Франко Иван Яковлевич
Два приятеля

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Перевод О. Рувимовой и Р. Ольгина.

Ив. Франко.

ВЪ ПОТѢ ЛИЦА.

ОЧЕРКИ ИЗЪ ЖИЗНИ РАБОЧАГО ЛЮДА.

ПЕРЕВОДЪ
О. Рувимовой и Р. Ольгина.

   

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Изданіе М. Д. Орѣховъ.

   

Два пріятеля.

І.

   И что вы, кумъ, говорите о дружбѣ! друзья, друзья! А я съ вами, о что хотите, готовъ биться о закладъ и говорю, что на свѣтѣ нѣтъ ни настоящей дружбы, ни настоящихъ пріятелей! Называйте меня, какъ хотите, говорите, что вздумается, -- я свое буду! Да и что такое пріятель? Развѣ найдете такого пріятеля, который-бы вамъ въ нуждѣ помогъ или, вообще, какъ-нибудь поддержалъ. Это одни слова! и больше ничего. А если хотите, то я вамъ сейчасъ и примѣръ приведу, чтобы вы знали, какъ мало теперь можно положиться на пріятеля!
   Вы, вѣдь, знаете, въ какой я былъ дружбѣ съ Ѳомою Подгорбачнымъ. Да и какъ намъ было не подружиться! Насъ, видите, двое только и было настоящихъ парней на цѣлое село. Парни, словно дубы, крѣпкіе. Имуществомъ родителей Богъ не обидѣлъ, а насъ трудолюбіемъ. Принарядимся, бывало, въ воскресенье, какъ Богъ велѣлъ,-- не стыдно и въ люди показаться. А дѣвки! Сколько онѣ, бывало, набѣгаются за нами, только одинъ Андрей святой знаетъ. Извѣстно, парни добрые и не какихъ-нибудь плохихъ отцовъ дѣти.
   Любо было видѣть, какъ мы съ Ѳомой дружили. Бывало, въ лѣсъ-ли по дрова, въ камышь-ли утокъ стрѣлять, танцовать-ли, другое-ли что, оба, да оба. И не было между нами ни ссоры, ни несогласія. Скажетъ, бывало, Ѳома: -- Семенъ, выйди завтра на мой сѣнокосъ покосить -- твоя трава ужъ скошена!-- Отчего-жъ не выйти?-- выйду! говорю. Скажу, бывало, Ѳомѣ:-- дружище, у васъ нѣтъ работы, возмите нашъ неводъ, да исправьте -- поѣдемъ послѣ воскресенія на Днѣстръ по рыбу.-- А, хорошо!-- говоритъ Ѳома -- и сейчасъ беретъ для починки неводъ.
   Наше село, какъ вы знаете, расположено надъ самымъ Днѣстромъ, да еще на ровномъ мѣстѣ. А мы оба были большіе охотники рыбачить. Пойдемъ, бывало, съ сачками-ли, съ неводомъ, или, въ половодье, съ крошнями -- наловимъ такой красоты, что -- ухъ! И для себя хватаетъ и на продажу.
   Ну, ничего. Дружили мы съ Ѳомою, какъ родные братья. Не разъ и удивлялись люди. Какъ они, говорятъ, могутъ спѣться? Они, вѣдь, словно огонь и вода! Я, видите, отъ роду спокойный, а Ѳома вспыхиваетъ, какъ искра. Да что ужъ говорить! Стали пріятелями, такъ нечего назадъ оглядываться. Спѣлись, да еще какъ! Если-бы наше общество каждый разъ проявляло такое согласіе при выборѣ новаго войта, то, вѣрно, никогда-бы не было у насъ такой неурядицы, какая теперь бываетъ!..
   Эхъ, годы, годы молодые! Хороши-бы вы были, золотые-бъ вы были для всякаго парня, если-бъ на васъ не эта страшная вѣдьма -- рекрутскій наборъ. Теперь-то это еще пустяки. Забрѣютъ тебя -- такъ все-же съ человѣкомъ по-человѣчески обращаются: не надругаются, какъ надъ скотиной. Правда, и теперь еще приходится не одному получить свое, пока онъ выучится, этой командѣ! да что это въ сравненіи съ прежнимъ? Старики и говорятъ: до тѣхъ поръ собака плавать не научится, пока въ уши воды не нальется; нѣтъ науки безъ муки,-- но теперь рекрутскій наборъ уже не такъ страшенъ, какъ бывало. Призываешься разъ, другой, третій, -- не забрѣютъ, и ты вольная птица -- хоть женись, хоть дальше гуляй. Но въ мое время, о, тогда не то было! Сохрани насъ, Боже, отъ подобнаго! Тогда, бывало, мандаторъ записываетъ и представляетъ къ набору, кого самъ намѣтилъ, не справляясь: призывался-ли тотъ уже три, шесть или -- сколько-бы то ни было разъ. Такъ, бывало, не одинъ бѣднякъ и десять и пятнадцать лѣтъ живетъ въ вѣчной тревогѣ. Вотъ, думаетъ себѣ, нагрянутъ жандармы, закуютъ въ цѣпи, да гайда подъ мѣру! Какъ видите, не такъ было, какъ теперь. Не отправлялись парни въ округъ, не являлись къ набору, какъ теперь,-- они удирали и прятались, кто куда могъ, а мандаторы съ жандармами преслѣдовали ихъ по всѣмъ закоулкамъ. Скверно было жить на свѣтѣ!
   Вотъ, приблизительно, въ мясоѣдъ, слышимъ и мы: записали насъ къ рекрутскому набору. Боже! замерло у меня сердце, когда я услыхалъ это. А мой Ѳома даже весь одервѣнѣлъ, сердечный.
   -- Не будемъ, говоритъ, Семенъ, дожидаться бѣды, удеремъ!
   -- Удеремъ!-- говорю я -- и побѣжалъ домой собираться. Отецъ, мать, и всѣ домашніе, услышавъ, что творится, такъ и потемнѣли отъ печали.
   -- Сыночку, сыночку!-- причитала мать -- одинъ ты у меня, какъ одна душа у Бога, да и того хотятъ у меня отнять!
   -- Тише, старуха,-- сказалъ отецъ сквозь слезы -- не держи его, пусть идетъ; авось его Богъ милосердный убережетъ отъ лихой бѣды. Собирайся, голубчикъ, прощайся съ матерью, съ сестрами, пойдемъ, я провожу тебя за село.
   Собрался, простился. Когда я вышелъ, мать такъ и обомлѣла.
   -- Семенъ, Семенъ, вернись!-- кричала она.
   Я вернулся.
   -- Хоть нагляжусь на тебя, сыночекъ мой, родной мой! можетъ, въ послѣдній разъ тебя вижу.
   -- Успокойтесь, мама, Богъ милостивъ!-- дрожащимъ голосомъ отвѣтилъ я, цѣлуя ея колѣни, а у самого сердце сжалось. Мы пошли съ отцомъ низомъ, черезъ скотный дворъ къ Днѣстру. Тамъ уже ждалъ меня Ѳома. Отецъ благословилъ насъ, разсказалъ, гдѣ и въ какомъ направленіи есть мѣста, удобныя для того, чтобы спрятаться; мы простились и пошли.
   Ой, натерпѣлись-же мы до весны,-- Боже единый, ты одинъ только про это знаешь! Вотъ слышимъ, по селамъ то тамъ, то здѣсь бушуютъ жандармы, того, другого изловили. Насъ еще какъ-то Господь сохранялъ. Мы все держались приднѣстровскихъ болотъ, да камышей.
   Но вотъ, въ одномъ селѣ говорятъ намъ: бѣгите въ поле! Жандармы съ двухъ сторонъ пришли, обыскиваютъ камыши,-- словятъ васъ, какъ рыбу въ неводѣ! Горе -- горькое, что тутъ дѣлать? Укрыться въ селѣ -- и думать нечего. Бѣжать въ поле навѣрняка пропадать: поле открытое, лѣсу и слѣда нѣтъ,-- непремѣнно поймаютъ, развѣ только у насъ были-бъ заячьи ноги, или если-бъ мы въ мышиныя норы спрятались.-- Ѳома, придется тутъ ужъ пропадать!-- говорю я, опуская руки.
   Мы не спали уже ночи три, измучились, измокли и еле дышимъ. Нѣтъ силы и шагу сдѣлать, не то чтобы черезъ поле побѣжать.
   -- Знаешь что,-- говоритъ быстро Ѳома.-- Иди за мною.
   -- Куда?
   -- Не спрашивай, иди, если не хочешь пропадать. Я зналъ горячую натуру Ѳомы, какъ-то пересилилъ себя и иду. Дорогою думаю про себя:
   -- И это пріятель, это вѣрный товарищъ? Ведетъ меня куда-то, Богъ вѣсть куда, а словечка теплаго не скажетъ, не утѣшитъ.
   Гой, гой, въ несчастный я часъ родился!
   Правда, не разъ для меня и до этой поры Ѳома переносилъ всякія бѣды, не разъ спасалъ меня, не думая о своей опасности, но и я же не оставлялъ его никогда ни въ какой нуждѣ, слушался его, какъ отца.
   Такъ и теперь.
   Такъ размышляя, иду я съ Ѳомою, волочу ноги гдѣ-то подлѣ села. Иду и гляжу, куда онъ поведетъ.
   -- Говъ!-- сказалъ Ѳома, подходя къ самой крайней хатѣ,-- тутъ нужно отдохнуть.
   -- Тутъ отдохнуть?-- вскрикнулъ я, вглядѣвшись. Ѳома, что съ тобой? Да, вѣдь, это самая крайняя хата, на такомъ открытомъ мѣстѣ, безъ всякой защиты! Тутъ насъ такъ найдутъ и изловятъ, какъ воробья въ силкѣ!
   -- Мы должны тутъ отдохнуть!-- сказалъ опять Ѳома холодно и твердо.-- Я не могу дальше идти!
   -- Но, бойся Бога, человѣче!-- кричу я,-- самъ въ пропасть лѣзешь! что съ тобой сталось? Потерялъ ты разсудокъ, что-ли? Я не стану тутъ отдыхать, хоть что хочешь дѣлай!
   -- Не будешь? Га, какъ хочешь. Я тутъ отдыхаю.
   -- Пойдемъ хоть къ той скирдѣ да тамъ зароемся въ сѣно. Не дури, братъ, не лѣзь самъ въ бѣду!
   -- Я и шагу отсюда не сдѣлаю!-- сказалъ снова упрямо Ѳома и пошелъ въ хату.
   -- Боже мой милосердый, неужто это мой пріятель, мой вѣрный товарищъ! Добровольно толкаетъ меня и себя въ бойню! И не отступитъ отъ своего, хоть сгинь! Упрется какъ козелъ рогами! Матерь Пречистая! сохрани меня отъ всего злого и отъ такого пріятеля!
   -- Но что жъ теперь дѣлать -- думаю я дальше. Придется одному пропадать! Эхъ,-- чѣмъ пропадать мнѣ одному гдѣ-нибудь, а Ѳомѣ тутъ,-- такъ пусть же сгинемъ вмѣстѣ!
   И я пошелъ въ избу за Ѳомой.
   -- Что, одумался, поумнѣлъ?-- спрашиваетъ онъ съ насмѣшкою. Боже, онъ смѣется еще надъ моимъ страхомъ, а у меня кровь въ жилахъ застыла!
   Хата, въ которую мы зашли, была наполовину разваленная старая клѣть, жилище старика-нищаго. Только лѣтомъ онъ тутъ порою ночевалъ; зимою жилъ въ селѣ, а лѣтомъ обыкновенно по цѣлымъ недѣлямъ шатался по селамъ за милостыней. И теперь мы его не застали. Хата была заперта на засовъ, но Ѳома отодвинулъ его кускомъ какой-то палки. Ничего, кромѣ нѣсколькихъ мѣшковъ, палки да шапки, сшитой изъ тысячи лоскутковъ, да еще кой-какихъ другихъ тряпокъ, въ ней не было.
   Но мнѣ было непонятно, чему Ѳома такъ радуется и бѣгаетъ по хатѣ.
   -- Эй, Семенъ, -- говоритъ онъ, -- ты, вижу, дверь заперъ? Не запирай ее! Да пріотвори ее немного, тутъ душно!
   Боже мой милый, этотъ человѣкъ, видно, совсѣмъ потерялъ разумъ, что-ли!
   -- Отопри дверь и пріотвори, слышишь?-- крикнулъ онъ на меня.
   Что было дѣлать? Пришлось слушаться полоумнаго.
   -- Раздѣвайся, да ложись спать. Нужно соснуть, потому что ночью и на волосокъ глазомъ моргнуть не придется.
   Я стою, вытаращивъ на него глаза, самъ не зная, что со мной творится.
   -- Слышишь или нѣтъ, остолопъ проклятый! Раздѣвайся да ложись спать! Когда наступитъ время итти, такъ я тебя разбужу.
   Все во мнѣ клокотало и кипѣло, какъ въ котлѣ. На глаза набѣжали слезы.
   -- Ѳома!-- говорю я сквозь слезы, -- что съ тобою? Потерялъ ты Бога въ сердцѣ? Или забылъ ты, что у насъ есть родители, что могутъ каждую минуту жандармы нагрянуть? Что ты дѣлаешь? Вспомни Бога, не губи насъ обоихъ! Да, вѣдь, были же мы когда-то товарищами, я любилъ тебя искренно, какъ родного брата! Что я тебѣ сдѣлалъ? За что ты хочешь мнѣ мой вѣкъ укоротить?
   И что вы думаете,-- смягчился Ѳома этою рѣчью? Какъ бы не такъ! Отвернулся отъ меня, словно звѣрь, потеръ рукой лобъ или лицо, да въ смѣхъ.
   -- Ха, ха, ха! Вотъ такъ молодецъ!-- хохоталъ онъ.-- Заслышалъ бѣду, какъ тотъ слѣпой колбасу въ борщѣ, да сейчасъ: погибаю, говоритъ, нѣтъ меня.
   Вотъ это, видите, преданный пріятель? И довѣрься же такому человѣку! Подождите, что онъ мнѣ еще дальше подстроилъ!...
   -- Семенъ,-- говоритъ черезъ минуту Ѳома уже какъ-то мягче,-- Семенъ, братецъ, неужели ты думаешь, что я не отдалъ бы своей жизни за тебя? Развѣ забылъ ты, что мы оба въ одинаковомъ положеніи? Не думай, однако, что я съ ума сошелъ что-ли, или хочу погубить и себя и тебя. Дѣлай только, какъ я тебѣ говорю, такъ увидишь, что я еще не такъ глупъ, какъ тебѣ кажется.
   Эти слова меня немного успокоили и, наконецъ, что-жъ было дѣлать? Раздѣлся я, постлалъ свитку на полъ и легъ, а гдѣ ужъ тамъ было уснуть! Дрожу всѣмъ тѣломъ, какъ рыба въ сѣти. Кому въ такой тревогѣ шелъ-бы сонъ въ голову?
   Ѳома не ложился и шарилъ чего-то въ хатѣ. Что онъ задумалъ, Господь его знаетъ. Я не догадаюсь, ни за что!
   -- Семенъ,-- говоритъ онъ, видя, что я не могу заснуть,-- на, выпей!
   И поднесъ мнѣ порядочную чарку водки. Водка съ нимъ была, а чарку онъ нашелъ гдѣ-то въ углу.
   Я выпилъ. Напитокъ былъ крѣпкій, по тѣлу разлилась теплота, усталость взяла свое и, въ минуту, я заснулъ, какъ мертвый.
   Не знаю, долго я спалъ или нѣтъ, но вотъ Ѳома ужъ будитъ меня.
   -- Семенъ, Семенъ, вставай, жандармы!
   Послѣднее слово, точно громъ, раздалось надъ моимъ ухомъ и въ одну минуту отрезвило меня.
   -- Гдѣ, гдѣ, -- спрашиваю я, вскочивъ на ноги.
   -- Не спрашивай, дѣлай, что говорю тебѣ.
   -- Что дѣлать?
   -- Зажмурь глаза и не открывай ихъ, чтобы ни было, пока не скажу. Помни!
   -- Хорошо, хорошо!
   -- А теперь возьми вотъ это въ руку!
   Я взялъ. То была веревка или поводъ, не знаю.
   -- Держись хорошо!
   -- Держусь.
   -- Иди теперь за мною!
   Мы пошли.
   Дорогою слышу крикъ какой-то, плачъ, причитанье, скотъ реветъ, собаки лакать, подъ ногами грязь, мы, повидимому, идемъ селомъ.
   -- Ѳома, побойся Бога, куда ты меня ведешь?
   -- Ни слова, дурень! Жандармы приближаются!-- шепнулъ онъ мнѣ своимъ твердымъ голосомъ. Я замеръ со страху.
   -- Вотъ здѣсь намъ достанется -- думаю я.-- Пропала коза, пропала и береза!
   Идемъ дальше, а подо мною колѣна лишь диль, диль, диль! Наконецъ, слышу:
   -- A skad wy, dziady? {А откуда вы, дѣды, попрошайки?} -- спрашиваетъ рѣзкій голосъ.
   -- То, вѣрно, жандармъ,-- продолжаю я думать.-- Ну, Господи помилуй грѣшную душу! Сейчасъ и къ намъ заговоритъ. Удивительно только, отчего онъ прежде разговариваетъ съ какими-то стариками.
   Смѣшной старческій голосъ отвѣчаетъ тутъ возлѣ меня:
   -- Съ бѣлаго свѣта, паночку ласкавый! Мы божьи старцы, братья близнецы. Въ рѣкѣ купались, въ водѣ ныряли; я его окунулъ, а онъ въ водѣ глаза потерялъ. Хотѣлъ найти, да не могъ, такъ домой пошелъ.
   -- Ха, ха, ха!-- засмѣялось нѣсколько голосовъ.
   Боже милостивый, тутъ ихъ, должно быть, немало. И отчего они не хватаютъ, не вяжутъ насъ? даже не говорятъ намъ ни слова.
   -- Gdzie mieszkacie, wloczegi? {Гдѣ вы живете, бродяги?} -- спрашиваетъ опять рѣзкій голосъ, но слышно было, что сквозь смѣхъ.
   -- Край воды, паночку, край воды! Наша хата изъ лебеды,-- задвижка изъ репейника, а крыша изъ лопуха!
   Снова смѣхъ кругомъ, но жандармы все насъ не трогаютъ. Я весь дрожу и держусь за веревочку, не смѣя уже и въ самомъ дѣлѣ со страху взглянуть на свѣтъ. Думаю себѣ: чему быть, тому не миновать, посмотрю, какъ это кончится.
   -- Jakis bestja dowcipny! {Остроумный бестія!} -- сказалъ, досыта насмѣявшись, рѣзкій голосъ, обращаясь къ другимъ.-- Ale chodzmy juz! zdaje mi sic, ze w tej stercie za wcia uda nam sie zlowic jakiego ptaszka! {Однако, пойдемъ! Мнѣ кажется, что тамъ за селомъ намъ удастся изловить какую-нибудь птичку.}
   Я слышалъ, какъ жандармы, хохоча, пошли, и отъ удивленія не зналъ, что со мной.
   -- Иди, слѣпой братище!-- кричалъ дряхлый старческій голосъ все еще предо мною.-- Иди туда, гдѣ вѣтеръ свищетъ. По вѣтру ляжемъ, вѣтромъ накроемся, вѣтеръ подъ голову возьмемъ и тепленько заснемъ.
   -- Zlodziej ze swojemi przymowkami! {Вотъ воръ съ поговорками!} -- послышалось мнѣ издали. Ѳома дернулъ меня за шнурокъ. Я пошелъ за нимъ, все еще не зная хорошенько, сонъ-ли или дѣйствительность то, что со мной творится.
   Мы шли еще довольно долго.
   -- Ну, раскрой глаза, слѣпой котъ!-- сказалъ мнѣ весело Ѳома.-- Я прозрѣлъ. Въ полѣ вокругъ насъ уже распространился густой мракъ. Далеко еще виднѣлось село, узнаваемое по клубамъ дыма, носящимся то тутъ, то тамъ надъ низкими соломенными крышами.
   -- Ну что, съѣли насъ жандармы?-- спрашиваетъ меня Ѳома, смѣясь.
   Я не отвѣтилъ ни слова, не будучи еще въ состояніи прійти въ себя.
   -- Товарищъ милый, видишь, что я не толкнулъ тебя въ пропасть!-- сказалъ онъ тихо! Я теперь впервые взглянулъ на него.
   Что это опять? Возлѣ меня стоялъ какой-то нищій съ длинной бородой.
   -- Во имя Отца и Сына, что съ тобой, Ѳома?
   -- То-же, что съ тобой,-- отвѣтилъ онъ.
   -- То, что со мной? Ты почему это думаешь?
   -- Посмотри въ воду на свою красоту!-- отвѣтилъ онъ старческимъ голосомъ..
   Недалеко была широкая лужа, я посмотрѣлъ -- на меня взглянуло какое-то привидѣніе! Если-бъ я не зналъ, что это, дѣйствительно, я самъ, то не узналъ-бы себя, ни за что! Нищій и только, хоть умри, не узнаешь Семена. Обвѣшанъ мѣшками, съ длинной палкой въ рукѣ, съ пестрой шапкою на головѣ... Ѳома такой-же! Оттого-то онъ такъ настрого велѣлъ мнѣ идти спать въ хату нищаго!
   Такъ мы, видите, ушли на этотъ разъ отъ бѣды; но вы думаете, что на этомъ кончилось? Жандармы искали, усердно искали -- дальше,-- мы шли и кидались въ разныя стороны, какъ тѣ вороны на вѣтрѣ, колесили, да колесили за Днѣстромъ. Но вотъ слышимъ, что бѣда ужъ немного стихла, нѣтъ ужъ жандармовъ въ окрестности.
   -- Ну, слава тебѣ, Господи!-- думается намъ -- на этотъ разъ мы спаслись. Теперь нужно придумать, какъ-бы домой вернуться. Совѣтуй, Ѳома! Проводи, Ѳома! Ѳома взялся проводить.
   Мы возвращались окольными путями, не спѣша, осторожно, чтобы гдѣ-нибудь нечаянно не попасться въ руки жандармамъ. Богъ помогъ, мы были ужъ недалеко отъ своего села, только въ полумилѣ отъ него, не дальше. Кто-бы подумалъ, что тутъ мы найдемъ то, чего мы, можетъ быть, въ теченіе полугода не могли найти въ чужихъ селахъ? А таки нашли свою бѣду -- на мосту, какъ говорятъ. И это все изъ-за моего пріятеля, изъ-за Ѳомы.
   Сидѣли мы два дня въ камышѣ. Было слышно, что еще въ нашемъ селѣ жандармы. На другой день вечеромъ Ѳома говоритъ:
   -- Знаешь что, Семенъ? У меня нога болитъ,-- можетъ, ты пошелъ-бы куда-нибудь въ село, -- узналъ-бы, что слышно, да принесъ-бы чего-нибудь поѣсть?
   Я пошелъ. Едва я вышелъ изъ камыша, смотрю -- жандармы ходятъ по полю. Я, увидавъ ихъ, помертвѣлъ съ испугу. Господи, а что если они меня увидятъ! Эхъ, задралъ я полы, да шмыгъ въ камышъ! Но было поздно, -- замѣтили меня, собачьи дѣти, пустились за мной въ догонку. Вспоминаю еще, что ихъ было четверо.
   Какъ и куда я бѣжалъ, не помню. Помню только, что мокрый, ободранный, окровавленный я упалъ возлѣ Ѳомы. Ѳома сразу понялъ, въ чемъ дѣло.
   -- Вставай, -- крикнулъ онъ мнѣ,-- скачи подъ мостъ!
   Недалеко былъ мостъ черезъ рѣку. Подъ нимъ было знакомое намъ мѣстечко, гдѣ удобно было укрыться. Я собралъ послѣднія силы и всталъ.
   -- А ты-жъ куда дѣнешься?-- спрашиваю Ѳому.
   -- Бѣги, я ужъ придумаю.
   Я побѣжалъ, оставивъ его въ камышѣ. И до сихъ поръ не знаю, какую хитрость хотѣлъ пустить въ ходъ Ѳома, чтобъ и на этотъ разъ уйти отъ погони. Черезъ минуту, дрожа всѣмъ тѣломъ, сидѣлъ я уже безопасно укрытый подъ мостомъ. Сижу я, сижу, понемногу и страхъ прошелъ, всматриваюсь, вслушиваюсь, что станется съ Ѳомой. Ничего не слышу, лишь рѣка шумитъ со стороны моста.
   Долго сидѣлъ я, съежившись, не двигаясь, подъ мостомъ, между двумя бревнами. Но вотъ слышу какой-то шумъ. Вглядываюсь -- господи милосердный!-- моего пріятеля, моего Ѳому ведутъ жандармы. На рукахъ и ногахъ звенятъ цѣпи, жандармы съ сверкающими карабинами окружили его. У меня въ глазахъ потемнѣло, сердце, точно льдомъ, обдало. Вглядываюсь лучше -- Ѳома по самую шею мокрый, замазанный, да къ этому еще на немъ полно гнилыхъ листьевъ и зеленой водяной травы. Вѣрно, бѣдняга, хотѣлъ укрыться во рву, да напрасно -- нашли его, изловили!
   -- Слава тебѣ Господи, что хоть я цѣлъ,-- пришло мнѣ въ голову -- согнулся втрое и сижу тихо, едва духъ перевожу.
   Ну, кто-бы думалъ, что Ѳома даже теперь захочетъ напакостить мнѣ! Гай, гай, Боже единый! Пріятель, пріятель! Слушайте только, на какую хитрость пустился мой пріятель безцѣнный, чтобъ и меня погубить, да выдать въ руки жандармамъ... Я прислушиваюсь -- издали слышны шаги. Жандармы идутъ на тотъ мостъ, гдѣ я сижу. Говъ! слышу еще что-то. Кто-то поетъ, что-ли! Прислушиваюсь еще больше -- голосъ Ѳомы. Идетъ онъ да какъ-будто напѣваетъ протяжно:
   
   Ой Семене, мій друже Семене!
   Та скажи ти батькові від мене,
   Що не буде вже Хома
   У неділевьку дома! *)
   *) О, другъ мой Семенъ!
   Скажи ты отъ меня отцу,
   Что не будетъ ужъ Ѳома
   Въ воскресенье дома!
   
   -- Хорошо, хорошо!-- тронутый жалобной пѣсней Ѳомы крикнулъ я изъ-подъ моста.
   Господи, какъ я въ эту минуту испугался собственнаго голоса! Умирать буду, а та минута не выйдетъ у меня изъ памяти. Въ ушахъ у меня зашумѣло, зарябило въ глазахъ, кровь хлынула къ головѣ,-- самъ не знаю, что со мной сталось.
   Я опомнился на мосту. Два жандарма держали меня за руки, одинъ заковывалъ ихъ въ кандалы. Я двинулъ ногой, на ней забренчала такая-же цѣпь.
   И вы мнѣ говорите о дружбѣ! Развѣ по-пріятельски поступилъ со мною Ѳома? Я взглянулъ на него. Онъ стоялъ мрачный, мокрый, дрожащій. Онъ бросилъ взглядъ на меня,-- въ его глазахъ дрожали слезы... Что мнѣ отъ этихъ слезъ? Они ни мнѣ, ни ему не помогутъ!
   На другой день намъ уже обстригли кудри. Мы были солдатами.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   Охъ, дружба, дружба! Не сладко ты мнѣ далась! Не забуду я тебя до смерти! Изъ-за тебя пропали мои лѣта молодыя!
   
   Лолинъ, іюнь 1876 г.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru