Lib.ru/Классика: Гарнетт Дэвид. Женщина-лисица

Дэвид Гарнет.
Женщина-лисица

Повесть

Перевод И. Гербах

Посвящается Дункану Гранту

Чудесные или сверхъестественные события далеко не редкость. Они поражают нас главным образом ввиду своей крайней нерегулярности. Так, иногда в течение целого столетия может не произойти ни одного достойного внимания чуда, зато потом они вдруг сыплются на нас как из рога изобилия. Землю заполоняют всевозможные чудовища, на небе вспыхивают кометы, дождем падают метеоры, морские суда идут ко дну по злой воле сирен и русалок или бесследно исчезают, поглощенные морскими змеями, страшные землетрясения массами истребляют человечество.

Однако тот странный случай, о котором я хочу вам рассказать, был явлением единичным и не сопровождался никакими другими сверхъестественными событиями, обычно вызывающими в нашем мире такое враждебное отношение. Именно по этой причине на него и обратили сравнительно мало внимания. Внезапное превращение миссис Тэбрик в лисицу -- теперь уже твердо установленный факт, и вы можете пытаться толковать его, как хотите. Для нас главное затруднение заключается совсем не в том, чтобы поверить в правдивость этой истории: она подтверждена целой дюжиной свидетелей -- людей почтенных и не способных на умышленную подтасовку фактов. Нам труднее всего будет найти ей какое-нибудь объяснение и примирить со всеми существующими понятиями.

Теперь я перейду к подробному рассказу об этом событии и о его последствиях. Но я отнюдь не хочу отговаривать читателей от попытки найти объяснение этому кажущемуся чуду. Из тех, что предлагались до сих пор, ни одно не может считаться вполне удовлетворительным. По моему мнению, данный случай осложняется главным образом тем обстоятельством, что превращение это произошло, когда миссис Тэбрик была уже взрослой женщиной, к тому же все совершилось внезапно, в короткое время. Мне кажется, что нам было бы легче примирить это превращение с нашими привычными представлениями (хотя, конечно, мы все-таки считали бы его чудовищным), если бы у миссис Тэбрик появились вначале признаки хвоста, тело постепенно покрылось бы шерстью и по мере роста произошло бы медленное изменение всей анатомии ее, -- особенно если бы это случилось, пока она была еще маленьким ребенком.

Но на самом деле все обстояло совсем иначе. Взрослая женщина мгновенно превратилась в лисицу. Этого вам не объяснит никакая естественная философия. И тут даже не может помочь царящий в наш век материализм. Такое превращение несомненно следует назвать чудом и отнести к явлениям, совершенно необычным для нашего мира. Натолкнувшись на такой рассказ в Священном писании, мы, пожалуй, примирились бы с ним, приняв его за знак божественного откровения. Но никто из нас, конечно, не подготовлен к тому, что нечто подобное может случиться в наше время, среди наших соседей, в Оксфордшире.

Все, что хоть сколько-нибудь могло бы способствовать разъяснению данного случая, -- это не что иное, как предположения и догадки. Я вовсе не склонен придавать им значение и упоминаю о них только потому, что не желаю ничего скрывать от своих читателей.

Девичья фамилия миссис Тэбрик была действительно Фокс: возможно, с кем-то из ее предков уже происходило подобное превращение, и семья в качестве фамилии получила такое прозвище. Это был очень древний род; с незапамятных времен он владел поместьем в Тенгли-холле. Кроме того установлено, что когда-то, очень давно, во внутреннем дворе Тенгли-холла держали на цепи прирученную лисицу. Мне не раз приходилось слышать, как об этом судачили в трактирах местные философы, однако все они в один голос утверждали, что "при мисс Сильвии в Тенгли-холле лисиц не было".

Вначале я был склонен думать, что лучше всего нам могла бы это объяснить сама Сильвия Фокс, которая впервые участвовала в охоте еще десятилетним ребенком. Согласно довольно распространенному в Англии обычаю, ей дали отведать свежей и еще теплой лисьей крови. Говорят, она страшно испугалась и почувствовала такое сильное отвращение, что ее даже рвало. Тем не менее, теперь мне кажется, что этот случай не следует связывать с самим превращением, хотя нам известно, что с тех пор она всегда жалела "бедных лисиц", как только слышала лай гончих, а сама решилась принять участие в охоте уже будучи замужем, да и то после долгих уговоров со стороны супруга.

В 1879 году она стала женой мистера Ричарда Тэбрика, с которым очень незадолго перед тем познакомилась. После свадебного путешествия они поселились вдвоем в Райлендсе, близ Стокоэ, в графстве Оксон. Мне, к сожалению, не удалось установить одно обстоятельство, а именно: где и как они познакомились? Тенгли-холл находится на расстоянии по крайней мере тридцати миль от Стокоэ и считается очень глухим местом. Туда по сей день не проложено шоссе, что особенно странно, если принять во внимание, что это не просто самый приметный, но единственный помещичий дом на всю округу.

Познакомились ли они, случайно встретившись где-нибудь в пути? Или -- что менее романтично, зато значительно более вероятно -- мистер Тэбрик знал ее дядюшку, одного из младших священников Оксфордского собора, и получил от него приглашение в Тенгли-холл? Теперь, конечно, судить трудно; но, как бы там ни было, брак их был очень счастливым. Сильвия Фокс вышла замуж на двадцать третьем году. Это была женщина невысокого роста, с изумительно миниатюрными руками и ногами. Считаю необходимым отметить, что в ее внешности не было решительно ничего напоминающего лисицу. Наоборот, она была необычайно красивой и привлекательной особой, со светло-карими блестящими глазами, темными, рыжеватого оттенка волосами и смуглой кожей. На лице и шее у нее было несколько родинок и немного веснушек, тоже темных. Она держалась скромно, почти застенчиво, но безупречно владела собой и отличалась прекрасными манерами.

Воспитана она была в изрядной строгости одной высоконравственной и весьма образованной женщиной, которая умерла приблизительно за год до ее свадьбы. Благодаря тому что ее матери уже давно не было в живых, а отец задолго до смерти вовсе не вставал с постели и даже почти совсем лишился рассудка, в доме у них почти никто никогда не бывал, кроме ее дяди. Этот дядя зачастую гостил у них по месяцу и по два, особенно в зимнее время, так как очень увлекался охотой на бекасов, которые в изобилии водились неподалеку от их дома. То, что Сильвия не выросла деревенским сорванцом, объясняется лишь строгостью ее гувернантки и благотворным влиянием дядюшки. Но, может быть, жизнь в такой глуши все-таки внушила ей склонность к некоторой дикости и необузданности, несмотря на суровое религиозное воспитание, которое она получила. Ее старая няня как-то сказала: "Мисс Сильвия всегда была дикаркой в душе". Но если она и была права, нужно все-таки сказать, что никто, кроме мужа, не имел случая заметить это.

В один прекрасный день, в самом начале января 1880 года, муж и жена отправились на прогулку в молодой лесок, расположенный на небольшой горе невдалеке от Райлендса. В то время они еще вели себя, как влюбленные, и никогда не разлучались. Гуляя по лесу, они услыхали лай гончих, а затем до них издали донесся звук охотничьего рога. Мистер Тэбрик с большим трудом добился согласия своей жены поохотиться с ним вместе на второй день Рождества, но это не доставило ей ни малейшего удовольствия, хотя она и была большой любительницей верховой езды.

Услышав знакомые звуки охоты, мистер Тэбрик ускорил шаг, чтобы побыстрее дойти до опушки леса, откуда он надеялся полюбоваться на гончих, если они завернут в эту сторону. Его жена стала отставать от него, а так как он держал ее за руку, ему невольно пришлось едва ли не тащить ее за собой. Прежде чем они дошли до опушки, она вдруг с силой вырвала у него руку и вскрикнула, так что он сейчас же обернулся.

Там, где секунду назад была его жена, теперь стояла маленькая ярко-рыжая лисица. Она смотрела на него умоляющим взглядом и даже чуть-чуть приблизилась к нему, поэтому он сразу понял, что глазами животного на него смотрит его собственная жена. Вы легко можете себе представить, как он был потрясен; весьма вероятно, что его возлюбленная пережила не меньшее потрясение, убедившись, что приобрела такой образ. В течение почти получаса они молча смотрели друг на друга, он с недоумением, она с мольбой, как будто хотела сказать ему: "Что со мной случилось? Сжалься надо мной, сжалься! Я ведь твоя жена!"

Он не сводил с нее глаз. Он был уверен в том, что узнает ее даже в таком обличье. И в то же время его терзали вопросы: "Неужели это она? Не сон ли все это?" Она тоже не отрывала от него умоляющего взгляда и, наконец, стала ластиться к нему, как бы желая убедить его в том, что это действительно она. Они прижались друг к другу, и он взял ее на руки. Забравшись к нему под пальто, она прильнула к нему и стала лизать ему лицо, все так же не сводя с него глаз.

Тем временем муж, глядя на нее, все старался что-то сообразить, однако никак не мог взять в толк случившееся и только утешал себя надеждой, что превращение лишь временное и она вот-вот снова станет его женой.

Ему даже вдруг пришло в голову, что он сам каким-то образом виноват в том, что произошло. Должно быть, все оттого, что он был гораздо больше любовником, чем мужем, и потому, если с ними случилось нечто ужасное, виновен во всем он, а не она.

Так прошло довольно много времени, пока наконец глаза бедной маленькой лисицы не наполнились слезами. Она горько (но совершенно беззвучно) плакала, дрожа при этом как в лихорадке. Видя ее слезы, он тоже не выдержал и долго рыдал, опустившись на землю. Но между всхлипами он все продолжал целовать ее, как будто она была настоящей женщиной. В порыве горя он даже не замечал, что целует лисью морду.

Так просидели они в лесу до тех пор, пока не начало смеркаться. Он вдруг опомнился и понял, что ему прежде всего нужно как-нибудь ее спрятать и отнести домой.

Он подождал наступления полной темноты, надеясь, что ему будет легче незаметно внести ее в собственный дом. Сперва он собрался застегнуть пальто, под которым она приютилась, но вдруг, снова охваченный горем и чувством жалости к ней, распахнул на груди жилет и рубашку, чтобы она могла прильнуть к его сердцу. Все мы в минуты безысходного горя склонны поступать не как взрослые люди, а как дети, которые всегда ищут утешения, прижавшись к материнской груди или крепко обнимая друг друга.

Когда окончательно стемнело, он с величайшими предосторожностями внес ее в дом; тем не менее собаки все-таки почуяли лисицу, и их уже ничем нельзя было угомонить.

Теперь, когда она была уже в доме, ему оставалось только спрятать ее от прислуги. Он на руках отнес ее в спальню и затем снова спустился вниз.

В доме у мистера Тэбрика было три прислуги: кухарка, горничная и старуха, которая была няней его жены. Кроме них, у него еще был грум или садовник (называйте его как хотите), человек холостой, а потому живший на вольной квартире и снимавший комнату поблизости у одной трудолюбивой семьи.

Спускаясь вниз, мистер Тэбрик наткнулся на горничную.

-- Дженет! -- сказал он. -- Мы с миссис Тэбрик получили очень дурные известия. Ее спешно вызывают в Лондон, и она уже уехала туда, а я остался до завтра, чтобы привести в порядок все наши дела. На время мы уезжаем из дома, и потому мне приходится просить вас и миссис Брандт временно оставить у нас службу и уехать завтра в семь часов утра. Я конечно, заплачу вам за месяц вперед. Очень возможно, что мы уедем за границу, и я не знаю, когда мы вернемся. Пожалуйста, передайте это остальным, а теперь заварите мне чай и подайте в кабинет.

Дженет ничего ему не ответила, потому что была очень застенчивой девушкой, особенно в обращении с господами. Но когда она вышла на кухню, мистер Тэбрик услышал, что там завязался очень оживленный разговор, часто прерываемый громкими восклицаниями кухарки.

Когда она принесла ему чай, мистер Тэбрик сказал:

-- Вы можете быть свободны. Идите укладывать ваши вещи и попросите Джеймса заложить лошадь к семи часам утра, чтобы отвезти вас на станцию. Сейчас я очень занят, но еще увижусь с вами до вашего отъезда.

Когда она вышла, мистер Тэбрик отнес поднос наверх. В первый момент он подумал, что в комнате никого нет и что его лисица убежала, потому что не обнаружил никаких признаков ее присутствия. Но через несколько мгновений он заметил, что кто-то шевелится в одном из углов комнаты; и, действительно, через секунду она вышла оттуда, волоча за собой капот, который ей как-то удалось на себя натянуть.

По всей вероятности, это выглядело уморительно; но бедный мистер Тэбрик был в ту минуту, да, пожалуй, и во все последующее время, слишком расстроен, чтобы оценить комизм этой картины. Он только тихонько окликнул ее.

-- Сильвия, Сильвия! Что ты там делаешь?

Но сейчас же понял, в чем дело, и снова стал искренне обвинять себя. Как мог он сразу не догадаться, что его жене будет неприятно ходить раздетой, независимо от того, в каком она обличье? Теперь он уже не мог ни о чем думать, прежде чем не оденет ее должным образом. И он поспешил в гардеробную, чтобы принести ей оттуда платья на выбор. Но, как и следовало ожидать, все они были ей теперь велики. Наконец он остановился на пеньюаре, который она любила иногда надевать по утрам. Он был сшит из затканного цветами шелка и отделан кружевами. Рукава были совсем короткие, и потому сейчас он пришелся ей как раз впору. Пока он завязывал ленты, его несчастная жена застенчиво и скромно благодарила его нежными взглядами. Он устроил ее в кресле, обложив поудобнее подушками, и они вместе принялись за чай. Она очень изящно лакала из блюдечка и осторожно брала из рук мужа кусочки хлеба с маслом. Все это доказывало, или по крайней мере так ему казалось, что его жена все еще была самой собой. В ее поведении не проскользнуло ничего, что бы могло указывать на дикость или необузданность нрава. Напротив, она проявила такую деликатность и щепетильность, особенно своим нежеланием ходить голой, что он почувствовал огромное облегчение. Ему даже пришло в голову, что они могут еще быть очень счастливы вместе, если только им удастся совершенно отгородиться от внешнего мира.

Оптимистические размышления мистера Тэбрика были неожиданно прерваны голосом садовника, старавшегося как-нибудь угомонить собак, которые непрерывно выли, лаяли и рычали с того самого момента, как он вернулся домой. Очевидно, собаки учуяли в доме лисицу и стремились во что бы то ни стало ее поймать и удавить.

Он вскочил на ноги и закричал садовнику, что сам спустится вниз и успокоит собак, а его просит вернуться в дом. Все это было сказано резким, не терпящим возражений тоном, так что слуга немедленно исполнил приказание, хотя любопытство его было сильно возбуждено и ему совсем не хотелось беспрекословно повиноваться. Мистер Тэбрик спустился вниз и, зарядив ружье, вышел во двор. Здесь были две собаки: одна -- принадлежащий его жене красавец ирландский сеттер, которого она привезла с собой после свадьбы из Тенгли-холла, вторая -- старый фокстерьер Нелли, его собственная собака, жившая у него уже больше десяти лет.

Когда он вышел во двор, обе собаки приветствовали его тем, что стали лаять и визжать вдвое громче, чем раньше. Сеттер как бешеный рвался и прыгал на цепи, а Нелли вся дрожала и, виляя обрубленным хвостиком, то поглядывала на своего хозяина, то на входную дверь дома, за которой чуяла лисицу.

Светила яркая луна, так что мистер Тэбрик совершенно отчетливо видел обеих собак. Первым же выстрелом он убил наповал сеттера своей жены и обернулся, чтобы второй пулей покончить с Нелли. Но ее нигде не было видно. Собака куда-то исчезла. Нагнувшись, чтобы выяснить, каким образом ей удалось сорваться с цепи, он случайно обнаружил, что она забилась в дальний угол своей конуры. Но эта хитрость не спасла ее от смерти. Мистер Тэбрик несколько раз пытался вытащить ее за цепь, но напрасно: она не двигалась с места. Убедившись в тщетности своих стараний, он просунул дуло ружья в конуру и, прижав его вплотную к телу собаки, выстрелил. Затем, чиркнув спичкой, заглянул внутрь, чтобы удостовериться, что Нелли действительно мертва. Оставив собак, как они были на цепи, мистер Тэбрик вернулся в дом и отыскал садовника -- тот еще не успел уйти к себе. Вместо всякого предупреждения он просто заплатил ему за месяц вперед и сказал, что у него есть к нему еще одно поручение -- зарыть обеих собак, и что он просит сделать это сегодня же вечером.

Вся прислуга была крайне взволнована, тем более что мистер Тэбрик говорил с ними, как им показалось, очень странно и проявил необычайную для себя властность. Услышав выстрелы, пока он был во дворе, старая няня побежала наверх в спальню, хотя ей совершенно нечего было там делать. Приоткрыв дверь, она увидела одетую в пеньюар лисицу, которая сидела в кресле, откинувшись на подушки, и была так погружена в свои грустные размышления, что даже не обернулась на шум.

Старая няня вовсе не ожидала увидеть здесь свою госпожу, -- она слышала, что миссис Тэбрик еще днем уехала в Лондон; но, несмотря на это, няня тотчас же узнала ее и воскликнула:

-- Ах вы, моя дорогая бедняжка! Ах, бедная миссис Сильвия! Что это за ужасная перемена?

Увидев, что госпожа вздрогнула и повернулась к ней, она добавила:

-- Ничего, ничего, бедняжечка! Не бойтесь, все уладится. Ваша старая нянька узнала вас, все в конце концов устроится.

Однако говоря так, она уже больше не смотрела в ту сторону, а стояла отвернувшись, избегая встретиться взглядом с хитрыми лисьими глазами своей воспитанницы. Ей было слишком тяжело видеть в ней такую перемену. Она поспешила уйти, боясь, что ее застанет здесь мистер Тэбрик и -- кто знает? -- может быть, застрелит ее так же, как и собак, за то, что она разгадала его тайну.

У мистера Тэбрика, пока он расплачивался и прощался с прислугой и убивал собак, все время было такое ощущение, как будто он все это проделывает во сне. Теперь он подбодрил себя двумя или тремя стаканами крепкого виски и, взяв на руки свою лисицу, улегся в кровать, где и заснул крепким сном. Спала ли она тоже или нет -- к сожалению, вопрос, на который ни я, ни кто другой не в состоянии ответить.

Утром, когда он проснулся, весь дом был уже всецело в их распоряжении, потому что согласно его приказанию вся прислуга уехала ни свет ни заря. Дженет и кухарка отправились в Оксфорд в надежде найти себе там новое место, а старая няня вернулась к своему сыну, жившему в хибарке неподалеку от Тенгли-холла, где он пас свиней.

Таким образом, с этого утра для них началось то, что должно было отныне стать их обыденной жизнью. Мистер Тэбрик ежедневно вставал, когда уже было совсем светло, и прежде всего спускался вниз, растапливал плиту и готовил утренний завтрак. Потом щеткой причесывал свою жену, обмывал ее влажной губкой и снова причесывал. При этом он обильно поливал ее духами, чтобы хоть сколько-нибудь отбить неприятный и сильный запах, присущий лисьей породе. Когда лисица была одета, он нес ее вниз, и там они вместе завтракали. Она садилась за стол рядом с ним, пила чай с блюдечка и либо ела из его рук, либо ему приходилось кормить ее с вилки. Она все еще любила те кушанья, которые всегда с удовольствием ела до своего превращения -- яйцо всмятку или тоненький кусочек ветчины, немного булки с маслом и чуточку яблочного варенья с гвоздикой. Кстати, говоря о пище, я считаю нелишним упомянуть, что мистер Тэбрик прочел в энциклопедическом словаре, будто лисицы, которые водятся в более теплых странах, очень любят виноград. Так, осенью, в пору урожая, они почти исключительно питаются виноградом, совершенно отказываясь от обычной пищи. В этот период они заметно прибавляют в весе, толстеют и утрачивают свой специфический запах.

Такая слабость лисиц к винограду отмечена еще Эзопом и часто упоминается в Писании. Мне даже показалось странным, что мистер Тэбрик не знал этого. Как бы то ни было, прочитав эту статью, он сразу же написал в Лондон с просьбой высылать ему по почте корзиночку винограда два раза в неделю. К искренней своей радости, он имел случай убедиться в правильности сведений, добытых им из энциклопедического словаря. Его лисица всякий раз ела виноград с одинаковым удовольствием, так что он увеличил свой заказ с одного фунта до трех, а потом и до пяти. Исходивший от нее запах настолько от этого ослабел, что он совсем перестал его замечать, разве только иногда по утрам, пока еще не был совершен ее туалет.

Ему сильно облегчало жизнь с ней то обстоятельство, что она прекрасно понимала его -- да, да, понимала каждое слово, которое он ей говорил, и, хотя сама была нема как рыба, умела свободно выражать свои мысли и чувства при помощи знаков и взглядов; но за все это время он ни разу не слышал ее голоса.

Он часто подолгу разговаривал с ней, делясь всеми своими сокровеннейшими мыслями и ничего от нее не тая. Это ему доставляло искреннее удовольствие, особенно благодаря тому, что сам он тоже чрезвычайно быстро улавливал смысл ее ответов.

-- Киска, Киска, -- говаривал он ей (у него всегда была привычка так ее называть), -- моя дорогая Киска! Наверное, многие сочли бы огромным несчастием то, что произошло с нами, и от души пожалели бы меня. Но я ни с кем на свете не согласился бы поменяться судьбою, пока ты жива. Я предпочитаю жизнь с тобою жизни с любой другой женщиной, несмотря на то, что ты лисица. Я клянусь тебе, что это так и что так было бы всегда, в кого бы ты ни превратилась.

Заметив, что она серьезно и вдумчиво смотрит на него, он спешил добавить:

-- Неужели же ты думаешь, моя дорогая, что я позволяю себе этим шутить? Нисколько. Клянусь, что останусь верным тебе всю свою жизнь. Я всегда буду уважать и почитать тебя как мою жену. И буду это делать не потому, что надеюсь на милость Господа, который когда-нибудь вернет тебе твой прежний образ, а только во имя своей любви к тебе. Как бы ты ни изменилась, я всегда буду любить тебя.

Если бы кто-нибудь увидел их в такие минуты, он бы наверное принял их за влюбленных: столько страсти было в их взорах.

Часто он клялся ей в том, что даже сам дух зла, который обладает силой творить всякие чудеса, отказался бы от попытки изменить его чувство к ней.

Не знаю, какое впечатление производили эти пылкие речи на его жену в былое время, но теперь они, по-видимому, стали главным ее утешением. Она подходила к нему, клала ему в ладонь свою лапу и смотрела на него полным счастья и благодарности взглядом. Иногда она даже начинала учащенно дышать от волнения и, подпрыгивая, лизала его в лицо.

Теперь на нем лежала масса мелких домашних обязанностей: ему приходилось готовить завтрак и обед, убирать комнаты, стелить постель и так далее. Когда он был занят домашними делами, на его лисицу невозможно было смотреть без смеха. Иногда она как будто приходила в крайнее отчаяние и раздражение, видя, как неуклюже он проделывает все то, что она могла бы сделать гораздо лучше, если бы имела возможность. Тут она часто забывала о запрете, который сама наложила на себя, -- из соображений приличия и ради красоты никогда не бегать на четырех лапах, -- и повсюду сопровождала его. Если он делал что-нибудь не так, она останавливала его и давала понять, как это следует делать. Если мистер Тэбрик забывал, что уже наступило время завтрака или обеда, она подходила и дергала его за рукав, как будто спрашивая: "Как же так? Разве мы не будем сегодня завтракать?"

Подобные проявления женственности всегда приводили его в восторг, потому что доказывали ему, что она все еще его жена, скрытая от него под личиной животного, но все же обладающая душой женщины. Это настолько ободряло его, что он стал даже задумываться над вопросом, не следует ли ему начать читать ей вслух, как он часто делал раньше. Наконец, не найдя никаких возражений против этого, он подошел к книжной полке и достал томик "Истории Клариссы Гарлоу", который начал ей читать несколько недель тому назад. Он открыл книгу на письме, написанном Ловеласом после ночи, проведенной в лесу в бесплодном ожидании. Это было как раз то место, где они остановились в последний раз:

-- "Боже милостивый! Что со мной теперь будет? Мои ноги онемели от ночных странствований по самой обильной росе, когда-либо покрывавшей траву; на волосах и одежде тает иней! Еще только брезжит рассвет..."

Начав читать, мистер Тэбрик внимательно следил за своей женой, но, убедившись, что она его с интересом слушает, после нескольких страниц сам до того увлекся книгой, что читал около получаса, ни разу не взглянув на нее. Наконец, случайно подняв глаза, он сразу обнаружил, что она уже не слушает, а с необычайным оживлением следит за чем-то взглядом. Она была в таком напряжении и волнении, что он даже перепугался и стал искать этому причину. Вскоре он заметил, что она неотрывно следит за движениями своего любимого ручного голубя, сидевшего в клетке, подвешенной у окна. Он заговорил с ней, но ему показалось, что она чем-то недовольна, и потому отложил книгу в сторону. С тех пор он уже никогда не пытался читать ей вслух. Тем не менее, в тот же самый вечер, когда он случайно разбирал один из ящиков письменного стола, а Киска сидела рядом с ним, заглядывая туда поверх его локтя, она заметила лежавшую в столе колоду карт. Мистеру Тэбрику тот час же пришлось вытащить карты и вынуть их из футляра. Поочередно предлагая ей то одно, то другое, он выяснил, что она захотела сыграть с ним в пикет. Вначале возникло некоторое затруднение, потому что ей никак не удавалось держать карты и затем выкладывать их на стол. Но, в конце концов, он преодолел это затруднение, поставив перед ней наклонную доску, вроде пюпитра, на которой и разложил ее карты. Теперь она могла по мере надобности очень аккуратно выкладывать карты на стол когтями. Найдя выход из положения, они сыграли вдвоем три партии, причем она видимо получила искреннее удовольствие, тем более что обыграла его все три раза. После этого случая они часто играли друг с другом в пикет или крибидж. Следует заметить, что, когда они играли в крибидж, он всегда вел счет и за себя и за нее, потому что она была не в состоянии держать доску и управляться с костяшками.

Все это время стояла туманная, сырая погода, и по нескольку раз в день шел проливной дождь. Но неделю спустя погода значительно улучшилась, и, как часто бывает в январе, наконец наступили солнечные дни, без ветра, с небольшими ночными заморозками. Постепенно мороз усиливался, и в конце концов все стали ждать снега.

С наступлением хорошей погоды мистеру Тэбрику, естественно, пришло в голову, что ему следует взять свою лисицу на прогулку. До сих пор он этого не делал по двум соображениям: во-первых, из-за промозглой и дождливой погоды, во-вторых, потому что ему становилось страшно при одной мысли о том, чтобы выпустить ее из дому. Одно время это казалось ему настолько опасным, что он даже принял твердое решение никогда этого не делать. Его пугало не столько то, что она может вырваться и убежать от него, потому что он прекрасно сознавал, что не имеет никаких оснований для подобных страхов, сколько гораздо более реальные опасности, вроде капканов, силков, бродячих собак, механических ружей; а больше всего он боялся, что его может увидеть с ней кто-нибудь из соседей. В конце концов, он все-таки решился ее вывести, тем более что лисица постоянно очень нежно его спрашивала: нельзя ли ей выйти в сад? Однако она всегда покорно слушала его, когда он говорил ей, что боится возбудить любопытство соседей, если его увидят вместе с ней; кроме того, он часто повторял, что опасается за нее из-за собак. Но в один прекрасный день она возразила ему, потащив за собой в прихожую и храбро указав на ружье. После этого он наконец решился вывести ее на прогулку, разумеется, со всяческими предосторожностями. Входную дверь он оставил открытой -- с тем чтобы в случае надобности лисица могла быстро скрыться в доме, -- захватил с собой ружье и надел на нее маленькую меховую жакетку, чтобы уберечь от простуды.

Для безопасности он хотел сам нести ее на руках; но она, деликатно высвободившись из его объятий, выразительно на него посмотрела, как бы желая сказать, что предпочитает идти сама. К этому времени страх перед тем, что кто-то увидит, как она бегает на четырех лапах, видимо, прошел; поразмыслив над этим, она, должно быть, поняла, что ей придется либо решиться передвигаться таким способом, либо смириться с тем, что она будет прикована к кровати до самой смерти.

Радость ее, когда она попала в сад, не поддается никакому описанию. Она бежала то в одну, то в другую сторону, и все с интересом рассматривала, высоко подняв ушки. Тем не менее она все время держалась вблизи мистера Тэбрика, нет-нет да и поглядывая вверх, чтобы поймать его взгляд.

Некоторое время она буквально танцевала от восторга. Пока они шли по саду, она все время описывала круги вокруг своего мужа, бросалась вперед, снова возвращалась и, прыгая, ласкалась к нему. Однако, несмотря на то, что она так радовалась, ее, по-видимому, охватывал страх. Малейший шум заставлял ее вздрагивать. Как только раздавалось мычание коровы, кукареканье петуха или доносившийся издали окрик пахаря, пугавшего галок, она, навострив уши, прислушивалась, поводила во все стороны носом и жалась к ногам мужа. Обойдя вокруг сада, они спустились к пруду, где плавали водяные курочки и всевозможных пород утки. Увидев их, она снова очень обрадовалась. Она и раньше их очень любила, но сейчас пришла в такой неописуемый восторг, что совершенно забыла о своей обычной сдержанности. Сперва она бросилась к ним, затем, вернувшись, стала прыгать на мистера Тэбрика, как бы стараясь пробудить в нем такой же восторг. Стоя на задних лапках и опираясь передними о его колено, она снова и снова оборачивалась, поглядывая на уток, как будто была не в силах отвести от них глаз. И затем опрометью бросилась к воде.

Но с ее приближением среди уток произошло невероятное волнение. Те из них, что были на берегу или вблизи него, бросились, хлопая крыльями, к середине пруда и там сбились в кучу, в ужасе прижимаясь друг к другу. Затем они, не приближаясь к берегу принялись описывать нескончаемые круги по воде и подняли при этом такой невероятный шум, что мистер Тэбрик едва не оглох. Как я уже говорил раньше, комические случаи, возникавшие вследствие превращения его жены в лисицу (а происходили они очень часто), не вызывали и тени улыбки на его лице. Так и теперь, убедившись, что глупые утки приняли его жену за лисицу и потому боятся ее, он нашел это зрелище скорее грустным, нежели смешным, каким оно, несомненно, должно было бы показаться человеку постороннему.

Зато его лисица, видимо, получала огромное удовольствие от того, что ей удалось их так напугать, потому что она стала весело носиться взад и вперед по берегу, то и дело изящно подпрыгивая. Сначала мистер Тэбрик попытался уговорить ее отправиться в другую сторону, но затем, видя, как она наслаждается, не стал на этом настаивать и, опустившись на скамейку, позволил жене резвиться. Ему казалось, что со времени ее превращения в лисицу он еще ни разу не видел ее такой счастливой. Она подбежала к нему, улыбаясь и играя, затем снова бросилась к берегу пруда. Там она опять принялась шалить и веселиться: ловила себя за хвост, приплясывала на задних лапах, каталась по земле и наконец стала носиться кругом, видимо, не обращая ни малейшего внимания на уток.

Но утки, вытянув шеи и повернув головы в ее сторону, продолжали плавать взад и вперед по самой середине пруда, ни на минуту не переставая крякать, причем крякали они все вместе -- хором, как будто по команде. В конце концов лисица отбежала от берега, и мистер Тэбрик, находивший, что давно настало время прекратить это своеобразное развлечение, поймал ее и сказал:

-- Сильвия, дорогая! Становится холодно, нам пора идти домой. Я вижу, прогулка принесла тебе огромную пользу, но все-таки, по-моему, на сегодня довольно.

Видимо, она согласилась, так как сейчас же повернулась и более или менее спокойно пошла рядом с ним по направлению к дому, правда, перед тем еще раз оглянувшись на уток.

Но не успели они пройти и половину пути, как она неожиданно повернула и понеслась назад. В свою очередь, быстро обернувшись, он увидел, что утки идут за ними следом.

Бросившись на них, лисица погнала их обратно к пруду, они в ужасе бежали от нее, распустив крылья, но она не особенно спешила. Ему было ясно, если бы она в самом деле намеревалась схватить их, то легко бы поймала двух или трех из тех, что были к ней ближе всего. Однако она этого не делала. Затем, высоко подняв кверху хвост, она снова подскочила к нему, весело подпрыгивая, и так ласкалась к нему, что он даже снисходительно погладил ее, хотя в первый момент почувствовал некоторое раздражение и удивление при мысли, что его жена способна находить удовольствие в таких шутках. Когда они вернулись домой, он взял ее на руки и, целуя, сказал:

-- Сильвия, ты беззаботна, как ребенок! После всего того, что произошло, твоя бодрость духа должна была бы служить мне примером, но я больше не в силах видеть все это.

Тут у него на глаза неожиданно навернулись слезы. Он бросился на оттоманку и разрыдался, уже не обращая на нее никакого внимания, и очнулся, лишь почувствовав, что она лижет ему ухо и щеку.

После чая она подвела его к гостиной и стала скрестись в дверь. Эта комната находилась в той части дома, которую он закрыл, во-первых, полагая, что им достаточно теперь иметь в своем распоряжении три-четыре комнаты, а во-вторых -- чтобы избежать лишней уборки. Лисица так настойчиво скреблась, что ему пришлось в конце концов открыть дверь, и тут выяснилось, что она хочет, чтобы он поиграл ей на рояле. Она не только подвела его к инструменту, но даже сама отобрала ноты, по которым он должен был играть. Первой она выбрала одну из фуг Генделя, затем "Песни без слов" Мендельсона, а потом уже кое-что из Гилберта и Салливана. Все пьесы были подобраны так, чтобы каждая следующая была веселее предыдущей. Увлеченные музыкой, они провели в давно не топленной комнате при свечах почти час, пока наконец холод не помешал ему играть, и только тогда спустились вниз, к камину. Так осторожно и умно постаралась лисица улучшить угнетенное настроение мужа.

Тем не менее, проснувшись на следующее утро, он был очень огорчен, увидев, что она не лежит рядом с ним на кровати, а спит, свернувшись клубочком, на полу. Во время утреннего завтрака она почти не слушала его, когда он обращался к ней, а если муж продолжал настаивать, выражала явное нетерпение и все время не спуская глаз сладила за своим ручным голубем.

Некоторое время мистер Тэбрик молча смотрел в окно, а затем вытащил из кармана бумажник. В нем лежала фотография его жены, сделанная вскоре после их свадьбы. Очень долго вглядывался он в хорошо знакомые ему черты лица, изредка подымая глаза на сидевшее напротив него животное, и вдруг с горечью рассмеялся.

Если уж на то пошло, мистер Тэбрик смеялся над превращением своей жены первый и единственный раз, потому что вообще не обладал особым чувством юмора; но смех этот болью отозвался в его сердце. Он изорвал фотографию в мелкие клочки и выбросил их за окно, прошептав: "Тут не помогут никакие воспоминания". Обернувшись к своей лисице, он увидел, что она все еще не сводит глаз с запертой в клетке птицы, причем он даже заметил, что она облизывается.

Он вынес голубя в другую комнату и, поддавшись внезапному порыву, распахнул дверцу клетки и выпустил птицу на свободу, провожая ее такими словами:

-- Лети, лети, бедная пташка! Лети прочь из этого несчастного дома, пока ты еще не забыла своей хозяйки, которая кормила тебя из своего прелестного ротика. Теперь ты стала для нее неподходящей игрушкой. Прощай, милая птичка, прощай! А может, ты еще вернешься сюда с хорошими вестями, как голубь, выпущенный Ноем? -- добавил он с грустной улыбкой.

Бедняга! Он и не подозревал, что его несчастья только начинаются и что он сам навлекает их на себя, ожидая от своей возлюбленной тех же поступков, того же поведения, что и до превращения в лисицу.

Не строя предположений относительно души миссис Тэбрик и того, что с ней произошло (хотя мы могли бы почерпнуть много интересного на эту тему в учении Парацельса), подумаем лишь о том влиянии, которое ее изменившееся тело должно было неминуемо оказать на ее поведение. Чтобы не судить слишком строго эту несчастную женщину, нам следует принять во внимание физические потребности, слабости и вкусы, явившиеся следствием ее нового состояния. Я думаю, взвесив все это, мы, пожалуй, должны были бы преклониться перед исключительной силой воли, которая помогала ей в ее новом положении вести себя с прежней выдержкой и достоинством, соблюдать приличия и сохранять привычку к чистоплотности.

Так, от нее вполне можно было бы ожидать, что она станет гадить у себя в комнате, однако ни человек, ни животное не сумело бы вести себя с большей аккуратностью и скромностью. Но однажды за завтраком произошло следующее: мистер Тэбрик положил на тарелку жены крылышко жареного цыпленка и вышел на минутку из комнаты, чтобы принести воду, которую он позабыл поставить на стол. Когда он вернулся, то увидел, что его лисица забралась на стол всеми четырьмя лапами и с жадностью гложет цыплячьи косточки. Пораженный этим зрелищем и совершенно обезумев от отчаяния, он молча смотрел на нее. Я считаю своим долгом еще раз заметить, что этот несчастный муж всегда думал о своей лисице как о той чуткой и утонченной женщине, каковой она еще так недавно была. Поэтому каждый раз, когда лисица совершала какой-нибудь поступок, который бы несомненно покоробил его, если бы так повела себя его жена, его это задевало за живое. Теперь, увидев, насколько она забылась, он испытал невероятные мучения. Пожалуй, с этой точки зрения было бы лучше, если бы миссис Тэбрик была менее воспитанным человеком и, особенно, если бы она не умела так безупречно вести себя за столом. Если бы, например, у нее была привычка (присущая многим княгиням на континенте, с которыми мне доводилось вместе обедать) брать в руки косточку цыпленка и беззастенчиво обгладывать с нее мясо, я думаю, ему легче было бы примириться с тем, что ему пришлось увидеть. Но поскольку ее умение вести себя за столом было совершенно исключительным, он переживал сейчас распущенность жены особенно болезненно. Он долго, молча и невыносимо страдая, смотрел, как она с жадностью пожирала цыплячьи кости, пока наконец не уничтожила их все без остатка.

Посадив ее к себе на колени, он заговорил с ней как можно мягче, все время поглаживая ее по голове и угощая виноградом.

-- Сильвия, Сильвия! -- сказал он. -- Неужели тебе так трудно с собой справиться? Постарайся, вспомни прошлое, моя дорогая, и, может быть, если ты будешь жить со мной, нам удастся совсем забыть о том, что ты уже не женщина. Ведь надо надеяться, что постигший тебя недуг вскоре исчезнет так же неожиданно, как и появился, и у нас останется о нем лишь воспоминание, словно о дурном сне.

Видимо, она вполне понимала смысл сказанных им слов и, сознавая свою вину, старалась выразить ему свое сожаление грустным, полным раскаяния взглядом; но, тем не менее, в тот же самый день, когда они вышли на прогулку, ему стоило невероятных усилий не подпустить ее к уткам.

Тут мистеру Тэбрику впервые пришла в голову крайне неприятная мысль -- он уже не может оставить жену возле какой-нибудь птицы, потому что она, очевидно, тут же ее растерзает. Это показалось ему особенно ужасным: получалось, она заслуживала меньшего доверия, чем любая собака. Ни одна воспитанная собака никогда не тронет домашнее животное или птицу; больше того, мы можем быть уверены, что она ни к чему не прикоснется на нашем столе, даже если очень голодна. В общем, в глубине души он уже понял, что решительно ни в чем не может полагаться на свою лисицу, хотя та все еще оставалась во многих отношениях гораздо больше женщиной, нежели животным. Он мог говорить с ней на какие угодно темы, и она понимала его лучше, даже если дело касалось чего-нибудь посложнее самых обыденных домашних вопросов, чем понимают своих владык восточные женщины, находящиеся в их полном подчинении.

Так, она прекрасно сознавала существенное значение религии и понимала важность налагаемых ею обязательств. По вечерам она всегда внимательно и с явным одобрением прислушивалась к тому, как муж читает "Отче наш", и очень строго соблюдала праздники. Например, на следующий день он, совершенно упустив из виду, что нынче воскресенье, предложил ей, как обычно, сыграть партию в пикет, но она отказалась. Сначала мистер Тэбрик (он обычно на лету схватывал ее мысли) не понял причины отказа и повторил свое предложение, но она снова его отклонила -- и на этот раз, желая пояснить свою мысль, лапой осенила себя крестным знамением. Этот факт очень обрадовал и утешил почти окончательно упавшего духом мистера Тэбрика. Он поспешил извиниться перед женой.

Тут я должен попросить читателя не делать ошибочного вывода из того, что она перекрестилась, и не думать, что она была католичкой. Перекрестилась лисица только по необходимости, потому что не могла иначе выразить свою мысль. Воспитана она была как раз в строго протестантском духе, и вы можете судить, насколько твердо он в ней укоренился, по ее решительному отказу играть в карты в воскресенье, что вряд ли случилось бы, будь она католичкой.

Несмотря на это, когда он отвел ее вечером в гостиную с целью усладить ее слух духовной музыкой, то был очень удивлен, увидев через некоторое время, что она забилась в самый дальний угол комнаты и лежала там, плотно прижав к голове уши, с выражением невероятной муки во взгляде. Стоило ему заговорить с ней, и она тотчас же стала лизать его руку, но долго еще продолжала дрожать, лежа у его ног, и проявляла признаки явного ужаса, как только он приближался к роялю.

Глядя на все это, он сразу вспомнил, как болезненно относятся собаки к нашей музыке, и подумал о том, что на лисицу, как на животное дикое, обладающее большей остротой восприятия, она неминуемо должна производить еще более ужасное впечатление. Придя к этому заключению, он закрыл рояль, взял ее на руки и, заперев за собой дверь гостиной, больше туда не возвращался. Единственное обстоятельство поражало его до глубины души -- ведь всего два дня тому назад она не только сама привела его в эту комнату, но даже выбрала свои любимые вещи, прося его сыграть и спеть их.

В эту ночь она отказалась спать не только под одеялом, но и вообще на кровати, так что он был вынужден разрешить ей свернуться клубочком на полу. Впрочем, она не заснула и тут, и он несколько раз просыпался оттого, что она бродила по комнате. Раз, когда он особенно крепко заснул, она вдруг прыгнула к нему на кровать, но сейчас же опять соскочила. От неожиданности он так испугался, что даже вскрикнул; но лисица не обратила на это ни малейшего внимания и только снова принялась кружить по комнате.

Наконец ему пришло в голову, что ей что-нибудь нужно. Он встал и принес ей еду и воду; но она даже не взглянула на это, а все продолжала метаться по спальне и изредка скреблась в дверь. Он много раз окликал ее по имени и пробовал говорить с ней; но лисица или совсем не обращала на него внимания, или приостанавливалась только на мгновение. Убедившись, что все его уговоры на нее не действуют, он спокойно сказал ей: -- Пусть тебе и хочется непременно быть лисой, Сильвия, я все равно тебя не выпущу. Утром ты опомнишься и сама поблагодаришь меня за то, что я тебя удержал.

После этого он снова лег, но уже не спал, а только прислушивался к тому, как его жена бегает по комнате, стараясь как-нибудь выбраться из нее. Пожалуй, это была самая ужасная ночь в его жизни.

Утром лисица все еще была беспокойна и явно нехотя позволила ему причесать и вымыть себя, причем ей было особенно неприятно то, что он надушил ее; но она, видимо, старалась заставить себя примириться со всем этим ради него. До сих пор утренний туалет несомненно доставлял ей огромное удовольствие, и такая перемена, да еще после бессонной ночи, произвела на мистера Тэбрика ужасное впечатление. Жена проявляла такое нетерпение, что он не пощадил ее и даже назвал один раз "скверной, дикой лисой". Кроме того, он опять попытался уговорить ее, обратившись к ней со следующими словами:

-- Как тебе не стыдно, Сильвия, быть таким сорванцом, такой неряхой! Ведь ты всегда так много думала о нарядах и о своей внешности. По-видимому, тобой руководили тогда только гордыня и тщеславие, потому что теперь, лишившись своего прежнего очарования, ты совершенно забываешь о приличиях.

Все эти нравоучения в достаточной мере сказались на них обоих, так что к тому времени, как она была одета, оба они пребывали в самом угнетенном состоянии духа и едва удерживались от слез.

За завтраком лисица вела себя вполне сдержанно, затем муж покинул ее и занялся подготовкой к опыту, который должен был, как он думал, показать ему, кого, собственно, он держит в доме, -- жену или дикую лисицу. Приготовления заключались в следующем: собрав небольшой пучок подснежников, -- единственные цветы, которые ему удалось найти в саду, -- он направился в деревню Сгокоэ и там купил у одного человека голландского кролика, черного с белым.

Вернувшись с цветами, он открыл корзину, в которой сидел кролик, и поставил ее на пол. После этого он стал звать свою жену:

-- Сильвия, я принес тебе цветов. Смотри-ка, первые подснежники!

Она сейчас же прибежала на его зов и, даже не взглянув на выскочившего из корзины кролика, принялась благодарить за цветы. Казалось, она никогда не перестанет его благодарить: она то нюхала цветы, то, склонив голову набок, любовалась на них издали, то снова благодарила его. Мистер Тэбрик, оставив жене цветы, взял вазу (это тоже входило в его план) и вышел из комнаты, чтобы наполнить ее водой. Он отсутствовал ровно пять минут, все время внимательно прислушиваясь к тому, что происходило в комнате, но кролик ни разу не пискнул.

Тем не менее, когда он вернулся, его глазам открылось ужасное и отвратительное зрелище. Везде была кровь: на ковре, на креслах и подушках, даже несколько кровавых пятен на стене, и, что хуже всего, миссис Тэбрик с отвратительным рычанием рвала на части кусок шкуры и задние лапы кролика -- все остальное она уже съела.

Несчастный муж был до того поражен этой картиной, что вознамерился покончить с собой и уже было собрался идти за ружьем, чтобы застрелить и себя, и свою лису. Спасло его только горе необычайной силы, и, поддавшись ему, он настолько утратил свое обычное мужество, что не смог заставить себя сделать еще хотя бы один шаг. Повалившись в ближайшее от него кресло, он закрыл лицо руками и не помня себя громко зарыдал.

После того как мистер Тэбрик провел довольно много времени, предаваясь столь безнадежному занятию, его лиса, сожрав последние остатки кроличьей шкуры вместе с ушами и головой, подошла к нему. Положив передние лапы ему на колени, она стала отстранять его руки от лица, толкая их своей длинной узкой мордой и стараясь непременно его лизнуть. Но он теперь смотрел на нее совершенно другими глазами: видел ее испачканную свежей кровью пасть и приставшие к когтям куски кроличьего мяса. Все это внушало ему такое отвращение, что он не хотел подпускать ее к себе.

Хотя он отгонял ее пять или шесть раз, даже нанося ей удары и пиная ее ногами, она все возвращалась обратно, подползая к нему на животе с мольбой о прощении, читавшейся в ее широко раскрытых, печальных глазах. Перед тем как произвести свой неосторожный опыт с кроликом, мистер Тэбрик поклялся, что заглушит в себе всякое сострадание к жене, если та не выдержит экзамена, и заставит себя смотреть на нее, как на настоящую лисицу, случайно попавшую к нему из лесу. Но теперь, когда пришло время, оказалось, что осуществить это намерение, на деле куда труднее, чем в теории. После того, как он больше получаса отгонял лисицу от себя и бранил на все лады, ему все же пришлось признаться самому себе, что, несмотря на все усилия вырвать ее из своего сердца, он не только не равнодушен к ней, но, невзирая ни на что, продолжает ее любить. Отдав себе в этом отчет, он посмотрел на нее, и их взгляды встретились. В порыве любви он протянул к ней руки и сказал:

-- О, Сильвия, Сильвия, зачем ты это сделала? Зачем я ввел тебя в соблазн в тот недобрый час? Неужели тебе не противно убивать животное и есть сырое мясо и кроличью шерсть? Неужели же ты не только физический, но и нравственный урод? Разве ты уже совсем забыла, что значит быть женщиной?

Тем временем лисица с каждым его словом все ближе и ближе подползала к нему на животе и, наконец, с грустным видом взобралась на колени к мужу. По-видимому, его слова произвели на нее должное впечатление, потому что глаза ее наполнились слезами и она разрыдалась, охваченная раскаянием. Она так безутешно плакала, что все тело ее содрогалось от рыданий, а душа, казалось, разрывалась на части. Горе жены заставило мистера Тэбрика испытать сильнейшую боль и радость. Его охватила любовь к ней, ему было невыносимо тяжело видеть ее страдания, и, вместе с тем, они пробуждали в нем надежду на то, что когда-нибудь она снова обратится в женщину. Чем сильнее страдала она от угрызений совести, тем ярче загоралась в его душе надежда. В конце концов, любовь и жалость заставили его почти желать, чтобы она окончательно превратилась в обыкновенную лису и перестала мучиться, как мучилась сейчас, будучи наполовину женщиной.

Заставив себя собраться с силами, он растерянно осмотрелся вокруг и, переложив лису на оттоманку, с тяжелым сердцем принялся приводить комнату в порядок. Он принес ведро воды и тщательно смыл все кровавые пятна. Затем снял с кресел испачканные чехлы и заменил их чистыми из других комнат.

Пока мистер Тэбрик был занят делом, лиса тихо лежала, положив морду на передние лапы, и полным раскаяния взглядом следила за каждым его движением. Закончив уборку, он, несмотря на поздний час, все-таки приготовил себе завтрак. Ее он завтракать не пригласил, потому что совсем недавно она насытилась таким зверским способом. Он только дал ей воды и немножко винограду. Позднее она подвела его к маленькому, отделанному черепаховым панцирем бюро и заставила открыть его. Добившись своего, она указала ему на лежавший внутри переносной стереоскоп. Мистер Тэбрик тут же пошел навстречу ее желанию и не без некоторого усилия приспособил прибор к ее зрению. Весь остаток дня они провели очень счастливо и мирно, рассматривая вместе когда-то купленные им коллекции видов Италии, Испании и Шотландии. Это нехитрое развлечение, судя по всему, доставило лисице громадное удовольствие и в значительной мере успокоило и утешило его.

Вечером ему опять не удалось уговорить ее лечь в кровать, так что в конце концов он был вынужден разрешить ей спать на коврике, там, где он легко мог дотянуться до нее рукой.

Так они и спали -- всю ночь его рука лежала на ее голове.

На следующее утро ему стоило невероятного труда вымыть и одеть ее. В какой-то миг он сумел удержать ее, только схватив за шиворот, иначе она наверняка убежала бы от него; но в конце концов все-таки добился своего: лисица была вымыта, причесана, надушена и одета. Правда, это несомненно доставило большее удовлетворение ему чем ей, поскольку она смотрела на свою шелковую кофточку с явным отвращением.

Тем не менее за утренним завтраком она держала себя очень прилично, хотя ела слишком торопливо. Вслед за этим у мистера Тэбрика возникли новые затруднения, потому что она настаивала на том, чтобы выйти в сад, а он не мог этого допустить, так как сам был занят домашней работой.

Стараясь развлечь жену, он принес ей книжки с картинками; но она даже не посмотрела на них, а все продолжала скрестись в дверь с такой настойчивостью, что содрала краску.

Вначале муж попытался воздействовать на нее лаской и уговорами, дал ей карты, предлагая разложить пасьянс, и т. д. Однако, убедившись в том, что отвлечь ее от мысли выйти на прогулку не удается, он почувствовал некоторое раздражение и уже откровенно заявил, что ей все равно придется подождать, пока он освободится, и предупредил, что у него не меньше врожденного упрямства, чем у нее. Но все его доводы не производили на нее ни малейшего впечатления, и она продолжала скрестись в дверь все сильней и сильней.

Мистер Тэбрик предоставил ей заниматься этим до самого ланча, за которым она не пожелала сесть на стул и есть с тарелки. Сперва лисица попыталась вскочить на стол, а когда ей этого не позволил, схватила свой кусок мяса и стала есть его под столом, оставаясь глухой ко всем упрекам. Тем и закончился их трапеза. В итоге они оба почти ничего не съели, так как мистер Тэбрик отказался дать лисице еще мяса, пока она не сядет за стол, а сам потерял аппетит из-за скверного настроения. Днем он решил все-таки дать ей возможность подышать свежим воздухом и вывел ее в сад.

Сегодня она уже не пыталась притворяться, будто ей доставляют удовольствие первые подснежники или что она наслаждается видом с террасы. Нет, сегодня ее охватило только одно стремление -- поскорее добраться до уток, и она во всю прыть понеслась к ним, прежде чем он успел ее остановить. К счастью, когда она добежала до берега, оказалось, что все утки плавают в дальнем конце пруда: благодаря впадавшему ручью вода там еще не замерзла.

Когда мистер Тэбрик, в свою очередь, добрался до пруда, она побежала от него прочь по тонкому льду, который наверняка не выдержал бы его тяжести. Он звал ее, умоляя вернуться, но она не обращала на него ни малейшего внимания и продолжала резвиться, подбираясь как можно ближе к уткам, однако ступить туда, где лед был тоньше, не рискнула.

Внезапно остановившись, лисица стала срывать с себя одежду. Ей удалось зубами стащить с себя кофточку, и, взяв ее в пасть, сунуть в маленькое отверстие во льду, откуда ничего нельзя было достать. Затем лисица стала снова бегать взад и вперед, даже не взглянув на своего бедного мужа, который молча стоял на берегу, охваченный ужасом и отчаянием.

Там она держала его большую часть дня, до тех пор, пока он не продрог до костей и не измучился, глядя на нее. Размышляя над тем, с какой яростью она только что сорвала с себя одежду и как боролась утром, чтобы не дать ему возможности одеть себя, мистер Тэбрик наконец предположил, что, может быть, слишком строг к жене и что если он предоставит ей некоторую свободу, то им еще удастся более или менее счастливо жить вместе, даже при условии, что она будет есть с пола. Придя к этому заключению, он снова попробовал заговорить с ней:

-- Послушай, Сильвия, будь умницей! Я обещаю тебе, что не стану больше заставлять тебя носить платье, раз тебе это так неприятно, и ты можешь даже не сидеть со мной за столом. Тут ты вольна поступать как тебе угодно, но от одного ты должна отказаться раз и навсегда, а именно: ты должна жить при мне и никогда не выходить из дому сама, потому что это, безусловно, для тебя опасно. Если ты когда-нибудь встретишь собаку, она тут же тебя растерзает.

Как только мистер Тэбрик сказал это, лисица, радостно бросившись к нему, стала ласкаться и прыгать вокруг него, так что он, хотя продрог до костей и искренне на нее сердился, все же не удержался и погладил ее.

-- Сильвия, Сильвия, до чего же ты хитра и настойчива! Я вижу, ты в восторге оттого, что добилась своего, но не стану упрекать тебя и постараюсь честно выполнить свои обязательства, а ты уж постарайся выполнить свои.

Когда они вернулись домой, он затопил камин и пропустил стаканчик-другой виски, чтобы согреться, так как промерз до костей. Затем, после обеда, выпил еще стаканчик для бодрости, потом еще один и так далее, пока ему не показалось, что на душе стало легко и весело. Тут у него появилось желание поиграть со своей лисой; она очень приветствовала это намерение, поощряя его грациозными и изящными прыжками. Он поднялся со стула, чтобы поймать ее, но, убедившись, что нетвердо стоит на ногах, опустился на четвереньки. Короче говоря, он заглушил вином свое горе, и ему захотелось сделаться таким же животным, как и жена, в чем, впрочем, последняя была совершенно не виновата и чего никак не могла исправить.

У всякого сильно выпившего мужчины наутро пробуждаются чувства, противоположные тем, что он испытывал вечером. Это правило не имеет исключений. То же случилось и с мистером Тэбриком. Насколько звероподобен, весел и вызывающе смел он был накануне, настолько, проснувшись, преисполнился стыда, грусти и искреннего раскаяния. Придя в себя, он, опустившись на колени, добросовестно молился по меньшей мере полчаса. Затем встал и оделся, но все утро продолжал страдать от черной меланхолии.

Вы можете себе представить, что в таком настроении мистеру Тэбрику было особенно тяжело видеть, как его жена бегает по дому совершенно раздетой. Однако он полагал, что нарушение данного им обещания будет плохим началом на пути самосовершенствования. Заключив с женой договор, он счел своим долгом строго его придерживаться, предоставив ей поступать по своему усмотрению, хотя это и шло вразрез с его взглядами.

По той же причине, то есть потому, что он желал исполнить свои обязательства, он не стал настаивать на том, чтобы она села с ним вместе за стол, а подал ей завтрак на блюде в углу комнаты. По правде говоря, и она, со своей стороны, съела его в высшей степени аккуратно и изящно. Кроме того, она не сделала ни малейшей попытки выйти утром на прогулку, а устроилась в кресле перед камином и задремала. После завтрака они вместе отправились подышать свежим воздухом, но она даже не предложила ему идти в сторону пруда, а побежала впереди него в противоположную сторону, прося его совершить более длинную прогулку. На это мистер Тэбрик тотчас с большим удовольствием и радостью согласился. Он повел ее по полям, выбирая самые заброшенные тропинки из опасения, что их могут увидеть. Всю дорогу его жена то забегала вперед, то снова возвращалась, чтобы лизнуть ему руку, и казалась абсолютно счастливой и довольной. За время прогулки они спугнули двух или трех кроликов и одного зайца, но она даже не пыталась преследовать их. Она только поглядывала то на мужа, то на них, как будто посмеиваясь над его предостерегающим возгласом:

-- Идем, идем, Киска! Никаких шалостей!

Подойдя к дому, они лицом к лицу столкнулись на крыльце с какой-то старой женщиной. Мистер Тэбрик в отчаянии остановился и начал озираться по сторонам, чтобы найти свою лису. Каково же было его удивление, когда он увидел, что она без малейшей опаски подбежала к незнакомке, чтобы поздороваться! Тут он узнал незваную гостью: это была старая няня его жены.

-- Что вы тут делаете, миссис Корк? -- спросил он ее.

Миссис Корк ответила ему:

-- Бедная, бедная миссис Сильвия! Как вам не совестно позволять ей бегать, словно собаке! Постыдитесь, ведь она ваша собственная жена! Кем бы она ни была, вы обязаны относиться к ней одинаково. Если вы будете смотреть на нее так же, как и раньше, она приложит все старания, чтобы быть вам верной подругой. А так я не удивлюсь, если она обратится в настоящую лисицу. Я видела ее, сэр, прежде чем уехала отсюда, и с тех пор не знаю покоя. Я потеряла сон, потому что все думаю о ней, и вернулась сюда, чтобы ухаживать за ней, как ухаживала всю жизнь, сэр!

И, нагнувшись, она взяла миссис Тэбрик за лапу.

Мистер Тэбрик отпер дверь ключом, и все они вошли в дом. Увидев комнаты, миссис Корк запричитала.

Это не дом, а конюшня! Разве можно так жить? Мужчине необходим человек, который бы за ним все прибирал. Она готова это делать. Мистер Тэбрик может положиться на нее, она никому не выдаст его тайны.

Если бы старуха приехала накануне, мистер Тэбрик, по всей вероятности, очень быстро бы ее прогнал. Но его мучили угрызения совести после вчерашнего возлияния, и он тотчас же признал свою вину. Да, он неумело ведет дела, а уж то, что няня сказала, будто он "позволяет своей жене бегать, словно собаке", особенно его задели. Пребывая в дурном настроении, он был даже рад ее приезду.

Вы легко можете себе представить, что миссис Тэбрик отнеслась к приезду старой няни совершенно противоположным образом. Если мы примем во внимание, что она очень хорошо помнила строгость, с которой та обращалась с ней в детстве, чувствовала, что снова окажется всецело в ее власти, и знала, что не сможет ничем ей угодить, так как няня сердита на нее за то, что она превратилась в лисицу, -- причины, вызвавшие неудовольствие миссис Тэбрик, станут нам более чем понятны.

Весьма вероятно, что это недовольство обусловливалось и еще одним соображением, а именно ревностью. Мы знаем, что ее муж прилагал все усилия к тому, чтобы снова обратить свою жену в женщину или, по крайней мере, принудить ее поступать так, как надлежит поступать женщине. Но разве не может быть, что и она со своей стороны надеялась обратить его в такое же животное, каким была сама, и развить в нем соответствующие вкусы и привычки? Разве не могла она думать, что гораздо легче добиться такой перемены в нем, чем самой снова стать женщиной? Вспомните, что только накануне вечером, когда он напился, она очень многого достигла в этом направлении, и, пожалуй, вы согласитесь со мной, что она питала такие надежды. А придя к подобному заключению, мы тем самым обнаружили еще одну очень важную причину, по которой вмешательство старой няни в их жизнь было для нее крайне нежелательным.

Во всяком случае, я могу утверждать, что, если мистер Тэбрик возлагал какие-то надежды на благотворное влияние миссис Корк на его жену, ему суждено было жестоко разочароваться. Миссис Тэбрик с каждым днем дичала все больше и больше и наконец стала проявлять такую необузданность и строптивость, что мистеру Тэбрику снова пришлось взяться за ее воспитание.

В первое же утро своего пребывания в их доме миссис Корк отыскала голубую шелковую кофточку миссис Тэбрик и, срезав рукава, обшила ее лебяжьим пухом. Как только все было готово, она надела ее на свою воспитанницу и стала просить ее посмотреть в зеркало, впору ли той одежка. Одевая миссис Тэбрик, она разговаривала и обращалась с ней, как с маленьким ребенком, совершенно забыв, что здесь должно быть одно из двух: либо она имеет дело со своей госпожой, к которой должна относиться почтительно и с уважением, принимая во внимание ее умственное превосходство, либо -- с диким животным, на которое безусловно не стоит тратить слов. Миссис Тэбрик, видимо, совершенно равнодушно отнеслась к тому, что ее снова наряжают в платье, но, как только няня отвернулась, она в клочки изорвала всю ее работу и тотчас же с беззаботным видом принялась бегать по комнате, весело помахивая хвостом и играя несколькими оставшимися у нее на шее полосками шелка.

Эта история повторялась много раз подряд, потому что старушка имела обыкновение во что бы то ни стало добиваться своего. Наконец миссис Корк до того рассердилась, что наверное применила бы к своей воспитаннице строгие меры, если бы не боялась острых белых зубов миссис Тэбрик, которые та частенько показывала. Правда, Сильвия всегда после этого сразу начинала смеяться, как бы желая сказать, что она только пошутила.

Вероятно, Сильвии показалось мало тех вещичек, которые на нее надевали, и в один прекрасный день она забралась в гардеробную и там, стащив на пол все свои прежние вещи, изорвала их в мельчайшие клочки, не пожалев даже своего подвенечного платья. В конце концов там не осталось ни одного лоскутка материи, из которою можно было бы что-нибудь сшить даже для куклы. После этого случая мистер Тэбрик, который не мешал няне воспитывать свою жену, желая посмотреть, что из этого выйдет, заявил, что снова сам ею займется.

Он очень жалел, что миссис Корк, совершенно не оправдавшая тех надежд, которые он на нее возлагал, оказалась, так сказать, у него на попечении. Правда, во многих отношениях она была ему очень полезна: убирала комнаты, стряпала, чинила белье, однако его сильно беспокоило, что она посвящена в его тайну. В особенности его смущало то, что ее попытка благотворно повлиять на его жену окончилась неудачей. Он полагал, что, если бы ей удалось заставить свою воспитанницу вести себя приличнее, она была бы преисполнена гордости и любви к ней и не стала бы предавать огласке их тайну. Но раз она не добилась успеха, то, несомненно, была настроена против своей госпожи, коли та ей не покорилась. В лучшем случае, миссис Корк стала бы относиться к ним обоим и их тайне с полным равнодушием, а потому легко могла проболтаться.

Пока что мистеру Тэбрику удавалось удерживать ее от посещения деревни Стокоэ, где она неминуемо должна была встретить всех своих знакомых кумушек, а те наверняка закидали бы ее вопросами, желая узнать, что происходит в Райлендсе. Но он понимал, что, несмотря на всю его бдительность и осторожность, кто-нибудь чужой в конце концов встретится с его женой или старухой-няней. Придя к этому заключению, он стал придумывать выход из положения.

Мистер Тэбрик прекрасно сознавал, что, раз он отказал своим слугам и садовнику под тем предлогом, будто его вместе с женой неожиданно вызвали в Лондон, откуда они, по всей вероятности, вместе уедут за границу, то по окрестностям неизбежно должны были поползти всякие слухи.

А то, что он остался все-таки жить в своем доме, вопреки высказанному им самим намерению уехать, должно было еще сильнее возбудить любопытство местных жителей. Действительно, по всей округе уже ходил слух о том, что его жена сбежала от него с майором Сольмсом, а сам он с горя лишился рассудка, перестрелял собак и лошадей и заперся в доме, не желая никого видеть. Его соседи сочинили эту сплетню не потому, что обладали каким-то исключительным воображением или желали ввести кого-нибудь в заблуждение, -- им просто хотелось казаться людьми сведущими. На свете мало кто имеет мужество признаться в том, что не все знает. Если кого-нибудь спрашивают, что поделывает такое-то лицо, большинство считает своим долгом непременно дать исчерпывающий ответ, так как в противном случае о нем могут сказать: "Он не принадлежит к обществу", или же назовут его скучным и вообще совершенно изменят о нем свое мнение.

В подтверждение этого я могу вам рассказать следующий случай, который произошел совсем недавно лично со мной. В одном доме я встретился с незнакомым господином, который, в свою очередь, не имел ни малейшего представления о том, кто я такой. В конце нашей недолгой беседы он между прочим сообщил мне, что недавно умер Дэвид Гарнетт и смерть его наступила вследствие укусов кошки, которую он мучил. Этот же господин очень любезно добавил, что мир ничего не потерял, а скорее даже выиграл от его смерти, поскольку этот самовлюбленный и хвастливый человек давно уже был в тягость всем своим друзьям.

В первый момент этот рассказ обо мне самом очень меня позабавил, но теперь я вижу, что он принес мне и весьма существенную пользу. Ничто иное не могло бы заставить меня относиться с такой осторожностью к слухам и сплетням, с какой я отношусь к ним теперь. С тех пор я стал большим скептиком и уже ничего не принимаю на веру, а приучил себя доверять лишь тому, чему имею неопровержимые доказательства. Если бы я поверил хотя бы десятой доле того, что говорилось по поводу мистера Тэбрика и его жены, мне никогда не удалось бы установить истину, так много к этой истории приплели заведомо ложных, нелепых и противоречивых толков. Таким образом, здесь вы найдете лишь канву всего происшествия, не приукрашенную никакими цветами воображения, благодаря которым она могла бы куда сильнее увлечь читателей или, по крайней мере, некоторых из них. Однако лично я придерживаюсь того мнения, что рассказ, в правдивости которого мы сомневаемся, представляет для нас весьма незначительный интерес.

Возвращаясь к нашей повести, я повторю: мистер Тэбрик прекрасно осознавал, что, оставаясь дома, он лишь сильнее возбуждает в своих соседях желание во что бы то ни стало проникнуть в его тайну. А потому он решил, что благоразумнее всего ему отсюда уехать.

Поразмыслив серьезно над этим вопросом, он пришел к заключению, что самым подходящим для него местом будет домик, принадлежащий няне его жены. Он находился в тридцати милях от Стокоэ, что для провинции примерно такое же расстоянием, как от нас до луны. Кроме того, так как этот дом находился неподалеку от Тенгли-холла, у мистера Тэбрика имелись основания надеяться, что его жене будет там спокойно, потому что с детства она знает эти края. Вдобавок нянин домик стоял в глуши, где не было ни деревень, ни поместий, кроме Тенгли-холла, теперь пустовавшего большую часть года, и это тоже было преимущество.

Мистер Тэбрик знал, что для исполнения задуманного ему не понадобится посвящать новых людей в тайну, так как в доме миссис Корк жил лишь ее сын-вдовец, а от него нетрудно было утаить секрет, потому что он был занят своей работой с утра до ночи, да к тому же был совершенно глух и обладал угрюмым, необщительным нравом. Правда, в доме была еще девочка Полли, внучка миссис Корк, но мистер Тэбрик либо просто забыл о ее существовании, либо считал малютку неопасной.

Он обсудил все с миссис Корк, и они тотчас же решили привести план в исполнение. По правде говоря, старушка уже начинала жалеть, что любопытство и привязанность к воспитаннице привели ее обратно в Райлендс, так как ей приходилось здесь много работать, а особой благодарности за эту работу она не видела.

Когда все было окончательно обдумано, мистер Тэбрик в один день покончил со всеми своими делами в Райлендсе. Дела эти главным образом заключались в том, чтобы передать на время одному из местных фермеров верховую лошадь жены. Двух других лошадей он решил цугом запрячь в кабриолет и совершить на них переезд на новое место жительства.

На следующий же день они заперли дом и тронулись в путь, предварительно устроив миссис Тэбрик как можно удобнее в большой плетеной корзине с крышкой. Они поступили так, опасаясь, что она будет взволнована путешествием и может случайно выскочить из экипажа. Кроме того, если бы она была на свободе и ее учуяла бы какая-нибудь собака, это было бы несомненно опасно для ее жизни. Мистер Тэбрик поставил корзину рядом с собой на переднем сиденье и все время пути тихонько разговаривал со своей женой.

Лисица была охвачена невероятным волнением. Путешествие привело ее в нервное состояние. Она постоянно возилась и крутилась в корзине, стараясь то выглянуть в щелку под крышкой, чтобы посмотреть, где они едут, то просовывала нос между прутьями, втягивая в себя воздух. Был очень холодный день, и, отъехав от Райлендса на пятнадцать миль, они решили остановиться в стороне от дороги, чтобы дать отдых лошадям и позавтракать, так как мистер Тэбрик боялся заезжать на постоялый двор. Он очень хорошо знал, что всякое живое существо в корзине, даже если это старая курица, всегда привлекает к себе общее внимание. На постоялом дворе непременно нашлось бы несколько бездельников, которые, скорее всего, заметили бы, что он везет с собой лисицу. Даже если бы он оставил корзину в экипаже, дворовые собаки обнаружили бы ее. Приняв все это к сведению и не желая привлечь к себе внимание, он расположился на отдых невдалеке от дороги, несмотря на сильный мороз и резкий северо-восточный ветер.

Осторожно сняв свою драгоценную корзину, мистер Тэбрик распряг лошадей, покрыл их попонами и дал им овса. Затем он открыл крышку и выпустил жену на волю. Лисица была вне себя от восторга, неслась то в одну, то в другую сторону, прыгала на него, оглядывалась кругом и даже каталась по земле. Мистер Тэбрик принял это как знак того, что она довольна переездом, и мысленно разделил с ней радость. Что касается миссис Корк, то она, закутанная с головы до ног в пледы и платки, неподвижно сидела в кабриолете, поглощая сэндвичи, и из нее слова невозможно было вытянуть. Спустя полчаса мистер Тэбрик снова запряг лошадей, хотя ему было так холодно, что он едва-едва смог закрепить ремни; свою лисицу он опять посадил в корзину и, заметив, что ей хочется смотреть по сторонам, позволил ей прогрызть зубами такое отверстие, что она сумела просунуть между прутьями голову, после чего совершенно успокоилась.

Они снова двинулись в путь, но тут повалил сильный снег, и мистер Тэбрик стал опасаться, что им не удастся добраться до места раньше ночи. Однако, когда стемнело, они благополучно доехали до своего нового жилища, и мистер Тэбрик с радостью предоставил Саймону, сыну миссис Корк, распрягать и кормить лошадей. К этому времени лисица, видимо, устала не меньше его самого, и они оба с удовольствием улеглись спать, он -- на кровати, а она -- рядом на полу.

На следующее утро, осмотревшись, он нашел именно то, что ему было нужно больше всего, -- маленький садик, сплошь обнесенный каменной стеной, где его жена могла вполне безопасно гулять.

После завтрака она стала проситься побегать по снегу. Они вышли вместе, и он впервые в жизни увидел такую сумасшедшую радость, какую выказала его жена. Она металась во все стороны, каталась по снегу, хватая его зубами, кружилась, приникая к земле, потом неожиданно бросалась на него, как будто желая укусить. Зараженный ее весельем, он стал кидать в нее снежками, пока наконец она не пришла в такое исступление, что ему с трудом удалось кое-как ее успокоить и отвести домой. Играя, она испещрила весь сад своими следами: он видел, где она резвилась на снегу, где прыгала, где танцевала на задних лапах, и, заметив это, он, сам не зная почему, почувствовал, что его сердце сжалось от боли.

Первый день своего пребывания в доме миссис Корк они провели очень счастливо, без обычных споров и ссор. Должно быть, это объяснялось разнообразием, которое внес в их жизнь выпавший накануне снег. Днем мистер Тэбрик впервые показал свою жену маленькой Полли. Девочка смотрела на нее с любопытством, но опасливо жалась у дверей, видимо, испытывая немалый страх перед лисицей. Мистер Тэбрик уткнулся в книгу, чтобы дать им возможность познакомиться самостоятельно. Взглянув на них через некоторое время, он увидел, что Полли ласково гладит его жену, осторожно запуская свои пальчики в ее густую шерсть. Вскоре девочка начала разговаривать с лисицей, а затем принесла и показала ей куклу, после чего между ними завязалась уже настоящая игра. Мистеру Тэбрику доставляло огромное удовольствие следить за ними обеими, особенно когда он стал замечать, что лисица проявляет к ребенку чисто материнскую нежность. Ум ее был несомненно развит больше, чем у девочки, и она все время следила за собой, опасаясь нечаянно причинить той вред. Казалось, лисица подчиняется Полли во время игры, однако она все время направляла ее, неожиданно внося от себя что-нибудь новое, что приводило ребенка в неописуемый восторг.

Через несколько дней Полли так привязалась к своей новой подруге, что горько плакала, когда их разлучали, и всегда хотела быть с ней вместе. Такое обращение миссис Тэбрик с девочкой несколько примирило с ней миссис Корк, которая стала относиться и к ней, и к ее мужу значительно лучше, чем относилась все последнее время.

Спустя три дня после их приезда погода резко изменилась. Проснувшись утром, они увидели, что от снега не осталось и следа. Потянуло южным ветерком, ярко светило солнце. Было похоже, что это первые признаки весны.

После утреннего завтрака мистер Тэбрик выпустил свою лису в сад и, пробыв там некоторое время вместе с ней, возвратился в дом, чтобы написать несколько писем.

Но когда он снова вышел в сад, то нигде не мог ее найти. Испугавшись, он стал бегать по саду и громко звать ее. Наконец мистер Тэбрик заметил у одного из углов каменной ограды небольшую кучку только что взрытой земли. Приблизившись, он сразу увидел недавно проделанный лаз, ведущий под ограду. Он тотчас же выскочил из сада и подбежал к тому же месту, но по другую сторону ограды; здесь отверстия не было, из чего он заключил, что его лисе еще не удалось выбраться наружу. Так оно и оказалось: возвратясь обратно и нагнувшись к лазу, он нащупал там ее хвост, а кроме того, он теперь отчетливо слышал, как она продолжает неустанно работать, разгребая когтями землю. Он стал снова звать ее, говоря:

-- Сильвия, Сильвия, зачем ты это делаешь? Зачем ты стараешься от меня убежать? Я твой муж, и если я держу тебя взаперти, то только потому, что не хочу подвергать твою жизнь опасности. Объясни, покажи мне, что я должен делать, чтобы ты была счастлива, и я это сделаю, но только не старайся убежать от меня. Я люблю тебя, Сильвия! Неужели ты именно поэтому и хочешь уйти от меня на свободу? Ведь там твоя жизнь будет всегда в опасности. Повсюду собаки, и, если бы не я, они бы уже давно тебя растерзали. Вернись, Сильвия, вернись!

Но Сильвия не желала его слушать, и он тщетно ждал от нее ответа. Наконец мистер Тэбрик снова заговорил с ней, но уже другим тоном, и стал ее спрашивать, не забыла ли она, что сама обещала ему никогда без него не выходить. Неужели же она нарушит свое обещание теперь, когда получила еще большую свободу и может одна гулять по саду? Он спросил ее затем, помнит ли она, что они повенчаны и что она всегда говорила, что он хороший муж. Но она и на это не обратила никакого внимания. Тут он почувствовал, что теряет самообладание, и стал бранить ее за упрямство. Он сказал ей, что если она уж так хочет стать отвратительной лисицей, то это ее право, но и он все равно добьется своего. Ей ведь еще не удалось убежать. У него достаточно времени, и он успеет вытащить ее из лаза, а если она станет сопротивляться, он попросту посадит ее в мешок.

Эти слова возымели магическое действие, и она сейчас же вылезла из своей норы, причем смотрела на него с таким удивлением, как будто бы совершенно не понимала, что, собственно, его рассердило. Она стала даже ластиться к нему с таким подчеркнуто добродушным видом, как будто была терпеливой женой, которая давно научилась мириться с капризами своего мужа.

Несчастный мистер Тэбрик был в душе большим простаком; неожиданное поведение жены заставило его немедленно пожалеть о своей несдержанности. Он даже почувствовал себя виноватым перед ней.

Но это, правда, не помешало ему, как только она отошла в сторону, заложить вырытое ею отверстие крупными камнями и плотно утрамбовать их. Таким образом, он мог быть уверен, что даже если бы ей пришло в голову возобновить свою работу на том же месте, это оказалось бы для нее гораздо труднее.

Днем он снова выпустил ее в сад, но на этот раз послал с ней вместе и маленькую Полли. Выглянув через некоторое время в окно, он увидел, что его лиса забралась на большой сук старого грушевого дерева, свисавший над оградой. Она подбиралась все ближе и ближе к ограде, и ему стало ясно, что еще немножко -- и она сможет через нее перепрыгнуть.

Мистер Тэбрик со всех ног бросился в сад. Его жена, должно быть, испугалась, увидев его. Торопясь перескочить через ограду, прежде чем он успеет ей помешать, она не допрыгнула до нее и, сорвавшись, с такой силой ударилась о землю, что осталась лежать без движения. Когда мистер Тэбрик подбежал к ней, он, к ужасу своему, увидел, что, падая, она подвернула под себя голову и, возможно, сломала позвоночник. Он был так потрясен, что несколько мгновений мог только бессмысленно поворачивать ее безжизненное тело с одного бока на другой, опустившись перед ним на колени. Через некоторое время, окончательно убедившись в том, что она мертва, и вспомнив все те ужасные напасти, которые ему пришлось пережить за последнее время, он стал проклинать судьбу и бросил вызов Богу, требуя, чтобы Он либо немедленно убил его на месте, либо вернул ему его жену.

-- Разве Тебе не довольно того, что Ты отнял у меня мою горячо любимую жену, обратив ее в лисицу? -- кричал он, пересыпая речь отборными ругательствами. Теперь Тебе понадобилось отнять у меня и эту лису, которая была моим единственным утешением в этом ужасном несчастье!

Охваченный горем, уже не думая о том, что он делает и что его ожидает в будущем, он разрыдался и, ломая руки, вопил, что его жизнь кончена и что он не станет жить ни одной лишней минуты.

Все это происходило на глазах у маленькой Полли. Она сначала только молча смотрела на него, потом стала спрашивать, что случилось, и наконец заплакала от страха, наблюдая за ним. Но он даже не взглянул на нее и, совершенно ее не замечая, продолжал рвать на себе волосы, проклиная Бога и грозя небу кулаками. Перепуганная Полли открыла калитку и бросилась бежать вон из сада.

Наконец мистер Тэбрик, измученный и совершенно обессилевший от слез, поднялся на ноги и, оставив свою дорогую лису лежать на земле неподалеку от того места, где она упала, кинулся в дом.

Он пробыл там не больше двух минут и опять вернулся в сад, неся в руках бритву. Он так обезумел от горя, что решил сразу же покончить с собой.

Выйдя в сад, он увидел, что лиса его исчезла. Несколько мгновений он растерянно осматривался вокруг. Но потом его охватил прилив бешенства: ему пришло в голову, что лису кто-нибудь унес. Одна из калиток была открыта, и он сломя голову бросился туда. Нужно сказать, что эта калитка, которую Полли, убегая, оставила открытой, вела в маленький дворик, куда на ночь запирали кур. Тут же помещались дровяной сарай и уборная. На противоположной от сада стороне дворика были двустворчатые дощатые ворота, настолько широкие, что телега свободно могла въехать в них, и такой высоты, что прохожим не было видно, что делается внутри.

Здесь, в этом дворике, мистер Тэбрик нашел свою лисицу. Она пыталась перепрыгнуть через ворота. Вид у нее был совершенно исступленный и одичалый, но у него не осталось ни малейшего сомнения в том, что она жива-живехонька. Он приблизился к ней, но она отскочила в сторону и, наверное, сбежала бы от него, если бы ему не удалось сразу же схватить ее за загривок Она злобно оскалилась на него, но он не обратил на это ни малейшего внимания и, схватив ее на руки, понес в дом. Он все еще не верил, что она жива, и тщательно осмотрел ее с ног до головы, чтобы убедиться, что у нее нет серьезных повреждений, но не нашел ни одного.

Таким образом, прошло несколько часов, прежде чем этот несчастный простак наконец начал понимать истинное положение вещей, а именно, что лиса безжалостно обманывает его: в то время как он горько рыдал, оплакивая свою потерю, она прикинулась мертвой, чтобы сбежать от него при первой возможности. Если бы ворота не оказались закрытыми, -- а это, в общем-то, была только случайность, -- она благодаря своей уловке уже оказалась бы на свободе. Он больше не сомневался, что она просто притворилась мертвой. Ведь это был старый и всем известный прием, к которому лисицы прибегают в момент опасности. О нем упоминал еще Эзоп и сотни позднейших писателей. Тем не менее, лисица до того ловко его провела, что на смену недавнему горю, испытанному им при мысли о том, что она умерла, пришла безумная радость оттого, что она жива.

Он взял ее на руки и, прижимая к груди, без конца благодарил Господа за то, что Он ее сохранил. Но теперь его поцелуи и ласки не производили на его лисицу никакого впечатления, и она уже не отвечала ему нежными взглядами и не лизала ему руки. Она продолжала вырываться от него с мрачным, угрюмым видом. Каждый раз, когда он прикасался к ней, она прижимала уши, шерсть у нее на спине вставала дыбом. Вначале он думал, что это происходит, когда он нечаянно задевает какое-нибудь болезненное или чувствительное место, которое она ушибла при падении, но наконец ему открылась грустная правда.

Он понял, что его страдания еще не кончились, и, хотя боль от сознания, что она его обманула, была несравнима с тем горем, которое он пережил, когда счел ее мертвой, -- эта боль постепенно, исподволь всецело завладела им. Вначале едва ощутимое, это чувство росло и росло и наконец обратилось в пытку. Если бы мистер Тэбрик был таким мужем, как все, он уже знал бы по опыту, что ему не следует вдаваться в подробности времяпрепровождения жены, а в особенности спрашивать ее, когда и куда она ходила, когда вернулась и как провела день, из боязни самому же оказаться в дураках; повторяю, если бы мистер Тэбрик был мужем обыкновенным, он был бы гораздо счастливее и перенес бы все это почти незаметно для себя. Но вы должны принять во внимание, что жена ни разу его не обманула за все время их совместной жизни. Она даже никогда ничего не скрыла и не дала ему ни одного уклончивого ответа, а всегда была с ним откровенна и правдива. Она вела себя с ним с такой бесхитростной простотой, как будто бы они не были мужем и женой. Тем не менее, нам придется признать, что с его стороны было попросту глупо, живя с лисой -- животным, которое во все времена, во всех странах и среди всех народов славилось своей хитростью, коварством и изобретательностью, -- ожидать от нее такой же честности и доверчивости по отношению к себе, как от той не испорченной столичной жизнью девушки, на которой он женился.

Весь день его жена оставалась мрачной и злой. Она забилась под диван, и ему так и не удалось уговорить ее выйти оттуда. Даже когда наступило время обеда и он стал выманивать ее едой, она решительно отказалась поддаться на эту приманку и продолжала так тихо лежать под диваном, что он часами не слышал ни малейшего шороха. Вечером он отнес ее в спальню, но она все еще сердилась и отказывалась от пищи, хотя ночью, когда ей показалось, что он заснул, выпила немного воды.

На следующее утро повторилось то же самое. К этому времени мистер Тэбрик уже перенес все те страдания, которые могут доставить человеку оскорбленное самолюбие, разочарование и безнадежное отчаяние. Но хотя его сердце разрывалось на части от всех этих переживаний и он чувствовал, что задыхается от тоски, он все же не показал ей, что страдает, и ни на йоту не изменил своего внимательного и нежного с ней обращения. За утренним завтраком он решился даже соблазнить ее сырой, только что зарезанной пуляркой. Мистеру Тэбрику было очень тяжело пойти на такую уступку, потому что до сих пор он давал ей лишь вареное или жареное мясо; но еще тяжелее было видеть, как она совсем отказывается от пищи. Кроме того, к этому примешивался страх, что она скорее согласится умереть голодной смертью, чем примирится с мыслью о том, что они и дальше будут жить вместе.

Все утро он продержал лисицу в доме, но днем снова выпустил в сад после того, как тщательно обрубил нижние сучья грушевого дерева, чтобы ей не удалось, как вчера, на него взобраться.

Пока он был с ней, она не стала, как обычно, бегать и играть в саду, а стояла как вкопанная, ощетинившись, поджав хвост и прижав уши. Поэтому он решил предоставить ее самой себе.

Снова выйдя в сад через каких-нибудь полчаса, он обнаружил, что она исчезла, но при этом сразу заметил у ограды большое отверстие, из которого торчал лишь самый кончик ее хвоста. Подбежав ближе, он убедился, что она работает изо всех сил, чтобы успеть прорыть себе ход и убежать на свободу.

Нагнувшись, мистер Тэбрик просунул руку в вырытое лисицей отверстие, уговаривая ее остановиться, но она его не слушала. Ему удалось поймать ее за плечо, и он стал тянуть ее к себе, но вскоре рука его соскользнула, и тогда он схватил ее за задние лапы. Как только он ее вытащил, она быстро обернулась и, вцепилась ему в руку, прокусив ее насквозь у основания большого пальца. И тотчас же разжала зубы.

Они замерли и с минуту смотрели друг на друга. Он стоял на коленях и видел ее злобную, разъяренную морду, не выражавшую ни малейшего признака раскаяния. Теперь, когда мистер Тэбрик стоял на коленях, его голова была почти на одном уровне с головой лисицы, и ее морда оказалась у самого его лица. Она стояла, прижав уши, и беззвучно скалилась на него, угрожая ему двумя рядами прекрасных белых зубов, готовая снова вцепиться в него. Спина ее была выгнута, хвост опущен, и вся шерсть встала дыбом. Глаза ее с узкими как щелки зрачками, в которых светились дикое, безумное отчаяние и ярость, буквально заворожили его.

Кровь ручьем струилась по его руке, но он не замечал этого и не чувствовал боли, потому что думал только о своей жене.

-- Что с тобой, Сильвия? -- спросил он ее очень спокойно. -- Что с тобой? Отчего ты вдруг так одичала? Ведь если я препятствую твоей свободе, то только потому, что люблю тебя. Неужели тебе так тяжело быть рядом со мной?

Но Сильвия даже не шевельнулась.

-- Ты не сделала бы этого, несчастное животное, если бы не была измучена страданиями! Тебе нужна свобода? Я не могу насильно удерживать тебя и не могу требовать, чтобы ты оставалась верна тем клятвам, которые дала, будучи женщиной. Я вижу, ты даже забыла, кто я!

Тут у мистера Тэбрика градом потекли по щекам слезы, и, рыдая, он сказал лисице:

-- Иди, я не стану тебя удерживать. Несчастное животное, я люблю тебя, я тебя люблю! Иди, раз тебе так этого хочется. Но если ты вспомнишь обо мне, вернись обратно. Я никогда не стану удерживать тебя против твоей воли. Иди, иди! Но прежде поцелуй меня.

Он потянулся к ней и прижался губами к ее оскаленным зубам; и хотя она все еще скалила на него зубы, не укусила его. Затем он быстро поднялся на ноги и пошел по направлению к садовой калитке, выходившей на маленькую прилегавшую к лесу лужайку.

Стоило ему открыть калитку, и она вылетела из нее как стрела, быстрее ветра пронеслась по лужайке и в одно мгновение скрылась из глаз. Тут только мистер Тэбрик внезапно ощутил весь ужас одиночества и, придя в себя, бросился за лисицей следом. Миновав лужайку, он в свою очередь углубился в лес. Он звал жену по имени, громко кричал ей что-то и, не разбирая дороги, почти как слепой, все бежал по лесу.

Наконец, поняв, что ему все равно ее не вернуть и что уже стемнело, он, совершенно обессиленный, опустился на землю. Потом заставил себя встать и медленно поплелся домой, замученный, усталый и окончательно павший духом. На ходу он завязал себе руку, все еще кровоточившую. Одежда его была порвана, шляпу он потерял и все лицо исцарапал сучьями. Сейчас он уже мог более хладнокровно взвесить свой поступок и стал горько раскаиваться, что отпустил жену на свободу. Он упрекал себя в том, что предал ее; из-за него она теперь навсегда обречена вести жизнь дикой лисицы, терпеть холод и ненастье и подвергаться опасностям, вечно подстерегающим всякого зверя, на которого охотятся. Когда мистер Тэбрик вернулся домой, навстречу ему вышла старая няня. Она ждала его и еще не ложилась, несмотря на поздний час.

-- Что вы сделали с миссис Тэбрик, сэр? Я искала ее, я искала вас и не знала как мне быть, потому что чувствовала, что случилось нечто ужасное. Я прождала вас до полуночи. Где она, сэр?

Она так яростно напала на него, что мистеру Тэбрику оставалось только молчать. Наконец он проговорил:

-- Я отпустил ее. Она убежала.

-- Несчастная миссис Сильвия! -- вскричала старушка. -- Несчастное создание! Стыдно вам, сэр. Только этого не хватало, чтобы вы отпустили ее. Бедняжка! Разве так должен был поступить с ней муж? Какой позор! Впрочем, я ждала этого с самого начала.

Старушка побледнела от гнева и плохо отдавала себе отчет в том, что именно она ему говорит, но мистер Тэбрик и не слышал ее. Наконец, случайно взглянув на нее и увидев, что она плачет, он молча вышел из комнаты и поднялся к себе наверх. Он лег на кровать, как был, не раздеваясь, и моментально заснул от усталости. Сон его, однако, был тревожен: он постоянно в ужасе просыпался и снова погружался в забытье. Проснулся он поздно, в комнате было холодно и сыро, и он почувствовал ломоту во всем теле. Он продолжал, не двигаясь, лежать на кровати, но вдруг услышал опять те самые звуки, что пробудили его ото сна: мимо дома проезжали несколько всадников -- до него отчетливо доносились их голоса и топот копыт. Мистер Тэбрик вскочил с кровати, подбежал к окну и выглянул на улицу. Первый, кто бросился ему в глаза, был всадник в красном охотничьем костюме, ехавший шагом по лужайке. Увидев это, мистер Тэбрик не стал терять ни минуты. С неимоверной быстротой натянув сапоги, он бросился на улицу; он хотел сказать им, что охотиться нельзя, потому что у него убежала жена и они могут ее убить.

Но, очутившись на лужайке, он вдруг почувствовал, что не может ничего сказать. Его охватила такая ярость, что он только крикнул:

-- Как вы смеете! Негодяй! Мерзавец!

С этими словами он с палкой в руках бросился на всадника и, остановив лошадь за повод, схватил его за ногу, стараясь стащить с седла. Впрочем, теперь невозможно судить о том, какие намерения были в ту минуту у мистера Тэбрика и чего, собственно, он добивался, так как господин в красном костюме, хотя и был изумлен таким неожиданным поведением какого-то растерзанного и обезумевшего человека, все-таки не растерялся и нанес мистеру Тэбрику удар в висок стеком с такой силой, что тот, потеряв сознание, упал на землю.

К этому времени подоспел еще один из охотников. Оба они были настолько снисходительны, что соскочили с лошадей и отнесли мистера Тэбрика в дом, где старая няня, ломая руки, сказала им, что мистер Тэбрик выбежал из дома и напал на них потому, что от него сбежала жена, которая обратилась в лису.

Выслушал это странное объяснение, оба господина не могли удержаться от смеха. Перебросившись парой слов и придя к заключению, что, кто бы ни был этот мистер Тэбрик, он, несомненно, сумасшедший, да и старушка ничем не лучше своего хозяина, они, не теряя времени, сели на лошадей и поехали дальше.

Однако слух об этом происшествии вскоре разнесся среди местных жителей и окончательно укрепил в них уже сложившееся прежде убеждение: мистер Тэбрик сошел с ума, потому что от него сбежала жена. Те из них, кто слышал о том, что миссис Тэбрик обратилась в лисицу, искренне смеялись над этим. Вскоре, впрочем, люди, передававшие друг другу историю мистера Тэбрика, перестали упоминать об этой несущественной для рассказа и совершенно невероятной подробности и вспомнили о ней лишь гораздо позднее, когда им стало понятно, насколько она важна.

Когда мистер Тэбрик пришел в себя, было уже за полдень. У него так болела голова, что он с трудом и лишь весьма смутно мог припомнить, что, собственно, с ним случилось.

Тем не менее он тотчас же распорядился, чтобы сын миссис Корк оседлал лошадь и отправился разузнать о результатах охоты.

В то же время мистер Тэбрик приказал старой няне приготовить и поставить поблизости от дома еду и воду для ее воспитанницы и госпожи на тот случай, если та все еще находится где-нибудь неподалеку.

Саймон возвратился поздно с известием, что охотники проделали огромный путь, но все же упустили лисицу и лишь к концу дня, напав на новый след, затравили старого самца, и на том день закончился.

Это известие несколько приободрило мистера Тэбрика. Он немедленно встал с кровати, отправился в лес и стал звать свою жену. Однако вскоре у него закружилась голова, так что ему пришлось лечь, и он провел ночь под открытым небом.

Утром ему удалось кое-как добраться до дому, но он сильно простудился и был вынужден два или три дня пролежать в кровати.

Все это время он следил за тем, чтобы для его жены каждый вечер готовили еду, но крысы тут же все пожирали, и никто ни разу не увидел там лисьих следов.

В конце концов его стало мучить другое предположение: ему пришло в голову, что его лиса могла вернуться в Стокоэ. Тогда он приказал запрячь лошадей, подать ему кабриолет и один уехал в Райлендс, хотя у него все еще был сильный жар и он чувствовал себя совершенно разбитым.

С той поры он стал жить в полном одиночестве и держался совершенно в стороне от людей своего круга. Он виделся только с одним человеком по фамилии Эскью, который был когда-то жокеем в Уонтэдже, но стал слишком важным и забросил свою профессию. Мистер Тэбрик давал этому бездельнику три раза в неделю одну из своих лошадей, с тем чтобы тот ехал следом за охотниками и докладывал ему о результатах охоты, причем просил его по возможности внимательно осматривать затравленных лисиц. Когда тому это удавалось, мистер Тэбрик требовал от него подробного описания убитого животного, чтобы убедиться, что это не его Сильвия. Сам он не решался ездить следом за охотниками, боясь неожиданно потерять самообладание и совершить убийство.

Каждый раз, когда в окрестностях устраивали охоту, мистер Тэбрик настежь распахивал ворота в Райлендсе и оставлял открытыми двери дома. Взяв с собой ружье, он стоял в саду как часовой, в надежде, что ему удастся спасти свою жену, если ее будут преследовать собаки и она забежит в его усадьбу. Но за все время охота всего только один раз прошла поблизости от его дома. Две гончие, отставшие от своры, даже забрели в его владения, и он сейчас же пристрелил их обеих и впоследствии сам закопал.

Была уже середина марта, и до конца охотничьего сезона оставалось совсем недолго.

Благодаря образу жизни, который мистер Тэбрик вел в то время, он все больше и больше становился мизантропом. Он категорически отказывался принимать тех немногих соседей, что к нему заезжали, и сторонился людей. Обычно он выходил из дому только рано утром, когда все еще спали: он надеялся как-нибудь встретить свою горячо любимую лису. Собственно говоря, он только и жил надеждой, что когда-нибудь еще ее увидит. Он стал совершенно пренебрегать собой и своими удобствами, редко обедал по-настоящему, а в большинстве случаев съедал за целый день корочку хлеба и маленький кусочек сыру. Правда, он иногда выпивал за день полбутылки виски, чтобы притупить свое горе и как-нибудь уснуть, потому что совершенно лишился сна и, едва задремав, в ужасе просыпался от того, что ему чудились какие-то тревожные звуки. Он даже отпустил бороду и, хотя раньше всегда тщательно следил за собой, теперь совсем перестал интересоваться тем, как он выглядит. Его равнодушие дошло до того, что он иногда неделям не мылся, не обращал ни малейшего внимания на свои грязные ногти и не давал себе труда их почистить.

Эта безалаберная, беспорядочная жизнь приносила ему какое-то болезненное удовлетворение и даже доставляла удовольствие, потому что к этому времени он довел себя до состояния неистового озлобления и отрицание всех установленных людьми условностей и правил приличия. Смешно сказать, но за все эти месяцы он ни разу не вспомнил свою горячо любимую жену и не пожалел о ней. Нет, он оплакивал лишь сбежавшее от него животное. И сейчас его преследовал не образ милой, хорошей и чуткой женщины, а воспоминания о лисе, которая, правда, при желании, могла сидеть за столом и играть с ним в пикет, но, тем не менее, все-таки оставалась лишь диким, необузданным зверем. Его единственной мечтой теперь было вернуть себе этого зверя, и ему постоянно снилось, что эта мечта сбылась. Ему наяву и во сне непрестанно мерещилась жена, но всегда уже после своего превращения. Он всюду видел ее лисью морду, ее пушистый, с белым кончиком хвост, ее белую манишку и темную шерсть на ушах.

Все ее лисьи ухватки казались теперь мистеру Тэбрику такими милыми и были до того ему дороги, что, я думаю, если бы он знал наверняка, что ее уже нет в живых, и задумал бы вновь жениться, он не смог бы быть счастлив с женщиной. Ему скорее пришло бы в голову завести ручную лисицу, и, вероятно, он нашел бы, что это для него самая подходящая партия.

Тем не менее все это происходило от чрезмерной любви и истинной супружеской верности, подобную которой трудно найти. И хотя мы могли бы называть его глупцом и даже безумцем, вникнув во все это глубже, признаем его достойным уважения за такую необычайную преданность. Подумайте, как непохож он был на тех мужей, которые прячут своих больных жен в сумасшедшие дома, а сами вступают в незаконную связь с другими женщинами, или на тех, кто оправдывает такое поведение, что, пожалуй, еще хуже. Мистер Тэбрик смотрел на вещи иначе, и, хотя его жена была теперь лишь зверем, объектом охоты, он продолжал ее любить больше всего на свете.

Но эта всепоглощающая любовь изнуряла его, как чахотка. Бессонные ночи и полное безразличие к самому себе довели его до того, что через несколько месяцев от него осталась одна тень. Щеки его ввалились, глубоко запавшие глаза горели, и он так исхудал, что, глядя на него, трудно было себе представить, в чем у него душа держится.

Теперь, когда охотничий сезон наконец завершился, мистер Тэбрик уже меньше беспокоился за участь жены, но все же не был вполне уверен, что ее не растерзали собаки... С того дня, как он выпустил ее на свободу, и до конца охотничьего сезона (сразу после Пасхи), по всей окрестности было убито всего три лисицы. Из этих трех одна была полуслепой, с вытекшим глазом, а вторая -- темно-серой, неяркой окраски. Третья, судя по описанию, больше других походила на его жену, но отличалась от нее тем, что лапы у нее не были черными, тогда как у его лисы эта особенность сразу бросалась в глаза. Однако он по-прежнему боялся за нее, его преследовала мысль, что, убегая от гончих, она могла испачкаться, и если ее лапы были облеплены грязью, их окраска могла показаться не такой, как в действительности.

Как-то раз, в один из первых майских дней, бродя по лесу рано утром, он присел на пень и, подняв голову, увидел лису, которая бежала через только что вспаханное поле прямо на него. Она тащила в зубах зайца, закинув его себе на спину, так что мистер Тэбрик не мог видеть ее морду. И когда она была в каких-нибудь двадцати ярдах от него и собралась свернуть в лесок, он вскочил и закричал:

-- Сильвия, Сильвия, это ты?

Лисица выронила зайца и остановилась как вкопанная, испуганно глядя на него, и тут бедняга сразу понял, что это была вовсе не его жена. Миссис Тэбрик отличалась исключительно яркой рыжей окраской, тогда как это животное было значительно темнее и другого, более серого оттенка; кроме того, оно было крупнее, мощнее, и почти весь хвост его был белого цвета. Вы можете себе представить, что, оправившись от неожиданности, лисица не позволила ему долго себя разглядывать, а, подхватив зайца, стрелой пронеслась мимо.

Тут мистер Тэбрик воскликнул:

-- Я, кажется, действительно сошел с ума! Из-за того, что мне пришлось пережить, я утратил остатки разума. Только того не хватало, чтобы я стал принимать каждую встретившуюся мне лисицу за собственную жену! Соседи называют меня безумным, и теперь я вижу, что они правы. Взгляни на меня, Господь! До чего я жалкое, ничтожное существо! Я ненавижу людей. Я исхудал и ослабел от овладевшей мною страсти, я потерял рассудок и живу одними мечтами. Напомни мне мой долг, наставь меня на правильный путь, не дай мне уподобиться зверю и восстанови мои духовные силы!

С этими словами он залился слезами и, встав на колени, долго молился, чего не делал уже очень давно.

Когда он снова поднялся на ноги, у него закружилась голова, и он ощутил страшную слабость во всем теле; тем не менее, полный раскаяния, он сейчас же отправился домой, где прежде всего тщательно вымылся и переоделся. Однако мучившая его слабость все возрастала, и он вынужден был лечь и провести остальную часть дня в кровати.

Несколько дней после этого мистер Тэбрик вел вполне правильный образ жизни, потому что немощь его все усиливалась. Он ежедневно читал Библию и подолгу молился. Желание исправиться окончательно укрепилось в нем, и он твердо решил постараться преодолеть свое безумие или страсть и, во всяком случае, отныне вести иную жизнь. Ему так искренно хотелось искупить вину за все свои сумасбродства, что он собрался даже записаться в члены религиозного общества и посвятить жизнь проповеди христианского учения в колониях.

Мистер Тэбрик так увлекся этой мыслью, что стал сочинять письмо дядюшке своей жены, тому самому, что был священником в Оксфорде. И вот, сидя за письмом, он вдруг услышал невдалеке от дома лай лисицы.

Однако то новое решение, что он принял, так твердо укрепилось в нем, что он не выскочил из дома, как, наверное, сделал бы раньше, а заставил себя закончить начатое дело.

Он внушал себе, что это был лишь лай дикой лисицы, посланной сюда самим дьяволом, чтобы поиздеваться над ним, и что прислушиваться к этому лаю все равно что верными шагами идти к безумию. И все же у него мелькала мысль, что это могла быть его жена, а в последнем случае его долг был оказать ей гостеприимство. Душа его разрывалась на части, и в конце концов он отверг оба эти предположения. Так он провел всю ночь, мучимый сомнениями и страхами.

На следующее утро он внезапно проснулся, как будто его что-то толкнуло. И тотчас же снова услышал лай лисицы. Тут он уже не выдержал и, наскоро одевшись, со всех ног побежал к садовой калитке. Солнце стояло еще совсем низко, трава была покрыта густой росой, и кругом царила полная тишина. Охваченный волнением, мистер Тэбрик озирался по сторонам, старясь отыскать глазами лисицу, но не мог нигде ее найти. А сердце его уже сжималось от радостного предчувствия.

Он внимательно вглядывался то в одну, то в другую сторону и вдруг увидел, что его лиса вышла из лесочка на расстоянии каких-нибудь тридцати ярдов от него. Он крикнул ей:

-- Сильвия, моя дорогая жена! Ты вернулась ко мне!

При первом же звуке его голоса она стала вилять хвостом, и это окончательно рассеяло все его сомнения.

Но вслед за тем, хотя он и продолжал ей что-то говорить, лисица снова повернула в лес, оглядываясь в его сторону. Мистер Тэбрик побежал за ней, но не слишком быстро, чтобы не спугнуть ее. Снова отыскав ее среди деревьев, он опять стал ее звать, но она продолжала держаться от него на некотором расстоянии. Он пошел за ней следом, но, как только приближался к ней, она сейчас же отбегала, продолжая тем не менее беспрестанно оборачиваться.

Таким образом, пройдя по молодому лесочку, он стал подыматься за ней вверх по склону холма. И вдруг она неожиданно скрылась в зарослях папоротника.

Мистер Тэбрик никак не мог ее найти, но, внимательно приглядевшись, заметил ход в лисью нору. Ход этот был так искусно прикрыт и спрятан, что он мог бы тысячу раз пройти мимо и не заметить его, если бы не стал намеренно обыскивать это место.

Опустившись на колени, он все равно не нашел свою лису и, изумленный, решил немножко подождать.

Вскоре ему послышалось, будто в норе кто-то шевелится. Он продолжал, не двигаясь, сидеть почти у самого входа и, действительно, вдруг заметил, что из глубины на поверхность земли выбирается какое-то существо. Оказалось, это маленькое животное с темной шерстью, напоминавшее щенка. За ним показалось второе, потом третье -- и так до тех пор, пока не вылезли все, целых пять штук. Последней появилась его лиса; она подталкивала сзади своих малышей; он молча смотрел на нее, терзаемый сложными и далеко не приятными ощущениями, и заметил, что в ее глазах светятся гордость и счастье.

Взяв в зубы одного из своих щенят, она положила его на колени мистера Тэбрика, взволнованно заглядывая ему в лицо. Так, по крайней мере, ему показалось.

Мистер Тэбрик взял лисенка на руки, погладил его и прижался к нему щекой. Это было крохотное существо с очень темными, почти черными мордой и лапками, с широко раскрытыми ярко-голубыми растерянными глазенками и маленьким, как каротелька, хвостиком. Когда его снова опустили на землю, он подошел к своей матери и уселся в очень забавной позе.

Мистер Тэбрик снова посмотрел на свою жену и заговорил с ней, называя ее всякими ласковыми именами. Он уже примирился в душе со всем, что случилось, несмотря на то, что, пожалуй, впервые отдал себе в этом ясный отчет и понял, какая пропасть их теперь разделяет. Но, глядя на лисят, в то время как они карабкались на него и ползали по его коленям, он незаметно забыл о своем горе и невольно залюбовался ими. Он даже наслаждался этим красивым зрелищем. Изредка он гладил свою лису и целовал ее. Она и не думала возражать против подобной вольности. Сегодня он больше чем когда-либо был поражен ее красотой: ее нежное обращение с детьми и бесконечная гордость за них делали лисицу еще более прекрасной в его глазах. Он так увлекся игрой с ними, что провалялся на земле у лисьей норы целое утро.

Мистер Тэбрик поочередно играл то с одним, то с другим лисенком, переворачивая их на спину и почесывая им животики; они были еще слишком малы, чтобы с ними можно было играть в какую-нибудь более сложную игру. Изредка он оборачивался к своей лисе, гладил ее или просто любовался ею. Время шло совсем незаметно, и он был искренне удивлен, когда она вдруг собрала лисят, втолкнув их всех по очереди обратно в нору, еще раз подошла к нему и посмотрела на него с таким видом, будто хотела попрощаться и сказать ему, что надеется скоро снова его увидеть, теперь, когда он знает сюда дорогу.

Лисица так ясно выразила свою мысль, что слова оказались бы ненужными, даже если бы она обладала даром речи. Мистер Тэбрик прекрасно ее понял, тотчас же поднялся на ноги и отправился домой.

Как только он остался один, все те чувства, которые не беспокоили его, пока он был вместе с ней, и которые он бессознательно отгонял, чтобы не испортить себе настроение, разом нахлынули и стали терзать его.

Прежде всего перед ним встал мучительный вопрос: разве жена не изменила ему? Разве она не опустилась до того, что отдалась животному? Смел ли он, мог ли он любить ее после этого? Но это беспокоило его все-таки меньше, чем можно было ожидать: ведь теперь он уже пришел к внутреннему убеждению, что нельзя предъявлять к ней требования, которые обычно предъявляются ко всякой порядочной женщине. На нее теперь следует смотреть просто как на лису. А если судить ее с этой точки зрения, то она была ничем не хуже других лисиц. Она даже заслуживала похвалы за то, что произвела на свет и с любовью растила своих лисят.

Был мистер Тэбрик прав или нет, придя к такому умозаключению, -- судить не нам. Но я хочу только напомнить тем, кто будет осуждать его за слишком широкие взгляды, что они, эти люди, не видали того, что довелось видеть ему. Если бы подобная сцена разыгралась на их глазах, очень возможно, что и они пришли бы к такому же выводу, что и мистер Тэбрик.

Все это, однако, составляло лишь десятую долю тех страданий, коим подвергся мистер Тэбрик. Он, кроме того, спрашивал себя: не ревнует ли он? Заглянув в свое сердце, он убедился, что несомненно ревнует и даже ярится из-за того, что ему приходится уступать свою лису каким-то диким животным. Он спросил себя: не бесчестно ли с его стороны мириться с этим? И не следует ли постараться вовсе вычеркнуть жену из памяти? Не следует ли исполнить свое недавнее решение уйти от мира и никогда не видеться с ней?

Так он мучил себя весь остаток дня. И наконец уже вечером пришел к окончательному убеждению, что ему не следует ее больше видеть.

Но среди ночи он проснулся с ощущением необычайной ясности мыслей и сказал сам себе с удивлением:

-- Ну не безумец ли я? Целый день изводил себя какими-то воображаемыми ужасами. Разве может животное обесчестить человека? Я человек и стою неизмеримо выше любого животного. Разве мое достоинство позволяет мне опускаться до того, чтобы ревновать ее к зверю? Нет, тысячу раз нет! Если бы я ощущал влечение к лисе, я, несомненно, был бы преступником. Но я имею право радоваться, видя свою лису, потому что люблю ее; а она поступает правильно, устраивая свое счастье согласно тем законам, которые существуют среди ей подобных.

Наконец он сказал себе в утешение те самые слова, в которых -- он это почувствовал -- и крылась истина:

-- Когда я с ней, я счастлив, и зачем выворачивать наизнанку то, что, по сути, совсем просто, и доводить себя до безумия путаными умозаключениями.

Следующие два или три дня он приходил проведать свою лису и ее лисят, хотя проводил с ними уже значительно меньше времени, чем в первый раз. Эти посещения доставляли ему такое искреннее удовольствие, что вскоре окончательно усыпили в нем чувство ревности, и он перестал размышлять о самолюбии, чести и долге.

Однажды он решил взять с собой стереоскоп и колоду карт.

Сильвия была настолько ласкова и мила, что разрешила надеть себе на морду стереоскоп, но отказалась смотреть в него, а все вертела головой, стараясь лизнуть ему руку. Ее поведение совершенно точно доказывало, что она совсем забыла, для чего служит стереоскоп. То же самое повторилось и с картами. Она очень радовалась, что он принес колоду, но только кусала их, подбрасывала в воздух лапами и не обращала ни малейшего внимания на то, были ли это пики, трефы, бубны или черви, тузы или короли. Очевидно, она разучилась отличать и карты.

С того дня он носил лисьей семье лишь такие подарки, которые могли быть оценены матерью и детьми по достоинству: сахар, виноград, изюм и сырое мясо.

К середине лета лисята постепенно привыкли к мистеру Тэбрику и стали его узнавать, а он научился различать их и решил окрестить. С этой целью он однажды захватил с собой из дому чашечку с водой, покропил их, как подобает при крещении, сказав, что он их крестный отец, и дал каждому имя. Он назвал их Сорель, Каспар, Сильвин, Эстер и Анжелика.

Сорель был неуклюжим маленьким созданием и обладал веселым и ласковым щенячьим нравом. Каспар, самый крупный из пятерых, был очень свиреп и, даже играя, постоянно кусался. Не раз за это время он вцеплялся острыми зубками в руку своего крестного отца. Эстер была крепкого, мускулистого сложения и имела более темную окраску, так что казалась среди других настоящей брюнеткой; Анжелика, наоборот, была ярко-рыжей и являла собой почти точную копию матери. Сильвин, самый маленький лисенок, крайне любопытный, хитрый и смышленый, отличался слишком хрупким сложением.

У мистера Тэбрика, таким образом, оказалась на руках целая семья, и он так привязался к лисятам и полюбил их, что действительно стал относиться к ним, как к собственным детям.

Его любимицей была Анжелика (она напоминала ему своей грацией и изяществом его жену). Даже во время игры Анжелика проявляла какую-то особенную чуткость и мягкость, совершенно отсутствовавшие у ее братьев и сестры. За ней, по степени привязанности, у мистера Тэбрика шел Сильвин; он оказался самым умным из всего семейства и соображал настолько быстрее всех остальных, что мистер Тэбрик невольно задумался над вопросом, не унаследовал ли он от матери частицу человеческого разума. Лисенок, например, быстро усвоил свое имя и -- что еще более удивительно -- выучил имена своих братьев и сестер раньше, чем они сами стали на них откликаться.

Кроме того, Сильвин несомненно был философом, он вообще никогда не показывал своего дурного настроения и спокойно мирился с тем, что брат Каспар постоянно обижал и дразнил его. Однако Сильвин был иногда не прочь и сам подшутить над другими. Так, однажды в присутствии мистера Тэбрика он сделал вид, что учуял в маленькой ямке неподалеку от их норы полевую мышь. Очень скоро к нему присоединился Сорель, а затем и Каспар и Эстер. Но как только они стали рыть землю и с головой ушли в это занятие, он сейчас же ускользнул от них, с хитрым видом подошел к своему крестному отцу и, улыбаясь, уселся рядом с ним. Потом он выразительно мотнул головой в сторону остальных, опять улыбнулся и многозначительно наморщил лоб, так что мистеру Тэбрику сразу стало ясно, что лисенок хотел этим сказать: "А ведь ловко я их околпачил, правда?"

Он один из всех проявил некоторое любопытство по отношению к персоне мистера Тэбрика: заставил показать ему часы, прикладывал к ним ухо и с задумчивым интересом морщил лоб. На следующий день повторилось то же самое. Ему опять нужно было непременно посмотреть на часы, и он снова стал раздумывать над тем, что это за штука. Несмотря на свою исключительную смышленость, маленький Сильвин, видимо, никак не мог понять их назначения, и мистеру Тэбрику стало ясно, что, если его мамаша еще и помнила, для чего существуют часы, она никогда не пыталась объяснить этого своим детям.

В один прекрасный день мистер Тэбрик, расставшись со своим семейством и сбежав по склону холма на дорогу, был крайне изумлен, увидев перед своим домом экипаж. У ворот разгуливал кучер. Мистер Тэбрик вошел в калитку и застал в саду ожидавшего его возвращения гостя. Это был дядя его жены.

Они обменялись рукопожатием, хотя гость, видимо, не сразу узнал своего хозяина. И мистер Тэбрик повел его в дом.

Священник очень растерянно озирался вокруг, заметив невероятную грязь и беспорядок во всех комнатах. И когда мистер Тэбрик пригласил его в гостиную, гость решил, что этой комнатой не пользовались уже много месяцев, так как всю мебель покрывал слой пыли по крайней мере в палец толщиной.

После недолгого разговора на самые общие темы отец Фокс заметил:

-- Я, собственно, заехал к вам для того, чтобы спросить о моей племяннице.

Мистер Тэбрик помолчал некоторое время и затем проговорил:

-- Теперь она вполне счастлива.

-- А! Вот как! Я слышал, что она уже не живет вместе с вами?

-- Нет. Она не живет со мной. Но она находится неподалеку отсюда. И я теперь ежедневно вижусь с ней.

-- Вот как! Где же она живет?

-- В лесу, вместе со своими детьми. Я должен вам сказать, что она изменила обличье: она лисица.

Почтенный священнослужитель поднялся с места; он был испуган и потрясен тем, что услышал, хотя слова мистера Тэбрика лишь подтвердили все, о чем он знал заранее. В саду он тем не менее задал мистеру Тэбрику еще один вопрос:

-- К вам теперь редко заезжают соседи, не правда ли?

-- Да, очень редко, и я стараюсь никогда никого не принимать, пользуясь любой возможностью. Вы первый, с кем я разговариваю за многие месяцы.

-- Это самое лучшее, что вы можете сделать, мой друг. Я вполне вас понимаю, учитывая все обстоятельства...

С этими словами мистер Фокс потряс мистеру Тэбрику руку, сел в свою коляску и уехал.

-- Во всяком случае, -- заметил он про себя, -- дело хотя бы обойдется без скандала.

Священник испытывал огромное облегчение, так как мистер Тэбрик ничего не сказал ему по поводу своего намерения ехать в колонии и проповедовать там Евангелие. Несчастный священник был страшно напуган его письмом. Он даже на него не ответил. Сегодня он тоже не касался неприятных вопросов, так как придерживался того взгляда, что их следует избегать, и все само собой уладится. У него не было ни малейшего желания давать мистеру Тэбрику рекомендацию в религиозное общество, коли тот лишился рассудка. В Стокоэ же его странности могли остаться незамеченными. Кроме того, мистер Тэбрик сам сказал ему, что вполне счастлив.

Священнику было искренне жаль мистера Тэбрика, и он про себя решил, что его племянница, эта своеобразная девушка, видимо вышла за него замуж только потому, что он был первым молодым человеком, которого она встретила. Он подумал, что мистеру Тэбрику едва ли суждено ее когда-нибудь теперь увидеть, и, отъехав на некоторое расстояние от Райлендса, он вдруг заметил вслух:

-- Она лишена всякого чувства привязанности!

И, обращаясь к своему кучеру, добавил:

-- Нет, нет, ничего, Хопкинс! Поезжайте дальше.

Когда мистер Тэбрик снова остался один, он испытал искреннее удовольствие от сознания своего полного одиночества. Он понял теперь (или так, по крайней мере, ему казалось), что значит истинное счастье. Он нашел это счастье в беспечной жизни изо дня в день, без единой мысли о будущем, в том, чтобы ежедневно проводить время в окружении маленьких ласковых и веселых существ, которых любил всем сердцем; он находил отраду в том, что имел возможность сидеть рядом с их матерью, любоваться ее простым, незатейливым счастьем, и ее радость была главным источником его собственного душевного мира.

-- Истинное счастье, -- сказал он сам себе, -- заключается в том, чтобы уметь любить. Нет любви, которая дает большее блаженство, чем любовь матери к своему ребенку; но, может быть, я познал еще более высокое счастье в своей любви к моей лисе и ее детям.

Под наплывом таких чувств он с нетерпением ждал утра, чтобы поскорее снова увидеть их всех.

Однако когда он взобрался по склону холма и подошел к лисьей норе, соблюдая всевозможные предосторожности, чтобы не помять папоротники и не протоптать тропинку, которая могла бы привести и других людей к этому искусно спрятанному жилищу, он, к своему великому удивлению, не застал здесь ни Сильвии, ни ее детей. Он стал звать их, но никто не откликался. Тогда он отказался от дальнейших попыток и, растянувшись на мягкой, поросшей мхом земле у самой норы, приготовился ждать.

Ему показалось, что он очень долго лежал совершенно неподвижно, с закрытыми глазами, напрягая слух, чтобы уловить малейший шорох в траве и кустах, хоть какой-нибудь звук, который указал бы ему на то, что лисята сидят в норе.

Наконец он, должно быть, задремал, но внезапно проснулся с совершенно ясной головой, ощущая полную ясность мыслей и отчетливость восприятия. И, открыв глаза, увидел крупную, взрослую лисицу, которая сидела на земле, как собака, в каких-нибудь шести ярдах от него и с любопытством разглядывала его лицо. Мистер Тэбрик сейчас же сообразил, что это была не Сильвия. Когда он шевельнулся, лисица поднялась на ноги и отвела от него взгляд, но не тронулась с места, и теперь мистер Тэбрик узнал в ней того зверя с зайцем в зубах, которого он как-то повстречал. Это, несомненно, был тот же самый темный крупный самец с большой белой кистью на хвосте. Теперь тайна была раскрыта: перед мистером Тэбриком предстал его соперник. Так вот он, отец его крестников! Он мог быть спокоен: его лисята будут похожи на него и станут жить той же дикой, свободной жизнью, как и он сам. Мистер Тэбрик пристально смотрел на красивого самца, а тот в свою очередь очень внимательно с выражением явного недоверия во взгляде приглядывался к человеку. Мистеру Тэбрику казалось даже, что в глазах лисы сквозит тень циничной насмешки, как будто бы его соперник хотел сказать: "Черт возьми! Забавно, что мы с вами встретились".

Из них двоих человеку-то уж точно казалось странным, что между ними могла существовать такая тесная связь, и он невольно задавал себе вопрос, была ли та любовь, которую испытывал его соперник к своей лисице и лисятам, чувством, похожим на то, какое питал к ним он сам.

"Оба мы готовы отдать за них жизнь, -- заметил он про себя, размышляя над этим вопросом, -- и мы оба счастливы главным образом тогда, когда находимся с ними рядом. Какое чувство гордости должно испытывать это существо, имея такую жену и детей, которые похожи на него! Да, он имеет право гордиться! Разве он не живет жизнью, полной тысячей всевозможных опасностей? В течение полгода за ним охотятся люди; его всегда, всюду и везде преследуют собаки; охотники устраивают ему ловушки и всеми способами угрожают его жизни. Он не обязан ничем никому".

Однако мистер Тэбрик не высказал этих своих мыслей вслух; он понимал, что словами только испугает зверя. Через несколько минут он увидел, что зверь, оглянувшись назад, легкой походкой, бесшумно, как стелется по земле дымок от костра, побежал в лес. Прошло еще две-три минуты, и он снова появился перед мистером Тэбриком, но уже в сопровождении своей лисы и детей. Мистеру Тэбрику было очень тяжело смотреть на эту картину семейного счастья, и его сердце сжалось от острого чувства ревности, вопреки всем его мудрым философствованиям. Он понял, что Сильвия выводила своих лисят на охоту и совершенно забыла о том, что он придет к ним сегодня утром. Увидев его, она даже приостановилась от удивления, и, хотя она небрежно лизнула ему руку, он чувствовал, что сегодня все ее помыслы сосредоточены отнюдь не на нем.

Вскоре она увела детей в нору, самец бесшумно исчез, и мистер Тэбрик снова оказался в полном одиночестве. Он не стал больше ее ждать и отправился домой.

Его душевное спокойствие было нарушено. То счастье, которое, как он говорил себе только накануне, он научился ценить, показалось ему лишь призраком, созданным его больным воображением.

Этот несчастный человек долго кусал себе губы, грозно хмурил брови, топал ногами, горько проклиная самого себя и называя свою жену всякими скверными словами. Он не мог себе простить того, что не позволял себе раньше думать об этом проклятом самце, а, наоборот, приучил себя любить лисят -- реальное доказательство того, что его жена так гнусно ему изменила. Да, теперь в его душе царила одна ревность! Каждая мелкая деталь, накануне служившая ему новым источником счастья, обратилась сейчас в лишнюю подробность ужасного, мучительного кошмара. Мистер Тэбрик до такой степени распалил себя, что рассудок его затуманился. Черное показалось ему белым, а белое -- черным, и он твердо решил перестрелять всех этих проклятых лисиц и раз навсегда покончить с тем адом, в который они его ввергли.

Он находился в таком ужасном настроении до середины ночи, испытывая невыразимые страдания, как будто сломал зуб и придавил открытый нерв. Но всему на свете наступает конец. Мистер Тэбрик, совершенно обессилев под наплывом самого мучительного из всех чувств -- ревности, впал наконец в состояние тяжелого, тревожного забытья.

Через час или два непрерывная смена путаных и обрывочных видений, которые вначале нахлынули на него, прекратилась и уступила место яркому и отчетливому сну. Его жена была вместе с ним в своем прежнем, нормальном облике. Они вдвоем шли по лесу, совсем как в тот злосчастный день, когда совершилось ее ужасное превращение в лисицу. Тем не менее он все-таки заметил в ней большую перемену. На ней лежала печать тяжелого горя: она опустила глаза, ее лицо было бледным и опухло от слез; волосы в беспорядке падали на плечи; нервные, влажные руки судорожно сжимали и комкали маленький носовой платок; тело содрогалось от рыданий, и весь вид ее свидетельствовал о полном безразличии к собственной внешности. Прерывая свою исповедь частыми всхлипываниями, она пыталась признаться ему в какой-то своей вине перед ним, но он так и не разобрал ее отрывистых слов, да, впрочем, и не старался в них вникнуть, потому что совершенно отупел от собственных несчастий. Так они грустно брели и брели вперед. Он обвил рукою ее талию; она шла, повернув к нему лицо, но то и дело, охваченная отчаянием, опускала глаза.

Наконец они присели, и он сказал ей:

-- Я знаю, что это не мои дети, но я не буду дурно обращаться с ними. Ты все равно моя жена. Я клянусь, что никогда не оставлю твоих детей и позабочусь об их образовании.

Тут мистер Тэбрик начал припоминать названия различных школ. Итон не годился, Хэрроу тоже, а также и Уинчестер и Рэгби... Он не мог дать себе ясного отчета, почему эти школы не подходили для ее детей; он только сознавал, что все те заведения, которые ему припомнились, почему-то для них не годились; но ведь что-нибудь должно же для них подойти? Без конца повторяя названия школ, он все сидел, держа свою жену за руку. Но наконец, все еще плача, она поднялась с места и ушла. Тут он медленно проснулся.

Даже открыв глаза и осмотревшись, мистер Тэбрик все еще продолжал вспоминать названия школ и прошептал, что ему придется определить их в какое-нибудь частное учебное заведение или, в крайнем случае, найти им хорошего репетитора.

-- Ну да! -- произнес в слух, спуская ноги с кровати. -- Самое лучшее -- найти им репетитора, но и это будет сопряжено с большими трудностями.

При звуке собственных слов он вдруг стал думать над тем, в чем, собственно, заключается эта трудность, и тут вспомнил, что они не были обыкновенными детьми. Они были лисятами, только лисятами! Когда мистер Тэбрик припомнил это, он был совершенно ошеломлен и потрясен этим обстоятельством и долгое время ничего не понимал, но в конце концов расплакался от жалости к ним и к себе самому. Ему казался ужасным тот факт, что его жена родила лисят вместо детей; но когда он вспомнил, что это произошло потому, что сама она тоже была лисой, силы окончательно его покинули, он застонал от мучивших его страданий, несколько раз стукнулся головой об стену, снова бросился на кровать и рвал зубами простыни, продолжая исступленно рыдать.

В течение всего дня (а он должен был идти к лисице только вечером) он растерянно и грустно бродил по своему дому, испытывая искреннюю жалость к своей жене и ее детям.

Наконец, когда пришло время, он отправился опять к их норе и был очень удивлен, не застав там никого. На его зов из норы вскоре показалась Эстер, но, несмотря на то, что он продолжал звать и других, они не откликнулись.

Кроме того, что-то едва уловимое в поведении лисенка подсказало ему, что он был один. Эстер искренне обрадовалась его приходу, взобралась к нему на колени, а оттуда на плечо, и стала лизать ему лицо, что очень его удивило (он мог ожидать такой ласки от Анжелики, но никак не от Эстер). Он присел на землю недалеко от норы, погладил ее и угостил рыбой, которую принес с собой для ее матери. Она накинулась на рыбу с необычайной жадностью, и он пришел к убеждению, что она за весь день ничего не ела и, видимо, давно уже находилась в полном одиночестве.

Мистер Тэбрик долго сидел с ней, но вдруг она навострила ушки и вскочила на ноги; обернувшись, он увидел, что к ним приближается Сильвия. Она очень ласково его приветствовала, но по всему чувствовалось, что она куда-то торопится; и действительно, через несколько секунд она снова отправилась в путь в том направлении, откуда только что пришла. На этот раз с ней отправилась и Эстер. Когда они отошли на расстояние трех-четырех дюймов от норы, лисенок стал отставать от матери, постоянно останавливаясь и оглядываясь назад, и наконец, круто повернув, со всех ног бросился обратно к своему дому. Но мамашу не так-то легко было провести, она сейчас же догнала дочь и, схватив зубами за шиворот, потащила за собой.

Мистер Тэбрик, видя такое их необычное поведение, заговорил с Сильвией и сказал, что возьмет на руки Эстер и понесет ее, если только Сильвия покажет ему дорогу После некоторого колебания Сильвия отдала ему Эстер, и они тронулись в путь.

Сильвия бежала впереди, а мистер Тэбрик шел за ней следом, неся на руках Эстер. Лисенок визжал, бился и всячески старался вырваться. Один раз Эстер даже укусила его, но теперь мистер Тэбрик уже не удивлялся таким выходкам и знал, как на них реагировать. Меры борьбы он применял приблизительно такие же, как и во всех тех случаях, когда кто-нибудь позволяет себе проявлять скверный нрав; а в таких случаях рекомендуется платить той же монетой. Мистер Тэбрик потряс Эстер и дал ей хорошего шлепка, после чего она надулась, но кусаться перестала.

Так они прошли больше мили, обогнули дом мистера Тэбрика, пересекли большую дорогу и свернули в небольшой лесок, к которому прилегали стоявшие под паром поля. Стало уже так темно, что мистер Тэбрик с большим трудом мог идти следом за своей лисой, тем более что она, сокращая дорогу, часто выбирала совершенно непроходимые для него места.

Наконец они подошли к новой лисьей норе, и при слабом мерцании звезд мистер Тэбрик различил силуэты остальных лисят, игравших в тени кустов.

Несмотря на усталость, он чувствовал себя теперь вполне счастливым и тихо смеялся от радости. Он опустился на землю, а его лиса подошла к нему и, положив передние лапы ему на плечи, стала лизать его. Он сейчас же поцеловал ее в морду и, завернув в свой пиджак, прижал к груди, смеясь и плача от восторга.

Все муки ревности, пережитые прошлой ночью, были забыты. Вся безнадежность грусти, царившая в его душе еще сегодня утром, и ужасный осадок виденного им сна исчезли бесследно. Что из того, что они лисицы? Мистер Тэбрик понял, что он все-таки может быть счастлив с ними. Ночь была теплая, и он так и остался в лесу до утра. Сперва, пользуясь темнотой, он играл с лисятами в прятки, но потом потерял Сильвию, долго не мог ее найти и вдруг почувствовал, что лисята надоели ему своей шумной возней, растянулся на земле и почти сразу заснул.

На рассвете мистер Тэбрик проснулся, потому что один из лисят, играя, стал трепать его за шнурки. Сев, он увидел, что двое других дерутся, стоя на задних лапах неподалеку от него. Остальные двое играют в прятки вокруг большого дерева. Как только он пошевелился, Анжелика бросила его шнурки и со всех ног кинулась к нему, чтобы поцеловать его и поприветствовать с добрым утром. Слегка сконфуженная его необычайной нежностью, она тотчас же отскочила и стала застенчиво теребить кончик его пиджака.

Этот момент пробуждения был одним из счастливейших в жизни мистера Тэбрика. Свежая утренняя прохлада, благоухание зарождающегося дня, первые лучи солнца, скользнувшие по верхушкам деревьев, неожиданно вспорхнувшая птичка -- все это приводило его в неописуемый восторг. Даже резкий запах лисенка, которого он обнимал, казался ему восхитительным.

В ту минуту все установленные людьми законы и обычаи представлялись ему ненужными и глупыми; он поспешил оправдать перед собой эту новую точку зрения и сказал:

-- Я с радостью променял бы всю мою прежнюю жизнь на счастье, которое испытываю теперь. Но я до сих пор сохраняю почти все нелепые представления, присущие людям. Животные счастливее их, и я сделаю все, чтобы заслужить такое счастье!

Он долго наблюдал за веселой игрой лисят и любовался, как они, пользуясь тем, что один из них зазевался, мягко и бесшумно стелясь по земле, подкрадывались к нему и неожиданно на него наскакивали, радуясь его испугу. Мистеру Тэбрику пришла в голову мысль, что лисята невинны, чисты как снег и безгрешны, потому что Бог создал их такими, как они есть, и они не могли нарушить ни одной из Его заповедей. И тут он заключил, что люди грешны потому, что не могут быть такими же, как животные.

Наконец он поднялся на ноги и, захлебываясь от счастья, направился домой, но вдруг остановился, потому что в его мозгу зародился новый, ужасный вопрос "Что их ожидает?"

Эта мысль повергла его в холодный ужас, и он оцепенел, словно увидел перед собой змею. Наконец, встряхнув головой, он почти бегом бросился домой, но невольно все думал о том, что же будет с его лисой и ее детьми.

При этой мысли он испытывал такой страх, что всеми силами старался ее отогнать. Но она преследовала его весь день, а потом, затаившись где-то в недрах души, навсегда лишила прежнего беззаботного счастья, и теперь он находился в состоянии постоянного напряжения, стараясь ни о чем не думать.

Все это побуждало его к тому, чтобы проводить с Сильвией как можно больше времени. Сперва он стал посвящать ей весь день, а потом привык оставаться в лесу на ночь и спать на земле, как проспал ту первую ночь. Такой жизнью он прожил несколько недель подряд, лишь изредка возвращаясь домой только для того, чтобы запастись едой. Однако неделю или дней десять спустя после переселения в новую нору, у его лисицы и лисят появилась новая привычка -- бродить по лесам. Он знал, что прежде лисица любила целыми днями в полном одиночестве скитаться по лесу. Теперь к тому же стремились и ее дети. Короче говоря, нора сослужила свою службу, стала ненужной, и они пользовались ею как убежищем только почуяв опасность.

Этот бродячий образ жизни стал источником новых несчастий для мистера Тэбрика, потому что теперь он не видел их часами, а иногда и целыми днями, и, не зная, где их искать, страдал от одиночества и страха за них. Тем не менее Сильвия была к нему трогательно внимательна и часто посылала за ним Анжелику или какого-нибудь другого лисенка, а иногда, если у нее находилась минутка, прибегала за ним и сама. К этому времени все они очень к нему привыкли и смотрели на него как на товарища. Несмотря на то, что многое в мистере Тэбрике их раздражало (например, он постоянно спугивал зайцев и кроликов), они всегда проявляли искреннюю радость при встрече с ним, даже после короткой разлуки. Их дружеское отношение, как вы можете себе представить, было для мистера Тэбрика в то время источником нескончаемой радости. Он жил теперь только для своих лисиц, потому что его любовь к жене бессознательно распространилась и на ее детей. Теперь, когда он проводил с ними целые дни, он знал их также хорошо, как если бы они были его собственными детьми. В обществе Сильвина и Анжелики он чувствовал себя всегда особенно счастливым, а они никогда не были так счастливы, как в те часы, что он проводил с ними. Он обращался и вел себя с лисятами совершенно свободно и к этому времени многому научился у них, так же как и они у него. Пожалуй, эта дружба мистера Тэбрика с лисицами была самым необычайным союзом, который когда-либо существовал на свете, особенно если судить по результатам их взаимного влияния друг на друга.

Мистер Тэбрик, например, мог теперь всюду следовать за лисицами и даже не отставал от них, причем шел по лесу бесшумно, как олень. Он научился прятаться, если кто-нибудь проходил мимо, так что люди очень редко его видели, а в обществе лисиц видели всего один раз. Но самое забавное было то, что у него появилась привычка ходить согнувшись пополам, почти на четвереньках, так что он невольно нет-нет да и опирался о землю то одной, то другой рукой, особенно когда шел в гору.

Иногда он охотился с ними вместе. Его роль сводилась главным образом к тому, что он выгонял зайцев к кустам, где сидела засада из лисят, так что жертва попадала им прямо в зубы.

Впрочем, он был им полезен и в других отношениях: влезал на деревья и доставал из гнезд голубиные яйца, которые были для лисят большим лакомством. Изредка он убивал для них ежа, и таким образом они не ранили себе рот его иглами. Однако, хотя мистер Тэбрик сильно изменился под влиянием лисиц, они, со своей стороны, тоже не отставали от него и переняли много человеческих приемов и уловок, которые обычно совершенно отсутствуют в лисьем поведении.

Как-то вечером мистер Тэбрик зашел к крестьянину-пчеловоду и купил у него целый плетеный из прутьев улей, попросив предварительно выкурить оттуда всех пчел. Он отнес этот улей своим лисицам, чтобы угостить их медом; он не раз видел, как они откапывали гнезда диких пчел. Увидев улей, полный меда, они ужасно обрадовались и с жадностью набросились на тяжелые благоухающие рамы; их зубы слипались от вязкой приторно-сладкой массы, но они стремительно и жадно поглощали ее. Уничтожив все без остатка, лисята в клочки разодрали весь улей, а потом еще долго, счастливые и довольные, были заняты тем, что вылизывали свою липкую сладкую шерсть.

Эту ночь мистер Тэбрик решил провести с ними в лесу, но они оставили его одного и ушли на охоту. Проснувшись утром, он почувствовал, что совершенно закоченел от пронизывающего холода и, кроме того, мучительно голоден. Над землей стелился белый туман, и в лесу запахло осенью.

Поднявшись на ноги и размяв свое закоченевшее тело, он отправился домой. Лето прошло -- мистер Тэбрик только сейчас это заметил и был очень удивлен. Он подумал о том, что лисята уже выросли, они стали уже почти взрослыми лисицами, а вместе с тем ему казалось, что только вчера они еще были маленькими темными шариками с ясными голубыми глазками. Вслед за тем невольно возникла мысль о будущем, и перед ним снова встал вопрос, который мучил его уже раньше: что ожидает его лису и ее детей? До наступления зимы он должен во что бы то ни стало заманить их к себе в сад и принять все меры, чтобы оградить их от всяких опасностей.

Хотя мистер Тэбрик и силился заглушить страх, придумывая всякие разумные планы, он весь день испытывал огромное беспокойство за лисье семейство. Придя к ним днем, он застал на обычном месте только свою жену Сильвию, и ему сразу стало ясно, что она тоже очень взволнована. Но -- увы! -- бедное существо не могло ему ничего объяснить, а только лизало его руки и лицо, пугаясь и вздрагивая от малейшего шума.

-- Где твои дети, Сильвия? -- спрашивал он ее несколько раз.

Но ее этот вопрос почему-то сердил; наконец она вскочила, бросилась к нему, прижалась всем телом к его груди и нежно-нежно его поцеловала, так что он ушел от нее с легким сердцем, потому что понял: она все еще его любит.

Эту ночь мистер Тэбрик провел у себя дома, но рано утром его разбудил топот лошадиных копыт, и, подбежав к окну, он увидел одного из местных фермеров. Фермер, очень нарядно одетый, проезжал верхом как раз мимо его дома. "Неужели они уже охотятся?" -- подумал он, но потом быстро успокоился, решив, что для охотничьего сезона еще рановато.

Больше никаких тревожных звуков до одиннадцати утра мистер Тэбрик не слышал. Но тут до него вдруг донесся отчетливый лай гончих, и, к своему ужасу, он убедился, что они лаяли где-то совсем близко. Мистер Тэбрик в отчаянии выбежал из дома, распахнул настежь ворота, укрепив над ними железный прут и несколько рядов проволоки, чтобы верховые не могли проникнуть в его владения, и прислушался.

Кругом снова царила полная тишина: видимо, лисица свернула куда-то в сторону; до него не долетало теперь ни единого звука охотничьего рожка. Собственно говоря, он уже был не властен хоть что-нибудь изменить, но не хотел в этом признаться даже самому себе и занялся тем, что стал проделывать отверстия в живой изгороди, окружавшей дом, чтобы дать возможность Сильвии или ее лисятам пробраться к нему в сад, с какой бы стороны они ни подошли.

Наконец он заставил себя вернуться в дом, чтобы напиться чаю. Не успел мистер Тэбрик сесть за стол, как ему показалось, что он снова слышит лай гончих; это был лишь слабый отголосок, но, когда он выбежал из дому, лай уже отчетливо слышался в соседнем леске.

Тут-то мистер Тэбрик и совершил непоправимую ошибку: услышав лай гончих почти у самых ворот своей усадьбы, он бросился им навстречу, вместо того чтобы вернуться в дом. Добравшись до ворот, он увидел, что его жена Сильвия, утомленная долгим преследованием, из последних сил бежит к нему навстречу, а гончие уже почти настигают ее. От этого кошмарного зрелища, навеки врезавшегося в память мистера Тэбрика, у него подкосились ноги. Если бы вы только могли видеть этих страшных отвратительных гончих, их ярость, их отчаянные усилия настичь лисицу, их дикую жажду крови! Весь этот ужас встал у него пред глазами и остался в его душе до самой смерти. Он мог бы, пожалуй, спасти лисицу даже теперь, если бы повернул обратно; но вместо того он стал звать ее, и она бросилась прямо к нему в открытую калитку. Все, что произошло дальше, было делом одной минуты, но совершилось на глазах у многих свидетелей.

С той стороны сад мистера Тэбрика был обнесен выступающей полукругом оградой высотою около шести футов, так что подоспевшие охотники увидели все, что случилось за ней. Один из них пустил лошадь через ограду и, хотя сам не пострадал, спасти мистера Тэбрика не сумел.

Лисица сразу бросилась в объятия мистера Тэбрика, но раньше, чем тот успел повернуться, гончие уже настигли их и повалили на землю. В это мгновение раздался вопль ужаса, его слышали все участники охоты, причем все они утверждали потом, что голос был женский, а не мужской. Мы не имеем точных сведений о том, кто кричал -- мистер Тэбрик или его жена, к которой внезапно вернулся человеческий голос. Когда перепрыгнувший через ограду охотник подоспел к ним и кнутом разогнал собак, мистер Тэбрик лежал без сознания, истерзанный гончими, и на теле его было не меньше двух десятков кровоточащих ран. Что касается его лисы, то она была уже мертва, хотя он все еще судорожно прижимал ее к своей груди.

Мистера Тэбрика тотчас же внесли в дом и оказали ему медицинскую помощь. Сомневаться в том, каково его душевное состояние, больше не приходилось: соседи были правы, называя его умалишенным.

Долгое время врачи считали его безнадежным, но мало-помалу он стал поправляться, и в конце концов к нему даже вернулся рассудок, так что прожил он до глубокой старости. Да уж если на то пошло, жив он и по сию пору!

Первое издание перевода: Женщина-лисица. Повесть / Д. Гарнет; Пер. с англ. И. Р. Гербач. -- Ленинград: А. Ф. Маркс, 1924. -- 93 с.; 24 см.

Оставить комментарий Гарнетт Дэвид (перевод: И. Р. Гербах) (yes@lib.ru) Год: 1923 Обновлено: 05/07/2024. 146k. Статистика. Повесть: Проза, Переводы Сочинения	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: Lady into fox. Перевод И. Гербах (1924).

Гарнетт Дэвид Женщина-лисица

Дэвид Гарнет. Женщина-лисица

Гарнетт Дэвид
Женщина-лисица

Дэвид Гарнет.
Женщина-лисица