Недавно вышло отдѣльнымъ изданіемъ новое произведеніе г. Мамипа-Сибиряка: Хлѣбъ. Когда оно печаталось въ Русской Мысли, то возбуждало живой интересъ. Многіе находятъ его значительнѣйшимъ изъ романовъ талантливаго писателя. И для такого мнѣнія есть основанія. Г. Маминъ рисуетъ широкую картину соціальнаго переворота, произведеннаго въ хлѣбномъ краѣ пароходомъ и банкомъ, и даетъ при этомъ рядъ живыхъ фигуръ, дѣятелей и жертвъ этого переворота. Я не имѣю въ виду говорить объ общественномъ значеніи и художественномъ достоинствѣ Хлѣба и отмѣчаю только безмолвіе или безсиліе критики. Въ лагерѣ нашихъ "консерваторовъ" постоянно слышатся обвиненія въ томъ, что "либералы" замалчиваютъ какія-то удивительныя произведенія художниковъ-консерваторовъ. Признаюсь, такихъ произведеній я давно уже не замѣчаю. Припоминаю, что произведенія графа Голенищева-Кутузова, напримѣръ, котораго "консерваторы" причисляютъ къ своему лагерю, привѣтствовали Русскія Вѣдомости. Но Хлѣбъ замалчивается или страннымъ образомъ оцѣнивается и своими. Одна либеральная газета, когда романъ печатался въ Русской Мысли, кинувъ по его адресу нѣсколько вялыхъ строчекъ, прибавляла, что поговоритъ, какъ слѣдуетъ, когда романъ кончится. Онъ кончился и критикъ газеты, сообщая объ этомъ, пишетъ только, что о Хлѣбѣ онъ уже говорилъ...
Странно это и обидно, съ моей течки зрѣнія: Хлѣбъ мнѣ представляется самымъ выдающимся произведеніемъ истекающаго литературнаго года. Авторъ, очевидно, долго обдумывалъ его, превосходно знаетъ описываемый край, затрогиваетъ множество важныхъ вопросовъ, о которыхъ слѣдовало бы поговорить и критикѣ.
Чѣмъ же была занята въ особенности наша журналистика за послѣднее время? Кажется, всего болѣе разрѣшеніемъ вопроса о томъ, былъ праведникомъ или злодѣемъ князь Вяземскій, умершій нѣсколько лѣтъ тому назадъ. Объ этой удивительной полемикѣ читатели знаютъ изъ газетъ. Это -- нелѣпое и колоссальное сочетаніе сплетни съ страннымъ литературнымъ дознаніемъ и слѣдствіемъ,-- такъ г. Меньшиковъ и называетъ свои статьи въ Недѣлѣ. Зачѣмъ это все дѣлалось? Умеръ человѣкъ, его изобразили праведникомъ. Предположимъ, что праведникомъ онъ не былъ; какая надобность въ вывѣдываніяхъ, въ разслѣдованіи, въ грубыхъ схваткахъ со сторонниками иного взгляда? Увы, г. Меньшиковъ совсѣмъ забылъ, что онъ апостолъ любви и кротости. Въ октябрьской книжкѣ Недѣли онъ пытается возвести въ перлъ созданія свой образъ дѣйствія.
Г. Меньшиковъ называетъ странною, чудовищною ложью то, что писалось о покойномъ Вяземскомъ до пресловутаго дознанія. Ложь -- можетъ быть, хотя безпристрастный читатель не можетъ отвергать и многихъ свидѣтельскихъ показаній противниковъ г. Меньшикова; но почему чудовищная ложь? Русскому человѣку,-- въ этомъ отношеніи и г. Меньшиковъ оказался весьма русскимъ человѣкомъ,-- свойственно скорѣе обругать, чѣмъ похвалить кого-либо, выставлять же лежащаго въ могилѣ существомъ высоконравственнымъ совсѣмъ не чудовищно: это можетъ оказаться невѣрнымъ, легкомысленнымъ, но, все-таки, останется симпатичнымъ. А вотъ дознаніе, слѣдствіе... Видите ли, г. Меньшиковъ ищетъ истины, правды. Лучше бы искать ее въ другомъ мѣстѣ, по другому поводу, а не по вопросу о томъ, совершалъ ли безнравственные поступки и злодѣйства человѣкъ, который самъ никогда не изъявлялъ притязанія на общественное вниманіе и значеніе? Вѣдь, даже на судѣ, когда стоитъ тяжкій преступникъ,-- убійца, напримѣръ,-- есть предѣлъ дознанію и слѣдствію, есть такія стороны въ жизни человѣка, хотя и преступника, которыхъ не коснется самый добросовѣстный слѣдователь и прокуроръ... И напрасно г. Меньшиковъ, горячо защищая дѣйствительно неотложную борьбу за правду, примѣшиваетъ сюда исторію серпуховского князя. Мнѣ гораздо пріятнѣе поэтому указать именно на другую часть его статьи: "Борьба съ ложью во всѣхъ ея видахъ,-- говоритъ талантливый публицистъ Недѣли,-- особенно необходима въ Россіи: неправда покрываетъ нашу страну какъ бы дремучею, непроходимою тайгой. Ужъ если въ Англіи благородный Морлей, авторъ превосходной книги О компромиссѣ, считаетъ эту борьбу насущной, то у насъ-то, гдѣ она еле начата, и подавно. Въ изстари честной старой Англіи, съ ея пуританскою культурой и безстрашнымъ народомъ, существуютъ могущественныя, у насъ невѣдомыя орудія для борьбы съ ложью: свободная, не развращенная печать, платформа, парламентъ, а, главное, уже подготовленные, облагороженные нравы,-- и тамъ эта борьба нелегка. У насъ она -- подвигъ, чаще всего оканчивающійся катастрофой для возставшаго противъ лжи. И главное препятствіе для успѣха истины -- исподлившіеся, рабскіе общественные нравы".
Съ этимъ, конечно, нельзя не согласиться и такого стремленія къ правдѣ нельзя не привѣтствовать. Но въ горячихъ статьяхъ г. Меньшикова нерѣдко встрѣчаются такія мысли и выраженія, которыя дѣлаютъ его изъ союзника противникомъ и возбуждаютъ сочувственные отзывы тамъ, гдѣ г. Меньшиковъ, вѣроятно, не желалъ бы ихъ слышать. Такъ, когда появилось его пресловутое литературное дознаніе, пришли въ неописанный восторгъ Московскія Вѣдомости: князь Вяземскій былъ изображенъ добродѣтельнымъ человѣкомъ въ Русскихъ Вѣдомостяхъ, г. Меньшиковъ доказываетъ противное. Какая радость для "консерваторовъ": однимъ хорошимъ человѣкомъ оказывается меньше! Этого мало: по логикѣ Московскихъ Вѣдомостей, вопросъ о томъ, былъ ли святымъ человѣкомъ, или не былъ имъ князь Вяземскій, неразрывно связанъ съ вопросомъ: быть или не быть на свѣтѣ русскимъ "либераламъ".
Въ мой споръ съ г. Меньшиковымъ о знаніи и совѣсти вмѣшалась Русская Бесѣда. Въ сентябрской книжкѣ этого журнала написана шумливая и высокопарная статья подъ заглавіемъ: Нужна ли совѣетъ и полезна ли для общества забота о спасеніи души (поединокъ г. Меньшикова съ г. О. T. В. "Русская Мысль"). Почтенный авторъ этой статьи, г. Кондратъ, становится на сторону г. Меньшикова,-- что съ его стороны понятно,-- и взводитъ на меня напраслину,-- это ужь не совсѣмъ понятно. Откуда г. Кондратъ Русской Бесѣды вывелъ такое, напримѣръ, заключеніе: "По представленію О. T. В. выходитъ, что совѣсть и начинается, и оканчивается въ границахъ отдѣльной личности, не переходитъ на общественныя цѣли человѣка и со зломъ общественнымъ не борется"? Впрочемъ, я долженъ подождать возраженій г. Кондрата: онъ кончаетъ свою статью заявленіемъ, что "о возраженіяхъ г. О. Т. В. г. Меньшикову -- рѣчь впереди".
Доживемъ -- почитаемъ, что напишетъ г. Кондратъ. Для меня споръ съ г. Меньшиковымъ представляется возобновленіемъ спора объ умѣ и чувствѣ, о томъ, что важнѣе: доброе ли воспитаніе, или развитіе разума путемъ знанія и размышленія? Для меня чувства добрыя имѣютъ, конечно, значеніе, какъ необходимый матеріалъ, изъ котораго сознаніе, идея строитъ наше поведеніе. Такой руководящей идеи можетъ не найтись у даннаго человѣка (иной разъ у цѣлой эпохи), и тогда чувства добрыя пропадутъ почти даромъ, не перейдутъ въ соотвѣтствующій образъ дѣйствія. Никто, я думаю, не станетъ отрицать и того, что ложная идея, неправильный идеалъ губятъ многихъ людей, одушевленныхъ горячею любовью къ добру. Великими, плодотворными моментами въ исторіи каждаго народа бывали такіе, когда общество увлекалось высокою идеей, трудилось для нея, боролось съ препятствіями для ея осуществленія. Въ такія времена людямъ, какъ Ульрихъ фонъ-Гуттенъ, живется радостно: есть изъ-за чего поработать, есть глубокій духовный интересъ. А въ сѣренькія, переходныя времена, когда на поверхности крикливо "торжествуютъ" представители застоя, полезно и отрадно вспоминать періоды бури и натиска, когда смѣло и бодро работала мысль.
Такое отрадное впечатлѣніе возбудила во мнѣ книжка В. П. Острогорскаго: Изъ исторіи моего учительства. Отъ нея вѣетъ идеализмомъ шестидесятыхъ годовъ,-- да, идеализмомъ, ибо кто же, какъ не идеалисты, были и Добролюбовъ, и Чернышевскій, и ихъ противники, какъ Достоевскій или Катковъ (тогдашнихъ дней, конечно)?
Г. Острогорскій вспоминаетъ въ своей книгѣ, какой горячій интересъ возбуждали педагогическіе вопросы въ знаменитую преобразовательную эпоху начала царствованія императора Александра II. "У всѣхъ,-- пишетъ г. Острогорскій,-- главною цѣлью всего воспитанія и образованія, самою первою, важнѣйшею задачей явилось приготовленіе школой, какая бы она ни была,-- низшая, средняя или высшая, военная или гражданская, мужская или женская,-- приготовленіе здравомыслящаго, благородно чувствующаго человѣка для жизни, т.-е. для того, чтобъ этотъ человѣкъ, благодаря полученному воспитанію и образованію, получилъ вкусъ и интересъ къ жизни, уразумѣлъ ея великій смыслъ, съумѣлъ бы найти себѣ по душѣ и наклонностямъ честный трудъ и имъ послужить свой родинѣ, которой онъ есть гражданинъ и слуга".
Указывая на книжку г. Острогорскаго, на гуманность, которая характеризовала школу начала шестидесятыхъ годовъ, критикъ Міра Божія, г. А. Б., дѣлаетъ такое сопоставленіе: "Въ противуположность этимъ свидѣтелямъ эпохи возрожденія русскаго общества, наши злополучные декаденты и символисты были захвачены понятною историческою волной, и ихъ болѣе потѣшныя, чѣмъ возмутительныя, претензіи на вѣчность, жалкій бредъ души больной, выдаваемый ими за новое слово въ искусствѣ, и полное непониманіе истинныхъ задачъ послѣдняго -- должны занять подобающее мѣсто въ общей исторической картинѣ нашего времени" {Критическія замѣтки (Міръ Божій, октябрь).}.
Я думаю, что г. А. Б., все-таки, преувеличиваетъ значеніе нашихъ декадентовъ. Они, конечно, выросли при неблагопріятныхъ общественныхъ условіяхъ, какъ выростаютъ грибки въ сыромъ подвалѣ; но эта порода грибковъ и не многочисленна, и безвредна. Истинными "показателями" нѣкоторыхъ особенностей переживаемаго нами времени являются въ публицистикѣ такіе "охранители" основъ, отъ которыхъ съ негодованіемъ отвертываются оффиціально призванные защитники этихъ основъ. Такъ, напримѣръ, хорошій урокъ Гражданину съ Ко даетъ Церковный Вѣстникъ. Въ Москвѣ, какъ, вѣроятно, знаютъ читатели, былъ случай очень быстраго прекращенія сикоза. Въ закрытомъ засѣданіи медицинскаго общества одинъ профессоръ, пользующійся общимъ и глубокимъ уваженіемъ, прочелъ докладъ объ этомъ случаѣ и представилъ наиболѣе вѣроятное, съ научной точки зрѣнія, его объясненіе. Московскія Вѣдомости и органъ гг. Плевако и Александрова, Русское Слово, немедленно переврали ученое сообщеніе. Къ нимъ присоединился Гражданинъ, и вотъ что говорить ему Церковный Вѣстникъ: "Плохую услугу вѣрѣ оказываютъ, когда стараются дискредитировать науку; во всякомъ случаѣ, для вѣры такая самозванная услуга не нужна. И для молодого поколѣнія мало пользы, если на ряду съ сѣтованіемъ по поводу того, что его воспитаніе совершается не въ страхѣ Божіемъ и не вполнѣ согласно съ началами вѣры, вмѣстѣ съ тѣмъ, внушаема будетъ мысль, что наука никакой важности не представляетъ" {Церковный Вѣстникъ, No 40 (Мнѣнія и отзывы).}.
Еслибъ живъ былъ Иванъ Сергѣевичъ Аксаковъ, какимъ негодованіемъ загорѣлся бы онъ, какъ страстно обличалъ бы онъ недостойныя попытки вмѣшивать вопросы вѣры въ полемику по общественнымъ вопросамъ, то хамское усердіе, которое обнаруживаетъ охранительная сборная команда, производя "розыскъ" среди "либераловъ"! Господа современные консерваторы вносятъ въ общество раздраженіе; ослѣпленные злобой или руководимые сквернымъ разсчетомъ, они являются сущими бонапартистами, компрометирующими тѣ начала, на охрану которыхъ они сами себя, на очень выгодныхъ условіяхъ, поставили. Пусть они попомнятъ, что, какъ выразился Церковный Вѣстникъ, ихъ самозванная услуга не нужна для вѣры; не нужна она, прибавимъ мы, и для государственной власти. Забавно, что эту власть "защищаютъ" Моск. Вѣдомости, Гражданинъ и имъ подобныя газеты! Мы не скрываемъ того, что желаемъ, подъ сѣнью государственной власти, широкаго развитія и народнаго образованія, и независимой печати, и земскаго самоуправленія. Мы желаемъ такихъ условій существованія, при которыхъ могли бы спорить со сторонниками иныхъ взглядовъ, уважая ихъ. И въ насъ не меркнетъ надежда, что такія условія не за горами, что правительство можетъ рядомъ цѣлесообразныхъ мѣръ облагородить даже нашихъ "охранителей", превративъ ихъ монологи въ закономъ очерченные діалоги русскихъ публицистовъ.
-----
Принесли октябрьскую книжку Русскаго Богатства. Я, по обыкновенію, прежде всего, сталъ читать Литературу и жизнь H. К. Михайловскаго. Статья и интересная, и энергичная, и талантливая, но тамъ есть нѣсколько фразъ, которыя вызываютъ меня выступить pro do то sua Г. Михайловскій пишетъ: "Нужна ли совѣсть? Вопросъ этотъ, къ сожалѣнію, не настолько безспоренъ, чтобы невозможны были въ немъ разнорѣчія". Такъ начинается статья г. Меньшикова Совѣсть и знаніе, напечатанная въ іюльской книжкѣ Русской Мысли. Вотъ какіе глубокіе, коренные вопросы ставитъ и разрѣшаетъ нынѣ печать: нужна ли совѣсть?! Надо замѣтить, что статья г. Меньшикова полемизируетъ съ одною статьей г. О. T. В. въ той же Русской Мысли, а печатая статью г. Меньшикова въ іюлѣ, редакція московскаго журнала сопроводила ее слѣдующимъ замѣчаніемъ: "Охотно помѣщая, въ виду важности и сложности вопроса, статью г. Меньшикова, мы предоставимъ отвѣтить на нее г. О. T. В. въ слѣдующей книгѣ нашего журнала". Почтенная редакція исполнила свое обѣщаніе, предоставила отвѣтить г. О. T. В. въ слѣдующей книжкѣ и въ результатѣ дебатовъ получился единогласный успокоительный отвѣтъ: совѣсть нужна. Ну, слава Богу! Можно было, однако, заранѣе ожидать, что дебатирующіе придутъ къ соглашенію именно въ томъ смыслѣ, что совѣсть нужна, потому что хотя вопросъ и важный, и сложный, допускающій разнорѣчія, и сразу, не подумавши, отвѣтить на него трудно, но, все-таки, едва ли возможна оригинальность въ его разрѣшеніи. Оригинальна и характерна для нашего времени здѣсь только самая постановка вопроса: "нужна ли совѣсть?"
Если H. К. Михайловскій прочелъ изъ нашей полемики только приведенную фразу г. Меньшикова, то, конечно, его маленькая "инвектива" не лишена остроумія. Мы же, т.-е. я, г. Меньшиковъ и редакція Русской Мысли, продолжаемъ думать, что вопросъ объ отношеніи знанія къ совѣсти и важенъ, и сложенъ. Охотно допускаемъ, что онъ не кажется такимъ H. К. Михайловскому. Про него можно сказать то, что нѣмцы говорятъ объ императорѣ Вильгельмѣ II. Богъ все знаетъ, императоръ Вильгельмъ также все знаетъ, но только еще лучше. Тѣмъ не менѣе, мы иной разъ не можемъ согласиться съ мнѣніями г. Михайловскаго или вполнѣ сочувствовать пріемамъ его полемики. Такъ, мы думаемъ, напримѣръ, что въ его статьяхъ противъ гг. Бсльтова и Струве было кое-что "напрасное" и что вопросъ объ экономическомъ матеріализмѣ также и важенъ, и сложенъ. Кстати объ экономическомъ матеріализмѣ: у г. Струве среди ученыхъ русскихъ экономистовъ нашелся солидный послѣдователь, академикъ и профессоръ Янжулъ. Въ его книгѣ о синдикатахъ я читаю слѣдующее: "См. талантливый и остроумный очеркъ г. Струве (Критическія замѣтки къ вопросу объ экономическомъ развитіи Россіи), съ главнѣйшими выводами котораго нельзя вполнѣ не согласиться".
Профессоръ Исаевъ подвергнулъ книгу г. Янжула, въ Сѣверномъ Вѣстникѣ, злой и обстоятельной критикѣ. Но до сихъ поръ никто, насколько мнѣ извѣстно, не обратилъ должнаго вниманія на весьма цѣнную историко-философскую сторону этого творенія. Г. Янжулъ дѣлаетъ, напримѣръ, важный вкладъ въ ученіе о вліяніи географическаго положенія и климата на творческую ученую работу: онъ любезно сообщаетъ намъ, что его книга была написана подъ гостепріимнымъ кровомъ одной его знакомой въ селѣ Отрадинѣ, Балашевскаго уѣзда, Саратовской губерніи. Предисловіе помѣчено 17 сентября 1894 года. Эта дата торжественно подтверждается ученымъ авторомъ въ примѣчаніи на стр. 425, такъ что никакихъ сомнѣній на этотъ счетъ быть не можетъ. Легкомысленный читатель скажетъ: а на что мнѣ знать, въ какой день какого мѣсяца кончилъ г. Янжулъ свою книгу? Но это только будетъ свидѣтельствовать о неумѣньи дѣлать изъ важныхъ фактовъ плодотворные выводы. 17 сентября -- день св. Софіи, Вѣры, Надежды и Любви. Г. Янжулъ, стало быть, косвенно сообщаетъ читателямъ Промысловыхъ синдикатовъ, что среди его родныхъ и близкихъ знакомыхъ нѣтъ ни Софьи, ни Вѣры, ни Любви, ни Надежды, иначе г. Янжулъ не написалъ бы своего предисловія, а кушалъ бы именинный пирогъ.
Я жалѣю только, что на ряду съ такими значительными фактами г. Янжулъ сообщаетъ данныя, какъ будто не имѣющія никакого отношенія къ предмету изслѣдованія. На страницѣ 386, напримѣръ, мы читаемъ, что извѣстный скрипачъ Бродскій сообщилъ нашему академику,-- и вовсе не по секрету,-- такой фактъ: "извѣстный піанистъ Іозеффъ живетъ въ Нью-Йоркѣ пять лѣтъ, не играя публично, но получая содержаніе отъ двухъ фабрикантовъ роялей -- Штейнвей и Чиккарингъ съ однимъ лишь условіемъ, чтобы не тратъ публично на рояли противника".
Или слѣдующее интересное, конечно, свѣдѣніе: "Munroe Smith приводитъ изъ брачнаго права Соединенныхъ Штатовъ слѣдующій, напримѣръ, образецъ: человѣкъ женатый въ Нью-Йоркѣ разводится (весьма легко) и вновь женится въ штатѣ Индіаны; онъ будетъ считаться законнымъ мужемъ одной женщины въ Индіанѣ и другой -- въ Нью-Йоркѣ; по закону Индіаны, его положеніе вполнѣ правильное, по законамъ же Нью-Йорка онъ долженъ судиться за двоеженство. Его дѣти, рожденныя въ Индіанѣ, по ея законамъ, будутъ признаны вполнѣ законными, по законамъ же Нью-Йорка, конечно, нѣтъ, и т. д." (стр. 336).
Какое отношеніе имѣетъ это къ промысловымъ синдикатамъ? Одинъ мой знакомый экономистъ возразилъ мнѣ, что г. Янжулъ въ данномъ случаѣ пользовался методомъ Осипа въ Ревизорѣ. "Что тамъ?-- говоритъ Осипъ купцамъ.-- Веревочка? Давай и веревочку! И веревочка въ дорогѣ пригодятся".
Долженъ сознаться, что меня это объясненіе не вполнѣ удовлетворило.