Голсуорси Джон
Добродетель

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Джон Голсуорси.
Добродетель

   Гарольд Милш, младший клерк общества страхования от несчастных случаев, находясь однажды в суде исправительной полиции, куда он был вызван для дачи показаний по делу об автомобильной катастрофе, оцепенел, впервые столкнувшись с еще совершенно незнакомым ему проявлением власти закона. Его голубые, почти детские глаза широко раскрылись, высокий лоб наморщился, кудрявые волосы зашевелились на голове, и он невольно сжал рукою свою соломенную шляпу. У него на глазах, перед судом прошли четыре уличные девицы, из которых три были посажены за решетку, а четвертая оштрафована... Но его оцепенение сменилось волнением, когда появилась пятая... Может быть потому, что она была красивее других и... плакала.
   -- Вы в первый раз попались... Очень хорошо... Два фунта десять шиллингов, -- сказал ей судья.
   -- У меня нет денег, сэр.
   -- Очень хорошо... Тогда две недели.
   Слезы смыли последние остатки пудры на лице осужденной. Она тихо всхлипывала... Чувство негодования закипело в молодом Милше, как вода в котелке. Он тронул темно-синий рукав стоявшего впереди него субъекта в форме.
   -- Вот что, -- сказал он, -- я заплачу за нее штраф.
   Полисмен окинул его взглядом, -- и клерку показалось, будто холодное насекомое проползло по его лицу.
   -- Это что же, приятельница ваша? -- спросил полисмен.
   -- Нет.
   -- Ну, так я бы вам не советовал... Через месяц она попадется опять.
   Девушка, как раз, проходила мимо Милша. Он видел, как дрожали ее губы, и сказал с решимостью отчаяния:
   -- Все равно... Я заплачу.
   Липкий взгляд человека в синем мундире снова прополз по его лицу.
   -- Идите за мной, если так, --- проворчал он.
   Молодой Милш вышел вслед за ним.
   -- Вот что, -- обратился полисмен к стражнику, уводившему девушку в тюрьму, -- этот джентльмен хочет уплатить за нее штраф.
   Чувствуя на себе множества взглядов и огонь в щеках, клерк вытащил все свои деньги -- ровно два фунта пятнадцать шиллингов -- и, протянув требуемые два фунта десять, подумал про себя: "Вот так история! Что скажет Алиса?"
   Он услыхал восклицание девушки: "О, благодарю вас!", бормотанье полисмена: "Выброшенные деньги!" -- и вышел на улицу. Теперь, когда его пламенное возмущение обошлось ему в два фунта десять шиллингов, ему стало холодно, не по себе, и добродетель его испарилась. За его спиной раздался голос:
   -- Бесконечно благодарю вас... Вы так добры...
   Приподняв соломенную шляпу, Милш остановился, смущенный, чтобы пропустить девушку.
   Она сунула ему в руку карточку:
   -- Когда бы вы ни зашли ко мне, я буду всегда вам рада. Я умею быть благодарной.
   -- Что вы! Что вы!
   С такой же смущенной, как и у нее, улыбкой, он повернул и пошел к себе в контору.
   Целый день, возясь со своими несчастными случаями, он чувствовал себя как-то неуверенно. Глупо он поступил? Или, действительно, благородно? Потом он подумал: "С этими женщинами обращаются, как со скотами". И потом еще: "В самом деле, должны же они что-нибудь делать, чем-то жить". Он избегал мысли о том, как он объяснит исчезновение двух фунтов и десяти шиллингов, на которые Алиса рассчитывала. Душа у негр была такая же наивная, как и его лицо.
   Он вернулся домой в обычное время, в половине седьмого. Квартира у него был маленькая и невзрачная.
   Жена, только что уложившая в постель их маленькую дочку, сидела в передней комнате, штопая его пески. Она подняла на него глаза... "Странно, как ее лоб похож на колено!" -- подумал он.
   -- Ну, и снашиваешь же ты носки, Гарольд, -- сказала она. -- Только эту пару и можно заштопать.
   Глаза у нее были круглые и голубые, как фарфоровые блюдца, голос звучал монотонно, и видно было, что она привыкла экономно расходовать свои чувства. Дочь фермера, она обручилась с Милшем, когда он проводил свой отпуск в Соммерсете. Сам бледный от духоты и сиденья в конторе, он обратил внимание на ее бледность.
   -- Какая страшная жара, -- медленно проговорила она. -- Порою мне кажется... было бы лучше, если бы у нас не было ребенка... Он так связывает по вечерам Я жду с нетерпением Троицы.
   Милш, высокий и растрепанный, нагнулся и поцеловал ее в лоб. Как сказать ей, что он "пустил в трубу" их праздничный отдых? Он начинал думать, что поступил очень дурно... А может быть... Ну, конечно, она, наверное, поймет, что он не мог спокойно смотреть, как у него на глазах сажали в арестантскую девушку за то, что у нее не было денег... Но только к концу их скромного ужина он собрался с мужеством и тихо сказал:
   -- Я очень расстроился сегодня утром, Алиса. Был в суде... по поводу этой автомобильной катастрофы, о которой я тебе рассказывал, и видел, как туда пригнали целую толпу этих... девиц с Пикадилли... [Одна из наиболее оживленных и людных улиц в Лондоне] Невозможно было смотреть, как с ними обращались.
   Жена посмотрела на него.
   -- Да? Что же с ними делают?
   -- Отправляют в тюрьму, если они заговаривают с мужчинами на улице.
   -- Вероятно, ни на что лучшее они неспособны.
   Раздраженный ее бесстрастным тоном, Милш продолжал:
   -- Топчут их душу, словно она грязь под ногами.
   -- А разве они не грязь?
   -- Они, может быть, и распущены, но разве мужчины лучше?
   -- Мужчины были бы лучше, если бы не эти твари.
   -- Порочный круг, как говорится...
   И, довольный пущенным словцом, он добавил:
   -- Две или три были хорошенькие.
   Жена улыбнулась. И, как всегда, ее усмешка раздражила его.
   -- С теми, надо полагать, обращаются лучше? -- спросила она.
   Ну, не цинично ли? Он выпалил:
   -- Была одна... совсем молоденькая... попалась в первый раз, и они назначили ей две недели, потому что ей нечем было заплатить... Я не выдержал и отдал за нее...
   На лбу у него выступила испарина. Лицо жены залилось краской.
   -- Ты заплатил? Сколько же?
   -- Да обычный штраф: два фунта десять!
   А про себя он мрачно подумал: "А ведь я, в самом деле, свалял дурака!"
   Он бросил украдкой взгляд на Алису. Хоть бы она не разевала так свой рот, если сказать ничего" не может! Это придает ей глупый вид. Лицо молодой женщины вдруг сморщилось, потом побелело. Сердце Милша сжалось.
   -- Мне страшно жаль, Алиса, -- прошептал он. -- Я не думал... но она так плакала.
   -- Конечно, плакала... И олух же ты, Гарольд!
   Он поднялся, очень расстроенный.
   -- А что бы ты сделала?
   -- Я? Я оставила бы ее там, где ей полагается быть... Не твое это было дело.
   Она тоже встала. Милш взъерошил пальцами волосы... Перед ним мелькнуло лицо девушки, изборожденное слезами, смутное и интересное. В его ушах зазвучал ее мягкий голос. Жена повернулась к нему спиной... Так! Теперь будет дуться... Что ж! Он, конечно, заслужил... Она права...
   -- Должно быть, это, в самом деле, было глупо, -- пробормотал он. -- Но ты должна понять, каково мне было смотреть на ее слезы. Что, если бы ты была на ее месте!
   Алиса дернула головой, и он понял, что ему не следовало этого говорить.
   -- Ах, вот как! Вот ты какого обо мне мнения!
   Он дотронулся до ее плеча.
   -- Послушай, Алиса, не глупи!
   Она оттолкнула его руку:
   -- Чьи это были деньги... Твои? Теперь у меня с ребенком не будет праздника. И все из-за того, что ты увидел ревущую девку!
   Она ушла, прежде чем он успел ответить. Милш почувствовал себя виноватым: он совершил страшную несправедливость! Лишил ее праздника... Лишил праздничного отдыха свою жену ради уличной женщины! Но, ведь, он тоже пострадал: ведь деньги-то зарабатывает он! Ему вовсе не хотелось отдавать их девушке, да и взамен он ничего не получил...
   Он уселся, расставив ноги, и, облокотившись на колени, уставился на пионы брюссельского ковра, купленного в рассрочку. В его кудрявой голове проносились все те мысли, которые обычно не дают покоя супругам, когда те живут вместе, но не сходятся во взглядах. Ясные глаза Милша затуманились... И зачем это девушка заплакала! Правда, она старалась удерживать слезы... А судья, который ее судил? Он мало был похож на святого. Надо много иметь самому, чтобы так обращаться с другими. Да и Алисе не следовало бы...
   И вдруг он увидел жену, -- бледную и замученную духотой. Она штопала, не разгибаясь, его носки... она работала на него и на ребенка... А он взял и лишил ее возможности отдохнуть... Это, конечно, верно... Раскаяние охватило Милша. Надо пойти к ней и попробовать помириться, -- он может заложить свой велосипед... Будет у нее отдых, будет!
   Он открыл дверь и прислушался. В маленьком доме царила зловещая тишина. Только с улицы доносились вечерние звуки -- грохот проезжавших омнибусов, голоса игравших детей, крики торговца бананами. Алиса, верно, в спальне, с ребенком... Он поднялся по крутой лестнице. Сюда надо бы ковер и стены хорошо бы выкрасить, вместо покрывающей их извести... Ну, да мало ли что еще нужно... Нельзя все иметь при четырех фунтах десяти шиллингах в неделю, да еще при теперешних ценах! Алисе следовало бы это помнить и не забывать также, что многого недостает и ему самому... Спальня была заперта! Милш подергал ручку. Дверь вдруг распахнулась. Перед ним стояла жена.
   -- Уходи отсюда!
   -- Послушай, Алиса... это глупо...
   Она вышла, прикрыв за собою дверь.
   -- Да, глупо... И потому ступай отсюда... Я не желаю с тобой разговаривать... Ты думаешь, я так и поверила твоей басне о слезах? Стыдись!
   Стыдиться? Он, может быть, проявил излишнюю чувствительность, -- это верно, -- но что же в этом позорного?
   -- Думаешь, я не знаю, что вы, мужчины, за народ? Можешь итти к твоей уличной девке, если она такая красивая!
   Алиса стояла, выпрямившись во весь рост, и два красных пятна горели на ее щеках. В ней было столько уверенности в своей правоте, что Милш и в самом деле начинал чувствовать себя негодяем.
   -- Великий боже! Да ты с ума сошла? Ведь я не сделал ничего плохого!
   -- Но был бы не прочь сделать! Уходи! Между нами все кончено!
   Холодный взгляд ее голубых глаз, решительный тон глухого голоса и горькая складка рта -- все это было неожиданно и ново для Милша... Он чувствовал, что ничего не понимает... Его гонит прочь его собственная жена! И за что?.. Он прислонился к стене.
   -- Послушай, Алиса! -- снова начал он. -- Уверяю тебя...
   -- Ты станешь, пожалуй, утверждать, что она не звала тебя к себе?
   Ладони Милша похолодели: визитная карточка девушки, действительно, была у него в кармане! Тем не менее, он сделал вид, что возмутился.
   -- За кого ты меня принимаешь?
   -- За кого можно принимать человека, который отдает деньги своего ребенка грязной девке! Ты должен был ей, наверное, или, во всяком случае, скоро будешь должен! Убирайся! Не стой здесь!
   У Милша вспыхнуло нехорошее желание ударить жену по губам, -- в такую гадкую они сложились усмешку...
   -- Хорошо, -- медленно произнес он, -- теперь я понял...
   Да, теперь для него было ясно: Алиса -- плоть от плоти этого беспощадного и несправедливого общества, эгоистичного и бездушного.
   -- Да, я понял... хотя мне казалось, что ты могла бы... -- прибавил он и умолк.
   Страшное слово, резнувшее его по нервам, прозвучало в воздухе:
   -- Негодяй!
   Милш повернулся и стал быстро спускаться по лестнице, смутно услышав, как захлопнулась сзади него дверь и щелкнул замок...
   Не помня себя от гнева и обиды, он схватил с вешалки свою соломенную шляпу и выскочил из дому. Улицы были насквозь пропитаны лондонским туманом и запахом жареной рыбы, керосина и пота грязных людей. Клерк, расстроенный и скорбный, шагал по тротуару, печально посматривая по сторонам... Так вот на какой особе он женился! Она не уступит любому полицейскому суду! Разве это естественно быть такой подозрительной и... такой добродетельной! Стоит ли оставаться порядочным и искренним человеком, если тебя ждет такая награда?
   Кто-то тронул его за плечо.
   -- Вы прислонились, видно, к грязной стене, сэр... Позвольте, я почищу вас.
   Сконфуженный клерк остановился, и белокурый человек начал усердно тереть ему спину...
   Эта передышка не умерила ярости клерка... Прекрасно! Погоди же!.. Он нащупал в кармане карточку девушки -- и вдруг с удивлением убедился, что ему незачем смотреть: он знал ее адрес наизусть. Это очень близко: только перейти Юстон-Род!.. Странно, однако: неужели он механически прочитал адрес и запомнил. Недаром говорят, что есть подсознание... Пусть так, но он сознательно проучит Алису!..
   Милш дошел до Юстон-Рода. Переходя через дорогу, он ощутил не лишенную приятности легкую слабость в ногах. Это значило, что он собирался поступить дурно. Он шел к девушке не только для того, чтобы проучить жену, а еще и потому, что... Это уже плохо, и Алиса может оказаться правой.
   Клерк остановился на углу тесного, с кучкой деревьев, сквера, окруженного железной решеткой, и задумался. Он всегда был честен в своих отношениях с женой. Она сама укрепила в нем эту мысль. Но испытанная им приятная слабость в ногах, казалось, оправдывала ее. Ведь он и сам не был уверен, -- не следует ли суду и впрямь применять подобные меры? Если бы не Алиса и не полиция, что сталось бы с ним? И с любым мужчиной?..
   Исчезла бы добродетель, -- навсегда и безвозвратно...
   В саду заворковал голубь.
   "Я буду всегда вам рада, когда бы вы ни зашли ко мне". Это звучало искренно и признательно. И вид у девушки был не хуже, чем у всякой другой! Отнесись Алиса сочувственно к его поступку, он больше и не вспомнил бы об этой встрече... никогда... Разве только...
   Зародившееся сомнение заставило его сорваться с места. Он женатый человек, и этим все сказано... Он невольно взглянул на номер дома: двадцать семь... Да, это здесь...
   Ветка сирени задела его своей душистой кистью по лицу. Запах цветов напомнил ему вдруг ферму в Соммерсете и то время, когда они с Алисой только что влюбились друг в друга... Неужели женщина, только что стоявшая на лестнице, -- та же самая Алиса?..
   Милш внимательно рассматривал ветхий дом и чувствовал, что его бросает в жар... Допустим, он застал бы ее... Что подумала бы девушка? Ясно -- что: раз он заплатил за нее штраф, то имеет право... А между тем это было совсем не так... Нет, он не такой уже. мерзавец! И, повернувшись, он быстро зашагал прочь...
   Уже загорались огни над подъездами театров. Движение на улицах усиливалось. Бесконечной вереницей тянулись экипажи и автобусы. Клерк дошел до Лейчестерского сквера и опустился на скамью. По мере того, как сгущались сумерки, огни кругом разгорались все ярче, -- уличные фонари, вывески и рекламы. И вдруг Милша захлестнуло острое чувство жалости к самому себе. Как много всего кругом, и как мало достается некоторым! Взять хотя бы его: целый день за работой: складываешь и умножаешь, а потом -- домой к Алисе... Еще ничего, совсем не плохо, когда она мила с ним... Но сколько раз бывает наоборот... Недавно он читал книгу об островах Тихого океана. Сколько в мире разных мест, видов, народов, звуков и запахов! А тут -- четыре фунта десять шиллингов в неделю, жена и ребенок. Конечно, всего иметь нельзя! Но достанется ли ему хоть что-нибудь? Нет, не достанется... если Алиса такая, какой она была сегодня...
   Конечно, надо войти и в ее положение.
   Ей трудно отказаться от праздника... Но отчего же она лишила его возможности сказать, что он заложит свой велосипед?
   Может быть, все это -- дурной сон? Может быть, он вовсе не был в учреждении, именуемом полицейским судом, и не видел, как женщин, словно скот, загоняли в камеры, тех женщин, которые продают себя только потому, что и они, как он, слишком мало получают от жизни. Сегодня ночью наловят еще проституток... Как он был глуп, что уплатил штраф!
   "Хорошо все-таки, что я не пошел к этой девушке, -- думал клерк. -- Я чувствовал бы себя там действительно негодяем!" Во всей этой истории только и было хорошего, что ее взгляд, когда она сказала: "О, благодарю вас!" Это воспоминание согревало его и сейчас. Но и оно начинает остывать... Да, все это ни к чему. А потому он посидит здесь, а затем пойдет домой...
   Но если Алиса могла раньше дурно думать о нем, то что подумает она теперь? Что ж! Сделанного не вернешь... И все-таки, было бы лучше, если бы она не была так добродетельна!
   Небо потемнело, сгустилось, и огни засияли белым светом. Садик-сквер, с его цветочными клумбами, казался театральной декорацией. Надо итти домой и перетерпеть! Нечего ныть и сокрушаться!
   Милш приободрился, поднялся со скамьи и перевел глаза на огни Альгамбры, -- круглые и ясные, как наивные глаза младенца...

------------------------------------------------------------------

   Источник текста: С натуры. Рассказы / Дж. Гелсуорси; Пер. с англ. А. М. Карнауховой. Под ред. А. Н. Горлина. -- Ленинград: Красная газета, 1929 (тип. им. Володарского). -- 148 с.; 20х13 см.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru