Вычиталъ я въ газетахъ -- я, вѣдь, немного грамотенъ -- что Богъ далъ нашему краю такого хорошаго маршалка, который говоритъ: "всѣ силы положу, чтобъ только домашній промыселъ въ Галиціи поддержать. Пусть все падаетъ все пропадаетъ, а домашній промыселъ долженъ подняться". Читалъ я также, что нашъ домашній промыселъ очень хвалятъ такіе большіе господа, какъ графъ Дидушицкій, панъ Вержбицкій и другіе, что они за большія деньги скупаютъ гуцульскіе черепки, тряпье да деревянныя издѣлія, -- и не только выставляютъ ихъ на показъ всему міру, но еще велятъ срисовывать ихъ и книжки о нихъ пишутъ. Ну, думаю себѣ, слава тебѣ Господи! Можетъ, хоть разъ и въ наше окно заглянетъ солнце. Авось и мнѣ улыбнется судьба. А нужно вамъ знать, что хотя я человѣкъ и зажиточный и хозяинъ съ землей, но иногда и домашнимъ промысломъ занимаюсь. Правда, промыселъ по Богъ вѣсть какой: выдѣлываю изъ дерева ложки, корыта, кропила... Это ужъ у насъ въ роду держится, отъ дѣда и прадѣда идетъ. У насъ споконъ вѣку свой лѣсокъ все березы, липы, клены да ясени -- и такое ужъ у насъ положеніе, что сколько кто въ семьѣ срубитъ старыхъ деревьевъ, долженъ вдвое больше молодыхъ посадить. А среднихъ деревьевъ совсѣмъ не рубимъ.
Повторяю, промыселъ не Богъ вѣсть какой. Срублю три старыхъ дерева, матеріалу хватитъ на годъ, а то и на два. Работаю, большей частью, на заказъ, а на продажу развѣ когда въ годъ разъ вывезу остатки, что люди прямо въ хатѣ не разберутъ. Еще развѣ кропила два раза въ годъ везу въ Кальварію на храмовой праздникъ да въ Самборъ на праздникъ Богородицы, да въ Дрогобычъ на святую Тройцу. А на ярмаркахъ ложекъ моихъ нигдѣ не увидите. За ложками ко мнѣ приходятъ изъ дальнихъ деревень -- и, что изготовлю,-- тотчасъ расхватаютъ. Не буду хвалиться, но скажу только то, что говорятъ люди: лучше моихъ ложекъ нѣтъ -- и легки, и удобны, и прочны. Не знаю, извѣстно-ли вамъ, что у насъ по селамъ каждый ложкарь имѣетъ свою особую манеру, свою форму ложекъ: одинъ дѣлаетъ такія неуклюжія, какъ лопата, другой такія изогнутыя, что, когда ѣшь, то все норовишь у самаго рта разлить, а иной опять и красиво дѣлаетъ, за то какъ-то такъ дерево изрѣжетъ, что пусть только ложка побудетъ немного на солнцѣ, или просто въ кухонной жарѣ -- сейчасъ трескается. Какъ-будто и не велика штука деревянную ложку сдѣлать, а все-таки нужно имѣть способность, знать толкъ въ матеріалѣ, умѣть его, какъ слѣдуетъ, порѣзать, умѣть высушить, ну, и соотвѣтственную пропорцію при самой работѣ соблюсти. И не изъ каждаго дерева хорошая выдѣлка будетъ -- нужно и дерево подобрать.
У меня, говорю, еще отъ дѣда-прадѣда этотъ промыселъ ведется. Когда я съ своимъ старшимъ сыномъ сяду ложки выдѣлывать, то въ нашей хатѣ настоящая ярмарка. Молніей вѣсть по селамъ разлетится: Яць Яремышынъ сѣлъ ложки дѣлать! И сейчасъ на другой день начинается наплывъ людей и раньше всего изъ своего села. Для этихъ -- первое мѣсто и болѣе дешевая цѣна -- такое ужъ издавна между нами соглашеніе; и это, видите, за то, что мнѣ мой лѣсокъ щадятъ. Въ казенномъ или въ помѣщичьемъ крадутъ, сколько кто можетъ захватить, а въ моемъ прутика не тронутъ, хоть онъ тутъ подъ носомъ. Ну, давній обычай, -- и всѣ мы ужъ его держимся. А пока своихъ удовлетворю, гляди -- и изъ другихъ селъ, какъ за святой водой, ждутъ своей очереди.-- Для меня, кумъ, копу! {60 штукъ.} -- А для меня полкопы!-- А для меня пополамъ съ Олексою копу!-- Запишу всѣхъ, скажу, когда будутъ готовы -- они и уходятъ себѣ. Но ужъ кто приходитъ издалека, изъ-за Днѣстра, изъ Доловъ, тѣхъ нельзя ни съ чѣмъ вырядить: ждутъ, пока не сдѣлаю столько, сколько имъ нужно. Иногда по пяти и по десяти человѣкъ ночуетъ у меня, то подъ сараемъ, то на гумнѣ въ ригѣ. А вечеромъ, понятно, нужно угостить людей, чѣмъ Богъ далъ. Мы съ сыномъ работаемъ на бочарскомъ верстакѣ; каганецъ {Плошка.}, бывало, горитъ, а чужіе люди размѣстятся на скамьѣ, разговариваютъ, разсказываютъ, какъ имъ живется, что у нихъ новаго, и каждый при этомъ слѣдитъ глазами за моей работой, -- скоро-ли дойдетъ его очередь.
Таковъ-то былъ нашъ домашній промыселъ съ давнихъ поръ, съ тѣхъ поръ какъ люди о немъ помнятъ. Выгоды отъ него не много, потому что цѣна ложкѣ -- пустякъ, а возни около нея не мало,-- ну, да лишь бы человѣкъ съ людьми жилъ, встрѣчался, имѣлъ знакомыхъ, имѣлъ почетъ по чужимъ селамъ, гдѣ только ни покажется;-- ну, и но безъ того, чтобы временами кое-что и въ хозяйство не перепадало.
Такъ вотъ, прочитавъ, что тамъ во Львовѣ выбранъ такой хорошій маршалокъ, что хочетъ взять на себя покровительство домашнему промыслу, я даже Бога поблагодарилъ на радостяхъ. Правда, я не могъ понять того, какимъ способомъ хочетъ маршалокъ поднять этотъ промыселъ, но меня обрадовало ужъ одно только доброе желаніе. Ужъ, думаю, такой умный и знатный человѣкъ найдетъ такіе способы, какіе намъ, простымъ мужикамъ, и не снились. А на первый разъ и то хорошо, что обратилъ на насъ вниманіе; поможетъ -- не поможетъ, а хоть защититъ насъ отъ евреевъ, которые нѣсколькихъ знакомыхъ мнѣ ложкарей такъ хитро забрали въ свои руки, что бѣдняги днями и ночами всей хатой сидятъ и дѣлаютъ ложки для евреевъ по десяти крейцеровъ отъ копы. Матеріалъ еврейскій, это такъ, но за работу такой бѣдняга получаетъ такъ мало, что можетъ жить только въ тяжелой нуждѣ. Пробовали евреи и до меня добраться, да не удалось: у меня своя земля и свой матеріалъ, да и не таковъ я, чтобъ меня поддѣть. Давали даже денегъ взаймы и въ участники напрашивались. "Давайте, говорятъ, сообща устроимъ фабрику деревянныхъ издѣлій". И этимъ меня не взяли. "Оставьте меня въ покоѣ, -- сказалъ я имъ, -- ищите себѣ своихъ еврейскихъ участниковъ, а я буду по-старому свою работу дѣлать. Съ этого времени начали подкапываться подъ меня. Подбили податнаго комиссара обложить меня промысловымъ налогомъ. Но комиссаръ былъ честный человѣкъ -- евреямъ на слово не повѣрилъ, заѣхалъ ко мнѣ, осмотрѣлъ мои инструменты, мой лѣсокъ, мой складъ сухого дерева, опросилъ людей, и, убѣдившись, что я занимаюсь работой только въ свободныя отъ хозяйства минуты и въ малыхъ размѣрахъ, оставилъ меня въ покоѣ, а евреевъ отправилъ ни съ чѣмъ.-- Должно быть маршалокъ прежде всего позаботится о томъ, чтобъ защитить нашъ домашній промыселъ отъ такихъ непрошенныхъ опекуновъ, -- подумалъ я, когда прочиталъ о пріятномъ для насъ желаніи маршалка.-- Го, го,-- говорю я, обрадованный, всѣмъ знакомымъ,-- а увидите,-- авось и изъ нашего Подгорья на всю Галицію свѣтъ разольется! Вѣдь, маршалокъ нашъ близкій сосѣдъ -- изъ Стараго города! Смѣло могу сказать, что мои и моего отца ложки выкормили его. Старогородскіе всѣ споконъ вѣку только у насъ ложки покупаютъ. И ужъ внѣ всякаго сомнѣнія, что въ нашихъ корытахъ его ребенкомъ купали и нашимъ кропиломъ кропили! Ну, такъ и не удивительно, что вспомнилъ о насъ теперь, когда сдѣлался такимъ паномъ. Подождите только, какую это онъ для насъ помощь придумаетъ!
А люди слушаютъ эти рѣчи -- и сами радуются.
-- Ну, что-жъ, дай Богъ, чтобъ изъ нашего простого сословія произошла для всего края польза.
Нашелся въ селѣ одинъ только Ѳома невѣрный, такъ даже и звался Ѳомой Губатымъ.
-- Э, говоритъ, кумъ Яцю, до сихъ поръ вамъ нечего жаловаться на свою судьбу, а на панскую помощь не надѣйтесь! Я пановъ не осуждаю, но говорю вамъ, какъ старикъ: какъ-то никогда панская милость крестьянину впрокъ не идетъ. Но даромъ старики и пословицу сложили: не мѣряй своего носа съ панами, потому что если твой будетъ длиннѣе, то его тебѣ обрѣжутъ, а если будетъ короче, то тебѣ же натянутъ. Панская милость на быстромъ конѣ ѣздитъ.
-- Я этого, кумъ Ѳома, не отрицаю -- сказалъ я,-- и всякой панской ласкѣ не поддаюсь; но думаю, что если людямъ будетъ лучше, то и мнѣ лучше будетъ, и что, вѣроятно, маршалокъ словъ на вѣтеръ не бросаетъ.
Такъ-то мы разговариваемъ о томъ, о семъ, какъ вдругъ приходитъ новый номеръ газеты, которую мы сообща съ кумомъ дьячкомъ выписываемъ. Написано тамъ что-то длинно и пространно о какихъ-то "принудительныхъ корпораціяхъ". Что за чортъ! Читаю я, читаю, сначала ровно ничего не понимаю, а потомъ, смекаю что это о цехахъ рѣчь. Старые цехи должны быть обновлены, -- изъ самой Вѣны приказъ пришелъ. Э, думаю себѣ, это не про насъ писано. Цехи -- для городовъ, для ремесленниковъ, а у насъ по селамъ съ тѣхъ поръ, какъ свѣтъ стоитъ, никакихъ цеховъ не бывало и не будетъ.
Это было приблизительно на масленицѣ зимою, а такъ около средины поста беремся мы съ сыномъ за ложки. Работаемъ день работаемъ другой, третій, народу собирается съ каждымъ разомъ все больше, разговариваемъ.. Какъ вдругъ является жандармъ.
-- Добрый день!
-- Добрый день!
-- Дай, Боже, счастья!...
-- Дай, Боже! Спасибо за доброе слово.
Сѣлъ онъ на скамьѣ у окна, смотритъ на нашу работу, а потомъ говоритъ:
-- А что это у васъ, хозяинъ, столько людей'!
-- Да такъ, за ложками пришли.
-- Такъ вы ложки изготовляете'!
-- Да, дѣлаю, временами, какъ кто закажетъ.
Взялъ онъ одну готовую ложку, осмотрѣлъ.-- Хорошая работа,-- говоритъ.-- А гдѣ вы научились этому ремеслу'!
-- Нигдѣ. Это у насъ въ роду, отъ отца къ сыну переходитъ.
-- А, такъ! А есть у васъ ремесленное свидѣтельство?
Я уставился въ вето, извините за выраженіе, какъ теленокъ на новыя ворота.
-- И чего вы такъ уставились на меня?-- говоритъ жандармъ, усмѣхаясь.-- Развѣ не понимаете меня, что-ли?
-- Да, впрямь, не понимаю,-- отвѣтилъ я.
-- Какъ-такъ? Развѣ-жъ вы не знаете, что вышелъ такой законъ, чтобы никто не смѣлъ заниматься никакимъ ремесломъ, если отъ своего цеха не имѣетъ свидѣтельства?
Я былъ пораженъ этой рѣчью.
-- Ремесломъ?..-- пробормоталъ я.-- А развѣ-жъ это ремесло?
-- А что же такое?
-- Э... Это домашній промыселъ.
-- Ха, ха, ха!-- разсмѣялся жандармъ.
-- Хорошъ домашній промыселъ, если вы товаръ, на продажу изготовляете. Если-бъ вы только для своего дома работали, то это былъ-бы домашній промыселъ, а у васъ ремесло.
-- Но какъ-же я могу изъ цеха брать свидѣтельство, если я къ цеху не принадлежу?
-- Это ничего не значитъ. Когда убѣдятся, что вы знаете дѣло, то вамъ дадутъ свидѣтельство. А пока у васъ такого свидѣтельства нѣтъ, то и работать на другихъ не имѣете права.
Съ этими словами жандармъ ушелъ, оставляя насъ словно ошпаренными.
Что тутъ дѣлать? Запрягаю лошадей, ѣду въ городъ, а сына оставляю при работѣ: нельзя-же столько чужихъ людей ни съ чѣмъ отправить. Беру съ собой на всякій случай нѣсколько гульденовъ! Ужъ по дорогѣ приходитъ мнѣ въ голову: ба, къ какому это цеху я могъ-бы принадлежать? Какой мастеръ можетъ мнѣ выдать свидѣтельство о моемъ знаніи, если въ городѣ ни одинъ ремесленникъ выдѣлкой ложекъ и кропилъ не занимается? Га, что дѣлать, размышляю я, нужно будетъ пойти ко всѣмъ, кто только занимается обработкой дерева, можетъ быть, кто-нибудь изъ нихъ дастъ мнѣ это проклятое свидѣтельство.
Пріѣхалъ я въ городъ, иду раньше всего къ знакомому колеснику. Разсказываю ему все дѣло: такъ и такъ, гдѣ тутъ искать совѣта? Тотъ сначала разсмѣялся, а потомъ, когда я разъяснилъ ему, что въ нашихъ селахъ жандармы не шутятъ, задумался.
-- Что-жъ,-- говоритъ онъ,-- если такъ, то нужно что-нибудь придумать. Знаете, у насъ есть только два цеха, которые занимаются работами изъ дерева: колесники и столяры. У насъ есть тутъ одинъ плотникъ -- такъ онъ присталъ къ столярамъ, и одинъ бочаръ -- этотъ въ колесный цехъ включенъ. А куда-бы васъ приплести, ужъ совсѣмъ не знаю. Пойдемъ -- я пойду съ віми -- раньте всего къ нашему цехмейстру, поговоримъ съ нимъ, а если съ нимъ ничего нельзя будетъ сдѣлать, то пойдемъ къ столярному.
-- О, вамъ Богъ заплатитъ за вашу услугу!-- сказалъ я.
Мы пошли. Цехмейстеръ колесниковъ сморщилъ лобъ, зашевелилъ усами, когда я разсказалъ ему свое дѣло.
-- Выдѣлка ложекъ насъ не касается,-- отвѣтилъ онъ коротко.
-- А кого-же касается?-- спрашиваю его.
-- Почемъ я знаю? Это ужъ ваше дѣло, не мое.
Ушли мы, идемъ къ столярному цехмейстеру. Этотъ лакировалъ какой-то столъ и весь былъ измазанъ терпентиномъ. Онъ попросилъ насъ сѣсть на какихъ-то доскахъ, самъ оперся о столъ и позвалъ мальчика, чтобъ тотъ сухими руками далъ ему понюхать табаку, Чихнулъ раза три и, выслушавъ мою просьбу, крикнулъ:
-- Тьфу, къ бѣсу! А какъ-же я вамъ дамъ свидѣтельство, что вы умѣете выдѣлывать ложки, если я самъ въ этой работѣ ничего не смыслю? Посмотрите, у меня у самого ложки купленныя.
-- А куда-жъ бы обратиться за. такимъ свидѣтельствомъ?
-- Не знаю, мой милый. Лучше всего пойти въ староство, тамъ вамъ ужъ разъяснятъ.
Что-жъ, домаю себѣ, въ староство такъ въ староство. И впрямь въ этомъ есть смыслъ. У насъ во всякомъ дѣлѣ самое лучшее обратиться въ староство. Будь-то налогъ, заразная болѣзнь, дѣло церковное, пожаръ, школа, дорога или мостъ, жалоба на войта -- со всѣмъ или въ староство, какъ въ свой домъ.
Простившись съ моимъ знакомымъ колесникомъ, я отправляюсь, но только что я очутился на рынкѣ, направляюсь къ ратушѣ (староство въ ратушѣ), какъ тутъ мой колесникъ дернулъ меня за полу.
-- Слушайте, хозяинъ, -- говоритъ онъ, -- а вы при своей работѣ употребляете токарный станокъ?
-- Нѣтъ, не употребляю.
-- А какіе-же инструменты употребляете?
-- Да какіе-жъ? Кромѣ топора и пилки, развѣ стругъ, рѣзецъ да ножъ бочарный.
-- Ну, такъ-бы и говорили!-- воскликнулъ онъ радостно.-- Въ такомъ случаѣ васъ, очевидно, нужно приписать къ бочарамъ. А такъ какъ у насъ отдѣльнаго бочарскаго цеха нѣтъ, а единственный здѣшній бочаръ принадлежитъ къ нашему цеху -- такъ и вамъ придется къ намъ вступить.
-- Богъ-бы вашими устами говорилъ, господинъ цехмейстеръ!-- воскликнулъ я, обрадовавшись сдуру.-- Значитъ, я смогу у васъ достать эту несчастную бумагу?
-- Ну, это еще увидимъ. Порядокъ требуетъ, чтобы цеховой бумаги не выдавать никому, кто у цеховаго мастера не проработалъ извѣстнаго срока.
-- Побойтесь Бога,-- вскрикнулъ я,-- господинъ цехмейстеръ! Не прикажете-жъ вы мнѣ идти теперь въ ученики къ колеснику, или къ бочару учиться выдѣлывать ложки, если и такъ никакой колесникъ, ни бочаръ ихъ изготовлять не умѣетъ?
-- Ну, ну,-- сказалъ цехмейстеръ, улыбаясь,-- этого я вамъ не говорю, но цеховыя правила вы должны исполнить.
-- Какія-жъ это правила?
-- Пробную работу сдѣлать -- это первое дѣло.
-- Пробную работу? Какую-же я вамъ пробную работу сдѣлаю?
-- А что? Каждому цеховому по полдюжины ложекъ, а мнѣ двѣ дюжины -- вотъ вамъ и пробная работа будетъ.
-- Ну, это бы еще можно.
-- Но это еще не все. Нужно дать за приписку пять гульденовъ, на цеховое освѣщеніе другіе пять; ну, а за то. что я вамъ безъ обученія у мастера бумагу выдамъ, вы должны выложить сорокъ гульденовъ и. наконецъ, разумѣется, угощеніе для цеховыхъ братьевъ; только въ такомъ случаѣ я выдамъ вамъ бумагу; съ нею пойдете въ податное присутствіе, получите промысловое свидѣтельство, съ свидѣтельствомъ объявитесь ко мнѣ -- и я вносу васъ въ списокъ цеховыхъ мастеровъ...
И выкладывалъ онъ это такъ спокойно и разсудительно, словнобы уже приводилъ въ порядокъ на столъ угощеніе для цеховыхъ братьевъ. Злость меня взяла, не дослушалъ я его розсказней.
-- Будьте здоровы, господинъ цехмейстеръ!-- крикнулъ я.
-- Ну, что-жъ это, куда вы?
-- Домой.
-- Ну, а цеховая бумага?
-- Спасибо, ужъ не надобно.
-- Почему?
-- Потому что отнынѣ бросаю весь свой промыселъ. Знаете, господинъ цехмейстеръ, всего того, что вы мнѣ тутъ насчитали платить, я и за десять лѣтъ не заработаю, не считая уже своего матеріала. Спрячьте себѣ свою бумагу и свою цеховую честь! Обойдется цыганская свадьба безъ пирожнаго {Поговорка.}.
И я пошелъ, надвинувъ шапку на уши, чтобы не слышать, какъ звалъ меня вдогонку цехмейстеръ.
Пріѣхавъ домой, я съ пустыми руками отправилъ чужихъ людей, говоря имъ, что ужъ не буду больше ложки дѣлать, а инструменты всѣ спряталъ въ сундучекъ, заперъ и -- въ амбаръ,-- пусть лежатъ до болѣе благопріятнаго времени.
Черезъ нѣсколько дней жандармъ опять заглянулъ въ домъ.
-- А что, есть у васъ свидѣтельство?
Я рукой махнулъ.
-- Богъ съ нимъ, говорю,-- на что оно мнѣ теперь! Отнынѣ я не думаю и дотронуться къ ложкѣ, развѣ при ѣдѣ.
-- Ну! запомните! Если поймаемъ васъ на продажѣ, то всѣ принадлежности заберемъ, и еще пятьдесятъ гульденовъ штрафу заплатите!
-- Такъ-ли? Ну, это предостереженіе въ самомъ дѣлѣ стоитъ запомнить.
Такъ-то я разстался съ своимъ промысломъ. Почувствовалъ себя я какъ безъ рукъ. Хожу, томлюсь, а затѣмъ со скуки думаю себѣ: подожди-же ты! Напишу хоть письмо самому маршалку! И написалъ. Все ему выложилъ. Какъ нашей работы ложками его превосходительство въ дѣтствѣ ѣлъ. какъ теперь мы отъ него ждали заботы и помощи и какъ насъ вдругъ этотъ цеховой уставъ подкосилъ.-- все по порядку. Выписалъ я ему также, сколько въ нашихъ краяхъ кузнецовъ, сапожниковъ, ткачей, плотниковъ и другихъ ремесленниковъ черезъ эти цехи потеряли хлѣбъ, а въ концѣ, какъ вся эта исторія съ цехами только евреямъ къ выгодѣ вышла, потому что еврей такихъ разорившихся ремесленниковъ беретъ къ себѣ какъ-будто въ службу, пріобрѣтаетъ для себя промысловое свидѣтельство и заставляетъ бѣднягъ работать на себя. Еврей обогащается, а они едва дышитъ... Расписалъ я это все и послалъ во Львовъ, въ собственныя руки маршалка. Вотъ подите-жъ, -- какъ послалъ, такъ и до нынѣшняго дня никакого отвѣта нѣтъ. Ну, да оно и понятное дѣло: гдѣ-бъ тамъ такому большому чиновнику отвѣтить на мараканье простого мужика! Только вотъ что меня удивляетъ: зачѣмъ въ такомъ случаѣ шумѣть такъ громко о поднятіи домашняго промысла?..