Ушаков С.
Несколько слов в защиту экономического материализма

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (Открытое письмо к В. А. Гольцеву.)

   

Нѣсколько словъ въ защиту экономическаго матеріализма.

(Открытое письмо къ В. А. Гольцеву.)

Милостивый государь!

   Въ апрѣльской книгѣ Русской Мысли вы напечатали статью объ "экономическомъ" {Правильнѣе было бы сказать -- о діалектическомъ, но я о словахъ спорить не хочу.} матеріализмѣ. Эта статья, навѣрное, вызоветъ много продолжительныхъ и одушевленныхъ споровъ въ лучшей части нашей читающей публики. А такъ какъ редакція Русской Мысли дорожитъ, конечно, прежде всего интересами истины, то я увѣренъ, что она не откажется помѣстить на своихъ страницахъ нѣсколько возраженій на вашу статью, идущихъ отъ человѣка, который хотя не можетъ назвать себя литераторомъ, но тѣмъ не менѣе чрезвычайно дорожитъ интересами литературы.
   Вашу статью можно подраздѣлить на двѣ части. Въ одной вы подвергаете ученіе "экономическихъ" матеріалистовъ общей теоретической оцѣнкѣ, а въ другой разсматриваете это ученіе въ примѣненіи къ нашей русской дѣйствительности. Я долженъ сознаться, м. г., что ваша теоретическая критика "экономическаго" матеріализма кажется мнѣ не совсѣмъ удачной. Вы приводите противъ него лишь такія возраженія, на которыя уже не разъ отвѣчали его сторонники. И еслибы вы нѣсколько внимательнѣе прочитали, наприм., книгу Бельтова Къ вопросу о развитіи монистическаго взгляда на исторію, то вы не сдѣлали бы многихъ изъ вашихъ возраженій, потому что въ этой книгѣ вы нашли бы довольно полный отвѣтъ на нихъ.
   По моему мнѣнію, ваша статья интересна и даже замѣчательна, но интересна и замѣчательна не критикой экономическаго матеріализма, а такой постановкой нѣкоторыхъ нашихъ практическихъ вопросовъ, благодаря которой можетъ значительно приблизиться къ концу ожесточенный споръ, вотъ уже нѣсколько лѣтъ волнующій нашу читающую публику. Въ своемъ письмѣ къ вамъ я охотно ограничился бы именно этой послѣдней, практической стороной дѣла. Но я боюсь, что безъ нѣкоторыхъ замѣчаній общаго характера мои взгляды будутъ неправильно истолкованы, а потому я начинаю съ этихъ общихъ замѣчаній.
   Вы думаете, что невозможно "вывести всю культурно-историческую жизнь, какъ слѣдствіе, изъ однихъ только производственныхъ отношеній". Вы ^признаете психическій факторъ историческаго развитія, какъ самостоятельный". Въ этомъ заключается ваше "основное возраженіе" противъ экономическаго матеріализма.
   Остановимся на этомъ основномъ возраженіи.
   Вы указываете на Фюстель-де-Куланжа, по мнѣнію котораго первоначальная религія грековъ и римлянъ опредѣлила ихъ семью, установила бракъ и власть отца, обозначила степени родства, освятила право собственности и право наслѣдства. Мнѣ очень хорошо извѣстенъ этотъ взглядъ Фюстель-де-Куланжа, но я думаю, что онъ совершенно ошибоченъ и противорѣчитъ самымъ безспорнымъ выводамъ новѣйшей исторической науки.. И не я одинъ такъ думаю.
   Когда въ 1879 году вышло въ Парижѣ седьмое изданіе цитируемой вами книги Фюстель-де-Куланжа, профессоръ Лейденскаго университета Оортъ напечаталъ интересное возраженіе на нее въ журналѣ Theologisch Tijdsclvrift. Оортъ опровергалъ, какъ глубокое заблужденіе, ту мысль, что первоначальныя религіозныя вѣрованія опредѣлили собою складъ античной семейной жизни. Вовсе нѣтъ. "Когда возникла семейная жизнь, религія дала ей свою санкцію". То же было и въ области государственной жизни: "религія освящала и поддерживала statu quo". Наконецъ, то же самое мы видимъ и въ области частнаго права: и здѣсь религіозная мысль санкціонировала учрежденія, возникшія вовсе не подъ ея вліяніемъ. Мимоходомъ Оортъ замѣчаетъ, что самъ Фюстель-де-Куланжъ, въ томъ же самомъ изслѣдованіи, вынужденъ былъ отступиться отъ своего основного положенія; онъ самъ призналъ, что революціи, разрушившія античную гражданскую общину, вызваны были не развитіемъ языческой религіозной мысли, а дѣйствіемъ постороннихъ ей причинъ, и главнымъ образомъ -- борьбою матеріальныхъ интересовъ (я сказалъ бы -- борьбою классовъ) въ нѣдрахъ античнаго общества. И это совершенно справедливо. Чтобы убѣдиться въ этомъ, стоитъ только перечитать четвертую книгу того же самаго изслѣдованія Фюстель-де-Куланжа, одну изъ первыхъ страницъ котораго цитируете вы, м. г., въ своей статьѣ. Правда, Фюстель-де-Куланжъ, отводя борьбѣ классовъ очень большую роль во внутренней исторіи Греціи и Рима, пытается доказать, что сами боровшіеся между собою классы обязаны были своимъ происхожденіемъ первоначальной религіи этихъ странъ. Но именно эта попытка съ особенною ясностью показываетъ, до какой степени неполны и ошибочны были взгляды этого -- въ другихъ отношеніяхъ чрезвычайно серьезнаго -- изслѣдователя на развитіе первобытныхъ учрежденій античнаго міра. Если вы, м. г., захотите провѣрить мои слова, то я попрошу васъ сравнить четвертую книгу Cité antique съ соотвѣтствующими главами въ сочиненіи Ancient Society Моргана или хотя бы въ трудѣ Летурно L'Evolution de la propriété.
   Статья Оорта была переведена на французскій языкъ и напечатана въ спеціальномъ парижскомъ журналѣ Revue de l'histoire des religions (II-ème année, tome III) съ сочувственнымъ замѣчаніемъ отъ редакціи. Если я не ошибаюсь, м. г., это обстоятельство показываетъ, что приводимый вами взглядъ Фюстель-де-Куланжа не раздѣляется многими спеціалистами по исторіи религіи.
   Да и какъ могли бы раздѣлять его спеціалисты? Кому придетъ теперь въ голову называть первоначальной ту религію грековъ и римлянъ, о которой говоритъ Фюстель-де-Куланжъ? Эта будто бы первоначальная религія имѣла свою длинную исторію, которая не можетъ быть даже приблизительно понята, если мы не покинемъ основного взгляда Фюстель-де-Куланжа и не взглянемъ на античную религію какъ на продуктъ внутренняго развитія античныхъ обществъ.
   Вообще, можно безъ всякаго преувеличенія сказать, что едва ли хоть одинъ серьезный историкъ согласится теперь со взглядомъ Фюстель-де-Куланжа безъ самыхъ рѣшительныхъ и самыхъ существенныхъ оговорокъ.
   Вотъ, напримѣръ, передо мною лежитъ извѣстное сочиненіе В. Дюрюи: Histoire des Romains. Тамъ, на 76-й страницѣ І-го тома (изд. 1877 г.), я нахожу слѣдующія строки:
   "Религія (въ древней Италіи) до вторженія въ нее греческихъ и восточныхъ идей была очень проста; она обусловливалась житейскими нуждами, полевыми работами, страхомъ и восторгомъ, вызываемыми прекрасною, вѣчно подвижною природой. Это была религія земледѣльческая по своему существу {Въ примѣчаніи Дюрюи указываетъ, что старый римскій календарь не зпадъ другихъ праздниковъ, кромѣ земледѣльческихъ.}... Боги Италіи, охранители собственности, супружеской вѣрности и справедливости, покровители земледѣлія, податели всѣхъ земныхъ благъ, руководятъ поступками людей" и т. д.
   Позвольте мнѣ спросить васъ, м. г., похожъ ли взглядъ Дюрюи на взглядъ Фюстель-де-Куланжа? И чей взглядъ вѣрнѣе? Позвольте мнѣ спросить васъ, явились ли земледѣліе и связанныя съ нимъ житейскія нужды и формы общежитія, существовавшія у древнихъ обитателей Италіи, какъ результатъ ихъ "первоначальной" религіи, "земледѣльческой по своему существу", или, наоборотъ, эта первоначальная, "земледѣльческая по своему существу" религія явилась результатомъ земледѣльческаго быта? Кажется, достаточно поставить этотъ вопросъ, чтобы тотчасъ же и разрѣшить его, не оставляя мѣста ни для какихъ сомнѣній. Вѣдь еслибы религія обусловливала собою соціальный бытъ древнихъ обитателей Италіи, то было бы совершенно непонятно, почему же эта религія была именно земледѣльческой, а не какой-нибудь другою. Или вы думаете, что это произошло въ силу особыхъ законовъ "самостоятельнаго" развитія языческой религіозной мысли?
   Правда, по мнѣнію Дюрюи, языческіе боги древней Италіи были покровителями не только земледѣлія, но также и собственности, семьи, супружеской вѣрности и справедливости. Поэтому можно сказать,-- сказать все можно, м. г.,-- что если земледѣліе и его нужды и не были созданы "первоначальною" религіей Италіи, то понятія древнихъ итальянцевъ о собственности, о семьѣ, о взаимныхъ отношеніяхъ супруговъ и о справедливости обязаны были своимъ происхожденіемъ именно первоначальной религіи и въ этомъ смыслѣ подчинялись, въ своихъ видоизмѣненіяхъ, законамъ самостоятельнаго психическаго развитія.
   Такого рода взгляды особенно охотно высказываются у насъ теперь, когда многіе, болѣе или менѣе передовые люди, задались цѣлью опровергнуть экономическихъ матеріалистовъ, которые будто бы намѣреваются воскресить идеалистическую "метафизику" Гегеля. Жаль только, что эти взгляды представляютъ собой не что иное, какъ буквальное повтореніе взгляда Гегеля на саморазвитіе понятій вообще и правовыхъ понятій въ частности. Такъ, наприм., извѣстный гегельянецъ Гансъ полагалъ, что "отдѣльныя системы положительнаго права... представляютъ собою отдѣльные моменты въ развитіи общей правовой идеи, постоянно и все дальше развертывающейся по вѣчнымъ законамъ", и что задача науки заключается въ изученіи каждаго изъ этихъ моментовъ и ихъ необходимой смѣны. Экономическіе матеріалисты не раздѣляютъ этого взгляда, которымъ нѣкогда очень дорожили Гегель, Гансъ и подобные имъ идеалисты, а теперь очень дорожатъ наши русскіе противники гегелевской "метафизики". По мнѣнію экономическихъ матеріалистовъ, правовыя понятія развиваются не сами собою, а подъ вліяніемъ тѣхъ взаимныхъ отношеній, въ которыя становятся производители подъ вліяніемъ экономической необходимости. "Правовая идея издавна шла рука объ руку съ экономическою необходимостью", говорилъ Родбертусъ. Правъ ли онъ былъ? Достаточно припомнить хотя бы исторію первобытной семьи, чтобы видѣть, что онъ не ошибался.
   Одно изъ двухъ: или правовыя учрежденія данной страны соотвѣтствуютъ ея экономическимъ нуждамъ, или они не соотвѣтствуютъ имъ. Разсмотримъ каждый изъ этихъ случаевъ отдѣльно.
   Если правовыя учрежденія данной страны соотвѣтствуютъ ея экономическимъ нуждамъ, т.-е., выражаясь точнѣе, господствующему въ ней способу производства, то необходимо возникаетъ вопросъ: чѣмъ вызвано было такое соотвѣтствіе? Разумѣется, на это можно отвѣтить различно.
   Можно сказать такъ.
   Правовыя учрежденія данной страны соотвѣтствуютъ господствующему въ ней способу производства по той причинѣ, что сами они явились какъ слѣдствіе и выраженіе тѣхъ общественныхъ нуждъ и отношеній, которыя необходимо возникаютъ при господствѣ даннаго способа производства. Цѣлесообразная, т.-е. соотвѣтствующая способу производства система положительнаго права является простылъ слѣдствіемъ того, что правовыя учрежденія, ставшія нецѣлесообразными, утрачиваютъ свою жизнеспособность и постепенно умираютъ или отмѣняются послѣ болѣе или менѣе продолжительной, болѣе или менѣе упорной борьбы между защитниками стараго порядка и его противниками. Цѣлесообразныя (въ указанномъ смыслѣ) правовыя учрежденія составляютъ необходимое условіе существованія человѣческихъ обществъ. И вотъ почему эти общества постоянно стремятся къ такимъ цѣлесообразнымъ учрежденіямъ, хотя достигаемое ими равновѣсіе постоянно нарушается вслѣдствіе развитія производительныхъ силъ: каждый новый шагъ въ развитіи этихъ силъ вызываетъ новое несоотвѣтствіе между способомъ производства, съ одной стороны, и правовыми учрежденіями -- съ другой. Тогда начинается новая борьба между охранителями и прогрессистами, происходитъ новый переворотъ въ области права и т. д., и т. д., вплоть до вашихъ дней. Правовая идея всегда и вездѣ идетъ рука объ руку съ экономическою необходимостью.
   Такъ говорятъ "экономическіе" матеріалисты. Я думаю, что они совершенно правы. Но положимъ, что они ошибаются; положимъ, что развитіе правовыхъ учрежденій есть,-- какъ говорили Гегель и гегельянцы,-- простое слѣдствіе развитія правовыхъ понятій. Какъ объяснимъ мы въ этомъ случаѣ соотвѣтствіе правовыхъ учрежденій данной страны съ господствующимъ въ ней способомъ производства?
   Для объясненія этого соотвѣтствія намъ остается только допустить, что существуетъ предустановленная гармонія между развитіемъ правовыхъ понятій, съ одной стороны, и развитіемъ экономическихъ отношеній -- съ другой.
   Это можетъ показаться вамъ, м. г., смѣлымъ, а, пожалуй, подъ сердитую руку, и нелѣпымъ парадоксомъ. Но я говорю совершенно серьезно.
   Въ самомъ дѣлѣ, согласно нашему предположенію, понятія развиваются самостоятельно по своимъ особымъ законамъ. Способы производства тоже развиваются самостоятельно, и тоже по своимъ особымъ законамъ {Гегель не согласился бы съ этимъ послѣднимъ предположеніемъ: онъ сказалъ бы, что и способы производства опредѣляются ходомъ развитія абсолютной идеи. Но, вѣдь, мы съ вами не гегельянцы, м. г.}. Если въ данную эпоху результаты развитія понятій оказываются соотвѣтствующими результатамъ экономическаго развитія, то я не могу объяснить этого иначе, какъ предустановленною гармоніей или случайностью. Но случайность -- не объясненіе, и потому остается одна предустановленная гармонія.
   Здѣсь вы нетерпѣливо прерываете меня и упрекаете въ томъ, въ чемъ такъ часто, хотя и незаслуженно, упрекаютъ теперь "экономическихъ" матеріалистовъ: въ склонности къ метафизикѣ. Вольно же, восклицаете вы, добровольно лѣзть въ метафизическое болото. Изъ этого болота, можетъ быть, и нельзя выбраться иначе, какъ по тропинкѣ предустановленной гармоніи. Но вѣдь можно и совсѣмъ миновать его. И это очень легко сдѣлать. Стоитъ только держаться торной дорожки реализма. Надо только помнить, что экономика развивается въ зависимости отъ человѣческихъ понятій, а человѣческія понятія испытываютъ на себѣ вліяніе экономики. Между этими двумя факторами существуетъ несомнѣнное взаимодѣйствіе, которымъ и разрѣшаются всѣ указанныя затрудненія. Зачѣмъ же намъ гипотеза предустановленной гармоніи?
   Мы сейчасъ увидимъ, разрѣшаетъ ли взаимодѣйствіе указанныя нами затрудненія. Но прежде надо разсмотрѣть второй изъ предположенныхъ нами случаевъ, т.-е. тотъ, когда правовыя учрежденія данной страны не соотвѣтствуютъ ея экономикѣ.
   Мы уже видѣли, что онъ прекрасно объясняется съ точки зрѣнія экономическаго матеріализма. Правовыя учрежденія данной страны оказываются несоотвѣтствующими ея экономикѣ каждый разъ, когда новый ростъ производительныхъ силъ ставитъ людей въ новыя взаимныя отношенія; тогда является нужда въ пересмотрѣ существующей системы положительнаго права (частнаго и общественнаго); тогда наступаетъ эпоха общественнаго переворота.
   Какъ объясняется этотъ случай съ точки зрѣнія тѣхъ, которые считаютъ возможнымъ самостоятельное развитіе правовыхъ понятій? На первый взглядъ и тутъ дѣло кажется простымъ и очень яснымъ. Правовыя понятія перестаютъ соотвѣтствовать экономикѣ страны по той причинѣ, что они опережаютъ ходъ развитія экономики или, наоборотъ, эта послѣдняя опережаетъ ходъ развитія правовыхъ понятій. Если правовыя понятія опередили экономику, то она будетъ рано или поздно передѣлана сообразно прогрессу понятій; если экономика опередила понятія, то новый шагъ въ развитіи этихъ послѣднихъ возстановитъ въ ней желанное соотвѣтствіе. Такимъ образомъ, здѣсь ничто, повидимому, не противорѣчить предположенію о самостоятельномъ развитіи психическаго фактора.
   При ближайшемъ разсмотрѣніи это простое объясненіе оказывается, однако, очень запутаннымъ. Возьмемъ хоть Францію XVIII вѣка. Правовыя учрежденія отстали отъ понятій значительной часчи французскаго населенія. Можно подумать, что причина всѣхъ волненій во внутренней жизни тогдашней Франціи заключалась именно въ этой отсталости учрежденій сравнительно съ понятіями, что, слѣдовательно, волненія были вызваны ростомъ понятій, и что, поэтому, исторія Франціи второй половины прошлаго вѣка вполнѣ подтверждаетъ мысль о самостоятельномъ развитіи человѣческой психики. Но это слишкомъ поспѣшное умозаключеніе. Не надо забывать, что тогдашнимъ правовымъ учрежденіямъ Франціи противорѣчили понятія совершенно опредѣленной части французскаго населенія, именно третьяго сословія, т.-е. класса людей, имѣвшаго опредѣленное экономическое положеніе. Ужъ это обстоятельство даетъ поводъ думать, что тогдашнія правовыя понятія этой части населенія явились не какъ продуктъ самостоятельнаго развитія, а вслѣдствіе перемѣнъ въ ея экономическомъ положеніи. Это не все. Въ борьбѣ противъ устарѣлыхъ правовыхъ учрежденій мыслящіе представители третьяго сословія апеллировали къ справедливости. И нельзя не согласиться, что справедливо было отмѣнить тѣ учрежденія, которыя стали стѣснительны для большинства французовъ. Но справедливость -- очень неопредѣленное и, притомъ, крайне отвлеченное понятіе. Все дѣло въ томъ, какое конкретное содержаніе вкладывается въ него даннымъ человѣкомъ или даннымъ классомъ людей. Каковы же были тѣ правовыя учрежденія, которыя казались справедливыми мыслящимъ представителямъ третьяго сословія? Какъ разъ тѣ, которыя соотвѣтствовали капиталистическому способу производства, т.-е. тому способу, который былъ результатомъ предыдущаго экономическаго развитія Франціи {Мнѣ могутъ напомнить такихъ писателей, какъ Морелли и Мабли, склонявшихся къ коммунизму. Но я замѣчу, что коммунизмъ этихъ писателей былъ въ сущности довольно безсодержательною декламаціей въ пользу равенства,-- декламаціей, которой и сами они не придавали практическаго значенія. Насколько тогдашніе нападки на собственность сводились къ простой декламаціи, показываетъ примѣръ Бриссо: его, впослѣдствіи заимствованное у него Прудономъ, опредѣленіе -- собственность есть кража -- нисколько не помѣшало ему быть выразителемъ буржуазныхъ тенденцій. Во французскихъ декламаторскихъ выходкахъ противъ собственности и въ защиту античнаго равенства вообще не было анализа различныхъ историческихъ видовъ собственности. А поскольку былъ такой анализъ въ сочиненіяхъ французскихъ передовыхъ писателей прошлаго вѣка, постольку всѣ эти писатели, за исключеніемъ, можетъ быть, Руссо, отстаивали буржуазную собственность.}. Согласитесь, м. г., что это очень интересное явленіе! Если мы оставимъ мысль о предустановленной гармоніи, то явленіе это должно будетъ послужить въ нашихъ глазахъ новымъ доводомъ противъ мысли о самостоятельномъ развитіи понятій и новымъ доказательствомъ въ пользу теоріи "экономическаго" матеріализма.
   Конечно, можно сказать,-- повторяю, сказать все можно,-- что, если передовые французскіе философы, возставая противъ феодальной собственности, ничего не имѣли противъ собственности капиталистической, то это происходило единственно потому, что они еще не додумались до другихъ понятій, а вовсе не потому, что они испытывали на себѣ непобѣдимое вліяніе новаго, торжествующаго способа производства. Но я спрошу: почему же не додумались? Неужели потому, что по закону самостоятельнаго развитія психики люди непремѣнно должны были, на извѣстной стадіи своего историческаго развитія, придти къ признанію буржуазной собственности? И я прибавлю, что ссылка на будто бы самостоятельное развитіе человѣческихъ понятій не объясняетъ въ сущности ровно ничего. Люди имѣли такія-то понятія, потому что они необходимо должны были ихъ имѣть по законамъ самостоятельнаго развитія психики! Но развѣ это -- отвѣтъ? Развѣ это разрѣшеніе задачи? Это просто изложеніе ея другими словами: votre fille est malade, par ce qu'elle est tombée en maladie. Далеко ли насъ подвигаютъ подобнаго рода объясненія?
   Но и это еще не все. Французскіе просвѣтители боролись противъ остатковъ феодальныхъ учрежденій. Откуда взялись феодальныя учрежденія? Откуда взялся феодальный строй? Просвѣтители считали его продуктомъ человѣческихъ заблужденій, т.-е., иначе сказать, результатомъ неправильнаго развитія человѣческихъ понятій. Но уже историки эпохи реставраціи пытаются объяснить его, какъ продуктъ средневѣковыхъ экономическихъ отношеній. И чѣмъ дальше подвигается изученіе феодальнаго быта у различныхъ народовъ Европы и Азіи, тѣмъ болѣе подтверждается правильность ихъ точки зрѣнія, тѣмъ очевиднѣе становится, что феодальныя учрежденія не были и не могли быть простымъ результатомъ развитія человѣческихъ понятій.
   Къ сожалѣнію, мѣсто не позволяетъ мнѣ пускаться въ дальнѣйшія разсужденія на этотъ счетъ. Къ тому же я чувствую, что мнѣ давно пора перейти къ вопросу о взаимодѣйствіи между различными факторами общественнаго развитія,-- о томъ взаимодѣйствіи, понятіе о которомъ должно, по мнѣнію многихъ русскихъ, да и не однихъ русскихъ, людей, лежать въ основѣ всякой здравой, не "метафизической" философіи исторіи.
   Положимъ, мы имѣемъ систему силъ: A, B, C и т. д. Меня спрашиваютъ, откуда взялись эти силы. Я отвѣчаю: каждая изъ нихъ дѣйствуетъ на всѣ остальныя. Допустимъ, что я правъ, что взаимодѣйствіе между этими силами, дѣйствительно, существуетъ. Но согласитесь, м. г., что заданный мнѣ вопросъ, все-таки, остается безъ отвѣта; что, указавъ на взаимодѣйствіе между силами, я, все-таки, не сказалъ, откуда же онѣ явились. И люди, задавшіе мнѣ указанный вопросъ, будутъ имѣть полное право сказать, что я просто уклоняюсь отъ отвѣта.
   То же приходится замѣтить и объ указаніи на взаимодѣйствіе между общественной экономіей и человѣческою мыслью, къ которому нерѣдко прибѣгаютъ какъ къ самому рѣшительному, самому побѣдоносному возраженію противъ "односторонней теоріи экономическаго матеріализма". Это указаніе не разрѣшаетъ вопроса, на который, дурно или хорошо, отвѣчаетъ названная теорія; оно представляетъ собою лишь дорожку, по которой люди, сознательно или безсознательно, удаляются отъ этою вопроса.
   Экономическіе матеріалисты ни мало не отрицаютъ взаимодѣйствія между различными факторами историческаго развитія. Они говорятъ только, что взаимодѣйствіе само по себѣ еще ровно ничего не объясняетъ. И тутъ они совершенно правы; тутъ логика безусловно на ихъ сторонѣ, потому что всякое взаимодѣйствіе между данными силами уже предполагаетъ существо ваше этихъ силъ, и сказать, что онѣ дѣйствуютъ одна на другую, вовсе не значитъ объяснить ихъ происхожденіе.
   Вы возразите мнѣ, что происхожденіе психическаго фактора объясняется физической организаціей человѣка. Но я отвѣчу, что рѣчь идетъ не о происхожденіи человѣческой способности къ мышленію, а о происхожденіи человѣческихъ понятій, о происхожденіи данныхъ, совершенно опредѣленныхъ взглядовъ на собственность, на отношеніе между мужчиной и женщиной, на взаимныя отношенія членовъ семьи и общества и на отношенія людей къ "первоначальнымъ" языческимъ божествамъ. Этихъ взглядовъ ни въ какомъ случаѣ нельзя считать продуктомъ біологической эволюціи. Нельзя также объяснить ихъ возникновеніе взаимодѣйствіемъ между ними и общественной экономикой, такъ какъ, повторяю, для того чтобъ испытать на себѣ вліяніе экономики и, въ свою очередь, вліять на нее, они уже должны быть на-лицо. И если вы опять скажете мнѣ, что они возникли самостоятельно, въ силу особыхъ законовъ психической эволюціи человѣка, то я,-- замѣтивъ, что и вы оказались вынужденнымъ покинуть точку зрѣнія взаимодѣйствія, повидимому, такъ много обѣщавшую,-- повторяю: указаніе на особый законъ самостоятельной психической эволюціи есть не рѣшеніе задачи, а лишь новая ея формулировка, лишь ея новое изложеніе новыми словами.
   Возьмемъ примѣръ. По словамъ Сисмонди, "во Франціи при Филиппѣ V рыцарскіе романы, которые одни только и читались тогда при дворѣ и въ замкахъ, измѣнили національные нравы, показавъ всему дворянству, къ чему оно должно было стремиться, какъ къ совершенству" {Histoire des Franèais, t. X, p. 59.}.
   Литература повліяла на нравы. Но откуда же взялась она? Чѣмъ вызвано было существованіе рыцарскихъ романовъ? Ясное дѣло: существованіе рыцарскихъ романовъ вызвано было существованіемъ рыцарскихъ нравовъ. Вотъ вамъ интересный примѣръ взаимодѣйствія: литература феодальнаго общества вліяетъ на его нравы; но нравы вліяютъ на его литературу. Но откуда взялось само феодальное общество,-- этого вовсе не объясняетъ намъ несомнѣнный фактъ интереснаго взаимодѣйствія.
   Возьмемъ другой примѣръ. Когда вышла знаменитая книга Гельвеція De l'esprit, нѣкоторые суровые охранители стараго порядка говорили, что этого философа слѣдовало сжечь живьемъ вмѣстѣ съ его произведеніемъ. Они говорили также, что для подобнаго приговора во французскомъ законодательствѣ можно найти вполнѣ достаточныя основанія. Эта жестокая мысль не была приведена въ исполненіе: нравы французскаго общества слишкомъ смягчились къ тому времени, чтобы можно было съ легкимъ сердцемъ и часто пользоваться уцѣлѣвшими остатками средне-вѣкового варварства {Что ими все таки иногда пользовались, показываютъ нѣкоторые, всѣмъ извѣстные, примѣры.}. Такимъ образомъ, смягченіе нравовъ отразилось на юридической практикѣ. Съ другой стороны, несомнѣнно, что смягченіе, имѣвшее мѣсто въ юридической практикѣ, оказало свое благодѣтельное вліяніе на нравы. Нравы повліяли на юридическую практику, юридическая практика повліяла, въ свою очередь, на нравы. Взаимодѣйствіе очевидно. Но почему произошло смягченіе нравовъ? Откуда взялась та юридическая практика, которая смягчилась подъ вліяніемъ смягченія нравовъ,-- этого мы не знаемъ, это указаннымъ взаимодѣйствіемъ не объясняется.
   Возьмемъ третій примѣръ. Существованіе феодальныхъ учрежденій несомнѣнно замедляло экономическое развитіе Франціи прошлаго вѣка. Эти учрежденія пали подъ напоромъ новыхъ экономическихъ нуждъ. Ихъ паденіе послужило новымъ толчкомъ для экономическаго развитія Франціи. Здѣсь взаимодѣйствіе опять очевидно. Но чѣмъ вызвано было появленіе новыхъ экономическихъ отношеній во Франціи? Откуда взялись тѣ учрежденія, которыя въ теченіе довольно продолжительнаго времени задерживали ихъ развитіе,-- это опять-таки ни мало не объясняется указаннымъ взаимодѣйствіемъ.
   Но если взаимодѣйствіе ничего не объясняетъ, если предположеніе о существованіи предустановленной гармоніи между развитіемъ учрежденій (а также и понятій), съ одной стороны, и развитіемъ общественной экономики -- съ другой, совершенно невѣроятно, то остается апеллировать лишь къ тому фактору, на который указываютъ "экономическіе" матеріалисты. Только онъ съ удивительною легкостью объясняетъ всѣ тѣ многочисленныя затрудненія, въ которыя мы попадаемъ на каждомъ шагу при изученіи общественнаго развитія.
   Припомните Дарвина, м. г.! Этотъ геніальный изслѣдователь объясняетъ происхожденіе человѣка и его способностей съ точки зрѣнія біологіи. Но у него есть нѣсколько страницъ, имѣющихъ огромное значеніе и для соціологовъ. По его мнѣнію, нравственныя чувства и понятія людей объясняются вліяніемъ общественныхъ отношеній. Еслибы люди жили при совершенно такихъ же условіяхъ, при которыхъ живутъ пчелы, то у нихъ господствовала бы пчелиная нравственность, и они съ спокойнымъ сердцемъ совершали бы то избіеніе себѣ подобныхъ, которое періодически совершается въ пчелиномъ ульѣ {The Descent of man. London, 1883, p. 99--100.}. Даже болѣе того: они считали бы своей святой обязанностью совершеніе этихъ ужасовъ, а каждый, кто отказался бы совершить ихъ, погрѣшилъ бы противъ нравственности.
   Разъ существовала бы такая нравственность, она, несомнѣнно, оказала бы вліяніе на общественныя отношенія, она содѣйствовала бы ихъ упрощенію и ихъ дальнѣйшему развитію. Тутъ установилось бы несомнѣнное взаимодѣйствіе. Но, несмотря на это, все-таки, очевидно, что не нравственность создала бы общественныя отношенія, а общественныя отношенія создали бы нравственность.
   Откуда же берутся общественныя отношенія?
   Мы говоримъ объ общественныхъ отношеніяхъ, существующихъ въ человѣческихъ обществахъ. Эти отношенія суть отношенія людей, они созданы людьми. Поэтому они кажутся продуктомъ свободной человѣческой дѣятельности. Но что такое свободная воля человѣка? "L'illusion d'un être qui а conscience de lui-même comme cause et n'а pas conscience de lui-même comme effet" (иллюзія существа, сознающаго себя какъ причину, но не сознающаго себя, какъ слѣдствіе). Это прекрасное опредѣленіе Дидро примѣнимо какъ къ индивидууму, такъ и къ общественному человѣку (Geseilschaftmensch, какъ выражается Марксъ). Когда людямъ кажется, что данныя общественныя отношенія созданы ихъ свободною волей, то тутъ повторяется та вѣчная иллюзія, благодаря которой люди "не сознаютъ себя какъ слѣдствіе". Всякая данная система отношеній создана волей людей, но воля людей направляется на созданіе этой системы по причинамъ, отъ людей не зависящимъ. Прежде чѣмъ стать причиной, воля является слѣдствіемъ, и задача соціологіи, какъ науки, заключается въ томъ, чтобы понять, какъ слѣдствіе, ту волю общественнаго человѣка, которая направляется на поддержаніе или на созданіе данной системы общественныхъ отношеній.
   Общественный человѣкъ есть продуктъ длиннаго зоологическаго развитія. Но культурная исторія этого человѣка начинается лишь съ тѣхъ поръ, когда онъ, не довольствуясь присвоеніемъ готовыхъ даровъ природы, самъ начинаетъ производить нужные для него предметы потребленія. Размѣры и характеръ этого производства въ каждое данное время опредѣляются состояніемъ производительныхъ силъ. Первый толчокъ къ развитію производительныхъ силъ даетъ сама природа, окружающая человѣка, географическая среда. Но по мѣрѣ того, какъ растетъ значеніе производства въ жизни общественнаго человѣка, растетъ также и значеніе общественной среды для развитія производительныхъ силъ. Чтобы производить, люди должны стать въ извѣстныя отношенія къ природѣ. Но этого мало. Общественный процессъ производства предполагаетъ также извѣстныя взаимныя отношенія между самими производителями. Эти взаимныя отношенія между производителями опредѣляются въ каждое данное время состояніемъ производительныхъ силъ. Каждый новый великій историческій шагъ въ развитіи производительныхъ силъ вызываетъ цѣлый переворотъ во взаимныхъ отношеніяхъ производителей, а вмѣстѣ съ тѣмъ и во всемъ общественномъ устройствѣ {"При производствѣ люди воздѣйствуютъ не только на природу, но и другъ на друга. Они не могутъ производить, не соединяясь извѣстнымъ образомъ для совмѣстной дѣятельности и для взаимнаго обмѣна своею дѣятельностью. Чтобы производить, люди вступаютъ въ опредѣленныя связи и отношенія, и только черезъ посредство этихъ общественныхъ связей и отношеній имѣетъ мѣсто воздѣйствіе людей на природу, имѣетъ мѣсто производство.
   "Въ зависимости отъ того или иного характера средствъ производства измѣняются, конечно, и общественныя отношенія производителей другъ къ другу, измѣняются условія, при которыхъ они обмѣниваются своею дѣятельностью и участвуютъ во всемъ процессѣ производства. Съ изобрѣтеніемъ новаго военнаго орудія, огнестрѣльнаго оружія, необходимо должна была измѣниться вся внутренняя организа" ція арміи, должны были измѣниться тѣ отношенія, на основаніи которыхъ отдѣльныя личности сплачиваются въ армію и могутъ дѣйствовать какъ армія, равно какъ и взаимныя отношенія различныхъ армій" (Марксъ).}.
   Такъ возникаютъ общественныя отношенія, отъ которыхъ, какъ мы сказали выше, зависятъ нравственныя и всякія другія понятія людей.
   Чтобы пояснить эту мысль, возьмемъ первобытныя родовыя общины. Въ этихъ общинахъ почти нѣтъ частной собственности. Но мало-по-малу развитіе производительныхъ силъ подрываетъ первобытный коммунизмъ. Частная собственность растетъ и укрѣпляется; она захватываетъ все новые и новые объекты; въ нѣдрахъ общества, нѣкогда основаннаго на равенствѣ, появляются богатые и бѣдные. Это цѣлый переворотъ, который роковымъ образомъ ведетъ за собой измѣненіе въ семейномъ правѣ и въ политическомъ устройствѣ общества. Возникаетъ государство, конституція котораго служитъ выраженіемъ экономическихъ отношеній общества. Такъ, наприм., вся внутренняя политическая исторія той гражданской общины древняго міра, о которой говорите вы, м. г., въ вашей статьѣ, есть не что иное, какъ выраженіе борьбы между богатыми и бѣдными, между аристократіей и демократіей (это прекрасно звалъ еще Аристотель). На основѣ этихъ новыхъ учрежденій вырастаютъ извѣстныя понятія о частномъ, семейномъ и общественномъ правѣ, объ отношеніяхъ къ другимъ народамъ и даже къ "первоначальнымъ" языческимъ божествамъ.
   Да, м. г., даже къ "первоначальнымъ" языческимъ божествамъ! Языческая религія есть обоготвореніе непонятыхъ человѣкомъ силъ природы. Первоначальная религія, въ настоящемъ смыслѣ этого слова, есть та религія, которую Максъ Мюллеръ называетъ натуральной. Эта натуральная, основанная на обоготвореніи силъ природы, религія существуетъ на зарѣ культурной исторіи общественнаго человѣка. Но по мѣрѣ того, какъ растутъ производительныя силы этого человѣка и общественная среда переживаетъ болѣе или менѣе глубокія измѣненія, первоначальная религія пріобрѣтаетъ новый характеръ: изъ натуральной она превращается въ соціальную. Боги, бывшіе когда-то простымъ олицетвореніемъ силъ природы, становятся покровителями и даже воображаемыми творцами того или другого вида собственности, семьи, государственнаго устройства и международныхъ отношеній. Когда между людьми возникаетъ борьба,-- скажемъ, изъ-за той или другой формы семейнаго быта,-- языческіе боги также начинаютъ ссориться между собою, становясь одни на сторону охранителей старины, а другіе -- на сторону новаторовъ. Такъ, у Эсхилла эвмениды отстаиваютъ материнское право, а Минерва защищаетъ власть отца. Эта интересная богиня не имѣла, какъ извѣстно, матери. Съ этой стороны она сама была не чѣмъ инымъ, какъ фантастическимъ отраженіемъ въ глазахъ людей той борьбы, которая имѣла мѣсто при переходѣ отъ материнскаго права къ отцовскому.
   Что на почвѣ извѣстныхъ отношеній людей является извѣстная "психика", это какъ нельзя болѣе понятно. А что на почвѣ данной "психики" вырастаютъ извѣстныя теченія философской мысли и художественнаго творчества, это тоже не трудно показать. Припомните французскую философію прошлаго вѣка, и вы увидите, до какой степени вся она, во всѣхъ своихъ частностяхъ, создана психикой третьяго сословія, боровшагося съ духовенствомъ и дворянствомъ. Объ искусствѣ я не хочу распространяться здѣсь: я ограничусь указаніемъ на "философію искусства" Тэна {Впрочемъ, позволю себѣ одно маленькое замѣчаніе. Г. Кудринъ, въ Русскомъ Богатствѣ, очень удивился, услышавъ отъ Бельтова, что борьба классовъ отражается, между прочимъ, и на развитіи архитектуры. Я думаю, что Бельтова можно упрекнуть лишь въ одномъ -- въ томъ, что онъ не придалъ своей мысли болѣе общаго выраженія. Что архитектура каждой данной исторической эпохи зависитъ отъ хозяйственнаго быта этой эпохи, говорилъ еще Родбертусъ: "In dem Baustil jeder Zeit spiegeln sich in der That die Grundzüge des volkswirthschaftlichen Lebens vor. Das römische Haus, das mittelalterliche städtische Bürgerhaus mit seinen Speicherraümen... und das moderne Familien und-Salonhaus sind bezeichnende Marksteine einer dritthalbtausendjährigen volkwirthschaftlichen Entwickelung, denn keine Kunst steht in grösseren Abhängigkeit von den sozialen Verhältnissen, als die Baukunst, und man hat daher mit Recht gesagt: einen neuen charakteristischen Baustil erhalten wir erst mit neuen sozialen Grundlagen..." Rodbertus: "Zur Frage des Sachwerthts des Geldes im Alterthum", Hild. Jahrbücher, S. 365, B. XIV.}.
   Человѣческія понятія возникаютъ на почвѣ общественнымъ отношеній. Разъ возникли данныя понятія, они непремѣнно вліяютъ на общественныя отношенія. Между различными сферами понятій и представленій также существуетъ взаимное вліяніе: религія вліяетъ на право; перевороты, происходящіе въ области права, отражаются, какъ мы видѣли, на религіозныхъ представленіяхъ, и т. д.
   Такъ объясняется, съ точки зрѣнія экономическаго матеріализма, взаимодѣйствіе между различными факторами историческаго развитія.
   Вы замѣчаете, м. г., что исторія сложнѣе, чѣмъ это думаютъ экономическіе матеріалисты. Я отвѣчаю вамъ: теорія экономическаго матеріализма вовсе не такъ узка, плоска и одностороння, какъ это думаютъ ея противники.
   Вы указываете на международныя столкновенія и на результаты этихъ столкновеній какъ на такія явленія, которыхъ нельзя объяснить съ точки зрѣнія экономическаго матеріализма. Къ величайшему моему сожалѣнію, мѣсто не позволяетъ мнѣ разсмотрѣть здѣсь приводимые вами примѣры. Я вынужденъ ограничиться слѣдующимъ общимъ положеніемъ: въ каждое данное время столкновеніе двухъ силъ, равно какъ и самая возможность ихъ столкновенія, опредѣляется характеромъ (свойствами) этихъ сгілъ. Въ примѣненіи къ международнымъ столкновеніямъ это общее положеніе будетъ гласить такъ: въ каждое данное время результатъ столкновенія двухъ обществъ, равно какъ и самая возможность ихъ столкновенія, опредѣляется характеромъ (свойствами) этихъ обществъ, т.-е., иначе сказать, ихъ внутреннимъ строемъ. Если теорія экономическаго матеріализма удовлетворительно объясняетъ происхожденіе внутренняго устройства человѣческихъ обществъ, то она тѣмъ самымъ объясняетъ и результаты, и самую возможность ихъ столкновеній.
   "Въ наши дни,-- говоритъ Moльтке,-- биржа пріобрѣла такое вліяніе, что она можетъ, для защиты своихъ интересовъ, приводить въ движеніе цѣлыя арміи. Европейскія арміи появились въ Мексикѣ и Египтѣ по требованію высшаго финансоваго міра" {La Guerre de 1870. Paris, 1896, p. 2.}. Какъ вы думаете, м. г., почему биржа можетъ въ настоящее время рѣшать вопросы войны и мира? Не зависитъ ли это отъ экономическаго состоянія цивилизованныхъ обществъ?
   Результаты столкновеній между охотничьими племенами не бываютъ похожи и не могутъ быть похожи на результаты столкновеній между земледѣльческими народами; результаты столкновеній между земледѣльческими народами, живущими при условіяхъ натуральнаго хозяйства, не бываютъ похожи и не могутъ быть похожи на результаты столкновеній между новѣйшими капиталистическими странами. Почему это? Не потому ли, что результаты столкновеній зависятъ отъ экономическаго быта воюющихъ сторонъ?
   Но, повторяю, я не могу пускаться въ подробное обоснованіе этой мысли. Если вамъ угодно, я посвящу этому предмету особую статью. А пока я долженъ перейти къ другому предмету.
   Въ Россіи до сихъ поръ распространенъ тотъ странный предразсудокъ, что теорія экономическаго матеріализма осуждаетъ личность на бездѣйствіе; что, если правы "экономическіе" матеріалисты, то "все" произойдетъ само собою, и личности остается только скрестить на груди руки. Не стану разсматривать здѣсь, откуда явился этотъ предразсудокъ; скажу только, что онъ тотчасъ же исчезнетъ, какъ только наша интеллигенція дастъ себѣ трудъ вдуматься въ теорію "экономическаго" матеріализма.
   Неужели въ частной жизни мыслящій человѣкъ непремѣнно долженъ обратиться въ Обломова, если только онъ согласится съ вышеприведеннымъ опредѣленіемъ Дидро: свобода воли есть иллюзія существа, сознающаго себя какъ причину и не сознающаго себя какъ слѣдствіе? Неужели геніальный музыкантъ перестанетъ заниматься музыкой, когда узнаетъ, что геніальность есть результатъ извѣстнаго, а лучше сказать -- пока еще неизвѣстнаго, состоянія мозга? Конечно, нѣтъ! Смѣшно и говорить объ этомъ. Но почему же общественный дѣятель перестанетъ дѣйствовать, если убѣдится, что его идеалы сами представляютъ собой продуктъ экономическаго развитія? Если они, дѣйствительно, представляютъ собой такой продуктъ, то тѣмъ больше ручательствъ за ихъ будущее осуществленіе. "Человѣчество ставитъ себѣ всегда только такія задачи,-- говоритъ Марксъ,-- которыя оно можетъ рѣшить, такъ какъ, при ближайшемъ разсмотрѣніи, всегда окажется, что самая задача только тогда выдвигается, когда существуютъ уже матеріальныя условія, необходимыя для ея разрѣшенія, или когда они, по крайней мѣрѣ, находятся въ процессѣ возникновенія". Если это такъ, то съ тѣмъ большею вѣрой въ успѣхъ, съ тѣмъ большею бодростью можемъ и должны мы работать надъ разрѣшеніемъ великихъ задачъ, волнующихъ современное цивилизованное человѣчество. Или, можетъ быть, нашу энергію подорветъ то обидное соображеніе, что дѣло, за которое мы беремся, уже въ значительной степени подготовлено исторіей? Можетъ быть, намъ хотѣлось бы стать въ такое положеніе, при которомъ мы имѣли бы право сказать во всеуслышаніе: вотъ, не будь насъ, человѣчество коснѣло бы въ невѣжествѣ, погибло бы отъ всякаго рода бѣдствій, а явились мы -- и все пошло какъ по маслу? Но, вѣдь, это странное соображеніе, достойное лишь блаженной памяти Китъ Китыча.
   Когда говорятъ, что, по теорій экономическаго матеріализма, все совершается и совершится само собою, то совершенно искажаютъ смыслъ этой теоріи. По ея смыслу, общественныя отношенія (въ человѣческомъ обществѣ) суть отношенія людей, и ни одинъ великій шагъ въ историческомъ движеніи человѣчества не можетъ совершиться не только безъ участія людей, но и безъ участія великаго множества людей, т.-е. массъ. Необходимость участія массы въ великихъ историческихъ событіяхъ обусловливаетъ собою необходимость воздѣйствія на эту массу болѣе развитыхъ, болѣе нравственныхъ личностей. Такимъ образомъ открывается широкій просторъ для плодотворной дѣятельности отдѣльныхъ личностей, и если между этими личностями нашлись бы такія, которыя превратились бы въ Обломовыхъ подъ вліяніемъ экономическаго матеріализма, то въ этомъ надо было бы винить не экономическій матеріализмъ, а именно эти личности: очевидно, онѣ представляютъ собою очень уже неспособное къ логическому мышленію и очень склонное къ бездѣйствію слѣдствіе.
   Замѣчательно, м. г., что у насъ "личности" стали особенно охотно противопоставлять себя "естественному ходу событій", именно въ послѣднія 10--15 лѣтъ, когда, по признанію самихъ "личностей", произошло значительное пониженіе нравственнаго и умственнаго уровня интеллигенціи. Въ семидесятыхъ годахъ самыя передовыя, самыя энергичныя личности охотно смотрѣли на себя какъ на простыя орудія исторіи. "Мы не вѣримъ въ возможность, путемъ предварительной работы, создать въ народѣ идеалы, отличные отъ развитыхъ въ немъ всей предшествующей исторіей,-- писалъ одинъ энергичный, выдающійся (теперь, къ сожалѣнію, уже умершій) народникъ въ концѣ семидесятыхъ годовъ.-- Великія событія,-- продолжалъ онъ,-- дѣло народныхъ массъ. Подготовляетъ ихъ исторія. Отдѣльныя лица ничего направить не въ силахъ. Они могутъ быть только орудіями исторіи, выразителями народныхъ стремленій". Въ настоящее время такими разсужденіями возмутились бы даже такія лица, которыя, по своей самодѣятельности, не могли бы выдержать и отдаленнаго сравненія съ человѣкомъ, написавшимъ приведенныя мною строки. Откуда это различіе? Вотъ откуда. Лѣтъ двадцать тому назадъ наши передовыя личности дѣйствительно вѣрили въ народъ, онѣ дѣйствительно были убѣждены, что въ народной средѣ существуетъ теченіе, по смыслу своему тождественное съ идеалами интеллигенціи. Вотъ почему онѣ, эти личности, охотно смотрѣли на себя какъ на простыя орудія исторіи, какъ на простыхъ выразителей народныхъ стремленій. А теперь значительная часть такихъ "личностей" въ сущности извѣрилась въ народъ, хотя и говоритъ о немъ, по старой привычкѣ, весьма чувствительно; теперь эти "личности" видятъ, что въ народѣ преобладаютъ индивидуалистическія теченія, что народная экономія противорѣчитъ ихъ идеаламъ, и вотъ почему онѣ сами противорѣчатъ экономіи, вотъ почему онѣ противопоставляютъ себя ей. Еслибъ онѣ умѣли согласить свои идеалы съ современнымъ состояніемъ русской экономики, то онѣ непремѣнно стали бы ссылаться на эту послѣднюю, какъ на лучшій доводъ въ защиту своихъ идеаловъ. Но онѣ не умѣютъ согласовать свои идеалы съ современной русской экономикой, а не умѣютъ именно потому, что не поняли теоріи экономическаго матеріализма.
   Въ своей статьѣ вы, м. г., противопоставляете экономическимъ матеріалистамъ тѣхъ людей, "которые признаютъ возможнымъ сознательное, цѣле сообразное вмѣшательство отдѣльнаго человѣка, общества и государства въ народно-хозяйственную жизнь". Но развѣ экономическіе матеріалисты отрицали возможность подобнаго вмѣшательства? Развѣ они говорили, наприм., подобно такъ называемымъ манчестерцамъ, что государство не должно вмѣшиваться въ экономическую жизнь народа? Нѣтъ, м. г., ничего подобнаго они никогда не говорили. Но то правда, что возможность государственнаго вмѣшательства они никогда не понимали такъ отвлеченно, какъ это понимаютъ теперь гг. русскіе народники. По мнѣнію экономическихъ матеріалистовъ, все зависитъ отъ обстоятельствъ времени и мѣста, какъ выражался авторъ примѣчаній къ Миллю.
   Когда крупная французская буржуазія временъ Луи-Филиппа отстаивала охранительныя пошлины, долженствовавшія спасти ее отъ англійской конкурренціи, она, во-первыхъ, признавала въ принципѣ возможность государственнаго вмѣшательства въ экономическую жизнь народа; а, во-вторыхъ, ясно видѣла практическую возможность такого вмѣшательства именно въ ея интересахъ, въ интересахъ крупной буржуазіи: власть была въ ея рукахъ,-- оставалось лишь воспользоваться ею.
   Но во время реставраціи она не всегда видѣла передъ собою практическую возможность подобнаго вмѣшательства. Его часто дѣлало невозможнымъ преобладающее вліяніе аристократіи. Чтобы сдѣлать его возможнымъ, крупной буржуазіи непремѣнно нужно было преодолѣть вліяніе этой аристократіи, т.-е. совершить нѣкоторыя передѣлки въ надстройкѣ, выросшей на экономической почвѣ.
   Совершенно такъ же, когда, при упомянутомъ Луи-Филиппѣ, мелкая буржуазія и рабочій классъ задумывались объ улучшеніи своей участи, они хотя и допускали въ принципѣ возможность государственнаго вмѣшательства въ экономическую жизнь народа, но не видѣли передъ собой практической возможности такого вмѣшательства въ ихъ интересахъ: власть была не въ ихъ рукахъ, а въ рукахъ крупной буржуазіи. И. вотъ мелкая буржуазія и рабочіе стремятся къ избирательной реформѣ.
   Бываютъ эпохи, когда полезное для даннаго класса государственное вмѣшательство въ экономическую жизнь народа предполагаетъ наличность нѣкоторыхъ правовыхъ условій, при отсутствіи которыхъ нечего и говорить о государственномъ вмѣшательствѣ. Въ дѣйствительности, разумѣется, и тогда говорятъ о немъ, но говорятъ пустые, не дальновидные люди, сами не понимающіе значенія тѣхъ интересовъ, которые они берутся защищать.
   На длинной кривой линіи историческаго развитія человѣчества существуютъ точки великихъ, многозначительныхъ поворотовъ. Обозначимъ эти точки буквами A, B, C, D и т. д. Когда экономическое развитіе доходить до точки А, торжествуетъ одинъ классъ; когда оно доходитъ до точки В, прежде господствовавшій классъ отходитъ на задній планъ, его мѣсто занимаетъ новый господствующій классъ; наконецъ, когда движеніе доходитъ, скажемъ до точки S, борьба классовъ уже не имѣетъ мѣста, потому что исчезаетъ самое раздѣленіе общества на классы. Движеніе человѣчества отъ точки А до точки В, отъ точки B до точки C и т. д., вплоть до точки S, никогда не совершается въ плоскости одной экономики. Чтобы перейти отъ точки А до точки В, отъ точки C до точки Е и т. д., нужно каждый разъ подняться въ надстройку и совершить тамъ нѣкоторыя передѣлки. Только совершивъ эти передѣлки, можно достигнуть желанной точки. Путь отъ одной точки поворота къ другой всегда лежитъ черезъ надстройку. Экономика никогда не торжествуетъ сама собой, о ней никогда нельзя сказать: fara da se. Нѣтъ, никогда не da же, а всегда только черезъ посредство надстройки, всегда только черезъ посредство извѣстныхъ правовыхъ учрежденій. Таковъ несомнѣнный смыслъ теоріи экономическаго матеріализма, когда мы смотримъ на нее съ точки зрѣнія практическаго разума.
   Отчего зависятъ правовыя учрежденія данной страны? Мы уже знаемъ, что они выражаютъ собой экономическія отношенія. Но для того, чтобы войти въ жизнь, эти, подсказываемыя экономикой, правовыя учрежденія должны предварительно пройти черезъ головы людей въ видѣ извѣстныхъ понятій. И вотъ почему человѣчество никогда не можетъ перейти отъ одной поворотной точки своего экономическаго движенія до другой, не переживъ предварительно цѣлаго переворота въ своихъ понятіяхъ.
   Но, заговоривъ о понятіяхъ, мы переходимъ къ вопросу о просвѣщеніи, о которомъ идетъ, между прочимъ, рѣчь и въ вашей статьѣ.
   Вы говорите, что со всѣхъ сторонъ изъ глубины нашего народа идутъ запросы на образованіе и что въ эту сторону должны быть направлены усилія всѣхъ благородныхъ людей. Это -- великая, безспорная истина! Да, именно здѣсь должны, прежде всего и больше всего, потрудиться всѣ тѣ, которые не хотятъ, по выраженію поэта, позорить гражданина санъ. Но развѣ въ этомъ нужно убѣждать экономическихъ матеріалистовъ? Развѣ не говорятъ и не говорили они, что въ настоящее время необходимо прежде всего развивать самосознаніе производителей? Вѣдь, это почти то же, что говорите вы. Почти то же, потому что развитіе самосознанія производителей есть задача гораздо болѣе опредѣленная, хотя, правда, и гораздо болѣе трудная, чѣмъ простое распространеніе знаній въ народѣ. Производитель, умѣющій читать и писать и обладающій нѣкоторыми, болѣе или менѣе элементарными, научными свѣдѣніями, во всѣхъ отношеніяхъ выше производителя, погруженнаго въ тотъ непроницаемый мракъ невѣжества, въ которомъ жалко прозябалъ такъ художественно изображенный Г. И. Успенскимъ носитель стройныхъ земледѣльческихъ идеаловъ, крестьянинъ Иванъ Ермолаевичъ. Иванъ Ермолаевичъ, несмотря на стройность своихъ идеаловъ, еще не человѣкъ въ собственномъ смыслѣ этого слова: это еще только возможность человѣка. Если сынъ человѣкоподобнаго Ивана Ермолаича, Мишутка, почувствовалъ жажду знанія (у Успенскаго онъ совсѣмъ не чувствовалъ ея), то онъ уже сталъ человѣкомъ. Если онъ пріобрѣлъ нѣкоторыя, хотя бы элементарныя, свѣдѣнія, то онъ уже сдѣлалъ нѣсколько, хотя бы и небольшихъ, шаговъ по пути человѣческаго развитія, и уже тѣмъ самымъ онъ сталъ много выше своего отца. Но, обладая кое-какими ариѳметическими и естествонаучными свѣдѣніями, онъ можетъ остаться круглымъ невѣждой въ томъ, что касается его собственнаго общественнаго положенія и тѣхъ задачъ, которыя вытекаютъ для него изъ этого положенія. А пока онъ не созналъ этихъ задачъ, онъ, уже сдѣлавшій нѣсколько шаговъ по пути человѣческаго развитія, продолжаетъ оставаться нулемъ, въ смыслѣ сознательнаго воздѣйствія на слѣпую силу экономіи. И сколько бы мы, интеллигенція, ни разсуждали о возможности разумнаго вліянія людей на ходъ развитія экономическихъ отношеній, это вліяніе не будетъ имѣть мѣста въ интересахъ Мишутки, пока онъ самъ не задастся цѣлью повліять на указанныя отношенія.
   Въ послѣднемъ счетѣ освобожденіе Мишутки отъ власти слѣпой силы экономической необходимости можетъ быть лишь дѣломъ самого Мишутки. И потому нѣтъ работы плодотворнѣе работы тѣхъ людей, которые возьмутся объяснить это Мишуткѣ.
   Вы говорите, что благородная жажда знаній пробудилась въ деревнѣ. Это вполнѣ вѣрно, и это очень хорошо. Но непонятно, почему вы вспоминаете только о деревнѣ. Въ городахъ, въ крупныхъ промышленныхъ центрахъ, благородная жажда знаній еще сильнѣе. Жители этихъ центровъ гораздо болѣе воспріимчивы по самому своему положенію. Къ нимъ и надо обратиться прежде всего. Но объ этомъ когда-нибудь въ другой разъ.
   Вы видите, м. г., что экономическій матеріализмъ вовсе не осуждаетъ своихъ сторонниковъ на бездѣйствіе, что квіетизмъ и экономическій матеріализмъ -- не одно и то же.
   "Марксистъ, убѣжденный въ неминуемомъ наступленіи торжества капитализма и въ Россіи,-- говорите вы,-- какъ бы ни огорчали его бѣдствія народа, какъ бы ни страдалъ онъ отъ сознанія всей тяжести этихъ бѣдствій, долженъ, однако, ускорять этотъ процессъ для возможно быстраго наступленія капиталистической стадіи, послѣ которой производственныя отношенія вызовутъ иной экономическій строй, совпадающій съ тѣмъ, что мы называемъ требованіями справедливости".
   Оставляя въ сторонѣ неопредѣленность выраженія: "экономическій строй совпадающій съ требованіями справедливости", я замѣчу вамъ, что вы дѣлаете не совсѣмъ правильный выводъ изъ того, что говорятъ экономическіе матеріалисты о неизбѣжности окончательнаго торжества капитализма въ Россіи.
   Положимъ, что какой-нибудь свободомыслящій австріецъ сороковыхъ годовъ высказалъ то убѣжденіе, что Меттернихъ своей реакціонною политикой самъ ведетъ къ гибели свою систему.
   Скажете ли вы, что, еслибы этотъ свободомыслящій австріецъ былъ человѣкомъ сильной логики и глубокаго убѣжденія, то ему слѣдовало бы сдѣлаться агентомъ Меттерниха и обѣими руками поддерживать всѣ его реакціонныя мѣры? Вы этого не скажете; вы хорошо видите, что у свободомыслящаго австрійца нашлось бы другое, гораздо болѣе плодотворное, дѣло на почвѣ, невольно воздѣлываемой Меттернихомъ. Но по отношенію къ экономическимъ матеріалистамъ вы разсуждаете иначе. Услышавъ, что, по ихъ мнѣнію, капитализмъ подготовляетъ почву для торжества экономическаго порядка, совпадающаго съ требованіями справедливости, вы говорите: у нихъ не можетъ быть теперь другого дѣла, кромѣ насажденія капитализма. Откуда эта разница? Почему ваше отношеніе къ экономическимъ матеріалистамъ не совпадаетъ съ "требованіями справедливости"? Потому, что вы хорошо понимаете, какое именно дѣло нашлось бы у противника меттерниховой системы, между тѣмъ какъ вамъ непонятно, что же могутъ дѣлать тѣ люди, которые, будучи въ принципѣ противниками капитализма, не приходятъ, однако, въ ужасъ при видѣ его несомнѣннаго торжества въ Россіи.
   Я надѣюсь, что сказанное мною о необходимости развитія самосознанія производителей и о прочемъ до извѣстной степени устранитъ это печальное недоразумѣніе.
   "Ускорять этотъ процессъ"... Да, ускорять! Но "ускорять" можно различно. Только напрасно думаетъ, наприм., г. Оболенскій, что обѣднѣніе народа могло бы ускорить развитіе капитализма. Обѣднѣніе народа не ускоряетъ, а замедляетъ его. И наоборотъ, ростъ самосознанія производителей несомнѣнно ускоряетъ его, что блистательно доказывается практикой западно-европейской общественной жизни. По, съ другой стороны, этотъ же ростъ улучшаетъ положеніе производства, т.-е. устраняетъ, по крайней мѣрѣ, нѣкоторыя вредныя стороны капитализма. И положеніе производителя тѣмъ болѣе улучшается, чѣмъ болѣе растетъ его самосознаніе. Выходитъ, стало быть, что можно содѣйствовать ускоренію капиталистическаго процесса, всецѣло становясь въ то же время на сторону производителя. Этого-то, кажется, и не понимаетъ г. Оболенскій.
   Экономическіе матеріалисты не считаютъ возможнымъ въ настоящее время сознательное вмѣшательство государства въ экономическую жизнь русскаго народа съ цѣлью осуществленія "требованія справедливости". Васъ, повидимому, огорчаетъ это. Но позвольте спросить васъ: да развѣ вы сами считаете его возможнымъ; развѣ вы забыли, что все зависитъ отъ обстоятельствъ времени и мѣста? По вашимъ словамъ, люди, стоящіе за справедливость, "должны, по мѣрѣ своихъ силъ, бороться за спасеніе каждаго живого человѣка, за то, чтобы крестьянинъ не отрывался отъ земли" и т. д. Это все прекрасно, но бороться за спасеніе "живыхъ людей" по одиночкѣ, значитъ заниматься простою филантропіей. Спора нѣтъ, филантропія хорошая вещь, но вѣдь мы съ вами говоримъ не о филантропіи.
   Хорошо "бороться" за то, чтобы крестьянинъ не отрывался отъ земли. Но хорошо опять-таки при извѣстныхъ обстоятельствахъ времени и мѣста, какъ это намъ выяснилъ еще авторъ примѣчаній къ Миллю.
   Этотъ авторъ горячо и талантливо спорилъ съ профессоромъ Вернадскимъ, защищая общинное землевладѣніе. Нынѣшніе наши сторонники старыхъ устоевъ тоже защищаютъ общину и тоже готовы спорить, по мѣрѣ силъ и способностей, съ противниками общины. Отсюда дѣлается тотъ выводъ, что, по крайней мѣрѣ во взглядѣ на общину, наши нынѣшніе сторонники устоевъ стоятъ на точкѣ зрѣнія названнаго автора. Но это слишкомъ поспѣшный выводъ. Между авторомъ примѣчаній къ Миллю и нынѣшними его будто бы послѣдователями та огромная разница, что они относятся догматически къ тому самому предмету, къ которому онъ относился критически. Другими словами: между тѣмъ какъ онъ отстаивалъ общину, предполагая наличность извѣстныхъ условій, при отсутствіи которыхъ она утрачивала всякій смыслъ въ его глазахъ, его нынѣшніе будто бы послѣдователи стоятъ за общину quand même и готовы защищать ее, какъ бы радикально ни измѣнялись внѣшнія и внутреннія условія ея существованія. И вотъ почему я говорю: еслибы эти люди и остались вѣрны буквѣ ученія названнаго писателя, то все-таки было бы несомнѣнно, что они совершенно позабыли его духъ.
   Но на самомъ дѣлѣ они плохо усвоили себѣ даже букву. Они говорятъ вовсе не то, что говорилъ авторъ примѣчаній къ Миллю.
   Вы помните, конечно, м. г., знаменитую статью: Критика философскихъ) предубѣжденій противъ общиннаго землевладѣнія. Въ этой статьѣ видятъ обыкновенно защиту нашей русской общины. Но это ошибка. Авторъ ея защищаетъ въ ней не нашу русскую общину, а коллективную собственность вообще, опровергая то мнѣніе нелюбимыхъ имъ либеральныхъ экономистовъ, что цивилизація несовмѣстима съ коллективною собственностью. Онъ говоритъ: первый шагъ цивилизаціи есть отрицаніе этой собственности; второй будетъ отрицаніемъ отрицанія, возвратомъ къ коллективному. Мимоходомъ онъ доказываетъ, что продолжительность второго періода, періода господства индивидуальной собственности, можетъ -- при извѣстныхъ обстоятельствахъ и при извѣстномъ положеніи дѣлъ у болѣе передовыхъ народовъ -- сократиться до нуля, т.-е. что первобытная коллективная собственность можетъ мѣстами сразу перейти въ высшую форму коллективизма. Я не буду разсматривать здѣсь, нуждается ли въ какихъ-либо дополненіяхъ и оговоркахъ мысль о возможности минованія цѣлаго историческаго періода, а спрошу только: о нашей ли русской общинѣ говорится въ названной статьѣ? И отвѣчу: нѣтъ, въ ней говорится по поводу спора объ этой общинѣ, но уже не о ней, и потому къ ней не относятся и разсужденія о возможности миновать періодъ индивидуальной собственности.
   Вы хотите доказательствъ, м. г.? Вотъ они.
   "Я стыжусь самого себя,-- говоритъ въ предисловіи авторъ статьи,-- Мнѣ совѣстно вспоминать о безвременной самоувѣренности, съ которою я поднялъ вопросъ объ общинномъ землевладѣніи. Этимъ дѣломъ я сталъ безразсуденъ, скажу прямо, сталъ глупъ въ своихъ собственныхъ глазахъ... Трудно объяснить причину моего стыда, но постараюсь сдѣлать, какъ могу. Какъ ни важенъ представляется мнѣ вопросъ о сохраненіи общиннаго землевладѣнія, но онъ все-таки составляетъ одну сторону дѣла, къ которому принадлежитъ. Какъ высшая гарантія благосостоянія людей, до которыхъ относится, этотъ принципъ получаетъ смыслъ только тогда, когда уже даны другія, низшія гарантіи благосостоянія, нужныя для доставленія его дѣйствію простора. Такими гарантіями должны считаться два условія. Во-первыхъ, принадлежность ренты тѣмъ самымъ лицамъ, которыя участвуютъ въ общинномъ владѣніи. Но этого еще мало. Надобно также замѣтить, что рента только тогда серьезно заслуживаетъ своего имени, когда лицо, ее получающее, не обременено кредитными обязательствами, вытекающими изъ самаго ея полученія... Когда человѣкъ ужъ не такъ счастливъ, чтобы получить ренту, чистую отъ всякихъ обязательствъ, то, по крайней мѣрѣ, предполагается, что уплата по этимъ обязательствамъ не очень велика по сравненію съ рентою... Только при соблюденіи этого второго условія люди, интересующіеся его благосостояніемъ, могутъ желать ему полученія ренты". Но это условіе не могло быть соблюдено въ дѣлѣ освобождаемыхъ крестьянъ, поэтому авторъ цитируемой статьи и считаетъ безполезнымъ защищать не только общинное землевладѣніе, но и самое надѣленіе крестьянъ землею. У кого оставалось бы какое-нибудь сомнѣніе на этотъ счетъ, того совершенно убѣдитъ слѣдующій примѣръ, приводимый нашимъ авторомъ. "Предположимъ,-- говоритъ онъ, обращаясь къ своему любимому способу объясненія посредствомъ "параболъ",-- предположимъ, что я былъ заинтересованъ принятіемъ средствъ для сохраненія провизіи, изъ запаса котораго составляется вашъ обѣдъ. Само собою разумѣется, что если я это дѣлалъ собственно изъ расположенія къ вамъ, то моя ревность основывалась на предположеніи, что провизія принадлежитъ вамъ, и что приготовляемый изъ нея обѣдъ здоровъ и выгоденъ для васъ. Представьте же себѣ мои чувства, когда я узнаю, что провизія вовсе не принадлежитъ вамъ и что за каждый обѣдъ, приготовленный изъ нея, берутся съ васъ деньги, которыхъ не только не стоитъ самый обѣдъ, но которыхъ вы вообще не можете платить безъ крайняго стѣсненія. Какія мысли приходятъ мнѣ въ голову при этихъ столь странныхъ открытіяхъ?... Какъ я былъ глупъ, что хлопоталъ о дѣлѣ, для полезности котораго не обезпечены условія! Кто кромѣ глупца можетъ хлопотать о сохраненіи собственности въ извѣстныхъ рукахъ, не удостовѣрившись прежде, что собственность достанется въ эти руки, и достанется на выгодныхъ условіяхъ?... Лучше пропадай вся эта провизія, которая приноситъ только вредъ любимому мною человѣку! Лучше пропадай все дѣло, которое приноситъ вамъ только разореніе!"
   Въ другомъ сочиненіи тотъ же авторъ говоритъ: "Пусть дѣло освобожденія крестьянъ будетъ передано въ руки помѣщичьей партіи. Разница не велика". И на замѣчаніе о томъ, что разница колоссальная, такъ какъ помѣщичья партія противъ надѣленія крестьянъ землею, онъ рѣшительно отвѣчаетъ: "Нѣтъ, не колоссальная, а ничтожная. Была бы колоссальная, еслибы крестьяне получили землю безъ выкупа. Взять у человѣка вещь или оставить ее человѣку -- разница, но взять съ него плату за нее -- все равно. Планъ помѣщичьей партіи разнится отъ плана прогрессистовъ тѣмъ, что онъ проще, короче. Поэтому онъ даже лучше. Меньше проволочекъ, вѣроятно, меньше и обремененія для крестьянъ {Курсивъ нашъ.}. У кого изъ крестьянъ есть деньги, тотъ купитъ себѣ землю. У кого нѣтъ, тѣхъ нечего и обязывать покупать ее. Это будетъ только разорять ихъ {Курсивъ нашъ.}. Выкупъ -- та же покупка. Если сказать правду, лучше пусть будутъ освобождены безъ земли... Вопросъ поставленъ такъ, что я не нахожу причинъ горячиться даже изъ-за того, будутъ или не будутъ освобождены крестьяне, тѣмъ меньше изъ-за того, кто станетъ освобождать ихъ -- либералы или помѣщики. По-моему все равно. Или помѣщики даже лучше".
   Въ другомъ мѣстѣ того же сочиненія онъ замѣчаетъ: "Толкуютъ: освободить крестьянъ. Гдѣ силы на такое дѣло? Еще нѣтъ силъ. Нелѣпо приниматься за дѣло, когда нѣтъ силъ на него. А видите, къ чему идетъ: станутъ освобождать. Что выйдетъ,-- сами судите; что выходитъ, когда берешься за дѣло, котораго не можешь сдѣлать?... Испортишь дѣло, выйдетъ мерзость. Эхъ, наши господа эмансипаторы, всѣ эти ваши Рязанцевы съ компаніей! Вотъ хвастуны-то; вотъ болтуны-то; вотъ дурачье-то"...
   Я полагаю, м. г., что эти выписки довольно убѣдительно подтверждаютъ справедливость сказаннаго мною о взглядѣ автора примѣчаній къ Миллю на русскую общину. Сначала онъ защищалъ ее; потомъ увидѣлъ, что нѣтъ на-лицо тѣхъ условій, при которыхъ общинное землевладѣніе -- и даже вообще надѣленіе крестьянъ землей -- могло бы принести пользу народу. Тогда онъ сталъ стыдиться той безвременной самоувѣренности, съ которой онъ выступилъ на защиту общины ("Лучше пусть пропадаетъ"... и т. д.).
   Его нынѣшніе будто бы послѣдователи разсуждаютъ не такъ. Они дорожатъ общиной и забываютъ о тѣхъ условіяхъ, при отсутствіи которыхъ общинное землевладѣніе можетъ стать,-- и въ самомъ дѣлѣ становится,-- вреднымъ для народа. Они превратили въ мертвую догму то, на что онъ смотрѣлъ съ критической точки зрѣнія.
   Я знаю, что меня упрекнутъ въ несправедливости. Мнѣ скажутъ: да когда же защитники общины забывали о тѣхъ условіяхъ, которыя необходимы для того, чтобъ она принесла пользу народу? Развѣ не народники поминутно твердятъ, что вотъ надо было бы сдѣлать и то, и это для упроченія и процвѣтанія устоевъ? Гг. народники, дѣйствительно, придумали не мало проектовъ для поддержанія и усовершенствованія устоевъ. Но не мало проектовъ, полезныхъ для народа, придумано было уже въ то время, когда появилась статья Критика философскихъ предубѣжденій. Однако, автору этой статьи однихъ хорошихъ проектовъ, какъ мы видѣли, было недостаточно. Суровый и насмѣшливый критикъ, онъ спрашивалъ себя: гдѣ силы для осуществленія этихъ проектовъ? И когда видѣлъ, что силъ нѣтъ, что хорошимъ проектамъ суждено остаться хорошими проектами, онъ находилъ постыднымъ тратить слова на ихъ обсужденіе и желчно обзывалъ людей, носившихся съ ними, хвастунами, болтунами и т. д. Такъ ли относятся къ дѣлу нынѣшніе сторонники устоевъ? Нѣтъ, ихъ отношеніе къ нимъ совершенно другое. Для нихъ слова -- все, они не спрашиваютъ себя, гдѣ силы для осуществленія хорошихъ проектовъ; они заражены тою безплодною мечтательностью, которую такъ осуждалъ авторъ примѣчаній къ Миллю и которую такъ жестоко осмѣивалъ подчасъ знаменитый Свистокъ.
   Недавно г. Глинскій въ Историческомъ Вѣстникѣ обрушился на экономическихъ матеріалистовъ за ихъ будто бы непочтеніе къ "шестидесятникамъ". Я осмѣлюсь замѣтить г. Глинскому, что онъ играетъ словами. Экономическіе матеріалисты могли бы сказать ему: есть шестидесятники и шестидесятники, подобно тому, какъ есть "мужикъ и мужикъ". Если шестидесятники, по складу своего ума и по направленію своихъ мыслей, похожи на автора примѣчаній къ Миллю, то экономическіе матеріалисты глубоко уважаютъ ихъ. Но они не могутъ питать уваженія къ тѣмъ шестидесятникамъ, прекраснодушіе которыхъ жестоко возмутило бы и автора примѣчаній къ Миллю, и всѣхъ его сотрудниковъ.
   Экономическіе матеріалисты, подобно этому автору, враги индивидуализма. Они убѣждены, что высшая фаза цивилизаціи необходимо придетъ къ той формѣ собственности, которая характеризуетъ собою первую фазу. Но они думаютъ, что это еще не достаточное основаніе для того, чтобы отстаивать современное наше общинное землевладѣніе. Это землевладѣніе безполезно въ данное время для народа, потому что нѣтъ (да и никогда не было) въ наличности такихъ условій, при которыхъ оно могло бы сдѣлаться полезнымъ ему {Объ этомъ см. у Волгина: Обоснованіе народничества въ трудахъ г. Воронцова (В. В.).}, и нѣтъ тѣхъ силъ, которыя могли бы создать наличность такихъ условій. Экономическіе матеріалисты очень рѣзко относятся къ мечтаніямъ людей, воображающихъ, что эти условія могутъ быть созданы схоластическими разсужденіями на тему о роли личности въ исторіи, о томъ, что всякій честный соціологъ непремѣнно субъективенъ и т. п. Ихъ осуждаютъ за рѣзкость ихъ отношенія къ этимъ людямъ. Но что же имъ дѣлать? У Добролюбова, у автора примѣчаній къ Миллю и другихъ, подобныхъ имъ, героевъ русской мысли научились они смѣяться надъ маниловскими мечтаніями, и въ этомъ отношеніи привычка вкоренилась въ нихъ такъ сильно, что ихъ исправитъ только могила. Но мнѣ кажется, что это -- не очень дурная привычка.
   Жестоко ошибается или жестоко искажаетъ истину тотъ, кто говоритъ, что экономическіе матеріалисты равнодушны къ экономическимъ интересамъ народа. Нѣтъ, они вовсе не равнодушны къ нимъ. Но они глубоко убѣждены, что ничего хорошаго, ни въ какомъ отношеніи, не принесутъ народу тѣ пріемы "борьбы" за народное благосостояніе, которые рекомендуютъ наши сторонники старыхъ "устоевъ". Въ этомъ отношеніи между экономическими матеріалистами и народниками -- бездонная пропасть. Никакое соглашеніе между ними невозможно. Но вы, м. г., не принадлежите, думается мнѣ, къ числу защитниковъ "устоевъ" quand même. И я надѣюсь, что съ людьми вашего направленія экономическіе матеріалисты могли бы сойтись во многомъ, хотя и не во всемъ.

Искренно преданный вамъ
С. Ушаковъ.

"Русская Мысль", кн.IX, 1896

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru