Горев Борис Исаакович
Диалектика русского бакунизма

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (К 50-летию смерти Бакунина)

   

Б. И. ГОРЕВ

Диалектика русского бакунизма
(К 50-летию смерти Бакунина)

   M. A. Бакунин: pro et contra, антология.
   СПб.: Издательство РХГА, 2015.-- (Русский Путь).
   

I

   Пятидесятилетие смерти Бакунина почти совпадает с 50-летием русского бакунизма. Если не считать вышедшего в 1868 г. No 1 журнала "Народное дело", в составлении которого близкое участие принял Бакунин, а также 1-2 его прокламаций, написанных под влиянием и по поручению Нечаева в 1869 г. (все это оказало мало влияния на революционное движение 70-х гг.), то официальное, теоретическое начало русскому бакунизму положила знаменитая "Государственность и анархия" (1873 г.), а первым агитационно-пропагандистским, боевым органом этого бакунизма был журнал "Работник", издававшийся в Женеве в 1875-1876 гг. группой бакунистов (Ралли, Жуковский, Голынтейн и др.), хотя и порвавших личные сношения со своим учителем.
   Ввиду большой библиографической редкости журнала "Работник" {Мы пользовались комплектом (не совсем полным; всего вышло 15 номеров), находящимся в Институте Ленина.}, мы считаем небесполезным привести несколько цитат, показывающих, в какой форме первые бакунисты преподносили центральную идею бакунизма рабочим и крестьянам, для которых журнал был предназначен.
   В передовой статье 1 номера -- "Почему мы печатаем газету" -- мы читаем: "В некоторых государствах все совершеннолетние поголовно выбирают (в "палаты") посланных. С виду оно как будто лучше, чем у нас, а на деле выходит все та же дрянь". -- "От всей болтовни господ выборных народу нет никакой пользы". Центральная экономическая идея бакунизма формулирована в той же статье в следующих словах: "Как землю надо крестьянству от помещиков в общину отобрать, так и городским фабричным да заводским работникам надо все мастерские, фабрики и заводы в рабочие артели отобрать, а господа хозяева пусть по добру да по здорову убираются, пусть сами работают, потому что дармоедов никто кормить не станет".
   В No 4 в большой статье "Благодетели" ведется в талантливо-популярной форме полемика против конституционалистов, республиканцев и "якобинцев" -- бланкистов.
   "Из кого же составится царская дума? Из помещиков, из всяких кулаков да из брехачей-адвокатов! Вот вам и конституция! Теперь царь с помещиками давит рабочий народ, а при конституции помещики с царем будут грабить народ. Вот и вся перемена. Самодержавие надо долой. Долой и благодетелей, которые народ обмануть хотят всякими конституциями". И дальше: "В республике народом правят помещики, купцы, кулаки без царя". "Разницы между царством и республикой, в которой по-прежнему останутся сытые и голодные, нет никакой". Наконец, "есть еще и другие благодетели {Курсив везде принадлежит автору цитируемой статьи.}. Они идут дальше. Названные и непрошеные, они хотят произвести бунт, прогнать царя и сесть на его место, не дожидаясь народного выбора. "Захватив власть в руки, мы облагодетельствуем народ!", -- говорят эти люди. "Мы отдадим ему отнятую у него землю и другие орудия труда! Мы истребим врагов народа; мы возвратим народу волю". Эти благодетели не лучше других; они хотят учредить опеку над народом и заставить его силой принять то, что вздумают дать ему".
   Под этим последним видом "благодетелей" явно подразумеваются Ткачев и его группа, выступившие почти одновременно с первыми бакунистами. Ткачев дал, как известно, блестящую, почти не превзойденную критику анархизма. В этом первом столкновении русского анархизма с идеей революционной диктатуры (независимо от того утопического содержания, которое в нее вкладывал Ткачев) была в зародыше вся та борьба, которая велась и ведется отчасти до сих пор между анархизмом и Советским государством.
   В выпущенной Ткачевым в 1875 г. программе "Набата" мы читаем такие строки: "Наша так называемая революционная заграничная пресса поступает вполне последовательно со своей антиреволюционной точки зрения, когда утверждает, что революционеры должны хлопотать не о том, чтобы сосредоточивать в своих руках государственную власть, т. е. материальные силы, а о том, чтобы разрушить эту власть, чтоб оставаться и после переворота такими же бессильными и безоружными, какими они были до революции, каковы они теперь". Эта пресса "мечтает или о мирном прогрессе (лавристы. -- Б. Г.), или о беспорядочном, хаотическом, а потому бесцельном брожении" (бакунисты. -- S. Г.). "Что такое анархия без предварительного, практического осуществления идей братства и равенства? Это -- хищническая борьба человека с человеком, это -- хаос противоречивых интересов, это -- господство индивидуализма, царство алчного, своекорыстного эгоизма, одним словом, это именно то... что составляет сущность буржуазного общества". С другой стороны, "социалистические идеалы, несмотря на всю их истинность и разумность, до тех пор останутся несбыточными утопиями, пока они не будут опираться на силу, пока их не прикроет и не поддержит авторитет власти".
   Но, выступив так решительно и резко против русского бакунизма, Ткачев, этот предмет всеобщей ненависти тогдашних бакунистов, проявил настолько политического такта и революционного чутья, что после смерти самого Бакунина посвятил ему в No 7-8 "Набата" за 1876 г. восторженный некролог, как бы отделяя этим бакунистскую теорию от огромной революционной фигуры ее творца. И он имел все основания это делать: ибо Бакунин, как революционер, был выше созданной им теории и, как мы увидим дальше, при всей своей теоретической ненависти ко всякому государству, не исключая и революционной диктатуры, питал несомненные симпатии к подлинно-революционному, историческому якобинству.
   Первое литературно-организованное выступление русских бакунистов -- журнал "Работник" -- явилось вместе с тем и наиболее выдержанным, последовательным до конца и принципиальным. В то время, как пугачевское восстание всегда выдвигалось нашими бакунистами-практиками 70-х гг. как идеал народного восстания, из которого они исходили в своей программе {В программной статье первого номера "Земли и воли" (25/Х -- 78 г,) мы читаем: "Отнятие земель у помещиков и бояр, изгнание, а иногда поголовное истребление всего начальства, всех представителей государства и учреждение "казачьих кругов", т. е. вольных автономных общин с выборными, ответственными и всегда сменяемыми исполнителями народной воли, -- такова была всегда неизменная "программа" народных революционеров-социалистов: Пугачева, Разина и их сподвижников (курсив наш. -- Б. Г.). Такова же, без сомнения, остается она и теперь для громадного большинства русского народа. Поэтому ее принимаем и мы -- революционеры-народники". Те же мотивы повторяются и в передовой статье No 1 "Черного передела".}, мы в "Работнике" (No 5) неожиданно находим следующее любопытное рассуждение, которое нам еще пригодится впоследствии: "что, если бы Пугачев победил? Лучше ли бы стало народу? Конечно, нет!" Для доказательства этого утверждения приводятся два соображения. Во-первых, победивший Пугачев неизбежно восстановил бы весь аппарат власти, столь гибельный для народных масс, а во-вторых, на пугачевских виселицах "качались купцы и кулаки-мироеды", другими словами, движение было антидворянским, но не антибуржуазным {Если мы вспомним новейшую научную попытку (работы Меерзона1) представить пугачевское движение, как движение мелкого торгового капитала (богатые раскольники материально субсидировали Пугачева), то замечание "Работника" покажется прямо изумительным.}.

-----

   С переходом бакунизма из далекой Женевы на реальную почву российской действительности он начинает испытывать ряд диалектических злоключений и превращений.
   Прежде всего, если "Работник" большое внимание уделял рабочему вопросу в России, если он знакомил русских рабочих с деятельностью Интернационала, с историей Парижской Коммуны и т. п., то "Земля и Воля" на первых порах упорно не замечала рабочего вопроса {Вслед за приведенными выше словами о "программе" Пугачева и революционеров-народников, та же статья "Земли и Воли" продолжает: "Этой программой мы выдвигаем на первый план вопрос аграрный. Вопрос же фабричный мы оставляем в тени, и не потому, чтобы не считали экспроприацию фабрик необходимою, а потому, что история, поставившая на первый план в Зап. Европе вопрос фабричный, у нас его не выдвинула вовсе, заменив его вопросом аграрным" (курсив наш. -- Б. Г.).}. Не зная действительных, подчас довольно мрачных взглядов Бакунина на русское крестьянство и русскую общину (эти взгляды он высказывал в известных письмах к Герцену; в "Государственности и анархии" они смягчены до неузнаваемости), наши народники-бакунисты в течение ряда лет доктринерски верили в социализм мужика, несмотря на разочарования и кричащие факты, отмеченные впоследствии всеми мемуаристами эпохи. Далее, начав с идеализации тогдашней деревенской бедноты, народники если и встречали отклик в деревне, то чаще всего среди более "хозяйственного" слоя деревни. Наконец, отрицая "вопрос фабричный", наши бакунисты очень охотно тянулись именно к городским рабочим, находили в них горячий отклик, но достигали при этом в своей пропаганде не тех результатов, каких им хотелось бы (как было с "Северным союзом русских рабочих"2).
   А, главное, проповедуя в теории полное безразличие к политическим формам, отрицая всякую государственную власть, бакунисты логикой борьбы приведены были именно к борьбе с данной исторической властью, причем одни из них, в лице Народной воли, перешли в собственную противоположность, а другие пришли к тому самому марксизму, который "Государственность и анархия", а затем и знаменитые статьи П. Б. Аксельрода в "Общине" описывали в самых мрачных красках.
   

II

   На международном конгрессе анархистов в Амстердаме, в августе 1907 г., русский анархист Рогдаев3 высказал ту мысль, что Россия является страной, в которой почва для анархизма наиболее подготовлена и наиболее благоприятна. Опыт трех русских революций показал, правильна ли, обоснованна ли эта мысль.
   В эпоху 1905-1907 гг. анархизм, который во всех своих течениях вел свою родословную от Бакунина, имел ничтожное влияние в массах именно в момент высшего подъема революции, осенью и зимой 1905 г., и стал сколько-нибудь заметным явлением лишь с момента упадка революционной волны, сопровождавшегося разочарованием части рабочих в политике и массовой безработицей. При этом, что важнее всего, он и тогда не захватил мало-мальски значительных масс и выродился в индивидуальный и групповой терроризм и такое же экспроприаторство. Это явилось полным отрицанием действительного бакунизма, всегда в своей программе и тактике опиравшегося на массы. И как раз наиболее идейная, наиболее близкая по духу к бакунизму фракция русского анархизма -- анархо-синдикалисты -- была наименее распространенной и влиятельной в России в ту эпоху и пользовалась некоторым успехом короткое время лишь в 2-3 центрах рабочего движения.
   В любопытной во многих отношениях анархистской книге, посвященной махновщине, в книге, к которой мы еще вернемся (Аршинов. История махновского движения", с предисловием известного анархиста Волина-Эйхенбаума4, Берлин, 1923 г.), мы встречаемся со следующим утверждением: "Причиной перехода его (Аршинова6, который был раньше большевиком. -- Б. Г.) к анархизму послужил минимализм большевиков, который, по убеждению Аршинова, не отвечал подлинным устремлениям рабочих и послужил, совместно с минимализмом остальных политических партий, причиной поражения революции 1905-1906 гг." (предисловие Волина, стр. 13). Не останавливаясь по существу на этой наивной философии истории, сравним лишь эту мысль с известным изречением Ленина, что "анархизм нередко являлся своего рода наказанием за оппортунистические грехи рабочего движения". "И если в России, -- прибавляет Ленин, -- несмотря на более мелкобуржуазный состав ее населения по сравнению с европейскими странами, анархизм пользовался в период обеих революций (1905 и 1917) и во время подготовки к ним сравнительно ничтожным влиянием, то это, несомненно, следует поставить отчасти в заслугу большевизму, который вел всегда самую беспощадную и непримиримую борьбу против оппортунизма" ("Детская болезнь левизны", стр. 19).
   В самом деле, никогда еще в истории не представлялось анархизму такой свободы и такой, казалось бы, благоприятной почвы, как раскаленная атмосфера и возбужденная стихия Февральской и Октябрьской революций. И тем не менее анархизм в эту эпоху не только не вырос в грозную революционную силу, но все время оставался сектой или, вернее, рядом сект и приобретал некоторое значение только как временный союзник большевизма (напр., в Кронштадте6). В начавшейся пролетарской революции социальному максимализму анархистов нечего было больше делать, а их борьба против государства не могла встретить ни отклика, ни сочувствия в обстановке ожесточенной борьбы пролетариата за государственную власть.
   Поэтому анархизм играл сравнительно ничтожную роль и тогда, когда он сочувствовал или содействовал большевикам, и тогда, когда он -- с весны 1918 г. -- выступил решительным противником Советской власти.
   Единственным большим, массовым и сравнительно устойчивым движением, шедшим под флагом анархизма против советского государства, была махновщина7. И в этом движении, в этой военной тяжбе анархической крестьянской вольницы против революционной диктатуры пролетарской власти диалектика русского бакунизма сыграла с ним последнюю трагическую шутку.
   Если раньше можно было думать, что в махновском движении вожди лишь прикрывались анархическими фразами, чтобы придать движению сколько-нибудь идейную внешность, то упомянутая нами книга Аршинова, старого идейного анархиста и одного из виднейших руководителей махновщины, старается представить это движение, как насквозь пропитанное подлинно-анархистской идеологией.
   Махновщина, -- пишет в своем предисловии Волин (тоже участник движения в первой его фазе), -- доказывает "глубокую верность и реальность анархизма, как единственной подлинно-революционной идеологии труда, и снимает с большевизма всякую тень исторического оправдания" (стр. 21-22). При этом, выступая против советского режима, сам Аршинов смотрит на него не как на извращение или отклонение от социализма, а как на его воплощение и, таким образом, свою борьбу с большевизмом определяет как продолжение старой борьбы анархизма с "централистическим" социализмом: "План этого строительства и этого господства в течение десятков лет разрабатывался и подготовлялся вождями социалистической демократии и до русской революции был известен под названием коллективизма. Сейчас он называется советской системой" (стр. 31-32) {Вспомним, что и Кропоткин в написанном незадолго до смерти письме считал русский коммунизм прямым детищем плехановского марксизма, жалуясь, что анархисты недостаточно предугадали то, что "подготовлялось 30 лет", недостаточно оценили "силы социал-демократического централизаторства" и не умели объединиться для борьбы с ним8.}.
   Как бы ни относиться к отдельным моментам махновщины или к субъективным целям и намерениям вождей движения, сколько бы ни писал Аршинов о том, что движение оклеветано большевиками, сколько бы ни приводил характеристик отдельных участников для доказательства того, что в их среде были и бедняки-крестьяне и рабочие, объективным фактом остается следующее:
   1. Махновщина в данных условиях явилась своеобразной анархистской Вандеей9. Ведь и старая историческая Вандея, несмотря на свою религиозно-монархическую идеологию, была движением широких крестьянских масс, которые могли вызывать сочувствие к себе, но усмирение которых в тогдашней обстановке было исторической необходимостью.
   2. Какова бы ни была руководящая верхушка движения, в основном оно выражало интересы и настроения более состоятельной части крестьянства, выступавшего против пролетарской диктатуры.
   3. Махновщина вынуждена была в процессе борьбы создавать элементы государственной власти, хотя грубой и хаотической, которая была для нейтрального населения немногим лучше "анархического" произвола партизан.
   Таким образом, старинная мечта русских бакунистов о революционном крестьянском восстании, которое разрушит государственную власть и создаст вольные "казацкие круги", -- эта мечта в действительности выродилась в объективно контрреволюционное выступление состоятельного крестьянства, которое притом на место разрушаемой Советской власти ставило свою достаточно свирепую власть.
   В чем была главная беда бакунизма? В том, что в своей теории революции он не представлял себе, в каких конкретных условиях будет происходить борьба и особенно победа революции. Все анархические идеи об упразднении государства разлетаются в прах, как только дело доходит до действительной гражданской войны, особенно, если она победоносна {Вот почему, как мы помним, журнал "Работник" боялся даже победы пугачевского восстания. Очевидно, всякое восстание хорошо, если оно не приводит к победе. Победа неизбежно порождает грехопадение в смысле установления власти. Даже Лавров в своей во многих отношениях замечательной работе -- "Государственный элемент в будущем обществе", как совершенно правильно отметил в свое время Ткачев, еще отдавал дань анархистской иллюзии о той идиллической обстановке, которая якобы создастся "на другой день после революции".}. Мы не знаем, как отнесся бы сам Бакунин к махновщине. Но мы знаем, что, вопреки своей теории, он в отдельных конкретных случаях, когда дело шло о настоящей революции, несомненно оправдывал революционную диктатуру.
   Так, осенью 1870 г., во время попытки лионского восстания, Бакунин подписался под прокламацией, которая в параграфе первом упраздняла государство, в пятом -- учреждала "Комитеты спасения Франции", "которые, под непосредственным контролем народа, будут заниматься всеми делами правления", а в шестом -- постановляла созвать "революционный Конвент спасения Франции". Как этот Конвент должен был действовать, видно из того, что (как рассказывает анархист А. Карелин в своей книжке о Бакунине, стр. 34) советовал Бакунин лионскому "Комитету спасения": "Не теряйте времени в пустых разговорах. Действуйте: арестуйте всех реакционеров. Бейте реакцию в голову".
   В своих замечательных "Письмах к французу" (бесспорно лучшей работе Бакунина, стоящей гораздо выше, чем "Государственность и анархия", но оставшейся неизвестной нашим ранним бакунистам), сравнивая деятелей 48-го и 70-го гг. с якобинцами Великой революции, Бакунин пишет: "Помимо этих личных качеств, которые придают поистине характер героев людям 1793 г. ("революционные ум, воля, энергия", словом, "бес в теле"), у якобинцев Национального Конвента так удачно вышло с чрезвычайными комиссарами еще потому, что этот Конвент был действительно революционным, и потому, что, опираясь сам в Париже на народные массы, на чернь, в стороне от либеральной буржуазии, он дал приказ своим проконсулам, посланным в провинции, опираться также всегда и везде на ту же чернь" (т. е. на бедноту. Избр. соч., т. IV, стр. 149). А на следующей странице Бакунин добавляет, говоря опять о комиссарах: "Они не являлись в какую-нибудь местность для того, чтобы диктаторски провести в ней волю Национального Конвента. Они делали это лишь в очень редких случаях, и когда они являлись в местность, вполне и целиком враждебную и реакционную (напр., в Вандею? -- Б. Г.). Тогда они не являлись одни, а в сопровождении войска, которое присоединяло аргумент штыка к их гражданскому красноречию" (курсив наш. -- Б. Г.) {Как непохож этот настоящий язык революционера на то, что писал о якобинцах О. Аптекман в своем "Письме к бывшим товарищам" (народовольцам), помещенном в No 1 "Черного передела", где он обвинял якобинцев в том, что они применяли "террор, насилие и принуждение" во имя "абстрактно понятой свободы".}. Правда, несколькими строками дальше (стр. 151), говоря о деятельности комиссаров по организации бедноты, Бакунин совершенно произвольно ставит знак равенства между "революционным знаменем", которое "раздували" комиссары, и "анархией". Но он тут же ставит им в заслугу, что они умели "организовать революционно эту народную анархию" (курсив Бакунина. -- Б. Г.). Наконец, в статье о Парижской коммуне, заявляя, что он ее сторонник "в особенности потому, что она была смелым, ясно выраженным отрицанием государства", Бакунин в то же время очень снисходительно относится к "якобинскому" большинству Коммуны и оправдывает поведение прудонистского меньшинства следующим соображением: "правительству и версальскому войску они были вынуждены противопоставить революционное правительство и войско, т. е. чтобы одолеть монархическую и клерикальную реакцию, они должны были, забыв и поступившись первыми условиями революционного социализма, прибегнуть к якобинской реакции". Здесь совершенно ясно из контекста, что упрек в "забвении первых условий революционного социализма" (т.е. анархизма) приведен лишь для успокоения "теоретической совести", что все симпатии Бакунина-революционера на стороне "якобинской реакции" (там же, стр. 256).

* * *

   Бакунин и Ткачев -- два крайних полюса и вместе с тем две высочайшие вершины, до которых достигла русская революционная мысль 70-х годов. Неудивительно, что все наиболее ценное, что имеется в их учении, должно было войти в тот марксистский синтез опыта европейского и русского революционного движения, который называется ленинизмом.
   А бакунинское отрицание государства окончательно похоронено в грохоте гражданской войны и превратилось, благодаря иронии истории, в трагикомическую карикатуру, в махновщину.
   

КОММЕНТАРИИ

   Впервые: Печать и революция. М., 1926. Кн. 5. С. 6. Печатается по этому изданию.
   
   1 [По-видимому, имеется в виду Меерсон Григорий Ефимович (1892-1937) -- советский историк, преподаватель истории СССР, профессор; написал несколько статей о пугачевском восстании и о русском крестьянстве XVIII в. Преподавал в Саратовском университете (1925-1929), затем в Сталинградском Институте марксизма-ленинизма. Репрессирован.]
   2 ["Северный союз русских рабочих" -- одна из первых подпольных революционных рабочих организаций в России. Основана в Петербурге в конце 1878 г. рабочими-революционерами -- С. Н. Халтуриным и В. П. Обнорским из существовавших ранее рабочих кружков Петербурга. В него входило около 200 постоянных членов; столько же рабочих находилось в сфере его влияния. Члены союза, не порвав еще окончательно со всеми идеями народников, во многом разошлись с ними в своих идейно-политических взглядах. Народники в газете "Земля и воля" подвергли критике программу союза, упрекая рабочих в "забвении" крестьянского вопроса, в "преувеличении" роли политических свобод. Союз ответил на критику в газете "Земля и воля" (апрель 1879). Руководители союза, соглашаясь с некоторыми замечаниями землевольцев, вместе с тем в основном вопросе о необходимости политической борьбы продолжали стоять на своих позициях.]
   3 [Рогдаев Николай Иванович (наст. фамилия -- Музиль; 1880-1932) -- один из организаторов, руководителей и идеологов российского и международного анархо-коммунистического движения. С конца 1890-х гг. входил в эсеровский кружок, после ареста в 1901 г. бежал за границу, где через год стал анархистом, участвовал в анархическом движении в Болгарии. В 1903-1908 гг. вел активную подпольную работу в России, организатор и руководитель анархических групп в Нежине, Киеве, Екатеринославе и других городах Украины, был арестован полицией. Одновременно входил в редколлегии ведущих анархических изданий "Хлеб и воля" (1903-1905, 1909), "Буревестник" (1906-1910), "Набат" (1914-1916), делегат многих российских и международных анархических съездов и конференций. В 1920-х гг. жил в Москве, работал во "Всероссийском общественном комитете по увековечиванию памяти П. А. Кропоткина". В 1923-1924 гг. Рогдаев поддерживал связи с московскими анархистами подполья. Арестован в 1929 г., сослан в Среднюю Азию.]
   4 [Волин Всеволод Михайлович (наст, фамилия -- Эйхенбаум; 1882-1945) -- российский политический деятель. В 1905-1911 гг. член партии эсеров, один из создателей Петербургского Совета рабочих депутатов (1905). В 1911-1914 гг. анархист-коммунист, организатор группы "Вольные социалисты" (Париж, 1912, с 1913 "Братство вольных общинников"). С 1914 г. анархист-синдикалист. С 1917 г. в России, один из редакторов газеты и журнала "Голос труда". В 1919-1920 гг. ближайший сподвижник Н. И. Махно, идеолог махновского движения. В 1922 г. выслан из РСФСР. В 1930-х гг. секретарь Махно в Париже, член "Издательского комитета Н. Махно".]
   6 [Аршинов Пётр Андреевич (1887 -- около 1937) -- российский политический деятель. С 1906 г. анархист, в 1911-1917 гг. на каторге. В 1917 г. участник создания и секретарь Московской федерации анархических групп, Московского союза идейной пропаганды анархизма, издательства "Голос труда". В 1919-1921 гг. ближайший сподвижник Н. И. Махно, глава Конфедерации анархистских организаций Украины "Набат". С 1921 г. в эмиграции. Автор "Истории махновского движения" (1923), воспоминания "Два побега" (1929). В 1935 г. вернулся в СССР. Репрессирован.]
   6 [Как раз в Кронштадтском восстании 1921 г. анархисты выступили против большевиков, за что были подвергнуты репрессиям.]
   7 [Махно (Михно, Михненко) Нестор Иванович (1888-1934) -- политический деятель, анархист. В 1910-1917 гг. на каторге. В 1918-1921 гг. возглавлял анархо-крестьянское движение на Украине (махновщина), выступавшее под лозунгами "безвластного государства", "вольных советов" (численность повстанцев колебалась от 500 человек до 35 тыс. человек). Вел борьбу против германских интервентов, белогвардейцев, а затем и против советской власти. В 1920-1921 гг. потерпел ряд поражений от Красной Армии; эмигрировал, жил в Париже.]
   8 [Речь о письме П. А. Кропоткина А. М. Атабекяну от 2 мая 1920 г., напечатанном в газете "Почин" (1923, No 2, февраль).]
   9 [Вандея (Vendée) -- департамент во Франции, известный как центр контрреволюционных мятежей приверженцев королевской власти в период Французской революции 1789-1794 гг.]
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru