Можетъ-быть, она въ самомъ дѣлѣ была бы такою женою, какая мнѣ нужна, и конечно любила бы меня больше, чѣмъ наряды и прогулки и болтовню чичизбеевъ. Какъ бы вытаращилъ глаза мой старый Марко, еслибы я вдругъ вернулся въ Болонью съ красавицею женою! Не нужно было бы и перемѣнять квартиру, пустыхъ угловъ у меня довольно. И какъ бы я повеселѣлъ, я, старый ипохондрикъ, еслибы смѣющіяся дѣти... Но вздоръ, вздоръ, Филиппо! Какъ ей, бѣдняжкѣ, жить вдовой въ Болоньѣ! Нѣтъ, нѣтъ! объ этомъ нечего думать! Къ чему прибавлять новый грѣхъ къ старымъ! Я разбужу людей часомъ раньше и выберусь отсюда, прежде чѣмъ кто-нибудь въ Треппи проснется.

Только что хотѣлъ онъ отойдти отъ окна и броситься на кровать, какъ изъ тѣни дома вышла женская фигура, и бѣлый головной уборъ ея блеснулъ на лунномъ свѣтѣ. Она не обернулась, но онъ узналъ въ ней Фениче. Она удалялась отъ дома по тропинкѣ, спускавшейся въ ущелье, большими, твердыми шагами. Дрожь побѣжала по его тѣлу: ему представилось, что она хочетъ наложить на себя руки. Въ безпамятствѣ бросился онъ къ двери, и схватился за задвижку. Но старое ржавое желѣзо такъ плотно вошло въ слишкомъ узкое ушко, что онъ напрасно напрягалъ свои силы. Холодный потъ выступилъ у него на лицѣ, онъ принялся кричать и стучать въ дверь руками и ногами, но она не подалась. Наконецъ онъ оставилъ дверь и снова бросился къ окошечку. Уже одинъ изъ камней, окружающихъ узкое отверстіе, уступалъ его усиліямъ, когда фигура молодой дѣвушки снова поднялась изъ ущелья и направилась къ хижинѣ. Она несла въ рукѣ что-то, чего онъ не могъ разсмотрѣть при обманчивомъ свѣтѣ луны. Но лицо ея ясно рисовалось въ лунномъ свѣтѣ, оно было задумчиво и печально, но спокойно. Она, не взглянувъ на его окошко, исчезла въ тѣни хижины.

Онъ еще стоялъ у окна, едва переводя духъ послѣ только что испытаннаго страха, какъ на дворѣ послышался неопредѣленный шорохъ.

Онъ просунулъ голову въ окошко, но не увидѣлъ ничего, кромѣ горъ, озаренныхъ луною. Вдругъ собака страшно взвизгнула, потомъ протяжно простонала, и все опять умолкло на всю ночь. Лишь дверь въ большой комнатѣ еще разъ щелкнула, да по каменнымъ плитамъ послышались легкіе шаги Фениче. Напрасно Филиппо долго прислушивался у задвинутой двери, напрасно онъ просилъ и умолялъ молодую дѣвушку отвѣчать ему хоть словомъ; все въ домѣ оставалось спокойно. Онъ бросился на кровать въ лихорадочномъ безпокойствѣ, и долго лежалъ въ тревожномъ полузабытьи, пока въ часъ послѣ полуночи не зашла луна, и усталость не побѣдила его душевнаго волненія.

Когда Филиппо проснулся, коморка была въ полусвѣтѣ; но когда онъ вполнѣ очнулся и привсталъ съ кровати, онъ тотчасъ замѣтилъ, что это не полусвѣтъ утренней зари. Оглянувшись въ комнатѣ, онъ увидѣлъ солнечный лучъ, пробивавшійся сквозь окошечко, снова заткнутое хворостомъ. Онъ вытолкнулъ этотъ хворостъ, и утреннее солнце облило своими лучами тѣсную коморку. Разсерженный донельзя на контрабандистовъ, на самого себя, болѣе же всего на молодую дѣвушку, которая по всей вѣроятности была виновницей этого замедленія, онъ подошелъ къ двери, отодвинулъ задвижку, которая наконецъ уступила его стараніямъ, и вошелъ въ большую комнату.

Тамъ была одна Фениче. Она спокойно сидѣла у очагэ, словно давно поджидала его. Съ лица ея исчезли всѣ слѣды вчерашней бури, и Филиппо не могъ замѣтить на немъ ни выраженія печали, ни даже сильной рѣшимости.

-- Это ты распорядилась, чтобъ я проспалъ часъ отъѣзда? сказалъ онъ сердито.

-- Я, отвѣчала она равнодушнымъ тономъ.-- Вы были утомлены. Вы и такъ вовремя будете въ Пистойѣ. Вѣдь вамъ только послѣ обѣда надобно встрѣтиться съ убійцами.

-- Я тебя не просилъ заботиться о моей усталости. Ты все еще не хочешь отвязаться отъ меня! Это ни къ чему не послужитъ тебѣ. Гдѣ мои люди?

-- Ушли.

-- Ушли? Ты издѣваешься надо мною. Какъ имъ уйдти прежде, чѣмъ я съ ними расплатился? И онъ быстро пошелъ къ наружной двери.

Фениче осталась на своемъ мѣстѣ и продолжала тѣмъ же спокойнымъ голосомъ:-- Я съ ними расплатилась. Я имъ сказала, что вамъ нуженъ сонъ, и что я сама сведу васъ съ горъ; и дѣйствительно, у меня вышло все вино, и мнѣ надо сходить въ Пистойю, закупить новаго.

Гнѣвъ нѣсколько минутъ не давалъ ему сказать ни слова.-- Нѣтъ, вымолвилъ онъ наконецъ,-- съ тобою, ни за что на свѣтѣ! Коварная змѣя! Смѣшно, что ты все еще хочешь опутать меня своими извивами. Но теперь мы съ тобою раздѣлены, и навсегда. Презрѣнная! Ты думаешь, что такими штуками тебѣ удастся овладѣть мною! Я съ тобою не пойду. Дай мнѣ провожатаго изъ своихъ людей, и вотъ тебѣ за то, что что ты заплатила контрабандистамъ!

Съ этими словами онъ бросилъ на столъ кошелекъ, и отворилъ дверь, чтобъ отыскать себѣ провожатаго.-- Не безпокойтесь, сказала она, -- вы не отыщете никого изъ моихъ работниковъ, они всѣ ушли въ горы. Да и во всемъ Треппи вы не отыщете никого, кто могъ бы провести васъ. Дома только дряхлые старички, старушки и дѣти, едва умѣющіе ходить. Если вы мнѣ не вѣрите, взгляните сами. Я не вижу, прибавила она, замѣтивъ, что онъ остановился на порогѣ, сердитый и нерѣшительный, -- я не вижу, отчего вамъ такъ не хочется идти со мною. Я видѣла сонъ нынче ночью, и изъ него мнѣ ясно, что мы не созданы другъ для друга. Правда, вы все еще мнѣ нравитесь, и я буду рада поговорить еще съ вами часа два. Что въ въ этомъ для васъ обиднаго? Вы вольны, и можете уйдти отъ меня куда хотите, хоть на смерть. Я только устроила такъ, чтобы намъ еще пройдтись немного вмѣстѣ. Только немного, клянусь вамъ, даже не до Пистойи. Я только доведу васъ до настоящей дороги. Вѣдь если вы отправитесь безъ вожатаго, вы тотчасъ заблудитесь, и не выберетесь изъ горъ. Вѣдь вы чай помните, каковы здѣсь тропинки, вѣдь вы здѣсь не въ первый разъ.

-- Чортъ побери! пробормоталъ онъ, кусая себѣ губы. Между тѣмъ онъ замѣтилъ, что солнце уже порядочно поднялось, да и чего въ сущности было ему бояться? Онъ посмотрѣлъ на нее, и спокойный взглядъ ея большихъ черныхъ глазъ, казалось, ручался за ея правдивость. Она дѣйствительно показалась ему другою, чѣмъ наканунѣ, и къ своему удивленію онъ даже почувствовалъ какое-то неудовольствіе, убѣждаясь, что на лицѣ ея нѣтъ и слѣдовъ вчерашняго припадка безумной страсти. Онъ нѣсколько времени смотрѣлъ на нее; ея спокойствіе казалось цевозмутимымъ.

-- Что же, сказалъ онъ сухо,-- если ты въ самомъ дѣлѣ образумилась, такъ пожалуй, пойдемъ вмѣстѣ.

Она встала безъ всякихъ выраженій радости и сказала:-- Напередъ намъ надобно съѣсть что-нибудь. Съ этими словами она поставила передъ нимъ.блюдо, и принялась сама ѣсть, стоя у очага, но вина не пила. Онъ же спѣша покончить съ завтракомъ, съѣлъ нѣсколько кусковъ, залпомъ проглотилъ предложенное ему вино и закурилъ сигару у очага. Въ это время онъ не удостоилъ ее взгляда, и случайно поднявъ на нее глаза, былъ пораженъ румянцемъ ея щекъ и торжествующимъ выраженіемъ ея взоровъ. Она быстро встала, и схвативъ со стола опорожненную кружку, разбила ее въ дребезги о каменный полъ.

-- Я не хочу, сказала она, чтобы кто-нибудь послѣ васъ прикоснулся къ ней губами.

Въ немъ вдругъ мелькнула мысль, не отравила ли она его? Но онъ тотчасъ раскаялся въ этомъ безумномъ подозрѣніи и успокоился на томъ, что эта выходка лишь послѣдняя вспышка того дѣтскаго обожанія, отъ котораго она уже отреклась, и не говоря ни слова, пошелъ за нею изъ дому.

-- Лошадь они взяли съ собою въ Порретту, сказала она ему у двери, видя что онъ чего-то ищетъ глазами.-- Да вамъ и нельзя было бы верхомъ спуститься съ горъ. Вѣдь тутъ пойдутъ дорожки покруче вчерашнихъ.

Она пошла впередъ, и скоро хижины остались за ними. Вся деревушка, облитая рѣзкими лучами солнца, стояла какъ вымершая. Изъ нея не подымалось не малѣйшаго звука, въ ней не дымилась ни одна труба. Только теперь Филиппо увидѣлъ все великолѣпіе этой пустыни, надъ которою сіяло прозрачное, безоблачное небо. Дорога, едва обозначавшаяся темною полосою на твердой скалѣ, бѣжала на сѣверъ по широкому горному хребту, и отъ времени до времени, когда понижался другой, параллельный хребетъ, налѣво у горизонта сверкало далекое море. Еще нигдѣ не было видно растительности, кромѣ низкаго, сухаго хвороста и горнаго мха. Но скоро они оставили высоту и спустились въ ущелье, чтобы потомъ взобраться на другой хребетъ. Тутъ стали имъ встрѣчаться хвойныя деревья и родники, рѣзво прыгающіе съ уступа на уступъ, и изъ глубины сталъ явственно долетать до ихъ слуха грохотъ водъ. Фениче все шла впереди, твердою ногою ступая по самымъ надежнымъ камнямъ, не оборачиваясь и не говоря ни слова. Онъ не могъ не останавливать на ней своего взгляда, и не любоваться энергіею и граціею ея сложенія. Ея лицо не было ему видно за большимъ бѣлымъ платкомъ, но когда имъ случалось идти рядомъ, онъ долженъ былъ дѣлать усиліе, чтобы не заглядываться на нее, до того привлекательны были строгія черты лица ея^ Только теперь, при солнечномъ свѣтѣ, онъ замѣтилъ въ немъ что-то дѣтское, хотя не могъ отдать себѣ отчета, въ какой именно чертѣ оно выражалось. Словно въ этомъ лицѣ что-то осталось неизмѣннымъ въ продолженіи семи лѣтъ, между тѣмъ какъ все прочее развивалось.

Наконецъ онъ самъ заговорилъ съ нею, и она стала спокойно и съ толкомъ отвѣчать ему. Только что ея голосъ, который вообще звучалъ не такъ глубоко и глухо, какъ голосъ другихъ женщинъ, выросшихъ въ горахъ, въ этотъ день былъ какъ-то беззвученъ и печаленъ. По дорогѣ, по которой они шли, въ послѣдніе года прошло много политическихъ изгнанниковъ; изъ нихъ большая часть конечно останавливалась въ Треппи. Филиппо принялся разспрашивать молодую дѣвушку о разныхъ своихъ знакомыхъ, которыхъ онъ старался описать ей; но она помнила лишь не многихъ изъ нихъ въ отдѣльности, хотя и помнила, что контрабандисты часто привозили къ ней въ домъ незнакомыхъ людей. Только объ одномъ она вспомнила совершенно ясно. При его описаніи кровь бросилась ей въ лицо.-- Это дурной человѣкъ! сказала она мрачно.-- Я ночью должна была разбудить работниковъ и выгнать его изъ дому.

Занятый этими разговорами, адвокатъ не замѣчалъ, что солнце уже стояло высоко, и что все еще не открывался видъ на тосканскую равнину. Впрочемъ ему и въ голову не приходило то, что ожидало его въ концѣ дня. Ему было такъ хорошо идти по узкой тѣнистой тропинкѣ надъ горнымъ потокомъ, мѣстами обдававимъ его холодною пылью, слѣдить за ящерицами, быстро перебѣгавшими по камнямъ, за бабочками, мелькавшими въ лучахъ солнца которые пробивались сквозь зеленуючащу деревъ, что онъ даже не замѣчалъ, что они идутъ вверхъ по теченію и все еще не заворачиваютъ къ западу. Въ голосѣ его спутницы было что-то магическое, заставлявшее его забыть все, что наканунѣ, въ обществѣ контрабандистовъ, такъ поглощало всѣ его мысли. Но когда они выбрались изъ ущелья и передъ ними снова открылся безконечный, дикій лабиринтъ пустынныхъ долинъ и скалистыхъ горъ, онъ какъ будто проснулся изъ этого полузабытья и взглянулъ на небо. Ему тотчасъ стало ясно, что они шли совершенно не по тому направленію, по которому слѣдовало идти, и что они на два часа ходьбы удалились отъ своей цѣли.

-- Стой! закричалъ Филиппо.-- Я вовремя замѣчаю, что ты меня опять обманула. Развѣ это дорога въ Писгойю, притворщица?

-- Нѣтъ, сказала она твердымъ голосомъ, но опуская глаза.

-- Въ такомъ случаѣ, клянусь адомъ, самъ чортъ могъ бы поучиться у тебя притворству! И все моя проклятая довѣрчивость!

-- Сильнѣе всего, сильнѣе чѣмъ всѣ черти тотъ, кто любитъ, сказала она глубокимъ, печальнымъ голосомъ.

-- Нѣтъ! воскликнулъ онъ въ сильномъ гнѣвѣ,-- рано тебѣ еще торжествовать, змѣя! Волю мущины нельзя сломить тѣмъ вздоромъ, который всякая сумасбродная дѣвчонка называетъ любовью. Иди назадъ со мною, и сейчасъ же, и веди меня кратчайшимъ путемъ, или я тебя сейчасъ же задушу. Безумная!

Онъ былъ внѣ себя, и подошелъ къ ней съ сжатыми кулаками.

-- Убей меня, сказала она громкимъ, дрожащимъ голосомъ.-- Что же ты медлишь, Филиппо? Но когда я буду убита, ты бросишься на мой трупъ и обольешь его кровавыми слезами. Ты будешь лежать здѣсь, возлѣ меня, ты будешь бороться съ хищными птицами, которыя захотятъ исклевать меня, тебя будетъ жечь дневной зной и мочить ночная роса, пока самъ не ляжешь мертвый у моего тѣла: тебѣ ужь нельзя теперь отстать отъ меня. Или ты думаешь, что я, бѣдная дурочка, выросшая въ горахъ, пожертвую этими семью годами, какъ однимъ днемъ? Я знаю, чего они мнѣ стоили, эти семь лѣтъ! Не дешевою цѣною купила я свои права на тебя. Чтобъ я отпустила тебя на вѣрную смерть? Да это было бы смѣшно. Только попробуй уйдти отъ меня, самъ почувствуешь, что ты связанъ со мною навсегда. Вино, которое ты выпилъ сегодня утромъ, было любовный напитокъ, такой сильный, что противъ него до сихъ поръ еще никто на свѣтѣ не могъ устоять!

Говоря это, она съ царственнымъ величіемъ протянула къ нему свою руку, словно въ ней былъ магическій жезлъ. Онъ же презрительно засмѣялся и сказалъ:

-- Плохо же дѣйствуетъ твой любовный напитокъ;-- никогда ты не была мнѣ такъ ненавистна какъ въ эту минуту. Впрочемъ, безумно было бы ненавидѣть такую безумную. Разувѣрься въ силахъ своего чародѣйства, и старайся разлюбить меня. Мы больше не увидимся. Мнѣ ужь не нужна твоя помощь. Тамъ, на горѣ, виднѣется хижина и дымится огонекъ. Мнѣ укажутъ дорогу. Прощай, бѣдная обманщица, прощай!

Онъ быстро пошелъ отъ нея. Она ничего не отвѣчала, и спокойно сѣла въ тѣни скалы, нависшей надъ ущельемъ, опустивъ взоры въ темную зелень сосенъ, которыя росли въ глубинѣ у ручья.

Но уже черезъ нѣсколько минутъ Филиппо замѣтилъ, что онъ начинаетъ путаться въ лабиринтѣ скалъ и кустовъ, въ который онъ такъ неосторожно пустился; къ тому же хотя онъ въ этомъ не признавался передъ самимъ собою, слова его странной спутницы сильно подѣйствовали на него, и мысли о ней безпрестанно отвлекали его вниманіе отъ дороги. Между тѣмъ, на противоположной сторонѣ долины, на горѣ, все еще виднѣлся ему огонекъ, и онъ старался изъ всѣхъ силъ какъ-нибудь выбраться въ долину. По положенію солнца ему казалось, что должно быть около десяти часовъ. Добравшись наконецъ до дна долины, онъ попалъ на тѣнистую тропинку и на мостикъ черезъ новый ручей; мостокъ этотъ, казалось, велъ къ видѣнной имъ хижинѣ. Онъ перешелъ черезъ ручей, и тропинка сначала повела его прямо въ гору, потомъ повернула въ сторону и принялась разнообразно извиваться между скалами. Онъ ясно видѣлъ, что онъ идетъ не прямо къ своей цѣли. Но по направленію къ хижинѣ ему заграждали путь отвѣсныя скалы, и ему оставалось только идти по тропинкѣ или вернуться къ Фениче. Сначала онъ шелъ бодро впередъ, все надѣясь увидѣть хижину, которая все еще не показывалась. Потомъ, когда кровь его немного успокоилась, онъ сталъ припоминать всѣ подробности только что происшедшаго разговора. Онъ вновь увидѣлъ передъ собою дивную фигуру молодой дѣвушки, но уже безъ гнѣва и злобы. Онъ не могъ не чувствовать къ ней сильнаго состраданія. Она теперь спокойно сидитъ на горѣ, думалъ онъ, и разсчитываетъ, бѣдная, на силу своего чародѣйства. Для него-то она оставляла ночью свою хижину и собирала въ горахъ какую-нибудь невинную травку! Вотъ почему она и разбила кружку, изъ которой я пилъ, и вино показалось мнѣ такъ горько. И съ какою увѣренностію она стояла передо мною, съ какимъ торжествомъ, словно та римская сивилла, которая сжигала свои пророческія книги. Бѣдное женское сердце! Какъ хорошо ты даже въ такомъ заблужденіи!

Чѣмъ дальше онъ шелъ, тѣмъ сильнѣе чувствовалъ онъ трогательную прелесть ея любви и силу ея красоты. Мнѣ бы не слѣдовало упрекать ее за то, что она съ твердымъ желаніемъ спасти мою жизнь хотѣла отвратить меня отъ исполненія моихъ обязанностей. Я бы долженъ былъ протянуть ей руку и сказать: "Я люблю тебя, Фениче, и если останусь въ живыхъ, то вернусь сюда за тобою," Какъ мнѣ не пришло въ голову это средство? А еще адвокатъ! Мнѣ бы слѣдовало обнять ее на прощаньѣ, какъ жениху, и она бы отпустила меня безъ подозрѣнія. А я на мѣсто того заупрямился и все испортилъ!

И онъ сталъ думать о такомъ прощаньи, и ему показалось, что онъ чувствуетъ ея дыханіе и прикосновеніе ея свѣжихъ губокъ къ своимъ губамъ. Ему почудилось, что его зовутъ по имени. "Фениче!" отвѣчалъ онъ страстно, и остановился. Его сердце сильно билось. Ручей шумѣлъ въ глубинѣ, вѣтви сосенъ были неподвижны, вездѣ вокругъ была пустота и молчаніе.

Уже имя ея опять навертывалось ему на языкъ, какъ ему вдругъ стало стыдно. Стыдно и въ то же время страшно. Онъ схватилъ себя за голову. Неужто я сталъ уже бредить ею на яву? воскликнулъ онъ. Неужто она права, и этому чародѣйству не можетъ противостоять никто? Неужто я уже сдѣлался тѣмъ, чѣмъ она хотѣла сдѣлать меня -- ея рабомъ? Нѣтъ, не бывать этому!

Его бодрость на минуту вернулась, но онъ тутъ же замѣтилъ, что тропинка ведетъ его вовсе не туда, куда слѣдуетъ. Вернуться было невозможно, не подвергаясь той же опасности. Поэтому онъ рѣшился какъ можно скорѣе взобраться на какую-нибудь вышину, съ которой онъ могъ бы снова увидѣть отыскиваемую имъ хижину. Берегъ ручья, по которому онъ шелъ, былъ для этого слишкомъ крутъ. Поэтому онъ обернулъ плащъ вокругъ лѣвой руки, и выбравъ удобный пунктъ, перескочилъ черезъ глубокое ущелье, котораго стѣны въ этомъ мѣстѣ почти касались одна другой. Бодро вскарабкался онъ по противоположному склону, и выбрался на солнце.

Оно жестоко палило его голову, и у него стало пересыхать горло, когда онъ взбирался все выше и выше. Наконецъ на него напалъ страхъ, что онъ, несмотря на всѣ свои усилія, все-таки не успѣетъ добраться куда слѣдуетъ. А кровь все сильнѣе стала стучать въ его вискахъ, онъ сердился на вино, которое онъ проглотилъ утромъ, и сталъ подозрительно смотрѣть на странныя горныя травы, пробивавшіяся сквозь скалы. Снова дрожь пробѣжала по его жиламъ. Что, если въ самомъ дѣлѣ есть таинственныя силы, которыя могутъ покорить сердце мущины своевольнымъ прихотямъ женщины? Что, если... Но, нѣтъ, нѣтъі Только надъ тѣмъ имѣютъ власть эти силы, кто имъ вѣритъ. Будь мущиной, Филиппо, впередъ! вотъ вершина горы; еще нѣсколько часовъ, и ты оставишь за собою эти ущелья съ ихъ призраками и чарами!

Но все-таки не могъ онъ умѣрить своего лихорадочнаго волненія. Каждый камень, каждое скользкое мѣсто, каждый мертвый сукъ, заграждавшій ему дорогу, казался ему препятствіемъ; все раздражало и утомляло его. Когда наконецъ онъ добрался до самой вершины, и однимъ скачкомъ, ухватившись за кустъ, взвился на нее, онъ сначала не могъ ничего видѣть: до того приливала кровь къ его головѣ, до того ослѣплялъ его отблескъ солнца отъ желтыхъ скалъ, окружавшихъ его. Въ изнеможеніи снялъ онъ шляпу, чтобы нѣсколько освѣжиться. Въ эту минуту онъ явственно услышалъ, что его зовутъ по имени, и съ ужасомъ обернулся на этотъ зовъ. Въ нѣсколькихъ шагахъ отъ него, у скалы, тамъ же, гдѣ онъ ее оставилъ, сидѣла Фениче и смотрѣла на него нѣжнымъ радостнымъ взоромъ.

-- Наконецъ ты пришелъ, Филиппо! сказала она.-- Я давно тебя жду.

-- Опять ты! воскликнулъ онъ, и въ его сердцѣ страхъ сталъ мѣшаться съ какимъ-то страстнымъ желаніемъ.-- Опять ты! И тебѣ смѣшно, что я терзаюсь и блуждаю, и что солнце жжетъ мнѣ голову! Ты торжествуешь, видя меня опять передъ собою! Напрасно! Не добьешься ты отъ меня ничего, кромѣ проклятій. Не искалъ я тебя, клянусь Богомъ, и если нашелъ, такъ только для того, чтобы снова тебя оставить.

Она съ странною улыбкою покачала головой.

-- Тебя противъ воли все-таки потянетъ ко мнѣ. И еслибы всѣ на свѣтѣ горы лежали между нами, ты все-таки нашелъ бы меня, потому что я влила въ твое вино семь капель крови изъ самаго сердца моего Фуоко. Бѣдный песъ! Онъ любилъ меня, а тебя ненавидѣлъ. Точно такъ же ты теперь возненавидишь того Филиппо, какимъ ты былъ прежде, и найдешь покой лишь въ моихъ объятіяхъ, потому что ты меня любишь. Видишь ли ты наконецъ, Филиппо, что я завоевала тебя? Пойдемъ же, я покажу тебѣ дорогу въ Геную, мой возлюбленный, мой мужъ, мой желанный!

Съ этими словами она встала и хотѣла обѣими руками обнять его, но испугалась выраженія его лица. Онъ вдругъ сдѣлался блѣденъ, какъ смерть, его губы беззвучно шевелились, шляпа упала съ его головы, онъ устранялъ руками всякое прикосновеніе.

-- Кровь собаки! выговорилъ онъ наконецъ съ трудомъ.-- Такъ вотъ что ты придумала... Но ты не побѣдишь, чертовка! Лучше умереть, чѣмъ сдѣлаться твоею собакою! Потомъ онъ какъ-то судорожно захохоталъ, и не спуская съ нея глазъ, сталъ, шатаясь, отступать и наконецъ упалъ стремглавъ въ ущелье, изъ котораго онъ только что выбрался.

Въ глазахъ у нея потемнѣло, она обѣими руками схватилась за грудь, и изъ нея вырвался крикъ, который, какъ крикъ орлицы, отдался въ горахъ и долинахъ, когда высокая фигура Филиппо исчезла за краемъ обрыва. Она сдѣлала нѣсколько невѣрныхъ шаговъ, потомъ остановилась и снова прижала обѣ руки къ сердцу. "Мадонна!" прошептала она, не въ силахъ собрать свои мысли, и быстрыми шагами направилась къ обрыву и принялась спускаться по крутой скалѣ, сквозь колючую чащу елей. Ея губы лепетали безсмысленныя слова, одною рукой она сжимала свое ноющее сердце, другою цѣплялась за сучья и скалы. Такъ она дошла до корней высокихъ деревьевъ, и увидѣла его, лежащаго съ закрытыми глазами. Его лобъ и волосы были въ крови, его голова прислонялась къ старому стволу. Его платье было разорвано и его лѣвая нога казалась раненою. Она не могла разглядѣть, живъ ли онъ, или нѣтъ. Она подняла его на руки, и почувствовала, что онъ еще движется. Плащъ, широкими складками висѣвшій съ его плечъ, казалось, спасъ его отъ слишкомъ сильнаго удара при паденіи. "Слава Богу!" сказала она вздохнувъ свободнѣе. И словно у нея явились сверхъестественныя силы, она принялась снова подыматься въ гору, неся несчастнаго на рукахъ. Это было не легко. Четыре раза она должна была положить его на мохъ и камни, чтобы снова собраться съ силами, и онъ все еще не приходилъ въ сознаніе.

Когда наконецъ она добралась до верху съ печальною своей ношей, ноги у нея подкосились, и она сама на нѣсколько мгновеній упала въ обморокъ. Потомъ она встала и пошла по направленію къ пастушьей хижинѣ, виднѣвшейся вдали. Дошедши до извѣстнаго ей мѣста, она испустила пронзительный, протяжный крикъ. Сперва ей отвѣчало эхо, потомъ откликнулся другой человѣческій голосъ. Она крикнула еще разъ, и не выжидая отвѣта, вернулась къ Филиппо и съ громкимъ плачемъ понесла его въ тѣнь скалы, на то мѣсто, гдѣ она сама сидѣла недавно, поджидая его.

Тутъ-то и увидѣлъ онъ себя, приходя въ сознаніе. Передъ нимъ стояли два пастуха, старикъ и молодой, которые брызгали ему въ лицо водою и оттирали ему виски. Его голова лежала на колѣняхъ молодой дѣвушки, но онъ этого не замѣтилъ.

Онъ, казалось, вообще забылъ о ея существованіи. Онъ тяжело вздохнулъ и почувствовалъ сильную боль во всѣхъ членахъ и снова закрылъ глаза. Наконецъ онъ сказалъ прерывавшимся голосомъ: "Одинъ изъ васъ, добрые люди... пусть пойдетъ въ Пистойю, меня тамъ ждутъ. Ради Бога, скажите трактирщику въ "Фортунѣ", въ какомъ я положеніи. Меня зовутъ... Тутъ силы измѣнили ему, и онъ снова впалъ въ безчувствіе.

-- Я пойду въ Пистойю, сказала молодая дѣвушка.-- Вы же покуда отнесите этого синьйора въ Треппи и уложите его въ постель, которую вамъ покажетъ Нина. Скажите ей, чтобы она позвала Кіаруччію перевязать и полѣчить больнаго. Поднимите его: ты, Томмазо, возьми его за плечи, ты, Биппо, за ноги. Такъ, дружно! И смотрите, поосторожнѣе! И вотъ, возьмите это, обмокните въ воду и приложите ему ко лбу, и мочите у каждаго ручейка. Понимаете?

И съ этими словами она оторвала большой кусокъ отъ своего головнаго платка, обмокнула его въ воду и приложила къ окровавленной головѣ Филиппо. Потомъ его подняли на руки, и пастухи понесли его по дорогѣ къ Треппи, а молодая дѣвушка, проводивши ихъ долгимъ, мутнымъ взглядомъ, быстро пошла въ гору, по крутой тропинкѣ.

-----

Было около трехъ часовъ пополудни, когда она дошла до Пистойи. Трактиръ "Фортуна" стоялъ въ нѣсколькихъ сотняхъ шаговъ отъ города, и въ этотъ часъ сіесты онъ былъ мало оживленъ. Въ тѣни широкаго навѣса стояли отпряженныя лошади; на подушкахъ своихъ экипажей спали веттурины; въ большой кузницѣ, насупротивъ трактира, не работали; запыленные листья деревъ по обѣимъ сторонамъ дороги неподвижно висѣли на вѣтвяхъ. Фениче подошла къ фонтану передъ домомъ, который одинъ своимъ немолчнымъ плескомъ прерывалъ глубокое молчаніе, и освѣжила себѣ лицо и руки. Потомъ она долго и медленно пила, чтобы разомъ утолить жажду и заглушить голодъ, и вошла въ остерію.

Хозяинъ, полусонный, привсталъ съ лавки, и снова легъ, видя, что вновь прибывшая -- только дѣвушка изъ горъ.

-- Чего тебѣ? сказалъ онъ.-- Если хочешь поѣсть или вина, то ступай на кухню.

-- Вы хозяинъ? спросила она спокойно.

-- Кто же, какъ не я? Меня, кажется, знаютъ въ Пистойѣ. За какимъ ты дѣломъ, красавица?

-- Я съ порученіемъ отъ господина адвоката Филиппо Маннини.

-- А, такъ вотъ что! Это другое дѣло. А развѣ онъ самъ не пріѣдетъ? Тутъ есть господа, которые его ждутъ.

-- Такъ проведите меня къ нимъ.

-- Ишь какая скрытная! А развѣ ты не можешь мнѣ сказать, что онъ велѣлъ имъ передать?

-- Нѣтъ!

-- Ну, какъ хочешь, дитя мое! У всякаго свои секреты. Хе, хе, хе! Такъ онъ не пріѣдетъ? Это будетъ очень непріятно этимъ господамъ; они, кажется, ждали его для важнаго дѣла.

Онъ замолкъ, и посмотрѣлъ на молодую дѣвушку, лукаво щуря глаза. Но видя, что она не намѣрена пускаться съ нимъ въ дальнѣйшіе разговоры, а идетъ къ двери, онъ надѣлъ соломенную шляпу, и мотая головою, пошелъ вслѣдъ за нею.

За дворомъ былъ маленькій виноградникъ, и они прошли его, причемъ старикъ безпрестанно заговаривалъ съ нею и дѣлалъ ей вопросы, она же не отвѣчала ни слова.

Въ концѣ средней дорожки стояла небольшая бесѣдка: ея окна были закрыты ставнями, и стеклянная дверь завѣшена внутри непрозрачною матеріею. Въ нѣсколькихъ шагахъ отъ бесѣдки, хозяинъ попросилъ Фениче остановиться, самъ же пошелъ къ двери, постучался и вошелъ. Фениче видѣла, какъ занавѣсъ отдернулся на минуту и изъ-за него блеснули два глаза. Вскорѣ старикъ вышелъ изъ бесѣдки и сказалъ ей, что господа хотятъ съ нею говорить.

Когда Фениче вошла въ бесѣдку, изъ-за стола всталъ мущина, и сухимъ и дерзкимъ взглядомъ окинулъ ее съ ногъ до головы. За столомъ сидѣло еще двое, и на немъ стояли стаканы и бутылки.

-- Господинъ адвокатъ не будетъ сюда, несмотря на свое обѣщаніе? сказалъ человѣкъ, стоявшій передъ нею.-- Кто ты такая, и какое можешь ты представить доказательство, что онъ прислалъ тебя сюда?

-- Я дѣвушка изъ Треппи, синьйоръ, по имени Фениче Каттанео. Доказательство? Я говорю правду, синьйоръ.

-- Отчего не пришелъ самъ господинъ адвокатъ? Мы считали его честнымъ человѣкомъ.

-- Онъ не пересталъ быть честнымъ человѣкомъ, а не пришелъ потому, что упалъ со скалы и разбилъ себѣ голову и ногу до того, что лежитъ безъ чувствъ.

Ея собесѣдникъ обмѣнялся взглядомъ съ своими товарищами, и снова обратился къ ней:

-- Ты въ самомъ дѣлѣ говоришь правду, Фениче Каттанео, потому что не умѣешь лгать. Если онъ лежитъ безъ чувствъ, какъ же могъ онъ послать тебя сюда съ порученіемъ?

-- Онъ на минуту пришелъ въ себя, и тутъ же сказалъ, что его ждутъ въ "Фортунѣ", что нужно дать знать туда о тамъ, что съ нимъ случилось.

Одинъ изъ присутствующихъ злобно засмѣялся.

-- Ты видишь, сказалъ тотъ, который говорилъ съ молодою дѣвушкой,-- что эти господа также не вѣрятъ твоей сказкѣ. Конечно, сочинять сказки удобнѣе, чѣмъ на дѣлѣ защищать свою честь!

-- Если вы этимъ хотите сказать, синьйоръ, что синьйоръ Филиппо изъ боязни не пришелъ сюда, то это низкая ложь, за которую васъ накажетъ Богъ! сказала она твердо и окинула всѣхъ трехъ презрительнымъ взглядомъ.

-- Ишь какая горячая! отвѣчалъ тотъ съ усмѣшкою.-- Видно адвокатъ-то твой милый дружокъ, э?

-- Нѣтъ, видитъ Богъ! сказала она своимъ глубокимъ голосомъ. Ея собесѣдники стали шептаться между собою, и она слышала, какъ одинъ изъ нихъ молвилъ:

-- Деревушка-то принадлежитъ къ тосканскимъ владѣніямъ.

-- Вѣдь не вѣрите же вы въ самомъ дѣлѣ этой выдумкѣ! возразилъ другой:-- онъ также мало лежитъ въ Треппи, какъ....

-- Идите со мною, и сами увидите, прервала ихъ Фениче, только не берите съ собою оружія, а то я васъ не проведу къ нему.

-- Дурочка, отвѣчалъ первый заговорившій съ нею,-- неужто ты думаешь, что мы хотимъ тебя зарѣзать?

-- Не меня, а его; я это знаю. И еще одно условіе: возьмите съ собою врача. Или можетъ-быть кто-нибудь изъ васъ врачъ, господа?

Она не получила отвѣта. Между тремя товарищами опять началось шептанье.-- Какъ мы пришли сюда, сказалъ одинъ изъ нихъ,-- онъ былъ тамъ, въ трактирѣ. Вѣроятно онъ еще не отправился назадъ въ городъ. Съ этими словами человѣкъ, сказавшій эти слова, оставилъ бесѣдку и вскорѣ вернулся съ четвертымъ лицомъ, незнакомымъ, какъ казалось, съ остальною компаніей.

-- Вы сдѣлаете намъ одолженіе, если пойдете съ нами въ Треппи, сказалъ ему одинъ изъ оставшихся.-- Вамъ уже вѣроятно объяснили, въ чемъ дѣло.

Вновь пришедшій молча поклонился, и всѣ оставили бесѣдку. Проходя мимо кухни, Фениче попросила хлѣба, и съѣла небольшой ломоть. Потомъ она пошла впереди всего общества, по направленію къ горамъ. Она дорогой не обращала вниманія на своихъ спутниковъ, жарко говорившихъ между собою, поспѣшила, сколько могла, и не разъ они были принуждены подавать ей голосъ, чтобы не потерять ея изъ виду. Тогда она останавливалась и ждала, съ глубокою думою глядя вдаль, и прижимая руку къ своему взволнованному сердцу. Когда они взобрались на горы, уже наступалъ вечеръ.

Деревушка Треппи была въ этотъ вечеръ такъ же тиха, какъ и всегда. Лишь нѣкоторыя дѣтскія головки любопытно высунулись въ окна хижинъ, да кое-гдѣ на порогѣ появились женскія фигуры, когда Фениче прошла по улицѣ съ своими спутниками. Она ни съ кѣмъ не заговаривала и торопливо направлялась къ своему дому, отвѣчая легкимъ знакомъ руки на привѣтствія сосѣдей. Тутъ передъ дверью стояли разговаривая нѣсколько мущинъ, работники хлопотали около нагруженныхъ лошадей, и прохаживались контрабандисты. Увидѣвъ хозяйку съ незнакомыми спутниками, всѣ смолкли и разступились, очищая ей дорогу. Фениче обмѣнялась нѣсколькими словами съ Ниною, которую встрѣтила въ главной комнатѣ, потомъ отворила дверь своей коморки.

Тамъ, въ полумракѣ, лежалъ на кровати Филиппо и около него, на полу, сидѣла дряхлая старушонка.

-- Что, Кіаруччія, каковъ онъ? спросила Фениче.

-- Ему лучше, благодаря Мадоннѣ, отвѣчала старуха и быстрымъ взглядомъ окинула господъ, входившихъ вслѣдъ за молодою дѣвушкою.

Филиппо очнулся изъ своего полузабытья, и на его блѣдномъ лицѣ вспыхнулъ румянецъ.-- Это ты! молвилъ онъ.

-- Да, и я привела съ собою господина, съ которымъ вы хотѣли драться, чтобъ онъ самъ увидѣлъ, что это невозможно. А вотъ и врачъ.

Усталый взоръ больнаго медленно обошелъ всѣхъ присутствующихъ.

-- Его тутъ нѣтъ, сказалъ онъ.-- Я не знаю никого изъ этихъ господъ.

Онъ снова закрылъ глаза. Къ нему подошелъ одинъ изъ пришедшихъ и сказалъ:-- Но за то мы васъ знаемъ, синьйоръ Филиппо Маннини. Намъ было велѣно поджидать васъ и взять подъ стражу. Правительство узнало изъ нѣкоторыхъ вашихъ писемъ, которыя удалось перехватить, что вы отправились въ Тоскану не только для поединка, но и для того, чтобы войдти въ сношенія съ лицами, которыя могутъ быть полезны вашей партіи въ Болоньѣ. Вы видите передъ собою полицейскаго коммиссара, и вотъ мои инструкціи. Съ этими словами онъ вынулъ изъ кармана бумагу, которую поднесъ къ лицу Филиппо. Онъ устремилъ на нее мутный, безсмысленный взглядъ, и словно ничего не понимая, снова впалъ въ безсознательную сонливость.

-- Осмотрите его раны, господинъ докторъ, продолжалъ коммиссаръ.-- Если можно, мы должны тотчасъ увезти его отсюда. Тамъ, передъ дверью, я видѣлъ лошадей. Мы возьмемъ ихъ, и такимъ образомъ сдѣлаемъ два дѣла заразъ, потому что онѣ нагружены запрещеннымъ товаромъ. Пусть наконецъ знаютъ, какой народъ гнѣздится въ этомъ проклятомъ Треппи!

Во время этой рѣчи врачъ подошелъ къ больному, а Фениче исчезла изъ комнаты. Кіаруччія спокойно сидѣла въ углу и бормотала что-то про себя. На улицѣ послышались голоса и шумъ торопливыхъ шаговъ, а въ окошечко стали показываться лица, которыя тотчасъ опять исчезали.-- Есть возможность, сказалъ наконецъ врачъ,-- снести его съ горъ, перевязавши его раны двойною перевязью. Но онъ конечно скорѣе выздоровѣетъ, если оставить его здѣсь, на рукахъ этой старой вѣдьмы, которая заткнетъ за поясъ любаго медика. Къ тому же дорогой его можетъ схватить горячка, и въ такомъ случаѣ я не отвѣчаю за его жизнь, господинъ коммиссаръ.

-- Пустяки! отвѣчалъ тотъ.-- Главное дѣло въ томъ, чтобъ отъ него отдѣлаться. Наложите ему перевязи, и какъ можно крѣпче, чтобы не къ чему было придраться, потомъ маршъ. Теперь лунныя ночи, и мы возьмемъ съ собою какого-нибудь пастуха. Вы покуда, Мольца, пойдите на дворъ и захватите лошадей.

Полицейскій, къ которому относилось это приказаніе, быстро отворилъ дверь каморки и хотѣлъ уже выйдти, когда его остановило неожиданное зрѣлище. Главная комната дома была наполнена толпою жителей Треппи, и впереди всѣхъ стояло два контрабандиста. Фениче, говорившая съ ними въ то время, какъ отворилась дверь, тотчасъ подошла къ ея порогу и сказала съ большою твердостію:

-- Вы тотчасъ оставите эту комнату, синьйоры, и безъ больнаго, или никогда болѣе не увидите Пистойю. Въ этомъ домѣ не было пролито крови съ тѣхъ поръ, какъ въ немъ хозяйкой Фениче Каттанео, и сохрани его и впредь Мадонна отъ такого оскверненія! Не пытайтесь также возвращаться въ другой разъ, хотя бы васъ собралось и больше. Вы конечно помните то мѣсто, гдѣ приходится взбираться по узкой трещинѣ между скалами. Дитя можетъ защитить этотъ проходъ, скатывая сверху камни, которые тамъ лежатъ грудами. Мы тамъ будемъ держать часоваго, пока этотъ синьйоръ не выздоровѣетъ. Идите же теперь и хвалитесь тѣмъ, что обманули бѣдную дѣвушку и хотѣли убить беззащитнаго больнаго.

Во время этой рѣчи лица сбирровъ все болѣе и болѣе блѣднѣли, и за нею послѣдовало молчаніе. Потомъ всѣ трое, какъ бы по командѣ, вытащили спрятанные до тѣхъ поръ подъ ихъ платьемъ пистолеты, и коммиссаръ сказалъ холодно:-- Мы пришли во имя закона. Если вы сами не уважаете его, то напрасно думаете, что помѣшаете намъ исполнить его. Если вы силою будете противиться нашимъ законнымъ требованіямъ, то это можетъ стоить жизни шестерымъ изъ васъ.

Ропотъ раздался въ толпѣ.

-- Будьте покойны, друзья! воскликнула смѣлая дѣвушка.-- Они не посмѣютъ. Они знаютъ, что за каждаго, кого они убьютъ, они поплатятся хуже, чѣмъ смертью. Вы говорите, какъ сумашедшій, прибавила она, обращаясь къ коммиссару.-- Страхъ, который виденъ на вашихъ лицахъ, умнѣе вашихъ словъ. Послушайтесь лучше его. Дорога вамъ открыта, господа!

Она отступила и лѣвою рукою указала на наружную дверь дома. Полицейскіе немного пошептались между собою, потомъ довольно твердымъ шагомъ пошли сквозь сердитую толпу, которая провожала ихъ возраставшимъ шумомъ проклятій и брани. Медикъ остановился въ недоумѣніи около постели больнаго, но молодая дѣвушка повелительнымъ знакомъ руки заставила его присоединиться къ своимъ спутникамъ.

Больной мутнымъ взглядомъ смотрѣлъ на эту сцену, вполовину поднявшись на подушкахъ. Старуха снова подошла къ нему, и бережно уложивъ его, молвила:-- Спи, спи, дитятко. Опасности нѣтъ. Спи, бѣдный сынокъ. Старуха Кіаруччія будетъ сидѣть надъ тобою, а отъ всякой опасности оградитъ тебя Фениче, наша благословенная красавица! Спи, спи!

Потомъ она усыпила его, какъ усыпляютъ ребенка, однозвучными пѣснями. Онъ же и во снѣ все видѣлъ передъ собою Фениче.

Филиппо уже десять дней жилъ въ Треппи подъ попечительствомъ старухи, много спалъ по ночамъ, а днемъ, сидя передъ дверью, наслаждался тишиною и чистымъ горнымъ воздухомъ. Какъ только ему стало возможно писать, онъ отправилъ съ нарочнымъ письмо въ Болонью, и тотчасъ получилъ отвѣтъ, -- удовлетворительный ли, или нѣтъ, нельзя было отгадать по его блѣдному лицу. Онъ не говорилъ ни съ кѣмъ, кромѣ своей усердной лѣкарки и малыхъ дѣтей, которыя приходили играть съ нимъ, и видѣлъ Фениче только по вечерамъ, когда она распоряжалась у очага. По утрамъ она выходила изъ дому и цѣлый день проводила въ горахъ. Онъ узналъ изъ случайно-подслушанныхъ разговоровъ между работниками, что прежде этого не бывало. Но когда она была и дома, не представлялось случая поговорить съ нею. Она вообще показывала видъ, будто не замѣчаетъ его присутствія, и по видимому была спокойна. Но ея лицо словно окаменѣло, и ея взоръ былъ безжизненъ. Однажды Филиппо, пользуясь чудною погодой, отошелъ дальше обыкновеннаго отъ дому, и рѣшившись испробовать свои возвращавшіяся силы, спустился по отлогому склону въ ближайшую долину. Обогнувъ крутую скалу, онъ почти испугался, завидѣвъ Фениче, сидѣвшую на темномъ мхѣ у родника. Въ рукахъ у нея были ленъ и веретено, и она, казалось, была погружена въ глубокую думу. Услышавъ шаги Филиппо, она обратилась къ нему, но не сказала ни слова, и выраженіе ея лица не измѣнилось, но она быстро встала, и не обращая вниманія на его зовъ, ушла и скрылась отъ его взоровъ.

На другое утро послѣ этой встрѣчи, онъ, только что вставши, снова думалъ о ней, когда дверь его каморки отворилась, и въ ней показалась молодая дѣвушка. Она остановилась у порога и повелительнымъ знакомъ руки помѣшала ему подойдти къ себѣ.

-- Вы теперь здоровы, сказала она холодно.-- Я говорила съ старухою. Она думаетъ, что вамъ можно отправиться восвояси верхомъ, маленькими переѣздами. Вы завтра утромъ оставите Треппи и никогда сюда не вернетесь.... Вы должны мнѣ обѣщать это.

-- Я обѣщаю, Фениче, но съ однимъ условіемъ.

Она молчала.

-- Съ тѣмъ условіемъ, чтобы ты отправилась со мною, Фениче, молвилъ онъ, не имѣя силъ побѣдить свое волненіе.

Мрачный гнѣвъ выразился на ея лицѣ. Но она сдержала его и сказала, хватаясь за ручку двери:-- Чѣмъ я заслужила эту насмѣшку? Вы должны мнѣ дать это обѣщаніе, и безъ условій: я этого жду отъ вашей честности.

-- Ты отвергаешь меня, Фениче, испортивъ меня любовнымъ напиткомъ, приковавъ меня къ себѣ навсегда!

Она спокойно покачала головой.

-- Васъ больше не связываетъ никакое волшебство, сказала она глухо.-- Вы потеряли кровь прежде, чѣмъ подѣйствовалъ напитокъ. Чары разрушены. И тѣмъ лучше, потому что я поступила безумно. Не станемъ больше говорить объ этомъ. Обѣщайте мнѣ только, что вы завтра уѣдете. Васъ будутъ ждать лошадь и парень, который проведетъ васъ, куда хотите.

-- Такъ если это не дѣйствіе любовнаго напитка, то тутъ дѣйствуютъ другія чары, въ которыхъ ты сама невольна. Клянусь моимъ вѣчнымъ спасеніемъ....

-- Молчите! прервала она его, и стала еще мрачнѣе.-- Я глуха для такихъ рѣчей. Если вы думаете, что вы мнѣ что-нибудь должны, и вамъ меня жаль, то оставьте меня, и наши счеты будутъ покончены. Не думайте, чтобы моя бѣдная голова не могла ничего взять въ толкъ. Я теперь поняла, что нельзя купить человѣка, ни ничтожными услугами,-- мы безъ того обязаны ихъ оказывать,-- ни семью годами ожиданія, -- что семь лѣтъ передъ Богомъ? Вы не должны думать, что вы меня сдѣлали несчастною, вы меня исцѣлили! Идите же, и да сохранитъ васъ Богъ!

-- Отвѣчай мнѣ, какъ передъ Богомъ! воскликнулъ онъ внѣ себя:-- исцѣлилъ ли я тебя.... отъ твоей любви?

-- Нѣтъ, сказала она твердо.-- Зачѣмъ вы спрашиваете? Она моя, и у васъ надъ ней нѣтъ ни права, ни власти. Идите!

Съ этими словами она отступила за порогъ. Еще мгновеніе, и онъ лежалъ распростертый на каменныхъ плитахъ и обнималъ ея колѣни.

-- Если ты сказала правду, говорилъ онъ съ отчаяніемъ,-- то спаси меня, не отвергай меня, возьми меня, или эту бѣдную голову погубитъ безуміе, или это бѣдное сердце надорвется отъ тоски. Міръ для меня пустъ, со всѣхъ сторонъ стережетъ меня ненависть, меня отвергаетъ и старая и новая моя родина: на что мнѣ жизнь, если я долженъ лишиться и тебя?

Онъ взглянулъ на нее и увидѣлъ, что изъ ея глазъ въ три ручья льются слезы. Еще ея лицо было неподвижно, но вдругъ она глубоко вздохнула, ея глаза открылись, ея губы зашевелились, и словно проснулась въ ней новая жизнь. Она наклонилась къ нему, она приподняла его своими сильными руками:-- Ты мой, сказала она, дрожа всѣмъ тѣломъ,-- ты мой и я твоя!

Когда солнце взошло на другое утро, оно застало ихъ обоихъ на дорогѣ въ Геную, куда Филиппо рѣшился бѣжать отъ преслѣдованій своихъ враговъ. Высокій, блѣдный юноша сидѣлъ на покойной лошади, которую вела подъ уздцы его невѣста. По обѣимъ сторонамъ тянулись, подъ чистымъ осеннимъ небомъ, чудныя долины и горы Апеннинскаго хребта, надъ ними кружились орлы, и вдали сверкало море. И тиха и свѣтла, какъ далекое море, улыбалась нашимъ путникамъ ихъ будущая жизнь....

Приложенія къ "Русскому Вѣстнику", 1858

Оставить комментарий Хейзе Пауль (перевод: Без указаняи переводчика) (yes@lib.ru) Год: 1858 Обновлено: 14/09/2024. 79k. Статистика. Рассказ: Проза, Переводы Новеллы	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: Текст издания: Приложенія къ "Русскому Вѣстнику", 1858.

Хейзе Пауль Треппи

ТРЕППИ

Разказъ Поля Гейзе

Хейзе Пауль
Треппи