Грант Чарльз
Дон Антонио

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Don Antonio.
    Перевод Д. Муратова.
    Текст издания: журнал "Міръ Божій", No 11, 1898

   

ДОНЪ АНТОНІО.

Разсказъ Чарльза Гранта.

(Переводъ съ англійскаго).

I.

   Въ одномъ изъ маленькихъ скверовъ Неаполя, названіе котораго я забылъ, стояло два ларя; здѣсь добрые граждане утоляли жажду невинными напитками, стаканомъ холодной воды изъ фонтана льва или изъ минеральнаго источника Саита-Лучія, съ прибавкой болѣе избалованными нѣсколькихъ капель не особенно приглядной горькой настойки или небольшого количества лимоннаго сока. Это мѣсто очень удобно для наблюденія нравовъ и костюмовъ. Настоящій неаполитанецъ, которому приходится выходить во время лѣтней жары, охотно сдѣлаетъ крюкъ въ четверть мили, лишь бы идти тѣнистою улицею, не подвергаясь яркому свѣту и жарѣ открытыхъ мѣстъ; въ этихъ случаяхъ онъ выбираетъ путь, избѣгая солнечныхъ мѣстъ почти съ такимъ же стараніемъ, какъ кошка обходитъ лужи, отправляясь по неотложному дѣлу послѣ дождя.
   Іюнь во второй половинѣ; около десяти часовъ утра толпа не такъ велика и не такъ разнообразна, какъ была бы въ болѣе ранній часъ или около заката солнца, но тутъ найдется много такого, что можетъ поразить новизною и странностью любого иностранца. Вы видите, напр., маленькаго ребенка, идущаго нетвердою поступью и крѣпко держась за руку матери. Почему на немъ надѣтъ костюмъ, представляющій точную копію одѣянія францисканскаго монаха? Неужели неаполитанскія дѣти такъ быстро развиваются и уже въ пятилѣтнемъ возрастѣ готовы отречься отъ міра? Или, можетъ быть, эта женщина, съ преждевременно состарившимся лицомъ, ярая патріотка и вырядила своего сына такимъ образомъ въ насмѣшку надъ духовенствомъ? Ни то, ни другое. Бѣдный маленькій Чичилло всегда былъ болѣзненнымъ ребенкомъ, а докторскія снадобья, какъ мы знаемъ, стоятъ дорого и помогаютъ мало. Святые могли бы помочь, захоти только они. Св. Францискъ, напримѣръ, всегда сострадателенъ и добръ къ дѣтямъ и, конечно, исцѣлилъ бы маленькаго Чичилло, обрати онъ только на него вниманіе. Но въ Неаполѣ такъ много дѣтей, такъ много больныхъ дѣтей! и если бы даже святой взглянулъ въ эту сторону, онъ едва-ли замѣтилъ бы Чичилло. И вотъ мать, подобно другимъ матерямъ ея класса, сдѣлала ребенку это странное платье, чтобы привлечь вниманіе святого и въ то же время помнить самой о данномъ ею обѣтѣ. Ребенку, несомнѣнно, стало лучше съ тѣхъ поръ, какъ онъ началъ носить рясу, а мать перестала давать ему шарлатанскія лѣкарства и наняла другое помѣщеніе съ окномъ, выходящимъ на югъ. Если Чичилло совершенно выздоровѣетъ, монашескій балахонъ и капюшонъ будутъ отложены въ сторону, и мать будетъ увѣрена, что ея сынъ навсегда сохранитъ особое отношеніе къ св. Франциску.
   Сама она, какъ вы видите, носитъ платье цвѣта бордо, съ отдѣлкой изъ бѣлой тесьмы, что, несомнѣнно, болѣе пестро, чѣмъ красиво. Она выбрала себѣ такой нарядъ не изъ тщеславія, дурного вкуса или по бѣдности! нѣтъ. Годъ съ небольшимъ тому назадъ ее мучила лихорадка, и она дала обѣтъ Санъ-Чиро, что если онъ ее исцѣлитъ, она сдѣлаетъ себѣ это платье въ его честь. Эти цвѣта и этотъ фасонъ -- именно тѣ самые, которые, какъ полагаютъ, нравятся ему больше всего.
   Захворавъ, неаполитанки очень любятъ давать обѣты, что сдѣлаютъ себѣ новое платье, какъ только выздоровѣютъ; а если случай бываетъ очень бѣдственный, иногда къ обѣту присоединяется съ полдюжины сосѣдокъ. Въ такихъ случаяхъ мужья обыкновенно бываютъ вынуждены давать согласіе, хотя временами они и намекаютъ, что набожность, подсказывающая такія дѣла милосердія, не совсѣмъ-таки свободна отъ женскаго пристрастія къ нарядамъ.
   Санъ-Чиро при жизни былъ докторомъ и покровителемъ Портичи, и вполнѣ естественно, жители этого города должны во время болѣзни прибѣгать къ нему; но онъ отнюдь не единственный святой, помогающій въ случаѣ нужды. Если вы предпочитаете платье изъ травянисто-зеленаго штофа съ отдѣлкой изъ желтыхъ лентъ, можете обратиться съ вашимъ обѣтомъ къ св. Аннѣ, великой соперницѣ Санъ-Чиро въ мнѣніи низшихъ классовъ. Мадонна del barmine носитъ бѣлое платье съ черными обшлагами и налагаетъ тѣ же цвѣта на своихъ почитателей и мадонна Addolorata одѣвается въ совершенно черное. Къ одной изъ нихъ обыкновенно прибѣгаютъ занимающіе нѣсколько болѣе высокое положеніе въ обществѣ. Какъ видите, для выбора больныхъ имѣется значительное разнообразіе святыхъ и цвѣтовъ; но въ общемъ Санъ-Чиро, пожалуй, не хуже всякаго другого святого.
   Но кого это два носильщика несутъ въ большомъ золоченомъ портшезѣ? Надъ портшезомъ, замѣтьте, имѣется куполъ, поддерживаемый четырьмя колонками и увѣнчанный ангеломъ. Особа, которую несутъ, очевидно, направляется куда-нибудь съ параднымъ визитомъ, она расфранчена, а верхъ ея великолѣпнаго экипажа украшенъ четырьмя громадными букетами. Это -- повивальная бабка, направляющаяся крестить ребенка, которому она недавно помогла появиться на свѣтъ. Вы сразу можете сказать, что это -- дѣвушка, такъ какъ она держитъ ребенка на лѣвой рукѣ. Такія женщины играютъ значительную роль въ семейной жизни Неаполя и имѣютъ голосъ, хотя бы и номинальный, въ семейныхъ дѣлахъ, не имѣющихъ никакого отношенія къ ихъ профессіи. Каждый ребенокъ смотритъ на особу, помогавшую при его рожденіи, какъ на родственницу, и въ общественномъ мнѣніи она стоитъ лишь немного ниже крестной матери.
   Но тише! снимите шляпу: идетъ похоронная процессія. Впереди движется крестъ, несомый на длинной палкѣ человѣкомъ, одѣтымъ въ весьма странный костюмъ. Нижняя часть его платья похожа покроемъ на одежду монаха и лишь сдѣлана изъ бѣлаго полотна, а вся голова совершенно закрыта капюшономъ изъ того же матеріала, свободно свѣшивающимся почти до пояса. Благодаря отверстіямъ для глазъ, продѣланнымъ въ капюшонѣ, голова на нѣкоторомъ разстояніи напоминаетъ черепъ. По бокамъ человѣка, несущаго крестъ, шествуютъ двое людей съ обнаженными головами и въ ярко красной одеждѣ, за ними слѣдуетъ длинная процессія мужчинъ, одѣтыхъ, какъ первый, и несущихъ въ рукахъ большія восковыя свѣчи, затѣмъ появляется катафалкъ; тяжелыя складки бархатнаго покрова совершенно скрываютъ носильщиковъ и позволяютъ видѣть лишь ихъ ноги. Катафалкъ и стоящій на немъ гробъ пышно вызолочены и украшены. За катафалкомъ слѣдуетъ много стариковъ, каждый одѣтъ въ голубое платье и сѣрый плащъ, и несетъ въ рукахъ маленькій черный флагъ съ золоченымъ изображеніемъ креста или черепа на скрещенныхъ костяхъ. Это -- бѣдные изъ госпиталя Санъ-Дженнаро, призрѣваемые съ условіемъ участвовать въ погребальныхъ процессіяхъ. Всѣ эти похороны устроены братствомъ. Почти каждый неаполитанецъ принадлежитъ къ какому-нибудь обществу, куда онъ ежемѣсячно взноситъ небольшую сумму, чтобы, когда настанетъ его часъ, быть похороненнымъ съ пышностью, и какъ только онъ умираетъ, братство принимается за его тѣло, украшаетъ надлежащимъ образомъ комнату, въ которой оно лежитъ, и беретъ на себя всѣ издержки и хлопоты, связанныя съ погребеніемъ.
   Процессія прошла, потокъ жизни опять покатился шумно и оживленно, какъ прежде. Время отъ времени прохожіе выходятъ изъ этого потока освѣжиться стаканомъ лимонной или минеральной воды. Одинъ изъ ларей такъ и блеститъ отъ новой окраски и полированной мѣди, другой -- настолько же грязноватъ и непригляденъ, насколько наряденъ его сосѣдъ. Однако, хотя они предлагаютъ совершенно одинаковые напитки и по одной и той же цѣнѣ, второй ларь торгуетъ вдесятеро больше.
   Видите ли вы того человѣка, который подходитъ утолить свою жажду? Если вы не помните дона-Антоніо, который такъ удачно вступился, чтобы предотвратить внезапную месть Пеппиньелло {См. разсказъ "Пеппиньелло", сентябрь 1896 г.} годъ тому назадъ, вы едва ли замѣтили бы его. При первомъ взглядѣ онъ кажется почти наименѣе замѣтнымъ изъ всѣхъ прохожихъ. Онъ очевидно, принадлежитъ къ достаточному классу. Его платье отмѣнно опрятно, хотя нѣсколько старомодно и немного потерто по швамъ. Онъ худощавъ и мускулистъ, и скорѣе ниже, чѣмъ выше средняго роста. У него темные, быстрые глаза и густые, грубые черные волосы, которые склонны виться, но коротко острижены, согласно господствующей модѣ. Борода, покрывающая нижнюю часть лица, подстрижена тоже и не закрываетъ безукоризненно чистаго воротника рубашки. Темныя лайковыя перчатки нѣсколько пострадали отъ носки и сидятъ на рукѣ довольно свободно. Донъ Антоніо, очевидно, знаетъ дѣловое значеніе приличной внѣшности; но его умъ слишкомъ занятъ другими дѣлами, и онъ предоставляетъ заботиться о костюмѣ портному, парикмахеру и прачкѣ, и потому безсознательно слѣдуетъ модѣ, хотя обыкновенно нѣсколько отставая отъ нея. Въ заключеніе вы догадываетесь, что ему около сорока лѣтъ, и видите, что онъ не даетъ себѣ труда выдергивать сѣдые волоски; кое-гдѣ появляющіеся на его головѣ и подбородкѣ.
   Что васъ поражаетъ въ немъ болѣе всего -- это его медленная, какъ на прогулкѣ, походка и тотъ интересъ, съ которымъ онъ, повидимому, наблюдаетъ все происходящее вокругъ. Но Неаполь не Лондонъ, и всякій, кому приходится ходить по его улицамъ въ срединѣ лѣта, скоро выучивается дѣлать это медленно. Природа подъ угрозой самыхъ жестокихъ каръ воспрещаетъ здѣсь быструю ходьбу, которая наблюдается въ дѣловой части Лондона въ ранніе часы дня. Можетъ быть, это обстоятельство является причиной, почему каждый неаполитанецъ такъ внимательно приглядывается къ поступкамъ своихъ сосѣдей и, повидимому, извлекаетъ такъ иного развлеченій изъ тысячи уличныхъ случаевъ, которые англичанинъ не имѣетъ времени замѣтить.
   Еще болѣе поразило бы человѣка, болѣе знакомаго съ жизнью Неаполя, что на особѣ дона Антоніо не видно ни одной ювелирной вещицы. Взглянувъ пристальнѣе на его лицо, вы замѣтите, что, хотя по своему костюму и манерамъ онъ, очевидно, принадлежитъ къ среднему кругу общества, формы его лба и носа сразу напоминаютъ простонародный типъ. Его ноги также необычайно широки, если только его сапожникъ не совсѣмъ лишенъ чести и совѣсти, и дѣлаетъ сапоги хоть сколько-нибудь по мѣркѣ. Губъ дона Антоніо вы не можете видѣть,-- онъ позволяетъ своимъ усамъ расти во всю ихъ длину и закручиваетъ книзу, такъ что они совершенно скрываютъ его ротъ,-- манера, весьма необычайная среди неаполитанцевъ, за исключеніемъ тѣхъ, у кого плохи зубы; зубы же дона Антоніо, какъ вы замѣчаете съ одного взгляда, когда онъ говоритъ или улыбается, совершенно здоровы и бѣлы.
   Словомъ, это -- самый обыкновенный, незамѣтный человѣкъ. Наблюдайте за нимъ попристальнѣе, и вы откроете, что онъ дѣлаетъ вещи, достойныя вниманія. Онъ только что окончилъ стаканъ лимонной воды, который спросилъ себѣ у грязноватаго ларя, какъ и всякій другой, и отдалъ въ уплату бумажную лиру. Подойдя достаточно близко, вы увидите, что, вмѣсто девятнадцати сольдо, онъ получилъ сдачи двадцать одинъ сольдо, т. е. вмѣсто того, чтобы взять одинъ сольдо за напитокъ, торговецъ самъ далъ ему одинъ сольдо за честь, оказанную его прилавку. Если этотъ продавецъ ведетъ свое дѣло на такихъ принципахъ, то легче понять, почему онъ привлекаетъ такое большое количество покупателей, чѣмъ то, какимъ образомъ онъ ухитряется сводить концы съ концами къ концу недѣли. Если, однако, вы взглянете на это бдительное, хитрое и алчное лицо, то этотъ человѣкъ отнюдь не покажется вамъ такимъ, котораго было бы легко провести.
   Послѣдуемъ немного за дономъ Антонію; мы можемъ сдѣлать это, такъ какъ мы невидимы; если же его ясные глаза мелькомъ замѣтили бы насъ, оказалось бы не особенно легкимъ слѣдить за нимъ. Онъ заходитъ въ первую табачную лавочку, выбираетъ кавуровскую сигару, которую, однако, не закуриваетъ, снова отдаетъ въ уплату лиру и снова получаетъ, а не тратитъ, одинъ сольдо. Этимъ путемъ онъ дѣлаетъ рядъ мелкихъ покупокъ, и всякій разъ та сумма, которую онъ получаетъ сверхъ того, что даетъ въ уплату, составляетъ точную цѣну покупаемаго имъ предмета.
   Къ тому времени, когда донъ Антоніо достигаетъ Толедо, его карманы наполнены мѣдяками. Тутъ множество мѣнялъ, и мужчинъ, и женщинъ, постоянно сидитъ на углахъ боковыхъ улицъ, имѣя передъ собою столики съ небольшими кучками монетъ. Мѣнялы эти заработываюгь свое пропитаніе, размѣнивая бумажныя деньги на мѣдь и взимая за это два процента съ каждой сдѣлки. Донъ Антоніо подходитъ къ первому изъ столовъ, кладетъ девятнадцать сольдо и тотчасъ же получаетъ бумажную лиру. Онъ повторяетъ эту выгодную для него финансовую операцію каждый разъ, когда проходитъ мимо столика мѣнялы, и къ тому времени, когда онъ подходитъ къ Санъ-Карло, онъ освобождается отъ половины своихъ мѣдяковъ.
   Все это дѣло было выполнено совершенно спокойно, безъ задержки и безъ всякаго торга, который неаполитанцы, кажется, такъ любятъ, и который иностранцы, не имѣющіе счастья быть милліонерами, находятъ и досадныхъ, и въ то же время неизбѣжнымъ.
   

II.

   Достигнувъ конца Толедо, донъ Антоніо останавливается. Человѣкъ, ждавшій около лодокъ внизу, всходитъ по ступенькамъ вверхъ и обращается къ нему. Пришедшій -- высокій, хорошо сложенный мужчина; на немъ надѣть костюмъ безъ прорѣхъ и безъ заплатъ, представляющій нѣчто среднее между одѣяніемъ рыбака и прибрежнаго матроса. Это, вѣроятно, рыбакъ или матросъ, или же то и другое вмѣстѣ. Хотя его голосъ тихъ и его манеры почтительны, изъ его жестовъ, которые онъ тщетно старается сдержать, ясно, что онъ и возбужденъ, и раздраженъ. Полицейскій, шатавшійся между рыбаками, не спѣша и съ самымъ невиннымъ видомъ сталъ всходить по лѣстницѣ. Донъ Антоніо тотчасъ же замѣчаетъ его однако, и при помощи взгляда предупреждаетъ своего собесѣдника, и представитель закона, проходя мимо нихъ, слышитъ лишь слѣдующій незначительный разговоръ:
   -- Если ты думаешь, что плата слишкомъ мала, то тутъ внизу найдется много лодочниковъ и безъ тебя.
   -- Но, вѣдь, какая жара-то, сударь.
   -- Ну, хорошо, пусть будетъ двѣнадцать сольдо.
   -- Я буду готовъ черезъ пять минутъ, если вы можете подождать.
   Еще до истеченія этого времени оба сидятъ уже въ лодкѣ и лодочникъ усиленно гребетъ по направленію къ гавани. Какъ только они отъѣхали на такое разстояніе, что ихъ нельзя было слышать съ берега, лодочникъ заговорилъ снова тономъ человѣка, негодующаго на несправедливость, причиненную ему лицомъ, которое онъ признаетъ выше себя.
   -- Мы всегда платили аккуратно. Даже въ самыя плохія времена мы никогда не запаздывали ни на одинъ день.
   -- Я знаю это.
   -- И это была лучшая корзина рыбы за весь мѣсяцъ.
   -- Гдѣ она была оставлена?
   -- На обычномъ мѣстѣ.
   -- А гдѣ вы были?
   -- Мы были въ кафе, разумѣется. Мы отсутствовали едва ли двадцать минутъ, а когда вернулись -- рыбы уже не оказалось.
   -- Теперь почти одиннадцать; къ часу рыба снова будетъ тамъ.
   -- Наполовину испорченная и послѣ прекращенія торга.
   -- Я ужъ позабочусь объ этомъ. Греби къ порту.
   Въ теченіе нѣкотораго времени не было произнесено больше ни одного слова. Гребецъ заработалъ еще усиленнѣе, а донъ Антоніо вынулъ записную книжку, написалъ на разныхъ страницахъ ея по нѣскольку словъ, вырвалъ листки, скаталъ ихъ въ шарики, которые сталъ затѣмъ беззаботно пересыпать изъ одной руки въ другую. Когда лодка миновала маякъ, донъ Антоніо спросилъ:
   -- Въ которомъ часу ты отправишься сегодня?
   -- Мы думали уѣхать въ семь, но теперь -- кто знаетъ?
   -- Кто съ тобой въ лодкѣ?
   -- Мой братъ и племянникъ.
   -- Ты завезешь меня сегодня къ доннѣ Джіованнѣ, но только пусть твой племянникъ ѣдетъ въ другой лодкѣ. Будь же аккуратенъ: ровно въ семь.
   -- Слушаю, сударь.
   Донъ Антоніо прыгаетъ на берегъ, все еще продолжая безпечно держать въ своей полусжатой рукѣ маленькіе бумажные шарики, и направляясь вверхъ, въ сторону города. Привезшій его лодочникъ немедленно обступается группой рыбаковъ, которые, судя по ихъ говору, очевидно, жители одной изъ деревушекъ, лежащихъ на берегу между Гаэтой и Неаполемъ. Но оставимъ ихъ обсуждать свои дѣла и послѣдуемъ за нашимъ таинственнымъ путеводителемъ.
   Теперь одинъ изъ самыхъ жаркихъ и самыхъ глухихъ часовъ дня. Даже mozzonari покинули свои посты, за исключеніемъ одного лишь Пеппиньелло, который въ полуснѣ лежитъ около своихъ товаровъ.
   Донъ Антоніо останавливается передъ нимъ, нагибается, какъ бы желая разсмотрѣть старые сигарные окурки и, переворачивая пальцемъ кучку за кучкой, незамѣтно высыпаетъ бумажные шарики, которыми онъ до этого игралъ, какъ разъ около лѣвой руки мальчика. Дѣлая это, онъ тихо произносить нѣсколько именъ такимъ тономъ, который заставилъ бы прохожаго предположить, что донъ Антоніо проклинаетъ про себя ограниченность своихъ средствъ или качество табака. Хотя мальчикъ, повидимому, продолжаетъ спать, однако по незамѣтному почти движенію, къ какимъ онъ прикрываетъ шарики рукою, донъ Антоніо понимаетъ, что тотъ совершенно проснулся. Соустя минуту, донъ Антоніо поднимаетъ голову, смотритъ кругомъ, какъ бы желая найти другого mozzonaro, проходитъ нѣсколько шаговъ впередъ, затѣмъ возвращается, кладетъ полную рыночную цѣну всего запаса сигарныхъ окурковъ, находящихся у продавца, завертываетъ ихъ въ газетную бумагу, засовываетъ свертокъ въ карманъ и бредетъ въ одинъ изъ самыхъ узкихъ переулковъ ведущихъ къ рыбному рынку.
   Тѣмъ временемъ Пеппиньелло вытягивается во всю длину, какъ бы желая закончить прерванный сонъ. Затѣмъ онъ безпокойно переворачивается на спину, переворачивается на другой бокъ, но, повидимому, ни одно положеніе не удовлетворяетъ его, и онъ лѣниво встаетъ и тащится въ одну изъ сосѣднихъ улицъ. Однако, какъ только онъ завернулъ за полдюжины угловъ, его шаги ускоряются, и онъ быстро идетъ къ мѣсту своего назначенія. Онъ пустился бы бѣгомъ, но это могло бы привлечь вниманіе, а это неудобно, такъ какъ онъ несетъ въ рукѣ драгоцѣнные бумажные шарики.
   Донъ Антоніо, повидимому, намѣревается позавтракать сегодня рыбой, онъ останавливается передъ рядомъ рыночныхъ ларей и внимательно разсматриваетъ болѣе скромныя партіи товара. Мало того, отъ вступаетъ даже въ разговоръ съ нѣкоторыми изъ многихъ торговцевъ, которые остаются еще около своихъ ларей, и хотя тонъ его голоса необычайно тихъ для Неаполя, каждый прохожій заключилъ бы изъ его жестовъ, что онъ или критикуетъ рыбу, или торгуется. Въ дѣйствительности же онъ производитъ судебное слѣдствіе, результатъ котораго мы скоро увидимъ. Тѣмъ не менѣе, у послѣдняго ларя, у котораго донъ Антоніо останавливается, онъ покупаетъ десять свѣжихъ сардинъ, за которыя платитъ полную рыночную цѣну. Тщательно завернувъ ихъ въ морскія водоросли, данныя торговцемъ, затѣмъ въ газетную бумагу, вынутую изъ собственнаго кармана, донъ Антоніо уноситъ ихъ, держа въ рукѣ.
   Ему не далеко идти. Послѣ одного или двухъ поворотовъ онъ подходитъ къ маленькой тратторіи, видъ и запахъ которой отбилъ бы аппетитъ у большинства англичанъ. Онъ входитъ въ низкое, тѣсное помѣщеніе, гдѣ группы подозрительныхъ людей сидятъ за виномъ и играютъ въ карты. Дальше помѣщается кухня, отдѣленная отъ перваго помѣщенія лишь небольшимъ выступомъ стѣны. Здѣсь хозяйка сидитъ передъ особымъ прилавкомъ, на которомъ разставлены порціи сырой пищи.
   И хозяйка, и поваръ привѣтствуютъ дона Антоніо съ глубочайшимъ почтеніемъ; онъ говоритъ обоимъ нѣсколько словъ тономъ дружеской снисходительности, отдаетъ повару свою рыбу съ указаніемъ способа, какимъ она должна быть приготовлена, и проходитъ черезъ пустую комнату, находящуюся за кухней, въ темный корридоръ, который ведетъ къ узкой лѣстницѣ. По ней донъ Антоніо поднимается въ большую, прохладную комнату, защищенную отъ солнечныхъ лучей травяными циновками снаружи, надъ верхними краями оконъ и надъ балконами. Одна сторона комнаты занята двумя желѣзными кроватями, каждая достаточно велика, чтобы служить для маленькаго семейства, но онѣ стоятъ здѣсь, кажется, болѣе для виду, и остальная мебель здѣсь такая, какая бываетъ въ тавернахъ, а не въ спальнѣ. Въ дѣйствительности кровати служатъ лишь для полуденнаго отдыха наиболѣе почетныхъ гостей. По опрятности и обстановкѣ это помѣщеніе представляетъ рѣзкій контрастъ въ сравненіи съ нижними комнатами; кромѣ того, въ немъ совершенно нѣтъ мухъ, цѣлые рои которыхъ дѣлаютъ нижнія комнаты невыносимыми для каждаго непривычнаго человѣка.
   Пятеро мужчинъ, сидящихъ здѣсь за столомъ, на которомъ передъ ними стоятъ фрукты и вино, встаютъ, когда входитъ донъ Антоніо; каждый наполняетъ стаканъ и протягиваетъ вновь пришедшему. Четыре изъ этихъ стакановъ донъ Антоніо съ кивкомъ головы подноситъ къ губамъ, но пятый вѣжливо отклоняетъ легкимъ движеніемъ руки, говоря: "Благодарю, я уже достаточно выпилъ", и садится на свое мѣсто у бокового стола. Послѣ этого присутствующіе передвигаютъ свои кресла такъ, чтобы ни одинъ изъ нихъ не сидѣлъ къ нему спиною, и, занявъ снова мѣста, возобновляютъ прерванную бесѣду. Тотъ, стаканъ котораго былъ отвергнутъ, молчитъ и безпокойно двигается на креслѣ. Сейчасъ, однако, не время для объясненій, -- пришелъ мальчикъ накрывать на столъ. Донъ Антоніо такой человѣкъ, который одновременно и завтракаетъ, и обѣдаетъ, но сегодня онъ, можетъ быть, имѣетъ другую причину ѣсть такъ неторопливо. Однако, онъ кончаетъ, наконецъ; тарелки перемѣнены, фрукты принесены, и мальчикъ исчезаетъ. Человѣкъ, стаканъ котораго донъ Антоніо отвергнулъ, тотчасъ же приближается къ его столу и останавливается передъ нимъ въ позѣ самой униженной покорности. Возникаетъ длинный разговоръ на чистѣйшемъ неаполитанскомъ діалектѣ, но бесѣда ведется такъ тихо, что ни одного слова не слышно никому, кромѣ говорящихъ. Въ заключеніе нашъ герой наполняетъ свой стаканъ и протягиваетъ его своему собесѣднику, который поднимаетъ стаканъ къ губамъ и немедленно оставляетъ комнату. Онъ призналъ свое участіе въ утренней кражѣ и взялся возвратить корзину, наполненную свѣжей рыбой даже нѣсколько большей цѣнности, чѣмъ та, которая была украдена. Все его оправданіе состояло въ томъ, что сами лодочники ни въ чемъ не были виноваты, но нѣкоторая часть привезеннаго ими на рынокъ товара принадлежала не имъ, а другому рыбаку, не платившему сборовъ въ пользу Каморры. Эту часть рыбы онъ не желалъ уступать; но всѣ его возраженія были разбиты не доводами, а простымъ приказаніемъ, и, какъ онъ зналъ, для него лучше было подчиниться.
   Послѣ его ухода донъ Антоніо не долго оставался: его положеніе вынуждало его по временамъ вступать въ сношеніе съ людьми, явно принадлежащими къ преступному классу, но ему не особенно нравилось ихъ общество; кромѣ того, ему предстояла еще работа. Онъ отправился въ путь, уплативъ предварительно хозяйкѣ полную плату за свой обѣдъ, несмотря на всѣ ея протесты. Она была вполнѣ искренна, говоря, что считала бы для себя за честь и удовольствіе угощать его въ любое время безъ всякаго вознагражденія. Хотя донъ Антоніо такъ же, какъ и большинство другихъ людей, любитъ дѣлать маленькія сбереженія, однако власть для него въ концѣ-концовъ дороже, чѣмъ деньги; онъ, поэтому, старательно воздерживается извлекать изъ своего положенія какую-нибудь личную выгоду, сверхъ идущей непосредственно отъ тѣхъ, кому онъ служитъ. Онъ не остается при этомъ безъ награды, и половина его громаднаго вліянія зависитъ отъ того, что среди населенія, понятія котораго о честности отнюдь нельзя назвать очень строгими, онъ извѣстенъ за совершенно неподкупнаго человѣка.
   До сихъ поръ его шаги были медленны, и онъ все время шагалъ въ одномъ направленіи. Теперь, продолжая сохранять тотъ же видъ и ту же поступь, онъ начинаетъ дѣлать повороты и крюки съ явнымъ намѣреніемъ ускользнуть отъ какого-то секретнаго преслѣдованія.
   Слѣдовать за нимъ было бы, разумѣется, довольно легко при его медленной походкѣ, но сдѣлать это незамѣтно вы были бы не въ состояніи. Наконецъ, онъ отпираетъ дверь какого-то дома и, пройдя черезъ залу, выходитъ на сосѣднюю улицу. Его видъ и манеры совершенно измѣнились. Въ выраженіи его глазъ проглядываетъ нетерпѣніе, медленность походки кажется скорѣе слѣдствіемъ усталости, чѣмъ лѣни. Вы приняли бы его за человѣка, изнуреннаго зноемъ, ходьбой и голодомъ, и почувствовали бы облегченіе, увидѣвъ, что онъ входитъ въ первую маленькую тратторію, лежащую на его пути. Здѣсь онъ вяло опускается на лавку въ самомъ темномъ углу и велитъ подать себѣ супу съ мясомъ и зеленью, кусокъ хлѣба и полъ-литра вина. Хотя комната совершенно пуста, хозяинъ тратторіи, достаточно хорошо его знающій, относится къ нему, какъ къ совершенно незнакомому человѣку. Когда пища принесена, донъ Антоніо платать за нее, наливаетъ немного вина въ стаканъ и отодвигаетъ все остальное съ жестомъ человѣка, который такъ усталъ, что не можетъ ѣсть. Затѣмъ онъ вынимаетъ изъ кармана бумажный пакетъ съ сигарными окурками, открываетъ и кладетъ его на столъ передъ собой, вынимаетъ изъ кармана цѣльную сигару, закуриваетъ ее, подпираетъ голову рукой и, повидимому, впадаетъ въ глубокую задумчивость. Черезъ нѣсколько минутъ онъ встаетъ и покидаетъ этотъ домъ съ тѣмъ же соннымъ, разсѣяннымъ взглядомъ. Какъ только онъ уходитъ, трактирщикъ снова завертываетъ сигарные окурки въ бумагу, помѣщаетъ ихъ вмѣстѣ съ хлѣбомъ и виномъ на полку, а супъ сливаетъ въ маленькій глиняный горшокъ, стоящій на очагѣ.
   

III.

   Черезъ полчаса послѣ ухода дона Антоніо изъ тратторіи, туда входитъ Пеппиньелло.
   -- Ну, что тебѣ нужно?-- спрашиваетъ хозяинъ довольно дружелюбнымъ тономъ.
   -- Что мнѣ всегда нужно: сигарные окурки.
   -- Ну, тебѣ сегодня удача, посмотри-ка сюда, -- и онъ достаетъ пакетъ съ полки.
   -- Благодарю васъ, -- произноситъ мальчикъ и поворачивается къ выходу.
   -- А ты не голоденъ?
   -- Немножко.
   -- Тогда садись.
   Пеппиньелло не нужно второго приглашенія, и передъ нимъ скоро появляется завтракъ, оставленный нетронутымъ дономъ Антоніо. Хозяинъ съ добродушнымъ удовольствіемъ наблюдаетъ, какъ Пеппиньелло ѣстъ.
   -- Не каждый можетъ получать такой супъ безплатно.
   -- Только тѣ, кто имѣетъ такихъ великодушныхъ друзей, какъ донъ Дженнаро.
   -- О, не я плачу за это.
   -- Такъ развѣ вы воруете хлѣбъ и мясо?
   Въ тонѣ мальчика нѣтъ ничего оскорбительнаго; онъ нисколько не хуже думалъ бы о своемъ гостепріимномъ хозяинѣ, если бы и въ самомъ дѣлѣ подозрѣвалъ его въ такихъ проступкахъ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ; но нѣкоторые люди имѣютъ важныхъ друзей.
   -- Тѣмъ лучше для нихъ. Однажды ночью, я видѣлъ во снѣ, что у меня есть дядя, кардиналъ. Ужъ не онъ ли заплатилъ за меня?
   -- Пошелъ, пошелъ! ты достаточно хорошо знаешь, кто заплатилъ; но скажи мнѣ, какъ тебѣ удалось познакомиться съ нимъ?
   Тонъ говорящаго изъ шутливаго становился явно заинтересованнымъ.
   -- Удалось познакомиться съ нимъ? Ну, я знаю всякаго и всякій знаетъ меня,-- произнося эти слова, Пеппиньелло, обѣдъ котораго поконченъ, съ полупоклономъ соскальзываетъ съ мѣста и изчезаетъ въ дверь быстро и безшумно, какъ ящерица, кидающаяся въ нору, когда замѣчаетъ, что ваши глаза остановились на ней.
   -- А онъ остороженъ-таки для своихъ лѣтъ, да,-- говоритъ со смѣхомъ донъ Дженнаро и послѣ небольшой паузы добавляетъ: -- и онъ совершенно правъ, совершенно правъ.
   Заданный имъ вопросъ коснулся самаго сокровеннаго секрета Пеппиньелло. Съ тѣхъ поръ, какъ Пеппиньелло пришлось вести самостоятельную жизнь и придти въ непосредственное соприкосновеніе съ жизнью своего класса, онъ проникся страннымъ уваженіемъ къ дону Антоніо. Всѣ мальчики, которые чего-нибудь стоятъ, обыкновенно имѣютъ героевъ, и страстное поклоненіе, которое нѣмецкій мальчикъ чувствуетъ къ Вильгельму I и кронъ-принцу, къ Мольтке и Бисмарку, а итальянскій болѣе высшихъ классовъ -- къ Виктору-Эммануилу и Гарибальди,-- этотъ маленькій отверженецъ сосредоточилъ на самомъ, повидимому, заурядномъ лицѣ, котораго онъ имѣлъ случай часто видать собственными глазами. Даже сама простота внѣшняго вида этого человѣка возвышала его въ глазахъ мальчика, а его одиночество и кажущаяся слабость лишь усиливали впечатлѣніе.
   Король Италіи имѣлъ и солдатъ, и полицію, и суды, и тюрьмы; но вотъ человѣкъ, который не имѣетъ никакого права на власть, и однако, постоянно идетъ наперекоръ правительству, проводитъ иной законъ, который они ненавидятъ, но которому народъ охотно повинуется. А кто же можетъ сомнѣваться, что это -- истинный Божій законъ, отъ котораго злые, жестокіе и жадные люди стараются отдѣлаться, чтобы имѣть возможность выкрасть послѣднюю копѣйку изъ кармановъ бѣдняковъ? Кто не слыхалъ разсказа о вступленіи Гарибальди въ Неаполь? Во всей исторіи этого города это былъ одинъ единственный день, когда всѣ классы города соединились и вышли вмѣстѣ привѣтствовать новаго избавителя.
   Нѣкоторыя личныя качества дона Антоніо также способствовали возвышенію его въ глазахъ Пеппиньелло, особенно, его сдержанность ть разговорѣ, окружавшая его таинственность и его обычное самообладаніе. Никогда ни одинъ человѣкъ не видалъ, чтобы онъ вышелъ изъ себя, и никто ни разу не слыхалъ, чтобы онъ въ раздраженіи повысилъ голосъ. Производила впечатлѣніе и та спокойная храбрость, съ которою онъ расхаживалъ передъ самыми глазами полиціи, готовой дать баснословныя суммы, лишь бы получить его въ свои руки, и, однако, не осмѣливающейся тронуть его пальцемъ. Должно признаться также, что его приличный костюмъ постоянно оказывалъ нѣкоторое вліяніе на умъ мальчика, который достаточно былъ неаполитанцемъ, чтобы чувствовать инстинктивное уваженіе ко всякому знаку соціальнаго превосходства, хотя въ другихъ случаяхъ это почтеніе сдерживается если не чувствомъ враждебности, то чувствомъ недовѣрія. Пеппиньелло смотрѣлъ на богатыхъ -- а въ его глазахъ весьма незначительная сумма является уже богатствомъ -- какъ на существа совершенно иного порядка, и безъ всякаго колебанія обманулъ бы и провелъ ихъ при каждомъ удобномъ случаѣ. У него никогда не было никакого сомнѣнія, что если бы они только думали о немъ когда-нибудь, они относились бы къ нему точно такъ же. Правда, они часто бросаютъ ему сольдо или два, но какую цѣву имѣютъ для нихъ мѣдяки? Это въ порядкѣ вещей, чтобы джентльмены, особенно иностранцы, разбрасывали мѣдныя монеты во всѣ стороны, и если онѣ, случается, падаютъ въ его сторону, то это благодаря, главнымъ образомъ, его способности и счастью, хотя святые иногда тоже помогаютъ въ этомъ. Этотъ же вотъ человѣкъ, обладая преимуществами, невольно вызывающими удивленіе, проводитъ всю свою жизнь въ борьбѣ за дѣло бѣдняковъ.
   Пеппиньелло, разумѣется, надѣлилъ предметъ своего поклоненія всѣми добродѣтелями, на которыхъ его воображеніе любитъ останавливаться; особенно восхищаетъ его ловкость и находчивость дона Антоніо. Много исторій разсказывали о нихъ. Пеппиньелло жадно прислушивался, размышлялъ о нихъ и прикрашивалъ, пока его память не заграмоздилась цѣлымъ кругомъ легендъ, въ которомъ излюбленное имъ лицо было центромъ. Все это восхищеніе было, однако, совершенно безкорыстно: Пеппиньелло никогда ни на одну минуту не допускалъ мысли, чтобы его герой могъ обратить на него вниманіе.
   Но донъ Антоніо имѣлъ обыкновеніе замѣчать все, что попадалось ему на глаза, и давно уже и подробно ознакомился съ исторіей мальчика, съ его дѣлами и привычками, и составилъ себѣ ясное представленіе о его характерѣ. Подмѣтивъ, что мальчикъ никогда не забывалъ благодѣянія, донъ Антоніо заключилъ, что черезъ нѣсколько лѣтъ его память станетъ крѣпко хранить и обиды, что, по мнѣнію дона Антоніо, было необходимымъ базисомъ всѣхъ мужскихъ добродѣтелей. Затѣмъ, ребенокъ былъ смышленъ и благоразуменъ не по лѣтамъ; по всей вѣроятности, онъ пробьется въ жизни, въ виду чего было бы, конечно, недурно заручиться его благодарностью, оказывая ему небольшую своевременную поддержку. Поддержка эта, какъ рѣшилъ агентъ, не должна быть недостаточной, когда явится случай; но пока спѣшить незачѣмъ: мальчикъ еще молодъ, а жизнь, которую онъ велъ, была прекрасной школой.
   Въ такомъ положеніи дѣла находились въ теченіе нѣсколькихъ мѣсяцевъ, когда произошелъ случай, приведшій этихъ двухъ лицъ въ личное соприкосновеніе. Однажды утромъ, на разсвѣтѣ, когда Пепииньелло бродилъ около зеленного рынка, онъ замѣтилъ, что дверь одного кафе, обыкновенно запертая въ этотъ ранній часъ, была пріотворена. Такъ какъ, по его соображеніямъ, комната, по всей вѣроятности, осталась невыметенной съ вечера, потому что это кафе закрывалось поздно, то тутъ была надежда на хорошій сборъ окурковъ; и вотъ Пеппиньелло тотчасъ же проскользнулъ туда, а въ слѣдующій моментъ сталъ ползать на четверенькахъ подъ столами и между стульями. Эта передняя комната была не освѣщена, но свѣтъ былъ въ кабинетѣ, находящемся сзади и отдѣленномъ отъ нея лишь дверью, верхняя часть которой была стеклянная. Стекло было задернуто красной занавѣской, но не настолько плотно, чтобы нельзя было разсмотрѣть двухъ полицейскихъ, которые сидѣли въ кабинетѣ, разговаривая вполголоса. Мальчикъ, скорѣе вслѣдствіе привычки, чѣмъ ради какой-нибудь опредѣленной цѣли, сталъ прислушиваться, но едва онъ схватилъ нѣсколько словъ, какъ все остальное было забыто. Онъ не могъ разслышать всего того, что было сказано, не могъ онъ и понять всего того, что услыхалъ, такъ какъ эти люди говорили не на неаполитанскомъ нарѣчіи; но онъ вполнѣ понялъ одно: задумано было схватить въ это самое утро агента каморры на сосѣднемъ рынкѣ. Первая мысль Пеппиньелло была о его героѣ и о томъ, какъ доставить ему эти свѣдѣнія. Въ слѣдующую минуту онъ снова былъ у входной двери, но тутъ встрѣтилось неожиданное препятствіе въ видѣ владѣльца кафе, вошедшаго въ этотъ самый моментъ. Первымъ побужденіемъ мальчика было снова скрыться въ теннотѣ и переждать, но дверь могла быть заперта на ключъ, а каждый моментъ былъ дорогъ. Смѣлость была лучшей политикой въ данномъ случаѣ, и Пеппиньелло нанесъ сильный ударъ по ногамъ входившаго. Удивленный этимъ неожиданнымъ нападеніемъ, тотъ отскочилъ шага на два назадъ и такимъ образомъ далъ нападающему возможность выскочить вслѣдъ за нимъ въ дверь и пуститься бѣжать со всѣхъ ногъ. Преслѣдовать его не стоило. Владѣлецъ кафе сильно подозрѣвалъ, что честь этого таинственнаго визита доставили его заведенію валявшіеся на полу сигарные окурки, въ то же время онъ хорошо зналъ, что если бы посѣтители, сидѣвшіе въ задней комнатѣ, узнали, какъ онъ былъ безпеченъ, оставивъ дверь пріотворенной, онъ навсегда лишился бы въ нихъ покупателей; итакъ, лучше всего совсѣмъ не упоминать имъ объ этомъ случаѣ.
   Несмотря на испугъ и волненіе, Пеппиньелло пустился бѣжать совсѣмъ не въ ту сторону, куда намѣревался направиться, какъ только избавится отъ преслѣдованія. Такая предосторожность была для него столь обычна, что почти стала инстинктивной. Быстро завернувши за два или за три угла подъ рядъ, а затѣмъ, оглянувшись назадъ и увидавъ, что за нимъ нѣтъ никого, онъ рѣшилъ, что находится въ безопасности, и разомъ остановился. Что теперь дѣлать? Нѣсколько разъ онъ встрѣчалъ дона Антоніо на улицѣ, идущей отъ сѣверной части города къ рынку, но теперь почти уже восходъ солнца, и онъ, можетъ быть, уже прошелъ; пожалуй, лучше всего было бы пройтись по рынку и посмотрѣть. И вотъ онъ направилъ свой путь туда, идя такъ быстро, какъ только можно, не привлекая къ себѣ вниманія. Достигнувъ мѣста, онъ сталъ бродить между повозками не спѣша, но съ такимъ видомъ, который побуждалъ крестьянъ, замѣчавшихъ его, зорче обыкновеннаго слѣдить за своими фруктами и овощами. Наконецъ, онъ увидалъ предметъ своихъ поисковъ, который стоялъ спиной къ телѣгѣ и бесѣдовалъ съ группой крестьянъ и торговцевъ. При нихъ Пеппиньелло не могъ говорить съ нимъ, да и какъ маленькій нищій могъ привлечь его вниманіе? Однако, время шло, и Пеппиньелло не долженъ былъ медлить. Его рѣшеніе скоро было готово; онъ залѣзъ подъ телѣгу и осторожно взялся рукой за одну ступню дона Антоніо.
   Донъ Антоніо не вздрогнулъ и не обнаружилъ никакого признака, удивленія, но слегка наклонился и, видя возбужденное лицо мальчика, разомъ понялъ, что тотъ имѣетъ сообщить ему нѣчто важное. Тѣмъ не менѣе, донъ Антоніо вытащилъ его изъ его тайника съ грубымъ замѣчаніемъ: "ты что тутъ дѣлаешь, маленькій воришка?" При этомъ онъ повернулся спиною къ своимъ собесѣдникамъ и сталъ такъ, что имъ не было видно ни его лица, ни лица мальчика. Въ тотъ же моментъ онъ беззвучнымъ движеніемъ губъ, которое могъ видѣть одинъ лишь Пеппиньелло, произнесъ названіе одной сосѣдней улицы. Быстрый и понятливый взглядъ показалъ, что мальчикъ понялъ дона Антоніо, и послѣдній оттолкнулъ его съ сердитымъ восклицаніемъ: "Убирайся прочь!"
   Пеппиньелло убѣжалъ съ такимъ видомъ, словно его въ самомъ дѣлѣ только что уличили въ попыткѣ совершить мелкую кражу, но онъ отбѣжалъ лишь нѣсколько шаговъ. Остановившись, онъ началъ гримасничать и кривляться, выражая тѣмъ величайшее презрѣніе къ той группѣ, изъ которой его только что изгнали; затѣмъ онъ запѣлъ пѣсню и поплелся по направленію указанной улицы, куда донъ Антоніо прошелъ за полминуты передъ этимъ.
   Два или три поворота привели ихъ къ двери какого-то дома. Донъ Антоніо отперъ ее, затѣмъ поднялся по лѣстницѣ, вошелъ въ комнату и, ставъ спиной къ окну, обратился къ мальчику съ краткимъ вопросомъ?
   -- Въ чемъ дѣло?
   Пеппиньелло передалъ свои свѣдѣнія.
   -- Ты долженъ исполнить для меня нѣсколько порученій
   -- Я къ вашимъ услугамъ, господинъ.
   Донъ Антоніо написалъ нѣсколько словъ на пяти различныхъ листкахъ бумаги и, скатавши ихъ въ шарики, передалъ ихъ мальчику съ точнымъ указаніемъ относительно того, гдѣ и кому они должны быть переданы. Онъ показалъ ему также, какъ надо сдѣлать пальцами извѣстный знакъ для привлеченія вниманія. Каждая записка содержала одни и тѣ же слова, и было все равно, которому изъ указанныхъ лицъ любая изъ нихъ попадетъ.
   -- Ты увѣренъ, что вполнѣ понялъ меня?
   -- Да, господинъ.
   -- Тогда поспѣши. Я не забуду тебя, Пеппиньелло,-- добавилъ онъ болѣе мягкимъ тономъ, кладя въ руку мальчика нѣсколько мѣдныхъ монетъ,-- ты никогда и никому не долженъ говорить, что случилось въ это утро, и если я пройду на улицѣ мимо тебя, ты ничѣмъ не долженъ обнаруживать, что знаешь меня.
   -- Никогда господинъ.
   Всѣ порученія точно были выполнены раньше, чѣмъ маленькій mozzonaro имѣлъ время подивиться по поводу того, что донъ Антоніо зналъ его имя.
   Успѣхъ полиціи былъ не особенно блестящъ въ это утро, хотя нѣсколько человѣкъ и было арестовано по подозрѣнію. Какъ говорятъ laszaroni, арестованные пять человѣкъ, которыхъ приговорили къ проживанію на островѣ Искіи подъ полицейскимъ надзоромъ, не только не были агентами каморры, но, напротивъ, были все такія лица, которыя навлекли на себя ея неудовольствіе.
   Этотъ день, однако, образовалъ эпоху въ жизни Пеппиньелло. Правда, полученная имъ сумма не казалась неисчерпаемымъ богатствомъ даже и въ его глазахъ, но съ этихъ поръ какъ-то весь міръ началъ и сворачиваться къ нему болѣе свѣтлой стороною. Продавцы фруктовъ безъ всякаго ворчанія позволяли ему собирать отбросы или даже сами звали его, если онъ проходилъ мимо въ такое время, когда случайно оказывалось необычайно большое количество мятыхъ, а потому и негодныхъ для продажи персиковъ, винограда или яблокъ. Частенько также съ телѣги крестьянина скатывался кочанъ капусты, когда Пеппиньелло стоялъ вблизи, а нѣкоторые владѣльцы маленькихъ тратторій, гонявшіе его прежде отъ дверей, безпрепятственно позволяли ему теперь посѣщать ихъ заведенія такъ часто, какъ только онъ хотѣть. Куски хлѣба и остатки съѣстного всѣхъ родовъ попадали къ нему теперь въ гораздо большемъ количествѣ, чѣмъ прежде. Но это было не все. Когда онъ въ концѣ мѣсяца уплачивалъ наемную плату за помѣщеніе, ему сказали, что если онъ хочетъ, то можетъ передвинуть свою семейную кровать на свободное мѣсто, находящееся гораздо ближе ко входу въ пещеру, и за это съ него не возьмутъ ничего сверхъ прежней платы. Кончетта, по видимому, раздѣляла удачу брата, такъ какъ теперь она гораздо чаще находила случай заработать сольдо или два; сверхъ того, жена лавочника подарила ей старое платье, которое казалось ей великолѣпнымъ нарядомъ. За всѣ эти блага Пеппиньелло возносилъ прочувствованныя молитвы святымъ и питалъ должную благодарность къ дону Антоніо. Однако, для Пеппиньелло было неизвѣстно самое крупное благодѣяніе, оказанное ему этимъ покровителемъ. Донъ Антоніо строго запретилъ всѣмъ извѣстнымъ ему лицамъ изъ преступнаго класса обращать вниманіе на мальчика, а въ Неаполѣ едва-ли найдется хотя одинъ воръ, котораго бы донъ Антоніо не зналъ или который согласился бы добровольно навлечь на себя его неудовольствіе.
   

IV.

   Теперь вы такъ долго наблюдали за дономъ Антоніо, что вамъ, можетъ быть, захочется узнать кое-что изъ его прежней жизни. Если это такъ, то я разскажу вамъ все то, что мнѣ удалось собрать относительно его.
   Когда онъ былъ ребенкомъ, его отецъ держалъ тратторію въ Позилипо. Часто случалось, что англійскій туристъ или нѣмецкій художникъ, совершившій вечернюю прогулку, предпочиталъ обѣдать здѣсь, чѣмъ возвращаться въ шумный и пыльный городъ. Кто заходилъ сюда разъ, обыкновенно приходилъ снова, такъ какъ къ нимъ относились здѣсь съ величайшею предупредительностью. Находившаяся въ маленькомъ саду тѣнистая бесѣдка изъ зелени, откуда открывался прекрасный видъ на море, всегда оставлялась для такихъ гостей; ихъ столъ былъ накрытъ безукоризненно чистою скатертью, а заказываемыя ими кушанья изготовлялись съ особою тщательностью. Разумѣется, всѣ эти удобства незамѣтно включались въ счетъ, смотря по оцѣнкѣ средствъ гостя. Надбавки, дѣлаемыя отцомъ Антоніо, были, однако, всегда умѣренны; его посѣтители рѣдко жаловались, и онъ изумился бы, услыхавъ, что кто-нибудь находитъ хоть малѣйшую нечестность въ его способѣ веденія дѣла.
   Его первая жена умерла во время первыхъ родовъ; отъ другой сильной, грубой женщины съ громкимъ голосомъ, на которой онъ вскорѣ послѣ этого женился, у него не было дѣтей.
   Маленькій Антоніо въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ былъ слабымъ и хилымъ ребенкомъ. Онъ нетвердыми шагами бродилъ вокругъ дома и всякій разъ, когда его отецъ начиналъ бушевать или мачиха начинала браниться, испуганно забивался куда-нибудь въ уголокъ и тихо плакалъ, хотя ихъ гнѣвъ никогда не былъ направленъ на него. Напротивъ, оба любили и ласкали мальчика, позволяя ему дѣлать все, что онъ хочетъ, и совершенно не задаваясь мыслью о его воспитаніи. Однако, онъ всегда отличался смышленостью, а съ пятаго года и его здоровье начало поправляться. Въ четырнадцать лѣтъ онъ былъ совершенно здоровъ, силенъ и необыкновенно ловокъ, хотя не крѣпкаго сложенія. Къ этому времени онъ пріобрѣлъ порядочный запасъ полезныхъ званій. Онъ умѣлъ ѣздить верхомъ, править лошадьми и ходить за ними, а также управлять лодкой при любыхъ условіяхъ.
   Его поведеніе было необычайно спокойно для неаполитанскаго мальчика. Однако, его мачиха уже подмѣтила, что если между его мнѣніемъ и мнѣніемъ его отца случается разница, то по прошествіи недѣли или двухъ Антоніо навѣрное добьется своего; а слуги знали, что всякій, кто вздумаетъ сдѣлать что-нибудь ему наперекоръ, навѣрное поплатится за это при первомъ же удобномъ случаѣ.
   Около этого времени одинъ англичанинъ, мистеръ Вилльямсъ, началъ часто посѣщать тратторію. Онъ собирался сдѣлать нѣсколько болѣе отдаленныхъ экскурсій по окрестностямъ, и ему хотѣлось нанять неаполитанскаго слугу, при чемъ его выборъ остановился на Антоніо, который уже сопровождалъ его во время нѣсколькихъ, болѣе короткихъ поѣздокъ. Отецъ отвѣтилъ на это предложеніе рѣшительнымъ отказомъ; онъ не могъ и подумать о разлукѣ съ своимъ единственнымъ сыномъ. Мальчикъ, однако, совершенно иначе отнесся къ этому предложенію и, не обнаруживая неумѣстной настойчивости, намекнулъ мистеру Вилльямсу, что, можетъ быть, было бы лучше переговорить объ этомъ дѣлѣ съ его дядей по матери, который былъ священникомъ. Послѣдній весьма былъ польщенъ честью, оказанною ему иностраннымъ джентльмэномъ, и съумѣлъ представить его предложеніе передъ хозяиномъ тратторіи въ такомъ привлекательномъ видѣ, что тотъ самъ заговорилъ объ этомъ въ слѣдующій же разъ, какъ только англичанинъ снова посѣтилъ его домъ. Это предложеніе, какъ объяснилъ онъ, застало его сначала врасплохъ, но съ тѣхъ поръ онъ хорошо обдумалъ его и теперь заявляетъ, что его сынъ счелъ бы для себя за честь поступить на службу къ его милости, если слуга еще не нанятъ.
   Антоніо началъ новый родъ жизни и во многихъ отношеніяхъ былъ прекраснымъ слугой, но англійскія приличія были загадкой для молодого неаполитанца. Онъ, напримѣръ, не видѣлъ ничего непозволительнаго въ пользованіи подзорной трубой своего господина, или его мыломъ и умывальнымъ тазомъ, когда они оказывались ближе подъ рукою, чѣмъ его собственные; фамильярность же его разговора, сперва забавлявшая мистера Вилльямса, стала затѣмъ раздражать его и, наконецъ, сдѣлалась для него просто вевыносимой. Весьма вѣроятно, поэтому, что ихъ отношенія скоро пришли бы къ концу, если бы англичанинъ не заболѣлъ горячкой около замка Вольтуряо во время одной экскурсіи, предпринятой имъ ради археологическихъ цѣлей. И вотъ тогда вполнѣ обнаружились всѣ лучшія качества юноши. Онъ тотчасъ же взялъ въ свои руки всѣ дѣла, перевезъ своего господина моремъ въ Сорренто, экстренно выписалъ одного изъ лучшихъ докторовъ, а затѣмъ днемъ и ночью оставался въ комнатѣ больного. Ни одна ученая сидѣлка не могла бы выполнять медицинскія предписанія съ большею точностью, чѣмъ онъ, и ни одна жена или сестра не могла быть болѣе внимательна и неусыпна въ своихъ заботахъ.
   Мистеръ Вилльямсъ не былъ неблагодаренъ, особенно когда докторъ сообщилъ ему, что, если бы онъ остался хотя еще дня два среди болотъ, его жизни былъ бы конецъ. Онъ не могъ равнодушно видѣть, какъ сильно похудѣлъ и поблѣднѣлъ мальчикъ. Послѣ нѣкотораго размышленія мистеръ Вилльямсъ рѣшилъ, что онъ возьметъ его съ собой во Францію и въ Англію, позаботится о его воспитаніи и поищетъ случая пристроить его въ жизни. Опять отецъ возсталъ и опять дядя-священникъ съумѣлъ одержать верхъ надъ всѣми его возраженіями.
   Цѣлыхъ четыре года Антоніо пробылъ въ чужихъ краяхъ на службѣ мистера Вилльямса и въ теченіе этого времени научился читать и писать не только на своемъ языкѣ, но также по-англійски и по-французски, и, сверхъ того, пріобрѣлъ нѣкоторое знаніе и нѣмецкаго языка. Въ другихъ отношеніяхъ онъ получилъ такое общее образованіе, какое соотвѣтствовало его положенію. Онъ былъ сообразителенъ и прилеженъ, но, повидимому, совершенно не имѣлъ интереса къ умственнымъ занятіямъ и никогда не бралъ въ руки книги съ иною цѣлью, какъ выучить свои уроки или пополнить свои знанія въ томъ языкѣ, ил какомъ она была написана. Но онъ сдѣлался прекраснымъ слугой, такъ какъ къ быстрой сообразительности и непринужденнымъ манерамъ итальянца онъ присоединилъ теперь почтительность и аккуратность англичанина. Относительно своей честности и вѣрности онъ часто доставлялъ доказательства. У мистера Вилльямса не было и въ мысляхъ разстаться съ нимъ. Правда, вначалѣ онъ поговаривалъ, что хочетъ пристроить его, и если бы юноша обнаружилъ особую склонность къ какому-нибудь занятію или профессіи, задуманный планъ былъ бы. по всей вѣроятности, приведенъ въ исполненіе, но Антоніо, повидимому, былъ рожденъ для того, чтобы быть наилучшимъ изъ слугъ; ну а для его хозяина несравненно было удобнѣе, чтобы онъ такъ и остался въ томъ же положеніи.
   Вы можете судить теперь, какъ велико было изумленіе мистера Вилльямса, когда въ одинъ прекрасный день, въ самомъ началѣ лѣта 1858 г., его слуга сообщилъ ему о своемъ желаніи вернуться въ Неаполь. По словамъ Антоніо, его отецъ хворалъ и желалъ -- нѣтъ, даже приказывалъ, ему вернуться домой возможно скорѣе.
   Не достаточно ли было бы мѣсячнаго или шестинедѣльнаго отпуска? Въ теченіе этого времени онъ свободно могъ бы съѣздить въ Неаполь и вернуться обратно. Антоніо вполнѣ чувствовалъ все то, что его господинъ сдѣлалъ для него, и съ радостью во всякое время вернулся бы къ нему, но долгъ къ отцу долженъ перевѣшивать всякія другія сообряженія, а потому Антоніо не можетъ дать никакого обѣщанія, пока не повидается съ отцомъ и не переговоритъ съ нимъ о дѣлахъ.
   Мистеръ Вилльямсъ былъ раздосадованъ и негодовалъ. Предстоящая перемѣна слуги была для него, крайне непріятна. Кромѣ того, ему было жаль разставаться съ нимъ, и онъ чувствовалъ себя даже нѣсколько оскорбленнымъ тѣмъ, что тотъ желалъ покинуть его. Тѣмъ не менѣе, трудно было возражать противъ выставленныхъ Антоніо доводовъ, и мистеръ Вилльямсъ отвѣтилъ, хотя и не особенно любезно: "Очень хорошо".
   Антоніо съ молчаливымъ поклономъ вышелъ изъ комнаты. Онъ не любилъ своего господина. Правда, въ самомъ началѣ ихъ сношеній онъ чувствовалъ къ нему сильное расположеніе, и вскорѣ послѣ выздоровленія мистера Вилльямса отъ горячки онъ пошелъ бы за него въ огонь и въ воду. Но тѣ времена и тѣ чувства давно миновали. Когда англійскій джентльменъ рѣшился оставить мальчика у себя, онъ сталъ, вполнѣ естественно, воспитывать изъ него возможно болѣе точное подобіе англійскаго слуги. Сначала онъ весьма мягко выговаривалъ ему за его фамильярности, но, по мѣрѣ того, какъ у мистера Вилльямса изглаживалось воспоминаніе о его болѣзни, его тонъ дѣлался все рѣзче и холоднѣе. Теперь Антоніо хорошо понималъ, что всѣ эти выговоры и замѣчанія были необходимы; но они наносили раны его самолюбію, которое и теперь еще терзалось каждый разъ, когда онъ вспоминалъ объ этомъ. Онъ никогда не былъ непочтительнымъ по понятіямъ его земляковъ; мало того, къ своему господину онъ питалъ такое почтеніе, какое сѣверные слуги рѣдко чувствуютъ. Если бы его ругали или даже били въ припадкахъ неразумнаго гнѣва, онъ терпѣливо сносилъ бы все это безъ всякихъ протестовъ и затаенной злобы; но эта ледяная холодность заморозила въ корнѣ его расположеніе. Онъ оставался на мѣстѣ, во-первыхъ, потому, что самолюбіе не позволяло ему вернуться къ отцу и признаться въ неудачѣ своего плана, а затѣмъ онъ былъ достаточно уменъ и не могъ не видѣть, что продолженіе этой службы было прямо въ его интересахъ. А если ужъ приходилось остаться на службѣ у мистера Вилльямса то, очевидно, всего лучше было приноравливаться ко всѣмъ его требованіямъ; да это и не было трудно, такъ какъ юноша не чувствовалъ уже ни малѣйшаго желанія фамильярничать съ своимъ господиномъ. Послѣдній часто замѣчалъ своимъ друзьямъ: "Удивительно, какъ скоро эти итальянцы усваиваютъ хорошія манеры, если только вы держитесь съ ними, какъ слѣдуетъ, и бываете немножко суровы".
   Слуги, съ которыми Антоніо приходилось сообщаться, также смѣялись вначалѣ надъ его неумѣстными выраженіями и манерами. Смѣхъ этотъ былъ добродушенъ, но онъ, тѣмъ не менѣе, оскорблялъ Антоніо и заставлялъ его все болѣе и болѣе уходить въ себя. Только одинъ разъ за всѣ эти четыре года его сердце воспламенилось къ одной изъ служанокъ. Это была горничная, съ льняными волосами, голубыми глазами и пухлыми, розовыми щеками. Она не только плѣнила его взглядъ и завладѣла его воображеніемъ, во, повидимому, и сама не оставалась равнодушна къ вниманію черноглазаго юноши.
   Но однажды онъ услыхалъ, какъ она сказала кухаркѣ, которая дразнила ее: -- "Ужъ не думаете ли вы, что я соглашусь выйти замужъ за итальянскаго паписта! Благодарю васъ, миссъ, я достаточно хороша для людей и повыше его!"
   Слова эти были сказаны шутя, но Антоніо не далъ ей случая объясниться. Было ясно, что онъ не имѣлъ ничего общаго съ тѣми людьми, среди которыхъ ему приходилось жить.
   Несмотря на его замкнутость, товарищи слуги не чувствовали къ нему непріязни. Ихъ нерасположеніе могло бы сдѣлать его жизнь весьма непріятной. Онъ скоро понялъ это и не уклонялся отъ работы. Но ихъ общество и манеры часто досаждали ему, и онъ жаждалъ быть совершенно независимымъ, а между тѣмъ пріобрѣталъ привычки, дѣлавшія его, какъ онъ зналъ, непригоднымъ къ той жизни, которую онъ нѣкогда велъ. Въ теченіе продолжительнаго времени онъ возлагалъ надежды на обѣщанія, данныя мистеромъ Вилльямсомъ его отцу, хотя самъ никогда и не думалъ напоминать о нихъ своему господину. Но какъ только Антоніо понялъ, что не было никакой надежды на ихъ выполненіе, онъ сталъ размышлять о тѣхъ путяхъ жизни, которые оставались еще открытыми для него.
   Около этого времени въ одну изъ небольшихъ поѣздокъ съ своимъ господиномъ на континентъ Европы, Антоніо познакомился съ однимъ нѣмецкимъ курьеромъ, которому такъ понравился, что между ними установилось нѣчто вродѣ дружбы. Антоніо даже отложилъ въ сторону свою обычную сдержанность и сообщилъ пріятелю, что, хотя онъ вполнѣ доволенъ своимъ мѣстомъ, однако, онъ хотѣлъ черезъ годъ или черезъ два совершенно перемѣнить родъ жизни, и при этомъ сдѣлалъ нѣсколько вопросовъ относительно характера и обязанностей службы его друга. Нѣмецъ добродушно далъ ему всѣ требуемыя свѣдѣнія. Большинствомъ наиболѣе важныхъ качествъ Антоніо, какъ оказалось, уже обладалъ, и остальныя онъ, по его мнѣнію, могъ пріобрѣсть безъ особаго труда. Съ этого времени онъ рѣшился сдѣлаться курьеромъ, и, въ видахъ осуществленія этого плана, онъ и предупредилъ своего господина о своемъ намѣреніи вернуться въ Неаполь. Антоніо хорошо зналъ, что должны пройти годы, прежде чѣмъ по своей наружности онъ будетъ признанъ достаточно солиднымъ для занятія этого отвѣтственнаго поста; у него накопилась уже сумма, которая была для него далеко не маленькой, и онъ желалъ истратить эти деньги, заводя новыя связи и расширяя знакомство съ Европой.
   Дурное расположеніе духа не долго продолжалось у мистера Вилльямса. Для Антоніо, повидимому, такъ явно выгодно было бы оставаться въ его настоящемъ положеніи, что мистеръ Вилльямсъ началъ уважать его рѣшеніе, о которомъ сожалѣлъ и которое, какъ объ теперь думалъ, было актомъ великодушнаго самоотверженія. Вслѣдствіе всего этого, онъ не только рѣшилъ дать своему слугѣ щедрую награду при прощаніи, но и горячо рекомендовалъ его одному изъ своихъ знакомыхъ, нѣкоему мистеру Берклею, который въ первый разъ собирался отправиться въ путешествіе по Европѣ, а потому желалъ нанять слугу, который могъ бы говорить по-французски и по-итальянски.
   Въ концѣ концовъ было условлено, что Антоніо долженъ сопровождать своего новаго господина въ его поѣздкѣ по Франціи и Италіи вплоть до Неаполя, и долженъ оставаться у него на службѣ въ теченіе всего того времени, пока тотъ будетъ жить въ этомъ городѣ. Послѣ этого Антоніо былъ воленъ или возвратиться вмѣстѣ съ нимъ въ Англію или остаться у себя на родинѣ; при этомъ мистеръ Вилльямсъ съ жаромъ увѣрялъ его, что если бы онъ предпочелъ выбрать первое, онъ немедленно былъ бы возстановленъ въ своемъ прежнемъ положеніи.
   Антоніо скоро пріобрѣлъ довѣріе мистера Берклея, при которомъ исполнялъ обязанности курьера, лакея и камердинера.
   Мистеръ Берклей отправился путешествовать съ исключительнымъ намѣреніемъ пополнить свои знанія. Несмотря, однако, на свою подвижность, онъ отличался умственною лѣнью и нашелъ гораздо болѣе удобнымъ пріобрѣтать эти знанія изъ бесѣды съ своимъ слугой, чѣмъ путемъ личнаго труда. Онъ былъ изумленъ обширностью свѣдѣній Антоніо, и, убѣдившись въ теченіе нѣсколькихъ первыхъ недѣль, при помощи постоянныхъ справокъ въ путеводителѣ, въ ихъ точности, вполнѣ положился на руководительство своего слуги. Такимъ образомъ, между господиномъ и слугой установилось нѣчто вродѣ товарищества. Они вмѣстѣ осматривали главныя достопримѣчательности на своемъ пути, слуга никогда не позабывалъ своего надлежащаго мѣста, и англійскій путешественникъ пришелъ къ заключенію, что онъ нашелъ сокровище.
   Мистеръ Берклей гораздо сильнѣе чувствовалъ красоты природы, чѣмъ красоты искусства, и, прибывъ въ Неаполь, такъ былъ очарованъ мѣстоположеніемъ города, что рѣшилъ пробыть въ немъ, по крайней мѣрѣ, нѣсколько мѣсяцевъ. Онъ снялъ рядъ комнатъ въ виллѣ, не особенно отдаленной отъ тратторіи, принадлежащей отцу Антоніо, куда мистеръ Берклей постоянно ходилъ обѣдать, купилъ небольшую парусную лодку и нанялъ матроса для присмотра за ней. Въ теченіе первыхъ же двадцати четырехъ часовъ пребыванія въ Неаполѣ мистеръ Берклей пришелъ въ двумъ заключеніямъ относительно населенія, отъ которыхъ онъ никогда уже не отступалъ впослѣдствіи. Заключенія эти были таковы; первое, что всѣ неаполитанцы, за исключеніемъ Антоніо, пользовавшагося благами англійскаго воспитанія, воры, и второе. что таковыми ихъ сдѣлала католическая церковь. Сперва онъ былъ отчасти склоненъ сдѣлать исключеніе и въ пользу отца Антоніо, относившагося къ нему съ самой подобострастный предупредительностью и любившаго подшучивать надъ попами, но потомъ рѣшилъ, что лишь вліяніе Антоніо сдерживало гнусныя склонности этого пожилого джентльмена, по крайней мѣрѣ, насколько дѣло касалось лично его, Берклея. Путешественникъ, разумѣется, не счелъ нужнымъ скрывать отъ своего слуги дурное мнѣніе, составленное имъ о нравственности населенія этого города.
   Разъ или два Антоніо пробовалъ сказать нѣсколько словъ въ защиту земляковъ, но скоро открылъ, что его слова не производятъ никакого дѣйствія, и что для него, пожалуй, лучше было принять на себя видъ человѣка, не имѣющаго ничего общаго съ окружающими обманщиками.
   Несмотря на столь сильное презрѣніе къ неаполитанцамъ, мистеръ Берклей далеко не прочь былъ, однако, произвести на нихъ впечатлѣніе, особенно при прогулкѣ вечеромъ по водѣ. Съ этою цѣлью онъ отдѣлалъ свой ботъ съ необыкновеннымъ изяществомъ. Хотя при содѣйствіи отца Антоніо, вся работа обошлась ему менѣе, чѣмъ въ половину того, сколько она стоила бы въ Англіи, мистеръ Берклей, былъ убѣжденъ, что его обкрадывали при этомъ на каждомъ шагу.
   Въ первый же вечеръ, когда онъ выѣхалъ на лодкѣ, лодочникъ сообщилъ ему, что каммора требуетъ нѣкоторую сумму въ видѣ налога съ лодки.
   -- А какая польза будетъ мнѣ отъ этого платежа?-- спросилъ англичанинъ.
   -- Ваша яхта будетъ въ сохранности, ваша милость.
   -- Ну, а за что же я тебѣ-то плачу?-- послѣдовалъ сердитый отвѣтъ.
   Какъ только Антоніо услыхалъ объ этомъ, онъ сказалъ все, что только смѣлъ, чтобы склонить своего господина на уступку въ этомъ дѣлѣ, а его отецъ былъ еще рѣшительнѣе въ совѣтахъ и просьбахъ; все было напрасно.
   -- Тутъ дѣло не въ деньгахъ,-- сказалъ наединѣ своему слугѣ мистеръ Берклей.-- Ты знаешь, во многихъ мѣстахъ я тратилъ гораздо больше, чѣмъ здѣсь; но я не терплю вымогательства, а, сверхъ того, я рѣшилъ, что не буду способствовать деморализаціи жителей посѣщаемыхъ мною странъ. Для меня это дѣло -- принципіальный вопросъ.
   Начиная съ этого дня лодка сдѣлалась источникомъ постоянной досады и раздраженія. Человѣкъ, присматривавшій за лодкой, не могъ сойти на берегъ на полчаса -- принести себѣ обѣдъ, купить сигару или выпить стаканъ вина, чтобы, возвратясь, не найти безпорядка въ лодкѣ. При этомъ не причинялось никакого поврежденія, которое могло бы быть оцѣнено въ значительную сумму, ничего не было похищено, но въ шкапчикъ, напримѣръ, накладывалась гнилая рыба, снасти расцѣплялись, а сидѣнія съ самымъ удивительнымъ стараніемъ вымазывались грязью. Однажды исчезъ руль, и лишь только былъ заказанъ новый, прежній былъ найденъ прочно прикрѣпленнымъ подъ килемъ лодки. Въ другой разъ, когда владѣлецъ только что собирался сѣсть на бортъ своего маленькаго судна, оборванный мальчикъ-рыболовъ принесъ намокшія подушки и заявилъ, что онъ подобралъ ихъ въ водѣ во время купанья, и узналъ, что онѣ принадлежатъ его милости.
   Мистеръ Берклей негодовалъ и жаждалъ мщенія. Онъ уволилъ своего лодочника, но по прошествіи трехъ дней былъ очень радъ принять его опять, такъ какъ на его мѣсто нельзя было найти ни одного матроса, хотя предлагалась двойная и даже тройная плата. Когда, послѣ примиренія, они направились вмѣстѣ къ боту, стоявшему на якорѣ на нѣкоторомъ разстояніи отъ берега, они нашли, что весь онъ заваленъ грязью и всевозможнымъ мусоромъ.
   Хотя Антоніо считалъ своего господина совершенно неправымъ во всемъ этомъ дѣлѣ и не чувствовалъ къ нему особенной привязанности, однако, ему непріятно было видѣть, какъ надъ нимъ потѣшаются, и онъ почувствовалъ бы личное униженіе, если бы его наниматель уступилъ теперь, когда война была уже объявлена. Антоніо надѣялся, сверхъ того, что если онъ поможетъ мистеру Берклею въ этомъ затруднительномъ положеніи, тотъ не останется передъ нимъ въ долгу. И вотъ Антоніо придумалъ столь удачный планъ защиты, что поймалъ мальчишку лѣтъ одиннадцати въ тотъ самый моментъ, когда тотъ размазывалъ по сидѣньямъ совершенно сгнившаго омара. Привязавши своего голаго плѣнника. Антоніо подвергнулъ его заслуженному наказанію, жестоко отстегавъ пукомъ свитыхъ бечевокъ, нарочно припасеннымъ съ этою цѣлью. Жертва визжала при этомъ такъ, словно ее убивали, но это лишь доставляло удовольствіе наказывающему.
   -- Если мы отдѣлаемъ съ полдюжины изъ нихъ такимъ образомъ,-- сказалъ Антоніо по возвращеніи своему господину,-- то остальные не осмѣлятся уже продолжать свои штуки.
   Мистеръ Берклей былъ крайне утѣшенъ этимъ первымъ актомъ сладостной мести.
   Антоніо ожидалъ, конечно, возмездія, но совершенно не былъ приготовленъ къ формѣ, какую оно приняло. На слѣдующій день онъ былъ арестованъ по обвиненію въ нападеніи, предсталъ передъ судовъ и былъ присужденъ къ двухнедѣльному тюремному заключенію.
   Ярость мистера Берклея не знала предѣловъ и выразилась въ формѣ, необыкновенно выгодной для Антоніо. Испросивши позволеніе переговорить съ своимъ слугой по частному дѣлу, мистеръ Берклей вручилъ ему значительную сумму денегъ и увѣрилъ его, что онъ сдѣлаетъ все, что было въ его власти, для облегченія тюремнаго заключенія. При разспросахъ онъ узналъ, что тѣмъ, кто былъ приговоренъ къ заключенію за болѣе мелкіе проступки, дозволялось получать пищу со стороны, если кто-нибудь присылаетъ ее, и что имъ не воспрещалось также курить. Это было очень хорошо, и мистеръ Берклей воспользовался этими позволеніями во всей полнотѣ, поручивъ одному изъ лучшихъ ресторановъ города присылать по новому адресу Антоніо двѣ роскошныхъ трапезы ежедневно и доставилъ самолично къ дверямъ тюрьмы два ящика отборныхъ сигаръ. При этомъ случаѣ мистеръ Берклей, какъ я боюсь, забылъ о своихъ принципахъ настолько, что сунулъ въ руку тюремщика нѣсколько золотыхъ монетъ.
   Кара, которой былъ подвергнутъ Антоніо, не отличалась особенною строгостью. Въ дѣйствительности, ему предоставляли разгуливать и дѣлать, что онъ хотѣлъ. Единственное неудобство его положенія заключилось въ крайней неопрятности какъ всего этого мѣста, такъ и его обитателей. Въ теченіе лѣта эта неопрятность сдѣлала бы заключеніе почти невыносимымъ для человѣка, привыкшаго къ опрятности сѣверныхъ странъ; но теперь былъ конецъ ноября, и погода стояла прохладная и пріятная. Антоніо зналъ, что жалобы были безполезны и лишь возбудили бы противъ него неудовольствіе какъ со стороны властей, такъ и со стороны тѣхъ, съ кѣмъ онъ долженъ былъ жить въ теченіе назначеннаго времени. Итакъ, устроившись возможно удобнѣе въ этомъ довольно непріятномъ мѣстѣ, онъ цѣликомъ отдался единственному изученію, которое когда-либо дѣйствительно интересовало его -- изученію человѣческаго характера.
   Антоніо скоро замѣтилъ, что трое изъ его товарищей по заключенію пользовались замѣтнымъ почтеніемъ не только со стороны товарищей по несчастью, но и со стороны служащихъ при тюрьмѣ. Онъ спросилъ одного человѣка, съ которымъ случайно свелъ знакомство, кто они такіе. Тотъ шопотомъ сообщилъ, что это -- извѣстные агенты каморры, приговоренные къ заключенію на нѣсколько недѣль по какому-то неважному обвиненію, но что, по общему убѣжденію, они нарочно совершили проступокъ съ цѣлью попасть сюда и убѣдиться, что правила ихъ общества строго соблюдались въ стѣнахъ этой тюрьмы.
   Антоніо не чувствовалъ никакой вражды къ каморрѣ за наказаніе, которое она на него навлекла. Онъ принялъ участіе въ открытой войнѣ противъ этого общества и былъ побѣжденъ. По его понятіямъ о чести, ударъ, нанесенный ему, былъ вполнѣ допустимъ; сверхъ того, онъ новсе не желалъ доводить дѣло до крайностей и твердо былъ намѣренъ примириться съ этимъ обществомъ,-- силу котораго онъ зналъ,-- тотчасъ же, какъ только мистеръ Берклей покинетъ Неаполь. Настоящій случай, можетъ быть, былъ удобенъ для перваго шага въ сторону примиренія, а такъ какъ, вдобавокъ, и любопытство Антоніо было возбуждено этими таинственными тремя лицами, то онъ постарался попасться имъ нѣсколько разъ навстрѣчу. Сначала они просто не замѣчали его существованія, но когда его вниманіе сдѣлалось болѣе неотступнымъ, одинъ изъ нихъ спросилъ его: "Что тебѣ нужно"?-- такимъ тономъ, который разомъ показалъ, что всѣ попытки къ примиренію лучше было отложить до болѣе благопріятнаго времени.
   Но еще раньше вечера онъ удостоился чести познакомиться съ ннии. Около пяти часовъ онъ былъ позванъ въ кабинетъ, гдѣ тюремщикъ вручилъ ему два ящика сигаръ, оставленныхъ мистеромъ Берклеемъ у воротъ тюрьмы за полчаса передъ тѣмъ. Антоніо былъ слишкомъ благоразуменъ, чтобы обнаружить въ такомъ мѣстѣ имѣвшіяся у него деньги, но въ то же время онъ желалъ расположить этого человѣка въ свою пользу.
   -- Къ несчастью, у меня при себѣ едва ли есть здѣсь хоть что-нибудь,-- сказалъ онъ,-- но я не забуду васъ, когда выйду отсюда.
   Тюремщикъ весьма почтительно поклонился и вышелъ. Но едва онъ удалился, какъ вошли тѣ трое, взяли сигары и преспокойно ушли. Все это было продѣлано съ такимъ дѣловымъ видомъ, что удивленный Антоніо, вообще привыкшій къ сдержанности, не успѣлъ заявить никакого протеста; прежде чѣмъ онъ собрался съ мыслями, они уже исчезли. Онъ тотчасъ же розыскамъ тюремщика и разсказалъ ему о случившемся.
   -- Они всегда разыгрываютъ подобныя шутки съ новопришедшими,-- отвѣчалъ тотъ;-- вамъ лучше бы не поднимать шума изъ-за этого, а то вы можете нажить себѣ хлопотъ.
   Знакомецъ, первыйсо бщившій Антоніо свѣдѣнія относительно этихъ трехъ, далъ подобный же совѣтъ.
   Антоніо размышлялъ обо всемъ этомъ, а его угнетатели разгуливали взадъ и впередъ передъ нимъ, съ удовольствіемъ покуривая сигары. Въ концѣ концовъ онъ пришелъ къ заключенію, что покорность, пожалуй, была лучшей политикой.
   Въ этотъ день онъ не полдничалъ, а потому сильно воспрянулъ духомъ, когда, въ семь часовъ, былъ снова вызванъ въ маленькую комнату и нашелъ на столѣ роскошный обѣдъ. Въ первый разъ онъ благословилъ мистера Берклея отъ всего сердца, которое было тѣмъ полнѣе, что желудокъ былъ такъ пустъ. Но едва Антоніо присѣлъ къ столу, какъ вошла та же фатальная троица, столкнула его съ кресла, усѣлась за столъ и быстро покончила съ изысканнымъ обѣдомъ.
   Когда они кончили, одинъ изъ нихъ бросилъ Антоніо небольшой кусокъ хлѣба и сказалъ:
   -- Вотъ тебѣ ужинъ, если ты голоденъ.
   Послѣ этого говорившій и его товарищи встали и вышли изъ комнаты.
   Размышленія Антоніо были не веселы, когда онъ жевалъ свою корку; не дѣлались они веселѣе и въ теченіе тѣхъ долгихъ часовъ, когда онъ въ безсонницѣ ворочался на своей постели. Было ясно, что всѣ низшія должностныя лица въ тюрьмѣ такъ же, какъ и заключенные, или были сообщниками этихъ агентовъ каморры, или боялись ихъ, а потому въ теченіе двухнедѣльнаго срока онъ вполнѣ былъ въ ихъ власти. Открытое сопротивленіе было бы безуміемъ; однако, что же ему дѣлать? Въ теченіе послѣднихъ нѣсколькихъ лѣтъ онъ такъ привыкъ къ обильному и сравнительно утонченному питанію, что сидѣніе на хлѣбѣ и водѣ казалось ему лишь немногимъ лучше полнаго голоданія. Онъ могъ бы, несомнѣнно, покупать себѣ черезъ тюремщика съѣстные припасы на тѣ деньги, которыя хранились у него въ карманѣ, но имѣлось полное основаніе ожидать, что и эта пища уйдетъ тѣмъ же путемъ, какъ и присланная его господиномъ. Не подкупить ли ему своихъ мучителей? Но они найдутъ, пожалуй, болѣе удобнымъ отнять, у него и деньги, чѣмъ идти ради нихъ на уступки. Итакъ, онъ не могъ придти ни къ какому рѣшенію.
   Часы медленно потянулись одинъ за другимъ. Наконецъ, наступилъ часъ пополудни, и тюремщикъ вѣжливо сообщилъ Антоніо, что его полдникъ принесенъ и стоитъ наготовѣ. Какъ только Антоніо усѣлся за столъ, тѣ трое, какъ онъ и ожидалъ, опять появились. Никогда впослѣдствіи онъ самъ не могъ рѣшить, что происходило въ его головѣ, въ этотъ моментъ; по временамъ онъ былъ склоненъ думать, что егопоступокъ былъ результатомъ рѣшенія, къ которому онъ пришелъ въ теченіе своего долгаго размышленія, иногда ему казалось, что онъ дѣйствовалъ просто подъ вліяніемъ голода. Мое личное мнѣніе таково, что онъ разъ во всю свою жизнь сдѣлался жертвой одного изъ тѣхъ дикихъ припадковъ необузданнаго гнѣва, которому подвержено большинство неаполитанцевъ. Какъ бы тамъ ни было, едва дверь затворилась за его мучителями, какъ перваго изъ нихъ онъ свалилъ на землю хорошо направленнымъ ударомъ въ зубы, второго согнулъ вдвое сильнымъ ударомъ въ животъ; затѣмъ, повернувшись къ третьему, раскрывавшему въ это время длинный ножъ, схватилъ его за горло, вырвалъ, оружіе, а самого его отшвырнулъ въ уголъ. Все трое встали, отряхнулись, вопросительно взглянули другъ на друга и тихо вышли.
   Антоніо сѣлъ на свое кресло, истощенный не столько физическимъ, усиліемъ, сколько волненіемъ. Все его тѣло трепетало, комната кружилась и ходуномъ ходила передъ его глазами. Но онъ сознавалъ, что не долженъ уступать. Нетвердой рукой онъ налилъ себѣ полстакана вина и выпилъ залпомъ. Это привело въ порядокъ его чувства. Теперь жребій былъ брошенъ; каковы бы ни были послѣдствія, онъ не отступитъ передъ этими людьми. Его аппетитъ совершенно исчезъ, но онъ долженъ ѣсть свой полдникъ, чтобы показать, что онъ не испугался. Послѣ нѣсколькихъ глотковъ его аппетитъ вернулся, и онъ усердно принялся за ѣду. Черезъ полчаса, когда тюремщикъ вошелъ убрать посуду, Антоніо уже кончилъ свою трапезу и собрался съ мыслями.
   -- Не будете ли вы настолько добры,-- сказалъ онъ,-- сходить къ тѣмъ господамъ, которые недавно были здѣсь, и сказать имъ, что оніа премного обязали бы меня, если бы прислали мнѣ сигару?
   Тюремщикъ тотчасъ же отправился и черезъ двѣ или три минуты вернулся съ желаемою вещью.
   Автовіо закурилъ сигару и съ беззаботнымъ видомъ побрелъ на дворъ. Здѣсь все было спокойно. Очевидно, сюда не проникло никакихъ свѣдѣній относительно случившагося, иначе заключенные толковали бы объ этомъ группами, или, еслибы это было воспрещено, боязливо сторонились бы отъ него и, во всякомъ случаѣ, смотрѣли бы на него съ любопытствомъ. Ужъ не скрыли ли тѣ трое полученный ими отпоръ, чтобы не ослабить возбуждаемый ими здѣсь страхъ? Если это такъ, то съ ними, пожалуй, можно будетъ придти къ соглашенію, но только первые шаги должны быть сдѣланы съ ихъ стороны.
   Едва онъ кончилъ свою сигару, какъ тюремщикъ сообщилъ ему, что господа, съ которыми онъ обѣдалъ вчера вечеромъ, очень желали бы выпить съ никъ стаканъ вина въ обѣденной комнатѣ. Антоніо немедленно принялъ приглашеніе. Бѣгство, какъ онъ зналъ, было невозможно; въ то же время онъ рѣшилъ, что, пока онъ находится въ тюрьмѣ, наврядъ ли рѣшатся сдѣлать покушеніе на его жизнь. Его врагамъ, вѣроятно, хорошо было извѣстно, что его господинъ не такой человѣкъ, чтобы позволить замять подобное дѣло. Послѣ освобожденія онъ, разумѣется, будетъ находиться въ постоянной опасности, а потому всего лучше будетъ вернуться въ Англію съ мистеромъ Берклеемъ.
   Недавніе противника встрѣтили Антогіо съ величайшею вѣжливостью. Одинъ изъ видъ наполнилъ стаканъ виномъ и, подавая его Антоніо, сказалъ:
   -- Такъ какъ вы прислали за сигарой, то намъ пришло въ голову, что вы, можетъ быть, желали бы имѣть въ своихъ рукахъ и остальныя. Ну, такъ вотъ онѣ!
   При этихъ словахъ онъ указалъ на два ящика, стоявшіе на столѣ.
   -- Можетъ быть, было бы удобнѣе, если бы каждый взялъ свою долю. Раздѣлимте ихъ.
   Антоніо произнесъ это тономъ человѣка, который совѣщается, а не проситъ.
   -- Пожалуйста, сядьте.
   Антоніо сѣлъ.
   Что произошло во время этого свиданіи -- навсегда осталось неизвѣстнымъ для всѣхъ, кромѣ участниковъ этой бесѣды. Но, начиная съ этого дня, Антоніо сдѣлался неразлучнымъ товарищемъ своихъ недавнихъ преслѣдователей и пользовался всѣми преимуществами, которыми пользовались и они. Онъ не только былъ освобожденъ отъ всякихъ безпокойствъ, но его товарищи по заключенію и тюремщики держали себя по отношенію къ нему такъ, словно первые изъ нихъ, были его подданными, а вторые -- его слугами. Каждый изъ живущихъ, въ тюрьмѣ зналъ, что онъ былъ принятъ на службу каморры.
   Когда срокъ заключенія Антоніо истекъ, мистеръ Берклей прислалъ за нимъ въ тюрьму карету и ждалъ его въ своей комнатѣ съ крайнимъ нетерпѣніемъ. Онъ не только сильно чувствовалъ отсутствіе услугъ Антоніо, но и сознавалъ, что тотъ страдалъ ради него. Пріемъ, оказанный имъ своему слугѣ, былъ, поэтому, такъ сердеченъ, что едва ли могъ бы быть названъ снисходительнымъ. Послѣ самаго дружескаго привѣтствія мистеръ Берклей сообщилъ ему, что онъ желалъ возможно скорѣе выѣхать изъ этого воровского гнѣзда и все уже приготовилъ къ отъѣзду. Свой ботъ онъ продалъ за треть его первоначальной стоимости, и теперь намѣревался отправиться черезъ два дня.
   -- Я уѣхалъ бы еще недѣлю тому назадъ,-- дабавилъ онъ.-- Но я желалъ дать тебѣ возможность вернуться вмѣстѣ со мной.
   Антоніо былъ сама благодарность и преданность. Ничто не доставило бы ему лично большаго удовольствія, чѣмъ сопровожденіе мистера Берклея хоть на край свѣта. Но только онъ, Антоніо, ничего не можетъ дѣлать безъ разрѣшенія своего отца. Не позволитъ ли ему мистеръ Берклей отлучиться и переговорить объ этомъ дѣлѣ со старикомъ?
   Разумѣется, согласіе было дано немедленно.
   Когда мистеръ Берклей явился въ тратторію обѣдать, онъ увидалъ на лицѣ Антоніо выраженіе сильнаго унынія и нашелъ, что обыкновенно почтительный отецъ былъ глухъ ко всѣмъ доводамъ. Его сынъ былъ достаточно великъ, чтобы поступить независимо, сказалъ онъ, и у него, отца, нѣтъ никакихъ средствъ принудить сына къ повиновенію; но если тотъ цѣнитъ его благословеніе или, вѣрнѣе, желаетъ избѣгнуть его проклятія, онъ никогда не долженъ отправляться снова въ чужіе края. При этихъ словахъ отецъ поставилъ на столъ тарелки почти что со стукомъ. Онъ трудился для своего мальчика и любилъ его,-- говорилъ онъ далѣе,-- и если взамѣнъ этого самъ онъ не пріобрѣлъ любви, то это уже не его вина. Онъ становится старъ и нуждается, чтобы кто-нибудь позаботился о немъ теперь; правда, онъ не можетъ давать сыну такого хорошаго платья и такой пищи, какъ его иностранные господа, и тотъ воленъ, разумѣется, цѣпляться за нихъ, если это ему нравится.
   Тутъ Антоніо обнялъ своего отца и увелъ его.
   Англичанинъ былъ сильно тронутъ этой маленькой комедіей, которую отецъ съ сыномъ подготовили вмѣстѣ за полчаса передъ этимъ, и уже не дѣлалъ дальнѣйшихъ попытокъ склонить своего слугу вернуться съ нимъ въ Англію. Однако, при прощаніи онъ сказалъ:
   -- Мнѣ очень жаль оставить тебя въ этой безднѣ беззаконія, хотя я знаю, что твоя честность выше искушеній. Помни, что ты всегда будешь имѣть надежныхъ друзей въ мистерѣ Вилльямсѣ и во мнѣ.
   -- Каждый долженъ исполнять свой долгъ,-- отвѣтилъ юноша съ такимъ взглядомъ, который болѣе краснорѣчиво выразилъ его благодарность, чѣмъ могли бы это сдѣлать слова.
   Исторія болѣе поздней жизни дона Антоніо прикрыта тайной. Въ теченіе слѣдующихъ двухъ лѣтъ онъ часто служилъ въ качествѣ проводника при партіяхъ путешественниковъ, желавшихъ ознакомиться съ окрестностями его родного города, а одно англійское семейство, у котораго въ Неаполѣ заболѣлъ курьеръ, онъ сопровождалъ даже до Турина; Во всѣхъ этихъ случаяхъ имъ, повидимому, оставались вполнѣ довольны. Тѣмъ временемъ его отношеніи къ каморрѣ продолжались. Хотя сперва онъ занималъ постъ не особенно отвѣтственный, но, во время политическихъ перемѣнъ слѣдующихъ нѣсколькихъ лѣтъ, его тактъ и знанія оказались необыкновенно полезными для его нанимателей; и онъ, должно быть, оказалъ имъ какія-нибудь выдающіяся услуги, такъ какъ разомъ былъ допущенъ къ самому полному довѣрію, какое они когда-либо оказывали подчиненному. Около этого именно времени онъ окончательно отказался отъ своего намѣренія сдѣлаться курьеромъ и принялъ мѣсто, предложенное ему одной довольно видной коммерческой фирмой. Согласно состоявшемуся соглашенію, онъ взялся переводить французскую и англійскую корреспонденцію этой фирмы за небольшое мѣсячное вознагражденіе, но при этомъ выговорилъ, что работа будетъ производиться имъ дома. Съ тѣхъ поръ эта секретарская работа сдѣлалась его показнымъ источникомъ средствъ существованія, но обязанности, налагаемыя ею, были не тяжелы. Какое положеніе онъ теперь занимаетъ въ каморрѣ -- этого не знаетъ никго, кромѣ высшихъ членовъ этого общества. Весьма вѣроятно, что одна изъ его обязанностей состояла въ поддерживаніи сношеній между ними и Capi Poranze {Старшіе члены каморры. Прим.пер.}; но для простого народа Неаполя онъ былъ воплощеніемъ той таинственной власти, которую нѣкоторые изъ нихъ любятъ, многіе боятся и которой всѣ повинуются. Доказательствомъ необычайной ловкости дона Антоніо могло служить то обстоятельство, что, хотя полиція хорошо знала о его роли въ каморрѣ и тщательно слѣдила за нимъ въ теченіе послѣднихъ десяти лѣтъ, она не въ состояніи была предъявить къ нему хоть какое-нибудь обвиненіе.
   

V.

   Теперь половина шестого вечера, и улицы кишатъ народомъ, но щеголеватый и не посѣщаемый кіоскъ для продажи воды, который мы замѣтили утромъ, запертъ. Владѣлица его сидитъ теперь въ одной изъ сосѣднихъ узкихъ улицъ, у двери дома, въ которомъ она живетъ; ея руки сложены на колѣняхъ, а на ея исхудаломъ лицѣ замѣтно выраженіе глубокаго унынія, почти отчаянія. Сосѣдки собрались въ кучку около другой уличной двери, но никто изъ нихъ не обращаетъ на эту женщину никакого вниманія, за исключеніемъ одного маленькаго чертенка, который время отъ времени подбѣгаетъ къ ней на растояніе нѣсколькихъ шаговъ и тутъ произноситъ самыя неподдѣльныя неаполитанскія проклятія, стараясь возможно ближе подражать болонскому нарѣчію. Однако, она такъ занята своими мыслями, что едва замѣчаетъ его. По ея постояннымъ взглядамъ вдоль улицы можно заключить, что она поджидаетъ кого-то. Она не особенно долго ждала, какъ на улицѣ появляется донъ Антоніо; тогда она встаетъ и манитъ его слѣдовать за ней въ домъ, что тотъ тотчасъ же и дѣлаетъ.
   -- Сколько это составитъ?-- вполголоса спрашиваетъ она, какъ только дверь затворилась.
   Донъ Антоніо вынимаетъ изъ кармана записную книжку и начинаетъ перелистывать ея страницы. Просмотрѣвъ эту книжку, вы не нашли бы въ ней ничего, кромѣ записи мелкихъ личныхъ расходовъ. Однако, эти цифры имѣютъ совершенно иное значеніе для владѣльца книжки.
   -- Двадцать три лиры и тридцать чентизимовъ,-- отвѣчаетъ онъ.
   -- Какъ же я могу уплатить двадцать три лиры?-- говоритъ она тономъ, въ которомъ столь же слышится вопросъ къ самой себѣ, какъ и къ ея собесѣднику.
   -- А зачѣмъ вы навлекали на себя штрафъ?-- возражаетъ донъ Антоніо.
   -- Но, вѣдь, вы сами видите, что я не могу заплатить эту сумму,-- говоритъ она, окидывая взглядомъ свою пустую и бѣдную, хотя и опрятную, комнату.-- Какая вамъ будетъ польза, если вы разорите меня?
   -- Это научитъ другихъ не слѣдовать вашему примѣру.
   -- Но если бы я подчинилась теперь и стала дѣлать, что я могу?
   -- Штрафъ долженъ быть уплаченъ; всякая скидка была бы лишь поощреніемъ упрямства.
   -- Тогда я должна буду закрыть свою лавочку, распродать всѣ мои вещи и жить милостыней.
   -- Вамъ слѣдовало бы подумать объ этомъ девять мѣсяцевъ тому назадъ...
   -- Но теперь... этого уже не воротишь... Неужели у васъ нѣтъ жалости? Неужели я трудилась всю жизнь, чтобы придти къ этому? Довъ Антоніо молчитъ почти съ полиинуты.
   -- Не возьметесь ли вы уплатить штрафъ частями вмѣстѣ съ обычными платежами?-- спросилъ онъ, наконецъ.
   -- Я согласна сдѣлать все, что только могу.
   -- Ну, тогда донъ Джіакомо, можетъ быть, ссудитъ вамъ эту сумму, т. е. уплатитъ ее мнѣ за васъ; но вы должны будете выдать ему росписку, что вы получили отъ него эти деньги взаймы и обяжетесь уплачивать... дайте мнѣ собразить... полъ-лиры въ недѣлю. Согласны вы на такія условія?
   -- Я должна быть согласна,-- отвѣтила женщина тономъ, въ которомъ слышались и покорность, и облегченіе.
   -- Тогда намъ пора идти.
   Когда они идутъ по улицѣ вмѣстѣ, сосѣдки киваютъ другъ другу и перешоптываются. Онѣ знаютъ, что гордый духъ, наконецъ, сломленъ, и всѣ ихъ симпатіи цѣликомъ на сторонѣ побѣдителя. Подойдя вмѣстѣ съ этой женщиной къ ея кіоску для продажи воды, донъ Антоніо ждетъ, пока она отпираетъ кіоскъ, и затѣмъ получаетъ стаканъ лимонной воды.
   -- Не падайте духомъ,-- говоритъ онъ, уплачивая свой сольдо,-- я полагаю, ваши дѣла пойдутъ лучше въ будущемъ.
   Съ этими словами онъ покидаетъ скверъ, дружески кивнувши собственнику соперничествующаго заведенія, который слѣдилъ за всей стой сценой съ выраженіемъ крайняго неудовольствія, такъ какъ знаетъ, что съ этихъ поръ потребители не будутъ больше обѣгать заведенія вдовы.
   Достигнувъ Санта-Лючіи, донъ Антоніо видитъ, что ожидающіе его рыбаки находятся въ наилучшемъ настроеніи,-- они не только получили, вмѣсто украденной рыбы, другую одинаковой цѣнности, но и списокъ мѣстъ, куда они были въ состояніи немедленно сбыть свой товаръ съ большой выгодой. Разноской предписаній, относительно этой части дѣла Пеппиньелло и былъ занятъ въ болѣе раннюю часть дня. Въ перечнѣ именъ значилось нѣсколько такихъ лицъ, которыхъ ни вы, ни онъ никогда не заподозрили бы въ какихъ-нибудь сношеніяхъ съ каморрой.
   Вся внѣшность рыбаковъ выражала благодарность и удивленіе, но старшій, судя по его манерамъ, казалось, былъ нѣсколько озабоченъ. Когда донъ Антоніо собирается сѣсть въ лодку, онъ говоритъ.
   -- Донъ Джіакомо просилъ насъ свезти его до Прочиды; подождать ли намъ его?
   -- Конечно.
   -- А въ какую лодку намъ посадить его?
   -- Въ вашу собственную.
   Лицо рыбака разомъ проясняется, и онъ начинаетъ разстилать свой плащъ и плащъ своего брата на кормовой лавочкѣ, чтобы доставить своимъ гостямъ, которыхъ онъ уважаетъ, возможно больше удобствъ.
   Едва онъ кончилъ эти приготовленія, какъ появляется осанистый и хорошо одѣтый неаполитанскій купецъ, за которымъ слѣдуетъ оборванный мальчикъ, несущій ярко-красный дорожный мѣшокъ. Это -- донъ Джіакомо, одинъ изъ самыхъ популярныхъ людей его класса въ дѣломъ городѣ. У него для каждаго имѣется шутка и ласковое слово, ни одному человѣку не служатъ съ такой охотой, какъ ему. За послѣднее время, однако, донъ Джіакомо нѣсколько скупъ на проявленіе своего таланта. Онъ, несомнѣнно, пришелъ къ заключенію, что человѣкъ, перешагнувшій пятидесятую годовщину рожденія, долженъ имѣть, или, по крайней мѣрѣ, показывать болѣе серьезный складъ ума. Можетъ быть, подобныя же соображенія побуждаютъ его регулярнѣе посѣщать церковь и приглашать приходскаго священника обѣдать чаще, чѣмъ онъ привыкъ дѣлать. Ибо если въ этомъ мірѣ дѣла его идутъ хорошо, то, вполнѣ естественно, онъ желаетъ подготовить себѣ возможно лучшее положеніе и на томъ свѣтѣ. Онъ, однако, все еще отдаетъ явное предпочтеніе праздничнымъ днямъ передъ днями поста, указанными въ календарѣ. Это было бы диво, если бы донъ Джіакомо когда-нибудь забылъ день святого, дающаго религіозную санкцію для хорошаго обѣда, выпивки и веселаго общества Между тѣмъ, надо признаться, его память нѣсколько ненадежна насчетъ пятницъ и постныхъ дней наканунѣ праздниковъ. Въ такихъ случаяхъ онъ надлежащимъ образомъ кается каждый разъ, вспоминая о нихъ, и принимаетъ твердое рѣшеніе исправиться на будущее время; ну, а чего же болѣе можно требовать отъ пожилого джентльмена, дѣла котораго находятся въ цвѣтущемъ положеніи?
   А дѣла дона Джіакомо сильно процвѣли съ тѣхъ поръ, какъ онъ началъ свою карьеру кухоннымъ мальчикомъ въ одной маленькой неаполитанской тавернѣ; теперь онъ владѣлъ двумя тратторіями, табачной лавкой и большимъ складомъ винъ. Кто намѣревается остаться въ Неаполѣ на продолжительное время, сдѣлаетъ хорошо, получая вино отъ него, такъ какъ онъ гордится тѣмъ, что никогда не продаетъ плохого или подмѣшаннаго вина; и лишь немногіе виноторговцы могутъ соперничать съ нимъ въ знаніи окрестныхъ виноградниковъ и ихъ винограда. Цѣна, которую вы заплатите, разумѣется, будетъ зависѣть отъ его свѣдѣній о вашихъ средствахъ и вашего знакомства съ рыночными цѣнами: донъ Джіакомо -- человѣкъ старой школы, любящій поторговаться изъ любви къ искусству и относящійся съ невыразимымъ презрѣніемъ къ цѣнамъ безъ запроса, какъ къ новѣйшей попыткѣ прирожденныхъ дураковъ стать на одну доску съ понимающими людьми, и какъ къ нелѣпости, яняо противорѣчащей волѣ Неба.
   Его дѣла обширны, но онъ управляется съ ними одинъ и безъ помощи такихъ новомодныхъ искусствъ, какъ чтеніе и письмо, которыя онъ никогда не былъ въ состояніи одолѣть. У него есть, разумѣется, служащіе, но донъ Джіакомо полагается на свою память гораздо болѣе, чѣмъ на ихъ книги, на которыя онъ смотритъ, какъ на необходимое пособіе лишь для слабыхъ умовъ. Однако, ему служатъ хорошо, онъ имѣетъ хорошій глазъ, выбираетъ служащихъ тщательно и основательно испытываетъ ихъ, прежде чѣмъ довѣрить имъ отвѣтственное мѣсто. Онъ получаетъ большую прибыль, хотя ведетъ дѣло честно. Свои долги онъ уплачиваетъ съ крайнею аккуратностью, и хотя при наймѣ конторщика или слуги сбиваетъ плату до возможно болѣе низкаго предѣла, въ концѣ года онъ часто выдаетъ служащему награду, значительно превышающую выторгованную у него сбавку съ жалованья, если только находитъ его дѣйствительно полезнымъ. Хорошій работникъ, поступая къ нему на службу, могъ бы прямо сказать: "Я приму плату, которую вы найдете справедливой для меня по прошествіи недѣли или мѣсяца". И это было не все. Нерѣдко случается, что донъ Джіакомо распродаетъ часть своего вина по цѣнамъ, значительно превышающимъ тѣ, на которыя онъ разсчитывалъ при покупкѣ его, и въ такихъ случаяхъ онъ неизмѣнно посылаетъ крестьянину, у котораго было куплено вино, извѣстную часть прибыли.
   Онъ также весьма щедръ, и многія бѣдныя женщины, которымъ онъ помогалъ въ нуждѣ, удивлялись, почему святые не услышали ихъ молитвъ о такомъ добромъ человѣкѣ и не даровали ему дѣтей. Но онъ и весьма разсчетливъ и будетъ торговаться изъ-за нѣсколькихъ копѣекъ полчаса даже и тогда, когда ему время дорого. Сегодня онъ въ веселомъ настроеніи и, желая порисоваться скупостью, даетъ мальчику, несшему его мѣшокъ, всего лишь два сольдо. Мальчикъ, зная, что въ концѣ-концовъ онъ не останется въ накладѣ, безпрекословно принимаетъ монету, съ улыбкой дотрогивается до своей шапочки и уходитъ, пока донъ Джіакомо усаживается около дона Антоніо.
   Сначала бесѣда между этими двумя людьми идетъ самая обыкновенная и часто прерывается громкими шутками съ рыбаками, но скоро голоса ихъ понижаются и дѣлаются серьезнѣе, начинается обсужденіе важныхъ дѣловыхъ вопросовъ. Какъ ни различны эти люди, они не только имѣютъ общіе важные интересы и секреты, но и чувствуютъ другъ къ другу сильное расположеніе и большое довѣріе, хотя при встрѣчахъ въ присутствіи постороннихъ держатся, какъ люди мало знакомые. Лишь въ случаяхъ, подобныхъ настоящему, когда они не доступны ничьему наблюденію, кромѣ тѣхъ, на кого они могутъ положиться, ихъ манеры дѣлаются дружескими. Послѣ того, какъ было улажено нѣсколько дѣлъ вродѣ дѣла владѣлицы водяного кіоска, донъ Джіакомо откидывается назадъ на сидѣньѣ и говоритъ тономъ человѣка, переходящаго отъ серьезной бесѣды къ болѣе легкой темѣ.
   -- Ну, я видѣлъ мальчика, о которомъ вы говорили, и думаю, онъ годится.
   -- Тогда надо лишь уговориться относительно подробностей.
   -- Которыя всегда важнѣе всего для дѣла. Что именно вы предлагаете?
   -- Чтобы вы приняли его къ себѣ на службу и приставили къ какой-либо работѣ, для которой вы найдете его годнымъ, -- словомъ, чтобы вы пристроили его, если онъ окажется подходящимъ.
   -- Далѣе?
   -- На первыхъ порахъ вы будете давать ему полдникъ -- куска хлѣба и глотка вина будетъ достаточно -- и семьдесятъ пять чентизимовъ въ день.
   -- Семьдесятъ пять чентизимовъ маленькому бездѣльнику тринадцати лѣтъ! О, я понимаю, его друзья готовы платить эту сумму за его содержаніе и обученіе; очень хорошо.
   Все лицо Дона Антоніо озаряется улыбкой, когда онъ говоритъ:
   -- Мой дорогой другъ, я прошу васъ о принятіи Пеппиньелло не въ видахъ вашей выгоды, а какъ о личномъ одолженіи для меня.
   -- Правда, правда,-- отвѣчаетъ донъ Джіакомо, нѣсколько сдаваясь,-- это мѣняетъ дѣло. Только если бы дѣло шло о полъ-лирѣ, я не такъ бы заботился объ этомъ, но семьдесятъ пять чентизимовъ!
   -- Хорошо. Пусть будетъ полъ-лиры; остальныя пять сольдо я буду доплачивать самъ, но только они должны поступить къ нему черезъ ваши руки, и онъ никогда не долженъ знать, что они идутъ отъ меня.
   Теперь настала очередь дона Джіакомо смѣяться, что онъ и дѣлаетъ отъ всей души, такъ какъ ему кажется крайне нелѣпой мысль, что его другъ, по поводу прямолинейности котораго онъ такъ часто сожалѣлъ, станетъ тайкомъ доплачивать одному изъ его служащихъ. Но веселость дона Джіакомо скоро уступаетъ мѣсто любопытству, и онъ внезапно спрашиваетъ съ пристальнымъ взглядомъ:
   -- Но почему вы такъ интересуетесь этимъ мальчикомъ?
   -- Онъ былъ мнѣ необыкновенно полезенъ; я испыталъ его и нашелъ заслуживающимъ полнаго довѣрія.
   -- Тогда, -- говоритъ донъ Джіакомо совершенно искреннимъ тономъ,-- я сдѣлаю для него все, что могу,-- все, что вы найдете нужнымъ. Но что, если бы я совсѣмъ взялъ его въ домъ? Я далъ бы ему помѣщеніе, хорошо кормилъ и одѣвалъ бы его. Вы удивились бы при видѣ того, какъ скоро этотъ маленькій скелетъ пріобрѣлъ бы себѣ удобный костюмъ изъ мяса. Ну, а по воскресеньямъ и праздникамъ ему перепадали бы иногда и мѣдныя монеты. Не лучше ли это было бы, чѣмъ оставлять его биться самостоятельно?
   -- Это, несомнѣнно, было бы лучше, если бы только у него никого не было на рукахъ.
   -- У него на рукахъ? Что вы хотите этимъ сказать?
   Донъ Антоніо разсказалъ исторію Пеппиньелло. Донъ Джіакомо былъ сильно тронутъ.
   -- Я отправлюсь къ этимъ бѣднымъ ребятишкамъ завтра же и уведу ихъ изъ этой несчастной берлоги,-- воскликнулъ онъ.
   -- Нѣтъ, этого-то именно вы и не должны дѣлать. Они такъ долго жили тамъ, что лишній мѣсяцъ или два не принесутъ имъ особеннаго вреда, а, затѣмъ, мальчикъ не долженъ думать, что онъ вступилъ въ новую жизнь, гдѣ ему не надо ничего дѣлать, а лишь забавляться. Онъ попрежнему долженъ сознавать, что ему слѣдуетъ полагаться лишь на самого себя и что онъ зарабатываетъ все то, что получаетъ. Это тотъ путь, которымъ вы достигли своего теперешняго положенія, донъ Джіакомо, и, повѣрьте, это единственный путь сдѣлать настоящаго человѣка.
   -- Ну, пожалуй, вы и правы. Я ничего не предприму, не посовѣтовавшись предварительно съ вами. Присылайте мнѣ мальчика, когда хотите.
   -- По временамъ онъ, можетъ быть, будетъ нуженъ мнѣ для нѣкоторыхъ порученій; но это будетъ не часто.
   -- Онъ всегда будетъ къ вашимъ услугамъ, какъ, въ дѣйствительности, и я самъ, и все, что мнѣ принадлежитъ.
   Лодка подошла къ берегу. Выходя, донъ Антоніо говоритъ шопотомъ старшему рыбаку, помогавшему ему выйти:
   -- Въ слѣдующій разъ, когда вы привезете на рынокъ рыбу, Франческо, вы получше караульте ее, такъ какъ я не буду отвѣчать за ея цѣлость.
   Рыбакъ настолько пораженъ, что не можетъ сразу ничего отвѣтить: когда же онъ подыскалъ слово донъ Антоніо прошелъ уже половину ступенекъ, ведущихъ къ большой дорогѣ.
   Когда донъ Антоніо направляетъ свои шаги восвояси, онъ слышитъ, какъ его другъ затягиваетъ на пути веселую пѣсню. Донъ Антоніо идетъ медленно, опустивъ голову на грудь, какъ бы въ глубокой задумчивости. Пѣсня замираетъ вдали и ночныя тѣни сгущаются вокругъ него раньше, чѣмъ онъ входитъ въ городъ.

Д. Муратовъ.

"Міръ Божій", No 11, 1898

   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru