Представьте, что вамъ показываютъ зданіе въ довольно неопредѣленномъ византійскомъ стилѣ и говорятъ при этомъ: "Нравится ли вамъ нашъ рисунокъ въ готическомъ стилѣ?" Вы отвѣчаете, что признаковъ готическаго стиля въ данномъ случаѣ не находите. "Позвольте,-- возражаютъ вамъ,-- если сюда поставить вотъ такую башню, если принять эти колонны, если измѣнить разрѣзъ оконъ..." -- "Тогда,-- принуждены вы будете согласиться,-- выйдетъ зданіе... смѣшаннаго стиля".
Въ такомъ, примѣрно, положеніи находится въ настоящее время и "теорія" народничества.
Лѣтъ десять или одиннадцать тому назадъ мнѣ пришлось (въ Голосѣ) говорить о книгѣ г. Каблица (Юзова) Основы народничества. Теперь вышло второе изданіе второй части этого сочиненія. Случалось мнѣ иногда возражать и противъ нѣкоторыхъ (важныхъ, если не основныхъ) положеній г. В. В. Недавно вышла его новая книга: Наши направленія (переработка статей, печатавшихся въ нынѣшнемъ году въ журналѣ Русское Богатство). Это не только даетъ поводъ, но и обязываетъ снова обратиться къ вопросу о народничествѣ, въ числѣ послѣдователей котораго находятся люди большого ума и глубокой искренности убѣжденія.
Представьте себѣ, что вамъ говорятъ слѣдующее: истинныя понятія о наилучшихъ и справедливыхъ формахъ общежитія находятся въ народномъ міропониманіи; интеллигенція и наука тутъ ничего не должны исправлять или дополнять; всякій образованный человѣкъ, если онъ не буржуа, обязанъ принять къ руководству и исполненію мнѣнія народа (въ области общественно-экономическихъ и нравственно-юридическихъ отношеній).
На это ненавистный народникамъ либералъ -- бѣдный русскій либералъ!-- возражаетъ такимъ образомъ: міропониманіе народовъ и зависящіе отъ этого міропониманія устои не составляютъ чего-либо абсолютнаго, навсегда даннаго; индивидуальная мысль двигаетъ впередъ народныя воззрѣнія, разрушаетъ наивные и злые предразсудки, побѣждаетъ невѣжество и раскрываетъ новые пути для народнаго просвѣщенія и благосостоянія; въ этомъ отношеніи заслуги науки и вооруженнаго ею образованнаго меньшинства необычайно велики; наконецъ, у отдѣльной личности, у каждаго человѣка существуютъ (должны, по крайней мѣрѣ, существовать) свои убѣжденія, свой символъ вѣры, который нельзя подвергать баллотировкѣ, нельзя, не теряя своего человѣческаго достоинства, приноравливать или подчинять мнѣнію народа (т.-е. народнаго большинства, потому что не было, нѣтъ и не можетъ быть "народа", у котораго не было бы разногласія по многимъ и многимъ вопросамъ). Въ католической, положимъ, Испаніи, у одинокаго искателя правды, подъ вліяніемъ книжки или личной бесѣды съ протестантомъ, зародилось и развилось "еретическое" убѣжденіе. Не отдать же это убѣжденіе на судъ мнѣнію народа!
На это отвѣчаютъ: "Интересы народа, какъ цѣль, формы, вырабатываемыя его коллективною мыслью, или другія, соотвѣтствующія его желаніямъ, какъ средство, и самостоятельность населенія, какъ рычагъ общественной эволюціи,-- таковы три положенія, характеризующія народничество, какимъ оно опредѣлилось въ пореформенную эпоху нашей исторіи. Практическое осуществленіе этихъ ріа desideria требуетъ умственнаго подъема массы, который поэтому и поставленъ, какъ главная задача переживаемаго момента" {В. В.: "Наши направленія", стр. 7. Курсивъ въ выдержкѣ мой.}.
Если необходимъ умственный подъемъ народа, то готическій стиль не былъ, стало быть, строго выдержанъ; если формы, которыя являются средствомъ для осуществленія народныхъ интересовъ, вырабатываются не только коллективною мыслью народа, но могутъ быть и другими, то, быть можетъ, либераловъ и не слѣдуетъ обвинять въ буржуазности за то, что они стремятся достигнуть нѣкоторыхъ условій правильной общественной жизни, къ которымъ народъ, покуда не совершился его умственный подъемъ, относится равнодушно, которыхъ онъ, въ иныхъ случаяхъ, еще не знаетъ.
Дѣло не въ словѣ, а въ содержаніи, не въ имени направленія, а въ программѣ. А кажется, что въ давнемъ уже спорѣ народниковъ съ либералами "слова" играютъ не подобающую имъ роль...
Г. В. В. говоритъ, что задача русской интеллигенціи заключается, "вопервыхъ, въ организаціи новыхъ соціально-культурныхъ силъ, что достигается распространеніемъ знаній и просвѣтительныхъ идей сперва въ средѣ привилегированнаго класса, а затѣмъ въ массѣ населенія; во-вторыхъ, въ указаніи формъ быта, отвѣчающихъ новымъ потребностямъ страны и подлежащихъ введенію въ жизнь на мѣсто отживающихъ старыхъ, и проведеніе таковыхъ въ жизнь" {Наши направленія, стр. 111.}. Гдѣ, когда и какой русскій либералъ мечталъ о большемъ? Указать народу новыя формы быта и провести ихъ въ жизнь,-- легко сказать! Это великая, трудная и благородная задача, на которой, дѣйствительно, слѣдуетъ сосредоточить силы нашего образованнаго общества.
Здѣсь кстати будетъ обратить вниманіе на одно мѣсто изъ книги г. В. В., прямо относящееся и къ занимающему насъ вопросу, и къ Русской Мысли. Приведя мнѣніе В. С. Соловьева, который полагаетъ, что для осуществленія высокихъ и святыхъ идей верховное правительство не нашло бы пригодныхъ орудій въ русскомъ обществѣ {Мнѣ кажется, что г. В. В. неправильно толкуетъ мысль В. С. Соловьева, но возражать по этому поводу не мое, разумѣется, дѣло.}, г. В. В. прибавляетъ: "Такое же приблизительно мнѣніе заявляется и редакціей противнаго (sic) народничеству либеральнаго органа, каковое заявленіе должно считаться тѣмъ болѣе цѣннымъ, что имъ выражается признаніе отсутствія соціальной основы для нашего либерализма (въ узкомъ смыслѣ слова) {Я не понимаю, что подъ этимъ разумѣетъ г. В. В.}, какъ практическаго направленія общественной мысли. По мнѣнію этой редакціи, заявившей, что между ею и В. С. Соловьевымъ "нѣтъ въ области русскихъ общественныхъ вопросовъ никакого разногласія, такъ какъ по отношенію къ народничеству мы (редакція) всегда высказывались въ томъ же смыслѣ, въ какомъ пишетъ и талантливый авторъ",-- русское общество "только на нашихъ глазахъ превращается изъ публики въ общество".
Г. В. В. совершенно неправильно толкуетъ эти слова. Здѣсь-то и лежитъ корень разногласія между нами и народниками. Наше образованное общество "виновато" лишь въ томъ, что оно малочисленно; новыя (формы для народнаго быта оно давно уже указываетъ, но провести ихъ въ жизнь покуда не можетъ: не великъ еще тотъ умственный подъемъ народныхъ массъ, совершить который удалось, цѣною большого и самоотверженнаго труда, русскому образованному меньшинству.
Самъ г. В. В. находитъ вполнѣ естественнымъ, что снова и снова поднимается вопросъ о расширеніи просвѣтительнаго вліянія интеллигенціи и что явилось направленіе общественной мысли, считающее этотъ вопросъ важнѣйшимъ изъ вопросовъ современной жизни. Почтенный авторъ прибавляетъ: "На встрѣчу этому движенію среди культурнаго общества идутъ процессы, совершающіеся въ глубинѣ народной жизни". Въ добрый часъ! За что же, стало быть, нападать на либерализмъ въ широкомъ смыслѣ слова?
Г. В. В. правъ вполнѣ,-- и я съ истиннымъ удовольствіемъ присоединяюсь къ его мнѣнію,-- когда онъ говоритъ слѣдующее: "Современные писатели вообще гораздо больше интересуются тѣмъ, что думаютъ отживающіе отцы, а не развивающіяся дѣти. Вслѣдствіе этого они тщательно слѣдятъ за всякою потугой реакціонной мысли и не отвѣчаютъ на запросы со стороны формирующейся интеллигенціи, не оказываютъ пособія молодой мысли разработкой вопросовъ, имѣющихъ важное принципіальное значеніе, чѣмъ отчасти и объясняется господствующій у насъ разбродъ общественнаго мнѣнія".
Г. Каблицъ относится къ либераламъ построже г. В. В. Вторая часть Основъ народничества начинается съ передачи нѣкоторыхъ мыслей... Протагора ("человѣкъ есть мѣра всѣхъ вещей"), а кончается ссылкою на Дюринга. Между началомъ и концомъ есть много ссылокъ на Руссо и г. Перфильева, на Аристотеля и на г. Костюрина (Русскія бани и дѣйствіе ихъ на организмъ) и т. п. Всѣ иностранныя сочиненія цитируются только по переводамъ. Это большой недостатокъ: если для Основъ народничества вообще понадобилась европейская наука, то ограничиваться лишь переведенными на русскій языкъ сочиненіями нѣтъ никакой возможности для серьезнаго писателя.
По мнѣнію г. Каблица, "личность въ глазахъ народниковъ является альфой и омегой этики и соціологіи" {Основы народничества, ч. II, изд. второе, стр. 22.}. Это смѣлое положеніе едва ли встрѣтитъ полное одобреніе со стороны г. В. В. и во всякомъ случаѣ не можетъ быть принято либералами, для которыхъ если личность и является альфою, то омегою будетъ общество (или народъ), а не та же самая личность. Г. Каблицъ въ данномъ случаѣ,-- нечаянно, разумѣется,-- зачислилъ себя въ разрядъ сторонниковъ Ницше.
Но и г. Каблицъ построилъ нѣсколько "готическихъ башенъ": "мнѣнію народа,-- полагаетъ онъ,-- должны быть подчинены только тѣ формы, въ которыхъ онъ живетъ самъ и о которыхъ, слѣдовательно, онъ думаетъ и имѣетъ свое особое мнѣніе" {Ibid., стр. 200.}. Горожане (это ужь не народъ?) и культурно-интеллигентный слой должны вполнѣ самостоятельно опредѣлить свою жизнь. "Народническій принципъ требуетъ, чтобы всѣ общественныя группы вполнѣ самостоятельно опредѣляли свою жизнь". Такъ какъ они живутъ въ тѣсномъ соприкосновеніи другъ съ другомъ, то возникаетъ общая сфера, породившая государство. "Но государство не должно вмѣшиваться въ спеціальныя сферы жизни какъ народа, такъ и интеллигентнаго класса, а завѣдывать только общею для нихъ сферой. Имѣя въ виду устройство общей сферы жизни, напомнимъ слова Монтескьё: народъ удивительно способенъ для избранія тѣхъ, которымъ онъ долженъ довѣрить нѣкоторую часть своей власти". Ужь не народникъ ли и Монтескьё?
Дальше г. Каблицъ говоритъ, что государству не слѣдуетъ, въ извѣстныхъ случаяхъ, бросать крестьянина безъ всякой охраны отъ эксплуатаціи (стр. 392). Это ужь какъ будто и вмѣшательство въ спеціальныя сферы.
Не могу оставить, подъ конецъ, безъ возраженія выходки г. Каблица противъ противнаго народничеству журнала, т.-е. противъ Русской Мысли. "До какихъ безсмыслицъ доводитъ распространенный у насъ книжный фетишизмъ,-- говоритъ авторъ Основъ народничества, -- можно видѣть изъ слѣдующаго объясненія уничтоженія крѣпостного права въ Европѣ, сдѣланнаго журналомъ Русская Мысль: "На сцену (цитируется изъ нашего журнала) выступила идея Руссо и Канта о неприкосновенности человѣческой личности. Она повлекла за собою уничтоженіе крѣпостного права въ Европѣ, а впослѣдствіи освобожденіе черныхъ въ колоніяхъ". Кажется, дальше идти въ безумномъ ослѣпленіи передъ книжною мудростью -- невозможно?! Тутъ забыто все: и естественное чувство справедливости, и эгоистическое стремленіе крѣпостныхъ выбираться на свободу, и проповѣди христіанства, всякаго рода Мюнцеровъ, Жаковъ и т. под., и т. под.; авторъ съ наивностью фетишиста увѣренъ, что весь общественный переворотъ совершили двѣ книжки, спокойно лежащія у него на полкѣ" {Основы народничества, стр. 321.}.
Г. Каблицъ воленъ, конечно, читать или не читать Русскую Мысль; но разъ онъ прочелъ статью въ этомъ журналѣ, ссылаться на нее надо добросовѣстно. Упоминаемая имъ статья -- Развитіе національнаго сознанія въ Германіи -- составляетъ изложеніе книги Lévy-Bruhl: "L'Allemagne depuis Leibniz", что, разумѣется, въ журналѣ и сказано. Стало быть, упрекъ русскому автору, по меньшей мѣрѣ, неумѣстенъ. Что же касается вопроса о вліяніи идей Руссо и Канта, которыя представляются г. Каблицу лишь въ образѣ лежащихъ на полкѣ книжекъ, то объ этомъ спорить безполезно: съ изобрѣтеніемъ книгопечатанія идеи великихъ мыслителей, дѣйствительно, появляются въ книгахъ; вѣрно и то, что книги лежатъ на полкахъ. Г. Каблицъ дѣлаетъ отсюда выводъ, что идеи не могутъ совершать переворота въ умственномъ и нравственномъ отношеніи. И въ этомъ случаѣ согласиться съ нимъ мы не можемъ.