Франко Иван Яковлевич
Урок чистописания

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Перевод О. Рувимовой и Р. Ольгина.

Ив. Франко.

ВЪ ПОТѢ ЛИЦА.

ОЧЕРКИ ИЗЪ ЖИЗНИ РАБОЧАГО ЛЮДА.

ПЕРЕВОДЪ
О. Рувимовой и Р. Ольгина.

   

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Изданіе М. Д. Орѣховъ.

   

Урокъ чистописанія.

   Въ обширномъ второмъ классѣ дрогобычской нормальной школы отцовъ Базиліанъ тихо, хоть макъ сѣй. Приближается урокъ чистописанія, страшный для всѣхъ не столько самимъ предметомъ, сколько, главнымъ образомъ, особою учителя. Въ школѣ отцовъ Базиліанъ, по всѣмъ предметамъ преподавали сами отцы,-- только для чистописанія они пригласили свѣтскаго человѣка Валька, какого-то бывшаго управляющаго имѣніемъ или что-то въ этомъ родѣ. Вальку еще и до сихъ поръ кажется, что онъ управляющій,-- и если съ нагайкою теперь ходить не приходится, то онъ не брезгаетъ хоть тросточкой и никогда не пренебрегаетъ дѣлать изъ нея соотвѣтствующаго употребленія. Ясное дѣло, что дѣти, хотя бы только на часъ отданныя во власть такого учителя, дрожатъ заранѣе, и чистописаніе является для нихъ самой большой мукой. Одинъ только маленькій Миронъ сидитъ на скамьѣ спокойный, даже веселый. Онъ удивляется, отчего это сразу стало такъ тихо въ классѣ, когда одинъ смѣльчакъ, посланный въ корридоръ для развѣдокъ, вбѣгаетъ въ классъ и кричитъ: "Валько пришолъ". Въ это самое мгновенье и стало тихо въ классѣ. Маленькій Миронъ не знаетъ еще Валька. Онъ только что окончилъ сельскую школу, отецъ записалъ его во второй нормальный классъ отцовъ Базиліанъ и сегодня у него первый день ученья. И хотя въ селѣ онъ считался очень слабымъ въ писаніи, не умѣлъ ни пера надлежащимъ образомъ въ руки взять, ни вывести гладко да ровно ни одного штриха, такъ онъ, вѣдь, ребенокъ,-- не ему заранѣе печалиться о томъ, чего онъ еще не знаетъ. Онъ удивился, отчего это сразу стало такъ тихо, но о причинѣ не рѣшился разспрашивать никого изъ своихъ сосѣдей -- онъ съ ними до сихъ поръ былъ очень мало знакомъ. Да, впрочемъ, его это и не очень трогало. Среди этой для другихъ страшной и тревожной тишины онъ тѣмъ удобнѣе отдался самому любимому занятію -- думамъ о своей родной сторонѣ. Нельзя сказать, чтобы онъ тужилъ по ней: онъ зналъ, что каждый понедѣльникъ увидитъ и отца и мать. Онъ только представлялъ себѣ, какъ хорошо будетъ, когда онъ, когда-нибудь, лѣтомъ, пріѣдетъ домой, опять сможетъ свободно бѣгать по лугамъ, сидѣть надъ рѣчкою или бродить по ней за рыбой; это были мысли прежде всего веселыя, ясныя, блестящія, а не грустныя или жалобныя. Маленькій Миронъ съ восхищеніемъ виталъ въ этой красотѣ природы, которая среди сѣрыхъ, холодныхъ стѣнъ Базиліанской школы, расцвѣтала въ его воображеніи, и не думалъ о грозѣ, надвигавшейся надъ классомъ.
   -- Ба, а ты чего не приготовишь себѣ тетради для письма?-- тихо спросилъ сосѣдъ Мирона, толкая его въ бокъ.
   -- Что?-- отвѣтилъ Миронъ, непріятно разбуженный отъ своего золотого сна.
   -- Тетрадь приготовь для письма!-- повторилъ товарищъ и показалъ Мирону, какъ по предписанію Валька, нужно положить тетрадь, чернильницу и перо.
   -- Идетъ уже, идетъ!-- пронесся, словно при приближеніи грознаго царя, шопотъ въ классѣ, когда въ корридорѣ раздались шаги учителя чистописанія. Скоро затѣмъ отворилась дверь класса -- и Валько вошелъ. Миронъ взглянулъ на него. Учитель своимъ видомъ совсѣмъ не напоминалъ царя. Это былъ средняго роста человѣкъ съ коротко остриженными волосами на круглой бараньей головѣ, съ рыжими короткими усами и рыжей испанской бородкой. Его широкое лицо и широкія, сильно развитыя скулы вмѣстѣ съ большими въ сторону торчащими ушами, придавали ему выраженіе тупого упрямства и хищничества. Небольшіе лягушечьи глаза глубоко сидѣли въ орбитахъ и смотрѣли оттуда какъ-то злобно и непріязненно.
   -- Ну-ка!-- крикнулъ онъ грозно, затворивъ за собою дверь класса и помахивая гибкой тростниковой палочкою. И, какъ отъ вѣтра въ лѣтній облачный день дружно склоняются колосья ржи, такъ отъ этого крика склонились головы восьмидесяти пяти учениковъ надъ сине- и красно-разлинованными тетрадями. У каждаго ученика въ рукѣ дрожало перо. Одинъ только маленькій Миронъ, незнавшій еще характера Валька, сидѣлъ, обернувшись лицомъ къ классу, и всматривался въ новаго учителя.
   -- А ты что?-- злобно крикнулъ на него Валько и прямо направилъ свои шаги къ нему.
   Маленькій Миронъ такъ и оторопѣлъ отъ внезапнаго испуга. Онъ какимъ-то безсознательнымъ движеніемъ обернулся и придалъ своему тѣлу такое-же положеніе, въ какомъ уже съ минуту трепетали его товарищи.
   Валько взялъ въ руки мѣлъ, подошелъ къ доскѣ, размахнулся и началъ писать. Сначала онъ писалъ только буквы, маленькія и большія, гласныя и согласныя, безъ всякаго, впрочемъ, смысла. Но потомъ понемногу дошелъ и до словъ и, наконецъ, до цѣлыхъ изреченій, какъ, напримѣръ: "Богъ сотворилъ міръ", "Человѣкъ имѣетъ двѣ руки", "Земля мать наша". Исчерпавъ такимъ образомъ всю свою мудрость, достаточно показавъ свое знаніе чистописанія въ многочисленныхъ выкрутасахъ и долги хъ, какъ свѣтъ, да ровныхъ какъ колбасы, хвостикахъ, Валько положилъ мѣлъ, отошелъ, еще разъ съ любовью взглянулъ на исписанную доску и, обернувшись къ трепещущему классу, грозно крикнулъ:
   -- Писать!
   Въ эту минуту счастливо закончилась его научная дѣятельность -- теперь начиналась уже дѣятельность управляющаго. Чтобъ показать это наглядно, онъ сильно щелкнулъ пальцами, чтобъ стряхнуть съ нихъ ученую мѣловую пыль, взялъ въ руки свою тросточку -- и, какъ орелъ, слѣдящій съ горы за добычею, озираясь на классъ, сошелъ съ каѳедры и началъ свой обходъ.
   Первый, на котораго натолкнула его злая судьба, былъ какой-то маленькій, слабенькій, очень запуганный ученикъ. Весь въ поту, склонившись надъ тетрадью, онъ напрягалъ всѣ силы, чтобы удержать перо въ дрожащихъ пальцахъ, и ежеминутно взглядывалъ на доску, стараясь выводить на бумагѣ такіе-же крючки и колбасы, какіе вывела на доскѣ ловкая рука управляющаго. Но на грѣхъ рука его дрожала, крючки да колбасы выходили ломаные, неровные,-- непослушное перо ежеминутно вертѣлось въ пальцахъ, скрипѣло, брызгало, словно сердилось на что-то и хотѣло возможно скорѣе освободиться.
   Валько сталъ надъ нимъ, словно палачъ надъ душою, и, злобно усмѣхаясь, не говоря ни слова, началъ присматриваться къ его работѣ. Бѣдный мальчикъ почуялъ бѣду и, въ конецъ, утратилъ всякую власть надъ своей рукой и непослушнымъ перомъ.
   -- Такъ ты вотъ какъ пишешь??-- медленно процѣдилъ Валько, но тѣмъ быстрѣе свиснула въ воздухѣ его трость и змѣей обвила плечи бѣднаго мальчика.
   -- Ой-ой-ой!-- закричалъ онъ, но тотчасъ же смолкъ, встрѣтивъ грозный змѣиный взглядъ учителя.
   -- Ты не можешь лучше писать?-- спрашивалъ Валько.
   -- Умѣю, умѣю!..-- лепеталъ мальчикъ, самъ не зная, что лепечетъ.
   Учитель -- управляющій, можетъ, и въ самомъ дѣлѣ вѣрилъ, что мальчикъ умѣетъ писать лучше и что только ему на зло -- или, быть можетъ, изъ большой любви къ его тросточкѣ старается писать скверно.
   -- Ну, такъ смотри же!-- и Валько пошелъ дальше, убѣдившись, какіе спасительные плоды принесла его сердитая наука. Впрочемъ, его эти плоды и не занимали -- онъ теперь былъ только управляющимъ и ничѣмъ больше. Глаза его уже обратились въ другую сторону и въ другомъ углу класса избирали новую жертву. Тамъ сидѣлъ еврей, который, по старинной привычкѣ своего племени писать въ обратномъ направленіи, силился выводить выкрутасы Валька отъ правой руки къ лѣвой, отъ конца строчки къ началу. Одну строчку онъ ужъ такимъ образомъ написалъ и точно такъ же началъ другую отъ словъ: "Сотъ. Богъ a s k Сыръ". Написанная уже строчка выглядѣла какъ слѣдуетъ, но новая, неготовая еще, начатая съ конца, бросилась въ глаза Вальку.
   -- А ты какъ пишешь, Мойше?-- закричалъ онъ, подскочивъ къ еврею.
   Валько всѣхъ евреевъ въ классѣ звалъ "Мойше" -- если только они не были сыновьями богатыхъ городскихъ "тузовъ", къ которымъ онъ питалъ большое почтеніе. Еврей, по имени Йонасъ Туртельтаубъ, услышавъ этотъ окрикъ и увидавъ наскакивающаго врага, скорчился, съежился и пересталъ писать.
   -- Ха, ха, ха!-- заливался Валько, присматриваясь къ письму еврея.
   -- Господинъ учитель...-- началъ еврей и запнулся.
   -- Поди сюда!
   И не ожидая, пока Попка сойдетъ со скамьи, взялъ его за ухо и потащилъ на средину.
   При видѣ бѣднаго Йонки, съежившагося, дрожащаго и плачущаго отъ страха, весь классъ громко расхохотался, хоть каждый и самъ дрожалъ да ежился.
   Но такова ужъ сила деспотическаго гнета, что стоитъ тирану усмѣхнуться -- какъ всѣ, находящіеся подъ его вліяніемъ, будутъ хохотать, несмотря на то, что смѣются сами надъ своей же бѣдой.
   -- Пойди къ доскѣ! Ну-ка, пиши!
   Валько собственной рукой стеръ часть своего письма и втиснулъ еврею мѣлъ въ руку. Еврей началъ писать, по своему обыкновенію, въ обратную сторону. Снова классъ расхохотался, усмѣхнулся и Валько; но тотчасъ же лицо его нахмурилось, онъ обернулся къ послѣдней скамьѣ, гдѣ сидѣли самые большіе и сильные парни, и крикнулъ:
   -- Ну-ка, дайте ему!
   Еврей задрожалъ всѣмъ тѣломъ и пролепеталъ что-то, но къ нему быстро подскочили два товарища -- сѣкуторы и повели на каѳедру.-- Тихо стало въ классѣ. Вмѣсто смѣха на всѣхъ лицахъ выступила блѣдность -- только болѣзненный визгъ Йонки разносился среди глухихъ стѣнъ Базиліанскаго монастыря.
   -- Будетъ съ него!-- сказалъ Валько, и Йонка, всхлипывая, пошелъ на свое мѣсто.
   Исполнивши это высоко-педагогическое дѣло, Валько снова началъ свой обходъ по классу, и снова раздались удары его тросточки по плечамъ и рукамъ бѣдныхъ мальчиковъ.
   -- Какое впечатлѣніе произвела вся эта наука на Мирона, передать трудно. Онъ безпрестанно дрожалъ, какъ въ лихорадкѣ; у него въ ушахъ шумѣло и рябило въ глазахъ, словно въ бурю. Ему чудилось, что и его не минетъ эта буря; каждый ударъ страшнаго учителя казался ему предназначеннымъ для него. Написанныя слова и строчки скакали предъ его глазами, надувались, спутывались -- и выглядывали еще хуже, чѣмъ были на самомъ дѣлѣ. Онъ и самъ не замѣтилъ, когда пересталъ писать,-- сѣрый туманъ стоялъ предъ его глазами.
   -- Ты вотъ какъ пишешь?-- крикнулъ Валько надъ его головою.
   Миронъ встрепенулся, схватилъ перо, ткнулъ его въ чернила и поволокъ по бумагѣ, словно быка за рога.
   -- Развѣ ты не знаешь, какъ перо держать?
   -- Я не знаю!-- прошепталъ Миронъ.
   -- Что?-- рявкнулъ Валько!-- Я тебѣ не показывалъ уже десять разъ, а?
   Миронъ устремилъ удивленные глаза на разсвирѣпѣвшее лицо Валька. Но, вмѣсто отвѣта, Валько стиснутымъ кулакомъ ударилъ мальчика въ лицо. Словно подкошенный, повалился маленькій Миронъ на скамью, а со скамьи на полъ..
   Кровь обливала его лицо.
   -- Подымите его!-- крикнулъ Валько. Съ задней скамьи прискочили двое,-- тѣ же самые, что за минуту пороли Йонку, и подняли потерявшаго сознаніе Мирона. Его голова не держалась на плечахъ и склонялась внизъ, словно у мертваго.
   -- Бѣгите за водой!-- продолжалъ командовать Валько и еще разъ взглянулъ на Мирона.
   -- Это что за мальчикъ?-- спросилъ онъ.
   -- Миронъ,-- отвѣтилъ "цензоръ", самый старшій и сильный въ классѣ, котораго отцы Базиліане поставили наставникомъ надъ товарищами.
   -- Кто такой?-- спрашивалъ опять Валько.
   -- Сынъ одного мужика изъ Н...
   -- Мужицкій сынъ! Тьфу, какого бѣса этимъ мужикамъ лѣзть сюда!-- проворчалъ Валько. У него отлегло отъ сердца. Онъ сталъ, было, побаиваться своего поступка, но мужицкій сынъ -- значитъ, можно его бить и обижать, какъ хочешь, за мужицкаго сына никто не заступится!
   Валько не ошибся въ своемъ расчетѣ. Никто не вступился за мужицкаго сына. Безчеловѣчный поступокъ учителя-управляющаго сошелъ ему съ рукъ, какъ и многіе его безчеловѣчные поступки. Только въ сердцѣ мужицкаго сына не прошелъ онъ даромъ, а остался первымъ сѣменемъ возмущенія, презрѣнія и вѣчной вражды противъ всякаго насилія и гнета.
   
   1879.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru