Галле Луи
Над пропастью

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Текст издания: журнал "Русская Мысль", кн.IX-X, 1889.

   

НАДЪ ПРОПАСТЬЮ.

Повѣсть Луи Галле.

I.

   Робертъ Лекомтъ нанялъ на лѣтній сезонъ замокъ Сузы ла-Руссъ въ Дофине. На вершинѣ утеса, возвышаясь надъ деревней и долиной, стоитъ старинная крѣпость, мѣстами значительно поврежденная; ея розовыя башни и зубчатыя стѣны причудливо выдѣляются на небѣ; вокругъ стѣнъ густо разрослись дубы, дикій тернъ и можжевельникъ, составляя какъ бы первую ограду изъ темной зелени.
   Внутри крѣпости, защищенный отъ вѣтра, возвышается величественный замокъ, немного ветхій снаружи, но удобный для жилья, просторный, свѣтлый, съ отличными панелями, крѣпкими дубовыми полами.
   Миновавъ ворота между двумя круглыми башнями и пройдя мощеный дворъ; вступаешь въ большую залу; въ нее выходятъ всѣ комнаты нижняго этажа и громадная терраса, подъ которой раскинулись сады, уступами спускающіеся по крутому откосу горы.
   Отсюда взглядъ свободно уносится въ даль. Круглая цѣпь горъ закрываетъ горизонтъ: на востокѣ синѣются темные, глубоко изрытые дождями Альпы, на западѣ дикіе Севенны съ обожженною растительностью и высокими остроконечными горами, съ которыхъ падаютъ кое-гдѣ пѣнящіеся водопады. Направо и налѣво горы какъ будто сходятся, слегка загибаясь; внизу между зеленыхъ острововъ протекаютъ серебристыя воды широкой, быстрой Роны.
   А ближе, за домами, скучившимися у подножія замка и пугливо прижимающими другъ въ другу свои красныя кровли изъ римской черепицы, тянутся желтѣющія нивы и зеленѣющія рощи; ихъ пересѣкаютъ дороги, поросшія по краямъ кустами полыни, розмарина, лавенды и шалфея, окаймленныя колючими заборами, черезъ которые весело выглядываютъ пурпуровые цвѣты гранатовыхъ яблонь.
   Вечеромъ, когда земля засыпаетъ, легкій вѣтерокъ доносить сюда бальзамическій запахъ растеній, ихъ горьковатый и крѣпительный ароматъ.
   Послѣ полудня, проведеннаго въ Сузѣ, на чудесной террассѣ, куда случайно завела его судьба, Робертъ Лекомтъ рѣшилъ нанять этотъ замокъ, стоявшій мѣсяцъ пустымъ.
   Домашній докторъ, спрошенный, куда лучше отправить на лѣто для здоровья жену и двухъ маленькихъ дѣтей, отвѣтилъ:
   -- Ни на море, ни въ горы. Тихая, немного дикая мѣстность, чистый воздухъ -- вотъ что нужно. Ни слишкомъ много іода, ни избытка кислорода,-- вамъ не надо ни того, ни другаго. Поѣзжайте въ какой-нибудь уголокъ Дофине; тамъ есть еще такіе, гдѣ не ступала нога парижанина.
   Г-жа Лекомтъ нашла, по разсказамъ мужа, Сузу вполнѣ соотвѣтствующею этой программѣ и они переселились въ Сузѣ.
   Въ нѣсколько дней молодая женщина преобразила старинное жилище. Большая зала, пустая и строгая, превратилась въ изящную гостиную, выбѣленныя стѣны закрылись тканями съ крупными цвѣтами, видами Генуи, странными рогами, принадлежащими фантастическимъ животнымъ; низкія кресла, бамбуковыя качалки, восточные ковры, вазы съ огромными снопами полевыхъ цвѣтовъ пополнили убранство комнаты; большой рояль, накрытый палевымъ чехломъ съ вышитыми шелкомъ арабесками, занялъ въ ней видное мѣсто.
   Садовникъ, прибывшій изъ Парижа за недѣлю до переѣзда господъ, разбилъ передъ террасой цвѣтникъ изъ левкоевъ, пеларгоній, бегоній, резеды, сочетанія которыхъ раскинули передъ глазами новыхъ владѣльцевъ Сузы, когда они облокачивались на рѣшетку террасы, какъ бы ткань причудливыхъ рисунковъ съ мягкими тѣнями. Остальныя части замка были предметомъ такой же заботливости; въ службахъ были устроены кучерскія, конюшни, сараи, гдѣ помѣщались шесть лошадей и пять экипажей.
   Вся роскошь, весь комфортъ, которые можетъ дать огромное состояніе, щедро и умно употребленное, были соединены здѣсь на эти три мѣсяца лѣтняго пребыванія въ замкѣ. Въ Сузѣ свободно можно было принять человѣкъ пятнадцать гостей. И этотъ уединенный уголокъ провинціи увидѣлъ немного оживленія, немного лихорадочной и дѣятельной жизни, которыя приносятъ съ собой всюду, гдѣ появляется праздный парижанинъ, въ дѣйствительности же самое занятое и подвижное существо, какое только есть на свѣтѣ.
   

II.

   Льетъ дождь. Сѣроватый туманъ заволакиваетъ зубчатый силуэтъ Сузскаго замка; дождь будетъ лить, вѣроятно, весь день, можетъ быть, всю ночь. Тѣмъ не менѣе, прибывшіе изъ города мастеровые работаютъ даже подъ проливнымъ дождемъ во дворѣ, на террасѣ, вездѣ; они устраиваютъ маркизу у главнаго подъѣзда, чтобы защитить подъѣзжающіе экипажи, строютъ палатки и эстраду изъ досокъ на террасѣ, дѣлаютъ арку изъ зелени у входа въ садъ.
   Парижане задумали устроить на завтра сельскій праздникъ съ танцами на открытомъ воздухѣ, представленіями, играми, на который разослали приглашенія отъ Ліона до Марселя и по всей округѣ. Въ Сузѣ ла-Руссъ уже двѣ недѣли занимаются устройствомъ этого праздника; всѣ распредѣлили себѣ роли; горничная шила костюмы; пріѣхавшіе раньше гости отправлялись въ Авиньонъ, Валексъ, даже въ Э, чтобы достать себѣ костюмы напрокатъ. Все приготовлено, чтобы завтрашній день удался на славу; недостаетъ только солнца, упорно прячущагося два дня за облаками.
   Робертъ Леконтъ, растянувшись на качалкѣ съ сигарой во рту, смотрѣлъ впередъ, ничего не видя; его мысли были далеко. Рядомъ съ нимъ его другъ Рене Сорель рисовалъ за маленькимъ столикомъ: онъ кончалъ рисунокъ для украшенія залы, гдѣ завтра предполагались танцы по окончаніи увеселеній на открытомъ воздухѣ. Изрѣдкй онъ поднималъ глаза, взглядывалъ на хозяина, все еще мечтавшаго, намѣреваясь, повидимому, спросить его, потомъ принимался опять за дѣло, не произнеся ни слова.
   Молодая женщина тихо ходила по залѣ, въ которой сдвинутая съ мѣста мебель разставлялась по-новому. Рене Сорель еще чаще слѣдилъ украдкой глазами за ней, чѣмъ взглядывалъ на друга. Она повернулась и позвала пріятнымъ голосомъ:
   -- Робертъ?
   -- Дорисъ?-- прошепталъ хозяинъ дома, отвѣчая точно въ дремотѣ.
   -- Куда вы хотите поставить рояль?
   -- Куда хотите, мой другъ; я въ этомъ ничего не понимаю.
   Молодая женщина слегка улыбнулась.
   -- Благодарю за совѣтъ. Не правда ли, мосье Сорель, Робертъ намъ очень много помогаетъ?
   И, не дожидаясь отвѣта, она направилась къ двери, куда ее вызвалъ рабочій, чтобы спросить о чемъ-то. У Рене голова закружилась, когда она подошла къ нему, когда заговорила съ нимъ. Ее большіе черные глаза, глубокіе и бархатистые, на минуту устремленные на него, ея блѣдное лицо, окаймленное чудными волосами, сильно взволновали его. Онъ также замечтался, любуясь изящнымъ, силуэтомъ Дорисъ, выдѣляющимся въ дверной рамкѣ на туманномъ фонѣ неба.
   Вдругъ на лѣстницѣ раздался смѣющійся голосъ, дверь съ шумомъ распахнулась изъ ней появилась молодая женщина съ растрепавшимися волосами.
   -- Гдѣ Дорисъ, Дорисъ?
   Она пробѣжала на террасу, не обращая вниманія на дождь.
   При видѣ ея, Робертъ быстро вскочилъ съ мѣста. Но она уже исчезла, какъ и Дорисъ, которую она, вѣроятно, отыскала.
   -- Ну, вотъ,-- насмѣшливо замѣтилъ Рене другу,-- ты наэлектризованъ. Для такого чуда достаточно было появленія неотразимой Норы.
   Робертъ сдвинулъ брови.
   -- Зачѣмъ называешь ты ее Норой, когда ты говоришь о г-жѣ Десторенъ? Этотъ тонъ мнѣ не нравится.
   -- Ты знаешь, какъ плохо я воспитанъ; я высказываю всегда, иногда даже грубо, то, что мнѣ не по душѣ. А мнѣ не по душѣ присутствіе здѣсь, около твоей жены, этой... какъ бы сказать?... положимъ, этой очаровательницы, чтобы не оскорблять тебя.
   -- Ея добродѣтель безупречна.
   -- Безупречна! Это надо принимать на вѣру.
   -- Рене!
   -- Извини! Продолжай!
   -- Дорисъ и Нора Десторенъ воспитывались въ одномъ пансіонѣ и по прошествіи шести лѣтъ моя жена встрѣтила ее въ Діеппѣ, въ лучшемъ обществѣ; жена пригласила ее въ Сузу и никто не удивился этому.
   -- Въ шесть лѣтъ утекло много воды и, кромѣ того, теперь ничѣмъ не удивишь.
   -- Опять намеки!
   -- Никакихъ намековъ! Ты знаешь, я двадцать разъ говорилъ, тебѣ, что Нора Десторенъ никогда не была замужемъ. Ее зовутъ Нора Нель; она побочная дочь графа д'Есторенъ, давшаго ей великолѣпное воспитаніе, порядочное состояніе, но забывшаго передъ смертью признать ее своею законною дочерью. Тогда она, не долго думая, признала себя сама и, вернувшись въ парижскій свѣтъ, послѣ многочисленныхъ приключеній, назвалась госпожею Десторенъ или д'Есторенъ, съ частицей или безъ нея.
   -- Затѣмъ?
   -- Затѣмъ? Богъ мой, да ничего! Она хороша, очаровательна, благородный иностранецъ сдѣлалъ ее богатой, желая, чтобы она была независима; безупречно чистая женщина, твоя жена удостоиваетъ ее своей дружбы, ты ее любишь, чего же больше?
   -- Я?!...
   -- Ты ее любишь! Это ясно. Когда твоя жена говорила сейчасъ съ тобою, ты продолжалъ сладко дремать; когда явилась Нора, ты вскочилъ. Мой бѣдный другъ, я съ нѣкоторыхъ поръ слѣжу за тобой и знаю тебя наизусть. Ты слишкомъ счастливъ; твоя жена слишкомъ хороша, слишкомъ любитъ тебя и вѣритъ тебѣ. И счастье надоѣло тебѣ. Для тебя наступилъ критическій моментъ, когда ты просто наглупишь, если тебѣ не крикнутъ: берегись!
   -- "Да, счастье надоѣло, а Тибергъ наскучилъ",-- пѣлъ Робертъ, пародируя стихъ Мюссэ.-- Убирайся ты... съ своими проповѣдями!
   -- Выслушай меня, Робертъ. Я прошу тебя. Я отлично вижу, что Нора хочетъ смутить твою душу. Она завидуетъ твоей женѣ, завидуетъ ея спокойной жизни, ея чистой любви. Она знаетъ, что не такъ хороша, какъ твоя жена, но также знаетъ, какъ силенъ порокъ. Взглянулъ ли ты хоть разъ на твою жену съ тѣхъ поръ, какъ ты въ Сузѣ; видѣлъ ли ты, какимъ счастьемъ сіяетъ ея лицо, какою нѣжностью свѣтится ея взоръ; думалъ ли ты о сокровищахъ красоты, доброты, граціи и ума, которыми ты пренебрегаешь?
   -- Сколько жару! Ужь не влюбленъ ли ты въ мою жену?
   Положивъ руку на плечо друга и смотря ему прямо въ глаза, Рене отвѣтилъ дрожащимъ голосомъ:
   -- Ну, да, я люблю ее! Я честно говорю тебѣ это: я уважаю, жалѣю, восхищаюсь, люблю ее!
   -- Чудакъ!
   Нора и Дорисъ вернулись вмѣстѣ. Съ минуту мужчины смотрѣли другъ на друга: Рене -- серьезный, Робертъ -- съ насмѣшливою улыбкой на губахъ. Раздался второй звонокъ къ завтраку; зала наполнилась гостями. Большія двери столовой распахнулись настежь.
   

III.

   Слова, рѣшительно произнесенныя Рене Сорелемъ и такъ легко принятыя Робертомъ Леконтъ, не были ни испытаніемъ, ни похвальбой: они были урокомъ. Рене, наивный и откровенный до грубости, "дурно воспитанный", какъ выразился онъ самъ, уже съ годъч увствовалъ къ Дорисъ одну изъ тѣхъ разумныхъ страстей, которыя могутъ наполнять собою все существованіе мужчины. Другъ дѣтства Роберта, Рене потерялъ его изъ вида на нѣсколько лѣтъ, проведенныхъ за границею, въ продолженіе которыхъ онъ рѣдко появлялся во Франціи. Вернувшись, наконецъ, въ Парижъ, онъ встрѣтилъ Роберта; ласково принятый въ его домѣ, онъ не замедлилъ испытать на, себѣ очарованіе, которое производила на всѣхъ своимъ характеромъ, умомъ и красотою Дорисъ. Благоговѣя передъ своимъ кумиромъ, онъ обожалъ ее молча, счастливый сознаніемъ, что она счастлива, довольный возможностью жить въ лучахъ ея счастья, привыкая къ этой будто бы братской нѣжности, которую она, повидимому, угадывала и понимала.
   Но вдругъ Нора Десторенъ ворвалась въ это созерцательное существованіе, нарушила это безмятежное счастье. Рене чувствовалъ, что его другъ понемногу увлекается Норой; онъ предвидѣлъ для Дорисъ жизнь, полную сомнѣній, разочарованій и мученій. Въ благородномъ порывѣ, не лишенномъ,-- онъ самъ сознавалъ это,-- сантиментальнаго донъ-кихетства, онъ рѣшилъ охранять миръ семейнаго очага Дорисъ и, при первомъ неясномъ признаніи, при первомъ доказательствѣ слабости Роберта, прямо сказать ему, какой просторъ даетъ онъ ухаживаніямъ, пренебрегая сокровищемъ, счастливо выпавшимъ на его долю.
   И поэтому Рене крикнулъ: "я люблю ее!" ожидая, что мужъ возстанетъ, возмутится. Онъ услышалъ только насмѣшливое восклицаніе. Робертъ не повѣрилъ такой искренности.
   Кромѣ того, Рене зналъ Нору и, надо сказать правду, не оклеветалъ ея. Если бы онъ былъ менѣе сдержанъ, онъ могъ бы разсказать иного подробностей объ образѣ жизни молодой женщины. Пятнадцать мѣсяцевъ тому назадъ, во время непродолжительнаго пребыванія въ Діеппѣ между двумя поѣздками на Востокъ, онъ встрѣтилъ Нору. Рене сильно ухаживалъ за молодою дѣвушкой, но не любилъ ее. Она нравилась ему, притягивала его къ себѣ своею чарующею красотой и ловкимъ кокетствомъ, разсчитывая, очевидно, женить на себѣ этого юношу, богатаго, какъ она знала, простаго, честнаго, восторженнаго, какъ она чувствовала. Понявъ ея маневры, онъ ускользнулъ отъ нея въ ту минуту, когда положеніе должно было принять рѣшительный оборотъ. Онъ уѣхалъ и совершенно забылъ о существованіи этой соблазнительной женщины, когда неожиданно встрѣтилъ ее торжествующею въ Сузѣ ла-Руссъ, пользующеюся горячею дружбою Дорисъ и терзающею сердце Роберта. Имъ овладѣло тяжелое чувство при мысли, что идеально-чистая, честная Дорисъ соприкасается съ этою Норой, представляющей, по его мнѣнію, типъ самаго утонченнаго разврата, самой очаровательной и самой обманчивой негодности; но Рене не удивило ни довѣріе, оказываемое здѣсь Норѣ, ни ослѣпленіе ея пансіонской подруги. Онъ находилъ естественнымъ, что Дорисъ не поняла, что никакой инстинктъ не подсказалъ ей, какое разстояніе, какая пропасть отдѣляетъ ее отъ Норы, и что хотя наружно онѣ и принадлежать къ одному обществу, на самомъ же дѣлѣ нравственно онѣ совершенно чужды другъ другу. Онъ не пропустилъ удобнаго случая предостеречь Роберта отъ увлеченія, грозившаго роковыми послѣдствіями для спокойствія Дорисъ.
   Молодая женщина еще спокойно, ясно смотрѣла на жизнь, не подозрѣвая даже возможности измѣны. Она любила Нору за ея немного дикую грацію, за острый умъ и оригинальность; она не видѣла въ ней ни напускнаго кокетства, ни желанія прельщать; живая натура подруги нравилась ей, какъ противуположность ея собственной, глубоко любящей, страстной и, въ то же время, сдержанной. Нора была ея "милою сумасбродкой": она отъ души смѣялась надъ выходками, продѣлываемыми Норой съ толпой поклонниковъ, неотступно преслѣдовавшихъ ее въ Сузѣ, какъ и вездѣ.
   Платя наружно за эту любовь такою же любовью, можетъ быть, слишкомъ громко выражаемою, Нора въ душѣ была смертельнымъ врагомъ Дорисъ. Съ рыжими волосами, блестящими глазами, дѣлающимися иногда темными, какъ пропасть, со взглядомъ измѣнчивымъ, какъ море, яркими губами вакханки, гордою осанкой и изящнымъ профилемъ герцогини,-- странное смѣшеніе неприступной гордости и сладострастной граціи,-- Нора была замѣчательно хороша и еще молоденькою дѣвушкой возбуждала страстныя желанія мужчинъ, случайно видѣвшихъ ее въ пріемной пансіона, гдѣ она воспитывалась вмѣстѣ съ Дорисъ. Они уходили, мечтая о ней, какъ объ очаровательной любовницѣ; какъ жена, она казалась имъ опасной.
   Одна за другой вышли замужъ всѣ ея подруги, и ни одинъ честный взглядъ мужчины не остановился на ней. Дорисъ послѣдняя покинула ее; ей она завидовала больше всѣхъ, такъ какъ Дорисъ, не имѣя состоянія, съ первой минуты возбудила въ Робертѣ глубокую взаимную любовь, освященную шестилѣтнимъ счастливымъ супружествомъ.
   Почему предпочли ей Дорись? Почему мужчины пренебрегаютъ ею? Она вышла изъ пансіона ожесточенной, вооруженной противъ этого общества, казавшагося ей также возстановленнымъ противъ нея. Она вступила въ него завоевательницей, не думая о средствахъ, желая быть тѣмъ, чѣмъ она стала, чѣмъ ее сдѣлалъ ея темпераментъ, покорительницей сердецъ, очаровательницей мужчинъ, не теряя, впрочемъ, благопристойности, такъ какъ скандалъ закрылъ бы передъ ней открытыя ей теперь двери свѣта.
   Менѣе симпатичная и менѣе изящная, чѣмъ Дорисъ, Нора обладала красотой "болѣе эффектной". Того, кто проходилъ мимо госпожи Леконтъ, не замѣтивъ ее сразу, властно притягивала къ себѣ Нора Десторенъ. Въ обществѣ она "бросалась въ глаза", какъ смѣло выразился кагда-то виконтъ Гаспаръ де-Понтенакъ, стоящій всегда во главѣ измѣнчиваго полка ея поклонниковъ.
   Завидуя Дорисъ еще болѣе, чѣмъ въ день свадьбы, завидуя ея спокойствію, ея счастью, красотѣ, Нора испытывала злую радость, говоря, что по своему капризу однимъ словомъ она съумѣетъ разрушить этотъ покой, это счастье, основанное на шестилѣтнемъ безмятежномъ союзѣ. Конечно, Нора не любила Роберта; онъ не былъ ей антипатиченъ,-- вотъ и все. Робертъ былъ къ ней предупредителенъ, внимателенъ, но она чувствовала, что онъ въ ея власти; пока ей было достаточно этого сознанія; она еще не рѣшила сказать ему то слово, которое повергнетъ его къ ея ногамъ. За Рене Сорелемъ она слѣдила иногда мрачнымъ, полнымъ, повидимому, ненависти взглядомъ.
   

IV.

   На разсвѣтѣ дождь прекратился; солнце весело освѣщало приготовленные для празднества шесты, пестрыя палатки и обвитую зеленью эстраду, гдѣ должны были помѣститься музыканты; пріятный запахъ сырой зелени наполнялъ воздухъ; въ залѣ тоже все было приготовлено къ вечеру; хозяева могли всецѣло посвятить себя пріему гостей, начавшемуся съ полудня.
   Въ деревню было послано приглашеніе крестьянамъ явиться на праздникъ въ замокъ, гдѣ будетъ балъ, спектакль, разнообразныя игры и томбола. Съ двѣнадцати часовъ начали собираться наиболѣе нетерпѣливые, составляя на громадной террасѣ нерѣшительную группу, немного растерянную и испуганную, бродящую вдоль пустыхъ еще палатокъ и останавливающуюся передъ эстрадой; черезъ полчаса эта группа превратилась въ толпу.
   Съ главной башни замка раздался выстрѣлъ и клубы бѣлаго дыма взлетѣли къ голубымъ небесамъ. Съ громкими криками радости всѣ подняли головы вверхъ и увидали стараго привратника Сузы ла-Руссъ, вновь заряжающаго маленькую пушку, много лѣтъ протягивавшую въ долинѣ черезъ амбразуру свое жерло. Черезъ каждыя десять минутъ раздавались пушечные выстрѣлы, наполнявшіе воздухъ запахомъ пороха. Явились музыканты и въ строгомъ порядкѣ прошли черезъ толпу, играя старинный королевскій маршъ, также популярный въ нижнемъ Дофине, какъ и въ Комте. Гости изъ замка перешли на террасу, дамы расположились въ цалаткахъ, мужчины болтали на эстрадахъ и крестьяне изумленно смотрѣли на всѣхъ этихъ господъ, "совсѣмъ не гордыхъ", старающихся доставить имъ развлеченіе.
   Черезъ часъ праздникъ былъ въ полномъ разгарѣ. Нора ходила въ толпѣ подъ руку съ Робертомъ, веселая, смѣющаяся, отдѣлываясь отъ докучливыхъ поклонниковъ, просто и фамильярно обращаясь съ крестьянами, раздавая ребятишкамъ лакомства, одѣляя стариковъ деньгами, давая безъ счету, истощая кошелекъ перваго попавшагося, чтобы наполнить свой и раздать, опять раздать всѣмъ этимъ жадно протянутымъ рукамъ. Казалось, что она настоящая владѣтельница замка. Ея шутливая щедрость обращала на себя вниманіе такъ же, какъ и ея красота. Дорисъ въ это время медленно переходила отъ одной группы къ другой; изъ большой сумки, висящей на поясѣ, она тоже черпала безъ устали; но она знала, кому должна открываться ея рука; она подходила къ знакомымъ лицамъ, незамѣтно дѣлала имъ знакъ, скромно подавала свою милостыню, сопровождая подарокъ ласковою улыбкой, и проходила дальше, продолжая съ своимъ кавалеромъ Рене Сорелемъ начатый разговоръ. Онъ говорилъ ей обо всемъ: о прелести дня, о радости этого свободнаго и непринужденнаго существованія на лонѣ природы, о костюмахъ, типахъ, замѣченныхъ имъ въ толпѣ; передавалъ свои впечатлѣнія, воспоминанія изъ далекихъ путешествій; говорилъ ей, главнымъ образомъ, для того, чтобы спрашивать ее. Когда она отвѣчала своимъ глубоко проникающимъ въ душу и мелодичнымъ голосомъ, выказывая съ замѣчательною вѣрностью и восхитительною простотой то, что ей диктовалъ ея свѣтлый умъ или умиленное сердце, Рене закрывалъ глаза, чтобы лучше слышать музыку этого голоса. Въ эту минуту онъ чувствовалъ себя вполнѣ счастливымъ; это ощущеніе продолжалось до той минуты, пока въ его ушахъ не раздавался рѣзкій хохотъ Норы, часто встрѣчающейся съ ними въ толпѣ.
   Этотъ хохотъ непріятно дѣйствовалъ на него, какъ оскорбленіе; ему казалось, что Нора Десторенъ насквозь читаетъ его мысли и насмѣхается надъ его благоговѣйною любовью.
   -- Милое дитя,-- сказала Дорисъ въ одну изъ такихъ встрѣчъ, -- я любуюсь тобою. "Веселье и свѣтъ" -- вотъ какой девизъ тебѣ слѣдовало бы взять.
   Одобрительный ропотъ послѣдовалъ за этими словами; сопровождавшая Нору толпа обожателей окружила обѣихъ женщинъ. На первомъ мѣстѣ фигурировали виконтъ Гаспаръ де-Понтенакъ и странная личность, по имени Аристида Фрилу, прозванный Норой, въ веселую минуту, зябкимъ кроликомъ. Онъ былъ археологомъ, котораго изслѣдованія прошлаго не сдѣлали нечувствительнымъ къ соблазнамъ настоящаго. Но никогда пылкое сердце влюбленнаго не билось подъ такою обманчивою оболочкой. Торчащія уши, глаза альбиноса съ длинными рѣсницами, жидкіе, прилизанные къ головѣ волосы, тонкія губы, сложенныя почти всегда одна на другую руки, постоянно передергиваемыя точно отъ холода плечи,-- все было таково, чтобы вызвать насмѣшливое прозвище, сорвавшееся при первомъ взглядѣ съ губъ Норы и втихомолку съ усмѣшкой повторяемое остальными. Гаспаръ де-Понтенакъ, длинный верзила, также не избѣжалъ насмѣшекъ г-жи Десторенъ; но онъ, говорила Нора, не такъ характеренъ, какъ Кроликъ, и не представляетъ, подобно ему, одного изъ самыхъ любопытныхъ противорѣчій природы. Также мало, какъ на виконта, она обращала вниманія и на молодаго краснѣющаго Гіацинта Бертье, помощника сборщика податей, и на храбраго Гектора Турналя, драгуна въ шестимѣсячномъ отпуску, слѣдовавшихъ за нею, какъ тѣни.
   Разговоръ сдѣлался на минуту общимъ.
   -- Восхитительный праздникъ!... Народъ, повидимому, отъ души веселится!...-- сказалъ виконтъ, любившій восклицанія такія же тяжеловѣсныя, какъ и вся его особа.
   -- А вечеромъ мы будемъ веселиться!-- замѣтилъ Кроликъ, предвкушая удовольствіе и обнимая однимъ взглядомъ Нору и Дорисъ.-- Не будетъ съ моей стороны нескромностью, mesdames, если я спрошу, въ какихъ костюмахъ мы васъ увидимъ?
   -- Нѣтъ никакой нескромности, по крайней мѣрѣ, въ отношеніи меня. Вы увидите меня сегодня вечеромъ арлезіанкой, -- сказала Дорисъ.
   -- Для этого костюма необходимъ этотъ замѣчательный типъ, эта царственная красота, которая...-- сказалъ археологъ.-- Къ счастію,-- продолжалъ онъ съ краснорѣчивымъ жестомъ, поднявъ глаза на Дорисъ,-- этотъ костюмъ избрали вы...
   Подъ тяжестью этого комплимента Дорисъ не поморщилась даже; съ улыбкой и слегка насмѣшливымъ тономъ она спросила:
   -- А вы, мосье Фрилу, при какой метаморфозѣ заставите насъ присутствовать?
   -- Я нашелъ у одного авиньонскаго мельника старинный костюмъ, почти новый, весь сѣрый, свѣтло-сѣрый, и чулки, и панталоны, и жилетъ, и кафтанъ,-- вы увидите.
   -- Настоящій кроликъ,-- шепнула Нора на ухо Роберту.
   Аристидъ Фрилу обернулся къ ней съ очевиднымъ намѣреніемъ спросить ее о костюмѣ.
   -- О, меня не спрашивайте, въ чемъ я буду,-- поспѣшила она сказать.-- Мой костюмъ безъ названія, очень незатѣйливый... только чтобы быть одѣтой.
   -- И чѣмъ меньше одѣтой, тѣмъ лучше,-- шепнулъ восхищенный драгунскій офицеръ на ухо помощнику сборщика податей, сжимая ему руки до боли.-- Чѣмъ меньше, тѣмъ лучше! Что за плечи, что за бюстъ! Руки-то каковы!... Чортъ мою душу возьми, за такую женщину и въ адъ попасть не страшно!
   -- Да,-- томно отвѣтилъ молодой человѣкъ,-- она поразительна, особливо на балѣ, держитъ себя такъ свободно, что, кажется, съ нею все возможно. А попробуй что-нибудь лишнее, такъ однимъ взглядомъ живо осадитъ. Я думаю, что явись она совсѣмъ безъ всякаго костюма, какъ Венера Медичейская, такъ и тогда никто нечего себѣ не позволить, стоитъ ей только посмотрѣть по-своему. Необыкновенно это странно. Я по этому поводу написалъ даже сонетъ...
   -- Отъ сонета вы меня увольте, мой милѣйшій,-- быстро проговорилъ Гекторъ Турналь и бросился слѣдомъ на Норой, опять вмѣшавшейся въ толпу.
   

V.

   Дни были короткіе. Въ восемь часовъ уже былъ пущенъ фейерверкъ, заканчивавшій празднество на открытомъ воздухѣ, въ то время, какъ парижане торопились отобѣдать, чтобы поспѣть къ пріему послѣднихъ гостей изъ провинціи, ожидаемыхъ только къ балу. Снова пошелъ дождь, но такой небольшой, что только прибилъ пыль, поднятую ногами крестьянъ. Одна за другой загорались звѣзды; влажный воздухъ, снова наполненный свѣжимъ ароматомъ, врывался въ открытыя окна гостиныхъ и залы. Пріѣздъ начался черезъ часъ; толпа разноцвѣтныхъ костюмовъ быстро наполнила залу.
   Робертъ и Дорисъ принимали гостей: онъ -- въ костюмѣ комаргскаго пастуха, она -- одѣтая арлезіанкой, съ гладко заложенными на лбу волосами, подъ бархатною повязкой, приколотою золотыми шпильками, въ длинныхъ серьгахъ и съ крестомъ, висящимъ на груди на черной лентѣ, ярче выставлявшей бѣлизну ея нѣжной кожи. Шелковый лифъ слегка скрипѣлъ при каждомъ движеніи ея тальи, а вышитая по-старинному, довольно короткая юбка позволяла видѣть серебряныя пряжки ея красныхъ туфель и ея изящную ногу. Счастливая, она опиралась на руку Роберта, восхищаясь имъ, разговаривая съ нимъ нѣжнымъ голосомъ между привѣтствіемъ и улыбкой, обращенными къ какому-нибудь новому гостю. Рене Сорель издали любовался ими. Видъ Дорисъ приводилъ его въ восторгъ. Онъ чувствовалъ въ эту минуту, что она исполнена вѣры въ свое счастье; онъ видѣлъ, какъ Робертъ наклонялся къ ней съ улыбкой на губахъ. Странная любовь Рене, состоявшая изъ самоотверженности и покровительства, находила удовольствіе при мысли, что вліяніе Норы безсильно будетъ противъ счастья этой четы, представлявшей для него до сихъ поръ типъ идеальнаго супружества.
   Нора, между тѣмъ, не появлялась. Этому удивлялись всѣ, и удивлялись бы еще больше, еслибы приходъ Аристида Фрилу не отвлекъ на минуту вниманіе. Зябкій Кроликъ, какъ онъ уже раньше объявилъ, былъ одѣтъ съ головы до ногъ въ сѣрое; костюмъ былъ слишкомъ широкъ для него и онъ положилъ въ него ваты. Въ такомъ видѣ, весь кругленькій, съ сложенными, по обыкновенію, на животикѣ руками, появился онъ въ гостиной. Раздался взрывъ хохота, заглушенный криками браво.
   -- Настоящій кроликъ, какъ мѣтко замѣтила Нора!-- шепнула Дорисъ на ухо мужу, очень серьезно принявъ археолога.
   Когда волненіе, произведенное комическою фигурой Аристида Фрилу, немного улеглось, возобновилось безпокойство объ отсутствіи Норы. Ея поклонники были въ отчаяніи. Наконецъ, виконтъ де-Понтенакъ рѣшился спросить госпожу Лекомтъ, кончившую пріемъ и занявшую мѣсто въ центрѣ залы.
   -- Мадамъ Десторенъ нездорова?
   -- Нѣтъ. Она очень поздно пошла одѣваться; она сейчасъ придетъ.
   -- Она сейчасъ придетъ!-- повторили, какъ эхо, поклонники, получившіе это свѣдѣніе отъ виконта.
   -- Цирцея приготовляетъ свои чары, -- вставилъ Зябкій Кроликъ, протолкавшійся въ центръ группы.
   -- Въ Парижѣ, мосье Фрилу,-- замѣтилъ Рене мимоходомъ,-- мы сказали бы, что она подготовляетъ эффектный выходъ.
   Въ ту же минуту Рене почувствовалъ, что его слегка ударила полуотворенная дверь, чья-то рука опустилась на его руку и насмѣшливый голосъ произнесъ:
   -- Вы правы, мосье Сорель. И неожиданный, къ тому же, выходъ, какъ вы видите.
   Это была Нора. Она прошла черезъ боковую дверь, чтобы сразу очутиться въ центрѣ бала.
   -- Идемте,-- продолжала она, увлекая Рене къ тому мѣсту, гдѣ находилась Дорисъ въ кругу дамъ.
   При видѣ Норы, приближающейся подъ руку съ Рене, который съ застывшимъ лицомъ велъ ее, или, вѣрнѣе, позволялъ вести себя, общество заволновалось; дамы шептали, нагибаясь другъ къ другу съ растерянными физіономіями; мужчины начали толкаться, чтобы лучше видѣть; въ продолженіе одной минуты въ этомъ обществѣ, состоящемъ изъ парижанъ, ничѣмъ не смущающихся, и провинціаловъ, готовыхъ легко скандализироваться, стоялъ перекрестный огонь восклицаній и замѣчаній, въ которыхъ восторгъ боролся съ оскорбленною скромностью.
   -- Каковъ шикъ! Восхитительна! Неотразима!
   -- Какое безстыдствоI Такъ не одѣваются...
   -- Одѣваются? Да она же раздѣта, въ одной рубашкѣ... Она, просто, голая!...
   -- Туръ вальса съ нею... какое упоеніе, капитанъ!
   -- Какъ можетъ мадамъ Лекомтъ принимать подобную особу!
   -- Музыка начинается, я приглашу ее.
   -- Послѣ меня, пожалуйста, молодой человѣкъ.
   -- Это отвратительно! Я готова уѣхать.
   Нора улыбалась, толкуя по-своему этотъ увеличивающійся шепотъ, нисколько не смущаясь всѣми устремленными на нее, восхищенными, негодующими взорами. На ней была надѣта собранная у таліи красная кашемировая юбка, такая короткая, что видны были тонкіе чулки и деревянные башмаки; эти грубые башмаки были надѣты сверхъ атласныхъ туфель тѣлеснаго цвѣта, плотно облегавшихъ ея стройную ногу, казавшуюся голой, когда она снимала башмаки. Остальная часть костюма состояла изъ простой рубашки, стянутой на плечахъ шнурочкомъ; распущенные золотистые волосы лежали на молочной бѣлизны спинѣ; высокая соломенная шляпа легко сидѣла на головѣ; ни одной драгоцѣнной вещи; тоненькій шнурочекъ изъ краснаго шелка съ висящимъ на немъ кораловымъ амулетомъ казался кровавою струйкой, текущею по ея бѣлоснѣжной груди.
   Этотъ короткій и нескромный нарядъ пастушки, этотъ вызывающій безпорядокъ сопровождала загадочная улыбка очаровательницы, женщины, увѣренной въ своемъ могуществѣ и презирающей людскіе толки; она высоко закинула голову, ея гордая улыбка, ясный взглядъ могли бы заставить, если бы она захотѣла, забыть странность ея костюма. Съ своимъ видомъ герцогини, она могла бы, какъ сказалъ помощникъ сборщика податей, пройти раздѣтой по бальной залѣ и никто не осмѣлился бы неуважительно отнестись къ ней.
   Видя Нору, приближающуюся въ такомъ костюмѣ, слыша, угадывая волненіе публики, Дорисъ удивилась и почувствовала себя неловко; она въ первый разъ замѣтила въ Норѣ это пренебрежительное отношеніе къ приличіямъ провинціальнаго общества, до крайности щепетильнаго, какъ она это знала. Тутъ было нѣсколько семействъ изъ Комте, людей, принадлежащихъ къ старинной магистратурѣ, очень чопорныхъ, которые должны были составить себѣ странное понятіе о Норѣ.
   Кромѣ того, въ этотъ вечеръ она замѣчала въ лицѣ своей подруги выраженіе, котораго она никогда прежде не видала у ней, взоръ то холодный, то нѣжный, устремленный на Рене, лукавую улыбку, обращенную къ Роберту, что-то странное, выдающее тревоги чувствъ или ума, причины которыхъ Дорисъ не могла понять.
   Хозяйка ничѣмъ не выдала быстро промелькнувшихъ въ ея головѣ впечатлѣній; дружескимъ движеніемъ надвинувъ на плечо Норы рукавъ рубашки, она, вмѣсто какого-либо замѣчанія, сказала только:
   -- Не озябнешь ты такъ, дорогая моя?
   -- Озябну! У меня есть предохранительное средство, ты увидишь.
   И съ громкимъ смѣхомъ Нора поднялась, сбросила свои башмаки, схватила протянувшіяся къ ней руки Роберта и, полузакрывъ въ какомъ-то упоеніи глаза, увлекла его въ бурномъ вальсѣ, ударяя на ходу своими длинными волосами по лицамъ другихъ паръ. Рене Сорель еще не могъ придти въ себя отъ изумленія, произведеннаго неожиданнымъ появленіемъ Норы, ея фамильярнымъ восклицаніемъ и безцеремоннымъ обращеніемъ съ нимъ, послѣ того, какъ со времени ихъ встрѣчи въ Сузѣ ла-Руссъ она относилась къ нему очень сдержанно, даже холодно, какъ будто сердилась на него за то, что онъ принялъ тогда такое неожиданное для нея рѣшеніе.
   Онъ долго простоялъ на одномъ мѣстѣ, слѣдя глазами за Дорисъ, танцовавшей въ это время съ Гекторомъ Турналь, мысленно сравнивая ее, граціозную и скромную, съ Норой, кружащейся, какъ пьяная вакханка, въ страстныхъ объятіяхъ Роберта Лекомтъ. Въ одиннадцать часовъ, когда балъ оживился и понемногу уменьшилась выказанная вначалѣ строгость относительно Норы, Рене случайно столкнулся съ нею въ толпѣ. Она сухо засмѣялась, тѣмъ смѣхомъ, который онъ уже слышалъ утромъ и который раздражалъ его; ея взглядъ остановился на немъ и съ едва замѣтнымъ движеніемъ губъ она презрительно спросила:
   -- Мосье Рене Сорель не танцуетъ, конечно?
   -- Мало!-- отвѣтилъ онъ съ дерзкимъ лаконизмомъ, также не спуская съ нея глазъ, холодный взглядъ которыхъ она выдержала, не смущаясь.
   И съ легкимъ поклономъ онъ прошелъ мимо, чтобы подать руку Дорисъ, приглашенной имъ на кадриль.
   Близко сросшіяся брови Норы сдвинулись; она рѣзко позвала приближавшагося Роберта.
   -- Подите сюда; я не танцую этой кадрили, проводите меня въ буфетъ. Они всѣ мнѣ надоѣли -- и Зябкій Кроликъ, и другіе; я не могу отъ нихъ отдѣлаться. Я ни съ кѣмъ больше не хочу танцевать, кромѣ васъ.
   Робертъ поспѣшилъ къ ней. Эти повелительныя слова Норы радостно прозвучали въ его ушахъ,-- ими она какъ будто брала его въ свою власть. Онъ увелъ ее въ столовую, гдѣ былъ устроенъ буфетъ; они сѣли на минуту. Онъ пожиралъ ее страстнымъ взоромъ, съ наслажденіемъ вдыхалъ раздражающій ароматъ распространяющихся отъ нея духовъ.
   По окончаніи кадрили буфетъ началъ наполняться. Дорисъ покинула Рене, чтобы заняться гостями. Нора стоя разговаривала и смѣялась въ неизбѣжномъ кружкѣ, всегда составлявшемся вокругъ нея. Фрилу, виконтъ де-Понтенакъ, Бертье и Турналь на-перебой старались услужить ей. Робертъ Лекомтъ, съ сознаніемъ своего превосходства, немного стушевывался. Она могла съ ума свести своею красотой, своею вызывающею смѣлостью, безумнымъ весельемъ. Провинціалы смотрѣли на нее широко раскрытыми глазами, точно очарованные; дамы начали опять шептаться, прикрываясь вѣерами.
   Вдругъ Нора увидѣла Рене, случайно стоявшаго около нея спиною къ ея ухаживателямъ. Какъ будто нечаянно, самымъ естественнымъ движеніемъ, она протянула руку, прикасаясь ею къ губамъ Рене, чтобы взять бокалъ шампанскаго, подаваемый ей лакеемъ.
   Чувствуя на губахъ свѣжесть отласистой кожи, Рене поднялъ глаза и, увидѣвъ Нору, спокойно посторонился, чтобы дать ей дорогу, а также избѣжать повторенія этого прикосновенія.
   Но, вмѣсто того, чтобы приблизиться, она удалилась, поставивъ на подносъ бокалъ, не прикоснувшись даже къ нему, и Рене услышалъ, какъ она, засмѣявшись насмѣшливымъ хохотомъ, такъ раздражавшимъ его, прошептала:
   -- Сѣверный полюсъ, совершенно сѣверный полюсъ!
   Съ этой минуты Нора ни съ кѣмъ не танцовала, кромѣ Роберта, превратившагося на самомъ дѣлѣ въ ея раба и проходившаго по гостинымъ, точно не онъ хозяинъ.
   Снова начались замѣчанія, насмѣшки при видѣ этой неразлучной парочки, при видѣ Норы, безумно носящейся въ вихрѣ танцевъ съ своимъ неизмѣннымъ кавалеромъ.
   -- Она срамитъ себя, несчастная!
   -- Хозяинъ дома влюбленъ въ нее, это ясно!
   -- Бѣдная мадамъ Лекомтъ, такая красивая, изящная, добрая!
   -- Да, они сейчасъ начнутъ цѣловаться среди гостиной! Посмотрите на нихъ, да посмотрите же!
   Дорисъ, проходя, услышала нѣкоторыя изъ этихъ замѣчаній. Они причинили ей жестокое страданіе не потому, чтобы она сомнѣвалась въ Робертѣ, но потому, что ей больно было слышать, что о немъ такъ судятъ. Ея горячая любовь поддерживала въ ней вѣру, она была взволнована до глубины души.
   -- Мосье Сорель, -- обратилась она къ Рене, замѣтивъ, что танцы начинаютъ утрачивать свое оживленіе,-- будьте добры, спросите Роберта, не пора ли подавать ужинъ. Многіе хотятъ уже уѣзжать.
   Рене нашелъ Роберта въ обществѣ Норы. На предложенный вопросъ объ ужинѣ отвѣтилъ не хозяинъ дома, а Нора повелительнымъ тономъ и съ вызывающимъ видомъ произнесла:
   -- Ужинать, уже? Ни за что! Это хорошо кролику забиваться въ свою нору до зари. Какая убійственная жара! Пойдемте любоваться звѣздами.
   И, быстро накинувъ на плечи накидку, она вышла подъ руку съ Робертомъ.
   

VI.

   Ночь была темная, на небѣ сверкали звѣзды, разрѣзая его иногда огненною полосой. На террасѣ въ углу курило нѣсколько мужчинъ; ихъ группа смутно обрисовывалась при зеленоватомъ свѣтѣ большаго японскаго фонаря.
   -- Сойдемте внизъ,-- сказала Нора, направляясь съ Робертомъ въ садъ.
   Тамъ, въ тѣни террасы, все было темно. Черезъ минуту глазъ, привыкшій къ мраку, началъ различать формы деревьевъ, силуэты кустовъ и извилистыя дорожки.
   Нора шла медленно, тяжело переводя дыханіе. Она выпустила руку Роберта.
   -- Не разговаривайте со мной, не мѣшайте мнѣ отдыхать,-- сказала она, точно угадывая, какія слова вырвутся изъ его устъ.
   -- Вы нездоровы?
   Обвивъ рукой ея гибкую талью, Робертъ нѣжно прижалъ ее къ себѣ; она не старалась освободиться и ничего не отвѣчала. Нѣсколько минутъ шли они такъ медленными шагами по большой аллеѣ; ему показалось вдругъ, что она дрожитъ. Холодный ночной воздухъ охватилъ ее. Рѣшительнымъ, властнымъ движеніемъ Робертъ привлекъ ее къ себѣ и заключилъ въ объятія. Она вырвалась безъ особеннаго смущенія; онъ долженъ былъ понимать, что она ожидала этого, желала, можетъ быть, что она не могла на это обидѣться.
   -- Нѣтъ,-- тихо произнесла она тѣмъ же сухимъ и короткимъ тономъ, которымъ говорила съ нимъ съ тѣхъ поръ, какъ они вышли изъ гостиной.
   -- Вы замерзли!
   -- Это ничего. Вернемся домой.
   И, не ожидая его, она поднялась на террасу; Робертъ пришелъ въ одно время съ ней, растерянный, тщетно стараясь понять странности загадочной Норы.
   Она приняла опять свой торжествующій и вызывающій видъ; сбросивъ накидку, она вернулась въ бальную залу, разрумяненная свѣжимъ воздухомъ, съ сердцемъ, полнымъ злорадства, довольная, что доказала свою власть, что нарушила-таки возмутительное спокойствіе Дорисъ.
   Когда Рене Сорель, сконфуженный видомъ, словами и поведеніемъ Норы, вернулся къ госпожѣ Лекомтъ, онъ хотѣлъ устранить отъ нея даже тѣнь подозрѣнія и произнесъ самымъ естественнымъ тономъ:
   -- Робертъ явится сейчасъ къ вашимъ услугамъ.
   Онъ говорилъ это вполнѣ искренно; онъ думалъ, что Робертъ дѣйствительно придетъ. Время, между тѣмъ, шло. Уходъ Норы и хозяина дома снова развязалъ всѣмъ языки.
   -- Ну, вотъ до чего уже дошло!-- воскликнулъ виконтъ де-Понтенакъ, очень оскорбленный.-- Увелъ, въ садъ увелъ...
   -- Подъ орѣшникъ, въ часъ, благопріятный для поцѣлуевъ,-- многозначительно вставилъ Кроликъ.-- Дорогой виконтъ, Робертъ счастливецъ...
   -- Ба, она потѣшается надъ нимъ.
   -- Да и надъ нами, кажется.
   Въ бальной залѣ начали ощущаться скука и утомленіе. Дорисъ, не спускавшая глазъ съ балконной двери, сдѣлала нѣсколько нетерпѣливыхъ жестовъ. Наконецъ, такъ какъ оркестръ молчалъ, а гости бродили въ тоскѣ около накрытыхъ уже столовъ, Дорисъ приняла быстрое рѣшеніе; она взяла подъ руку Рене и веселымъ голосомъ, тогда какъ сердце ея мучительно сжималось, воскликнула:
   -- Mesdames, господа, прошу садиться за столъ!
   Голодная молодежь, танцовавшая безъ устали и готовая танцовать еще до утра, бросилась со всѣхъ сторонъ къ столу. Всѣ сидѣли уже на мѣстахъ, когда явились Нора и Робертъ.
   Громкое ура, провозглашенное группой поклонниковъ, быстро облетѣло столы.
   -- Вотъ они! Вотъ они!
   -- Ура!-- крикнулъ звонкимъ голосомъ Кроликъ, поднявъ бокалъ съ забавно-почтительнымъ выраженіемъ лица.
   Для парижанъ возвращеніе растрепанной пастушки, какую изображала Нора, и комаргскаго пастуха, на руку котораго опиралась Нора, вдругъ сдѣлавшаяся опять веселой и насмѣшливой, было поводомъ къ новому взрыву веселья. Гости изъ мѣстныхъ жителей переглядывались съ смущеннымъ видомъ; они, очевидно, видѣли въ этомъ скандалъ; для нихъ эта парижанка была положительно неприличною женщиной.
   Во дворѣ началъ раздаваться грохотъ отъѣзжающихъ экипажей. Послѣ ужина ряды гостей значительно порѣдѣли. Нѣсколько молодыхъ людей захотѣли начать котильонъ; Нора вмѣшалась на минуту съ своимъ безумнымъ увлеченіемъ, затѣмъ вдругъ, точно внезапно почувствовавъ усталость, сѣла въ углу съ виконтомъ де-Понтенакъ, сіявшимъ отъ такой нежданной милости.
   Потомъ вдругъ послѣ какой-то любезной фразы Понтенака Нора расхохоталась ему въ лицо, открыла какую-то дверь и исчезла. Все кончилось. Зябкій Кроликъ меланхолично направился къ гардеробной; ему казалось, что пустили послѣднюю ракету фейерверка и кругомъ наступила тьма.
   Черезъ часъ двери Сузы ла-Руссъ были заперты, огни потушены; Дорисъ, удалившись въ свою комнату, медленно раздѣвалась, задумчиво устремивъ взглядъ въ зеркало, отражавшее ея блѣдное лицо.
   Робертъ, по обыкновенію, зашелъ къ ней. Они не разговаривали съ ужина. Онъ сѣлъ на кушетку, смотря на жену, причесывавшую волосы передъ туалетомъ и закладывавшую ихъ на ночь. Она была замѣчательно хороша, стоя съ поднятыми руками, составлявшими какъ бы рамку для ея свѣтлой головки, и стройною фигурой, обрисовывающейся подъ мягкими складками матеріи.
   -- И такъ, Дорисъ, вечеръ хорошо сошелъ, не правда ли?
   -- Очень хорошо.
   -- Ты не устала?
   -- Нѣтъ, а ты?
   -- Нисколько.
   Она окончила свой туалетъ и стояла передъ нимъ.
   -- Робертъ, ты былъ сегодня немного невнимателенъ ко мнѣ, какъ мнѣ показалось...
   Робертъ вскочилъ съ кушетки.
   -- Я, дорогая?
   -- Немного,-- произнесла она нѣжнымъ голосомъ, въ которомъ слышалось скорѣе сожалѣніе, чѣмъ упрекъ.-- И потомъ, другъ мой... будь осторожнѣе,-- она колебалась, боясь его оскорбить,-- ты почти завладѣлъ Норой; этимъ недовольны; ты знаешь, какъ всѣ отбиваютъ ее другъ у друга.
   -- Ей надоѣдаютъ!
   -- Конечно. Она меня, впрочемъ, удивила сегодня вечеромъ: она была въ какомъ-то тревожномъ, безпокойномъ, нервномъ состояніи. Она не понравилась здѣшней публикѣ; я замѣтила это.
   -- Кому? судейскимъ?
   Онъ называлъ такъ весь синклитъ старыхъ дамъ, замѣчанія которыхъ больше всего поразили Дорисъ.
   -- Наконецъ, Робертъ, очень можетъ быть, что, не желая того, уступая по добротѣ какому-нибудь капризу этого избалованнаго ребенка, ты сегодня вечеромъ немного скомпрометировалъ ее.
   -- Скомпрометировалъ?
   -- Въ глазахъ этихъ людей, наивныхъ, можетъ быть, но, несомнѣнно, честныхъ, не привыкшихъ къ такому независимому и на ихъ взглядъ легкомысленному обращенію.
   Робертъ взялъ ее за руку; подъ вліяніемъ очарованія этою женщиной, такъ давно и такъ горячо любимой, читая въ ея бархатныхъ глазахъ подозрѣніе, которое она тщетно старалась побороть, онъ съ непритворною къ эту минуту искренностью спросилъ ее:
   -- Дорисъ, развѣ ты не вѣришь мнѣ больше?
   -- Тебѣ?-- о, нѣтъ, вѣрю!
   -- Въ комъ же ты сомнѣваешься?
   Она не отвѣтила, она удержала на губахъ чуть не сорвавшееся имя Норы.
   Онъ понялъ, конечно. Послѣдовало тяжелое молчаніе.
   Когда она подняла на него глаза, полные ласкающей доброты, Робертъ наклонился и нѣжно поцѣловалъ ее въ лобъ, сказавъ:
   -- Прощай, Дорисъ,-- до завтра.
   Молодая женщина неподвижно стояла въ то время, какъ онъ удалился. Его прощаніе еще раздавалось въ ея ушахъ точно во снѣ. Оставшись одна, она подошла къ окну. Одна за другой меркли звѣзды на темныхъ небесахъ. Дорисъ думала о кончившемся вечерѣ, о непрочности счастья и въ уединеніи и тишинѣ этой чудной ночи она слышала, какъ громко билось ея сердце, тогда какъ по ея пылающимъ щекамъ медленно катились крупныя слезы.
   

VII.

   Въ этотъ вечеръ Рене Сорелю показалось, что онъ ясно читаетъ въ душѣ Норы; по его мнѣнію, она хотѣла своимъ кокетствомъ скрѣпить узы, которыми опутывала Роберта, возбуждая и раздражая его то ревностью, то обольщеніемъ, и понемногу совершенно отдалить его отъ Дорисъ. Онъ зналъ, что Робертъ человѣкъ честный и добрый, но считалъ его слабымъ, способнымъ на увлеченіе, на измѣну, могущую причинить Дорисъ величайшее страданіе. Онъ не смѣлъ заглядывать въ свою совѣсть, боялся, быть можетъ, найти тамъ инстинктивное довольство при мысли, что Робертъ окажется недостойнымъ любви жены, что она разлюбитъ его; въ любовь Рене, такую возвышенную, чистую, самоотверженную до сихъ поръ, проскальзывалъ зародышъ зла.
   Все это промелькнуло въ его головѣ съ быстротою молніи. Вообще, хотя онъ и не желалъ подробно анализировать самого себя, все же онъ чувствовалъ, что поддается вѣчному и неумолимому закону контрастовъ, противорѣчій, уступокъ и рѣзкихъ переходовъ, составляющему сущность человѣческой природы. Какъ въ самомъ себѣ, такъ въ Робертѣ, и въ Норѣ, и въ Дорисъ онъ не могъ видѣть романическихъ лицъ, добродѣтельныхъ или порочныхъ, безгрѣшныхъ или неисправимыхъ; онъ чувствовалъ себя захваченнымъ теченіемъ жизни дѣйствительной, способнымъ, подобно этимъ людямъ столь различнаго характера, одновременно съ ними и въ равной степени, на рѣзкія отступленія, внезапныя рѣшенія, нелогичные поступки, могущіе измѣнить самыя лучшія и самыя твердыя убѣжденія.
   Безсонная ночь наполнила его голову тысячью неясныхъ, волнующихъ мыслей; но къ утру, когда комната наполнилась солнечнымъ свѣтомъ, одна мысль выдѣлилась изъ этого туманнаго хаоса. Онъ всталъ съ твердымъ намѣреніемъ измѣнить свое сдержанное обращеніе съ Норой и узнать, что въ ея несомнѣнно развращенной душѣ кроется дѣйствительно угрожающаго для спокойствія Дорисъ и Роберта.
   Нора не появилась за завтракомъ, прошедшимъ очень вяло, такъ какъ его не оживлялъ своею обычною веселостью Робертъ, встревоженный сдержаннымъ волненіемъ, выражавшимся на лицѣ Дорисъ, и разсерженный отсутствіемъ Норы, имя которой никѣмъ не было произнесено въ это утро; можно было подумать, что она уѣхала наканунѣ вмѣстѣ съ вчерашними гостями. Рене даже предположилъ на одну минуту, что оно такъ и случилось.
   "И хорошо сдѣлала!" -- подумалъ онъ съ чувствомъ облегченія.
   Но послѣ завтрака, когда онъ гулялъ въ саду, ища въ густой аллеѣ защиты отъ палящихъ лучей осенняго солнца, онъ замѣтилъ въ полукруглой бесѣдкѣ, высѣченной въ скалѣ при поворотѣ аллеи, бѣлую фигуру, лежащую въ креслѣ съ раскрытою книгой на колѣняхъ, закрытыми глазами и откинутою на спинку кресла головой.
   То была она, Нора. Думая, что она спитъ, Рене хотѣлъ уйти, но она вскочила на ноги и, смотря на него спокойными глазами и съ непроницаемымъ лицомъ, повидимому, ждала, чтобы онъ заговорилъ первый.
   -- Простите меня,-- я, кажется, разбудилъ васъ.
   -- Я не спала; я думала. Здѣсь хорошо размышлять: сидишь, точно дома!
   Она вся преобразилась и говорила немного дрожащимъ голосомъ. Въ послѣднихъ словахъ Норы Рене послышалось желаніе, чтобы онъ ушелъ.
   -- Простите, въ такомъ случаѣ, что я нарушилъ ваше уединеніе.
   -- Вы мнѣ не мѣшаете!
   Она рѣшительно сѣла съ едва замѣтнымъ пожатіемъ плечъ, точно раздраженная невозмутимымъ тономъ Рене. Уйти было бы неловко, притомъ же, ему хотѣлось остаться. Онъ занялъ мѣсто недалеко отъ Норы на выступѣ скалы.
   -- Дорисъ здорова?-- спросила Нора послѣ непродолжительнаго молчанія заискивающимъ тономъ.-- Я не видала ее сегодня утромъ.
   -- Мадамъ Лекомтъ завтракала съ нами, -- отвѣтилъ онъ просто.
   -- На балѣ было очень весело, не правда ли?
   -- Очень весело.
   Послѣдовало молчаніе. Ледъ не таялъ. Нора, выведенная изъ терпѣнія, повернулась къ нему.
   -- Васъ, мосье Сорель, нельзя упрекнуть въ чрезмѣрной разговорчивости. А, между тѣмъ, я знала васъ веселымъ, увлекающимся, а теперь...
   Онъ улыбнулся.
   -- Теперь сѣверный полюсъ, не правда ли?
   -- А! вы слышали эту шутку?
   -- Она была сказана для того, чтобы ее слышали.
   -- Можетъ быть.
   И самымъ естественнымъ тономъ товарищеской откровенности она продолжала:
   -- Послушайте, что сдѣлала я вамъ?
   -- Мнѣ ничего, хотя я не имѣю чести принадлежать къ числу вашихъ друзей.
   -- Каково! Кого же я оскорбила, какъ не васъ?
   -- Хотите вы, чтобы я также говорилъ съ вами откровенно, честно? Хотите вы, чтобы я высказалъ вамъ мою дерзкую мысль безъ всякихъ прикрасъ? Разъ вы меня спрашиваете, когда я имѣю право и обязанъ, можетъ быть, молчать, стало быть, вы хотите чистосердечно выслушать меня. Скажите, вы этого хотите?
   Рене говорилъ съ увлеченіемъ, съ жаромъ; вставъ съ своего мѣста и стоя передъ Норой, онъ ожидалъ ея отвѣта.
   Она лукаво улыбнулась и приняла свой обычный насмѣшливый тонъ.
   -- А!-- спокойно произнесла она,-- наконецъ-то, ледъ таетъ! Цѣлое наводненіе!... Очень интересно послушать: говорите!
   -- Извольте: я думаю, что вы задумали дурное дѣло!
   -- Мосье Сорель!
   Она поднялась, блѣдная, въ раздувающимися ноздрями; мгновенно потемнѣвшіе зрачки придали страшное выраженіе ей взгляду.
   -- Вотъ видите,-- продолжалъ онъ,-- вы глубоко оскорблены. Я умолкаю, я извиняюсь, я ухожу.
   -- А!... Теперь нѣтъ! Я хочу, чтобы вы говорили. Къ тому же, что можете вы еще прибавить болѣе оскорбительнаго для меня? Я требую, чтобы вы договорили до конца.
   -- Вы правы; поэтому-то я прежде всего сказалъ то, что мнѣ труднѣе всего было сказать. Остальное развѣ вы не поняли?
   -- Нѣтъ.
   -- Вы жестоки. Вы отлично знаете, что здѣсь есть прелестная, довѣрчивая и добрая женщина, называющая васъ другомъ и искренно васъ любящая; есть человѣкъ, въ любви котораго заключается вся ея жизнь, -- человѣкъ, окружавшій ее до сихъ поръ нѣжною заботливостью. И этого-то человѣка,-- вы сейчасъ опять разсердитесь.-- этого человѣка вы отнимаете у нея.
   -- Назовите женщину Дорисъ, мужчину -- Робертомъ: снимите прозрачный покровъ анонима!-- спокойно произнесла Нора съ выраженіемъ оскорбительнаго состраданія.-- Вы видите, я слушаю васъ теперь безъ гнѣва. Этотъ романъ очень милъ и вы мнѣ нравитесь въ роли рыцаря, ратующаго за счастье ближняго. Мы могли бы покончить на этомъ нашъ разговоръ; но дѣлать намъ нечего, мы давно знаемъ другъ друга; у меня хорошій характеръ, мнѣ можно многое сказать; такъ доведемте до конца ваше маленькое слѣдствіе. Это начинаетъ забавлять меня. А вы согласитесь, что приходится смѣяться, подобно Фигаро, изъ страха быть вынужденной обидѣться.
   -- Вы можете находить меня смѣшнымъ; я безропотно покоряюсь этому.
   -- Вы оригинальны, очень оригинальны, напротивъ.
   -- Здѣсь идетъ дѣло о спокойствіи двухъ людей, которыхъ я искренно, братски люблю. Если Робертъ полюбитъ васъ...
   Она холодно перебила его:
   -- Значитъ, вы думаете, что вашъ другъ любитъ меня? Это очень возможно; но я не вижу, чтобы это было по моей винѣ. Кто вамъ говоритъ, что и я люблю его?
   -- Если бы я думалъ, что вы его любите, я бы не говорилъ съ вами такъ, какъ теперь говорю. Я отнесся бы съ уваженіемъ, состраданіемъ и осторожностью, какъ того требуетъ искренняя любовь. Но я думаю, что вы не любите его, и я васъ обвиняю... я умоляю васъ.
   -- А!... Въ самомъ дѣлѣ, за кого же вы меня принимаете, милѣйшій мосье Сорель?
   -- Вы сами сказали, мадамъ Десторенъ, что мы давно знаемъ другъ друга. Вы производите на всѣхъ, кто приближается къ вамъ, страшно чарующее дѣйствіе. Желаніе побѣдить, поработить пересиливаетъ въ васъ всѣ другія чувства. Сознаніе, что побѣжденный принадлежитъ вамъ, что вы отняли его у другой женщины, льстить вашей гордости, мѣшаетъ вамъ видѣть ужасныя страданія, которыя можетъ причинить ваша побѣда. Переживаемое тѣми, кто страдаетъ черезъ васъ и за васъ, не трогаетъ васъ; вы не понимаете такихъ страданій, можетъ быть. Мое сердце подсказываетъ мнѣ извиненіе вамъ: вы никогда не любили.
   Нора съ возмущеннымъ видомъ закинула назадъ свою хорошенькую головку.
   -- Никогда не любила! Ахъ, какъ вы ошибаетесь! Какъ ваша страсть вводитъ васъ въ заблужденіе! Да, я кокетка, я жестокая эгоистка, тиранка; но разъ, единственный разъ въ жизни я поняла... я осудила себя... я страдала... я любила, люблю!
   Рене смотрѣлъ на Нору, пораженный ея необычайнымъ увлеченіемъ, которое выдавали ея сверкающіе глаза, дрожащій голосъ и высоко поднимающаяся грудь. Вдругъ Нора обвила рукой его шею, прижалась къ нему и съ безумнымъ взглядомъ, приблизивъ свои губы къ его губамъ, воскликнула:
   -- Тебя!
   Взволнованный, потрясенный этимъ признаніемъ, Рене молчалъ. Она взяла его подъ руку, съ умоляющимъ взглядомъ подвела его къ скамейкѣ, посадила, сѣла рядомъ съ нимъ и, въ то время, какъ онъ слушалъ, не находя ни слова, ни возраженія, она разсказала ему, сколькихъ страданій стоило ей хранить такъ долго свою тайну. Въ отрывистой, быстрой, страстной рѣчи, она призналась ему, какъ послѣ его внезапнаго отъѣзда изъ Діеппа почувствовала страшное одиночество, какъ она старалась забыться въ той безумной жизни, въ которой онъ упрекаетъ ее, не отдаваясь, впрочемъ, никому, съ тѣхъ поръ, какъ отказалась отъ него, какъ, наконецъ, вслѣдствіе разлуки, а затѣмъ встрѣчи въ Сузѣ, благодаря его неожиданной холодности, его угадываемому презрѣнію, любовь ея разрослась до непреодолимой страсти, до безумія, до потери гордости и стыда. Теперь она его; онъ можетъ дѣлать съ нею все, что хочетъ.
   Блѣдность Рене, его дрожащія руки, подавленная поза обманули Нору.
   -- Онъ сомнѣвается! Вы сомнѣваетесь!-- прошептала она озабоченно.-- Ахъ, вы думаете, что я любила, люблю, можетъ быть, Роберта, этого... Такъ же мало, какъ онъ самъ любитъ меня, повѣрьте мнѣ. Въ сущности, онъ обожаетъ свою Дорисъ. Она слишкомъ вѣритъ ему, вотъ что главное. Наскучила она ему невозмутимо-спокойнымъ счастьемъ. Болѣе красивая, чѣмъ я, она не нуждается въ умѣніи увлекать. Но и я умѣю любить не меньше, чѣмъ она.
   Невыразимымъ смятеніемъ наполнилась душа Рене. Въ то время, какъ въ его ушахъ раздавалась эта страстная рѣчь, онъ понемногу приходилъ въ себя. Онъ когда-то страстно любилъ Нору; эту любовь она убила своимъ презрѣніемъ; онъ чувствовалъ, что она умерла навсегда. Вмѣсто Норы, въ его душѣ вставалъ лучезарный образъ Дорисъ и своимъ свѣтомъ наполнялъ его навсегда просвѣтленное сердце. Тогда Рене произнесъ безжалостное слово, въ которомъ тотчасъ же раскаялся, какъ только ударъ былъ нанесенъ, когда уже было поздно вернуть его, то слово, которое въ политикѣ, какъ и въ любви, жестоко возвѣщаетъ конецъ надеждамъ, отвергаетъ позднія и напрасныя уступки,-- онъ сказалъ: поздно! Да, было слишкомъ поздно. Кумиръ разбитъ и любовь убита. Напрасно пытался онъ смягчить жестокость удара. Что значили состраданіе, сожалѣнія, выраженія симпатіи для такой своевольной и необузданной души, какъ у Норы! Она вспыхнула.
   -- Да, да, любовь умерла, Рене! И я знаю, кто убилъ ее. Она убила! Я сомнѣвалась еще, надѣялась, что ошибаюсь, не такъ поняла! Ваши взгляды, ваша грусть говорили, впрочемъ, довольно ясно! Такъ любите же ее, эту Дорисъ, любите ее! Возьмите ее! А онъ, мужъ, чего его стѣсняться, такъ ему и надо!... Наставьте ему...-- и она произнесла дерзкое, грубое слово. Она была внѣ себя или, вѣрнѣе, сдѣлалась тѣмъ, чѣмъ была на самомъ дѣлѣ, разнузданной, вульгарной, рѣзкой, съ простонародными выраженіями и жестами.
   Все нехорошее ея натуры поднялось въ ней. Да, она покажетъ себя, если ее отталкиваютъ, топчутъ въ грязь, разбиваютъ ея сердце!
   Чтобы взять его, этого Роберта, до жены котораго добираются его друзья, ей стоитъ только поднять палецъ, моргнуть глазомъ. Ну, такъ она возьметъ его, уведетъ его на цѣпочкѣ, какъ собаченку. Тогда каждому, какъ и ей, достанутся на долю страданія, только онъ, Рене, будетъ счастливъ, онъ, виновникъ всего, займетъ мѣсто хозяина. По крайней мѣрѣ, она, Нора, хоть къ чему нибудь пригодилась ему.
   -- А теперь прощайте!
   Она ушла, волоча по узкой дорожкѣ свой длинный бѣлый шлейфъ, зацѣпляя имъ за колючки кустовъ, оставивъ Рене пораженнымъ, испуганнымъ тѣмъ, что онъ только что слышалъ.
   

VIII.

   Когда Рене, взволнованный еще этою сценой, вошелъ въ домъ, онъ встрѣтилъ Роберта Лекомтъ.
   -- Ты видѣлъ Нору? Ты знаешь, что она уѣзжаетъ?-- спросилъ Робертъ, смотря на него въ упоръ.
   -- А, она уѣзжаетъ!-- произнесъ равнодушнымъ тономъ Рене, къ которому возвратилось его хладнокровіе.
   -- Да, она уѣзжаетъ! Ее вызываютъ въ Парижъ, она крикнула мнѣ это сейчасъ на ходу, безъ всякихъ объясненій, съ злымъ лицомъ. Это странно.
   -- Очень естественно, напротивъ. Несмотря на ваше любезное гостепріимство, надо, однако, вспомнить, что пора и по домамъ. Я также уѣзжаю, и какъ разъ хотѣлъ объявить тебѣ это.
   -- А!... Ты... тоже?...-- пробормоталъ Робертъ, подозрительно взглядывая на него.
   -- Да, еще нѣсколько дней тому назадъ мнѣ слѣдовало бы уѣхать. Мнѣ предлагали командировку въ Африку. Ты знаешь, я неутомимый путешественникъ, и вотъ уже почти два года какъ отдыхаю. Со мной тоска по чужимъ краямъ.
   -- И это заставляетъ тебя такъ скоро покинуть насъ, только это?
   -- Только это! А ты что бы думалъ?
   -- Я думалъ... тьфу пропасть! Отчего бы не сказать тебѣ прямо? Я думалъ... помирились.
   -- Помирился... съ кѣмъ?-- прооговорилъ Репе, искренно удивленный.
   -- Да... съ... съ Норой!
   -- Робертъ!
   -- Да! Я не могъ не замѣтить, что вы были въ ссорѣ. До меня дошли нѣкоторыя діеппскія исторіи, прежнія... А послѣ ссоры миръ, не правда ли? Она уѣзжаетъ, ты уѣзжаешь... оба такъ внезапно, не предупредивши, безъ серьезныхъ, мотивовъ. Договоръ подписанъ, это не подлежитъ сомнѣнію!
   -- Бѣдный Робертъ,-- прошепталъ Рене,-- мнѣ жаль тебя! Ты не вѣришь крику души, вырвавшемуся признанію искренняго сердца и принимаешь свои бредни за истину. Ревнуешь Нору? И ко мнѣ?
   -- Ну, да, да!
   -- Послушай, дай ей уѣхать, если у нея есть такое доброе намѣреніе, въ чемъ я сильно сомнѣваюсь, дай ей уѣхать!
   -- Нѣтъ!-- рѣшительно произнесъ Робертъ.
   Рене Сорель ничего не отвѣтилъ сначала, наконецъ, спросилъ грустнымъ голомъ:
   -- Обратилъ ли ты вниманіе на твою жену сегодня за столомъ, Робертъ? Неужели ты не видишь?
   -- Ради Бога! Ты опять хочешь мнѣ напѣвать хвалебный гимнъ. Ну, такъ, милый другъ, во первыхъ, это скучно, во-вторыхъ, и безполезно, такъ ты это и знай. На самомъ дѣлѣ, я обожаю мою жену!
   -- А Нора?
   -- О, Нора... Это другое дѣло: я безъ ума отъ нея. Моя жена принадлежитъ мнѣ. А Нора... Понимаешь ты, я безъ ума отъ нея, понимаешь? Это пройдетъ, это увлеченіе, но такъ это кончиться не можетъ.
   -- Ты дѣйствительно безумецъ!... Несчастный, если бы ты захотѣлъ повѣрить, если бы ты зналъ!...
   Онъ готовъ былъ все разсказать, но удержался. Съ чему это признаніе? Робертъ былъ положительно невмѣняемъ.
   Рене чувствовалъ, какъ въ душѣ его поднималось раздраженіе противъ друга; онъ пришелъ, рѣшившись даже на то, что считалъ подлостью,-- рѣшившись разсказать все происшедшее между Норой и имъ, употребить это крайнее средство противъ безразсудной страсти Роберта. Если бы Рене встрѣтилъ его насмѣхающимся, увлеченнымъ, легкомысленнымъ, онъ совершилъ бы эту подлость. Разсужденія Роберта взорвали его; это сравненіе между предполагаемымъ обожаніемъ жены и минутнымъ увлеченіемъ любовницей, между спокойнымъ обладаніемъ и страстнымъ желаніемъ, вызывающее мысль о параллели между Дорисъ и Норой, оскорбило и возмутило его до отвращенія. Какъ! въ этомъ сердцѣ, которое онъ считалъ честнымъ и порядочнымъ, не было ничего!
   -- Ну, пойдемъ, менторъ, если ты ничего больше не можешь возразить, идемъ обѣдать, но ты останешься, надѣюсь?-- воскликнулъ хозяинъ послѣ минутнаго молчанія.
   Рене машинально послѣдовалъ за нимъ, ничего не отвѣтивъ. Дорисъ была уже въ залѣ со всѣми гостями. За обѣдомъ Нора, которой никто, кромѣ Роберта и Рене, не видѣлъ со вчерашняго вечера, появилась во всемъ блескѣ. Убыбающаяся, свѣжая, бодрая, она во весь обѣдъ была замѣчательно мила, внимательна и предупредительна съ Дорисъ, весела и игрива съ мужчинами. Утренняя буря пронеслась, повидимому, въ ея сердцѣ, какъ дуновеніе вѣтра въ скалахъ,-- на ея лицѣ, по крайней мѣрѣ, не осталось слѣдовъ.
   За дессертомъ она подняла свой бокалъ:
   -- До увяданья, господа, какъ говорятъ крестьяне! Такъ какъ, увы, мы растаемся!
   Послѣдовали восклицанія, выраженія удивленія, протесты.
   -- Разставаться? Какъ! Вы уѣзжаете?
   -- Ты покидаешь насъ?-- спросила Дорисъ, и сердце ея радостно забилось.
   -- Да, я покидаю васъ, дорогая моя, такъ надо.
   -- Почему?
   -- Причина самая простая. Недѣлю тому назадъ я получила письмо, настоятельно требующее моего возращенія. Я не говорила объ этомъ, желая дать пройти твоему вечеру; я знала,-- прибавила она съ удареніемъ, медленно обводя взглядомъ гостей,-- что обо мнѣ, можетъ быть, будутъ сожалѣть здѣсь, и я не хотѣла настраивать слишкомъ элегически этихъ господъ. Только ты, Дорисъ, можешь сердиться на меня за мое молчаніе. Я сознаю свою вину, прости меня. За здоровье дорогихъ хозяевъ, господа!-- закончила она этотъ разговоръ.
   Когда вставали изъ-за стола, Робертъ, проходя мимо Норы, быстро спросилъ ее:
   -- Въ которомъ часу вы ѣдете?
   -- Завтра, съ десятичасовымъ поѣздомъ.
   -- Запрягутъ въ восемь; я отвезу васъ.
   Она взглянула на него, закинувъ голову немного назадъ и съ презрительною улыбкой.
   -- Совершенно лишнее, благодарю васъ!... Оставайтесь съ Дорисъ, оставайтесь съ вашею женой. Мосье де-Понтенакъ будетъ такъ любезенъ, проводитъ меня на станцію.
   Это было сказано очень громко. Раздались голоса: "Всѣ, всѣ!" Сіяющій виконтъ приблизился, Нора взяла его подъ руку. Злоба сверкнула во взглядѣ Роберта, котораго чуть не вывела изъ себя торжествующая физіономія Понтенака.
   -- Да, господа,-- закончила Нора, увидѣвъ, что вокругъ нея образовался обычный кругъ,-- завтра въ десять часовъ я уѣзжаю въ Парижъ, гдѣ проведу всю зиму. А теперь,-- прибавила она, окинувъ однимъ взглядомъ Роберта, Рене и Дорисъ,-- а теперь, кто любитъ меня, пусть слѣдуетъ за мной!
   

IX.

   Если было произнесено мало словъ во время конца обѣда, то взгляды сказали многое. Когда Дорисъ, утомленная продолжавшеюся весь вечеръ натянутостью, ушла, наконецъ, въ свою комнату, куда не пришелъ Робертъ, какъ обыкновенно, какъ наканунѣ еще, она долго просидѣла, погруженная въ глубокія размышленія.
   Въ сосѣдней комнатѣ, дверь которой, теперь запертая, оставалась, обыкновенно, отворенной, она долго слушала шаги Роберта. Наконецъ, ей показалось, что ея мужъ спускается съ лѣстницы; она машинально подошла къ окну; черезъ минуту она увидѣла, какъ онъ прошелъ по двору по направленію къ конюшнѣ, гдѣ виднѣлся свѣтъ, поговорилъ немного съ кучеромъ, вышедшимъ на его зовъ и стоявшимъ на порогѣ съ фонаремъ въ рукѣ. Послѣ этого Робертъ вернулся; слабый свѣтъ, проникавшій изъ-подъ двери, потухъ черезъ нѣсколько минутъ послѣ этого.
   Въ первый разъ въ продолженіе шести лѣтъ Дорисъ не слыхала ласковаго голоса Роберта, желающаго ей покойной ночи. Она находилась въ такомъ нервномъ состояніи, что передъ ней съ поразительною ясностью вставали всѣ событія послѣднихъ двухъ дней. Фигура Норы стояла передъ ней, какъ живая; какъ живой, былъ и Робертъ; взгляды, улыбки, каждое слово, которымъ обмѣнивались ея мужъ и ея подруга, принимали теперь подозрительный смыслъ; сомнѣніе, разъ закравшись въ душу, съ ужасающею быстротой производило свое разрушительное дѣйствіе; она чувствовала, какъ узы, привязывавшія къ ней Роберта, медленно разрываются одна за другой. Ея слѣпая вѣра въ Нору, очарованіе, испытанное ею самой, причинили все это зло. Дорисъ видѣла теперь недостатокъ, черное пятно въ душѣ Норы, которую считала равной себѣ, даже выше себя. Она припоминала тысячу фактовъ, незначительныхъ на видъ, которые давнымъ-давно должны были бы дать ей почувствовать медленно разрушающее вліяніе Норы, открыть ея завистливую ненависть, такъ неожиданно, почти безстыдно разоблачившуюся. Фраза: "кто любитъ меня, пусть послѣдуетъ за мной!" казалась ей со стороны Норы вызовомъ, хвастовствомъ. Бѣдная женщина была почти убѣждена, что Робертъ теперь потерянъ для нея, что онъ уѣдетъ съ Норой, заколдованный навсегда чарами этой женщины.
   Но неужели душа Дорисъ, полуубѣжденная въ низости Норы, въ неизбѣжной измѣнѣ Роберта, такъ слаба, такъ робка, что покорится молча?
   Почему не позвала она на помощь противъ Норы все негодованіе своей оскорбленной чести, своей обманутой вѣры? Почему въ особенности не отворитъ она въ эту минуту двери, отдѣляющей ее отъ Роберта? Почему не потребуетъ она у мужа рѣшительнаго объясненія, не выскажетъ ему своего страха, своего гнѣва, своихъ мукъ, не осыплетъ его упреками, не попытается возвратитъ его себѣ? Потому что въ то время все стушевывалось, всякое соображеніе исчезало передъ однимъ фактомъ,-- мыслью, что мужъ не любитъ ее или хотя любитъ, но не такъ, какъ любилъ съ первой минуты,-- горячо, безраздѣльно.
   Если онъ уже не такъ любитъ ее, то какое ей дѣло до того, что будутъ говорить?
   Нора можетъ торжествовать, Робертъ можетъ уѣзжать; слишкомъ гордая, чтобы пытаться удержать его, слишкомъ нѣжная, чтобы довольствоваться отнынѣ притворною любовью, она предпочитала разрывъ, скандалъ какой бы то ни было недостойной сдѣлкѣ. Минутами, среди этихъ мучительныхъ размышленій, почти потухшее пламя надежды вспыхивало въ самой глубинѣ ея души. Что, если она ошиблась? Если ея воображеніе, внезапно и слишкомъ сильно возбужденное, унесло ее дальше дѣйствительности, если этотъ страхъ потерять любовь ничто иное, какъ ужасцый кошмаръ?
   Она заснула, наконецъ, тяжелымъ и тревожнымъ сномъ среди такой борьбы мыслей; съ первыми лучами солнца она была уже на ногахъ.
   Было шесть часовъ; длинная розовая полоса окрасила на востокѣ вершины горъ; утренній вѣтерокъ освѣжилъ воспаленныя вѣки Дорисъ.
   Когда черезъ полчаса она сошла въ залу, въ замкѣ началось уже движеніе. Ни одинъ изъ гостей не забылъ, что Нора уѣзжаетъ въ восемь часовъ: всѣ хотѣли быть налицо, чтобы составить ея свиту. Всѣ, всѣ, какъ кричали они наканунѣ, желали ѣхать провожать ее на станцію.
   Не понимая сдержанности Норы, только раздражившей его желаніе, показавъ ему въ Понтенакѣ возможнаго соперника, Робертъ отдалъ приказаніе приготовить охотничій шарабанъ. Такъ какъ всѣ оспариваютъ другъ у друга честь проводить Нору, то пусть же всѣ и ѣдутъ. Онъ же найдетъ случай уединиться съ нею, узнать, наконецъ, какихъ результатовъ долженъ онъ ждать отъ искусно разсчитаннаго кокетства Норы, которое онъ смутно начиналъ теперь понимать.
   Когда Робертъ осматривалъ поданный экипажъ, около него раздался насмѣшливый голосъ молодой женщины.
   -- И такъ, вы, все-таки, ѣдете?
   Робертъ окинулъ ее немного раздраженнымъ взглядомъ: она стояла передъ нимъ въ шляпѣ и драповой кофточкѣ, спокойная, улыбающаяся, совсѣмъ не похожая на самое себя, какъ показалось ему, когда онъ вспомнилъ надменный видъ, съ какимъ смотрѣла она на него наканунѣ, когда онъ предложилъ ей свои услуги.
   -- Ѣду ли я?-- повторилъ онъ.-- Неужели вы сомнѣвались? Не сказали вы развѣ: "кто любитъ меня, пусть слѣдуетъ за мной"?
   Нора сдѣлалась серьезна.
   -- Берегитесь, мой милѣйшій, это слово можетъ васъ далеко завести!
   -- Ну, что же?-- отвѣтилъ онъ съ жаромъ.-- И пойду!
   Нора посмотрѣла ему прямо въ лицо съ довольнымъ, но, все-таки, немного насмѣшливымъ выраженіемъ.
   -- До края пропасти, не правда ли?
   -- Да, до края!
   -- Вы хорошо сказали это! Я довольна.
   И, сверкнувъ глазами, она ударила его слегка по рукѣ и направилась въ залу.
   Прощанье было не долгое. Когда настало время, Нора сама подала знакъ, бросилась, какъ безумная, на шею Дорисъ, расцѣловала ее такъ, что та не успѣла опомниться, и быстро направилась къ экипажу, объявивъ, что она сама желаетъ править.
   Робертъ сѣлъ рядомъ съ ней; Понтенакъ, Фрилу и вся остальная свита размѣстились на скамейкахъ. Громкій взрывъ смѣха вырвался изъ груди Норы, ожидавшей съ поднятымъ хлыстомъ, чтобы всѣ сѣли.
   -- Это прелестно! Прощай, Дорисъ!-- крикнула она.-- Ты видишь, дорогая моя, я увожу всѣхъ моихъ обожателей, всѣхъ!
   Она ударила вожжами, лошади подхватили и экипажъ, весело гремя по шоссе, скрылся въ облакѣ пыли.
   

X.

   Еще разъ при этомъ отъѣздѣ въ душѣ Дорисъ пронеслась, точно стрѣла, та же мысль:
   -- Все кончено! Онъ погибъ для меня!
   Она вошла въ домъ, изнемогая отъ острой боли, и поднялась въ свою комнату.
   Отъ Сузы до станціи было два часа ѣзды; никто, значитъ, не могъ вернуться къ завтраку. Изъ всѣхъ гостей въ замкѣ остался одинъ Рене Сорель; онъ не пришелъ проститься съ Норой, и никто не замѣтилъ его отсутствія.
   Онъ также собирался уѣзжать; и, по мѣрѣ того, какъ приближался назначенный имъ часъ отступленія, онъ дѣлался безпокойнѣе, воля его слабѣла; понявъ планъ Норы, видя, какъ искусно она владѣетъ собой, и съ какою безсердечною настойчивостью намѣревается его выполнить, онъ упрекалъ себя за то, что не разсказалъ всего наканунѣ. Онъ этимъ, можетъ быть, избавилъ бы Дорисъ отъ самаго жестокаго страданія -- и не сдѣлалъ этого. Той тихой благоговѣйной любви, которую онъ чувствовалъ къ Дорисъ, въ которой признался Роберту просто, честно, онъ не ощущалъ больше; ему слѣдовало бы повторить свое признаніе; но эгоизмъ бралъ верхъ помимо его воли. Къ прежней искренности, принятой мужемъ за притворство, онъ чувствовалъ себя уже неспособнымъ.
   Мучительное волненіе овладѣвало имъ. Порочныя наклонности, надъ которыми онъ чувствовалъ себя все менѣе и менѣе способнымъ восторжествовать, давили его мозгъ. Ему казалось необходимымъ, неизбѣжнымъ сказать Дорисъ: "я люблю васъ", какъ онъ сказалъ Роберту: "я люблю твою жену". Это совершенно безумное желаніе казалось ему необыкновенно разумнымъ и необходимымъ для его спокойствія: ему необходимо было слышать возмущенныя или презрительныя слова, чувствовать себя затоптаннымъ въ грязь, раздавленнымъ, чтобы съ нимъ поступили такъ, какъ онъ поступилъ съ Норой. Будущее?-- онъ не дорожилъ имъ. Робертъ?-- онъ не думалъ больше о немъ. Старый другъ, котораго онъ любилъ, поддерживалъ, надѣлялъ совѣтами, лишился всякой его симпатіи, всякаго уваженія съ тѣхъ поръ, какъ онъ увидѣлъ его рабомъ негодной Норы. Мысленно онъ навсегда разлучалъ его съ Дорисъ.
   Вотъ до чего онъ додумался, судя себя строже, суровѣе, чѣмъ судилъ другихъ, сознавая свое внезапное паденіе, низость своихъ стремленій, и, тѣмъ не менѣе, неудержимо влекомый склонностью къ пороку. Рене, съ душою нѣкогда чистой и непоколебимой, удивлялся, чувствуя себя вдругъ такимъ порочнымъ, внезапно рѣшившимся на самую низкую измѣну, на самую возмутительную безсовѣстность; онъ съ ужасомъ признавался самому себѣ, что если заговоритъ съ Дорисъ, такъ глубоко пораженной въ эту минуту въ своей вѣрѣ, въ своемъ уваженіи, первое его слово будетъ оскорбленіемъ этого страданія.
   Рене рѣшилъ противодѣйствовать этому ужасному состоянію, объясняющемуся, безъ сомнѣнія, болѣзненнымъ настроеніемъ, рѣшилъ забрать себя опять въ руки и съ высоко поднятою головой покинуть этотъ гостепріимный домъ; зная, что Дорисъ одна, онъ извинился, что не можетъ придти завтракать, и остался въ своей комнатѣ. Онъ рѣшилъ уѣхать на слѣдующій день и, принявъ во вниманіе свое настроеніе, хотѣлъ встрѣтиться съ нею только за обѣдомъ, когда возвратившіеся гости отгонятъ искушающихъ его демоновъ.
   Въ четыре часа лихорадочное возбужденіе стряхнуло съ него оцѣпенѣніе, навѣянное страшною тишиной, царствующею въ замкѣ, и, предполагая, что Дорисъ уже нѣтъ въ залѣ, онъ спустился и вышелъ въ садъ. Черезъ нѣсколько минутъ его догналъ лакей и доложилъ, что его ожидаетъ г-жа Лекомтъ.
   Дорисъ дѣйствительно видѣла его изъ окна и по своей замѣчательной добротѣ упрекнула себя за то, что такъ небрежно отнеслась къ своимъ обязанностямъ хозяйки; предположивъ, что Рене отъ скуки пошелъ въ садъ, не найдя ее въ залѣ, она поспѣшила сойти и послать ему сказать, что она ждетъ его.
   Онъ пришелъ съ сильно бьющимся сердцемъ, но съ спокойнымъ лицомъ, что стоило ему большого усилія воли. Дорисъ протянула ему руку.
   -- Вы вправѣ сердиться на меня,-- сказала она съ улыбкой,-- съ этими хозяйскими хлопотами я еще не видѣла васъ. А вы были нездоровы?
   -- Нисколько.
   -- Почему же, въ такомъ случаѣ, вы не приходили завтракать?
   Онъ придумывалъ отвѣтъ, не желая лгать и не желая говорить всего. Она деликатно не настаивала.
   -- Я думаю, что наши путешественники не вернутся ранѣе обѣда. Хотите, пройдемте въ деревню? Сегодня день, когда я навѣщаю моихъ бѣдныхъ.
   Онъ поклонился, обрадованный возможностью избѣжать бесѣды съ глазу на глазъ. Дорисъ взяла его подъ руку и они вмѣстѣ спустились по крутому спуску, идущему до первыхъ домовъ деревни. На чистомъ воздухѣ все измѣнилось; умъ Рене успокоился на минуту. Онъ заговорилъ съ Дорисъ, попрежнему, безъ раздраженія, пріискивая для нея изъ своихъ путевыхъ воспоминаній то, что могло ее заинтересовать; когда они дошли до деревни, онъ съ трогательною простотой принялъ участіе въ ея добромъ дѣлѣ, разспрашивая тѣхъ, кому она оказывала помощь, объ ихъ положеніи, ихъ нуждахъ и надеждахъ, счастливый, что можетъ раздѣлить съ нею этотъ трудъ.
   Темнѣло, когда они вернулись въ замокъ; немного утомленная, Дорисъ сѣла въ маленькой гостиной рядомъ съ залой; грудь ея высоко поднималась отъ ускореннаго дыханія; послѣ минутнаго колебанія онъ занялъ мѣсто недалеко отъ нея. Долго просидѣли они: такъ молча, подъ вліяніемъ вечернихъ сумерокъ, видя, какъ разростаются, по мѣрѣ того какъ сгущается мракъ, страшные призраки, рожденные ихъ фантазіей: она -- думая о Робертѣ, безъ сомнѣнія, далеко находящемся теперь, онъ -- волнуясь ея близостью, угадывая, что она волнуется, безпокоится, возмущается, можетъ быть, противъ судьбы.
   Красноватый отблескъ заходящаго солнца потухалъ въ деревьяхъ.
   -- Мадамъ Лекомтъ,-- спросилъ Рене, внезапно прерывая неловкое молчаніе,-- въ которомъ же часу вернется Робертъ?
   -- Въ которомъ часу! О!... онъ вернётся... да... онъ вернется, я думаю,-- отвѣтила она, возражая скорѣе на свое тайное безпокойство, чѣмъ на вопросъ Рене.
   Голосъ ея былъ глубоко взволнованъ. Послѣдовало опять молчаніе, послѣ котораго онъ продолжалъ:
   -- Завтра онъ не покинетъ васъ больше. Ваши гости разъѣдутся. Вы останетесь здѣсь одни, одни проведете эти послѣдніе прекрасные дни, предоставленные самимъ себѣ, счастливые!
   Глаза Дорисъ блеснули и она безсознательно воскликнула:
   -- Вы надѣетесь на это? Скажите искренно: надѣетесь вы?
   Какъ и Рене, Дорисъ терзалась желаніемъ высказать мучительныя думы, не дававшія ей покою; помимо ея воли, хотя она напрягала всѣ свои силы, ея страхъ долженъ былъ обнаружиться.
   Во всѣхъ этихъ вопросахъ, во всѣхъ этихъ незначущихъ отвѣтахъ скрывался ужасный смыслъ; Дорисъ понимала это такъ же хорошо, какъ и Рене. Они вѣрили другъ другу и не разъ говорили откровенно: она -- о своихъ радостяхъ, надеждахъ, онъ -- о своей покорности судьбѣ, объ одиночествѣ; у Роберта не было болѣе преданнаго друга; она не знала человѣка, внушающаго ей больше уваженія. Онъ сдѣлалъ движеніе, точно хотѣлъ протестовать, успокоить ее.
   -- Вы давали Роберту всегда разумные совѣты,-- сказала она, подталкиваемая желаніемъ высказаться, котораго рѣшительно не въ силахъ была преодолѣть,-- послушалъ онъ васъ?
   -- Какъ? вы знаете?...
   Одно имя, произнесенное шепотомъ, было отвѣтомъ Дорисъ:
   -- Нора!
   Она замолчала, взволнованная, опустивъ свои длинныя рѣсницы.
   -- Вы боитесь ея?
   Съ судорожно сжатымъ горломъ, она наклонила голову.
   -- Я не знала ея, не понимала, а теперь... къ чему скрывать? да, теперь я боюсь. Если я наношу этимъ оскорбленіе Роберту, я буду у него просить прощенія... Если же онъ недостоинъ больше меня, ну, тогда!...
   -- Если онъ недостоинъ васъ?
   -- Я буду жалѣть его. Но настанетъ день, когда его будетъ мучить раскаяніе такъ же сильно, какъ меня мое горе.
   -- Увы!... И такъ,-- продолжалъ Рене, внезапно воодушевляясь,-- если онъ окажется недостойнымъ васъ -- о, я не хочу этому вѣрить!-- если онъ окажется недостойнымъ васъ, онъ возьметъ все ваше сердце, всю душу, всю вашу молодость и эти сокровища будутъ вѣчно принадлежать ему и ничто не оторветъ васъ отъ него...
   -- Чтобы оторвать меня отъ него, другъ мой, надо оторвать меня отъ самой себя.
   -- И вы навсегда запретите вашему мозгу думать, вашему сердцу биться?
   -- Вы ли говорите мнѣ это? Какой смыслъ должна я придать вашимъ словамъ? Неужели вы думаете, что, разъ отдавшись, можно взять себя назадъ? Я не понимаю этого. Робертъ можетъ перестать заслуживать мое уваженіе, потеря его любви заставитъ страдать мою гордость; но я не перестану его любить. У меня передъ нимъ то преимущество, что я жалѣла его, когда онъ пренебрегалъ мною, что я могла открыть ему всѣ мои мысли, тогда какъ ему приходится краснѣть отъ того, что онъ позволилъ мнѣ прочесть одну свою мысль.
   -- О, какая божественная у васъ душа! Да, вы правы. Можно любить только одинъ разъ, когда дѣйствительно любишь, когда не профанируешь слова любовь, когда не дѣлаешь изъ него фальшиваго этикета для какой-нибудь вульгарной или низкой страсти! Такую любовь можно объявлять, какъ объявляете вы, можно исповѣдывать какъ религію, благоговѣйно преклоняться передъ ней. Такъ любите вы, и такою же любовью горжусь и я! И я тоже испытываю наслажденіе признаться, покаяться, чувствуя себя недостойнымъ, сознавая свою вину и надѣясь на прощеніе. Любите же Роберта, любите его, даже преступнаго, а также... простите меня.
   Дорисъ смотрѣла на него въ оцѣпенѣніи; передъ ней точно неожиданно рушилось все, что она находила до сихъ поръ въ немъ хорошаго, честнаго, разумнаго. Опустившись передъ ней на колѣни, Рене ждалъ, испуганный тѣмъ, что онъ сказалъ. Это неожиданное признаніе съ мольбой о. прощеніи поразило ее сначала оскорбило; потомъ она почувствовала состраданіе къ его безразсудству.
   -- Я буду сожалѣть о вашемъ безразсудствѣ такъ же, какъ о слабости Роберта. Встаньте, забудемъ это. Какъ я буду жалѣть Роберта, какъ я буду любить его даже виновнаго, согласно вашему желанію, я сожалѣю и прощаю васъ.
   Произнеся эти слова, она громко вскрикнула. Дорисъ увидѣла Роберта, стоящаго въ дверяхъ гостиной. Онъ приблизился въ ту минуту, когда Рене поднимался съ колѣнъ, и схватилъ его за руку.
   -- Идемъ, -- крикнулъ онъ, увлекая его въ сосѣднюю комнату,-- идемъ!
   Лакей внесъ зажженныя лампы, зала освѣтилась; оттуда доносились голоса. Пораженная неожиданнымъ появленіемъ мужа, объясненіемъ, которое онъ можетъ дать этой сценѣ, грознымъ выраженіемъ, съ какимъ онъ позвалъ Рене, Дорисъ стояла неподвижно, задыхаясь, ожидая чего-то ужаснаго.
   Оставшись вдвоемъ съ Робертомъ, Рене проговорилъ:
   -- Я виноватъ!... Я негодяй!... Ты въ правѣ...
   Робертъ опять схватилъ его за руку.
   -- Виноватый... негодяй... безумецъ не одинъ ты, слышишь? Я былъ тутъ... Услышавъ твой голосъ, я остановился. Поэтому не объясняй ничего. Я знаю все. Я знаю, что Дорисъ лучшая изъ женщинъ, самая святая, самая прекрасная!... Ты!... Да, ты оскорбилъ меня... Но, вѣдь, ты говорилъ мнѣ, что любишь ее... Откровенность умилительная до глупости... я не повѣрилъ ей. Не отвѣчай мнѣ... Слушай: что сказано, то сказано. Это несчастіе для нашей дружбы, все это... но есть еще другое дѣло: завтра утромъ я дерусь съ Понтенакомъ.
   -- Нора, опять?
   -- Да, но не такъ, какъ ты думаешь. Не за нее, Боже меня упаси! Она передала ему клевету на твой счетъ. Имя Дорисъ было произнесено этою негодницей... имя Дорисъ,-- слышишь ли?-- связанное съ твоимъ, съ усмѣшечкой по моему адресу... какіе-то оскорбительные, грязные намеки... Тогда Понтенакъ засмѣялся, а я... не могъ же я ударить Нору?... я далъ пощечину Понтенаку. Мы деремся завтра, въ шесть часовъ, въ дубовой рощѣ. Виконтъ отправился ночевать въ гостиницу. Я разсчитываю на тебя.
   -- Мой бѣдный Робертъ! Какое безуміе! Сколько униженія! Когда я подумаю: ты, я, эта Нора! Ахъ, какъ мы всѣ жалки!
   -- Нечего тутъ разсуждать. Да и что толку! Пойдемъ, насъ ждутъ и я хочу успокоить Дорисъ. Что касается Норы, ты понялъ, что все кончено. Да оно даже и не начиналось. Она поиграла со мной, какъ кошка съ мышкой; къ счастью, она не задѣла моего сердца, какъ ты знаешь, такъ что, охлажденный этою исторіей съ Понтенакомъ, я возвращаюсь невредимый, абсолютно невредимый.
   Вечеромъ, оставшись съ Дорисъ въ ея комнатѣ, Робертъ нѣжно обнялъ ее.
   -- Ты знаешь теперь все, дорогая моя, ты успокоилась, да? Я, все-таки, думаю, что ты сомнѣвалась во мнѣ...
   -- Я люблю тебя!
   -- А если бы кто-нибудь убѣдилъ тебя, что я обманываю тебя, поклялся тебѣ, доказалъ...
   -- Я люблю тебя!
   -- Ахъ, какъ пріятно испытать такой страхъ, не правда ли?
   Онъ смотрѣлъ на нее съ чувствомъ глубокой радости, довольный собою, своею возвращенною свободой и любовью, волнуясь немного за завтрашній день; но онъ благословлялъ это волненіе, такъ какъ оно позволяло ему лучше чувствовать прелесть этой уютной комнаты, радость возвращенія.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   На слѣдующій день, къ вечеру, Рене, отправившійся пѣшкомъ съ часъ назадъ, остановился на минуту отдохнуть на холмѣ, возвышающемся надъ прудомъ Сузы. Вдали виднѣлся замокъ, облитый розовыми лучами заката; мысли Рене перелетѣли въ этотъ домъ, гдѣ въ такое короткое время онъ совершилъ столько ошибокъ, пережилъ столько страданій. Онъ представлялъ себѣ Роберта, Нору, самого себя и безжалостно осуждалъ себя, какъ осуждалъ и другихъ; одна фигура выдѣлялась передъ нимъ безупречно-чистою, фигура Дорисъ, которой онъ не долженъ былъ больше видѣть, образъ которой онъ унесетъ съ собой въ африканскія степи, какъ вѣчный упрекъ и какъ идеалъ добра, любви и прощенія.
   Придя на станцію, Рене холодно отвѣтилъ на поклонъ де-Понтенака, явившагося съ перевязанною рукой и переносящаго съ довольно веселымъ видомъ ударъ, которымъ поцарапалъ его утромъ Робертъ. Рене видѣлъ, какъ онъ сѣлъ въ купэ, въ глубинѣ котораго ему показалась золотистая головка въ темной шляпѣ, затѣмъ онъ перешелъ черезъ полотно желѣзной дороги, чтобы сѣсть въ поѣздъ, идущій въ Ниццу, скрещивающійся съ парижскимъ.
   Зябкій Кроликъ, съ опущеннымъ носомъ, сложенными руками, еще низко раскланивался, окаменѣвъ въ своей почтительной позѣ, когда вагонъ, въ которомъ расположились виконтъ и Нора, уже проѣхалъ сторожевую будку.
   Гіацинтъ Бертье и Гекторъ Турналь, стоя на тротуарѣ сзади него, съ растеряннымъ видомъ смотрѣли другъ на друга.

В. М--а.

"Русская Мысль", кн.IX--X, 1889

   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru