Гольцев Виктор Александрович
Основные вопросы философии истории. Н. Кареева

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

Основные вопросы философіи исторіи. Н. Карѣева. 1883.

   Обширное изслѣдованіе почтеннаго варшавскаго профессора (два тома) посвящено вопросамъ первостепенной важности. Замѣчательная начитанность автора и его горячая вѣра въ прогрессъ составляютъ такія достоинства, которыя обезпечиваютъ сочиненію радушный и внимательный пріемъ со стороны критики. Въ Вѣстникѣ Европы уже появилась статья г. Слонимскаго,-- статья, гдѣ Основные вопросы философіи исторіи подвергаются подробному и строгому разбору. Мы выскажемъ, съ своей стороны, нѣсколько замѣчаній и соображеній, вызванныхъ изслѣдованіемъ г. Карѣева. Въ нижеслѣдующихъ строкахъ читатель увидитъ, что мы соединяемъ искренность сужденія съ полнымъ уваженіемъ къ автору ученаго трактата, который былъ бы замѣтнымъ явленіемъ и въ болѣе богатой литературѣ, чѣмъ русская.
   Первый упрекъ г. Карѣеву заключается въ указаніи на нѣкоторую расплывчатость изложенія. Аргументація иной разъ повторяется въ разбираемомъ сочиненіи, иной разъ она преслѣдуетъ какъ будто дидактическія цѣли, а не задачи ученаго изслѣдованія. Второй упрекъ относится къ цитатамъ: многія изъ нихъ производятъ довольно странное впечатлѣніе. Ссылки на Спинозу и на статью Моск. Вѣд., на Гервинуса и на учебникъ г. Иловайскаго, на Гегеля и на Сказки Кота Мурлыки могутъ повергнуть въ недоумѣніе. Почтенный авторъ злоупотребляетъ, кромѣ того, нѣкоторыми излюбленными выраженіями и словами (пришедшіе послѣдними, не человѣкъ для субботы, а суббота для человѣка, причемъ, для большей убѣдительности, послѣдняя фраза приведена и по-гречески, и т. д.).
   Само собою разумѣется, что два послѣдніе упрека относятся къ мелочамъ; но желательно было бы устраненіе и этихъ недостатковъ въ сочиненіи, которое заслуживаетъ внимательнаго чтенія, которое стремится правильно поставить и разрѣшить основные вопросы философіи исторіи.
   Постараемся передать, въ немногихъ словахъ, существенное содержаніе изслѣдованія г. Карѣева.
   Въ первой главѣ сочиненія идетъ рѣчь о понятіи философіи исторіи. Авторъ представляетъ тщательный очеркъ разнообразныхъ мнѣній по этому поводу, начиная съ Орозія, испанскаго священника Y вѣка, и до нашихъ дней. Въ итогѣ г. Карѣевъ приходитъ къ слѣдующимъ заключеніямъ: "По мѣрѣ развитія историко-философской мысли, все яснѣе и яснѣе изъ аморфной массы философствованій надъ исторіей выдѣляются два направленія. Философское изученіе фактовъ, явленій самихъ въ себѣ и въ ихъ взаимной связи въ цѣломъ жизни человѣчества, и изученіе законовъ, управляющихъ этими явленіями, синтетическое возсозданіе хода всемірной исторіи и аналитическое изслѣдованіе, такъ сказать,-- элементовъ исторической жизни. Рядомъ съ ними мы видимъ еще одно направленіе-науку {"Направленіе" и "наука" сопоставлены странно.} о принципахъ историко-философскихъ изслѣдованій, исторіософію" (105). Одна задача познанія заключается въ описаніи явленій и показаніи ихъ взаимной связи, другая -- въ томъ, чтобы найти общіе законы сосуществованія явленій въ пространствѣ и послѣдовательности ихъ во времени, Отсюда два рода наукъ: феноменологическія и номологическія. Соціологія принадлежитъ къ послѣднимъ, исторія къ первымъ, также и философія исторіи, которая отличается "лишь большею абстрактностью" (106). Исторіософія, подъ которой г. Карѣевъ разумѣетъ "ничто иное, какъ общую теорію философіи исторіи, какъ существуетъ общая теорія исторической науки -- историка",-- это "чисто-практическая дисциплина, которая должна, такъ сказать, дать сводъ принциповъ, коими обязанъ руководствоваться философъ исторіи" (109). Эта исторіософія, читаемъ мы далѣе, "есть разрѣшеніе такихъ вопросовъ историки, философіи и номологическихъ наукъ, безъ которыхъ немыслимо самое занятіе философіей исторіи".
   Терминологія автора представляется намъ запутанною и едва ли имѣющею будущность въ наукѣ. Какимъ образомъ исторіософія, чисто-практическая дисциплина, будетъ разрѣшать Вопросы чистой науки? Съ другой стороны: наука открываетъ законы явленій (номологія), стало быть, феноменологическихъ наукъ не можетъ быть. Оказывается, кромѣ того, что сама исторіософія на главнѣйшіе свои вопросы найдетъ отвѣты въ психологіи и соціологіи (211).
   Историческіе законы г. Карѣевъ относитъ "къ области химеръ, вродѣ философскаго камня" (113). Историческіе факты не повторяются въ ихъ сложной индивидуальности {Не повторяются въ этомъ смыслѣ, замѣтимъ мы, и факты въ мірѣ физическомъ.}, говоритъ онъ; поэтому мы не имѣемъ исторической закономѣрности, но только психологическую и соціологическую. Нападеніе персидскаго царя на Элладу могло быть и не быть; Византія могла и не подпасть подъ владычество турокъ, и т. д. Г. Карѣевъ не видитъ разумности, планомѣрности и цѣлесообразности во всемірной исторіи. Въ переходѣ народовъ изъ одного быта къ другому, дѣйствительно, замѣчается нѣкоторая однообразная послѣдовательность, но эта послѣдовательность не есть строго необходимая, т.-е. вытекающая изъ самой сущности соціальной эволюціи (121). Г. Карѣевъ поясняетъ эту мысль въ такихъ словахъ: законы соціальнаго развитія одни и тѣ же для всѣхъ народовъ, "но ходъ исторіи разныхъ народовъ до того не сходенъ, что нѣтъ никакой возможности найти общій законъ историческихъ перемѣнъ въ жизни народовъ, и сравнительная исторія (мы не говоримъ о сравнительномъ методѣ въ соціологіи,-- прибавляетъ авторъ) всегда будетъ находить болѣе различій, нежели сходствъ, между судьбами отдѣльныхъ народовъ" (124). Задача исторіи, какъ науки, близко подходитъ къ задачѣ наукъ классификаціонныхъ. "Простое эмпирическое обобщеніе чрезъ простое перечисленіе никогда не дастъ знанія законовъ, а въ исторіи только и возможно такое обобщеніе. Чтобы узнать законы соціологіи, законы развитія народовъ, нужно мысленно устранить всѣ различныя для разныхъ народовъ условія ихъ существованія, но въ изученіи этихъ-то условій въ совокупности, и заключается задача исторіи" (132).
   Совершаетъ исторію дѣятельность личностей,-- это должно быть основнымъ принципомъ исторіософіи (139). Движеніе общества будетъ совершаться по равнодѣйствующей, суммирующей поведеніе его членовъ. Эта равнодѣйствующая измѣняется самымъ неправильнымъ образомъ, вслѣдствіе крайняго разнообразія сочетанія поступковъ. Такъ называемаго внутренняго единства исторіи не существуетъ, хотя, съ теченіемъ времени, подъ вліяніемъ многихъ благопріятныхъ условій, исторія разныхъ народовъ, дѣйствительно, объединяется. Постоянно или очень продолжительно на народъ дѣйствуютъ слѣдующія общія причины: окружающая природа, раса (прирожденныя свойства народа), культура.
   Г. Карѣевъ подвергаетъ подробной и основательной критикѣ воззрѣнія мыслителей, которые видѣли планомѣрность въ ходѣ исторіи (Боссюэтъ, Лоранъ, Гердеръ, Гегель, Контъ) {Послѣдній, по мнѣнію г. Карѣева, черезъ-чуръ сблизилъ закономѣрность хода исторіи съ планомѣрностью.}. Только иной разъ почтенный авторъ употребляетъ выраженія, довольно неосторожныя. Онъ говоритъ, напримѣръ, что "въ исторіи все случайно, если только не восходитъ къ причинѣ всѣхъ причинъ" (202); а на страницѣ 206 мы читаемъ: "Природа и исторія не суть ни абсолютный хаосъ, ни абсолютный порядокъ: онѣ подчинены законамъ, но не одному закону, и законы эти дѣйствуютъ, не въ одномъ направленіи, а въ разныхъ".
   "Исторія человѣчества,-- продолжаетъ г. Карѣевъ,-- состоитъ изъ многихъ исторій, но сущность прогресса историческаго вездѣ одинакова. Разсматривая его отвлеченно, мы найдемъ, что прогрессъ этотъ подчиненъ одному необходимому порядку, законамъ развитія психическаго и соціальнаго, создающимъ сложное явленіе прогресса". Идею прогресса г. Карѣевъ и дѣлаетъ объединяющею идеею философіи исторіи. "Прослѣдить дѣйствіе прогресса въ хаосѣ историческихъ судебъ націй и вліяніе на него другихъ процессовъ и есть задача философіи исторіи" (210). Составляетъ ли это сложное явленіе прогресса благотворную необходимость, какъ выражается Спенсеръ? Синонимы ли эволюція и прогрессъ? Нѣтъ, далеко не синонимы. Прогрессъ состоитъ въ приближеніи къ идеалу. "Цѣлъ прогресса -- развитіе личности, какъ очеловѣченіе людской природы, развитіе чисто человѣческихъ свойствъ и объединеніе человѣчества высшей культурой и мирной коопераціей народовъ" (399). Авторъ задаетъ историку страшно тяжелую задачу: "не предвзятая и односторонняя доктрина, а вся совокупность философіи, занимающейся законами всего сущаго, и вся совокупность психологіи и соціологіи, занимающихся законами всѣхъ проявленій духовной и общественной жизни человѣчества, должны быть теоріей историка, безъ которой онъ никогда не выйдетъ изъ поверхностнаго и грубаго эмпиризма" (I, 224). Если это такъ, то не преждевременно ли, зададимся мы вопросомъ, создавать "общую теорію прогресса, основанную на строгихъ данныхъ науки"? Вѣдь, психологія едва стала на ноги, а про соціологію и этого нельзя еще сказать. Идеалъ, который рисуетъ намъ г. Карѣевъ, очень привлекателенъ, хотя и отличается неопредѣленностью;. но нѣтъ достаточныхъ основаній считать его единственно возможнымъ и желательнымъ. Авторъ, по нашему Мнѣнію, грѣшитъ непослѣдовательностью, утверждая, что исторія, съ помощью наукъ номологическихъ и философіи, можетъ понять сущность основной тенденціи, которая проглядываетъ въ ходѣ судебъ человѣчества (I, 229). Между этою основною тенденціею и планомъ, идеей исторіи существуетъ еще большее родство, чѣмъ между планомѣрностью и закономѣрностью, за смѣшеніе которыхъ г. Карѣевъ упрекаетъ Огюста Конта.
   Давши обзоръ историческаго развитія идеи прогресса, авторъ приходитъ къ заключенію, что въ этомъ отношеніи до сихъ поръ сдѣлано немного. Теорія прогресса, говоритъ онъ, должна быть его номологіей, основанною на психологіи, соціологіи и біологіи. Но почетное мѣсто авторъ отводитъ и тому, что онъ называетъ законнымъ субъективизмомъ, деонтологическимъ идеализмомъ. Исторію слѣдуетъ разсматривать съ точки зрѣнія счастья личности. "Историческій критерій, выше котораго мы ничего не знаемъ,-- говоритъ г. Карѣевъ,-- есть благо всей совокупности личностей безъ всякаго минуса" (450). Прогрессъ въ томъ и заключается, чтобы счастье однихъ все менѣе и менѣе покупалось цѣною несчастья другихъ (453); "философія исторіи должна быть судомъ человѣчества прошедшаго, настоящаго и будущаго, надъ тѣмъ, насколько исторія соотвѣтствовала стремленію къ счастью у. личностей, давно спящихъ въ могилахъ, нынѣ живущихъ и только имѣющихъ родиться на свѣтъ" (405) (фраза построена очень неправильно). Личный судъ историка и коллективный судъ человѣчества должно свести къ одному принципу, поставивши исторіи такую цѣль, какъ осуществленіе наибольшаго количества блага въ жизни человѣчества (419) {Г. Карѣевъ счастіе считаетъ объективнымъ критеріемъ, а развитіе -- субъективнымъ (455). Это неправильно.}. Изъ этихъ выписокъ слѣдовало бы вывести заключеніе, что г. Карѣевъ становится на точку зрѣнія утилитаризма; но онъ отвергаетъ мысль о томъ, что принципомъ этики и исторіософическимъ критеріемъ можетъ быть грубый эвдемонизмъ. "Развитіе личности, по его мнѣнію, сознается субъективно человѣкомъ, какъ возвышеніе его существа, и на извѣстной ступени вызываетъ чувство обязательности дальнѣйшаго развитія, источникъ чистѣйшаго идеализма" (I, 456). Отмѣтимъ, кстати, противорѣчіе, въ которое впадаетъ по этому поводу г. Карѣевъ. Возражая г. де-Роберти, который уклоненія отъ нормальности относитъ къ общественной патологіи, авторъ Основныхъ вопросовъ философіи исторіи замѣчаетъ: "Въ такомъ случаѣ нормальнымъ должно считаться обычное, а не то, при чемъ личность благоденствуетъ, и то, что въ жизни человѣчества нужно считать необычнымъ,-- истину и справедливость, свободу, равенство и солидарность,-- необходимо будетъ отнести къ категоріи патологическихъ, ненормальныхъ явленій, такъ какъ все это представляется наблюдателю уклоненіемъ отъ обычнаго порядка вещей. Вотъ до чего договариваются господа объективисты!" (I, 405). Но до сходной мысли раньше договорился и самъ г. Карѣевъ. Онъ говоритъ: "Всегда долженъ считаться нездоровымъ, ненормальнымъ тотъ общественный строй, которымъ недовольно громадное большинство членовъ общества" (I, 393). Стало быть, и наоборотъ: строй здоровъ и нормаленъ, если имъ довольно большинство, а, вѣдь, справедливость, истина, солидарность, по словамъ г. Карѣева, явленія необычныя.
   "Исторія есть смѣна идеаловъ,-- говоритъ уважаемый профессоръ -- Когда народъ впервые заявляетъ новыя требованія отъ жизни, онъ вступаетъ въ историческую эпоху своего бытія и дѣлается народомъ историческимъ" (II, 242). Но, вмѣстѣ съ тѣмъ, исторія "вся слагается изъ эволюціи {"Прогрессъ есть эволюція идеаловъ истины, добра и справедливости" (II. 248). "Прогрессъ есть постепенное возвышеніе уровня общественнаго развитія" (ibid., 302).} и кризисовъ" (ibid., 279). Г. Карѣевъ склоняется въ пользу оптимистическаго взгляда на ходъ развитія человѣчества, хотя и признается, что "научно такого вопроса рѣшить нельзя" (I, 316). Полное изгнаніе изъ общества борьбы за существованіе онъ не считаетъ совершенной невозможностью (II, 325). А, съ другой стороны, @самъ прогрессъ необходимо совершается такъ, что приводитъ иногда общество въ тупикъ, изъ котораго его можетъ вывести только кризисъ" (ibid., 340) {Олицетвореніе г. Карѣевымъ прогресса отмѣчено г. Слонимскимъ.}.
   Г. Карѣевъ обнаруживаетъ явную склонность къ апріорному мышленію, всячески возставая при этомъ противъ метафизики (ср. стр. 241 перваго тома). Для насъ остается непонятнымъ, какимъ образомъ философское построеніе исторіи а priori есть метафизика, а построеніе тѣмъ же способомъ формулы историческаго прогресса не есть метафизика? Какой же изъ мыслителей изъявлялъ притязаніе строить а priori историческіе факты? Быть можетъ, это объясняется тѣмъ, что мы расходимся въ пониманіи апріорнаго: г. Карѣевъ полагаетъ, напримѣръ (что "метръ выдуманъ а priori" (I., 238), а мы считаемъ его единицею измѣренія, полученною путемъ точнаго вычисленія одной десятимилліонной четверти меридіана. Г. Карѣевъ принимаетъ гегелевскій законъ діалектическаго развитія, но приводимые имъ же самимъ примѣры историческаго развитія совсѣмъ не оправдываютъ этого закона. Такъ, на стр. 383 тома втораго говорится, что прогрессъ творчества человѣка долженъ былъ пройти три ступени (тезисъ, антитезисъ, синтезисъ), а выходитъ, что сначала было творчество поэтическое (тезисъ), средину занимаетъ дуализмъ поэтическаго и логическаго творчества (синтезисъ), конецъ же принадлежитъ отрицанію перваго тезиса -- творчеству логическому.
   Мы не будемъ заниматься этими упражненіями и отсылаемъ къ страницѣ 394 втораго тома, гдѣ гегелевскій "законъ" нарушается въ области развитія экономическихъ отношеній. Не можемъ не упомянуть о томъ, что воззрѣнія т. Карѣева приближаютъ его и къ раціоналистамъ. Онъ говоритъ, напримѣръ: "Моя точка зрѣнія тогда только дѣлается научною, когда перестаетъ быть моею; когда очищается отъ всего, что принадлежитъ моему я, когда становится точкой зрѣнія просто человѣческаго разума" (I, 298). Легко сказать! Въ другихъ мѣстахъ своего разсужденія авторъ говоритъ о человѣческой личности, какъ таковой (1, 385), объ единственно истинныхъ и разумныхъ цѣляхъ общественнаго союза, (ibid., 392), о томъ, что можно создать идеальный кодексъ поведенія совершеннаго человѣка въ совершенномъ обществѣ (II, 329).
   Въ обширномъ трудѣ г. Карѣева много страницъ отведено вопросамъ о значеніи расовыхъ особенностей (авторъ склоняется въ пользу лишь количественныхъ и преходящихъ различій), объ отождествленіи общества съ организмомъ (противъ чего вооружается почтенный профессоръ) и другимъ вопросамъ первостепеннаго значенія.

В. Гольцевъ.

"Русская Мысль", No 12, 1883

   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru