Гленвилль Эрнест
Зулусы наступают

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    The hunter A story of Bushman life.
    Перевод Александры Кривцовой (1929).


Эрнест Гленвилль.
Зулусы наступают

 []

Глава I.
В пещере. Зулусы-истребители

   Бушменам приказано было покинуть их жилища и уйти в другие края. С незапамятных времен оседлые народы диктовали свою волю кочевникам. Так поступали галлы в Европе, финикияне, римляне, арабы и, наконец, африканские банту [Новейшая этнология дает общее название байту всем народам, живущим в Южной Африке до экватора. Банту означает "народ" (aba-ntu)]. Народы, которые, перейдя к оседлому образу жизни, возделывали землю и разводили скот, не находили общего языка с кочевниками и всегда прибегали к оружию.
   А кочевники сопротивлялись долго и упорно и затем уходили хмурые, но неукротимые, -- уходили в другие края, в дикие джунгли и негостеприимную пустыню, где трудно было жить, но зато дышалось свободно.
   В течение многих веков бушмены вели борьбу с сильнейшим противником, страдали от непрестанных набегов, переносили невзгоды и лишения. Но ничто не могло их сломить. Словно высеченные из гранита, сохранили они все свои навыки и обычаи. Была в них неисчерпаемая жизненная сила, -- та радость жизни, которая ведома парящему орлу, льву, преследующему добычу, оленю, пасущемуся на лугу. Жадно впитывали они новые впечатления, прислушивались к таинственным голосам ночи, шепоту изменчивого ветра, следили за движением солнца и луны, пугались молнии, прорезающей тучу, и радостно, словно птицы, встречали зарю нового дня.
   Не будь этой жизненной силы, тесно связывавшей их с природой, бушмены давным-давно перестали бы существовать и утратили бы все характерные свои черты и слились с каким-нибудь другим народом либо были бы стерты с лица земли.
   В этой книге речь пойдет о южноафриканских бушменах, которых африканские банту оттесняют на запад, в дикие джунгли и пустыню. Бушмены отступают, -- отступают маленькими группами, и каждая семья с непоколебимым мужеством смотрит в лицо опасности и уходит молча, как барсук, который бережет свое дыхание для последнего героического усилия.
   Семья Каббо не хотела покидать старую свою пещеру в горах на границе Базутоленда. Другие семьи уже спустились с гор на равнину и медленно двигались на запад, отступая, как дикая кошка, цепляющаяся когтями за каждый выступ, за каждый камень.
   Ко, жена Каббо, обмазывала кровью горшок, который она сама сделала из глины, обожгла и покрыла слоем смолы. Подле нее висела на крюке туша газели, а крюком служила грудная кость страуса. На земляном полу лежали какие-то коренья и травы, приготовленные для похлебки. Две девушки, стоя на коленях, втирали жир и золу в шкуру газели, чтобы сделать ее мягче. Костер был разложен в неглубокой яме, обмазанной глиной. Ка -- так называлось место, где лежали гадальные кости, -- находилось справа от очага. Правая сторона была стороной мужской, левая -- женской. По левую сторону от очага женщины стряпали; здесь они и спали.
   Эта пещера являлась удобным жилищем; в длину она имела почти десять метров, в глубину -- четыре и кое-где в вышину -- три. Потолком служила каменная глыба, которая опускалась отлого и сливалась со стенами и полом. Потолок покрывали яркие бушменские рисунки; там, где крыша сливалась с земляным полом, нарисовано было стадо слонов, и слон-вожак упирался хоботом в пол.
   Рисунки, сделанные красной и желтой краской, резко выделялись на сером фоне каменной глыбы. Они не были обведены ни фризом, ни рамкой. Художник-бушмен набрасывал на поверхность скалы то, что привлекало его внимание: диких зверей или крупную дичь -- антилоп-канна [антилопа-канна -- парнокопытное животное семейства полорогих, длина тела до 3, 5 м, вес до 900 кг.], мирно пасущихся на лугу или бегущих, делающих прыжки. И почти всегда удавалось ему передать сходство: животные на рисунках казались живыми. Иногда он вырезал контуры их на скале, иногда прибегал к кисти и краскам. На одном рисунке была изображена львица в момент прыжка: она вытянула передние лапы, изогнула мускулистую шею; уши прижаты к круглой голове, пасть полуоткрыта. Здесь художник-бушмен уловил характерные признаки зверя, которого не раз приходилось ему наблюдать. Был здесь и рисунок, изображающий нападение кафиров [кафиры, или кафры (от арабск. кафир -- неверный) -- именование, данное бурами в XVIII веке народам банту, главным образом народу коса, а также зулусам, суази и некоторым другим племенам] на эту самую пещеру.
   Пещера обращена была к широкой реке и находилась на высоте метра над уровнем воды. Чтобы попасть в нее, нужно было переплыть реку либо спуститься по крутой, почти отвесной тропинке, выбитой в скале, справа от входа. На противоположном берегу высилась крутая гора; справа река огибала холм, а дальше текла в широком и глубоком ущелье. Итак, со стороны реки можно было приблизиться к пещере только на лодках, а с суши -- по крутой тропинке, либо спуститься на веревках с вершины скалы ко входу.
   По-видимому, кафиры за неимением лодок воспользовались этим последним способом, чтобы проникнуть в пещеру. Вот как изобразил художник-бушмен нападение кафиров: два воина сползают вниз по веревке или, вернее, по виноградной лозе. Два других уже спустились благополучно и размахивают ассегаями [ассегай -- ударное копье], но щитов у них нет, и ядовитые стрелы пигмеев-бушменов несут им смерть; на полу лежат мертвые и умирающие.
   Атака, изображенная на этом рисунке, была отбита, так как пещера осталась во владении бушменов. Должно быть, убитые воины были сброшены в реку. Хотя туземцы утверждали, что горные бушмены -- людоеды, но заявление это могло быть справедливым лишь по отношению к народу осажденному и голодающему; когда же бушмен имеет возможность охотиться, он никогда не ест человеческого мяса.
   Быть может, семья, которую мы застали в пещере, присутствовала при атаке, изображенной на стене. В данный момент глава семьи занимался тем, что делал зазубринки и выбоины на гладкой поверхности стены. Шероховатый камень лучше впитывает краску, чем гладкий; вот почему он ударял кремнем по стене, иззубривая ее поверхность. Краску зеленую и желтую он приготовлял из окиси железа, кистью служила ему волокнистая палочка, на одном конце расщепленная, а палитрой -- щит маленькой черепахи.
   Каббо, мускулистый и широкоплечий, был ростом сто тридцать сантиметров. У этого низкорослого человечка кожа была гладкая, коричневая, голова и уши маленькие, скулы широкие, глаза карие, зоркие, окруженные сетью морщинок, так как Каббо всегда щурился от яркого света. Слишком толстые губы и широкий нос придавали ему добродушный вид.
   Двое юношей приделывали наконечники к стрелам -- маленьким прямым тростниковым палочкам. На каждой стреле виднелась метка, сделанная красной краской; по этому значку владелец всегда мог отличить свою стрелу.
   В другом конце пещеры пожилая женщина помешивала палочкой какую-то жидкость в маленьком горшке, -- это был яд, растительный или змеиный, и в него окунали наконечники стрел. Чтобы усилить действие яда, стрелу затем втыкали в гниющее мясо. Обычно бушмены пользовались растительным ядом, но если его нельзя было достать, они брали змеиный яд.
   За работой они болтали без умолку. Звуки, издаваемые ими, походили на постукивание вязальных спиц; они прижимали кончик языка к зубам, губам или верхнему нёбу и резко его отрывали; иногда слышались гортанные звуки, словно язык выуживал их из горла. Разговаривая, они жестикулировали и зорко посматривали по сторонам, на их лицах отражались все их ощущения и мысли.
   Внизу, омывая подножье скал, журчала река и пенилась над подводными камнями, и это журчание аккомпанировало болтовне.
   Они не знали меланхолии, им чужды были тяжелые предчувствия, лихорадочное ожидание. Радость жизни чувствовали они, потому что имели все, в чем нуждались: много мяса, воду, топливо, тепло. И жили они близко к природе.
   Они обитали в житнице страны. Газели паслись на холмах, крупная дичь облюбовала тучные луга, спускающиеся к реке. В двадцати километрах отсюда находился большой бассейн, где брала начало река. Туда приходили буйволы поваляться в грязи, шли туда и слоны, чтобы покрыть спину слоем грязи, защищающей от солнца и мух. Водяные козлы нашли себе пристанище в тростниковых зарослях, и охотник в поисках дичи мог бродить по болотам, не страшась крокодилов, так как в верховьях реки, пополнявшейся от таяния снегов в горах, вода была холодная, а крокодилы водились только ближе к устью, среди песчаных кос.
   Горные бушмены предпочитают селиться меж горных вершин и скал, откуда открывается широкий горизонт; но пещера, где жила семья Каббо, находилась у подножья горы. Впрочем, такое местоположение имело свои преимущества: доступ к пещере был в высшей степени затруднителен. Если же бушмен хотел обозревать окрестности, он всегда мог подняться на ближайшую скалу, служившую наблюдательным пунктом.
   По скалам бушмены карабкались с не меньшей ловкостью, чем павианы -- "животные, сидящие на корточках".
   Не одни бушмены обозревали с горных высот зеленеющую равнину. Леопарды и львы также имели свои наблюдательные пункты. Леопард, беловатый, с черными пятнами, почти не выделялся на фоне скал, покрытых мхом и лишаями; рыжий лев, выгорая под яркими лучами солнца, стал желтым в отличие от своих лесных товарищей, темно-рыжих, украшенных черной гривой. А над ними парил орел, зорко следивший за антилопами; глаза его были обведены алым ободком, тонкий, пронзительный крик его прорезал пространство.
   И люди, и звери -- все были настороже.
   У павианов были свои дозорные. Бушмен стоял на высокой скале. Антилопы-самцы охраняли стадо. Неподвижно стояли они, словно врытые в землю. Если один из них поворачивал голову, пугливые самки-антилопы, мирно щипавшие траву, переставали пастись и поджимали задние ноги, готовясь к прыжку.
   Но эта настороженность вызвана была не страхом, а привычкой. Животные находили время и для игр. Журавли, покачивая головами, украшенными золотистыми хохлами, бродили по лужайке; казалось, они танцуют какой-то причудливый танец. Быть может, радовались они тому, что пищи было много, и этим танцем пытались выразить туманные свои ощущения.
   Вдруг, заглушая птичий хор, донесся с горных вершин голос человека:
   -- Явума!
   И замерло все живое.
   Животные повернулись в ту сторону, откуда послышался крик. Самцы насторожились, а самки тревожно следили за ними. Буйвол поднял свою огромную голову и наморщил влажный черный нос; почуяв запах человека, он громко заревел. Самки-антилопы, отбежав на несколько шагов, приостановились, посмотрели на самцов и медленно начали подниматься на холм. Испуганные странными звуками, они покидали пастбище.
   -- Явума! -- снова прозвучал глухой, волнующий голос.
   Зоркие глаза животных разглядели фигуру человека, стоящего на вершине скалы. Большими шагами начал он спускаться в долину. Уверенный в своей силе, он ликовал при виде такого количества дичи. Это был чистокровный зулус, мускулистый и рослый. Шкура леопарда покрывала его плечи; держа в руке ассегай, он гордо закидывал голову, украшенную орлиными перьями.
   Это был истребитель -- фэткани. За ним шли его воины, вооруженные щитами и ассегаями.
   -- Мы -- фэткани, -- гудели сотни голосов. -- Мы -- истребители, фэткани!
   Их предводителя звали Сирайо. Это был один из молодых полководцев великого вождя Чаки [Чака (Шака) (ок. 1787-1828) -- зулусский инкоси (правитель). После 1816 года -- верховный вождь объединения родственных южноафриканских племен. Заложил основы государственности у зулусов, создал сильное войско. В последние годы жизни -- деспотичный монарх. Убит в результате заговора]. Грабежом и насилиями прокладывали они себе путь.
   Этого не знали обитатели долины, и приход Сирайо не испугал бушменов в пещере.
   Когда раздался дикий и ликующий возглас: "Явума!", Каббо схватил свой лук и колчан и, приказав женщинам спрятаться в глубине пещеры, а мужчинам -- быть наготове, стал подниматься по крутой тропинке. Здесь он встретил двух женщин, ходивших за хворостом. Они возвращались, неся на головах охапку сухих веток и палок. Развевались их короткие юбки, сверкали глаза. Обе трещали, как сороки, выражая свое презрение по адресу всех кафиров. Они спустились в пещеру, а к Каббо подошел его сын Дакуин, сгибавшийся под тяжестью убитой им газели.
   Каббо искал глазами вышку, служившую наблюдательным пунктом. Да, часовой был на своем посту: присев на корточки, как павиан, он следил за кафирами, спускавшимися с горы.
   Вдруг кафиры остановились, посмотрели налево и, громко крича, пустились в погоню, словно ищейки, преследующие добычу.
   Они гнались за тремя людьми -- двумя женщинами и мужчиной. Одна женщина была старая, другая -- молодая. Старая несла на спине поклажу. Мужчина, бежавший впереди, отстал и внезапно скрылся из виду; можно было подумать, что он провалился сквозь землю. Через минуту один из воинов, нагонявший беглецов, взмахнул руками и упал. Из травы вынырнула маленькая фигурка бушмена; он подбежал к убитому и вырвал у него ассегай.
   Воины-преследователи разразились гневными криками. Словно козы, прыгали они с камня на камень, спускаясь по крутому склону. Но бушмены уже достигли берега реки. Девушка вбежала в воду и была унесена быстрым течением. Женщина взвизгнула, уронила поклажу и упала, пронзенная ассегаем. Бушмен повернулся, бросился навстречу высокому воину-зулусу, нанес удар ассегаем и прыгнул в реку.
   Каббо, присев на корточки, жадно следил за погоней. Потом он спустился в пещеру, вход в которую был скрыт от зулусов. Стоя на берегу, он ждал, не проплывут ли мимо двое беглецов, подхваченных течением. Вряд ли думал он о том, чтобы им помочь: должно быть, им руководило любопытство. Вскоре показалась голова девушки; из воды высунулась маленькая рука.
   Каббо невозмутимо смотрел на нее; лицо его походило на каменную маску. Но сын Каббо Дакуин бросился в воду, нырнул и выплыл в двух шагах от девушки. Поддерживая ее, он поплыл к пещере. Через секунду прибило к берегу бушмена; одной рукой он цеплялся за тростник, в другой сжимал ассегай и лук.
   Глаза его впились в лицо Каббо, и все обитатели пещеры ждали ответа на этот немой вопрос.
   Каббо милостиво махнул рукой, принимая беглецов под свою защиту.
   Женщины подбежали к бесчувственной девушке и отнесли ее к очагу; здесь они обсушили ее и согрели.
   Мужчина выкарабкался на берег и остановился перед Каббо и Дакуином.
   Прищелкивая языком, он объяснил, кто он такой и откуда пришел. Он -- Кару, жена его -- Куэнку, дочь -- Суолла. Пещера его находится в горе Дракенсберг. Оттуда он бежал вместе с западным ветром, потому что кафиры преследуют бушменов.
   Дакуин прервал его и указал рукой на противоположный берег. С горы спускался предводитель зулусов. Тропинка была почти отвесной, и казалось чудом, что по ней идет человек.
   Вождь остановился против пещеры, а Дакуин пустил стрелу, которая со свистом рассекла воздух и упала к ногам зулуса. Тот поднял ее, осмотрел с любопытством и воткнул за ухо в короткие волосы.
   Потом он потряс ассегаем -- древко его было из эбенового дерева -- и, указав на заходящее солнце, выкрикнул приказ:
   -- Хамба! Уходите, дни ваши миновали!
   Дакуин присел на корточки, опустил руки, касаясь пальцами земли, замотал головой и стал подпрыгивать, подражая павиану. Все обитатели пещеры захохотали.
   Усмехнулся и зулус. Исполненный чувства собственного достоинства, он забавлялся прыжками и гримасами бушмена. Пристально всматривался он в глубь пещеры, опираясь на ассегай. Потом повернулся, бросив на прощание короткий приказ:
   -- Хамба! Уходите, пока не поздно. Скоро я вернусь, и если вы здесь останетесь, все будет кончено для вас.
   Он ушел. Вскоре повеяло запахом жареного мяса. До поздней ночи пировали воины. Пировали и пели песни. У каждого отряда была своя песня, протяжная и зловещая. В разгар пиршества донесся с гор сначала рев, потом оглушительное рыкание.
   -- Ха! -- воскликнул Дакуин. -- Это ревет большой желтый лев -- тот, у которого правое ухо разорвано.
   Услышав рев, воины стали бить ассегаями в щиты, и звуки эти напоминали глухой барабанный бой. А бушмены снова захохотали: они не боялись ни львов, ни зулусов.

Глава II.
Гадание на костях. Пляска. Возвращение Сирайо

   В предрассветный час войско зулусов покинуло место пиршества и тронулось в путь. Зулусы бежали рысцой, потому что все они были людьми сильными и выносливыми. Каждый индуна [У южноафриканских племен индуна командует небольшим отрядом воинов; индуны подчинены военачальникам, а последние -- вождю племени] nбежал впереди своего отряда, а военный вождь Сирайо наравне с остальными воинами переносил все тяготы похода.
   Животные поднялись на вершины гор, уступая дорогу проходящему войску. В долине осталось только стадо буйволов. Они смотрели вслед черным воинам. Впереди стояли буйволы-самцы и старые буйволицы; за ними -- буйволицы-матери с детенышами.
   Животные были спокойны -- зулусы шли не на них.
   Воины поднялись по склону горы к перевалу через горный хребет. Отсюда увидели они, как рассеивается туманная завеса, заволакивавшая долину.
   Каббо и Кару проснулись перед рассветом, когда войско тронулось в поход. Какое-то таинственное чутье подсказало им об уходе зулусов. Это чутье они разделяли со всеми живыми существами, населявшими дикую страну.
   -- Они уходят, -- сказал Каббо.
   -- Да. Уходят. Но они вернутся и принесут смерть.
   -- Они вспугнули дичь. Охота будет плохая.
   Произнеся эти слова, Каббо перестал думать о зулусах; его не пугала возможность их возвращения.
   -- Я возьму лук и стрелы, -- сказал он. -- В походе воины часто отбиваются от отряда.
   -- Я тоже. Они отняли у меня пещеру. Они убили моих близких. Даже жена моя погибла у реки.
   Вдвоем они вышли из пещеры.
   Дакуин встал, подбросил хвороста в костер и стал греть руки. У стрелка руки должны быть теплыми.
   Суолла, девушка, спасенная им, подошла к очагу.
   -- Холодная рука и холодный лук не нужны стрелку, -- сказала она. -- Когда мужчина охотится, он гонит от себя женщину, потому что прикосновение ее руки делает лук холодным.
   -- Да, оно ослабляет тетиву. Почему это бывает так, девушка?
   Суолла искоса посмотрела на него.
   -- Мне запрещали говорить с мужчинами и смотреть на них. Но я не хочу им зла. Не хочу, чтобы лук в их руках стал холодным, а стрела не попадала в цель. Я бы тоже хотела взять лук и отомстить за мать. У меня была добрая мать. Зулусы пришли в ту ночь, когда луна была яркая и круглая. Тогда нас было много, очень много, и все они убиты, как моя мать.
   Дакуин хмуро взглянул на девушку. Потом встал и взял свой колчан и лук.
   -- Я тоже пойду, -- сказала она.
   Дакуин покачал головой.
   -- Нет, моя рука стала слабой. Правду говорят, что левая рука женщины делает слабой правую руку мужчины.
   Светало. Он вышел и побежал по следу отца, словно этот след был ему виден.
   Прошло три часа.
   Когда солнце поднялось над горным хребтом и заглянуло в пещеру, трое мужчин вернулись. Они принесли два ассегая, щит, обтянутый бычьей кожей, и выдолбленную тыкву с нюхательным табаком.
   -- Воин отстал от отряда. Он хотел вынуть колючку из левой ноги, -- объяснил Каббо. -- Мы видели большую антилопу, очень жирную. Мы ее убьем и принесем тушу домой. Пусть женщины приготовят горшки.
   -- Голос, живущий в моем животе, хочет говорить, -- сказал Кару.
   -- Пусть он говорит, Кару.
   -- Слушай: мы убьем антилопу, и у нас будет запас сушеного мяса для путешествия. Мы уйдем, когда взойдет солнце. Вот что говорит мне голос: мы должны уйти раньше, чем вернутся кафиры.
   Каббо долго обдумывал это предложение, но затем отверг его.
   -- Нет. Здесь хорошо. Пещера защищена от врагов. Дичи много. Здесь мы останемся.
   -- Подумай, Каббо! Кафиры всех убивают. Они вернутся и принесут смерть. Проходя здесь, они нападут на эту пещеру.
   -- Кафиры! -- презрительно воскликнул Каббо. -- Где они -- эти кафиры? Они пришли и ушли, а мы здесь остались. И тот, у кого мы взяли эти ассегаи, лежит мертвый в долине.
   -- Да, мы здесь остались, потому что они нас не тронули. В следующий раз они убьют всех.
   -- Пусть попробуют!
   -- Я знаю! Я видел, как они сражаются. Они похожи на диких собак, преследующих добычу. Они не успокоятся, пока не убьют нас.
   Каббо взял Кару за плечи и повернул его лицом к стене, на которой были нарисованы фигурки сражающихся воинов.
   -- Смотри! -- хвастливо крикнул он. -- Они здесь уже были! И я заставил их жить на скале.
   -- Да, правда, Каббо. Они живут.
   Они долго рассматривали рисунки, украшающие поверхность скалы. Вся семья восторгалась мастерством Каббо, и больше никто не думал о возможном набеге зулусов.
   Перед охотой на антилопу-канну Каббо решил погадать на костях, удачная ли будет охота. Все находившиеся в пещере умолкли и сосредоточились, словно присутствовали при религиозной церемонии.
   Каббо расположился посреди пещеры, снял висевший на шее мешочек и вынул из него четыре кости. В сущности, это были не кости, а четыре конуса, аккуратно вырезанные из твердого дерева. Верхушка у конуса была тупая, а основание -гладкое и широкое, чтобы кость могла стоять. Каждая кость имела название. Самая главная называлась Чоу, или "сила", за ней следовала Као, что означает "мужественность". Это были кости "правой руки", или мужские; кости "левой руки", или женские, назывались Дона -- "девичество" и Гэчуи -- "женское начало".
   Подержав кости в правой руке, Каббо натер их каким-то снадобьем, которое достал из мешочка, и бросил на пол. Все наклонились посмотреть, как легли кости, но женщинам не разрешалось к ним прикасаться. Одна кость отличалась от другой зарубками, сделанными у основания.
   Раздались радостные возгласы. Чоу, главная кость, легла рядом с Гэчуи. Это было хорошее предзнаменование. Каббо собрал кости и бросил их вторично. Зрители радостно защелкали языком: Чоу, Као и Гэчуи упали рядом зарубками кверху. Такое положение костей предвещало счастливый день.
   Спрятав кости в мешок, Каббо осмотрел два ассегая, а Дакуину и еще двум мужчинам приказал взять луки и стрелы с самыми острыми наконечниками. Кару взял свой ассегай, а две женщины и девушка Суолла получили приказ следовать за охотниками.
   Они поднялись по тропинке на склон горы, откуда открывался вид на равнину. Вскоре увидели они антилопу-канну, которую выследили на рассвете Каббо и Кару. Пережевывая жвачку, самец стоял под ветвями акации, высоко подняв голову с черным пучком волос между рогов. Шкура его серебрилась на солнце; глаза были полузакрыты.
   Каббо окинул взглядом местность. Он походил на полководца, разрабатывающего план атаки. Женщинам он приказал спуститься в долину и перерезать путь антилопе, если она побежит к реке. Трое молодых людей должны были подняться на скалу и оттуда гнать дичь в долину, а Кару получил приказание спрятаться на противоположном склоне и направить антилопу к тому месту, где стоял сейчас Каббо.
   Охотники разбрелись в разные стороны. Самый зоркий глаз не смог бы их разглядеть: они ползли, припав к земле; каждая кочка, каждый кустик служили им прикрытием. Прошло около часа, а антилопа по-прежнему стояла под акацией, жевала жвачку и помахивала хвостом. Когда повеяло запахом охотников, животное внезапно сделало прыжок, перескочило через огромную рытвину и стало взбираться на гору.
   Каббо, рассерженный, вскочил: поведение антилопы нарушило все его планы. Но через секунду он снова припал к земле: две маленькие фигурки бросились навстречу антилопе. Животное, круто повернувшись, тяжелым галопом стало спускаться в долину. За ним по пятам бежали три карлика-бушмена.
   Антилопа-канна мчалась к реке, но женщины, размахивая руками, перерезали ей путь. Она свернула направо, но перед ней словно из-под земли вырос Кару, размахивавший ассегаем. Оставался свободным путь к горе, где находилась пещера. Там на тропинке подстерегал жертву Каббо.
   Антилопа свернула налево; за ней вдогонку бежали четыре маленькие фигурки. Больше они не кричали -- нужно было экономить силы.
   Бушмены охотились, как охотится стая диких собак, которые стараются загнать добычу ближе к своему логовищу. Каббо терпеливо ждал, пока антилопа едва не налетела на него. Тогда он нанес ей удар острым ассегаем и перерезал сухожилие на ноге. Огромное животное споткнулось. Раньше чем успело оно оправиться, два ассегая вонзились между его ребер.
   Задыхаясь, прибежали другие охотники; подоспели и три женщины, перерезавшие дичи путь к реке. С убитого животного содрали шкуру, свернули ее и отнесли в пещеру. Потом начали разрезать на части тушу; мяса было больше пятисот килограммов.
   К вечеру его зажарили, а мозговые кости женщины оставили для мужчин.
   В ту ночь никто не спал. Бушмены ели, ели до отвала. Непонятным казалось, как могут они вместить столько пищи. Они ели, ни на секунду не задумываясь о завтрашнем дне.
   Днем они спали, а на следующую ночь пиршество возобновилось. Так продолжалось до тех пор, пока не съедена была вся туша. Наконец, сварили и съели голову антилопы, высосали мозговые кости, а остатки бросили на кучу костей, лежавшую по правую сторону от очага.
   На четвертую ночь началась пляска. Плясали мужчины, а женщины и девушки, сидя на земляном полу пещеры, били в барабаны и хлопали в ладони.
   Мужчины привязали к щиколоткам мешочки, сшитые из мягких ушей антилопы и наполненные сухими ягодами. Эти "танцевальные мешочки" служили погремушками. Танцоры посыпали волосы блестящей слюдяной пылью, торс раскрасили красной краской.
   Какими красивыми казались они себе! Мягкая кожа лоснилась, волосы блестели от слюды, лица раскраснелись. Постукивание ягод в мешочках сопровождало каждый их шаг.
   Они плясали, притопывая, подпрыгивая, раскачиваясь из стороны в сторону и громко распевая о своих подвигах. Они поднимали облака пыли. Пыль садилась на женщин, засаривая им глаза, смешиваясь с потом, стекавшим по обнаженным телам.
   Танцоры отличались не только исключительной ловкостью и подвижностью, но и выносливостью. Они вертелись, как волчки. К счастью, у бушменов еще не знали алкоголя, а жажду утоляли водой. Суолла несколько раз ходила к реке и наполняла водой большие горшки.
   Несколько часов продолжалась пляска. Наконец мужчины устали. У многих кровь пошла носом. Самым выносливым оказался Каббо. Он сделал последний изумительный прыжок и был награжден восторженными возгласами женщин, не устававших восхвалять мужчин.
   Каббо засмеялся тонким кудахтающим смехом. Пляска закончилась. Бушмены укладывались спать. Антилопа была съедена, сухожилия вычищены и спрятаны, желудок вымыт и прокопчен -- он заменит мешок; рога отполированы -- бушмены будут трубить в них, приветствуя молодой месяц; хвост пригодится, чтобы отгонять мух, а шкуру женщины натрут золой и жиром, она сделается мягкой.
   Они пировали несколько дней, они плясали и веселились. Завтра они будут спать до вечера, потому что в горшках еще есть суп. А когда снова взойдет солнце, они пойдут на охоту: голод заставит их выйти на поиски дичи.
   Но им не суждено было выспаться.
   -- Явума! -- раздался протяжный угрожающий возглас.
   Вернулись кафиры. От них зависела теперь судьба бушменов.
   Кару взял понюшку табаку из маленькой тыквы. Когда-то эта тыква принадлежала воину-зулусу, который отстал от отряда, потому, что хотел вынуть колючку из ноги.
   -- Кафиры вернулись. Я говорил, что они вернутся. Но теперь мы можем уйти отсюда сытые.
   Кару говорил очень серьезно.
   С противоположного берега донесся звучный голос:
   -- Слушайте меня! Я -- Сирайо. Разве не приказал я вам уйти отсюда? Слышите ли вы меня?
   -- Слышим. Мы можем уйти, можем и остаться, кафир.
   -- Не велик подвиг -- вырыть крота из земли, но я это сделаю, когда взойдет солнце. Все будет так, как хочу я.
   Каббо презрительно захохотал. Злобно метался он по пещере, но вдруг опустился на землю. Он устал и объелся, ему трудно было стоять.
   Вождь кафиров ушел к своим воинам. В темноте раздались глухие удары: воины ударяли ассегаями по щитам.
   -- Их много, -- сказал Кару. -- Они вернулись победителями. У них есть скот -- я почуял его запах. С ними женщины -- я слышу плач детей.
   Одна из бушменок захныкала, но Каббо стукнул ее палкой по голове.
   -- Молчи. Говорят мужчины. Да, Кару, ты сказал, что кафиры вернутся. Они вернулись. Тогда ты говорил о бегстве.
   -- Это было до того, как они вернулись. Ты обогрел и накормил меня. Здесь оборвется моя тропа.
   -- Когда?
   -- Раньше, чем зайдет солнце.
   -- Кафиры не в первый раз сюда приходят.
   И Каббо указал на рисунки, покрывающие стену пещеры.
   -- Ты -- лев, Каббо. Но и вождь кафиров тоже лев. И он привел с собой сильных людей. Да, тропа обрывается здесь, Но есть путь, который может привести к спасению. Кафиры не будут нас преследовать, если мы пойдем этим путем.
   -- О каком пути ты говоришь?
   -- О тропе, на которой человек не оставляет следов, -- о реке.
   -- Мы не рыбы, Кару.
   -- У тебя есть кожаные мешки. На этих мешках мы можем спуститься по течению.
   Каббо обдумывал предложенный план.
   -- Может быть, ты прав. Слушайте вы все! Утром кафиры нападут на нас, но тот, кто захочет спуститься на мешке по течению реки, может от них уйти.
   -- А ты, глава семьи, -- раздался чей-то насмешливый голос, -- ты пойдешь с нами?
   -- Я останусь, -- сказал Каббо.
   -- Я тоже.
   -- И я, -- прозвучало в ответ.
   -- Слышишь, Кару? Но ты отсюда уйдешь. Дакуин, возьми три мешка и свое оружие. Вместе с Кару и его дочерью Суоллой ты спустишься вниз по реке. Кафиры не найдут ваших следов.
   Все было сделано так, как приказал Каббо. Дакуин привык повиноваться отцу. Быть может, этот приказ пришелся ему не по душе, но через несколько минут три человека покинули пещеру; подвязав наполненные воздухом мешки к подбородку, они бросились в реку и скрылись из виду. Оставшиеся в пещере недолго хранили память о них. Утром Сирайо повел воинов в атаку. На связках тростника они переплыли реку и, завладев пещерой, убили всех ее обитателей.

Глава III.
Месть

   Куамма, бушмен-следопыт, занимавший наблюдательный пункт на вершине горы, услышал победное пение зулусов. Вскоре увидел он их отряд, поднимавшийся по крутой тропе. Воины возвращались в крааль Чаки, великого черного вождя.
   Перепрыгивая, как козел, с камня на камень, Куамма спустился на склон, поросший травой, и побежал к реке. На тропинке, ведущей в пещеру, он остановился и прислушался: зловещее молчание нависло над рекой. Куамма раздул ноздри и, почуяв острый запах крови, понял, что произошла катастрофа.
   Медленно спустился он по тропинке и заглянул в пещеру. Знакомые рисунки увидел он на стене. На полу стояли лужи крови; валялись разбросанные пожитки бушменов -- жалкое их имущество. Куамма нашел следы крови там, где зулусы тащили по земле тела убитых и сбрасывали их в реку.
   Убиты были все: друзья Куаммы, женщины, дети. И родная пещера в скале, уютная, согретая светлыми воспоминаниями, показалась ему холодной и враждебной.
   Он опустился на землю, сгорбился и замер в этой позе, не спуская глаз с реки. Вдруг до слуха его донеслась заглушенная песня зулусов, переваливавших через горный хребет; в этой песне услышал он презрительный вызов.
   Куамма ожил, вскочил. Набросил на плечи одну из валявшихся на земле шкур, взял тыквенный сосуд, на дне которого осталось немного жиру. Потом он наполнил колчан стрелами, разбросанными между луж крови, отыскал "палки, дающие огонь", и побежал по следу зулусского войска. Маленький Куамма походил на муравья, который вздумал преследовать удава.
   Войско он догнал ночью, когда зулусы спали вокруг костров. Один из воинов протяжно застонал от боли, а товарищи его проснулись и вскочили, испуганно перекликаясь. Военный вождь прошел между рядов, успокаивая проснувшихся. Взяв пучок сухой травы, он зажег его и наклонился к человеку, который корчился на земле. Лицо вождя, озаренное пламенем, покраснело, сверкали его глаза, блестели белые зубы.
   -- Иниоко (змея), -- сказал он. -- Иниоко ужалила человека в шею. Ударяйте ассегаями по земле, чтобы разогнать ядовитых тварей.
   Воины повиновались. Потом они подбросили хвороста в костры и вскоре заснули. Но вождь знал, что не змея ужалила человека: на шее он заметил ранку, совсем не похожую на след змеиного укуса.
   Утром воины поели жареного маиса и, не чувствуя усталости, рысцой продолжали путь. Но несколько человек отстали от отряда и спрятались у подножия холма. Они должны были узнать, не идет ли враг по следу зулусов, и приготовились пронзить ассегаем всякого, кто вступит на эту тропу.
   Но Куамма избрал другой путь. Ему приходилось охотиться на буйволов, и он знал, какая опасность угрожает тому, кто идет по следам хитрого и неумолимого врага.
   Куамма свернул с тропы и пошел в обход. Не теряя из виду войско, он охотился и в полдень остановился у источника. Здесь он разложил маленький костер и поджарил кусок мяса. Зулусы не заметили легкого облачка дыма, которое быстро рассеивалось в раскаленном воздухе: они приближались к границе своих владений и не боялись врага. Вечером к ним присоединились женщины, которые вышли им навстречу и принесли мяса. Пиршество продолжалось до поздней ночи.
   В ту ночь иниоко ужалила еще одного воина, и лагерь зулусов огласился протяжными воплями женщин. Военный вождь пригрозил им палкой, если они не замолчат, а на рассвете отослал их назад, в крааль. Женщинам приказано было вернуться в свои хижины и не тревожить жалобами и сетованиями великого вождя Чаку.
   Затем военный вождь послал быстрого гонца к Чаке, а за гонцом шел индуна с пятьюдесятью воинами, который должен был смягчить сердце деспота. Вслед за этим отрядом погнали стадо скота, захваченное у врагов, а через три часа выступило войско во главе с военным вождем Сирайо; им предстояло сделать последний переход.
   Маленький бушмен, лежа у подножья холма, с холодной ненавистью следил за торжественными приготовлениями к последнему переходу.
   Сначала Куамма пошел по следам женщин. Дважды натягивал он тетиву лука и намечал жертву, но зулусские девушки, высокие и стройные, смеялись так весело и беззаботно, что Куамма почувствовал, как слабеет его рука, натягивавшая тетиву. Решив, что они -- нестоящая добыча для мужчины, он повернул назад, к тому месту, где осталось войско. На обратном пути встретил он стадо и притаился в траве.
   За стадом шли погонщики, веселым свистом успокаивая скот. Один из них, высокий, худощавый юноша, шел прямо к тому месту, где спрятался Куамма.
   Морщинистое желтое лицо бушмена повернуто было к зулусу, злые карие глазки следили за врагом. Но юноша заметил Куамму, когда подошел к нему почти вплотную. Улыбка сбежала с его лица, мускулы напряглись, но страх был ему неведом.
   В правой руке он сжимал короткую дубинку. Размахнувшись, он бросил ее в Куамму. Дубинка ударила бушмена по голове.
   -- Иниока, сейчас ты умрешь! -- крикнул зулус, перекладывая ассегай из левой руки в правую.
   Но в этот момент стрела вонзилась ему в бок. Куамма бросился на врага, схватил его за ноги и повалил на землю.
   Они катались по траве и злобно рычали, но зулус, презирая врага, не звал на помощь. Этого карлика он мог задушить одной рукой, мог поднять его и раздробить ему голову о выступ скалы. Но маленький человек был увертлив, как ящерица, а яд уже проник в кровь зулуса. Борьба продолжалась несколько секунд. Наконец юноше удалось схватить Куамму за горло, но в этот момент бушмен выдернул стрелу, застрявшую между ребер зулуса, и вонзил ее в шею своего врага.
   Хладнокровно смотрел бушмен на корчившееся тело; так следит змея за своей жертвой. Потом он ползком поднялся на холм, держа наготове лук. Поблизости никого не было. Проходили стада, вздымая облака пыли, и топот копыт заглушил шум борьбы. Погонщики не заметили, что один из их товарищей исчез.
   Тогда Куамма поднял два ассегая, лежавшие на траве подле убитого зулуса, и пополз назад к войску. Ассегаи были с длинными клинками и короткими рукоятками.
   В полдень военачальник пошел во главе войска. Торжественно шествовали зулусы по равнине. Когда вдали показался крааль великого вождя, воины ускорили шаги и, наконец, побежали рысью.
   Не раз случалось им возвращаться после набегов, оставляя за собой трупы врагов, дымящиеся развалины и разоренную страну. Но впервые по стопам победителей следовал мститель.
   Выступая в поход, индуны отдали воинам приказ бить ассегаями в щиты. Гул, напоминающий громовые раскаты, пронесся над долиной. Потом грянула песня -- песня воинов-победителей, возвращающихся домой.
   Маленький бушмен рысцой следовал за войском. Воины вступили в долину, прорезанную рекой. В дальнем конце долины находился военный крааль, обнесенный колючей изгородью. Хижины вождя и его жен были в пять раз больше каждой из остальных хижин.
   В центре крааля виднелась кучка людей: это были индуны, старшины и жены вождя, которых известили о возвращении войска. Стада, захваченные у неприятеля, уже входили в ворота; ревели быки, мычали коровы, слышался стук рогов. Войско остановилось и терпеливо ждало, пока не улеглась пыль, поднятая животными.
   Из большой хижины вышел человек; его сопровождали два телохранителя гигантского роста. Увидев вождя, воины подняли свои ассегаи и закричали:
   -- Байет!
   Что означает: "Привет вождю".
   Военачальник отдал приказ, и войско лавиной скатилось в долину к воротам крааля. Соблюдая порядок, вбежали воины в ворота и остановились как вкопанные в двух шагах от группы людей, расположившихся перед хижиной вождя. Топнув правой ногой о землю, они снова подняли ассегаи и возгласили:
   -- Байет!
   Гордые своей победой, воины стояли перед вождем.
   Деспот скучал. Из-под полуопущенных век он хмуро смотрел на воинов. Глаза у него были тусклые, серые, словно подернутые дымкой, но глубокие складки у подбородка и резкий изгиб губ свидетельствовали о сильной воле и неукротимой энергии. Это был Нерон -- жестокий и тщеславный, но власть досталась ему благодаря его энергии и силе.
   Подобно Александру и другим деспотам, этот завоеватель-зулус был отравлен сознанием собственного могущества. Воля его была законом, все его желания исполнялись беспрекословно, каждый поступок его почитался священным. Однако подданные его были людьми гордыми и смелыми. Он знал, что они его низвергнут и убьют, если он не будет с ними считаться. Вот почему он обуздывал свою злобу, не давал воли своим чувствам.
   Движением руки он подозвал военачальника.
   -- Значит, ты вернулся... -- сказал он.
   Ни похвалы, ни благодарности не дождался от него Сирайо. Смысл этих нескольких слов был понятен военачальнику. Вождь намекал на изменника Мозелекаца, который отправился в поход и не вернулся в родной крааль. Мозелекац со своими воинами покинул вождя Чаку и объявил себя независимым.
   -- Я вернулся, великий вождь, -- ответил Сирайо. -- Я остался верен моему повелителю.
   Чака промолчал. Он окинул взглядом ряды воинов, которые смотрели прямо перед собой, не смея встретиться с ним глазами.
   -- Я дал тебе десять индун. У каждого индуны был отряд.
   -- Они вернулись, повелитель. Все здесь, кроме нескольких человек, которые пали в бою.
   Глаза Чаки сверкнули.
   -- Ты уничтожил неверного пса?
   -- Я шел по тропе, указанной мне военным советом. Я спустился с гор в страну Зоса. Изменника там не было.
   -- Где он? -- проворчал вождь.
   -- Мои гонцы принесли весть, что он свернул на север. Сделав свое дело, я повернул назад и пригнал тебе эти стада. Теперь разреши мне пойти по новой тропе вслед за изменником.
   -- Мы об этом подумаем. Десять быков я дарю войску, пять коров возьми себе.
   Военачальник повернулся к своим воинам и сообщил им о щедрости повелителя. Затем призвал он м'бонго [Некоторые вожди южноафриканских племен имеют при себе "придворного" поэта-импровизатора -- м'бонго, в обязанности которого входит воспевание подвигов его повелителя] и приказал ему воспеть вождя.
   М'бонго распростерся в пыли перед Чакой, потом вскочил, выпрямился и стал импровизировать песню в честь великого, непобедимого вождя. Чака принимал это как должное, а воины, подхватывая слова песни, поощряли импровизатора. Гул голосов вдохновлял м'бонго, и долго не смолкала песня.
   Чака удалился, переваливаясь, как утка. Когда-то он был худощавым и жилистым, но теперь слой жира покрывал его мускулы. За ним, тоже вперевалку, шел первый его знахарь, разжиревший на теплом местечке. Перед уходом вождь отпустил воинов, а военачальнику велел следовать за ним. Втроем они остановились под деревом индаба.
   Бушмен Куамма, желая знать, что происходит в военном краале, влез на это самое дерево и спрятался в густой листве. Оттуда смотрел он вниз на вождя, знахаря и военачальника.
   Одна из жен принесла скамейку для вождя. Мальчик, заняв место за спиной Чаки, коровьим хвостом отгонял от него мух. Военачальник стоял, опираясь на щит, обтянутый бычьей шкурой, а знахарь тяжело опустился на землю.
   Сирайо чувствовал, что ему угрожает опасность, но лицо его оставалось бесстрастным. Вождь и первый помощник его -- знахарь -- вместе задумали что-то недоброе, и Сирайо терпеливо ждал.
   Воины, выходившие из крааля, увидели этих троих и оборвали песню, но индуны крикнули: "Хамба! Идите!" -- и воины повиновались. Звуки воинственной песни замерли вдали.
   Голос вождя, хриплый и зловещий, рассек тишину.
   -- Я послал войско в погоню за неверным псом. А пес по-прежнему бродит на свободе. Почему?
   Тяжелые веки приподнялись. Вождь посмотрел на знахаря.
   -- Я спрашивал священные кости, повелитель. Они открыли мне многое.
   -- Я задал вопрос. Отвечай.
   -- Те, что идут тропой волка, не достигают цели, о повелитель! -- вмещался знахарь.
   -- Кто этот волк? -- спросил Сирайо, перебивая знахаря, который, как казалось ему, заранее придумал ответ.
   Чака дал волю гневу.
   -- Ты, ты этот волк! Ты -- предатель, обманувший меня!
   -- Это сказал тебе знахарь?
   -- Да, он это сказал.
   -- Он лжет и знает, что лжет! И ты, вождь, тоже это знаешь.
   Чака поднял голову и в упор посмотрел на смельчака. Казалось, гнев его остыл.
   Сирайо заметил эту перемену и поспешил использовать благоприятный момент.
   -- Я вижу, великий вождь, что ты знаешь и помнишь того, кто однажды в минуту опасности прикрыл тебя своим щитом.
   Неразумные слова! Не нужно было их произносить. Они напомнили непобедимому не о преданности его слуг, но о зависимости его от них.
   -- Прошлое не живет. Этот пес, которого я приказал тебе поймать, тоже был когда-то верным слугой.
   Он кивнул знахарю. Толстяк, сообразив, откуда дует ветер, произнес заранее приготовленную речь.
   Кости открыли ему, что военачальник повел войско по неверному следу. Он хотел соединиться с Мозелекацем, а затем напасть на великого вождя -- вождя, который для подданных своих является отцом и прибежищем.
   -- Ты лжешь, негодная собака!
   -- Если я лгу, -- сказал знахарь, злобно посмотрев на Сирайо, -- ты можешь предложить испытание огнем и ядом.
   -- Это ловушки для слабых. У великого вождя есть ассегаи. Пусть он приведет в исполнение приговор, который ты мне вынес.
   Сирайо отшвырнул щит и сделал шаг вперед, подставляя под удар обнаженную грудь. Смело смотрел он на вождя, бросая ему вызов.
   Чака заскрежетал зубами, а знахарь-толстяк презрительно щелкнул пальцами.
   -- У великого вождя есть палач, который казнит виновных.
   Сирайо поднял щит и, бросив последний взгляд на деспота, удалился.
   -- Прикажи позвать палача, повелитель!
   -- Нет, оставь его. Он -- один из моих воинов. Пусть он ждет суда.
   Чака встал со скамьи и ушел, а знахарь заковылял к своей хижине, к которой никто, кроме него, не смел приближаться.
   Маленький человек, скрывавшийся в листве, посмотрел вслед толстяку, спрыгнул с дерева и бросился в погоню. Прячась в кустах, он обогнал его, присел и натянул тетиву. Две стрелы вонзились в складки толстой шеи. Знахарь завизжал. В густой траве он разглядел пигмея и заорал во все горло, призывая на помощь. Воины, собиравшие хворост для пиршественных костров, нарушили табу и побежали к хижине.
   Дрожащей рукой знахарь указал на то место, где видел бушмена. Куамма выпрямился и расхохотался им в лицо. Он пал, пронзенный копьями, но, умирая, он смеялся.
   Воины подняли толстяка и положили его под деревом индаба. В предсмертных судорогах он бился на земле. Чака непобедимый пришел, когда знахарь уже перестал корчиться.
   -- О, великий вождь, он умер от укуса иниоко. Змея следовала за нами, когда мы возвращались домой, и по ночам убивала нас своим жалом. Но военачальник разогнал наши страхи, и мы не боялись иниоко.
   Тогда Чака послал за Сирайо и снова поставил его во главе войска.

Глава IV.
Бегство. Встреча с леопардом. Животные, сидящие на корточках

   Три беглеца, покинувшие пещеру, долго плыли по реке. Они бились о подводные скалы, тела их были исцарапаны, ноги и руки онемели от холода. Наконец, измученные и окоченевшие, выбрались они на берег и зарылись в сухой песок. Медленно тянулась ночь.
   Когда взошло солнце, Кару встал и отряхнул песок. Его занимали два вопроса: первый -- не гонятся ли за ними враги, второй -- нет ли поблизости дичи.
   Холодная серая река медленно катила свои воды между высоких стен ущелья. Дальше она сворачивала вправо, и низовья ее были скрыты от Кару. Луч солнца упал на поверхность реки, и вода стала золотой.
   За спиной Кару валялись круглые голыши, обточенные водой. На берегу шелестел тростник; у подножия высокой каменной гряды росли ивы и дикий табак. Кару заметил пчел, кружившихся у скалы; крылышки их сверкали на солнце.
   Он вздохнул с облегчением, взял свой мешок я достал две небольшие палочки; одна была заострена, другая в нескольких местах пробуравлена. Эти палочки заменяли ему коробку спичек. На берегу разбросаны были сучья, куски коры; Кару выбрал из них самые сухие, которые могли служить трутом. Усевшись на землю, он начал добывать огонь. Палку с пробуравленными дырочками он зажал между большими пальцами ног, а заостренный конец другой палки вставил в одну из дырочек и стал вертеть эту палку между ладонями. Вскоре показались искры, и протянулась ниточка дыма. От искр воспламенился трут, и вспыхнуло пламя -- маленький красный цветок. Кару начал кормить это пламя кусочками сухих палок. Тогда Суолла молча встала, принесла хворосту и разложила костер.
   Дакуин осмотрел свой лук и старательно вытер влажную тетиву. Юноша и девушка не спрашивали, где достанут они пищу. Оба заметили пчел, собиравших мед. Набрав хворосту, Суолла взяла мешок, который поддерживал ее на воде и играл роль спасательного круга. С этим мешком она отправилась за медом.
   Мужчины взяли несколько горящих палок из костра и последовали за Суоллой. Кару вскоре нашел улей -- это была глубокая выбоина в скале. Вскарабкавшись наверх, он выкурил пчел, а затем вырезал соты и протянул их Дакуину, который предварительно смочил руки водой. Дакуин передал их девушке, а та, смахнув веткой пчел, спрятала липкие соты в мешок.
   Когда мешок наполнился, они вернулись к костру и подбросили в огонь охапку зеленых веток. Повалил дым, разогнавший всех пчел. Тогда они потушили костер и принялись за еду. Мед оказался не менее сытной пищей, чем мясо, а укусы пчел их не тревожили, -- стоило ли обращать внимание на такие пустяки?
   Утолив голод, они поднялись на склон горы посмотреть, не грозит ли им погоня. Дым костра мог привлечь внимание кафиров. Они притаились в траве и долго смотрели вдаль.
   -- Вон летят спутники кафиров! -- сказал Кару, указывая на небо.
   Высоко над рекой грифы рассекали крыльями воздух. Они летели к истокам реки.
   -- Когда мы плыли, я слышал шум битвы, -- сказал Дакуин. -- Кафиры напали на пещеру, и Каббо убит. Гул навис над рекой. Я думал, что кафиры гонятся за нами.
   -- Они переплыли реку на связках тростника, -- задумчиво отозвался Кару. -- Вон плывет одна такая связка. Проплывут и другие, -- мрачно добавил он. -- Проплывут и трупы. Их прибьет к берегу, как прибило и нас.
   -- Я буду ждать, -- сказал Дакуин.
   Он спустился к реке, а Кару и Суолла последовали за ним. Они остановились у самого края воды и пристально всматривались в проплывавшие мимо предметы. Несколько раз Дакуин входил по колено в воду и осматривал трупы. Наконец вытащил он на берег тело Каббо, пронзенного ассегаем. Колчан его был пуст; в левой руке он сжимал сломанный лук.
   Они вырыли яму в песке и посадили в нее Каббо. Руки его были сложены на коленях, у ног лежал лук. Засыпав могилу, они навалили сверху камней и молча отправились в путь. Шли они на запад.
   Суолла несла тлеющую головню, мешок с остатками сотов и ассегай с эбеновой рукояткой -- ассегай военачальника, извлеченный из тела Каббо.
   Этот ассегай дал ей Дакуин. Сам он нес другой ассегай, а также свой лук и колчан. Кару с двумя ассегаями, луком и колчаном шел впереди.
   Так, налегке, отправлялись они в далекое путешествие, переселялись в другие края, в ту неведомую страну, где не было кафиров, где бушмен мог жить и дышать свободно.
   Они придерживались тропы, проложенной бегемотами и тянувшейся вдоль реки. Не зная усталости, они бежали рысцой. Наконец холмы остались позади; перед беглецами раскинулась широкая равнина.
   -- Здесь водятся газели, -- сказал Кару. -- Я чувствую, как дрожит земля от их прыжков.
   -- Здесь водятся антилопы, водяные козлы, черные козлы, -- пробормотал Дакуин, раздувая ноздри.
   -- И львы, -- добавила Суолла, наступая маленькой ножкой на отпечаток огромной лапы в песке.
   -- Лев сыт, -- здесь много мяса, -- рассеянно сказал Кару. -- Ветер дует в сторону гор. Поднимемся на холм и оттуда осмотрим равнину.
   Они остановились в тени деревьев и озирались по сторонам, как озираются животные раньше, чем выйти на открытое место. Глаза, еще более зоркие, чем глаза бушменов, заметили пришельцев, как только они вышли на равнину. Павиан, занимавший пост караульного на вершине горного хребта, раздул щеки и пролаял: "Боу... боу... ", предостерегая других обезьян.
   -- Животные, сидящие на корточках, -- сказала Суолла, всматриваясь в черную точку на вершине скалы, залитой лучами солнца. -- Не люблю животных, сидящих на корточках.
   Кару долго смотрел на горный хребет.
   -- Там есть жилища-пещеры. Я вижу белые тропинки, проложенные людьми. Но дыма не видно.
   -- Может быть, сегодня утром они заметили дым нашего костра и спрятались в засаду, -- отозвался Дакуин, пережевывая сочный корешок.
   -- Нет, я думаю, что они ушли отсюда. Должно быть, и здесь побывали кафиры, -- возразил Кару.
   Беглецы осторожно пробирались вперед и, наконец, остановились у тропинки, издали замеченной Кару. Три пары зорких глаз тотчас же разглядели ветку, воткнутую в землю листьями вниз, а стеблем вверх. Это был знак, оставленный ушедшими бушменами, которые под натиском кафиров вынуждены были покинуть свои жилища.
   -- Вот куда они ушли, -- сказал Кару, указывая ассегаем на северо-запад. -- Они следовали за солнцем, уходящим на ночлег, но сначала мы отдохнем в их пещерах и запасемся сушеным мясом и пузырями для воды.
   -- И мешками для жира, -- добавила предусмотрительная Суолла. -- От солнца и ветра кожа покрывается трещинами. Нам нужен жир; мы будем втирать его в кожу, и она сделается мягкой.
   -- Но прежде всего нам нужна вода, -- проворчал Кару. -- Без воды мы умрем. Есть такие места, где не достанешь воды, а если нет воды, -- внутренний голос молчит. Мы возьмем желудки козлов и обмажем их смолой; потом мы нальем в них воду. Позаботься об этом, Суолла.
   Они быстро подошли к горному хребту, держа наготове луки и зорко осматриваясь. Павианы, охотившиеся за насекомыми, стали карабкаться вверх, цепляясь руками и ногами за выступы скал. Изредка они приостанавливались и, свесившись вниз, смотрели на пришельцев. Потом побежали гуськом, сутуля плечи, закручивая хвосты. "Боу!" -- ревели молодые самцы, опускаясь на корточки. Шествие замыкали старые павианы, важные и высокомерные.
   -- Не люблю животных, сидящих на корточках, -- жалобно повторила Суолла. -- Они похищают маленьких детей, которые ищут коренья и травы.
   -- Пфу! Вздор! -- презрительно фыркнул Дакуин.
   Подойдя к подножию горы, они увидели на высоте шести метров большую пещеру. Ползучие растения покрывали крутой склон и служили как бы лестницей. Площадка перед пещерой была утрамбована ногами живших здесь людей.
   -- Стой внизу, Дакуин, и лук держи наготове. Я полезу наверх.
   Цепляясь за ползучие растения, Кару стал карабкаться по скале. Когда глаза его оказались на одном уровне с площадкой, он вытянул шею, заглянул в пещеру и тотчас же втянул голову в плечи. Как ни был он испуган, но у него хватило мужества не закричать. У входа в пещеру лежал, вытянувшись во всю длину, леопард. Голова его была приподнята, широко раскрытые зеленые глаза в упор смотрели на Кару. При виде бушмена леопард приподнял верхнюю губу, украшенную длинными усами. Глаза его прищурились, маленькие уши плотно прижались к круглому черепу. Было в этом звере что-то змеиное, и шипел он, как разъяренная змея.
   Суолла и Дакуин, видя остановившиеся глаза Кару, поняли, что им грозит какая-то опасность. Суолла тотчас же бросила свою поклажу на землю и сжала в руке ассегай с эбеновой рукояткой. Дакуин сунул в рот две запасных стрелы, а третью положил на тетиву лука. Теперь он готов был сразиться с любым противником.
   Кару, не спуская глаз с леопарда, размышлял, что ему делать. Наконец он решил завладеть пещерой -- леопард должен уйти. Уцепившись левой рукой за ствол ползучего растения, он подтянулся выше и, выпрямившись во весь рост, занес над головой ассегай. Метнув его в зверя, он съежился и прижался к скале, держа в правой руке второй ассегай. В этот момент леопард заревел и сделал прыжок.
   Когда голова его показалась у края площадки, Кару вонзил ему в шею ассегай. Зверь оступился и прыгнул вниз, с высоты шести метров, туда, где стояли двое молодых бушменов.
   Не успел он коснуться лапами земли, как одна стрела вонзилась ему в бок, а другая -- в горло. Суолла высоко подняла руку и метнула ассегай. Одним ударом лапы леопард отбросил Дакуина в сторону и рванулся к своей жертве, но Кару уже спрыгнул на землю и побежал на помощь к юноше. Суолла, подняв ассегай, брошенный Дакуином, смело последовала за отцом. Леопард широко разинул пасть, клыки обнажились до самых десен. Рассекая передними лапами воздух, он заревел и через секунду упал мертвым.
   Дакуин, шатаясь, встал и засмеялся.
   Кару испытующе смотрел на него.
   -- Ляг! -- приказал он.
   Когда Дакуин растянулся на земле, Кару долго его ощупывал.
   -- Все кости целы, -- сказал он наконец. -- Леопард мог сломать тебе ногу, если бы удар пришелся по кости. Отдохни и натри тело жиром. Тогда ты будешь здоров.
   -- Пфу! -- презрительно бросил Дакуин.
   Он вскочил и, словно обезьяна, стал взбираться по лестнице из ползучих растений. Поднявшись на площадку, он вошел в пещеру.
   Суолла засмеялась и полезла вслед за ним, а Кару уселся на землю и стал сдирать пятнистую шкуру с леопарда. Вскоре юноша и девушка вернулись, чтобы помочь ему. Они отрезали когти и выломали клыки -- из них можно было сделать ожерелье. Все сухожилия они отделили и спрятали, а мясо разрезали на куски. Затем Кару торжественно преподнес шкуру Суолле.
   -- У тебя есть ассегай вождя, и мы видели, что ты умеешь им пользоваться, -- сказал он. -- А я дарю тебе одежду вождя. Теперь мы войдем в пещеру, разложим костер и зажарим мясо леопарда.
   Они завладели пещерой, в которой не так давно жили другие бушмены. На стенах они увидели рисунки, сходные с теми, что украшали пещеру Каббо. На полу еще осталась зола от очага. Суолла очень обрадовалась, найдя в углу глиняный горшок.
   С площадки они смотрели вниз, на тучные луга, где мирно паслись антилопы и зебры. Животные еще не заметили пришельцев, но, должно быть, уже проведали о столкновении бушменов с леопардом, так как десятки голов были повернуты в сторону горы.
   -- Они еще не почуяли нашего запаха, -- сказал Кару. -- Нас они не видели и не слышали, но предсмертный рев леопарда долетел до них, и они знают, что пришел человек.
   Снизу донеслось тонкое ржание зебры; животные тревожно озирались по сторонам.
   Тлеющая палка, которую принесла Суолла, пригодилась: девушка сожгла весь мусор, накопившийся в пещере. Зная, что поблизости должен находиться источник, Кару, захватив горшок, пошел его отыскивать, а тем временем Дакуин собирал папоротник для постелей.
   Спустя немного они уселись у костра и стали обгладывать поджаренные ребра леопарда. Потом они долго натирали тело жиром, чтобы смягчить обожженную солнцем кожу. Солнце склонилось к западу, и небо окрасилось в оранжевый цвет. Сидя у входа в свой "дом", Кару рассказывал юноше и девушке древние легенды бушменов.
   -- Отец, расскажи мне о девушке, которая бросила угли на небо и посыпала тропинку белой золой, чтобы вернуть земле солнце.
   И Кару рассказывал о звездах и Млечном пути, пока не потускнели краски на небе.
   Стемнело. Рыканье львов прорезало вечернюю тишину.
   Бушмены улеглись спать. У входа в пещеру тлели в серой золе красные угольки, охраняя сон беглецов.
   Суолла не любила животных, сидящих на корточках -- павианов, -- обезьян с собачьими мордами, которые бродят большими стаями по всей Южной Африке, состязаются с леопардом и змеями в борьбе за существование и вместе со всеми живыми существами разделяют радость жизни.
   Леопард завладевает пещерами, в которых некогда жили бушмены, а павианы взбираются по горным тропам на скалы, неприступные даже для самых смелых охотников. Павианы неукротимы, как неукротим человек, но жилища своего они никогда не защищали и при встрече с опасным противником обращались в бегство.
   Самым страшным их врагом был человек, безжалостный и смелый враг, и для него павиан являлся легкой добычей.
   В раннем детстве Суолла часто прислушивалась к громкому лаю павианов-караульных. Когда эти животные взбирались на почти отвесные скалы, она следила за ними с удивлением и любопытством, но старые самцы, свирепые и важные, всегда ее путали.
   Зрение у Суоллы было прекрасное. Она могла разглядеть антилопу, притаившуюся в кустах, она улавливала малейшие изменения в окраске, чуть заметное колебание листвы привлекало ее внимание, но не было у нее таких зорких глаз, как у павиана, который, взобравшись на дерево или на вершину скалы, обозревал оттуда окрестности.
   Павиан-караульный являлся как бы всевидящим оком стаи. В то время как другие павианы бегали по скалам, охотясь за насекомыми, караульный сидел на вышке и предупреждал товарищей, если им грозила опасность.
   Вожаком стаи становился сильный самец. Он вел павианов в атаку и защищал тыл, если враг надвигался сзади. Во время отступления впереди шли павианихи-матери, которые оберегали своих детенышей и угощали затрещинами непослушных.
   Суолла бродила среди скал, отыскивая мед. Она следила за полетом пчел и широко раздувала ноздри, когда ветер доносил кисло-сладкий запах ульев. Девушка наслаждалась этой прогулкой. У подножия скал рос папоротник. Здесь она могла найти гадюк и добыть яд для наконечников стрел. Эбеновой рукояткой ассегая она постукивала по камням, чтобы разбудить змей. Суолла знала, что ей грозит смерть, если она наступит на свернувшуюся кольцами сонную змею. Медленно подвигаясь вперед, она мурлыкала колыбельную песенку, которую напевают детям все матери-бушменки.
   Павиан-караульный -- крохотная фигурка на вершине самой высокой скалы -- увидел приближающуюся Суоллу и залаял: "Боу! Боу!" В это время стая павианов охотилась: звери блуждали по склону холма и, сдвигая камни, ловили жирных червей, копошившихся в земле. Услышав оклик караульного, вожак стаи сел, поджав хвост, как садятся собаки, и посмотрел вниз, на широкую равнину. Антилопы паслись на лугу, два человека бродили под деревьями. С этой стороны павианам не угрожала опасность. Тогда вожак окинул взглядом подножие скал и тотчас же приник головой к земле. Эту позу павианы принимают, когда готовятся к нападению. Другие самцы в испуге отскочили, думая, что вожак собирается напасть на них. Однако павиан смотрел в противоположную сторону, -- туда, где у подножия скал мелькала женская фигура.
   Молодые самцы тоже припали головой к земле, затем, задрав хвосты, последовали за своим вожаком.
   "Боу!" -- раздался угрожающий лай совсем близко от Суоллы.
   Девушка испуганно подняла голову и увидела длинную морду павиана, свесившегося над пропастью. Маленькие злые глазки смотрели на нее в упор. За первым павианом показался второй, третий. Вожак начал спускаться со скалы. Цепляясь передними и задними лапами за выступы, он полз, словно огромный паук, по отвесной стене.
   Суолла замерла от страха, но через секунду к ней вернулось самообладание. Встав лицом к долине, она пронзительно завизжала, призывая на помощь. Наконец один из бродивших по лугу людей услышал вопль и галопом помчался к скалам. Тогда Суолла снова подняла голову и увидела шестерых мохнатых обезьян, которые быстро спускались со скалы. Девушка перепрыгнула через каменную глыбу, преграждавшую ей путь, и стрелой понеслась по крутому склону. Павиан-караульный метался на своей вышке, подпрыгивал и лаял, взбудораженный великолепным зрелищем погони.
   Лучший эквилибрист мог позавидовать той ловкости, с какой павианы спускались по отвесной стене. Спрыгнув на землю, они галопом помчались по следам беглянки. Преследование разжигало в них ярость. Дакуина они увидели раньше, чем она, а первым заметил его караульный. Снова он предостерегающе залаял: "Боу! Боу!" -- а самки, следившие за погоней, сердито заворчали, недовольные поведением самцов.
   У готтентотов есть поверье, будто павианы могут говорить. Молчат же они потому, что боятся быть порабощенными человеком. Многие бушменки уверены, что самец-павиан не прочь взять себе в подруги женщину. Вот почему все туземцы искренне ненавидят этих свирепых обезьян.
   -- Не беги! -- крикнул Дакуин. -- Повернись к ним лицом и защищайся!
   Он хорошо знал, что вид убегающей жертвы приводит в бешенство преследователей.
   Суолла повиновалась. Отскочив в сторону, она повернулась лицом к павианам и высоко подняла ассегай.
   Павианы остановились и, гримасничая, присели на корточки. Дакуин прицелился, зазвенела тетива, и стрела вонзилась в шею одного из кривляющихся самцов. Раненое животное в испуге взвизгнуло. Когда же яд проник ему в кровь, павиан раздул щеки и завыл протяжно и жалобно. Вожак повернул обратно.
   Остальные обезьяны последовали за вожаком, но один упрямый павиан не намерен был отступать. Он выгнул спину, готовясь к прыжку, но в этот момент молодой бушмен заколол его ассегаем.
   Часовой на вышке снова залаял, и лай его долетел до слуха умирающего павиана.
   Суолла засмеялась; в смехе ее проскользнули жестокие нотки. Она подбежала к павиану и вонзила свой ассегай в извивающееся тело.
   -- Нехорошо, что ты ушла так далеко от пещеры, -- сказал Дакуин.
   -- Я пошла за медом, -- объяснила она. -- Там, в скалах, есть пчелиное гнездо. Пойдем поищем!
   Она повела его к скалам. Они выкурили пчел и наполнили мешок желтыми сотами. Забыто было недавнее столкновение с животными, сидящими на корточках. А на вершине холма самки долго завывали над умирающим павианом.

Глава V.
Как охотились бушмены

   Смерть отца, погибшего в бою, Дакуин принял как уход его из жизни в какую то неведомую, туманную страну. Теперь на нем -- Дакуине -- лежала новая тяжелая ответственность, и эту ответственность он нес радостно и гордо. Глядя вниз, на равнину, купающуюся в лучах солнца, он предвкушал удачную охоту.
   Дичи было много, и юноше хотелось помериться силой и ловкостью с четвероногими обитателями равнин.
   Суолла развела костер, подмела пещеру и занялась стряпней. На ней лежала обязанность заботиться об удобствах мужчин, доставляющих пишу.
   Кару достал гадальные кости. Он хотел заглянуть в будущее. Как выразился он, "его тревожило великое движение в воздухе".
   -- Но ветра нет, отец.
   -- Я чувствую, как дрожит земля. Толпы людей проходят в смятении и страхе. Они спешат куда-то. Вот что говорят мне кости: Гэчуи, женщина, и Дона, девушка, легли вниз лицом. Значит, будут слезы. Но Чоу и Као упали лицом вверх.
   -- Что это значит?
   -- Бойня. Где-то далеко отсюда. Нас она еще не коснулась. Я слышал, как кафиры говорили о большом войске, бежавшем от Чаки.
   -- Не пойти ли на охоту? -- воскликнул Дакуин, перебирая кости, которые он благоговейно вынул из мешочка, снятого с груди отца. -- Могу ли я бросить кости моего отца?
   -- Можешь, -- сказал Кару.
   И Дакуин, бросив кости, склонился над ними. Он гордился тем, что в первый раз совершает этот обряд.
   -- Смотрите! -- крикнул он. -- Они предвещают удачную охоту. Чоу, Кау и Гэчуи упали рядом.
   -- Бедная Дона! -- прошептала Суолла. -- Она лежит лицом вниз.
   Все вместе вышли они из пещеры. Охотники пробирались ползком, высокая трава скрывала их от животных, но Суолла не пряталась. Она поднялась на скалу и начала плясать, а животные, которые паслись на лугу, повернулись к скале и, словно зачарованные, следили за прыжками девушки. Солнце серебрило рыжеватые шкуры антилоп.
   Зебры пробились в первые ряды. Газели гигантскими прыжками приблизились к скале. На вершине холма неподвижно, словно каменное изваяние, стоял черный самец антилопы.
   Смерть прокралась в их ряды. Охотники натянули тетиву. Стрелы прорезали воздух, и раненая антилопа помчалась по равнине. Второй жертвой была молодая зебра. Раненая стрелой, она сорвалась с места и понеслась галопом. Остальные повернулись и посмотрели им вслед; в этот момент ветер донес до них запах человека. Тотчас же они насторожились, готовясь к бегству. Тревога передавалась от одного животного к другому. Они метались, посматривали друг на друга, но нигде не видно было врага. Казалось, опасения их внезапно рассеялись, -- они снова начали щипать траву.
   Раненые животные описали широкий круг. Затем, тяжело дыша и дико вращая глазами, они вернулись к своему стаду. Здесь ждал их суровый прием. Три самца напали на раненую антилопу; разъяренный жеребец-зебра бросился навстречу самке.
   Стадо не щадит слабых. Одни только слоны помогают своим раненым собратьям.
   Охотники, притаившиеся в густой траве, следили за ранеными животными, ни на секунду не спуская с них глаз. Когда стадо вернулось к скале, они выскочили из засады и бросились каждый к своей жертве. Снова зазвенела тетива, и на этот раз стадо в панике обратилось в бегство, потому что охотники не прятались. Раненые антилопы и зебра бежали в стороне от стада, а Кару и Дакуин преследовали их, словно ищейки. Пот лил с них ручьями, и мокрые тела блестели на солнце. Еще одно усилие -- и Дакуин догнал антилопу и вонзил в нее ассегай, а Кару добил раненую зебру.
   Подоспела Суолла. Она принесла тыквенную бутылку с водой и напоила сначала отца, а потом Дакуина. Охотники, обессиленные, лежали на траве, пока девушка сдирала шкуру с животных. Согнувшись под тяжестью задней ноги зебры, Суолла побрела в пещеру. Потом вернулась назад за новой ношей. Мужчины уже отдохнули и вместе с ней принялись за работу.
   К вечеру обе туши, а также шкуры и головы были перенесены в пещеру. Суолла разложила костер. Запахло жареным мясом.
   Между тем стада вновь вернулись на пастбище. В памяти их стерлось воспоминание о трагическом происшествии. Во всяком случае, забыли о нем зебры, или "квагги", как называют их туземцы. Для зебр опыт не существует, он ничему не может их научить, они снова и снова идут навстречу опасности, и выражение "квагга-мод", или "храбрость зебры", равносильно безрассудной храбрости.
   Обоняние, зрение, слух тотчас же предупреждают животных о надвигающейся опасности, но память их не сохраняет живого воспоминания о катастрофе. Быть может, это и к лучшему. Антилопа не знала бы ни минуты покоя, если бы помнила о всех трагедиях, происшедших на ее глазах. Животные не способны действовать сообща, чтобы противостоять человеку. Если бы пять-шесть самцов напали на охотников, они могли бы защитить все стадо антилоп. Буйволы смыкают свои ряды, отражая нападение льва или диких собак, но никогда не объединяются для атаки.
   У бушменов немало было занятий помимо охоты. В течение нескольких дней они работали не покладая рук. Из толстой кожи, покрывающей шею и плечи животных, они делали щиты -- не овальные щиты, какими пользуются кафиры, а четырехугольные, суживающиеся по середине. В длину щит имел почти метр, в ширину -- полметра; бушмен, опустившись на колени, мог укрыться за таким щитом. Шкура прикреплялась к раме волосами внутрь, а сверху обмазывалась глиной. Затем на щит насыпали тлеющие угли, чтобы высушить глину.
   Другие части шкуры поступали в распоряжение женщин. Суолла натирала их жиром и золой, чтобы сделать мягче. Мягкая кожа шла на мешки. Из более твердых кусков изготовлялись сандалии. Бушмены их надевали, когда шли по раскаленному песку, от которого подошвы ног покрывались трещинами. Эти сандалии они привязывали ремнем к лодыжкам.
   Много времени посвятила Суолла заготовке сушеного мяса и бушменского "пеммикана" [пеммикан -- прессованный мясной порошок, смешанный с жиром. Еда североамериканских индейцев].
   Кару отличался предусмотрительностью, не свойственной кочевникам: он думал не только о сегодняшнем дне, -- ему хотелось запастись пищей и на будущее время. Обычно бушмены не заботятся о будущем: если сегодня охота была удачной, они едят до отвала, а на следующий день голодают, и такой порядок кажется им вполне естественным.
   Леопард, утолив голод, прячет свою добычу в дупло дерева. Тигр прикрывает недоеденные куски листьями. Лев возвращается к своей добыче. И только ястреб и бушмен съедают все, до последнего куска. Но Кару обратил внимание на муравьев, делающих запасы пищи, и тотчас же решил последовать их примеру, чтобы впредь не страдать от голода. Часто обсуждал он этот вопрос с Суоллой, а она, экономная и, как все женщины, думающая о завтрашнем дне, обрадовалась его решению.
   Мясо она разрезала на длинные тонкие полосы; затем сушила эти полосы на солнце и прятала в мешок, но они занимали много места.
   Жир она варила в горшке, поддерживая слабый огонь. Мать научила ее варить густую кашу из ягод, дикого риса и жира, а когда мясо, развешанное на ветках, высохло, Суолле пришла в голову мысль приготовить новое кушанье.
   Она взяла кусок сушеного мяса и долго терла его о камень, пока мясо не раскрошилось. Эти крошки она смешала с жиром и угостила мужчин новым кушаньем. Весело захлопала она в ладоши, когда они съели все, что было им подано, и попросили добавки.
   Долго и подробно рассказывала им Суолла о своем открытии, и они оба согласились с тем, что пища эта не плоха.
   -- Полосы сушеного мяса занимают много места, их трудно нести, -- объясняла Суолла. -- Теперь я положу в мешки эту кашу из мяса и жира.
   -- Положи еще ягод, -- сказал Кару. -- Они хороши для желудка и успокаивают внутренний голос.
   Так появилось новое кушанье. Суолла начала приготовлять запасы пеммикана, а мужчины помогали ей или охотились.
   Старый Кару поучал юношу и девушку. Он сообщил им, что на бедрах животных есть куски, которые не должны идти в пищу. Куски эти жилистые и называются "каттенту".
   -- Есть их нельзя, потому что это человеческое мясо, сохранившееся еще с той поры, когда животные были людьми. А человек не должен есть человека!
   Затем Кару строго разграничил обязанности женщины и мужчины. В обязанности мужчины входило приготовлять сухожилия для тетивы лука, выделывать стрелы, собирать палки для лука и стрел, а также варить яд. Растительный яд они варили в щите черепахи, затем окунали в него палочку и мазали ею наконечник стрелы.
   День следовал за днем, и каждый день приносил новые приключения. Мужчины охотились, преследовали раненых животных и к вечеру изнемогали от усталости. На закате солнца они сидели у входа в пещеру и, отдыхая, размышляли. Природу они наделяли своими человеческими качествами. Даже ветер им был близок; он отрывая от них частицу их самих и уносил ее на невидимых крыльях вдаль. Деревья, скалы и вода, пресмыкающиеся, птицы и звери, гром, звезды, солнце и луна тонкими нитями переплетались с жизнью бушменов. Цветы в заводи были девушками, опустившимися на дно пруда. Туман они называли дыханием дождя. Для них все явления природы были тесно связаны между собой и с жизнью людей.
   Первобытный человек должен был не только добывать себе пропитание, но и собственноручно изготовлять все необходимые вещи. Выделке лука, стрел и тетивы он уделял много времени и терпения, потому что жизнь его зависела от качества оружия.
   Дакуин находился в расцвете молодости и сил. Он забыл о кафирах и подумывал о том, чтобы взять в жены Суоллу, но против этого восстал Кару. Он заявил, что не отдаст Суоллы, пока они не придут в страну, куда еще не проникли кафиры.
   -- Я чую надвигающуюся беду и все время слышу топот бегущих ног.
   -- Когда же мы придем в эту мирную страну? -- спросила Суолла. -- Много ли там воды и дичи?
   Старый бушмен досадливо прищелкнул языком:
   -- Мы уходим, потому что нас гонят. Из страны плодородной нас гонят в песчаную пустыню. Здесь растет сочная трава, там -- колючие кусты. От прозрачной реки мы идем к гнилому пруду.
   -- Я, Дакуин, говорю: останемся здесь, где много дичи и много воды.
   -- Так говорил Каббо, и его убили. Кабиры убивают всех, кто не хочет покидать свое жилище. Животные тоже переходят с места на место, потому что их гонят голод, жажда или страх.
   -- Бушмен ничего не боится!
   Дакуин вскочил и высоко поднял свой новый щит, словно бросая вызов врагам.
   -- Да, он похож на гуаи! -- отозвался Кару, указывая на черного самца антилопы. -- Но стая диких собак догонит его и загрызет. Бушмен всегда один, а врагов у него много. Вот почему умер Каббо. Умрешь и ты, умрут все бушмены, если они не согласятся уступить свою землю тем, кого много.
   -- Я видел, как собаки загрызли большого гуаи. Почему он не защищался? Он -- сильный, они -- слабые.
   -- Страх превратил его кровь в воду. Он знал, что победит стая; у стаи есть вожаки, которые подчиняют себе других.
   -- Бушмен никому не будет служить! -- сердито крикнул Дакуин.
   -- Да. И потому он должен уйти, если хочет жить. Я слышу топот бегущих ног. Мы уйдем, когда проснется солнце.
   На рассвете следующего дня они собрали свои пожитки -- шкуры, полосы сушеного мяса, мешки с пеммиканом -- и, спустившись в долину, пошли на запад. Антилопы, которые паслись на лугу, долго смотрели им вслед, а животные, сидящие на корточках, проводили их лаем. Когда кочевники скрылись из виду, павианы спустились в долину, чтобы издали взглянуть на пещеру: они хотели знать, действительно ли ушел человек.
   Но лишь на третий день один из самых смелых павианов рискнул войти в пещеру, покинутую бушменами.

Глава VI.
Чака несет мир и покой

   Перед уходом из пещеры Кару и Дакуин в последний раз гадали на костях. Воздух дрожал от топота ног. Кафиры-убийцы вторглись в страну. Покинуты были краали, сожжены хижины, уведен скот. Бежали все, кто в силах был бежать. Остались только старики и больные; им грозила голодная смерть или смерть от ассегая. Мозелекац приближался с войсками. Не только кочевники, но и оседлые жители, занимавшиеся скотоводством, в страхе бежали в горы, уступая дорогу "истребителям".
   Гадальные кости предвещали беду. Главная кость, Чоу, лежала лицом вниз; Као, юноша, упал рядом с Доной, девушкой, а Гэчуи, женщина, валялась в стороне.
   -- Много будет убитых, -- сказал Кару, -- и многие покидают равнины. Но мало проходит людей нашего племени. Мы пойдем вдоль реки. Суолла, ты воткнешь в землю несколько веток листьями вниз. Если по этой тропе пройдет кто-нибудь из нашего народа, он узнает, что мы, жившие здесь, ушли.
   Когда Суолла исполнила приказание, они покинули пещеру. Впереди шел Кару, за ним Дакуин, оба несли свое оружие. Шествие замыкала Суолла, нагруженная шкурами, пузырями с водой и мешками с мясом. Охотникам не полагалось нести поклажу: эта обязанность лежала на женщине.
   Животные, проводив их глазами, снова вернулись на пастбище.
   Трое бушменов целый день шли вдоль берега реки. На следующее утро Кару уселся на землю, свесил голову между колен и долго прислушивался. Примеру его последовал Дакуин. Издалека донеслись до них протяжные вопли женщин. Но это были женщины чужого племени.
   Снова тронулись они в путь и шли не останавливаясь, пока не увидели хижин, сложенных из камня. Кару взял на себя роль разведчика. Словно змея, он полз от куста к кусту, и Дакуин вскоре потерял его из виду. Вернулся он не скоро; Дакуин заметил его издали. По-видимому, путешественникам никакая опасность не угрожала, так как Кару шел смело, не считая нужным прятаться.
   Он повел их к каменным хижинам -- жилищам оседлого племени. Они увидели дохлых собак с раздутыми животами и оскаленными зубами, но ни одного живого существа в хижинах не оказалось. Мужчины, женщины, дети бежали в горы, оставив здесь лишь несколько разбитых горшков.
   -- Этой дорогой шли кафиры, -- сказал Кару. -- Суолла, ступай по тропинке женщин к воде. Должно быть, они опустили свои горшки в водоем, если боялись преследования.
   У Суоллы глаза были зоркие. Она тотчас же нашла дорожку, протоптанную женщинами и ведущую к водоему. Сюда приходили они посудачить, и это место было для них не менее священно, чем дерево "индаба" для мужчин.
   Суолла сбросила одежду и, словно выдра, нырнула в холодную воду. Вскоре она извлекла из водоема несколько горшков, наполненных запястьями и ожерельями из слоновой кости и меди. Сделаны они были очень грубо, но Суолла пришла в восторг, так как у нее не было никаких украшений, кроме ожерелья из кусочков скорлупы страусового яйца.
   Затем она вытащила из воды точильный камень и несколько тыквенных бутылок с привязанными к ним ремнями. Эти бутылки она решила захватить, а одну из них взял себе Дакуин для нюхательного табаку.
   Больше здесь нечем было поживиться. Суолла с сожалением опустила на дно горшки, которых не могла взять с собой, и наполнила водой пузыри. По совету Кару беглецы снова отправились в путь.
   -- Нужно бежать, -- сказал он. -- Люди, покинувшие эти хижины, прячутся среди холмов и нападут на нас, если мы здесь останемся.
   Они шли по тропе, проложенной пришельцами-кафирами, и вскоре увидели место, служившее стоянкой. Здесь остались огромные кучи золы, свидетельствовавшие о том, что у костров отдыхало много народу. Маленькие бушмены с любопытством изучали следы, оставленных пришельцами.
   -- Смотрите! -- воскликнула Суолла. -- Женщины, дети и скот спали в кольце костров, а мужчины их охраняли.
   -- А когда они ушли, женщины, дети и скот свернули в эту сторону. -- Дакуин указал на север. -- А тропа воинов ведет навстречу солнцу.
   -- И это все? -- спросил Кару. -- Я узнал больше, чем ты. Впереди шло стадо, за ним женщины, дети и собаки. А воины пошли прочь от солнца только для того, чтобы сбить с толку врага. Смотри, не все они пошли туда. Другие идут к солнцу, а стадо затоптало их следы. Женщин, детей и скот нельзя было отправить одних в горы, где притаились в засаде люди, бежавшие из каменных хижин. Один отряд защищает женщин, другой заманивает врага и ведет его по ложному следу.
   Дакуин одобрительно щелкнул языком.
   -- Почему одни воины хотят скрыть свои следы, а другие смело протаптывают дорогу? -- спросила Суолла.
   -- Они хотят, чтобы враг шел по этой тропе, -- объяснил Дакуин.
   -- Да, -- продолжал Кару. -- Они знают, что враг их преследует. Слушайте: это тропа Мозелекаца. Он знает, что Черный Лев -- Чака -- за ним гонится. Мы пойдем по следам воинов и посмотрим, будет ли бой.
   Они шли гуськом, зорко посматривая по сторонам и прислушиваясь к малейшему шороху. Пройдя около двадцати километров, они остановились: по склону холма тянулись параллельно две широкие тропы.
   -- Вот путь Чаки. Войско прошло здесь на рассвете, когда пала роса. Сотни ног примяли траву.
   -- Их было немного, -- возразил Дакуин.
   -- Нет, очень много. Воины Чаки идут гуськом, как ходят слоны. Вот почему тропа узкая. Она, как змея, вползает на холм и спускается по склону. Скоро они догонят людей Мозелекаца, а ветер принесет весть об этой встрече.
   Они ускорили шаги и, поднявшись на вершину каменной гряды, увидели вдали холм, а на холме -- людей. Два отряда медленно приближались к подножию холма.
   -- Сейчас начнется бой, -- пробормотал Кару, раздувая ноздри. -- Мы можем идти быстрее, -- они нас не заметят. Они смотрят только друг на друга и больше ничего не видят.
   Рысцой побежали они вперед. Высокая трава скрывала их почти до плеч. Приблизившись к войску, они притаились за скалой и стали ждать.
   Воины на холме -- смелые воины Мозелекаца, которые жертвовали собой, чтобы спасти женщин и детей, -- затянули боевую песню, протяжную и глухую, напоминавшую грозное рычание льва, попавшего в засаду. Они держали щиты, обтянутые рыжей и белой шкурой быка, блестевшей на солнце. Воины Чаки разделялись на два отряда: у одних были черные щиты, у других -- черные с белым. В левой руке они держали щит, в правой -- ассегай, короткий, как римский меч, -- страшное оружие Чаки. Они подошли чуть ли не к самому подножию холма. Затем раздалась команда военачальника. Индуны передали ее своим отрядам, и воины развернули фронт. Снова приказ, подхваченный индунами, прокатился по всей линии фронта.
   Оба крыла двинулись вперед -- это был знаменитый маневр зулусов.
   -- Рога быка! -- пробормотал Кару, дрожавший от возбуждения. -- Посредине лоб, за ним -- шея. Лбом Чака раздавит Мозелекаца у подножия холма. Смотрите... Те, другие, не хотят ждать натиска.
   Грозное ворчание людей, попавших в засаду, перешло в рев. Лавиной понеслись они с холма навстречу опасности. Кафиры не успели закончить маневр. Раздался громовой голос военачальника:
   -- Дубинка!
   Воины, как один человек, подняли правую руку, и в воздухе зажужжали дубинки -- короткие палки с утолщением на конце. Они ударялись о щиты, ломали кости, и люди Мозелекаца, остановившись на склоне холма, стали метать ассегай.
   Рога быка сомкнулись.
   -- Явума! -- раздался крик.
   И воины Чаки перешли в атаку. Неприятель осыпал их ассегаями. Одни вонзались в щиты, другие -- в горло, но ничто не могло остановить лавину разъяренных людей.
   Через десять минут бой прекратился. Сторонники Мозелекаца стали отступать, но были настигнуты и перебиты.
   Черный Лев -- Чака -- сделал прыжок, выпустил когти и растерзал добычу. Воины его, тяжело дыша и дико вращая глазами, перестроили ряды. Тела их были залиты кровью. Во главе каждого отряда стоял индуна.
   Военачальник медленно прошел вдоль рядов воинов.
   Дакуин схватил Суоллу за плечо.
   -- Видишь боевое перо у него на голове? Это тот самый вождь, который выгнал нас из нашей пещеры.
   Действительно, это был Сирайо. Он восхвалял своих воинов, одержавших славную победу. Потом он поднял ассегай, прославляя великого черного вождя Чаку, и грянула победная песня.
   Воздух дрожал от гула.
   -- Е-у-а! -- загудел первый отряд.
   -- Кум! -- глухо отозвался второй.
   И воины, как один человек, топнули правой ногой.
   По рядам прокатился барабанный бой. Рукоятками ассегаев воины ударяли по щитам. Весть о победе долетела до сторожевых постов, и к вечеру великий Чака, не покидавший военного крааля, узнал о поражении Мозелекаца.
   По приказу военачальника разложили костры. Воины собрали щиты врагов, чтобы отнести их в военный крааль и положить к ногам Чаки. Раненых добили; не щадили и своих -- тех, кто не мог двигаться. Легкораненые спустились к ручью и обмыли раны.
   Отдохнув, победители тронулись в обратный путь.
   Бушмены, притаившиеся за скалой, словно окаменели от ужаса.
   -- Все убиты, -- сказал Кару. -- Все эти сильные воины убиты. Чака им принес мир и покой.
   Впервые видели они организованное побоище, и это зрелище привело их в ужас. Пугливо уползали они прочь от поля битвы и молча продолжали путь. Им хотелось уйти подальше, -- туда, где не слышны удары ассегаев по щитам, торжествующий рев воинов и победные возгласы: "Е-у-а-кум!"
   Суолла бросилась на землю и спрятала лицо в траве, чтобы заглушить рыдания.
   Дакуин сидел, стиснув руки и свесив голову между колен.
   Даже Кару -- и тот призадумался. Когда солнце скрылось за холмами и взошла луна, старый бушмен стал утешать молодежь.
   -- Суолла, подними голову. На нас смотрит Ка-Кашим, маленькая луна. Она поведет нас в страну, где мы найдем покой.
   Суолла пошевельнулась.
   -- Я не вижу маленькой луны. Я вижу только убитых. А жены и дети ждут воинов, которые ушли вместе с невидимым ветром.
   -- Больше я не слышу топота ног, Суолла, -- сказал Кару.
   Дакуин вышел из оцепенения.
   -- Бушмены живут одни в норах, словно земляные зайцы. Они -- слабые. Почему они не живут все вместе?
   Послышался шорох, и при свете луны они разглядели небольшого зверька. У него были короткие кривые лапы, серебристая спинка и маленькие глазки на короткой мордочке. Они узнали медоеда [медоед, или ратэль, -- зверек, родственный барсуку].
   -- Видишь? -- сказал Кару. -- Это одинокий охотник. Он мал и слаб, но ничего не боится. Ему жить веселее, чем стае диких собак. Он не нападает, если его не трогают. Он живет один. И мы будем жить так, как жили наши отцы и отцы наших отцов. Мы тоже никого не боимся.
   Издалека донесся заглушенный рев победителей. Зверек фыркнул, перевернулся на спину и покатился по склону.
   Суолла расхохоталась.
   -- Сделай огонь, отец! Я принесу хворосту, и мы поедим.
   -- Я тоже, -- развеселился Дакуин. -- Мой живот громко просит пищи.

Глава VII.
Опасность в ночи

   Рисунки бушменов на скалах чаще всего изображают антилопу-канну, хотя бушмены больше имели дело с газелью. Грузные слоны также очень заинтересовали художников.
   Самцы черных антилоп, несомненно, внушали страх маленькому охотнику, который рисковал жизнью, подходя к ним близко. Другими страшными врагами были буйвол и носорог, редко фигурирующие в пещерной живописи. Буйвол предпочитал прятаться в тростниковых зарослях или кустах, куда нелегко было пробраться стрелку; черные антилопы выбирали лесные просеки, а антилопа-канна и газели паслись на открытых равнинах. Вместе с зебрами и гну двигались они на запад, в бесплодную пустыню.
   Носорог, уверенный в своей силе, выбирал пастбища по своему вкусу и умел их отстаивать; однако он первый исчез, когда лук и ассегай уступили место ружью.
   Вместе с крупной дичью бушмены двигались на запад, гонимые сначала кафирами, потом белыми. Пришельцам, занимавшимся земледелием и скотоводством, уступали они плодородную землю.
   Травоядные обитатели равнин переселялись на запад. Черная антилопа, а также куду [куду -- крупная (не меньше оленя) южноафриканская антилопа с винтообразно изогнутыми длинными рогами и поперечными белыми полосами на боках] не покидали равнин, заросших кустарниками и покрытых деревьями. Куду -- животное очень осторожное, и подкрасться к нему нелегко. Бушмен редко встречается с ним, а потому и нет бушменских рисунков, изображающих куду.
   Хотя слово "бушмен" значит "человек зарослей", но в действительности бушмены предпочитают открытые равнины и холмы, и в этом отношении совсем не походят на карликовые племена Центральной Африки, обитающие в непроходимых лесах.
   Трое беглецов дошли до реки Орэндж, которую Кару называл рекой Гарип. Стада крупной дичи паслись на обоих берегах; дальше, за зелеными пастбищами, тянулась темная цепь холмов.
   Но опасно было здесь останавливаться. Среди холмов скрывались племена, разбитые Мозелекацем или ему подчинившиеся.
   Бушменам нечего было защищать, кроме своей свободы. Но, не желая сделаться рабами, они шли дальше. Кару хотел идти вдоль реки: вода и дичь -- вот все, что было ему нужно. Но племена более сильные охотились на обоих берегах, и бушменам пришлось свернуть в сторону от водной артерии.
   Гадальные кости не приносили утешения. Они предвещали опасность. Но Кару не мог решить, что угрожает ему -- наводнение, жажда, молния, человек или зверь.
   -- Кости говорят, что мы должны бежать, -- сказал Кару, пряча их в мешочек, который он носил на шее.
   -- Почему мы всегда дрожим от страха? -- сердито спросил Дакуин.
   -- Правда! -- воскликнула Суолла, которая ничего не боялась. -- Заяц кричит раньше, чем его ударили. Его мозг превращается в воду. Мы не позволяем нашим детям есть мясо зайца.
   -- Говорю тебе -- нам угрожает опасность, -- проворчал Кару. -- Если Дакуин не боится, пусть он остается здесь, но я уйду сегодня ночью. Если мы будем ждать до утра, кафиры, которые ищут отбившийся скот, увидят нас и убьют.
   Дакуин нетерпеливо щелкнул языком.
   -- Я иду с тобой, и Суолла тоже пойдет, -- сказал он.
   Ночью они тронулись в путь. Дакуин хмуро следовал за Кару. Потом он поднял камень, плюнул на него и отшвырнул в сторону -- чтобы избавиться от дурного настроения.
   Рысцой подвигались они вперед. На лугах паслись стада антилоп; животные, пережевывая траву, долго смотрели вслед беглецам.
   На рассвете они остановились и прислушались: издали доносились голоса перекликающихся птиц. Вскоре они увидели большую впадину в земле, наполненную водой и имевшую в длину около семи километров. Осторожно обойдя ее, чтобы не спугнуть птиц, они поднялись на холм и нашли пристанище среди огромных каменных глыб.
   Усталые, они улеглись спать, а проснувшись после полудня, долго следили за антилопами, которые приходили на водопой к пруду.
   Но не одни животные утоляли здесь жажду. Скоро пришли вооруженные воины с собаками и разложили костры на берегу пруда. Вот почему, когда спустилась ночь, бушмены решили идти дальше.
   Кару шел впереди, отыскивая старые тропы, проложенные зверями. Лишь опытный следопыт мог их найти. Неожиданно тишину прорезал звук, заставивший беглецов остановиться и затаить дыхание. Это было всего-навсего ворчание льва -- не гневный его рев и не оглушительное рыкание, а тихое ворчание. Однако все живое замерло, прислушиваясь. Один только носорог сердито захрапел.
   Люди ждали. Вместе с ними ждали и животные. Наконец нетерпеливый кабан не выдержал и хрюкнул. И все пришло в движение. Где-то треснула сухая ветка, заблеял козленок, и мать тревожно отозвалась на его зов. И снова тишина.
   -- У-уф! -- раздался жалобный голос голодного львенка, голос еще более зловещий, чем рев взрослого льва. Если львенок кричит, значит, львица охотится где-то поблизости. Послышался топот копыт, стадо обратилось в бегство, но Кару стоял как вкопанный и тихо зашипел, приказывая своим спутникам не трогаться с места.
   Напряженно ловили они каждый звук. Тяжело ступая, побрел прочь носорог. Где-то поблизости снова послышалось ворчание льва, затем львица прыгнула на свою добычу. Предсмертный крик антилопы послужил сигналом для льва и львенка; через несколько минут все семейство с тихим ворчаньем принялось за еду.
   Кару шепотом отдал приказ, и трое беглецов, затаив дыхание, крадучись, двинулись дальше. Шли они гуськом, и девушка замыкала шествие. Ей было страшно; она задавала себе вопрос, не преследует ли их лев, но оглянуться не решалась.
   Отойдя на некоторое расстояние от того места, где львы терзали добычу, Кару остановился, и все трое услышали, что кто-то бежит за ними по траве. Это был шакал. Едва не налетев на человека, он громко тявкнул от испуга, и на это тявканье лев ответил ревом.
   Суолла представила себе ясно, как он, подняв свою огромную голову, украшенную гривой, смотрит в ту сторону, откуда донеслось тявканье; широко раскрытые желтые глаза впиваются в темноту; малейший шорох заставит его перейти в наступление. Вдруг в двух шагах от Суоллы раздалось сердитое ворчанье зориллы [зорилла -- полосатый хорек, который водится в Южной Африке], и это спасло беглецов, даже лев -- и тот избегает встречи с маленьким зверьком, единственным оружием которого является его зловоние.
   Кару от неожиданности вздрогнул, но тотчас же оправился и побрел дальше, а Дакуин поменялся местом с Суоллой. Поступил он так отнюдь не из рыцарских чувств: просто-напросто ему хотелось втихомолку посмеяться над Кару, который был введен в заблуждение криком зориллы; в действительности же никакой зориллы не было -- кричал сам Дакуин.
   Они шли, все ускоряя шаги и прислушиваясь, не крадется ли за ними лев. Наконец улеглась тревога, и они начали перекидываться отдельными словами. Выйдя из зарослей мимозы, они направились к холму, вырисовывавшемуся на фоне ночного неба. Здесь они отдыхали и ждали рассвета. Утром они увидели, что находятся на равнине, окруженной цепью невысоких холмов.
   Здесь паслось много крупной дичи -- газелей и антилоп, и ничто не указывало на присутствие людей. Поэтому бушмены решили посвятить день охоте.
   Пока мужчины охотились, Суолла, взобравшись на самый высокий холм, стояла на страже. Так как местность была открытая, то охотникам большого труда стоило выслеживать дичь, и Кару решил прибегнуть к новому способу охоты. Убив двух молодых самцов антилопы, они содрали с них шкуры, и в одну из шкур закутался Кару, привязав голову животного к своей шее. Согнувшись, он вышел из-за кустов и направился к стаду. Правая его рука касалась земли, в левой он сжимал лук. Медленно, шаг за шагом, приближался он к антилопам, которые паслись на лугу. Сначала они с опаской посматривали на странное неуклюжее животное, делавшее нелепые прыжки, но видя, что он держится поодаль, самые смелые самцы расхрабрились и направились к пришельцу. Все ближе и ближе подходили они, преодолевая страх. Изредка они приостанавливались или отскакивали назад, но в конце концов любопытство одержало верх. Кару спрятался в кустах, так что антилопам видны были только голова и шея странного животного. Когда один из самцов подошел почти вплотную к кустам, стрела вонзилась ему в шею. Но Кару не преследовал своей добычи -- он продолжал разыгрывать роль. Из засады выскочил Дакуин, добил раненое животное и оттащил его в сторону. На следующий день шкуру антилопы надел Дакуин; в искусстве заманивать дичь он превзошел солидного Кару, так как был неистощим на выдумки.
   В этих краях бушмены наашли новые съедобные коренья ягоды. С любопытством рассматривали они невиданные доселе кусты, любовались блестящими каплями смолы на мимозах. Но больше всего нравилось им подражать голосам птиц.
   Здесь было много мелких впадин, наполненных водой, и в этих впадинах нашли себе пристанище дикие гуси, утки, белые цапли, журавли, лысухи, водяные курочки. А над ними, высоко в небе, парил черный орел. Целый день не смолкала птичья болтовня, и Суолла и Дакуин научились различать всех птиц по голосам. Часами просиживали они на поросшем травой берегу, следя за пернатыми обитателями пруда. Так искусно подражали они птичьим голосам, что могли привести в смятение всю стаю, издавая звуки, служившие сигналом опасности.
   С не меньшим интересом они следили за антилопами, прислушиваясь к голосам матерей, которые звали детенышей, и к голосам самцов, вызывавших противника на поединок.
   Юноша и девушка не знали скуки, но Кару был хмур. Бремя знания давило ему плечи. Припоминая все слышанное от соплеменников, он догадался, какая опасность ему угрожает.
   -- Сегодня я спрашивал совета у гадальных костей, -- сказал он однажды, когда все трое сидели у костра. -- Страшная опасность нам угрожает. Помнишь, Суолла, перед приходом кафиров шел в нашей пещере разговор о людях, которые стреляют черными молниями. Эти молнии летят далеко-далеко и всегда попадают в цель.
   -- Можно убежать от летящей молнии, -- возразил Дакуин.
   -- Нет! Черная молния убивает раньше, чем ты ее увидишь. Идут люди, которые стреляют черными молниями, и бушмены покидают свои жилища. Бушмены бежали от Мозелекаца и от Чаки. Теперь они бегут от людей, стреляющих черными молниями.
   -- Всегда они бегут, -- с горечью сказал Дакуин.
   -- Они знают, что им грозит смерть, если они не уйдут. А сегодня я слышал голос. Ветер донес его. Кто-то идет за нами и зовет, зовет на помощь. Усталый голос.
   -- Это женщина, -- сказала Суолла.
   -- Да. Женщина. Она очень устала. Я вернусь и поищу ее.
   И когда спустилась ночь, Кару взял свое оружие и пошел отыскивать женщину, которая очень устала.

Глава VIII.
Черная молния

   На рассвете Суолла сказала Дакуину:
   -- Скоро придет мой отец Кару и с ним женщина, которая очень устала.
   -- Разложи костер, -- отозвался Дакуин, -- и приготовь еду.
   Через час вернулся Кару в сопровождении молодой бушменки, которая действительно выглядела очень усталой. Сначала они поели, потом завели разговор.
   -- Это моя женщина, -- сказал Кару. -- Ее зовут Куикен. Она будет работать вместе с Суоллой.
   -- Мы здесь останемся, и я возьму в жены Суоллу, -- ответил Дакуин.
   -- Мы должны идти дальше, -- сердито возразил Кару. -- Куикен видела тех, которые стреляют черными молниями. У них есть железная палка; она гремит, и из нее вырываются огонь и дым.
   -- Много ли у тебя жиру? -- спросила Суоллу женщина, которая видела эти чудеса. -- Я хочу натереть ноги жиром, они потрескались. Потом я спущусь к реке и вымоюсь. И мне нужны новые шкуры для одежды.
   Суолла дала ей две мягкие шкуры шакала, щит черепахи, наполненный жиром, а также ожерелье из зубов, которое она нашла в водоеме около каменных хижин.
   Куикен засмеялась -- зубы у нее были очень белые -- и вместе с Суоллой спустилась к пруду. Вскоре обе женщины вернулись, смеясь и болтая. Тело Куикен лоснилось, натертое жиром.
   Потом она легла спать и проснулась под вечер. Отдохнув, она стала рассказывать о своих приключениях.
   Жила она далеко-далеко отсюда, в той стороне, где восходит солнце. Кафиры напали на ее жилище, и она вместе с двумя другими женщинами и ребенком бежала в горы. Два дня бродили они среди скал. Потом одна женщина и ребенок спустились к хижинам и здесь их убили кафиры, устроившие засаду.
   Она -- Куикен -- и другая женщина пошли куда глаза глядят. Питались они кореньями и ягодами. Шли долго. Наконец пришли к домам на колесах; в эти дома были впряжены быки. Вот здесь и увидела она черную молнию. Человек верхом на "квагге" -- зебре, которая, в сущности, была не кваггой, преследовал антилопу. Он поднял палку к плечу, раздался гром, и из палки вырвалась вместе с дымом молния. Антилопа рухнула замертво. Человек, сидевший на квагге, которая была не кваггой, вернулся к домам на колесах.
   Куикен и другая женщина очень хотели есть. Они подошли к убитой антилопе и каменными ножами отрезали одну ногу. Спрятавшись среди скал, они разложили костер и поели. Потом другая женщина пошла, чтобы принести еще несколько кусков мяса, и не вернулась. Куикен стало очень страшно. Она осталась одна. Долго шла она и очень устала. Тогда она начала кричать, звать на помощь. Кару услышал ее голос и пришел.
   -- Она говорит правду, -- сказал Кару. -- Когда я ее нашел, она едва могла идти -- так она устала. Шакал стоял подле и смотрел на нее.
   До поздней ночи толковали они о чудесах, виденных Куикен, которая стала теперь женой Кару. Все четверо были уверены в том, что люди, которые ездят верхом на кваггах, украли черную молнию у облаков.
   Кару решил погадать на костях. Быть может, что-нибудь они ему откроют теперь, когда у него появилась новая жена.
   Погадав, он объявил, что хочет уйти подальше от гор, где по ночам птица-молния прячет голову под крыло. Бежать нужно в равнины, где нет пристанища для птиц-молний.
   -- Черная молния живет среди скал и в тех местах, где есть деревья. А мы уйдем в степи и будем жить вместе с газелями и страусами, которые кричат громко и пугают молнии.
   Куикен еще раз натерла жиром ноги и все тело. Вчетвером пошли они на запад. Теперь Суолле легче было идти, потому что часть поклажи пришлась на долю Куикен. Женщины несли ношу на голове, придерживая левой рукой, а правой рукой оживленно жестикулировали, ни на секунду не прерывая болтовню.
   Мужчины шли молча, прислушиваясь к голосам птиц и животных, определяя направление ветра, следя за движением облаков.
   Летели дни, и с каждым днем жара усиливалась. Возникали миражи. Измученные, изнемогающие от жажды бушмены видели тихое синее озеро, зеленые берега, пальмовую рощу. Они ускоряли шаги, и озеро превращалось в белый череп какого-нибудь животного, а пальмовая роща исчезала, уступая место высохшим колючим кустам. Возникновение этих призрачных оазисов бушмены приписывали козням богомола [богомол -- прямокрылое насекомое, которое складывает передние лапы словно для молитвы].
   В народных сказках и легендах умом и ловкостью обычно наделены существа маленькие и слабые. Кролик всегда одерживает верх над лисицей и волком, а в готтентотских сказках шакал одурачивает льва. У племени банту есть сказка о Тиколоми, маленьком коричневом человечке, который темной ночью скачет верхом на леопарде, льве или павлине, а бушмены избрали своим героем насекомое.
   Белые называют богомола "готтентотским божком", потому что бушмены почитают это странное насекомое, которое принимает чинную позу, словно для молитвы, а в действительности подстерегает добычу. Зеленое тельце богомола сливается с листвой кустов, и сам он похож на зеленый листик. Неподвижно сидит он, подняв длинные передние ноги, и поворачивает голову то направо, то налево, посматривая, не приближается ли жертва. Его зазубренные передние ножки -- страшное оружие, ими он цепко хватает добычу. Бушмены считают его мастером в искусстве охотиться и относятся к нему с благоговением.
   Для бушменов богомол стал видимым символом тех таинственных сил, действие которых не может объяснить первобытный человек. Ветер, болезни, засуха, наводнение, молния -- вот эти таинственные силы, вмешивающиеся в жизнь человека. В поисках объяснения бушмен создавал самые фантастические теории. Он был уверен в том, что все явления природы тесно связаны с бытием человека, а животные, за которыми он охотится, могут оказывать на него определенное влияние. Из этого постулата вытекал ряд правил. Во время охоты не следовало смотреть на луну, так как луна таинственным образом связана и с охотником, и с добычей, -- она следит за обоими, и охотника постигнет неудача, если луна его увидит. Охотник за газелями не должен в пору охоты есть мясо газели; он сделается вялым и неповоротливым, если нарушит это правило. Даже на тетиву лука можно было оказывать влияние: если девушка к ней прикоснется, лук остынет в руках охотника, и стрела не попадет в цель.
   Богомол, проявляющий исключительное терпение и хитрость в выслеживании добычи, являлся для бушмена идеальным охотником и в то же время существом таинственным и странным. В отличие от кафиров, которые все непонятное обозначали одним словом "умтачати" (волшебство) и на этом успокаивались, бушмен не уставал искать разгадки и создавал свои наивные теории. Так, например, по мнению бушменов, Млечный путь образовался потому, что люди бросили на небо горсть золы и тлеющие угли из костра, и по этой белой тропинке движется солнце.
   Нашим беглецам известны были все предания, передававшиеся из поколения в поколение. Быть может, творцами легенд и авторами семейных хроник были женщины. Можно удивляться тому, как не знавшие письменности народы запоминали и хранили столько сведений. Законы и обычаи кафиров передавались от старейшины к старейшине, а хранительницами легенд были женщины.
   Белые женщины средневековья вплетали свои легенды в ткани, а на Востоке мастера-искусники впаивали их в вазы И сосуды. И через всю историю прошлого проходит мелодия колыбельных песен, которыми матери с незапамятных времен убаюкивали детей.
   После нескольких дней пути бушмены пришли к глубокому ущелью и здесь почуяли запах воды. В этом отношения они были наделены не менее острым чутьем, чем квагга, которая, почуяв влагу, начинает копытами разрывать песок.
   Куикен несла прибор для добывания воды -- прибор очень простой: несколько тростинок, из которых удалена сердцевина. Эти тростинки вставлялись одна в другую, и из них можно было составить длинную трубку.
   Взяв этот прибор, Кару опустился на дно оврага, вырыл яму в песке и глубоко воткнул в землю трубку, заткнув предварительно нижний конец травой. Затем он вытянул трубку, вытащил затычку, снова вставил один конец трубки в дырку, образовавшуюся в земле, и, взяв в рот другой конец, стал сосать. Сначала рот его наполнился сырым песком. Отплевываясь, он удлинил трубку и снова начал сосать. Наконец по трубке поднялась холодная, как лед, вода. Ею наполнил он сосуд из тыквы, и все четверо утолили жажду.
   Затем женщины вторично наполнили водой сосуд и заткнули его травой.
   В ущелье они отдыхали, пока не спустились сумерки.
   Когда повеяло вечерней прохладой, они продолжали путь.
   Через несколько дней пересекли они безводную пустыню и пришли в страну, изобиловавшую водой и дичью.
   Мужчины расположились у подножья скалы и достали гадальные кости. Дакуин еще не мог состязаться с Кару в умении разгадывать пророчества костей. Но к гадальным костям он относился с благоговением, потому что они достались ему от отца и были, по мнению Дакуина, насыщены мыслями Каббо и других предков.
   В сущности, гадальные кости были орудием, помогавшим бушмену выражать его собственные мысли, предчувствия и желания.

Глава IX.
Соперники

   Бушмены пришли в страну, где были вода, дичь, трава и деревья. Здесь они остановились, потому что необходимо было запастись водой, сделать новые сандалии и новые стрелы, пополнить запасы сушеного мяса и целебных трав, а также приготовить яд для наконечников стрел.
   Беглецы нуждались в отдыхе. Кожа их потрескалась, волосы были взъерошены, животы заметно втянулись. Все четверо были с ног до головы облеплены пылью, смешанной с потом. Нужно было растереть тело жиром, чтобы снова стало оно мягким и гибким.
   Они нашли пещеру. Пол ее был гладкий, как стекло; должно быть, его отполировали "животные, сидящие на корточках". В пещере стоял резкий запах леопарда. Суолла и Куикен разложили костер у входа, надеясь, что огонь прогонит страшного зверя.
   Потом они сделали помост из веток, чтобы сушить на нем мясо.
   Кару и Дакуин, лежа на склоне холма, следили за пасшимися на лугу стадами крупной дичи. Наконец Кару наметил своей жертвой жирную самку гну, а Дакуину хотелось вступить в бой с самцом черной антилопы, голову которого венчали длинные рога.
   Внезапно как по команде животные перестали щипать траву. Все головы их повернулись в ту сторону, откуда дул ветер; самки и детеныши начали медленно отступать.
   Бушмены зорко всматривались вдаль, но не могли понять, чем вызвана тревога.
   -- Спустимся в долину, -- предложил Дакуин.
   -- Нет, подождем. Кажется, дикие собаки [правильное название: гиеновые собаки] вышли на охоту. Когда охотится стая диких собак, другие охотники уступают ей дорогу.
   Антилопы и гну покидали пастбище. Вдруг Дакуин засмеялся и указал на животное, которое выползло из кустов в той стороне, куда отступало стадо.
   -- Дикая собака! Пфу! Антилопа может убить ее одним ударом копыта.
   Стадо почуяло запах собак и галопом помчалось прочь. Антилопы забыли, что за минуту до этого опасность надвигалась с противоположной стороны.
   -- Они налетят прямо на стаю, -- сказал Кару. -- Сейчас собаки перережут путь одному из самцов и загрызут его, а тогда и мы наметим, кого убить.
   Стадо мчалось, поднимая облака пыли, и вдруг в смятении остановилось и свернуло в сторону. Раздался оглушительный вой стаи, и передние собаки, словно стрелы, пущенные из лука, подлетели к самому крупному животному.
   Это был тот самый самец черной антилопы, которого наметил своей жертвой Дакуин. Сначала он защищался, пытаясь пронзить рогами вожака, но когда другие набросились на него справа и слева, он перепрыгнул через них и помчался вдогонку за стадом.
   Однако собаки заставили его свернуть в сторону. Две из них напали на него слева и отогнали от стада; другие две бежали справа, и еще две -- за ним по пятам. Ни на секунду не позволяли они ему убавить ходу. Когда какая-нибудь из собак уставала, ее заменяла другая. Собака, выбившись из сил, ложилась и отдыхала, высунув язык; затем снова бросалась в погоню. Черная антилопа была отрезана от стада и быстро теряла силы, а стая поставляла все новых и новых собак, неутомимо преследовавших добычу.
   Дакуин стоял на скале и, дрожа от возбуждения, следил за погоней. Загнанное животное увидело одинокую фигуру на скале, свернуло в сторону, споткнулось и упало на колени в нескольких шагах от Дакуина.
   Можно было подумать, что оно ищет защиты у человека! Конечно, оно могло справиться с собаками поодиночке, но не в силах было одолеть всю стаю.
   Собаки тоже увидели человека. Вожаки растянулись на земле, высунув красные языки: слюна струйками текла из пастей, желтые глаза были полузакрыты.
   Дакуин осмотрелся по сторонам. Где Кару? Но старый охотник давно ушел. Тогда юноша натянул тетиву и стал ждать.
   Самка со светлыми глазами опередила стаю, подняла морду и завыла. Вожаки, лежавшие у подножия скалы, ответили ей тявканьем. Дакуин увидел приближавшуюся стаю.
   Черный самец антилопы быстро поднялся на ноги.
   Острые кончики его рогов находились на расстоянии метра от груди Дакуина. Антилопа тоже увидела приближавшихся собак. Сделав прыжок, она разметала рогами отдыхавших на земле вожаков и снова бросилась догонять удалявшееся стадо.
   Стая возобновила погоню, но теперь перевес был на стороне антилопы, успевшей отдохнуть и собраться с силами.
   Дакуину повезло: стая скрылась из виду, а у подножия скалы остались две искалеченные собаки. Он добил их и, гордый своей победой, вернулся в пещеру. Охота была удачная: бушмены очень любят мясо и жир собак; из зубов они делают браслеты, а собачьи хвосты также служат украшением.
   Дакуину очень хотелось похвастаться и рассказать о своей удаче Кару, но старого охотника в пещере не оказалось; вернулся он только под вечер и принес мясо гну.
   Внимательно выслушал он рассказ Дакуина, потом взял понюшку табаку и спокойно сказал:
   -- Ты нарушил закон.
   -- Какой закон?
   -- Закон охоты. Лев преследует того, кто отнимает у него добычу. Собаки загнали антилопу; ты виноват в том, что добыча ушла от них.
   -- Нет! -- крикнул Дакуин. -- У стаи было время загрызть антилопу. Я не мешал собакам. Но они остановились, а антилопа отдохнула и ушла. Они сами виноваты.
   -- Ты их испугал. Они боятся смотреть в глаза человеку.
   -- У нас есть жир и мясо собак. Мы поедим. Собаки -- хорошие охотники.
   -- Верно! Но берегись, как бы стая тебе не отомстила. Они съедят тебя, как шакал съедает спящего. А теперь ступай и принеси шкуру и мясо гну. Посмотри на небо: хищные птицы падают, как камни, с неба на землю, -- там ты найдешь мою добычу.
   Заслонившись рукой от солнца, Дакуин поднял голову и увидел парящих в небе грифов. Рысцой побежал он в ту сторону; Суолла последовала за ним.
   Пока они бежали, девушка расхваливала Дакуина.
   -- Рога антилопы почти касались моей груди, -- сказал Дакуин. -- Я слышал, что животное с такими рогами может убить льва. Но меня оно не тронуло. Я -- великий охотник.
   -- Счастлива будет жена такого охотника, -- лукаво улыбнулась ему Суолла.
   -- Да, -- согласился Дакуин. -- Быть может, нам недалеко осталось идти. Тогда мы построим хижины, и Кару отдаст тебя мне в жены. Смотри, птицы опустились на землю и распростерли крылья. Нужно спешить.
   Они разогнали птиц и разрезали на части тушу.
   В тот вечер они наелись до отвала, а оставшееся мясо разрезали на узкие полосы и разложили на помосте из веток.
   Утром мясо исчезло. Исчезла также одна из убитых Дакуином собак, которую они хотели зажарить целиком.
   -- Ха! -- воскликнул Кару. -- А что я тебе сказал? Дикие собаки мстят охотнику, отнявшему у них добычу.
   -- Собаки! -- презрительно фыркнул Дакуин. -- Или ты думаешь, что они привели сюда пятнистого? Видишь -- отпечатки его лап!
   Действительно, на мягкой земле виднелись следы леопарда.
   -- Он съел мясо и утащил собаку, -- добавил юноша.
   Они взяли оружие и пошли по следам зверя. Травка была примята там, где леопард волочил собаку по земле. Отойдя немного от пещеры, они остановились в тени высокого дерева. Здесь кончались следы. На земле валялись внутренности собаки, а высоко на дереве лежала туша ее между стволом и веткой.
   Леопард, наевшись досыта, спрятал мясо на дерево, чтобы вернуться сюда позднее, когда он проголодается.
   Дакуин достал тушу, взвалил ее на спину и принес в пещеру. Они сытно позавтракали, но Кару хмурился и ворчал.
   -- У этого леопарда не хватает двух когтей на левой передней лапе, -- заявил он, еще раз изучив следы на площадке перед пещерой. -- Но он очень силен. Ночью он вернется к дереву и не найдет своей добычи. Запах приведет его сюда, в пещеру. Дакуин, ты украл у него мясо, он тебя растерзает. Посмотрим, что скажут кости.
   Кару уселся на землю и левой рукой бросил кости.
   -- Дакуин, смотри: Чоу, мужчина, стоит твердо, рядом с Гэчуи, а Као, юноша, и Дана, девушка, лежат лицом вниз.
   Он собрал кости и бросил их вторично. На этот раз один только Као упал лицом вниз.
   Все с глубоким вниманием следили за Кару. Наконец он спрятал кости в мешочек, потом взял понюшку табаку и еще раз предостерег Дакуина.
   Тот выслушал его спокойно, но затем взял лук и колчан, внимательно осмотрел наконечники стрел и проверил, туго ли натянута тетива. Взяв лук в левую руку, он стал царапать пальцем тетиву; она глухо загудела. Эта музыка очень понравилась и Дакуину, и Суолле, которая замурлыкала песенку -- песенку о "водяных девушках". Дух дождя настиг их и превратил в лилии.
   -- У нас совсем нет сушеного мяса, -- сказал Кару.
   Дакуин прервал свои музыкальные упражнения, и вдвоем они отправились на охоту.
   Вечером они вернулись, нагруженные мясом, а когда спустилась ночь, улеглись спать. Спали все, кроме Суоллы. Девушка сидела на полу пещеры и подбрасывала ветки в костер. Подле нее лежал ассегай с эбеновой рукояткой и факел из сухой травы, быстро воспламеняющейся.
   Она ждала прихода леопарда, ни мало не сомневаясь в том, что он явится отомстить Дакуину.

Глава X.
Леопард, гиеновые собаки и удав

   Суолла сидела в темной пещере и ждала леопарда; остальные трое спали сладким сном, словно ни малейшая опасность им не угрожала. Казалось, у этих людей нервы были железные. Кару и Дакуин не сомневались в том, что запах мяса снова приведет леопарда к пещере, но эта мысль не мешала им спать.
   Многие туземцы, застигнутые темнотой, были растерзаны львом, потому что не принимали никаких мер предосторожности; они довольствовались тем, что разводили маленький костер, а потом засыпали, не заботясь о поддержании огня.
   В темноте лев подкрадывался к потухшему костру и пожирал добычу.
   Несмотря на предостережение Кару, Дакуин спал так же крепко, как Куикен и сам Кару. Но девушка караулила его сон. Кроме того, она придумала такую уловку: свернув одну из шкур, она положила ее подле Дакуина, надеясь, что в темноте леопард примет эту шкуру за свою жертву.
   Изредка она подбрасывала ветки в костер.
   Не отводя глаз от огня, она прислушивалась к голосам ночи. В долине заржали зебры. Неумолчно трещали кузнечики, среди деревьев перекликались ночные птицы.
   Потом она услышала хриплое "гур-р-р... " и поспешила подбросить побольше хворосту в костер.
   Перед пещерой лежала каменная глыба, поросшая лишаями; она тускло белела в темноте. Вдруг чья-то тень ее заслонила: это был леопард, припавший к земле. Суолла увидела светящиеся глаза. Пристально смотрела она на эти две зеленые точки и наконец заметила, что зверь приближается. Леопард вытянул одну лапу и пополз. Суолла разглядела белое пятно -- грудь зверя. Хвост его вздрагивал и подергивался, слышался слабый шорох. Зеленые глаза леопарда были устремлены в одну точку. На что он смотрел? На шкуру или на Дакуина?
   Одна нога Суоллы была подсунута под свернутую шкуру. Девушка шевельнула пальцем. Этого оказалось достаточно. Леопард сделал прыжок и стал терзать шкуру. В ту же секунду ассегай с эбеновой рукояткой вонзился ему в бок.
   Кару и Дакуин проснулись и мгновенно вскочили, сжимая в руках луки. Звон тетивы слился с ревом разъяренного зверя,
   Сначала он пытался зубами вырвать из раны стрелу, потом повернулся к Куикен, которая лежала на земле, закрыв лицо обеими руками.
   Суолла поднесла свой факел к огню и швырнула пук пылающей травы прямо в морду леопарду. При вспышке света Кару и Дакуин прицелились, и снова зазвенела тетива. Леопард отскочил и выбежал из пещеры. Слышно было, как он продирался сквозь кусты.
   Бушмены потолковали о ночном происшествии, потом засмеялись пронзительным кудахтающим смехом и снова улеглись спать.
   На рассвете они нашли мертвого леопарда. Он лежал с широко раскрытой пастью.
   Куикен осмотрела лапы зверя и с изумлением шлепнула себя рукой по губам: Кару не ошибся -- у пятнистого не хватало двух когтей на левой передней лапе. Куикен не сомневалась в том, что ее муж Кару -- великий волшебник. Она осыпала его похвалами.
   -- Я сразу это узнал, как только увидел следы пятнистого, -- пояснил Кару. -- Знал я также, что пятнистый придет за похищенным мясом. Запах мяса привел его в нашу пещеру. Но кости не сказали мне, что сделает Суолла.
   -- А что она сделала? -- спросила Куикен.
   -- Она первая вонзила свой ассегай в пятнистого. Суолла, ты караулила, пока мы спали?
   -- Да, караулила, -- ответила Суолла. -- Хорошо ли я сделала?
   -- Хорошо, -- сказал Кару. -- Когда мы придем в ту страну, где нет войны, ты можешь идти в дом Дакуина.
   -- Я возьму ее в жены, и она будет хорошей женой, -- усмехнулся Дакуин.
   Суолла щелкнула пальцем и захохотала.
   Бушмены ликовали: леопард был желанной добычей. Дакуин отрезал ему усы, смочил их кровью и проглотил, чтобы стать великим охотником. Все четверо весело принялись за работу: содрали шкуру с леопарда, отрезали когти, отделили и вычистили сухожилия.
   Потом мужчины спустились к пруду, над которым летали гигантские стрекозы, и долго купались.
   Обсушившись на солнце, Дакуин побежал вдоль узкого ручья. Он гнался за темно-голубой сойкой; ему понравились ее перья, и он захотел украсить ими свою курчавую голову.
   Птица перелетала с дерева на дерево. Вдруг юноша остановился: он увидел стаю жирных лесных голубей, клевавших дикие фиги. Быстро взобрался он на дерево, подстрелил одного голубя, который выхватил у него из-под носа спелую фигу, и сам принялся за еду. Ел он долго, а наевшись до отвала, начал спускаться с дерева. Тогда только понял он, что попал в ловушку.
   Мертвый голубь, валявшийся на земле, исчез. Под деревом сидела гиеновая собака и терла лапой морду, чтобы снять приставшие перья. Тут же лежала вторая собака и пристально смотрела на Дакуина. Глаза у нее были голодные, желтые. Дакуин призадумался. Еще несколько собак лежало, навострив уши, на прогалине. Они избегали встречаться с ним глазами, но Дакуин чувствовал, что вся стая смотрит на него в упор, когда он отворачивается.
   Дакуин решил ждать. Быть может, собакам надоест его караулить, и они уйдут. Но не тут-то было! По-видимому, собаки были наделены неистощимым терпением и, в свою очередь, решили ждать.
   В отличие от волчьих стай, рыскающих по снежным равнинам, гиеновые собаки очень редко нападают на человека. Не охотятся они также за леопардом, павианом, кабаном, считая, должно быть, что игра не стоит свеч. Однако ни один леопард не осмелится похитить мясо животного, загнанного собачьей стаей. Если бы рискнул он пойти на грабеж, стая растерзала бы его на куски.
   Рыская среди холмов, собаки почуяли запах взобравшегося на дерево и поедавшего фиги Дакуина. Со вчерашнего дня этот запах был им знаком и имел какое-то таинственное отношение к неудачной охоте. Вот почему они окружили дерево и терпеливо ждали. Спешить им было некуда! В то время как одни собаки спали или отправлялись на поиски дичи, другие караулили.
   Дакуин громко закричал. Все собаки встрепенулись и вскочили. Но на этот раз им не угрожала опасность. Звери быстро успокоились и снова растянулись на земле, а Дакуин начал издавать какие-то странные звуки и корчить гримасы. Собаки склонили голову набок и посмотрели на него с любопытством. Им часто приходилось видеть гримасничавших обезьян, и кривляние Дакуина их не испугало.
   Тогда юноша поднялся на верхушку дерева, чтобы обозреть окрестности.
   С своей вышки увидел он три маленькие фигурки, бежавшие гуськом. Это был Кару с двумя женщинами. Женщины несли поклажу. Они покинули пещеру и его -- Дакуина. Раздув щеки, юноша протяжно заревел, подражая крику обезьян. Он знал, что они уходят от врагов, и потому закричал по-обезьяньи.
   Одна из трех фигурок -- самая маленькая -- остановилась. Это была Суолла. Она услышала протяжный крик и в ответ молча подняла руку.
   Вскоре все трое скрылись в зарослях.
   Дакуин посмотрел на восток и увидел отряд воинов, приближавшихся рысцой. У него заныло под ложечкой. Должно быть, Кару проведал о надвигающейся опасности и немедленно обратился в бегство.
   Таков был закон диких джунглей. Мудрый Кару бежал от врагов, и не его вина, если Дакуин попал в беду.
   Юноша остро почувствовал полное свое одиночество. Однако он решил бороться до конца. Спустившись ниже, он пролез в дупло. Ноги его коснулись подстилки из трухи и гниющих листьев. Подстилка не выдержала его тяжести, и Дакуин упал на дно дупла. Раздалось грозное шипение; юноша замер от ужаса, чувствуя, как у него под ногами извивается огромное холодное тело. Он упал прямо на спящего удава. Луч света блеснул сквозь густое облако пыли. Удав медленно выползал из дупла.

Глава XI.
Необычное приключение

   Удав высунулся метра на четыре из дупла. Мелькнул его черный раздвоенный язык, огоньки вспыхнули в холодных сонных глазах. Собаки замерли, не спуская с него глаз.
   Они не прочь были бы отведать мяса удава, но убивать его не входило в их намерения. За змеями они не охотились. Пожалуй, дикая кошка может стать ловцом змей; кабан, защищенный толстой кожей и щетиной, убивает и съедает змею, но собаки питали инстинктивное отвращение к пресмыкающимся.
   Ярко светило солнце, пробиваясь сквозь листву и расстилая у подножия дерева ковер из темных и светлых пятен. Дикие голуби вернулись к фиговому дереву и прыгали с ветки на ветку; собаки сидели с высунутыми языками; их желтые глаза устремлены были на змею. Освещенное солнцем пятнистое тело удава отливало пурпуром и золотом, тусклая пелена снова заволокла его глаза; казалось, змею клонило в сон.
   Пронзительно трещали цикады, возбужденные жарой и солнцем, лягушки на берегу ручья квакали неумолчно, словно готовились к вечернему концерту. А Дакуин, стоявший в дупле, не слышал ни лягушек, ни цикад. Он был очень недоволен создавшимся положением. Сквозь щель в стенке дупла следил он за собаками и удавом. Им следовало бы вступить в бой, а они, казалось, заключили перемирие. Тогда он решил вмешаться.
   Ощупью отыскав в куче трухи свой ассегай, он воспользовался им как бодилом, которым погоняют волов. Он вонзил его в тело удава. Кольца зашевелились, но лишь после второго укола удав стряхнул с себя дремоту и, разжав челюсти, зашипел на ни в чем не повинных собак. Те мгновенно вскочили и навострили уши, не понимая, чем вызван столь неожиданный переход к военным действиям. Что ж! Если чудовищная змея бросает вызов, они готовы его принять!
   Снова зашевелились кольца в дупле, и конец хвоста коснулся ноги Дакуина. Юноша заревел от испуга.
   На змею этот вопль не произвел ни малейшего впечатления, но собаки узнали голос человека, исходивший, казалось, из удава.
   Но собакам было теперь не до человека: удав действовал быстро и энергично. Метнувшись к ближайшей собаке, он нанес ей страшный удар в бок, и собака, жалобно воя, перевернулась в воздухе и отлетела на несколько шагов.
   Удав развернул свои кольца и выполз из дупла. Вслед за ним вылез и Дакуин. Кончиком хвоста удав обвил лодыжку юноши, и, несмотря на все усилия, Дакуин не мог высвободить ноги.
   Увидев его, собаки подняли вой. Добыча принадлежала им по праву, и они никому не намерены были ее уступить. Они рванулись вперед, но удав приготовился к атаке. Голова его вращалась на крепкой, словно стальной шее, и несколькими ударами он сбил с ног ближайших собак и разметал их в разные стороны. Из его пасти вырывалось грозное шипение.
   -- Ио! -- раздался изумленный возглас.
   В воздухе замелькали ассегай, и собаки мгновенно обратились в бегство. На лужайке стояли воины-кафиры. С удивлением смотрели они на юношу, тщетно пытавшегося вытащить ногу из петли; с не меньшим удивлением смотрели они на удава, который, по-видимому, защитил юношу от стаи.
   -- Умтагати! Волшебство! -- решил вождь отряда. В курчавых его волосах торчало орлиное перо. Один из воинов начал напевать какую-то странную песню без слов, и змея медленно опустила голову на землю. Отломив ветку, воин воткнул ее на расстоянии трех сантиметров от тупого носа змеи. Раздвоенный язык несколько раз коснулся ветки, глаза удава потускнели. Тогда воин наклонился, растянул петлю, которая сжимала ногу Дакуина, выпрямил кончик хвоста и освободил юношу. Молодой бушмен, всем своим существом ненавидевший кафиров, притворился испуганным мальчиком и робко посматривал на воинов.
   Один из кафиров посоветовал убить мальчишку дубинкой, но вождь запротестовал:
   -- Он пригодится нам! Пусть носит воду и хворост!
   Дакуина отвели в пещеру, в ту самую пещеру, где нашли себе пристанище бушмены. Кару так спешил, что даже оставил здесь много сушеного мяса. Кафиры с жадностью набросились на еду, а Дакуин, присматриваясь к ним, убедился, что попал в плен к амаксозам. Вид у них был более свирепый, чем у зулусов, волос они не красили растительными соками, как делают это суази, но щеки их были покрыты слоем красной глины, защищающей от солнечных ожогов. Щиты их были больше, чем щиты зулусов, а ассегаи тоньше. Разговаривая, они закатывали глаза и выразительно жестикулировали.
   Воины, спасшие Дакуина, подробно описали своим товарищам удивительную сцену, развернувшуюся у них на глазах. По их словам, удав яростно отражал нападение собак, желая защитить юношу.
   -- Этот бушмен -- сын змеи, -- сказал один из воинов.
   -- Ха! -- воскликнул другой. -- Все бушмены не лучше змеи. Смотрите, этот мальчишка сидит у костра и ест вместе с нашими людьми.
   Он подошел к Дакуину, схватил его за плечо и отшвырнул в сторону.
   -- Ступай прочь, собака! Когда мы поедим, можешь подойти и подобрать объедки.
   Маленькие глазки Дакуина злобно вспыхнули, но тотчас же он овладел собой. Взяв горшок, он знаками объяснил, что хочет пойти за водой. Быстро сбегал он к пруду и, вернувшись, подал горшок вождю с орлиным пером. Потом собрал хворосту для костра и смиренно сел поодаль. Когда все поели, он набросился на объедки, делая вид, будто очень голоден. Воины посмеялись над ним и улеглись спять. На рассвете они должны были продолжать путь.
   Когда все заснули, Дакуин бежал. Направился он прямо к тому дереву, где поймали ер кафиры. Здесь осталось его оружие, а Дакуин, лишенный оружия, был беспомощен, как дождевой червь.
   Юноша пролез в дупло и отыскал свой лук, колчан и ассегай. Очень хотелось ему вернуться к костру кафиров и пронзить стрелой человека, который его обидел. Однако он поборол это желание. По следам Кару и двух женщин побежал он к тому месту, где остановилась Суолла, когда услышала его зов.
   Здесь нашел он ветку, воткнутую в землю листьями вниз. Дальше он увидел еще две ветки. Убедившись в том, что именно этой тропой шли беглецы, он продолжал путь. Когда спустилась ночь, он стал искать пристанище, где бы можно было выспаться, не опасаясь диких зверей.
   Ему посчастливилось найти нору трубкозуба [трубкозуб -- большое неуклюжее млекопитающее из отряда неполнозубых]; вход в нее был затянут паутиной, и Дакуин решил, что нора необитаема. Сначала опустил в нее несколько камней, чтобы сделать ступеньку, так как тоннель резко опускался, а затем круто сворачивал в сторону. В такую нору нужно лезть ногами вперед. Бывали случаи, когда люди гибли в этих тоннелях. Пролезая головой вперед, они не имели возможности повернуться и выползти на свежий воздух.
   Дакуин просунул в дыру ноги и пролез в нору. Вход он загородил ветками колючего кустарника. Он спал, сжимая в руке ассегаи. Среди ночи его разбудил голодный вой гиены, почуявшей запах человека. На рассвете он выбрался из норы и продолжал путь. Наконец пришел он к тому месту, где беглецы провели первую ночь. Здесь он нашел полосу сушеного мяса и маленькую тыкву с водой. О нем позаботилась Суолла, и Дакуин почувствовал себя не таким одиноким. Вода была свежая, и мясо вкусное. Дакуин вздохнул с облегчением; теперь он знал, что в этой негостеприимной стране есть человек, который все время о нем думает.
   Он поднял сломанную ветку, валявшуюся на земле, и бодро зашагал по бесплодной равнине. Здесь не было никакой растительности, кроме маленьких колючих кустов, которые трещали под палящими лучами солнца. Пыльные ящерицы, жуки с твердой броней и черепахи ползали по песку.
   Дакуину показалось, что в туманной дали бродят газели и страусы.
   Земля обжигала ноги, раскаленный воздух затруднял дыхание. Дакуин с тоской вспоминал старую пещеру на берегу Реки, развесистые деревья, щебетанье птиц. Как приятно было бы погрузить ступни в холодный сырой песок!
   Яркий свет слепил глаза, солнце жгло спину, во рту пересохло. Сунув камешек в рот, он привязал к голове охапку веток и осмотрелся по сторонам. Он искал место, где бы можно было укрыться от солнца. Увидев маленькую ложбинку, он спустился в нее и долго отдыхал. Наконец гнетущее чувство одиночества заставило его продолжить путь. Ему казалось, что он никогда не увидит своих друзей, если не догонит их сегодня.
   Он брел, полузакрыв глаза, болевшие от яркого света, а маленькие ящерицы посматривали на него своими блестящими глазками, словно хотели сказать: "Ступай назад, ступай назад!" Он остановился и оглянулся. Чудилось ему, что песчаная равнина не имеет ни начала, ни конца. Однако Суолла прошла через эту равнину. Суолла -- девушка. Неужели он, Дакуин, окажется более слабым, чем она? Он вспомнил, что говорили ему в детстве женщины. По их словам, стрелы солнца иногда ранили мужчин, уходивших на охоту. Когда охотники чувствовали, что ноги их дрожат и подкашиваются, они бросали вверх пригоршни песка. Женщины, увидев этот сигнал, спешили на помощь.
   Дакуин наклонился и взял пригоршню песка. Три раза бросал он песок в небо. Да, песка здесь было много. Когда поднимался ветер, столбы песка кружились по равнине. Казалось, что кружатся они в бешеной пляске. Но увидит ли кто-нибудь, как он, Дакуин, бросает в небо песок?
   Заслонив глаза от солнца, он всматривался вдаль.
   Впереди маячил холм; лучи солнца отражались от его крутых склонов.
   Дакуин пошатнулся и зажмурился. Спотыкаясь, побрел он дальше; потом решил бросить еще одну пригоршню песка. Он наклонился, но у него закружилась голова, и он упал ничком, раненный стрелами солнца.
   В тени, у подножия скалы, сидела Суолла и смотрела на песчаную равнину. Вдруг она вскочила и крикнула:
   -- Я вижу -- кто-то бросает песок в небо.
   -- Стрелы солнца его ранили, -- сказал Кару. -- Возьми тыкву с водой и ступай к нему, а ты, Куикен, приготовь похлебку.
   Суолла схватила тыквенную бутылку и побежала по песку.

Глава XII.
Спасение

   Суолла наткнулась на Дакуина, лежавшего ничком на земле. Опустившись на колени, она смочила ему водой губы и затылок и долго растирала узловатые мышцы на животе. Наконец он вернулся к жизни, открыл глаза и сел; потом протянул руку к тыквенной бутылке, но Суолла позволила ему сделать только один глоток. Она дала ему горсть горьких листьев и сухих ягод. Усевшись рядом с ним, она заслоняла от солнца его голову и живот. Из крошечной выдолбленной тыквы, висевшей у нее на шее, девушка достала драгоценную мазь, сделанную из жира змеи и крокодила. Этой мазью она помазала ему веки, ноздри и натерла живот.
   Спустились сумерки, жара стала спадать. Тогда Суолла помогла Дакуину встать, и вдвоем побрели они к скале на вершине холма, где пылал маленький костер.
   Горячая похлебка восстановила силы Дакуина. Отдохнув, начал он рассказывать о своих удивительных приключениях, о диких собаках, чудовищной змее и приходе кафиров, о том, как бежал он из плена и провел ночь в норе трубкозуба.
   -- Ветки, воткнутые в землю, указали мне путь, -- закончил он свой рассказ.
   -- Ха! -- сказал Кару. -- Хорошо ты сделал, что отыскал нас, но напрасно ты шел по солнцепеку. Когда солнце краснеет от гнева и посылает стрелы на землю, нужно лежать в тени. Антилопы прячутся в тень, заяц забивается в кусты, все живое замирает, потому что стрелы солнца несут смерть. Мы отдыхали здесь целый день, а ночью пойдем дальше.
   -- Что говорят гадальные кости? -- осведомился Дакуин.
   -- Они говорят, что мы должны идти, пока не нагрелась земля. Перевалив через эти холмы, мы снова выйдем к реке Гарип.
   -- И пойдем дальше?
   -- На другом берегу -- мирная страна, где никто нас не тронет.
   -- Я рад, что скоро конец пути! Когда мы придем в эту страну, я возьму в жены Суоллу. А теперь скажи мне, почему большая змея оцепенела, когда кафир воткнул ветку перед самым ее носом?
   -- Я тебе объясню, но сначала выслушай меня. Я тебя встретил в доме твоего отца Каббо. Я знаю, что ты хороший охотник. Если Суолла захочет, она станет твоей женой.
   Он умолк, оставляя за девушкой право принять решение.
   -- Разве я не спасла его от солнечных стрел? Разве он не вытащил меня из глубокой реки? Я буду работать и готовить ему еду.
   Она искоса посмотрела на юношу. Дакуин засмеялся, хлопнул ее рукой по плечу, и договор был заключен.
   -- Теперь я расскажу тебе о большой змее, -- продолжал Кару. -- Она спасла тебя от собак; она разжала кольцо, и ты высвободил ногу. Эта змея хранит воспоминание о человеке. Когда перед ней поставили ветку, она успокоилась, потому что знала знак человека... Ты отдохнул, и мы пойдем дальше, навстречу большой звезде.
   Кару дал неверное объяснение: гигантский удав оцепенел, потому что был загипнотизирован кафиром, который воткнул перед его глазами ветку.
   Снова двинулись они на запад, покидая страну, где кафиры истребляли бушменов. Запасы сушеного мяса истощились, не было жира, чтобы смазывать суставы и растирать тело. Жир играет большую роль в жизни бушменов: он смягчает кожу; смешивая его с соком растений, бушмены приготовляют краску.
   Сейчас все мысли их были сосредоточены на бегстве; хотя инстинкт и повелевает бушменам рисковать жизнью, отстаивая каждую пядь земли, но Дакуин, Суолла и Куикне подчинились воле своего предводителя. В детстве Кару жил за рекой Гарип и часто играл на берегу глубокого пруда, к которому приходили на водопой стада крупной дичи. Теперь он возвращался в ту сторону, где провел детство. Во время ночных переходов он утешал и подбадривал своих спутников. Он рассказывал им о высоких развесистых деревьях, об источниках, журчавших под землей, о странном животном -- жирафе, у которого шея такая длинная, что он может срывать листья с верхушки дерева.
   На следующий день они переплыли реку Гарип в том месте, где разбросано много островков. На одном из самых больших островов они сделали привал. Здесь женщины расставили силки и поймали цесарку, а мужчины пронзили ассегаями большую рыбу, которая ночью подплыла к берегу, зачарованная светом факелов. Но это была жалкая добыча. Рыба и птица не удовлетворяли бушменов; им требовалось вкусное, сочное, пропитанное кровью мясо.
   Присматриваясь к животным, приходившим на водопой, они решили вырыть яму-западню для бегемота и подстеречь зебру. Ночью бегемот вылезал из воды и прогуливался по берегу. Они нашли протоптанную дорожку, ведущую к тростниковым зарослям, и здесь стали рыть яму. Все четверо работали с утра до поздней ночи, выгребая песок палками и плоскими камнями. К вечеру они вырыли глубокую яму длиной в два с половиной метра и шириной в полтора. Сделав настил из тростника, они насыпали сверху песку и поспешили уйти, зная, что бегемот не подойдет к этому месту, пока не рассеются у него подозрения, вызванные приходом людей.
   На следующее утро мужчины, смазав наконечники стрел сильным ядом, спрятались в кустах, неподалеку от того места, куда приходили на водопой стада. Какая-то большая птица пролетела над самой головой Кару и пронзительно крикнула: "Яяк-яяк!" Конечно, старый бушмен увидел в этом недоброе предзнаменование.
   -- Плохо, плохо, -- сказал он, покачивая головой. -- Она предупреждает стадо о том, что мы устроили засаду.
   -- Тише, -- прошептал Дакуин. -- Стадо идет к реке.
   Они припали к земле, сжимая левой рукой лук, а в правой держа стрелу. Послышалось фырканье животных, и охотники затаили дыхание. Кусты скрывали от них стадо, но и Дакуин и Кару знали, что дичь находится поблизости.
   Однако вожаки почему-то мешкали и не спускались к реке. Казалось, они выжидали и прислушивались. Первыми всегда шли антилопы, за ними зебры и наконец гну. Но сегодня вожаки переминались с ноги на ногу, помахивая хвостом. Они не были встревожены. Просто-напросто они отгоняли мух -- больших мух, кружившихся у водопоя. Охотники не понимали, чем вызвана эта задержка. Быть может, птица предостерегла стадо?
   Наконец одна из зебр заржала от нетерпения, раздался топот копыт, и самцы, пробившись сквозь стадо, бросились к воде. Зазвенела тетива, две стрелы рассекли воздух, и одна из них вонзилась в шею зебры.
   Размахивая ассегаями, охотники выскочили из кустов и бросились в погоню за раненым животным. Они едва не врезались в стадо гну; а вожак, которого мучила жажда, рассвирепел и напал на них. Быстро повернули они назад, к реке и, словно выдры, нырнули в глубокую воду. Они выбрались на островок, ускользнув от большого крокодила, который немедленно обратил свое внимание на гну. Животное вошло в воду по самые плечи, и челюсти крокодила сомкнулись, зажав железными тисками нос гну. У гну не было ни малейших шансов спастись. Если бы крокодил вцепился ему в живот, пожалуй, он мог бы вырваться, но сейчас борьба была недолгой. Крокодил увлек свою добычу на дно, а стадо, бывшее свидетелем гибели гну, обратилось в бегство. Но "квагга-мод" -- храбрость зебры -- свойственна не одним только зебрам. Не прошло и десяти минут, как стадо вернулось к реке, утолило жажду и галопом умчалось в саванну.
   Тогда только Кару и Дакуин скользнули в воду, вылезли на берег и отправились на поиски раненой зебры. Оказалось, что Куикен и Суолла уже добили животное и содрали с него шкуру.
   В тот вечер они вдоволь поели сочного мяса, а на следующий день вычистили шкуру и, растянув ее на земле, прибили колышками. Из этой шкуры они хотели сделать мешки и сандалии. Пока женщины втирали в нее золу и жир, Кару и Дакуин изготовляли стрелы из тростника, срезанного в русле реки, и приделывали к ним костяные наконечники.
   После этого они поели и поспали. Женщины вошли в воду, нарвали водяных лилий и стали жевать молодые стебли, обладавшие, как думали бушмены, чудодейственной силой.
   А когда надвинулись сумерки, все четверо долго следили за полетом гусей над рекой. Горделиво разгуливали по берегу цапли, храпел бегемот, ворочаясь в грязи.
   Сидя у костра, они ждали, прислушиваясь, как хлюпает грязь под тяжелыми ногами бегемота. Вскоре услышали они, как он идет по тропинке, ведущей к западне.

Глава XIII.
Прибытие в мирную страну

   Для первобытного человека ночь населена ужасами, потому что в темноте он теряет ощущение той безопасности, какую приносит ему дневной свет. А страх порождает суеверия. Кафир населил ночь злыми духами, но бушмен -- более близкий к диким животным, всегда активным в темноте, -- пытался дать иное объяснение таинственным загадкам, обступающим его во мраке, -- в том мраке, в котором звери, наделенные более острым зрением, слухом и обонянием, одерживают верх над человеком.
   Четверо бушменов сидели у костра, прислушиваясь к шорохам и звукам, и чудилось им, что река -- живое существо, и струйки воды шепчутся о людях, поселившихся на островке. И не только река, но и деревья, и скалы казались им живыми существами, насторожившимися в ожидании какой-то надвигающейся опасности. Это чувство настороженности разделяли с бушменами и некоторые животные. Антилопы переставали пастись и трепетно ждали появления ночных хищников.
   Встревоженные странными таинственными шорохами, бушмены с облегчением отмечали звуки знакомые и понятные. Они прислушивались к каждому шагу бегемота, выбравшегося из реки, пока он не провалился в яму, которую они вырыли на берегу, в тростниковых зарослях.
   Кару заявил, что бегемот упал головой вниз и сейчас тщетно пытается выбраться.
   Вдруг раздался голос в ночи -- голос человека.
   Кару поспешно засыпал костер песком и приказал женщинам молчать. Они прислушивались к отчаянной возне бегемота, попавшего в западню.
   -- Да, -- прошептал Кару, -- он упал вниз головой, и ему нечем дышать, потому что ноздрями он уткнулся в землю.
   -- Кто это кричал? -- шепотом спросил Дакуин.
   -- Человек. И это очень плохо. Здесь, на берегах Гарип, живут коранна из кои-кои. Они наказывают тех, кто охотится на их земле.
   -- Яму вырыли мы. Кару, ты всегда говорил, что добыча льва принадлежит льву. Значит, наша добыча принадлежит нам.
   -- Лев защищает свою добычу; мы тоже будем защищать, если хватит сил. Крик человека предвещает опасность. Велика ли она? Это мы узнаем лишь на рассвете.
   Кару, охотник осторожный и предусмотрительный, решил покинуть островок. Вместе со своими спутниками он переправился на противоположный берег. Женщины спрятались в кустах, а мужчинам предстояло отправиться на разведку. Свои луки они оставили женщинам, так как тетива намокла бы в реке, и взяли с собой только ассегаи. С ног до головы они натерлись жиром рыбы, чтобы обезопасить себя от нападения крокодилов. Лучшей защитой против крокодилов бушмены считали жир водяного козла; они говорили, что раненый водяной козел, бросаясь в реку, испускает запах, разгоняющий крокодилов. Но сейчас у них не имелось этого жира.
   Снова переплыли они реку. Кару ползком стал взбираться на холм, а Дакуин свернул на тропу, проложенную многими поколениями бегемотов. Тростник шуршал над его головой, у Дакуина пересохло во рту, и сердце замирало от страха. Он поднял голову и сквозь завесу из тростника посмотрел на звезды. Небо уже светлело, затянутое туманной дымкой. Юноша почувствовал холодное дыхание рассвета.
   Вдруг он вздрогнул, услышав треск тростника: крокодил выполз из воды. Раздались удары палкой по тростнику, человек, невидимый Дакуину, хотел прогнать пресмыкающееся. В течение нескольких секунд юноша стоял неподвижно, потом осторожно шагнул вперед.
   Все мускулы его тела были напряжены, малейший шорох предупреждал об опасности. Еще один шаг -- и Дакуин припал к земле. Чудилось ему -- зубы крокодила вонзились в его ногу. Пот выступил у него на лбу. Резкий запах мускуса возвещал о близости врага. Дакуин разглядел впереди какой-то темный предмет и две тускло светящиеся точки. Он знал, что крокодил его увидел. В этот момент ком земли, брошенный невидимым человеком, упал на тропинку. Затрещал тростник, раздался плеск: крокодил нырнул в воду, и путь был свободен.
   Дакуин глубоко вздохнул и смело шагнул вперед. Под его ногой треснула сухая ветка.
   Послышалось грозное рычание и голос человека. Ему ответил другой голос. Дакуин увидел темную фигуру и отблеск костра. Эти люди говорили на языке коранна, непонятном бушмену. Юноша догадался, что они караулят у ямы, куда провалился бегемот, и не остановятся перед тем, чтобы пустить в ход оружие. Рычание собаки заставило их насторожиться.
   Дакуин стал отступать. Сначала он шел очень медленно, потом ускорил шаги. Из тростниковых зарослей он выбрался в тот момент, когда занялась заря. Кто-то бежал по берегу. В тумане эта фигура казалась гигантской. Дакуин едва не завыл от страха, но вовремя узнал Кару. Он догнал его, вместе прыгнули они в воду и вылезли на островок.
   -- Нужно уходить, -- сказал Кару. -- Людей кои-кои много, очень много. Им принадлежит река и животные, приходящие сюда на водопой. У кои-кои есть стада коз; их запах прогоняет антилоп.
   Дакуин не противоречил. Он не мог восстать против старого закона, гласящего: "Земля и дичь принадлежат сильнейшему; кто может, тот отстаивает свою добычу".
   Две женщины и юноша снова побрели за старым Кару, отыскивавшим страну своих грез. На третий день они расположились на отдых в тени большого дерева, которое росло на берегу глубокого пруда, пополнявшегося водой из подземных источников.
   К ним подошел человек, очень старый и безоружный. Внимательно, с ног до головы, осмотрел он путников.
   -- Пришли ли вы с мирными намерениями? Входите ли вы в Сан? [Сан объединяет бушменов-охотников. В кои-кои входят готтентоты, коранна и грика, которые разводят скот, но говорят на языке, сходном с языком бушменов-охотников.]
   -- Мы пришли с мирными намерениями. Мы входим в Сан.
   -- Тогда живите в мире. Но вода эта -- вода Сана, и животные, приходящие сюда на водопой, принадлежат Сану.
   -- Я знаю этот пруд, -- сказал Кару. -- Ребенком я купался в этом пруду, и права Сана -- также и мои права. Я -- Кару, а отца моего звали Каббо.
   Старый бушмен, выслушав его внимательно, ответил:
   -- Потому-то я и пришел сюда безоружным. Нас предупредили о вашем приходе, и мой народ отложил в сторону стрелы. Вы можете построить жилище на склоне холма. Я знал твоего отца, Кару. Он был хорошим охотником.
   На склоне холма построили они шалаши из гибких веток и шкур, а люди Сана принесли им кореньев, мяса и жира. Дакуин занимал их разговорами. Они уселись в кружок -- мужчины, женщины и дети. -- а Дакуин, стоя в центре круга, повествовал о пережитых приключениях, мастерски подражал лаю павиана, диких собак и боевым возгласам воинов-зулусов. Представление имело большой успех, и зрители хохотали, держась за бока.
   Женщины принесли свои музыкальные инструменты, а те, у кого музыкальных инструментов не было, громко хлопали в ладоши, в то время как мужчины плясали.
   Так приняты были пришельцы в клан, а на следующий день Кару и Дакуин отправились на охоту, так как теперь настала их очередь устраивать пиршество для членов клана.
   Суолла и Куикен попросили взаймы у женщин несколько горшков и собрали хворосту для пиршественного костра, а мужчины выкрасили лицо красной краской, волосы посыпали блестящим порошком слюды и достали танцевальные мешочки, сделанные из ушей газели. Эти мешочки служили погремушками. Охотники принесли туши газелей, и когда спустилась ночь, закипела в горшках похлебка и повеяло запахом жареного мяса.
   Мужчины плясали до рассвета, и путешественники окончательно приняты были в семью бушменов и отныне должны были разделять все ее горести и радости.
   Наконец пришли они в страну, где не было войн, и мудрый Кару, который провел своих близких через пустыню и избег великих опасностей, пожелал излить свои чувства -- не в стихотворении, конечно, ибо это ему было недоступно, -- а в рисунке, сделанном на скале.
   Смешав красную охру с жиром, он сгладил неровности на поверхности скалы и твердым кремнем выдолбил контур антилопы.
   Некоторые ученые считают, что выдолбленные рисунки сделаны другими художниками, -- не теми, которые пользовались красками. Но нельзя забывать, что красками художник рисовал в пещере, где рисунок был защищен от непогоды; выдолбленные же рисунки находятся на поверхности скал, подвергающихся действию дождя и ветра. Возможно, что приемы одного и того же художника изменялись в зависимости от условий. В пещере художник писал красками, на поверхности скалы -- выдалбливал свой рисунок.
   Сидя на корточках перед скалой, Кару долбил каменную стену и что-то мурлыкал себе под нос.
   Между тем старейшины клана собрались на совет и обсуждали просьбу Дакуина, который хотел построить свою собственную хижину и взять в жены Суоллу. Однако он еще не завоевал репутации хорошего охотника. Правда, он рассказывал о совершенных им подвигах, но старейшинам нужны были дела, а не слова. Видя, что на слово ему не верят, Дакуин призадумался. Один из охотников, Краг, которому приглянулась Суолла, бросил Дакуину вызов.
   -- Принеси когти желтого убийцы, -- сказал он. -- Великий подвиг совершит тот, кто убьет этого льва.
   Окружающие засмеялись и посмотрели на Дакуина, но тот выпрямился во весь рост, выпятил грудь, подражая Сирайо, военному вождю зулусов, и объявил, что он пойдет по тропе желтого убийцы, а Краг будет посрамлен. И, встретив взгляд Крага, он заставил его опустить глаза.
   Снова захохотали старейшины, но на следующее утро Дакуин ушел, захватив с собой съестных припасов на неделю, а Суолла спряталась в хижине и заплакала.

Глава XIV.
Дакуин и лев

   Никаких земледельческих орудий у бушменов не было, если не считать "палки для копанья". Ею выкапывали они корни и луковицы, пригодные для еды, или "бушменский рис" -- куколки муравьев. Земледелием они не занимались. Другие примитивные народы научились впрягать в ярмо ослов и быков и острыми жердями проводить борозды в рыхлой земле, но бушмены, а также готтентоты с бесконечным терпением пробуравливали дыры в круглых камнях и затем надевали этот камень на заостренную палку. Он служил рычагом, когда они разрывали землю палкой, откапывая корни.
   В той стране, куда пришел Кару со своей семьей, много было больших и сочных кореньев, плодовых деревьев и ягодных кустов. В обязанности женщин входило откапывать коренья, собирать плоды и целебные травы. В лагере бушменов никто не сидел без дела. В то время как мужчины охотились, женщины стряпали, нянчили детей, выделывали домашнюю утварь, собирали травы для похлебки. И те же женщины являлись хранительницами древних легенд и преданий. Не ленились и охотники. Все вели жестокую борьбу за существование.
   Суолла и Куикен исполняли свои обязанности и терпеливо ждали возвращения Дакуина -- юноши, который решил совершить великие подвиги.
   Он взял свой лук, колчан и ассегай, немного сушеного мяса, жира и воды и отправился искать желтогривого льва -- самого страшного врага бушменов, -- который в одну ночь мог пройти двести километров. Дакуин знал, что зверь регулярно возвращается в свое логовище среди каменных глыб, находившихся на расстоянии двух дней пути от поселка бушменов.
   Туда-то и направлялся Дакуин. Взбираясь на вершину холмов, он осматривался по сторонам, и в памяти его запечатлелась как бы карта местности. Ни одна деталь не ускользала от его внимания. Он запоминал расположения скал и деревьев и впоследствии мог описать каждый километр пройденного пути.
   Бушмен обладает чувством направления, и развито оно у него почти в той же мере, как у антилопы, которая в поисках воды покрывает большие пространства и всегда приходит к водоему.
   Вечером юноша увидел большую лужу стоячей воды. Он залег в засаду, и когда из зарослей выбежала стая суетливых цесарок, ему посчастливилось подстрелить одну из них. Достав "палки, дающие огонь", он разложил костер, разорвал пополам цесарку и зажарил ее на углях. Потом он влез на дерево и здесь провел ночь. Долго прислушивался он к голосам животных, приходивших на водопой к пруду.
   Когда в ночи раздалось рыкание льва, Дакуин по силе звука определил, что хищник находится еще далеко -- быть может, на расстоянии пятнадцати километров.
   Утром он доел убитую накануне цесарку и внимательно осмотрел следы у пруда. Ночью здесь побывали гиены, но следов льва он не нашел. Дойдя до ближайшей гряды камней, он взобрался на большую глыбу и с этой вышки стал обозревать местность. Перед ним раскинулась долина, в центре которой находилась наполненная водой впадина. Кое-где росли отдельные деревья. На зеленом лугу паслись стада антилоп; дальше начинались пески.
   В течение нескольких часов он следил за пасущимися животными и вдруг заметил, что вожаки начали медленно покидать пастбище, отступая к песчаной полосе. За ними потянулись стада. По-видимому, они почуяли что-то неладное. Всмотревшись, Дакуин увидел, как из-за скалы вышло большое желтое животное и двинулось к зеленому лугу. Это был лев. Он шел длинными шагами, низко опустив голову, украшенную гривой.
   "Ночью лев охотился, -- подумал Дакуин. -- Сейчас он хочет пить. Утолив жажду, он пойдет спать в свое логовище".
   Солнце высоко стояло на небе. Сверкали желтые пески, лоснились шкуры антилоп. Лев пересек зеленый луг, обратив в бегство дикую свинью с детенышами, и двинулся к пруду. Здесь Дакуин потерял его из виду.
   Юноша спрятался в тени колючих кустов и терпеливо ждал, когда снова появится лев. Медленно тянулись минуты.
   -- Должно быть, вода показалась льву слишком холодной. Я поднимусь вон на тот холм. Оттуда мне будет виден весь пруд.
   Справа возвышался холм, а на склоне его, откуда отлично просматривалась долина, росло колючее дерево. Это место бушмен избрал своим наблюдательным пунктом. Он улегся в тени и посмотрел вниз, на долину. Берега пруда густо поросли зеленым тростником, в котором птицы свили себе гнезда. Нигде не видно было большого желтого тела.
   Юноша подложил руку под голову. Этой ночью он спал тревожным сном, и сейчас глаза его слипались. Жара навевала дремоту. Он закрыл глаза и заснул мгновенно.
   Разбудил его острый запах льва, щекотавший ему ноздри. Однако Дакуин не шелохнулся. Инстинкт подсказывал ему, что нужно лежать неподвижно, притвориться мертвым, как притворяются мертвыми змеи, птицы; а, маленькие зверьки, когда им угрожает опасность.
   На своем плече Дакуин ощущал какую-то тяжесть. Кто-то дышал над самым его ухом. Потом тяжесть сняли с его плеча, но Дакуин не пошевельнулся. Он чувствовал, что лев следит за ним. Стоит ему пошевельнуться -- и хищник его растерзает. Он затаил дыхание. Лев захватил пастью его плечо, но зубов не вонзил, поднял Дакуина и понес. Руки и ноги Дакуина волочились по земле. Засунув свою добычу между стволом дерева и скалой, лев лапой подпихнул его голову. Острый сучок вонзился Дакуину в шею, и невыносимая боль заставила его повернуться. Из-под полуопущенных век он увидел, что лев смотрит на него пристально; глубокая морщина пролегла между его большими желтыми глазами. По-видимому, зверь недоумевал, как может двигаться мертвое существо. Снова опустил он лапу на лицо юноши и вдавил его голову в щель между стволом и скалой.
   Потом лев снял лапу и посмотрел на юношу. Дакуин не шевелился, но слезы струились по его щекам. Лев слизнул эти слезы и шершавым языком содрал кожу со щеки. Повернувшись, он отошел на несколько шагов и оглянулся. Дакуин лежал неподвижно, пока огромная голова не скрылась за каменной грядой. Тогда только юноша вскочил, поднял валявшееся на земле оружие и галопом помчался в противоположную сторону, туда, где виднелись нагроможденные одна на другую каменные глыбы.
   Он знал, что сначала лев спустится к пруду и утолит жажду, а затем вернется к дереву. Ему вспомнились слова, которые часто повторял Кару: "Лев всегда возвращается к тому месту, где осталась его добыча". И Дакуин не сомневался в том, что зверь пойдет по его следам. Он ускорил шаги. Колючие кусты и кактусы преграждали ему путь; исцарапанный, окровавленный, продирался он сквозь заросли. У подножия темных скал он увидел ложбинку. Большое развесистое дерево росло среди каменных глыб. Дакуин влез на него и увидел глубокие расщелины в скалах. Прямо против него зияла черная пещера. Должно быть, в ней приютился рой пчел; молодой бушмен видел, как сверкали на солнце крылья вылетающих из пещеры насекомых.
   Дакуин очень любил мед. Он уже начал было спускаться с дерева, намереваясь ограбить улей, но вовремя вспомнил о льве и от страха так задрожал, что едва не свалился с дерева.
   И тогда услышал он громкое жужжание мух и разглядел в глубине пещеры остатки туши. Дакуин понял, что случайно обнаружил логовище хищника.
   Коснувшись рукой щеки, ободранной языком льва, он похолодел от ужаса и уронил лук. Долго сидел он, дрожа от страха и не смея спуститься на землю.
   Второй раз в жизни он уронил на землю лук. Что сказали бы старые охотники Сана, если бы они об этом узнали? Дакуину стало очень стыдно. Поборов страх, он скользнул, словно белка, вниз, по стволу, и в тот момент, когда ноги коснулись земли, увидел желтые глаза льва, просунувшего голову в щель между камней. Схватив лук, Дакуин снова влез на дерево, а еще через секунду лев, поднявшись на задние лапы, сдирал когтями передних лап кору со ствола.
   Но бушмен уже овладел собой и встретил врага смехом.
   -- Ха, великий лев, ты меня отыскал!
   Великий лев сел и зевнул. Дакуин выхватил стрелу из колчана, но не успел он наложить ее на тетиву, как зверь с рычанием отскочил в сторону.
   -- Хо, хо! У страуса голос лучше, чем у тебя, но ты зато умнее. Ты знаешь, что умрешь, если эта маленькая стрела вонзится тебе в горло.
   Лев отошел к пещере и растянулся на земле, положив голову на передние лапы. Из косматой гривы выглядывали черные круглые уши, тускло мерцали широко раскрытые желтые глаза.
   Зазвенела тетива. Стрела ударила льва в лобную кость и отскочила, не причинив ему ни малейшего вреда. Вторая стрела застряла в густой гриве, а лев лениво раскрыл пасть и зевнул.
   Дакуин взял было третью стрелу, но, подумав, спрятал ее в колчан и повесил лук на ветку. Поднеся к губам свою тыквенную бутылку, он сделал несколько глотков. Вода была теплая и нисколько его не освежила. Потом он поел сушеного мяса, взял ремешок, служивший ему поясом, и привязал себя к стволу. Вот уже вторую ночь приходилось ему проводить на дереве, но зато он был цел и невредим.

Глава XV.
Смерть льва

   Спустились сумерки. Дакуин дремал. Когда густая тьма покрыла землю, он почуял запах льва. Запах этот был значительно сильнее, чем запах козла или шелудивой собаки. Вот почему Дакуин решил, что хищник стар и, должно быть, не брезгует падалью.
   Всматриваясь в темноту и прислушиваясь к ночным шорохам, бушмен услышал приближение льва, который волочил что-то по земле. Затем раздалось громкое мурлыканье, и к запаху льва примешался запах гниющего мяса.
   Дакуин недоумевал, как могли пчелы избрать своим пристанищем эту пещеру, отравленную отвратительными запахами.
   Лев терзал свою добычу, мурлыкал и изредка поднимал голову, посматривая на человека, притаившегося в ветвях. В бархатной темноте бледно мерцали глаза. Вдыхая тошнотворный запах, прислушиваясь к мурлыканью и ворчанью, юноша испытывал головокружение. Чудилось ему, что он сорвется со своего насеста, зубы хищника вонзятся в его тело, и лев будет терзать его, Дакуина, так же, как сейчас терзает гниющую тушу.
   Прошло несколько минут. Лев с рычанием поднялся, подошел к дереву и вонзил когти в кору. Дакуину казалось, что выпущенные когти удлиняются, тянутся к нему, поднимаются все выше и выше.
   Он развязал ремешок, влез на верхушку дерева и вздохнул свободнее, когда увидел над своей головой звездное небо. Здесь воздух был гораздо свежее. Дакуин лег на спину, и переплетающиеся ветви, словно пружинный матрац, мягко приняли его тело. Он смотрел на Млечный путь -- белую тропу, по которой движется солнце, -- и с гордостью думал о девушке-бушменке, бросившей в него горсть золы и тлеющих углей.
   Занялась заря. Млечный путь растаял в синеве, загорелись солнечные блики на перистых листьях и вершинах скал.
   Осторожно спустился юноша на нижний сук и осмотрелся по сторонам: не видно ли поблизости льва. На земле валялись остатки пиршества, из пещеры, сверкая крылышками, вылетали пчелы.
   Нигде не видно было льва, и молодому охотнику предстояло решить вопрос: что делает сейчас хищник? Спит, лежит в засаде, спустился к пруду или ушел на охоту? Что бы он ни делал, но Дакуин ждать не мог. От голода и жажды у него кружилась голова: он знал -- если силы ему изменят, лев без боя завладеет своей жертвой.
   Не находя следов льва, юноша поднялся на скалу, с которой открывался вид на долину и пруд, заросший у берегов тростником. Антилопы, утолив жажду, мирно отдыхали, -- значит, льва поблизости не было. Дакуин спустился со скалы, -- во что бы то ни стало он должен был добраться до воды. Остановившись у того самого дерева, где накануне настиг его лев, юноша еще раз осмотрелся по сторонам и продолжал путь на четвереньках, словно павиан. Антилопы смотрели на него с любопытством. Спустившись к пруду, он вошел в воду. Вода остудила разгоряченное тело, но пил он умеренно.
   Потом исследовал отпечатки копыт и лап на влажной земле и узнал, что лев побывал здесь ночью; хищник уже ушел, когда стадо антилоп спустилось к воде.
   Дакуин внимательно осмотрел свой лук и спрятался в тростниковых зарослях на берегу, шагах в тридцати от того места, где лев ночью утолял жажду. Три стрелы он положил подле себя, а ассегай воткнул в сырую землю. Он не намерен был возвращаться домой без трофея; если он не принесет трофея, Сан не отдаст ему в жены Суоллу. За эти дни Дакуин возмужал, лицо его осунулось; юноша стал мужчиной.
   Перевалило за полдень. Птицы стаями спускались к пруду; куропатки "намаква" падали, словно камни с неба. Ветер зашелестел в тростнике, и в тишине прокатилось рыкание льва.
   -- Он идет, -- пробормотал молодой бушмен, сжимая в руке лук.
   Лев узнал, что жертва его скрылась. Найдет ли он ее след?
   Жребий был брошен. Дакуину ничего иного не оставалось, как терпеливо ждать.
   Антилопы первые подняли тревогу. Самцы захрапели, самки звали детенышей -- они увидели льва. Через несколько минут стадо покинуло пастбище. Ясно было, что лев напал на след. Он бежал рысью и ворчал на бегу: по-видимому, он был уверен, что теперь-то уж добыча от него не ускользнет. Слева от Дакуина закачался тростник, и показалось огромное желтое тело. Зазвенела тетива, лев поднял голову, и стрела вонзилась ему в бок. Разъяренный зверь вцепился зубами в древко. Снова раздался мелодичный звон, и вторая стрела зажужжала в воздухе.
   Лев бросился в воду: рассвирепев, он шел напрямик. Когда он находился в десяти шагах от Дакуина, третья стрела рассекла воздух, влетела в разинутую пасть зверя и вонзилась в язык.
   Дико зарычав, лев лапами разбивал воду, поднимая брызги пены. Сжимая в руке ассегай, молодой бушмен спрыгнул с берега в пруд. Ассегай он вонзил в брюхо зверю, на которого уже начал действовать яд. Хищник повернулся, выбрался на берег и остановился, низко опустив голову. Стрела жгла ему язык и горло. Он старался вытащить ее лапой.
   Бушмены занимались своими повседневными делами, когда раздался громкий голос, призывающий к "дереву совета". Все высыпали из хижин и увидели человека, спускающегося с холма. Рука его висела, как плеть, однако шествовал он степенно и величаво.
   Это был Дакуин; но он не походил на того Дакуина, которого они знали. Новый Дакуин выглядел старше. Глаза его были красны, лицо покрыто ссадинами, пересохшие губы не закрывали зубов.
   Он остановился, выпрямился горделиво и хриплым голосом крикнул:
   -- Я -- Дакуин, убийца льва. Вот сердце, уши и два когтя большого желтого зверя.
   Он бросил свои трофеи к ногам старшин.
   -- Лев остался на берегу зеленого пруда... Два дня ходьбы отсюда. Смотрите, он боролся за жизнь, ударил меня лапой и сломал мне руку. Завтра я возьму в жены Суоллу.
   Он оперся на ассегай и стоял, сверкая глазами. Преодолевая страшную боль, сводившую его с ума, он бросал вызов бушменам.
   Старшина Сана взял юношу за руку и коснулся пальцами его воспаленных век.
   -- Ты убил льва, сын мой. Женщины, разведите огонь в очаге.
   Женщины сварили похлебку и стали ухаживать за Дакуином. Они напоили его отваром из лекарственных трав, чтобы "остудить кровь", потом вырыли канаву в песке и уложили в нее юношу. Для сломанной руки вырыли еще одну канавку поменьше, обложили руку горячей кашей и шелковистой шелухой огромной луковицы, а сверху засыпали сырым песком.
   Между тем Кару и с ним два охотника отправились за шкурой льва, а Суолла уселась на землю подле Дакуина и стала отгонять от него мух. Одна из старух напоила юношу снотворным напитком, и он, бормоча что-то об ивах, пчелах и деревьях, крепко заснул.
   Когда Кару принес шкуру и рассказал о стреле, вонзившейся в язык льва, бушмены вспомнили одного из великих своих предков -- Хэйт си-Эйбиба -- и предположили, что он в лице Дакуина возродился к жизни.

Глава XVI.
Мирная жизнь

   Действительно, Кару со своей семьей прибыл в страну мирную, где можно было жить, не опасаясь нападений кафиров. Эта мирная страна была столь негостеприимна и столь бесплодна, что пастухи и земледельцы не считали нужным изгонять отсюда кочевое племя охотников.
   Подобно павианам, обитающим среди неприступных скал, подобно диким собакам и леопардам, которые выбирают своим пристанищем глухие логовища, бушмены, отступившие к границам пустыни, были временно оставлены в покое.
   И, подобно леопарду, были они неукротимы и свободны.
   Они бежали от парализующей дисциплины цивилизации и, защищая свою свободу, переносили тяжкие невзгоды и лишения, которые подтачивали их и обрекали на смерть. Так разрушается песчаник от действия ветра, перепадов температуры, солнца и дождя.
   Они вели борьбу, в которой все шансы были против них. Такую же борьбу ведет леопард, но следует отметить, что с годами он становится все более и более опасным противником для человека.
   Было время, когда охотники презирали леопарда, как легкую добычу, и называли его большой кошкой, но за последние двадцать лет леопарды чаще, чем львы, становились виновниками гибели охотников в Южной Африке. Похоже на то, что этот зверь преодолел страх перед человеком, освоился с навыками своего врага и научился ему противостоять.
   Этим я конечно же не хочу сказать, что бушмен по природе своей близок дикому зверю. Отнюдь нет! Бушмен наделен даром воображения, освещающим его жизнь. Маленький охотник, преисполненный гордости, рассматривал явления природы как дань, выплачиваемую человеку. Солнце, луна и звезды таинственно участвовали в его жизни. Ветер, деревья, животные были ему братья. В заре видел он близкого друга, ночь считал врагом, которого следовало умилостивить. Внутренние органы бушмена вели, по его мнению, свою самостоятельную жизнь и предупреждали его об опасности.
   Хотя не было у него литературы, однако весь мир являлся его книгой. Не имея регулярных занятий, он не проводил дни в праздности. Он был добр к детям и старикам и верен своему племени.
   Его жилище, оружие, украшения, домашняя утварь, все необходимые ему вещи были сделаны его руками. Свою крохотную хижину он покрывал шкурами убитых им животных; из глины, сухих тыкв и страусовых яиц делал горшки; грудная кость страуса служила ему тарелкой. Он в совершенстве изучил нравы окружающих его животных, и в этом отношении ему могут позавидовать естествоиспытатели цивилизованных народов.
   Он был охотником, постигшим все тонкости своего ремесла, и он бесстрашно отступал перед силой.
   Залечив свои раны, Дакуин взял в жены Суоллу и поселился с ней в хижине, покрытой шкурой льва, которого он убил. Было у них еще несколько шкур; Суолла сделала их мягкими, втерев в них жир и золу, и они служили им постелью. Снаружи, слева от входа, находился очаг из глины, справа -- место для гадальных костей. Домашней утвари было немного: горшок для супа, тыквенная бутылка, пять страусовых яиц для воды и несколько черепашьих щитов.
   Утром и вечером Суолла варила суп, заправляя его "бушменским рисом" -- муравьиными куколками и съедобными луковицами. Днем она собирала лекарственные травы и ядовитые растения; из сока этих растений приготовлялся яд для стрел. На Дакуине лежала обязанность доставлять мясо.
   Это было нелегко. Приходилось делать большие переходы, подстерегать добычу, преследовать раненое животное или расставлять западни и рыть ямы-ловушки. Иногда несколько человек охотились сообща. Если в лагере мяса было много, устраивали пиршество; мужчины плясали, а женщины сидели и хлопали в ладоши. Иногда женщины рассказывали легенды о богомоле, о водяных лилиях, о ветре, дожде и молодом месяце, и в каждой легенде главным действующим лицом был бушмен.
   Среди песчаных холмов была одна ложбина, усеянная круглыми камешками, -- красными, черными и белыми, -- блестящими, как звезды.
   По словам одной мудрой женщины, сюда упали с неба звезды. А звезды -- это стрелы, которыми "хранители месяца" хотели прогнать ночь. Но другая женщина возразила, что некогда эти камешки находились в животе "отца крокодилов" и перемалывали пищу; он их выплюнул, когда отправился в дальнее путешествие, к реке Гарип.
   Дело было так: высохло болото, где жил тот крокодил. Когда настала засуха, он глубоко зарылся в грязь и только нос высунул на поверхность. Крокодил был такой большой, что на спине его, покрытой грязью, вырос тростник, и издали животное походило на островок. Солнце опаляло землю, горячий ветер шелестел в сухой траве, грязь затвердела и потрескалась. Водяные птицы, которые ухаживали за крокодилом и чистили ему зубы, вынимая кусочки пищи, застревавшей между ними, решили покинуть болото. Но раньше чем улететь, они постарались разбудить крепко спавшего крокодила и долго хлопали крыльями перед самым его носом. Наконец он проснулся и высунул голову из грязи. Тогда птицы сказали ему, что вода высохла, все живое умерло, и в воздухе стоит запах гниения. Он должен покинуть эти края и идти навстречу солнцу; но только после многих дней пути увидит он воду. Предупредив крокодила, птицы стали кружиться над его головой и кричать: "Следуй за нами! За нами!" И постепенно крокодил начал понимать, что говорят они ему. В его глазах, тусклых и сонных, загорелись зеленые огоньки. Он потянулся всем телом, разбрасывая комья грязи; потом выполз из ямы и долго катался в песке, чтобы очистить тело от прилипшей к нему тины и гниющих корней. Работая хвостом, как лопатой, он покрыл себя с головы до ног песком, чтобы защититься от солнца. Когда вечерний ветер пронесся над раскаленной землей, крокодил отправился в дальний путь. Направлялся он к холодным водам Гарип.
   Всю ночь он полз, а утром, когда солнце послало на землю палящие стрелы, он снова засыпал себя песком и отдыхал до вечера. На второй день он не нашел песку, чтобы защитить себя от солнца. Тогда изрыгнул он камешки, накопившиеся у него в животе; их было так много, что они покрыли его с головы до хвоста. Вот почему ложбина среди песчаных холмов усыпана блестящими камнями.
   -- А что сталось с великим крокодилом? -- спросила Суолла, внимательно слушавшая рассказ старухи.
   -- На третью ночь он почуял воду и вздохнул с облегчением. И дыхание его рассекло скалы. Вот почему между холмами и рекой Гарип находится глубокое ущелье.
   Маленькие бушмены любовались блестящими камешками и часто засовывали их в рот, чтобы остудить язык. Белые камешки сверкали на солнце и отливали всеми цветами радуги. Но бушмены не знали, что они имеют огромную цену. Для своих ожерелий они пользовались другим материалом: когтями убитых зверей, черными и красными семенами, пластинками, вырезанными из скорлупы страусового яйца. Впрочем, эта ложбина часто посещалась бушменами, так как здесь можно было найти твердые камни, которые служили ножами.
   В ущелье, образовавшемся от вздоха крокодила, струился ручеек. У берегов его росли водяные лилии и красные цветы на толстых стеблях. Приходя сюда за водой, бушмены часто видели сидящего на зеленой ветке богомола с молитвенно сложенными передними лапками.
   Старухи сплетали бесконечные сказки о богомолах и о водяных девушках, которые превратились в цветы и, покачивая головками, толковали шепотом о сестре своей Заре и о брате Дожде. Все, что они видели, все, что их окружало, имело близкое к ним отношение. Даже заяц, которого они выгнали из кустов или из расщелины, приходился им родственником. Впрочем, это нисколько не мешало женщинам-бушменкам охотиться за зайцами и гонять их по солнцепеку, пока они не погибали от стрел солнца. Отправляясь гурьбой на прогулку, женщины не забывали о своих обязанностях; гуляя, собирали они травы, коренья, "бушменский рис" или расставляли силки для птиц.
   Маленькие мальчики много времени уделяли стрельбе из лука; вот почему с годами становились они меткими стрелками и первоклассными охотниками. С малолетства изучали они нравы животных и умели распознавать следы, оставшиеся на тропе. Взглянув на отпечаток копыта, они знали, какое животное прошло здесь, был ли это самец, либо самка, двигалось ли оно медленно, бежало ли рысцой, либо мчалось галопом. Заметив дерево со стертой корой, они знали, что о ствол его терлось какое-нибудь животное, и по отметкам на стволе определяли размеры животного. Все деревья и скалы были для них путеводными вехами; голоса птиц и животных предупреждали их об опасности.
   Однако жизнь бушменов нимало не походила на идиллию. Безжалостные враги загнали их в бесплодную страну, и под бременем невзгод медленно угасало живое воображение бушмена, и оставалась только страстная его любовь к свободе. Он цеплялся за клочок земли на грани пустыни, -- земли, некогда принадлежавшей ему одному; на этом клочке земли был жалкий маленький пруд -- источник жизни для бушмена.
   Но, покидая пещеры в горах, бушмен оставил память о себе -- свои рисунки, и эти рисунки еще не сглажены до сих пор.
   В тени деревьев, где приютились хижины маленького народа, часто слышался смех и звуки примитивных струнных инструментов, сделанных из тыкв. После удачной охоты мужчины плясали, женщины, сидя в пыли, хлопали в ладоши, девушки занимались стряпней. Они хохотали, кричали и веселились, и веселье их не было отравлено алкоголем. Кафиры варят пиво из маиса, из пальмового сока приготовляют вино, но у бушменов не было ни маиса, ни пальм. Они довольствовались водой, и для них вода была лучшим напитком.
   Кару и его близкие, войдя в семью бушменов, делили с ними заботы и радости и были счастливы.

Глава XVII.
В поисках смолы

   Иногда женщины и девушки ходили собирать смолу мимоз и молочный сок алоэ. Смолой они обмазывали горшки с внутренней стороны, а соком алоэ, тягучим, как резина, покрывали наконечники стрел, смоченные ядом.
   По внешнему виду алоэ напоминает огромную свечу, иссеченную морщинами, и из каждой морщины торчат иглы. Когда растение полно жизни, соки его скопляются в закругленной верхушке, которая принимает красноватый оттенок. Женщины втыкали в круглую головку палку и вращали ее; к ней прилипала клейкая молочно-белая масса. Этой массой они набивали рот и жевали ее до тех пор, пока она не становилась тягучей, как резина. Процесс жевания очень нравился ребятишкам; они вынимали кусочек резины изо рта, растягивали его, и тягучая полоса с треском разрывалась.
   Не меньшее удовольствие доставлял сбор смолы. Свежую смолу, сверкавшую на солнце, как янтарь, можно было есть, а смола старая шла на обмазку горшков.
   Суолла очень любила эти экскурсии, в которых участвовали одни только женщины. Часто отправлялись они за глиной для горшков и за красной охрой, которая защищает кожу от солнца. Нравилось ей также собирать "бушменский рис", когда муравьи перетаскивали свои куколки в верхние части муравейника.
   Чаще всего приходилось женщинам ходить по тропе, ведущей к водоему, -- к источнику всех легенд, к пруду, отражающему небо. Здесь собирались они потолковать о своих делах, и журчащие струи вторили их беседе. Пруд видел зарождение бушменских легенд, традиций и преданий. В то время как старухи повествовали о давно прошедших днях, молодые женщины и девушки прислушивались к их рассказам и запечатлевали их в своей памяти.
   Каждый день, смеясь и болтая, спускались женщины к пруду, но иногда их подстерегала опасность. Старый лев, найдя тропу женщин и зная, что они беззащитны, караулил в зарослях и похищал намеченную жертву. Это повторялось до тех пор, пока мужчины не убивали хищника.
   Был у женщин враг еще более страшный -- крокодил. Он караулил у самого берега -- около того места, где женщины черпали воду. Схватив свою жертву за руку или за лодыжку, он увлекал ее на дно. Оцепеневшие от ужаса подруги несчастной слышали ее вопли, видели искаженное лицо; оно скрывалось под водой, и только пузыри появлялись на поверхности.
   Но в той бесплодной стране, где жили бушмены, крокодилов было мало, и на тропе, ведущей к пруду, женщины находили только следы гиен.
   Настала пора, когда сок молодых мимоз просачивается сквозь кору; сверкают на солнце прозрачные янтарные шарики и длинные сосульки. Суолла взяла мешок, сделанный из пузыря антилопы, и вооружилась ассегаем с эбеновой рукояткой, чтобы выкапывать луковицы из земли. Вместе с подругами отправилась она собирать смолу.
   Суолла, которая несколько раз охотилась с мужчинами и помогла убить двух леопардов, занимала почетное место: она шла во главе процессии. Ускоряя шаг, она оставила далеко позади женщин постарше, а скоро и молоденькие девушки начали отставать: они боялись разбиваться на маленькие группы и предпочитали держаться вместе.
   Суолла одна продолжала путь. Она не останавливалась, чтобы отламывать кусочки старой смолы, покрытой пылью и паутиной, -- ей хотелось набрать смолы свежей. Поднявшись на холм, она увидела рощу мимоз и бегом спустилась в долину. По тропинке, проложенной животными, она вошла в рощу, направляясь в ту сторону, где мелькнула среди деревьев голова жирафы.
   Об этом животном она слышала много удивительных рассказов, но еще ни разу его не видела, а ей очень хотелось посмотреть на странное существо, которое было выше, чем все известные ей животные. Крадучись, бежала она по тропинке и вдруг увидела морду антилопы, выглядывавшей из-за дерева. Животное навострило большие уши и помахивало хвостом, отгоняя мух. Дальше паслись еще две антилопы-самки с длинными тонкими рогами, а подле них стоял самец. Вдруг Суолла разглядела на расстоянии всего нескольких шагов детеныша антилопы, смотревшего на нее большими прозрачными глазами. В стороне, возле колючих кустов стояла его мать. Она нетерпеливо топнула ногой, давая знать стаду о приближении человека. Самец вытянул шею, фыркнул, все животные насторожились.
   Однако они не обратились в бегство, словно понимая, что Суолла, как представительница слабого пола, им не опасна. Но Суолла знала, что ей угрожает опасность, и громко свистнула. Услышав свист, вожак, а за ним все стадо бросились в сторону, но неожиданно остановились. Все головы повернулись к Суолле. Она рванулась вперед и высоко подняла ассегай. Этого было достаточно: стадо обратилось в бегство. Оно умчалось в сторону, противоположную той, где видела Суолла мелькнувшую среди деревьев голову жирафы.
   Суолла ликовала: значит, они не спугнут животных с длинной шеей. Довольная, она продолжала путь. Об этом приключении она расскажет Дакуину, и, быть может, он возьмет ее с собой на охоту. Не правы мужчины, которые говорят, будто рука, натягивающая тетиву, слабеет в присутствии женщины.
   Она, Суолла, не помешает Дакуину. Его стрела попадет в цель. И он узнает, что Суолла -- хороший следопыт. Она приведет его к тому месту, где пасутся антилопы.
   Мечтая об охоте, Суолла пробиралась между деревьев. Вдруг она увидела на земле отпечатки ног какого-то неведомого ей животного, и тут же валялась объеденная ветка мимозы. Она подняла голову: почти все ветви на верхушке дерева были объедены. Значит, здесь побывали жирафы.
   От волнения у Суоллы пересохло во рту. Она сорвала какой-то стебелек и стала жевать его. Потом пошла дальше, прячась за стволами деревьев. Почуяв воду, она ускорила шаги, потому что ей очень хотелось пить. И вдруг на берегу маленького пруда увидела она жирафу и замерла, удивленно вытаращив глаза.
   Странное животное широко расставило передние ноги и, вытянув шею, опустило голову к воде. Утолив жажду, оно сдвинуло ноги и медленно отошло от пруда. Потом рысцой направилось к растущим неподалеку деревьям. Из зарослей вышла вторая жирафа, она была темнее и выше, чем первая. Через секунду обе жирафы умчались прочь.
   Суолла проводила их глазами и спустилась к пруду. На песке она увидела отпечаток ноги человека, но ей так хотелось пить, что она не обратила на это внимания.
   Пригоршнями она черпала воду и жадно пила. Сзади раздался шорох. Суолла рванулась вперед, но чья-то рука схватила ее за лодыжку, и она упала лицом в воду. Ее поволокли по земле, а она извивалась всем телом и укусила руку, сжимавшую ее лодыжку. Удар по голове оглушил Суоллу: она потеряла сознание.
   Когда она открыла глаза, руки и ноги ее были связаны. И человек, захвативший ее в плен, сидел у костра и поджаривал на угольях змею. У него были всклокочены волосы, черная шершавая кожа, толстые губы и широкий нос.
   Этот сын пустыни показался Суолле омерзительным и страшным. Он протянул ей кусок поджаренной змеи и оскалил зубы, когда она с отвращением отвернулась.
   Поев, он вытер руки о волосы и что-то залопотал на непонятном ей языке. Суолла плотно сжала губы и посмотрела на него с невыразимым презрением и злобой. Глупая, глупая! Почему она не убежала, когда увидела след ноги на песке?
   Слезы струились по ее щекам -- слезы бешенства, а он захохотал, вообразив, что она молит о пощаде. С восхищением рассматривал он ее ассегай с эбеновой рукояткой; этот ассегай был гораздо лучше, чем его собственное оружие -- грубо сделанное копье.
   Потом он собрал свои пожитки -- у него их было немного, -- встал и ударил по спине Суоллу. Она не шелохнулась. Тогда он дернул ее за руку, заставил встать и ослабил путы на ногах. Набросив ей на шею петлю, он потащил ее за собой. Она плелась за ним и, вдавливая пятки во влажную землю, проводила борозды, надеясь, что по этим следам отыщет ее Дакуин. Дикарь, понукая свою жертву, ничего не замечал. Он вышел из долины, перевалил через холмы, а под вечер остановился у подножия нагроможденных одна на другую каменных глыб. Здесь он снова связал Суолле ноги, посадил на землю, а сам ушел на охоту: Суолла сидела, опустив голову между колен, и чутко прислушивалась к голосам животных и птиц. Когда спустились сумерки, где-то поблизости загудел страус.
   Тщетно ждала Суолла вести от Дакуина и наконец заплакала, горько раскаиваясь в своей оплошности.
   Внезапно издалека донесся протяжный жалобный крик обезьяны. Женщина встрепенулась: она вспомнила, что Дакуин научился подражать крику обезьяны. Значит, он нашел ее! Спешит на помощь!
   Когда дикарь вернулся и принес чешуйчатую древесную ящерицу с синей головой, она покорно простерла к нему связанные руки.
   Дикарь ухмыльнулся. Он был уверен, что голод и страх укротят эту женщину. Должно быть, она проголодалась и потому решила подчиниться его воле. Он развязал ей руки и смотрел на нее, пока она доставала из мешочка "палки, дающие огонь", и растирала в порошок сухую траву, заменявшую трут. Палку с пробуравленными отверстиями она зажала между большими пальцами ног, а другую палку стала быстро вращать, вставив предварительно заостренный ее конец в одно из отверстий. Показался дым, загорелись сухие листья. И вдруг в вечерней тишине громко прозвучал протяжный крик обезьяны.
   Суолла подбросила сухих веток в огонь, и красные языки пламени потянулись к небу. Искоса посмотрела она на дикаря и встретила его злобный, недоверчивый взгляд.
   Он заподозрил, что дело неладно. В этих краях обезьян не было. И странной показалась ему внезапная покорность женщины. Быть может, этот костер служил сигналом?
   Он затоптал огонь, схватил Суоллу за горло, заткнул ей рот кляпом, связал руки и швырнул ее на землю. Потом поднялся на пригорок, и на секунду темная его фигура отчетливо вырисовалась на более светлом фоне неба. Этого было достаточно для Дакуина. Заглушив бешенство, он стал осторожно пробираться к высокому растению эвфорбия [Euphorbia -- семейство ядовитых молочаев], которое росло неподалеку от того места, где Дакуин видел отблеск костра.
   Он знал, что его подруга похищена каким-то человеком, не бушменом и не кафиром. На берегу пруда он нашел недоеденную змею и следы ног. Нога с широкой пяткой и растопыренными пальцами нисколько не походила на ногу кафира или бушмена. Дакуин решил, что похитителем Суоллы был отщепенец одного из племен, порабощенных арабами. Эти жалкие люди жили среди скал и храбростью не отличались, но были хитры, коварны и обычно норовили застигнуть врага врасплох.
   Когда огонь внезапно угас, Дакуин сообразил, в чем дело. Суолла разложила большой костер, а дикарь затоптал его. Она хотела подать знак Дакуину, а он угадал ее мысль. Почему он насторожился? Его встревожил крик обезьяны. Он знал, что здесь, в пустыне, обезьяны не водятся. Значит, кричала не обезьяна, а бушмен, -- бушмен, идущий по его следу.
   Что сделал похититель с Суоллой? Быть может, он убил ее и обратился в бегство? Или же он притаился в засаде и подстерегает его, Дакуина, чтобы затем поработить Суоллу?
   Подавив ярость, Дакуин крался вперед, как охотник, выслеживающий дичь.
   Наконец приблизился он к растению эвфорбия с толстыми, словно распухшими ветвями. Здесь он опустился на колени, припал ухом к земле и услышал странное храпение, словно кто-то тяжело, с трудом переводил дыхание.
   Дакуин хотел было броситься вперед, но раздумал и снова приник к земле. Чудилось ему, что Суолла, связанная, лежит среди каменных глыб; быть может, ей заткнули рот кляпом, но она не ранена, потому что не стонет. А похититель притаился где-нибудь поблизости и караулит, готовый убить врага или обратиться в бегство, если шансы будут против него.
   Дакуин ждал, припав ухом к земле, прислушиваясь к малейшему шороху. Глаза его были широко раскрыты.
   Он лежал неподвижно, словно лев, подстерегающий добычу. С детства умел он владеть собой и подавлять нетерпение. Он знал, что рано или поздно напряженное ожидание истомит дикаря, терзаемого суеверным страхом и голодом.
   Действительно, похититель первым потерял терпение. Когда злоба его угасла, он испугался. Если кто-то его преследует, то не лучше ли бежать в темноте и увести девушку, а не дожидаться рассвета? По мере того как возрастал страх, росло и нетерпение. Наконец он не выдержал и подполз к Суолле, развязал ее, вынул кляп изо рта и даже протянул ей тыкву с водой.
   Потом он заставил ее подняться на ноги и потащил за собой. Вдруг подле него раздался голос, дрожащий от злобы. Дикарь оглянулся, увидел врага и сломя голову помчался по склону. Тьма поглотила его.
   Дакуин захохотал, а Суолла прижалась к нему, смеясь и плача.
   -- Я не убил его, -- сказал Дакуин. -- Почему я его не убил?
   -- Все равно, -- сквозь слезы прошептала Суолла. -- Пусть живет.
   -- Да, нужно беречь стрелы. Мы пойдем домой. Будем идти всю ночь.
   Он тронулся в обратный путь. Она следовала за ним, с трудом передвигая ноги. Когда они подошли к пруду, где видела она накануне жираф, загорелась заря.
   Суолла опустилась на землю и сказала Дакуину, что хочет отдохнуть, а он пусть идет дальше один. Тогда только заметил он, что веки Суоллы распухли, а лицо и шея исцарапаны. Он заскрежетал зубами.
   -- Если бы я знал, что он тебя обидел, я бы его убил.
   -- Принеси мне поесть, -- попросила она.
   Пока он охотился, она разложила костер. Вскоре Дакуин вернулся и принес цесарку.
   Тогда она сказала ему, что видела накануне антилоп. Дакуин решил послать ее вперед; пусть она объявит женщинам, что он, Дакуин, принесет мяса. Они обрадуются, похвалят Суоллу и не будут сплетничать о ней у водоема.
   Так и случилось. Но Дакуин вместо антилопы убил двумя стрелами гну. Одна стрела вонзилась в шею, другая -- между ребер. Все хвалили Суоллу, но еще больше похвал пришлось на долю Дакуина.

Глава XVIII.
Баобаб

   Кроме мяса, бушмены ели не только коренья и травы, но и дикие плоды. В этом пустынном краю росли дыни "тсама", маслянистые бобы, сочные дикие фиги "марула", коричневые, как картофель, а также кафирские сливы, дикие апельсины и всевозможные сорта ягод -- красные ягоды "мумнум", ягоды черные или покрытые пушком.
   Когда созревали плоды, птицы и обезьяны устраивали пиршества, и к плодовым деревьям приходили слоны и человек. Слон оказывал предпочтение "маруле", антилопы с удовольствием жевали кожуру диких апельсинов, а павиан угощался красными кафирскими сливами. Красноклювые лесные голуби и попугаи слетались к фиговым деревьям. Что же касается человека, то любимым его лакомством были огромные плоды баобаба. С плода нужно было срезать верхушку, затем наполнить его водой и оставить настояться до утра: получался вкусный прохладительный напиток.
   Напиток этот был известен дикарям задолго до того, как химики открыли свойство кремортартара [кремортартар -- винный камень -- калиевая соль виннокаменной кислоты. Используется в медицине] -- вещества, содержащегося в зернышках плода.
   К деревьям баобабов с незапамятных времен стекались охотники и павианы. Но лучшими знатоками диких ягод и плодов были, конечно, бушмены, первые ботаники. Основной их пищей являлись мясо, плоды и мед. Однако нет никаких данных, указывающих на то, что бушмен умел приготовлять напиток из меда или варить пиво из кафирских слив, но когда его познакомили с алкоголем, он быстро пристрастился к крепким напиткам.
   Баобаб является одним из самых больших деревьев в мире. Много тысяч лет живут некоторые баобабы. Каждое такое дерево видит смену многих поколений охотников и становится как бы вехой в истории целого народа. Старики рассказывают о нем детям, вокруг него сплетаются легенды.
   Кару знал одно такое дерево. Дед Кару родился в дупле баобаба. Старые баобабы подгнивают в течение многих веков, и в стволе, у корней, образуется настоящая пещера.
   Кару на всю жизнь запомнил вкус освежающего напитка, и когда поспели дикие фиги, он решил отправиться в дальний путь за плодами баобаба. Трава была высокая -- выше человеческого роста, в ней всегда могли спрятаться путешественники. Кару хотел взять с собой Дакуина и молодого бушмена Крага. В пути предстояло им пробыть несколько месяцев, так как баобабы любят влагу и растут значительно севернее.
   -- Ступай, -- сказал старый вождь, выслушав Кару. -- Трава хорошая, мяса много, трех охотников мы можем отпустить. Но ты сам искал покоя и мира, а теперь хочешь вернуться в страну войны.
   Но Кару на собственном опыте убедился, что мир и покой не имеют определенного места, их семена заложены в самом человеке.
   Дело в том, что Куикен оказалась женщиной сварливой и невоздержанной на язык, и бедняга Кару мечтал отдохнуть от домашнего очага. Никакие опасности его не страшили, а старого вождя он соблазнил чудесным напитком молодости, который приготовляется из плодов баобаба.
   -- Ты думаешь, что эти плоды избавят меня от боли в спине и суставах? -- осведомился старик.
   Кару был в этом уверен. Он вспомнил, как его дед лазил по деревьям, хотя волосы его были белы, -- белы, как зерна чудесного плода. Подобно многим старым философам, вождь соблазнился мечтой о юности и разрешил Кару отправиться в путь. Три путешественника ушли поздней ночью, тайком, так как опасались, что весь поселок пожелает принять участие в экспедиции.
   Бушмены, оставшиеся дома, занимались своими повседневными делами и вскоре забыли об ушедших. Но Суолла, вспоминая о Дакуине, грустила и поджидала его, а Куикен ворчала, потому что с уходом Кару истощились в ее кладовке запасы свежего мяса.
   Путешественники держали путь на северо-восток, пересекли страну песков и джунгли, миновали край холмов и через две недели подошли к горной цепи, прорезанной рекой. Перевалив через горный хребет, они очутились по ту сторону барьера и увидели зеленую равнину, пересеченную полноводной рекой. У подножия хребта земля была пропитана водой, сбегающей с гор, и влажная почва питала корни высоких деревьев, в том числе и баобабов, напоминающих по форме бутылку и выбрасывающих ветви из вершины ствола.
   Казалось, равнина эта была житницей страны. На тучных пастбищах паслись антилопы, гну и куду; попугаи перелетали c ветки на ветку.
   Но где-то поблизости обитали кафиры.
   Желая осмотреть местность, Кару стал подниматься на холм, но вдруг остановился и воскликнул:
   -- Я почуял запах кафиров!
   -- Да, кафиров, скота и собак! -- подхватили его спутники.
   Избегая проложенных троп, они вошли в узкое ущелье, густо поросшее колючими кустами. Дальше ущелье разветвлялось, и один из проходов вывел их на склон горы. Отсюда открывался вид на горные террасы, широкую равнину и песчаные берега реки.
   Долго смотрели бушмены на эту плодоносную равнину и не могли оторвать от нее глаз, словно читали увлекательную книгу. У подножия горы, где росли высокие деревья, виднелись краали для скота, обнесенные прочной изгородью, а подле краалей ютились хижины. Но, видимо, не все племя обитало в этих хижинах: широкая тропинка вела от краалей к плоской террасе на склоне горы. По этой тропинке проходили люди, большей частью женщины, рослые и стройные. Они несли сосуды с водой и громко разговаривали на языке кафиров.
   Кару решил, что у подножия горы находится источник, и сюда приходят за водой жены вождя и его индуны, которые живут на горной террасе. Чтобы разглядеть их жилища, бушмены избрали другой наблюдательный пункт на склоне холма и увидели крепость племени бауэна.
   Эти люди построили дома из камня. Они расчистили террасу на склоне горы, имевшую в длину около семи километров, а в ширину -- до двухсот шагов, и обнесли ее каменной оградой. В одном конце террасы расположены были каменные дома, крытые травой, а в другом -- высилась естественная крепость -- круглая скала, также обнесенная оградой. Вокруг скалы и около каменных домов виднелись хижины, напоминавшие ульи. Несколько гигантских баобабов росли вдоль изгороди, отбрасывая густую тень на дома и хижины. Жалобно мычали телята, призывая матерей, мирно пасшихся внизу, в долине.
   -- Сейчас мир, -- пробормотал Кару. -- Когда бауэна ведут войну, они загоняют свои стада в крааль, обнесенный каменной стеной. А сейчас они едят, спят и говорят о своих стадах.
   -- Мы будем есть мясо коровы, -- сказал Дакуин. -- Я слышал, что оно вкуснее, чем мясо антилопы.
   -- Птица не ест, когда на нее смотрит мамба [мамба -- ядовитая змея], -- возразил Кару. -- Мы не будем стрелять ни в коров, ни в антилоп. Если бауэна увидят раненое животное, они узнают, что пришел бушмен. Мы притаимся, как кролики, и никто нас не увидит.
   -- Если шакал находит гнездо куропатки, он не прячется, -- возразил Краг, презиравший осторожность.
   -- Я видел кафиров, у которых отняли их стадо. Они беснуются, как львица, потерявшая детенышей. Мы не тронем коров.
   Кару повел молодых людей назад, в ущелье. Дакуин, замыкавший шествие, должен был по приказу Кару заметать следы. Они свернули с проложенной зверями тропы, долго пробирались сквозь заросли и наконец подошли к гигантскому баобабу; диаметр дерева равнялся трем метрам. На земле валялись камни, покрытые лишаями, гнилые палки и кожура плодов. По-видимому, павианы знали об этом дереве, но бауэна сюда не приходили: старый баобаб находился слишком далеко от поселка.
   Кару заглянул в дупло и поворошил палкой труху. Убедившись, что змей нет, он вошел в пустой ствол дерева и очутился как бы в большой пещере с деревянными сводами. Краг и Дакуин последовали за ним и помогли ему очистить будущее их жилище от гниющих листьев и хвороста. Затем Кару уселся и достал гадальные кости, а молодые люди отправились искать воду. У входа в ущелье под нависшей каменной глыбой они нашли холодный источник, а на обратном пути наткнулись на куду, дремавшего в кустах, но не тронули его, помня наказ Кару, человека мудрого и осторожного. Дальше увидели они леопарда, лежавшего на толстом суку дерева. Пятнистая кошка смотрела на них большими желтыми глазами, и они ускорили шаги.
   Между тем Кару жег в дупле пахучие травы; по его словам, дым должен был прогнать ядовитых змей и насекомых. Юноши с любопытством бродили вокруг баобаба: такого большого дерева они никогда еще не видели. В огромном дупле все трое могли стоять и лежать. Затем они влезли на верхушку и стали сбрасывать на землю большие тяжелые плоды. С трех плодов Кару срезал сверху кожуру и наполнил их водой, а четвертый плод разрезал пополам и показал юношам зерна, соединенные между собой волокнами, которые были прикреплены к внутренней стороне кожуры. Один конец зерна был твердый и коричневый, другой -- мягкий и белый.
   Дакуин и Краг взяли в рот по одному зернышку и тут же их выплюнули: зерна оказались очень кислыми. Однако обезьянам они, по-видимому, нравились. Впоследствии Дакуину не раз случалось наблюдать, как павианы, взобравшись на баобаб, визжали и гримасничали, отнимая друг у друга плоды. За неимением ножа павиан отдирал кожуру зубами, доставал волосатыми черными пальцами зерна и с удовольствием их поедал.
   Утром трое бушменов выпили воду, настоянную на зернах баобаба, и, посмотрев друг на друга, причмокнули губами и ухмыльнулись. Новый напиток, кислый и освежающий, очень им понравился. Потом они ушли в чащу леса и до отвала наелись ягод и диких фиг.
   Быстро летело время. Каждый день поднимались они на склон холма и часами смотрели на зеленую равнину и поселок кафиров. Видели они женщин, ходивших за водой, видели пастухов, скот и дичь, видели стариков и величественных воинов. Заинтересованные новой для них жизнью, они запоминали каждую мелочь, так что впоследствии могли поделиться всеми своими впечатлениями.
   Но с каждым днем возрастала потребность в мясе; наконец молодые люди расставили в лесу силки для цесарок и зайцев. Возвращаясь к своему жилищу в стволе баобаба, они увидели валявшиеся на земле внутренности дикой свиньи. Сразу догадались бушмены, что леопард выпотрошил свою добычу и спрятал мясо в ветвях одного из деревьев. Дакуин влез на дерево марула и, торжествуя, сбросил на землю тушу свиньи.
   В тот вечер они устроили пир, съели по огромному куску мяса и запили его водой, настоянной на зернах баобаба. Кару утверждал, что напиток этот не только предохраняет от лихорадки, но и удесятеряет силы человека. Ночь они провели спокойно, но перед рассветом Кару проснулся, разбудил юношей и заявил, что нужно как можно скорее отсюда бежать. Кафиры могли заметить дым от костра, разведенного накануне вечером. Все трое принялись за работу, засыпали пол пещеры листьями и скрыли все следы своего пребывания. Затем, взяв свое оружие, они ушли и спрятались в чаще леса, неподалеку от баобаба.
   Когда рассеялся предрассветный туман, кафиры вошли в ущелье. Об этом бушмены узнали по полету птиц и тревоге, поднявшейся среди животных. Из зарослей они могли видеть баобаб. Вскоре показалось несколько воинов-кафиров. Перебегая от дерева к дереву, они прокрались к баобабу и стали бросать ассегаи в дупло. Но дупло оказалось пустым. Воины стали кричать и жестикулировать. Затем один из них выступил вперед и повторил то, что он, по-видимому, уже много раз рассказывал.
   Накануне он отправился искать мед и вошел в ущелье. Подойдя к источнику, чтобы напиться, он вдруг отскочил, словно его ужалила иниоко: на влажной земле он увидел след ноги -- очень маленькой ноги, походившей на ногу ребенка. Но дети никогда не заходят в ущелье, так как оно слишком далеко от поселка. Тогда он внимательно осмотрелся по сторонам и увидел силки на тропе, по которой цесарки ходят к водоему. Никто из племени бауэна не делает таких силков. Он показал их воинам, и те с ним согласились. Спрятавшись в кустах, он стал караулить и вскоре увидел маленького коричневого человечка, пробиравшегося в зарослях. Умтагати? Волшебство! Неужели это был Тиколоши, -- дух, который принимает образ человека и разъезжает верхом на леопарде? Но мудрые старики говорят, что силки расставлены не Тиколоши, а бушменами, которые обычно живут в пещерах или дуплах деревьев.
   Кафир говорил очень возбужденно, а Кару, следивший за его жестами, угадывал, о чем идет речь.
   Постояв несколько минут возле баобаба, кафиры вышли из ущелья и поднялись на склон холма. Бушмены, прячась за деревьями, следовали за ними и видели, как кафиры остановились у подножия скалы, где частенько сиживали трое путешественников. Один из воинов опустился на четвереньки и стал нюхать землю. Потом он вскочил и крикнул: "Инжа-инжа!", что означает "собака".
   -- Земля пахнет бушменами, -- объявил он. -- Мы приведем собак и пустим их по следу. -- Бушменов нужно прогнать.
   Кафиры быстро ушли, а Кару сообщил своим спутникам о том, какая опасность им угрожает. Он повел их назад, в ущелье, и там помазал их ступни мазью, которую достал из своего мешка.
   -- Куда же мы пойдем? -- спросил он.
   -- Туда, на вершину горы, -- отозвались юноши.
   -- Нет, тот, кто хочет спрятаться, не должен подниматься на высокие места. Мы спустимся на равнину и войдем в рощу, куда женщины ходят за водой. Мужчины и собаки туда не придут.
   Дакуин и Краг повиновались беспрекословно. Они пробрались сквозь заросли колючих кустов и спустились к влажной полосе земли, где росли марула. Птицы, перелетая с ветки на ветку, клевали дикие фиги и громко щебетали. Бушмены поднялись выше, туда, где росла трава и мимозы. Избегая проложенных троп, они приблизились к роще; здесь, по их мнению, должен был находиться пруд. Дальше они не посмели идти и залегли в траве. Ждали они полудня, зная, что в этот знойный час кафиры дремлют в тени.
   Поддень настал. Ползком пробрались бушмены в рощу, прячась за стволами деревьев, и увидели чистый прозрачный пруд. Деревья у пруда были плодовые; выросли они, должно быть, из семян, занесенных сюда птицами. В тени сидели женщины и ждали, когда спадет жара. Подле них стояли высокие глиняные сосуды для воды. Тот берег, куда женщины спускались за водой, был расчищен, а на противоположном берегу густо разрослись кусты. Бушмены залегли в зарослях и не спускали глаз с женщин. Одна из них о чем-то разглагольствовала и так выразительно жестикулировала, что Кару, следя за ее руками и пальцами, мог угадать, о чем она говорит.
   А говорила она о том, что в ущелье появился маленький человечек или дух -- страшный Тиколоши. Воины пустили собак по следу. Мужчины глупы; разве может собака напасть на след духа? Конечно, они ничего не нашли, кроме силков, сделанных из хвоста куду. Невелика находка! Всем известно, что волосы куду остаются на каждом кусте, мимо которого он проходит. А у мужчин только и разговора, что об этих силках. Она -- женщина, и потому рассуждает трезво. Маленький человечек -- не бушмен, а шпион и разведчик зулусов. Приближаются фэткани (истребители). Всем известно, что Мозелекац изменил великому черному вождю Чаке и отправился в дальний путь завоевывать земли. Да, зулусы не за горами; но мужчины похожи на квагг: они забывают об опасности, как только она миновала. Но вот что должны знать все женщины и девушки: у них не будет недостатка в мужьях, когда придут зулусы. Воины возьмут их себе в жены.
   Говорившая громко захохотала, а подруги начали с ней спорить.
   После полудня к пруду спустилась толпа женщин, обнаженных до пояса.
   Они не боялись шпионов, бушменов и Тиколоши и пронзительно смеялись, говоря о страшных зулусах. Все казалось им смешным! Высокая девушка наполнила водой глиняный сосуд; не расплескав, водрузила его себе на голову и, придерживая его одной рукой, другой энергично жестикулировала, бросая презрительные замечания по адресу зулусов и вообще всех мужчин.
   Когда ушли женщины, унося сосуды, наполненные водой, на водопой пришли стада. Коровы, войдя в воду, лениво осматривались по сторонам, пока нетерпеливые пастухи не начали их поторапливать. Быков и телок загнали в краали, находившиеся неподалеку от пруда, а дойные коровы, громко мыча, поднялись на горную террасу, обнесенную изгородью.
   К вечеру замер дневной шум, и костры запылали у входов в хижины. Женщины варили маисовую похлебку, мужчины ужинали, разговаривали, укладывались спать. А бушмены отмечали и запоминали все, происходившее в поселке кафиров. Когда спустилась ночная тишина, они подползли ко входу в маленькую хижину, в которой не жил никто. Кару заметил, что в эту хижину женщины отнесли тыквенные сосуды с молоком.
   Осторожно вошли бушмены и попробовали молоко. Оно уже начало киснуть. Все трое выпили столько, сколько смогли; затем легли спать прямо на земляном полу. Спали они, пока не проснулись маленькие кафирские куры.
   Когда первый петух приветствовал зарю нового дня, они выползли из хижины и снова спрятались в зарослях у пруда. Здесь обсуждали они дальнейший план действий. Чем раньше уйти отсюда, тем лучше, -- так говорил Кару; но, пожалуй, безопаснее будет еще некоторое время скрываться в зарослях, а затем наполнить мешки плодами баобаба и отнести их родному племени в пустыню.
   Однако новый день начался тревожно. С горной террасы донесся барабанный бой и прокатился по равнине, из крааля в крааль.
   -- Они бьют в военные барабаны, -- сказал Кару.
   -- Неужели из-за нас подняли они такой шум? -- спросил Дакуин, горделиво выпячивая грудь.
   -- Скоро узнаем.
   Из хижины высыпал народ. Все смотрели на небо, не видно ли столбов дыма -- сигналов, возвещающих приближение опасности.
   Но на чистом утреннем небе дыма не было. Тогда воины взяли свои щиты и ассегаи и поднялись на террасу к хижине вождя. Женщины занимались своими повседневными делами -- собирали хворост, растирали между двумя камнями маисовые зерна, но время от времени отрывались от работы и пугливо прислушивались к монотонному барабанному бою.
   Пришли женщины из дальних краалей, прибежала женщина, которая накануне болтала и смеялась у пруда.
   -- Ха-ха! -- хохотала она. -- Чего вы боитесь? Я пришла из крааля Мписо, и Мписо говорит, что никакой опасности нет. Барабанщика он ударил по голове.
   Женщины ей возражали, смеялись; спорили и подняли такой крик, что заглушили даже барабанный бой.
   После полудня пришли женщины и девушки с горной террасы и сказали, что им велено перенести зерно в крааль вождя и наполнить водой большие сосуды, в которых обычно приготовляли пиво. Эта весть вызвала новые опасения. Вождь готовится к войне.
   Шум не смолкал, пока не пришли старейшины. Ударами палок они призвали женщин к порядку и заставили их взяться за работу. Старухи и дети, нагруженные домашним скарбом, переселялись в крааль на склоне горы. Туда же за каменную ограду загнали скот. А барабаны гудели протяжно и глухо.
   -- Почему они подняли такой шум? -- презрительно спросил Дакуин.
   -- Так всегда бывает перед тем, как польется кровь, -- ответил мудрый Кару. -- Идут убийцы.
   -- Убийцы? Зулусы? Разве и сюда они пришли?
   -- Они везде. Сюда идет тот, о ком мы слышали в стране холмов, долин и рек. Это Мозелекац. Он ушел от убийцы Чаки и ищет, где бы ему поселиться.
   Маленькие охотники уже были однажды свидетелями организованной бойни. И виновником бойни был Мозелекац.
   До поздней ночи гудели барабаны, а когда запели петухи, снова раздался барабанный бой. Воинов племени бауэна призывали в крааль вождя. Они явились на совет и после долгих разговоров решили преградить неприятелю выход из ущелья, прорезавшего горный хребет. Но войдя в ущелье, они наткнулись на стену из щитов. Зулусы уже заняли проход!
   Вождь их слышал барабанный бой, но страх и сомнения были ему чужды. Расспросив разведчиков, он отправил один отряд занять ущелье, второму отряду поручено было защищать тыл.
   -- Если мы войдем в долину, -- победа за нами, -- сказал он своим воинам.
   Два других отряда выступили на помощь первому, громко пели они грозную боевую песню, и, услышав это пение, содрогнулись воины бауэна, готовившиеся атаковать горсточку людей -- первый отряд, вошедший в ущелье.
   Бауэна отступили за каменное ограждение на горной террасе, а отряды зулусов, придерживаясь русла реки, вступили в долину и поставили охрану у входа в ущелье. Не был брошен ни один ассегай, не просвистела ни одна стрела.
   Бушмены, притаившиеся в зарослях, видели, как зулусы спустились к пруду и пронзили ассегаями коров и быков, которых бауэна не успели загнать в крааль на горе. Позднее донеслись вопли и гул, и черный столб дыма поднялся в конце равнины. По-видимому, первый отряд завладел краалем самоуверенного Мписо, того самого, который не пожелал обратить внимание на бой военных барабанов.
   Крааль был разграблен и сожжен, всех мужчин зулусы перебили, а женщин и девушек захватили в плен и пригнали к пруду. Среди них была та самая веселая женщина, которая накануне предрекала приход зулусов.
   После полудня все воины-зулусы собрались на 6epeгу пруда и громкими криками приветствовали своего вождя. Это был Мозелекац, великий воин, осмелившийся восстать против грозного Чаки. Его суровое лицо, изборожденное морщинами, казалось высеченным из гранита. Он остановился на просеке, откуда видна была крепость на горной террасе и черная масса -- воины, готовые перейти в атаку.
   Мозелекац отдал приказ своим воинам, и один отряд двинулся в горы, намереваясь зайти в тыл врагу. Бауэна поняли смысл этого маневра и с громкими воплями побежали по склону горы. Они хотели перерезать путь зулусам.
   По приказу Мозелекаца второй отряд бросился в узкое ущелье, которое должно было привести их к крепости. В лагере бауэна поднялась суматоха. Воины, взбиравшиеся на гору, остановились и побежали назад защищать ущелье.
   Тогда победитель повел два оставшихся отряда к подножию горы. Люди выстроились в боевом порядке, и снова грянула победная песня зулусов. Крепость была окружена. Смятение, поднявшееся в лагере осажденных, преисполнило гордостью сердце вождя. С торжеством посмотрел он на своих индун и подал знак барабанщикам. Те выступили вперед и стали бить в барабаны. Это был сигнал, возвещающий о прекращении военных действий.
   Обезумевшие от ужаса бауэна услышали сигнал и вздохнули с облегчением. По-видимому, гибель их была отсрочена. Что за этим последует?
   По знаку вождя отряд зулусов, державших в руках белые щиты -- щиты мира, стал подниматься на гору к террасе. Сотни осажденных, затаив дыхание, следили за вестниками, посланными Мозелекацем. Они вошли в ворота и направились к группе воинов, стоявших в тени баобаба.
   Спустя некоторое время отряд вышел из-за ограды; его сопровождали старейшины племени бауэна. Мозелекац стоял на пригорке, окруженный своими воинами, которые положили на траву щиты и оружие.
   Посланцы бауэна с достоинством приблизились к нему, но, встретив его взгляд, почувствовали страх, хотя лицо зулуса оставалось бесстрастным.
   -- Хотите ли вы мира? -- спросил он.
   -- Наш господин ждет твоего слова, великий вождь. Он не хочет войны. Он поступит так, как прикажешь ты, неведомый нам вождь.
   Ноздри зулуса раздулись, но голос его прозвучал спокойно.
   -- Разве вы меня не знаете? Но люди только и говорят, что о Мозелекаце и о грозных его воинах.
   -- Мы слышали о твоем приближении, великий вождь. Но мы знаем, что здесь ты не останешься. Наша страна бедна, а там дальше, за горами, раскинулись тучные пастбища.
   -- Об этих пастбищах я слышал от моих разведчиков. Мы идем туда. Но здесь один из вас пытался преградить мне путь.
   -- Это был Мписо. Великий вождь, Мписо упрям. Наш господин прогневался на него.
   -- Мписо наказан. Передайте вашему господину мои слова: мы здесь останемся, пока не придет подкрепление. Я требую, чтобы людям, которые за мной следуют, был открыт путь в долину. Я требую также, чтобы вы ежедневно поставляли нам мясо и зерно.
   -- Много ли воинов у тебя, великий вождь?
   -- Воинов много, и они привыкли есть до отвала. Когда еды мало, они убивают скот.
   -- Тяжкое бремя возлагаешь ты на наши плечи, вождь.
   -- Если вы не согласны, -- отвечайте скорее. Видите, воины мои рвутся в бой.
   -- Наш господин на все согласен, -- смиренно ответили посланцы.
   -- Скажите вашему господину, что судить о нем я буду по его делам. Ступайте с миром.
   Посланцы удалились и принесли вождю весть о мире. Вождь и старейшины племени готовы были принять любые условия, только бы избежать войны. Народу приказано было относиться к пришельцам с почтением и всеми силами способствовать скорейшему их уходу.
   Но Мозелекац и сам не намерен был мешкать.
   Три больших отряда посланы были расчищать дорогу для победителей, и через три дня войско зулусов покинуло долину.
   Тогда и бушмены собрались в обратный путь. Они вернулись к баобабу, наполнили свои мешки плодами и в ночь ушли из страны кафиров.

Глава XIX.
"Тто" -- черный минерал

   У бушменов мужчины должны были не только доставлять племени мясо и мед, но и пополнять запасы "черного минерала" и красной охры. Блестящим черным порошком они посыпали волосы, а охрой раскрашивали лицо и тело перед пиршеством и плясками.
   Когда у бушменов истощились запасы охры и "черного минерала", Дакуину и еще трем юношам поручено было отправиться в дальний путь, туда, где в недрах земли находились залежи "хара" и "тто".
   "Тто" означало у бушменов "черный минерал с блестящими точками". Растерев куски в порошок, они смешивали его с жиром и втирали в голову. Он сверкал при свете, а также укреплял, по мнению бушменов, корни волос. "Хару" -- "красную землю" -- они мяли, а затем натирали ею кожу.
   Путешественники захватили с собой мешки для "тто" и "хара", сделанные из мочевых пузырей животных. Кроме того, каждый взял тыквенную бутылку с водой, немного сушеного мяса, циновку для спанья и оружие. Начальником экспедиции назначили Крага, который однажды уже совершил со своим отцом паломничество к дальним копям. Ему старейшина деревни дал ряд советов и наставлений. Путешественникам приказано было избегать ссор, не приближаться к краалям, не убивать коров и быков, принадлежащих кафирам. "Если вы отнимете у них скот, будет война", -- сказал старик. Раньше чем войти в тоннель, где находились залежи "тто", бушмены должны были швырять туда камни, чтобы прогнать волшебников, охраняющих копи. Когда волшебники уйдут, Краг и его спутники могут войти в тоннель. Пусть не пугаются они летучих мышей, которые будут кружиться над их головами. В тоннеле очень много летучих мышей. Есть там и кистехвосты [дикобразы; в Африке их 13 видов], мясо их очень вкусно, но этих животных нелегко поймать, потому что они хитры и ускользают от человека. У входа в тоннель Краг должен внимательно осмотреть землю, -- не видно ли следов леопарда. Быть может, пятнистый зверь избрал тоннель своим логовищем. Поэтому путешественники должны быть очень осторожны.
   Они отправились в путь на рассвете, шли весь день, а в сумерках остановились на берегу пруда и собрали хворосту для костра. Но костер они разложили, лишь когда совсем стемнело, и со всех сторон заслонили пламя циновками. Потом они выкупались и намазали тело глиной, предохраняющей от укусов мух. Утром они смыли засохшую глину и обмазались свежей, чтобы защитить кожу от палящих лучей солнца.
   К вечеру следующего дня они вошли в лес и увидели на земле следы льва. Эту ночь они провели на дереве, а на третий день почуяли запах кафиров, скота и горящего коровьего навоза. Широкая тропа, проложенная босыми ногами, вела к краалю. Они свернули с этой тропы, потому что старик запретил им подходить к краалям. Они шли по следам носорога, шли крадучись, так как носорог был опасным противником.
   Поднявшись на вершину холма, они увидели поросшую лесом долину, прорезанную широкой рекой, которая катила свои воды в ущелье. Указав пальцем на скалистые стены ущелья, Краг заявил, что там находятся копи. В этот момент муха цеце больно укусила его в руку. Краг убил ее и показал своим спутникам, говоря, что эта муха истребляет стада кафиров. Он высосал кровь из ранки и потер ужаленное место мокрой луковицей, которую дал ему старый вождь.
   По словам Крага, они могли безбоязненно спуститься к реке и поохотиться, так как там, где летает муха цеце, нет ни кафиров, ни скота. Они осмотрели свои луки, натянули тетиву и вошли в лес. На просеках паслись антилопы, но чуткие животные не подпустили к себе охотников и обратились в бегство. Вдруг Дакуин поднял руку и заставил своих спутников остановиться. В густой тени, прислонившись головой к стволу дерева, стоял жирный водяной козел. Казалось, он дремал.
   Охотники спрятались в траве и поползли к своей добыче. Раздался свист, и козел рванулся вперед, когда первая стрела вонзилась ему в бок. Еще две стрелы попали в цель, пока животное мчалось к реке. Четверо охотников, задыхаясь, бежали по его следам. Трава была запятнана кровью и пеной, так как одна из стрел ранила козла в легкие.
   У самого края воды животное споткнулось и упало. Охотники, войдя по колено в воду, добили его ассегаями, но у них не хватило сил вытащить тушу на берег. Они разрезали ее тут же, в воде, а кровь привлекла крокодилов. Краг ударял ассегаем по воде, чтобы прогнать рептилий, а Дакуин и два других бушмена распороли козлу брюхо, выпотрошили его и выбросили внутренности в реку. Затем вчетвером они выволокли тушу на берег, содрали с козла шкуру, разрубили мясо на куски и развесили их на ветвях деревьев. В то время как двое караулили, другие двое пошли за хворостом. К ночи нужно было развести несколько костров, так как запах мяса мог привлечь хищников.
   Поужинали они, когда уже стемнело и запылали костры. Но против обыкновения они ели сравнительно мало -- каждый съел всего около килограмма мяса.
   Ночью к стоянке подошли львы, подняли рев и похитили все оставшееся мясо, а под утро явились гиены и доели объедки. Но тем не менее бушмены не были огорчены. Одному из львов они опалили усы и чувствовали себя победителями. Гордились они и тем, что водяной козел был убит ими на территории кафиров.
   Утром они пошли вдоль реки, придерживаясь тропинки, проложенной бегемотами. Река была прозрачная, чистая, на ветвях деревьев щебетали птицы, и бушменам, прожившим много месяцев в бесплодной стране, казалось, что они попали в благословенный край.
   Вдруг Дакуин, проходя мимо высокого дерева "мопали", услышал шорох и вздрогнул, увидев мамбу -- самую страшную из всех ядовитых змей. Бушмены посмотрели на нее с благоговейным ужасом и хотели пройти мимо, но странное поведение змеи привлекло их внимание. Можно было подумать, что мамба занимается акробатическими упражнениями или же пробует свою силу. Обвив хвостом сук, она старалась дотянуться то до верхней, то до нижней ветки, потом раскачивалась и вдруг вытягивалась вперед и замирала, неподвижная, как железный прут. В длину она имела около четырех метров, спина у нее была блестящая, черная, живот -- сероватый.
   Бушмены молча продолжали путь. Долго оглядывались они через плечо и с опаской посматривали на змею. Но неожиданная встреча заставила их забыть о мамбе: на тропинку вышел лев. Желтые глаза его широко раскрылись, когда он увидел охотников. Льва бушмены не боялись и встретили его громкими криками. Встревоженный голосом человека, лев рысцой бежал в заросли.
   Они запомнили все приметы хищника: черную кисточку на кончике хвоста, шрамы на теле, круглые черные уши, морщины между глаз. Потолковав о нем, они решили, что львы, как и люди, не похожи один на другого. Бывают львы сытые и ленивые, которые привыкли убивать коров и быков; им не хватает хитрости и проворства, чтобы охотиться за антилопами. Львы, отведавшие человеческого мяса, становятся людоедами и считают человека легкой добычей. Но лев, повстречавшийся бушменам, худой, гибкий и сильный, был, по-видимому, охотником за антилопами. Во всяком случае, они порадовались, когда он ушел, так как знали по опыту, что встреча со львом не сулит добра.
   Тропинка у берега реки привела их к горному ущелью. Бушмены вступили в ущелье, а затем свернули направо и через узкую расщелину пробрались в зеленую долину, со всех сторон окруженную горами. В центре долины виднелись нагроможденные одна на другую черные скалы. Здесь-то и находились копи.
   Тихая долина лежала в стороне от реки и защищена была от ветра горами, сомкнувшими вокруг нее огромное каменное кольцо.
   Путешественники остановились в тени деревьев и осмотрелись по сторонам. По всей вероятности, никакая опасность им не угрожала. Громко пели птицы, на горных склонах мирно паслись антилопы, в воздухе не чувствовалось запаха дыма.
   С пением птиц сливалось жужжание мух цеце -- врагов человека и скота.
   Они подошли к подножию черного холма и долго искали волшебников, охраняющих копи. Но поиски их оказались тщетными. Вместо волшебников они нашли плавильные печи, в которых некогда здесь жившие люди плавили железную руду. Эти печи были сделаны из глины, зарыты в землю и по форме напоминали верхнюю часть туловища женщины. Шея служила вместилищем для руды, в отверстие, сделанное в животе, бросали топливо, в груди металл очищался. Но старые глиняные бюсты потрескались, дожди смыли золу, и в течение многих лет никто не пользовался этими печами.
   Бушмены подошли ко входу в тоннель, прорытый в холме, и заглянули в черный проем. Раздалось хлопание крыльев. Бушмены в испуге отскочили и натянули тетиву луков, потом захохотали, увидев горных голубей. Вспомнив советы старика, они внимательно осмотрели землю у входа и увидели следы крыс, мышей, ящериц, змей и кистехвостов.
   Дакуин погладил себя по животу и заявил, что мясо кистехвоста очень вкусно.
   -- Верно! -- отозвался Кассо, младший из четырех бушменов.
   -- Мы разведем костер, -- сказал Краг. -- Двое из нас возьмут горящие палки и войдут в черную дыру, а двое останутся у входа.
   Они принесли хворосту и у самого входа разложили костер. Краг взял горящую палку и вошел в тоннель; Дакуин, держа наготове лук, следовал за ним по пятам. Летучие мыши закружились над их головами и подняли такой шум, что заглушили голоса бушменов. Краг остановился и дал им успокоиться, потом медленно пошел вперед. Под низким сводом светились огненные точки -- глаза летучих мышей. Такие же точки блеснули на земляном полу.
   -- Иниоко! -- прошептал Дакуин.
   Краг быстро опустил факел и осветил свернувшуюся кольцами ядовитую змею. Она выгнула шею, готовясь к атаке; бушмены, не трогаясь с места, заговорили с ней шепотом, и глаза змеи потускнели, широкая голова припала к земле.
   Осторожно переступили они через нее, но, сделав несколько шагов, снова остановились. Они услышали какой-то стук.
   -- Это гаузакен (кистехвост), -- прошептал Дакуин. -- Гаузакен стучит иглами.
   Крагу не приходилось охотиться на кистехвостов.
   -- Мы его не поймаем, -- проворчал он. -- Гаузакен пуглив, он убежит от нас в темноту.
   Но кистехвост попытался пробраться к выходу и, скользнув между ног Крага, свалил его. Дакуин ткнул животному в морду пылающий факел и нанес ему удар по носу. Взяв кистехвоста за передние лапы, они потащили его к выходу, где их радостно встретили караульные, обеспокоенные долгим отсутствием товарищей.
   Мясо убитого животного понравилось бушменам. Они съели все, до последнего куска, а иглы спрятали.
   Долго сидели они у костра и говорили о древних людях, проложивших этот тоннель в холме, а Краг прислушивался, не идут ли волшебники.
   О том, кто такие эти "волшебники" и что они тут делают, бушмены не имели ни малейшего представления и верили на слово старикам, говорившим, что волшебники охраняют холм.
   Они достали гадальные кости, желая знать, что скажут они о волшебниках. Но кости не могли сказать ничего нужного; бушмены привыкли гадать на костях перед тем, как отправиться на охоту, спрашивали они их также о том, какая будет погода, но волшебниками кости, по-видимому, не интересовались, и Краг спрятал их в мешок.
   Взяв факелы, бушмены снова вошли в тоннель искать черный минерал "тто".
   Они нашли пласт белого кварца с желтыми крапинками, а в конце тоннеля увидели скелет человека с расколотым черепом; тут же, на земле, лежали синие бусы. Должно быть, они были завезены сюда из Тира; много веков назад такие бусы играли важную роль в меновой торговле с туземцами западного побережья. Бушмены, захватив свою находку, продолжали исследовать тоннель, и наконец свет факелов упал на блестящий черный пласт в стене подземелья. Это был "тто". Они наполнили мешки обломками "тто" и, спотыкаясь, побрели к выходу.
   На площадке перед тоннелем увидели они волшебников, сидевших на корточках, и в ужасе завопили. Волшебники немедленно обратились в бегство, бежали они на четвереньках.
   -- Обезьяны! -- воскликнул Дакуин и стал прыгать и гримасничать, передразнивая павианов.
   -- Никаких волшебников здесь нет, -- заявил он. -- Мы видели летучих мышей, иниоко и гаузакена в пещере, которую вырыли древние люди. Летучие мыши, иниоко и гаузакен не боятся волшебников. Я тоже их не боюсь. Мы останемся здесь и будем сушить мясо.
   На склоне горы паслись черные антилопы.
   Дакуин взял свой лук и спустился в ложбину. Краг сощурил глаза.
   -- Кто привел вас сюда -- он или я? Сейчас волшебников здесь нет, но они скоро вернутся. Так говорят кости. Мы отсюда уйдем.
   Он отправился в путь, и один из бушменов последовал за ним, но другой остался у входа в тоннель.
   Когда Дакуин вернулся, сгибаясь под тяжестью добычи, его встретил один Кассо. Дакуин бросил мясо на землю, стер со лба пот, стекавший ему в глаза, и понял, что Краг и другой бушмен ушли, захватив свои циновки, мешки и оружие.
   -- Они указали место, где мы встретимся? -- спросил он.
   -- Они ушли, потому что боялись волшебников. Так сказал Краг.
   -- Больше ничего он не сказал?
   -- Краг привел нас сюда. Он рассердился, потому что Дакуин ушел на охоту. И он боялся волшебников.
   -- Краг -- хороший вождь. Он возьмет камень, плюнет на него и бросит на землю вместе со своими дурными мыслями. Мы поедим, потом пойдем туда, где я убил черную антилопу, взвалим тушу на плечи и догоним Крага.
   К вечеру они догнали Крага и его спутника, которые сидели под деревом на берегу реки. Дакуин сбросил с плеч ношу и помог разложить костер.
   Все четверо сытно поели, а на следующий день Дакуин спросил Крага, не хочет ли он остаться у реки и поохотиться.
   Видя, что Дакуин подчиняется авторитету вождя, Краг сменил гнев на милость. Три дня провели они у реки, охотились и сушили мясо. Однажды подошли они к кафирской деревне, покинутой жителями. Тропы, проложенные к водоему, к огородам и к соседней деревушке, поросли травой.
   Бушмены вошли в крааль и увидели, что он полуразрушен слонами: тростниковые крыши были сорваны, огромные корзины, сплетенные из высокой травы "тамбуки", растоптаны, а хранившийся в них маис съеден.
   Птицы закончили разграбление, начатое слонами, и во всем краале не осталось ни единого зернышка.
   Вид этого разграбленного крааля окончательно убедил бушменов в том, что никакого смысла не имеет возделывать землю. Правда, слоны не часто уничтожают посевы, но саранча и другие насекомые каждый год взимают дань с земледельцев. Долго рассуждали они о преимуществах кочевого образа жизни, но в конце концов Дакуин стал защищать уклад жизни кафиров.
   -- Земля, -- сказал он, -- принадлежит людям, которые живут все вместе и защищают свое имущество, а бушменов загнали в пустыню.
   -- Бушмен свободен, над ним нет господина, -- гордо заявил Краг.
   -- Если бы бушмены подчинились одному вождю, они победили бы всех врагов.
   -- Видишь этот разрушенный крааль? Племя не помогло людям, которые здесь жили.
   -- Но у кафиров есть земля, вода, дичь, а мы приходили сюда тайком.
   -- Мы -- хозяева. И на этой земле мы охотились.
   Дакуин, смотревший вдаль, указал на юг.
   -- Видишь столб дыма? Разведчики напали на наш след и подают сигналы своему племени.
   Краг увидел столбы дыма не только на юге, но и на севере, и на востоке. Он посмотрел на своих спутников.
   Двое дали ему совет.
   -- Наша тропа ведет туда, где заходит солнце. И путь свободен: там нет дыма.
   Краг посмотрел на Дакуина, но тот ждал, что скажет вождь.
   -- Мы пойдем на юг, -- решил Краг. -- Мы пойдем туда, где дым поднимается к небу. Кафиры хотят заманить нас в ловушку. Так же поступаем и мы, когда охотимся на газелей. Они устроили засаду в той стороне, где нет дыма.
   Решение Крага было одобрено всеми, не исключая и Дакуина. Они покинули крааль и пошли на юг, избегая проложенных троп. Шли они гуськом, а Кассо, замыкавший шествие, сглаживал отпечатки ног на песке. Нужно было подвигаться с величайшей осторожностью, чтобы не спугнуть антилоп, которые паслись на лугу. Если животные обратятся в бегство, кафиры догадаются, что кто-то их спугнул.
   Однако кафиров не было видно, пока беглецы не поднялись на холм, возвышавшийся в конце долины, где раскинулась кафирская деревушка. С любопытством смотрели они на хижины, маисовые поля, огороды, на женщин, доивших коров. Вдруг женщины подняли крик.
   Дакуин подумал было, что кафиры заметили пришельцев, но вскоре он убедился в ошибочности своего предположения.
   Из густых зарослей в противоположном конце долины вышло стадо слонов. Впереди выступал огромный слон-вожак, за ним шли молодые слоны и наконец слонихи со слонятами. Стадо двигалось прямо на крааль. Подстрекаемые воплями женщин, мужчины бросились ему навстречу. Они размахивали ассегаями и кричали: "Умтагати!"
   Вожак поднял хобот и оглушительно затрубил. Все стадо остановилось, слоны мотали головой, слонихи хлопали ушами. Снова затрубил вожак, и стадо рванулось вперед, а воины побежали назад, к женщинам, которые спешили вытащить из хижин домашнюю утварь. Нагруженные скарбом, кафиры покинули крааль и, поднявшись на пригорок, развели костры.
   Слоны не разрушили хижин. Они двинулись в ту сторону, где находились поля и огороды, растоптали изгороди, уничтожили тыквы, маис и запас зерна в житнице. Когда все было съедено, вожак дал сигнал к отступлению. Сам он замыкал шествие.
   Воины бежали за стадом, кричали: "Умтагати!" -- и швыряли камни.
   Если какой-нибудь из камней попадал в цель, слон-вожак круто поворачивался и начинал трубить. Рев его немедленно обращал в бегство преследователей.
   Когда стадо скрылось в лесу, кафиры вернулись в свою деревушку.
   Бушмены, бывшие свидетелями набега, посмотрели друг на друга, и Краг сказал:
   -- Пусть другие племена возделывают землю, а мы, бушмены, будем охотиться.
   Воспользовавшись смятением в кафирском поселке, они покинули долину и благополучно вернулись домой.
   Они принесли много сушеного мяса и мешки, наполненные "тто".
   Вечером у костра они рассказывали друзьям об удивительных своих приключениях, а зачарованные слушатели ловили каждое их слово.

Глава XX.
Пруд зебр

   В бесплодной стране, где поселились бушмены, дичи было мало. Антилопы-канны и газели перебрались на другие пастбища, а бушменам приходилось довольствоваться мясом зебр. Охота на зебр сопряжена была с большими трудностями и требовала выносливости, ловкости и терпения. Каждый охотник-бушмен, несмотря на свой маленький рост, был атлетом. Подстрелив зебру, пришедшую на водопой, он гнался за раненым животным, добивал его ассегаем, а затем, сгибаясь под тяжестью ноши, плелся назад в поселок. И часто случалось ему проходить большие расстояния по песку под палящими лучами солнца.
   Каждый водоем в окрестностях поселка был хорошо известен бушмену, потому что только у пруда мог он подстрелить дичь.
   Был он также и неплохим ботаником. От старика, возглавлявшего маленькую общину, Дакуин узнал новый способ убивать дичь.
   Когда газели покинули бесплодную страну, а озерца и лужи начали высыхать, старик открыл ему свою тайну. От "древних людей" -- своих предков -- знал он о существовании сильного растительного яда, убивающего животных.
   Вместе со своей женой он провел много дней в степи, отыскивая редкое растение, а затем призвал Кару и еще четырех бушменов. Их он спросил, знают ли они водоем, который находится на расстоянии трех дней поселка, в русле высохшей реки? Водоем этот расположен у подножия каменной гряды.
   Да, это место хорошо они знали. Называется оно Крагга-камма, и там водятся львы.
   -- Ступайте к этому пруду, -- сказал старик, -- и обнесите его стеной из кольев. Оставьте в частоколе отверстие для квагг, приходящих на водопой. Когда солнце пройдет по небу столько раз, сколько пальцев на руке, я приду к вам и принесу яд. Но сначала мы спросим совета у гадальных костей.
   Бушмены столпились вокруг старика, который присел на корточки и бросил кости сначала справа налево, потом слева направо. Так как оба раза кости предсказали удачную охоту, то на следующее утро пятеро охотников отправились в путь.
   А на пятое утро старик покинул поселок. Сопровождал его Дакуин, который нес страусиные яйца, наполненные водой. Вышли они задолго до рассвета, самые жаркие часы провели в тени, а на четвертый день увидели костры, разложенные Кару и его спутниками, поджаривавшими мясо зебры. Частокол был построен, и Кару сказал, что в первый же вечер зебры пришли на водопой. Они остановились около частокола, но не посмели войти в ворота. Всю ночь стояли они, поглядывая на странную стену, а утром ушли, так и не утолив жажды.
   На следующий вечер в ворота вошла антилопа-канна, а квагги последовали за ней. Они протиснулись в узкий проход, и одна из зебр погибла под копытами своих товарищей. Мясо ее поджаривается сейчас на углях.
   -- Мы им дадим еще один день, -- сказал старик. -- Когда они привыкнут к частоколу, я приготовлю яд. Сейчас мы будем есть.
   Они поели и улеглись спать в ложбине между двух песчаных дюн, а утром собрали по приказанию старика хворосту и больших листьев.
   Вечером квагги пришли на водопой, и на следующий день бушмены отнесли ветки к пруду, устроили из них что-то вроде настила на воде и положили на него большие листья. Когда вдали показались зебры, шедшие на водопой, старик достал из мешка какой-то коричневый порошок и густо посыпал им листья.
   Потом бушмены крадучись ушли и спрятались за песчаный холмик. Зебры подошли к пруду и в нерешительности остановились. Крупный жеребец вытянул шею, фыркнул и смело вошел в проход. Остальные последовали за ним.
   Долго прислушивались бушмены к плеску воды; наконец животные, напившиеся первыми, вышли из-за частокола.
   Пройдя шагов сто, пять зебр покачнулись и упали.
   Остальные метнулись в сторону, покосились на неподвижные тела и умчались галопом.
   -- Почему они издохли? -- спросил бушмен старика.
   -- Коричневый порошок очень ядовит, -- ответил тот. -- Он убивает быстро. Я посыпал им листья, лежавшие на ветках. Квагги, вошедшие первыми, наступили на ветки, и листья упали в воду. Первые квагги проглотили яд вместе с водой. Но потом яд опустился на дно, и остальные квагги напились и остались живы. Мы тоже можем пить эту воду, она нам не повредит. А теперь мы сдерем шкуры с мертвых квагг. Пусть двое из нас вернутся домой и приведут сюда всех оставшихся в поселке.
   Два охотника, взяв на дорогу несколько кусков мяса, отправились в путь, а остальные принялись за работу. Содрав шкуры, они растянули их на земле, волосами вниз, и прибили колышками. Затем они разрезали мясо на длинные полосы, построили помост из веток и разложили полосы сушиться на этом помосте.
   Поев, они легли спать.
   Когда пришли женщины и дети, усталые и очень голодные, старик снова посыпал листья порошком, но на этот раз издохли только три квагги, потому что ядовитого порошка осталось очень мало -- одна щепотка.
   Бушмены устроили пиршество и наелись до отвала, а оставшееся мясо было разрезано на полосы и высушено.
   Здесь у пруда прожили они довольно долго. Все были сыты и веселы. А затем пришли львы. Они двигались с запада на восток, в плодородную страну, где росли леса и струились реки. Шли они ночью, когда спадала жара. Но вечерам бушмены слышали, как они рычали у пруда. В полночь они уходили, зная, быть может, что пруд высыхает.
   Старик, возглавлявший общину, решил последовать примеру львов.
   -- Квагг становится все меньше и меньше, -- сказал он. -- Они тоже ищут воду. Но от жажды квагги страдают меньше, чем львы. А бушмен похож на льва: он должен пить после еды. Мы отсюда уйдем. Но сначала мы наполним водой все наши горшки, тыквы и страусиные яйца.
   Рано утром пошли они по следам львов. Женщины, нагруженные поклажей, замыкали шествие. Но Суолла обогнала их и, подбежав к Дакуину, сказала ему, что девушка, которая спала с ней на одной циновке, пошла на рассвете к пруду; ее мучила жажда, и она хотела напиться, но назад она не вернулась. В суматохе о ней забыли, но сейчас она, Суолла, вспомнила о своей подруге. Не вернется ли Дакуин к пруду узнать, что сталось с девушкой?
   Дакуин побрел назад, а старику сказали, что одна из девушек пропала.
   Однако вождь велел продолжать путь.
   -- Гадальные кости говорят, что нужно спешить. Солнце раскаляет пески, пруды высыхают.
   Они отдыхали в тени до вчера, а когда зашло солнце, продолжали путь. Суолла часто оглядывалась, но Дакуина не было видно. Они вернулись к своему старому становищу, а Дакуин так и не пришел. Пруды высыхали, и бушмены пошли дальше. Но Суолла осталась: она ждала Дакуина.
   Дакуин, узнав об исчезновении девушки, рысью побежал к пруду. Но у пруда ее не было. Он вышел за частокол, стал звать ее. Никакого ответа. Вдруг увидел он следы на песке: отпечатки лап льва, волочившего по земле какое-то тело.
   "Значит, один из львов остался у пруда, -- подумал Дакуин. -- Он хотел подстеречь добычу. И девушка попала в западню".
   Дакуин посмотрел на каменную гряду, за которой скрылось его племя. Нужно догнать ушедших. Но желание отыскать пропавшую девушку одержало верх. После недолгих колебаний он достал стрелу из колчана и, крадучись, пошел по следам льва. Они привели его к песчаному холму, и, поднявшись на вершину, он услышал громкое мурлыканье. Заглянув в ложбину, увидел он львицу, сидевшую близ распростертой на земле девушки.
   Вдруг рука девушки шевельнулась. Львица заметила это движение, повернула круглую голову и увидела Дакуина. Черная губа ее приподнялась, обнажив клыки, когти впились в грудь девушки. Потом она встала, и Дакуин заметил, что кожа у нее на брюхе обвисла. Должно быть, ее львята недавно погибли. Она посмотрела на мертвую девушку, обнюхала ее и вдруг зарычала и, задрав хвост, бросилась на Дакуина.
   Он пустил две стрелы, одну за другой, потом положил лук на землю, набрал две пригоршни песку и, швырнув их в морду львицы, покатился вниз, по крутому склону холма. Скатившись в ложбину, он вскочил. Глаза его были запорошены песком, он ничего не видел и все-таки бежал, спотыкаясь и громко крича. За его спиной слышалось рычание разъяренной львицы.
   Наконец он увяз в глубоком песке и, измученный, упал.
   Он лежал, прислушиваясь к страшному рычанию, и не было у него сил подняться. Солнце жгло ему затылок; обеими руками он заслонился от солнечных стрел.
   Когда он, собравшись с силами, встал, его поразила странная тишина. Львица больше не рычала.
   У Дакуина стучало в висках, пересохло в горле. Он знал, что смерть караулит его у пруда, но жажда томила его, и он побрел по песку туда, где был пруд. Когда он вошел в узкий проход, первое, что он увидел, была морда львицы, ее оскаленные клыки и желтые глаза. И все-таки он наклонился и жадно начал пить. Потом он растянулся в грязи у самой воды и покорно ждал смерти. Но почему-то львица его не трогала. Тишину нарушило жужжание мух. Вдруг он заметил, что мухи кружатся над львицей. Он сел и, всмотревшись в страшную морду, увидел, что желтые глаза остекленели. Когда яд проник в кровь, львица побежала к пруду и здесь издохла. Дакуин воспрял духом и пошел искать свои вещи, которые он бросил, когда спасался бегством. Он нашел свой ассегай, лук, колчан и страусиные яйца. Яйца он снова наполнил водой, затем вырезал из спины львицы длинную полосу мяса, потому что спускались сумерки и ему захотелось есть. Где-то завыла гиена, и Дакуин развел костер.
   Тогда только вспомнил он о мертвой девушке. Нужно было ее похоронить. Взяв ассегай, он направился к песчаной дюне и там, в ложбине, нашел девушку.
   Когда он увидел ее, слезы заструились из его глаз. Она показалась ему очень маленькой. И лежала она неподвижно среди безжизненных песчаных дюн. Он вырыл яму в холме, посадил туда девушку, а к ногам ее положил каменный нож и одно из страусиных яиц, наполненное водой.
   Засыпав яму, он утоптал песок и вернулся к своему костру.
   Всю ночь сидел он у костра. Вой гиен, терзавших мертвую львицу, не давал ему заснуть. Он прислушивался к голосам ночных птиц, смотрел на звезды и сожалел о том, что не успел содрать шкуру со львицы. На рассвете он вернулся к пруду и взял уцелевшие зубы и когти.
   Уходя, он воткнул ветку в землю и подумал:
   "Когда девушка проснется, она обрадуется этой ветке. Она будет знать, что здесь проходило племя".
   Долго шел он по следам своего народа. Когда песок стал обжигать ему ноги, он сел у подножия холма, свесил голову между колен и задремал.

Глава XXI.
Журчание воды

   Дакуин и Суолла сидели у входа в свою маленькую хижину.
   Обоим было тяжело. Газели ушли искать воду, пруды высохли, листья на деревьях съежились.
   Бушмены ушли по следам дичи. В старом поселке остались только Дакуин и Суолла. Они не хотели идти на запад. Обетованная земля лежала на востоке, там, где их отцы покрывали рисунками стены пещер. И эта земля была навеки для них потеряна.
   Дакуин пристально смотрел на мерцающие звезды и время от времени подбрасывал палки в костер.
   -- Рука, сжимающая лук, ослабела, -- сказал Дакуин. -Мои стрелы не попадают в цель.
   -- Слушай, -- прошептала Суолла, -- я сделаю твою руку сильной. Когда ты ходил к пруду квагг, я сидела у костра и ждала тебя. И вдруг я услышала журчание воды. Но воды не было видно. Тогда я припала ухом к земле и узнала, что вода струится под землей. Подле меня лежал большой плоский камень. Я приподняла его палкой и увидела темную дыру. Оттуда повеяло холодом; шум воды стал громче. Я положила камень на место и сплела веревку из коры. Мы привяжем веревку к горшку и опустим его в дыру.
   Она взяла Дакуина за руку, и вдвоем они подошли к плоскому камню. Дакуин поднял камень, а Суолла опустила на веревке горшок в дыру, потом осторожно вытащила его. Он был до краев наполнен водой, прозрачной и холодной.
   В течение многих дней они пили вонючую теплую воду, и эта вода показалась им очень вкусной.
   -- Мясная похлебка вкуснее, чем вода, -- сказал Дакуин, а Суолла засмеялась.
   -- Вода есть, и мы не умрем. И голодать мы не будем! -- воскликнула она.
   -- Я сделаю водоем, -- сказал Дакуин. -- Животные придут сюда на водопой.
   -- Твоя рука стала сильнее, когда ты услышал журчание воды. Здесь мы останемся жить.
   Дакуин задумчиво посмотрел на камень.
   -- Давно-давно бушмены вырыли здесь яму и закрыли ее этим камнем. Я слыхал о таких источниках. Нужно сказать Кару о нашей находке.
   -- Нет! Видишь, -- листья на этом дереве зеленые. Корни его впитывают воду. Кару это знает: он видел дерево. Но источника он не искал. Воду будем пить мы и наши дети.

---------------------------------------------------------------------------

   Источник текста: Избранные сочинения / Эрнест Гленвилль; Под общ. ред. Евгения Ланна. Книга 2: Зулусы наступают / Пер. с англ. и обработка А. В. Кривцовой; Рис. В. Бехтеева. -- 1929. - 223 с.
   
   
   
   

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru