Гатцук Владимир Алексеевич
Повесть про плута Ермошку

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   В.А. Гатцук - Сказки русского народа.
   Издательство "ЭОС", Москва, 1992 г.
   OCR и проверка орфографии: Прощай оружие читать онлайн (Читайте "Прощай, оружие!", лучший антивоенный роман Хемингуэя)
  

Повесть про плута Ермошку.

   Жил в одной деревне мужик Ермолай -- такой-то плут, хитрый, на всякие выдумки да каверзы мастер, что не сыщешь, кажись, на всем свете такого человека, кого бы он обмануть не смог. Очень не любили его односельцы, не иначе и в глаза звали как плутом Ермошкой. А он все вынюхивает, все хитрости мастерит, чтобы кого провести, как-нибудь нечестно поживиться: тем только и жил. Чтоб работать как следует, по-крестьянски, -- к этому у него с малых лет привычки не было. Ну и жил кое-как, бедно: что легко добудет, то еще легче и прогуляет.
   Всего имущества у Ермошки была одна коровенка, так, ледащая; где-то он ее раздобыл -- попросту, должно быть, уворовал, пустил в стадо, да и забыл про нее. Вот он мудрил-мудрил, обманывал-обманывал, мужики, его односельцы, раз собрались на сходку и порешили: прогнать плута Ермошку вон из общества, чтоб и духом его в деревне не пахло, -- очень уж он всем опостылел. Ермошка говорит: "И чудесное дело, давайте мне паспорт. Я и сам уйду; чего тут от вас, голяков, наживешь. Да корову мою подайте!" Вишь, вспомнил про корову.
   Выдали ему, чего он требовал, и выгнали. Идет он большой дорогою, куда глаза глядят, и забрел к обеденной поре в большое село. Есть Ермошке хочется, купить не на что, а корову продать жалко: думает как-нибудь схитрить и хороший барыш с нее получить. Вот высмотрел он, что в какой-то избе одна баба у печи возится, а мужиков никого нету, и зашел. Бабу легче, мол, обмануть.
   "Здравствуй, -- говорит, -- тетенька; покорми дорожного человека". Дала ему баба хлеба кусок: "Больше ничего нету". А плут Ермошка носом чует, что от печи жареным гусем пахнет. Вышел на двор, раздергал в стогу сено и говорит бабе: "Тетенька, а тетенька, пойди-ка взгляни: скотина твое сено как раздергала". Баба вышла, а он в печь -- стащил со сковороды жареного гуся, на место его какой-то старый лапоть положил, гуся сунул в мешок, что за спиной нес, и сидит, хлеб жует. Поправила баба стог, вернулась в избу и вздумалось ей -- такая веселая была баба -- загадать Ермошке загадку насчет того, что она его гусем провела: "А что, -- говорит, -- дорожный человек, знаешь, что в городе Печинском, на селе Сковородинском, есть начальник Гагатей Гагатеевич Гусеев?" "Как не знать! Только он теперь уж не там: его в Сумин город, в село Заплечанское, перевели. А на его место Липана Плетухановича. Лаптева поставили", -- отвечает Ермошка. Сам за шапку да из избы вон.
   Идет Ермошка дорогою, гуся съел и выглядывает, где бы заночевать. Вдруг догоняет его богатый мужик из ближнего села. "Откуда и куда, добрый человек, идешь?" -- спрашивает. Назвал Ермошка свое село. "А иду теперь, -- говорит, -- в село Небывалово Незнамовской волости. Знаешь?" "Нет, не знаю. Что ж, у тебя там родные?" "Какие родные! -- отвечает Ермошка. -- В прошлом году из нашего села туда девку замуж отдали; может, на крестины не попаду ли, так либо пива напьюсь, либо подерусь..." "Ну, -- говорит мужик, -- по верному же делу ты идешь. А я вот ходил работника себе искать: луг у меня есть дальний, так скосить бы надо, да горячее теперь время, не нашел". "Что ж, -- говорит Ермошка, -- давай, хоть я тебе подсоблю, мне торопиться некуда. А почем положишь?" Сторговались по целковому за день.
   Дома у мужика Ермошка поужинал, переночевал; а наутро рано послал хозяин его с другим работником дальний луг косить. Приехали они. "Ну-ка, Господи благослови, примемся косить", -- говорит работник. А Ермошка ему: "Эх ты, голова! С дороги да прямо за работу. Сперва надо отдохнуть". Легли, отдохнули. Работник встал, будит Ермошку. "Полно, брат, спать, косить пора!" -- "Что ты? Вперед надо пообедать. Голодному какая работа". Сварили кашу, поели. "Ну, -- говорит Ермошка, -- после обеда надо соснуть маленько, это уж у всех христиан так водится". Прошло часа три, Ермошка спит да спит. "Вставай, -- будит его работник, -- пора за работу!" "Работа, брат, не волк, в лес не уйдет, а вот полудничать пора -- это верно. Вари-ка кашицу. Да знаешь, брат, -- говорит Ермошка, -- клади-ка крупу сразу и на полдник и на ужин. Заодно сейчас поужинаем, а после примемся за работу". Вот как пополудничали они да поужинали, работник опять за свое: "Давай косить". "Ну, поглядите на этого дурака! -- говорит Ермошка. -- Где это видано, чтобы после ужина работали? После ужина все христианство спит". Завалились они спать, проспали до утра. Будит работник Ермошку. "Вставай, примемся за работу!" Ермошка поднял голову, поглядел кругом и говорит: "Гляди, роса какая; разве можно по ней косить? Подождем часок, подсохнет роса, тогда и примемся". Повернулся на другой бок и захрапел; не хочется работник, -- росы нету, возьмемся-ка." -- "Чего еще! Випроснулись -- а солнце уже высоко. "Ну, брат, -- говорит работник, -- росы нету, возьмемся-ка" -- "Чего еще! Видишь, как солнце печет, много тут накосишь. Пусть жара спадет; тогда как примемся косами махать, сразу всю траву скосим. А теперь уж обедать время, станови-ка котел да вари кашицу!"
   Так-то Ермошка с работником целых три дня и провалялись. Ровно ничего не сделали, только запас весь приели. "Ермолай, а Ермолай, -- говорит работник, -- больше запасу нет, чем кормиться будем?" -- "Ну, коли есть нечего, надо домой идти". -- "А что хозяину скажем?" -- "Говори, знай, за мной".
   Пришли к хозяину: "Неужто все скосили?" "А то я оставлю, что ли? -- говорит Ермошка. -- Ведь я какой работник, за десятерых сойду. Давай-ка, хозяин, расчет; мне идти пора". Мужик был скуповат, отдал Ермошке за три дня два с полтиной. "А полтинник, -- говорит, -- за прокорм твоей коровы". Давай Ермошка спорить да ругаться. Нет, не отдает мужик полтинника. Забрал Ермошка свою корову, остановился под окном у мужика и говорит: "В последний раз прошу, хозяин, отдай мой полтинник. Я бедный человек, а мы, бедные, за вас, богачей, перед Богом молельщики". "Сказано, не отдам!" -- "Ну, коли так, я на небо взгляну, руку протяну, Бога вспомяну: как стояла у тебя на лугу трава, так пусть и стоит трава!.." И ушел.
   На другой день поехал мужик в дальний луг, покос посмотреть; глядит -- батюшки! -- и вправду стоит трава некошеная. "Да вы скосили траву-то?" -- спрашивает у работника. "Известно, скосили и в копны сложили". "Эх, -- говорит хозяин, -- должно быть, я на колдуна напал; лучше бы ему этот полтинник отдать, а то теперь снова косить надо. Ну-ка примемся". "Нет, хозяин, давай расчет; я у тебя работать не буду и к этому лугу не подойду: я колдовства боюсь", -- говорит работник. А сам думает: "Чем в работниках спину гнуть, пойду лучше к Ермолаю в товарищи: с ним легко хлеб добывать".
   Идет Ермошка путем-дорогою, коровенку свою за собой тащит. Около большого села догоняет его работник, с которым они траву косили. "Куда это ты, брат, бежишь?" -- спрашивает его Ермошка. "Тебя, Ермолай, догонял; возьми меня в товарищи, я от хозяина ушел -- ну его!" Поглядел на него Ермошка, подумал: "Парень простой, можно и от него попользоваться". "А деньги у тебя есть?" -- "Есть, от хозяина двадцать рублей получил". -- "Ну, пойдем".
   В том селе, куда они пришли, на другой день ярмарка трехдневная начиналась. "Давай-ка, брат, вином торговать, -- говорит товарищу Ермошка. -- Самое прибыльное дело". "Ладно". Первый день они прогуляли весь -- надо отдохнуть с дороги да осмотреться. Ермошкин товарищ на пять рублей разорился, да и из Ермошкиных двух с полтиной у него только пятак один остался. На другой день, как проснулись, говорит работник: "Ну, брат Ермолай, давай деньги наживать". "Ладно, -- говорит Ермошка, -- поди, купи водки двухведерный бочонок да стакан, потом сочтемся". Купил товарищ водки и расположились они с бочонком у дороги, при въезде в село -- проезжающих сманивать. Сидят-сидят, -- а еще рано, никого нет; Ермошке страх опохмелиться хочется. "Ну-ка, брат, -- говорит, -- выпьем для начала сами по стаканчику". -- "Нет, Ермолай, так толку не будет: с этой водки будем деньги наживать". Ермошка нашарил в кармане пятак и говорит: "За деньги, так за деньги! Получай с меня пятак, давай стакан -- вот и начало положим". Товарищ ему налил стакан за пятак, смотрит, как Ермошка пьет, и самому выпить захотелось. "Давай-ка и я стаканчик хвачу". "Нет, брат, -- говорит Ермошка, -- коли за деньги, так уж и ты плати". Товарищ заплатил Ермошке пятачок и выпил стаканчик. Еще раз -- все за деньги -- по стаканчику выпили. "Чудесное дело! -- говорит Ермошка. -- Так-то и выпьем хорошо и в барышах останемся. Ты прикинь-ка; почем нам этакий стаканчик обошелся. Больше двух копеек ни за что не стал. А мы по пятачку торгуем. Что ни стакан, то три копейки чистого барыша. Ну, только и ловкий ты, погляжу я на тебя, парень: какой стакан припас; с виду будто и большой, а входит в него -- и на глоток мало, ишь дно толстое какое! Что с тобой делать, видно надо кошель облегчить. Налей-ка еще стакан за пятак". Отдал товарищу пятак, который от него сейчас получил, выпил. Товарищ ему пятак вернул, выпил тоже.
   И таким манером прогуляли они до самой ночи. Пьют и, по чести, деньги за всякий стакан друг другу платят. Ермошкин товарищ так в торговлю вошел, что с каждого стакана барыш считает; насчитал в первый день семь с полтиной чистого. "Завтра, -- говорит, -- проверим выручку, а теперь не могу... Спать давай".
   Шли мимо них какие-то гуляки. Смотрят: около бочонка двое храпят и стаканчик на бочонке. Они подсели, бочонок дочиста опорожнили да вместо спасибо еще и хозяев обшарили. Тут Ермошкину пятачку и конец пришел. С товарища его сапоги новые сняли, последние пять рублей у него унесли, а самого, на смех, поперек дороги положили.
   Под утро ехал дорогою мужик. Увидал, что лежит человек, слез с телеги и давай его будить: "Эй, слышь, вставай!" -- "Да еще рано". -- "Чего рано, вставай!" -- "Ну тебя, убирайся, не приставай". -- "Да прими хоть ноги-то, дай проехать". Глянул Ермошкин товарищ на свои ноги, видит, что они босые, и говорит: "Поезжай, коли хочешь; это не мои ноги, мои -- в сапогах". И заснул опять. Делать нечего: схватил его мужик за ногу, спихнул в канаву и проехал.
   Уж за полдень проснулся работник. Очухался, глядь, -- что за оказия: ни сапог на ногах, ни денег в кармане, ни товара в бочонке... Взвыл он и давай Ермошку будить. "Караул, -- кричит, -- обокрали нас!" А Ермошка как вскочит да бежать... Не опомятовался со сна, думал, нечистая совесть, что это по его душу караул зовут... А работник увидел, что Ермошка улепетывает -- да за ним. "Стой, -- кричит, -- стой!" Ермошка с перепугу еще шибче наддает. Бежали-бежали... Наконец, пообдуло Ермошку ветерком, опамятовался он: "Куда это, -- думает, -- я бегу?" И остановился. Товарищ его догнал. "Чего, -- спрашивает, -- ты убежал?" "Как не бежать, коли караул кричат". "Да это я кричал, -- говорит работник, -- ведь нас обокрали. Выручка-то у тебя цела?" Сунул Ермошка руку в карман -- и пятака нету... "Ах, разбойники, -- кричит, -- и у меня все чисто унесли, вся выручка пропала и моих пятьдесят рублей!" Работник сел на бугорок и давай плакать. "Что теперь делать будем: сторона чужая, денег нет, хоть с голоду пропадай". "Ничего, -- говорит Ермошка, -- не горюй. Наше дело торговое, а в торговом деле нынче убыток, а завтра, гляди, барыш будет. Поправимся". А сам думает: "Надо теперь с ним развязаться; все равно, ничего уж из него не вытянешь".
   Пошли они назад в село, где Ермошкина корова осталась. Глядят, в стороне на лугу сидит баба: разостлала на травке холсты белить и стережет. "Как-никак, -- говорит Ермошка, -- надо нам для начала дела капиталом разжиться. Хоть холст украдем у бабы". Товарищу воровать не приходилось -- ну, Ермошка его научил, рассказал, что делать надо. Подошел Ермошка к бабе и говорит: "Здравствуй, тетенька! Бог в помощь холсты от воров стеречь". -- "Здорово, родимый, куда Бог несет?" -- "Да, вот иду за немецкую границу: оставил там мой дедушка рукавицу -- надо найти". -- "И-и, родимый, далеко это должно быть, стоит ли из-за рукавицы ходить". -- "Как не стоит. Там один звон в церквах послушать, так любо-дорого. Вот у вас, к примеру, как звонят?" -- "Да, небось, как везде; везде ведь колокола-то медные". -- "Мало ли что. Прозвони-ка по-вашему, а потом я тебе по-заграничному прозвоню". -- "Ну у нас так: тиинь-ти-ти, тинь-тити, тинь-ти-ти, дон-дон, дон-дон, бу-ум!" -- "Видишь, а там куда чуднее". Махнул Ермошка товарищу рукой, чтоб тащил холст, а сам зазвонил: "Тяни-тяни, потягивай! Тяни-тяни потягивай!" "Уж куда чудные звоны, -- говорит баба, -- сейчас видно, что басурманские, -- на воровской лад". Пока Ермошка с бабой лясы точил да звоны звонил, а она слушала -- товарищ холст стащил и пустился через кусты к лесу. "Ну, прощай, тетенька, не поминай лихом", -- сказал Ермошка и пошел за работником.
   Стали они к лесу подходить. Вдруг слышат: завыла, заголосила баба -- значит, заметила пропажу. "Плохо наше дело, -- говорит Ермошка, -- давай сюда холст; я в кусты его спрячу и сам побегу направо, а ты прямо по дороге в лес беги!" Как товарищ порядочно отбежал, давай Ермошка вопить: "Ой, братцы, не бейте! Ой, хоть душу на покаяние отпустите! Не я холст взял; тут какой-то человек прямо вон той дорогой пробежал и холст в кусты бросил!" А сам палкой -- то по земле, то по деревьям так и колотит... Услыхал это его товарищ и припустился бежать что есть духу, куда глаза глядят. А Ермошка забрал холст и пошел в село за своей коровенкой.
   На ярмарке продал Ермошка холст, забрал корову -- идет себе да посвистывает. Шел-шел, деньги проел, никакой поживы не попадается. "Надо, -- думает, -- пока хоть к какой-нибудь работе пристроиться, вроде как я сено косил". А тут на его счастье барская усадьба у дороги, и на крыльце сам барин сидит. Подошел Ермошка к нему, такой казанской сиротой прикинулся и говорит: "Доброго здоровья, батюшка барин, не найдется ли какой работки для меня, для несчастного?" "Что ж у тебя за несчастье?" -- спрашивает барин. "Да прогневал я Господа Бога: сапог у меня новый разорвался". "Вот чудак какой, -- думает барин. -- Как же это ты, братец, -- спрашивает, -- его разорвал?" "Об гвоздь, ваша милость, по чужому чердаку ходивши". -- "Не надо бы на чужой чердак забираться". -- "Кафтан вешал после мытья посушиться, очень уж его измазал, когда со своей лошади шкуру снимал". -- "Значит, у тебя лошадь пала?" -- "Надорвалась, воду возивши, когда мой амбар горел". -- "И амбар у тебя, стало быть, сгорел?" -- "Да не он сперва, батюшка барин; сперва-то моя новая изба сгорела". -- "Вон как! И изба у тебя сгорела?" -- "Сгорела, ваша милость, подожгли нечаянно, когда я по жене да по детям поминки справлял". -- "И жена с детьми у тебя, значит, померли?" -- "Всех в старой избе задавило, как нашу деревню рекой подмыло". -- "Ну, возьму тебя в пастухи", -- говорит барин.
   Стал Ермошка стадо пасти -- спать в поле с утра до вечера. Чего бы лучше. Только надо же такой беде стрястись: задралась его коровенка с барской коровой да и забодала ее насмерть. Пришел Ермошка вечером к барину с докладом: "Все, -- говорит, -- благополучно, только одна корова другую до смерти забодала". -- "Какая которую?" -- "Вашей милости пестрая коровка мою коровенку боднуть изволила". "Ну, -- говорит барин, -- не к мировому же корову вести". А Ермошка ему: "Виноват, обмолвился: моя коровенка вашей милости пеструю коровку до смерти забодала". "Ах ты, такой-сякой! -- закричал барин. -- Веди твою корову на двор, я ее к становому представлю, штраф заплатишь!" "Эх, ваша милость, что ж вы свое слово барское меняете! Сейчас сами сказали, что не к становому же вести вашу корову, коли она мою забодала, а теперь мою к становому отправить хотите". "Ладно! -- говорит барин. -- Убирайся от меня вон, и коровенку твою я тебе не отдам. Пусть хоть чем-нибудь мне за свою вину заплатишь". Давай Ермошка барина просить-молить; канючил-канючил и выклянчил, наконец, что барин, ради всех его несчастий, приказал отдать ему шкуру от убитой коровы, а самого все-таки в шею из усадьбы вытолкал.
   "Плохо мое дело, -- думает Ермошка, -- как из дому уходил, хоть корова была, а тут ходил-ходил, сколько голову ломал, а капиталу всего одна шкура дырявая!" По дороге застала его ночь темная, холодная. Смотрит Ермошка: в стороне усадьба стоит, видно, что хозяин богатый. Он подошел, постучался. Выходит хозяйка: "Чего надо?" -- "Укрой, хозяюшка, от темной ночи". -- "Убирайся, много вас тут, бродяг, шляется!" И захлопнула у него дверь под носом. Около дома стоял стог сена. "Что ж, -- думает Ермошка, -- хоть на стогу, в сено закопавшись, переночую; все теплее да и около жилья не так страшно". Забрался на стог, начал укладываться; смотрит -- а ставни у окон не плотно притворены были -- в горнице, как раз у окна, за столом сидит хозяйка с молодым парнем, и на столе перед ними всякое угощенье и питье наставлены. Видно Ермошке через щель, какой там пир идет, -- и такой его голод разбирать стал, просто слюни потекли...
   Вдруг загремела по дороге телега, подъехал кто-то к дому и застучал в окно. Батюшки!.. Какой в доме переполох поднялся: хозяйка вскочила, молодец за ней, бегают, мечутся... Молодец вместо шапки схватил с лавки ведерко с дегтем, надел на голову и весь дегтем облился; хозяйка его то туда, то сюда пихает, спрятать хочет... Открыла сундук с пухом да перьями, втолкнула его туда и давай съестное со стола убирать... Видит Ермошка, что еду с его глаз прячут, и заохал с голода: "Ох-ох-ох!"
   А хозяин -- это он приехал -- спрашивает: "Кто там на стогу? Слезай, коли добрый человек!" Ермошка слез: "Шел, -- говорит, -- ночь застигла, ночевать в дом хозяйка не пустила, вот я и укрылся на стогу". "Ну, чего на стогу ночевать, пойдем в дом, и там место найдется", -- говорит хозяйкин муж.
   Отворила им хозяйка, так ласково встречает. Сейчас собрала на стол. "Прости только, Иваныч, -- говорит мужу, -- не ждали тебя сегодня: кроме пустых щей ничего на ужин нету". И поставила перед ними миску капустных щей без говядины. Хозяин принялся есть, а Ермошка, хоть и голоден, так только ложкой во щах болтает. Сидел он, сидел, да вдруг и придавил ногой коровью кожу, что под столом лежала. Она -- скрип!.. "Что это у тебя там?" -- спрашивает хозяин. "А это у меня там колдун сидит". -- "Неужто? Покажи, братец, отроду колдунов не видал". -- "Показать нельзя: его глазами все равно не увидишь, а чуть развернешь кожу, где он у меня засажен, он мигом исчезнет. Это, хозяин, мне невыгодно: он, пока у меня, все, что захочу, мне дает". -- "Да что ты?" -- "Верно. Вот я сейчас спросил его: может он нас хорошо накормить? Он говорит: можно. "Ну-ка, колдун, где нам хорошей еды достать?" -- спрашивает, а сам придавил кожу, она -- скрип! -- "Говорит, что под печкой он нам жареного гуся сколдовал, а на полке под полотенцем пирог с говядиной приготовлен".
   Вытащил хозяин гуся и пирог: "Вот так ловко! -- говорит. -- Ужин важный; а есть его можно?" "За тем поставлен, ешь небось". Принялись за еду -- вкусно. "Эх, -- говорит хозяин, -- кабы мне такого колдуна". "Ты постой, то ли еще будет". Надавил Ермошка опять на кожу. "Еще что-нибудь приготовил?" -- спрашивает. Прислушался. "Еще он говорит, что под лавкой водка, пиво да наливка для нас приготовлены". Хозяин заглянул под лавку. "Ах ты, сделай милость, -- правда ведь!" Сели, стали пить. Хозяин давай к Ермошке приставать: "Продай мне твоего колдуна, сколько хочешь заплачу". -- "Ты погоди, хозяин... Хочешь, он тебе черта покажет?"
   Хозяину хмель в голову ударил. "Валяй; -- говорит, -- показывай, я теперь не боюсь". Надавил Ермошка на кожу, прислушался: "Черт вот в этом сундуке посажен -- отвори крышку да гляди". Хозяйка ни жива, ни мертва стоит. Отпер мужик сундук -- как выскочит оттуда молодец, по дегтю в пуху обвалянный, -- чистый черт -- да к дверям, да на улицу; только и видели его. "Эка страсть какая!" -- говорит хозяин. Ну, со страсти еще выпили.
   Пристает хозяин к Ермошке неотвязно: "Продай мне твоего колдуна!" Ермошка еще поломался для виду и говорит: "Дорогая это штука, другой мне не нажить. Ну, за то, что приютил ты меня на ночь, так и быть уж уступлю. Давай триста рублей". Мужик рад, отсчитал ему сейчас триста рублей, взял шкуру и спрятал ее под замок, чтоб колдун из нее не убежал... А хозяйка, хоть и видит, что все обманывает Ермошка ее мужа, а сказать мужу боится, чтоб Ермошка ее плутней мужу не выдал.
   Наутро Ермошка пораньше встал и ушел, чтоб не надумал хозяин при нем колдуна пробовать. Идет, а сам думу думает: "Теперь я с деньгами; пойду-ка в свою деревню. Небось, денежного человека примут. А за то, что выгнали меня, уж я им штуку подстрою..." Пришел в свое место и прямо к старосте. "Чего вернулся?" -- спрашивает староста. "Денег много заработал, да путем счесть не умею. На чужой стороне, боюсь, обманут. Вот и пришел к тебе: сочти, сделай милость, ты у нас грамотный".
   Стал староста считать, насчитал триста рублей и спрашивает Ермошку: "Откуда это ты, Ермолай Петрович, столько денег достал?" "То-то, откуда. Сидите здесь, в своей мурье забившись, и не знаете, что теперь война объявлена, на солдат новые сапоги надобны -- за одну кожу пятьдесят рублей дают в городе. А я узнал, коровенку свою зарезал, кожу продал да на те деньги в деревне двух коров купил; опять кожи продал. Так триста рублей и заработал. Теперь пришел ваших коров закупать да барыши наживать".
   Вскорости об Ермошкиных барышах узнала вся деревня. Стали к нему мужики приходить, расспрашивать. Он все, как старосте, им рассказывает и у всякого корову торгует: "Берите, -- говорит, -- без хлопот двадцать пять рублей на круг за корову, а я за мои труды по двадцати пяти рублей с головы наживу да подряд возьму на войска солонину ставить". "За какие-такие труды, -- думают мужики, -- столько Ермощка наживать будет? И без него справимся". Потолковали между собой, перерезали всех своих коров и повезли шкуры в город продавать. Ходили-ходили по городу -- никто им больше двух с полтиной за шкуру не дает. "Что ж это, братцы? -- говорят мужики друг другу. -- Ведь не иначе Ермошкафлут нас обманул, посмеялся над нами". Накинулись с горя на старосту за то, что он Ермошке поверил, -- а еще грамотный! Ругались-ругались и порешили: как-никак извести Ермошку вовсе со света.
   Кожи продали, на выручку соли купили, чтобы хоть мясо от зарезанных коров посолить, -- как уходили, у них и на засол денег не было -- да и пошли назад. Пришли, глядь, а мясо, несоленое, уж вовсе протухло. Такая их злость на Ермошку взяла, что порешили они сейчас его поймать и утопить; для этого дела выбрали старосту и сотского: "От тебя, -- говорят старосте, -- вся беда пошла, а сотский -- твой помощник, вы и изведите злодея". Староста с сотским -- мирские слуги -- да и сами на Ермошку злы -- сейчас пошли, поймали его, завязали в мешок и потащили топить на реку. Видит Ермошка, что попался, выручить его некому, одна ему надежда на авось осталась, -- сидит уж в мешке тихо.
   А дело зимой уж было, реку льдом затянуло. Притащили староста с сотским мешок, сложили на берегу -- а лед-то прорубить нечем. Сотский говорит: "Я схожу за топором, а ты постереги". "Ишь какой, -- говорит ему староста, -- жди тебя: оба брались, оба и под ответ пойдем". Спорили-спорили и порешили на том, чтоб обоим в деревню за топором идти. "Должно быть, Ермошка со страху вовсе языка лишился, -- говорят, -- а без крику его здесь никто под крутым берегом не заприметит". Только отошли они подальше -- давай Ермошка вопить да в мешке возиться.
   И случись на то время по дороге недалеко от того места ехать староверскому начетчику. Едет старик на парочке бурых, вдруг слышит: кричит кто-то у реки. Он соскочил, подошел: "Кто здесь в мешке?" -- спрашивает. "Развяжи-ка мешок, добрый человек, а то здесь ошибка вышла". Вылез Ермошка из мешка, оглядел старика, сейчас понял, кто он такой, и говорит: "Неужели, батюшка, ты не признал меня?" -- "Нет, дитятко, кажись, я тебя не знаю". -- "Как же так? Я из ваших тоже, из дальних скитов. Вышло у нас такое чудесное знаменье, что в нынешние тяжкие времена надо одному человеку за правду пострадать -- тогда наш верх будет. Вот на меня жребий пал, а я еще молод, не успел много нагрешить -- и усомнился. Хоть и в рай прямо пойду, а пожить больно еще хочется..." Посмотрел на него начетчик сердито: "Маловер ты, -- говорит, -- этакое тебе счастье выпало, а ты ропщешь. Не достоин ты! Пусти меня: жаждет душа моя пострадать!" Ермошка и спорить не стал, увязал начетчика в мешок накрепко, вскочил в сайки и давай нахлестывать его бурых.
   Пришли староста с сотским, бултыхнули начетчика в прорубь -- только забулькало: бурлы-бурлы" -- и пошли в ближний кабак, что на большой дороге стоял, после трудов выпить. Глядь, у кабака пара бурых, в санки запряженных, стоят, а в санках сидит Ермошка. Только что он из кабака вышел и дальше ехать собрался. Так и обомлели сотский со старостой: "Ермошка, -- спрашивают, -- как же ты из проруби вылез, откуда лошадей взял?" А Ермошка им: "Эх, дурачье вы! Хотели меня погубить, а вместо того еще лучше мне сделали. Как вы меня кинули в реку, я гляжу; по дну лошадей целое стадо ходит... Ну я сейчас этих буреньких приметил и давай их звать. Небось, сами вы слышали, как я "буры-буры!" кричал, когда под воду шел. Поймал их, запряг да по дну прямо сюда и выехал. Прощайте, братцы, издыхайте с голоду, да меня лихом не поминайте!" Хлестнул бурых и уехал.
   Немало еще плут Ермошка по свету болтался, много хитрил да мошенничал. Только верно пословица говорит: "Повадился кувшин по воду ходить, там ему и голову сломить!" -- недавно его на каком-то воровстве поймали и в Сибирь сослали.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru