Голсуорси Джон
Под яблоней

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    The Apple Tree.
    Перевод Веры Дилевской (1929).

Джон Голсуорси.
Под яблоней

   День своей серебряной свадьбы Асхурст и его жена решили провести в Торквэе, где они встретились в первый раз. Эта мысль принадлежала Стелле Асхурст, всегда отличавшейся сентиментальностью. Она давно уже утратила блеск своих ясных глаз, холодную чистоту лица, изящные линии своих форм и удивительный цвет кожи, напоминавшей своей нежностью лепесток яблони, -- словом, все то, что пленило Асхурста двадцать шесть лет тому назад. И все же, несмотря на свои сорок три года, она оставалась по-прежнему красивой, стройной женщиной и верной подругой жизни для мужа.
   Она остановила автомобиль, которым правила, на опушке леса, -- там, где дорога слегка поднималась влево, и где узенькая, поросшая елями, тропинка уводила в долину, постепенно переходившую в довольно крутую возвышенность. Осмотревшись, она начала подыскивать место для завтрака: в таких делах Асхурст оказывался совершенно беспомощным. Через несколько минут нужное место было обнаружено под сенью большой березы, купавшейся в лучах апрельского солнца. Отсюда был вид на глубокую долину и вершины гор, и весь этот уголок был, казалось, уготован для любителей писать акварели и культивировать любовь на лоне природы... Захватив с собой плетеную корзинку с провизией, Стелла Асхурст вышла из машины.
   -- Не правда ли, Франк, здесь хорошо?
   Асхурст, похожий на Шиллера, но только обросшего бородой, седой, высокий и длинноногий, взял другую корзинку и тоже вышел. Это был человек лет пятидесяти, с красивыми серыми глазами и слегка горбившейся спиной.
   -- O! Посмотри, Франк! Могила! -- воскликнула вдруг его жена.
   Неподалеку от шоссе возвышался небольшой земляной холм, на котором чьей-то рукой были посеяны колокольчики и мак. Это зрелище пробудило в душе Асхурста поэтическую грусть... На перекрестке дорог могила самоубийцы! Как смешны люди с их суевериями! Кто бы ни лежал под этим холмиком, он избрал себе завидную долю: ни одного склепа, ни одного креста вокруг него, а над ним -- лишь грубый камень, безграничное небо и сосредоточенное внимание путников...
   Размышления Асхурста были, однако, весьма краткими: от своих предков он не унаследовал склонности к философствованию. Поставив корзинку на землю и разостлав для жены плед, он вытащил перевод "Ипполита" [трагедия древнеримского философа Сенеки]. Но уже через несколько минут он бросил книгу и начал смотреть в голубое небо. Следя за медленным ходом удивительно красивых на ярко-синем фоне белых облаков, Асхурст, в день своей серебряной свадьбы, предался смутным мечтам. Странно устроен мир! Жизнь человека может быть прекрасной и счастливой, и все же он никогда не бывает вполне удовлетворен. Можно ли сказать эго о женщинах? И да, и нет... Но мужчины, во всяком случае, вечно жаждут новых приключений, нового риска, новых удовольствий и вечно страдают либо от голода, либо от пресыщения... Жизнь, конечно, хороша: в ней много очаровательных мгновений, много незабываемых восторгов, но, к сожалению, они мимолетны, и человек не в силах удержать их: они рождаются и умирают помимо его воли.
   Солнце палило. Вдали куковала кукушка. Воздух был напоен пряным ароматом терновника... Да, Асхурст вспоминает теперь: здесь, среди юных побегов папоротника, здесь, где белые облака проходят над горами и долинами, -- здесь он почувствовал когда-то живительную радость!.. Но увы! Она быстро исчезла...
   Асхурст снова бросил взгляд вокруг себя. Было что-то знакомое и родное в окружавшей его местности: кусок долины, лента дороги, вдали полуразвалившаяся стена. Былые, давно забытые переживания всколыхнулись в душе Асхурста. Двадцать шесть лет назад, как раз в это время года, он был на ферме, расположенной в полумиле от этого места, и оттуда отправился в Торквэй... Всего только на несколько часов -- и не вернулся... Его сердце болезненно сжалось. Он вспомнил юношеские восторги, которые он пережил тогда и которые сам же он оборвал так грубо и безжалостно... И, закрыв лицо руками, он склонился к низкой траве, усеянной маленькими голубыми цветами...
   И опять понеслись перед ним картины прошлого.

I

   Первого мая, в последний год своего пребывания в колледже, Франк Асхурст и его друг, Роберт Гартон, отправились бродить пешком. Они вышли в тот день из Брента, надеясь добраться до Шагфорда, но разбитое футбольным мячом колено Асхурста уже сильно болело, а по карте им оставалось сделать еще добрых семь миль. Они присели на траву, у перекрестка нескольких дорог, отдыхая и философствуя, как это водится среди молодых людей их возраста. Оба выделялись среди своих сверстников высоким ростом, стройными фигурами и здоровьем. Асхурст был бледный юноша, идеалист, весь окутанный дымкой грез. Гартон был забавный, несколько угловатый и кудрявый молодой человек. Оба питали склонность к литературе. Оба всегда ходили без шляп. У Асхурста волосы были мягкие, светлые и волнистые, свисавшие прядям на лоб, а у Гартона -- черные, в виде огромной копны...
   Набравшись сил, друзья пошли дальше.
   -- Дорогой мой, -- сказал Гартон, продолжая беседу, -- жалость есть результат самосознания. Это -- болезнь последних тысячелетий жизни человечества... Без нее мир был бы много счастливее.
   Асхурст, следя глазами за плывшей по небу тучей, рассеянно ответил:
   -- Может быть, но она все же жемчужина, спрятанная в раковине...
   -- И приносящая нам, культурным людям, всякие несчастья, -- перебил его Гартон. -- Повторяю: все наши напасти имеют своим источником жалость... Посмотри на животных, на индейцев, не знающих этого чувства, а потом взгляни на нас... Да, да... Не надо ни за кого страдать, и тогда настанут лучшие времена.
   -- Этого никогда не будет.
   Гартон задумчиво ерошил свои кудри.
   -- Чтобы добиться в жизни успеха, не нужно быть разборчивым, -- сказал он. -- Морить себя эмоциями -- ошибка.
   -- Но эмоции обогащают жизнь, -- возразил 'Асхурст.
   -- Не всегда и не везде! -- воскликнул Гартон. -- Англичане, например, признают эмоции только физические. Они боятся страстей, а не желаний.
   Асхурст не отвечал. Он сорвал голубой цветок и сравнивал его с небом. Из соседней рощи к ним донесся голос кукушки... Несколько минут путники шли молча. Затем Роберт предложил:
   -- Поищем ферму, где можно было бы отдохнуть и...
   Он вдруг умолк при виде шедшей к ним навстречу девушки. Она неожиданно показалась из-за поворота дороги, с корзинкой на голове. Асхурст тоже увидел ее и, мгновенно забыв все свои рассуждения, подумал: "Как она красива!" Ветер трепал ее легкую темную юбку и надувал ее платок. Ее серая блузка была сильно поношена, башмаки стоптаны, маленькие руки покрыты трещинами, а шея -- загаром. Темные волосы свободно вились вокруг ее высокого лба. Лицо у девушки было тонкое, брови -- прямые и черные, нос -- прямой, а верхняя короткая губа открывала блестящие зубы... Но особенно привлекали к себе ее серые глаза, такие большие и невинные, словно они впервые раскрылись в этот день. Девушка внимательно посмотрела на Асхурста: быть может, он показался ей странным -- без шляпы и с пристально устремленным на нее взглядом. Молодой человек поклонился ей и сказал:
   -- Не можете ли вы указать нам ближайшую ферму, где мы могли бы остановиться на ночь. У меня заболела нога.
   -- Ближайшая ферма только наша, сэр.
   Она говорила без всякого смущения, красивым и мягким голосом.
   -- А где она находится?
   -- Вон там, сэр.
   -- Можно нам будет там остановиться?
   -- Я думаю, что можно.
   -- Не можете ли вы указать нам дорогу?
   -- Конечно, сэр.
   Асхурст поблагодарил ее, а Гартон продолжал разговор.
   -- Вы из Девона?
   -- Нет, сэр.
   -- Откуда же?
   -- Из Уэллса.
   -- А! Я так и думал, что вы оттуда. Значит, это не ваша ферма?
   -- Нет, она принадлежит моей тетке и ее сыновьям.
   -- А где ваш дядя?
   -- Он умер, сэр.
   -- Но дядя ваш был из Девона?
   -- Да, сэр.
   -- Вы давно здесь живете?
   -- Семь лет.
   -- А как вам нравится здесь после Уэллса?
   -- Я плохо помню Уэллс, но там было гораздо лучше. -- Я думаю.
   Тут в их разговор вдруг вмешался Асхурст.
   -- Сколько вам лет?
   -- Семнадцать, сэр.
   -- А как вас зовут?
   -- Могэн Дэвид.
   -- Это Роберт Гартон, а я Франк Асхурст. Мы идем в Шагфорд.
   -- Как жаль, что у вас болит нога.
   Асхурст улыбнулся, а когда он улыбался, лицо его становилось необыкновенно приятным.
   Пройдя тенистую рощу, молодые люди неожиданно оказались перед длинным каменным строением с узкими окнами. Это была ферма, о которой говорила девушка. На скотном дворе разгуливали свиньи, куры и кобыла с жеребенком. За его оградой находился небольшой луг, с низко скошенной травой, а перед домом -- старый, весь в цвету, яблочный сад, переходивший в обширное пастбище. Мальчик с темными косыми глазами пас коз, а у крыльца стояла женщина, которая, увидев путников, пошла им навстречу. Девушка объяснила молодым людям:
   -- Это моя тетка, миссис Нарракомб.
   У этой миссис Нарракомб был живой и быстрый взгляд, как у дикой утки, и длинная шея, как у змеи.
   -- Мы встретились с вашей племянницей на дороге, -- обратился к ней Асхурст, -- и она сказала, что вы, может быть, пустите нас переночевать.
   Миссис Нарракомб, оглядев юношей с ног до головы, ответила:
   -- Хорошо... я вас пущу, если вы ничего не имеете против одной только комнаты. Могэн, приготовь свободную спальню и достань сливки. Вы, вероятно, пожелаете чаю?
   Девушка замелькала между деревьями и кустами и исчезла в доме.
   -- Войдите, пожалуйста, и дайте отдохнуть вашей больной ноге... Вы, должно быть, студенты?
   -- Да, были, но теперь мы уже кончили колледж.
   Миссис Нарракомб с удовлетворением кивнула головой и ввела молодых людей в гостиную. Этой комнатой, с каменным полом, четырехугольным столом и полированными стульями, никогда по-видимому не пользовались: слишком уже чистой она выглядела. Асхурст немедленно уселся на обитую грубой кожей софу, придерживая руками свою больную ногу, а миссис Нарракомб уставилась на него. Он был всего лишь сыном профессора, но в английской деревне на каждый титул смотрят с особенным любопытством и почтением.
   -- Нет ли у вас тут речки, где можно было бы выкупаться?
   -- Есть... в конце сада, но в ней так мало воды, что она едва покроет вас, если вы сядете.
   -- Какая же там глубина?..
   -- Фута полтора...
   -- Великолепно! С нас хватит... Как туда пройти?
   -- Через луг... вторая калитка направо. Там водится форель... можете половить...
   -- Ну, она скорее поймает нас.
   Миссис Нарракомб улыбнулась.
   -- К вашему возвращению будет готов чай.
   Ручей оказался таким узким и мелким, что места для купанья в нем хватало только для одного. Поэтому, первым вошел в воду Гартон, а Асхурст, в ожидании своей очереди, уселся поудобнее и стал смотреть на дикий луг, усеянный полевыми цветами, и на видневшуюся вдали буковую рощу. Деревья в саду трепетали от ветра, весенние птицы пели, а заходящее солнце заливало землю золотом и пурпуром... Асхурст думал о Феокрите, о реке в Чирвелле, о девушке с глазами, похожими на росу... Он думал обо всем и ни о чем и чувствовал себя до глупости счастливым.

II

   За чаем, к которому подали яиц, сливок, варенья и свежего печенья, Гартон думал о Могэн Дэвид и о стране, откуда она явилась в этот край. Она из Уэллса... Он вспомнил, что и в его семье была немалая доля кельтской крови, и эта мысль, непонятно почему, его взволновала. Образ девушки встал перед ним ярким видением, и он начал вдруг рассказывать приятелю о родине Могэн и о том, что она могла бы служить живой и прекрасной иллюстрацией к песням кельтских бардов двенадцатого века...
   Асхурст, лежавший с трубкой на диване, его не слушал, потому что и он думал о девушке, которая в эту минуту вошла в комнату, держа в руке тарелку с кексом. Молодой человек посмотрел на нее так, как смотрят обычно на цветок или какое-нибудь чудесное явление природы. Могэн заметила его взгляд, вздрогнула, опустила глаза и вышла тихо, как мышь.
   -- Пойдем на кухню, -- предложил Гартон, -- и посмотрим на нее еще раз.
   Кухня представляла собой чисто выбеленную комнату со множеством крюков, на которых покачивались десятки окороков. На окнах стояли горшки со всевозможными растениями, а на вбитых в стены гвоздях висели ружья, оловянные тарелки и семейные портреты. Длинный узкий стол был уставлен посудой. Вытянувшись дружным рядом, две овчарки и три кошки лежали у очага, а возле них, в ленивой позе, сидели два мальчика. Толстый и светлоглазый юноша, с волосами и ресницами цвета пакли, чистил ствол ружья. Миссис Нарракомб медленно ела какое-то кушанье из большого горшка. Еще два мальчика, косоглазые и загорелые, разговаривали в одном из углов кухни. На подоконнике сидел старый, гладко выбритый человек и просматривал военный журнал. Могэн казалась единственным деятельным и подвижным существом среди этой странной компаний. Она налила из бочки сидра и поставила кувшины на стол. Увидев, что семья собирается ужинать, Гартон сказал:
   -- Если позволите, мы придем сюда потом.
   И, не дождавшись ответа, вернулся в гостиную вместе с Асхурстом. Но после светлой и теплой кухни, "салон" показался им еще мрачнее и неуютнее, и они с грустью заняли свои прежние места.
   -- Эти мальчишки -- настоящие цыгане, -- сказал Асхурст, -- а малый, который чистил ружье, похож на саксонца.
   -- А девушка на редкость интересна и, по-видимому, интеллигентна, -- заметил Гартон.
   Губы Асхурста дрогнули. В эту минуту его приятель показался ему глупым ослом.
   -- Интересна! Интеллигентна! Тоже выдумал!.. Она -- просто дикий цветок... Создание природы, на которое приятно смотреть...
   Но Гартон продолжал:
   -- Она должна чувствовать глубоко и искренно... Ее надо только суметь разбудить.
   -- Уж не ты ли собираешься этим заняться?
   Гартон посмотрел на него и улыбнулся. "Как грубы англичане", -- казалось, говорила его улыбка.
   Асхурст закурил трубку. Пробудить эту девушку! Этот дурак слишком, много о себе думает! Он отворил окно и высунулся в него. Сумерки сгущались. Постройки фермы потемнели, и на их фоне яблони казались таинственными белыми пятнами. Воздух был пропитан дымом из кухни. Какая-то запоздавшая на ночлег птица испуганно защебетала, пролетев мимо дома. Из конюшни доносилось фырканье жевавших корм лошадей. А вдалеке, над стеною тумана стыдливо мерцали на темно-голубом небе первые звезды. Тревожно закричал вдруг филин... Асхурст глубоко вздохнул. Какая чудесная ночь! Послышался стук копыт, и три черных пони проехали мимо него в ночное. Асхурст протянул руку и почувствовал на ладони росу. Вдруг он услышал говор мальчиков, затем их легкие шаги и нежный голос девушки, укладывавшей их спать. Она произнесла всего несколько слов: "Нет, Рик, кошку брать в постель нельзя". Потом начались возня, визг и смех, низкий и красивый, заставивший молодого человека вздрогнуть. Он расслышал, как кто-то дунул на огонь, и пламя свечи, освещавшее темноту наверху, потухло. Наступило молчание. Асхурст отошел от окна и лег. Колено его болело. На душе было грустно...
   -- Иди в кухню, -- сказал он Гартону, -- а я хочу спать.

III

   Когда Гартон вернулся из кухни, Асхурст притворился спящим, хотя на самом деле и не думал спать. И еще долгое время спустя, уже после того, как его приятель, посвистывая носом, заснул на другой кровати в темной и низкой комнате, он лежал без сна и вдыхал аромат ночи, проникавший в открытое окно. Раздражение от присутствия друга, вполне естественное после совместного трехдневного с ним путешествия, немного отвлекало его от дум и размышлений. А думал он, настойчиво и упорно, о юноше, чистившем ружье, и его напряженном тупом взгляде, устремленном на девушку. Красное лицо этого лохматого парня почему-то запечатлелось в его памяти, так как лицо Могэн, такое нежное и милое... Наконец, начало светать, послышались мычание коров и ржание лошадей. Потом снова наступила мертвая тишина, и только спустя некоторое время раздалось щебетанье еще не совсем проснувшейся птички. Утомленный бессонной ночью Асхурст уснул, когда было уже совсем светло.
   На следующий день его колено сильно разболелось, и о продолжении путешествия нечего было и думать. Гартон, который торопился в Лондон, ушел один, иронически улыбаясь. Асхурст почти весь день просидел в зеленом деревянном кресле, поставленном прямо в траву, у тисового дерева, и курил, наслаждаясь ароматом цветов, мечтая и наблюдая.
   Хорошо весной на ферме... Природа возрождается к жизни. Везде мелькают юные побеги... А люди с волнением наблюдают за этим радостным процессом и весело приветствуют все молодое. Асхурст сидел так тихо, что жирная гусыня, пересекавшая тропинку с шестью желтыми, еще неоперившимися гусенятами, важно прошла мимо него, почти коснувшись его ног. Каждый час к нему подходили или миссис Нарракомб или Могэн и спрашивали, не нужно ли ему что-нибудь, а он с улыбкой отвечал: "Нет, ничего, благодарю вас. Здесь чудесно". Во время чая они пришли обе, принесли настой из какого-то черного лекарства и с бесконечными сожалениями о его больном колене сделали молодому человеку компресс. Когда они ушли, он с нежностью думал о девушке, о ее кротких глазах и маленькой морщинке над бровью. И снова он почувствовал раздражение против Гартона, который так грубо отозвался о ней. Когда Могэн принесла ему чай, он спросил ее:
   -- Нравится вам мой друг?
   Она плотно сжала губы, как бы боясь улыбнуться и быть невежливой.
   -- Он очень странный... он рассмешил нас. Я думаю, что он очень умный, -- ответила она.
   -- Что же он сказал смешного?
   -- Он сказал, что я дочь бардов. Кто это такие?
   -- Уэльские певцы, жившие -много-много лет назад.
   -- Почему же я их дочь?
   -- Он, вероятно, хотел сказать, что вы одна из тех девушек, которых они воспевали.
   Могэн нахмурила брови.
   -- Вероятно, он любит шутить. Разве я в самом деле такая?
   -- Вы мне поверите, если я вам отвечу?
   -- О, да.
   -- Я думаю, что он прав.
   Она улыбнулась.
   А Асхурст подумал: "Ты поистине прелестное создание".
   -- Он сказал еще, что у Джо саксонский тип. Что это значит?
   -- Кто это Джо? Молодой человек с голубыми глазами и красным лицом?
   -- Да... Это племянник моего дяди.
   -- Гартон хотел сказать, -- объяснил Асхурст, -- что Джо похож на людей, которые пришли в Англию четырнадцать веков тому назад и завоевали ее.
   -- А! Об этом я знаю. Но разве он действительно похож на них?
   -- Гартон помешан на англосаксонском типе, но я должен сказать, что Джо в самом деле напоминает наших завоевателей.
   -- Да?!
   Это "да" взволновало Асхурста. Оно было произнесено с такой нежностью и радостью, что он невольно почувствовал ревность.
   -- Он сказал еще, что все наши мальчики похожи на цыган -- продолжала Могэн. -- Он не должен был этого говорить. Тетка засмеялась, но это ей не понравилось, а мои кузены очень рассердились. Дядя был фермером, а фермеры не цыгане. Нехорошо обижать ладей.
   Асхурсту хотелось взять ее руку и погладить, но он только ответил:
   -- Вы правы, Могэн... Между прочим, я слышал, как вы укладывали спать малышей в прошлую ночь.
   Она немного покраснела.
   -- Пейте ваш чай, пожалуйста: он остынет... Может быть, принести свежего?
   -- У вас остается много времени для себя? -- спросил, вместо ответа, Асхурст.
   -- Да, порядочно...
   -- Я что-то не заметил это.
   Могэн опять нахмурила брови и покраснела.
   Когда она вышла, Асхурст подумал: "Неужели ей кажется, что я смеюсь над нею? Я бы никогда себе этого не позволил". Он был в том возрасте, когда молодые люди еще способны думать о "красоте цветка", как говорят поэты, и по-рыцарски воспевать женщину.
   Оглянувшись Асхурст увидел у конюшни того самого юношу, которого Гартон назвал "саксонским типом". На нем были коричневые брюки, гетры и синяя рубашка. Краснорукий, краснолицый, обожженный с головы до пят солнцем, он стоял, застыв, как статуя, без единой улыбки на бесстрастном лице. Заметив направленный на него взгляд, он круто повернулся и ушел. Асхурст почувствовал, как сердце его вдруг забилось...
   Чисто выбритый старик, которого Асхурст видел накануне на кухне, вошел во двор с собакой и начал сгонять коров, которых собирались доить. Асхурст заметил, что он хромает.
   -- Надеюсь, вашей ноге лучше, сэр? -- спросил старик.
   -- Благодарю вас: она поправляется.
   Хромой дотронулся до своей ноги.
   -- Я знаю, что это такое... Хуже нет, когда болит колено. Я им сильно мучился десять лет назад
   Асхурст выразил свое сочувствие, и хромой снова улыбнулся.
   -- А разве хозяева вам не помогли? -- спросил молодой человек.
   -- Помогли!.. Они дали какую-то примочку, от которой мне ничуть не полегчало... Меня вылечил один из наших работников... Народ знает много средств... И моя мать знала их очень много... Вам скоро будет лучше, сэр. Добрый день!
   Вечером, после ужина, состоявшего из холодной утки, ветчины и сидра, к Асхурсту вошла Могэн.
   -- Тетя спрашивает, не желаете ли вы попробовать кусочек нашего пирога?
   -- С удовольствием, если только вы позволите мне пройти в кухню?
   -- Пожалуйста... Вам скучно без вашего друга?
   -- Не особенно... Разве вы все тут не мои друзья?
   -- Конечно, мы очень вам рады.
   Забыв о своем больном колене, Асхурст встал слишком быстро, застонал и слегка зашатался. Девушка слабо вскрикнула и протянула руку, желая ему помочь. Молодой человек взял ее маленькие, грубые и загорелые пальцы и, с трудом подавляя в себе желание поцеловать их, принял помощь. Могэн пошла рядом с ним, предложив ему опираться на ее плечо. Так они прошли через комнату. Плечо девушки казалось Асхурсту самой приятной опорой, какую он имел когда-либо в жизни... Но он вспомнил о приличиях, и, прежде чем войти в кухню, взял палку и оставил руку девушки.
   В эту ночь он спал, как убитый, и проснулся с почти здоровой ногой. Утро он снова провел в кресле на траве и писал стихи. Днем он играл с мальчиками, Риком и Ником. Была суббота, и дети рано вернулись из школы. Живые, общительные и веселые шалуны, лет шести-семи, они скоро разговорились, так как Асхурст умел обходиться с такими малышами. К четырем часам дня они уже успели показать ему все их детские фокусы и проказы, кроме ловли форелей. Но вскоре, улегшись на животах у воды, они исполнили и этот номер. Асхурст, сидя на берегу, наблюдал за ними и слушал кукушку, как вдруг Ник, старший из мальчиков, подошел и стал рядом с ним.
   -- Вон там, на камне, часто сидит призрак цыгана, -- сказал он.
   -- Какой призрак?
   -- Призрак Дуно... Мы никогда его не видели, но Могэн говорит, что он часто сидит гам и играет песню.
   -- Какую же песню он играет?
   -- Странную.
   -- А что он любит?
   -- Все черное... Старый Джим говорит, что он летает по воздуху... Это настоящее привидение... Он приходит ночью.
   Темные глаза мальчика стали круглыми от страха.
   -- Как вы думаете, может он меня утащить? Могэн говорит, что может... И боится за меня...
   -- Она видела его?
   -- Нет... А за вас она не боится, как вы думаете?
   -- Конечно, нет. Почему ей бояться за меня?
   -- А почему же она молится за вас?
   -- Откуда ты это знаешь, болтунишка?
   -- Когда я лег спать, я слышал, как она говорила: "Боже, благослови всех нас и мистера Асхурста". Я сам слышал...
   -- Ты скверный мальчик, потому что говоришь неправду. Ты ничего не слышал.
   Ник помолчал. Потом, злым голосом, он вдруг сказал:
   -- Я умею снимать шкуру с кроликов. А Могэн не может... Я люблю кровь.
   -- Ты любишь кровь? Ах, ты чудовище!
   -- Почему?
   -- Потому что ты любишь причинять боль другим.
   Мальчик нахмурился.
   -- Но, ведь, кролики, которых мы едим -- мертвые...
   -- Ах, ты говоришь о мертвых кроликах, Ник? Это другое дело.
   -- Я умею снимать шкуру с лягушек.
   Но Асхурст уже не слушал его.
   "Боже, благослови всех нас и мистера Асхурста", звучало в его ушах.
   Заметив его невнимание, Ник убежал к ручью, и оттуда вскоре послышались крики и визг.
   Когда Могэн принесла чай, Асхурст спросил ее:
   -- Что это за призрак цыгана, Могэн?
   Она с волнением взглянула на него.
   -- Он приносит беду.
   -- Неужели вы верите в привидения?
   -- Я очень не хотела бы увидеть хоть одно из них.
   -- Ну, конечно... Да, ведь, их и нет... А старый Джим видел, вероятно, заблудившегося пони.
   -- Говорят, что привидения живут в горах. Это тени людей, которые давно умерли.
   -- Но, в таком случае, они не цыгане: старые люди умерли задолго до того, как это племя пришло в эти края.
   Девушка тихо сказала:
   -- Все они очень дурные.
   -- А почему? Цыгане -- просто дикие люди, как кролики... Разве дикие цветы дурные? Терновник никем не посажен, а разве он вам не нравится? Я очень хотел бы встретиться ночью с вашим привидением и поговорить с ним.
   -- О, нет! Нет! Не надо.
   -- А я, вот, пойду и буду ждать его на горе.
   Она подняла руки.
   -- Пожалуйста, не надо.
   -- Да почему? Что может со мной случиться?
   Она не ответила на вопрос, но, как бы умоляя, прибавила:
   -- Не ходите... ведь, мы и так должны скоро расстаться.
   -- Расстаться? Ваша тетка не хочет больше держать меня здесь?
   -- Да. Мы на лето сдаем помещение.
   Внимательно взглянув на девушку, Асхурст спросил:
   -- А вы хотели бы, чтобы я остался?
   -- Да.
   -- Хорошо... я помолюсь за вас сегодня ночью.
   Могэн покраснела, нахмурилась и вышла из комнаты. Молодой человек задумался. Чай его давно остыл... Ему казалось, будто он тяжелыми сапогами растоптал колокольчик. Зачем он сказал такую глупость? Неужели и он, как этот осел Роберт Гартон, не понимал девушку?

IV

   Всю следующую неделю Асхурст продолжал лечить свою больную ногу.
   В этом году весна была для него поистине откровением. С восторгом наблюдал он за бело-розовыми почками деревьев, тянувшихся к горячему солнцу и глубокому синему небу, за корнями и ветвями кустов и растений, за носившимися в воздухе птицами и насекомыми. Или он лежал на берегу ручья и смотрел на покрытые цветами луга, за которыми где-то далеко куковала кукушка... Да, такой весны у Асхурста никогда еще не было, потому что на этот раз она была в нем самом. Днем он Могэн почти не видел, а когда она приносила ему обед, девушка казалась ему слишком занятой, и он не решался задерживать ее разговорами. Зато по вечерам Асхурст усаживался на кухонное окно, курил и болтал с хромым Джимом или с миссис Нарракомб, между тем как Могэн шила или убирала со стола после ужина. Следя за девушкой, молодой человек иногда видел, как ее влажные серые глаза, похожие на росинки, останавливались на нем, странно волнуя его кровь.
   Однажды, в воскресенье, когда Асхурст лежал, после захода солнца, в саду, внимая пению птиц и мысленно слагая какую-то любовную поэму, он вдруг услышал скрип калитки и увидел раскрасневшуюся и взволнованную Могэн, стремительно убегавшую от преследовавшего ее Джо. В двадцати шагах от Асхурста погоня прекратилась, и молодые люди, запыхавшись, остановились друг против друга, не замечая присутствия постороннего человека. Джо схватил девушку за руку, а она оттолкнула его, при чем Асхурст увидел ее гневное и возмущенное лицо и злую усмешку ее преследователя. Асхурст вдруг почувствовал в сердце боль и вскочил на ноги. Могэн вскрикнула и спряталась за дерево, а Джо, выплюнув какое-то бранное слово, метнулся в сторону ручья и исчез.
   Асхурст медленно подошел к девушке. Та спокойно стояла на своем месте, закусив губу и опустив глаза. Ее развевавшиеся черные волосы были в беспорядке.
   -- Могэн, -- тихо сказал молодой человек.
   Она взглянула на него, вздохнула и пошла прочь. Асхурст последовал за нею.
   -- Могэн, -- повторил он.
   Но она не остановилась. Тогда он взял ее за руку и заставил повернуться к нему.
   -- Постойте... Что случилось?..
   -- Как он смел преследовать меня?
   -- Вероятно потому, что вы любите друг друга.
   Она топнула ногой. Асхурст усмехнулся.
   -- Хотите, я отрублю ему голову?
   Она крикнула с неподдельным гневом:
   -- Вы смеетесь надо мной!
   Асхурст хотел было удержать ее, но она отскочила, и ее сердитое лицо, обрамленное черными волосами, скрылось в цветущих ветвях яблони. Но молодому человеку все же удалось поймать одну ее руку и прижать ее к губам... В то же мгновенье страх Могэн исчез. Она перестала сопротивляться, и ее внезапная покорность наполнила сердце Асхурста глубокой нежностью... Эта прекрасная девушка, такая простая и чистая, почувствовала радость от его поцелуя. И, в свою очередь, в порыве ответной радости, он обнял Могэн, привлек ее к себе и прижался к ее губам... И вдруг он испугался: девушка побледнела, закрыла глаза, и руки ее бессильно повисли вдоль тела...
   -- Могэн, -- прошептал Асхурст и отпустил ее.
   В наступившей тишине запела птица. И вдруг, прежде чем молодой человек успел опомниться, девушка схватила его руку, прижала ее к сердцу, к лицу, к губам, страстно поцеловала ее и бросилась бежать.
   Асхурст сел на старое сломанное дерево и стал смотреть на ветку яблони, только что сыпавшую на голову Могэн свои розовые цветы... Что ой сделал? Kat$ мог он осквернить это очаровательное существо? Он чувствовал себя счастливым, но, вместе с тем, огорченным и испуганным... Он глубоко задумался. Его кусали мухи, проворные мошки заползали ему в рот, -- но он ничего не замечал. Весна благоухала и трепетала вокруг него... птицы пели свои песни, солнце сияло и сверкало на бездонном небе... Асхурст вскочил с дерева и выбежал из сада: ему захотелось вдруг на вольный воздух, на безграничный простор полей...
   Разве может считать себя человеком тот, кто никогда не любил?
   Конечно, Асхурст любил девочек, с которыми он танцевал на детских балах, любил свою молодую гувернантку... любил девушек на школьных праздниках. Можно даже сказать, что он всегда кого-нибудь любил, чувствуя большее или меньшее восхищение к предмету своей страсти.
   Но теперь это было что-то совсем другое, какое-то новое ощущение, какое-то настоящее мужское чувство... Какое наслаждение любить этот дикий цветок, прижиматься к нему губами, чувствовать его восхитительный трепет... Какое безумное волнение вызывает он в крови... Но что же будет дальше? Как он встретится с нею опять? Его первая ласка была нежной, но и холодной... Но больше так быть не должно: после того, как она поцеловала его руку, после того, как он прижимал ее к своему сердцу, он знал, что она любит его... Есть натуры, которые остывают при виде проявлений к ним любви, и есть такие, как Асхурст, которые становятся нежнее, мягче и еще глубже чувствуют совершившееся внутри них чудо.
   Среди горной природы противоречивые чувства охватили молодого человека. Ему страстно хотелось отдаться порыву своего сердца. Он был горд своей победой над прекрасным доверчивым созданием с росистыми глазами. Но, в то же время, рассудок призывал его к порядку, и он с горечью думал: "Подумай о том, что ты делаешь... Подумай о себе и о ней"...
   Незаметно наступили сумерки, окутали своим покровом горы, но Асхурст все еще стоял среди скал, погруженный в раздумье. Из долин потянуло прохладой. Молодой человек посмотрел на часы: было около двенадцати. Он пошел домой.
   Всюду было темно и мрачно. Трудно было поверить, что только шесть часов назад светило солнце и звонко пели птицы... И Асхурст вспомнил вдруг о другом мире: о миссис Нарракомб, с ее змеиной шеей, колким взглядом и злым лицом, о похожих на цыган двоюродных братьях Могэн, насмешливых и недоверчивых, о тупом и злобном Джо... И только хромой Джим, с его страдальческими глазами, показался ему близким и родным... Он вспомнил, наконец, ироническую улыбку своего друга, Роберта Гартона, когда тот покидал его десять дней тому назад... На минуту Асхурст возненавидел мир и людей... Он подошел к калитке фермы, серевшей в темноте. На горизонте показалась луна, -- огромная, круглая и такая странная...
   Асхурст повернул назад и пошел по лугу, вдыхая аромат ночи и терпкий запах молодых листьев. У стога соломы вырисовывались темные силуэты быков, светлые рога которых были похожи на полумесяцы... Побродив еще немного, Асхурст направился к ферме. В доме было темно и тихо. Он осторожно подошел к окну Могэн и заглянул в него. Оно было открыто. Спит она или бодрствует, --огорченная и несчастная? Вдали крикнул филин, и этот звук еще сильнее оттенил тишину ночи. Где-то в чаще сада раздавался непрерывный шепот ручья.... Вдруг Асхурст увидел в окне фигуру девушки.
   -- Могэн, -- прошептал он.
   Она откинулась назад, исчезла, на мгновенье, и снова показалась в глубине комнаты. Он бросился вперед, прислонился к зеленому креслу, стоявшему у окна, и затаил дыхание. Белый силуэт девушки стоял неподвижно... Асхурст подвинул кресло и бесшумно стал на него. Вытянув руку, он мог дотронуться до Могэн. Она держала зажатым в кулаке ключ от своей двери. Асхурст схватил ее горячую маленькую руку, сжимавшую железный ключ. Теперь он ясно различал лицо, зубы и пушистые волосы девушки... Она его ждала... В этом он не сомневался... Бедное дитя... Ее пылавшие загрубелые пальцы сжали его руку. Глаза ее выражали странную покорность. Асхурст мог без труда овладеть ею... Снова закричал филин. На ферме залаяла собака. Девушка разжала руку и откинулась назад.
   -- Спокойной ночи, сэр.
   -- Спокойной ночи, Могэн.
   Она ушла, а он со стоном опустился на землю и сел в кресло... Ему оставалось только итти спать, но он долго еще просидел неподвижно. Ноги его промокли от росы, а голова кружилась при воспоминании о слабо улыбнувшемся лице девушки и ее горячих пальцах, сжимавших холодный ключ от ее двери...

V

   Асхурст проснулся, не чувствуя ни малейшего голода, хотя накануне вечером он ничего не ел. Каким далеким и нереальным показался ему вчерашний ночной роман при свете яркого солнца. Весна была в полном разгаре. Поля были покрыты зеленью и цветами, а из окна видны были в саду окутанные бело-розовыми покрывалами яблони. Молодой человек спустился вниз, мечтая увидеть Могэн, но не она, а миссис Нарракомб принесла ему завтрак, и он почувствовал огорчение и разочарование. Острый взгляд хозяйки и ее змеиная шея показались ему в это утро еще противнее. Уж не заметила ли она что-нибудь?
   -- Вы очень поздно гуляете, мистер Асхурст, -- сказала она. -- Ужинали вы вчера где-нибудь?
   Молодой человек покачал головой.
   -- Нет? А мы оставили для вас ужин на столе... Но вы, должно быть, были слишком заняты, чтобы думать о еде...
   В ее голосе слышалась насмешка. Если бы она знала, чем он был занят! И Асхурст подумал: "Надо все выяснить... Нельзя ставить себя в такое ложное положение".
   Но после завтрака желание увидеть Могэн снова охватило Асхурста. Оно росло с каждой минутой, а вместе с ним рос и страх испортить все каким-нибудь неосторожным словом... Поэма любви, которую Асхурст писал накануне под яблоней, и которую он считал удачной и искренней, показалась ему теперь настолько слабой, что он разорвал ее на мелкие клочки. Что знал он о любви, пока Могэн не схватила его руку и не поцеловала ее? Все, что он написал, -- одна пошлость... Он пошел в свою комнату взять книгу, и вдруг сердце его бешено забилось: девушка убирала там постель. Асхурст тихо остановился на пороге и стал наблюдать за нею... С невыразимой радостью он увидел, как Могэн наклонилась и поцеловала подушку, на которой он спал... Как дать ей понять, что он заметил это выражение ее любви... Но нет: не лучше ли оставить ее в неведении... Вдруг девушка, точно почувствовав на себе его взгляд, обернулась...
   -- Ах...
   Она закрыла лицо руками, но почти сейчас же отняла их и посмотрела на Асхурста. И только теперь он понял всю глубину, чистоту и нежную преданность ее лучистых глаз.
   -- Как хорошо, что вы ждали меня в прошлую ночь, -- тихо сказал он.
   Она не ответила, и он продолжал:
   -- Так хорошо было на лугу... Я пришел сюда за книгой...
   И вдруг, вспомнив с необычайной ясностью, как он поцеловал накануне Могэн, Асхурст подошел к ней. С невыразимым волнением он коснулся губами ее глаз и подумал: "Свершилось. Вчера это было случайно, но теперь..." А девушка молча принимала его ласки, и губы его, скользя по ее лицу, встретились с ее устами... И в комнате прозвучал первый поцелуй любовника --- страстный и почти невинный поцелуй, рождающий в сердце сладкую тревогу и истому...
   -- Приходи ночью, когда все лягут спать, к большой яблоне. Ты обещаешь, Могэн?
   И она прошептала:
   -- Обещаю.
   Увидев ее бледное лицо, Асхурст со страхом выпустил девушку из своих объятий и вышел из комнаты... Да. Теперь свершилось... Он взял ее любовь и отдал ей свою... Он пошел к зеленому креслу и сел там с книгою в руках, глубоко взволнованный и радостный... Как долго пробыл он в этом странном состоянии, он не знал. Вдруг-он увидел Джо, стоявшего недалеко от него. Юноша, очевидно, только что пришел с поля и тяжело дышал. Лицо его было цвета заходящего солнца, а руки, под засученными рукавами синей рубашки, напоминали пушистую поверхность персика. Красные губы его были открыты, а голубые глаза с льняными ресницами так выразительно смотрели на Асхурста, что тот с иронией спросил:
   -- Вам что-нибудь нужно от меня, Джо?
   -- Да.
   -- Что именно?
   -- Вы должны уехать отсюда... Вы здесь лишний...
   Гордое лицо Асхурста стало ещё надменнее.
   -- Очень хорошо, но я предпочел бы, чтобы об этом мне сказал кто-нибудь другой.
   Джо подошел еще ближе, и Асхурст почувствовал запах его тела.
   -- Чего вы здесь торчите?
   -- Потому что мне тут нравится.
   -- А понравится вам, если я расшибу вам голову?
   -- Очень понравится... Когда именно вы собираетесь это сделать?
   Джо ответил только тяжелым дыханием и сверкающим взглядом, напоминая в эту минут'' молодого разъяренного быка. Потом лицо его передернулось судорогой.
   -- Могэн не любит вас.
   Злобная ревность этого зверя в человеческом облике вернула Асхурсту самообладание. Он вскочил и оттолкнул кресло.
   -- Убирайся к черту, -- спокойно произнес он.
   И вдруг он увидел девушку. Она стояла у двери, с маленьким рыжеватым щенком на руках, и быстро подошла к нему.
   -- Посмотрите, какие у него голубые глаза, -- сказала она.
   Джо отвернулся. Шея его стала пурпуровой.
   Асхурст сунул щенку палец в рот и погладил его.
   -- Что вам сказал Джо? -- спросила Могэн.
   -- Он потребовал, чтобы я уехал, потому что ты меня не любишь...
   Она топнула ногой и посмотрела на Асхурста. И от этого, полного обожания,- взгляда молодой человек затрепетал, словно увидел ночную бабочку, опалившую об огонь свои крылья.
   -- Сегодня ночью, -- прошептал он. -- Не забудь.
   -- Нет.
   И, прижимаясь лицом к рыжеватому щенку, девушка вернулась в дом.
   Асхурст пошел на луг, где хромой пастух пас коров.
   -- Какой чудесный день, Джим.
   -- Да, прекрасная погода. Ясень цветет нынче раньше дуба.
   -- Где вы стояли, Джим, когда увидели призрак цыгана? -- спросил молодой человек.
   -- Под большой яблоней, сэр.
   -- И вы, действительно, думаете, что это было привидение?
   Хромой осторожно ответил:
   -- Я не утверждаю этого. Но мне показалось, по крайней мере...
   -- Что же вы сделали?
   Хромой, не отвечая на вопрос, понизил голос и сказал:
   -- Говорят, что миссис Нарракомб сама родом из цыганского табора... Но проверить это невозможно... А люди, вы знаете, охотно порочат других... Может быть это просто-напросто какой-нибудь малый из ее прежней компании... Вот что я думаю...
   -- А в ту ночь, когда вы видели призрак, было светло? Луна была?
   -- Да, почти полная... И она только что поднялась над деревьями.
   -- И вы верите, что это цыганское привидение существует и приносит несчастье?
   Проницательные глаза хромого доверчиво смотрели на Асхурста.
   -- Не могу вам сказать наверно, но так говорят. Вот, например, некоторые люди видят призраки, а некоторые никогда не видят. Возьмем хотя бы нашего Джо: он хоть и не видит, а скажет, что видел. А уж если видела Могэн, тогда, значит, это правда.
   -- Она очень тонкая натура, это верно.
   -- Что это значит?
   -- Я хочу сказать, что она все понимает и чувствует.
   -- Да. Это верно: она все чувствует...
   Асхурст слегка покраснел и, чтобы скрыть свое смущение, вытащил табак.
   -- Не хотите ли, Джим?
   -- Благодарю вас, сэр.
   Асхурст пошел дальше.
   "Да, -- подумал он, -- Могэн все чувствует и понимает, а что он сделал? С какими намерениями подошел он к этой нежной и тонкой девушке?"
   С этой мыслью он вышел на усеянное лютиками поле, где паслись рыжие телята. Высоко в небе кружились ласточки... Да, ясень зацветает раньше дуба: это уже видно... Кругом сверкали своей зеленью деревья... Тысячи птиц наполняли воздух своим пением. Вода в ручье была необыкновенно прозрачна... Молодой рыжий бык щипал траву. Его глаза напомнили Асхурсту Джо. Но животное не обращало внимания на гостя: быть может, оно и само немного опьянело от хмеля весны. Асхурст подошел к ручью. Земля здесь была покрыта колокольчиками, и все яблони стояли в цвету. Молодой человек присел у самой воды и погрузился в грезы... Он думал о недавнем поцелуе Могэн и о предстоявшем с нею ночном свидании под большой яблоней. И кровь бурно приливала к его сердцу... Ему чудилось, что именно в таком райском уголке должны были жить фавны и дриады, и что именно здесь сатиры с острыми ушами подстерегали легких, как ветер, нимф...
   Когда Асхурст очнулся от своих грез, кукушка все еще куковала, и вода журчала, но солнце уже скрывалось за горой, и земля быстро остывала. "Ночью", -- подумал Асхурст, и сердце его билось так же трепетно, как и сердце земли... Он поднялся и стал смотреть на цветущие деревья: их розовые и свежие почки напоминали ему Могэн. Он сорвал цветок и вдел его в петлицу... Весна властно овладела им...

VI

   Около одиннадцати часов Асхурст положил в карман "Одиссею", которую он с полчаса держал в руках не читая, и, пройдя через двор, направился в сад. Золотая луна только что поднялась над горой и, словно бесстрастный свидетель, смотрела сквозь полуобнаженные ветви ясеня. Под яблонями было еще темно, но молодой человек шел уверенным шагом, чувствуя под ногами жесткую траву. Вдруг он заметил впереди какую-то черную массу, издававшую странные звуки, и насторожился. Присмотревшись, он увидел трех свиней, прижавшихся друг к другу у стены... Ночь была тихая, и журчание ручья было слышно яснее, чем днем. Какая-то птица (он не мог сказать -- какая) упорно и монотонно кричала: пип-пип, пип-пип, пип-пип. Она испуганно умолкала, когда вдали раздавался крик филина... Пройдя некоторое расстояние, Асхурст остановился, пораженный белым сиянием над своей головой. На черном фоне деревьев их белоснежные цветы казались при свете луны зачарованными бабочками... Зрелище это было так прекрасно, что молодой человек почти забыл о том, что привело его в сад. Волшебные чары, владевшие землею днем, не оставляли ее и ночью, -- они только меняли свою форму... Наконец, Асхурст добрался до большой яблони. Даже в темноте она казалась много выше других, протягивая свои ветви к лугу и ручью. Под ее тяжелым шатром молодой человек остановился, прислушался и, прислонившись к сухому, почти теплому дереву, задумался. Придет ли Могэн?.. Среди спокойной, ярко освещенной луною ночной природы, в нем рождалось сомнение... Здесь все казалось каким-то фантастическим, как бы созданным не для людей, не для него и скромной деревенской девушки, а для богов и богинь, для фавнов и нимф. А может быть, и в самом деле было бы лучше, если бы она не пришла... Но он продолжал напряженно прислушиваться. Таинственная птичка по-прежнему кричала: пип-пип, пип-пип, пип-пип... По-прежнему журчал ручей, и луна бросала на него яркий свет... Белоснежные цветы яблони, заглядывавшие в лицо Асхурста, казалось, оживали с каждым мгновением и становились до раздражения прекрасными... Молодой человек притянул к себе ветку и сорвал три цветка... три священных и нежных цветка и бросил их на землю...
   В это мгновение, совсем близко от себя, он увидел темную фигуру девушки, похожую на гибкую древесную ветку, и ее белое лицо, напоминавшее лилию...
   -- Могэн, -- прошептал он и протянул ей руки.
   Она бросилась к нему и прижалась к его груди. Он ощутил бурное биение ее сердца. Девушка казалась такой юной и беспомощной, что Асхурст почувствовал себя ее рыцарем и покровителем. Она была как бы воплощением воскресшей природы, вестницей весны, живым-цветком пышно расцветшей яблони... И как мог Асхурст не взять того, что она ему давала, не ощутит, своим сердцем весну. Он нежно прижал ее к себе и молча целовал ее волосы... Он не знал, как долго длилось это молчание. Ручей журчал. Кричал филин и луна, поднимаясь все выше, становилась все белее. Да они и не могли говорить, ибо губы их были слиты, ибо слова ничего не сказали бы им... Весна -- безмолвна. Когда она царит -- все сильнее слов: и цветы, и листья, и шум воды, и дыхание ветерка... Весна сближает влюбленных, сплетает их пальцы и соединяет их уста в едином пламенном поцелуе. И сердце Могэн билось вместе с сердцем ее возлюбленного, ее губы трепетали на его губах, и Асхурст чувствовал победу судьбы, бросившей его в объятия этой чудесной девушки...
   Но вот первый страстный порыв желанной встречи прошел. Уста молодых людей разъединились, и Асхурстом опять овладело сомнение.
   -- О, Могэн! Зачем ты пришла? -- прошептал он. Она с тревогой и волнением взглянула на него.
   -- Сэр... вы просили меня.
   -- Не говори "сэр", моя любимая.
   -- Как же я могу называть вас?
   -- Я для тебя Франк.
   -- Я не могу... не могу.
   -- Но, ведь, ты любишь меня, правда?
   -- Я не могу не любить вас. Я хочу быть с вами... Это правда...
   Асхурст глубоко вздохнул.
   -- Поедем со мной. Будем неразлучны...
   -- О!..
   Взволнованный ее непередаваемым восклицанием, Асхурст продолжал все тем же чуть слышным шепотом:
   -- Поедем в Лондон... Я покажу тебе мир. Я буду тебя любить и беречь... И я обещаю тебе, Могэн, что я никогда не изменю тебе.
   -- О, если бы я только могла быть с вами... Это все, чего я желаю.
   Он поцеловал ее и сказал:
   -- Я завтра поеду в Торквэй, достану денег, куплю тебе платье, и мы уедем... А потом мы отправимся в Лондон и, если ты будешь любить меня, мы станем мужем и женою.
   Он почувствовал, как девушка вздрогнула.
   -- О, нет. Мне ничего не надо. Я просто хочу быть с вами.
   Опьяненный своей ролью рыцаря-покровителя, Асхурст продолжал шептать:
   -- Нет, нет, ты будешь моей женой, хотя я и не достоин тебя...
   Она схватила его руку и прижала ее к своим губам...
   Но он запротестовал:
   -- Нет, нет... Это я должен целовать твои руки... я... я...
   Она улыбнулась глубоко тронувшей его улыбкой. Ее белое лицо и полуоткрытые розовые губы дышали такой же живой красотой, как и склонявшиеся над нею цветы яблони...
   Вдруг она широко раскрыла глаза и с ужасом прошептала:
   -- Посмотрите.
   Асхурст оглянулся, но ничего не увидел, кроме ручья, деревьев и освещенной луною горы. Но Могэн снова произнесла дрожащим топотом:
   -- Привидение цыгана.
   -- Где?
   -- Там, около камня, у дерева...
   Асхурст бросился к ручью и добежал почти до его берега... Игра лунного света... И только... Но девушка, прижавшись к яблоне, дрожала от страха... "Глупости... воображение", --- подумал Асхурст и вернулся в сад. Но Могэн уже исчезла. Он услышал лишь хрюканье свиней да стук захлопнувшейся калитки. На месте девушки стояло только серое дерево... Он обвил его ствол руками. Но разве он мог заменить упругий стан возлюбленной? Грубая кора вместо ее нежной щеки... Только аромат яблони немного напоминал Могэн...

VII

   Выйдя на станции в Торквэе, Асхурст неуверенно пошел вперед. Он никогда не бывал в этих краях. В своем простом норфолькском пиджаке, пыльных сапогах и смятой шляпе он резко отличался от местных жителей, и прохожие с удивлением смотрели на него. Прежде всего он разыскал отделение Лондонского банка. Оказалось, что получить деньги он мог только по телеграмме в центральное правление. Он тотчас же отправил депешу.
   Возле почты Асхурст увидел магазин дамских вещей и, против обыкновения, начал с любопытством рассматривать его витрину.
   Он вошел в магазин. К нему подошла молодая женщина с голубыми глазами и высоким лбом. Асхурст молча рассматривал ее.
   -- Что вам угодно, сэр?
   -- Мне нужно платье для молодой дамы. Продавщица улыбнулась. Асхурст покраснел.
   Молодая женщина торопливо спросила:
   -- Какой фасон вы предпочитаете? Что-нибудь модное?
   -- Нет. Самое простое, но хорошее платье.
   -- Какая фигура у дамы?
   -- Не знаю. Она немного ниже вас.
   -- Не можете ли вы указать размер ее талии?
   Указать талию Могэн...
   -- Средний.
   -- Отлично.
   Продавщица ушла, а Асхурст начал беспомощно смотреть на выставленные в окне модели. И вдруг ему показалось невероятным, что Могэн, его Могэн, носит грубую юбку и деревенскую кофту. Продавщица вернулась с несколькими платьями в руках. Одно из них, серого цвета, понравилось Асхурсту, хотя представить себе Могэн, одетой в это платье, он не мог.
   Продавщица вышла и принесла еще два. Асхурст чувствовал себя крайне смущенным. Какое выбрать? Он должен был купить еще шляпу, ботинки и перчатки...
   А вдруг все это опошлит Могэн, как это часто бывает, когда крестьянки начинают наряжаться по-городскому. Почему не может Могэн ехать так, как она есть? Надо все это сделать очень осторожно...
   -- Отложите это серое платье, -- с отчаянием произнес он наконец, -- мне трудно решить... Я зайду еще раз, днем.
   Продавщица сказала с сожалением:
   -- Как вам будет угодно. Это очень изящный костюм. Вряд ли вы найдете что-нибудь более подходящее.
   -- Вероятно, -- пробормотал Асхурст и вышел.
   Почувствовав себя свободным от прозаических забот, молодой человек глубоко вздохнул и снова вернулся к своим грезам... Он вспомнил доверчивое прелестное создание, стремившееся соединить с ним свою жизнь... Он представил себе, как они вместе гуляют при луне, старался нарисовать себе Могэн в новом платье, видел, как она сбрасывает с себя старые вещи, едет с ним в свадебное путешествие и возвращается в Лондон, где они будут вместе переживать все радости любви...
   -- А, Франк Асхурст! Давно не виделись!.. Помните, мы вместе играли в футбол...
   Асхурст обернулся и увидел красное с голубыми глазами лицо, ровно покрытое густым загаром.
   Он узнал окликнувшего его молодого человека.
   -- Что вы здесь делаете?
   -- Да ничего... Просто гуляю... Я приехал сюда за деньгами. Я живу в деревне.
   -- Вы уже завтракали? Давайте подкрепимся вместе... Я здесь с моими маленькими сестрами. У них была корь.
   Асхурст согласился, и они пошли вместе. Дорогою жизнерадостный Холидэй рассказал ему--где в Торквэе можно купаться, где лучше всего гулять и где лучше всего кормят... Наконец, молодые люди добрались до длинного ряда расположенных на берегу моря домов, в середине которых находился отель.
   -- Пройдемте в мою комнату и вымоем руки. Завтрак нам подадут моментально.
   Асхурст осмотрелся... После его спальни на ферме, где он провел последние две недели, комната Холидэя с многочисленными туалетными принадлежностями показалась ему прямо чудом.
   Когда он вошел с приятелем в гостиную, три белокурые головки повернулись в их сторону.
   -- Это -- Франк Асхурст, сестрицы, -- представил его Холидэй.
   Две девочки были еще детьми, десяти и одиннадцати лет. Третья, лет семнадцати, была блондинка с голубыми глазами, розовыми щеками, чуть тронутыми загаром, и с темными бровями. Голоса всех трех мисс были такие же веселые и жизнерадостные, как и у брата. Они быстро встали, пожали гостю руку, критически осмотрели его костюм и сейчас же сообщили ему, что они предполагают делать днем.
   Диана и нимфы... Младших сестер звали Сабиной и Фредой, а старшую Стеллой.
   -- Не хотите ли половить с нами креветок? -- неожиданно обратилась к Асхурсту Сабина. -- Это очень весело и интересно.
   -- Мне, вероятно, придется сегодня уехать, -- пробормотал Асхурст.
   -- Ах, как жаль!
   -- И вы никак не можете остаться? -- спросила его, в свою очередь, Стелла.
   Асхурст повернулся к новой собеседнице. Девушка склонила голову и улыбалась. Она была очень мила. Сабина жалобно упрашивала гостя:
   -- Вы можете... Вы можете остаться...
   Потом разговор зашел о купанье в море.
   -- Вы далеко уплываете?
   -- Мили за две.
   -- Что вы говорите?
   -- Это замечательно'
   -- Эго великолепно!
   Три пары голубых глаз восторженно смотрели на Асхурста. Он был польщен.
   Вслед за сестрами выступил Холидэй.
   -- Давайте, выкупаемся. А?.. И оставайтесь у нас ночевать... Хорошо?
   Асхурст улыбнулся и отрицательно покачал головой... Но вдруг ему захотелось простора и движений -- кататься на лодке, играть в футбол, бегать, прыгать -- и... чувствовать себя героем... Девочки настойчиво уговаривали его принять участие в их забавах, посмотреть их "пещеру". Они болтали, как сороки. Молодой человек стоял между ними, а их брат -- немного позади.
   В темной "пещере" была устроена западня, в которую попадались всякие твари... Незаметно для Асхурста, Сабина и Фреда втянули его в свои игры. Вскоре он уже снял ботинки и носки и вместе с девочками возился в песке и воде... Время идет быстро для того, кто чувствует красоту природы, кто любит детей и понимает их. Асхурст был крайне удивлен, когда, взглянув на часы, увидел, что уже больше трех. Свой чек он уже не мог разменять, потому что банк был уже закрыт. Заметив выражение его лица, девочки радостно закричали:
   -- Ну, теперь вы останетесь с нами!
   Стелла, тихим голосом, тоже сказала:
   -- Да, теперь вы останетесь с нами.
   Асхурст не ответил. Он вдруг увидел перед собой Могэн, когда утром, за завтраком, он прошептал ей: "Я поеду в Торквэй, дорогая, и куплю все для тебя. Вечером я вернусь. Может быть, мы уедем сегодня же ночью. Будь готова". Он вспомнил, как девушка вся задрожала от этих слов... Что она теперь подумает?
   Со смешанным чувством гнева, раскаяния и стыда, он положил часы в карман и произнес каким-то странным тоном:
   -- Хорошо, я останусь на сегодня.
   -- Ура!.. Теперь пойдемте с нами купаться.
   Трудно было не поддаться радости очаровательных девочек, улыбке Стеллы и дружескому расположению Холидэя... Но вскоре тревога опять закралась в сердце Асхурста, и он сказал:
   -- Я должен послать телеграмму.
   Они вернулись в отель. Асхурст отправил депешу на имя миссис Нарракомб: "К сожалению, задержался. Приеду завтра". Могэн, конечно, поймет, что его задержали дела... На душе у него стало легче.
   Был прекрасный теплый день, море было спокойное и синее и выкупаться в нем было бы одно наслаждение. Асхурсту было приятно смотреть на увивавшихся за ним девочек, на красивую Стеллу, на загоревшее лицо своего приятеля. Он достал купальный костюм, и они пошли к морю. Холидэй и Асхурст раздевались за одной скалой, а три мисс -- за другой. Асхурст вошел в море первым и сейчас же отплыл очень далеко, чтобы поддержать свою репутацию. Вернувшись назад, он застал Холидэя плававшим у берега, а девочек резвившимися, как рыбы, в воде. Он смутился, не зная, удобно ли ему присоединиться к ним. Но тут Сабина обратилась к нему с просьбой поучить ее плавать и, занявшись этим делом, он совсем забыл о своем смущении.
   Вдруг он услышал взволнованный голос Стеллы:
   -- Посмотрите на Филиппа! Посмотрите! Что с ним такое?
   Асхурст посмотрел и увидел, что с его приятелем, действительно, что-то неладно. Он попал на глубокое место и, захлебываясь, боролся с волнами. Заметив, что старшая сестра устремилась к берегу на помощь, Асхурст закричал:
   -- Назад, Стелла! Назад!
   Никогда еще он не плыл с такой быстротой... Он добрался до Холидэя как раз в тот момент, когда тот у него на глазах нырнул во второй раз в воду. Схватить утопавшего было не трудно, потому что он не сопротивлялся. Асхурст вытащил его на берег и начал, вместе со Стеллой, его растирать, между тем как младшие девочки стояли вокруг с перепуганными лицами.
   Холидэй быстро пришел в себя. Но он чувствовал себя плохо и, обратившись к Асхурсту, сказал, что если тот даст ему руку, то он доберется до своей одежды Асхурст повел его по берегу, как вдруг увидел лицо Стеллы, все красное и в слезах. "А ведь я назвал ее просто Стеллой, -- подумал он: -- может быть, она обиделась".
   Когда молодые люди оделись, Холидэй заметил:
   -- Франк, ты спас мне жизнь.
   -- Глупости,
   Вернувшись в отель, все общество село пить чай, кроме Холидэя, который остался лежать в своей комнате. Скушав с аппетитом несколько кусочков хлеба с ветчиной и вареньем, Сабина сказала:
   -- Вы настоящий герой.
   А Фреда подтвердила:
   -- Да, настоящий... Замечательный.
   Асхурст заметил опущенные глаза Стеллы. Сконфуженный похвалами, он вскочил и подошел к окну. Оттуда он услышал шепот Сабины:
   -- Послушайте, девочки, давайте заключим кровавый договор против него!.. Где твой нож, Фреда?
   Из своего угла Асхурст увидел, как каждая из мисс уколола себя ножом и выдавила каплю крови на бумагу. Он повернулся и направился к двери.
   -- Перестаньте злиться. Вернитесь!
   Девочки схватили Асхурста за руки. Взятый в плен, он вернулся к столу. На листе бумаги были написаны кровью три имени: "Стелла Холидэй", "Сабина Холидэй" и "Фреда Холидэй", окруженные лучистым ореолом, тоже начертанным кровью.
   -- А теперь мы должны поцеловать вас... вы это знаете?
   И Фреда подтвердила:
   -- Да, да, обязаны...
   И прежде, чем Асхурст успел увернуться, он почувствовал на лице влажные девичьи волосы. Одна из мисс нежно поцеловала его в щеку, а другая -- где-то около носа. Затем Фреда распорядилась:
   -- А теперь ты, Стелла.
   Асхурст, красный и сконфуженный, посмотрел на не менее пунцовую от стыда девушку. Сабина засмеялась, а Фреда крикнула:
   -- Перестань... А то он, чего доброго, опять сбежит!
   Стараясь скрыть свое смущение, Асхурст сказал:
   -- Успокойтесь, бессовестные шалуньи,
   Сабина опять засмеялась.
   -- В таком случае, -- решила Фреда, -- мисс Стелла может поцеловать свою руку, а вы поднесете ее к своему носу... Это разрешается...
   К удивлению Асхурста, девушка поцеловала свои тонкие пальцы и протянула их ему. Он с грустью взял ее холодную изящную ручку и приложился к ней щекой. Младшие девочки захлопали в ладоши, и Фреда крикнула:
   -- Ну, теперь, по кровавому союзу, мы обязаны охранять вашу жизнь... Можно мне еще чашку, Стелла?
   Чай был кончен, и Асхурст, сложив бумагу с "договором", сунул ее в карман. Затем начался разговор о кори, апельсинах, каникулах и тому подобных вещах... Асхурст то слушал, то говорил сам, обмениваясь взглядами со Стеллой, лицо которой снова стало неприступным и холодным. После чая младшие девочки играли в разные детские игры, а Асхурст беседовал с их старшей сестрой, сидевшей у окна и любовавшейся морем. Все происходившее казалось молодому человеку приятным сном. Завтра он вернется к Могэн... с пустыми руками и с листком бумаги, исписанным кровью этих двух шалуний и Стеллы... Он опять посмотрел на девушку. Ведь, она была почти одних лет с Могэн... Ему вдруг показалось, что ее скромная девственная красота как будто расцветала от его молчаливого восхищения...
   За обедом, на который Холидэй, наглотавшийся соленой морской воды, не явился, Сабина сказала:
   -- Я буду называть вас Франком.
   А Фреда повторила:
   -- Франк, Франк, Франк!
   Асхурст улыбнулся и показал наклонением головы, что он согласен.
   -- А Стелла называет вас все время: "мистер Асхурст". Она должна заплатить штраф...
   Асхурст взглянул на покрасневшую девушку. Сабина засмеялась. Фреда крикнула:
   -- Она у нас очень важная и воспитанная! Ха-ха-ха!
   Асхурст протянул одну руку направо, а другую налево и, схватив обеих девочек за их светлые волосы, пригрозил:
   -- Послушайте, милые мисс, если вы не оставите Стеллу в покое, я свяжу вас обеих вместе.
   -- Посмотрим, как вы это сделаете, -- воскликнула Фреда, а Сабина заявила:
   -- Но, ведь, вы же называете ее Стеллой.
   -- Да, называю, потому что это очень красивое имя.
   Асхурст отпустил волосы девочек... Стелла!.. Как будет она называть его после этого разговора? Но она не называла его никак и только вечером, когда он прощался с нею, она вдруг сказала:
   -- Спокойной ночи, мистер... спокойной ночи, Франк.
   И, крепко сжав его руку, мгновенно исчезла...
   Асхурст остался неподвижно стоять в опустевшей гостиной. Ведь, только прошлой ночью, под цветущей яблоней, он обнимал в саду Могэн и целовал ее губы и глаза. Он вздрогнул от этого воспоминания... Ведь еще сегодня ночью должна была начаться его совместная жизнь с нею... А теперь надо было ждать еще сутки, а то и больше, и все это только потому, что он вовремя не посмотрел на часы. Затем он подружился с этими невинными созданиями -- и как раз в ту минуту, когда он распростился со своей собственной невинностью... "Но я женюсь на Могэн, -- подумал он. -- Ведь я ей обещал".
   Асхурст взял свечу, зажег ее и пошел в спальню, находившуюся рядом с комнатой Холидэя. Он услышал голос приятеля:
   -- Это вы, старина? Зайдите-ка ко мне на минутку. Он сидел в постели, курил трубку и читал.
   -- Сядьте...
   Асхурст сел у открытого окна.
   -- Я много думал об этом сегодня... -- начал вдруг Холидэй.
   -- О чем? -- спросил его с недоумением Асхурст.
   Холидей, немного помолчав, продолжал:
   -- Я думал об очень странной вещи: о девушке, которую я люблю, и о том, что если я живу, то обязан этим вам... Если бы не вы, я был бы сейчас во тьме, и ничего бы для меня не существовало: ни кровати, ни сна, ни веселья...
   Он опять помолчал и вдруг спросил:
   -- Нравятся вам мои сестры?
   -- Очень.
   Холидэй отложил трубку, скрестил руки и повернулся лицом к окну.
   -- Да, они славные девочки.
   Наблюдая за другом, за его улыбкой и за своей тенью на его лице, Асхурст вздрогнул... А ведь это верно. Холидэй мог бы лежать теперь безжизненным трупом и солнце навсегда исчезло бы для него. Он мог бы покоиться теперь на дне моря и ждать панихиды по себе на девятый день. И улыбка Холидэя показалась ему прекрасной...
   -- Ну, вам пора спать. Потушить огонь?
   Холидэй взял его за руку.
   -- Мне трудно выразить все то, что я сейчас чувствую... Но умереть -- ужасно... Спокойной ночи, старина.
   Асхурст попрощался с другом и пошел вниз. Дверь была открыта, и он вышел на пляж. Звезды ярко горели на темно-синем небе, и в их полусвете цветы сирени казались загадочными и таинственными. Молодой человек закрыл глаза и вдруг -- представил себе Могэн с коричневым щенком на руках. Он отвернулся от цветов сирени и начал ходить взад и вперед по траве. С необыкновенной остротой он снова ощути i всю красоту минувшей ночи: огромный лик луны, журчание ручья, цветущую яблоню и невинные, но страстные поцелуи девушки с фермы... Асхурст остановился в тени сиреневого куста... Здесь -- море с его вздохами и жалобами... Ни ручья, ни маленькой птички, ни филина... Здесь слышны звуки пианино, белый дом поднимается к небу, и аромат цветов наполняет воздух...
   Высокое окно в отеле было освещено. Асхурст увидел на занавеске тень и, помимо своей воли, почувствовал в груди волнение: весна и любовь опять победили его... Эта светская девушка, которая называла его Франком, внезапно схватила его за руку... Эта девушка, такая холодная и чистая, -- что сказала бы она о свободной и "Незаконной" любви... Он опустился на траву и, скрестив ноги, долго сидел в таком положении, весь во власти своих мыслей... Что хотел он сделать?.. Высосать аромат из живого цветка и отшвырнуть его прочь... Только в эту минуту он ясно осознал свое поведение на ферме... Быть может, Могэн стоит теперь у окна, смотрит на цветы и думает о нем. Бедная, милая девушка. Как она его любит! Но... любит ли он ее? Быть может, он просто желает ее, потому что она красива? Боже, боже, что он делает!
   Вдали звучала музыка, мерцали звезды... Асхурст смотрел на море и прислуживался к его шуму... Наконец, весь продрогнув, он вскочил на ноги. Все огни погасли. Он пошел спать.

VIII

   Громкий стук в дверь разбудил Асхурста. Чей-то веселый голос кричал:
   -- Вставайте! Завтрак готов! Вставайте!
   Молодой человек вскочил. "Что такое? Где он? Ах, да!"
   Когда он вошел в столовую, все уже были в сборе. Он занял место между Стеллой и Сабиной, которая заявила:
   -- Поторопитесь. Мы выступаем в поход в половине десятого.
   -- Мы едем на Беррил-Хэд, старина, -- поддержал ее брат, -- и вы должны присоединиться к нам.
   "Ехать?.. Невозможно, -- подумал Асхурст. -- Я должен сделать покупки и вернуться домой". Он посмотрел на Стеллу, которая быстро проговорила:
   -- Да, да. Вы должны нас сопровождать.
   Сабина продолжала трещать:
   -- Без вас будет не интересно...
   Фреда вскочила и стала около его стула.
   -- Вы поедете с нами или я потащу вас за волосы! -- крикнула она.
   Асхурст подумал: "В общем, еще один день... Только один день". И он ответил:
   -- Хорошо. Вам не придется портить мою прическу.
   -- Ура! -- раздался единодушный вопль.
   На станции Асхурст написал вторую телеграмму на ферму, но тут же, сам не зная почему, разорвал ее.
   От Бриксхэма компания ехала в маленьком купе. Асхурст поместился между Сабиной и Фредой, касался коленями сидевшей напротив Стеллы и чувствовал себя прекрасно. О ферме он старался не вспоминать... Вместе с девочками и их сестрой, он бегал, играл, шалил, угощался, боролся и катался на лодке. На обратном пути Сабина и Фреда уснули, и он снова касался в купе колен Стеллы. Ему казалось прямо невероятным, что только сутки тому назад он еще не знал этой семьи. В вагоне он беседовал со Стеллой о поэзии, расспрашивал ее о ее вкусах, говорил о своих... Вдруг очень тихим голосом девушка спросила его:
   -- Франк, скажите мне: вы верите в загробную жизнь?
   -- И да и нет... потому что я ничего об этом не знаю, -- ответил Асхурст с удивлением.
   -- Тогда какой же смысл жить?
   Взглянув на красивую линию ее бровей, молодой человек сказал:
   -- Не знаю... Право, не знаю...
   -- А Библию вы признаете? -- продолжала допытываться Стелла.
   Асхурст в затруднении пожал плечами.
   -- А вы верите, что Христос -- бог?
   Он покачал головой.
   Девушка быстро взглянула на него, и после этого странного допроса разговор уже как-то не клеился...
   По возвращении в отель, Асхурст, сидя у окна, где было почти темно, наблюдал за Стеллой, игравшей на рояле, -- за ее склоненной над нотами головой и за движениями ее рук. Она играла не очень выразительно, но вокруг нее витала какая-то особенная атмосфера неземного спокойствия, в которой растворялись и пылкие мысли и страстные желания... Когда она сыграла несколько пьес Шумана, Холидэй принес флейту и заставил Асхурста спеть, при чем молодая девушка аккомпанировала им на рояле. Концерт продолжался до тех пор, пока из спальни не выбежали две фигурки в голубых халатиках... После этого все разошлись по своим комнатам.
   В эту ночь Асхурст спал очень плохо. Завязавшаяся дружба со Стеллой и расслабляющий уют, царивший в доме, перевернули его жизнь и превратили для него и ферму и Могэн во что-то нереальное.
   Неужели он действительно любил эту деревенскую девушку и действительно обещал увезти ее и жениться на ней? Нет, эго весна, ночь и яблоня в цвету околдовали его... Это безумный месяц май отнял у него рассудок. Мысль о том, что он чуть было не сделал своей любовницей это юное дитя природы, приводила его в трепет, хотя каждый раз воспоминание о Могэн волновало его кровь... Он не знал, что ему делать, на что решиться.... Звуки шумановской музыки все еще раздавались в его ушах, он все еще видел белокурую и холодно-прекрасную головку Стеллы, ее глаза и движения... Он сам не понимал, что с ним происходило... Мысли его мешались... Бедная, несчастная Могэн... "Я хочу быть с вами... только с вами... только с вами". И, зарываясь в подушку, Асхурст чуть не плакал. Не возвращаться на ферму было ужасно, но еще ужаснее было бы вернуться туда...
   Однако, молодость ко всему относится легко... И Асхурст уснул, думая: "Ну, что такое несколько поцелуев... Все забудется через месяц или два".
   На следующее утро он разменял чек и купил себе кое-какие необходимые вещи. Отложенное им серое платье он не взял. Он старался даже не вспоминать о ферме... Этот день он провел очень весело. Раскаяние его и мысли о Могэн испарились... После чая Стелла положила перед ним книгу и застенчиво спросила:
   -- Вы читали это, Франк?
   Это была "Жизнь Христа" Фаррера. Асхурст улыбнулся. Беспокойство девушки насчет его религиозных взглядов показалось ему смешным, но трогательным. Вечером, когда все общество чинило сети для ловли креветок, Асхурст сказал Стелле:
   -- В религии все построено на идее небесной награды за праведную жизнь на земле... Все основано в ней на страхе....
   Девушка сидела на софе, закрепляя петли сети. Опа бросила на Асхурста быстрый взгляд.
   -- А я думала, что основы религии гораздо глубже. Молодому человеку захотелось подразнить ее.
   -- Да, если хотите, они настолько глубоки, что в них трудно разобраться.
   Стелла нахмурила брови.
   -- Я вас не совсем понимаю.
   -- Почему же? Все религиозные люди чувствуют, что в жизни они получают не все, чего хотят. Мне кажется, добро надо делать ради добра.
   -- Значит, вы все-гаки верите в добро?
   Какой прелестной выглядела она теперь. И как легко было быть с нею добрым.
   Асхурст кивнул головой и вместо ответа попросил:
   -- Покажите мне, как закрепляют петли.
   И от прикосновения ее пальцев он почувствовал себя счастливым...
   Уходя спать, он думал только о ней и об ее холодной красоте.
   На следующий день Холидэи решили ехать в Тотэн, а затем -- на пикник в замок Берри-Помрой. Забыв о прошлом, Асхурст сел со всей семьей в ландо.
   У моря, по дороге к вокзалу, его сердце чуть не разорвалось: Могэн, сама Могэн шла по дорожке, в своей старой юбке, жакете и наколке, внимательно всматриваясь в лица прохожих... Асхурст инстинктивно поднял руки, как бы охраняя глаза от пыли, но сквозь пальцы он хорошо разглядел девушку, -- взволнованную, растерянную, похожую на собачку, потерявшую своего хозяина и не знающую, куда ей бежать: назад, вперед или еще куда-нибудь. Зачем она сюда явилась? Под каким предлогом? На что она надеется? С каждым поворотом колес, уносившим его от Могэн, сердце Асхурста билось все сильнее. Ему хотелось остановиться, выскочить и побежать к ней... Когда ландо свернуло к станции, он не мог больше выдержать и, открыв дверцу, пробормотал:
   -- Я забыл одну вещь... Поезжайте и не ждите меня... Я догоню вас следующим поездом.
   И, не обращая внимания на всеобщее изумление, он выскочил на ходу, споткнулся и побежал назад, в то время как экипаж с удивленными седоками покатился дальше...
   Завернув за угол, Асхурст увидел Могэн, ушедшую немного вперед. Кое-как овладев собою, он пошел медленнее. Чем дальше он был от Стеллы и чем ближе к Могэн, тем тише он шел. Как подойти к ней? Что ей сказать? Почему с того момента, как он встретился со Стеллой, ему стало ясно, что он не женится на Могэн? Что было бы хорошего в их совместной жизни? Ничего, кроме животной страсти, которая погасла бы. Ведь все, что Могэн могла бы ему дать, было бы простое и наивное чувство, чистое, как роса. А роса быстро испаряется... Цветная наколка Могэн мелькала перед Асхур- стом. Девушка всматривалась в каждое лицо и в окна каждого дома. "Переживал ли кто-нибудь такой тяжелый момент? -- думал Асхурст. -- Ведь, все, что я ни сделаю, все будет глупо..." Вдруг он увидел, что Могэн остановилась на набережной и стала смотреть на море. Он тоже остановился. Девушка смотрела так, как будто никогда раньше не видела моря, и взгляд ее выражал глубокое отчаяние. "Да, -- подумал Асхурст, -- весь мир перед нею... А между тем, ради нескольких недель страсти я хотел испортить ее жизнь... Лучше повеситься, чем сделать это".
   Перед ним, далеким видением, вдруг пронеслись спокойные глаза Стеллы и ее волнистые, развевавшиеся от ветра волосы... Да, так поступить с Могэн было бы безумием, полным неуважением к самому себе... Асхурст повернул назад и быстро пошел к станции. Но воспоминание о жалкой, растерянной фигурке, беспокойно всматривавшейся в прохожих, опять схватило его за сердце, и он еще раз повернул к морю. Наколки не было видно. Как маленькое цветное пятнышко, оно исчезло в пестром потоке гуляющих. Гонимый страстным желанием, Асхурст побежал вперед и опять увидел Могэн. С полчаса он смотрел на нее, потом лег на песок и закрыл лицо руками. Теперь, чтобы найти девушку, ему пришлось бы пойти на станцию и ждать ее там, или самому сесть в поезд и отправиться на ферму, чтобы Могэн нашла его там вернувшимся. Но он не сделал ни того ни другого, оставаясь неподвижно лежать на песке среди не обращавших на него внимания детей, занятых своими лопатками и корзиночками. Жалость к несчастной Могэн продолжала мучить Асхурста, -- жалость и непреодолимое желание овладеть ею... Он снова хотел ее, -- ее поцелуев, мягкого тела, всю ее, живую, теплую и страстную... Он хотел снова пережить чудесную ночь под освещенной луной яблоней, хотел с какой-то неукротимой, почти звериной алчностью. Он снова жаждал журчания ручья, трепета цветов, кукования кукушки, стука дятла, крика филина и красной луны, поднимавшейся над таинственным мраком густого сада... Он жаждал лица Могэн с его затуманенным от любви взором, ее сердца, бившегося у его груди, ее уст, пламенно отвечавших ему... Он хотел всего этого и... по-прежнему неподвижно лежал на песке... Что-то мешало ему вскочить на ноги, броситься вслед за Могэн и заключить ее в свои объятия...
   Три светлые головки... милое лицо с дружескими серо-голубыми глазами... тонкие пальцы, сжимающие его руку, и нежный голос: "Значит, вы все-таки вериге в добро". А кругом благоухающие деревья и цветы, -- лаванда и сирень... Все казалось ему гам чистым и прекрасным... Вдруг он подумал: "Она, вероятно, опять пройдет здесь и увидит меня". Он вскочит, пересек весь пляж и подошел к горам. Здесь, обвеваемый прохладным ветерком, он мог все обдумать хладнокровнее. Возвратиться на ферму и любить Могэн среди лесов и полей, в непроходимой глуши, было невозможно... немыслимо. Привезти ее в большой город и посадить, как в клетку, в элегантную квартиру это дитя природы было бы грешно. Он -- поэт, и не имеет права это сделать. Его страсть быстро угасла бы тогда. Кроме того, в Лондоне простота и наивность Могэн заставляли бы его краснеть за нее... И чем больше Асхурст думал, тем яснее он сознавал положение... Но лицо Могэн, полное отчаяния, неотступно стояло перед ним. Ее взгляд преследовал и мучил его... Он вскочил обогнул низкую скалу и подошел к бухте пляжа. Быть может, в море к нему вернется его самообладание, пройдет обуревающая его лихорадка... Сбросив одежду, Асхурст вошел в воду. Он хотел так устать, чтобы все стало для него безразличным, и он плыл безостановочно, быстро и долго... Но вдруг, без всякой причины ему стало страшно... А что, если у него не хватит сил вернуться к берегу, или его унесет течение, или ему станет дурно... Он повернул назад. Красные прибрежные камни казались ему бесконечно далекими. Если он утонет, Холидэи узнают о его смерти, но Могэн, быть может, никогда: на ферме не получают газет. Потом страх его исчез. Он легко доплыл, обсушился на солнце и оделся. Ему было грустно, но не тяжело. Его тело и голова освежились.
   В возрасте Асхурста, жалость проходит быстро. Вернувшись в отель и сидя за чаем, в гостиной Холидэя, он чувствовал себя, как человек, выздоровевший от продолжительной болезни. Все казалось ему новым и приятным. Чай, гренки с маслом, варенье, -- все было очень вкусное. Он бродил по пустым комнатам и, время от времени, останавливался, чтобы посмотреть или до чего-нибудь дотронуться. Взяв рабочую корзинку Стеллы он вытащил оттуда мотки шелка и надел их на пальцы, потом понюхал лежавший там маленький мешочек, наполненный душистой сухой травой. Затем он сел за пианино и, наигрывая одну песенку за другой, думал: "Вечером она будет играть, а я буду наблюдать за нею... и мне будет приятно смотреть на нее". Взяв книгу, которая все еще лежала там, где девушка оставила ее, он попробовал читать. Но печальная фигурка Могэн опять мелькнула перед ним. Он вскочил, подошел к окну, прислушался к легкому шуму сада и стал смотреть на море, сонное, синее и далекое. Вошла прислуга, унесла посуду, а Асхурст все еще стоял, вдыхая вечерний воздух и пытаясь ни о чем не думать. Потом он увидел входившего в калитку Холидэя, а за ним Стеллу и девочек с пакетами, и инстинктивно отступил назад. Сердце его, все еще не успокоившееся от случайной и тяжелой встречи, жаждало дружеского утешения и в то же время отталкивало его. Лицо Стеллы казалось немного грустным: на нем отражалось как бы легкое разочарование... Но вдруг она увидела Асхурста и улыбнулась ему яркой, нежной улыбкой, сразу рассеявшей все его сомнения.
   -- Почему вы не поехали с нами, Франк?
   -- Я хотел, но не мог.
   -- Посмотрите: мы нарвали чудесных фиалок.
   Она протянула ему букетик. Асхурст наклонился понюхать цветы и вдруг, помимо воли и желания, опять увидал расстроенные черты Могэн, вглядывавшейся в прохожих.
   -- Да, они прелестны, -- коротко сказал он, и вышел.
   Войдя в свою комнату, он услышал голоса детей, поднимавшихся по лестнице, бросился на кровать и закрыл лицо руками... Теперь, когда он почувствовал, что жребий брошен, и Могэн отвергнута, он возненавидел и самого себя, и семью Холидэя, и атмосферу всех этих здоровых и довольных английских домов. Зачем эти люди встали на его пути? Не для того ли, чтобы убить в нем его первую любовь и показать ему, что он подошел к Могэн, как пошлый обольститель? Какое право имела Стелла, с ее светлыми волосами и холодной красотой, заслонить перед ним образ девушки, которую он полюбил, все испортить и наполнить его сердце горечью и сожалением... Теперь, Могэн, вероятно, возвращается домой, истерзанная ужасными мыслями и надеясь, быть может, найти его по возвращении на ферме... Асхурст стиснул зубами свой рукав, чтобы сдержать стон отчаяния... К обеду он явился мрачным и молчаливым, и даже дети раздражали его. Это был печальный вечер. Несколько раз Асхурст ловил на себе взволнованный взгляд Стеллы, и это усиливало его тяжелое настроение. Спал он плохо, встал рано, -- и тотчас же пошел на пляж. Ясное, синее, залитое солнцем море немного приободрило его. Нелепо думать, что Могэн примет так близко к сердцу его уход от нее. Через неделю или две она все забудет... А он будет вознагражден за свое добродетельное поведение. Добродетельный молодой человек!.. Если бы Стелла все знала, она похвалила бы его за победу над дьяволом... Асхурст резко рассмеялся... Он стал ходить взад и вперед по берегу, и постепенно спокойствие утра, красота моря и мелькание одиноких чаек заглушили в нем укоры совести. Он выкупался и вернулся домой.
   В саду, на скамейке, сидела Стелла. Он подкрался сзади. Какой светлой и прекрасной была она в эту минуту, с ее слегка склоненной головой и изогнутыми бровями...
   Он мягко заговорил с нею:
   -- Простите меня, Стелла: я вел себя вчера вечером очень глупо.
   Она повернулась, сильно покраснела и взволнованно ответила:
   -- Ничего... Я знала, что с вами что-то случилось. Между друзьями это не имеет значения. Не правда ли?
   -- Между друзьями... Это верно... Мы, ведь, друзья с вами, правда? -- ответил Асхурст вопросом.
   Она взглянула на него, кокетливо кивнула головой, и зубы ее блеснули в ярко-нежной улыбке.
   Через три дня Асхурст вернулся в Лондон вместе с семьей Холидэя. На ферму он не написал. Что мог он сказать Могэн?
   На следующий год, в последних числах апреля, он и Стелла поженились...
   Все это вспомнил Асхурст, стоя, в день своей серебряной свадьбы, у обвитой плющом стены. Вот здесь, на этом месте, где он собирается позавтракать с женой, он впервые увидел Могэн... Ему страстно захотелось взглянуть на ферму и сад, на широкий луг, где являлся призрак цыгана... Для этого понадобится не много времени, -- не больше часа...
   Асхурст пошел по дороге.
   Как хорошо он помнил простой и милый пейзаж: группу елок и покрытый травою холм позади них...
   Он остановился у ворот фермы. Низкий каменный дом, цветущие кусты смородины, -- ничего не изменилось. Даже старое зеленое кресло стояло под окном, у которого он встретился с Могэн в памятную ночь...
   Асхурст прошел через луг и подошел к калитке сада... Даже черная свинья по-прежнему бродила среди деревьев... Неужели с тех пор прошло двадцать шесть лет, или он проспал все это время и, наконец, проснулся, чтобы опять встретить девушку под яблоней? Асхурст бессознательно коснулся рукой своей седеющей головы и вернулся к действительности.
   Открыв ворота, он прошел к старому дереву. Все то же. Только немного серее стал ствол его да появились две-три засохшие ветви... Все так же стоит оно, как и в ту ночь, когда он вдыхал его запах, когда освещенные луной цветы, казалось, жили и дышали... Как и в ту раннюю весну, на нем уже было несколько почек. Птицы пели, кукушка куковала, солнце было яркое и теплое... А вон и журчащий ручей, и камень на берегу, -- тот самый, на котором любило сидеть привидение цыгана...
   Сожаление о потерянной юности, об утраченной любви и погибшем счастье больно укололи сердце Асхурста... Ведь только здесь, только в этом уголке земли, с его дикой красотой, можно было испытать настоящую любовь... И он сам оттолкнул ее.
   "Юность и весна, -- думал он, -- они ушли... Ушли безвозвратно".
   Асхурст вернулся на луг и задумчиво пошел по дороге.
   Около автомобиля какой-то седобородый крестьянин разговаривал с шофером. Увидев Асхурста, он замолчал и, прикоснувшись к шапке, собрался уходить.
   Асхурст показал на маленький зеленый холмик, около которого они стояли.
   -- Не можете ли вы мне сказать, что это такое? .
   Старик остановился.
   -- Могила, -- ответил он.
   -- Но почему именно здесь?
   Крестьянин улыбнулся:
   -- Это история, которую я рассказываю уже не в первый раз. Это "Девичья могила", как ее здесь называют.
   Асхурст вынул коробку с табаком:
   -- Не хотите ли?
   Старик снова коснулся рукой шапки и медленно наполнил трубку. Глаза его, окруженные морщинами, еще не совсем погасли.
   -- Если вы разрешите, сэр, я сяду: моя нога что-то разболелась сегодня.
   И он присел на торфяную кочку.
   -- На этой могиле всегда растут цветы. Она никогда не бывает забытой. У нее всегда есть посетители. Девушка убила себя, бедняжка.
   -- Ах, вот что! Могила самоубийцы на перекрестке... Я не знал, что этот обычай еще сохранился.
   -- Это случилось очень давно. Мне было тогда ровно пятьдесят лет. Пожалуй, теперь никто больше не помнит об этой девушке. Они жила близко отсюда, на ферме миссис Нарракомб...
   Рука Асхурста, стоявшего против ворот и зажигавшего трубку, задрожала.
   -- Так, -- выговорил он после некоторого молчания, и голос его прозвучал хрипло и глухо.
   -- Она была редкая девушка и одна на тысячу, -- продолжал старик. -- И я всегда приношу цветы на ее могилу... Красивая девушка, добрая, хорошая, и все-таки они не похоронили ее ни у церкви ни там, где она хотела.
   Крестьянин замолчал, с грустью глядя на покрытый колокольчиками холмик.
   -- Так, -- снова произнес Асхурст.
   Старик продолжал:
   -- Говорят, что это была любовная история, хотя толком об этом никто ничего не знает... Да и трудно знать, о чем думают молодые девушки.
   Он провел рукою по седой голове.
   -- Я любил эту девушку, как любили ее и все, кто ее знал. Но у нее было слишком нежное сердце, -- вот что мне кажется.
   Он посмотрел на небо, и Асхурст, губы которого дрожали под усами, опять произнес:
   -- Так...
   -- Это было весной, -- снова начал крестьянин, -- должно быть, в это время или, может быть, немного позже, когда цветут яблони. У нас стоял тогда молодой джентльмен из колледжа... Красивый такой... Мне он очень нравился... Ничего такого между ними я не замечал, но, как видно, он вскружил девушке голову.
   Старик вытащил трубку изо рта, сплюнул и продолжал:
   -- А однажды утром он уехал, чтобы больше не возвращаться. На ферме еще до сих пор хранятся его вещи: он так и не прислал за ними. Его имя было Асхурст или, как будто, в этом роде.
   -- Так, -- произнес ещё раз Асхурст.
   -- Она никогда ни с кем о нем не говорила, но с того самого дня с ней что-то приключилось. Я никогда не видел, чтобы человеческое существо могло так измениться. Там был еще другой юноша, -- его звали Джо... Он очень любил девушку, а она совсем обезумела тогда... Я часто видел ее по вечерам, когда пригонял телят. Она стояла в саду, под большой яблоней, и всегда смотрела прямо на меня.
   -- Так, -- опять протянул Асхурст.
   -- Помню, однажды я сказал ей: "Что случилось, Могэн?" Ее звали Могэн Дэвид. Она была из Уэллса, как говорила ее тетка, миссис Нарракомб. "Мне жалко тебя. Ты больна?" -- спросил я ее. "Нет, Джим, -- ответила она, -- не жалей меня: я не больна". "Нет?" -- переспросил я. "Нет", -- сказала она, и по лицу ее скатились две слезинки. "А почему же ты плачешь?" -- спросил я. "Мне больно, но скоро мне будет легче, -- сказала она. -- А если со мной что случится, Джим, то пусть похоронят меня под большой яблоней". Я засмеялся: "Что же случится с тобой? -- спросил я. -- Не делай глупостей". -- "Нет, не буду" -- ответила она. Я знаю, какие бывают девушки, и больше не думал об этом разговоре... А вот однажды вечером, около шести часов, я пришел с телятами и увидел что-то темное возле большой яблони. И я сказал себе тогда: "Зачем туда забралась свинья", подошел и увидел; что там было...
   Старик остановился. Глаза его, смотревшие вверх, выражали страдание.
   -- Это была девушка. Она лежала у скалы, где я видел раз или два того молодого джентльмена из колледжа. Она лежала лицом к воде. Как раз над ее головой рос цветущий куст... Когда доктор увидел ее, он сказал: "Не может быть, чтобы она могла захлебнуться в такой мелкой воде". Но она захлебнулась... Верьте мне: никого мне не было так жаль, как ее. Я сказал ее родным, что она просила похоронить ее под яблоней. Но они не захотели и зарыли ее здесь.
   Старик опять провел рукой по голове.
   -- Удивительно -- сказал он, -- чего только девушки ни сделают ради любви. У нее было нежное сердце. И оно разбилось. Но мы не знали об этом...
   Крестьянин взглянул на собеседника, как бы ожидая от него сочувственных слов, но тот молча отошел от него.
   На вершине холмика, возле которого Асхурст устроил завтрак, он, незаметно от жены, склонился лицом к земле. Вот как была вознаграждена его добродетель... Богиня любви отомстила ему... Перед его глазами, полными слез, вдруг предстало лицо Могэн, с веткой яблони в темных влажных волосах...
   "Неужели я сделал ошибку, -- подумал он. -- Неужели". Но ответа не было...
   Голос жены окликнул его:
   -- Франк, посмотри.
   Асхурст поднялся, взял протянутый ему рисунок и стал молча его рассматривать.
   -- Правильно нарисована могила, Франк?
   -- Да.
   -- А не нужно ли нарисовать еще что-нибудь рядом с нею. Как ты думаешь?
   Асхурст кивнул головой:
   -- Яблоню, весну и любовь.

-----------------------------------------------------------------

   Текст издания: Человек из Девона. Рассказы / Дж. Голсуорси; Пер. с англ. В. А. Дилевской. Под. ред. А. Н. Горлина. -- Ленинград: Красная газета, 1929 (тип. им. Володарского). -- 111 с.; 20х13 см. -- (Собрание сочинений; том 4).
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru