Гольцев Виктор Александрович
Из литературных наблюдений

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

Изъ литературныхъ наблюденій.

   Полемика среди людей разномыслящихъ -- дѣло необходимое и для обѣихъ сторонъ полезное, но лишь въ томъ случаѣ, когда вашъ литературный противникъ не прибѣгаетъ къ недобросовѣстнымъ пріемамъ и ведетъ споръ въ предѣлахъ, въ которыхъ то и другое мнѣніе высказывается одинаково непринужденно. Противъ этого правила нѣсколько погрѣшаетъ статья г. Spectator'а въ мартовской книжкѣ Русскаго Обозрѣнія. Статья называется: Что означаетъ для Россіи слово г домой" (Русскій отвѣтъ на "либеральный" вопросъ). Направлена она противъ Русской Мысли.
   Отвѣчаемъ въ тѣхъ границахъ, въ которыхъ можемъ принять споръ.
   Предварительное замѣчаніе: почему это русскій отвѣтъ противупоставляется либеральному вопросу? Пора бросить этотъ неумный пріемъ, по которому русская душа, русскій умъ, русская совѣсть являются сипонимами всего того, что желаютъ защищать наши литературные противники, а мы являемся космополитами, оторванными отъ народной почвы, чуть ли не измѣнниками. Останавливаться на этомъ мы не будемъ и замѣтимъ только, что въ свое время, конечно, либералы, а не консерваторы стремились къ освобожденію крестьянъ. Если императоръ Александръ II, Тургеневъ, И. С. Аксаковъ -- не русскіе люди, то мы охотно признаемъ и себя не русскими. Пусть будутъ въ такомъ случаѣ русскими Аракчеевы, Салтычихи, гг. Spectator'ы.
   Предметомъ спора Русскаго Обозрѣнія съ Русскою Мыслью служитъ выраженіе домой, о которомъ нашъ журнальный обозрѣватель отозвался такимъ образомъ: "Хорошее это словечко домой, только никакъ не поймешь, что оно обозначаетъ".
   Г. Spectator полагаетъ, что эти недоумѣнія притворны,-- онъ "въ этомъ ни минуты не сомнѣвался". Дальше говорится слѣдующее: "Съ тѣхъ поръ, какъ домой послѣ 1 марта было впервые произнесено Иваномъ Сергѣевичемъ Аксаковымъ и до настоящаго дня оно было столько разъ такъ подробно объяснено и столь обстоятельно истолковано, что не понимать его точнаго значенія могутъ лишь тѣ, кто по упрямству не хочетъ или по ограниченности не можетъ его понять. Редакторовъ Русской Мысли въ ограниченности упрекнуть нельзя, остается только упрекать ихъ въ упрямствѣ. Но это упрямство не происходитъ отъ какой-либо неуживчивости характера (?), а является лишь однимъ изъ пріемовъ либеральной полемической тактики".
   Авторъ въ своей статьѣ подробно разъясняетъ, что обозначаетъ словечко, и присовокупляетъ слѣдующее консервативное замѣчаніе: "Посмотримъ, сообщитъ ли Русская Мысль своимъ читателямъ это объясненіе. Мы заранѣе увѣрены, что она промолчитъ, а затѣмъ, черезъ нѣкоторое время, когда намъ или нашимъ друзьямъ случится произнести слово домой, Русская Мысль, какъ ни въ чемъ не бывало, опять скажетъ съ наивною улыбкой казанской сироты: хорошее это словечко домой, только никакъ не поймешь, что оно обозначаетъ".
   Цѣну этой "консервативной" увѣренности Русскаго Обозрѣнія читатель опредѣлитъ самъ.
   Вернуться домой, по мнѣнію г. Spectator'а, значитъ вернуться къ слѣдующимъ идеаламъ: "Мы,-- говоритъ авторъ,-- 1) желаемъ, чтобы Россія навсегда сохранила себѣ самодержавіе своихъ царей, 2) чтобъ она руководилась въ вопросахъ вѣры и нравственности ученіемъ православной церкви и 3) чтобъ она воодушевлена была искреннимъ національнымъ патріотизмомъ". Либералы же хотятъ водворить въ Россіи анархію, атеизмъ и космополитизмъ.
   Право, не знаешь, смѣяться или сердиться, когда читаешь такія опредѣленія. Впрочемъ, мы не послѣдуемъ недоброму примѣру Русскаго Обозрѣнія, не станемъ заподозривать искренности г. Spectator'а и благодушно улыбнемся. Кому не извѣстно, что отъявленные консерваторы и реакціонеры бывали безбожниками, что тѣ же консерваторы, въ особенности изъ высшаго общества, зачастую являлись у насъ космополитами? Кто изъ образованныхъ людей рѣшится отождествить либерала съ безбожникомъ, когда даже читателямъ Русскаго Обозрѣнія извѣстна глубокая религіозность такихъ либераловъ, какъ Гладстонъ, какъ Жюль Симонъ? Есть ли какой-либо смыслъ въ утвержденіи, что либералы суть анархисты, когда Казеріо вонзилъ кинжалъ въ Карно? Ужь не скажетъ ли глубокомысленный консерваторъ Русскаго Обозрѣнія, что анархизмъ -- логическое развитіе либерализма, что Казеріо -- прямой продолжатель Карно? Пожалуй и скажетъ...
   Нѣтъ, г. Spectator, напрасно вы прикрываетесь именемъ И. С. Аксакова: его домой не ваше домой, съ нимъ мы могли и считали за честь спорить, потому что онъ, прежде всего, признавалъ свободу мысли и совѣсти, высоко ставилъ судъ присяжныхъ, былъ горячимъ защитникомъ земскаго самоуправленія...
   На этихъ вопросахъ я останавливаться не могу и укажу на различіе домой аксаковскаго отъ домой спектаторскаго по другому вопросу.
   Въ той же книжкѣ Русскаго Обозрѣнія есть письмо изъ Варшавы. Его сочинителя тоже обезпокоила Русская Мысль. Раньше онъ написалъ въ томъ же журналѣ такія мудрыя, исполненныя политическаго такта слова: "Для насъ остается единственное возможное рѣшеніе такъ называемаго польскаго вопроса -- полное обрусеніе поляковъ; говорятъ, что это недостижимо; пусть такъ: полное обрусеніе поляковъ -- конечная цѣль, идеалъ, къ которому нужно стремиться; человѣкъ не можетъ быть совершенствомъ, тѣмъ не менѣе, это идеалъ, къ которому необходимо намъ стремиться; такъ и въ данномъ случаѣ; а, можетъ быть, совершенное обрусеніе поляковъ вовсе не такъ недостижимо, какъ многіе думаютъ".
   Естественно, что Русская Мысль посмѣялась надъ такимъ упрощеннымъ рѣшеніемъ важнаго и сложнаго вопроса. Но корреспондентъ Русскаго Обозрѣнія продолжаетъ утверждать, что "государственное объединеніе того или другого племени съ Россіей немыслимо безъ національной ассимиляціи, безъ обрусенія". Вотъ мы и обращаемъ вниманіе г. Spectator'а на то, какая глубокая, ничѣмъ не заполнимая разница въ домой И. С. Аксакова и въ томъ же призывѣ въ устахъ Русскаго Обозрѣнія. Благородный писатель и дѣйствительный патріотъ писалъ въ своемъ Днѣ: "Россія не обезнародила поляковъ въ Польшѣ, благодаря высокому нравственному достоинству своего неумѣнья, своей неспособности къ тому темному государственному искусству, которымъ такъ славятся нѣмцы".
   Нѣтъ, г. Spectator, не ссылаться, а издѣваться надъ Аксаковымъ вамъ подобаетъ {Безпристрастія ради, отмѣчу, что по поводу упомянутой корреспонденціи Московск. Вѣдом. (No 70) говорятъ слѣдующее: "Объ этомъ, однако, можно думать различно. Именно какъ выраженіе русскаго духа, наше государство достаточно широко для вмѣщенія многихъ различныхъ народностей. Это зависитъ не столько отъ Россіи, сколько отъ нихъ". Странно со стороны Моск. Вѣдом., но похвально.}: вѣдь, для васъ такія рѣчи -- сантиментализмъ, либерализмъ, космополитизмъ, анархизмъ.
   Характерно для нашего времени, что въ свѣтской нашей печати особенно развязныя и рѣшительныя утвержденія объ основахъ русскаго духа, объ истинномъ смыслѣ православія и т. д. произносятся преимущественно инородцами, людьми, принявшими православіе, лицами, прежняя дѣятельность которыхъ протекла въ другомъ духѣ... Князь Трубецкой въ послѣдней книжкѣ Вопросовъ Философіи и Психологіи, характеризуя плодотворную научную дѣятельность протоіерея Иванцова-Платонова, говоритъ, между прочимъ, слѣдующее: "Вообще онъ воздерживался отъ всякихъ смѣлыхъ и рѣшительныхъ догматическихъ теорій и приговоровъ, сознавая всю ихъ нравственную отвѣтственность. Онъ слѣдилъ съ горячимъ сочувствіемъ за развитіемъ философской и богословской мысли въ русскомъ обществѣ, онъ желалъ для нея возможно большей свободы и самобытности, но, въ то же время, сознавалъ для нея необходимость строго-научной школы, исторической подготовки воспитанія" {Вопросы философіи и Психологіи, мартъ.}. Иными словами, профессоръ протоіерей Иванцовъ-Платоновъ политику обсуждалъ съ высоты христіанскаго ученія, тогда какъ публицисты Русскаго Обозрѣнія и Московскихъ Вѣдомостей стараются религію сдѣлать орудіемъ своихъ реакціонныхъ вожделѣній.
   На основаніи всего сказаннаго мы утверждаемъ, что домой, провозглашаемое Русскимъ Обозрѣніемъ, очень мало похоже на домой Аксакова, что оно звучитъ въ высшей степени несимпатичною реакціей, что оно всуе прикрывается авторитетомъ православной церкви. Къ этому мы должны прибавить, что словечко стараніями г. Spectator'а разъяснено теперь достаточно.
   Не успѣли еще наши консерваторы дописать своихъ грозныхъ Филиппинъ противъ Русской Мысли, какъ произошло необыкновенное событіе, вновь и глубоко нарушившее ихъ душевное равновѣсіе: редакція Русской Мысли, въ частной квартирѣ, въ кругу ближайшихъ сотрудниковъ, праздновала пятнадцатилѣтіе существованія журнала. "Событіе" это осталось бы тайною, если бы не были отправлены присутствовавшими на этомъ вечерѣ привѣтственныя телеграммы: Генрику Сенкевичу и Элизѣ Ожешковой.
   Это оказалось уже актомъ великой государственной важности. Варшавскій корреспондентъ Московскихъ Вѣдомостей забилъ тревогу (телеграммы и отвѣты на нихъ были напечатаны въ одной изъ польскихъ газетъ, выходящихъ въ Россіи). Все, по словамъ корреспондента, шло хорошо. "Но вотъ въ январѣ московскій журналъ Русская (почему русская?) Мысль праздновала какой-то свой юбилей и вздумала послать польскому писателю Сенкевичу и писательницѣ Ожешко сочувственныя телеграммы. Разсуждая съ торговой точки зрѣнія, такое привѣтствіе со стороны этого журнала вполнѣ понятно и свидѣтельствуетъ о благородномъ чувствѣ благодарности, ибо Русская Мыслъ наполняется весьма изобильно польскимъ товаромъ, въ видѣ переводовъ съ польскаго, особенно этихъ двухъ выдающихся представителей современной польской литературы. Подъ телеграммой г. Сенкевичу, направленною въ редакцію Газеты Польской (кстати сказать, получившей значительную субсидію отъ одного изъ выдающихся польско-еврейскихъ капиталистовъ, какъ здѣсь утверждаютъ), подписались: гг. Вуколъ Лавровъ, Викторъ Гольцевъ, Митрофанъ Ремезовъ, Антонъ Чеховъ, Иванъ Иванюковъ, Михаилъ Корелинъ, Климентъ Тимирязевъ, Владиміръ Немировичъ-Данченко, Александръ Чупровъ, Витольдъ Цераскій, Игнатій Потапенко, Дмитрій Маминъ, Михаилъ Саблинъ, Николай Аксаковъ и т. д. Въ телеграммѣ этой заявлялось г. Сенкевичу только "сердечное привѣтствіе" и "пожеланіе единенія въ общемъ трудѣ". Сенкевичъ живетъ гдѣ-то за границей и, получивъ извѣстіе чрезъ редакцію Газеты Польской, отвѣтилъ такъ: "Сердечно благодарю за свидѣтельства уваженія, которыя вы выражаете въ моемъ лицѣ польской литературѣ. Будучи увѣренъ, что подъ "единеніемъ въ трудѣ" вы понимаете дѣло цивилизаціи, здраваго прогресса и стремленіе къ отношеніямъ, основаннымъ на взаимномъ уваженіи и справедливомъ общественномъ мнѣніи (opinji), желаю вамъ сердечно всѣхъ успѣховъ на этомъ пути". Отвѣтъ г-жи Ожешко, живущей въ Гроднѣ, звучитъ скромнѣе и выражаетъ ея благодарность за память.
   "Въ сущности, г. Сенкевичъ далъ урокъ тѣмъ русскимъ людямъ, которые вообразили, что они въ самомъ дѣлѣ выражаютъ русскую мысль, назвавъ такъ свой журналъ, который, но имя либерализма, наполняютъ переводами хотя бы самыхъ тенденціозныхъ польскихъ повѣстей и романовъ. И Сенкевичъ, и Ожешко, дѣйствительно, выдающіеся дѣятели современной польской литературы, но они, несомнѣнно, не назвали бы журнала Польскою Мыслью, если бы вздумали переводить наши русскія произведенія. Г. Сенкевичъ прямо и даетъ совѣтъ г. Вуколу Лаврову съ товарищи позаботиться о "цивилизаціи", о "здоровомъ прогрессѣ", ибо онъ, вѣроятно, понялъ, что въ нашемъ либерализмѣ не оказывается ни того, ни другого" {Моск. Вѣдом., No 77.}.
   Мы привели этотъ отрывокъ изъ корреспонденціи во всей неприкосновенности, чтобы читатели имѣли достаточное понятіе о благородствѣ тона и изящномъ остроуміи варшавскаго сотрудника Московскихъ Вѣдомостей. Главная бѣда для истинно-русскаго дѣла на окраинахъ именно въ подобныхъ "дѣятеляхъ" и заключается: чувствуя за собою мощь государственной власти, такіе "дѣятели" и "патріоты" только компрометируютъ ее въ глазахъ населенія, отождествляя ее, въ собственной особѣ, съ грубостью и произволомъ. Преодолѣвая естественное отвращеніе, разберемъ аргументацію г. L. (зачѣмъ это онъ иностранною буквой подписывается? Не патріотично!).
   Г. Сенкевичъ и Э. Ожешкова -- "дѣйствительно выдающіеся дѣятели современной польской литературы". Этого мало: они принадлежатъ къ весьма небольшому числу самыхъ выдающихся современныхъ европейскихъ писателей. Такія произведенія, какъ Безъ догмата, Хамъ, Подвижница и многія другія сдѣлали бы честь англійской, французской или нѣмецкой литературѣ. Переводить такія произведенія значитъ обогащать родную литерару, а не наполнять журналъ польскимъ товаромъ.
   Привѣтствовать двухъ знаменитыхъ славянскихъ писателей, изъ которыхъ одна постоянно, а другой часто живетъ въ Россіи, было актомъ вѣжливости и живой симпатіи, и прискорбно, что нѣкоторые "дѣятели" на окраинахъ не имѣютъ объ этихъ чувствахъ ни малѣйшаго понятія. Ихъ нравственныя отношенія къ польскому обществу исчерпываются твердымъ намѣреніемъ дать полякамъ фельдфебеля въ Вольтеры.
   Быть можетъ, въ отвѣтѣ Г. Сенкевича и звучитъ грустная или скептическая нотка, не беремся рѣшать; но только сомнѣнія въ нашей цивилизаціи и здоровомъ прогрессѣ могутъ возбуждаться единственно нашими собственными прусаками и бонапартистами, которые и понятія не имѣютъ, что такое человѣческое и національное достоинство.
   На "событіе" сейчасъ же откликнулся и Гражданинъ. "Любопытно бы при этомъ знать,-- говоритъ эта газета, -- на какомъ языкѣ писана телеграмма московскихъ литераторовъ и на какомъ языкѣ отвѣтилъ г. Сенкевичъ?"
   Тутъ ужь не выдержалъ и главный всероссійскій флюгеръ. "Намъ кажется,-- ехидно замѣчаетъ Новое Время,-- что скорѣе было бы любопытно знать, платитъ ли Сенкевичу издатель московскаго журнала, или пользуется его романами даромъ, работая на пользу общаго дѣла и единенія русской и польской литературы".
   Намъ, въ данномъ случаѣ, не трудно было бы отвѣтить на оба вопроса, но отвѣчать на глупые вопросы вообще не слѣдуетъ. Напомнимъ вертлявому Новому Времени, какъ оно отвѣтило на одинъ изъ подобныхъ вопросовъ Гражданина, когда этотъ Скалозубъ пожелалъ освѣдомиться, какимъ титуломъ былъ названъ принцъ Фердинандъ Кобургскій въ телеграммѣ къ нему редактора Новаго Времени {Новое Время писало тогда, между прочимъ, слѣдующее: "Къ сожалѣнію, для Московскихъ Вѣдомостей не только вѣжливость не обязательна, но не обязательна даже и тѣнь какой-либо добросовѣстности, ибо онѣ подтасовываютъ постоянно "неизбѣжно, думая тѣмъ самымъ выразить свое патріотическое чувство". Хорошаго мнѣнія другъ о другѣ наши "консерваторы"!}.
   Четырнадцать лѣтъ тому назадъ, напечатавъ извѣстное письмо А. С. Хомякова къ А. О. Смирновой о польскомъ вопросѣ, редакція Русской Мысли заявила: "Спокойнымъ, честнымъ, проникнутымъ чувствомъ уваженія другъ къ другу объясненіямъ русскихъ съ поляками,-- объясненіямъ, способнымъ привести къ взаимному ихъ примиренію,-- открываемъ мы страницы нашего журнала" {Русская Мысль 1881 г., мартъ.}. Въ той же книжкѣ Русской Мысли была помѣщена о польскомъ вопросѣ статья B. P. К. Она заключалась такими словами: "Сколь бы отдаленною ни казалась возможность окончанія всѣхъ нашихъ старыхъ счетовъ съ поляками, мы не должны бросать дѣло, памятуя мудрое слово поэта (польскаго):
   
   "Хотя ты и не окончишь, все-таки, работай:
   Тебя, вѣдь, а не дѣло унесетъ могила".
   
   Этой благородной и, по нашему мнѣнію, истинно-патріотической задачѣ, въ мѣру своихъ силъ, продолжаетъ служить Русская Мысль и до настоящаго времени. Враждебныя отношенія между русскими и поляками ослабляютъ политическое могущество Русскаго государства, на этихъ враждебныхъ отношеніяхъ строятся разсчеты всѣхъ нашихъ недруговъ. Приходится или устранить причины, мѣшающія искреннему сближенію русскаго и польскаго народа, или, какъ предлагаетъ Русское Обозрѣніе, истребить поляковъ. Въ качествѣ "либераловъ" мы находимъ послѣднее предложеніе нелѣпостью, а въ нравственномъ отношеніи глядимъ на него такъ же, какъ посмотрѣлъ бы покойный И. С. Аксаковъ. Остается, слѣдовательно, только первый исходъ. На какихъ началахъ должно произойти сближеніе въ формальномъ, государственномъ смыслѣ слова, -- это дѣло верховной власти. Мы, какъ русскіе писатели, всею душой преданные интересамъ русскаго народа, можемъ только подготовлять почву, стараемся узнать поближе польскій народъ въ его литературѣ и познакомить съ нею русское общество. Государственные сплетники въ лагерѣ нашихъ консервативныхъ публицистовъ будутъ попрежнему предаваться сомнительному острословію и извращать наши мысли и намѣренія; мы попрежнему будемъ стремиться къ тому, чтобы къ русскому имени относились всѣ честные люди, иноплеменные и иновѣрные, съ уваженіемъ и сочувствіемъ, чтобы росъ и крѣпъ нравственный авторитетъ русскаго общества.
   Такъ вотъ по польскому вопросу наше домой близко къ аксаковскому и хомяковскому и ничего общаго не имѣетъ съ домой, возглашаемымъ на страницахъ Русскаго Обозрѣнія.
   Домой зовутъ теперь и нашу народную земскую школу. Но тутъ какъ же быть: до введенія земскихъ учрежденій она не существовала? Отвѣтъ выяснился изъ многихъ статей и заявленій Гражданина съ братіей: земскую школу надо или уничтожить, или, по крайней мѣрѣ, изуродовать. Такъ какъ либералы защищаютъ, по словамъ реакціонной печати, земскую школу потому, что желаютъ водворить на святой Руси безбожіе, космополитизмъ и анархизмъ, то я въ данномъ случаѣ сошлюсь на авторитетъ одного изъ нашихъ министровъ народнаго просвѣщенія. Во всеподданнѣйшемъ отчетѣ за 1866 годъ сказано, что отличительная черта царствованія императора Александра II "должна состоять въ образованіи народа освобожденнаго и призваннаго пользоваться благами новыхъ учрежденій, вызывающихъ потребности знанія для извлеченія изъ нихъ наибольшей пользы". Въ объяснительной запискѣ къ проекту устава общеобразовательныхъ учебныхъ заведеній министерство народнаго просвѣщенія проводило ту мысль, что, "съ уничтоженіемъ крѣпостного состоянія и съ дарованіемъ черезъ то правъ гражданскихъ и человѣческихъ всѣмъ лицамъ безъ исключенія, оказывается болѣе, чѣмъ когда-либо, настоятельная необходимость приготовлять людей для всѣхъ поприщъ и для всякой дѣятельности. Чтобы пользоваться разумно правами человѣческими, необходимо развить въ массахъ сознаніе этихъ правъ, возбудить любовь къ труду разумному и поселить въ каждомъ уваженіе къ самому себѣ и къ человѣку вообще. Только при такихъ условіяхъ можетъ уничтожиться господствующее еще у насъ разъединеніе между сословіями и явиться разумное распредѣленіе занятій между всѣми общественными дѣятелями".
   Земская школа создавалась именно въ этомъ направленіи, и можно лишь пожалѣть, что недостатокъ средствъ и другія неблагопріятныя условія до сихъ поръ не даютъ этой школѣ возможности развиваться повсемѣстно, нормально и быстро.

О. Т. В.

   P.S. Въ апрѣльской книжкѣ Русскаго Обозрѣнія мы прочли слѣдующее утвержденіе г. Льва Тихомирова: голоса печати,-- говоритъ онъ,-- "въ Петербургѣ вообще высказывались за стремленія кассы (взаимопомощи литераторовъ) къ суммамъ академіи. Въ Москвѣ -- противъ. Особенно жаркая полемика шла между Русскимъ Словомъ и Вѣстникомъ Европы, а отчасти и Русскою Мыслью, которая, конечно, была за одно съ Петербургомъ".
   Господинъ Левъ Тихомировъ солгалъ: Русская Мысль говорила объ отношеніи кассы къ академіи по поводу пожалованныхъ Государемъ Императоромъ суммъ въ февралѣ (во Внутреннемъ обозрѣніи) и въ мартѣ (въ Литературныхъ наблюденіяхъ) и высказалась вполнѣ опредѣленно противъ соединенія кассы взаимопомощи съ академическою коммиссіей.
   Принимая во вниманіе, что приходится имѣть дѣло съ такимъ противникомъ, мы считаемъ нужнымъ повторить дословно то, что по этому предмету сказано было въ мартовской статьѣ:
   "Странны и нелѣпы также,-- если только они добросовѣстны,-- и толки о томъ, будто "либералы" очень бы хотѣли "пристроиться" къ академіи наукъ для распредѣленія суммъ, пожалованныхъ Государемъ Императоромъ. Ничего подобнаго мы, конечно, и не слыхали. Академія приступила къ дѣлу разумно и осмотрительно, она затребовала свѣдѣнія о положеніи и размѣрахъ гонорара сотрудниковъ провинціальныхъ изданій и т. д. Мы искренно привѣтствуемъ такую дѣятельность академіи и не имѣемъ никакого основанія сомнѣваться въ ея безпристрастіи. Со многихъ точекъ зрѣнія нельзя не сочувствовать тому, что распоряженіе правительственными деньгами не отдано литературному фонду. Параллельная дѣятельность академической коммиссіи и частнаго общества всего лучше удовлетворятъ нуждамъ литературы и писателей". Ред.

"Русская Мысль", кн.IV, 1895

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru