Гурмон Реми Де
Жан Лоррен

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Реми де Гурмон

Жан Лоррен

[]

   Уже много веков человечество роет рвы только для того, чтобы иметь возможность через них перепрыгнуть. Благодаря изобретению христианской идеи греха, эта игра приобрела возвышенный характер. Как приятно читать старинных испанских казуистов или такое произведение итальянского кардинала, как Confessarius Monìalum, произведение, полное оригинальных тем, очаровательных идей толерантного Ламы и галантного Карамуэля! Прелестный Карамуэль, как много прекрасных и благотворных бесед мог бы ты вести с Жаном Лорреном в его салоне на улице d teul, где красуется отрубленная голова, окровавленная и зеленая! На твоих коленях была бы раскрыта "Théologie des Réguliers" ["Теология праведников" -- фр.] , и на спорной странице вместо закладки лежала бы кисточка твоей иерейской квадратной шапки. Против тебя сидел бы Лоррен и читал бы тебе одну из своих проповедей, которые он обдумывал для своего "Oratoire" ["Оратория" (фр.; новелла, 1888)] .
   Необходимо, чтобы одновременно существовали вещи запретные и вещи дозволенные -- иначе нерешительные и ленивые умы остановились бы у первой ограды, успокоились бы на первом попавшемся газоне. Быть может, именно социальная мораль создала преступление, а мораль сексуальная -- наслаждение. Какою добродетелью должен отличаться паша среди трехсот женщин! Мне всегда казалось, что гибель Содома явилась результатом сознательного поджога, некоторым самоубийством. Человечеству надоело это созерцание неукротимого роста чувственных желаний и извращенного сладострастья.
   Но вместо того, чтобы пользоваться ими в сыром виде, Жан Лоррен приготовляет из них всевозможные напитки, желе, кремы и конфеты. Он приправляет их неведомым имбирем, не употреблявшимся до него шафраном, таинственной гвоздикой, превращающей любовные сласти в играющий и крепкий эликсир. Из этой лаборатории вышел небольшой томик, который я считаю настоящим шедевром. Я упоминал о нем выше. Никогда еще искусство не заходило так далеко в точной пропорции сахара и пряностей, розового варенья и красного перца. "Бонбоньерка пряных драже" отличается большею откровенностью и меньшею невинностью. Она точно вынута из кармана нечестивого аббата, готового пить вино причастия из туфли своей любовницы. Это книга яда и улыбок. Это молитвенник греха, где каждый порок составляет отдельную рубрику и имеет свой особый антифон. Его поучения взяты из лесбосского Синаксария.
   Дом молитвы полон благоухающей серой амбры. Женщины с закрытыми глазами слушают голос аббата Блампуа, аббата Октава, голос монаха Генициуса, священника Ренё. Им не сидится на своих местах. Некоторые из них внезапно падают на колени. Другие, точно большие цветы, полные слез, откидываются на спинки. Пальцы их судорожно сжимаются. Слышится шелест шелка и звон браслетов. Аббат de Joie [радость -- фр. joie] восходит на кафедру. Ему внимают, нервно стиснув руки на груди, внимают с волнением, с наслаждением, потому что под личиной Христа аббат проповедует культ Адониса. Его двусмысленные проповеди превращают поклоннниц Христа в любовниц...
   Сам Лоррен часто проповедует Адониса. Чем, кроме Адониса, можно удержать женщин? Как, в самом деле, наблюдать за ними, если они убегут? В одной из своих книг, носящей дерзкое заглавие: "Une femme par jour" ["Одна женщина в день" (фр.; хроника, 1896)] , и в другой, с нежным названием "Ames d tomne" ["Осенние души" (фр.; новелла, 1897)] , он изобразил всю сложность женской натуры, наивность и бессознательность маленьких женских душ, их страдание, жестокость, безумие и прелесть. В "Oratoire" и других его сочинениях перед нами женщины, которые открылись ему с редкой искренностью, как на духу.
   В некоторых главах "Oratoire" -- я всегда с любовью возвращаюсь к этой книге -- много жестокого, много несправедливого. Но вместе с тем, каким очарованием веет от этого первого цветка, уже отравленного внутри, от этого создания оранжерейного ума, побега редкого растения, носящего имя Жан Лоррен.
   С тех пор прошло десять лет. Многочисленные произведения этого автора полны оригинального благоухания. Он расточал его щедро, но не расточил окончательно. Растение сохранило достаточно соков, чтобы дать не один новый цветущий побег. Появились поэмы, сказки, небольшие очерки, в которых с большей или меньшей примесью меда мы находим всю чувственную остроту, все дерзновение слегка садического, единственного ученика Барбэ д_евильи. Сам воплощение искусства, он любил его горячо, как стихию, его создавшую, и надолго не расставался с ним никогда. Иногда, впрочем, его влекло к мародерству, к экскурсиям в подозрительные закоулки Парижа, в сферы великосветского разложения, в мир "de l_ole, de la natte et de la cuvette" [гроша, настила и уборной -- фр.] (разлив такого рода опустошительных страстей в литературе отмечал уже греческий ритор Деметрий Фалерский). Чаще других и с большим талантом, чем дон Ренеус, он проповедовал культ Св. Мукезы и воспевал (вполголоса) то, что сам скромно назвал "причудливой любовью". Но все это он представил прекрасным, благородным словом, не искаженным фамильярностями тайного члена ордена ораторьянцев. Некоторые его книги похожи на ярко-светлых блондинок, которые не могут поднять рук, чтобы не распространить вокруг себя атмосферы, вредной для добродетели. Но наряду с ними у него есть и такие, которые должны быть отнесены к настоящей литературе и чистому искусству. Любовь к красоте вознесла его над любовью к разврату. Лоррена не следует считать писателем исключительно чувственным, интересующимся вопросами специальной психологии. Его ум разнообразен. Его занимает все, и он с одинаковым интересом сочиняет живописную сказку и трагическую историю. Он любит все фантастичное, таинственное, оккультное, страшное. Рисует ли он Париж прошлого или Париж наших дней, никогда он не бывает банален. Наоборот, его картины настолько своеобразны, что невольно вызывают изумление: в них есть что-то неожиданное, даже слегка раздражающее своей экстравагантностью. Лоррен редкий рассказчик -- даже в тех случаях, когда является перед нами только хроникером. От самых беглых его набросков всегда ждешь исключительного впечатления. В жизни так же, как и в искусстве, он любит новизну. Никогда он не боится высказывать свои литературные вкусы, самые дерзновенные, самые соблазнительные с точки зрения невежд, завидующих всему оригинальному.
   Кроме всех особенностей, которые делают Лоррена одним из наиболее выдающихся современных писателей, он обладает еще одним даром -- даром поэта. Он в совершенстве умеет воспроизводить в стихах пейзажи. Его фигуры похожи на статуэтки. Вот, например, образ танцовщика Вафилла, который остается в памяти навсегда.
   
   Остановился он и взглядом бессердечным
   Матросов обводил, желанье их почуя;
   Букет свой раздает, потом для поцелуя
   Ладони протянул движением беспечным.
   
   С какой мечтательной и тонкой чувственностью рисует автор своих "Героинь". Каждая из них имеет свой символ в цветке, вырастающем у ее ног. Это очень красиво.
   У ног Энильды:
   
   с сердечком золотым белела маргаритка.
   
   У ног Элены:
   
   зацвел вдруг анемон, так холоден и бледен.
   
   У ног Вивианы:
   
   вдруг вышла лилия под пальцем нежно-алым.
   
   У ног Мелузины:
   
   и около нее, как светлые трофеи,
   Возникли шпажника, как лезвие, листы.
   
   У ног Изольды:
   
   как солнце, пламени подсолнечник желтел,
   Пылал и расцветал.
   
   Сколько образов, полных грации, полных чувственности, в этих расписных стеклах -- голубых, сине-зеленых, кое-где оживленных золотом лютика, пурпуром мака! Сколько женских образов, видимых сквозь мечту, вызывающих трепет! Сколько мертвых!
   
   Офелиями все вы были:
   Без рулевого, без челна.
   Вас понесет сама волна,
   Когда Гамлеты вас забыли.
   
   Вот прекрасная живописная деталь из гобелена под названием "Феи".
   
   Туманная луна на берег свет бросает,
   От колоколен тень, от кровель вырастает
   Крылатых ангелов и исполинов хор.
   А башен, кровель, стен причудливый узор
   Тенями стелется в необозримом поле.
   Но город далеко, за двести верст и боле.
   Безлюдны берега и пуст морской простор.
   Из серой глубины небес, что нежно тают,
   Виденье города встает: дворцы, собор,
   Злаченых башенок затейливый убор
   И лестницы наверх, что в небе исчезают.
   Их тень на отмели обманывает взор;
   Моргана ж, опершись в туманности небесной,
   Качает в воздухе над морем град чудесный.
   
   В стихах Лоррена много фей. Все феи увенчаны вербеной или "голубым ирисом". Они мелькают томные и влюбленные между строф этой лунной поэзии.
   Где истинный Лоррен? В "Феях", в "Ames d tomnes". Оба истинны -- одного не следует отделять от другого.
   

----------------------------------------------------

   Первое издание перевода: Книга масок. Лит. характеристики /Реми-де-Гурмон; Рис. Ф. Валлотона Пер. с фр. Е. М. Блиновой и М. А. Кузмина. -- Санкт-Петербург: Грядущий день, 1913. - XIV, 267 с.; портр.; 25 см. -- Библиогр.: с. 259-267.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru