Lib.ru/Классика: Гедберг Тор. Усадьба Торпа

Усадьба Торпа.

Повѣсть Тора Гедберга.

I.

Усадьба Торпа лежала на самомъ рубежѣ между лѣсною полосой и равниной. Лѣсъ былъ позади нея, а равнина спереди, переходъ же образовала свѣтлая кайма лиственныхъ деревьевъ, которыя мѣстами выбѣгали на равнину группами дубовъ и осинъ, мѣстами отступали назадъ въ сосновую чащу, словно испугавшись, что осмѣлились выглянуть такъ далеко. Но возлѣ самой усадьбы эта кайма обрисовывалась смѣлою линіей; вокругъ дома лиственныя деревья образовали натуральный садъ, и надо было пройти до конца всю аллею вѣковыхъ липъ, чтобъ увидать открытыя поля, волнистыя очертанія которыхъ уходили вдаль къ самому горизонту.

Совсѣмъ мимо дома протекала рѣка; смѣлымъ прыжкомъ падала она внизъ съ высокой площади сосноваго лѣса, затѣмъ расширялась въ маленькій, тихій прудъ, отдыхала здѣсь отъ сдѣланныхъ усилій и потомъ какъ-то лѣниво и неохотно разливалась по равнинѣ, гдѣ солнечные лучи сушили ее и тинистые берега мутили ея воды.

Круглый годъ раздавался здѣсь шумъ маленькаго водопада, точно глубокіе звуки органа, а мельничное колесо вторило ему своимъ немолчнымъ жужжаньемъ. Люди, жившіе по близости, такъ привыкли къ нему, что слышали его лишь въ часы отдыха и бездѣлья; но когда они выходили на равнину, тишина поражала ихъ, какъ нѣчто непривычное, и тогда имъ казалось, что имъ недостаетъ чего-то: имъ недоставало именно шума водопада и жужжанья мельничнаго колеса.

И какъ всякое мѣсто имѣетъ что-нибудь особенное, чѣмъ оно отличается отъ другихъ и запечатлѣвается въ памяти, такъ и этотъ звукъ былъ характеристичною чертой Торпы, былъ точно ея собственнымъ голосомъ. Весной онъ еще заглушался громкимъ птичьимъ хоромъ, въ это время года раскидистыя верхушки дубовъ давали пріютъ цѣлымъ стаямъ пташекъ, которыя вили себѣ на нихъ гнѣзда и съ утра до ночи взапуски щебетали и выводили свои трели, а осенью вѣтеръ пѣлъ иной разъ главную партію, чаще всего западный вѣтеръ; тяжелыми, свистящими порывами налеталъ онъ на верхушки сосенъ, спускался на лиственныя деревья, шумѣлъ, стоналъ и бушевалъ въ листвѣ такими тонами, которые, казалось, пробѣгали весь регистръ сверху до низу, и, наконецъ, словно утомившись отъ своихъ неистовствъ, проносился надъ равниной, безмолвный и могучій, лишь по временамъ испуская раздраженный вой, когда уголъ какого-нибудь строенія пытался преградить ему путь.

Но когда все это смолкало, въ сонные іюльскіе дни или въ мертвенно-тихія и студеныя зимнія ночи глубокіе органные звуки раздавались на полномъ просторѣ, и въ нихъ слышалось повѣствованіе о трудолюбіи и косности, о медлительности, настойчивости и однообразіи.

-----

Теперь, когда Торстенъ Экъ самъ былъ хозяиномъ въ Торпѣ, онъ любилъ этотъ голосъ, который въ минуты досуга звучалъ въ его ушахъ, какъ хвалебный гимнѣ его спокойному довольству. Но не всегда такъ было; было время, когда ему казалось, что этотъ голосъ только удлиняетъ часы его безконечной, тяжкой кабалы,-- то время, когда онъ быль ребенкомъ и юношей.

Его отецъ, старикъ Экъ, былъ страшный чудакъ. Исполинскаго роста, одаренный громадною силой, онъ былъ извѣстенъ по всей округѣ своимъ упрямствомъ и самодурствомъ, выражавшимися при малѣйшемъ сопротивленіи въ бѣшеныхъ вспышкахъ. Онъ такъ стремительно набрасывался на вещи и на людей, что прямая борьба съ нимъ была невозможна: съ нимъ надо было примѣнять ту же тактику, какъ съ разъяреннымъ быкомъ; въ открытомъ полѣ пораженіе было неминуемо, но если удавалось найти прикрытіе въ видѣ надежнаго древеснаго ствола, то можно было сдержать его осторожными маневрами и заставить его излить свое бѣшенство на этотъ стволъ. Превосходнымъ прикрытіемъ въ этомъ случаѣ была юриспруденція, а потому всѣ сосѣди Эка стояли на-сторожѣ, каждый за своимъ юридическимъ деревомъ, и какъ только онъ дѣлалъ натискъ, сейчасъ же передъ нимъ выросталъ тотъ или другой параграфъ закона, и онъ ударялся лбомъ о неумолимый стволъ. Онъ вѣчно велъ тяжбы и неизмѣнно ихъ проигрывалъ. Поэтому онъ питалъ глубокую, закоренѣлую ненависть ко всему, что носило имя закона и юристовъ.

Свое полевое хозяйство онъ велъ совсѣмъ особеннымъ способомъ, примѣняя къ нему различные методы собственнаго измышленія, которые шли совершенно въ разрѣзъ съ обычными пріемами, но которыхъ онъ упорно держался, несмотря на то, что безпрестанно терпѣлъ неудачу. На такой землѣ, гдѣ обыкновенно сажаютъ картофель, онъ сѣялъ овесъ, а тамъ, гдѣ сѣютъ пшеницу, сажалъ картофель; когда другіе сѣяли, онъ рубилъ лѣсъ, и когда у всѣхъ другихъ сѣно было убрано, у него еще не начиналась косьба. Никогда по всей округѣ не было такого помѣщика. Единственное, что у него шло хорошо и что его выручало, это мельница. Она мелетъ себѣ, да мелетъ, говорили сосѣди, а потому ему и не къ чему тутъ рукъ приложить.

Такъ же своеобразно было и воспитаніе, данное имъ сыну. Съ десятилѣтняго возраста онъ уже долженъ былъ служить какъ простой работникъ, съ тою только разницей, что не получалъ жалованья и за малѣйшее упущеніе подвергался тѣлесному наказанію. Экъ по-своему очень любилъ мальчика, но именно поэтому никто не страдалъ такъ, какъ Торстенъ, отъ необузданнаго, лишеннаго всякаго равновѣсія характера отца, и годы отрочества и юности навсегда врѣзались въ его память, какъ непрерывная, нескончаемая пытка. И никого не было возлѣ него, кто могъ бы за него заступиться и сколько-нибудь облегчить его участь. Мать, давъ ему жизнь, умерла отъ родильной горячки, и люди утверждали, что собственно съ этого-то времени Экъ и сдѣлался такимъ чудакомъ.

Няня мальчика, Елизавета, или какъ ее звали въ домѣ -- Лисса, безъ сомнѣнія, всею душой была бы рада защитить его, но когда она разъ осмѣлилась открыто взять его сторону противъ отца, надъ ея головой разразился такой ураганъ, что съ тѣхъ поръ она никогда уже не возобновляла своихъ попытокъ. Все, что она съ тѣхъ поръ рѣшалась дѣлать, это украдкой сунуть своему питомцу какой-нибудь вкусный кусочекъ, какое-нибудь лакомство изъ кухни, чтобы подсластить крайне грубую пищу, на которую отецъ по принципу обрекалъ его.

Девятнадцати лѣтъ Торстенъ въ послѣдній разъ подвергся тѣлесному наказанію; онъ никогда не пытался оказывать сопротивленіе, безмолвно покорился и теперь, но на слѣдующій день исчезъ изъ родительскаго дома. Старикъ былъ въ отчаяніи и нѣсколько дней подрядъ тщетно всюду искалъ его; когда ему удалось, наконецъ, найти его, между ними состоялось нѣчто вродѣ примиренія, на томъ условіи, что Торстенъ отправится въ Стокгольмъ и попробуетъ поступить въ какой-нибудь агрономическій институтъ. Онъ пробылъ тамъ пять лѣтъ, причемъ, однако, занятіями своими пренебрегалъ совершенно и велъ довольно бурную жизнь. Къ этому времени старикъ Экъ умеръ; тогда сынъ немедленно оставилъ Стокгольмъ и поселился въ Торпѣ.

Имѣніе находилось въ крайне запущенномъ состояніи и было обременено крупными долгами.

Сосѣди чрезвычайно интересовались знать, будетъ ли Торстенъ слѣдовать безтолковымъ методамъ отца, но къ общему изумленію онъ вскорѣ показалъ себя необыкновенно дѣльнымъ хозяиномъ. Въ изумительно короткій срокъ онъ произвелъ цѣлый переворотъ въ своемъ хозяйствѣ и поставилъ на ноги все то, что раньше стояло на головѣ. Въ сущности, этотъ переворотъ вовсе не такъ трудно было привести въ исполненіе, какъ это могло казаться; его давно желали, онъ давно уже бродилъ въ умахъ и нуженъ былъ только маленькій толчокъ, чтобы положить ему начало.

Какъ скоро этотъ толчокъ былъ данъ новымъ хозяиномъ, рабочіе съ радостью устремились въ настоящую колею, и, мало того, въ работѣ стала теперь замѣтна удивительная ретивость и оживленіе; подобнымъ образомъ старая, умная лошадь, которую насильно заставили идти по незнакомой дорогѣ, мгновенно повертываетъ и направляется къ болѣе знакомымъ мѣстамъ, какъ только почувствуетъ, что ее слегка дернули за поводъ, и скачетъ, скачетъ такъ, какъ ее не могли бы къ тому принудить никакими уловками,-- чтобы только не дать времени своему возницѣ раскаяться въ сдѣланномъ движеніи.

Нѣтъ, однако, въ этомъ мірѣ такой нелѣпой вещи, въ которой нельзя было бы открыть искорку здраваго смысла, если только дашь себѣ трудъ поискать ее, а потому и въ реформаторскихъ начинаніяхъ старика Эка, все-таки, попадались искорки здраваго смысла, которымъ только не удалось пробиться сквозь покрывавшую ихъ сплошную тьму. Но Торстенъ разглядѣлъ ихъ въ то время, когда вмѣстѣ съ другими ходилъ подъ ярмомъ; онъ бережно хранилъ ихъ и теперь съумѣлъ примѣнить ихъ къ дѣлу. То были мелкія усовершенствованія въ уборкѣ сѣна, въ уходѣ за скотомъ, новая система зубчатаго колеса въ молотилкѣ, благодаря которой машина сдѣлалась значительно легче, и разныя другія мелочи, изъ которыхъ у отца никогда не выходило ничего путнаго, между тѣмъ какъ въ рукахъ сына онѣ оказывались весьма полезными. Вначалѣ эти нововведенія были встрѣчены нѣкоторою оппозиціей, но когда первые опыты дали удачный результатъ, оппозиція быстро уступила мѣсто удивленію, и Торстенъ не замедлилъ прослыть необыкновенно умнымъ человѣкомъ. Даже и суровая система воспитанія, усвоенная старикомъ, обнаружила теперь кое-какіе хорошіе плоды,-- во-первыхъ, уже то, что Торстенъ, проживъ все дѣтство въ одинаковыхъ и, пожалуй, даже худшихъ условіяхъ, чѣмъ рабочіе, теперь безъ всякаго труда становился на ихъ уровень, что повлекло за собою чрезвычайно хорошія отношенія между нимъ и его подчиненными, затѣмъ, что онъ не брезгалъ и самъ принимать участіе въ работѣ, благодаря чему она шла гораздо спорѣе. Люди любили его и вѣрили въ него, потому что ему везло, и даже то, что для отца было несчастіемъ,-- неудержимая запальчивость, прорывавшаяся порою сквозь спокойную оболочку,-- внушало къ сыну только почтеніе. Такимъ ужь онъ уродился, этотъ Торстенъ Экъ, во всемъ рѣшительно ему была удача.

Нигдѣ, однако, не видѣлъ онъ къ себѣ такого слѣпого поклоненія, какъ въ самомъ домѣ, со стороны своихъ старухъ. Усадьба Торпа была извѣстна по всему околотку своими старухами. Въ самомъ домѣ ихъ было три -- экономка, кухарка и Лисса, бывшая няня Торстена; затѣмъ, на дворѣ была Анна -- птичница и старая Болла, которая подсобляла понемножку во всемъ. Она съ такихъ уже давнихъ поръ называлась Боллой, что никто не могъ сказать, откуда первоначально образовалось это прозвище,-- вѣдь, было же у нея когда-нибудь настоящее имя. И такъ, всего-на-всего пять старухъ, изъ которыхъ старшей, Аннѣ, птичницѣ, было подъ восемьдесятъ, а самая младшая, Лисса, уже справила свою пятидесятилѣтнюю годовщину.

Много бурь вынесли въ свое время эти старушки, пока былъ живъ старикъ Экъ. Но все же онѣ съумѣли состариться въ усадьбѣ и мало-по-малу привыкли къ бурной погодѣ, такъ что ни одна изъ нихъ не рѣшилась отказаться отъ мѣста, хотя всѣ онѣ по очереди разъ въ недѣлю ужь непремѣнно задумывали уйти. Чтобы сколько-нибудь укрѣпиться въ своей позиціи и хотя бы въ мелочахъ домашняго хозяйства дать перевѣсъ здравому смыслу, онѣ принуждены были тѣсно сплотиться, и между ними царило такое. единодушіе, какое рѣдко встрѣчается даже и тамъ, гдѣ рѣчь идетъ не о старыхъ дѣвахъ.

Но когда Экъ умеръ, и въ домѣ вмѣстѣ съ Торстеномъ водворился болѣе кроткій скипетръ, крѣпкія узы единодушія вскорѣ начали ослабѣвать, стали обнаруживаться мелкія несогласія, которыя все болѣе и болѣе разростались, съ изумительною плодовитостью порождая новыя и новыя, и дѣло дошло до того, что теперь старухи чуть ли не съ утра до ночи вели перебранку. Главнымъ поводомъ къ раздору между тремя старухами, жившими въ домѣ, служилъ вопросъ о томъ, кому быть номеромъ первымъ. Лисса претендовала на это мѣсто на основаніи того, что она ходила за хозяиномъ, когда онъ былъ ребенкомъ, а экономка, мамзель Томпсонъ, потому, что она была экономка; кухарка Лина не могла собственно привести никакихъ аргументовъ въ пользу своихъ притязаній, но у нея за то, когда было нужно, оказывался вдвое большій запасъ словъ, и это составляло ея силу. Только въ двухъ вещахъ онѣ неизмѣнно оставались союзницами -- въ ссорахъ съ Анной, птичницей, и Болдой, когда тѣ въ свою очередь пробовали важничать, и затѣмъ въ безграничномъ энтузіазмѣ къ молодому хозяину,-- энтузіазмѣ, не мѣшавшемъ имъ обращаться съ нимъ и няньчиться какъ съ малымъ ребенкомъ, что производило довольно комическое впечатлѣніе при томъ, что онъ на цѣлую голову былъ выше ихъ всѣхъ.

Теперь, когда Торстенъ Экъ былъ взрослымъ мужчиною, внѣшностью своей онъ очень походилъ на отца. Онъ унаслѣдовалъ его исполинскій ростъ и громадную силу, носилъ, какъ отецъ, окладистую бороду, съ каждымъ годомъ разроставшуюся все выше и выше по щекамъ, и, подобно ему, обладалъ мощнымъ голосомъ, которому трудно было спускаться до обыкновенной рѣчи и въ тембрѣ котораго было поэтому что-то тяжеловѣсное и неувѣренное, немножко напоминавшее исполненіе соло на тромбонѣ.

Но нравомъ онъ былъ далеко не похожъ на старика Эка. У него былъ спокойный и ровный, хотя нѣсколько тяжелый характеръ; лишь изрѣдка случались съ нимъ вспышки необузданнаго гнѣва. Людей Торстенъ не избѣгалъ, какъ отецъ, а, наоборотъ, коротко сошелся со своими сосѣдями и всюду встрѣчалъ радушный пріемъ. Онъ не прочь былъ вечеркомъ перекинуться въ карты, могъ вести разговоры о сельскомъ хозяйствѣ, о коровахъ и лошадяхъ, высказывалъ подчасъ относительно этихъ предметовъ самостоятельные взгляды, а во всемъ остальномъ имѣлъ такіе взгляды, которые принято считать хорошими и здравыми, т.-е. ровно никакихъ.

Но всего вольнѣе дышалось ему, все-таки, дома, въ его Торпѣ. Онъ ходилъ въ поле, смотрѣлъ за работами и самъ подсоблялъ -- и тогда работалъ за двоихъ,-- спалъ по десяти часовъ въ сутки, ѣлъ съ изумительнымъ аппетитомъ и позволялъ своимъ старухамъ всячески холить его и въ то же время перебраниваться между собою. Когда же онѣ становились черезъ-чуръ несносны, онъ разражался противъ нихъ искреннимъ или притворнымъ гнѣвомъ, и онѣ, озадаченныя, утихали на нѣсколько дней, точь-въ-точь, какъ умолкаютъ канарейки, удивленныя какимъ-нибудь непривычнымъ звукомъ.

А въ теплые лѣтніе дни, покончивъ съ обѣдомъ, онъ любилъ сидѣть въ покойной качалкѣ на верандѣ передъ домомъ, покуривая трубку и раскачиваясь такъ, что стулъ трещалъ подъ его тяжестью, любилъ упираться взоромъ въ глубь липовой аллеи, гдѣ солнечные лучи сквозили межь вѣтвей и играли на пескѣ, любилъ слушать доносившіеся по временамъ съ плотины глубокіе органные звуки, пѣвшіе ему гимнъ объ его уютномъ житьѣ-бытьѣ.

Если-жь ему приходила охота побесѣдовать съ кѣмъ-нибудь, онъ набивалъ себѣ новую трубку, спускался черезъ запущенный садикъ и черезъ оврагъ прямо къ плотинѣ, а затѣмъ по узкой тропинкѣ поднимался къ мельницѣ. Тамъ онъ останавливался, облокачивался на перила у шлюза и, если мельника не было видно, кричалъ своимъ могучимъ голосомъ:

-- Мастеръ, мастеръ!

Мастеръ, маленькій и толстенькій, весь обсыпанный мукой, являлся на зовъ, и они заводили разговоръ о цѣнахъ на хлѣбъ, о заграничномъ курсѣ и о тому подобныхъ вещахъ, не смущаясь шумомъ водопада и жужжаньемъ колеса, такъ какъ у мастера былъ высокій, звонкій голосъ, раздававшійся въ воздухѣ, пожалуй, еще громче, чѣмъ густой басъ Торстена Эка.

Мельникъ питалъ большое уваженіе къ Эку, но одинъ во всемъ помѣстьи, все-таки, оппонировалъ до нѣкоторой степени общему удивленію къ новому хозяину. Именно поэтому Торстену и нравилось бесѣдовать съ нимъ. Маленькій и самоувѣренный, мастеръ стоялъ въ открытыхъ дверяхъ мельницы, весь преисполненный гордымъ сознаніемъ, что онъ-то ужь всегда былъ одинаково исправенъ,-- его колесо вертѣлось себѣ и вертѣлось, и такъ дѣло шло съ незапамятныхъ временъ.

II.

Мамзель Томпсонъ проснулась утромъ съ тяжелою головой и, какъ она выражалась, такая разбитая, точно ее по всему тѣлу колотили. Во всю ночь она ни на минуту не сомкнула глазъ и видѣла во снѣ сѣрую кошку, что предвѣщало несчастіе.

У нея была слабость воображать, что она страдаетъ безсонницей, хотя Лисса, помѣщавшаяся въ одной комнатѣ съ ней, утверждала, что она, наоборотъ, не можетъ спать изъ-за невыносимаго храпѣнья мамзель Томпсонъ. Это было для нихъ постояннымъ поводомъ къ утреннимъ ссорамъ.

Лисса встала въ пять часовъ, чтобъ успѣть вычистить платье Эка, прежде чѣмъ онъ проснется.

Пока она одѣвалась, живо и проворно, несмотря на свои года, мамзель Томпсонъ лежала въ постели, потягиваясь и разсказывая свой сонъ про сѣрую кошку.

Утреннее солнце уже заглядывало за гардину, бросая полоску свѣта на кровать мамзель Томпсонъ, ближе къ ногамъ, гдѣ имѣла свой ночлегъ Эсса, ея собачка, крайне оригинальный звѣрокъ, съ косматою шерстью и крысиною физіономіей.

Пока Лисса застегивала на своемъ старомъ, сморщенномъ тѣлѣ ситцевый лифъ, мамзель Томпсонъ заканчивала свою третью варіацію на сѣрую кошку. Въ это утро Лисса слушала ее съ удивительнымъ терпѣніемъ, но, наконецъ, она вышла изъ себя.

-- Вѣдь, вы же глазъ не сомкнули во всю ночь, я это знаю, такъ какъ же вы могли видѣть что-нибудь во снѣ? Ну-ка!

И въ одинъ мигъ Лисса завязала на себѣ фартукъ и проскользнула въ дверь, чтобы не дать мамзель Томпсонъ опомниться отъ жестокаго удара. Но пока она усердно чистила сапоги Эка, мысли ея снова вернулись къ ней и она проворчала:

-- Ужь эта дурища со своими вѣчными несчастіями!.

Она тѣмъ болѣе досадовала на мамзель Томпсонъ, что самой ей съ нѣкоторыхъ поръ сдавалось, будто въ воздухѣ носится что-то необыкновенное. Ея великанъ-питомецъ былъ не похожъ на себя послѣднее время, какой-то сдѣлался странный, все о чемъ-то раздумывалъ. Она предчувствовала, что что-то готовится, но что собственно, этого она никакъ не могла себѣ представить.

Но мамзель Томпсонъ такъ взволновалась, что приподнялась на постели, собираясь отвѣчать; однако, дверь уже захлопнулась за Лиссой, и экономка со вздохомъ опустила опять голову на подушку.

Эсса проснулась отъ ея движенія и вскарабкалась къ ней на одѣяло, виляя хвостомъ. Мамзель Томпсонъ уложила ее возлѣ себя подъ одѣяло и еще немножко вздремнула: ей надо было быть на ногахъ не раньше шести, когда Экъ возвращался съ своего утренняго обхода.

Но на этотъ разъ она продремала дольше обыкновеннаго, и, когда часы показывали уже половину седьмого, столъ на верандѣ все еще не былъ накрытъ къ утреннему кофе. Мамзель Томпсонъ пришлось такъ торопиться, что она должна была сѣсть на стулъ, чтобы перевести духъ послѣ всѣхъ своихъ тревогъ и хлопотъ. Она была довольно-таки тучная особа и очень страдала отъ жары; тѣмъ не менѣе, круглый годъ она ходила въ черномъ полушелковомъ платьѣ, потому что страшно боялась грозы и вѣрила, что шелкъ предохраняетъ отъ молніи.

Она сидѣла и ждала, благодаря въ душѣ свою счастливую звѣзду, заставившую патрона замѣшкаться въ полѣ, такъ какъ вообще онъ строго слѣдилъ за тѣмъ, чтобы всѣ трапезы подавались вовремя. Пробило три четверти, а онъ все еще не являлся. Это промедленіе было такъ необычно, что мамзель Томпсонъ вдругъ вспомнила свою сѣрую кошку и испугалась: ужь не случилось ли какое-нибудь несчастіе? Она только что хотѣла идти къ Лиссѣ, чтобы съ ней посовѣтоваться, но вздрогнула, услыхавъ за собой тяжелые шаги. Это былъ Экъ, вышедшій изъ своей спальни,-- мамзель Томпсонъ увидала по его костюму, что онъ еще не былъ въ полѣ.

-- Добраго утра!-- коротко поздоровался Экъ и сѣлъ за столъ.

Мамзель Томпсонъ встала и поклонилась, но не нашла въ себѣ силъ что-нибудь отвѣтить,-- до такой степени она была удивлена. Она налила ему кофе и такъ и осталась стоять съ кофейникомъ въ рукѣ, выпучивъ на Эка свои большіе круглые глаза. Онъ какъ будто не обращалъ на нее вниманія и молча, безъ особеннаго аппетита, съѣлъ свою первую тартинку, но вдругъ рѣзко спросилъ, не глядя на экономку:

-- Что это значитъ?

Мамзель Томпсонъ подпрыгнула на мѣстѣ и побѣжала съ кофейникомъ въ кухню. Она догадалась по тону патрона, что ныньче съ нимъ шутить нельзя. Но за то Линѣ пришлось выслушать четвертую варіацію на сѣрую кошку, -- варіацію, сопровождаемую темными намеками и зловѣщими покачиваніями головой.

Да, сегодня съ патрономъ было что-то неладно; это замѣтили даже работники въ полѣ. Ничѣмъ ему нельзя было угодить, онъ ворчалъ на все и на всѣхъ, или же ходилъ какой-то разсѣянный, озабоченный. А, между тѣмъ, погода была чудесная, даже для помѣщика; сегодня свозили послѣдніе воза сѣна, превосходно высушеннаго на лугахъ Торпы.

-- Въ этомъ году у насъ ровно пятьдесятъ возовъ,-- съ гордостью сказалъ прикащикъ Эку, но тотъ лишь безучастно взглянулъ на него и повторилъ:

-- Такъ, такъ, пятьдесятъ возовъ...-- и потомъ пробормоталъ что-то, совсѣмъ не относившееся къ дѣлу, и пошелъ дальше, заложивъ руки за спину.

Да, навѣрное, съ нимъ что-нибудь да приключилось!

Послѣ обѣда онъ не захотѣлъ пить кофе и заперся въ своей комнатѣ. Полчаса спустя онъ закричалъ оттуда громовымъ голосомъ:

-- Лисса! Лисса!

Лисса отставила свою чашку съ кофе и поспѣшила къ патрону. Онъ стоялъ посреди комнаты въ однихъ носкахъ, а сапоги держалъ въ рукѣ и сунулъ ихъ вошедшей Лиссѣ.

-- Это у васъ называется вычистить сапоги... это?-- спросилъ онъ, сердито взглянувъ на старушку.

-- Ну, ну, что за важность?-- преспокойно отвѣтила Лисса, принимая отъ него сапоги.-- Вѣдь, не на балъ же ѣдетъ патронъ!

-- Вычисти ихъ хорошенько, а потомъ приготовь мнѣ мою лучшую визитку,-- продолжалъ Экъ, обходя вопросъ и отвернувшись отъ Лиссы.-- А потомъ скажи Ларсу Югану, чтобъ онъ закладывалъ фаэтонъ и подалъ его черезъ полчаса!-- крикнулъ онъ ей вслѣдъ.

Сапоги послѣ вторичной чистки блестѣли, какъ зеркало, а на визиткѣ нельзя было найти ни пылинки, потому что Лисса обидѣлась на упрекъ патрона, а когда она была обижена, она всегда исполняла свое дѣло вдвое тщательнѣе, чѣмъ обыкновенно. Черезъ полчаса Экъ выѣхалъ изъ усадьбы, а три старухи стояли въ дверяхъ прихожей и провожали его взглядомъ, сильно разочарованныя тѣмъ, что, вопреки всѣмъ стараніямъ, не могли допытаться цѣли этой поѣздки.

Когда фаэтонъ исчезъ за изгибомъ аллеи, онѣ вернулись въ залу. Въ это время Экъ обыкновенно обходилъ скотный дворъ, а три старухи сидѣли въ залѣ, работали, болтали или перебранивались. Но сегодня онѣ и не думали ссориться.

Всѣ три сидѣли въ глубокомъ молчаніи; мамзель Томпсонъ вынула старую, истрепанную колоду картъ; она была большая охотница раскладывать пасьянсы и гадать по картамъ и каждый Божій день гадала на всѣхъ своихъ знакомыхъ, но вѣчно предсказывала несчастье, какъ вѣчно предчувствовала несчастье, и вѣчно видѣла сны, пророчившіе несчастье. Лисса, немножко юмористка, утверждала, что мамзель Томпсонъ похожа на большой шкафъ, набитый доверху несчастьями; они тамъ всегда подъ рукой, каждое на своей полкѣ и въ своемъ ящикѣ, а ключъ постоянно торчитъ въ замкѣ. Лисса и Лина сидѣли за шитьемъ; Лисса, подъ вліяніемъ кипѣвшей въ ней досады, шила съ быстротой, мало чѣмъ уступавшей скорости швейной машины; Лина, обладавшая болѣе спокойнымъ темпераментомъ и привыкшая больше управляться съ кухонною посудой, чѣмъ съ иглой, работала медленно, сосредоточенно, точно маленькая дѣвочка, въ первый разъ подшивающая рубецъ.

У мамзель Томпсонъ былъ вначалѣ очень торжественный видъ, какъ всегда, когда она держала въ рукахъ карты. Но мало-по-малу ея лицо стало принимать напряженное, почти испуганное выраженіе; она два раза смѣшивала карты, старательно ихъ перетасовывала и снова раскладывала. Когда она стала раскладывать ихъ въ третій разъ, то вдругъ отшвырнула отъ себя остальную часть колоды и, громко вскрикнувъ, всплеснула руками.

Няня и кухарка съ любопытствомъ взглянули на нее. Лина тоже вѣрила въ карты, а Лисса, хотя и рѣшительно заявляла, что не вѣритъ въ нихъ, все-таки, относилась съ нѣкоторымъ интересомъ къ тому, что онѣ могутъ сказать. А на этотъ разъ онѣ возвѣщали что-то очень важное; это было видно по лицу мамзель Томпсонъ.

На половину торжествующая, на половину возмущенная, она указала дрожащими пальцами на двѣ изъ разложенныхъ картъ и провозгласила:

-- Что я говорила ныньче утромъ? Вотъ ужь третій разъ, какъ трефовая дама проходитъ по черной дорогѣ. Помяните мое слово, въ этомъ домѣ поселится женщина и принесетъ съ собою несчастье.

Женщина въ домѣ! Старухи переглянулись, пораженныя. Даже Лисса, не вѣрившая въ карты, слегка поблѣднѣла.

На этотъ разъ мамзель Томпсонъ, дѣйствительно, предсказывала вѣрно. Молодой хозяинъ собирался жениться и въ этотъ именно день поѣхалъ рѣшать свою участь. Собственно говоря, иниціатива этого шага принадлежала не ему. Торстенъ Экъ былъ до нѣкоторой степени жертвой той таинственной силы, которая называется общественнымъ мнѣніемъ и является такимъ грознымъ оружіемъ въ рукахъ нашихъ друзей и пріятелей.

Съ годъ тому назадъ эти друзья и пріятели Эка начали дѣлать ему намеки насчетъ того, что пора бы ему обзавестись хозяйкой. Вначалѣ онъ отдѣлывался шутками, ссылаясь на то, что не чувствуетъ призванія къ супружеской жизни и, кромѣ того, не смѣетъ и помышлять о женитьбѣ изъ-за своихъ старухъ, которыхъ, навѣрное, хватитъ ударъ, если онъ введетъ въ домъ постороннюю женщину. Но пріятели стояли на своемъ и, точно заранѣе увѣренные въ развязкѣ, начали даже подыскивать ему подходящую партію. Такая партія вскорѣ нашлась. У одного изъ ближайшихъ сосѣдей Эка, фабриканта Гольмера, былъ полонъ домъ дочерей, и до сихъ поръ ему еще не удалось ни одной изъ нихъ выдать замужъ. Старшей было уже двадцать семь лѣтъ и, притомъ, на ней лежало хозяйство, такъ какъ отецъ былъ вдовъ,-- слѣдовательно, о ней нечего было и думать; второй было двадцать пять лѣтъ и, собственно, ее и надо было бы имѣть въ виду, но по какой-то причинѣ, которой никто не могъ бы точно формулировать, на ней никогда не останавливались, когда заходила рѣчь о бракѣ. За то на третью сестру, Эльзу, точно по уговору, палъ единодушный выборъ. Ей былъ двадцать одинъ годъ; нѣкоторые находили ее красавицей, большинство премиленькой, сверхъ того, она получила нѣсколько лучшее образованіе сравнительно съ сестрами, благодаря своей крестной матери, на средства которой провела нѣсколько лѣтъ въ пансіонѣ, въ Швейцаріи,-- такимъ образомъ, во всѣхъ отношеніяхъ, она представляла превосходную партію.

А потому вскорѣ вмѣсто прежнихъ совѣтовъ: "Тебѣ, право, слѣдовало бы подумать о женитьбѣ, Экъ",-- друзья стали говорить ему: "Отчего бы тебѣ не жениться на Эльзѣ Гольмеръ? Вотъ бы отличная жена тебѣ!" И это обстоятельство, что вопросъ перешелъ на такую опредѣленную стадію, не преминуло произвести должное дѣйствіе на Эка. Онъ все еще продолжалъ отшучиваться, но чувствовалъ, что его судьба уже рѣшена и что сопротивленіе теперь безполезно. У него какъ будто совѣсть стала нечиста по отношенію къ знакомымъ, въ ихъ взорахъ онъ какъ бы читалъ нѣмые упреки,-- словомъ, онъ испытывалъ то, что долженъ чувствовать человѣкъ, на которомъ тяготѣетъ бремя общаго ожиданія. Такъ мало-по-малу онъ и освоился съ этою мыслью, осаждавшею его со всѣхъ сторонъ, упорно и неотвязно, какъ приставанья ребенка, и когда, наконецъ, даже отецъ дѣвушки далъ ему довольно явственный толчокъ, онъ понялъ, что крѣпость должна сдаться. И теперь, по простой ли случайности, или по разсчету, его друзья сдѣлали самое лучшее, что только можно было сдѣлать: на нѣкоторое время совершенно оставили его въ покоѣ; вопросъ о бракѣ точно канулъ въ воду. Слѣдствіемъ этого было то, что Экъ, проведя недѣлю въ одинокихъ размышленіяхъ, внезапно рѣшилъ отправиться къ Гольмеру просить руки его дочери.

Фабрикантъ притворился чрезвычайно удивленнымъ, но не сталъ дѣлать затрудненій. Съ его стороны не будетъ препятствій къ браку, онъ не можетъ желать себѣ лучшаго зятя, чѣмъ его уважаемый другъ Экъ. Но переговорилъ ли онъ съ дѣвочкой?

Нѣтъ, Экъ не говорилъ съ ней,-- ему и въ голову не приходило, что это нужно; онъ думалъ, что его друзья и пріятели все это уладили за него. Теперь эта необходимость выступила передъ нимъ, какъ неожиданное затрудненіе, о которое могъ разбиться весь планъ.

Торстенъ Экъ почувствовалъ глубокое разочарованіе. У него былъ такой растерянный видъ, что Гольмеръ сжалился надъ нимъ и благосклонно пришелъ ему на помощь. Онъ обѣщалъ взять на себя это дѣло и подготовить дѣвушку; черезъ нѣсколько дней, когда Экъ пріѣдетъ вторично, онъ получитъ рѣшительный отвѣтъ.

Экъ поблагодарилъ его съ облегченнымъ сердцемъ и всталъ, чтобы проститься. Но Гольмеръ остался на своемъ мѣстѣ и вдругъ глубоко задумался; на его угреватомъ, хитромъ лицѣ появилось плутовское выраженіе.

Фабриканту Гольмеру перевалило за шестьдесятъ, но онъ казался совершенно бодрымъ и сохранилъ въ движеніяхъ юношескую живость. Онъ былъ совсѣмъ маленькаго роста и, тщетно стараясь скрыть это, держался чрезвычайно прямо. Лицо у него, какъ мы уже сказали, было угреватое и загорѣлое, съ жидкими, сѣдыми волосами, бѣлые усы спускались внизъ по обѣ стороны рта и соединялись съ рѣденькою эспаньолкой. Глаза, всѣ въ морщинкахъ, были маленькіе и имѣли полудобродушный, полухитрый взглядъ, и хитрость, пожалуй, даже слегка преобладала. Его всѣ считали и удивительно ловкимъ малымъ, и тонкимъ дѣльцомъ. Почему онъ назывался фабрикантомъ, относительно этого имѣлись довольно туманныя представленія. Онъ преимущественно велъ дѣла по куплѣ и продажѣ лѣса, но если навертывалось что-нибудь другое, онъ брался за все и всегда почти имѣлъ успѣхъ.

Теперь у него былъ такой видъ, точно онъ почуялъ очень хорошую аферу, и Экъ, уже нѣсколько разъ имѣвшій съ нимъ дѣло, смотрѣлъ на него съ нѣкоторою тревогой. Когда Гольмеръ замѣтилъ это, его лицо тотчасъ же приняло вновь прежнее доброжелательное выраженіе; онъ всталъ и сердечно потрясъ руку Эку. Но, проводивъ его до крыльца и выждавъ, пока онъ усядется въ фаэтонъ, онъ вдругъ спросилъ его, какъ будто ему пришла внезапная мысль:

-- Постойте, вѣдь, рѣчь идетъ объ Эльзѣ?-- и онъ бросилъ на Эка быстрый, пытливый взглядъ.

Тотъ совсѣмъ оторопѣлъ.

-- Само собою разумѣется!-- отвѣтилъ онъ.

-- Такъ, такъ,-- протянулъ Гольмеръ и продолжалъ, прищелкивая языкомъ, что было у него привычкой, когда онъ толковалъ о дѣлахъ.

-- Видите ли, я думалъ, что...

Но ему такъ и не пришлось договорить. Экъ весь покраснѣлъ и запальчиво перебилъ его:

-- Разумѣется, рѣчь идетъ о фрженъ Эльзѣ. О комъ же иначе?

Гольмеръ громко расхохотался и дружески схватилъ его за руку.

-- Полно, полно, дружище, я хотѣлъ только удостовѣриться. Вы знаете, у меня цѣлая куча дѣвочекъ; неудобно было бы, еслибъ я спуталъ.

И онъ все еще смѣялся, когда Экъ уже выѣхалъ за ворота. Оставшись одинъ, онъ простоялъ нѣсколько минутъ въ недовольномъ раздумьѣ, затѣмъ, сдѣлавъ комическій жестъ, означавшій: "Не выгорѣло!",-- поднялся на крыльцо и вошелъ въ домъ.

Но Экъ всю дорогу не переставалъ сердиться.

-- Ахъ, эта старая лиса!-- ворчалъ онъ,-- навѣрно, онъ хотѣлъ провести меня, сбыть мнѣ одну изъ старшихъ дочерей!

Вмѣстѣ съ тѣмъ, онъ самъ до нѣкоторой степени удивлялся, что принялъ это такъ горячо къ сердцу, и въ результатѣ мысль о личности его суженой впервые выступила передъ нимъ на первый планъ; до тѣхъ поръ она почти совсѣмъ заслонялась мыслью о самомъ сватовствѣ. Онъ началъ нанизывать на одну нить свои мимолетныя воспоминанія о ней, пытаясь составить изъ нихъ нѣчто цѣльное.

Да, эти воспоминанія были довольно мимолетны. Онъ нѣсколько разъ встрѣчалъ Эльзу у общихъ знакомыхъ, раза два-три видѣлъ ее въ ея семьѣ, но такъ какъ онъ вообще немножко стѣснялся въ женскомъ обществѣ и больше держался возлѣ мужчинъ или за карточнымъ столомъ, то ему и не пришлось узнать ее поближе. Одинъ только разъ онъ долго говорилъ съ ней; это было съ годъ тому назадъ. Богъ знаетъ какимъ образомъ онъ очутился однажды въ гостиной съ глазу на глазъ съ ней и волей-неволей долженъ былъ занять ее разговоромъ. Вначалѣ дѣло шло довольно туго, но затѣмъ онъ почему-то заговорилъ о своемъ дѣтствѣ, и бесѣда сдѣлалась оживленнѣе. Мало-по-малу онъ совсѣмъ одушевился и, чѣмъ болѣе ему становилось очевидно, что Эльза интересуется предметомъ разговора, тѣмъ сильнѣе заинтересовывался и онъ самъ. Macса мелочей, почти имъ забытыхъ, всплыла теперь въ его памяти, получивъ въ его глазахъ важное значеніе, и самъ онъ чувствовалъ, что рѣчь его льется непринужденно, находя для всѣхъ этихъ фактовъ соотвѣтствующія выраженія. Когда онъ, наконецъ, простился съ дѣвушкой, она сочувственно пожала ему руку, и это рукопожатіе и весь разговоръ оставили въ немъ теплое, отрадное воспоминаніе, своеобразное наслажденіе, возбуждаемое женскою симпатіей, въ которой всегда, по крайней мѣрѣ, на взглядъ мужчины, кроется нѣчто большее, чѣмъ простое участіе.

Потомъ началась исторія со сватовствомъ, и слѣдствіемъ ея было то, что Торстенъ Экъ сталъ положительно избѣгать молодую дѣвушку. Только одно еще воспоминаніе сохранялъ онъ о ней, и оно было еще очень свѣжо, такъ какъ случай этотъ имѣлъ мѣсто всего двѣ недѣли тому назадъ. Разъ онъ ѣхалъ, какъ всегда, одинъ, по лѣсной дорогѣ, ведущей въ Торпу, и тутъ совершенно неожиданно встрѣтилъ на поворотѣ Эльзу Гольмеръ. Она сняла съ себя шляпу и держала ее въ рукѣ; онъ помнилъ, что волосы у нея слегка растрепались, точно какъ она передъ тѣмъ лежала на землѣ съ непокрытою головой. Онъ поклонился ей и, совершенно противъ воли, поклонился немножко сухо; она же отвѣтила ему легкимъ наклоненіемъ головы и милою, хотя разсѣянною улыбкой. И онъ посмотрѣлъ ей вслѣдъ, недоумѣвая, что могло завести ее такъ далеко отъ дома.

Вокругъ этихъ двухъ воспоминаній и сосредоточивались его мысли, но почему-то, ему казалось, что они противорѣчатъ одно другому. Первое вызывало въ немъ чувство пріятной близости съ дѣвушкой, другое, наоборотъ, шептало ему, что ее отдѣляетъ отъ него страшная даль. А, между тѣмъ, какъ это ни странно, онъ особенно охотно останавливался на послѣднемъ воспоминаніи. Онъ такъ явственно видѣлъ Эльзу въ тотъ моментъ, какъ она шла къ нему на встрѣчу со шляпой въ рукѣ, видѣлъ ея легкій поклонъ и милую улыбку, пожалуй, особенно милую тѣмъ, что она была такъ разсѣянна. Затѣмъ онъ возвращался къ первому воспоминанію и пытался и здѣсь представить себѣ Эльзу совершенно такою, но это не удавалось ему; здѣсь она была совсѣмъ другая, гораздо проще и обыденнѣе, такая, какой онъ желалъ, чтобъ она была на самомъ дѣлѣ, хотя онъ, конечно, испытывалъ меньше удовольствія, представляя ее себѣ такой.

Нѣтъ, цѣльнаго образа онъ, все-таки, не могъ создать изъ этихъ воспоминаній, и онъ началъ спрашивать себя, что-жь она собственно такое, эта дѣвушка, которая, быть можетъ, сдѣлается его женой? И тогда этотъ шагъ, на который онъ рѣшился, показался ему вдругъ отчаянно-смѣлымъ; ему почудилось, будто онъ съ завязанными глазами ринулся въ предпріятіе, грозившее тайными засадами, но, въ то же время, полное какого-то страннаго очарованія.

Эти мысли не покидали его и слѣдующіе дни. Его тревога и тоска все увеличивались по мѣрѣ приближенія той минуты, когда онъ долженъ былъ получить рѣшительный отвѣтъ, и, наконецъ, достигли крайняго напряженія въ тотъ день, когда онъ вторично отправился къ Гольмеру.

Ему надо было проѣхать съ полмили. Первую половину пути, занятый своими думами, онъ ѣхалъ скорою рысью, но вдругъ испугался, что такъ далеко отъѣхалъ отъ дому, и порывисто натянулъ вожжи. Но ему все еще казалось, что онъ подвигается слишкомъ быстро; онъ охотно повернулъ бы назадъ, но былъ не въ силахъ это сдѣлать, какъ не въ силахъ былъ рѣшить, насколько онъ, въ сущности, раскаивается въ томъ, что затѣялъ. Въ его жизни наступилъ такой моментъ, когда воля человѣка болѣе или менѣе сознательно складываетъ оружіе, и ничѣмъ не управляемыя чувства ведутъ его за собой наугадъ.

Когда усадьба Гольмера обрисовалась передъ нимъ, онъ подумалъ, что неприлично будетъ подъѣхать шагомъ, и пустилъ лошадь быстрѣе. Теперь дѣло уже сдѣлано, говорилъ онъ себѣ, теперь не остается ничего другого, какъ храбро идти впередъ. И вдругъ ему пришло въ голову, что онъ еще и не подумалъ о томъ, что онъ скажетъ Эльзѣ, и попытался подготовиться въ послѣднюю минуту, точь-въ-точь, какъ школьникъ передъ экзаменомъ заглядываетъ напослѣдокъ въ книгу, хотя и знаетъ, что теперь уже поздно, что онъ все равно ничего не выучитъ. Но когда экипажъ подкатилъ къ дому, Экъ уже забылъ всѣ фразы, которыя успѣлъ составить.

Повидимому, его караулили. Гольмеръ стоялъ на крыльцѣ, готовый принять гостя, а въ одномъ изъ оконъ нижняго этажа мелькали любопытныя личики дѣвочекъ-подростковъ.

Гольмеръ бросилъ взглядъ на взволнованную физіономію Эка, и сознаніе своего превосходства выразилось на его лицѣ, улыбавшемся покровительственною улыбкой.

-- Добро пожаловать!-- сказалъ онъ; то же сознаніе своего превосходства сквозило и въ тонѣ его голоса.

Экъ нервно пожалъ его руку и передалъ вожжи мальчику, выбѣжавшему изъ конюшни.

Они вошли въ переднюю. Пока Экъ снималъ съ себя пальто, онъ испытывалъ такое ощущеніе, будто противъ него учиненъ таинственный заговоръ,-- ему слышались крадущіеся шаги, перешептыванія, сдавленныя хихиканья, чудились даже направленные на него изъ-за дверей критическіе взоры. Это еще усилило его мучительное состояніе духа, онъ чувствовалъ себя и смѣшнымъ, и преступнымъ, и когда Гольмеръ все съ тою же покровительственною улыбкой взялъ его подъ руку и провелъ черезъ первыя комнаты въ гостиную, это впечатлѣніе превратилось въ полу печальное сознаніе, что все это какъ-то нехорошо и некрасиво.

Гольмеръ отворилъ дверь гостиной, впустилъ гостя и снова затворилъ ее за нимъ.

Экъ сразу увидалъ Эльзу въ уголкѣ дивана и въ то же мгновеніе имъ овладѣла мысль: она скажетъ мнѣ "нѣтъ!"... Онъ долженъ былъ сдѣлать надъ собой усиліе, чтобы пройти черезъ комнату къ молодой дѣвушкѣ. Онъ замѣтилъ, какъ въ окно врывалась полоска солнечнаго свѣта, отражавшая на полу оконный переплетъ, и съ тѣхъ поръ всякій разъ, какъ онъ видѣлъ комнату, въ окна которой врывались лучи солнца, онъ испытывалъ совсѣмъ особенное чувство, чувство неопредѣленной грусти. Его тревога совсѣмъ исчезла; подойдя къ Эльзѣ, онъ поклонился и взялъ ея руку; она была холодна, какъ ледъ. Тогда еще настойчивѣе поднялась въ немъ мысль: она скажетъ мнѣ "нѣтъ!" -- и совершенно свободно нашелъ онъ подходящія слова не для того, чтобы спросить Эльзу, согласна ли она стать его женой, а для того, чтобъ объяснить ей свое посѣщеніе.

-- Фрэкенъ Эльза,-- началъ онъ серьезнымъ голосомъ,-- вашъ батюшка, навѣрное, уже предупредилъ васъ, по какому...-- "дѣлу" хотѣлъ онъ было сказать, но спохватился и замѣнилъ это слово другимъ оборотомъ,-- зачѣмъ я явился сюда?

Онъ смотрѣлъ на нее, какъ бы повторяя свой вопросъ. Она утвердительно кивнула головой и это напомнило ему ихъ встрѣчу въ лѣсу. Чувство смутной печали еще тяжелѣе легло ему на сердце, и нѣсколько минутъ онъ молча смотрѣлъ на дѣвушку. Она сидѣла передъ нимъ съ опущенными глазами и густымъ румянцемъ на щекахъ; голову она держала немного набокъ, такъ что на тонкой кожѣ ея шеи образовались маленькія складочки, и на этихъ складочкахъ невольно остановились взоры Эка; руки Эльзы, крѣпко стиснутыя, лежали у нея на колѣняхъ.

-- Я...-- Онъ снова умолкъ и, сдвинувъ брови, задумался.

Она бросила на него быстрый, недоумѣвающій взглядъ, и онъ продолжалъ:

-- Я знаю, что вамъ это должно казаться страннымъ съ моей стороны... но я полагалъ, что вы... то-есть, я думалъ, что если не теперь... то, можетъ быть, впослѣдствіи... Видите ли, я, конечно, не могу многаго предложить вамъ, но я всегда чувствовалъ себя такимъ одинокимъ...-- Раньше это никогда не приходило ему въ голову, но теперь онъ такъ сильно сознавалъ всю правду этихъ словъ, что съ невольнымъ преувеличеніемъ повторилъ ихъ: -- Вы не повѣрите, до какой степени одинокимъ!... А потому я и надѣялся, что вамъ не слишкомъ противна будетъ мысль... мысль сдѣлаться... моею женой.

Онъ собственно не глядѣлъ на нее, но, все-таки, замѣтилъ, что она покачала головой. У него ёкнуло сердце, и онъ устремилъ взоры на ея лицо. Неужели она не скажетъ "нѣтъ"? Ему сдавалось, что улыбка, мелькнувшая на ея губахъ, говоритъ нѣчто совсѣмъ противуположное. Или онъ только вообразилъ себѣ?...

-- Фрэкенъ Эльза!-- воскликнулъ онъ,-- вы въ самомъ дѣлѣ согласны?

-- Да,-- тихо отвѣтила она, остановивъ на немъ влажный взоръ.

Экъ стоялъ совсѣмъ растерянный и смотрѣлъ на нее, не зная, что же теперь дѣлать. Вдругъ его осѣнило вдохновеніе, онъ нагнулся и поцѣловалъ дѣвушку въ лобъ. Она положила ему руки на плечи, поднявшись въ одно время съ нимъ, и тогда онъ поцѣловалъ ее въ губы.

Въ эту минуту послышался осторожный стукъ въ дверь. Эльза покраснѣла и поспѣшно высвободилась изъ объятій Торстена. Гольмеръ просунулъ голову и шутливо спросилъ, можно ли ему войти? Не дожидаясь отвѣта, онъ тотчасъ же вошелъ, приблизился къ молодымъ людямъ, взялъ ихъ за руки и сказалъ:

-- Ну, вы, какъ я вижу, поладили...-- и, послѣ минутнаго колебанія, прибавилъ нѣсколько сконфуженно: -- Да благословитъ васъ Богъ, милыя дѣти!

Наступило неловкое молчаніе, котораго никто не рѣшался прервать. Но вотъ въ дверяхъ показалась еще голова, на этотъ разъ головка пятнадцатилѣтней дѣвочки, и снова исчезла, послышался шепотъ въ сосѣдней комнатѣ, и затѣмъ всѣ сестры явились поздравить невѣсту и жениха. Двѣ старшія были немного сдержанны и такъ поглядывали на Эка, будто въ глубинѣ души были убѣждены, что онъ сдѣлаетъ ихъ сестру несчастной; за то младшія, очевидно, смотрѣли на дѣло съ гораздо болѣе радостной точки зрѣнія.

Экъ, конечно, остался на весь вечеръ, что дало поводъ къ маленькому "импровизированному семейному празднику", какъ выразился Гольмеръ, провозглашая во время ужина тостъ за жениха и невѣсту. Эльза держала себя немножко натянуто и была очень молчалива, но къ Торстену вернулись обычное спокойствіе и самоувѣренность, какъ только миновали первыя минуты изумленія, и онъ болталъ и шутилъ со своими "будущими свояченицами", въ особенности съ младшими, и вовсе не замѣчалъ взглядовъ кроткой укоризны, которые бросала на него Эльза. При прощаньи онъ такъ спокойно поцѣловалъ ее, точно уже цѣлый годъ былъ съ ней помолвленъ; она не сопротивлялась, но какъ будто вопросительно взглянула на него.

Возвращаясь въ Торпу въ десять часовъ вечера, Экъ находился въ очень довольномъ настроеніи. Все сошло гораздо легче и оказалось гораздо пріятнѣй, чѣмъ онъ себѣ представлялъ. Точно вѣтеръ развѣялъ тревожныя чувства, волновавшія его въ предъидущіе дни; онъ не могъ удержаться отъ улыбки, вспомнивъ, сколько напраснаго безпокойства онъ причинилъ себѣ, и гордое чувство торжества пробуждалось въ немъ при мысли объ его легкой побѣдѣ.

III.

Но Торстену Эку предстояла еще забота, и забота не малая: объявить своимъ старухамъ о сдѣланномъ имъ шагѣ. Когда онъ въ этотъ вечеръ вернулся въ Торпу, ему показалось, что надъ всѣмъ домомъ нависло какое-то подавленное настроеніе; ни одна изъ старухъ еще не ложилась, всѣ онѣ дожидались его, и, было ли то воображеніе или дѣйствительность, но ему почудилось, будто на ихъ лицахъ написана вѣсть объ его помолвкѣ, или, скорѣе, траурная публикація... Онъ думалъ сначала тутъ же переговорить съ ними, но потомъ отложилъ это до завтрашняго дня и прямо прошелъ къ себѣ.

Но и на слѣдующій день онъ никакъ не могъ рѣшиться сообщить имъ важную новость. Онъ самъ находилъ, что это смѣшно, но, тѣмъ не менѣе, чувствовалъ себя точно преступникомъ по отношенію къ нимъ. Молчаливое, покорное усердіе, съ которымъ онѣ прислуживали ему, щепетильная подчиненность, съ которою онѣ каждое его слово принимали какъ приказаніе, печать незаслуженнаго страданія, читавшаяся на ихъ лицахъ,-- все это представлялось ему цѣлымъ рядомъ обвиненій... А затѣмъ это единодушіе, внезапно воцарившееся между ними и не омрачавшееся во весь день ни единою перебранкой,-- оно въ особенности казалось ему тревожнымъ симптомомъ. Онъ рѣшилъ объявить имъ о своей помолвкѣ лишь тогда, когда ему можно будетъ представить имъ свою невѣсту, въ надеждѣ, что ея вліяніе нѣсколько смягчитъ ударъ.

Въ этотъ день онъ поѣхалъ въ городъ покупать обручальныя кольца. Вечеромъ, возвратившись домой, онъ засталъ старухъ въ самомъ разгарѣ ссоры, изъ чего и заключилъ, что съумѣлъ отвлечь ихъ подозрѣнія. Но это заставило его почувствовать себя еще болѣе виноватымъ передъ ними, и онъ рѣшилъ на слѣдующій же день ловкимъ маневромъ дать исходъ этому дѣлу.

Ударъ былъ нанесенъ за утреннимъ кофе. Сначала онъ хотѣлъ собрать всѣхъ старухъ и придать объясненію нѣсколько торжественный характеръ, но въ послѣдній моментъ передумалъ и счелъ болѣе удобнымъ лишь вскользь упомянуть о своей невѣстѣ, какъ будто его помолвка уже извѣстный фактъ. Улучивъ минуту, когда Лисса была по близости и могла слышать его, онъ обратился къ мамзель Томпсонъ:

-- Да, кстати! Я сегодня не обѣдаю дома, но будьте любезны, мамзель Томпсонъ, позаботьтесь приготовить послѣобѣденный кофе къ пріѣзду моей невѣсты.

Онъ уткнулся въ свою чашку, но изъ глубокаго молчанія за своею спиной понялъ, что его слова произвели эффектъ.

-- Осмѣлюсь спросить, кто нареченная?-- раздался, наконецъ, дрожащій голосъ мамзель Томпсонъ.

Ея тонъ показался ему до такой степени вызывающимъ, что ему удалось немножко разсердиться.

-- Конечно... я думалъ, что вамъ уже... Моя невѣста -- фрэкенъ Гольмеръ,-- отвѣтилъ онъ и строго взглянулъ на экономку.

Но мамзель Томпсонъ была такъ потрясена, что на этотъ разъ ему не очень-то легко было ее испугать. Она коварно усмѣхнулась и спросила:

-- Старшая фрэкенъ Гольмеръ?

-- Фрэкенъ Эльза!-- съ удареніемъ произнесъ Экъ и теперь уже не на шутку разсердился.

-- Къ какому времени прикажете приготовить кофе?

-- Къ пяти часамъ.

Мамзель Томпсонъ церемонно присѣла и отошла, кинувъ на Лиссу торжествующій взглядъ Кассандры. Развѣ же не сбылись ея роковыя предсказанія? Лисса стояла въ сторонѣ и слышала разговоръ. Теперь и она исчезла, безшумно, какъ тѣнь, и Торстенъ Экъ въ самомъ дурномъ расположеніи духа отправился въ поле.

Когда онъ вернулся во второмъ часу, мамзель Томпсонъ устроила ему новую сцену. Она подошла къ нему и спросила, когда назначена свадьба.

-- Зачѣмъ вамъ это?-- спросилъ Экъ.

-- Затѣмъ,-- отвѣчала она,-- что надо же мнѣ знать, когда мнѣ... когда мнѣ... пере... перебираться отсюда!-- Послѣднія слова она проговорила уже всхлипывая и, упавъ на стулъ, залилась слезами. Она приготовилась осыпать патрона массой упрековъ, накопившихся въ теченіе утра въ ея озлобленной душѣ, но она слишкомъ понадѣялась на свои силы: теперь явились слезы и сдѣлали ее совсѣмъ беззащитной, такъ что Эку довольно легко было образумить ее. Онъ постарался внушить ей, что вовсе не имѣетъ въ виду отказывать ей отъ мѣста, совсѣмъ наоборотъ: никогда еще не была она такъ необходима, какъ теперь, когда въ домѣ будетъ молодая хозяйка, которой, конечно, понадобятся опытность и совѣты мамзель Томпсонъ.

Экъ пустилъ въ дѣло всю свою изобрѣтательность и съумѣлъ привести ей столько аргументовъ, что она сочла возможнымъ отступить съ поля битвы съ незапятнанною воинскою честью. Утомленная столькими душевными потрясеніями, она въ самомъ кроткомъ и мирномъ расположеній духа удалилась въ свою комнату, чтобы немножко "отдохнуть" передъ обѣдомъ.

Гораздо больше заботила Торстена Лисса, хранившая упорное молчаніе и суетившаяся такъ, какъ никогда. Совершенно неожиданно для всѣхъ она затѣяла генеральную чистку всего дома и, куда ни появлялась, всюду поднимала цѣлые столбы пыли. Но все это такъ надоѣло Эку, что онъ старался только не встрѣчаться съ нею. Что касается Лины, то она во все утро не попадалась ему на глаза -- оттого ли, что она еще ничего не знала, хотя онъ считалъ это невѣроятнымъ, или хотѣла показать ему этимъ свое негодованіе, но только она сдѣлалась невидимкой, за что онъ во всякомъ случаѣ былъ ей благодаренъ.

"Все наладится, какъ только моя невѣста пріѣдетъ сюда!" -- онъ съ какимъ-то суевѣріемъ цѣплялся за эту мысль и, наконецъ, уже съ болѣе легкимъ сердцемъ сѣлъ въ фаэтонъ, чтобы ѣхать къ Эльзѣ.

Утромъ онъ посылалъ къ Гольмерамъ сказать, что будетъ у нихъ обѣдать, а потомъ возьметъ съ собой невѣсту, чтобы показать ей ея будущій домъ.

Дорогой онъ все думалъ о своей поѣздкѣ къ Гольмерамъ за два дня передъ тѣмъ, вспоминая со смѣхомъ, какъ онъ боялся и попусту безпокоился. Вѣдь, до того онъ дошелъ, что ломалъ голову надъ вопросомъ, что собственно такое его будущая невѣста? Этакія глупости! Она, понятное дѣло,-- онъ невольно запнулся въ ходѣ своихъ мыслей.-- "Да просто моя невѣста!" -- заключилъ онъ и расхохотался своей удачной шуткѣ. Онъ пріѣхалъ въ усадьбу въ превосходнѣйшемъ настроеніи.

Гольмеръ съ утра уѣхалъ по дѣламъ и долженъ былъ возвратиться лишь на слѣдующій день, но онъ поручилъ передать свой привѣтъ Эку и просилъ его быть у него какъ дома. Встрѣтить гостя вышла Эрика, вторая по счету дочь хозяина; она передала ему порученіе отца и пригласила его въ гостиную. Эльза сейчасъ придетъ, а пока онъ долженъ будетъ удольствоваться ея обществомъ. Все это она проговорила съ такою миной, точно ея слова были горькія пилюли, которыя ему предстояло проглотить, и точно она знала, что онъ ненавидитъ ее за это угощенье.

Эрика считалась самою умной изъ сестеръ, но судьба не дала ей случая примѣнить свои способности къ какому-нибудь настоящему дѣлу. У нея было желаніе поступить въ учительницы, но отецъ воспротивился этому, а веденіе книгъ, въ которомъ она помогала ему, не удовлетворяло ея жажды дѣятельности. Это привело къ тому, что мало-по-малу она начала размѣнивать свой умъ на мелкія, довольно-таки злыя остроты, и, видя, что вслѣдствіе этого, въ обществѣ ее находятъ непріятной, она вбила себѣ въ голову, будто всѣ питаютъ къ ней предвзятую антипатію.

Торстену Эку тоже приходилось не разъ служить мишенью для ея колкостей, но по большей части ихъ остріе ломалось объ его невозмутимое добродушіе; по крайней мѣрѣ, онъ никогда не подавалъ вида, что оскорбленъ ея рѣчами. И хотя она никогда не ощущала ничего похожаго на радость, если ей удавалось уязвить кого-нибудь, все же эта нечувствительность Эка раздражала ее, и она испытывала болѣзненное желаніе хотя бы разъ задѣть его за живое.

Теперь, когда они вмѣстѣ сидѣли въ гостиной, ей представился превосходный случай испробовать свое искусство, и, надо правду сказать, она старалась изо всѣхъ силъ. Она избрала объектомъ своихъ нападеній его положеніе жениха, предполагая, что это должно быть теперь его самымъ чувствительнымъ мѣстомъ. Экъ смѣялся вначалѣ ея сарказмамъ, и ей потребовалось все ея самообладаніе, чтобы не смутиться предъ его спокойнымъ, добродушнымъ взглядомъ; но, наконецъ, онъ всталъ, подошелъ къ ней, взялъ ее за руку и сказалъ:

-- Послушай, голубушка Эрика, оставимъ-ка мы лучше все это!-- Въ тонѣ, какимъ онъ произнесъ два послѣднія слова, было безотчетное презрѣніе, поразившее дѣвушку.-- Мы, вѣдь, будемъ теперь друзьями, не такъ ли?

Она взглянула на него совершенно изумленная и ничего не могла отвѣтить. Онъ выпустилъ ея руку и прибавилъ:

-- Еслибъ ты только знала, сколько мнѣ было сегодня возни съ моими старухами!

Этотъ косвенный упрекъ такъ тронулъ ее, что слезы выступили у нея на глазахъ, и, стараясь скрыть ихъ, она отвернулась отъ Торстена.

Наступило минутное молчаніе; Экъ прошелся взадъ и впередъ по комнатѣ.

-- Но гдѣ же Эльза?-- спросилъ онъ, наконецъ.

Эрика украдкой провела рукой по глазамъ.

-- Я сейчасъ позову ее,-- поспѣшно отвѣтила она и побѣжала изъ комнаты, но въ дверяхъ столкнулась съ Эльзой, остановилась на мгновенье, затѣмъ молча прошла мимо нея и затворила за нею дверь.

Эльза тоже простояла нѣсколько минутъ у двери и молча смотрѣла на Эка. Она была въ свѣтломъ лѣтнемъ платьѣ, томъ самомъ, въ которомъ онъ встрѣтилъ ее въ лѣсу, и, можетъ быть, поэтому имъ овладѣло въ первую минуту то же чувство, какъ и тогда, что она такъ далеко, далеко отъ него. Быть можетъ, по этой же причинѣ она показалась ему такою красивой. Его всегда удивляло, что она такъ непохожа на остальныхъ членовъ семьи, на отца и на сестеръ; мать ея онъ едва помнилъ. Если сестеръ и нельзя было прямо назвать дурнушками, то все же у нихъ были довольно грубыя и заурядныя лица, тогда какъ лицо Эльзы было, наоборотъ, тонкое, нѣжное, выразительное. Тѣ были брюнетки, она -- блондинка, а, между тѣмъ, глаза ея были темнѣе или, по крайней мѣрѣ, казались порою темнѣй, чѣмъ у нихъ. Бюстъ былъ еще не развитъ, но плечи и руки имѣли полныя и упругія формы; можно было даже, пожалуй, сказать, что она чуть-чуть широка въ плечахъ. И такъ увѣренно и, вмѣстѣ съ тѣмъ, такъ легко и граціозно стояла Эльза на своихъ маленькихъ ножкахъ, точно ей съ самаго ранняго дѣтства приходилось упражняться въ позахъ и пріемахъ свѣтской дамы.

Да, въ ней было что-то особенное, индивидуальное, не похожее на другихъ; это-то и было тайною причиной первоначальныхъ страховъ Эка и теперь, въ первое мгновеніе, снова поразило его. Но на этотъ разъ тревога быстро смѣнилась чувствомъ удовлетворенія подъ вліяніемъ успокоительной мцсли, что эта дѣвушка его невѣста.

-- Почему ты заставила меня ждать такъ долго?-- сказалъ онъ шутливо-укоризненнымъ тономъ и подошелъ къ ней. Онъ хотѣлъ было поцѣловать ее, но такъ какъ она оставалась неподвижна, то онъ и не рѣшился.

-- Почему ты заставилъ меня ждать такъ долго?-- отвѣтила она тѣми же словами, но съ совсѣмъ другою интонаціей, и посмотрѣла на него пытливымъ взоромъ.

-- Я?!-- переспросилъ онъ внѣ себя отъ изумленія.

-- Да, ты не былъ вчера, а я цѣлый день ждала тебя.

Эку и въ голову не приходило, что она могла ждать его наканунѣ, и онъ стоялъ, не находя отвѣта, пока у него не блеснула счастливая идея. Онъ вынулъ изъ кармана маленькій свертокъ и подалъ его Эльзѣ.

-- Я вотъ зачѣмъ ѣздилъ!-- отвѣтилъ онъ.

Она вопросительно взглянула на него, затѣмъ лицо ея освѣтилось улыбкой, и она поспѣшно открыла футляръ. Въ немъ было два кольца, одно большое, другое маленькое, и, взявъ ихъ въ руки, она разсмѣялась, при видѣ громадной разницы между ними. Онъ тоже смѣялся, въ восторгѣ отъ того, что ея колечко, все-таки, оказалось слишкомъ велико. Когда они обмѣнялись кольцами, она порывисто обвила руками его шею и поцѣловала его.

Обѣдъ вышелъ, однако, довольно скучнымъ. Старшая сестра, Луиза, поглощенная хозяйственными хлопотами, не находила времени вести разговоръ, да, впрочемъ, и не особенно владѣла этимъ искусствомъ. Она была очень похожа на отца съ тою разницей, что всѣ добродушныя черты его физіономіи у нея выступали рельефнѣй, и, вмѣсто плутоватости, ея лицо выражало самую непосредственную доброту. Доброта была вообще ея самымъ выдающимся свойствомъ, она была добра въ своемъ домашнемъ обиходѣ, добра къ служанкамъ, добра къ отцу и въ особенности къ сестрамъ. Но на ея доброту былъ такой большой спросъ въ самомъ домѣ, что на постороннихъ ея уже не хватало; поэтому, когда Луиза только что узнала о помолвкѣ, то взглянула на дѣло такъ, будто это незаконное вторженіе въ семью чужого элемента, и немножко сухо обошлась съ Экомъ. Можетъ статься, въ основѣ этого крылась и капелька зависти, такъ какъ ей, вѣроятно, случалось въ какую-нибудь свободную минуту съ нѣкоторою горечью подумать о томъ, что она должна была отказаться отъ всякой мечты о своемъ личномъ счастьѣ. Но эта зависть быстро исчезла и, когда Луиза нѣсколько освоилась съ представленіемъ, что Экъ такъ или иначе сдѣлался членомъ семьи, она стала къ нему столь же добра, какъ и къ другимъ своимъ домочадцамъ. Она клала ему на тарелку самые лучшіе куски, но предоставляла Эрикѣ, къ уму которой питала большое уваженіе, а затѣмъ и Эльзѣ, занимать гостя. Однакожь, Эрика сидѣла за обѣдомъ необыкновенно серьезная и молчаливая, а Эльзу, очевидно, смущали неотвязные любопытные взгляды младшихъ сестеръ, такъ что за столомъ было довольно неоживленно.

Послѣ обѣда Экъ хотѣлъ было тотчасъ же ѣхать вмѣстѣ съ Эльзой показывать ей Торпу, какъ это было условлено раньше. Но тутъ встрѣтилось препятствіе: Луиза ни подъ какимъ видомъ не хотѣла пускать жениха и невѣсту вдвоемъ. Въ этомъ случаѣ ея доброта пришла въ столкновеніе съ боязнью нарушить приличіе, которая у нея, пожалуй, даже перевѣшивала доброту. Экъ не хотѣлъ никого приглашать, кромѣ Эльзы, и ссылался на то, что въ экипажѣ могутъ помѣститься только двое. Эльза тоже хотѣла ѣхать съ нимъ вдвоемъ. Имъ было, однако, неловко настаивать черезъ-чуръ рѣшительно; они слишкомъ еще недавно были помолвлены, чтобы опираться на свои права, и, можетъ быть, поѣздка разстроилась бы совсѣмъ, если бы они не нашли неожиданной союзницы въ лицѣ Эрики, которой удалось убѣдить Луизу, что въ этомъ нѣтъ ничего неприличнаго.

Когда экипажъ былъ поданъ и они стали прощаться, Экъ улучилъ минуту и, пожимая руку Эрики, сказалъ ей: "Спасибо за помощь!" Щеки ея покрылись слабымъ румянцемъ и она въ свою очередь слегка пожала его руку.

И вотъ, наконецъ, женихъ и невѣста очутились съ глазу на глазъ; въ первый разъ они по-настоящему были наединѣ другъ съ другомъ. Когда домъ скрылся изъ вида, Эльза взглянула на Эка блестящимъ взоромъ, а онъ спокойно и радостно кивнулъ ей въ отвѣтъ. Но онъ не могъ удержаться, чтобъ не сказать для окончательнаго успокоенія своей совѣсти:

-- Можетъ быть, это, все-таки, глупо, что я не захотѣлъ пригласить кого-нибудь изъ твоихъ сестеръ.

Она сложила губы въ презрительную усмѣшку, но потомъ быстро заговорила:

-- Вѣдь, мы можемъ повернуть назадъ, если тебѣ угодно...

-- Нѣтъ, нѣтъ,-- со смѣхомъ перебилъ онъ ее,-- я только хотѣлъ сказать, что, можетъ быть, онѣ сочли это неучтивымъ съ моей стороны...

-- А если бы и такъ? Развѣ онѣ дороже тебѣ, чѣмъ я?

-- Нѣтъ, но развѣ ты не понимаешь?

-- Нѣтъ, не понимаю. И какъ это ты, такой великанъ, можешь обращать вниманіе на такія мелочи?-- сказала она, остановивъ на немъ полушутливый, полувосхищенный взглядъ, и любовно прильнула къ нему.

Онъ разсмѣялся, чрезвычайно польщенный, и больше объ этомъ не было рѣчи. Эльза сидѣла, попрежнему, прильнувъ къ нему; немного погодя она промолвила:

-- Должно быть, ты уже началъ импонировать Эрикѣ.

-- Импонировать?-- повторилъ онъ съ нѣкоторымъ изумленіемъ.

-- Да, именно импонировать. И на меня ты съ перваго же раза произвелъ такое впечатлѣніе -- импонирующее.

-- Оттого, что я такой великанъ?-- добродушно спросилъ онъ.

-- Да,-- отвѣтила она и посмотрѣла на него долгимъ вопросительнымъ взглядомъ. Затѣмъ она умолкла, какъ бы ожидая, что онъ о чемъ-то спроситъ ее; онъ тоже смутно чувствовалъ, что она ожидаетъ какого-то вопроса, какого-то слова, но не зналъ, что ему сказать, и, наконецъ, заговорилъ:

-- Эрика вовсе не такая злая, какъ думаютъ люди.

Она ничего не отвѣтила, только немного отодвинулась отъ него, но въ слѣдующую минуту крикнула съ живостью, въ которой сквозило что-то принужденное...

-- Какъ ты медленно ѣдешь! Дай-ка мнѣ вожжи!

-- Хорошо, хорошо, только смотри, будь осторожна. Брунте немножко стара.

-- О, если я буду править ею, она у меня поскачетъ!

Она взяла вожжи, которыя онъ не совсѣмъ охотно передалъ ей, и стала погонять Брунте. Къ ея великому торжеству, Брунте дѣйствительно немного прибавила шагу и Эльза пришла въ самое радужное настроеніе. Она принялась разспрашивать Торстена объ его старухахъ, онъ кое-что разсказалъ ей, чтобъ ознакомить ее съ положеніемъ вещей, и при всемъ, что онъ ни говорилъ, она хохотала до слезъ. У нея былъ нѣсколько сдавленный, но, тѣмъ не менѣе, звонкій смѣхъ, вовсе не рѣзкій, но съ глубокимъ тембромъ журчащаго ручейка. Экъ слышалъ его въ первый разъ и такъ былъ очарованъ имъ, точно открылъ новое качество въ своей невѣстѣ. Онъ старался изъ всѣхъ силъ быть какъ можно болѣе занимательнымъ, и это удалось ему сверхъ всякихъ ожиданій. Въ превосходномъ расположеніи духа и съ тою пріятною усталостью, какую оставляетъ здоровый смѣхъ, они подъѣхали къ Торпѣ, и Брунте стала у крыльца, тоже довольно утомленная, такъ какъ послѣднюю часть пути, заразившись ихъ веселостью, бѣжала почти галопомъ.

Ларсъ Юганъ поспѣшилъ къ нимъ навстрѣчу изъ конюшни, но ни одна старуха не показывалась. Экъ нахмурилъ брови. Эльза, выйдя изъ экипажа, вдругъ опять притихла и сказала съ легкою дрожью:

-- Знаешь, мнѣ такъ жутко, точно я иду на экзаменъ.

Но когда они вошли въ залу, мамзель Томпсонъ уже стояла у стола, накрытаго къ кофе, и поклонилась имъ. Она чувствовала себя значительно подкрѣпленной послѣ своего "легкаго предъобѣденнаго отдыха" и проснулась съ твердымъ намѣреніемъ во всякомъ случаѣ не ронять своего достоинства передъ молодой фрэкенъ, хотя "ради патрона" она и оставила свой воображаемый планъ отказаться отъ мѣста. Поэтому въ ея реверансѣ была нѣкоторая чопорность и важность, а въ складкахъ рта мелькала немножко горькая улыбка. Но Эльза заранѣе рѣшила завоевать сердца старухъ. А потому, когда Экъ хотѣлъ представить ей экономку, она предупредила его.

-- Это совершенно лишнее, вѣдь, я имѣю удовольствіе видѣть мамзель Томсонъ, не правда ли?-- сказала она съ самою обворожительною улыбкой, подойдя къ ней и протянувъ ей руку.

Мамзель Томпсонъ едва дотронулась до нея кончиками пальцевъ, еще разъ церемонно присѣла и отвѣтила:

-- Томпсонъ, позвольте вамъ замѣтить, съ п.

Эльза на минуту смѣшалась и совсѣмъ забыла приготовленное ею милое привѣтствіе. Экъ долженъ былъ придти ей на помощь.

-- Будьте такъ добры, мамзель Томпсонъ, принесите намъ кофе; мы страшно голодны, то-есть страшно жаждемъ кофе,-- поправился онъ, уловивъ на лицѣ мамзель Томпсонъ мину, довольно ясно выражавшую, что она ожидала этого послѣ обѣда -- въ такомъ домѣ!

Она величественно выплыла изъ залы, и какъ только она скрылась, Экъ разразился громкимъ смѣхомъ, а Эльза тоже стала вторить ему, когда онъ объяснилъ ей, что мамзель Томпсонъ ни одной буквой своей фамиліи не дорожитъ такъ, какъ этимъ п, въ которомъ она видитъ что-то вродѣ дворянскаго титула. Едва они успѣли придти въ себя, какъ она снова вошла съ кофейникомъ на подносѣ. Поставивъ его на столъ, она сдѣлала видъ, что хочетъ удалиться, но Эльза удержала ее, ласково заставила ее сѣсть на стулъ и сама налила ей кофе.

-- Но что же Лисса не идетъ? Лисса!-- крикнулъ Экъ своимъ громовымъ голосомъ, гулко раздавшимся по всему дому.

Прошло, однако, еще нѣсколько минутъ, прежде чѣмъ послышались легкіе и быстрые шаги Лиссы. Когда она вошла, Экъ взглянуль на нее съ нѣкоторымъ безпокойствомъ, но не замѣтилъ въ ней ничего особеннаго. Она поклонилась Эльзѣ, поздравила ее, не стала церемониться, когда ей предложили чашку кофе, и очень вѣжливо отвѣчала всякій разъ, какъ Эльза обращалась къ ней, но, тѣмъ не менѣе, и Эльза, и Экъ чувствовали оба, что за этою привѣтливостью кроется гораздо больше непримиримости, чѣмъ за всѣми жеманными ужимками мамзель Томпсонъ. Выпивъ чашку кофе, она встала и поблагодарила, но тотчасъ же попросила позволенія уйти, чтобъ успѣть справить до вечера всѣ свои дѣла. За то мамзель Томпсонъ осталась, и мало-по-малу ея настроеніе становилось все мягче и миролюбивѣе. Когда же она допила третью чашку кофе и поразсказала нѣсколько замѣчательныхъ сновъ, сбывшихся на дѣлѣ, она и совсѣмъ расположилась къ Эльзѣ. И вдругъ мамзель Томпсонъ сдѣлала неожиданное открытіе, что невѣста вовсе не брюнетка, а, наоборотъ, чистѣйшая блондинка, и что, стало быть, карты указывали не на нее,-- это открытіе согнало послѣднее облачко съ ея души.

Послѣ кофе они обошли весь домъ, находившійся, благодаря стараніямъ Лиссы, въ самомъ парадномъ видѣ, а затѣмъ спустились въ кухню, гдѣ Эльза должна была испробовать силу своего обаянія на Линѣ, которая, какъ Экъ еще раньше узналъ отъ мамзель Томпсонъ, уже была освѣдомлена о помолвкѣ.

Лину они застали за чисткой мѣдныхъ кастрюль. Передъ ней изливала утромъ свое сердце мамзель Томпсонъ, когда Лисса оказалась совсѣмъ неприступной, и теперь она чувствовала себя, собственно говоря, обиженной тѣмъ, что получила новость лишь изъ вторыхъ рукъ, а не отъ самого патрона. Въ сущности, ей было безразлично, кто будетъ ей отдавать приказанія, мамзель Томпсонъ или кто другой,-- въ кухонномъ департаментѣ она, во всякомъ случаѣ, была сама себѣ госпожа. Пожалуй даже она немножко радовалась тому, что надъ мамзель Томпсонъ будетъ теперь хозяйка. "Все мы такъ, какъ будто, немножко сравняемся съ ней",-- думала она про себя. Такимъ образомъ, она отчасти уже склонилась на сторону Эльзы, а послѣ нѣсколькихъ привѣтливыхъ словъ, сказанныхъ ей молодою дѣвушкой, окончательно признала себя побѣжденной и выразила это цѣлымъ потокомъ рѣчей, отъ которыхъ они подъ конецъ должны были спастись бѣгствомъ.

-- Что-жь, все сошло отлично!-- сказалъ Экъ, когда они опять остались одни.

-- Да, но мнѣ больно подумать о Лиссѣ. Я увѣрена, что она не взлюбила меня, а, между тѣмъ, ея расположеніе для меня всего важнѣе.

-- Ну, это обойдется!-- утѣшилъ ее Экъ.-- Такъ какъ же, теперь мы, вѣдь, пойдемъ знакомиться съ остальными старухами?

-- А ихъ еще много?

-- Всего только двѣ, и отъ нихъ мы скоро отдѣлаемся. Анна птичница... вѣдь ты, конечно, любишь куръ?

-- Ахъ, нѣтъ! Я ихъ терпѣть не могу, онѣ на видъ такія глупыя!...

-- Вотъ тоже причина! Вѣдь, ихъ назначеніе нестись.

-- Во всякомъ случаѣ, онѣ глупыя!

-- Ну, тебѣ, все-таки, придется поинтересоваться ими,-- сказалъ Экъ и съ ласковою снисходительностью похлопалъ ее по плечу.-- А потомъ остается еще Болла, она, вѣроятно, будетъ пытаться совратить тебя въ баптистскую секту, но сегодня, я думаю, эта опасность намъ еще не грозитъ. Ну, что же?-- спросилъ онъ, видя, что Эльза вовсе не заинтересовалась его отчетомъ.

-- Нельзя ли отложить это до другого раза? Мнѣ хотѣлось бы пройтись съ тобой, побыть съ тобой съ глазу-на-глазъ,-- сказала она, взглянувъ на него.

-- Какъ тебѣ угодно!-- поспѣшилъ согласиться Экъ.-- Но, въ такомъ случаѣ, пойдемъ, прежде всего, на мельницу, тебѣ непремѣнно надо посмотрѣть ее, а потомъ мы можемъ взглянуть на поля.

Они отправились на мельницу, совершенно приковавшую къ себѣ вниманіе Эльзы. Они стояли, облокотившись на перила мостика, и смотрѣли, какъ внизу бѣжала вода.

-- Вотъ на этомъ самомъ мѣстѣ я стою иногда по вечерамъ и толкую съ мельникомъ,-- сказалъ Экъ.

-- Съ нимъ я не прочь познакомиться!-- воскликнула Эльза, вдругъ снова оживившись.

Экъ приложилъ руки ко рту и крикнулъ громче, чѣмъ когда-либо:

-- Мастеръ, мастеръ!

Мастеръ вышелъ и весело прищурилъ глазки, увидавъ молодыхъ людей. Онъ, должно быть, раньше слышалъ новость, и когда патронъ представилъ его Эльзѣ, тотчасъ же заговорилъ съ ней въ шутливомъ тонѣ. Онъ былъ старый холостякъ, но воображалъ, что имѣетъ большой успѣхъ у женщинъ, и съ своею самоувѣренною манерой преподнесъ Эльзѣ массу комплиментовъ, очень позабавившихъ ее, тѣмъ болѣе, что изъ-за шума водопада и мельничнаго колеса ихъ приходилось на половину выкрикивать. Они разстались съ мастеромъ большими друзьями.

-- Ну, а теперь мы пойдемъ взглянуть на поля?-- сказалъ Экъ, когда они опять очутились внизу.

Но Эльза сдѣлала недовольную мину,-- ее такъ тянуло въ лѣсъ.

-- Въ лѣсъ? Но что же мы будемъ тамъ дѣлать? Вѣдь, тамъ же нечего смотрѣть!

Взглядъ Эльзы внезапно потемнѣлъ и она съ нѣкоторою запальчивостью отвѣтила, что она думала, онъ самъ пожелаетъ пойти въ лѣсъ -- ради нея. Экъ не понималъ хорошенько, что она собственно хочетъ сказать. Развѣ не могъ онъ точно такимъ же образомъ пойти въ поле ради нея? Но онъ воздержался отъ дальнѣйшихъ возраженій. Рѣшено было отправиться въ лѣсъ. Сперва имъ надо было пройти немного проселочною дорогой, и тамъ вечернее солнце сильно пекло, но, свернувъ на тропинку, которая довольно крутымъ подъемомъ вела въ сосновый боръ, они вскорѣ оказались въ тѣни. Былъ чудный іюльскій вечеръ. Когда они взошли на площадку, откуда открывался далекій видъ на равнину, Эльза остановилась и оглядѣлась вокругъ; Экъ, конечно, остановился тоже. На западѣ собрались облака для проводовъ солнца, но вся остальная часть неба была чиста, ровное сіяніе заливало просторъ полей, переходя въ свѣтлые, голубоватые тоны на краю горизонта, и дымъ, поднимавшійся изъ трубъ жилищъ, казался легкимъ и прозрачнымъ, какъ туманъ.

-- Чудо, что за поля!-- сказалъ Экъ, какъ бы ожидая подтвержденія отъ Эльзы.

-- Да, здѣсь хорошо!-- промолвила она съ легкимъ вздохомъ.

-- А вѣдь, пожалуй, завтра дождикъ будетъ, -- продолжалъ Экъ и прибавилъ, самъ не зная, что произноситъ вслухъ свою мысль: -- Слава Богу, что я успѣлъ убрать сѣно!

Снова Эльза бросила на него сумрачный взглядъ, но онъ этого не замѣтилъ; она повернулась и направилась дальше. И когда они вошли въ самую чащу лѣса, она сказала:

-- Но здѣсь еще лучше!

Экъ пробормоталъ что-то такое, что можно было принять за согласіе съ ея мнѣніемъ. Въ глубинѣ сердца онъ предпочиталъ равнину, но немножко затруднялся признаться въ этомъ, хотя самъ хорошенько не зналъ, почему. И онъ искренно старался повѣрить, что здѣсь, по крайней мѣрѣ, такъ же хорошо, какъ на равнинѣ.

Здѣсь солнце освѣщало только верхушки сосенъ, бросая отдѣльныя полоски свѣта между стволовъ; но подъ густыми сводами было темно, почти мрачно. Внизу, на равнинѣ, воздухъ былъ неподвиженъ, здѣсь же, надъ головами молодыхъ людей, шелестилъ мимолетными порывами легкій вѣтерокъ.

Эльза совсѣмъ преобразилась; она шла молча, тихими, какъ бы усталыми шагами, устремивъ впередъ блестящій взоръ; по временамъ она напѣвала какую-то мелодію, которой Эку никогда еще не приходилось слышать.

Вдругъ она взяла его подъ руку, прижалась къ нему и какимъ-то страннымъ, затуманеннымъ голосомъ сказала:

-- Не правда ли, какъ сосны ласково смотрятъ на насъ?.

Онъ взглянулъ на нее съ изумленіемъ; какъ могла придти ей въ голову подобная мысль? Глаза ихъ встрѣтились и ему показалось, будто и взоръ у нея какой-то затуманенный. Имъ овладѣло такое чувство, точно передъ нимъ стоитъ совсѣмъ незнакомое ему существо, и въ душѣ его поднялась тревога.

-- Посмотри, какъ солнце освѣщаетъ ихъ вершины! Это такъ похоже на улыбку! Да, онѣ улыбаются намъ!-- продолжала она.

"Что за странныя идеи!" -- подумалъ онъ и покачалъ головой. Онъ все еще находился въ томъ веселомъ расположеніи духа, въ какомъ пріѣхалъ въ Торпу, и жаждалъ вновь услышать смѣхъ дѣвушки. Поэтому онъ попробовалъ заговорить въ шутливомъ тонѣ, но она была разсѣянна, не слушала его и едва ли улыбнулась хоть разъ. И это сознаніе, что въ ихъ настроеніи отсутствуетъ гармонія, сдѣлало ихъ чужими другъ для друга. Эльза выпустила руку жениха и они молча пошли рядомъ.

Въ душѣ Эка мелькала неясная догадка, что она ждетъ отъ него чего-то, чего онъ чувствовалъ себя неспособнымъ ей дать, и это начинало мучить его. Онъ мечталъ вернуться скорѣе домой; ему казалось, что онъ совсѣмъ возненавидѣлъ лѣсъ. И надо же имъ было забраться сюда,-- вотъ еслибъ онъ могъ показать ей свои великолѣпныя поля!

Вдругъ ему пришла мысль. Можетъ быть, она считаетъ его дуракомъ и увальнемъ за то, что онъ идетъ себѣ возлѣ нея какъ ни въ чемъ не бывало,-- вѣдь они женихъ и невѣста! Но онъ со стыдомъ отогналъ отъ себя эту мысль,-- ему казалось, что онъ унижаетъ ею Эльзу. Что-то внутри его говорило ему, что еслибъ онъ въ эту минуту вздумалъ поцѣловать ее, она сочла бы это чуть ли не оскорбленіемъ.

Но что-то было не ладно между ними. "Не такъ-то легко быть женихомъ, какъ я воображалъ!" -- со вздохомъ подумалъ онъ про себя.

Они дошли до большой проѣзжей дороги, пересѣкавшей лѣсъ. Здѣсь, на одномъ поворотѣ, Эльза остановилась.

-- Помнишь?-- сказала они, не глядя на Эка.

Онъ посмотрѣлъ на нее съ нѣкоторымъ недоумѣніемъ, но затѣмъ вспомнилъ.

-- Да, когда я встрѣтилъ тебя!-- онъ такъ обрадовался представившейся темѣ для разговора, что расхохотался.-- Я понять не могъ, какъ ты очутилась здѣсь, такъ далеко отъ дома!

Она покраснѣла и бросила на него торопливый, бѣглый взглядъ, -- взглядъ, стыдившійся признанія и, въ то же время, желавшій допроса.

Торстену сдѣлалось какъ-то странно на душѣ. Внезапная мысль поразила его, но въ первое мгновеніе онъ нашелъ ее невѣроятной.

-- Неужели... неужели..? это было ради меня?

Она ничего не отвѣтила, быть можетъ, она и сама была не увѣрена въ томъ, что причина совершенно ясна ей, но она покраснѣла еще сильнѣе, и онъ принялъ это за утвердительный отвѣтъ.

-- А я-то, болванъ, ничего не понималъ!

Онъ взялъ ея руку въ обѣ свои и сталъ гладить тонкіе пальчики.

-- А ты еще не хотѣлъ идти сюда!-- тихо и укоризненно промолвила Эльза.

-- Да, если тебѣ поэтому сюда хотѣлось, то, вѣдь, это совсѣмъ другое дѣло!

Къ нему вдругъ вернулось хорошее расположеніе духа, и онъ ускореннымъ шагомъ пошелъ по дорогѣ, рука объ руку съ дѣвушкой. Онъ хотѣлъ было сообщить Эльзѣ всѣ соображенія, приходившія ему въ голову по поводу этой встрѣчи, но теперь, когда онъ узналъ, что любовь привлекла ее сюда, они показались ему до такой степени наивными, что онъ устыдился ихъ и счелъ за лучшее оставить ихъ при себѣ. Но онъ снова принялся шутить и смѣяться, по временамъ останавливаясь, чтобы подумать: какой я былъ болванъ! и долго не замѣчалъ, что Эльза опять совсѣмъ примолкла. Но когда онъ, наконецъ, замѣтилъ это и пристальнѣе вглядѣлся въ нее, онъ снова увидалъ на ея лицѣ усталое, разсѣянное выраженіе.

-- Что съ тобой? Отчего ты такая невеселая?-- спросилъ онъ.

-- Ахъ, я просто немножко устала, мнѣ ужь скоро надо ѣхать домой.

Они повернули и пошли назадъ.

Въ сущности, Эльза не столько утомилась, сколько была опечалена. Весь этотъ день представлялся ей теперь однимъ великимъ разочарованіемъ. Она раскаивалась въ своемъ недавнемъ признаніи, радость Эка мучила ее, она была такъ оскорбительно самоувѣренна. Она ожидала... Ахъ, она и сама не знала, чего ожидала!

Они поѣхали назадъ при свѣтѣ заката. Но послѣ яснаго дня онъ казался немного хмурымъ отъ темной тучи, поднявшейся съ горизонта на верхнюю часть неба, и золотые края его скоро угасли. И вѣтеръ сталъ дуть сильный.

Женихъ и невѣста во всю дорогу не обмѣнялись почти ни словомъ. Эльза извинялась усталостью, а веселое настроеніе Эка тоже замѣтно поблѣднѣло. Когда они подъѣхали къ крыльцу, онъ не пожелалъ войти въ домъ, а хотѣлъ тотчасъ же ѣхать къ себѣ.

На прощанье они пожали другъ другу руки, но уже поднявшись, чтобы выйти изъ экипажа, Эльза обернулась, порывисто обняла жениха и поцѣловала. Въ дверяхъ она опять обернулась и сдѣлала ему прощальный жестъ рукой.

Экъ поѣхалъ домой шагомъ. Онъ былъ въ томъ странномъ настроеніи, когда человѣкъ чувствуетъ, что пропустилъ мимо рукъ что-то драгоцѣнное, одинъ изъ тѣхъ случаевъ въ жизни, которыхъ впослѣдствіи никогда уже нельзя вернуть. Но, въ то же время, онъ былъ сильно утомленъ,-- такъ утомленъ, какъ никогда еще не былъ даже послѣ самаго тяжелаго рабочаго дня, и совсѣмъ въ другомъ родѣ была эта усталость.

IV.

Память о томъ днѣ они похоронили оба въ тайникахъ своей души и никогда не касались его ни единымъ намекомъ. Оба они чувствовали, что нельзя объяснить словами того, что произошло между ними тогда, а того, что могло бы это объяснить, они въ себѣ не находили. Они не пытались, каждый съ своей стороны, пробиться сквозь преграду, которую воздвигъ этотъ день между сокровеннѣйшими изгибами ихъ духовнаго существа, а шли по обѣ стороны этой стѣны, протягивая черезъ нее руку другъ другу, и воображали, что, такимъ образомъ, они соединены. По крайней мѣрѣ, Экъ такъ думалъ и ничего больше не желалъ, а Эльза была еще слишкомъ неопытна и не понимала, что требованіе чего-то большаго, просыпавшееся порою внутри ея, было не одною лишь неясною грезой, не однимъ лишь смутнымъ стремленіемъ, которому дѣйствительность не могла дать мѣста, а жизненнымъ условіемъ для ихъ счастья. Но оба они сдѣлались умнѣе или, по крайней мѣрѣ, осторожнѣе послѣ этого урока. Они уже выучились приспособлять то, что должно было само собой сливаться. Эльза сдѣлалась болѣе сдержанна, стала болѣе слѣдить за собой, и рѣзкіе переходы въ ея настроеніи, тревожившіе Эка, почти совсѣмъ исчезли, или же выражались лишь въ такихъ легкихъ оттѣнкахъ, что ускользали отъ его не особенно проницательнаго взора. Поэтому онъ могъ безмятежно сживаться съ тѣмъ представленіемъ о ней, которое самъ себѣ создалъ, потому что оно было ему симпатичнѣе всякаго другого и, въ то же время, имѣло нѣсколько внѣшнихъ точекъ соприкосновенія съ ея дѣйствительною природой. То было представленіе, довольно, впрочемъ, смутное и безличное, о чемъ-то кроткомъ и женственномъ, о существѣ трезвомъ въ своей основѣ, хотя соединявшемъ эту трезвость съ дѣвически-экзальтированными идеями, въ мѣру серьезномъ и умѣвшемъ смѣяться милымъ, заразительнымъ смѣхомъ. Съ своей стороны онъ дѣлалъ все возможное, чтобы примириться съ этими экзальтированными идеями, утѣшаясь мыслью, что онѣ являются неизбѣжными спутницами періода помолвки. Самою ясною формой, въ какой онѣ проявлялись передъ нимъ, былъ энтузіазмъ къ природѣ, казавшійся ему съ его сельско-хозяйственной точки зрѣнія въ высшей степени страннымъ, хотя ради Эльзы онъ и старался, насколько могъ, приноровляться къ нему.

Послѣ этого дня и сами они, и любовь ихъ всего свободнѣе чувствовали себя въ обществѣ, наединѣ же другъ съ другомъ они дѣлались застѣнчивыми и неувѣренными. А въ обществѣ у нихъ недостатка не было: всѣ сосѣди, съ извѣстною законною гордостью считавшіе ихъ помолвку дѣломъ рукъ своихъ, испытывали, вмѣстѣ съ тѣмъ, потребность чѣмъ-нибудь ознаменовать ее, и нескончаемою вереницей потянулись теперь званые обѣды, ужины и тому подобныя пиршества, гдѣ женихъ и невѣста натурально были почетными гостями. Эта постоянная выставка первое время стѣсняла ихъ, но вскорѣ они къ ней привыкли и стали находить въ ней облегченіе.

Когда они сидѣли между всѣми этими посторонними людьми, которые, повидимому, всѣ безъ исключенія, были глубоко убѣждены въ томъ, что все такъ есть, какъ и должно быть, и что они счастливѣйшая парочка въ мірѣ, ихъ тайныя сомнѣнія и страхи улетучивались и имъ начинало казаться, будто ихъ свела внѣшняя, доброжелательная, но все же деспотическая сила. Тогда ихъ отношенія принимали совсѣмъ иной характеръ, чѣмъ когда они оставались съ глазу на глазъ; все недоумѣвающее, неувѣренное, требовательное исчезало, они уже не испытывали стремленія стать ближе другъ къ другу, чѣмъ они были, имѣя возможность держать другъ друга за руку, обмѣниваться взглядомъ и поцѣлуемъ, когда присутствующіе тактично смотрѣли въ сторону. А сознаніе, что они имѣютъ право на все это, служило для нихъ какъ бы доказательствомъ, что все идетъ такъ, какъ и должно. Такія публичныя изъявленія нѣжности не вызывали въ нихъ стыдливаго чувства; мало-по-малу они сдѣлались въ ихъ глазахъ столь же естественными, какъ естественно было для нихъ ходить рука объ руку, между тѣмъ какъ тогда, когда они бывали одни, Эльза часто отводила лицо отъ Эка, чтобы уклониться отъ его поцѣлуя. Ихъ любовь нуждалась въ поддержкѣ общественнаго мнѣнія, чтобы чувствовать себя спокойной и на настоящей дорогѣ; наединѣ она испуганно озиралась вокругъ, боясь заблудиться, какъ только большая проѣзжая дорога терялась у нея изъ виду.

Такимъ образомъ, время ихъ помолвки было для нихъ не періодомъ развитія, открытій и золотыхъ надеждъ, а, какъ оно всего чаще бываетъ, періодомъ упражненія и параднаго смотра; они научились ходить болѣе или менѣе нога въ ногу, на радость своимъ жаднымъ до зрѣлищъ знакомымъ, а не шли рука съ рукой, какъ идутъ люди, передъ которыми лежитъ общій путь и общая цѣль, хотя шаги ихъ могутъ быть и не равны.

-----

Такъ прошло лѣто, и насталъ сентябрь. Ихъ помолвка не была уже свѣжею новостью и интересъ къ ней сталъ охладѣвать. Празднества мало-по-малу прекратились и, когда жениху съ невѣстой случалось теперь бывать въ обществѣ, они уже не были больше центромъ всѣхъ взоровъ и общаго любопытства; ихъ кратковременной славѣ пришелъ конецъ и они были предоставлены самимъ себѣ.

И вотъ началась домашняя жизнь, тихая, ровная, однообразная. Покончивъ свою дневную работу, Экъ, если не былъ слишкомъ утомленъ, садился обыкновенно въ шарабанъ и ѣхалъ въ Бинесъ, какъ называлась усадьба Гольмера. Передъ чаемъ у нихъ со старикомъ составлялась партія въ шашки. Если же Гольмеръ былъ въ отлучкѣ по дѣламъ, тогда Экъ разговаривалъ съ невѣстой и ея старшими сестрами, или же игралъ и шумѣлъ съ младшими, такъ какъ порой, если бывалъ въ духѣ, онъ могъ веселиться, какъ дитя. Онъ и Эрика сдѣлались большими друзьями, и она была обычною собесѣдницей невѣсты и жениха, когда дѣвочки уходили спать, а Луиза отправлялась въ кухню. Вначалѣ она дѣлала видъ, будто тоже собирается удалиться, но когда Эльза какъ-то разъ чуть не разсердилась на нее за это, она покорно вошла въ роль дуэньи. И, благодаря ей, бесѣда становилась нѣсколько оживленнѣе; она умѣла легко и добродушно усвоивать себѣ ходъ мыслей Эка, затрогивать темы, интересныя для него, и внимательно выслушивать его сельско-хозяйственныя разсужденія, тогда какъ у Эльзы этой способности не было. Правда, и ей иногда случалось заинтересоваться тѣмъ, что занимало его, но этотъ интересъ вскорѣ увлекалъ ее все дальше и дальше отъ исходной точки и подъ конецъ она ловила себя на томъ, что говоритъ уже совсѣмъ не о тѣхъ вещахъ, о какихъ желалъ говорить ея женихъ, и, точно утомившись, неохотно роняла слова; очень часто она и вовсе не обнаруживала этого интереса. Эрика, напротивъ того, шла съ Экомъ ровною рысцой, ни на минуту не уклоняясь въ сторону отъ темы разговора; вдобавокъ, она отличалась практическимъ смысломъ и, благодаря своему знакомству съ дѣлами отца, понимала толкъ во всемъ, что касалось сельскаго хозяйства. Ея характеръ за послѣднее время значительно смягчился, въ обращеніи съ Экомъ она никогда уже не выказывала теперь прежней рѣзкости, а относительно другихъ допускала ее гораздо рѣже, иной разъ лишь въ силу старой привычки.

-- Тебѣ бы слѣдовало посвататься не ко мнѣ, а къ Эрикѣ!-- сказала ему однажды Эльза, когда Эрика на минуту оставила ихъ вдвоемъ.

Экъ взглянулъ на нее совсѣмъ озадаченный и никакъ не могъ понять выраженія, появившагося въ ея глазахъ. Но затѣмъ онъ разразился неудержимымъ смѣхомъ. Онъ очень былъ расположенъ жъ Эрикѣ, но мысль быть ея женихомъ показалась ему нелѣпой до смѣшного. Его смѣхъ былъ такъ искрененъ, что увлекъ за собой и Эльзу, но вдругъ лицо ея опять сдѣлалось серьезно и она тихо промолвила:

-- Бѣдная Эрика!

-- Да,-- отвѣтилъ онъ тоже серьезнымъ тономъ, добросердечно упрекая себя за свой смѣхъ,-- да, конечно, она бѣдная... но...-- Онъ схватилъ ея руку, Эльза отвѣтила ему теплымъ пожатіемъ и на этотъ разъ, по крайней мѣрѣ, они почувствовали, что ихъ соединяетъ полная и счастливая симпатія, благодаря преисполнившему ихъ состраданію, но, въ тоже время, и тайной радости при мысли о "бѣдной Эрикѣ".

-----

Но какъ-то вечеромъ, пріѣхавъ въ Бинесъ, Экъ засталъ Эльзу одну. Отецъ и сестры отправились въ гости къ сосѣдямъ, она же не пожелала ѣхать съ ними, вслѣдствіе усталости и легкой головной боли.

-- Ты нездорова?-- тревожно спросилъ Экъ.

-- Нѣтъ,-- отвѣтила она со слабою улыбкой,-- я только устала.

-- Устала? Вотъ какъ! Что же такое ты изволила дѣлать сетодня?-- шутливымъ тономъ спросилъ Экъ, придвигая стулъ и садясь возлѣ нея.

Она сидѣла въ гостиной, откинувъ голову на спинку кресла, руки ея покоились на колѣняхъ, придерживая раскрытую книгу, и вся ея поза производила впечатлѣніе безсилія, внушившее Эку нѣжное, покровительственное чувство.

Она тихо покачала головой.

-- Ничего не дѣлала,-- отвѣтила она.-- Быть можетъ, потому-то я и устала.

-- Ну, такъ ты занялась бы чѣмъ-нибудь.

Она не сразу отвѣтила, но глядѣла прямо передъ собой въ мрачномъ раздумьѣ.

-- По-моему, это ни къ чему не ведетъ, если люди ищутъ чѣмъ-нибудь заняться,-- сказала она, наконецъ.-- Это просто значитъ обманывать себя. Это все равно, что принуждать себя смѣяться, чтобы только вообразить себѣ, что тебѣ весело, и по-моему, это такъ пошло!

Она взглянула на него, какъ бы ища въ немъ сочувствія, но онъ не понималъ ея, хотя искренно желалъ вникнуть въ ходъ ея мыслей.

-- Работать никогда не можетъ быть пошло,-- сказалъ онъ нѣсколько болѣе наставительнымъ тономъ, чѣмъ хотѣлъ.

-- Нѣтъ, можетъ,-- запальчиво отвѣтила она и покраснѣла, какъ всегда, когда горячилась, -- когда не находишь истинной радости въ своей работѣ. И мнѣ думается, что люди рѣдко знаютъ эту радость. Сколько такихъ, которые работаютъ лишь для того, чтобъ обмануть самихъ себя! Вотъ папа, напримѣръ,-- сказала она, и въ голосѣ ея внезапно послышались рѣзкія ноты,-- и Эрика тоже... иной разъ и я. А вотъ Луиза никогда, и ты тоже никогда, думается мнѣ.

-- Да, вѣдь, ты настоящій философъ!-- сказалъ онъ съ добродушнымъ смѣхомъ.-- "Опять эти ребяческія фантазіи!" -- подумалъ онъ про себя.

-- Нѣтъ, но порой это гнететъ меня, страшно гнететъ!-- проговорила Эльза и губы ея задрожали.

Онъ взглянулъ на нее съ изумленіемъ, -- онъ не понималъ, какъ можетъ она такъ серьезно задумываться надъ подобными вещами. Онъ испытывалъ желаніе утѣшить ее, какъ утѣшаютъ дитя въ какомъ-нибудь пустяшномъ огорченіи, незначительность котораго оно не въ состояніи понять. И онъ нѣжно провелъ рукой по ея волосамъ.

Она же испытывала такую глубокую потребность быть понятой, что въ такомъ смыслѣ и истолковала его нѣмую ласку и благодарно взглянула на него.

-- Какой ты милый, что пріѣхалъ!-- тихо сказала она, и прибавила, когда онъ хотѣлъ было отнять свою руку:-- Нѣтъ, оставь ее! Это такъ хорошо!

И онъ послушался ея, какъ слушаются ребенка.

Въ комнатѣ начинало темнѣть; на дворѣ тоже спускались сумерки, сгущались среди вѣтвей деревьевъ, скрывая отъ взоровъ безмолвный листопадъ, потомъ выползали изъ своего непроницаемаго убѣжища въ лѣсахъ Торпы и медленно плыли надъ равниной, разстилая по небу свой темный покровъ.

Молодая парочка долго сидѣла молча и недвижно, но мало-помалу рука Эка, лежавшая на головѣ Эльзы, отяжелѣла, и дѣвушка сдѣлала движеніе, чтобъ высвободиться изъ-подъ нея. Онъ снялъ руку съ ея головы, но вмѣстѣ съ движеніемъ, которое, каждый изъ нихъ сдѣлалъ, разсѣялась сладость молчанія.

-- Что это ты читаешь?-- спросилъ онъ, положивъ руку на книгу, развернутую у нея на колѣняхъ.

-- Ахъ, это романъ!-- равнодушно отвѣтила она.

-- Что-жь, онъ интересенъ?-- Голосъ его слегка звучалъ презрѣніемъ, такъ какъ самъ онъ никогда не читалъ романовъ.

Она не дала прямого отвѣта.

-- Я читала его нѣсколько лѣтъ тому назадъ, и тогда онъ такъ увлекъ меня, что нѣсколько дней сряду я не могла думать ни о чемъ другомъ и цѣлыя ночи напролетъ плакала. Я сама не знаю, почему онъ мнѣ вспомнился сегодня, и вотъ я разыскала его, чтобъ перечитать еще разъ.

-- Такъ это, должно быть, ему ты и обязана головною болью!-- сказалъ онъ, исполнившись ревности, которую самъ находилъ въ высшей степени глупой, но которой не въ силахъ былъ подавить.

-- Головною болью!-- повторила она, слегка раздраженная тѣмъ, что онъ вздумалъ заговорить о ней какъ разъ теперь, когда ей удалось о ней забыть.-- Можешь самъ посмотрѣть, много ли я прочитала,-- и она указала на книгу, раскрытую на двадцатой страницѣ.

-- Значитъ, теперь онъ уже не нравится тебѣ?-- спросилъ онъ, очень довольный.

-- Не знаю,-- задумчиво отвѣтила она.-- Но теперь совсѣмъ не то, что прежде, я не могу уже теперь читать его съ прежнимъ интересомъ, потому что все это, въ сущности, вовсе не касается меня.

-- Ну, да, конечно!-- подхватилъ онъ, еще болѣе довольный.-- Вѣдь, все это чистый вздоръ, намъ въ пору только думать о своихъ собственныхъ дѣлахъ!

-- Мнѣ кажется, это совершенно то же, что я говорила о работѣ, это просто значитъ обманывать самихъ себя.

Экъ наморщилъ лобъ; онъ чувствовалъ, что начинаетъ терять нить.

-- Во всякомъ случаѣ, есть же разница между работой и чтеніемъ романовъ,-- замѣтилъ онъ.

Она опять стала горячиться и покраснѣла.

-- Нѣтъ, это совершенно одно и то же, потому что, когда мы читаемъ романъ, мы, вѣдь, ищемъ себѣ замѣны того, чего мы сами не имѣемъ. Это все равно, что жить воображеніемъ, если нельзя жить настоящею жизнью. И прежде я умѣла такъ жить, и это было такъ сладко... но теперь... теперь только хуже дѣлается отъ этого...

Она прижала къ груди крѣпко стиснутыя руки и устремила взоръ въ пространство съ такимъ выраженіемъ, отъ котораго Торстену сдѣлалось жутко на сердцѣ.

-- Ахъ, какая тоска меня томитъ!-- сказала она такъ тихо, что онъ скорѣе угадалъ ея слова, чѣмъ ихъ разслышалъ.-- Вотъ ужь сколько лѣтъ меня томитъ тоска!-- продолжала она, говоря сама съ собой,-- Это, конечно, неблагодарно съ моей стороны, папа, вѣдь, такой добрый,-- снова зазвучали въ тонѣ ея голоса рѣзкія ноты, -- и сестры тоже... Да, это, безъ сомнѣнія, очень гадко съ моей стороны, но я ничего не могу съ собой подѣлать!... Всѣ они кажутся мнѣ такими чужими!

Она смолкла, онъ тоже молчалъ; въ душѣ его проснулась мучительная, все возроставшая тревога.

-- Я такъ хорошо помню,-- продолжала она немного погодя,-- такъ хорошо помню тотъ вечеръ, когда ты разсказывалъ мнѣ о своемъ дѣтствѣ.-- Онъ замѣтилъ, что она повернула къ нему лицо, не постарался уклониться отъ ея взгляда.-- Еслибъ ты зналъ, какъ мнѣ жаль тебя было, и, несмотря на это, нѣсколько дней послѣ того у меня было такъ радостно на душѣ, и я все надѣялась, что ты опять пріѣдешь, потому что мнѣ столько хотѣлось сказать тебѣ, чего я не успѣла сказать тогда... Но ты не пріѣзжалъ и я...-- она вспыхнула горячимъ румянцемъ,-- сколько разъ я думала пойти къ тебѣ сама. Но порой я начинала на тебя сердиться, мнѣ представлялось, что ты только посмѣялся надо мной. И вотъ насталъ день, когда ко мнѣ пришелъ папа и сказалъ мнѣ...-- она оборвала рѣчь и вдругъ порывисто спросила:-- Отчего ты самъ не пришелъ ко мнѣ? Я не могла понять этого, я ломала надъ этимъ голову, мнѣ казалось, что это такъ непохоже на тебя... Отчего, скажи мнѣ?

Онъ ничего не могъ отвѣтить, а только взглянулъ на нее съ мольбой.

Она хотѣла разгадать отвѣтъ по его глазамъ, но ее поразило ихъ печальное, безпокойное выраженіе и она забыла все другое, чтобъ только утѣшить его.

-- Но ты пришелъ, наконецъ, и я не стала больше думать объ этомъ. Все сложилось совсѣмъ иначе, чѣмъ я представляла себѣ, но я какъ будто лишь тогда по-настоящему поняла тебя. Ты былъ такой серьезный и такой... да, знаешь ли, ты мнѣ показался настоящимъ красавцемъ.

Онъ бросилъ на нее торопливый взглядъ, какъ бы для того, чтобъ убѣдиться, дѣйствительно ли она говоритъ правду. Ея глаза съ улыбкой встрѣтили этотъ взглядъ.

-- И какъ я была счастлива на другой день, хотя ты и тогда не пріѣхалъ!-- сказала она ласкающимъ тономъ, смягчившимъ упрекъ, заключавшійся въ самыхъ словахъ.-- А помнишь, какъ мы смѣялись, когда ѣхали къ тебѣ въ Торпу?

Она внезапно запнулась, какъ бы стараясь отогнать мучительное воспоминаніе, схватила руку жениха и, прижавъ ее къ груди, воскликнула съ страстнымъ порывомъ:

-- Торстенъ, ты въ самомъ дѣлѣ любишь меня?

Онъ сидѣлъ, какъ преступникъ, съ опущенными глазами. По мѣрѣ того, какъ она говорила, глубокое уныніе все сильнѣе и сильнѣе наполняло его. Онъ тихо выдернулъ свою руку изъ ея руки, поднялся съ мѣста, подошелъ къ окну и только тамъ, когда мракъ скрылъ его лицо, онъ обернулся къ дѣвушкѣ и сказалъ какимъ-то страннымъ, глухимъ голосомъ:

-- До чего ты ребячлива, Эльза!

Онъ такъ горько сознавалъ, что его упрекъ, невольно принявшій такую форму, отразился, въ сущности, на немъ самомъ, что ему казалось естественнымъ, что и Эльза должна понять его такъ. Она ничего не отвѣтила и неподвижно сидѣла въ уголкѣ дивана. Вдругъ что-то подсказало ему, что онъ не долженъ больше оставаться здѣсь, долженъ уйти прочь, уйти во что бы то ни стало.

-- Мнѣ домой пора,-- сказалъ онъ все тѣмъ же глухимъ голосомъ и принудилъ себя подойти къ Эльзѣ.-- Прощай!

Она взглянула на него широко раскрытыми, безпокойно-спрашивающими глазами.

-- Ты уѣзжаешь?-- спросила она, тяжело дыша.

Экъ нетерпѣливо уклонился отъ ея взгляда, кивнулъ ей и вышелъ изъ комнаты. Онъ прямо направился въ конюшню и, не найдя тамъ конюха, самъ запрягъ лошадь. Пять минутъ спустя онъ уже ѣхалъ быстрымъ шагомъ изъ усадьбы.

Онъ былъ въ такомъ волненіи, какое до сихъ поръ испыталъ только разъ въ своей жизни, тогда, когда бѣжалъ изъ отцовскаго дома. Но и теперь, какъ тогда, это волненіе сдерживалось холодною рѣшимостью, не оставлявшей мѣста сомнѣніямъ и колебаніямъ, но побуждавшей его слѣпо, безъ малѣйшаго раздумья, привести въ исполненіе первую мысль, пришедшую ему въ голову. Вотъ почему онъ такъ внезапно разстался съ Эльзой, вотъ почему онъ гналъ теперь лошадь во весь опоръ, точно боялся, что не успѣетъ достаточно скоро скрыться изъ вида.

-- Нѣтъ, -- говорилъ онъ вслухъ, мрачно сдвинувъ брови и смотря прямо передъ собой,-- нѣтъ, это невозможно... Что это за фантазёрство?

И онъ засмѣялся жесткимъ смѣхомъ.

Но какъ и въ ту минуту, когда онъ сказалъ Эльзѣ, что она ребячлива, точно такъ и теперь онъ чувствовалъ, что упрекъ его, въ сущности, отразился на немъ самомъ. Онъ сознавалъ себя виновнымъ передъ Эльзой, ему казалось, что онъ обманулъ ее, что онъ вѣроломно чѣмъ-то завладѣлъ, что не принадлежало ему по праву.

-- Нѣтъ,-- повторялъ онъ, -- это невозможно!

Вдругъ онъ натянулъ вожжи и остановился. Въ умѣ его шевельнулась какая-то мысль, и какъ скоро она выяснилась ему вполнѣ, то приняла форму рѣшенія, которое онъ немедленно долженъ былъ выполнить. Онъ повернулъ и бѣшено помчался назадъ.

Подъѣхавъ снова къ усадьбѣ, онъ бросилъ вожжи на спину лошади и, оставивъ ее на произволъ судьбы, взбѣжалъ на крыльцо. Въ передней къ нему вышла перепуганная горничная.

-- Гдѣ фрэкенъ Эльза?-- коротко спросилъ онъ.

-- Должно быть, ушла въ свою комнату.

-- Скажите ей, что мнѣ надо переговорить съ ней.

Дѣвушка съ удивленіемъ смотрѣла на него.

-- Ну, что же?-- крикнулъ онъ угрожающимъ тономъ.

Она испуганно поспѣшила наверхъ.

Онъ вошелъ въ гостиную и въ бурномъ нетерпѣніи сталъ ходить взадъ и впередъ по комнатѣ. Спустя нѣсколько минутъ вошла горничная съ зажженною лампой, которую поставила на столъ.

-- Фрэкенъ Эльза сейчасъ сойдетъ,-- сказала она и, уходя, кинула на него робкій взглядъ.

Онъ все ходилъ взадъ и впередъ, бросая по временамъ озлобленные взгляды на лампу, свѣтъ которой рѣзалъ ему глаза. Онъ только что хотѣлъ подойти и потушить ее, какъ услыхалъ въ сосѣдней комнатѣ шаги Эльзы и остановился; сердце его сильно застучало.

Она вошла, машинально затворила за собою дверь и взглянула на него, блѣдная, съ заплаканными глазами.

-- Что это значитъ, Торстенъ?-- спросила она, вся дрожа.-- Что такое я сказала? Скажи мнѣ, что такое?

-- Видишь ли,-- началъ онъ нетвердымъ голосомъ и подошелъ къ ней,-- видишь ли,-- но онъ совсѣмъ забылъ то, что намѣренъ былъ сдѣлать, и долженъ былъ собраться съ мыслями, чтобы припомнить. Потомъ онъ вспомнилъ, но рѣшимость первой минуты покинула его и ему стоило усилій привести въ дѣйствіе свое намѣреніе, какъ будто онъ исполнялъ его не по своей доброй волѣ. Онъ снялъ съ пальца обручальное кольцо и, подавая его Эльзѣ, сказалъ ей:-- Возьми его назадъ!

Она взглянула на него въ нѣмомъ испугѣ, потомъ вскрикнула:

-- Торстенъ!-- и бросилась ему на грудь.

Онъ стоялъ неподвижно и смотрѣлъ на нее. То, что онъ сдѣлалъ, начинало казаться ему все болѣе и болѣе страннымъ.

-- Развѣ ты не этого хотѣла?-- спросилъ онъ, наконецъ.

Она выпустила его изъ своихъ объятій и отступила отъ него на одинъ шагъ, чтобы заглянуть ему въ лицо.

-- Но что же такое я сказала? Я понять не могу... Боже мой, какъ ты меня испугалъ!... Но скажи же, что такое я сказала?

Онъ смотрѣлъ на нее въ замѣшательствѣ, онъ вдругъ понялъ трудность, больше того -- невозможность объяснить ей свой образъ дѣйствій. Теперь, снова видя ее передъ собой, онъ боялся, что если откровенно выскажетъ ей то, что онъ чувствовалъ и думалъ въ глубинѣ души, то это, пожалуй, какъ разъ приведетъ къ тому разрыву, котораго онъ самъ недавно желалъ. Тяжело ему было обманывать Эльзу и все же онъ рѣшился на это, потому что думалъ, что любитъ ее.

-- Я понялъ изъ твоихъ словъ, что ты хочешь вернуть себѣ свободу,-- сказалъ онъ и въ то же мгновеніе покраснѣлъ.

Глаза Эльзы, вопросительно устремленные на его лицо, приняли обращенное внутрь, сосредоточенное выраженіе, но затѣмъ она покачала головой.

-- Я не понимаю... что-жь такое я сказала, чтобы ты могъ подумать это?

Онъ ничего не могъ отвѣтить, а только съ мольбой смотрѣлъ ща нее.

-- Прости меня!-- пролепеталъ онъ, наконецъ.

-- Нѣтъ, тутъ кроется что-нибудь другое; скажи мнѣ, что у тебя было на умѣ, объясни мнѣ!

-- Ахъ, я самъ не знаю!-- вырвалось у него.-- Что-то толкало меня противъ моей воли; это бываетъ со мной иногда: мнѣ придетъ, въ голову какая-нибудь фантазія и я чувствую, что долженъ во что бы то ни стало исполнить ее, хотя бы въ ней не было никакого смысла,-- и онъ попробовалъ улыбнуться, но когда встрѣтилъ ея серьезный взглядъ, улыбка сразу сошла съ его губъ.-- Прости меня!-- повторилъ онъ опять и протянулъ къ ней руки умоляющимъ жестомъ.

Онъ самъ не зналъ, какъ это случилось, но въ слѣдующую минуту онъ уже привлекъ ее къ себѣ и поцѣловалъ.

-- Не бросай меня, Торстенъ,-- тихо сказала Эльза.-- Вѣдь, у меня никого нѣтъ, кромѣ тебя, а если и ты... я хотѣла бы уѣхать, съ тобой, уѣхать далеко, съ тобой вдвоемъ. А ты развѣ бы не хотѣлъ? Скажи мнѣ, Торстенъ!

Онъ посмотрѣлъ на нее и вдругъ его лицо просвѣтлѣло. Онъ освободился изъ ея объятій и началъ ходить взадъ и впередъ; по временамъ онъ молча кивалъ головой.

Эльза слѣдила за нимъ взоромъ, стараясь прочесть его думы на его лицѣ, съ котораго теперь совершенно исчезло безпокойное" нерѣшительное выраженіе.

-- О чемъ ты думаешь?-- спросила она, наконецъ.

Онъ остановился передъ нею.

-- Я думаю,-- отвѣчалъ онъ,-- что мы могли бы обвѣнчаться уже вскорѣ, еще этою осенью. Ты согласна?

-- Да, Торстенъ,-- отвѣтила она, вся зардѣвшись и съ внезапнымъ блескомъ въ глазахъ.

-- Я переговорю съ твоимъ отцомъ... завтра же переговорю,-- съ жаромъ продолжалъ онъ, всецѣло поглощенный этою новою мыслью,-- И тогда мы могли бы обвѣнчаться не позже, какъ въ будущемъ мѣсяцѣ, когда я раздѣлаюсь съ молотьбой.

Онъ началъ развивать ей свои планы, и она слушала его, но сама мало говорила, а больше сидѣла молча, съ яркимъ румянцемъ на щекахъ и мечтательнымъ блескомъ во взорѣ. Но когда онъ спрашивалъ ее о чемъ-нибудь, ея отвѣты были какъ-то удивительно разсѣянны.

Полчаса спустя они разстались въ счастливомъ, но немного усталомъ настроеніи, которое обыкновенно слѣдуетъ за ссорой и примиреніемъ, и Экъ поѣхалъ къ себѣ въ Торпу на этотъ разъ уже тихимъ шагомъ.

Онъ все еще былъ поглощенъ мыслью о близкой свадьбѣ и соображалъ, какъ бы ему все устроить. И это до такой степени занимало его, что онъ почти забылъ событія этого вечера, свои сомнѣнія и душевный разладъ.

Но вдругъ онъ вспомнилъ, что Эльза говорила что-то о путешествіи, и это слегка встревожило его. Вѣдь, свадебныя поѣздки въ обычаѣ, и она, можетъ быть, тоже мечтаетъ о чемъ-нибудь подобномъ. Но онъ вовсе не имѣлъ этого въ виду, онъ не чувствовалъ ни малѣйшей охоты путешествовать, да, впрочемъ, и не думалъ, чтобы его дѣла ему позволили ѣхать. Ну, да онъ завтра переговоритъ съ ней объ этомъ!

V.

На слѣдующее утро Экъ отправился спозаранку въ Бинесъ, чтобы потолковать съ Гольмеромъ насчетъ свадьбы. Старикъ оказался очень сговорчивымъ, онъ соглашался назначить свадьбу когда имъ угодно, лишь бы только приданое Эльзы было готово. Вмѣстѣ съ тѣмъ, онъ хотѣлъ воспользоваться случаемъ и поговорить со своимъ уважаемымъ зятемъ объ одной сторонѣ дѣла, которой тотъ, по своей деликатности, еще не затрогивалъ, но которую имъ рано или поздно надо же разъяснить, а именно о финансовой сторонѣ. Экъ, правду сказать, не разъ подумывалъ объ этомъ и ужь, конечно, не изъ деликатности по отношенію къ Гольмеру не поднималъ онъ этого вопроса, а также и не потому, чтобъ онъ имѣлъ слишкомъ мало значенія въ его глазахъ и онъ считалъ бы за лучшее отодвинуть его совсѣмъ на задній планъ; нѣтъ, причина его молчанія было совсѣмъ иная: онъ думалъ, что Эльза, можетъ быть, какъ-нибудь спроситъ его объ этомъ, и въ такомъ случаѣ ему хотѣлось имѣть возможность сказать ей, что онъ никогда не заговаривалъ съ ея отцомъ о деньгахъ. Для него было даже нѣкоторымъ разочарованіемъ, что она никогда, хотя бы отдаленнымъ намекомъ, не касалась этого предмета.

Но разъ Гольмеръ сдѣлалъ теперь первый шагъ, Экъ почувствовалъ, что совѣсть его спокойна, и былъ очень радъ приступить къ дѣлу. Оказалось, что Гольмеръ богаче, чѣмъ думали его знакомые. Эльза получала въ приданое двадцать тысячъ кронъ и, кромѣ того, послѣ смерти отца должна была получить въ наслѣдство такую же сумму. Экъ никакъ не разсчитывалъ взять столько за женой, а потому разстался съ Гольмеромъ въ самомъ пріятномъ расположеніи духа, даже расхохотался на шутливое замѣчаніе старика, что еслибъ онъ посватался къ одной изъ его старшихъ дочерей, то получилъ бы приличную надбавку.

Затѣмъ состоялось продолжительное совѣщаніе съ Луизой, и, послѣ многихъ но да если, въ концѣ-концовъ, пришли къ тому результату, что съ приданымъ можно поспѣть къ половинѣ ноября.

Женихъ и невѣста, конечно, не думали, что имъ придется ждать такъ долго, но Луиза была непреклонна, и они должны были подчиниться ея рѣшенію.

И теперь, когда все разъяснилось, одна только вещь заботила Эка -- путешествіе. Но прошло нѣсколько дней, а онъ все не рѣшался заговорить о немъ съ Эльзой. Наконецъ, разъ вечеромъ, когда она была особенно весела и совсѣмъ увлеклась, обсуждая съ нимъ разные планы относительно устройства ихъ домашняго очага, онъ собрался съ духомъ и выпалилъ:

-- Только вотъ что, Эльза, отъ свадебной поѣздки ты ужь меня уволь!

-- Отъ свадебной поѣздки?-- повторила она въ изумленіи.

-- Ну да, ты, навѣрное, мечтаешь о ней.

-- Я? Да у меня ничего подобнаго и въ мысляхъ не было!

Экъ въ свою очередь пришелъ въ изумленіе.

-- Вотъ какъ! А я думалъ... да развѣ же ты не помнишь, въ тотъ вечеръ, когда мы... Ты, вѣдь, тогда говорила, что хотѣла бы уѣхать... вдвоемъ со мной?...

Онъ готовъ былъ проклинать себя за то, что разбередилъ это воспоминаніе, такъ какъ Эльза сразу сдѣлалась опять серьезна и задумчива.

-- Да,-- отвѣтила она,-- но у меня собственно не это было на умѣ... не путешествіе само по себѣ...

-- Ну, такъ тѣмъ лучше,-- быстро перебилъ ее Экъ,-- потому что изъ этого все равно ничего бы не вышло.

Онъ поспѣшилъ перемѣнить разговоръ и, обрадованный тѣмъ, что ему удалось такъ неожиданно скоро покончить это дѣло, не подумалъ спросить, что же собственно у нея было на умѣ?

Но Эльза сидѣла, погруженная въ раздумье, и уже не могла быть весела, какъ прежде. Ей казалось, что она оттолкнула отъ себя счастье, за которымъ ей стоило только протянуть руку, такъ какъ она не сомнѣвалась, что могла бы уговорить Торстена, если бы хоть немножко настояла на своемъ.

Теперь было уже поздно, теперь она опрометчиво сама загородила себѣ путь. И съ тѣхъ поръ это раскаяніе не покидало ее; мысль о путешествіи по временамъ выступала передъ ней въ таномъ лучезарномъ свѣтѣ, въ сравненіи съ которымъ предстоявшая дѣйствительность становилась тусклой и бѣдной; сама она никогда не упоминала объ этомъ, но въ душѣ упрекала Торстена за то, что онъ не возобновлялъ этого разговора.

Но, несмотря на это, время, которое началось теперь, было самымъ счастливымъ временемъ ихъ помолвки. Поглощенные приготовленіями къ свадьбѣ, они не успѣвали размышлять о различіяхъ въ ихъ характерѣ и образѣ мыслей, которыя подчасъ, все-таки, обнаруживались между ними, или же не придавали имъ особаго значенія, устремляя взоръ впередъ, къ своему полному соединенію, какъ къ тому времени, когда все это разрѣшится въ гармоніи и блаженствѣ. Они даже гораздо больше сблизились между собой, благодаря этой чисто-практической работѣ надъ общею цѣлью, и для Эка въ особенности было радостною неожиданностью убѣдиться, что Эльза такъ интересуется всѣмъ этимъ. Никогда еще его поѣздки въ Бинесъ не доставляли ему такого удовольствія, какъ теперь, когда онъ могъ спокойно болтать о томъ и о семъ, а Эльза сидѣла, наклонившись надъ работой и, по временамъ, отвѣчая ему, поднимала на него глаза. Такою онъ всегда представлялъ ее себѣ и такою любилъ представлять ее себѣ въ будущемъ, когда она сдѣлается его женой,-- тихою, наклоненною надъ работой, съ лицомъ, на половину заслоненнымъ абажуромъ лампы, между тѣмъ какъ свѣтъ падалъ яркою полосой на ея тонкія, бѣлыя руки. Другая Эльза, та, которой онъ не понималъ,-- та, чье лицо было ему такъ чуждо, чей взоръ тревожилъ его, какъ загадка, все болѣе и болѣе отступала на задній планъ, и онъ начиналъ думать, что она существовала только въ его воображеніи.

Въ это время въ Бинесѣ работали на всѣхъ парахъ и въ особенности Луиза дѣлала чудеса по этой части. Эрика, никогда не отличавшаяся большимъ искусствомъ въ рукодѣльи, оказывалась теперь до нѣкоторой степени лишней, да и сама по себѣ начала удаляться отъ другихъ. Теперь Экъ уже рѣдко заставалъ ее, когда пріѣзжалъ къ невѣстѣ; она дѣлала длинныя, одинокія прогулки, въ особенности по вечерамъ, и возвращалась домой только къ ужину. Она, попрежнему, обходилась привѣтливо съ Экомъ и сестрами, но стала гораздо молчаливѣе.

Но и въ Торпѣ шла суета и суматоха. Экъ затѣялъ довольно крупныя поправки въ домѣ и, кромѣ того, хотѣлъ меблировать заново двѣ комнаты, спальню и гостиную. По временамъ его старухи жестоко испытывали его терпѣніе, такъ какъ ни въ чемъ рѣшительно не могли обойтись безъ препирательствъ. Мамзель Томпсонъ страшно хлопотала, пыхтѣла и выбивалась изъ силъ безъ всякаго видимаго результата, а Лисса тихо и незамѣтно успѣвала сдѣлать массу дѣла.

Дни, между тѣмъ, бѣжали быстрою чредой и время, назначенное для свадьбы, становилось все ближе и ближе; наконецъ, до него осталась одна только недѣля. Эти послѣдніе дни были днями тяжкаго искуса для Эка. Эльза стала дичиться его и какъ-то ушла въ себя, а сестры ея тоже встрѣчали его не такъ дружелюбно, какъ прежде. Какъ только онъ являлся въ Бинесъ, его начинала мучить совѣсть, совсѣмъ же не ѣздить онъ тоже не считалъ удобнымъ. Одинъ только Гольмеръ былъ какъ всегда, а потому женихъ и ютился возлѣ него и безъ конца игралъ съ нимъ въ шашки, причемъ постоянно проигрывалъ, такъ какъ все его вниманіе было приковано къ Эльзѣ и ея сестрамъ, которыя сидѣли тѣснымъ кружкомъ и шептались. Въ его умѣ смутно носилось представленіе, что его считаютъ чуть ли не воромъ, и то, что Эльза раздѣляетъ этотъ взглядъ, казалось ему въ высшей степени несправедливымъ послѣ всѣхъ ея словъ о томъ, какъ она стремится вырваться изъ родительскаго дома.

Онъ не могъ удержаться, чтобы при случаѣ не сказать ей этого, но она вспылила и стала укорять его въ жестокости, разъ онъ не можетъ подарить ей отъ добраго сердца тѣ немногіе дни, которые ей осталось провести въ родной семьѣ. Она тѣмъ болѣе горячилась, что сама сознавала непослѣдовательность своего поведенія. Но она ничего не могла подѣлать съ собою; теперь, когда она должна была разстаться съ своими, ей казалось, что она, все-таки, любила ихъ всегда, и она испытывала лихорадочную потребность загладить въ эти два дня все, въ чемъ она могла упрекнуть себя относительно отца и сестеръ, всѣ свои непріязненныя рѣчи и непріязненныя мысли, всѣ свои невинные проступки въ годы дѣтства и грѣхи упущенія въ болѣе зрѣломъ возрастѣ, свою рѣзкость, свои тайныя обвиненія и свою тоску.

VI.

Свадьба состоялась въ послѣднихъ числахъ ноября. День былъ погожій и ясный, небо -- высокое, иней сверкалъ на деревьяхъ. Всѣ сосѣди на цѣлую милю кругомъ были приглашены на торжество, и церковь наполняла масса народа, собравшагося со всѣхъ сторонъ, чтобы присутствовать при брачной церемоніи, такъ какъ Торстенъ Экъ былъ общимъ любимцемъ и, кромѣ того, всѣ интересовались видѣть Эльзу невѣстой.

Однако, ее нашли менѣе красивою, чѣмъ можно было ожидать; она была черезъ-чуръ блѣдна и казалась слегка разстроенной; притомъ же, она, повидимому, вовсе на такъ радовалась случаю показать себя людямъ и не такъ была польщена общимъ вниманіемъ, какъ считали себя вправѣ отъ нея требовать. Ея лицо носило замкнутое, неприступное выраженіе, не привлекшее къ ней ничьихъ симпатій. За то женихъ былъ настоящимъ красавцемъ въ своемъ парадномъ костюмѣ; онъ тоже былъ немного взволнованъ, но гордость и счастье были написаны на его лицѣ и любопытные взоры толпы онъ встрѣчалъ добродушною улыбкой.

Съ той минуты, какъ женихъ и невѣста вошли въ церковь и пока они не преклонили колѣнъ предъ алтаремъ, они ни разу не взглянули другъ на друга. Тутъ они обмѣнялись торопливымъ взглядомъ, но этотъ взглядъ выражалъ не одно и то же,-- у Торстена онъ былъ спокоенъ и признателенъ, у Эльзы въ немъ таился какъ бы робкій призывъ,-- но тотчасъ же они снова опустили глаза.

Когда церемонія кончилась и они рука въ руку поднялись съ колѣнъ, Торстеномъ овладѣло такое благоговѣйное настроеніе, какого онъ никогда еще не испытывалъ въ церкви. Эльза же чувствовала съ недоумѣніемъ, что она осталась такою же, какою была,-- она почти ожидала, что эта минута разомъ измѣнитъ всю ея жизнь, и не могла понять, какимъ же образомъ послѣ этого акта ея отношенія къ Торстену сдѣлались совсѣмъ иными, чѣмъ прежде.

За обѣдомъ царило вначалѣ нѣсколько подавленное настроеніе, хотя никто не могъ бы сказать почему,-- быть можетъ, серьезное лицо невѣсты было тому причиной,-- но къ концу всѣ мало-по-малу оживились и настроеніе сдѣлалось веселымъ, а, главное, шумнымъ. Старухи изъ Торпы тоже сидѣли за столомъ; мамзель Томпсонъ была въ новомъ черномъ шелковомъ платьѣ и имѣла кавалеромъ маленькаго, сухопараго арендатора, къ которому къ концу обѣда воспылала такою дружбой, что даже повѣдала ему въ цвѣтистыхъ выраженіяхъ тайну своего сердца, будто бы разбитаго несчастною любовью.

Лисса и Лина сидѣли рядомъ на нижнемъ концѣ стола и чувствовали себя довольно неловко въ такой блестящей компаніи, что не мѣшало имъ, однако, негодовать сообща на мамзель Томпсонъ, выставлявшую на-показъ свою свѣтскость.

По временамъ Лисса поглядывала и на противуположный конецъ стола, гдѣ, на почетномъ мѣстѣ, сидѣли новобрачные, и тогда она качала головой и думала про себя, что все это какъ-то неладно. Очень ужь она тонкая и блѣдная, очень ужь смахиваетъ на аристократку, эта фрэкенъ Эльза, и очень ужь не похожа на всѣхъ другихъ. И на него какъ не похожа! Ну, да все это ничего, лишь бы она сдѣлала его счастливымъ! Потомъ старая няня начинала осуждать себя, уличать себя въ ненавистничествѣ и предвзятой непріязни, давала себѣ обѣщаніе, что постарается любить молодую барыню наравнѣ съ своимъ милымъ мальчикомъ. Но если она не дастъ ему счастья, тогда...

Торстену Эку тоже казалось, когда онъ взглядывалъ украдкой на свою жену, что она удивительно не похожа на всѣхъ другихъ, точно она гдѣ-то далеко-далеко отъ нихъ, и гордое, и, вмѣстѣ съ тѣмъ, жуткое чувство охватывало его при мысли, что теперь она принадлежитъ ему, принадлежитъ ему всецѣло. Одинъ разъ взоръ его остановился на ея шеѣ, и когда онъ увидѣлъ маленькую складочку, образовавшуюся оттого, что Эльза держала голову немножко на-бокъ, трепетъ пробѣжалъ по его тѣлу. Но затѣмъ онъ обратилъ вниманіе на усталую улыбку, мелькавшую на ея губахъ, и исполнился заботливой нѣжности.

-- Устала ты?-- тихо спросилъ онъ.

-- Да,-- прошептала она, бросивъ на него быстрый, благодарный взглядъ.

Онъ взялъ подъ столомъ ея руку и, почувствовавъ, что она совсѣмъ холодна, удержалъ ее въ своей, чтобы согрѣть.

Къ девяти часамъ вечера веселое свадебное настроеніе достигло высшаго предѣла. Рѣшено было устроить хороводъ вокругъ невѣсты, но она куда-то исчезла. Ее звали, окликали, но все было напрасно и, наконецъ, послали Эка разыскать ее.

Но когда онъ очутился одинъ въ передней, весь этотъ шумъ, доносившійся до него, вдругъ сдѣлался ему противенъ, онъ почувствовалъ что-то вродѣ ревности къ тѣмъ притязаніямъ, которыя другіе считали себя вправѣ предъявлять къ его женѣ, и, неожиданно для самого себя, рѣшилъ сейчасъ же уѣхать съ ней въ Торпу. Въ эту минуту съ лѣстницы верхняго этажа спустилась внизъ Эрика.

-- Не знаешь ли, гдѣ Эльза?-- спросилъ онъ.

-- Она наверху, въ своей комнатѣ, вмѣстѣ съ Луизой.

-- Скажи ей, что я сейчасъ велю запрягать и буду ждать ее здѣсь, на крыльцѣ. Скажи ей, чтобъ она торопилась.

Эрика поспѣшно отвернулась, чтобы не дать ему замѣтить краску, вспыхнувшую на ея лицѣ, молча кивнула и снова поднялась по лѣстницѣ.

Экъ не скоро нашелъ Ларса Югана, праздновавшаго свадьбу въ людской вмѣстѣ съ другими кучерами и оказавшагося немножко навеселѣ, такъ что пока закладывали и подавали экипажъ, прошло не мало времени, но Эльза все еще не показывалась.

Онъ подождалъ немного, затѣмъ вышелъ изъ терпѣнія и только что хотѣлъ пойти и позвать ее, какъ дверь отворилась и Эльза, въ сопровожденіи Луизы, вышла на крыльцо. Старшая сестра укоризненно взглянула на Торстена, и опять онъ почувствовалъ угрызеніе совѣсти, хотя далеко не столь сильное, какъ въ предъидущіе дни. Эльза обняла и поцѣловала Луизу, долго прижималась къ ней и нѣсколько разъ шептала: "Прощай, поцѣлуй сестеръ!" "Точно она собирается въ дальнее путешествіе!" -- съ нѣкоторою досадой подумалъ Экъ, стоя на мѣстѣ и держа открытой дверцу кареты.

Наконецъ, Эльза вырвалась изъ объятій сестры, Экъ усадилъ ее въ карету, неловко раскланялся съ Луизой, вскочилъ въ экипажъ вслѣдъ за женой и захлопнулъ дверцу съ рѣзкимъ звукомъ, отозвавшимся въ душѣ обѣихъ сестеръ. Ларсъ Юганъ щелкнулъ бичомъ и лошади тронулись.

Луиза стояла на крыльцѣ, провожая глазами молодыхъ. Ей казалось страшно возмутительнымъ, что ея сестра уѣзжаетъ изъ-подъ родительской кровли съ чужимъ человѣкомъ. И когда она вернулась въ переднюю и встрѣтилась тамъ съ Эрикой, ей захотѣлось подѣлиться съ ней волновавшими ее чувствами; она подошла къ ней, но Эрика испуганно убѣжала отъ нея.

Холодно и темно было на равнинѣ подъ яснымъ звѣзднымъ небомъ, и такъ тихо послѣ свадебнаго шума и суеты. Лошади бѣжали шибко, торопясь на ночлегъ въ конюшню, а колеса легко катились по жесткой землѣ. Новобрачные сидѣли каждый въ своемъ уголкѣ, безмолвно и неподвижно, избѣгая коснуться другъ друга. Разъ только Эльза, высунувшись изъ окна, нарушила молчаніе.

-- Какія чудныя звѣзды!-- сказала она.

Экъ пробормоталъ невнятный отвѣтъ, но даже не выглянулъ въ окошко. Ему, казалось, все равно было, горятъ ли на небѣ звѣзды, или нѣтъ.

Когда они стали приближаться къ Торпѣ, то увидали, что домъ освѣщенъ. Старухи отправились впередъ ихъ, чтобы все приготовить къ ихъ пріему.

Когда экипажъ подкатилъ къ подъѣзду, всѣ три уже стояли на крыльцѣ, низко кланялись и поздравляли ихъ, а на дворѣ собрались Болла, Анна-птичница и нѣкоторые изъ рабочихъ. Издали доносилось сквозь мракъ жужжанье мельничнаго колеса.

Они вошли въ переднюю и потокъ тепла, и свѣта устремился имъ на встрѣчу. Эльза, взволнованная и смущенная, машинально благодарила старухъ и не почувствовала, какъ Торстенъ снялъ съ нея пальто и шляпу.

Спустя нѣсколько минутъ она очутилась вдвоемъ съ нимъ въ гостиной.

-- Куда же ушли мамзель Томпсонъ и Лисса?-- спросила она неувѣреннымъ голосомъ, ища ихъ глазами.

Онъ улыбнулся, и эта улыбка заставила ее покраснѣть.

-- Онѣ ушли наверхъ, въ свою комнату, -- сказалъ онъ и, схвативъ ея руки, тихо привлекъ ее къ себѣ.

Она робко взглянула на него, и тогда его гигантскій ростъ и вила внезапно произвели на нее впечатлѣніе чего-то почти звѣрскаго, онъ возбудилъ въ ней чисто-физическій страхъ. Она поспѣшно выдернула руки и подошла къ окну. Онъ молча послѣдовалъ за нею.

-- Торстенъ,-- немного погодя сказала она умоляющимъ голосомъ,-- отчего бы намъ не пойти погулять? Посмотри, что за чудная, звѣздная ночь!

-- Пойти погулять!-- повторилъ онъ, удивленный и недовольный.-- Да развѣ же не гораздо уютнѣе у насъ здѣсь, дома?

Онъ снова схватилъ ея руки и попытался привлечь ее къ себѣ.

Она противилась.

-- Но если я прошу тебя, Торстенъ!

-- Эльза!-- вскричалъ онъ въ внезапномъ порывѣ страсти,-- теперь ты моя жена!

И, несмотря на ея сопротивленіе, онъ крѣпко прижалъ ее къ себѣ.

Тогда она почувствовала себя до того безпомощной и беззащитной, что залилась слезами; безсильная, потрясаемая рыданіями, лежала она въ его объятіяхъ.

-----

Луиза почти не спала въ эту ночь. Отчасти ей мѣшали вертѣвшіяся въ ея головѣ воспоминанія о только что поконченныхъ приготовленіяхъ къ свадебному обѣду. Подобно тому, какъ, сойдя на твердую землю послѣ труднаго морского плаванія, мы постоянно чувствуемъ въ своемъ воображеніи качаніе парохода, такъ и она то и дѣло вздрагивала въ испугѣ. А ну, какъ жаркое подгорѣло, ну, какъ супъ пересоленъ? И не скоро успокоилась она на мысли, что все благополучно и счастливо миновало. Но наряду съ этимъ ей не давала заснуть другая, болѣе сильная тревога: она не могла отдѣлаться отъ мысли объ Эльзѣ; она переживала разъ за разомъ свое прощаніе съ ней, видѣла ея послѣдній, словно умоляющій взглядъ, слышала вновь, какъ захлопнулась за ней дверца кареты, и до тѣхъ поръ волновала себя самыми страшными фантазіями, отъ которыхъ волосы у нея становились дыбомъ и которыя, благодаря ея неопытности, принимали самые грандіозные размѣры, пока ей не удалось убѣдить себя, что съ Эльзой непремѣнно случилось какое-нибудь ужасное несчастіе.

Поэтому первою ея мыслью поутру было поѣхать въ Торпу и посмотрѣть, все ли тамъ благополучно. Но она не встрѣтила сочувствія ни со стороны отца, ни со стороны Эрики, которой она повѣрила одолѣвавшіе ее страхи. Гольмеръ только посмѣялся надъ ней и обозвалъ ее "старою дурой", что глубоко оскорбило ее, хотя она и привыкла къ его манерѣ, а Эрика наотрѣзъ отказалась съ ней ѣхать. За послѣднее время Луиза совсѣмъ перестала понимать Эрику. Она сдѣлалась какая-то странная и старшая сестра готова была даже пожалѣть объ ея прежнемъ рѣзкомъ и насмѣшливомъ обращеніи. Да и вообще послѣдній годъ былъ такъ богатъ событіями, что Луиза, привыкшая къ ровной, тихой, однообразной жизни, была совершенно сбита съ толку и не понимала хорошенько, что такое творится вокругъ.

Все утро она старалась преодолѣть свое безпокойство, но, наконецъ, оно одержало верхъ надъ ней и Луиза почувствовала, что должна во что бы то ни стало собственными глазами убѣдиться, что никакого несчастія не случилось. Безъ вѣдома отца она велѣла запрягать и отправилась въ Торпу.

Когда экипажъ остановился у крыльца, самъ хозяинъ вышелъ посмотрѣть, кто пріѣхалъ. У него былъ такой милый и добродушный видъ, что Луиза совсѣмъ не узнала то чудовище, какимъ онъ сдѣлался для нея въ ея ночныхъ химерахъ, и нѣсколько сконфуженно взяла его руку, когда онъ поздоровался съ ней.

-- Какъ ты кстати пріѣхала!-- сказалъ онъ,-- Мы только что собирались садиться за столъ; ты позавтракаешь съ нами.

-- Можетъ быть, я пріѣхала не во-время?-- пролепетала Луиза.-- Но мнѣ такъ хотѣлось повидаться съ Эльзой!

-- Конечно, нѣтъ, Эльза сидитъ въ залѣ, я только пойду взглянуть, есть ли кто въ конюшнѣ. Ну-съ, пожалуйте, милая сестричка!

И онъ съ веселымъ смѣхомъ пропустилъ ее въ переднюю.

Тамъ къ ней на встрѣчу вышла Эльза. Она слегка покраснѣла, увидавъ сестру, но тотчасъ же овладѣла собой, подошла къ ней и сказала съ довольно спокойною радостью:

-- Вотъ какъ, это ты, Лупза! А я спрашивала себя, кто бы это могъ быть? Добро пожаловать къ намъ!

Луиза притянула ее за руки и попыталась заглянуть ей въ глаза.

-- Я не могла не пріѣхать,-- сказала она, -- я такъ безпокоилась...

Эльза встрѣтила ея взглядъ съ холоднымъ изумленіемъ.

-- Безпокоилась? Почему же?

-- Потому... потому что... я все думала, какъ ты уѣхала вчера...-- смущенно отвѣтила Лупза, недоумѣвая въ душѣ, неужели Эльза забыла свое прощанье съ родительскимъ домомъ?

Эльза, дѣйствительно, наморщила лобъ, какъ бы стараясь припомнить. Она смутно помнила, что была взволнована и испытывала что-то вродѣ страха, прощаясь съ Луизой, но, вмѣстѣ съ тѣмъ, ей казалось, что это было уже такъ давно, и что Луиза поступила неделикатно, пріѣхавъ напомнить ей объ этомъ.

-- Какое ты дитя!-- сказала она тономъ старшей сестры и сейчасъ же перемѣнила разговоръ.-- Пойдемъ, я тебѣ покажу, какъ мы устроились. А когда Торстенъ вернется, мы сядемъ завтракать.

Онѣ обошли всѣ комнаты, Эльза показывала ихъ сестрѣ, объясняла, какія перемѣны еще остается сдѣлать и какъ они съ Торстеномъ думаютъ переставить мебель. "Мы" повторялось въ каждой фразѣ.

Онѣ остановились, наконецъ, въ гостиной.

-- Вотъ здѣсь мы будемъ сидѣть по вечерамъ,-- сказала Эльза.

-- Это самая прелестная комната, только отсюда и видѣнъ лѣсъ.

-- Особенно по вечерамъ, когда темно, -- со смѣхомъ подхватилъ Экъ, вошедшій въ эту самую минуту.

-- Что-жь, это ничего не значитъ! Вѣдь, мы же, все-таки, будемъ знать, что онъ передъ нами.

-- Да, Эльза совсѣмъ безъ ума отъ этого лѣса,-- сказалъ Экъ Луизѣ такимъ тономъ, точно онъ зналъ это по очень давнему опыту.

-- Зачѣмъ ты такъ говоришь? Вѣдь, и ты его любишь.

Она укоризненно взглянула на него.

-- Да, конечно,-- отвѣтилъ онъ и поцѣловалъ жену.-- Однако, я страшно проголодался. Пожалуйте завтракать, завтракать!

За столомъ прислуживала Лисса и все время не спускала глазъ съ Эльзы, подстерегая ея малѣйшій жестъ, чтобы тотчасъ же исполнить приказаніе, тогда какъ Эльза, наоборотъ, дѣлала всѣ распоряженія скорѣе въ формѣ вопроса, еще совсѣмъ не освоившись съ своимъ положеніемъ хозяйки и опасаясь въ чемъ-нибудь ошибиться. Утромъ они слегка поспорили съ Экомъ по поводу мамзель Томпсонъ. Эльза хотѣла, чтобъ она сидѣла за столомъ вмѣстѣ съ ними, такъ какъ иначе она оскорбилась бы и подумала бы, что ей оказываютъ пренебреженіе, но Экъ возражалъ, что прежде она всегда завтракала и обѣдала вмѣстѣ съ Лиссой и Линой, и эти сочли бы себя теперь обиженными, тогда какъ сама она не получила бы никакого удовольствія отъ такой перемѣны.

-- И, наконецъ, вѣдь, мы не могли бы тогда быть одни съ тобою,-- шутливо прибавилъ онъ.

Этотъ доводъ убѣдилъ Эльзу и она поблагодарила мужа поцѣлуемъ.

За завтракомъ Экъ былъ очень веселъ и разговорчивъ. Онъ получилъ утромъ письмо, въ которомъ ему предлагали купить у него лѣсу на очень хорошихъ условіяхъ, и подробно изложилъ всѣ выгоды этой сдѣлки. Кромѣ того, это было бы очень полезно для самого лѣса, такъ какъ онъ былъ слишкомъ густъ и требовалъ расчистки. Но Эльзу огорчило то, что ей пришлось узнать эту новость не раньше, а одновременно съ Луизой, и что она поневолѣ должна была выдать передъ сестрой свое незнакомство съ дѣлами мужа. Она рѣшила, какъ только они останутся одни, попросить его сообщить ей важнѣйшіе пункты, касавшіеся его хозяйства.

Еще одна вещь огорчала ее -- то, что онъ какъ разъ сегодня могъ говорить о дѣлахъ, особенно о томъ, что касалось лѣса. Но она сама находила это до такой степени ребячливымъ, что старалась объ этомъ не думать. Она обѣщала себѣ быть практической и разсудительной во всемъ, что имѣло отношеніе къ дѣятельности Торстена.

Тотчасъ послѣ завтрака Луиза собралась домой. Она совершенно успокоилась насчетъ Эльзы и, вмѣстѣ съ тѣмъ, чувствовала себя немножко разочарованной и почти раскаивалась въ своемъ посѣщеніи, которое начинало ей казаться глупымъ и неумѣстнымъ. Эльза сдѣлала лишь слабую попытку удержать ее.

-- Кланяйся папѣ и сестрамъ,-- сказала она, когда Луиза уже сидѣла въ экипажѣ.-- Мы пріѣдемъ къ вамъ какъ-нибудь на-дняхъ.

И Луиза уѣхала съ нѣкоторою горечью въ сердцѣ и непривычными мыслями о томъ, что жизнь, все-таки, складывается какъ-то странно. Она получила такое впечатлѣніе, точно Эльза сдѣлалась ей чужая, точно она теперь уже не такая ей сестра, какою была до сихъ поръ; ихъ мысли и интересы разошлись по совсѣмъ разнымъ дорогамъ и никогда уже не будетъ такъ, какъ было прежде. Ей такъ захотѣлось вернуться скорѣе домой, къ ея хозяйственнымъ хлопотамъ и мелкимъ заботамъ... и, главное, къ маленькимъ сестрамъ. Неужели и онѣ когда-нибудь выйдутъ замужъ и сдѣлаются ей чужими?

-----

Въ эти первые дни ихъ брачной жизни Эльза испытывала почти лихорадочную потребность раскрыть Торстену свою душу; ей хотѣлось, чтобъ онъ зналъ всѣ ея мысли, чтобъ онъ былъ участникомъ всякаго движенія ея сердца, и больше того -- участникомъ всего, что она когда-либо думала и чувствовала, чтобы, такимъ образомъ, принадлежать ему не только тѣломъ, но всѣмъ своимъ существомъ. Это желаніе уже не было неопредѣленнымъ стремленіемъ, колебавшимся между преданностью и замкнутостью, какъ въ первое время ихъ помолвки, а сильнымъ, сознательнымъ побужденіемъ, только крѣпнувшимъ отъ встрѣчаемаго отпора.

Экъ терпѣливо и добродушно слушалъ ее, иной разъ ея рѣчи находили въ немъ сочувственный откликъ, но все же онѣ ему казались крайне безсвязными и причудливыми. Но теперь экзальтація Эльзы не безпокоила его, какъ передъ свадьбой, онъ не придавалъ ей значенія и думалъ, что это нѣчто совершенно несущественное и мало-по-малу исчезнетъ само собой, какъ только Эльза немножко свыкнется съ новыми условіями жизни. Теперь, вѣдь, медовый мѣсяцъ; потомъ она опять сдѣлается его настоящею Эльзой, думалъ онъ про себя, въ спокойномъ и увѣренномъ сознаніи своихъ неотъемлемыхъ правъ на нее. Самъ онъ мало чѣмъ могъ подѣлиться съ ней: онъ и отъ природы былъ довольно молчаливъ, да и не зналъ, къ тому же, о чемъ ему говорить съ ней. Его сомнѣнія и опасенія теперь окончательно разсѣялись; ему казалось, что все идетъ такъ, какъ и должно,-- вѣдь, Эльза теперь его жена.

Гораздо болѣе по вкусу пришлась Эку ея другая идея -- сразу ознакомиться со всѣмъ, что имѣло отношеніе къ Торпѣ и его дѣятельности. Нетерпѣніе, которое она выказывала, трогало его, какъ доказательство ея любви къ нему, и онъ съ величайшею охотой пускался въ пространныя объясненія. Они дѣлали длинныя прогулки по усадьбѣ, осматривали конюшни и скотный дворъ, овины и амбары, причемъ Эльза знакомилась съ рабочими. Это въ особенности интересовало ее, ей нравилось испытывать надъ людьми свою притягательную силу и побѣждать недовѣріе, съ которымъ въ помѣстьѣ смотрѣли на новую госпожу. За то самое дѣло интересовало ее гораздо меньше; при всемъ своемъ стараніи она не могла побороть скуки, навѣваемой на нее разговорами о супескѣ и суглинкѣ, объ оросительныхъ каналахъ, о кормѣ скота и о цѣнахъ на хлѣбъ. Она думала, что все это пріобрѣтетъ для нея значеніе, потому что будетъ общимъ достояніемъ ея и мужа, но испытывала теперь горькое разочарованіе, быть можетъ, потому, что Торстенъ интересовался этими вещами ради нихъ самихъ, а вовсе не съ ея точки зрѣнія; она хотѣла смотрѣть на нихъ, какъ на средство, онъ же видѣлъ въ нихъ самую суть.

Притомъ же, все это не могло не казаться ей сухимъ и прозаическимъ какъ разъ теперь, когда словно потокъ новой жизни съ сильными порывами и нетерпѣливымъ стремленіемъ пробѣгалъ по ея тѣлу и душѣ. Настанетъ время и для этихъ скучныхъ вещей, она знала это и была готова заняться ими тогда, какъ должно, но теперь она чувствовала потребность въ чемъ-то болѣе богатомъ, болѣе прекрасномъ, въ чемъ-то такомъ, что могло бы дать жизнь всѣмъ мелодіямъ, дремавшимъ внутри ея и ожидавшимъ пробужденія. Она жаждала солнца и свѣта, она мечтала о югѣ, о чудныхъ лунныхъ ночахъ, о зеленыхъ рощахъ и птичьихъ пѣсняхъ, о счастьѣ, которое, навѣрное, поджидаетъ ее въ какомъ-нибудь уголкѣ этого манящаго міра. Ахъ, зачѣмъ они не поѣхали путешествовать, тогда все сложилось бы совсѣмъ иначе! Теперь же счастье прошло мимо ея рукъ, и никогда не удастся ей отвѣдать его. Здѣсь царила зима, здѣсь было такъ холодно и такъ пусто, а Торстенъ былъ такъ разсудителенъ, такъ нестерпимо разсудителенъ. Онъ, конечно, умѣлъ шутить и смѣяться, но въ серьезныя минуты онъбылъ ужасно разсудителенъ. И взоръ его былъ такъ спокоенъ и невозмутимъ, никогда не видала она, чтобъ онъ загорался какимъ-нибудь чувствомъ, которое охватило бы ее со всею мощью симпатіи, а голосъ его былъ такъ же ровенъ и однозвученъ, какъ голосъ мельницы, жужжавшей за ея окномъ.

Неужели это настоящая любовь?-- недоумѣвала она порой.-- Неужели же все то, о чемъ она мечтала, что предугадывала, было одной лишь пустою грёзой?... Дѣйствительно ли любитъ ее Торстенъ, и любитъ ли она его такимъ, какъ онъ есть? Какъ скоро эта послѣдняя мысль настойчивѣе подступала къ ней, она становилась вдвое нѣжнѣе и ласковѣе къ мужу.

Настало Рождество, а вмѣстѣ съ нимъ наступилъ и отдыхъ отъ этихъ зарождавшихся сомнѣній и этихъ порываній, никогда не находившихъ удовлетворенія и оставлявшихъ послѣ себя тревожную усталость и горькое уныніе. Торстенъ и Эльза провели праздники въ Бннесѣ и Эльза тѣсно примкнула къ младшимъ сестрамъ, принимала участіе во всѣхъ ихъ выдумкахъ и рождественскихъ забавахъ, стараясь вообразить себѣ, будто она снова стала ребенкомъ, вспоминала прошлые года и усиливалась вызвать въ себѣ и на этотъ разъ безпокойство и ожиданіе, пріятную лихорадку, которую она испытывала обыкновенно передъ Рождествомъ. Въ рождественскій вечеръ, благодаря своей изобрѣтательности и шаловливости, она сдѣлалась центромъ общаго веселья и меньшія сестры съ такимъ энтузіазмомъ ласкались къ ней, что Луиза почувствовала себя немножко отодвинутой на задній планъ.

-- Вотъ что значитъ выйти замужъ!-- сказалъ Гольмеръ, и Экъ въ знакъ сочувствія радостно засмѣялся: онъ такъ гордился "своею Эльзой"! Но все же ему казалось, что она могла бы немножко заняться и имъ, а не посвящать все свое время дѣтворѣ.

Онъ поймалъ ее въ залѣ, гдѣ она стояла одна, убирая елку.

-- Ты никакъ совсѣмъ забыла меня, Эльза?-- сказалъ онъ комически-укоризненнымъ тономъ.

Но она сейчасъ же сдѣлалась серьезна.

-- Что ты хочешь сказать?-- отвѣтила она.-- Я не понимаю тебя.

-- Развѣ же ты не понимаешь... что я чувствую себя заброшеннымъ?

-- Нѣтъ, не понимаю, -- настойчиво повторила она и посмотрѣла ему въ глаза упрямымъ, вызывающимъ взглядомъ.

Онъ понять не могъ, почему она не поддерживаетъ шутливаго тона.

-- Ну, въ такомъ случаѣ, мнѣ, вѣроятно, лучше всего улетучиться,-- сказалъ онъ, дѣлая видъ, что хочетъуйти.

-- Ты желалъ бы, чтобы мы уѣхали отсюда? Уѣхали домой, въ Торпу?-- спросила она съ тѣмъ же вызывающимъ взглядомъ.

-- Нѣтъ, нѣтъ, я вовсе не желаю этого!-- отвѣтилъ онъ съ притворнымъ испугомъ.

-- Но еслибъ я этого желала, поѣхалъ бы ты тогда?

-- Но, вѣдь, ты этого не желаешь!-- засмѣялся онъ.

Глаза Эльзы сверкнули.

-- Хочешь, мы сейчасъ побѣжимъ домой, Торстенъ?-- воскликнула она,-- хочешь?-- и она сдѣлала движеніе, какъ бы готовясь разбѣжаться. Она сама не знала въ точности, шутитъ она или говоритъ серьезно. Она была въ такомъ настроеніи, что, казалось, могла бы пойти на все.

-- Нѣтъ, я-то ужь, по крайней мѣрѣ, поѣхалъ бы въ такомъ случаѣ,-- сказалъ онъ, смѣясь, и, притянувъ къ себѣ жену, хотѣлъ поцѣловать ее.

Но она оттолкнула его отъ себя.

-- Зачѣмъ ты мнѣ мѣшаешь?-- нетерпѣливо вскричала она.-- Сегодня я не жена тебѣ.

-- Вотъ какъ! Кто-жь ты такое?

-- Я опять дитя!-- отвѣтила она и поднялась на цыпочкахъ, чтобы привѣсить яблоко.-- Я послѣднее Рождество провожу ребенкомъ, неужели ты не можешь подарить мнѣ его? Ступай къ старикамъ!

Она отошла на нѣсколько шаговъ и стала осматривать елку, напѣвая въ полголоса какой-то мотивъ.

Онъ простоялъ нѣсколько минутъ позади нея, ожидая чего-то, хотя самъ не зналъ, чего, но она не оглянулась на него и онъ ушелъ съ мучительнымъ ощущеніемъ, что ея шутка жестока.

Но въ самой ея рождественской радости было, тѣмъ не менѣе, много грусти, въ ней крылось что-то вродѣ прощанія, и когда Эльза смѣялась, ей казалось, что она также легко могла бы заплакать. За рождественскою службой это чувство овладѣло ею съ такою силой, что она не выдержала и вдругъ залилась слезами.

Экъ, сидѣвшій возлѣ нея, совсѣмъ перепугался и спросилъ, что съ ней такое. Она только сдѣлала жестъ рукою, чтобы заставить его замолчать, но не могла ему отвѣтить изъ боязни, что ея рыданія будутъ слышны.

Но когда они вышли изъ церкви, онъ сталъ осаждать ее безпокойными вопросами. Нездорова она или чѣмъ-нибудь другимъ разстроена? Или, можетъ быть, пасторъ что-нибудь сказалъ?

Она слабо улыбнулась и отвѣтила:

-- Я сама не знаю... Все это вмѣстѣ, свѣчи и... Да, особенно свѣчи... я, право, не могла удержаться!

Она чувствовала такую усталость въ тѣлѣ и такую кротость въ душѣ. Она взяла руку мужа, оперлась на нее и сказала:

-- Не безпокойся обо мнѣ, Торстенъ.

Онъ все еще былъ напуганъ и старался показать ей въ своихъ словахъ и мелкихъ заботахъ ту нѣжность, которую дѣйствительно чувствовалъ къ ней. Но когда въ теченіе дня она сдѣлалась такая же веселая, какъ и наканунѣ вечеромъ, онъ успокоился, думая, что, вѣроятно, вся причина въ нервахъ. Вѣдь, у женщинъ всегда что-то странное творится съ нервами.

Рождество прошло и они опять возвратились въ Торпу. Экъ хотя и весело провелъ праздники, но все же радъ былъ снова зажить спокойною жизнью, а Эльза оглядывалась на нихъ съ смѣшаннымъ чувствомъ грусти и презрѣнія, какъ думаютъ о такихъ вещахъ, которыя сами по себѣ не имѣютъ цѣны, а пріобрѣтаютъ ее лишь въ силу того, что онѣ никогда уже не вернутся. Но самой ей казалось, что она пережила кризисъ, послѣ котораго чувствовала себя усталой и изнеможенной, но, въ то же время, мягче настроенной, чѣмъ прежде. И вся она какъ-то притихла.

Прежде по вечерамъ она не занималась рукодѣльемъ, а просто сидѣла и болтала съ мужемъ, и необходимость поддерживать съ ней разговоръ такъ утомляла Эка, что онъ, ложившійся обыкновенно спать въ девять часовъ, уже въ восемь начиналъ дремать. Но теперь Эльза уже не чувствовала охоты вести бесѣду, для нея было настоящимъ отдыхомъ сидѣть и молчать, ей казалось, что она высказала все, что имѣла сказать, и говорила все это въ пустомъ пространствѣ, повторять все съизнова она не могла. Она придумала себѣ работу, не особенно интересовавшую ее, но все же служившую ей занятіемъ и представлявшую какъ бы точку опоры для мыслей.

Экъ сидѣлъ и курилъ, читалъ газету, отъ времени до времени завязывалъ разговоръ, который они продолжали вести довольно равнодушно, пока нить его не обрывалась сама собой, и тогда они снова погружались въ молчаніе. Потомъ къ нимъ заходила мамзель Томпсонъ, раскладывала пасьянсы или гадала, и Эльза иной разъ опускала работу на колѣни и съ разсѣяннымъ интересомъ слѣдила за бѣлыми, жирными пальцами, проворно кидавшими карты, и слушала, какъ мамзель Томпсонъ пророчила всему сосѣдству горе и несчастье. Иногда она совсѣмъ не знала, что говорила гадальщица, иногда же ее вдругъ охватывалъ интересъ къ предсказаніямъ и она начинала думать о томъ, сбудутся они или нѣтъ. Потомъ они ужинали, а въ девять часовъ Экъ уходилъ спать. Эльза оставалась еще нѣкоторое время въ гостиной и, усѣвшись у окна, глядѣла въ ночную тьму, вслушиваясь въ шумъ водопада и въ жужжаніе мельничнаго колеса; наконецъ, ей это надоѣдало и она уходила къ мужу; чаще всего она заставала его спящимъ, и это ей было пріятнѣе, чѣмъ если онъ дожидался ее. Иногда она нѣсколько дольше забывалась за книгой.

Эку эти вечера были совсѣмъ по душѣ. Ему не скучно было сидѣть молча; онъ уже столько лѣтъ молчалъ по вечерамъ, что это сдѣлалось для него почти необходимостью. И это молчаніе имѣло для него особую прелесть теперь, когда возлѣ него сидѣла Эльза склонившись надъ работой, съ лицомъ въ тѣни, между тѣмъ какъ свѣтъ падалъ на ея бѣлыя, тонкія руки, точь-въ-точь такая, какою она всегда рисовалась ему въ мечтахъ, и онъ могъ отъ времени до времени любоваться ею. И когда онъ останавливался на мысли, что она его жена, онъ не находилъ никакихъ недочетовъ въ своемъ счастьѣ.

Онъ высказалъ ей это однажды, почувствовавъ потребность въ задушевной бесѣдѣ,-- на него находило иногда такое настроеніе.

-- Знаешь, ты такая хорошенькая, когда сидишь вотъ такъ.

Она посмотрѣла на него съ слабымъ проблескомъ любопытства, но вовсе не польщенная.

-- Какъ это "такъ"? Что ты хочешь сказать?

Онъ засмѣялся.

-- Я хочу сказать... такая тихая... молчаливая.

Онъ все смѣялся, какъ бы желая замаскировать косвенный упрекъ, заключавшійся въ его словахъ.

Ея взоръ выражалъ такой настойчивый вопросъ, что онъ слегка смутился и опустилъ глаза.

Они просидѣли нѣсколько времени молча.

-- Хотѣлось бы мнѣ знать...-- заговорила она вдругъ, но тотчасъ же остановилась.

-- Что бы тебѣ хотѣлось знать?

-- Ахъ, мнѣ пришла въ голову такая странная мысль!

Она не могла удержаться и разсмѣялась надъ этою мыслью, хотя, въ сущности, ей вовсе было не до смѣха.

-- Я подумала, что еслибъ я... пропала... такъ что тебѣ пришлось бы дѣлать объ этомъ заявленіе, ты, навѣрное, не съумѣлъ бы описать мои примѣты.

Онъ взглянулъ на нее, совершенно изумленный въ первую минуту этою странною мыслью, и потомъ разразился такимъ неподдѣльнымъ смѣхомъ, что увлекъ за собой и Эльзу. Но такъ какъ онъ никакъ не могъ перестать, то, наконецъ, ей сдѣлалось больно отъ его смѣха и на глазахъ ея чуть не выступили слезы.

-- Нѣтъ, въ этомъ и не было бы нужды, потому что я самъ бы разыскалъ тебя,-- сказалъ онъ, наконецъ, немного успокоившись.

Она принужденно улыбнулась ему въ отвѣтъ, но долго сидѣла молча. Потомъ мало-по-малу она опустила руки на колѣни, откинулась на спинку стула и спросила:

-- Въ самомъ дѣлѣ, разыскалъ бы?

-- Какъ же, непремѣнно,-- отвѣтилъ онъ съ напускною серьезностью.

-- Такъ почему же ты не ищешь теперь?-- спросила она такъ тихо, что онъ не совсѣмъ разслышалъ ея слова, и, прежде чѣмъ онъ успѣлъ отвѣтить, она продолжала:-- Какъ это удивительно, что мы сблизились, благодаря тому, что ты разсказалъ мнѣ, какъ бѣжалъ изъ дому... Ты это забылъ?

-- Нѣтъ,-- отвѣчалъ онъ, не понимая, почему ей это вспомнилось именно теперь.

-- И ты не испугался?

-- Испугался? Чего?

-- Того, что ты мнѣ этимъ-то и понравился?

Онъ нагнулся и поцѣловалъ ее. Онъ пришелъ къ заключенію, что это самый лучшій отвѣтъ, когда Эльза говоритъ такія странныя вещи.

По утрамъ Экъ быль теперь очень занятъ: какъ только выпалъ первый снѣгъ, у него началась рубка лѣса и онъ самъ надзиралъ за работой. Эльза исполняла въ это время свои хозяйственныя обязанности. Вначалѣ, когда власть должна была перейти отъ мамзель Томпсонъ къ ней, возникли нѣкоторыя неудовольствія, но, благодаря твердости Эка, которую онъ умѣлъ-таки проявлять, когда считалъ это нужнымъ, они довольно быстро сгладились, и какъ скоро мамзель Томпсонъ успѣла переварить нанесенную ей обиду, она очень легко примирилась съ своею бездѣятельностью и находила даже извѣстное удовлетвореніе своимъ оскорбленнымъ чувствамъ въ возможности устроить себѣ совершенно праздную жизнь. Ничто не мѣшало ей теперь спать по утрамъ сколько ей было угодно, и она въ полной мѣрѣ пользовалась этимъ правомъ. Ея тучная фигура расплывалась все больше и больше и пропорціонально съ этимъ мамзель Томпсонъ становилась все неподвижнѣе; почти все время она проводила теперь наверху, въ своей комнатѣ, возилась съ своею собачкой и принимала визиты старухъ-сосѣдокъ, усердно навѣщавшихъ ее ради ея спиртового кофейника, рождественскаго подарка Эльзы, пламя котораго трещало съ утра и почти вплоть до обѣда.

Ея фантазія работала уже не такъ энергично, какъ прежде, и карты начинали все болѣе и болѣе вытѣснять сны.

Что касается Лиссы, то, несмотря на свои добрыя намѣренія, она не могла преодолѣть непріязни къ Эльзѣ. Эта непріязнь глубоко засѣла въ ея старомъ, упрямомъ сердцѣ и никакія ласки не могли ея искоренить. Но съ тѣмъ большимъ повиновеніемъ и вниманіемъ относилась она къ Эльзѣ, какъ къ своей госпожѣ, и, благодаря ея умной головѣ и привычнымъ къ работѣ рукамъ, обязанности Эльзы казались ей довольно легки.

Такъ подошла весна, и жизнь молодой женщины исполнилась новаго, богатаго интереса, въ сравненіи съ которымъ все другое сдѣлалось для нея на нѣкоторое время незначительнымъ и ничтожнымъ. Она знала, что будетъ матерью.

VII.

Четыре года, не ознаменованные никакими выдающимися событіями, прошли съ тѣхъ поръ, какъ у Эковъ родилась дочь, ихъ первый и единственный ребенокъ. У Эльзы были очень трудные роды и ей цѣлый годъ пришлось хворать отъ ихъ послѣдствій, но теперь она опять была совершенно здорова. И съ этого времени супружеская жизнь владѣльцевъ Торпы приняла мало-по-малу тотъ характеръ, который всегда смутно представлялся Эку самымъ желательнымъ.

Когда онъ возвращался домой съ работы, усталый и голодный, онъ былъ менѣе словоохотливъ, чѣмъ когда-либо, и супруги не слишкомъ-то много разговаривали. Но пока онъ ѣлъ, и потомъ, когда отдыхалъ, ему было пріятно знать, что Эльза находится близъ него, пріятно было видѣть ее сидящей за книгой или за рукодѣльемъ, въ особенности съ тѣхъ поръ, какъ она и съ нимъ усвоила себѣ спокойную и тихую манеру, которой держалась въ обхожденіи съ посторонними, и которая, прежде всего другого, привлекла его къ ней. Какъ хозяйка, она была въ его глазахъ безупречна и отношенія между ними были вполнѣ хороши; если они мало говорили другъ съ другомъ, то за то никогда и не ссорились.

Порой Эку, все-таки, сдавалось, будто между ними не все идетъ такъ, какъ должно, будто остается что-то невыясненное, что-то вродѣ недоразумѣнія. Это бывало тогда, когда на Эльзу опять находили ея прежнія "экзальтированныя идеи"; это повторялось теперь гораздо рѣже, но за то Эку казалось, будто она умышленно до такой степени преувеличиваетъ свои фантазіи, что и сама перестаетъ имъ вѣрить. Но если онъ пробовалъ разсуждать съ ней, она горячилась и начинала еще больше преувеличивать, такъ что онъ предпочиталъ прибѣгать къ своей старой тактикѣ -- дремалъ и притворялся, что не слышитъ, и тогда это проходило само собой.

Ребенокъ былъ, конечно, связующимъ звеномъ между ними, но все же не привелъ ихъ къ болѣе тѣсному сближенію, скорѣе наоборотъ, такъ какъ они обыкновенно обращались другъ къ другу черезъ посредство ребенка. Для Эка было маленькимъ разочарованіемъ, что родился не мальчикъ, а дѣвочка, но онъ очень забавлялся малюткой и, въ особенности, восхищался тѣмъ, что она такая крошечная и тоненькая.

Пока Эльза была больна, она не могла много заниматься ребенкомъ, но за то въ лицѣ Лиссы нашлась для него преданная и неутомимая няня. Въ нѣжности къ нему растаяла, наконецъ, ея вражда къ матери ребенка, и дѣло не обошлось безъ того, что ея привязанность къ патрону потерпѣла отъ этого нѣкоторый ущербъ. Что дѣлать? Старушка была немножко одностороння въ своихъ симпатіяхъ, ей трудно было быть совсѣмъ безпристрастною. Ея маленькіе глазки были зорче, чѣмъ думали люди, и она съ самаго начала чувствовала и понимала, что не все такъ ладно между Экомъ и Эльзой, какъ могло казаться по внѣшнему виду; но, пока не было малютки, она приписывала вину Эльзѣ, потому что ея привязанность къ патрону была тогда сильнѣе. Съ рожденіемъ дѣвочки наступила перемѣна въ ея чувствахъ.

Благодаря общимъ заботамъ о ребенкѣ, она гораздо больше сблизилась съ Эльзой, научилась понимать и любить ее, и, по мѣрѣ того, какъ росла ея привязанность къ ней, она стала все больше и больше переносить вину на Эка. Эта перемѣна произошла въ ней не безъ внутренней борьбы и упрековъ самой себѣ, и потому въ своемъ обращеніи съ Эльзой она бывала подчасъ суровѣе, чѣмъ въ прежнее время: вѣдь, ей не подобало показывать то, что она думаетъ, и открыто брать чью-либо сторону.

Но когда Эльза совсѣмъ оправилась отъ болѣзни, ее охватила мало-по-малу горячая, порой принимавшая страстный характеръ любовь къ ребенку,-- любовь, сдѣлавшаяся съ этихъ поръ тою нитью, на которой держалось все ея существованіе.

Вообще же она ходила точно ощупью въ потемкахъ, цѣпляясь то за то, то за другое, не находя ничего, на чемъ она могла бы отдохнуть, чему могла бы отдаться съ настоящимъ, живымъ интересомъ. Въ первую весну послѣ своего выздоровленія она увлеклась мыслью привести въ порядокъ садъ. Экъ питалъ безпредѣльное презрѣніе къ этому виду агрономіи и считалъ его скорѣе праздною забавой, а потому изъ году въ годъ оставлялъ въ небреженіи свой садъ, который, наконецъ, совсѣмъ заросъ и заглохъ. Идея Эльзы не особенно пришлась ему но вкусу, но, добродушный какъ всегда, онъ не сталъ ей препятствовать и уступилъ ей нисколькихъ рабочихъ, хотя находилъ, что терпитъ отъ этого убытокъ и что вся эта затѣя -- пустая трата времени. И Эльза на первыхъ порахъ съ жаромъ предалась новому дѣлу, сама по мѣрѣ возможности принимала участіе въ работахъ, сажала и сѣяла, съ наслажденіемъ вдыхала теплый ароматъ земли, остававшійся на ея рукахъ, радовалась, видя, какъ всходятъ сѣмена, съ любовью холила нѣжныя растеньица, оберегала ихъ отъ солнца, сама поливала ихъ. Ей казалось, что и она причастна этой новой жизни, разцвѣтавшей, благодаря ей, обязанной ей своимъ существованіемъ, и когда, по небрежности одного рабочаго, въ садъ однажды забрели лошади и причинили довольно значительное опустошеніе, Эльза была совсѣмъ неутѣшна и такъ возненавидѣла этого рабочаго, что Экъ долженъ былъ переселить его на хуторъ. Это послужило даже поводомъ къ самой крупной размолвкѣ, какая когда-либо возникала между ними. Дѣло въ томъ, что Экъ отнесся довольно легко къ несчастью и, давши это замѣтить Эльзѣ, вызвалъ противъ себя цѣлый градъ бурныхъ упрековъ, не имѣвшихъ никакого отношенія къ провинности, еслибъ даже это и была провинность, съ чѣмъ Экъ никакъ не могъ согласиться. И съ тѣхъ поръ она никогда не говорила съ мужемъ объ этомъ и всячески старалась скрыть отъ него свой интересъ къ саду. Но, но мѣрѣ того, какъ лѣто близилось къ концу, по мѣрѣ того, какъ растенія поднимались и не такъ уже нуждались въ уходѣ, и этотъ интересъ сталъ ослабѣвать, и осенью она уже безъ всякой радости пожинала плоды своихъ стараній и заботъ. На слѣдующую весну она, повидимому, совсѣмъ забыла о садѣ, и такъ какъ Экъ остерегался наминать ей о немъ, то мало-по-малу онъ опять пришелъ въ прежнее запущенное состояніе.

Иногда Эльза проводила цѣлые дни за чтеніемъ романовъ, но были опять-таки времена, когда она не могла принудить себя раскрыть книгу.

Порой на нее находила лихорадочная жажда дѣятельности, и она начинала упрекать себя въ томъ, что она совсѣмъ безполезный человѣкъ въ имѣніи, что и безъ нея все шло бы такъ же хорошо, и даже гораздо лучше. Тогда она съ внезапнымъ увлеченіемъ набрасывалась на какую-нибудь доступную ей отрасль сельскаго хозяйства, то заводила птичникъ въ обширныхъ размѣрахъ, то ткацкую, то молочную ферму. Экъ, конечно, не слишкомъ-то вѣрилъ въ результаты этихъ начинаній, но не мѣшалъ женѣ въ ея предпріятіяхъ и никогда не показывалъ ей своего неудовольствія, когда они надоѣдали ей и она ихъ бросала. Но послѣ всякой подобной неудачной попытки наступалъ для Эльзы періодъ унынія и горькаго самопрезрѣнія.

Временами на нее нападала тоска по родительскомъ домѣ и она осыпала себя упреками за то, что забыла его и сдѣлалась холодна къ отцу и сестрамъ. Тогда она брала съ собой свою дѣвочку и, какъ только Экъ уходилъ въ поле, уѣзжала съ ней въ Бинесъ, гдѣ оставалась все утро до самаго обѣда; она пыталась вернуться къ своимъ прежнимъ привычкамъ, къ мыслямъ и интересамъ, наполнявшимъ ее въ дѣвическіе годы, навѣщала свою бывшую комнату, обходила всѣ свои любимые уголки, всѣ мѣста въ усадьбѣ, которыя въ тѣ времена ей особенно нравились.

Она старалась вообразить себѣ, что Луиза заступаетъ ей мѣсто матери, какъ тогда, когда она была маленькой, она ходила вмѣстѣ съ ней въ кухню и кладовую, или сидѣла возлѣ нея въ швейной и помогала ей въ работѣ, и въ массѣ мелочей она старалась доказать ей то довѣріе, котораго не могла ей доказать полною откровенностью, изъ боязни, что ея мысли, если она повѣритъ ихъ Луизѣ, останутся непонятыми ею.

Случалось, что она оставляла свою дѣвочку Эрикѣ, съумѣвшей сильно привязать къ себѣ малютку и обладавшей такою способностью всячески забавлять ее, какой она сама въ себѣ раньше не предполагала. Для нея эти дни были лучшими днями въ году; въ Торпу она ѣздила чрезвычайно рѣдко.

Но Эльзу все время не покидало чувство, что это возвращеніе къ минувшему -- одна только иллюзія, что никогда уже не будетъ такъ, какъ прежде, потому что сама она уже не та; она понимала, что и сестры это чувствуютъ, и постепенно это сознаніе отнимало всю прелесть у ея поѣздокъ въ Бинесъ, и она, разочарованная, возвращалась назадъ, въ свою настоящую семью.

Экъ думалъ подчасъ, что она скучаетъ и нуждается въ выѣздахъ и развлеченіяхъ, и раза два ему удалось уговорить ее отправиться погостить въ Стокгольмъ къ ея крестной матери, жившей постоянно въ столицѣ. Въ послѣдній разъ она ѣздила туда съ дѣвочкой и, вмѣсто одной недѣли, какъ было условлено, пробыла тамъ цѣлыхъ двѣ. Экъ стосковался по ней подъ конецъ, но не сдѣлалъ ей ни малѣйшаго упрека, когда она вернулась домой, тѣмъ болѣе, что первые дни по возвращеніи она была очень нѣжна съ нимъ и ласкова, почти не отходила отъ него, старалась угадывать его желанія, интересовалась его занятіями, вродѣ того, какъ это было первое время послѣ свадьбы. Но это сближеніе съ ея стороны продолжалось едва лишь недѣлю, затѣмъ опять установились прежнія отношенія, пожалуй, даже теперь она стала еще болѣе далека отъ мужа, чѣмъ прежде. Лѣто прошло тихо и спокойно, безъ всякихъ событій, но надъ домомъ, все таки, нависло какое-то тяжелое настроеніе, несмотря на чудесную погоду, на хорошій ростъ хлѣбовъ, блестящіе виды на урожай и вслѣдствіе этого превосходное расположеніе духа патрона.

Въ началѣ августа произошло замѣчательное въ своемъ родѣ событіе -- умерла мамзель Томпсонъ. Она скончалась тихо и спокойно, безъ всякихъ широковѣщательныхъ предсказаній и предзнаменованій, совсѣмъ не такъ, какъ можно было бы ожидать. Утромъ она встала въ обычное время и передъ обѣдомъ прошлась по саду. Но потомъ она стала жаловаться на нездоровье и пошла въ свою комнату немножко отдохнуть. Когда Лисса часъ спустя заглянула къ ней, она лежала мертвая въ постели.

Ей устроили похороны, которыя вполнѣ удовлетворили бы ее самоё, еслибъ она могла ихъ видѣть,-- въ воскресный день, по окончаніи утренней службы. Много народа собралось у могилы, особенно стариковъ и старухъ, и на первомъ планѣ были старухи изъ Торпы, тѣ четыре, которыя еще оставались въ живыхъ и для которыхъ эти похороны имѣли мрачный, роковой смыслъ. Тутъ же стоялъ и Торстенъ Экъ, искренно опечаленный мыслью о томъ, какъ пусто теперь будетъ въ домѣ безъ старой мамзель Томпсонъ, которую онъ привыкъ въ немъ видѣть съ тѣхъ поръ, какъ помнилъ себя, и, наконецъ, Эльза, на которую эти похороны произвели глубокое, подавляющее, впечатлѣніе, хотя покойница занимала въ немъ лишь второстепенное мѣсто.

Не столько объ умершей думала она, сколько о смерти, и при этой мысли у нея словно открылись глаза на ея собственную жизнь, она вдругъ поняла, до чего эта жизнь пуста, бѣдна, безсодержательна. Простая привычка, повторявшаяся изо дня въ день, безъ истинной радости и истиннаго горя, безъ удовлетворенія требованій, громко взывавшихъ въ ея душѣ, безъ развитія силъ, нуждавшихся въ воздухѣ и свободѣ. Она думала о надеждахъ и обѣщаніяхъ, съ которыми вступила въ жизнь четыре года тому назадъ, и спрашивала себя, многія ли изъ нихъ осуществились? "Ничего не сбылось, ничего!" -- съ горечью отвѣчала она. Въ этихъ словахъ заключался для нея весь смыслъ ея жизни, ея думъ, надеждъ и стремленій. И какой-то голосъ поднимался въ ней, непокорный, мятежный голосъ, требовавшій воздуха и свѣта, свободы и счастья.

Этотъ голосъ съ тѣхъ поръ не умолкалъ и подъ вліяніемъ его непрестанныхъ призывовъ во всемъ существѣ Эльзы произошла перемѣна. Какая-то тревога овладѣла ею, которую ничто не могло заглушить, которая ночью прогоняла сонъ съ ея вѣкъ, а днемъ заставляла ее ходить изъ угла въ уголъ лишь для того, чтобы почувствовать усталость. Всѣ мечты, всѣ надежды ея юности снова проснулись въ ней, но уже болѣе сильныя, болѣе страстныя, чѣмъ прежде, вполнѣ сознательныя, такъ настойчиво требовавшія осуществленія, что одними обѣщаніями ихъ уже нельзя было усыпить. Порой ей казалось, что она сдѣлалась такъ жестка и себялюбива, что все другое, кромѣ ея личнаго счастья, потеряло для нея всякое значеніе, порой она опять терзалась раскаяніемъ и жгучими упреками самой себѣ.

Въ это время она сдѣлала послѣднюю отчаянную попытку сблизиться съ мужемъ и найти у него миръ и спокойствіе своей душѣ. Но она съ ужасомъ увидала, что вся любовь, которую она чувствовала или воображала, что чувствуетъ къ нему, безслѣдно угасла, и что онъ сдѣлался для нея совершенно чужимъ человѣкомъ, съ которымъ ея внутренній міръ ничѣмъ не былъ связанъ. И мало этого, даже все то, чѣмъ она когда-то восхищалась въ немъ: его сила, спокойная самоувѣренность, его могучій голосъ, оглушительный и добродушный смѣхъ,-- сдѣлались ей теперь почти ненавистны, какъ что-то грубое и звѣрское. Она испытывала въ его присутствіи чисто-физическое отвращеніе, котораго не могла побороть, но которое дѣлало ея совмѣстную жизнь съ нимъ невыносимою мукой.

Тогда она почувствовала, что у нея разбился послѣдній якорь спасенія.

-----

Насталъ сентябрь съ тяжелыми, лѣниво плывущими облаками и жаркими лучами солнца, съ рѣзкими порывами вѣтра и падающими листьями.

Разъ вечеромъ Эльза сидѣла въ гостиной и смотрѣла въ окно на садъ и поднимавшійся за нимъ лѣсъ, на который уже спускался сумракъ. Она напѣвала въ полголоса мотивъ, цѣлый день вертѣвшійся у нея въ головѣ, припѣвъ изъ старинной народной пѣсни:

"Распустились липы, облетѣли липы,

"Гдѣ же ихъ краса?..."

На этомъ она и останавливалась,-- продолженіе совсѣмъ вылетѣло у нея изъ памяти.

Вдругъ она вздрогнула, услыхавъ въ сосѣдней комнатѣ какой-то шумъ, точно отъ опрокинутаго на полъ стула.

Она стала со страхомъ прислушиваться, но все опять стихло. Тогда она поднялась съ своего мѣста и начала ходить взадъ и впередъ по комнатѣ.

Наконецъ, она остановилась передъ зеркаломъ, приподняла руками волосы съ висковъ и широко раскрытыми, вопрошающими глазами взглянула въ глаза, смотрѣвшіе на нее изъ зеркала, словно стараясь проникнуть взоромъ въ глубину своей собственной души.

Но въ это мгновеніе въ сосѣдней комнатѣ опять раздался шумъ и тяжелые шаги стали приближаться къ двери. Повинуясь внушенію минуты, она, задыхаясь, бросилась въ переднюю, схватила пальто и шляпу и выскочила на дворъ. Тамъ она надѣла на себя пальто, но шляпу оставила въ рукѣ и частыми, торопливыми шагами прошла черезъ садъ и направилась по тропинкѣ, которая, пересѣкая выгонъ передъ домомъ, поднималась къ лѣсу.

Съ мучительною отчетливостью выступила передъ нею мысль, что она когда-то воображала, будто любитъ этого человѣка, отъ котораго теперь она бѣжитъ, бѣжитъ такъ, какъ бѣгутъ, спасая свою жизнь.

Она вдругъ остановилась, и кровь горячимъ потокомъ бросилась ей въ лицо. Она чувствовала, какъ щеки ея пылаютъ словно отъ стыда, и опять ускорила шаги, пока, наконецъ, чуть не бѣгомъ добралась до лиственнаго лѣса. Лишь тогда, когда она убѣдилась, что деревья скрыли ее, она опять пошла тише и перевела дыханіе.

По дорогѣ она едва не наступила на цвѣточекъ, маленькую, запоздалую, блѣдную сиротинку; она нагнулась, сорвала цвѣтокъ, торопливо поднесла его къ губамъ и затѣмъ приколола къ платью. Щеки ея попрежнему горѣли и въ груди у нея щемила тоска, какая предшествуетъ великому, рѣшительному шагу, а, между тѣмъ, она не сознавала въ себѣ никакого яснаго намѣренія,-- она только хотѣла уйти, уйти отъ своихъ мыслей.

Кончился лиственный лѣсъ, начался сосновый, высокій и величавый въ своей меланхолической вѣчно-зеленой одеждѣ. Мракъ тяжело повисъ подъ вѣтвями и вѣтеръ долгими, свистящими порывами пробѣгалъ по вершинамъ. Эльзѣ почудилось, будто она перенеслась въ какой-то невѣдомый міръ, и она озиралась, недоумѣвая, почему же осень потеряла свою силу, почему здѣсь не падаютъ листья? Вокругъ нея все было такъ мирно, такъ тихо и строго-торжественно, и ей страстно захотѣлось сдѣлаться участницей этого покоя. Она вдругъ почувствовала, что устала, сѣла на камень и прислонилась къ старому обомшалому стволу. Какая-то тяжкая истома пробѣгала по ея тѣлу; она опустила голову на грудь и закрыла глаза. И долго сидѣла она такъ и ждала, ждала, не проникнетъ ли и въ ея душу печальная проповѣдь лѣса -- безропотная покорность.

Но прежняя тревога снова вернулась къ ней, и она встала съ горькимъ сознаніемъ, что все это не для нея, что она не можетъ сдѣлаться участницей царящаго здѣсь мира и спокойствія. Она пошла дальше. Вдругъ она увидала передъ собой просвѣтъ; когда она подошла ближе, оказалось, что тутъ сдѣлана вырубка. Земля была покрыта сухимъ, пожелтѣлымъ хворостомъ, тамъ и сямъ торчалъ сукъ, словно костлявая рука мертвеца, а пни казались въ темнотѣ обвалившимися могильными камнями. Эта картина произвела на Эльзу мрачное, зловѣщее впечатлѣніе; она остановилась, и смотрѣла на нее воспаленными глазами; глухое рыданіе мучительно вырвалось изъ ея груди.

Было уже поздно, когда она возвратилась. Экъ сидѣлъ въ гостиной и читалъ газету. Но онъ отложилъ ее, когда въ комнату вошла Эльза, и съ безпокойствомъ взглянулъ на жену.

-- Гдѣ ты была?-- спросилъ онъ.

-- Гуляла,-- коротко отвѣтила она и, сѣвъ къ столу, взяла работу и принялась шить.

-- Но что-жь это тебѣ вздумалось гулять такъ поздно? Я уже началъ безпокоиться.

Она бросила на него торопливый взглядъ и какъ-то странно улыбнулась.

-- Я было думала уйти,-- сказала она сухимъ, беззвучнымъ голосомъ.

-- Уйти? Куда уйти? Что ты хочешь сказать?-- спросилъ онъ, внѣ себя отъ изумленія.

-- Ничего,-- отвѣтила она все тѣмъ же голосомъ,-- я такъ только сказала.

И она еще ниже нагнулась надъ работой.

Онъ пристальнѣе вглядѣлся въ нее и вдругъ онъ увидѣлъ, что она поблѣднѣла и похудѣла и что подъ глазами у нея появились темные круги. Положимъ, онъ и раньше замѣчалъ это, но когда, онъ спрашивалъ ее, что съ ней такое, не больна ли она, она отвѣчала, что это просто его фантазія, и онъ на этомъ и успокоивался. Но теперь впечатлѣніе было такъ сильно, что онъ совсѣмъ перетревожился.

-- Ты, навѣрное, больна,-- сказалъ онъ.

-- Вовсе нѣтъ,-- отвѣтила она, не поднимая глазъ.

-- Но ты похудѣла, не можетъ быть, чтобъ ты была совсѣмъ здорова!

-- Да увѣряю же тебя, что я здорова,-- повторила она съ до-садой.

Онъ прошелся по комнатѣ, затѣмъ опять сѣлъ на свое мѣсто и взялся за газету, но отъ времени до времени взглядывалъ на Эльзу. Что-нибудь съ ней да дѣлается, непремѣнно дѣлается, такая она странная сегодня!

Они просидѣли нѣсколько минутъ молча, вдругъ Эльза заговорила:

-- Зачѣмъ ты такъ добръ ко мнѣ? Я готова почти подумать, что это у тебя разсчетъ.

Тонъ ея былъ рѣзкій, вызывающій.

-- Разсчетъ!-- повторилъ, онъ пораженный.

-- Да, чтобъ все свалить на меня.

Она встала и стремительно подошла къ окну.

Онъ былъ такъ озадаченъ ея словами и всею ея манерой, что не нашелся ничего отвѣтить. Онъ рѣшительно не понималъ ея.

Но немного погодя она снова обернулась, и теперь выраженіе ея лица было совсѣмъ другое: въ немъ читалось раскаяніе и мольба.

-- Прости меня,-- сказала она.-- Ты, право, слишкомъ добръ ко мнѣ.

И торопливымъ жестомъ она отколола отъ корсажа цвѣтокъ и протянула его мужу, остановивъ на немъ взоръ, сверкавшій слезами.

Онъ машинально взялъ цвѣтокъ, она отвернулась и поспѣшно ушла въ спальню.

Онъ остался съ цвѣткомъ въ рукѣ, взволнованный и разстроенный. Такою странной, какъ сегодня, онъ никогда еще ея не видалъ. Что такое она сказала? Свалить все на нее! Но что-жь бы онъ сталъ сваливать на нее? Ему чудился въ ея словахъ какой-то загадочный смыслъ, отъ котораго сердце его сжималось страхомъ. И глубокая грусть овладѣла имъ, хотя онъ самъ не зналъ ея причины.

Нѣтъ, Эльза, навѣрное, не совсѣмъ здорова! А что, если онъ попросить доктора заѣхать къ нимъ какъ бы случайно, такъ, чтобъ она не могла заподозрить, что его выписали для нея? А то не попробовать ли ему самому поговорить съ ней, поговорить искренно, отъ сердца?... Эта мысль такъ ему понравилась, что онъ почувствовалъ непреодолимое желаніе тотчасъ же привести ее въ исполненіе. Онъ всталъ и пошелъ къ Эльзѣ. Полузавядшій цвѣтокъ выпалъ изъ его руки, и онъ не замѣтилъ этого.

Но когда онъ вошелъ въ спальню, Эльза уже лежала и какъ будто спала. Это успокоило его и, съ твердымъ намѣреніемъ завтра: же все разъяснить, онъ тоже улегся въ постель.

Но получить объясненіе оказалось вовсе не легкимъ дѣломъ. Съ одной стороны, при болѣе трезвомъ настроеніи слѣдующаго дня, все это показалось ему скорѣе злою шуткой, чѣмъ серьезнымъ обстоятельствомъ, по поводу котораго стоило бы безпокоиться, съ другой стороны, теперь, когда уже успѣлъ пройти извѣстный промежутокъ времени, онъ просто заставить себя не могъ спросить ее, что она хотѣла сказать словами, настолько нелѣпыми въ его глазахъ, что онъ стыдился повторить ихъ. Поэтому онъ ограничился нѣсколькими дальнѣйшими разспросами о состояніи ея здоровья, на что она отвѣчала ему, какъ и прежде, что чувствуетъ себя совсѣмъ хорошо.

Когда Эльза въ это утро вошла въ гостиную, первое, что она увидала, это -- увядшій цвѣтокъ, лежавшій на полу. Въ первое мгновеніе ее больно кольнуло въ сердце, но затѣмъ она ощутила жесткую, горькую радость. Этотъ знакъ невниманія со стороны мужа какъ бы успокоилъ ея совѣсть, и въ ея мысляхъ онъ разросся еще больше, принялъ рѣшающее, символическое значеніе.

Спустя нѣскольке дней къ нимъ совершенно неожиданно явился докторъ. Онъ навѣщалъ больного въ милѣ разстоянія отъ Торпы и теперь заѣхалъ къ нимъ обѣдать, такъ какъ вечеромъ ему надо было опять провѣдать паціента, а возвращаться домой не хотѣлось.

Онъ былъ пожилой, довольно полный мужчина, скупой на слова и флегматическій. Въ молодости онъ пользовался славой очень искуснаго врача, но теперь порядочно отсталъ и облѣнился. Какъ всѣ врачи, практикующіе среди простонародья, онъ привыкъ къ тому, что его звали къ постели больного лишь тогда, когда уже было поздно что-нибудь предпринять, и это мало-по-малу притупило и его энергію, и его вѣру въ свои силы. По временамъ онъ, однако, умѣлъ встряхнуться; такъ было и въ томъ случаѣ, когда Эльза была больна послѣ родовъ, и побѣдоносная борьба, которую онъ выдержалъ съ ея недугомъ, внушила ему съ тѣхъ поръ искреннее расположеніе къ молодой женщинѣ.

А потому ему больно было видѣть, что она встрѣтила его на этотъ разъ холодно и недовѣрчиво. За столомъ царило подавленное и тягостное настроеніе, и когда докторъ, по окончаніи обѣда, усѣлся съ Экомъ въ его кабинетѣ, видъ у него былъ самый угрюмый.

-- Что же ты хочешь, чтобъ я сдѣлалъ? Не могу же я принудить человѣка быть больнымъ, когда онъ самъ этого не хочетъ. У нея нервы немножко разстроены, и какая-то она грустная стала, другого я ничего не нашелъ въ ней, а противъ этого я не могу прописывать лѣкарства. Совѣтъ? Какой же я тебѣ могу дать совѣтъ? Я совѣтую тебѣ сдѣлать ее веселой попрежнему, а если ты самъ не можешь этого, то доставь ей развлеченіе какимъ-нибудь другимъ путемъ. Вотъ весь мой совѣтъ, и сдѣлай милость, не взваливай на меня въ другой разъ подобныхъ порученій,-- я никакъ не желаю за нихъ браться.

Съ этимъ отвѣтомъ онъ и уѣхалъ, сердито распростившись съ Экомъ и еще сердитѣй съ его женой.

Но дня черезъ два Экъ сказалъ Эльзѣ:

-- А что бы тебѣ поѣхать на нѣсколько деньковъ въ Стокгольмъ?

Она взглянула на него совсѣмъ перепуганная.

-- Въ Стокгольмъ? Зачѣмъ мнѣ ѣхать въ Стокгольмъ?

-- Господи Боже! Да чтобъ развлечься немножко!

-- Это докторъ тебѣ сказалъ?-- рѣзкимъ тономъ спросила она. Экъ покраснѣлъ.

-- Да, онъ дѣйствительно говорилъ, что у тебя такой разстроенный видъ и что... да я, вѣдь, и самъ это нахожу.-- Онъ подошелъ къ ней и обхватилъ рукою ея талію.-- На этихъ дняхъ я буду очень занятъ, такъ что это было бы очень удобно... Твоя крестная будетъ, конечно, очень рада, если ты пріѣдешь къ ней погостить.

-- Ты хочешь избавиться отъ меня?-- сказала она тѣмъ же тономъ и отстранила его руку.

-- Да,-- шутливо отвѣтилъ онъ.-- Такъ славно было бы избавиться отъ тебя на нѣсколько деньковъ.

Эльза стояла передъ нимъ блѣдная, съ потупленнымъ взоромъ.-- А какъ же Анна?-- почти шепотомъ спросила она.

-- Само собою разумѣется, что ты возьмешь ее, какъ и въ послѣдній разъ. Ну, что же ты скажешь на мое предложеніе?

-- Нѣтъ, нѣтъ, я не поѣду!-- воскликнула она почти со страхомъ.

Онъ тревожно взглянулъ на нее.

-- Что съ тобой дѣлается, Эльза? Ты такая стала странная! Отчего ты не хочешь сказать мнѣ, если ты не совсѣмъ здорова? Я думалъ, что ты могла бы тогда кстати посовѣтоваться съ какимъ-нибудь докторомъ,-- осторожно прибавилъ онъ.

Это невольное желаніе его убѣдить себя, что она больна, было для нея всего несноснѣе.

-- Не безпокойся обо мнѣ, это пройдетъ,-- сказала она холодно и сурово и отошла отъ него.

Но Экъ не бросилъ мысли о поѣздкѣ въ Стокгольмъ. Его мучила непонятная перемѣна въ Эльзѣ, его угнетало тяжелое настроеніе, которое водворялось между ними, когда они оставались одни. Притомъ же, онъ помнилъ, какое пріятное время наступило для него вслѣдъ за послѣднею поѣздкой Эльзы въ Стокгольмъ, и надѣялся, что то же самое повторится и теперь. Спустя нѣсколько дней онъ возобновилъ разговоръ.

-- Ну, что же, Эльза, подумала ты о томъ, насчетъ чего мы съ тобой толковали?

-- О чемъ это?

-- О поѣздкѣ въ Стокгольмъ.

-- Да, -- отвѣтила она, остановивъ на немъ пристальный взглядъ,-- я думала объ этомъ.

-- Ну, и какъ же ты рѣшила?

-- Какъ тебѣ угодно,-- отвѣтила она усталымъ и равнодушнымъ тономъ.

-- Вотъ и отлично!-- радостно воскликнулъ онъ.-- Значитъ, мы напишемъ ныньче же вечеромъ; ты увидишь, что тебѣ будетъ гораздо веселѣе, чѣмъ ты думаешь.

-- Но какъ же Анна?-- спросила она, устремивъ на него умоляющій взоръ.

-- Да, вѣдь, она поѣдетъ съ тобой, это ясно, какъ Божій день.

Отвѣть отъ крестной матери Эльзы получился вполнѣ удовлетворительный, и было рѣшено, что она поѣдетъ черезъ нѣсколько дней. Эку не очень нравилось, что Эльза выказывала такое равнодушіе и такъ мало радовалась предстоящей поѣздкѣ, но онъ былъ убѣжденъ, что разъ она попадетъ въ Стокгольмъ, все это перемѣнится.

Былъ канунъ ея отъѣзда; она хотѣла было поѣхать въ Бинесъ проститься со своими, но въ послѣднюю минуту передумала и попросила мужа передать имъ ея привѣтъ. Весь день она провела въ своей комнатѣ, занимаясь укладкой вещей, и не отпускала отъ себя маленькую Анну.

Стоялъ конецъ сентября, день былъ холодный и вѣтреный. Они рано легли спать, чтобы во-время встать на слѣдующее утро, такъ какъ поѣздъ приходилъ на станцію уже въ шесть часовъ. Холодно и вѣтрено было и на слѣдующее утро: Эльза зябла, зябла такъ, что ей казалось, будто душу ея сковываетъ холодъ. Какой то гнетъ давилъ ей голову, она ничего не думала, ничего не знала, ничего не рѣшала; одно было ей ясно, что она не должна ѣхать, но она чувствовала себя такою безвольной, что разъ ея не удерживала никакая внѣшняя сила, то заставить себя остаться своимъ собственнымъ рѣшеніемъ она не могла.

Экипажъ стоялъ у подъѣзда.

Экъ самъ вынесъ чемоданы Эльзы и усадилъ Анну; малютка еще дремала, укутанная въ платки и плэды.

-- Скорѣе, Эльза,-- крикнулъ онъ,-- а то мы опоздаемъ!

Эльза подошла къ окну гостиной и тамъ остановилась, обводя взоромъ морозный утренній ландшафтъ. Она зябла, зябла нестерпимо.

На зовъ мужа она вышла въ переднюю. Тамъ ждала ее Лисса, чтобы проститься съ ней. Эльза обняла ее и сказала:

-- Хорошенько ходи за патрономъ!

Потомъ она сѣла въ карету, Экъ захлопнулъ за нею дверцу, и тогда въ ея душѣ промелькнуло далекое, мучительное воспоминаніе, воспоминаніе о томъ, какъ онъ повезъ ее къ себѣ въ Торпу, въ тотъ день, когда она сдѣлалась его женой.

Почему этотъ звукъ показался ей тогда такимъ зловѣщимъ?

Самъ Экъ сѣлъ на козлы, потому что карета была двумѣстная, а дѣвочкѣ надо было дать спокойно выспаться въ ея уголкѣ.

Когда они пріѣхали на станцію, до отхода поѣзда оставалось лишь нѣсколько минутъ, и они успѣли только взять билеты и отыскать свободное купе.

-- До свиданія,-- сказалъ ей Экъ и весело прибавилъ:-- Смотри, не изволь возвращаться домой, пока опять не повеселѣешь.

Эльза вся вспыхнула и поспѣшно отвернула отъ него лицо. Но въ слѣдующее мгновенье она поднесла дѣвочку къ окну.

-- Поцѣлуй ее!

И пока онъ цѣловалъ малютку, она шепнула ему:

-- Прости мнѣ все, въ чемъ я...

Она не успѣла договорить, поѣздъ въ ту же минуту тронулся, и Экъ долженъ былъ соскочить съ подножки. Онъ сдѣлалъ имъ прощальный жестъ, но увидалъ только личико дѣвочки, улыбавшейся и кивавшей ему.

На обратномъ пути домой ему было немного грустно и тяжело на сердцѣ, но въ теченіе дня это чувство мало-по-малу прошло.

VIII.

Цѣлую недѣлю Экъ не имѣлъ извѣстій отъ Эльзы. Его уже начало брать безпокойство, когда онъ получилъ, наконецъ, письмо, написанное ея рукой. Онъ вскрылъ его и удивился, увидавъ четыре тѣсно исписанныхъ страницы. Прежде она никогда не писала ему такъ много.

Стало быть, ей весело, если у нея нашлось столько матеріала для сообщеній.

Онъ усѣлся поудобнѣе на стулѣ и принялся читать:

"Торстенъ!"

Торстенъ и ничего болѣе! Это обращеніе показалось ему страннымъ, ему чего-то недоставало. Ну, это не важно!

"Торстенъ!

"Я знаю, что то, что я пишу тебѣ теперь, я должна была бы сказать тебѣ, сказать откровенно, съ глазу-на-глазъ, но я не могла, повѣрь мнѣ. Много разъ я пыталась сказать тебѣ это, но не могла. И когда я уѣзжала, я ничего не знала навѣрное, я ничего не могла рѣшить, я почти потеряла способность мыслить и чувствовать и все отодвигала въ будущее. Но повѣрь мнѣ, прошу тебя, Торстенъ: когда я уѣзжала, я не имѣла намѣренія уѣхать навсегда, по крайней мѣрѣ, я обманывала и себя, какъ обманывала тебя".

Онъ опустилъ письмо на колѣни, охваченный мучительнымъ чувствомъ, стѣснившимъ ему грудь. Что это за штуки, что такое у нея на умѣ? Навсегда? Помѣшалась она, что ли? Или она хочетъ пошутить? Ну, да вѣрно дальше есть объясненіе! Конечно, должно быть объясненіе! Онъ снова взялъ въ руки письмо и сталъ поспѣшно читать дальше.

"Ахъ, я опять начинаю съ того же, я, вѣдь, не хотѣла оправдывать себя, не хотѣла защищать себя; вѣдь, я знаю, что ты все равно долженъ презирать меня за мою трусость..."

"Что это за слова! Презирать, трусость! Этакое фантазёрство!" -- подумалъ онъ съ натянутымъ смѣхомъ.

"Но теперь, когда я очутилась наединѣ съ собою, совсѣмъ, совсѣмъ одна, я думала и ломала голову... ахъ, что пользы думать и ломать голову! Вѣдь, я знаю, что это, все-таки, должно совершиться, я не могу иначе, Торстенъ, не могу, и должна сказать тебѣ это. Прости мнѣ мою жестокость, но я такъ несчастна! Я не люблю тебя больше, Торстенъ, и не могу жить съ тобою".

Кровь стремительно прилила къ его головѣ, такъ что въ ушахъ у него зазвенѣло. Онъ сталъ лихорадочно читать дальше, боясь остановить свою мысль на томъ, что прочелъ.

"Какъ это случилось, я не знаю... хотя, можетъ быть, и знаю, но мнѣ не зачѣмъ было бы говорить тебѣ это, потому что ты не понялъ бы меня. Ты, вѣдь, никогда не понималъ меня, ты презиралъ во мнѣ ту, какая я есть, и воображалъ, что я другая, и ту ты и пытался любить. Но я не могу быть другой, а потому ты любить меня и не можешь... Такъ возврати же мнѣ свободу! Еслибъ ты только зналъ, что я выстрадала въ это лѣто, ты возвратилъ бы мнѣ свободу и простилъ бы меня,-- у тебя, вѣдь, такое доброе сердце! Но лучше-бъ ты не говорилъ со мной никогда!..."

Онъ читалъ машинально, ничего не понимая,-- слова уже не имѣли для него никакого смысла. Только одна фраза запечатлѣлась въ его памяти, что Эльза требуетъ себѣ свободы, хочетъ разойтись съ нимъ. Онъ опять опустилъ письмо на колѣни и сталъ неподвижно смотрѣть въ пространство, точно эти слова были начертаны въ воздухѣ и онъ старался вдуматься въ нихъ. Разойтись съ нимъ! Но почему же? Должна же она, по крайней мѣрѣ, указать какую-нибудь причину! Онъ опять взялся за письмо, но, не успѣвъ еще найти то мѣсто, на которомъ остановился, онъ порывисто отбросилъ его отъ себя и безпокойнымъ взоромъ обвелъ комнату, показавшуюся ему какою-то странной и незнакомой и до того тѣсной, что ему трудно было въ ней дышать. Онъ простоялъ нѣсколько минутъ, стараясь собраться съ мыслями, потомъ громко крикнулъ: "Этакія идеи!" -- опять засмѣялся и быстрыми шагами вышелъ изъ дому.

Рабочіе вспахивали въ этотъ день ближайшее къ усадьбѣ поле. Онъ совсѣмъ не помнилъ этого, и, тѣмъ не менѣе, машинально направился въ эту сторону. но какъ только онъ увидалъ передъ собою поле, онъ круто повернулъ назадъ, къ дому, прошелъ въ дровяной сарай, схватилъ топоръ и принялся рубить дрова съ такою неистовою силой, что щепки летѣли кругомъ.

Но все это время письмо не выходило у него изъ головы, и мало-по-малу въ немъ сложилась увѣренность, что Эльза въ самомъ дѣлѣ говоритъ серьезно, что она дѣйствительно хочетъ разойтись съ нимъ. При этой мысли онъ почувствовалъ въ сердцѣ жгучую боль. Но почему же? Почему?-- спрашивалъ онъ себя въ внезапномъ взрывѣ отчаянія. Онъ съ отвращеніемъ швырнулъ топоръ, вернулся домой, дрожащими руками поднялъ съ полу письмо и опять началъ читать. Но онъ не въ силахъ былъ перечитывать то, что уже раньше прочелъ, и сталъ искать то мѣсто, на которомъ остановился, съ слабою надеждой, что продолженіе заключаетъ въ себѣ другую развязку.

"Но лучше-бъ ты не говорилъ со мной никогда!"...-- Да, вотъ эти слова. Онъ задумался на мгновенье, ему вспомнился ихъ первый разговоръ, и изъ глазъ его чуть не брызнули слезы. Но онъ овладѣлъ собою и сталъ читать дальше:

"Былъ ли то одинъ самообманъ, когда мы думали, что любимъ другъ друга, или чѣмъ-нибудь другимъ можно объяснить, что мы пришли къ тому, передъ чѣмъ стоимъ теперь? О, какъ это ужасно, что подобное чувство можетъ угаснуть и сдѣлаться тѣмъ, чѣмъ оно стало теперь! Помнишь ли ты, какъ ты хотѣлъ вернуть мнѣ обручальное кольцо? Можешь ли ты себѣ представить, что это одно изъ моихъ самыхъ свѣтлыхъ воспоминаній? А потомъ... потомъ я вижу только мракъ и пустоту, и мнѣ кажется, будто я со дня на день дѣлалась все хуже и бѣднѣе. Ты, конечно, былъ по-своему добръ ко мнѣ, я ни въ чемъ не могу упрекнуть тебя, не могу сказать, чтобъ ты умышленно и сознательно сдѣлалъ мнѣ какое-нибудь зло, и, все-таки, всѣ эти годы мнѣ такъ тяжко жилось у тебя, что..."

Онъ не сталъ читать дальше, багровая краска залила его лицо, онъ чувствовалъ себя до такой степени опозореннымъ, такъ глубоко оскорбленнымъ и униженнымъ, что боль и испугъ уступили мѣсто холодному, жестокому и, въ то же время, неистовому гнѣву. Онъ зажегъ свѣчку и поднесъ къ огню письмо, слѣдя съ наслажденіемъ, какъ пламя его истребляло, и сказалъ затѣмъ громко и рѣзко:

-- Такъ пусть же будетъ, какъ ей угодно!

Послѣ того онъ почувствовалъ себя болѣе спокойнымъ и совсѣмъ хладнокровнымъ, какъ ему казалось, но имъ овладѣло желаніе сдѣлать что-нибудь неслыханное, что-нибудь такое, что испугало и удивило бы всѣхъ. Онъ взялъ шляпу и трость и снова вышелъ изъ дому.

Куда же ему идти? Въ Бинесъ!-- мелькнуло у него въ головѣ, и, ни минуты не колеблясь, онъ отправился въ путь. Онъ самъ еще не зналъ, что будетъ тамъ дѣлать, но лишь бы ему придти туда, а тамъ онъ посмотритъ.

Такъ вотъ какъ! Ей тяжко жилось у него, тяжко жилось, тяжко жилось!-- Онъ безпрестанно повторялъ про себя эти слова и всякій разъ при этомъ смѣялся, все болѣе и болѣе ускоряя шаги, пока не сталъ, наконецъ, бѣжать, какъ сумасшедшій.-- Пусть, пусть они увидятъ теперь! Они еще не знаютъ его, не знаютъ!

Кто это идетъ тамъ ему на встрѣчу? А, это Эрика! Ну, такъ тѣмъ лучше, тѣмъ лучше!

Онъ остановился возлѣ небольшой группы деревьевъ, сталъ дожидаться свояченицы и съ хладнокровіемъ, которое радовало его самого, озирался кругомъ, чтобы видѣть, нѣтъ ли на дорогѣ прохожихъ. Но, насколько простирался его взоръ, онъ не могъ замѣтить, кромѣ Эрики, ни одного человѣческаго существа. Тѣмъ лучше! Вотъ онъ скажетъ ей сейчасъ! Онъ стоялъ совсѣмъ спокойный, съ злобною усмѣшкой на губахъ, но внутри его все кипѣло и клокотало.

Эрика, погруженная въ мысли, медленно шла по дорогѣ. Потомъ она подняла голову и, увидавъ Эка, сразу остановилась какъ бы въ нерѣшимости. Онъ сдѣлалъ ей знакъ рукой и крикнулъ:

-- Поди-ка сюда! Поди-ка!

Она удивленно пошла ему на встрѣчу и, приблизившись къ нему, испугалась выраженія его лица.

-- Что такое? что случилось?-- со страхомъ спросила она.

-- Я имѣю сообщить тебѣ нѣчто объ Эльзѣ,-- насмѣшливо отвѣтилъ онъ ей.

-- Съ ней что-нибудь случилось?-- воскликнула она, вся поблѣднѣвъ.

Онъ смотрѣлъ на нее съ горькимъ озлобленіемъ.

-- Случилось! Нѣтъ, ровно ничего не случилось, она пишетъ только, что не любитъ меня больше, что хочетъ быть свободна, что мы должны разстаться.

Она взглянула на него въ нѣмомъ изумленіи.

Раздраженный ея молчаніемъ, онъ ближе подошелъ къ ней.

-- Ну, не понимаешь ты развѣ, что мы должны развестись? Вѣдь, это очень просто! Она пишетъ, что не любитъ меня больше, что... что...-- Потокъ словъ готовъ былъ сорваться съ его губъ, словъ безумныхъ, бѣшеныхъ, безсвязныхъ, но душевное волненіе пересилило Эка, и онъ могъ только пролепетать:-- что ей тяжко жилось у меня!

И вдругъ онъ зашатался, сдѣлалъ нѣсколько шаговъ въ сторону, прислонился къ дереву и громко зарыдалъ.

Эрика не двигалась и смотрѣла на него. Яркій румянецъ окрасилъ постепенно ея щеки. Сердце ея неудержимо билось отъ тайной радости, которой она не могла подавить, но затѣмъ эта радость исчезла или, скорѣе, перешла въ другое чувство -- всепоглощающую, блаженную потребность утѣшить его. Она подошла къ нему, тихо положила ему руку на плечо и, когда она почувствовала, какъ онъ весь трясется отъ рыданій, у нея тоже задрожала рука.

-- Торстенъ!-- промолвила она, и глубокое волненіе, охватившее ее, придало ея голосу мягкіе, ласкающіе звуки.

Какъ только онъ почувствовалъ прикосновеніе ея руки, онъ тотчасъ же овладѣлъ собою и снова сталъ спокоенъ. Онъ поднялъ голову и взоры ихъ встрѣтились. Какъ бы внезапно прозрѣвъ, онъ понялъ тогда, что выражалъ ея взоръ, прочелъ въ немъ всю ея нѣжность, ея желаніе утѣшить его и уловилъ въ немъ лучъ радости, придавшій ея глазамъ необычный блескъ.

Порывистымъ жестомъ отвращенія онъ оттолкнулъ ее отъ себя. Это она хочетъ утѣшить его, она? Онъ не нуждался въ ея утѣшеніи, онъ стыдился теперь своей вспышки, стыдился того, что выдалъ ей свою скорбь. Его лицо сдѣлалось жестко и непроницаемо.

Она вдругъ поблѣднѣла, отступила на одинъ шагъ и точно преступница потупила передъ нимъ взоръ. Ни онъ, ни она не произнесли ни слова.

Но молчаніе внезапно было прервано стукомъ экипажа, проѣзжавшаго по дорогѣ. Экъ торопливо оглядѣлся кругомъ, затѣмъ сказалъ грубымъ тономъ:

-- Передай отцу, что я скоро приду къ нему потолковать.

И, не взглянувъ на нее, онъ отправился обратно въ Торпу.

Эрика сдѣлала нѣсколько шаговъ впередъ, но стукъ экипажа раздавался все громче и громче, и она поспѣшно повернула и скрылась между деревьями. Она не стыдилась униженія, которое претерпѣла, и не испытывала гнѣва противъ Эка, а только ощущала жестокую, надрывающую душу боль; она сдѣлала печальное открытіе, быть можетъ, самое печальное изъ всѣхъ уроковъ житейскаго опыта, что любовь и сочувствіе одного человѣка могутъ сдѣлаться почти ненавистны другому, и что можно оскорбить чужое горе своимъ желаніемъ утѣшить его.

-----

Въ тотъ же вечеръ, когда Экъ сидѣлъ въ своей комнатѣ у письменнаго стола, онъ вдругъ услыхалъ, что къ крыльцу подъѣхалъ экипажъ. Но въ тупомъ равнодушіи, которое овладѣло имъ, онъ не тронулся съ мѣста, нисколько не интересуясь знать, кто бы это могъ быть. Немного погодя послышались шаги въ гостиной, и Экъ съ досадой подумалъ:

"Ну вотъ, не дадутъ посидѣть спокойно!"

Дверь отворилась и вошелъ Гольмеръ. Экъ нахмурился, увидавъ его, но всталъ и сказалъ спокойнымъ и равнодушнымъ тономъ:

-- А, это ты!

Гольмеръ шелъ къ нему на встрѣчу съ распростертыми объятіями; онъ схватилъ обѣ его руки и сталъ порывисто трясти ихъ.

-- Скажи, ради Бога, что значитъ эта исторія, которую мнѣ разсказала Эрика?

-- Вотъ какъ, она уже говорила объ этомъ?-- сказалъ Экъ и опять нахмурился.-- Ну, да, впрочемъ, все равно!

Гольмеръ взглянулъ на него, совсѣмъ озадаченный.

-- Такъ это, стало быть, правда? Я думалъ, что это просто вздорная выдумка.

-- Нѣтъ,-- отвѣтилъ Экъ,-- это правда.

Гольмеръ съ озабоченною миной вытянулъ губы, взъерошилъ свои волосы и прошелся по комнатѣ. Потомъ онъ опять остановился передъ Экомъ, снова завладѣлъ его руками и сталъ ихъ трясти.

-- Вотъ что, голубчикъ, не принимай это такъ близко къ сердцу! Господи Боже! Развѣ же такія вещи рѣдкость? Отнесись только къ дѣлу спокойно, и все пройдетъ само собой!

-- О чемъ это ты толкуешь?-- сказалъ Экъ, высвобождая свои руки.

-- Господи Боже! Ну, люди ссорятся и опять мирятся. Не съ вами одними это случалось, но, вѣдь, не разводиться же изъ-за этого!

-- Мы не ссорились,-- сухо отвѣтилъ Экъ, садясь на диванъ.

-- Но что же такое было между вами?

-- Ей тяжко жилось у меня.

Въ его тонѣ было столько жесткости, а въ выраженіи лица столько самообладанія, что Гольмеръ теперь встревожился не на шутку. Совсѣмъ разстроенный, онъ сталъ ходить взадъ и впередъ по комнатѣ. Его присутствіе тяготило Эка и онъ мучительно желалъ отъ него избавиться.

-- Можно мнѣ видѣть ея письмо?-- спросилъ, наконецъ, Гольмеръ.

Экъ вздрогнулъ, взглянулъ на него и покраснѣлъ.

-- Нѣтъ!-- рѣзко отвѣтилъ онъ.-- Да, впрочемъ, я его сжегъ.

Въ ту самую минуту, какъ эти слова сорвались съ его губъ, онъ уже раскаялся въ своей откровенности, и присутствіе Гольмера сдѣлалось ему еще несноснѣе, чѣмъ прежде.

Гольмеръ, совершенно сбитый съ толку, принялся опять шагать по комнатѣ. Дѣло оказывалось гораздо серьезнѣе, чѣмъ онъ когда-либо могъ ожидать. Наконецъ, ему пришла идея.

-- Послушай! Я поѣду завтра въ Стокгольмъ и обѣщаю тебѣ, что дня черезъ два я привезу ее съ собой сюда!

Экъ всталъ, подошелъ къ столу и опустилъ сжатую въ кулакъ руку на приготовленное письмо.

-- Можешь дѣлать, какъ тебѣ угодно, но я говорю тебѣ заранѣе, что это ни къ чему не послужитъ. Потому что теперь я не хочу! Я уже написалъ ей!

-- Ты отослалъ письмо?-- торопливо спросилъ Гольмеръ.

-- Нѣтъ, вотъ оно.

-- Дай-ка мнѣ его. Вѣдь, можешь же ты оставить себѣ хоть два дня сроку на размышленіе.

Экъ посмотрѣлъ на него съ злобною усмѣшкой и не снялъ руки съ письма.

-- Я отошлю его ныньче же вечеромъ... я написалъ ей, что совершенію раздѣляю ея мнѣніе и немедленно переговорю съ адвокатомъ, чтобы приступить къ необходимымъ формальностямъ. Что касается приданаго, я, конечно, возвращу его ей нетронутымъ.

Онъ проговорилъ это, какъ затверженный урокъ, не спуская съ Гольмера настойчиваго взгляда, выражавшаго холодный, сдержанный гнѣвъ.

Гольмеръ не зналъ, что ему сказать. Что-то въ его зятѣ сильнѣе всякихъ словъ убѣждало его, что всѣ увѣщанія будутъ напрасны.

-- Ну, устраивайте свои дѣла, какъ сами знаете!-- вскричалъ онъ, наконецъ, теперь уже совсѣмъ разсердившись.-- Я умываю руки!

И съ этимъ онъ ушелъ.

Оставшись одинъ, Экъ облегченно вздохнулъ и почувствовалъ грустное удовлетвореніе при мысли, что избавилъ Эльзу отъ вмѣшательства отца, хотя самъ негодовалъ на себя за свою слабость.

Спустя нѣсколько минутъ онъ самъ повезъ письмо на станцію.

-----

Дня черезъ два послѣ этого онъ получилъ письмо отъ Эльзы, заключавшее въ себѣ лишь вопросъ о томъ, каково будетъ его рѣшеніе насчетъ ихъ дѣвочки.

Ихъ дѣвочки! Онъ еще не подумалъ о ней, не подумалъ о своей маленькой Аннѣ, которую больше не увидитъ! Да, не увидитъ, потому что не хочетъ видѣть ея! Одна уже мысль о томъ, что дитя останется у него, какъ вѣчное напоминаніе, была ему нестерпима. И, притомъ же, гордость побуждала его устроить все къ выгодѣ Эльзы.

Это было послѣднее письмо, полученное имъ отъ жены; все остальное было улажено между ними черезъ посредниковъ. Но этого письма онъ не сжегъ, а спряталъ его съ другими бумагами въ свою конторку.

Они не видались во время процедуры развода. Дѣвочка осталась у Эльзы, и Экъ обязался ежегодно выплачивать извѣстную сумму на ея содержаніе и назначить Анну своею наслѣдницей въ томъ случаѣ, если ни одна изъ сторонъ не вступитъ вторично въ бракъ.

Семья Эльзы до самой послѣдней минуты старалась воспрепятствовать разводу, а Луиза даже ѣздила въ Стокгольмъ, чтобы переговорить съ сестрой. Но она возвратилась, не достигнувъ никакого результата. Эльза на всѣ ея увѣщанія отвѣчала грустнымъ, но твердымъ "нѣтъ". Съ той поры въ семьѣ всячески избѣгали говорить о ней, и никогда не было и рѣчи о томъ, чтобы пригласить ее вернуться подъ кровлю родительскаго дома. Несмотря на всю свою доброту, Луиза была въ этомъ отношеніи непреклонна, ея понятія о долгѣ были слишкомъ глубоко оскорблены; она считала, что Эльза навлекла на нихъ всѣхъ неизгладимый позоръ и что единственное, что имъ теперь остается, это постараться ее забыть. Она не была больше членомъ семьи.

Когда спустя нѣсколько времени она получила письмо отъ Эльзы, то передала его не распечатаннымъ Эрикѣ, сама же не хотѣла ни читать его, ни отвѣчать. Эрика отвѣтила вмѣсто нея и съ тѣхъ поръ постоянно, хотя и не особенно часто, переписывалась съ Эльзой.

-----

Прошла зима, и рана Эка стала постепенно заживать. Первое время онъ ощущалъ вокругъ себя пустоту, но мало-по-малу снова привыкъ къ одиночеству.

Для Лиссы разводъ между господами былъ тяжелымъ ударомъ. Она долго раздумывала о томъ, кто изъ нихъ виноватъ. Ея привязанность къ Эльзѣ заставляла вѣсы сильно склоняться на сторону послѣдней, а когда старая няня вспоминала о маленькой Аннѣ, то ей слышался точно голосъ, призывавшій ее тоже оставить Торпу и послѣдовать за своею госпожей. Но она такъ сроднилась съ усадьбой и такъ сжилась съ своимъ хозяиномъ, что такое побужденіе не могло быть ничѣмъ инымъ, какъ простою фантазіей, и осуществить его было бы для Лиссы такъ же невозможно, какъ начать съизноза свою жизнь. Притомъ же, она помнила послѣднія слова Эльзы: "Хорошенько ходи за патрономъ!" Она видѣла въ нихъ какъ бы завѣтъ, который она должна исполнить. Ей, простой служанкѣ, не подобало судить.

Поэтому она старалась не судить, а только исполнять лежавшій на ней долгъ: хорошенько ходить за патрономъ. Она и дѣлала это, но ея заботы о немъ дали новую пищу ея привязанности къ Эку и, по мѣрѣ того, какъ эта привязанность усиливалась, она стала все больше и больше обвинять отсутствующую Эльзу. Она забыла мало-по-малу всѣ доводы, которые прежде приводила въ ея пользу, забыла совершенно, что сама когда-то стояла на ея сторонѣ, и вскорѣ Эльза осталась въ ея памяти лишь неблагодарною женой, покинувшею ея хозяина и отнявшею у нихъ малютку. Въ особенности этой послѣдней вины она не могла ей простить.

Но Лина, кухарка, утверждала, что покойная мамзель Томпсонъ была вовсе не такъ глупа, какъ думали люди. Развѣ она не вѣрно предсказала еще тогда, когда видѣла бубновую даму на черной дорогѣ? Это превращеніе трефовой дамы въ бубновую она придумала, какъ реабилитацію памяти мамзель Томпсонъ, и съ тѣхъ поръ упрямо стояла на томъ, что покойница называла бубновую даму.

-----

Съ полгода Экъ держался въ сторонѣ отъ Гольмеровъ, но потомъ опять началъ отъ времени до времени ѣздить въ Бинесъ, играть въ шашки со старикомъ и лакомиться вкусными блюдами, которыя Луиза приготовляла къ ужину. Однако, съ Эрикой онъ былъ постоянно холоденъ, сухъ и неприступенъ.

Но разъ вечеромъ, когда онъ стоялъ одинъ въ передней, дожидаясь экипажа, чтобы ѣхать домой, Эрика подошла къ нему.

-- У меня есть къ тебѣ порученіе отъ Эльзы, -- сказала она неувѣреннымъ голосомъ и съ блѣднымъ, покорнымъ лицомъ.

Онъ поспѣшно отвернулся отъ нея.

-- Она спрашиваетъ, не хочешь ли ты повидать маленькую Анну, не желаешь ли ты взять ее къ себѣ погостить? Ее могла бы привезти крестная мать Эльзы. Или, можетъ быть, ты самъ пріѣдешь въ Стокгольмъ? Съ Эльзой ты не встрѣтишься.

-- Нѣтъ!-- отвѣтилъ онъ жесткимъ тономъ, и, не взглянувъ на нее, спустился съ лѣстницы.

Но послѣ того онъ, все-таки, сталъ отъ времени до времени спрашивать Эрику объ Эльзѣ и, благодаря этому, между ними начали возстанавливаться прежнія дружелюбныя отношенія. Эрика разсказывала ему все, что сама знала объ Эльзѣ, ради него стала чаще писать сестрѣ и въ этой безмолвной жертвѣ находила себѣ отраду. Да, хотя онъ грубо оттолкнулъ ее тогда, она, тѣмъ не менѣе, оставалась ему вѣрна и не ставила ему въ счетъ его холодности и непріязни, между тѣмъ какъ сама не разъ отталкивала отъ себя людей, обходившихся съ ней самымъ привѣтливымъ образомъ. Она любила тою любовью, которая только ростетъ, когда ее отвергаютъ. Но она не питала никакихъ надеждъ,-- послѣ долгой, жестокой, никому невѣдомой борьбы она смирилась и несла свою долю, какъ и все другое, съ безмолвною горечью, но не жалуясь, твердо, хотя и сурово смотря ей въ лицо.

Прошло два года. И вотъ Экъ узналъ однажды, что Эльза вступила во второй бракъ съ молодымъ живописцемъ, которому предсказывали блестящую карьеру, и что они думаютъ жить въ Парижѣ. Тогда онъ испыталъ совсѣмъ особое чувство, которое не могъ и не старался себѣ уяснить, но подъ напоромъ котораго онъ нѣсколько разъ собирался разыскать Эльзу, лишь для того, чтобы явиться передъ ней и сказать ей,-- что именно, онъ самъ не зналъ, но что-нибудь такое, что могло бы обидѣть ее и огорчить. Однако, онъ остался при одномъ намѣреніи и мало-по малу время притупило и это чувство.

Но съ того дня онъ никогда уже больше не разспрашивалъ Эрику объ Эльзѣ, и его холодность снова погасила возникшую было между ними пріязнь.

IX.

Пятнадцать лѣтъ миновало съ того дня, какъ Эльза оставила Торпу.

Съ тѣхъ поръ, какъ она вторично вышла замужъ, Экъ только два раза имѣлъ о ней извѣстія. Въ первый разъ она прислала ему черезъ Эрику портретъ ихъ дочери, снятый съ нея, когда ей было десять лѣтъ. Сначала онъ хотѣлъ было отказаться отъ него, но потомъ поспѣшно схватилъ портретъ и сунулъ его въ карманъ.

Вернувшись домой, онъ долго сидѣлъ и разсматривалъ его.

Подумать только, что это его дитя, эта дѣвочка въ коротенькомъ платьицѣ, съ пушистыми волосами и обязательною для портрета торжественною миной, за которою, однако, какъ будто притаилась улыбка! Это было такъ странно, что онъ едва могъ этому вѣрить, и горькою насмѣшкой казалось ему, что все, что ему оставлено отъ нея судьбой, это лишь нѣмое, безжизненное изображеніе -- портретъ, жалкій портретъ! Ему страстно захотѣлось видѣть ее, слышать ея говоръ и смѣхъ, потому что она умѣла смѣяться, онъ видѣлъ это по выраженію ея личика. Его дочь -- большая десятилѣтняя дѣвочка!

Но чѣмъ дольше онъ смотрѣлъ на портретъ, тѣмъ больше стушевывались дѣтскія черты, и другое лицо выдвигалось на ихъ мѣсто, блѣдное лицо, обрамленное свѣтлыми, гладко причесанными волосами, съ вопрошающимъ взглядомъ большихъ, глубокихъ глазъ, съ легкимъ изгибомъ стройной шеи, вслѣдствіе чего маленькая складочка образовалась на топкой кожѣ. Онъ вздрогнулъ, сердце его внезапно ожесточилось, и онъ отложилъ въ сторону портретъ.

И потомъ, всякій разъ, какъ онъ смотрѣлъ на него, это другое лицо выступало опять и заслоняло собой настоящее, такъ что они совершенно сливались, и онъ не могъ ихъ больше различить. Тогда онъ откладывалъ въ сторону портретъ и больше не смотрѣлъ на него.

Затѣмъ, черезъ нѣсколько лѣтъ, онъ узналъ, что Эльза овдовѣла и возвратилась съ дочерью въ Швецію. Отъ второго брака у нея не было дѣтей.

Тогда нѣсколько дней подрядъ онъ находился въ какомъ-то безпокойномъ и возбужденномъ состояніи, не могъ двухъ минутъ остаться на мѣстѣ, безостановочно ходилъ то туда, то сюда. Но это продолжалось не долго. Съ годами онъ сдѣлался порядочно вялъ и инертенъ и впечатлѣнія быстро скользили по немъ.

Прошло еще нѣсколько лѣтъ. Однажды онъ прочелъ въ газетахъ объявленіе о кончинѣ Эльзы. "Послѣ продолжительной болѣзни", "оплакиваемая дочерью",-- гласило оно. Это извѣстіе глубоко потрясло его, но его печаль проявилась, главнымъ образомъ, въ сильной, непреодолимой тоскѣ по дочери,-- тоскѣ, побудившей его, въ концѣ-концовъ, достать ея адресъ, написать ей и предложить ей поселиться у него. Два дня онъ ждалъ ея отвѣта, все болѣе и болѣе поддаваясь унынію, чѣмъ долѣе длилось ожиданіе. Наконецъ, онъ получилъ отвѣтъ; она благодарила его и принимала его предложеніе, на первое время.

И вотъ онъ пріѣхалъ теперь на станцію встрѣтить эту дочь, которую онъ не видалъ цѣлыхъ пятнадцать лѣтъ.

Никто бы не подумалъ, что ему пошелъ шестой десятокъ. Спина его еще не согнулась, лишь, лицо, съ широкими, крупными чертами, дышало здоровьемъ и уже успѣло покрыться загаромъ, хотя только еще былъ конецъ мая, борода, начинавшаяся теперь почти подъ самыми глазами, чуть-чуть серебрилась сѣдиной. На немъ была толстая синяя куртка, сѣрыя панталоны изъ домашняго сукна, засунутыя въ сапоги съ высокими голенищами, и грубая суконная фуражка съ козырькомъ; въ этомъ костюмѣ онъ походилъ на зажиточнаго крестьянина. Бѣлый воротникъ тѣсно примыкалъ къ шеѣ, которая вздувалась надъ нимъ, красная и полнокровная, видимо, стѣсненная этими непривычными оковами.

Онъ боялся оставить лошадь, молодую, красивую буланку, которую онъ самъ выростилъ и которою очень гордился, а потому стоялъ возлѣ нея и держалъ ее за поводъ, дожидаясь прибытія поѣзда. Двое землевладѣльцевъ, его сосѣдей, тоже пріѣхавшихъ къ поѣзду, пробовали было заговорить съ нимъ, но онъ упрямо отмалчивался. Затѣмъ явился начальникъ станціи со свернутымъ флагомъ въ рукѣ и подошелъ къ Эку. Они были старые знакомые, не мало выпили вмѣстѣ стакановъ грогу, не мало сыграли вмѣстѣ робберовъ.

-- А, здравствуй, Экъ! И ты здѣсь?

-- Да, какъ видишь,-- угрюмо отвѣтилъ Экъ.

-- Гостей, что ли, ждешь къ себѣ?

Экъ кинулъ на него сердитый взглядъ. То-то начнутъ теперь удивляться, пустомелить и любопытничать! Ну, и пусть! Ему это нисколько не страшно, и лучше ужь онъ сразу дастъ имъ это понять, чтобъ они не воображали, будто онъ стыдится того, что сдѣлалъ.

-- Я жду свою дочь,-- сказалъ онъ.

Начальникъ станціи былъ такъ озадаченъ, что невольно свистнулъ.

-- Ну, что же изъ этого?-- запальчиво крикнулъ Экъ.-- Что-жь въ этомъ такого особеннаго, что ты счелъ нужнымъ свистнуть?

-- Да нѣтъ же, нѣтъ, ровно ничего! Я только удивился!-- уклончиво отвѣтилъ начальникъ станціи.

-- Чему же ты удивился?-- спросилъ Экъ, впиваясь въ него глазами.

-- Да вовсе ничему,-- еще болѣе смутившись, отвѣтилъ тотъ.

Въ эту минуту въ отдаленіи послышался свистокъ локомотива, и начальникъ станціи побѣжалъ по платформѣ, очень довольный тѣмъ, что разговоръ по необходимости долженъ былъ прерваться.

Экъ свирѣпо посмотрѣлъ ему вслѣдъ, но такъ какъ грохотъ поѣзда раздавался все ближе и ближе, то мысли его приняли совсѣмъ другой оборотъ. Съ той минуты, какъ онъ получилъ письмо Анны, онъ находился въ состояніи тревожнаго ожиданія, и теперь волненіе окончательно пересилило его, но оно выражалось, собственно говоря, въ какомъ-то страхѣ; ему казалось, что онъ боится этой встрѣчи, и онъ радъ былъ бы сѣсть въ шарабанъ и, пока не поздно, уѣхать отсюда. Когда поѣздъ остановился, онъ почувствовалъ, какъ у него точно стянуло горло, и поспѣшно разстегнулъ воротникъ, такъ что пуговица отлетѣла.

Онъ увидалъ молодую дѣвушку, выходившую изъ вагона третьяго класса, и въ то мгновенье, какъ взоръ его упалъ на нее, сердце его дрогнуло и онъ весь поблѣднѣлъ: вѣдь, это Эльза, -- Эльза, когда она еще была его невѣстой! Это сходство произвело на него страшно мучительное впечатлѣніе, и пока дѣвушка стояла у дверцы вагона, иллюзія была такая полная, что онъ забылъ дѣйствительность и совершенно перенесся въ минувшее время.

Дѣвушка стояла и озиралась вокругъ; она держала въ рукѣ небольшой саквояжъ, и лицо ея, на фонѣ чернаго траурнаго платья и приподнятаго вуаля, было такъ блѣдно, что Эку сдѣлалось больно. Затѣмъ она увидала его и направилась къ нему медленными, нерѣшительными, боязливыми шагами. Но онъ стоялъ неподвижно, не сводя съ нея взора; однако, по мѣрѣ того, какъ она приближалась, иллюзія все больше разсѣивалась, Экъ очнулся, и сознаніе дѣйствительности вернулось къ нему.

Нѣтъ, это не Эльза, это кто-то другой...

Да, правда, это его дочь!

Онъ почувствовалъ въ этотъ мигъ что-то вродѣ разочарованія.

Она остановилась въ нѣсколькихъ шагахъ отъ него и ждала; но такъ какъ онъ все еще не трогался съ мѣста, она заговорила слегка дрожавшимъ голосомъ:

-- Это?...

Она смолкла, очевидно, не зная, какъ ей продолжать.

Тогда онъ вышелъ, наконецъ, изъ своего оцѣпенѣнія; онъ замѣтилъ, что начальникъ станціи смотритъ на нихъ съ любопытствомъ, и вдругъ имъ овладѣло нетерпѣливое желаніе какъ можно скорѣе уѣхать отсюда. Онъ подошелъ къ дочери, взялъ изъ ея рукъ саквояжъ и угрюмо сказалъ:

-- Да, это я, намъ надо торопиться!

Его грубый, неувѣренный голосъ, повидимому, удивилъ ее, какъ удивлялъ всѣхъ, кто его слышалъ въ первый разъ.

Онъ не далъ ей времени отвѣтить, обхватилъ рукой ея талію и, почти поднявъ ее на воздухъ, посадилъ въ шарабанъ, положилъ ей въ ноги саквояжъ и хотѣлъ уже самъ садиться, но вдругъ замѣшкался.

-- Еще есть?... Ты... Въ багажѣ не осталось вещей?-- спросилъ онъ.

-- Остался чемоданъ.

Онъ хотѣлъ было пойти за нимъ, но ему попался на глаза начальникъ станціи и онъ передумалъ.

-- Ну, мы послѣ пришлемъ за нимъ, -- сказалъ онъ и такъ быстро вскочилъ въ шарабанъ, что рессоры подъ нимъ затрещали. Усѣвшись, онъ дернулъ вожжи, лошадь взвилась на дыбы и, сдѣлавъ красивый курбетъ, пошла скорою рысью.

Лишь тогда, когда вокзалъ совсѣмъ скрылся изъ вида, Экъ украдкой взглянулъ на дочь и увидалъ, что въ глазахъ ея стоятъ слезы. Она почувствовала его взглядъ и поспѣшно опустила вуаль. Но тогда онъ разомъ понялъ, каково у нея должно быть на душѣ, какой странной и мучительной должна ей была показаться вся эта сцена, и сердце его загорѣлось состраданіемъ къ ней и нѣжностью. Онъ тихо и осторожно тронулъ ее за руку и сказалъ ей голосомъ, на этотъ разъ уже безъ труда нашедшимъ выраженіе для наполнявшихъ его чувствъ и звучавшимъ еще ласковѣе отъ низкаго тембра:

-- Ну, теперь здравствуй! Надѣюсь, что тебѣ хорошо будетъ у меня!

Она покраснѣла и бросила на него благодарный взглядъ. Нѣсколько времени они ѣхали молча, но мало-по-малу ея волненіе улеглось и она стала внимательнѣе всматриваться въ громаднаго, дюжаго мужчину, сидѣвшаго рядомъ съ нею,-- въ своего отца.

Онъ, дѣйствительно, ужасно великъ ростомъ, она едва достаетъ до его плеча, и какимъ онъ говоритъ ужаснымъ басомъ! А потомъ эта борода... Но взглядъ его казался ей добрымъ, хотя немного печальнымъ, и внушалъ ей довѣріе. Сидя возлѣ него, она уже начинала испытывать чувство спокойствія и безопасности. Теперь ей было на кого опереться, а еще такъ недавно она считала себя совсѣмъ одинокой на бѣломъ свѣтѣ.

Онъ сидѣлъ и правилъ, устремляя взоръ впередъ, какъ только замѣчалъ, что Анна смотритъ на него. Онъ былъ полонъ необыкновенно радостнаго чувства, къ которому примѣшивалась и нѣкоторая гордость. Когда ему казалось, что Анна глядитъ въ сторону, онъ искоса взглядывалъ на нее.

-- Какая славная лошадка!-- сказала она, когда молчаніе стало, наконецъ, дѣлаться тягостнымъ.

-- Да, неправда ли?-- отвѣтилъ Экъ, совсѣмъ очарованный.-- А ты знаешь толкъ въ лошадяхъ?

На этотъ разъ ему совсѣмъ легко было сказать ей "ты", тогда какъ раньше это слово едва могло сойти у него съ языка.

-- Нѣтъ,-- засмѣялась она,-- вовсе нѣтъ, но мнѣ нравится ея масть.

Экъ такъ обрадовался этому милому смѣху, что даже не сталъ спорить съ ней насчетъ масти, хотя вообще держался того мнѣнія, что никогда не слѣдуетъ обращать вниманія на масть въ лошадяхъ, а только на спину и на ноги.

-- Да,-- подтвердилъ онъ съ убѣжденіемъ,-- это превосходная лошадь.

Опять водворилось молчаніе, потомъ онъ сказалъ:

-- Ты бы подняла... этотъ... ну, какъ его... вуаль.

-- Сейчасъ,-- отвѣтила она, нѣсколько удивленная, по затѣмъ, какъ будто понявъ его, съ легкою улыбкой подняла вуаль.

-- Такъ-то будетъ лучше!-- воскликнулъ Экъ, теперь совсѣмъ довольный, и усѣлся повыше на сидѣньѣ. Можно было подумать, что этотъ вуаль до сихъ поръ отдѣлялъ ихъ другъ отъ друга.

Былъ чудный вечеръ; солнце только что зашло и спускавшійся сумракъ былъ окрашенъ мягкими красноватыми переливами, особенно ближе къ западу, гдѣ небо прорѣзали полоски освѣщенныхъ солнцемъ облаковъ. Березы качали своими нѣжными, тонкими сережками и совсѣмъ еще молодыми листьями; кленъ и осина еще не утратили своихъ темно-красныхъ весеннихъ колеровъ, а хвойныя деревья пустили мелкіе, свѣтлые побѣги, оживлявшіе ихъ мрачную зелень. На нивахъ пробивались нѣжные весенніе всходы, коровы щипали траву на краю дороги, пастушокъ взгромоздился на заборъ и сидѣлъ тамъ, болтая голыми ногами, а вдали раздавалось звонкое пѣніе ранняго дрозда, пріютившагося гдѣ-нибудь на верхушкѣ сосны.

Молодая дѣвушка откинулась назадъ.

-- Ахъ, какъ хорошо!-- тихо сказала она.

Экъ вздрогнулъ и сдвинулъ брови. Ея интонація поразительно напоминала мать и онъ испыталъ тягостное, мучительное чувство. Онъ почти гнѣвно взглянулъ на дочь, но его раздраженіе тотчасъ же исчезло, и когда онъ посмотрѣлъ кругомъ, то ощутилъ въ своемъ сердцѣ какую-то смутную отраду.

Да, хорошо было вокругъ. То былъ дѣйствительно прелестный, настоящій весенній вечеръ.

Немного погодя онъ сказалъ про себя: "Анна!" -- и потомъ промолвилъ вслухъ:

-- Тебя зовутъ Анна?

-- Да,-- отвѣтила она, нѣсколько удивленная вопросомъ, такъ какъ она уже начала понемногу свыкаться съ мыслью, что возлѣ нея сидитъ дѣйствительно ея отецъ, и ей такъ странно было, что она должна назвать ему свое имя.

-- Да, Анна-Маргарета-Эльза!-- прибавила она, чтобы сдѣлать, такимъ образомъ, менѣе неестественнымъ его вопросъ.

Снова Экъ нахмурилъ брови.

-- Да, но зовутъ тебя Анной!-- почти сердито воскликнулъ онъ.

-- Да, -- отвѣтила она и взглянула на него, изумленная его тономъ.

Онъ сталъ повторять про себя это имя "Анна! Анна!" -- точно стараясь запечатлѣть его въ своей памяти.

Дорога сдѣлала поворотъ, съ одной стороны открылась длинная аллея, а въ глубинѣ ея мелькнулъ бѣлый одноэтажный домъ.

-- Вотъ и Торпа!-- крикнулъ Экъ, указывая на усадьбу бичомъ. И въ ту же минуту его поразила мысль, что въ тотъ день, когда онъ везъ сюда Эльзу, онъ не испытывалъ этой гордости, этого сознанія богатства и счастья, какое испытывалъ теперь, когда ѣхалъ домой съ своею дочерью. По крайней мѣрѣ, онъ не могъ этого вспомнить. Или, можетъ быть, и тогда въ немъ было это чувство, но только онъ забылъ его теперь? Онъ старался припомнить, но вдругъ его взяла досада на самого себя. Зачѣмъ онъ постоянно оглядывается на то, что миновало, зачѣмъ позволяетъ образу Эльзы ежеминутно выступать передъ нимъ и омрачать его радость?

Онъ принялся съ жаромъ описывать Аннѣ всѣ мѣста въ усадьбѣ, пока они проѣзжали по аллеѣ.

-- Вотъ это конюшня, а тамъ, наверху, мельница, слышишь ты шумъ плотины? А вотъ тамъ... а посмотри сюда...

Она смотрѣла вокругъ, и мѣстность казалась ей знакомой, но, въ то же время, во многихъ отношеніяхъ такою чужой, точно она видѣла ее раньше во снѣ. Вѣдь, ей было всего четыре года, когда ее увезли отсюда, но правда, что мать не разъ разсказывала ей о Торпѣ. Что особенно привлекло ея вниманіе, это садъ, совершенно запущенный, между тѣмъ какъ все другое было въ образцовомъ порядкѣ и свидѣтельствовало о заботливомъ уходѣ.

Когда они подъѣхали къ дому, на крыльцѣ показалась изумительно маленькая, совсѣмъ сгорбленная старушка, съ лицомъ, представлявшимъ цѣлую сѣть морщинъ.

-- Это Лисса,-- сказалъ Экъ.

-- Ахъ, неужели это Лисса?-- воскликнула дѣвушка, и ея личико внезапно просіяло.

-- Да развѣ ты помнишь ее?-- спросилъ Экъ, крайне удивленный.

-- Ахъ, нѣтъ,-- сказала она, краснѣя,-- но мама разсказывала мнѣ о ней.

Эти слова поразили Эка, какъ нѣчто такое, о чемъ онъ никогда не могъ бы и подумать. Такъ она говорила о Лиссѣ? Въ такомъ случаѣ, можетъ статься... можетъ статься, она говорила и о немъ! При этой мысли онъ, въ свою очередь, покраснѣлъ, но не могъ дать себѣ отчета въ томъ, что онъ собственно чувствуетъ, раздраженіе... или же... что-нибудь другое.

Лисса одна оставалась въ живыхъ изъ всѣхъ старухъ Торпы. И кухарка Лина, и Анна птичница, и старая Болла,-- всѣ онѣ отошли въ вѣчность и другія заступили ихъ мѣсто. Но за то ужь Лисса и пользовалась безграничнымъ почетомъ и, несмотря на свои годы, умѣла поддерживать его съ большимъ достоинствомъ. Спина ея, какъ мы уже сказали, сильно согнулась, но, все-таки, Лисса была еще проворна и расторопна и, въ особенности, когда она была чѣмъ-нибудь разсержена, работа, попрежнему, кипѣла у нея въ рукахъ. Теперь она нарядилась въ свое лучшее платье, то самое, которое было на ней двадцать лѣтъ тому назадъ, на свадьбѣ патрона; такъ какъ она съ тѣхъ поръ порядочно съежилась, то оно было ей немножко велико и издавало пронзительный запахъ камфары, но казалось совсѣмъ новымъ, потому что она надѣла его ныньче всего только въ третій или четвертый разъ.

Она была очень взволнована и вслѣдствіе этого немножко сухо встрѣтила Анну и совсѣмъ забыла поздравить ее съ пріѣздомъ. Но за то, когда они вошли въ переднюю, она сочла своимъ непремѣннымъ долгомъ собственноручно снять съ барышни пальто и ни за что не хотѣла разстаться съ ея саквояжемъ, которымъ завладѣла съ первой минуты. Потомъ она повела Анну въ приготовленную для нея комнату, бывшую спальню, а Экъ пошелъ къ себѣ переговорить съ конторщикомъ, который дожидался его въ кабинетѣ.

Показавъ Аннѣ ея комнату и выпустивъ, наконецъ, изъ своихъ рукъ ея саквояжъ, Лисса еще разъ оглядѣла столъ, накрытый въ залѣ съ часъ тому назадъ, а затѣмъ отправилась въ кухню, то и дѣло покачивая головой и бормоча про себя: "Боже милостивый, Боже милостивый!"

Конторщикъ немного задержалъ Эка, такъ что, когда онъ вошелъ въ залу, Анна была уже тамъ. Она стояла спиною къ нему, возлѣ окна, и теперь, въ сумракѣ, наполнявшемъ большую, высокую комнату съ мелкими окнами, и, притомъ же, не видя лица дочери, онъ опять поразился доходившимъ почти до иллюзіи сходствомъ ея съ матерью. Онъ подошелъ прямо къ столу, сталъ зажигать свѣчи и сказалъ:

-- Садись-ка. Тебѣ надо немножко подкрѣпиться.

-- Благодарю,-- отвѣтила она,-- мнѣ что-то не очень хочется ѣсть.

Рука Эка задрожала, когда онъ сталъ зажигать послѣднюю свѣчу.

-- Ну, ну!-- сказалъ онъ жесткимъ тономъ.-- Это не такъ ужь плохо! Тебѣ не придется жаловаться, что тебѣ тяжко живется у меня!

Этихъ словъ онъ никогда не забывалъ, они были какъ бы острымъ буравомъ, постоянно сверлившимъ его душу, и вся горечь, скопившаяся въ немъ за эти годы, готова была излиться у него въ потокѣ безсвязныхъ рѣчей. Ему казалось, будто Эльза стоитъ тамъ, у окна. Теперь онъ можетъ, наконецъ, сказать ей... да, но что, что такое хотѣлъ онъ ей сказать?

Анна уловила въ его словахъ скрытый намекъ и догадалась, что онъ направленъ противъ матери. И въ тотъ же мигъ исчезло начавшее было вкрадываться въ ея душу ощущеніе чего-то родного, и она раскаялась въ томъ, что рѣшилась пріѣхать сюда.

Экъ, сильно взволнованный, ходилъ по комнатѣ, пока, наконецъ, глубокое молчаніе не принудило его остановиться и взглянуть на дочь.

Она выпрямилась, лицо ея было блѣдно, губы крѣпко сжаты, и, когда онъ встрѣтился съ ней глазами, то невольно потупилъ передъ нею взоръ. Нѣсколько минутъ онъ боролся съ собою, потомъ подошелъ къ ней, взялъ ея руку и смиренно сказалъ:

-- Ну, пойдемъ же! Ты такъ огорчишь меня, если откажешься хоть что-нибудь скушать въ первый же вечеръ, какъ пріѣхала ко мнѣ.

И потомъ въ теченіе всего вечера онъ съ застѣнчивою и немного угловатою ласковостью старался загладить свои оскорбительныя слова, и когда ему, наконецъ, удалось согнать съ ея лица недовѣрчивое выраженіе, онъ весь засіялъ радостью и раза два заставилъ даже Анну вторить его громкому, неудержимому смѣху.

Тогда онъ узналъ дѣтское личико на портретѣ, это личико, которому такъ трудно было оставаться серьезнымъ, но все же ему казалось, что Анна очень измѣнилась съ тѣхъ поръ.

Съ боязливымъ нетерпѣніемъ сталъ онъ искать на ея лицѣ сходства съ Эльзой, но, прослѣдивъ его черта за чертой, не нашелъ его, однако. Скорѣе чѣмъ-то въ выраженіи лица, по крайней мѣрѣ, временами, въ фигурѣ, въ жестикуляціи и затѣмъ своею манерой открывать ротъ немного раньше, чѣмъ она начинала говорить, Анна напоминала мать. Ея черты были грубѣе и не такъ правильны, ротъ больше, хотя съ тою же тонкою линіей, волосы темнѣе и жестче, а надъ глазами явственно обозначалась энергическая складка, которой у матери не было.

Казалось, это личико стремилось смотрѣть весело и смѣло на міръ Божій, хотя въ настоящее время оно носило по большей части полугрустное, полувдумчивое выраженіе съ вопрошающимъ взглядомъ, который нерѣдко встрѣчается у дѣтей, рано начавшихъ дѣлить со старшими ихъ горести и заботы.

Когда они стали прощаться послѣ ужина, онъ удержалъ ея пальчики въ своей громадной рукѣ.

-- Какая ты хорошенькая!-- сказалъ онъ, смотря на нее съ восхищеніемъ.

Онъ помолчалъ и затѣмъ нерѣшительно прибавилъ:

-- Если бы ты...

Онъ думалъ было сказать ей: "если бы ты поцѣловала меня!" -- но запнулся и только слегка провелъ рукой по ея волосамъ, а потомъ поспѣшно отошелъ отъ нея.

Онъ долго ходилъ по комнатѣ въ какой-то тревогѣ, прежде чѣмъ рѣшился, наконецъ, лечь въ постель. Онъ находился въ такомъ настроеніи, которое ему самому казалось страннымъ,-- онъ не могъ бы сказать, радостно у него на душѣ или грустно. Во всякомъ случаѣ, онъ былъ глубоко взволнованъ и совершенно утратилъ душевное равновѣсіе. И въ эту ночь онъ спалъ такъ дурно, какъ не спалъ уже много, много лѣтъ.

X.

Тѣмъ не менѣе, на слѣдующее утро онъ поднялся до восхода солнца. Онъ сталъ одѣваться съ радостнымъ нетерпѣніемъ, съ торопливостью, которую усиливало сознаніе, что жизнь его пріобрѣла новый, богатый интересъ, и что даже и одѣться для наступающаго дня было истинною радостью. Онъ надѣлъ на себя все, кромѣ сапогъ, и съ ними въ рукахъ пошелъ, осторожно ступая, черезъ залу въ гостиную, остановился тамъ у двери въ бывшую спальню, превратившуюся теперь въ "комнату его дочери", и сталъ прислушиваться. Все было тихо, но мало-по-малу, быть можетъ, лишь въ силу воображенія, онъ какъ будто разслышалъ ровное и спокойное дыханіе. Съ счастливою улыбкой онъ пробрался въ переднюю, тамъ надѣлъ сапоги, отворилъ дверь въ сѣни и вышелъ на дворъ.

Разсвѣтъ былъ свѣжій и ясный, полный зарождающейся жизни, распускающихся почекъ, новыхъ ростковъ на деревьяхъ и травахъ, короткихъ, словно пробующихъ свои силы, трелей изъ сотни горлышекъ, еще не успѣвшихъ по-настоящему распѣться послѣ зимняго молчанія. Этотъ разсвѣтъ раскрывалъ глаза, какъ хорошо выспавшійся младенецъ, и посылалъ улыбку на встрѣчу прекрасному весеннему дню, сулившему много наслажденій и не мало хлопотъ. Но пока еще можно было немножко понѣжиться въ полудремотѣ и на короткое время забыться; безмолвіе минувшей ночи еще сдерживало до нѣкоторой степени звонкость веселыхъ звуковъ, и вся эта жизнь была лишь подготовленіемъ, все ожидало солнца, чтобы тогда по-настоящему приняться за дѣло.

Экъ сначала обошелъ дворъ, а потомъ сталъ бродить вокругъ дома, гдѣ его привлекало одно окно со спущенною гардиной. Но при этомъ ему бросились въ глаза разные изъяны, которыхъ онъ раньше не видалъ: здѣсь отвалилась штукатурка, тамъ почти совсѣмъ сошла краска на фронтонѣ окна, а на крышѣ нѣсколькихъ черепицъ не хватаетъ. Все это надо будетъ подновить.

И, полный плановъ на будущее время, онъ направился къ проѣзжей дорогѣ. Надо будетъ основательно подновить и самую жизнь въ Торпѣ,-- очень ужь она сдѣлалась вялая и апатичная, какъ-то заплѣсневѣла съ годами. Но теперь въ ней опять проснется жизнь и радость, такъ что дѣвочкѣ не придется скучать здѣсь. Ей нуженъ смѣхъ и веселье, и онъ ей дастъ и то, и другое, теперь она всѣмъ этимъ будетъ обязана ему, только и только ему.

Но затѣмъ въ немъ возникло грустное опасеніе, что, пожалуй, онъ уже не съумѣетъ быть веселымъ, какъ прежде, что онъ слишкомъ старъ, что то время прошло и никогда не вернется. Какая-то тяжесть легла ему на сердце, но вскорѣ онъ своенравно стряхнулъ ее съ себя.

Слишкомъ старъ! Да, вѣдь, ему только пятьдесятъ лѣтъ, и онъ здоровъ и силенъ, сильнѣе любого юнца! Нѣтъ, нѣтъ, онъ вовсе не слишкомъ старъ! Не надо ему только оглядываться назадъ, надо бодро смотрѣть впередъ, эти постоянныя размышленія о прошломъ -- вотъ что заставляетъ его чувствовать себя старикомъ. Но онъ забудетъ его, забудетъ навѣки.

Черезъ какихъ-нибудь десять минутъ онъ уже испугался, что отошелъ слишкомъ далеко отъ дому, и поспѣшно повернулъ назадъ. Взошло солнце, и онъ еще ускорилъ шаги; ему казалось, что время совсѣмъ ускользаетъ у него изъ рукъ.

Въ залѣ онъ засталъ Лиссу, собиравшуюся накрывать на столъ.

-- Встала она?-- шепотомъ спросилъ онъ.

-- Да нѣтъ же, она спала, какъ невинный младенецъ, когда я входила къ ней за полусапожками.

-- А, такъ она спала!

Онъ сѣлъ на стулъ и сталъ смотрѣть, какъ Лисса разставляла кофейный приборъ. Нѣсколько минутъ длилось молчаніе, потомъ Лисса сказала:

-- Ужь какъ же она похожа на патрона!

Лицо Эка засіяло блаженною улыбкой.

-- Правда, похожа?-- переспросилъ онъ неувѣреннымъ голосомъ.

Лисса утвердительно кивнула головой, и они опять смолкли, занятые своими мыслями, двигавшимися, какъ они это чувствовали, въ одномъ и томъ же направленіи. Одинъ только разъ Экъ прервалъ молчаніе, сказавъ Лиссѣ, чтобы она не гремѣла такъ посудой, и очень добродушно отнесся къ ея довольно сварливому отвѣту.

Но ему стало слишкомъ тѣсно въ комнатѣ, и онъ опять вышелъ изъ дому, заглянулъ въ конюшню, на скотный дворъ, сдѣлалъ въ полголоса кое-какія распоряженія рабочимъ,-- они не понимали, что это съ нимъ дѣлается, почему онъ говоритъ все шепотомъ,-- и нѣсколько разъ возвращался къ дому, чтобы посмотрѣть, не поднята ли гардина въ завѣтномъ окнѣ.

Наконецъ, когда часы пробили восемь, онъ началъ сердиться. Когда же она проснется? Вѣдь, этакъ они потеряютъ даромъ весь день, а, между тѣмъ, ему такъ много надо показать ей, такъ много плановъ у него намѣчено на сегодня. Онъ сѣлъ, чтобы составить подробное распредѣленіе дня, но вскорѣ отказался отъ этой мысли; лучше ужь все предоставить случаю, притомъ же, они все равно не успѣютъ сдѣлать всего того, что было у него въ виду.

Лисса тоже суетилась, безпокоясь, что кофе слишкомъ ужь долго варится. И она находила, что пора бы барышнѣ встать. Или, можетъ быть, въ домѣ теперь заведется манера лежать въ постели до девяти часовъ? Но когда она замѣтила, что патронъ теряетъ терпѣніе, она сдѣлала ему строгій выговоръ, упрекнувъ его за то, что онъ не можетъ дать дѣточкѣ поспать спокойно даже и въ первый день, что она проводитъ дома.

Наконецъ, въ половинѣ девятаго Анна вышла, и дурное расположеніе духа Эка какъ рукой сняло. Въ первыя минуты, однако, между ними господствовала нѣкоторая принужденность и они чувствовали себя довольно чужими другъ другу.

Сегодня на щекахъ Анны игралъ болѣе живой румянецъ, чѣмъ наканунѣ, и она показалась еще красивѣе Эку, особенно съ тѣхъ поръ, какъ ему сказали, что она похожа на него. Онъ едва могъ усидѣть на мѣстѣ, ему нетерпѣлось скорѣе пойти съ ней гулять; онъ не зналъ, о чемъ говорить съ Анной, а потому такъ и стремился ознакомить ее со всѣми подробностями своего хозяйства, чтобы найти тему для разговора и избавиться отъ этого тягостнаго ощущенія натянутости.

Тотчасъ послѣ кофе они отправились осматривать усадьбу. Солнце уже высоко стояло на небѣ и разливало яркій, проникнутый весеннею радостью блескъ. Анна, жмурясь отъ свѣта, остановилась на порогѣ.

-- Ахъ, какъ хорошо! И что за прелесть деревня!

-- А развѣ ты раньше не бывала въ деревнѣ?

-- Бывала, но только не послѣдніе годы; съ тѣхъ поръ, какъ мы возвратились въ Швецію, у насъ не было настолько средствъ, чтобы жить лѣтомъ на дачѣ.

Ея голосъ звучалъ такъ печально, почти укоризненно, какъ показалось Эку, и его больно кольнуло въ сердце.

-- Но за то теперь ты можешь въ волю наслаждаться деревенскою жизнью,-- съ жаромъ сказалъ онъ ей.

Она кивнула съ оттѣнкомъ грусти.

-- Ахъ, еслибъ только...

"Еслибъ только мама..." -- хотѣла она сказать, но вдругъ запнулась, и слезы выступили на ея глазахъ.

Онъ смотрѣлъ на нее и угадалъ ея мысль.

-- Ну, пойдемъ!-- сердито крикнулъ онъ и пошелъ впереди ея къ конюшнѣ.

Во время осмотра усадебныхъ построекъ это непріятное впечатлѣніе мало-по-малу разсѣялось. Экъ пришелъ въ восторгъ отъ интереса, который обнаруживала Анна, отъ толковости, съ какою она относилась ко всѣмъ этимъ вещамъ, хотя чуть ли не въ первый разъ ихъ видѣла. "Это она отъ меня унаслѣдовала",-- съ гордостью думалъ онъ.

Они пошли посмотрѣть и мельницу, попрежнему, работавшую безъ устали. Старый мельникъ былъ еще живъ; все такой же здоровый и бодрый, онъ только еще больше растолтѣлъ, да волосы его были теперь бѣлы уже не отъ одной только мучной пыли. Несмотря на свои годы, онъ сохранилъ свои старые пріемы и сталъ шутливо любезничать съ дочерью, подобно тому, какъ когда-то любезничалъ съ матерью.

На обратномъ пути Анна спросила отца:

-- Но почему же садъ такъ запущенъ?

-- Садъ?-- пробормоталъ Экъ.

-- Да. Вѣдь, какой онъ могъ бы быть чудесный! Тебѣ бы надо заняться имъ.

Теперь они уже безъ всякаго затрудненія говорили другъ другу "ты".

Экъ стиснулъ зубы и его лицо приняло жесткое выраженіе.

-- Нѣтъ!-- отвѣтилъ онъ такъ коротко и рѣзко, что разговоръ сейчасъ же оборвался.

Послѣ прогулки и осмотра усадьбы Анна сѣла за столъ съ такимъ хорошимъ аппетитомъ, что Экъ пришелъ въ самое радужное настроеніе и предложилъ ей послѣ обѣда поѣхать въ Бинесъ къ ея теткамъ.

За послѣдніе годы тамъ произошли большія перемѣны. Гольмеръ умеръ и помѣстьемъ управлялъ теперь одинъ изъ его зятьевъ, женатый на второй съ конца дочери. Обѣ другія, бывшія моложе Эльзы, тоже вышли замужъ и покинули родительскій домъ. Только Луиза и Эрика остались въ дѣвушкахъ и жили у зятя, держа его и сестру подъ довольно-строгою опекой. Положимъ, Луиза была все такъ же добра, какъ и прежде, но ея доброта приняла съ годами болѣе деспотическій характеръ, и, по мѣрѣ того, какъ съуживался кругъ ея дѣятельности, всѣ заботы и попеченія, которыя она раньше расточала тремъ младшимъ сестрамъ, сосредоточились теперь на единственной, оставшейся подъ ея крылышкомъ, и та находила, что этихъ заботъ можно было бы, пожалуй, и убавить. Доброта Луизы какъ бы окружала ее крѣпкою стѣной, которая порою имѣла свою пріятность, но представляла то неудобство, что въ ней совершенно отсутствовали двери. Разъ или два она дѣлала попытку перелѣзть черезъ нее, но тогда, несмотря на свой невинный видъ, эта ограда оказывалась обладательницей такихъ острыхъ зубцовъ, что молодая женщина предпочла не покидать больше ея предѣловъ. Единственное право, признававшееся за ней безъ всякихъ ограниченій, было рождать и вскармливать дѣтей, и она имъ пользовалась въ полной мѣрѣ. Каждый годъ являлся на свѣтъ новый младенецъ.

Она сидѣла съ меньшимъ ребенкомъ на рукахъ, когда пріѣхали Экъ и Анна. Когда ей представили племянницу, она, видимо, смутилась и приняла ее съ нѣсколько-сомнительною привѣтливостью, просила извинить ее, что не можетъ исполнить, какъ должно, свои обязанности хозяйки, такъ какъ занята маленькимъ, и поспѣшила послать за Луизой, хлопотавшей въ кухнѣ. До появленія Луизы прошло, однако, добрыхъ четверть часа, и за это время хорошее расположеніе духа Эка чуть было совсѣмъ не измѣнило ему, потому что свояченица, казалось, не хотѣла видѣть ничего замѣчательнаго въ томъ, что его дочь пріѣхала къ нему жить; ее такъ пріучили исключительно интересоваться ея собственными дѣтьми, что все другое мало-по-малу сдѣлалось для нея безразличнымъ.

Еще хуже пошло дѣло, когда вошла Луиза. Ея предразсудки все росли, а принципы становились все болѣе односторонними, чѣмъ больше ей переходило за сорокъ, и теперь она видѣла въ Аннѣ лишь дочь той сестры, которая была виновницей единственнаго позорнаго пятна, лежавшаго на ихъ семьѣ, и приняла ее поэтому съ церемонною и чопорною вѣжливостью, тѣмъ болѣе бросавшеюся въ глаза, что она совершенно противорѣчила ея натурѣ и вовсе не гармонировала съ ея добродушнымъ лицомъ, принявшимъ съ годами грубовато-красный оттѣнокъ, и съ ея пріятно-округлою фигурой. Анна, уже разочарованная пріемомъ, оказаннымъ ей первою теткой, тоже становилась все болѣе натянутой и холодной, а Экъ сидѣлъ, не разжимая рта, и бросалъ озлобленные взгляды на Луизу, между тѣмъ какъ гнѣвъ въ его груди все разростался и грозилъ вскорѣ прорваться наружу.

Вдругъ вошла Эрика. Хотя она и догадалась о намѣреніи Эка, когда онъ спрашивалъ у нея адресъ Анны, но вовсе не была подготовлена къ этому посѣщенію и, изумленная, остановилась въ дверяхъ.

Она казалась теперь значительно старше Лупзы. Ея фигура, никогда не отличавшаяся привлекательностью, сдѣлалась еще худощавѣе и костлявѣе, а волосы сильно посѣдѣли. Ея маленькіе, сѣро-голубые глазки переходили отъ Анны къ Эку и опять устремлялись на Анну, потомъ она взглянула на Луизу и сразу поняла ситуацію. Ея лицо просвѣтлѣло и сдѣлалось почти красивымъ; она быстро подошла къ Аннѣ, схватила обѣ ея руки и сказала:

-- Добро пожаловать къ намъ, милое дитя! Я тетя Эрика!

Съ минуту она колебалась, какъ бы стыдясь своей чувствительности, но потомъ обняла племянницу и поцѣловала ее.

Вслѣдъ за этимъ она обратила на отца ея взоръ, просившій прощенія, но давнишняя вражда его къ Эрикѣ растаяла, наконецъ, въ одинъ короткій мигъ и онъ отвѣтилъ ей благодарною улыбкой и теплымъ рукопожатіемъ; тогда ея лицо еще больше просвѣтлѣло и, благодаря ей, визитъ окончился гораздо лучше, чѣмъ начался. Даже Луиза мало-по-малу смягчилась; ее, все-таки, немножко мучила совѣсть за ея непривѣтливое обхожденіе съ Анной, да кстати и всегдашнее ея уваженіе къ Эрикѣ способствовало перемѣнѣ въ ея чувствахъ.

На обратномъ пути въ Торпу Анна сообщила отцу, что Эрика совсѣмъ плѣнила ея сердце. Экъ съ нѣкоторымъ угрызеніемъ совѣсти отвѣтилъ ей, что она дѣйствительно замѣчательная дѣвушка, и при этомъ далъ себѣ обѣщаніе постараться загладить свои суровость къ Эрикѣ. Вѣдь, все это были глупости, стоитъ ли въ самомъ дѣлѣ вспоминать о нихъ, когда оба они такъ состарились?

Послѣ ужина, прежде чѣмъ разойтись по своимъ комнатамъ, они посидѣли вмѣстѣ въ гостиной. Сначала они разговаривали о теткахъ Анны, но потомъ бесѣда стала постепенно обрываться и водворилось молчаніе, которое ни отецъ, ни дочь не рѣшались нарушить. Анна захватила съ собой работу, и теперь принялась шить. Но ея мысли были поглощены нежданною перемѣной, наступившею въ ея судьбѣ; ей вдругъ съ такою силой представилась вся странность того факта, что она сидитъ теперь рядомъ съ своимъ отцомъ,-- отцомъ, котораго едва знаетъ. Что онъ такое на самомъ дѣлѣ? Онъ произвелъ на нее впечатлѣніе человѣка добраго, честнаго, вселяющаго довѣріе, она уже была готова его полюбить, а, между тѣмъ, ея мать когда-то покинула его. Почему? Что за тайна кроется подъ этимъ, и почему ея мать никогда не хотѣла ей это повѣдать? Эти мысли часто мучили ее съ тѣхъ поръ, какъ она настолько созрѣла, чтобы понимать, но никогда не мучили такъ сильно, какъ сегодня. Неужели эта тайна никогда не откроется ей?

Она торопливо взглянула на отца.

Онъ сидѣлъ, откинувшись на спинку стула и полузакрывъ глаза. Но она все же уловила въ его взорѣ задумчивое, почти мечтательное выраженіе, какого раньше никогда въ немъ не видала. Быть можетъ, и онъ думаетъ о томъ же, о чемъ думаетъ она?

Она такъ пытливо смотрѣла на него, что онъ вдругъ почувствовалъ на своемъ лицѣ ея взглядъ и выпрямился, точно застигнутый въ чемъ-то противузаконномъ. Глаза ихъ встрѣтились, и его взоръ мгновенно сдѣлался холоднымъ и жесткимъ.

-- Ну, теперь пора идти спать!-- сказалъ онъ и торопливо поднялся со стула.

-----

Эти крутые переходы въ его обращеніи съ ней удивляли ее первое время и тягостно дѣйствовали на нее, но мало-по-малу она къ нимъ привыкла и стала меньше замѣчать ихъ. Помимо этого, они превосходно уживались другъ съ другомъ и вскорѣ начали чувствовать себя старыми знакомыми.

Подъ вліяніемъ деревенскаго воздуха, весны, новой обстановки и множества развлеченій, которыя Экъ придумывалъ для нея сообща съ Эрикой, сдѣлавшейся вскорѣ чуть ли не ежедневною гостьей въ Торпѣ и теперь отлично ладившей съ зятемъ, къ молодой дѣвушкѣ началъ постепенно возвращаться ея веселый отъ природы нравъ, на щекахъ ея появился здоровый румянецъ, и она стала выказывать жажду дѣятельности, наполнявшую радостью сердце Эка. "Это,-- думалъ онъ,-- она унаслѣдовала отъ меня!"

И тогда его ласковость къ ней дѣлалась почти трогательной въ своихъ шумныхъ, неуклюжихъ проявленіяхъ.

Но вдругъ съ ея устъ срывалось какое-нибудь замѣчаніе, напоминавшее ему Эльзу, или же она обнаруживала сходство съ ней лишь въ какомъ-нибудь жестѣ, въ интонаціи, выраженіи глазъ,-- и его обращеніе съ ней дѣлалось тогда нетерпѣливымъ, почти сердитымъ, между тѣмъ какъ во взорѣ, который онъ на нее устремлялъ, являлось что-то пытливое, недоумѣвающее.

И какъ скоро онъ не былъ вмѣстѣ съ ней, онъ дѣлался сумраченъ и погружался въ какія-то думы; тогда образъ Эльзы неотступно стоялъ передъ нимъ, и онъ чувствовалъ въ душѣ тревогу, которую не въ силахъ былъ преодолѣть.

Объ Эльзѣ они никогда не говорили, какъ бы по безмолвному соглашенію. Но мысль о ней, ежедневно и ежечасно вызываемая въ нихъ всѣмъ тѣмъ, что было связано съ нею, уже одними отношеніями, въ которыхъ они находились другъ къ другу, фразами, которыя не договаривались, и взорами, которые внезапно уклонялись въ сторону, траурнымъ платьемъ Анны и грустью, внезапно находившею на нее и заставлявшею ее умолкать въ самомъ разгарѣ веселаго смѣха,-- эта мысль раздѣляла ихъ, какъ стѣна, и не допускала между ними полнаго, безусловнаго довѣрія.

XI.

Чѣмъ лучше Аннѣ жилось у отца, чѣмъ больше Торпа дѣлалась для нея роднымъ домомъ, тѣмъ труднѣе, однако, становилось ей хоронить, такимъ образомъ, минувшее подъ покровомъ забвенія, тѣмъ сильнѣе она испытывала потребность освободить эту перемѣну въ своей жизни отъ всего, что носило характеръ разрыва, и, взамѣнъ того, слить прошлое и настоящее въ одномъ и томъ же чувствѣ. Основнымъ поводомъ къ этому стремленію было въ ней желаніе соблюсти справедливость, не сдѣлаться измѣнницей передъ тѣми, кому ея любовь принадлежала прежде, изъ-за того, что теперь ихъ мѣсто долженъ былъ занять другой, и, въ то же время, не заграждать этому другому доступа въ тотъ уголокъ ея сердца, гдѣ она хранила память о нихъ. По мѣрѣ того, какъ она привязывалась къ отцу, ей все больше хотѣлось, чтобъ и онъ полюбилъ все то, что нѣкогда наполняло ея жизнь, и въ душѣ ея блѣднѣло впечатлѣніе того, что стояло между ними преградой, его развода съ матерью и вызвавшихъ этотъ разводъ неизвѣстныхъ причинъ. Ей казалось совершенно естественнымъ, что она должна имѣть право говорить съ нимъ непринужденно о своей прежней семьѣ, и, такъ какъ ею двигало ничто иное, какъ чувство довѣрія, то она и не могла понять, что, слѣдуя своему побужденію, она часто бываетъ жестока къ отцу.

Всякій разъ, какъ у нея вырывался подобный намекъ на прошедшее, она причиняла Эку нестерпимую боль. Его охватывала въ эти минуты неистовая ревность ко всему, что отнимало у него часть ея сердца; ему хотѣлось вычеркнуть все это изъ памяти Анны или сдѣлать ей ненавистнымъ, такъ, чтобы она лишь одного его имѣла въ цѣломъ мірѣ и чтобы сердце ея безраздѣльно принадлежало ему. Первое время эта ревность обращалась противъ Эльзы, такъ какъ безсознательнымъ усиліемъ воли онъ изгонялъ изъ своихъ мыслей отчима дочери, словно онъ не игралъ никакой роли въ ея жизни; но когда она начала говорить и о немъ, его образъ мало-по-малу выступилъ на первый планъ и сдѣлался главнымъ объектомъ его ревности.

И что болѣе всего угнетало его, это то, что онъ чувствовалъ себя безсильнымъ передъ нимъ, сознавалъ, что не можетъ бороться съ нимъ. Онъ умеръ, этотъ человѣкъ, и своею смертью онъ упрочилъ за собою навѣки и право, и побѣду. При всякой попыткѣ похитить у него привязанность Анны Экъ чувствовалъ, что совершаетъ неблагородный, низкій поступокъ,-- это было все равно, что ограбить трупъ.

Сначала онъ пробовалъ прекращать при самомъ началѣ разсказы дочери, притворяясь, будто не слышитъ ихъ, или круто обрывая разговоръ, какъ скоро онъ грозилъ свернуть на ненавистную ему тему, но такъ какъ это не удавалось ему, то однажды, во вспышкѣ гнѣва, онъ напрямикъ сказалъ Аннѣ, что не хочетъ больше слышать объ этомъ ни слова и разъ навсегда запрещаетъ ей заговаривать объ этихъ вещахъ. Съ той минуты и она не стала больше касаться этой темы, но зародившаяся было въ ней привязанность къ отцу потерпѣла отъ этого, и отношенія между ними стали уже не такъ хороши, какъ прежде.

Онъ это чувствовалъ и скорбѣлъ объ этомъ, но, въ силу какого-то страннаго противорѣчія, еще больше страдалъ отъ молчанія дочери. Оно сдѣлалось для него гораздо мучительнѣе, чѣмъ ея прежніе намеки. Теперь уже онъ самъ испытывалъ потребность разспрашивать ее, чтобы проникнуть до самаго дна въ ту жизнь, которую вели она и Эльза, съ тѣхъ поръ, какъ сдѣлались чужими ему, эту жизнь, о которой онъ имѣлъ пока лишь нѣсколько смутныхъ представленій, постоянно занимавшихъ его мысли и терзавшихъ его своею неопредѣленностью.

И вотъ, всего черезъ недѣлю послѣ того, какъ между ними произошла только что упомянутая сцена, разъ вечеромъ, когда они сидѣли вдвоемъ въ гостиной, онъ вдругъ спросилъ ее, какъ бы продолжая прерванный разговоръ:

-- Ты, стало быть, очень любила его?

Она взглянула на него съ изумленіемъ и съ легкимъ оттѣнкомъ недовѣрія. Онъ принудилъ себя улыбнуться ей, и тогда ея лицо просвѣтлѣло. Все это время она жаждала примиренія и теперь вопросъ отца поспѣшила истолковать, какъ первый шагъ съ его стороны. Сначала она хотѣла было спросить его, о комъ онъ собственно говоритъ, хотя отлично поняла его, но затѣмъ нашла это недостойнымъ и отвѣтила прямо и твердо:

-- Да, очень!

Онъ продолжалъ улыбаться, но не смѣлъ отвести отъ нея взора, изъ боязни тотчасъ же потерять власть надъ выраженіемъ своего лица.

-- Что-жь... онъ былъ какой-нибудь необыкновенный человѣкъ?

Она на секунду наморщила лобъ, какъ и самъ онъ часто дѣлалъ, и отвѣтила:

-- Необыкновенный? Нѣтъ, но онъ былъ очень добръ и ко мнѣ, и къ мамѣ.

Экъ кивнулъ, но ничего не могъ промолвить. Только глаза его просили ее продолжать.

Она поняла его и облегченно вздохнула. Ей казалось, что она давно жаждала этой минуты и что теперь она вступаетъ въ болѣе счастливую фазу своей жизни, такъ какъ все, что до сихъ поръ мучило и разстраивало ее, должно, наконецъ, разрѣшиться въ полной гармоніи. И съ безотчетнымъ эгоизмомъ она старалась убѣдить себя, что и отецъ ея долженъ испытывать то же чувство.

Она откинулась на спинку кресла и смотрѣла прямо передъ собою съ тою особенною улыбкой, которую воспоминанія, какъ радостныя, такъ и печальныя, вызываютъ на лицѣ человѣка.

-- Я помню... ахъ, какъ это было странно! Первые годы я его совсѣмъ не любила, порой я почти готова была вообразить, что его ненавижу. Вѣдь, я была тогда такая крошка, я, конечно, никакого понятія не имѣла о томъ, что значитъ ненавидѣть!-- прибавила она въ видѣ объясненія, какъ будто теперь она глубоко искусилась въ этомъ тяжеломъ опытѣ.

-- Я думаю, что это собственно было изъ-за мамы... Мнѣ казалось, что она любитъ его больше, чѣмъ меня... Я помню, что по вечерамъ, когда она, бывало, уложитъ меня и простится со мною, я иногда долго не спала и все плакала, потому что знала, что тогда она уходила къ нему.

Экъ сѣлъ къ самому окну и дѣлалъ видъ, будто смотритъ на дворъ. Но глаза его ничего не видѣли, это было для него лишь предлогомъ отвернуться отъ Анны, чтобъ лицо его не выдало ей отражавшихся на немъ душевныхъ движеній. При первыхъ словахъ ея онъ почувствовалъ злобную радость, но она скоро угасла, и въ душѣ его стремленіе остановить разсказъ вступило въ борьбу съ мучительнымъ желаніемъ узнать больше, больше...

-- Я такъ была рада каждому случаю обойтись съ нимъ какъ можно грубѣе, потому что видѣла, что это огорчаетъ его. Мама пробовала уговаривать меня, стыдила меня за то, что я такая злая, но я всегда упрямо отвѣчала ей, что терпѣть его не могу. Мнѣ кажется, она понимала причину и страдала отъ необходимости дѣлить себя между нимъ и мною, но я вбила себѣ въ голову, что не люблю его, и ничего не могла съ собою подѣлать. Но вотъ, одинъ разъ, я помню...

Она смолкла и задумалась. Никогда еще не вызывала она такъ живо образъ Эльзы передъ Экомъ, какъ теперь, когда онъ, не глядя на ея лицо, слышалъ ея голосъ. Она точно выучилась разсказывать у матери -- у нея была совершенно та же способность всѣмъ существомъ своимъ сливаться съ разсказомъ, такъ что онъ производилъ такое впечатлѣніе, будто она думаетъ вслухъ, та же манера внезапно умолкать и улыбаться чему-то, что мелькало у нея въ умѣ, прежде чѣмъ она успѣвала выразить это въ словахъ. Онъ бросилъ на нее торопливый взглядъ,-- да, она тоже улыбалась, но ея взоръ былъ гораздо спокойнѣе и опредѣленнѣе и въ немъ не было того разсѣяннаго, мечтательнаго выраженія, которое было у Эльзы. И имъ овладѣло такое чувство, точно онъ напрасно чего-то искалъ.

-- Ну?-- сказалъ онъ хриплымъ голосомъ и опять отвернулся.

-- Ахъ, это такъ странно... вѣдь, это былъ, собственно говоря, совсѣмъ незначительный эпизодъ, а, тежду тѣмъ, онъ произвелъ на меня такое глубокое впечатлѣніе!... Мнѣ было десять лѣтъ, не больше, но я такъ живо это помню. Онъ никогда не ласкалъ меня, хотя иногда мнѣ казалось, что онъ и хотѣлъ бы, да не смѣетъ. И какъ я гордилась тогда! Я это отлично помню! Я все воображала, будто онъ меня боится!-- Она засмѣялась.-- Такъ вотъ, мама была разстроена, какъ это часто съ ней случалось, и я видѣла, что онъ тщетно старается утѣшить ее. Это было, кажется, вечеромъ... да, я стояла у окна и смотрѣла на улицу, гдѣ начинали зажигать фонари. Мама сидѣла съ нимъ въ сосѣдней комнатѣ и они о чемъ-то говорили шепотомъ, такъ что я ничего не могла разслышать, и такой я чувствовала себя забытой и заброшенной! Вдругъ я услыхала, что онъ подходитъ ко мнѣ, но я не обернулась, пока онъ не очутился совсѣмъ возлѣ меня. Тогда онъ взялъ въ обѣ руки мою голову и поцѣловалъ меня въ волосы. "Поди къ мамѣ, утѣшь ее!" -- сказалъ онъ и толкнулъ меня къ двери. Въ его голосѣ было что-то такое, что заставило меня на него взглянуть, и тогда... я всегда думала, что онъ безобразенъ, но тогда онъ мнѣ показался настоящимъ красавцемъ. Я пошла къ мамѣ и тамъ расплакалась такъ, что не я ее, а она меня должна была утѣшать. Но въ тотъ вечеръ,-- я такъ хорошо это помню,-- мнѣ позволили остаться до десяти часовъ и съ тѣхъ поръ... да, съ тѣхъ поръ я такъ же сильно полюбила его, какъ прежде думала, что его ненавижу.

-- А развѣ... твоя мать... грустила?-- чуть слышно спросилъ Экъ.

-- Ахъ, да!-- отвѣтила она.

-- Стало быть, они не были счастливы?-- Онъ сидѣлъ въ такомъ напряженіи, что руки его конвульсивно сжимались.

-- Нѣтъ, были!-- горячо отвѣтила она.-- Это не его была вина,-- онъ дѣлалъ все для нея, что только во власти человѣка. И, вѣдь, я ревновала маму къ нему, потому именно, что она такъ сильно любила его. Нѣтъ, это было нѣчто другое...-- Она совсѣмъ забыла, съ кѣмъ говоритъ, и стала безъ утайки открывать отцу все, что она видѣла и о чемъ догадывалась по поводу отношеній между матерью и отчимомъ, какъ можетъ видѣть и догадываться дитя.-- Тогда я не совсѣмъ ясно понимала это, но послѣ я поняла многое, хотя и не все. Мнѣ кажется, мама никогда не могла быть вполнѣ счастлива, у нея были слишкомъ высокія требованія... Не то чтобъ она была чѣмъ-нибудь недовольна... Она умѣла довольствоваться самыми скудными средствами, а иногда намъ очень трудно было перебиваться, когда папѣ долго не удавалось продать какую-нибудь картину, и, притомъ же, онъ совсѣмъ не зналъ счету деньгамъ, онѣ у него такъ и таяли въ рукахъ. Но мама никогда не жаловалась на это, никогда. Нѣтъ, но въ совсѣмъ другомъ смыслѣ... отъ самой себя, напримѣръ, она слишкомъ ужь много требовала и... ахъ, я не умѣю это хорошенько объяснить, но она постоянно осыпала себя упреками и какъ будто думала, что она для него только лишнее бремя, она воображала, что только заставляетъ страдать другихъ... подумай, какая странная фантазія!... а, между тѣмъ, добрѣе ея нельзя было бы съискать человѣка, и для того, кого она любила, она была готова сдѣлать все на свѣтѣ! Случалось, что у папы работа не шла на ладъ или онъ не былъ доволенъ тѣмъ, что писалъ, и тогда онъ бывалъ самъ не свой, дѣлался совсѣмъ какъ дитя, такой бывалъ нервный и раздражительный, отъ всякой бездѣлицы приходилъ въ отчаяніе. И тогда мама бывала такъ терпѣлива съ нимъ, и только она одна и умѣла вдохнуть въ него мужество. Нѣтъ, я знаю, они были такъ счастливы, хотя по временамъ такъ какъ-то странно бывало!

Она опять погрузилась въ молчаніе, котораго они не прерывали, пока не стали прощаться. Но этотъ разговоръ возобновлялся нѣсколько вечеровъ подрядъ и въ мелкихъ подробностяхъ Анна изобразила отцу всю жизнь своей прежней семьи.

Экъ жадно внималъ ея словамъ и часто цѣлыми днями раздумывалъ о какомъ-нибудь мелкомъ эпизодѣ, полномъ, какъ ему казалось, таинственнаго смысла, который онъ усиливался разгадать.

Однажды онъ спросилъ ее:

-- А что за вещи онъ рисовалъ?

-- По большей части ландшафты,-- отвѣтила Анна,-- а иногда и портреты... Разъ онъ написалъ портретъ мамы,-- прибавила она съ особеннымъ удареніемъ.

Экъ измѣнился въ лицѣ и бросилъ на нее неувѣренный взглядъ.

-- И хорошо онъ рисовалъ?-- рѣзко спросилъ онъ.

-- Да, я такъ думаю, по крайней мѣрѣ. Первое время послѣ того, какъ мы переѣхали въ Парижъ, у него очень быстро распродавались картины, одинъ разъ онъ получилъ медаль въ Салонѣ. Но въ послѣдніе годы его дѣла пошли хуже, публика стала говорить, что онъ повторяется. У него былъ одинъ мотивъ, къ которому онъ постоянно возвращался, должно быть, потому, что никогда не оставался имъ доволенъ. Его можно было встрѣтить почти во всѣхъ его картинахъ.

Она остановилась, ожидая отъ него вопроса о томъ, что это былъ за мотивъ, но такъ какъ онъ сидѣлъ молча и задумавшись, то она стала разсказывать безъ его просьбы.

-- Это былъ вечерній мотивъ, послѣ захода солнца, такъ что все уже было окутано сумракомъ. Обыкновенно на переднемъ планѣ была вода съ высокою травой по берегамъ, а позади старыя ивы и затѣмъ пурпурное вечернее небо. Другія детали онъ еще измѣнялъ, но ивы и пурпурное небо повторялись вездѣ. Онъ самъ зналъ, что это надоѣдаетъ публикѣ, и нѣсколько разъ пробовалъ написать что-нибудь другое, но новыя картины онъ никогда не оканчивалъ, а все принимался съизнова за старый мотивъ. Онъ самъ думалъ, что его карьера кончена и что онъ больше ничего не можетъ написать. Это началось одновременно съ тѣмъ, какъ онъ сталъ страдать легкими.

-- Легкими?

-- Да, онъ умеръ отъ чахотки,-- тихо сказала она.

Нѣсколько минутъ они просидѣли молча, потомъ она прибавила:

-- У меня сохранились его эскизы, хочешь ихъ посмотрѣть?

Нѣсколько секундъ онъ оставался въ нерѣшимости, потомъ отвѣтилъ короткимъ "да" и пошелъ за ней въ ея комнату.

Она вынула изъ выдвижного ящика большой портфель, положила его на столъ, раскрыла и стала выкладывать одинъ за другимъ эскизы и показывать ихъ отцу. Большинство ихъ онъ нашелъ какими-то странными, но два или три, совершенно залитыхъ солнцемъ, понравились ему.

-- Вотъ этотъ ужасно нравился мамѣ!-- сказала она, подавая ему болѣе крупный этюдъ.

На немъ была изображена проселочная дорога, окутанная почти непроницаемою ночною тьмой. Съ одной стороны ее окаймляла стѣна, надъ которой мелькали крыши домовъ, съ другой -- рядъ на половину облетѣвшихъ деревьевъ. Вдали, въ самомъ углу, гдѣ дорога дѣлала поворотъ, стоялъ одинокій фонарный столбъ съ маслянымъ фонаремъ, какіе водились встарину, изливавшимъ тусклый мерцающій свѣтъ на ближайшіе сучья съ ихъ полузавядшими листьями и бросавшимъ слабые лучи на дорогу и на каменную ограду. На заднемъ планѣ все совершенно тонуло во мракѣ. Эта маленькая картинка была проникнута настроеніемъ, напоминавшимъ нѣкоторыя сказки Андерсена.

Экъ долго разсматривалъ ее.

-- Такъ твоя мать любила эту картину?-- спросилъ онъ, наконецъ.

-- Да,-- отвѣтила Анна,-- ужасно любила!

Онъ еще разъ посмотрѣлъ на нее и потомъ молча положилъ на столъ, не высказавъ о ней никакого сужденія.

-- А это что такое?-- спросилъ онъ, протянувъ руку къ довольно большой рамкѣ, лежавшей въ самой глубинѣ портфеля.

-- Это портретъ мамы,-- тихо промолвила она.

Его лицо поблѣднѣло, и рука его, державшая портретъ, задрожала. Онъ опустилъ его на дно портфеля, отвернулся и медленно вышелъ изъ комнаты.

-----

Спустя нѣсколько дней, когда Анна разсказывала отцу, какъ отчимъ ея долго скрывалъ свою болѣзнь отъ Эльзы, Экъ запальчиво крикнулъ:

-- Нехорошо это было съ его стороны!

-- Онъ не хотѣлъ тревожить маму, -- отвѣтила она почти враждебнымъ тономъ, который являлся у нея всякій разъ, какъ она считала себя обязанной вступиться за отчима.

Онъ смотрѣлъ прямо передъ собой съ какимъ-то страннымъ блескомъ въ глазахъ.

-- Значитъ, онъ не понималъ ея,-- сказалъ онъ и въ ту же минуту вспыхнулъ до корня волосъ.

Она удивленно взглянула на него, хотѣла что-то возразить, но почувствовала, что не вправѣ отвѣчать ему.

Въ тотъ же день онъ подошелъ къ Аннѣ и безъ всякихъ предисловій сказалъ ей:

-- Покажи-ка мнѣ этотъ портретъ!

-- Портретъ мамы?-- спросила она и лицо ея просвѣтлѣло.

Онъ кивнулъ головой, не глядя на дочь.

Они пошли въ ея комнату и Анна вынула портретъ.

Передавъ его отцу, она отвернулась, чувствуя, что ея взоры стѣсняютъ его.

Портретъ былъ написанъ въ послѣдніе годы пребыванія Эльзы съ мужемъ въ Парижѣ. Сначала она ему показалась до того измѣнившеюся, до того чужою, что онъ едва могъ узнать ее, но, по мѣрѣ того, какъ онъ вглядывался въ ея черты, имъ стало овладѣвать такое чувство, будто онъ никогда не видалъ ее другою. Образъ ея, который онъ хранилъ въ воспоминаніи, образъ Эльзы, какою она была пятнадцать лѣтъ тому назадъ, сдѣлался мало-по-малу похожимъ на тотъ, что теперь стоялъ передъ нимъ, и, наконецъ, они слились между собою и стали какъ бы объяснять другъ друга. Экъ уже не видѣлъ на ея лицѣ слѣдовъ, оставленныхъ годами и печалями, не видѣлъ, что линія щекъ была уже не такъ мягка, какъ прежде, и что вокругъ рта появилась складка, которой не было раньше,-- онъ видѣлъ, въ сущности, только взоръ, видѣлъ только его выраженіе, и оно говорило съ нимъ на языкѣ столь новомъ для него и, въ то же время, такомъ родномъ! Онъ осторожно выпустилъ изъ рукъ портретъ и печально, почти торжественно покачалъ головой.

-- Да,-- сказалъ онъ искреннимъ голосомъ,-- это прекрасный портретъ.

Молодая дѣвушка поняла, что въ этихъ словахъ было примиреніе,-- примиреніе и съ тѣмъ, кто написалъ портретъ,-- и взглянула на отца съ радостною и благодарною улыбкой.

-- Зачѣмъ ты прячешь его въ портфель?-- сказалъ онъ, и такъ какъ она не отвѣчала ему, онъ нагнулся, поцѣловалъ ее въ лобъ и прибавилъ:-- Мы повѣсимъ его въ гостиной,-- это была ея любимая комната.

XII.

Разъ утромъ, выйдя въ садъ, Анна сильно изумилась, увидѣвъ, что отецъ вскапываетъ совсѣмъ почти заросшую грядку. Онъ былъ такъ поглощенъ своею работой, что не замѣтилъ дочери, пока она не очутилась возлѣ него. Тогда онъ поспѣшно воткнулъ заступъ въ землю и, чтобы скрыть свое замѣшательство, сдѣлалъ видъ, будто вытираетъ потъ съ лица.

-- Ты рѣшилъ-таки привести въ порядокъ садъ?-- весело спросила Анна.

-- Да,-- отвѣтилъ онъ, не глядя на нее.-- Что-жь хорошаго, если онъ совсѣмъ заростетъ?

-- Но почему ты принялся такъ поздно? Вѣдь, теперь уже половина іюля, лѣтомъ ничего не успѣетъ вырости.

-- А, такъ ты думаешь, что теперь уже поздно?-- нерѣшительно спросилъ онъ, и лицо его омрачилось.

-- Ну, да отчего же не попробовать?-- сказала она, чтобъ его ободрить.

Онъ взялся за заступъ и опять принялся копать. Но вскорѣ онъ бросилъ его и промолвилъ, уныло смотря передъ собой:

-- Ахъ, нѣтъ! Теперь, конечно, уже поздно!

Онъ отеръ лобъ рукавомъ и отошелъ отъ Анны. Она огорченно посмотрѣла ему вслѣдъ. Она не понимала, что съ нимъ такое происходитъ; онъ сдѣлался за послѣднее время такой нервный и пугливый. По вечерамъ, вмѣсто того, чтобы сидѣть вмѣстѣ съ нею въ гостиной, какъ это было прежде, онъ всякій разъ отговаривался теперь дѣлами и приходилъ лишь тогда, когда уже пора было ложиться. Она чувствовала, что онъ удаляется отъ нея, видѣла, что онъ постоянно размышляетъ о чемъ-то, чего не хочетъ ей открыть, а когда она старалась приблизиться къ нему, онъ отстранялъ ее, не гнѣвно и не жестко, но, что еще сильнѣе печалило ее, съ какимъ-то грустнымъ и смиреннымъ видомъ, точно прося у нея въ чемъ-то прощенія.

А какой онъ сгорбленный идетъ теперь! Онъ точно постарѣлъ въ нѣсколько дней!

Анна говорила объ этомъ съ тетей Эрикой, но и та ничего не могла объяснить, а только посовѣтовала ей ждать и уповать на время.

-- Это -- все, что мы можемъ сдѣлать, -- прибавила она со вздохомъ.

Но Эрика хорошо замѣтила, что эта перемѣна въ Экѣ наступила съ того дня, какъ въ гостиной былъ повѣшенъ портретъ Эльзы, и у нея были свои собственныя мысли на этотъ счетъ, которыхъ, однако, она не хотѣла повѣдать Аннѣ, старыя мысли, которыя она столько разъ и въ теченіе столькихъ лѣтъ переворачивала въ своей головѣ, что онѣ почти утратили всю свою горечь. Но это не мѣшало ей искренно думать, что имъ слѣдуетъ уповать на время,-- увы, Эрика состарилась и вѣрила теперь въ воздѣйствіе времени.

-----

Но каждый вечеръ, прежде чѣмъ лечь въ постель, Экъ сидѣлъ у стола и перечитывалъ старое, пожелтѣвшее письмо, послѣднее письмо, которое ему написала Эльза и которое онъ сохранилъ. Въ немъ было лишь нѣсколько строкъ и онъ зналъ ихъ всѣ наизусть.

"Торстенъ!

"Я пишу тебѣ на этотъ разъ лишь для того, чтобы узнать, какъ ты рѣшишь насчетъ нашей малютки. Я ни о чемъ не стану просить тебя, я знаю, что не имѣю на это права, и готова подчиниться твоему рѣшенію. Но только не отнимай ея у меня совсѣмъ! Будь милосердъ, Торстенъ, если ты когда-нибудь любилъ меня!

"Эльза".

"Если ты когда-нибудь любилъ меня!" Такъ странны казались ему эти слова послѣ предъидущаго и такъ странны въ особенности отъ нея. Онъ понималъ, какъ истерзано должно было быть ея сердце, какимъ страхомъ и тоской оно должно было сжиматься, разъ она рѣшилась прибѣгнуть къ подобной мольбѣ. Они возмущали его, эти слова, сильнѣе, чѣмъ смиреніе предшествующихъ строкъ. Онъ чувствовалъ за нее, какъ нестерпимо была унижена ея гордость необходимостью написать ему это. Точно кто-то посторонній оскорбилъ ее!

Такой смыслъ принимали они для него, когда онъ читалъ ихъ на ряду съ другими строками письма. Но обособленныя, выдѣленныя изъ связи съ предъидущимъ, они преслѣдовали его цѣлыми днями, и тогда ему казалось, что они относятся только къ нему одному, и въ нихъ ему слышались тогда вопросъ и обвиненіе.

-----

Разъ вечеромъ, когда Анна сидѣла въ своей комнатѣ, Экъ вошелъ къ ней, молча сѣлъ у окна и, посидѣвъ такъ нѣсколько минутъ, тихо сказалъ:

-- Разскажи мнѣ, какъ... какъ умерла твоя мать?

Это было такъ неожиданно, что въ первую минуту она смѣшалась, но что-то въ голосѣ отца сдѣлало для нея невозможнымъ отказать ему въ его просьбѣ. Она отложила въ сторону книгу, которую читала, когда онъ вошелъ, и стала разсказывать.

Въ томъ, что она имѣла сообщить ему, не было ничего необычайнаго. Это была исторія предсмертныхъ страданій, какими они всего чаще бываютъ,-- съ внезапно вспыхивающею надеждой и страстною тоской, исторія агоніи, цѣплявшейся за жизнь, пока силы не изсякли, пока не смирилась душа, пока усталыя мысли не пошли на встрѣчу смерти, быть можетъ, видя въ ней скорѣе конецъ, чѣмъ избавленіе. Тутъ не было ничего грандіознаго, не было величественнаго самоотреченія, не было твердаго упованія или стоической покорности. Это былъ лишь разсказъ о мучительномъ разставаньи съ жизнью, заключавшей въ себѣ большія надежды и богатые задатки, немножко счастья и горькія разочарованія, но жизнью, которая, все-таки, была мила и за которую цѣплялись съ отчаянною силой, пока руки не ослабѣли, пока смерть не выступила впередъ и не сдѣлалась единственною цѣлью для чувствъ и мыслей, искавшихъ себѣ точки опоры и покинутыхъ жизнью.

И все же, переживая теперь свои воспоминанія объ этомъ, молодая дѣвушка отдалась во власть почти торжественнаго настроенія, и ей казалось, что своими словами она воздвигаетъ самый прекрасный памятникъ матери и возстановляетъ ея имя во всей его незапятнанной чистотѣ. Быть можетъ, это было потому, что она разсказывала это отцу, быть можетъ, и потому еще, что она чувствовала, что говоритъ одну правду, и что правда только потерпѣла бы отъ прикрасъ.

Онъ сидѣлъ молча и слушалъ ее; она ни разу не слыхала, чтобы онъ сдѣлалъ движеніе. Лишь тогда, когда она кончила разсказъ, она посмотрѣла въ его сторону и увидала, что онъ плачетъ. Она встала и подошла къ нему, но тогда онъ тоже поднялся съ мѣста и, отстранивъ ее жестомъ руки, вышелъ изъ комнаты.

Войдя въ переднюю, онъ остановился, вытеръ лицо, чтобы уничтожить слѣды слезъ, потомъ взялъ шляпу и вышелъ изъ дому. Онъ прошелъ черезъ садъ и сталъ пересѣкать поля, направляясь къ опушкѣ лѣса. Дойдя до нея, онъ свернулъ съ дороги и устремился въ чащу, идя все впередъ и впередъ, спотыкаясь о камни, ломая сучья, ничего не видя передъ собой. Лишь тогда, когда онъ убѣдился, что онъ совсѣмъ одинъ, что ничей взоръ не можетъ подстеречь его, онъ сѣлъ на камень, опустилъ голову на руки и весь отдался волненію, клокотавшему внутри его.

Онъ только что сдѣлалъ открытіе, совершенно сломившее его,-- онъ понялъ, что любитъ ее, любитъ свою умершую жену. Съ которыхъ поръ? Съ той ли минуты, какъ въ лицѣ дочери онъ увидалъ ее вновь, или съ того еще дня, какъ онъ прочелъ впервые это письмо, навѣки отнявшее ее у него? Или, быть можетъ, самъ того не зная, онъ любилъ ее всегда? Онъ не могъ дать себѣ въ этомъ отчета, но сейчасъ, когда онъ слушалъ разсказъ объ ея смерти, смутныя, неопредѣленныя чувства, волновавшія его послѣдніе дни, внезапно стали ему ясны, и, какъ молнія, поразила его мысль, что теперь онъ любитъ ее,-- любитъ ее такою, какою она теперь стояла передъ нимъ, не молчаливую, безличную Эльзу, которую онъ видѣлъ когда-то, а ее, ее самоё, со всѣми ея порывами, сомнѣніями и слабостями. Внезапный свѣтъ озарилъ то, чего онъ тогда не понималъ, потому что не хотѣлъ это понять, и что ихъ раздѣляло, и образъ ея предсталъ передъ нимъ въ ореолѣ новой, самобытной, живой красоты.

Онъ вспомнилъ тотъ день, когда они шли вмѣстѣ по этому лѣсу, и на него напало жгучее раскаяніе и тоска. Онъ понялъ, что счастье было тогда близко, и что онъ слѣпо оттолкнулъ его прочь, оттолкнулъ это счастье, которое, быть можетъ, тоже увяло бы и поблекло, но котораго никогда нельзя бы было вырвать съ корнями, потому что оно представляло собой самое истинное и глубокое счастье въ жизни, рѣдкое растеніе, сосредоточившее въ себѣ всю ея красоту -- любовь къ другому существу и союзъ съ другимъ существомъ.

И вотъ, она умерла, и того, что онъ потерялъ, никогда уже ему не вернуть!

При этой мысли бѣшенство обуяло его; онъ вскочилъ и опять пошелъ прямикомъ черезъ лѣсъ, пробивая себѣ путь черезъ препятствія, въ неудержимой потребности заглушить движеніемъ свои мысли. Какъ только онъ останавливался, опять являлась мука и раскаяніе, нестерпимое раскаяніе, и онъ шелъ опять, не глядя, куда, какъ человѣкъ, который боится мрака и не смѣетъ остановиться и прислушаться къ отголоску собственныхъ шаговъ.

Только въ полночь онъ возвратился, наконецъ, домой, смертельно усталый и тѣломъ, и душой. Онъ ощупью пробрался въ свою комнату, бросился, не раздѣваясь, на постель и впалъ мгновенно въ тяжелый, безчувственный сонъ.

-----

Когда онъ очнулся, былъ уже день, и солнце свѣтило въ комнату. Все та же ужасная тяжесть лежала на сердцѣ Эка, и первою мыслью его было: она умерла!

Онъ всталъ съ чувствомъ горькаго отвращенія ко всему на свѣтѣ и подошелъ къ окну.

Садъ былъ весь залитъ яркими, ослѣпительными лучами утренняго солнца, такъ что темные круги завертѣлись передъ утомленными глазами Эка. Нѣсколько минутъ онъ ничего не могъ различить, но вдругъ его взоръ упалъ на дочь, шедшую къ дому по одной изъ аллей.

Его дочь! О ней онъ забылъ!

Онъ взглянулъ на нее и смутно почувствовалъ, что въ ней произошла какая-то перемѣна, какъ будто что-то, раньше мучившее его своимъ диссонансомъ, теперь разрѣшилось въ гармоніи. Онъ задумался, стараясь разгадать, что это собственно было. Этотъ диссонансъ, терзавшій его, заключался, вѣдь, въ томъ, что порой онъ, какъ живую, видѣлъ въ ней ея мать, порой совсѣмъ другое, чуждое ей существо. Теперь этого диссонанса не было больше, теперь оба образа слилились въ одинъ, теперь онъ видѣлъ, что къ нему приближается Эльза, и, вмѣстѣ съ тѣмъ, не она, новое существо, но плоть отъ ея плоти -- ея дочь!

"Его и ея дочь!"

Внезапная мысль блеснула передъ нимъ: въ лицѣ ея, этой дочери, которая ему осталась, завоевать вновь сердце жены, которую онъ потерялъ!

И эта мысль стала рости, дѣлалась все прекраснѣе и все богаче содержаніемъ, все болѣе исполнялась утѣшенія и примиренія.

Весь проникнутый этою новою радостью, но дрожа, какъ дитя, пошелъ онъ навстрѣчу Аннѣ.

В. С.

"Русская Мысль", кн. X--XII, 1893

Оставить комментарий Гедберг Тор (перевод: Владимир Саблин) (yes@lib.ru) Год: 1888 Обновлено: 02/02/2022. 290k. Статистика. Повесть: Проза, Переводы Проза	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: På Torpa gård. Перевод В. М. Саблина. Текст издания: журнал "Русская Мысль", кн. X-XII, 1893.

Гедберг Тор Усадьба Торпа

Усадьба Торпа.

I.

II.

III.

IV.

V.

VI.

VII.

VIII.

IX.

X.

XI.

XII.

Гедберг Тор
Усадьба Торпа