Гольцев Виктор Александрович
Насколько замечаний о натурализме в искусстве

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

Насколько замѣчаній о натурализмѣ въ искусствѣ *).

*) Рефератъ, читанный на первомъ съѣздѣ художниковъ и любителей художествъ.

   Къ числу наиболѣе употребительныхъ и наиболѣе понятныхъ словъ, которыми пользуются въ сочиненіяхъ и въ бесѣдахъ объ искусствѣ, относится и слово натурализмъ. Имъ обозначается опредѣленное направленіе въ искусствѣ, которое имѣетъ многочисленныхъ теоретическихъ защитниковъ и убѣжденныхъ послѣдователей между художниками. И, тѣмъ не менѣе, мнѣ кажется, за этимъ названіемъ не установлено вполнѣ точнаго содержанія,-- подъ натурализмомъ и сторонники, и противники его разумѣютъ иногда, по крайней мѣрѣ, не одно и то же.
   Натурально, естественно, въ искусствѣ то, что соотвѣтствуетъ природѣ, похоже на природу. Отсюда задачею искусства для натуралистической школы и становится подражаніе природѣ, воспроизведеніе въ словѣ, въ краскахъ, въ звукѣ или мраморѣ ея явленій. Повидимому, просто и ясно; но просто и ясно ли это на самомъ дѣлѣ?
   И, прежде всего, всякія ли явленія природы, относя сюда и человѣческую душу, и явленія жизни общественной, можетъ и должно изображать искусство? Затѣмъ, всегда ли возможно удачное подражаніе природѣ? Неужели, наконецъ, у искусства нѣтъ другихъ задачъ?
   Многіе художники на первый вопросъ отвѣчаютъ утвердительно. Искусство можетъ и, по ихъ мнѣнію, должно изображать все, на что упадетъ взглядъ человѣка. Дѣло состоитъ лишь въ томъ, какъ исполнено художественное произведеніе, виртуозно ли оно, совершенно ли въ техническомъ отношеніи. Этому направленію мы обязаны множествомъ разсказовъ и стихотвореній, въ которыхъ нѣтъ никакого смысла, множествомъ картинъ, на которыхъ нарисовано, какъ сушатъ бѣлье на заднемъ дворѣ, какъ снимаютъ это бѣлье, какъ роетъ землю свинья и т. п. Но, конечно, когда дѣло идетъ о школѣ, о серьезномъ направленіи въ области художественнаго творчества, не слѣдуетъ останавливаться на односторонностяхъ и крайностяхъ такой школы, и натурализмъ занимаетъ, разумѣется, несравненно болѣе выгодную позицію, когда теоретикомъ его является, наприм., Тэнъ или Золя. Задачею натурализма ставится тогда изображеніе не случайныхъ, а типическихъ явленій; художникъ не только подражаетъ природѣ, но изучаетъ, анализируетъ и обобщаетъ ея явленія. Эта теорія вовсе не такъ далека отъ идеализма, какъ думаютъ ея представители. И ея противники допускаютъ, что "превращеніе отвлеченнаго понятія въ образъ и, какъ неизбѣжное слѣдствіе этого, превращеніе разсужденія въ разсказъ,-- вотъ въ чемъ заключается весь секретъ поэзіи. Она по преимуществу -- искусство повѣствовательное, чѣмъ и отличается отъ другихъ" {Шербюлье: "Искусство и природа", стр. 162.}. Когда Эмиль Золя въ своей серіи романовъ изображаетъ наслѣдственную передачу и развитіе пороковъ и способностей, онъ именно превращаетъ разсужденіе въ разсказъ, отвлеченное понятіе въ живой образъ.
   Къ этому слѣдуетъ прибавить еще одно замѣчаніе: "существуютъ такіе факты органической жизни, которымъ никакое изображеніе не можетъ придать эстетическаго достоинства, которые положительно не годятся для живописи или поэзіи" {Проф. Смирновъ: "Эстетика", стр. 53.}.
   Съ такими ограниченіями натурализма нельзя не признать, хотя его область, съ одной стороны, не покрываетъ природы, а съ другой -- не покрываетъ всего объема искусства. Шербюлье приводитъ въ своей книгѣ слова знаменитаго Делакруа, который иногда клалъ возлѣ себя розу и говаривалъ: "Этотъ цвѣтокъ и вдохновляетъ меня, и приводитъ въ отчаяніе". "Ну, какъ намъ соперничать съ природой?-- прибавляетъ Шербюлье.-- Она дѣйствуетъ разомъ на всѣ наши чувства: зрѣніе, слухъ, обоняніе, и возбуждаетъ смѣшанныя, сложныя ощущенія. Вы рисуете весну. Но что это за весна безъ ароматовъ?"
   Если, съ одной стороны, искусство, не имѣя возможности воспроизвести всего богатства и разнообразія ея красокъ, ниже природы, дѣйствительности, то, съ другой стороны, оно выше природы, по скольку въ художественное созданіе входитъ духъ человѣка, его пониманіе и истолкованіе дѣйствительности. Натурализмъ часто игнорируетъ это значеніе искусства, вызывая этимъ реакцію, которая въ свою очередь ударяется въ крайность. О главныхъ теченіяхъ во французскомъ искусствѣ и критикѣ въ русской литературѣ существуетъ достаточно указаній. Менѣе извѣстно состояніе искусства и критики нѣмецкой, почему я и сообщу объ этомъ нѣкоторыя интересныя, по моему мнѣнію, свѣдѣнія.
   Противъ натурализма выступаетъ, напримѣръ, въ своихъ эстетическихъ изслѣдованіяхъ Карлъ Гольдманъ {Karl Goldmarm: "Die Sünden des Naturalismus".}. Онъ указываетъ на то, что нѣтъ полной исторіи натурализма, которая должна была бы изобразить мѣняющіяся отношенія между искусствомъ и природою. Художественный натурализмъ существовалъ всегда, но въ наши дни онъ выступаетъ въ узкой, догматической формѣ, требуя изображенія жизни въ ея мелкихъ и грязныхъ проявленіяхъ, сводя задачи искусства къ подражанію дѣйствительности. Великіе художники -- натуралисты: таковъ, напримѣръ, Гёте; но у нихъ природа просвѣтляется, въ ихъ произведеніяхъ она подымается до поэзіи. Современному натурализму недостаетъ критерія существеннаго и несущественнаго.
   Гольдмапъ разсматриваетъ особенности французскаго и русскаго натурализма и отдаетъ предпочтеніе послѣднему (и норвежскому). Французскій натуралистъ является пессимистомъ, для него добродѣтель, самоотверженность, благородное чувство -- обманчивые призраки, и человѣкъ въ его глазахъ служитъ вмѣстилищемъ только животныхъ побужденій и грубаго эгоизма. У русскихъ натуралистовъ красною нитью проходитъ глубокое сочувствіе человѣку, какъ бы онъ ни былъ ничтоженъ и преступенъ.
   Гольдманъ ставитъ преобладаніе натурализма въ современномъ искусствѣ въ зависимость съ господствомъ естествознанія и вооружается противъ мнѣнія, по которому искусство должно пользоваться методомъ и пріемами естественныхъ наукъ. Наблюденіе ходожника,-- говоритъ онъ,-- отличается субъективностью, онъ по-своему чувствуетъ явленія природы и въ ихъ изображеніе вносить свое настроеніе, свою индивидуальность. Само собою разумѣется, что изъ этого нельзя заключать, что художникъ не долженъ быть образованнымъ человѣкомъ и что ему не нужно знать анатоміи, физіологіи и другихъ естественныхъ наукъ.
   Особенно возмущаетъ Гольдмана натуралистическое изображеніе любви, при которыхъ господствуютъ одни животныя влеченія. На этомъ я не буду останавливаться, какъ и на разсужденіяхъ о русскомъ искусствѣ, гдѣ, но мнѣнію нѣмецкаго критика, отсутствуетъ идеально-прекрасное, человѣчески-доброе, гдѣ побѣдили соціальныя и политическія тенденціи {Гольдманъ ссылается при этомъ на Эдвина Бауера.}.
   Трудно установить,-- замѣчаетъ Гольдманъ,-- границу между искусствомъ и философіей, между понятіями о прекрасномъ и нравственно-добромъ. Хорошій поступокъ мы называемъ прекраснымъ поступкомъ, и Гербартъ разсматриваетъ ученіе о нравственности, этику, какъ часть эстетики. Вооружаясь во имя идеализма противъ натурализма, нѣмецкій писатель доходитъ до утвержденія, что натурализмъ равнозначущъ съ нигилизмомъ, что онъ проникнуть разрушительнымъ духомъ.
   Интересно сопоставить съ этими сужденіями взгляды на природу и искусство одного изъ представителей германскаго натурализма, Конрада Альберти {Conrad Alberti: "Natur und Kunst, Beiträge zur Untersuchung ihres gegenseitigen Verhältnisses".}.
   Царству абсолютизма, говоритъ онъ, положенъ конецъ и въ искусствѣ. Новая эстетика должна изучать факты эстетическаго сознанія, выводить изъ этого изученія законы художественныхъ ощущеній и правила художественнаго созданія. Эстетическія стремленія и пониманіе развиваются въ исторіи, прекрасное не можетъ быть опредѣлено метафизическимъ путемъ. Натурализмъ, по мнѣнію Альберти, есть индивидуализмъ, тогда какъ художникъ-идеалистъ создаетъ типы. Выше этихъ родовъ искусства стоитъ реализмъ, воплощающій то, что живетъ въ человѣкѣ всегда и вездѣ, живетъ у каждаго народа на всѣхъ ступеняхъ развитія. Для этого реализма природа является божествомъ, истина -- идеаломъ, онъ предъявляетъ два требованія: знаніе и сознательную работу во имя опредѣленной цѣли. Альберти считаетъ такой реализмъ міропониманіемъ будущаго, необходимымъ плодомъ эволюціоннаго оптимизма. Только онъ способенъ поднять человѣчество умственно, нравственно, художественно. Реализмъ выражаетъ истину въ дѣйствительности, изображаетъ естественные законы въ живыхъ воплощеніяхъ. Въ отличіе отъ реализма натурализмъ подражаетъ отдѣльнымъ состояніямъ, отдѣльнымъ предметамъ, не осмысливая ихъ, не отыскивая въ нихъ существеннаго. Но, подобно натурализму, реализмъ изгоняетъ изъ искусства все фантастическое. Альберти не осуждаетъ Гёте за Фауста лишь потому, что онъ написанъ въ формѣ средневѣковой мистеріи (?), какъ бы въ то время, когда еще вѣрили въ существованіе Мефистофеля.
   Реализмъ Альберти (къ его представителямъ онъ причисляетъ Блейбтреу, Конрада, Кретцера) признаетъ законность въ искусствѣ тенденціи. Она является солью искусства. Въ нѣмецкой живописи представителями этого направленія признаются Уде и Либерманнъ. Старая эстетика ошибалась, признавая существеннымъ признакомъ эстетическаго чувства его безкорыстность, полагаетъ Альберти. Эта ошибочная точка зрѣнія привела къ тому, что въ метафизической эстетикѣ Гартмана подражатель голосу животныхъ въ циркѣ долженъ быть признанъ, какъ художникъ, выше строителя страсбургскаго собора: соборъ или палаццо Питти, напримѣръ, служатъ практическимъ цѣлямъ, тогда какъ поющій пѣтухомъ клоунъ возбуждаетъ вполнѣ безкорыстное удовольствіе. Альберти доказываетъ, что искусство возникло изъ практическихъ потребностей, что тенденція лежитъ въ его основѣ. Эсхилъ былъ бы на половину непонятымъ, еслибъ упустить изъ виду его стремленіе возвеличить аѳинскую аристократію и укрѣпить ареопагъ, на который тогда производились сильныя нападенія. Тиртей и Архилогъ, прежде всего, политическіе пѣвцы, Аристофанъ и Сервантесъ имѣли опредѣленныя цѣли въ своихъ произведеніяхъ и т. д. Открытіе закона равенства по существу и неразрывности жизни и искусства, какъ высшаго эстетическаго закона, Альберти приписываетъ Лудольфу Винбаргу (Die ästhetischen Feldzüge).
   Современное паденіе искусства,-- говоритъ Альберти,-- не случайно: оно является общественно необходимымъ, оно лежитъ въ существѣ буржуазнаго строя, который все развращаетъ и отравляетъ. Мелочность, поверхностность, лживость, плоскость и пошлость -- вотъ что накладываетъ буржуазія на произведенія искусства {Интересно мнѣніе Альберти о русскихъ художникахъ. "Французъ,-- говоритъ онъ,-- практическій рудокопъ, нѣмецъ -- геологъ, русскій -- палеонтологъ". Въ техническомъ отношеніи выше всѣхъ стоитъ художникъ-французъ, какъ мыслитель, глубже всѣхъ -- русскій художникъ.}.
   Искусство -- неразрывная часть культуры, родная сестра политики, техники, науки, философіи. На самыхъ высшихъ ступеняхъ своего развитія оно тѣсно связано съ общею культурой, никогда не достигаетъ исключительно эстетическихъ цѣлей и находится въ вѣчномъ процессѣ развитія.
   Такъ понимаетъ реализмъ Альберти. Очевидно, что его реализмъ есть видъ натурализма, представителемъ котораго является Тэнъ и многіе другіе. Такихъ реалистовъ характеризуетъ въ своей книгѣ Шербюлье слѣдующимъ образомъ: "Отъ реалистовъ пахнетъ народомъ, и они ищутъ въ природѣ и въ человѣкѣ самаго непосредственнаго, примитивнаго, коренного. Они оказали большую услугу искусству, открывъ для поэзіи и живописи новыя области, цѣлинныя мѣста, такія стороны природы и человѣка, какими пренебрегали идеалисты. Люди незамѣтные, смиренные сдѣлались героями". Реализмъ проявляется не только въ выборѣ сюжетовъ, но и въ пріемахъ, въ методѣ художника. Методъ этотъ -- естественный, простой и точный. Первая задача реалиста -- показать характеръ предмета въ зависимости отъ данной среды.
   Идеализмъ, по мнѣнію Шербюлье, есть наклонность къ созерцанію только выдающихся, яркихъ явленій природы и жизни. Оба направленія законны въ искусствѣ и нерѣдко сочетаются другъ съ другомъ. Каждое изящное искусство не только подражаетъ природѣ, но и протестуетъ противъ нея. "Въ художественномъ произведеніи мы желаемъ видѣть жизнь и покой, дѣйствительность и скрывающуюся за нею мысль, правду и мечту, серьезный трудъ и свободную игру: иначе оно не удовлетворитъ насъ вполнѣ".
   Въ этихъ словахъ заключается, по моему мнѣнію, указаніе на существенный недостатокъ натурализма или реализма въ искусствѣ; онъ выдаетъ часть за цѣлое, полагая, что въ области искусства нѣтъ и не должно быть мѣста воображенію, мечтѣ, идеализаціи. А, между тѣмъ, это -- естественныя способности и стремленія человѣческаго духа. Если я увижу что-либо ненормальное, неправильное въ томъ или другомъ отношеніи, я могу довести это явленіе до каррикатуры. Если я вижу въ жизни или въ исторіи сильнаго, великодушнаго человѣка, я могу мысленно увеличить размѣры его умственнаго и нравственнаго достоинства, я создамъ идеалъ. Странное и комическое, по нынѣшнимъ временамъ, слово, а, между тѣмъ, жизнь красна именно здоровою идеализаціей, именно стремленіями замѣнить слѣпую случайность, стихійную причинность сознательною борьбой за то, что считаешь правдой и красотой.
   Если у художника нѣтъ за душою ни личныхъ, ни общественныхъ идеаловъ, если онъ доволенъ и собою, и дѣйствительностью, то все же, при сколько-нибудь серьезномъ отношеніи къ искусству, ему надо подумать о содержаніи своихъ натуралистическихъ произведеній, о выборѣ сюжета. Слѣдуетъ выбирать, въ мѣру таланта, значительное, существенно важное. Гдѣ же критерій для такого сужденія? Неужели возможно положиться въ этомъ отношеніи только на художественное чутье, на безсознательный эстетическій тактъ? Неужели даровитый художникъ можетъ жить и говорить, не интересуясь жизнью своего народа, философскою, научною и политическою мыслью? Впрочемъ, возможности существованія такихъ художниковъ нельзя не допустить: исторія укажетъ намъ на примѣры такого отношенія къ жизни и мысли. Но та же исторія не укажетъ, я думаю, ни одного геніальнаго художника, ни одного великаго творца, который не былъ бы властителемъ думъ своего времени и, въ исключительныхъ случаяхъ, всего человѣчества.
   Критики, которые не признаютъ ни крайностей натурализма, ни ложныхъ метафизическихъ притязаній идеализма, составляютъ покуда меньшинство въ литературѣ и въ искусствѣ вообще. Они не согласны ни съ тѣми, кто требуетъ непремѣнно идей и тенденцій отъ художника, ни съ тѣми, кто стоитъ за безпечальную случайность творчества, которое сегодня обращено на Гарибальди, завтра на Франческо. Такая точка зрѣнія вовсе не компромиссъ, а правильное различеніе того, что существуетъ, отъ того, что слѣдуетъ предпочитать. Мы, прежде всего, наблюдаемъ факты, знакомимся съ исторіей искусства, съ его произведеніями старыхъ и современныхъ мастеровъ. Мы видимъ, что художникъ являлся нерѣдко гражданиномъ, что онъ принадлежалъ къ числу людей, для которыхъ добро, свобода и красота были неразрывно связанными элементами человѣчески-достойной жизни. Замѣчаемъ мы и другое явленіе: художникъ бывалъ льстецомъ сильныхъ міра сего или олимпійски созерцалъ радости и горе воспитавшаго его общества. Мы знаемъ, что художники первой группы составляютъ славу и гордость страны, что ими разцвѣтаетъ искусство, что они ставятъ для него идеалы и пролагаютъ, новые пути; тогда какъ художники второй группы -- виртуозы, поражающіе, въ лучшемъ случаѣ, лишь техническимъ совершенствомъ и внѣшними эффектами. Нельзя глубоко заглянуть въ природу и изобразить ее, не подумавши глубоко, а чтобы дѣйствительно глубоко подумать, художнику надо стоять на уровнѣ вѣка, впереди избраннаго меньшинства, на ряду съ философомъ, ученымъ и гражданиномъ.
   Почему сажень сосновыхъ дровъ, напримѣръ, художественный сюжетъ, а Прикованный Прометей изгоняется изъ искусства? Почему смѣлая мечта нормальнаго, но богато одареннаго человѣка не заслуживаетъ воплощенія въ прекрасномъ образѣ? Признавая поэтому необходимость для искусства изученія человѣка и природы, полнѣйшую цѣлесообразность воспроизведенія типическихъ явленій природы, мы признаемъ, что этимъ задачи творчества не исчерпываются, что есть другая, съ нашей точки зрѣнія даже высшая, область художественной дѣятельности: въ этой области создаются новыя комбинаціи элементовъ дѣйствительности, типическимъ фактамъ ея дается новое освѣщеніе, обнаруживается возвратное вліяніе человѣческаго духа на природу, въ широкомъ смыслѣ этого слова. Художники могутъ, конечно, уклоняться отъ этой, лично ни для кого не обязательной миссіи, но эта миссія обязательна для искусства, составляетъ его наиболѣе важное, наиболѣе гуманное содержаніе. Величайшія художественныя созданія дарятъ міру лишь тѣ люди, въ лицѣ которыхъ дружно соединяются художникъ, мыслитель и гражданинъ.
   Русское искусство страдало и радовалось съ русскимъ обществомъ, съ русскимъ народомъ. Въ нашей суровой природѣ, въ нашихъ трудныхъ историческихъ условіяхъ, оно являлось великимъ нравственнымъ утѣшеніемъ для каждаго образованнаго человѣка. Музыка Чайковскаго, какъ картина Рѣпина, будила у многихъ изъ насъ засыпавшую общественную чуткость, подымала изъ сѣренькой сутолоки въ свѣтозарную область чистыхъ помысловъ и возвышенныхъ стремленій. Когда мы, любители, смотримъ на шишкинскій лѣсъ, на киселевское изображеніе Кавказа, когда мы жадно вглядываемся въ созданный Полѣновымъ образъ Христа, въ чудные пейзажи Волкова,-- мы не можемъ вѣрить, чтобъ эти художники были чужды тѣмъ гуманнымъ завѣтамъ, отъ которыхъ горячо бьется сердце юноши, отъ которыхъ мужественно подымается крѣпкая воля человѣка въ зрѣломъ возрастѣ. Искусство есть жизнь, есть ея прекрасное пониманіе и преобразованіе, оно не можетъ разъединять того, что неразрывно связано въ душѣ живого человѣка, въ живомъ обществѣ, полномъ великихъ историческихъ надеждъ. Правда не должна быть безобразіемъ, красота не должна быть неправдою. Скромная и вдумчивая простота, которая отличаетъ русское искусство, отнюдь не свидѣтельствуетъ о низкомъ уровнѣ тѣхъ идеаловъ, которыми проникнуты наши лучшіе художники. Крамской говорилъ, что Маковскій и Прянишниковъ "обладаютъ изумительнымъ искусствомъ тенденціозную картину сдѣлать нетенденціозною". Всѣ наши большіе писатели,-- писалъ Крамской г. Суворину,-- тенденціозны и всѣ художники тоже, И нечего бояться этой тенденціозности, когда она искренни и глубока, когда у художника есть талантъ,-- вѣдь, не любовь же къ справедливости и гуманности помѣшаетъ разцвѣту этого таланта. И еслибъ когда-нибудь, по горькой случайности, русскій художникъ забылъ о своемъ высокомъ назначеніи, мы имѣли бы право обратиться къ нему съ лермонтовскимъ вопросомъ:
   
   "Проснешься-ль ты опять, осмѣянный пророкъ,
   Иль никогда, на голосъ мщенья,
   Изъ золотыхъ ноженъ не вырвешь свой кинжалъ,
   Покрытый ржавчиной презрѣнья?"
   
   Но, думается мнѣ, такого вопроса не придется никогда задавать, и русскій художникъ всегда повторитъ мольбу поэта-гражданина Ивана Сергѣевича Аксакова:
   
   "Пошли мнѣ бури и ненастья,
   Даруй мучительные дни,
   Но отъ преступнаго безстрастья,
   Но отъ покоя сохрани!"

Викторъ Гольцевъ.

"Русская Мысль", кн.VI, 1894

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru