Аннотация: The nether World. Перевод А. Б-г-. Текст издания: журнал "Вѣстникъ Европы", NoNo 7-10, 1898.
"МЕНЬШАЯ БРАТІЯ"
РОМАНЪ
"The nether World", by George Gissing.
I.-- Дженни.
Въ тускломъ полумракѣ мартовскаго вечера вдоль Кларкенуэль-Грина шелъ не спѣша старикъ, по виду и по осанкѣ котораго можно было заключить, что онъ только-что вернулся изъ далекаго путешествія. Дойдя до кладбища при церкви Сентъ-Джэмса, онъ на минуту пріостановился, чтобы оглядѣться вокругъ.
Ему было подъ семьдесятъ лѣтъ; но, несмотря на его сильно опустившіяся плечи, на немъ не было замѣтно ни единаго признака того, что онъ гнется подъ бременемъ старости. Его мѣрная походка указывала скорѣе на серьезность и сосредоточенность его характера, нежели на тѣлесную слабость, а свой толстый посохъ онъ сжималъ въ рукѣ совсѣмъ ужъ не такъ, какъ это дѣлаютъ старики, которые ищутъ въ немъ опоры. Одѣтъ онъ былъ тоже какъ-то странно; совсѣмъ не такъ, какъ одѣваются люди обезпеченные, свободные; но въ то же время и не такъ, чтобъ можно было его принять за англійскаго рабочаго на какомъ-нибудь механическомъ заводѣ.
Вмѣсто сюртука и жилета, на немъ было нѣчто похожее на вязаную фуфайку рыбака, а на нее сверху натянутъ короткій сюртукъ или, вѣрнѣе куртка, которую сильно раздувалъ вѣтеръ, и тѣмъ придавалъ ей еще болѣе живописный видъ. На ногахъ у старика были замшевые брюки и высокіе сапоги, доходившіе почти до колѣнъ; на головѣ самая дешевая поярковая шляпа старинной формы, съ широкими полями. Выраженіе, что у него вообще былъ "довольно почтенный" видъ, пожалуй, могло бы до нѣкоторой степени обрисовать его наружность, но все-таки не вполнѣ подходило къ нему. По лицу его было замѣтно, что ему пришлось выдержать немалую борьбу съ житейскими мелочными и грубыми препятствіями, которая налагаетъ на каждаго особый отпечатокъ. Эта борьба прямо вытекаетъ изъ самыхъ грубыхъ и обыденныхъ потребностей, а потому и принижаетъ человѣка, мѣшая проявленію въ немъ самыхъ лучшихъ чертъ его врожденнаго благородства чувствъ и стремленій; ихъ отпечатка не ищите у нихъ на лицѣ...
Короткую бороду старика слегка серебрила сѣдина, но длинные волосы на головѣ были уже совершенно бѣлые. Въ лѣвой рукѣ у него былъ узелокъ, въ которомъ, по всей вѣроятности, лежали его пожитки.
Кладбище, у котораго старикъ остановился, было такъ же безотрадно на взглядъ, какъ и большинство подобныхъ лондонскихъ кладбищъ. Оголенныя деревца, которыя здѣсь росли, дрожали отъ вечерняго холода; дернъ казался въ полумракѣ рѣдкимъ и почти отсутствующимъ; большинство надгробныхъ плитъ наклонилось то въ ту, то въ другую сторону, памятники въ верхней своей части были еще довольно бѣлаго цвѣта, но чѣмъ ближе въ землѣ, тѣмъ больше они чернѣли и, наконецъ, у самой земли принимали совершенно грязно-черный, землистый оттѣнокъ; собаки и кошки весело прыгали и шныряли между надгробными камнями. Здѣсь вѣтеръ дулъ съ большимъ злорадствомъ, нежели гдѣ бы то ни было въ другомъ мѣстѣ. Небо (если только его можно было назвать небомъ) грозило дождемъ или даже, пожалуй, снѣгомъ. И куда ни оглянись, повсюду виднѣлись признаки суроваго, безпросвѣтнаго труда и нищеты: кричали разносчики, неизбѣжная шарманка бренчала передъ какимъ-то трактиромъ по сосѣдству, калѣка-колченогій поспѣшно ковылялъ мимо, однообразно звеня въ колокольчикъ и мѣрно бормоталъ хриплымъ голосомъ свою вѣчную жалобу.
Старикъ какъ-то разсѣянно смотрѣлъ на надпись надгробной плиты, передъ которой остановился. Тощая кошка скользнула межъ камней, и это почему-то вдругъ заставило его выйти изъ задумчивости и зашевелиться. Онъ вздохнулъ и пошелъ прочь отъ ограды, вдоль по узкой улицѣ, которую называютъ аллеею Сентъ-Джэмса. Въ нѣсколько минутъ онъ прошелъ ее всю до конца и очутился передъ сѣрой каменной стѣною, въ которой были врѣзаны сводчатыя черныя ворота.
Надъ ними въ полумракѣ еще рѣзче выступало выпуклое, лѣпное изображеніе человѣческаго лица, искаженнаго страданіемъ. Глаза выкатились наружу, волосы всклокочены копной, какъ у сумасшедшаго, шея страшно исхудала, щеки впали, а изъ широко раскрытаго рта, казалось, вотъ-вотъ раздастся громкій крикъ ужаса и отчаянія. На каменной стѣнѣ надъ этихъ страшнымъ изображеніемъ виднѣлась надпись: "Центральная тюрьма".
Старикъ остановился, посмотрѣлъ наверхъ, задумался, и на лицѣ у него промелькнуло выраженіе чего-то большаго, нежели простое страданіе; губы его дрогнули, какъ бы въ порывѣ гнѣва, а въ глазахъ сверкнули злоба и ненависть. Онъ прошелъ дальше еще нѣсколько шаговъ, а затѣмъ вдругъ остановился у открытой двери, гдѣ стояла на порогѣ какая-то женщина.
-- Прошу прощенія!-- началъ онѣ любезно, однако безъ того оттѣнка вѣжливости, который пріобрѣтается въ приличномъ обществѣ.-- Не знаете ли вы здѣсь по близости кого-нибудь изъ Снаудоновъ?
Женщина отвѣтила коротко и отрицательно, улыбаясь на странный костюмъ незнакомца, и поглядѣла вокругъ, какъ бы ища глазами кого-нибудь, съ кѣмъ подѣлиться своимъ впечатлѣніемъ.
-- Вы лучше спросите вонъ тамъ, на углу,-- прибавила она. Старикъ послѣдовалъ ея совѣту, но и "тамъ", т.-е. въ трактирѣ, никто не могъ ему помочь. Поблагодаривъ все-таки за отвѣтъ, онъ глубоко вздохнулъ и, не поднимая своихъ задумчиво опущенныхъ глазъ, медленно вышелъ вонъ.
Минутъ пять спустя послѣ того, какъ онъ ушелъ, въ трактиръ вошла дѣвочка, худенькій подросточекъ лѣтъ тринадцати на видъ. Она держала въ рукахъ кувшинъ и, подойдя къ прилавку, спросила полкварты пива. Въ это время хозяинъ, наливая кувшинъ, окликнулъ человѣка, только-что вошедшаго за нею слѣдомъ:
-- М-ръ Сквибсъ! Не знаете ли вы здѣсь по сосѣдству нѣкоего Снаудона?
Вновь прибывшій казался человѣкомъ неряшливымъ, соннымъ и повидимому не въ особенной дружбѣ съ людьми вообще. Онъ угрюмо процѣдилъ сквозь зубы что-то такое неопредѣленное, которое можно было пожалуй передать звукомъ: Нннѣ!-- Дѣвочка быстро и пристально взглянула на Сквибса и на хозяина трактира; ей, очевидно, было до того интересно слушать ихъ разговоръ, что она и думать позабыла про кувшинъ съ пивомъ, который только ее и ждалъ.
-- А развѣ кто-нибудь спрашивалъ про Снаудоновъ?-- проговорила она послѣ нѣкотораго колебанія.
-- Да! Что же тутъ такого?
-- Моя фамилія -- Снаудонъ, Джанни Снаудонъ,-- краснѣя, отвѣтила худенькая дѣвочка, сама смутившись, какъ только вырвались у нея эти слова.
Хозяинъ смотрѣлъ на нее почти съ любопытствомъ, м-ръ Сквибсъ также уставился на нее своими мутными глазами; ни тотъ, ни другой не могли ни въ комъ допустить сочувствія къ такому тощему, косматому и неряшливо одѣтому, жалкому человѣческому существу. Ея волосы и въ самомъ дѣлѣ были до того сбиты въ копну, что, казалось, вѣтеръ самъ на зло ей спуталъ ихъ. На ногахъ у нея шлепали туфли, которыя держались только на носкахъ; подъ короткимъ и поношеннымъ грязнымъ платьемъ можно было угадать лишь скудное и конечно такое же грязное бѣлье; голая тонкая шейка ясно говорила, что дѣвочка грязна и худа отъ постояннаго, а не отъ временнаго состоянія голода. Тѣмъ не менѣе, черты ея тонкаго лица, ея руки и ноги и прямая спинка указывали на болѣе, такъ сказать, благородное происхожденіе, а глаза и смущеніе, вызвавшее краску у нея на лицѣ, положительно служили доказательствомъ извѣстной доли развитія и чувства.
-- А, вотъ оно что! Васъ, значитъ, зовутъ Джанни Снаудонъ?-- переспросилъ цѣловальникъ.-- Ну, такъ вы на три и три четверти минуты опоздали, а можетъ быть къ вамъ прямо такъ и лѣзетъ большое богатство? Чудной какой-то этотъ старикашка!.. Что же подѣлаешь? Ужъ это въ порядкѣ вещей: что ни недѣля, то меньше, чѣмъ въ одну минуту люди то проигрываютъ, то выигрываютъ большіе капиталы. А, что вы скажете, м-ръ Сквибсъ?
М-ръ Сквибсъ отозвался крѣпкимъ словечкомъ.
Дѣвочка взяла свой кувшинъ и пошла прочь.
-- Эй, Дженни! Постой: отдай мнѣ деньги, если тебѣ это все равно!
Она вернулась, смущаясь все больше и больше, и положила на прилавокъ свою мѣдь, а хозяинъ спросилъ ее, гдѣ она живетъ. Дженни назвала какой-то домъ въ Кларкенуэлѣ, близко во сосѣдству.
-- Кто же тамъ живетъ: отецъ?
Она качнула головой въ знакъ отрицанія.
-- Ну -- мать?
-- И матери у меня нѣтъ.
-- Такъ съ кѣмъ же ты живешь?
-- Я живу съ миссисъ Пекковеръ.
-- Ну, такъ вотъ! Какъ я уже сказалъ, ничего не будетъ мудренаго, если этотъ чудной старикашка, который спрашивалъ про Снаудоновъ, встрѣтится тебѣ на дорогѣ.-- И онъ подробно описалъ "чудную" наружность старика. Дженни задумчиво, почти печально выслушала до конца и пошла себѣ домой. Дорогой она бросала вокругъ тревожные взгляды, но нигдѣ не было видно страннаго старика съ сѣдою головой. Долго задерживаться ей тоже не хотѣлось.
Дойдя до дверей, которыя были открыты, но за которыми было темно, Дженни привычнымъ движеніемъ прошла въ нихъ и дошла до кухни, помѣщавшейся въ нижнемъ этажѣ. Оттуда несло сильнымъ запахомъ жареной колбасы и раздавалось присущее колбасѣ шипѣніе.
Не успѣла еще дѣвочка перешагнуть за порогъ кухни, какъ ее уже привѣтствовалъ молодой и сильный, но не мягкій женскій голосъ:
-- Ну, сударыня! Нельзя сказать, чтобы вы поторопились! Прекрасно! Такъ извольте же теперь вы сами, въ свою очередь, подождать, пока вамъ дадутъ чаю, вотъ и все! Не я буду, если не сведу съ вами счеты сегодня же вечеромъ. Мать говорила, что за ней осталась еще одна расправа; я вамъ отдамъ за нее этотъ долгъ, только сначала выпью чаю, вотъ и все! Ну, чего ради ты стоишь, какъ дура? Говори! Покажи, покажи: сколько ты отпила пива?
-- Я и губами-то къ нему не прикасалась, увѣряю васъ,-- умоляющимъ тономъ возразила дѣвочка, и на лицѣ у нея промелькнулъ страхъ, вызванный обычнымъ дурнымъ обращеніемъ.
-- Ахъ ты, лгунья! Всегда-то ты была и останешься лгуньей! Вотъ тебѣ, вотъ!
И сильной мускулистой рукою говорившая -- дѣвушка лѣтъ шестнадцати -- ударила Дженни. Но не только рука ея, а и весь ростъ, вся ея статная, но грубовато-красивая фигура изобличали въ ней силу и самоувѣренность. Тугими, тяжелыми прядями лежали на затылкѣ ея густые волосы, а на лбу была взбита изящная чолка. Ея платье изобличало въ ней рабочую, но было все-таки настолько разсчитано на эффектъ, что било въ глаза своей грубостью и яркими цвѣтами. Огонь разрумянилъ ея щеки, а при свѣтѣ лампы въ глазахъ ея засверкало веселье.
Миссъ Клементина Пекковеръ рада была, во-первыхъ, тому, что пришла сегодня съ работы раньше, чѣмъ обыкновенно, и намѣревалась, какъ у нея было принято выражаться,-- "кутнуть"; во-вторыхъ, тому, что мать ея, хощяйка дома, въ тотъ вечеръ находилась въ отсутствіи, а слѣдовательно, бразды правленія и полная власть мучить ихъ общую невольницу и безотвѣтную рабу, Дженни Снаудонъ, сосредоточены въ ея рукахъ; въ третьихъ и послѣднихъ, радовалась Клемъ еще тому, что въ сосѣдней комнатѣ лежало бездыханное тѣло свекрови ея матери. Нѣсколько дней тому назадъ умерла эта старуха, давно лежавшая безъ движенія, и, такимъ образомъ, мать и дочь дождались, наконецъ, что съ ихъ плечъ свалилась обуза разъигрывать изъ себя добрыхъ и великодушныхъ родственницъ. Такова была одна сторона ихъ радости; другая же состояла въ наслѣдствѣ въ семьдесятъ-пять фунтовъ, помимо денегъ, которыя должны были получиться изъ "похоронной кассы".
-- Что? получила на закуску?-- обратилась Клемъ къ Дженни, которая отшатнулась, закрывъ лицо руками, чтобы молча побороть свою боль.-- Ты думала, небось, что хозяйки дома нѣтъ, такъ ты и будешь сама въ кухнѣ распоряжаться? Ха-ха-ха! Не угодно ли вамъ лучше вычистить мнѣ сковородку, да берегитесь! Смотрите, чтобъ нигдѣ на ней не осталось ни крошечки жиру, а не то я вычищу ее объ вашу физіономію! Возьму тебя вотъ этакъ за волосы и буду тереть, тереть... Ну, поняла? Какъ ни верти, а мы съ тобой вдвоемъ проведемъ этотъ вечеръ... Ха-ха-ха...
Откровенность, съ которою Клемъ (какъ звали ее близкіе) была груба, нѣсколько уменьшала этотъ недостатокъ; тѣмъ не менѣе, удовольствіе, которое она заранѣе ощущала при мысли объ истязаніяхъ, угрожающихъ ея беззащитной жертвѣ, совершенно равняло ее съ краснокожими. Между ею и образованностью не могло быть ничего общаго. Какъ знать? быть можетъ, въ крови ея отдаленныхъ предковъ и въ самомъ дѣлѣ замѣшалась извѣстная доля индѣйскаго происхожденія?
На одномъ концѣ большого кухоннаго стола, на раскинутой скатерти, уже появилась тарелка, на которую Клемъ ловкимъ движеніемъ опрокинула со сковороды пять штукъ поджаристыхъ сосисокъ и вылила жирную черную подливку.
Прежде, чѣмъ приступить къ этому новому наслажденію, она отхлебнула глотокъ-другой пива, яи тогда только, облегченно вздохнувъ, принялась за ѣду, замѣчательно мѣрно и смачно отправляя себѣ въ ротъ одинъ кусокъ сосиски за другимъ. Минутъ пять прошло въ такомъ усердномъ и пріятномъ занятіи; и тогда, только вспомнила она о присутствіи Дженни, которая, стоя на колѣняхъ передъ очагомъ, усердно скребла бумагой по сковородкѣ. Глядя на нее, Клемъ напала на счастливую мысль еще кое-чѣмъ помучить бѣдную дѣвочку.
Надо замѣтить, что Дженни страшно боялась покойницы, которая уже въ гробу стояла въ сосѣдней каморкѣ, и Клемъ, подмѣтила это съ чуткостью настоящаго индѣйца.
-- Ступай-ка, да принеси мнѣ оттуда спички!-- приказала она.-- Я скоро пойду наверхъ, такъ тогда понадобятся, чтобы посмотрѣть, хорошо ли ты убрала спальню?
Дженни внутренно содрогнулась отъ ужаса и, вставши на.ъ ноги, потянулась за свѣчою.
-- Это еще что!-- прикрикнула на нее Клемъ:-- ты, кажется, и безъ того должна хорошо знать, гдѣ стоитъ каминъ. Ступай сію же минуту, а не то!..
Дженни побоялась ослушаться и ринулась въ потемки. Очутившись за дверью, она въ первую минуту почувствовала, что, вотъ-вотъ, упадетъ въ обморокъ, но вслѣдъ затѣмъ начала ощупью искать дверь каморки, которая отдѣлялась отъ кухни совершенно темнымъ переходомъ. Конечно, Дженни твердо знала, что почти невозможно не задѣть за гробъ, пробираясь въ камину; но, задѣвъ за него, она чуть не умерла на мѣстѣ отъ испуга. И, какъ на грѣхъ, спички никакъ ей въ руки не давались! Шарила, шарила она на каминѣ...-- все напрасно! Вдругъ онѣ сами подвернулись ей подъ руку -- и она вылетѣла вонъ, какъ ошалѣлая, дрожа всѣмъ тѣломъ.
Клемъ весело разсмѣялась: съ нея было пока довольно и этого развлеченія. Она съ наслажденіемъ потянулась, закинувъ назадъ свою красивую голову съ античными, но не добрыми губами. Когда она смѣялась, не было лучшей модели для художника, который пожелалъ бы изобразить воплощеніе силы и физической красоты. Бываетъ, что и тинистая почва этихъ низшихъ изъ слоевъ общества производитъ такіе пышные, хоть и недушистые цвѣты.
-- Ты что-нибудь сегодня дѣлала для м-съ Юэттъ?-- спросила Клемъ.
-- Какъ же, миссъ! Я растопила у нея каминъ, и сбѣгала купить угольевъ на четырнадцать пенсовъ, и кое-что помыла.
-- И что она тебѣ дала за это?
-- Одинъ пенни, миссъ. Я отдала его м-съ Пекковеръ, когда она поѣхала за своей родственницей...
-- А, ты отдала? Ну, такъ послушай, что я тебѣ доложу: чтобы отнюдь впередъ это не повторялось! Все, что ты ни получишь отъ жильцовъ, все отдавать мнѣ, и посмѣй только отдать матери хоть пенни... я съ тобой по-своему расправлюсь!.. Поняла?
Подъ впечатлѣніемъ минуты, Клемъ напала на эту блестящую мысль, и теперь ей оставалось только наслаждаться задачей, которую она задала бѣдной дѣвочкѣ. А пока не мѣшало, пожалуй, и немного прогуляться...
Вдругъ кто-то постучался, и Клемъ поспѣшила на крыльцо, чтобы посмотрѣть, кто тамъ. Передъ дверью, у самаго порога, стояла женщина въ длинной накидкѣ и въ яркой, пестрой шляпѣ; за спиной она держала раскрытый зонтикъ, чтобы защитить себя отъ рѣзкаго дождя, который гналъ порывистый вѣтеръ. Женщина сказала, что желаетъ видѣть м-съ Юэттъ.
-- Прямо, во второмъ!-- кратко отвѣтила своимъ обычнымъ хозяйскимъ тономъ Клементина.
Посѣтительница посмотрѣла на нее высокомѣрно, и не спѣша, закрывъ свой зонтикъ, пошла вверхъ по лѣстницѣ.
Клемъ подождала нѣсколько минутъ, затѣмъ безъ шума поднялась вслѣдъ за гостьей, къ самой двери м-съ Юэттъ, и прильнула ухомъ къ замочной скважинѣ. Больше четверти часа пробыла она неподвижно на мѣстѣ, и ея быстрый, безшумный уходъ ознаменовался въ скорости уходомъ самой гостьи, которая кликнула ее:
-- Миссъ Пекковеръ!
-- Чего вамъ?-- отозвалась та, выходя какъ бы изъ кухни.
-- Будьте любезны зайти къ м-съ Юэттъ на минуту!
-- Хорошо, если будетъ время.
Посѣтительница мотнула головой въ знакъ прощанія и пошла прочь. Пять минутъ спустя, Клемъ уже вернулась отъ своей жилицы и приказала Дженни:
-- Слушай! Ты знаешь гдѣ м-ръ Керквудъ работаетъ, на площади Сентъ-Джемса? Ты вѣдь и прежде тамъ бывала. Ну, такъ поди и стой тамъ, пока онъ не выйдетъ, чтобъ идти домой; тогда ты къ нему подойди и скажи, чтобъ онъ сейчасъ же шелъ прямо въ м-съ Юэттъ. Поняла? А чайную посуду ты все еще не убрала? Ну, погоди: вернешься, мы сведемъ съ тобой счеты. Да бѣги же скорѣе, а не то...
Въ углу на полу валялось жалкое подобіе женской шляпы; Дженни подхватила ее на ходу и нахлобучила себѣ на голову, за неимѣніемъ ничего другого, что защитило бы ее отъ дождя.
II.-- Вѣрный другъ.
Наступилъ тотъ часъ въ который ежедневно рабочіе оставляютъ свое трудовое ярмо, и толпами наводняютъ улицы и переулки, спѣша воспользоваться тѣмъ краткимъ временемъ, когда они вольны жить, какъ имъ угодно. Цѣлые потоки людей -- старыхъ и молодыхъ, женщинъ и мужчинъ -- полились на улицу, несмотря на то, что еще многіе оставались на своихъ фабрикахъ и въ мастерскихъ, чтобы заработать лишнее, но все-таки громадное большинство обыкновенно освобождалось именно въ этотъ самый часъ, и разъѣзжалось по домамъ въ омнибусахъ, плотно нагруженныхъ пассажирами какъ внутри, такъ и снаружи. Въ вечернемъ туманѣ мелькали мимо огни, грохотали еще другіе экипажи и омнибусы, разбрасывая грязь во всѣ стороны и обдавая пѣшеходовъ, которые шлепали по липкой и скользкой мостовой. Трактиры оживлялись, наполняясь народомъ; въ ихъ окнахъ ярче вспыхивали огни. Улицы, съ самаго утра кишѣвшія народомъ, какъ улей пчелами, теперь погрузились въ полнѣйшее безлюдное молчаніе.
На холмахъ Сёррея въ тотъ же самый день свѣтило солнце; поля и долины благоухали первымъ дуновеніемъ весны; подъ гостепріимнымъ кровомъ полураспустившихся кустовъ подснѣжники поднимали уже къ небесамъ свои трепетныя, робкія головки... Но здѣсь, въ Кларкенуэлѣ, дѣла нѣтъ ни до чего подобнаго: здѣсь одинъ день проходитъ неизмѣнно такъ же точно, какъ другой; и каждый состоитъ изъ столькихъ-то рабочихъ часовъ, которые представляютъ собою такую-то, опредѣленную часть общаго заработка за цѣлую недѣлю.
Въ другихъ улицахъ тянутся длинные ряды домовъ, которые служатъ только жилищемъ для богатыхъ, обезпеченныхъ людей; но здѣсь, въ Кларкенуэлѣ, что ни дверь, что ни окно, то новое объявленіе о какомъ-нибудь ремеслѣ, которымъ занимаются ихъ владѣльцы. Нигдѣ такъ ясно не бросается въ глаза, до чего люди способны разнообразить трудъ, пріумножать его, корпѣть надъ нимъ, убивать жизнь свою на то, чтобы словно нарочно придумывать все новые способы уморить себя работой. Просто не надивишься, до чего неизмѣримые запасы силы и изобрѣтательности расходуются безпощадно здѣсь, въ этихъ трущобахъ и подвалахъ. Но еще того удивительнѣе мысль, что никакого просвѣта, никакой надежды въ будущемъ не питаютъ эти вѣчные труженики, за исключеніемъ права ѣсть и спать и производить на свѣтъ себѣ подобныхъ, которые вмѣстѣ съ ними будутъ биться изъ-за куска хлѣба; будутъ сидѣть, не разгибаясь, цѣлый Божій день, во всякое время года, во всю жизнь, пока имъ суждено существовать; будутъ напрягать свое зрѣніе и свои мышцы; будутъ переутомлять себя и вынашивать въ себѣ свои недуги и, наконецъ, рѣшительно отстранять отъ себя самую мысль о томъ, что и ихъ существованіе могло бы быть совсѣмъ иное...
Жестяники и слесаря, стекольщики и эмальировщики, столяры и прочіе ремесленники, выдѣлывающіе всевозможные матеріалы, которыхъ во множествѣ даютъ нѣдра земли,-- всѣ сосредоточены здѣсь, въ Кларкенуэлѣ; всѣ они -- представители тѣхъ ремеслъ, которыя требуютъ скорѣе ловкости въ пальцахъ, нежели грубой силы и мощи. Вывѣски здѣсь могутъ дать вамъ поводъ думать, что вы попали въ царство золота и серебра, алмазовъ и драгоцѣнныхъ камней. Но нѣтъ! Въ глубинѣ темныхъ закоулковъ цѣлыя семьи тѣснятся на чердакахъ и въ подвалахъ, неустанно перебирая въ рукахъ своихъ драгоцѣннѣйшія украшенія, предназначенныя для рукъ и для шеи тѣхъ, которыя родились на свѣтъ, чтобъ только наслаждаться жизнью. Вотъ, въ одномъ домѣ, какъ гласитъ объявленіе, живетъ торговецъ алмазами; а рядомъ, въ какомъ-нибудь сыромъ подпольѣ, кишитъ цѣлое гнѣздо голодныхъ ребятъ, которые ждутъ не дождутся, чтобы вернулась мать со своимъ случайнымъ заработкомъ...
По своему обыкновенію, Дженни Снаудонъ бѣжала сломя голову, пока не запыхалась, пока уже больше не въ состояніи была бѣжать; а затѣмъ начала идти скорымъ шагомъ, усиленно стараясь отдышаться. Она всегда такъ спѣшила; но не изъ любви къ труду, а просто потому, что въ ней живо подымалось сознаніе, что если бы не Пекковеры, мать и дочь, ей бы пришлось жить въ рабочемъ домѣ, гдѣ живется еще того хуже.
Впрочемъ, была и еще другая причина, по которой Дженни такъ спѣшила въ мастерскую, гдѣ работалъ Керквудъ: онъ былъ единственный человѣкъ, который обходился съ нею ласково и котораго она мысленно называла своимъ "другомъ". Встрѣчались они всего какой-нибудь разъ въ мѣсяцъ, да и то не всегда; но за то воспоминаніе объ этой встрѣчѣ оставалось у нея надолго въ видѣ самаго свѣтлаго, но краткаго мгновенія. Какъ-то разъ ей уже приходилось разыскивать Керквуда, и она хорошо запомнила, гдѣ его мастерская. Теперь она прямо пошла на площадь Сентъ-Джона, и остановилась передъ дверью съ вывѣской:-- "Г. Льюисъ, золотыхъ дѣлъ мастеръ".
Дженни стояла, терпѣливо выжидая случая увидѣть подмастерьевъ, и уже начинала думать, что всѣ ушли съ работы, какъ вдругъ дверь отворилась и на улицу вышли цѣлыхъ двое мастеровыхъ.
-- Позвольте спросить, тутъ ли еще м-ръ Керквудъ?-- проговорила она.
Дженни отшатнулась въ сторону; но еще мигъ, и она успокоилась при видѣ ей знакомаго лица, появившагося на порогѣ; она торопливо разсказала, зачѣмъ пришла, и оба двинулись въ путь.
Дождь все еще лилъ; но Сидней не сразу это замѣтилъ и, какъ бы задумавшись, молча шагалъ себѣ впередъ.
-- Ну, однако! Ты простудишься непремѣнно, если будешь бѣгать по такой погодѣ. Ты насквозь промокла! На вотъ, надѣнь хоть на голову,-- и онъ снялъ съ себя свою куртку.
Никогда еще не говорилъ онъ съ нею такъ рѣзко и нетерпѣливо. Они прошли молча еще, нѣсколько шаговъ.
-- Какъ поживаетъ м-ссъ Юэттъ?-- спросилъ Сидней и опять замолкъ, проворными, большими шагами идя впередъ.-- Все еще плохо? А ребенокъ?
Ей мѣшала говорить необходимость поспѣвать за нимъ, но ея растерянная, неуклюжая фигурка только тогда обратила на себя его вниманіе, когда на нее упалъ свѣтъ фонаря. Сидней улыбнулся, но въ его улыбкѣ отразилась жалость.
-- Такъ теперь потеплѣе стало?
-- Да.
-- У тебя нѣтъ кофточки?
-- Есть, да очень старая: ее собираются чинить.
Подъ безличной формой "собираются" Дженни подразумѣвала свою тетку.
-- "Собираются"?-- переспросилъ Сидней: -- не мѣшало бы "имъ" поторопиться!-- И въ тонѣ его голоса послышалась прежняя ласка.
Сидней остановился, видя, что она смущается и не находитъ словъ.
-- Ну? Ты хочешь мнѣ что-нибудь сказать?
И ободренная дѣвочка разсказала все происшедшее.
-- И надо же тебѣ было опоздать!-- съ досадою замѣтилъ ея другъ.-- Но не тревожься: будемъ надѣяться, что все обойдется благополучно.
-- Вы думаете?-- горячо спросила Дженни, и Сидней пробурчалъ ей что-то полу-сердитое въ отвѣтъ, на минуту положивъ ей ласково руку на плечо.
Не доходя до дому, Дженни сняла съ головы и съ плечъ его куртку и поблагодарила. Сидней молча взялъ и перекинулъ ее себѣ на руку.
Клемъ, отворившая имъ дверь, приняла не особенно любезно единственнаго изо всѣхъ своихъ знакомыхъ, который никогда не пользовался случаемъ сказать ей грубоватую любезность. Ея кокетливое обращеніе съ нимъ не привело ни къ чему, а потому и Клемъ считала себя вправѣ поступать такъ, какъ еслибы онъ ей нанесъ въ чемъ-нибудь кровную обиду. Сидней тоже угрюмо взглянулъ на нее и не сказалъ ничего.
-- Вы, конечно, сами найдете дорогу наверхъ?-- промолвила Клемъ такимъ тономъ, какимъ говорила съ чужими.
-- Благодарю васъ; конечно!-- отвѣтилъ Сидней и вслѣдъ за Дженни пошелъ вверхъ по лѣстницѣ.
Когда онъ постучался, ему изъ-за двери отвѣтилъ слабый женскій голосъ, очевидно принадлежавшій самой м-съ Юэттъ, которая сидѣла на постели съ груднымъ ребенкомъ на рукахъ. Ея изнеможенная поза, ея истощенное лицо усиливали впечатлѣніе, которое производила вся ея жалкая фигура.
Она была скорѣе закутана, нежели одѣта; ея жидкіе, безцвѣтные волосы небрежнымъ узломъ свѣсились на затылкѣ. Бѣдной женщинѣ было всего двадцать-семь лѣтъ, но ей можно было дать гораздо больше, судя по ея вялому, подавленному виду, который выдавалъ ея безволіе и слабость характера. Такія женщины, не смотря на всю свою доброту, на всю свою готовность идти на встрѣчу малѣйшей ласкѣ, остаются безвольны; если же обстоятельства сложатся для нихъ неблагополучно, онѣ принесутъ больше вреда, чѣмъ пользы тѣмъ, кто для нихъ дорогъ.
Подлѣ нея, на полу, лежали трое дѣтей, старшему изъ которыхъ было семь лѣтъ; но у мужа ея, Джона Юэтта, уже были сынъ и дочь отъ перваго брака, когда онъ на ней женился. Дѣти были бѣдно, но опрятно одѣты; тѣльце, на которомъ платье свободно болталось, было тщедушнаго, нездороваго вида.
Сидней подошелъ къ кровати и поздоровался за руку.
-- Я рада, что вы пришли раньше Клары,-- начала м-съ Юэттъ: -- я такъ и надѣялась! Но она скоро придетъ, а мнѣ надо успѣть съ вами переговорить. Что погода, очень ужъ дурная? Я это сейчасъ чувствую. Здоровье у меня стало такъ плохо, что я хочу пойти въ больницу.
-- А развѣ докторъ къ вамъ не ходитъ?
-- Это все денегъ стоитъ, а въ больницѣ все-таки мнѣ что-нибудь пропишутъ. Что, очень я на видъ плоха?
-- Во всякомъ случаѣ, вы не изъ такихъ, которымъ разрѣшается вставать съ постели,-- проворчалъ Сидней, придвигая свой стулъ поближе въ кровати.
-- Да не могу же я лежать, поймите! Такъ нечего объ этомъ говорить. Но меня безпокоитъ Клара. Только-что заходила ко мнѣ м-съ Тэбсъ и говорила, говорила безъ умолку. Она даетъ Кларѣ столъ и квартиру и пять шиллинговъ въ недѣлю. Клара настаиваетъ, чтобы уйти изъ дому, а отецъ не хочетъ. Но, можетъ быть, это было бы даже недурно; а, Сидней? Я знаю, вамъ этого бы не хотѣлось, но что же дѣлать?
Голосъ ея зазвучалъ протяжно и плаксиво; ей въ тонъ жалобно запищалъ ея двухнедѣльный крошка, тоже выражая свое неудовольствіе.
-- Неужели все напрасно? Неужели она въ самомъ дѣлѣ хочетъ идти на мѣсто и никогда, никогда мнѣ не дастъ слова?-- воскликнулъ Керквудъ.
Больная поникла головой; глава ея наполнились слезами.
-- Я сдѣлала все, что могла; ну, право же все, Сидней! Она упряма, а вдобавокъ и въ домѣ у насъ ни гроша. Конечно, не Джонъ тому виною: просто, не судьба! Вы знаете, какой онъ у насъ преданный и добрый; онъ на все готовъ для другихъ, а для меня былъ и будетъ всегда лучшимъ изъ мужей,-- умирать буду, а все-таки не могу сказать про него ничего другого!
Нѣсколько минутъ она всхлипывала жалобно. Сидней также не могъ скрыть отъ нея свою тревогу
-- Послушайте, однако!-- началъ онъ, поборовъ свое малодушіе:-- когда все идетъ такъ плохо,-- вѣрно ужъ скоро конецъ всему дурному и близка перемѣна въ лучшему. Такія неудачи долго не могутъ тянуться; Джонъ скоро найдетъ себѣ мѣсто, а пока вы должны и не смѣете мнѣ мѣшать дать вамъ хоть сколько-нибудь взаймы!
-- Не смѣю, Сидней; право же не смѣю! Онъ говоритъ: стоитъ только разъ занять,-- а тамъ ужъ и пойдетъ, и пойдетъ, и будешь себѣ все занимать да занимать, а самъ ничего не заработаешь! Вы знаете, это -- одинъ изъ его излюбленныхъ коньковъ.
-- Пустяки! Я его считаю просто неразсудительнымъ и эгоистичнымъ человѣкомъ.
-- Нѣтъ, нѣтъ! Джонъ никогда въ жизни не былъ эгоистомъ. И вы мнѣ больше этого не говорите! Такая ужъ у него фантазія.
-- Отъ этого легко его избавить,-- надо только разрѣшить Кларѣ уйти изъ родного дома. А опасаться нечего: если дѣвушка сама себя, въ свои семнадцать лѣтъ, не уважаетъ, такъ никогда больше и не научится себя уважать, и ничего вы съ этимъ не подѣлаете! Скажите, чтобы Джонъ отпустилъ дочь.
Горько звучали его слова; онъ откинулся на спинку стула и такъ его пошатнулъ, что несчастный заскрипѣлъ.
-- А что, если съ нею какая бѣда приключится? Ну что тогда?-- жалобно продолжала м-съ Юэттъ:-- вѣдь намъ хорошо извѣстно, почему м-съ Тэбсъ такъ хочется залучить Клару къ себѣ,-- потому что она красива! А еслибъ съ нею что-нибудь случилось, отецъ не вынесетъ, съума сойдетъ. Счастье, что мой отецъ держалъ насъ строго, а не то я давно бы стала поступать какъ Клара. Хорошо, что онъ умеръ еще прежде, чѣмъ я...
-- Полноте! Нечего объ этомъ поминать,-- перебилъ ее Сидней.-- Что было, то прошло и быльемъ поросло.
-- Нѣтъ, нѣтъ! Этого забыть нельзя, и Клара знаетъ, и потому меня ни въ грошъ не ставитъ, я это понимаю.
-- Не думаю; у нея все-таки доброе сердце...
Тяжелые шаги за дверью перебили его. На порогѣ появился юноша лѣтъ девятнадцати, рослый и красивый, съ нѣжными чертами лица; профиль его указывалъ на острый умъ и живое соображеніе; движенія были быстрыя, но при большемъ запасѣ здоровья онъ могъ бы быть полнѣе. Онъ поклонился Керквуду нѣсколько высокомѣрно.
-- Гдѣ та медалька, которую я рѣзалъ вчера?-- спросилъ онъ, разбрасывая вещи, въ которыхъ рылся.
-- Потише, Бобъ!-- остановила его мать.-- Она лежитъ въ сосѣдней комнатѣ на каминѣ.
Бобъ бросился туда и вернулся съ блестящей свѣтленькой медалькой, сіявшей особенно ярко въ его черной рукѣ, которая лоснилась, какъ будто онъ имѣлъ дѣло съ желѣзными или вообще металлическими вещами. Юноша подошелъ къ Сиднею и показалъ ему свою работу.
-- Ну, какъ вамъ кажется?-- и самъ же пояснилъ, указывая на рисунокъ тончайшей работы -- жокея, привставшаго на стременахъ на лошади, которую онъ бьетъ ожесточенно.
-- Это "Талли-xo!" на весеннихъ скачкахъ. Я на него ставлю.
И, небрежно кивнувъ головою, онъ бросился вонъ изъ комнаты.
III.-- Джонъ Юэттъ.
Не успѣла м-съ Юэттъ возобновить свой разговоръ съ Керквудомъ, какъ на порогѣ появился самъ глава семейства.
-- Что вы сдѣлали со своими волосами?-- съ удивленіемъ воскликнулъ молодой человѣкъ.
Постороннему наблюдателю, конечно, не могло бы броситься въ глаза, что при своемъ старчески-изможденномъ лицѣ Джонъ Юэттъ сохранилъ хоть не густые, но очень темные волосы. Твердость характера, но безъ той рѣзкости, которая была въ чертахъ сына, проглядывала въ его высохшемъ лицѣ. Съ платья струилась вода.
Вмѣсто отвѣта, онъ кивнулъ головой по направленію въ женѣ и проговорилъ:
-- Спроси ее.
-- Джонъ краситъ волосы,-- пояснила м-съ Юэттъ.-- Онъ говоритъ, что его научилъ товарищъ, которому тоже долго не удавалось найти мѣста.
-- Ему прямо говорили,-- продолжалъ Джонъ:-- "Какой же вы садовникъ, если вы такъ стары"?-- а у него еще только пробивалась сѣдина. Говорю тебѣ вѣрно, Джонъ,-- самое лучшее красить волосы! Ну, а тотъ, Джервэ? Его, шутки ради, послали наниматься въ маляры; такъ онъ оказался слишкомъ старъ, чтобъ лазить по лѣстницамъ.
Сидней нахмурилъ брови. Слишкомъ часто приходилось ему слышать ту же жалобу и отъ другихъ; потому-то онъ и не могъ сомнѣваться въ ея непреложности.
-- Чего же больше ждать, если насъ, рабочихъ рукъ, вдвое больше, чѣмъ работы? Ну, старые и должны по неволѣ уступать мѣсто молодымъ; а что со стариками будетъ,-- проживутъ ли они кое-какъ, или всѣ подохнутъ,-- кому какое дѣло?-- съ горечью замѣтилъ Джонъ.
-- Пойди-ка ты, да перемѣни за себѣ платье: весь промокъ! Того и гляди, опять схватишь свой ревматизмъ,-- прервала его жена, ставя на огонь котелокъ.
-- Не все ли равно, Магги? Вотъ за тобой бы нуженъ дѣйствительно уходъ; а то ты все тормошишься вмѣсто того, чтобы лежать въ постели. Вотъ, давай, напоимъ Эми чаемъ!
Дѣти, всѣ трое, подошли къ отцу, какъ подходятъ любимцы, увѣренные, что на долю каждаго найдется у отца и поцѣлуй, и ласка. Приласкавъ ихъ, Джонъ подошелъ къ самому младшему, который жалобно стоналъ, и, постоявъ надъ нимъ, отошелъ прочь, не говоря ни слова. Неопредѣленнымъ, разсѣяннымъ взглядомъ онъ окинулъ всю комнату, ея голыя стѣны, скудную обстановку и покосившійся каминъ.
Безъ особой поспѣшности усѣлся Джонъ за ужинъ, накрытый на концѣ стола, на гривной, небольшой скатерти. Передъ нимъ стоялъ кусочекъ холодной вчерашней говядины, ломоть простого лавочнаго хлѣба, комочекъ жалкаго подобія масла и въ чайной чашкѣ немножко салатной капусты. Чайникъ, жестяной, помятый, и разрозненныя чашки также имѣли неопрятный, непривлекательный видъ.
Сидней старался казаться веселымъ; бралъ дѣтей на колѣни, крошку Анни на одно, а Тома на другое; Эми, какъ большая, стояла около.
-- Который часъ?-- вдругъ спросилъ Юэттъ.-- Гдѣ Клара?
-- Она вѣрно еще работаетъ за плату,-- замѣтила жена.
Но и это не успокоило мужа. Онъ дольше минуты не могъ усидѣть на мѣстѣ; то вскакивалъ и прохаживался по комнатѣ, то снова садился или подходилъ безцѣльно къ которому-нибудь изъ дѣтей. Когда тѣ поужинали, ихъ тотчасъ же послали спать, и они ушли въ сосѣднюю комнату.
-- Отгадайте, гдѣ я былъ сегодня?-- началъ Джонъ, послѣ того, какъ жена уступила его настоянію и легла на постель, отдохнуть.-- Ужъ ходилъ я, ходилъ! Говорятъ, двигаться полезно; ну, значитъ, я скоро начну поправляться и стану совсѣмъ здоровякомъ!
-- Опять къ Кордеру ходили?-- подумавъ, проговорилъ Сидней.
-- Конечно, нѣтъ! Очень мнѣ нужно ходить къ такому господину, для котораго только тотъ и хорошъ, кто ему преподноситъ титулъ почтеннѣйшаго и благодѣтеля рода человѣческаго, кто его увѣряетъ, что безъ него онъ пропадетъ... А этого-то я какъ разъ и не умѣю, не могу!.. Не поминайте мнѣ про этого Кордера!
Сидней постучалъ ногой по-полу. Его, какъ человѣка всегда обезпеченнаго работой и вдобавокъ независимаго, холостого, не всегда задѣвало такое озлобленіе товарища; но видъ непригляднаго жилища и бѣдствующей семьи Джона наводилъ его на мысль, что его самого это должно бы побудить къ извѣстной долѣ унизительной покорности судьбѣ.
Джонъ угадалъ мысли друга и съ возрастающей горечью продолжалъ:
-- Нѣтъ, я былъ не у Кордера... прошу прощенія: у мистера Кордера, Джэмса Кордера, эсквайра!.. Нѣтъ! Мнѣ м-съ Пекковеръ принесла объявленіе: требовался человѣкъ для чистки стеколъ и т. д. Ну, я и пошелъ, и былъ тамъ въ половинѣ девятаго утра и... какъ вамъ покажется, сколько народу я засталъ уже на мѣстѣ? Пятьсотъ человѣкъ! Вамъ не вѣрится? Серьезно! Даже полиціи пришлось вмѣшаться, чтобы толпа не мѣшала движенію по улицѣ. И, Боже мой, что это были за жалкіе, голодные люди! Каждый, казалось, былъ готовъ бороться со своимъ ближнимъ не на животъ, а на-смерть, изъ-за какихъ-нибудь несчастныхъ пятнадцати шиллинговъ въ недѣлю! Пятнадцать шиллинговъ?!.. Ну, чего мнѣ еще стоять тутъ понапрасну? Вѣдь, все равно, ничего не добьешься. А только я самъ чувствовалъ, что готовъ пойти въ рукопашную, готовъ наброситься на кого угодно, какъ взбѣсившійся бульдогъ, и рвать себя, рвать другихъ на части, пока изъ меня не выбьютъ жизнь мою до послѣдняго издыханія.
-- Джонъ! Джонъ!-- рыдая, перебила его жена.-- Сидней! Да не давайте же ему такъ говорить!
-- Что ей у нея дѣлать? Кто ей позволилъ заходить туда?
Жена и Сидней молча переглянулись, и первая, запинаясь, разсказала мужу про посѣщеніе, которымъ удостоила ее сегодня м-съ Тэбсъ, и про то, какъ она ее убѣждала отпустить къ ней Клару.
-- Полно, Джонъ,-- видя, какъ волнуется товарищъ, останавливалъ его Сидней.-- Все это вовсе ужъ не такъ ужасно; и, наконецъ, у м-съ Тэбсъ вѣдь не какая-нибудь простая "распивочная", а скорѣе "съѣстная", или "закусочная"... и вообще у нея довольно прилично.
-- Право, вы оба какъ будто противъ меня сговорились?-- горячился Джонъ.-- Просто, тебѣ надоѣла Клара, и тебѣ хочется поскорѣе съ нею развязаться.
-- Джонъ! Какъ тебѣ не стыдно!-- перебила его жена.-- Если ты не можешь говорить иначе, лучше бы ужъ совсѣмъ молчалъ. Сидней, не слушайте его; онъ самъ не свой отъ горя!
-- Все равно, пусть онъ говоритъ, что хочетъ: мнѣ подѣломъ!-- замѣтилъ Керквудъ угрюмо, но все же сдержанно.
Юэттъ еще ниже, чѣмъ обыкновенно, опустилъ голову и уже совсѣмъ тихо, несмотря на свой недовольный тонъ, началъ опять:
-- Ну, что же вы молчите? Говорите, не обращайте на меня вниманія. Теперь ужъ не тѣ времена, когда отецъ хоть что-нибудь да значилъ. Но какъ же это вышло, что вы теперь другого мнѣнія?
-- Послушайте, Джонъ, что я вамъ скажу: я самъ, конечно, совершенно такъ же глубоко, какъ вы, способенъ горевать, если бы съ Кларою случилось что дурное; вамъ, кажется, это должно быть хорошо извѣстно! Но мнѣ сдается, что вы избрали ложный путь, и своимъ сопротивленіемъ только еще больше раздражаете ее. Наши дѣвушки, дѣти низшихъ слоевъ общества, вынуждены сами добывать себѣ хлѣбъ насущный, и по неволѣ мы должны полагаться на ихъ личное благоразуміе. Ей ужъ семнадцать лѣтъ, и съ нею вы не можете обращаться такъ же точно, какъ, напримѣръ, съ Эми или съ Анни. Я понимаю, что вы должны чувствовать, но понимаю также и ее. Ей хочется, во что бы то ни стало, перемѣны; она устала жить своей обыденной тяжелой жизнью!
-- Ну, и прекрасно!-- рѣзко перебилъ его отецъ.-- Кто же ей мѣшаетъ начать новый образъ жизни? Что на нее нашло? То она соглашалась быть вашей женой, то ужъ теперь раздумала совсѣмъ.
-- Что же тутъ удивительнаго? Тогда ей едва минуло пятнадцать лѣтъ; теперь ей ужъ семнадцать. Ея воззрѣнія могли перемѣниться, и что бы вы ни говорили ей наперекоръ, это все только еще больше ее ожесточитъ. Чему суждено быть, того не миновать; подождемъ что будетъ, и постараемся думать другъ о другѣ, какъ если бы между нами не было ничего общаго. Конечно, и у Клары есть свои недостатки; но попробуйте говорить съ нею безъ недовѣрія, безъ раздраженія, и, я увѣренъ, она сама не захочетъ васъ огорчить, и никогда по своей доброй волѣ, сознательно не омрачитъ вамъ жизнь...
Сидней говорилъ съ такой горячностью и такимъ неровнымъ голосомъ, что видно было, какъ ему тяжело дается убѣждать другихъ, противъ своихъ личныхъ душевныхъ убѣжденій. Вдругъ онъ поднялъ руку и прошепталъ:-- Тсс!
За дверью послышались знакомые шаги. Наконецъ, пришла Клара!
Съ перваго же взгляда она могла догадаться, что рѣчь шла о ней. Отецъ смотрѣлъ на нее прямо и пытливо; Сидней отвелъ глаза въ сторону; лицо матери выражало тревогу.
Небрежно закрывъ дверь, Клара поставила свой зонтикъ въ уголокъ и начала разстегивать перчатки. На лицѣ ея отражалось равнодушіе, почти холодность, но въ то же время и нѣкоторая озабоченность; она даже прикусила нижнюю губу.
-- Гдѣ ты была?-- спросилъ отецъ.
Она отвѣтила не сразу; сначала сняла свои перчатки, потомъ вытянула ихъ, закатала и сложила въ комочекъ, вывернувъ одну перчатку на другую; и только тогда проронила небрежно.
-- У м-съ Тэбсъ.
-- А кто тебѣ позволилъ?
-- Я и не думала, что для этого нужно особое позволеніе,-- возразила она.-- Я знала, что м-съ Тэбсъ зайдетъ къ вамъ сюда переговорить, и зашла къ ней узнать, что вы сказали.
Клара была не выше средняго роста, но держалась такъ прямо и была такъ стройна, что казалась выше. Лицо у нея было совсѣмъ своеобразнаго, но красиваго типа, чувственнокрасивое и въ то же время полное энергіи. Умный, тонко-очерченный профиль, выдающіяся скулы и почти прямыя, какъ нарисованныя брови, оттѣняли еще того рельефнѣе большіе, какъ у лани, темные глаза съ неизмѣнно-умоляющимъ взоромъ. Зато, въ противоположность имъ, губы выражали что-то смѣлое, вызывающее, почти дерзкое. Нѣсколько наивная складка легла у нея, какъ у ребенка, въ уголкѣ рта, но и въ ней чувствовалось больше зрѣлой независимости, чѣмъ дѣтской простоты.
Ея скромный короткій жакетъ мало защищалъ ее отъ непогоды, но сидѣлъ на ней безукоризненно, обрисовывая красивый бюстъ и плечи; платье и шляпа также поражали своей изящной и преднамѣренной простотой, которая какъ бы выражала ея протестъ противъ несправедливости судьбы и презрѣніе къ мишурнымъ украшеніямъ.
Отецъ, раздраженный ея тономъ, стукнулъ стуломъ объ полъ и крикнулъ:
-- Такъ-то ты говоришь съ отцомъ? Я ли не твердилъ тебѣ, чтобы ты не смѣла никуда ходить безъ нашего вѣдома? Значитъ, ты мое слово въ грошъ не ставишь? Такъ прямо и скажи!
Клара, не торопясь, снимала шляпу, обнаруживъ при этомъ видимое доказательство, что она очень заботится о своей наружтости, а именно: тщательно причесанные, густые волосы, завитые на лбу. Она стояла неподвижно и молча поправляла спереди свою прическу. Отецъ подошелъ къ ней и грубо схватилъ ее за плечо.
-- Посмотри на меня! Ну, что же ты?.. Отвѣчай мнѣ... ну, отвѣчай же!
Клара вырвалась и молча подняла на отца свой дерзкій, изумленный взглядъ. Въ этомъ взглядѣ не было ни тѣни страха передъ отцовскимъ гнѣвомъ: ничего, кромѣ удивленія на непривычную для нея грубость и злобы за обиду.
Сидней всталъ, какъ бы желая придти ей на помощь, но этого никто не замѣтилъ. Джонъ Юэттъ тотчасъ же очнулся, какъ только дочь оттолкнула его.
Ему впервые случилось прикоснуться къ одному изъ своихъ дѣтей иначе, какъ съ лаской; взглядъ Клары живо привелъ ему на память только-что происшедшій у него съ Керквудомъ разговоръ, и онъ призналъ справедливость его замѣчанія, что надо попытаться ладить съ нею безъ рѣзкостей и не наперекоръ. Даже безразсудно было съ его стороны пытаться вернуть свою власть посредствомъ грубой силы.
Какъ ножомъ хватилъ его по сердцу взглядъ дочери, его любимой крошки; тщетно старался онъ найти знакомыя, привлекательныя черты на дорогомъ ему лицѣ... Что-то враждебное настроило ее противъ него, разъединило ихъ... Но нѣтъ! Такая рознь между ними немыслима. Джонъ внутренно горячо возсталъ противъ этого.
-- Клара, дитя мое!-- измѣнившимся глухимъ голосомъ обратился онъ къ ней: -- Что же это такое? что съ тобой? Что встало между нами? Развѣ я не всегда старался сдѣлать, какъ бы тебѣ было получше? Еслибъ я былъ злѣйшимъ твоимъ врагомъ, и то ты не могла бы смотрѣть на меня съ такой ожесточенностью и злобой...
-- Я думаю, это мнѣ слѣдовало бы спросить, что сдѣлалось съ тобою?-- возразила она съ полнымъ самообладаніемъ.-- Ты обращаешься со мною какъ съ груднымъ ребенкомъ. Я хочу знать, что ты скажешь насчетъ м-съ Тэбсъ. Мать, вѣрно, тебѣ уже сказала?
Прежде чѣмъ Юэттъ успѣлъ ей отвѣтить, Сидней замѣтилъ:
-- Я думаю, вамъ лучше переговорить наединѣ.
-- Нѣтъ, нѣтъ, останьтесь!-- перебилъ его Джонъ.-- Клара, онъ уже говорилъ со мною о тебѣ. Онъ думаетъ,-- что лучше дать тебѣ полную волю. Да, да! Ты можешь себѣ удивляться, сколько твоей душѣ угодно! Онъ говоритъ (что еще того удивительнѣе!), что ты больше не будешь меня слушать, что не ты должна исполнять мои желанія, а я -- твои. Никогда я не думалъ, что моя Клара будетъ такъ ко мнѣ относиться! Но дѣло на то похоже... да, похоже!
Дѣвушка стояла, потупивъ глаза. Она опять измѣнялась въ лицѣ, съ котораго сбѣжало выраженіе высокомѣрной угрюмости. За минувшія двѣ недѣли она систематично озлоблялась, закаляясь въ своемъ безсердечномъ упорствѣ. Она на все была готова, лишь бы поставить на своемъ; она строила планы, какъ лучше убѣжать изъ дому. Но теперь, когда отецъ самъ ей уступалъ, въ душѣ ея зашевелилось все, что въ ней было мягкаго, и она отъ всего сердца пожелала, чтобы все между ними обошлось тихо и мирно. Разъ, что она добилась своего, она опять могла быть для отца добрымъ и милымъ, но своевольнымъ ребенкомъ.
-- Ну, хорошо!-- продолжалъ Джонъ, жадно всматриваясь въ лицо дочери.-- Хорошо, я больше ничего объ этомъ не скажу; но только помни, дѣвочка моя, что за тебя мнѣ отвѣчаетъ Сидней. Я уступаю только его настоянію! Помни же, что я съ него взыщу; смотри!
Голосъ у него дрогнулъ, а въ глазахъ, которые онъ перевелъ на Сиднея, сверкнуло раздраженіе.
-- Я охотно готовъ за это поручиться!-- тихимъ, но твердымъ голосомъ проговорилъ Керквудъ, не глядя на Клару.-- Никто изъ людей не можетъ отвѣчать за другого, какъ за самого себя; но я беру на себя отвѣтственность въ томъ, что Клара не навлечетъ на васъ бѣды. Она слышитъ мои слова и, конечно, понимаетъ, что они говорятся не на вѣтеръ, а лишь глубоко обдуманно.
Клара сидѣла у стола и водила пальцемъ по рисунку скатерти, задумчиво закусивъ нижнюю губу; очевидно, она къ этому прибѣгала для того, чтобы не выдать своего внутренняго ощущенія.
-- Я собственно не вижу, при чемъ тутъ м-ръ Керквудъ,-- холодно, но почти добродушно сказала она:-- и вовсе не нуждаюсь, чтобы кто-нибудь за меня отвѣчалъ. Ты, отецъ, все равно бы меня отпустилъ, и я не знаю, къ чему было примѣшивать сюда м-ра Керквуда?
Юэттъ молча смотрѣлъ въ каминъ, поникнувъ головою, а Сидней, оглянувшись на Клару, увидѣлъ съ удивленіемъ, что она улыбается ему. И, странное дѣло! улыбка тотчасъ же сообщила особую мягкость линіямъ рта, особую живость умнымъ глазамъ, и усилила тотъ особый трагизмъ, которымъ вѣяло отъ ея взгляда. Сидней зналъ по собственному опыту, что эта улыбка имѣла неограниченную власть надъ кѣмъ угодно, и поспѣшилъ изъ предосторожности отвернуться.
Тогда Клара встала.
-- Я сбѣгаю къ м-съ Тэбсъ съ отвѣтомъ; еще не поздно, и она будетъ рада поскорѣй узнать.
-- О, еще утромъ успѣешь!-- замѣтила мачиха; но Клара, не обращая вниманія, продолжала собираться и только небрежно проговорила на-ходу, обращаясь къ отцу:
-- Я -- живо!
Юэттъ не шелохнулся.
-- Вы мнѣ позволите часть дороги пройти вмѣстѣ съ вами?-- вдругъ спросилъ Сидней.
-- Конечно, если хотите.
Сидней пожелалъ спокойной ночи оставшимся и пошелъ внизъ по лѣстницѣ вслѣдъ за Кларой.
IV.-- Клара.
Дождь пересталъ; но сырой и рѣзкій вѣтеръ разгуливалъ по мрачнымъ, почернѣвшимъ улицамъ.
Клара и Сидней шли молча рядомъ и повернули къ сѣверу отъ тюрьмы до самаго перекрестка, гдѣ стоитъ "Ангелъ". Тутъ, на скрещеніи множества дорогъ, всегда толпилось множество бродягъ, гулящихъ, торговцевъ и газетчиковъ, которые выкрикивали неутомимо:
-- "Эхо-о"!.. "Спеціалъ"!.. "Эхо-о"!.. "Ста-ан-дартъ"!-- и т. п.
Огни фонарей отражались тусклымъ сіяніемъ въ дождевыхъ лужахъ и на мокрыхъ плитахъ панели. Вмѣстѣ съ вѣтромъ въ воздухѣ вѣяло запахомъ пива и простого табаку.
Во время своего долгаго путешествія Клара одинъ разъ или два взглянула на своего спутника, но тотъ даже взглядомъ не соблаговолилъ ей отвѣчать, и она была почти рада его упорному молчанію, а на лицѣ ея играла улыбка, какъ будто ей доставляла удовольствіе угрюмость, которую она же сама вызвала въ немъ своимъ поведеніемъ.
Наконецъ она остановилась.
-- Я думаю, вамъ не захочется идти туда со мною?
-- Нѣтъ.
-- Ну, такъ прощайте! Благодарю васъ и за то, что проводили.
-- Я лучше подожду и, если вы позволите, провожу васъ обратно.
-- А! Ну, и прекрасно! Я всего на двѣ-три минуты.
Клара поспѣшно вошла въ трактиръ, который м-съ Тэбсь сравнительно недавно возвела изъ простой кофейной и закусочной въ санъ "Королевскаго ресторана съ завтраками".
Его фронтонъ горѣлъ ярко-красными рисунками; внутри ресторана пылало множество газовыхъ рожковъ; въ окнѣ, на выставкѣ, были разложены ломтики и отдѣльныя порціи рыбы, холодной дичи, сандвичей, ветчины и т. п. плѣнительныхъ яствъ; а позади стояла жаровня, на которой аппетитно шипѣли и дымились сосиски съ лукомъ.
Сидней вздумалъ пройтись нѣсколько въ сторону отъ "Королевскаго ресторана" и замѣтилъ, что, несмотря на поздній часъ, еще много народу бродило по широкимъ троттуарамъ. Большинство изъ тѣхъ, которые заходили въ ресторанъ м-съ Тэбсь, были люди еще молодые, направлявшіеся туда изъ другихъ трактировъ или увеселительныхъ мѣстъ. Вся эта мѣстность и ея отличительныя черты были ему издавна знакомы; но его настоящее настроеніе не подходило подъ ихъ общую окраску, подъ ихъ общій духъ, и лишь усиливало то отвращеніе, которое онъ испытывалъ, глядя на окружающую его среду. Юэттамъ онъ старался все представить въ болѣе смягченномъ свѣтѣ; но самъ болѣе чѣмъ когда-либо возмутился въ душѣ противъ желанія Клары служить въ такомъ мѣстѣ и такимъ людямъ.
Ему показалось, что прошло вѣрныхъ полчаса до той минуты, когда Клара вернулась къ нему. Молча двинулись оба въ обратный путь.
-- Вы уже условились?-- спросилъ Сидней, когда прохожихъ вокругъ нихъ стало меньше.
-- Да. Я поступаю въ понедѣльникъ.
-- И будете тамъ жить?
-- Да; это удобнѣе, и моимъ домашнимъ дастъ возможность размѣститься пошире. Бобъ можетъ спать съ дѣтьми, а деньги сберегать.
-- О, конечно!-- съ ироніей замѣтилъ Сидней, и этотъ необычный тонъ поразилъ Клару тѣмъ болѣе, что если Керквудъ не былъ съ нею въ чемъ-либо согласенъ, онъ былъ все-таки неизмѣнно вѣжливъ и почтителенъ, или предпочиталъ совсѣмъ отмалчиваться.
-- Вы, кажется, сегодня не въ особенно хорошемъ настроеніи, м-ръ Керквудъ?-- замѣтила она мягко.
Онъ не обратилъ вниманія на ея слова и, нѣсколько минутъ спустя, оглянулся на нее съ гнѣвнымъ замѣчаніемъ:
-- Надѣюсь, вамъ будетъ пріятна такая милая, чисто-"дамская" служба? Смѣю думать, что прислуживать "джентльменамъ" Верхней-улицы вполнѣ согласно съ вашимъ уваженіемъ въ себѣ?
-- Неужели вы можете вообразить, что я ради собственнаго своего удовольствія поступаю сюда?-- холоднымъ, враждебнымъ тономъ спросила она.-- Жестоко ошибаетесь, если воображаете, что вы что-нибудь про меня знаете! Постойте, дайте мнѣ только немножко научиться служить, и вы увидите, долго ли я еще останусь въ Верхней-улицѣ?
-- А, понимаю!
Они прошли молча еще нѣсколько минутъ. Въ ночной темнотѣ, въ пространствѣ, заключенномъ между тюрьмой и трущобнымъ кварталомъ, рѣзко раздавались крикливые голоса дѣтей, которыя еще продолжали свою возню въ этотъ поздній часъ.
-- Врядъ ли мы будемъ теперь часто видѣться,-- останавливаясь, замѣтилъ Сидней.
-- Чѣмъ рѣже, тѣмъ лучше... если вы намѣрены разговаривать со мною только въ такомъ тонѣ!
-- Пожалуй, что вы правы; но неужели же вамъ самой не замѣтно, что дома у васъ дѣла идутъ все хуже и хуже? Ваша мать...
-- Мать, да не моя!-- сердито вскрикнула Клара.
-- Однако, она была къ вамъ добра, какъ мать родная,-- замѣтилъ Сидней.-- Что вѣрно, то вѣрно, какъ вѣрно то, что вы какъ нельзя хуже отплатили ей за ея доброту. Другая дѣвушка старалась бы ей облегчить ея тяжелую жизнь, но вы... думали только о себѣ! Отецъ изо дня въ день бьется въ поискахъ за мѣстомъ; а вы... Какъ вы встрѣчаете его, когда онъ, усталый, возвращается домой? Вы еще больше мучите, раздражаете его! Вы говорите ему грубости, вы всю его душу истерзали, потому что не хотѣли покориться, когда онъ... онъ готовъ бы жизнь свою за васъ отдать! Другой на моемъ мѣстѣ говорилъ бы съ вами такъ, преслѣдуя совсѣмъ иныя цѣли; но мнѣ слишкомъ мучительно достается въ эту минуту каждое мое слово для того, чтобы я просилъ васъ припомнить, на что я надѣялся, чего желалъ. Вамъ не такъ мучительно выслушивать все это отъ меня, какъ мнѣ мучительно это говорить. Да, смѣйтесь себѣ, смѣйтесь на здоровье! Единственно, о чемъ я васъ прошу: подумайте лишній разъ объ отцѣ и о всѣхъ домашнихъ; помните, что я его увѣрилъ, что вы не сдѣлаете ничего такого, чего бы онъ долженъ стыдиться... Теперь, когда вы все-таки поставили на своемъ, можете же вы, наконецъ и о нихъ подумать!
-- Ужъ это конечно не ваша вина, если я сама не знаю, какъ я дурна!-- съ полуулыбкой отвѣчала молодая дѣвушка. Она, вѣроятно, только потому и не особенно сердилась за его нравоученье, что въ его голосѣ, который дрогнулъ и подъ конецъ даже прервался, она еще разъ видѣла доказательство своей власти надъ нимъ.
-- До свиданья!-- проговорилъ онъ, уходя.
-- До свиданья!-- послѣ мгновенной нерѣшимости сказала она, и дошла до дому уже одна.
На порогѣ ее встрѣтила миссъ Пекковеръ.
Клемъ хоть и была на годъ моложе Клары, но казалась такой же взрослой по годамъ и по физическому своему развитію. По красотѣ, она себя считала несравненно выше, и потому для нея было особенно оскорбительно высокомѣрное обращеніе Клары, которое она ей не могла простить.
И Клара, въ свою очередь, презирала ее за то, что Клемъ съумѣла привлечь къ себѣ ея брата, Боба; но за то послѣдняя всегда имѣла возможность безжалостно издѣваться надъ нищетой Юэттовъ.
Такъ и теперь, когда Клара проходила мимо нея, проронивъ холодно:-- Покойной ночи!-- Клемъ не могла отказать себѣ въ удовольствіи уязвить ее:
-- Кажется, на дворѣ свѣжо? Удивляюсь, что вы не надѣли пальто подлиннѣе!
-- Благодарю васъ за вниманіе, но ужъ конечно не у васъ я приду просить совѣта, какъ мнѣ одѣваться,-- возразила Клара.
Но Клемъ только засмѣялась въ отвѣтъ, зная, что все-таки послѣднее слово осталось за нею.