За любовь и уваженіе, которыя Германія питаетъ къ величайшему англійскому поэту, Англія вознаграждаетъ ее почти такимъ же уваженіемъ къ корифею нѣмецкой поэзіи. Гете, въ собственномъ своемъ отечествѣ, едва ли имѣетъ болѣе почитателей, чѣмъ въ образованномъ классѣ англійской публики: англійскіе переводы Фауста можно считать на дюжины: Эгмонтъ, Гецъ, Ифигенія, Тассъ, Германъ и Доротея, Вильгельмъ Мейстеръ,-- всѣ распространены тамъ во многихъ, нерѣдко удачныхъ переводахъ. Новымъ доказательствомъ популярности нашего славнаго стихотворца въ Англіи служитъ недавно-вышедшая статья о жизни и твореніяхъ Гёте. Авторъ ея, Левесъ, извѣстный своею исторіею философіи въ біографіяхъ, не ограничился изученіемъ всѣхъ печатныхъ источниковъ, но пользовался еще письменными и изустными сообщеніями семейства и личныхъ друзей Гёте. При изданіи этой статьи онъ руководствовался совѣтомъ Горація и посвятилъ этому труду почти десять лѣтъ.
Большая часть книги наполнена разборомъ стихотвореній^ Гёте, потому-что, говоритъ сочинитель, "и въ жизнеописаніи великаго полководца, разсказъ о его походахъ занимаетъ необходимо наиболѣе мѣста." Одна изъ занимательнѣйшихъ главъ статьи этой та, въ которой говорится объ ученыхъ трудахъ Гёте, заслуги его оцѣнены весьма высоко и опровергнуты нападки критиковъ, желавшихъ уменьшить значеніе тѣхъ заслугъ. Сочинитель защищаетъ, также съ жаромъ, Гёте отъ упрека въ самолюбіи, въ низкопоклонствѣ и въ недостаткѣ сочувствія къ политическому движенію времени. Онъ говоритъ, между прочимъ: "это не было въ природѣ Гёте, чтобы проходящія внѣшнія беспокойства могли сильно взволновать его. Наблюдательный умъ его искалъ въ вѣчныхъ законахъ мірозданія этой пищи и этихъ впечатлѣній, которыя другіе извлекаютъ изъ минутныхъ явленій. Можно требовать отъ поэта, чтобы онъ интересовался великими вопросами поэзіи и философіи; но ставить ему въ преступленіе то, что онъ не принимаетъ участія въ политикѣ, столь же неблагоразумно, какъ и порицать государственнаго мужа за то, что онъ равнодушенъ къ ученымъ спорамъ о греческихъ искусствахъ или преобразованіяхъ растеній. Говорили, безъ всякаго основанія, что Гёте оставилъ политику и предался наукамъ и искусствамъ потому, что политика мѣшала его спокойствію и что онъ былъ слишкомъ самолюбивъ, чтобы могъ интересоваться чужими дѣлами. Всѣ приближенные къ Гёте знаютъ, какъ далекъ онъ былъ отъ всякаго самолюбія и какъ онъ чистосердечно желалъ блага людей и трудился для него своимъ способомъ; нѣтъ повода обвинять его въ самолюбіи только потому, что политика лежала внѣ круга его дѣятельности."
Матеріалы для біографіи Гёте, на которыя ссылается авторъ, весьма обширны и важны. Въ числѣ ихъ находится свѣдѣніе, заслуживающее вниманія, не только по своему содержанію, но и по важности лица, къ которому оно относится.
Въ первыхъ тридцати годахъ текущаго столѣтія многіе англичане проживали въ Веймарѣ, частію для окончанія курса наукъ, частію изъ желанія принести дань почтенія мѣстному генію. Къ числу этихъ англичанъ принадлежалъ молодой человѣкъ, ставшій впослѣдсгіи на ряду съ первоклассными писателями въ Англіи: Вильямъ-Мещшсъ-Тэкерей. На просьбу г. Левеса о сообщеніи ему своихъ воспоминаній о Гёте, онъ отвѣчалъ слѣдующимъ письмомъ.
"Мнѣ бы хотѣлось, чтобы я могъ разсказать вамъ много о Веймарѣ и Гёте. За двадцать-пять лѣтъ предъ тѣмъ находились въ Веймарѣ молодые англичане, числомъ не менѣе двадцати, которые посвятили себя наукамъ, развлеченіямъ и обществу, что все находилось въ маленькой, во пріятной саксонской столицѣ. Великій герцогъ и его супруга принимали насъ съ самымъ дружескимъ гостепріимствомъ. Дворъ былъ блестящій, но безъ всякаго стѣснительнаго этикета. Насъ поочередно приглашали къ обѣдамъ, на балы и въ собранія, куда мы отправлялись въ зимнія ночи на носилкахъ. Я имѣлъ счастіе купить себѣ шиллерову шпагу, которая составляла принадлежность моего придворнаго туалета и еще нынѣ виситъ въ моемъ кабинетѣ, напоминая мнѣ о прекраснѣйшихъ дняхъ моей юности. Мы были введены во всѣ общественные кружки города и если бы всѣ безъ исключенія молодыя дамы не говорили такъ отлично по-англійски; то мы имѣли бы случай выучиться самому лучшему нѣмецкому нарѣчію. Театръ открывался дважды или трижды въ недѣлю и мы собирались въ немъ, какъ въ семейномъ кругу. Гёте не управлялъ уже болѣе театромъ; но высокія преданія остались въ своей силѣ. Театральная дирекція была превосходна и кромѣ постоянной, весьма дѣльной, труппы, являлись въ зимнее время на сценѣ заѣзжіе славнѣйшіе актеры и пѣвцы изъ разныхъ странъ Германіи. Такъ, напримѣръ, я видѣлъ Людовика Девріена въ роляхъ: Шейлока, Гамлета, Фальстафа и Франца Моора и прекрасную Шредеръ въ пьесѣ Фиделіо.
"Послѣ двадцати-трехъ-лѣтняго отсутствія, я снова провелъ два дня въ знакомомъ мѣстѣ и былъ такъ счастливъ, что встрѣтилъ тамъ нѣсколькихъ друзей моей молодости. Жена Гёте жила еще въ Веймарѣ и приняла меня и мою дочь съ прежнею своею сердечностью. Мы кушали чай на открытомъ воздухѣ, въ славной бесѣдкѣ, которая и нынѣ принадлежитъ семейству Гёте.
"Хотя въ 1851 году Гёте уже удалился отъ свѣта, но онъ все-таки допускалъ къ себѣ постороннихъ лицъ. За чайнымъ столикомъ его гостинной было всегда мѣсто для насъ и мы провели тамъ многіе часы, многіе вечера самымъ пріятнымъ образомъ, занимаясь разговорами, музыкой, игрою и чтеніемъ безконечныхъ романовъ на Французскомъ, англійскомъ и нѣмецкомъ языкахъ. Мое главное препровожденіе времени состояло въ черченіи каррикатуръ для дѣтей, и мнѣ, юношѣ, было очень лестно, что великій Гёте просматривалъ нѣкоторые изъ моихъ рисунковъ. Онъ самъ оставался въ своихъ отдѣльныхъ комнатахъ, куда однѣ привиллегированныя лица имѣли доступъ; но онъ охотно слушалъ все, что происходило вокругъ него и интересовался всѣми посторонними посѣтителями. Когда ему понравилось чье лице, то онъ поручалъ одному поселившемуся въ Веймарѣ художнику снять портретъ, и такимъ-образомъ собралъ полную галлерею портретовъ, сдѣланныхъ тушью. Вообще домъ его былъ биткомъ-набитъ картинами, рисунками, моделями, статуями и медалями.
"Я хорошо помню волненіе и страхъ, съ которыми я, молодой человѣкъ девятнадцати лѣтъ, получилъ давно-ожидаемое извѣстіе, что г. тайный совѣтникъ прі Уметъ меня въ такой-то день. Этотъ замѣчательный пріемъ послѣдовалъ въ маленькой передней, въ которой стѣны были покрыты съ верху до низу алебастровыми медалями и барельефами. Онъ былъ одѣтъ въ длинный сѣрый или коричневаго цвѣта кафтанъ и имѣлъ на шеѣ бѣлый галстухъ и красную ленточку въ петлицѣ. Руки держалъ онъ назади, какъ въ сдѣланной Раухомъ маленькой статуѣ. Цвѣтъ лица его былъ очень ясенъ, съ розовымъ отливомъ; темные глаза его были необыкновенно проницательны. Я порядкомъ струсилъ передъ ними и сравнивалъ ихъ мысленно съ глазами героя одного романа "Мельмотъ странникъ," который приводилъ меня въ ужасъ, когда я былъ еще мальчикомъ, съ глазами человѣка, который заключилъ договоръ съ сатаною и до самой глубокой старости сохранилъ страшный блескъ въ своихъ глазахъ. Мнѣ казалось, что Гёте въ старости долженъ быть гораздо красивѣе того, какъ онъ былъ въ лѣтахъ своей молодости. Онъ предложилъ мнѣ нѣсколько вопросовъ, на которые я отвѣчалъ, какъ могъ и я изумился и даже ободрился, найдя, что Гёте не совсѣмъ чисто произносилъ слова на французскомъ языкѣ.
"Vidi tantum. Послѣ этого визита, я видѣлъ Гёте всего два раза, одинъ разъ въ домашнемъ его саду, во время прогулки, и другой, въ ту минуту, когда онъ, одѣтый въ шинель съ краснымъ воротникомъ, собирался сѣсть въ коляску. Онъ ласкалъ тогда удивительно-прекрасную, маленькую внучку, блондиночку, съ милымъ ангельскимъ личикомъ, надъ которымъ земля давно уже закрылась.
"Тѣ изъ насъ, кто получалъ книги или журналы изъ Англіи, посылали ихъ къ нему и онъ перелистывалъ ихъ съ большимъ вниманіемъ. Въ то время вышли изъ печати первые нумера Frasers Magazine, и я помню, какой интересъ возбудили въ немъ очерки портретовъ, находившіеся въ этихъ нумерахъ. Между ними была одна отвратительно-скверная каррикатура г-на Р., которую онъ съ гнѣвомъ бросилъ отъ себя: "изъ меня они бы также сдѣлали такую рожу" сказалъ онъ. Однакожъ я не могу представить себѣ ничего величественнѣе, веселѣе и здоровѣе грандіознаго старика Гёте.
"Хотя солнце его было на закатѣ; но небо кругомъ было ясно и спокойно и освѣщало своимъ блескомъ маленькій Веймаръ. Въ немъ не было ни одного кружка, въ которомъ бы не бесѣдовали о наукахъ и искусствахъ. Театральная труппа состояла изъ людей образованныхъ, джентльменовъ, которые находились въ дружескихъ отношеніяхъ съ дворянствомъ. Beликая герцогиня (нынѣ вдовствующая), дама съ рѣдкими качествами, была столь милостива, что позволяла намъ брать ея книги и сама пользовалась нашими, а иногда разговаривала съ вами о нашихъ литературныхъ занятіяхъ. Благоговѣніе, оказываемое дворомъ патріарху словесности, дѣлало честь государю и подданному. Послѣ двадцати-пяти-лѣтняго опыта и безчисленныхъ знакомствъ съ самыми разнообразными людьми, могу сказать, что я нигдѣ не нашелъ такого простодушнаго, добраго" вѣжливаго, джентльменскаго общества, какъ то, которое было-въ маленькомъ саксонскомъ городкѣ, гдѣ жили и похоронены благородный Шиллеръ и великій Гёте."
Книга г. Левеса посвящена его другу, Ѳомѣ Карлилю, который первый научилъ Англію почитать Гёте.