Гальм Фридрих
Камоэнс

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

КАМОЭНСЪ.

ФАНТАЗІЯ. СОЧИНЕНІЕ ГАЛЬМА.

(Посвящается почтенному учителю Елисаветы Кульманъ, К. В. Гроссгейнриху)

ДѢЙСТВУЮЩІЕ:

Донъ Людовикъ Камоэнсъ.-- Донъ Іозе Квебедо Кастельбранко, богатый купецъ.-- Гусманъ, сынъ его.-- Смотритель Главной больницы для годныхъ въ Лиссабонѣ.-- Тѣнь Екатерины.

   * Васко Мусиньо (названный здѣсь Гусманомъ) Квебедо Кастельбранно болѣе всѣхъ Португальскихъ поэтовъ приблизился къ Камоэнсу. Героическая поэма его: Альфонсъ Африканскій, въ которой лучшими мѣстами почитаются описаніе мученій Принца Фернанда и сраженіе при Алкаэарѣ, явилась въ 1611 году. Пр. Пер.
   

Комнатка въ Главной Лиссабонской больницѣ для бѣдныхъ, мрачная, сырая, съ обвалившеюся на стѣнахъ штукатуркою. На сценѣ съ правой стороны, ближе къ зрителямъ, старый столъ, покрытый книгами и бумагами, и два, или три стула; съ лѣвой стороны бѣдная постель, на которой спитъ Камоэнсъ; у его изголовья повѣшенъ мечъ; надъ головой его, на стѣнѣ, виситъ старая лютня; въ глубинѣ сцены дверь.

   

ЯВЛЕНІЕ I.

Донъ Іозе Квебедо и Смотритель Больницы, съ ключами въ рукахъ и книгой подъ мышкою, останавливаются въ дверяхъ.

Квебедо.

             Третій этажъ! Мы не пойдемъ ли выше?
   

Смотритель.

             Синьоръ, на мѣстѣ мы.
   

Квебедо.

                                           Ну, слава Богу!
             Задохся я, ручьями льется потъ....
             Такъ мы на мѣстѣ?
   

Смотритель.

                                 Видите, синьоръ:
             Вотъ здѣсь написано: Людовикъ Камоэнсъ,
             Подъ пятымъ нумеромъ. Мы, право, не ошиблись.
   

Квебедо.

             Вы коротко его не знаете, быть можетъ?
   

Смотритель.

             Не знаю.
   

Квебедо.

                                 Какъ? Ужели не извѣстенъ
             Вамъ и по имени Людовикъ Камоэнсъ?
   

Смотритель.

             Здѣсь только имена: намъ дѣла нѣтъ
             Ни до извѣстности, ни знатности большаго.
             Людовикъ Камоэнсъ, покоя нумеръ пятый,
             И больше ничего! Такъ въ книгу онъ внесенъ.

(Открываетъ книгу и показываетъ Квебедо).

Квебедо.

             Я вижу по всему у васъ порядокъ въ книгѣ...
             Такъ здѣсь-то онъ? О, милосердый Боже!
             Какъ сыро, мрачно здѣсь, какъ низокъ потолокъ,
             Въ окнѣ -- въ окнѣ желѣзная рѣшетка!
   

Смотритель.

             Обыкновенно здѣсь содержатъ сумасшедшихъ.
             Уединенія, покоя онъ желалъ,
             А эта комната тогда пуста стояла --
             Мы, по желанію, его сюда перенесли.
   

Квебедо.

             Вотъ, кстати, помѣщенъ въ покоѣ сумасшедшихъ!
             Прекрасно сдѣлали, и вы но сердцу мнѣ.
             Желалъ бы я, чтобъ въ домы сумасшедшихъ
             Упрятали всѣхъ нашихъ риѳмачей!
             Не онъ ли спитъ на той постелѣ?
   

Смотритель.

                                                     Онъ.
             Не разбудить ли мнѣ его?
   

Квебедо.

                                           Оставьте!
             Я подожду, пока проснется самъ.
   

Смотритель.

             Такъ оставайтесь же -- успѣха вамъ желаю.
   

Квебедо.

             А вотъ вамъ за труды...
   

Смотритель.

                                           Благодарю, синьоръ!

(Уходитъ).

   

ЯВЛЕНІЕ II.

Квeбeдо садится на стулъ близъ стола, но такъ, что Камоэнсъ остается у него въ виду.

             Я забрался высоко и усталъ,
             И отдохнуть мнѣ, право, не мѣшаетъ.
             Въ больницу въ жизнь бы я свою не заглянулъ,
             Когда бы сынъ въ умѣ не помѣшался
             И званья моего не презиралъ.
             Задумалъ онъ кропать себѣ стишонки,
             Да риѳмы подбирать, присчитывать стопы;
             Забредилъ вдругъ о славѣ и о лаврахъ!
             Одинъ сынъ у меня и тотъ не хочетъ быть
             Купцомъ, какъ я, гнушается торговлей
             И лихоимствомъ барыши зоветъ.
             Достигнуть хочетъ славы Камоэнса --
             А вотъ его стремленья идеалъ:
             Покрытый славою и лаврами вѣнчанный,
             Въ больницѣ, тотъ, безъ глаза, изнуренъ,
             Пѣвецъ великій дивной Лузіады,
             Кто на стѣнахъ Орана, гордой Центы,
             За родину кровь проливалъ свою,
             Теперь въ больницѣ запертъ сумасшедшихъ!
             Отъ благъ земныхъ остались у него
             Заржавый мечъ, запыленная лютня.
             Охъ! жизнь его была горька, горька!
             "Людовикъ Камоэнсъ, покоя нумеръ пятый,"
             И больше ничего, такъ въ книгу онъ внесенъ....
             А я, надъ кѣмъ онъ нѣкогда смѣялся,
             Кого онъ тыквой звалъ, аршинникомъ, глупцомъ,
             Кто продавалъ изюмъ, отсчитывалъ лимоны,
             Я растолстѣлъ, разбогатѣлъ, какъ Крезъ:
             Три дома у меня, мои гальоны
             Съ товарами летаютъ по морямъ.
             Гнался за славой онъ, а я лишь за богатствомъ --
             И вотъ какъ поприща достигли мы конца!
             Увидитъ лишь его Гусманъ мой, непремѣнно
             Онъ званье изберетъ доходное отца.
             Клянусь Сентъ-Яго, онъ его увидѣть долженъ.
             Не для того ли я взобрался на чердакъ?
             Его увидитъ онъ, изъ устъ его услышитъ
             Признаніе, что жилъ, какъ сумасбродъ,
             Что за химерами онъ по свѣту гонялся...
             Онъ просыпается, вздохнулъ, глаза открылъ...
   

Камоэнсъ.

             Такъ это былъ лишь мимолетный сонъ!
             Онъ освѣжилъ меня для новыхъ лишь страданій --
             Не непробудный сонъ -- кончина бытія!
             Тѣнь смерти не сама спасительная смерть.
             Кто-то вошелъ сюда -- живое существо --
             Какъ: человѣкъ? Возможно ль? Что за чудо
             Приводитъ васъ сюда? Вы не ошибкой ли,
             Синьоръ, зашли сюда?
   

Квебедо.

                                           Донъ Камоэнсъ,
             Я къ вамъ пришелъ.
   

Камоэнсъ.

                                           Ахъ! я забылъ, кто я!
             Не нужны ли вамъ свадебныя пѣсни,
             Для серенады вамъ не нужно ли стиховъ?
             На томъ столѣ, извольте взять, любые:
             Во всякомъ родѣ сыпь, дешевые, синьоръ --
             Реала по два я прошу за сочиненье...
   

Квебедо.

             Я не за тѣмъ пришелъ.
   

Камоэнсъ.

                                           Не думаете ль вы,
             Что сочиню стихи для васъ нарочно?
             Взгляните на меня, синьоръ: я изнемогъ,
             Едва могу привстать съ одра болѣзни,
             Нѣтъ силы у меня и мысли оскудѣли.
             Довольствуйтесь, когда угодно, тѣмъ,
             Что я на всякой случаи заготовилъ.
   

Квеведо.

             Я къ вамъ пришелъ, сударь, не за стихами.
             Людовикъ! пристально взгляните на меня:
             Узнали ль вы меня?
   

Камоэнсъ.

                                           Синьоръ, я васъ не знаю.
   

Квебедо.

             И полно! Вы должны меня узнать!
   

Камоэнсъ.

             Не узнаю.
   

Квебедо.

                       Въ Кальвасѣ мы ходили съ вами
             Въ одно училище.
   

Камоэнсъ.

                                 Я съ вами?
   

Квебедо.

                                           Да, въ Кальвасѣ.
             Другъ другу часто мы вцѣплялись въ волоса
             И безъ пощады вы меня бивали.
             Припомните -- меня должны вы знать.
   

Камоэнсъ.

             Синьоръ, простите, память ослабѣла:
             Чтобъ ни сказали вы, я вспомнишь не могу.
   

Квебедо.

             Сентъ-Яго! Вспомните, быть можетъ,
             Когда я вамъ скажу: я вашъ землякъ,
             Товарищъ вашъ -- Квебедо Касшсльбранко.
   

Камоэнсъ.

             Квебедо! Вы?
   

Квебедо.

                                 Такъ точно, Донъ Людовикъ,
             Іозе я Квебедо Касшсльбранко,
             Кого ты звалъ пустою головой,
             Я самый тотъ Квебедо.
   

Камоэнсъ.

                                           И, скажите,
             Зачѣмъ пришли сюда, Квебедо Кастельбрапко?
   

Квебедо.

             Да, поглядѣть пришелъ, какъ поживаешь ты.
             Ты что-то похудѣлъ; тебѣ, какъ видно, плохо,
             А посмотри, какъ твои товарищъ растолстѣлъ!
             Да, ты, братъ, посѣдѣлъ, состарѣлся въ больницѣ
             И окривѣлъ къ тому, бѣдняжка Камоэнсъ!
   

Камоэнсъ.

             Зачѣмъ пришелъ сюда, Квебедо Кастельбранко?
             Считать мои сѣдые волоса
             И на лицѣ глубокія морщины?
   

Квебедо.

             Не съ тѣмъ намѣреньемъ, пріятель, говорю.
             Хотѣлъ лишь я сказать, что время измѣнилось,
             А съ нимъ и ты: ужъ ты не тотъ красавецъ,
             Который дамамъ головы кружилъ,
             И гордостью былъ знатной молодежи.--
             Ужь ты не тотъ Людовикъ Камоэнсъ!
   

Камоэнсъ.

             Да, я не тотъ. Хотя бъ всѣмъ счастьемъ жизни
             Пожертвовалъ я суетной мечтѣ,
             Вы не указчикъ мнѣ! Какой нибудь Квебедо
             Не можетъ быть моимъ цѣнителемъ, судьей....
   

Квебедо (въ сторону.)

             Сентъ-Яго! Еслибъ онъ не нуженъ былъ для сына,
             Я сбилъ бы эту спѣсь!

(къ Камоэнсу)

                                 Со мной неласковъ ты.
             Я лучшаго ждалъ отъ тебя пріема,
             И вижу по всему, что боленъ ты,
             А то бы обласкалъ товарища и друга;
             Ты не былъ бы злопамятенъ; съ восторгомъ
             Припомнилъ бы дни дѣтства своего,
             Дни свѣтлые подъ кровлею родною!
             Меня спросилъ бы ты про тотъ широкій лугъ,
             Гдѣ въ мячъ играли мы; спросилъ бы ты про липу:
             Какъ мачта высока она была, но ты
             Всегда выигрывалъ условную награду.
             А помнишь ли, когда играли мы
             Въ охоту -- за тобой гнались мы, какъ собаки,
             Ты былъ олень и мчался, какъ стрѣла,
             И всѣхъ насъ перегналъ -- ты помнишь?
   

Камоэнсъ.

                                                               Помню.
   

Квебедо.

             А помнишь ли, когда толпою шумной
             Мы осаждали холмъ: для насъ, какъ Гибралтаръ,
             Онъ былъ высокъ и крутъ -- тогда была потѣха!
             Досталося довольно нашимъ лбамъ....
   

Камоэнсъ.

             Отъ той игры на память мнѣ остался
             Рубецъ на лбу, вотъ этотъ --
   

Квебедо.

                                           Вижу, вижу!
             А помнишь, какъ рѣку мы переплыть хотѣли,
             Да не рѣшалися; лишь ты одинъ....
   

Камоэнсъ.

             Я первый бросился въ кипящую пучину,
             Боролся долго съ ней, и наконецъ
             Смирилъ ее, и на хребтѣ волнистомъ
             Она меня умчала далеко.
             Вы, трусы, между тѣмъ мнѣ съ берега кричали
             О дѣтства дни! какъ сладко вспомнишь васъ!
             Приди, дай руку мнѣ, Квебедо: знаешь,
             Съ тобой всегда врагами были мы;
             Ты мнѣ тогда казался -- но, быть можетъ,
             Ты не таковъ, какимъ казался мнѣ.
             Приди сюда -- со мной игралъ ты въ дѣтствѣ,
             Со мною радости невинныя дѣлилъ,
             И нынѣ, въ сумрачный закатъ печальной жизни,
             Выводишь предо мной картину свѣтлыхъ дней.
             Я до того осиротѣлъ въ семъ мірѣ,
             Что еслибъ ты смертельнымъ былъ врагомъ,
             То и тогда бъ тебя прижалъ я къ сердцу.
   

Квебедо (утирая слезы).

             Ну, каково же ты, Людовикъ, поживалъ
             Со дня того, какъ мы съ тобой разстались?
             Меня отецъ изъ Кальвы отослалъ
             Въ Фигеру. Ахъ! тогда я съ играми простился
             И за работу сѣлъ.
   

Камоэнсъ.

                                           Меня судьбина
             Въ Коимбру привела, въ святилище наукъ.
             Тамъ, тамъ услышалъ я Омира пѣснопѣнья
             И пѣснь Виргилія -- и овладѣла мной
             Любовь къ высокому, и что въ груди таилось
             Везъ образовъ, осуществилось все
             И приняло божественные лики!
   

Квебедо.

             Науки мнѣ не шли на умъ, пріятель.
             Въ ученье я попалъ къ купцу ростовщику,
             А онъ кое-что зналъ, умѣлъ считать порядкомъ.
   

Камоэнсъ.

             И годы мчалися! Изъ стѣнъ Коимбры тѣсной
             Я вырвался: мнѣ было душно тамъ!
             Влеченію души послѣдовалъ я робко;
             Увидѣлъ Лиссабонъ, увидѣлъ пышный Дворъ,
             Увидѣлъ Короля, сіявшаго, какъ солнце,
             И вкругъ него, какъ звѣзды въ небесахъ,
             Вельможъ Двора -- и, словно, ослѣпленный
             Сталъ вдалекѣ, очамъ не вѣрилъ я,
             Приблизишься къ величеству не смѣя.
   

Квебедо.

             Точь въ точь со мной тогда случилось тоже,
             Когда въ залъ биржевой вступилъ я въ первый разъ.
   

Камоэнсъ.

             Тамъ я ее увидѣлъ -- и туманомъ
             Подернулось сіяніе вѣнца,
             И блескъ померкъ Двора и царедворцевъ!
             Какъ Божіе дыханье разлилось
             Лучемъ живительнымъ по хаосу творенья,
             Такъ взоръ ея проникнулъ въ душу мнѣ
             И создалъ рай въ ея глубокомъ лонѣ.
             Ахъ! какъ была плѣнительна она!
   

Квебедо.

             Я тоже испыталъ: вотъ полюбилась мнѣ
             Смугляночка, купеческая дочка;
             Ломился золотомъ сундукъ ея отца,
             Сердечко же ея еще свободно было,
             А я былъ бережливъ, собой недуренъ...
   

Камоэнсъ.

             Какъ пламенно другъ друга мы любили!
             И наша страсть была согласный звукъ,
             Перстами ангела исторгнутый изъ арфы
             Предъ трономъ Вышняго, неслышный для другихъ....
   

Квебедо.

             Вотъ я отцу понравиться успѣлъ:
             Онъ насъ благословилъ, и я въ восторгѣ
             Повелъ богатую купчиху къ алтарю!
   

Камоэнсъ.

             Блаженъ, кто страсть свою успѣхомъ увѣнчалъ!
             Я -- я несчастливъ былъ! Насъ разлучили:
             Въ стѣнахъ монастыря увяла жизнь ея --
             жизнь лиліи, отъ солнца отлученной!
             Меня же свѣтъ стремленіемъ увлекъ:
             Война тогда отчизну волновала;
             Смерть славную отрадой я считалъ.
             Въ Марокко я взлетѣлъ на стѣны Центы;
             Лишился глаза тамъ -- не жизни...
   

Квебедо.

                                                     Ахъ! и я
             Не лучшій жребій испыталъ! Подруга
             Скончалась у меня, и я тогда лишь
             Утѣшился, когда наслѣдство получилъ.
   

Камоэнсъ.

             И я утѣшился! Въ стѣнахъ больницы темной,
             Съ обвязаннымъ лицомъ, страдалъ я одинокъ.
             Лежала ночь окрестъ меня, во мнѣ! Въ то время
             Спустилося.... Нѣтъ.... тихо низпарило
             Наитіе святое на меня,
             Какъ слово Божіе въ мою запало душу,
             Какъ пламя яркое, и кроткое, какъ лучъ,
             Вечернія зари, горящее, какъ солнце,
             И влажное, какъ ангела слеза,
             Какъ громъ гремящее, и нѣжное, какъ арфа --
             Спустилося и обняло меня,
             И вознесло, помчало -- и на ложе
             Я палъ безъ чувству когда жь пришелъ въ себя,
             Я не былъ одинокъ, отъ всѣхъ оставленъ:
             Пѣснь первая моя лежала предо мной,
             Свѣтъ внутренній сіялъ очамъ моимъ закрытымъ,
             И мѣра горестямъ исполнилась моимъ.
             Моя душа на крыльяхъ пѣснопѣнья
             Отраду въ небесахъ у Бога обрѣла,
             Я пѣлъ и забывалъ страданія земныя.
   

Квебедо.

             Меня -- какъ я сказалъ -- утѣшило богатство.
             Я закупалъ товары, въ ростъ давалъ,
             Кое-чѣмъ промышлялъ, не тратилъ по пустому
             И нажился. А что же сдѣлалъ ты?
   

Камоэнсъ.

             Страну оставилъ я, гдѣ прахъ ея хранился,
             Гдѣ былъ не понятъ я, гдѣ былъ забытъ --
             Предѣлы Индіи я отыскалъ далекой,
             И тамъ, среди нетлѣнныя весны,
             Я Португалію воспѣлъ въ той пѣсни,
             Которая до Таго разлилась.
             Европа именемъ дс-Гамы огласилась,
             И Лузіадѣ громкую хвалу
             Отгрянутъ брега Гиберніи туманной.
   

Квебедо.

             А принесла ли выгоды тебѣ?
             Слухъ носится...
   

Камоэнсъ (съ жаромъ).

                                 Она мнѣ навлекла гоненья
             И ненависть! Поэтъ, воспѣвшій славу предковъ,
             Умолкнуть долженъ былъ при низости сыновъ;
             Оли не вынесли того, что въ пѣснопѣньяхъ
             Пигмеями я ихъ изобразилъ;
             Они почли сатирой ядовитой,
             Что было только дружескимъ совѣтомъ.
             О! горекъ жребій мой: меня навѣкъ отвергла
             Страна, воспѣтая, прославленная мной.
             О Португаллія! и ты меня забыла!
             Я мужъ, и ропотомъ гнушаюсь, но повѣрь,
             Что эту рану нанесли мнѣ въ сердце --
             Уврачевать ее лишь можетъ смерть одна!
   

Квебедо.

             Ну, полно горевать, минувшее забудь;
             Въ разсчетахъ кто своихъ не ошибался?
   

Камоэнсъ.

             Съ восшествіемъ на тронъ младаго Себастьяна
             И для меня мелькнулъ, какъ солнце, счастья день.
             Орлиный взоръ (то въ мою проникъ темницу
             И цѣпь позорная съ моихъ упала рукъ.
             На Божій свѣтъ меня онъ вывелъ снова
             И сердце отогрѣлъ живительнымъ лучемъ!
             На долго ли? Король при Альказарѣ
             Палъ жертвою отважности въ бою.
             Со дня того Филиппова десница
             На Португаллію, какъ иго, налегла,
             Со дня того чего не вытерпѣлъ я въ жизни!
   

Квебедо.

             Ты правъ: дни черные тогда постигли насъ,
             А для тебя они всѣхъ пагубнѣе были.
   

Камоэнсъ.

             Свѣтило дней моихъ навѣки закатилось
             И вечеръ сумрачный простерся вкругъ меня;
             Хвалимый нѣкогда, теперь отъ всѣхъ забытый,
             Вотъ до чего на старости я дожилъ!
             Одинъ лишь другъ мнѣ въ мірѣ оставался --
             Негръ Саладинъ; его бранилъ я чернымъ псомъ,
             А въ бѣдности я Негра жилъ трудами;
             За мной въ болѣзни онъ ухаживалъ одинъ,
             У ложа моего просиживалъ дни, ночи,
             И утѣшеніе и ласки расточалъ;
             Онъ для меня молилъ о подаяньи.
             Когда же наконецъ бѣдняжка изнемогъ,
             Онъ до того простеръ ко мнѣ усердье,
             Что умеръ для меня, мои вѣрный черный песъ!
             Господь, Ты зрѣлъ! Покойся въ мирѣ, другъ,
             Мой вѣрный другъ, послѣдній на землѣ!
             Ахъ! счастье суетно, жизнь наша треволненье....
             Блаженъ, блаженъ почившій мертвымъ сномъ!
   

Квебедо.

             Теперь не время ли мнѣ къ дѣлу приступить?
             Ты много бѣдствій перенесъ, пріятель,
             Ты плохо награжденъ за трудъ свой вѣковой
             И не принесъ плода твой цвѣтъ великолѣпный.
             Въ больницѣ ты нашелъ себѣ пріютъ --
             Вотъ поприща конецъ, избраннаго тобою!
   

Камоэнсъ.

             Каковъ конецъ?
   

Квебедо.

                                 Я думаю, теперь:
             Что разставался, различными путями
             Мы выступили въ свѣтъ. Ты цѣль себѣ избралъ
             Высокую, но, кажется, пріятель,
             Я выбралъ лучшую. Подумай: я богатъ;
             Товарами мои набиты лавки
             И корабли мои летаютъ по морямъ.
             А въ дѣтствѣ на меня смотрѣлъ ты горделиво!
             Хотя я лаврами себя не увѣнчалъ,
             Но все таки, мнѣ кажется, пріятель,
             Что перевѣситъ лиру мой аршинъ.
   

Камоэнсъ.

             Барышъ для торгаша -- вотъ верхъ его желаній;
             Но нѣчто есть столь нѣжное, чего
             Не свѣсишь на вѣсахъ, и столь оно высоко,
             Что твой аршинъ не хватитъ до него!
             Замѣть себѣ, дружокъ: торгуй листомъ лавровымъ,
             Но трогать не дерзай лавроваго вѣнца!
   

Квеведо (въ сторону).

             Не ладъ Moim" ли онъ смѣется состояньемъ?
             Тьфу, пропасть! Попади лишь въ руки мнѣ,
             Корить тебя я милостыней буду
             И отплачу тебѣ сторицей!
                                 (Громко) Камоэнсъ!
             Не обижать тебя хочу -- я сожалѣю.
             Когда же словомъ ты обидѣлся моимъ,
             Взгляни лишь на себя, уважь причину,
             Которая меня къ тебѣ влекла:
             Оставь больницу ты, войди въ мое семейство;
             Гостепріименъ домъ мои -- я богатъ.
             Людовикъ! отдохни отъ горестей житейскихъ
             На лонѣ дружества, и раздѣли со мной
             Все изобиліе.
   

Камоэнсъ.

                                 Что говоришь ты? Какъ?
             Ты предлагаешь мнѣ свой домъ?
   

Квебедо.

                                                     Къ твоимъ услугамъ.
             Ты гостемъ будь моимъ; рѣшайся, Камоэнсъ,
             Не хочешь ли ты жить въ семействѣ Кастельбранко?
   

Камоэнсъ.

             Жить у тебя! Ты думаешь, быть можетъ...
             Нѣтъ! у тебя нѣтъ злаго на умѣ.
             Благодарю тебя за нѣжное участье.
             Но мнѣ здѣсь хорошо, ты здѣсь оставь меня;
             Крупицами стола питай бездомныхъ нищихъ,
             И въ тягость не хочу быть никому-
   

Квебедо.

             Ты въ тягость мнѣ? Возможно ли! Напротивъ,
             Но откровенности скажу тебѣ, что ты
             Своимъ совѣтомъ мнѣ полезенъ будешь.
   

Камоэнсъ.

             Возможно ли? Тебѣ могу я быть полезенъ,
             Когда себѣ ни чѣмъ я пользы не принесъ!
   

Квебедо.

             Лишь выслушай меня, потомъ рѣши, пріятель
             Вотъ видишь: Богъ мнѣ сына даровалъ,
             На старость дней надежду, утѣшенье,
             И вотъ ужъ юношей прекраснымъ выросъ онъ,
             И я уже надеждою ласкался,
             Что увеличитъ онъ наслѣдіе отца,
             Трудясь на поприщѣ, гдѣ въ потѣ я трудился,
             Какъ вдругъ безуміемъ увлекся мой Гусманъ,
             Сталъ презирать купеческое званье,
             Вѣсы забросилъ онъ, а книги полюбилъ,
             Искуствами, поэзіей забредилъ...
   

Камоэнсъ.

             Безумецъ онъ!
   

Квебедо.

                                           Я тоже говорилъ,
             Но онъ не слушаетъ отеческихъ совѣтовъ:
             -- Служенью Музъ себя задумалъ посвятишь --
             Такъ отвѣчаетъ онъ на всѣ мои упреки.
   

Камоэнсъ.

             Такъ всѣ они мечтаютъ... лишь мечтаютъ!
   

Квебедо.

             Напрасно истощалъ я просьбы и моленья.
             Упрямецъ: на своемъ поставить хочетъ онъ.
             Вотъ, видишь, что меня тревожитъ, мучитъ.
             Мнѣ кажется, Гусманъ не излечимъ.
             Когда бъ увидѣлъ онъ поэзіи награду,
             Когда бъ увидѣлъ свой блестящій идеалъ,
             Когда бъ увидѣлъ онъ въ больницѣ Камоэнса,
             Быть можетъ ...
   

Камоэнсъ.

                                 Онъ меня увидѣть долженъ.
             Пошли сюда -- его я исцѣлю
             Отъ страсти гибельной, отъ сумасбродства.
             Теперь понятно мнѣ, къ чему полезенъ я --
             Страшилищемъ я долженъ быть поэтовъ!
   

Квебедо.

             Ты хочешь дать ему совѣтъ благоразумный?
             Заблудшаго надѣешься спасти?
   

Камоэнсъ.

             Пошли его ко мнѣ.
   

Квебедо.

                                 Онъ недалеко.
             При имени твоемъ мой окрылится сынъ.
             Съ нимъ объ руку, быть можетъ, я надѣюсь,
             Ко мнѣ пожалуетъ гость дорогой...
   

Камоэнсъ.

             Увидимъ.
   

Квебедо.

             Такъ прости, дражайшій другъ!

(Про себя)

             Мнѣ удалось. Когда спасетъ онъ сына,
             Пожалуй, умирай: что пользы намъ въ больномъ?

(Уходить),

   

ЯВЛЕНІЕ III.

Камоэнсъ (одинъ).

             Я утомленъ! Мнѣ тяжело дышать,
             Тускнѣетъ взоръ -- не гость ли мой желанный
             Слетѣлъ ко мнѣ? Не ты ли, смерть,
             Коснулася меня холодными устами?

(Послѣ нѣкотораго молчанія)

             Екатерины нѣтъ! Не стало Саладина!
             Отъ всѣхъ оставленный, стою у гроба я.
             Ахъ! какъ удѣлъ завидѣнъ селянина!
             Все поприще его смиренное -- семья.
             Доволенъ онъ заботливою долей
             И скромною стезей, пробитою отцомъ.
             Когда же смерть надъ нимъ крыломъ повѣетъ.
             Среди семьи родной онъ тихо охладѣетъ,
             Склонясь на грудь подруги ясныхъ дней,
             Въ объятія рыдающихъ дѣтей.
             Когда жь въ очахъ его угаснетъ пламя жизни,
             Рука жены закроетъ нѣжно ихъ!
             А я, безумною мечтою ослѣпленный,
             Мнѣ не кого позвать и къ смертному одру!
             Ахъ, жилъ я одинокъ и одинокъ умру.
             Въ ту роковую ночь, у береговъ Китая,
             Какъ ураганъ корабль мои захватилъ,
             И мачты гордыя, какъ стебли, сокрушая,
             Корабль мои объ утесъ гранитный раздробилъ --
             Все злато, всѣ дары фортуны коловратной
             Я бросилъ въ бездну водъ -- лишь удержалъ er",
             Священный Божій даръ, сокровище мое!
             Съ ней бросился я въ хаосъ необъятный,
             Держалъ се превыше ярыхъ волнъ;
             Восторженный, отваги, вѣры полнъ,
             Я вышелъ на берегъ -- и въ томъ нашелъ отраду,
             Лишаясь благъ земныхъ, что спаса" я Лузіяду.
             Сокровищемъ своимъ я почиталъ ее;
             Въ ней полагалъ свое земное счастье!
             О, роковая пѣснь, души горящей плодъ!
             И ты, злосчастный лавръ, главу мою вѣнчавшій,
             Я изъ-за васъ, судьбѣ наперекоръ,
             Отъ тихихъ радостей семейныхъ отказался.
             Блаженъ лишь тотъ (чрезъ васъ повѣрилъ я тому),
             Кто счастіемъ безвѣстность почитаетъ,
             Кто не завидуетъ въ сей жизни никому
             И зависти ничѣмъ не возбуждаетъ...
             Мнѣ холодно -- но жилахъ льется трепетъ,
             Отходитъ Камоэнсъ, и чей отрадный гласъ
             Утѣшитъ, освѣжитъ его послѣдній часъ?
             Грядущее предъ нимъ покрыто мглою,
             Минувшее, какъ ночь, простерлась позади;
             Я тѣломъ изнемогъ, я палъ душой" --
             Угасъ огонь пророческій въ груди,
             Зеленый лавръ увялъ, оцѣпенѣла лира,
             Промчалась жизнь моя, какъ обольститель сонь,
             Разсыпалась, какъ лучъ звѣзды сраженной,
             Дробяся, катится въ туманный небосклонъ.
             Квебедо правъ -- плодя" жизни, проведенной
             Въ однихъ мечтаніяхъ -- лишь безполезный сонь!
   

ЯВЛЕНІЕ IV.

Камоэнсъ. Гусманъ (вбѣгаетъ).

Гусманъ.

             Здѣсь, здѣсь, сказали мнѣ, найду его! Онъ здѣсь?
             Такъ это онъ: сей величавый образъ
             Въ мечтаніяхъ парилъ передо мной!
             Лишь взоръ его горѣлъ блистательнѣе, ярче,
             Гордѣе возносилъ онъ ясное чело.
             Каковъ бы ни былъ, все онъ пѣснопѣвецъ;
             Какъ ни согбенъ подъ древностію лѣтъ,
             Наитьемъ Божества сей ликъ ознаменованъ
             И генія печать пылаетъ на челѣ.
             Привѣтствую тебя,.поэтъ великій!
   

Камоэнсъ.

                                                     Кто ты?
   

Гусманъ.

             Гусмавъ Квебедо, сынъ Квебедо Кастельбранко.
   

Камоэнсъ.

             Квебедо сынъ?
   

Гусманъ.

                                 Мнѣ приказалъ отецъ,
             Васъ проводитъ подъ кровъ гостепріимный.
             Не рано ли пришелъ я?
   

Камоэнсъ.

                                           Нѣтъ! ты опоздалъ..
             Приближься, юноша, взгляни окрестъ меня --
             Не видишь: кто стоитъ у изголовья?
             То ангелъ смерти. Часъ ударилъ мой.
             По выслушать еще, Гусманъ, успѣешь
             Изъ устъ хладѣющихъ послѣдній мой совѣтъ;
             Ты затаи въ груди своей глубоко
             Завѣтный даръ убогаго пѣвца.
   

Гусманъ.

             Ты хочешь умереть! Не можешь быть, не вѣрю,
             Чтобъ Камоэнсъ когда могъ умереть...
   

Камоэнсъ.

             Намъ время дорого. Меня, Гусманъ, послушай:
             Ты хочешь посвятишь себя служенью Музъ,
             Такъ мнѣ сказалъ отецъ? Сказалъ ли правду?
   

Гусманъ.

             Клянусь Всевѣдущимъ, отецъ мой не солгалъ!
   

Камоэнсъ.

             Обдумай выборъ твой; вся жизнь твоя зависитъ
             Отъ выбора теперь. Еще ты молодь,
             Твоя душа еще чужда земнаго
             И рвется къ небесамъ, и потому
             Священную поэзію ты любишь.
             Пусть дочь она небесъ, какъ и твоя душа,
             Любовь твоя поручится ль за силу?
             Намъ легче разумѣть, чѣмъ сотворять.
             Скорѣе мы предпринимать умѣемъ,
             Чѣмъ замыслъ приводишь къ счастливому концу.
   

Гусманъ.

             Да, мнѣ извѣстно, Камоэнсъ, что легче
             Даръ принимать, чѣмъ отдавать другимъ.
   

Камоэнсъ.

             Когда же такъ, взгляни въ глубь сердца и извѣдай,
             Что завлекло тебя на трудную стезю --
             Тщеславіе, иль дѣтское желанье
             Поэтамъ подражать, иль сильный крови жаръ,
             Иль раздражительность твоей системы нервной?
             Развѣдай все, не обольщай себя --
             Витія изучить свое искуство можетъ,
             Поэта же -- лелѣютъ небеса!
   

Гусманъ (по нѣкоторомъ молчаніи.)

             Что я теперь, того не выражу словами;
             Какъ тѣмъ я сталъ -- понятно, ясно мнѣ;
             Я въ дѣтствѣ былъ мечтателенъ и мраченъ,
             За книгой лишь развеселялся я,
             Блуждалъ слѣпцомъ по жизненному полю,
             Въ уединеніи отраду находилъ;
             Ночь лунная въ меня восторгъ вдыхала,
             Тревожный день казался мнѣ пустымъ.
             Случайно какъ-то я услышалъ Лузіаду
             И вдругъ изъ глубины восторженной души
             Міръ новый выступилъ и -- жребій мой рѣшился!
   

Камоэнсъ.

             Что вижу? Юноша! твои пылаютъ взоры!
             Какъ вдохновенный, ты стоишь передо мной.
             Быть можетъ... Нѣтъ! хотя бъ и въ самомъ дѣлѣ
             Ты чувствовалъ къ поэзіи призывъ --
             О, воротись на путь тобой пренебреженный!
             Фортуной ты любимъ, за ней послѣдуй ты.
             Повѣрь -- ахъ! убѣдилъ меня жестокій опышь --
             Повѣрь, что счастье не удѣлъ поэта!
   

Гусманъ.

             Лишь дай мнѣ заслужить и я его отвергну!
   

Камоэнсъ.

             Безумецъ! ты стоишь надъ радужною бездной!
             На краѣ пропасти ты хочешь лавръ сорвать
             И гордое чело короной звѣздной
             Безсмертія за подвигъ увѣнчать!
             Но знай, увянетъ лавръ, твои погаснутъ звѣзды --
             Не выкупитъ намъ слава горькихъ дней!
   

Гусманъ.

             Я видѣлъ лавръ пѣвца на недостойномъ,
             Вѣнецъ заслуженный я видѣлъ -- обнаженъ
             Когтями зависти, безъ листьевъ и во прахѣ
             Какъ я ни молодъ, я не ослѣпленъ
             Сіяньемь почестей и славою пустою --
             Я къ высшему парю восторженною душою.
   

Камоэнсъ.

             Какъ: къ высшему, чѣмъ слава и богатство?
             Чего же жаждешь ты? Къ чему стремишься ты?
   

Гусманъ.

             Я съ давнихъ лѣтъ таю въ груди желанье --
             Тебѣ лишь, Камоэнсъ, осмѣлюсь я открыть --
             Не жажду славы я, ни счастья мирной жизни,
             Я пѣснями хочу другихъ одушевлять;
             Въ сердца огонь поэзіи вливая,
             Побѣды пѣть отеческаго края,
             Словами укрощать мятежный пылъ страстей --
             Хочу поэтомъ быть, свѣтильникомъ людей!
             Не сонъ объялъ меня, не гордое мечтанье --
             Я чувствую мое къ поэзіи призванье.
   

Камоэнсъ.

             О, юноша, мечтами окрыленный,
             Какъ чуждъ еще тебѣ коварный свѣтъ!
             Ты хочешь увлекать сердца своимъ восторгомъ,
             Воспламенять божественнымъ огнемъ!
             Кто можешь ледъ зажечь? Гармоніей небесной
             Глухорожденныхъ кто растрогаешь сердца!..
   

Гусманъ.

             Ты могъ очаровать сердца высокой пѣсней!
             Твои слова, какъ манна средь степей,
             Питая насъ, вдохнули силу свыше
             И къ родинѣ любовь нетлѣнную зажгли.
             Ты мыслью живъ, ты властвуешь сердцами,
             И хоть земное превратится въ прахъ --
             Безсмертенъ ты! Поэтъ, любимый небесами,
             Какъ мысль высокая, ты будешь жить въ вѣкахъ!
   

Камоэнсъ.

             Его глаза горятъ, ланиты пламенѣютъ.
             Сей гласъ пророческій меня поколебалъ,
             живѣйшей сладостью мою исполнилъ душу --
             Не Богъ ли юношу сего мнѣ низпослалъ?

(Помолчавъ).

             Въ грядущее ты простираешь взоры....
             Ихъ долу опусти -- взгляни лишь на меня
             Я въ нищетѣ, преслѣдуемъ насмѣшкой,
             Въ больницѣ, одинокъ, недугомъ удрученъ --
             Такъ награждаетъ свѣтъ за вдохновенье.
             Нѣги стези моей, бѣги стези пѣвца!
   

Гусманъ.

             Мнѣ, мнѣ бѣжать? Пусть мой Удѣлъ презрѣнье.
             Пускай меня терновый ждетъ вѣнецъ --
             Вѣнокъ терновый въ лавръ преобратится,
             Больница мрачная въ блистательный дворецъ,
             Когда удастся мнѣ сравнишься съ Камоэнсомъ,
             Народъ мой просвѣтишь, мой возвеличишь вѣкъ.
             Не устрашатъ тогда меня твоя судьбина,
             Недугъ и горести, весь ужасъ нищеты,
             Когда я буду жить и дѣйствовать какъ ты!
   

Камоэнсъ.

             Дыханіемъ зіяющей могилы,
             Страданьями постигшими меня,
             Священной тѣнію парящей надо мной,
             Восторгами Пермесскаго огня,
             Клянуся, ты рожденъ для высшей цѣли!
             Не честолюбіемъ ты воспаленъ пустымъ --
             Въ тебя, на Божій гласъ, отъ самой колыбели
             Вдохнулъ поэзію Господень Херувимъ!
             Стезя тернистая открыта предо мною --
             Не достигнешь ты, мой сынъ -- ты чистъ душою!
   

Гусманъ.

             Достигну? Ты сказалъ.... Клянись, скажи:
             Я буду ли поэтомъ?
   

Камоэнсъ.

                                           Ты поэтъ.
             Довѣренность ниша и къ себѣ, и помни,
             Когда судьба тебя преслѣдовать начнетъ,
             Что Камоэнса ты послѣднія минуты
             Веселіемъ на время прояснилъ;
             Что онъ въ тебѣ опять себя увидѣлъ,
             Съ отвагою и жаромъ юныхъ дней;
             Что онъ, хладѣющей рукой благословляя,
             Въ поэты посвятилъ тебя роднаго края.
             Начни борьбу со свѣтомъ -- Богъ съ тобой!
             Иди, блистающій, какъ яркое свѣтило --
             Ахъ, Камоэнса день нисходишь въ мракъ ночной
             И скоро хладною поглотится могилой!
   

Гусманъ.

             Ты въ пѣсняхъ будешь жить -- безсмертье твой удѣлъ!
   

Камоэнсъ.

             Безсмертіе! Оно главу мою вѣнчаетъ:
             Я былъ поэтъ вполнѣ. Напрасно я ропталъ
             На бѣдствія мои. Ихъ небо посылаетъ --
             Мужаешь геній въ горестяхъ земныхъ.
   

Гусманъ.

             Людовикь! что съ тобой? Какъ взоръ твой запылалъ!
   

Камоэнсъ.

             Оставь меня, мой духъ крылѣ расправилъ,
             Съ земли паришь, дышу свободно я...

(Поддерживаемый Гусманомъ, онъ приподнимается съ креселъ. Въ продолженіе слѣдующей рѣчи Камоэнса, потолокъ въ комнатѣ исчезаетъ; видно синее небо; при звукѣ тихой, отдаленной музыки, спускается въ облакахъ тѣнь Екатерины, держащая въ одной рукѣ лавровый вѣнокъ, а въ другой знамя Португаліи, которое она развѣваетъ надъ головой Камоэнса, опуская вѣнокъ на его голову).

             Я слышу звукъ гармоніи небесной....
             Дыханье рая вѣетъ на меня....
             День льется на меня таинственный, чудесный,
             Донынѣ я не зрѣлъ еще такого дня!
             Мой взоръ пророческій грядущее читаетъ,
             Потомство позднее открылось передъ нимъ....
             Разверзлись небеса, нисходятъ Серафимы --
             Екатерины ликъ сіяетъ въ сонмѣ ихъ....
             О, идеалъ души боготворимый,
             Свѣтило ясное печальныхъ дней моихъ!
             Ты на главу мою кладешь вѣнокъ лавровый
             И вѣешь знаменемъ отчизны надо мной!
             О радость! близокъ день -- съ тебя падутъ оковы,
             О Португалія, спаситель близокъ твой!
             Съ себя ты сбросишь гнетъ Испаніи надмѣнной
             И возведешь на тронъ роднаго Короля...

(Тѣнь скрывается въ облакахъ.)

             Куда паришь, другъ сердца незабвенный?
             Распалась цѣпь -- прости, прости земля!
             Я возношусь, какъ голубь легкокрылый --
             Хоръ Ангеловъ меня встрѣчаетъ въ небесахъ!....

(Блѣдный, безчувственный, но съ улыбающимся лицомъ, онъ опускается въ кресла, поддерживаемый Гурманомъ).

Гусманъ (склонясь надъ нимъ).

             Онъ умеръ? Нѣтъ, лишь тѣло снѣдь могилы....
             Безсмертенъ духъ его -- онъ царствуетъ въ сердцахъ!

Съ Нѣмецк. ПЛ. ОБОДОВСКІЙ.

"Сынъ Отечества", т. 8, 1839

   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru