Аннотация: Текст издания: журнал "Дѣло", No 12, 1870.
Молотъ кузнеца.
I.
Въ началѣ августа 1672 года у береговъ Голландіи свирѣпствовала сильная буря. Французскій бригантинъ "Сент-Элоа", потерявшій уже одну изъ своихъ мачтъ, пытался войти въ портъ Дельфтъ, ближайшій къ Гагѣ, но всѣ усилія его были тщетны: онъ не могъ справиться съ разъяренной стихіей; когда же послѣдняя его надежда -- руль былъ изломанъ въ куски, "Сент-Элоа" понесся по волѣ вѣтра, перебрасываемый съ волны на волну, какъ легкій мячъ. Была прекраснѣйшая погода, когда бригантинъ, распустивъ паруса, вышелъ изъ Калэ. Онъ прошелъ благополучно половину своего пути въ Дувръ, но разыгравшаяся буря дала судну Другое направленіе и оно очутилось у береговъ Голландіи.
На бригантинѣ было всего пять пассажировъ: маркиза де-Трамблэ, ея племянница, дѣвица Верта Плюэрнель, аббатъ Бужаронъ, лакей и горничная. Маркиза ѣхала въ Лондонъ для свиданія съ графомъ Раулемъ Плюэрнелемъ (роднымъ братомъ Берты), посланнымъ туда съ особымъ порученіемъ отъ французскаго правительства. Маркиза, женщина среднихъ лѣтъ, на лицѣ которой сохранялись еще слѣды замѣчательной красоты, лежала на палубѣ на матрацѣ; она была блѣдна и дрожала отъ страху; она безпрестанно схватывала руку горничной, сидящей подлѣ нея; страшась упасть за бортъ при какомъ-нибудь сильномъ толчкѣ, маркиза, приказала привязать себя шарфомъ къ кольцамъ, ввинченнымъ въ дно палубы. Съ другой стороны подлѣ маркизы помѣстился аббатъ Бужаронъ, низенькій, толстенькій, коренастый пятидесятилѣтній человѣкъ; онъ трусилъ не меньше маркизы, и то издавалъ самые жалостные стоны, то вслухъ молился, то кидался въ объятія къ лакею, котораго посадилъ рядомъ съ собою. Что же касается Берты Плюэрнель, то она, повидимому, не ощущала никакого страха; казалось, ее занимала невиданная ею прежде картина, и она, нечувствительно для себя, увлеклась ужасной поэзіей разыгравшейся бури; она пыталась сперва убѣждать свою тетку, что незачѣмъ заранѣе предаваться унынію, но видя, что ея слова еще болѣе раздражаютъ потерявшуюся барыню, она оставила ее въ покоѣ и вся отдалась охватившимъ ее думамъ. Высокая, стройная, прекрасно-сложенная, эта дѣвушка представляла собою типъ замѣчательной красавицы. Ея черные глаза блестѣли изумительнымъ блескомъ; выраженіе ея лица было умное, отчасти строгое и, вглядываясь въ него пристально, можно было замѣтить, что эта молодая дѣвушка, неимѣвшая еще полныхъ двадцати лѣтъ, привыкла много думать и размышлять. Въ ея фигурѣ, въ ея движеньяхъ, въ ея манерѣ говорить было столько симпатичнаго, что всякій знавшій ее невольно чувствовалъ къ ней полное расположеніе.
А между тѣмъ судно неслось вдоль берега и его положеніе съ каждой минутой становилось безнадежнѣе. Капитанъ, видя невозможность управлять имъ, выстрѣлилъ изъ маленькой пушки, расчитывая, что, можетъ быть, въ портѣ услышатъ этотъ призывъ къ помощи и поспѣшатъ на выручку погибающихъ. Его ожиданія оправдались. Въ портѣ Дельфтъ услышали сигналъ и изъ него вышла каравелла, крѣпкое и легкое судно, болѣе другихъ способное бороться съ силой вѣтра и волненіемъ бушующаго моря. Видно было, что его направляла опытная рука и оно неслось легко и свободно, направляясь къ бригантину.
-- Должно быть, капитанъ этой каравеллы человѣкъ столькоже смѣлый, сколько и великодушный, если рѣшился идти къ намъ на помощь въ такую ужасную бурю! вскричалъ капитанъ бригантина.-- О, это, вѣрно, очень опытный и искусный мореходъ!
Слова капитана услыхала только одна Берта, подлѣ которой онъ стоялъ въ это мгновеніе, и стала съ лихорадочнымъ волненіемъ слѣдить за всѣми движеніями каравеллы, которая должна была преодолѣть страшныя трудности, прежде чѣмъ ей удалось выйдти въ открытое море и двинуться на встрѣчу къ погибающему судну, но, даже побѣдивъ ихъ и выйдя въ море, каравелла встрѣчалась съ новыми еще большими опасностями, потому неизвѣстно, чѣмъ-бы еще кончилась ея борьба съ разъяренными стихіями, если бы буря, какъ это часто случается, не стихла внезапно. Однакожъ волненіе моря почти не уменьшилось, но оно уже не помѣшало молодому человѣку, искусно управлявшему рулемъ каравеллы, подвести свое судно такъ близко къ бригантину, что онъ могъ взять его на буксиръ и медленно повести по направленію къ порту. Молодой человѣкъ, хозяинъ каравеллы, имѣлъ мужественное, красивое и умное лицо; на видъ ему было не болѣе 20 лѣтъ, и онъ былъ одѣтъ въ простой костюмъ французскихъ матросовъ. Берта съ восторженнымъ удивленіемъ глядѣла на этого великодушнаго смѣльчака, который, хорошо зная, какая опасность грозитъ его собственной жизни, не задумавшись пустился по разъяренному морю для спасенія неизвѣстныхъ ему людей, можетъ быть, даже враговъ (флагъ бригантина былъ унесенъ бурей): великодушная дѣвушка въ эту минуту была готова пожертвовать для него даже самой жизнью.
Искусно минуя всѣ затрудненія, представлявшіяся ему на пути, юный морякъ черезъ часъ ввелъ спасенное имъ судно въ портъ Дельфтъ, гдѣ оно и бросило свой якорь.
Маркиза де-Трамблэ, высадившись на берегъ и нѣсколько успокоившись отъ волненія и страха, причиненныхъ ей бурей, вспомнила, что въ Гагѣ у нея есть знакомый, Тилли, котораго она встрѣчала въ Парижѣ на балахъ у извѣстнаго въ то время милліонера, голландца Фанъ-Орбека. Тилли неразъ говорилъ ей, что сочтетъ за величайшее удовольствіе, если судьба заброситъ маркизу въ Голландію, принять ее въ своемъ домѣ, въ Гагѣ. "Сент-Элоа" не могъ скоро исправить свои поврежденія; Голландія вела войну съ Англіей, слѣдовательно, ѣхать въ Дувръ можно было только на какомъ-нибудь нейтральномъ суднѣ, а едва ли скоро можетъ представиться случай попасть на него. Взвѣсивъ всѣ эти обстоятельства, маркиза рѣшилась воспользоваться приглашеніемъ Тилли и написала къ нему письмо. Тилли не замедлилъ отвѣтомъ: онъ самъ явился въ Дельфтъ и въ своей каретѣ увезъ въ Гагу маркизу, Берту и аббата. Жена Тилли находилась въ то время въ Амстердамѣ, и гостепріимный хозяинъ предложилъ весь свой домъ къ услугамъ маркизы.
Маркиза устроилась чрезвычайно конфортабельно въ домѣ почтеннаго республиканца Тилли. Она заняла для себя нѣсколько комнатъ во второмъ этажѣ. Маркиза пріѣхала въ Гагу вечеромъ и сейчасъ-же улеглась спать; на слѣдующій день, разодѣтая по всей модѣ для пріема утреннихъ визитовъ, она расположилась въ великолѣпномъ салонѣ, убранномъ произведеніями всѣхъ отдаленныхъ странъ, куда заходили предпріимчивые мореходы республиканской Голландіи. Маркиза еще страдала отъ усталости и нервовъ и потому полулежала въ огромномъ креслѣ, которое было поставлено въ открытыхъ дверяхъ балкона. Берта, одѣтая очень просто, въ задумчивой позѣ сидѣла тутъ-же; мысли ея уносились куда-то далеко, и она, повидимому, не слышала ни слова изъ патетическаго разсказа, который передавала ей тетка, сильно заинтересованная своимъ разсказомъ.
-- Теперь, милая племянница, вы, вѣроятно, убѣдились, что судьба дѣвицы Керуаль самая завидная, закончила маркиза, но замѣтивъ, что племянница ее не слушаетъ, продолжала съ досадой:-- Берта, ваша разсѣянность просто непозволительна: съ вами говорятъ о серьезномъ и важномъ дѣлѣ, а вы уноситесь мечтами Богъ знаетъ куда и не слушаете меня.
-- Я думаю о Раулѣ, отвѣчала Берта.-- Бѣдняжка боленъ и некому утѣшить его и ходить за нимъ во время его болѣзни. Какъ досадно, что случилась эта непредвидѣнная остановка... Но вотъ чего я не могу понять: г. Нуармонтъ выѣхалъ изъ Лондона черезъ два дня послѣ того числа, которымъ помѣчено письмо, извѣщающее насъ о болѣзни Рауля, и однакожъ онъ увѣряетъ, что оставилъ брата совершенно здоровымъ и веселымъ.
-- Ахъ, другъ мой, вы такъ еще молоды и не понимаете самыхъ простыхъ свѣтскихъ отношеній. Кому пріятно быть вѣстникомъ печальной новости? возразила маркиза, видимо встревоженная.
-- Однакожъ изумленіе Нуармонта было вполнѣ искренно, когда онъ узналъ отъ насъ о болѣзни Рауля...
-- Какая вы, право, скучная съ своими сомнѣніями, перебила маркиза съ досадой, -- тѣмъ болѣе, что въ настоящемъ случаѣ подобное сомнѣніе даже неизвинительно; вы знаете, какъ необходимо Раулю присутствіе наше въ Лондонѣ, въ особенности ваше.
-- Мое?.. Но до сихъ поръ старшій братъ относился ко мнѣ съ самымъ холоднымъ равнодушіемъ.
-- Берта, такой упрекъ...
-- Это не упрекъ, а выраженіе глубокой горести. Впрочемъ, едвали и могло быть иначе: мы съ братомъ провели наше дѣтство въ отдаленіи одинъ отъ другого, почти не видясь; онъ жилъ при отцѣ, я при матери, нечего и удивляться, если въ наши отношенія вкралась холодность, непривѣтливость...
-- Но вы ошибаетесь, мое дитя: ни о какой холодности тутъ не можетъ быть и рѣчи. Развѣ вы забыли, что послѣ смерти моего брата, Рауль сдѣлался главою нашего дома и къ нему перешла родительская власть надъ вами и вашимъ младшимъ братомъ, Гюи; вотъ почему твердость, скажу даже нѣкоторая строгость, съ которыми приходится ему относиться къ младшимъ членамъ семьи, кажется вамъ холодностью; но, могу васъ увѣрить, онъ васъ любитъ нѣжно. Онъ, правда, бываетъ иногда требователенъ, но нельзяже ему дѣйствовать иначе; вы знаете, какъ тяжелы обязанности главы фамиліи и какой огромной отвѣтственностію они сопровождаются: всякій неловкій шагъ вашъ или вашего младшаго брата поставите въ вину Раулю.
-- На это, милая тетушка, я могу вамъ возразить, что Рауль былъ не меньше строгъ и холоденъ ко мнѣ и при жизни моего отца и моей бѣдной матушки... О, матушка! матушка! теперь я вполнѣ чувствую, какую невознаградимую потерю понесла я, лишившись тебя!
-- Ахъ, Берта, Берта, какъ вы несправедливы къ своему отцу: лишившись его, развѣ вы потеряли менѣе, чѣмъ лишившись своей безспорно чудесной матушки, между тѣмъ я вижу, вы какъ-будто нисколько не горюете о потерѣ отца.
-- Тетушка, возразила Берта твердымъ голосомъ,-- я уважала своего отца, но мать я. обожала. Она меня выкормила, выняньчила, воспитала и образовала,-- и все сама. Я никогда не разставалась съ нею; самые счастливые дни въ моей жизни я провела подлѣ нея, въ Бретани, въ уединеніи нашего плюэрвельскаго замка: тамъ прожили мы безвыѣздно восемьнадцать лѣтъ. Отецъ въ это время жилъ при дворѣ, и я видѣла его каждый годъ мелькомъ, въ то время, какъ онъ пріѣзжалъ къ намъ въ сезонъ охоты. Всѣ лучшія мои воспоминанія связаны съ жизнію, прожитою вмѣстѣ съ матушкой... Но возвратимся къ Раулю. Онъ тоже только навремя пріѣзжалъ въ нашъ замокъ вмѣстѣ съ отцомъ, и всегда обращался со мной надменно и холодно, негодуя, что часто мои мнѣнія совершенно расходились съ его убѣжденіями.
-- И въ самомъ дѣлѣ, моя милая, принадлежность къ извѣстному роду налагаетъ извѣстныя обязанности; никому изъ насъ не слѣдуетъ расходиться съ общепринятыми взглядами на извѣстные предметы и отношенія между людьми...
-- Въ этомъ случаѣ я составляю исключеніе изъ общаго правила и намѣрена всегда жить своимъ умомъ; но оставимъ въ покоѣ мои взгляды и убѣжденія и возвратимся къ предмету нашего разговора. Вы не повѣрите, тетушка, какъ меня изумило желаніе Рауля повидаться со мною и просьба ходить за нимъ во время болѣзни: признаюсь, я никогда не ожидала отъ него такой нѣжности ко мнѣ.
-- Вы ошибались по неопытности, и большого грѣха въ этомъ нѣтъ. Во всякомъ случаѣ, я полагаю, что болѣзнь Рауля вовсе неопасна и, при хорошемъ уходѣ за нимъ, онъ скоро поправится. На чужбинѣ, вдали отъ семьи, отъ друзей, онъ впалъ въ сильную меланхолію и страдаетъ припадками этой болѣзни. Онъ разсчитываетъ, что наше присутствіе, въ особенности ваше, разсѣетъ его и дастъ ему силы бороться съ несноснымъ недугомъ.
-- Странно, возразила Берта:-- сколько я знаю, меланхолія никогда не приходитъ внезапно и всегда бываетъ слѣдствіемъ горя, печали и вообще душевныхъ потрясеній, между тѣмъ, по словамъ Нуармонта, Рауль до самаго дня его отъѣзда изъ Лондона велъ веселую, разсѣянную жизнь и былъ всегда въ самомъ отличномъ расположеніи духа.
-- Конечно, онъ только казался веселымъ, а не былъ такимъ на самомъ дѣлѣ; онъ долженъ приносить себя въ жертву и улыбаться въ то время, когда его сердце полно тоски и печали; онъ долженъ притворяться или, если не можетъ этого сдѣлать, отказаться отъ важнаго порученія, возложеннаго на него правительствомъ.
-- Извините меня, тетушка, но я васъ рѣшительно не понимаю.
-- Какъ вы еще наивны, мое дитя! Развѣ вы не знаете, что дворъ англійскаго короля считается едва ли не самымъ веселымъ дворомъ въ Европѣ; конечно, ему недостаетъ французскаго остроумія и ловкости, но потому-то представитель Франціи -- (имъ считается теперь вашъ братъ по случаю временнаго отсутствія нашего посланника) -- и долженъ употреблять всѣ средства, чтобы затмить своимъ умомъ и ловкостію неповоротливыхъ и тугихъ на соображеніе англичанъ; онъ долженъ быть вѣчно веселымъ и разговорчивымъ, иначе скоро наскучитъ англійскому королю, и вслѣдствіе этого могутъ пострадать интересы нашего великаго короля... Но, прибавила маркиза послѣ кратковременнаго молчанія,-- возвратимся снова къ тому предмету, отъ котораго мы отвлеклись разсужденіями о вашемъ братѣ. Не правда-ли, судьба прелестной дѣвицы Керуаль, получившей теперь титулъ герцогини Портсмутъ, достойна возбудитъ зависть въ каждой женщинѣ?
-- Это ко мнѣ вы обращаете подобный вопросъ? сказала она съ негодованіемъ, пристально смотря въ глаза маркизы.
-- Безъ сомнѣнія, къ вамъ, моя милая. Чему-же вы такъ удивляетесь, и что васъ такъ сильно волнуетъ?
-- Въ такомъ случаѣ, я должна думать, что вы презираете меня! вскричала съ еще большимъ негодованіемъ прелестная дѣвушка.-- Вы -- сестра моего отца! Этого отъ васъ я никакъ не ожидала!
-- Но, милая племянница, я совсѣмъ теряюсь и не понимаю, что могло васъ возмутить, возразила вполнѣ искренно маркиза.-- Какъ! я васъ презираю потому, что рѣшилась заговорить съ вами о завидной участи, выпавшей на долю благородной молодой дѣвушки, которая имѣетъ честь служить интересамъ своего государства и...
-- Сударыня! прервала Берта дрожащимъ отъ волненія голосомъ,-- вотъ уже восемнадцать мѣсяцевъ, какъ я имѣла несчастіе потерять свою мать и живу вмѣстѣ съ вами въ вашемъ домѣ въ Парижѣ и Версалѣ; я думала, что вы сколько-нибудь узнали меня, но вижу, что я ошиблась, такъ-какъ вы удивляетесь, что меня возмущаетъ развратъ...
-- Развратъ!?
-- Да, развратъ. Благодаря тому, что въ вашемъ салонѣ и вообще при нашемъ дворѣ допущена излишняя безцеремонность въ разговорахъ, я, помимо своего желанія, узнала многое, чего, по принятымъ правиламъ приличія, не должна-бы не только знать, но даже и подозрѣвать молодая дѣвушка.
-- Но что-же вы узнали, племянница?
-- О, я узнала многое, о чемъ вовсе-бы не желала говорить. Узнала я и о томъ, какъ дѣвица Керуаль попала въ Англію. Король Карлъ II англійскій, несмотря на просьбы и французское золото, не хотѣлъ объявлять войну Голландіи, гдѣ мы съ вами получили теперь самое широкое гостепріимство. Однакожъ, Людовикъ XIV, нашъ король, не могъ воевать одинъ съ сильнымъ врагомъ: ему нуженъ былъ союзникъ, а имъ могла быть только Англія. Чтобы сломить упорство Карла II, французскій король послалъ къ нему герцогиню орлеанскую, а та, зная слабость Карла, взяла съ собою въ Англію свою фрейлину, рѣдкую красавицу, дѣвицу Керуаль. Упорство англійскаго короля было сломлено... но какой цѣною?.. Дѣвица Керуаль продала свою честь и, какъ плату за безчестіе, получила титулъ герцогини Портсмутъ. И это, по-вашему, нравственный поступокъ?
-- Вы забываете, что...
-- Да, правда, я забыла, что епископъ католической церкви торжественно и всенародно оправдывалъ этотъ поступокъ, извиняя его необходимостію, находя въ немъ, наконецъ, даже какую-то доблесть, такъ-какъ благодаря ему, "теперь несравненно легче уничтожить проклятыхъ еретиковъ-протестантовъ, имѣющихъ надежное прибѣжище въ Голландіи, гдѣ зло созрѣваетъ и распространяется по всему міру, угрожая серьезной опасностью вѣрнымъ сынамъ католицизма и святѣйшаго папы римскаго"... Не знаю, какъ вы, но я привыкла называть вещи ихъ собственными именами.
Маркизу изумило негодованіе и энергія, съ какими Берта отнеслась къ ея, какъ ей казалось, простому и ясному вопросу; и она сперва потерялась и не знала, что ей дѣлать; но скоро оправилась и, поразмысливъ хорошенько, придала своему лицу самое нѣжное и кроткое выраженіе.
-- Мое милое дитя! поцѣлуйте меня, сказала она просто и раскрыла свои объятія.
Берта, все-еще неоправившаяся отъ волненія, не могла понять, съ чего это маркизѣ пришла охота нѣжничать съ племянницей, съ которой она всегда обращалась холодно, и потому молодая дѣвушка не двинулась съ мѣста и вопросительно смотрѣла на тетку.
-- Да, придите ко мнѣ въ объятія: вы благородная дѣвушка и достойна знатнаго имени, которое носите; вы побѣдоносно выдержали мое испытаніе.
-- Испытаніе? проговорила Берта недовѣрчиво; но прямая и честная дѣвушка тотчасъ-же обвинила себя за свои сомнѣнія и поспѣшила оправдать маркизу странностями ея характера, которыя мѣшали ей понять, что подобнымъ испытаніемъ она можетъ оскорбить Берту. Молодая дѣвушка бросилась въ объятія своей тетки, которая, покрывая ее поцѣлуями, твердила:
-- Да, милое дитя, вы достойны носить благородное имя Плюэрнелей!..
-- Такъ это было испытаніе!.. Очень рада за васъ, милая тетушка, съ облегченнымъ сердцемъ проговорила Берта.-- Но все-таки я должна замѣтить вамъ, что испытываютъ только тѣхъ, въ комъ сомнѣваются,-- значитъ, вы сомнѣвались во мнѣ?
-- О, нѣтъ, милое дитя, но, знаете, въ наше время, ласковое слово, взглядъ нашего изящнаго, любезнаго и прекраснаго короля, легко можетъ вскружить голову молоденькой дѣвушкѣ, такъ я... Но лучше оставимъ этотъ разговоръ. Кстати, я должна попенять вамъ, что вы не настолько почтительны къ нашему милостивому королю, сколько-бы должна быть дѣвица одной изъ самыхъ знатнѣйшихъ фамилій французскаго дворянства. Вы иногда слишкомъ рѣзко говорите объ его отношеніяхъ къ королевѣ и о нѣкоторыхъ его слабостяхъ, впрочемъ, вполнѣ извинительныхъ, и которыя могутъ осуждать развѣ только одни мятежные гугеноты, вѣчно выискивающіе случай къ порицанію какъ короля, такъ правительства и католической церкви. Къ несчастію, и ты, кажется, заразилась этой ересью, и пожалуй, въ одинъ прекрасный день я узнаю, что моя племянница, Берта Плюэрнель, сдѣлалась протестанткой.
-- Я такъ часто говорила съ вами, почему я порицаю многіе обычаи Версаля и вообще нашего двора, что, право, не считаю нужнымъ возвращаться къ этому предмету. Вы знаете, что мои порицанія исходятъ вовсе не изъ того источника, о которомъ вы упомянули. Я не думаю переходить въ протестантство, хотя уважаю гугенотовъ, какъ людей честныхъ и хорошихъ. Но если-бы это и случилось, то развѣ я первая изъ нашего рода перешла-бы въ протестанство. Одинъ изъ нашихъ предковъ, полковникъ Плюэрнель, былъ другомъ адмирала Колиньи и вмѣстѣ съ нимъ храбро сражался противъ католиковъ.
-- Да, къ сожалѣнію это правда, но этотъ полковникъ былъ чудакъ, почти съумасшедшій, и своимъ безразсуднымъ поведеніемъ оскорблялъ какъ своихъ родныхъ, такъ и все французское дворянство.
-- Какъ вы ошибаетесь, тетушка! я вижу, вы совсѣмъ незнакомы съ жизнью и дѣятельностію этого благороднаго, мужественнаго и добродѣтельнаго человѣка. Онъ, можетъ быть, единственный представитель нашего рода, которымъ мы можемъ, по всей справедливости, гордиться.
-- Полноте, Берта, вы говорите эти несообразности изъ желанія спорить, изъ страсти къ парадоксамъ.
-- О, нѣтъ, тетушка, я говорю на основаніи неопровержимыхъ фактовъ и убѣждена, что если-бы и вы прочли завѣщаніе, написанное этимъ честнымъ человѣкомъ, вы навѣрное думалибы о немъ тоже самое, что и я.
-- Ну, нѣтъ, увольте меня отъ знакомства съ съумазбродными изліяніями; я жалѣю только объ одномъ, что этотъ документъ, конечно, наполненный еретическими и мятежными выходками, не сожженъ на площади рукою палача.
Но Берта уже не слышала послѣдняго возраженія достойной маркизы; она смотрѣла въ окно, выходящее на площадь, и за кѣмъ-то слѣдила пристальнымъ взглядомъ.
-- Что разсматриваете вы на улицѣ? спросила маркиза.
-- Я смотрю на извѣстнаго вамъ моряка: съ нимъ идетъ какой-то старикъ съ сѣдыми волосами,-- должно быть его, отецъ, такъ-какъ между ними поразительное сходство. Ахъ! какъ я сожалѣю, что...
-- О какомъ морякѣ вы тамъ толкуете?
-- Неужели, тетушка, вы такъ скоро позабыли человѣка, избавившаго насъ отъ страшной опасности,-- вы, которая въ то время была убѣждена, что мы непремѣнно должны погибнуть?... Безъ великодушной помощи этого мужественнаго моряка, нашъ бригантинъ, можетъ быть, потерпѣлъ-бы крушеніе и никто изъ насъ не успѣлъ-бы спастись.
-- Аббатъ Бужаронъ далъ этому человѣку, отъ моего имени, десять луидоровъ,-- вознагражденіе, кажется, хорошее.
-- О, это правда, я хорошо помню, какъ аббатъ вручилъ нашему спасителю деньги; но также не забыла, что, получивъ это ничтожное вознагражденіе, несопровождаемое ни однимъ вѣжливымъ словомъ, нашъ великодушный спаситель отдалъ деньги нищему инвалиду изъ матросовъ и, улыбаясь, сказалъ: "возьмите, мой другъ, эти десять луидоровъ, которые даетъ вамъ г. аббатъ съ тѣмъ, чтобы вы помолились за его грѣхи". Потомъ, почтительно намъ поклонившись, онъ удалился такъ скоро, что я не успѣла...
-- Но какова наглость! прервала ее маркиза: -- дать десять луидоровъ нищему съ тѣмъ, чтобы тотъ молился за грѣхи аббата: да развѣ вы не видите, что этотъ грубіянъ издѣвался надъ нашимъ почтеннымъ духовникомъ! Я, какъ вы знаете, была такъ напугана, что почти ничего не видѣла и не слышала, а-то бы я не пропустила этому наглецу его дерзости.
-- Я совсѣмъ другого о немъ мнѣнія, и я просила нашего хозяина, г. Тилли, узнать имя и адресъ нашего мужественнаго соотечественника.
-- А зачѣмъ вамъ понадобились эти свѣденія?
-- Я намѣрена просить г. Тилли, чтобы онъ увѣрилъ нашего спасителя въ нашей признательности и извинился-бы передъ нимъ за неловкій поступокъ аббата. Теперь, увидя, что онъ проходилъ мимо нашихъ оконъ...
-- Я вовсе не думала звать его черезъ окошко; я только пожалѣла, что съ нами нѣтъ г. Тилли.
Маркиза хотѣла что-то возразить, но въ эту минуту въ комнату почти вбѣжалъ аббатъ Бужаронъ.
II.
Тревога, написанная на лицѣ аббата, безпорядокъ въ его одеждѣ, и въ особенности растрепанность его парика, ясно говорили, что съ почтенной духовной особой произошло что-то необыкновенное.
-- Боже мой! аббатъ, что случилось съ вами? Вы такъ встревожены, на васъ лица нѣтъ!
-- Что случилось?! Представьте, я потерялъ письмо, написанное нами сегодня утромъ къ вашему племяннику!
-- Но какъ-же вы могли потерять его? Мнѣ помнится, вы положили его въ карманъ вашего камзола.
-- Всему виной это проклятое смятеніе.
-- Какое смятеніе? Гдѣ?
-- Здѣсь въ Гагѣ. Вы знаете, я отправился къ извѣстной вамъ особѣ, чтобы вручить ей наше письмо и попалъ въ толпу. Народъ собирается массами, вопитъ, оретъ, проклинаетъ господъ Виттовъ и французовъ.
-- Что это за Витты? спросила маркиза.-- Это не тѣ-ли несговорчивые, упрямые республиканцы, о которыхъ разсказывалъ въ прошломъ году г. д'Эстрадъ, нашъ бывшій посланникъ въ Гагѣ.
-- Судя по тому, что намъ говорилъ о нихъ г. Тилли, они должны быть честные, мужественные и добродѣтельные люди, сказала Берта, выходя изъ задумчивости, въ которую впала съ приходомъ аббата.-- Нашъ хозяинъ считаетъ обоихъ братьевъ Виттовъ величайшими гражданами Голландіи.
-- Мое милое дитя, отвѣчалъ аббатъ, -- нашъ хозяинъ принадлежитъ къ той-же политической партіи, къ которой принадлежатъ и гг. Витты; поэтому немудрено, если онъ...
-- Но письмо, прервала его съ нетерпѣніемъ маркиза, -- вы забыли о письмѣ. Я хочу знать, какъ вы ухитрились его потерять?
-- Я попалъ въ самую средину толпы и не.могъ выбраться на свободу. Вокругъ меня свирѣпые безумцы ревѣли, что надо спѣшить къ тюрьмѣ, куда заключенъ одинъ изъ братьевъ Виттъ...
-- Одинъ изъ этихъ великихъ гражданъ въ тюрьмѣ! вскричала Берта.-- Но въ какомъ-же преступленіи могутъ обвинить этого добродѣтельнаго человѣка?
-- Ради Бога, племянница, не перебивайте аббата, возразила маркиза.-- Не мѣшайте ему договорить о письмѣ.
-- Смятый, чуть совсѣмъ нераздавленный, я вынужденъ былъ двигаться вмѣстѣ съ толпой. Потъ лился съ меня крупными каплями. Желая отереть его съ лица, я опустилъ руку въ карманъ и, о, ужасъ!-- чувствую, что письмо изчезло. Вы понимаете, что всякіе поиски были-бы напрасны.
-- Ахъ, Боже мой! вскричала съ отчаяньемъ маркиза, -- ну что если кто-нибудь прочтетъ его!
-- Я не понимаю, тетушка, чего вы такъ безпокоитесь, сказала Берта.-- Вѣроятно, дѣло идетъ о письмѣ къ моему брату, въ которомъ вы излагаете причины нашей невольной задержки на пути.
-- Есть вещи, милая племянница, которыхъ вы еще не въ состояніи оцѣнить, какъ слѣдуетъ, отвѣчала маркиза, -- и потому будетъ достаточно, если я скажу вамъ, что считаю потерю этого письма для насъ самымъ горестнымъ событіемъ.
Въ эту минуту вошелъ лакей и доложилъ:
-- Сударыня, какой-то незнакомецъ желаетъ говорить съ г. аббатомъ по очень важному для него дѣлу.
-- Что это за человѣкъ? спросила маркиза.
-- Онъ французъ и носитъ шпагу.
-- Маркиза! вскричалъ аббатъ,-- очень можетъ быть, что этотъ господинъ нашелъ наше письмо и принесъ его ко мнѣ.
-- Но какъ-же онъ могъ узнать нашъ адресъ?
-- Развѣ я не писалъ въ этомъ письмѣ Раулю, что мы остановились у г. Тилли!
-- Но тогда незнакомецъ прочиталъ наше письмо!
-- Конечно, прочелъ.
-- Во всякомъ случаѣ необходимо принять его, сказала маркиза.-- Проси!-- прибавила она, обращаясь къ лакею.
-- Сколько я ни размышляю, подумала Берта, -- но съ каждой минутой мнѣ становится все болѣе и болѣе страннымъ безпокойство маркизы и аббата, вызванное потерей этого письма.
Вскорѣ въ гостиную вошелъ человѣкъ лѣтъ сорока-пяти, скромно одѣтый въ темный кафтанъ, безъ галуновъ и вышивки; большой, красивый лобъ и смѣлый взглядъ показывали въ немъ человѣка умнаго и рѣшительнаго. Почтительно поклонившись маркизѣ и ея племянницѣ, онъ сталъ всматриваться въ ихъ лица до того пристально, что возбудилъ безпокойство и подозрѣніе въ маркизѣ, и она сказала своей племянницѣ:
-- Уйдемъ, Берта, не станемъ мѣшать г. аббату.
Молодая дѣвушка намѣревалась уже послѣдовать за своей теткой, какъ незнакомецъ, поклонившись г-жѣ де-Трамблэ, сказалъ:
-- Осмѣливаюсь просить васъ, маркиза, чтобы разговоръ мой съ вами и съ г. аббатомъ происходилъ въ присутствіи мадмуазель Плюэрнель.
-- Вы насъ знаете, съ изумленіемъ сказала маркиза;-- вамъ извѣстны наши имена!
-- Имѣю эту честь, отвѣчалъ незнакомецъ, продолжая всматриваться въ лицо Берты, которая вся вспыхнула подъ его испытующимъ взглядомъ.
-- Извините меня, тетушка, но я васъ должна оставить, сказала молодая дѣвушка, собираясь уйти.
-- Сударыня, живо сказалъ незнакомецъ, угадывая мысли Берты,-- умоляю васъ не приписывать отсутствію должнаго къ вамъ уваженія мое, можетъ быть, слишкомъ пристальное разсматриваніе вашего лица: я прочелъ въ немъ столько честности и благородства, я увидѣлъ такое прямодушіе, что мое желаніе оказать вамъ услугу еще болѣе усилилось.
-- Милостивый государь! высокомѣрно сказала маркиза, -- вы пришли сюда подъ предлогомъ свиданія съ г. аббатомъ Бужарономъ, но до сихъ поръ вы обращались исключительно къ моей племянницѣ.
-- Къ тому-же, прибавилъ аббатъ, -- мы еще не имѣли чести узнать ваше имя.
-- Въ этомъ, г. аббатъ, нѣтъ пока никакой нужды, отвѣчалъ незнакомецъ;-- но, если позволите, я прежде отвѣчу на вопросъ мадмуазель де-Плюэрнель, какую услугу могу я оказать ей. Не ѣздите въ Англію, сударыня...
-- Почему-же не совѣтуете вы мнѣ продолжать наше путешествіе?
-- По двумъ причинамъ, сударыня, и...
-- Милостивый государь, холодно сказалъ аббатъ, прерывая незнакомца,-- во-первыхъ, считаю нужнымъ вамъ замѣтить, что вы злоупотребили чужой тайной, а во-вторыхъ, что вы ни слова не поняли изъ письма, которое позволили себѣ прочесть.
-- Съ своей стороны и я вамъ замѣчу, г. аббатъ, возразилъ незнакомецъ, -- во-первыхъ, что прочитать незапечатанное письмо, найденное на мостовой городской площади, имѣетъ право всякій, не нарушая тѣмъ святости чужихъ тайнъ; а во-вторыхъ, не считая себя особенно ученымъ человѣкомъ, я, однакожъ, прошу васъ вѣрить, что я настолько понятливъ, что могу разбирать письма, не прибѣгая къ чужой помощи. Поэтому я снова повторю: мадмуазель Плюэрнель, совѣтую вамъ не ѣздить въ Англію.
-- Милостивый государь, сказала Берта,-- умоляю васъ, разъясните загадочный для меня смыслъ вашихъ словъ.
-- Позвольте мнѣ, милое дитя, поспѣшилъ отвѣтить аббатъ,-- вмѣшаться въ это дѣло. Я -- авторъ письма, я и обязанъ дать необходимыя разъясненія. Этотъ господинъ прочелъ депешу, адресованную послу его величества французскаго короля, трактующую о самыхъ деликатныхъ государственныхъ дѣлахъ. Подобныя депеши обыкновенно шифруются или пишутся загадочными фразами, смыслъ которыхъ понятенъ только лицу, къ которому адресована депеша. Такъ, напримѣръ, желая сообщить о скоромъ заключеніи секретнаго трактата, пишутъ: "я надѣюсь вскорѣ выдать замужъ мою дочь" и пр.
-- Вы видите, милостивый государь, что вы неправильно поняли депешу, случайно попавшую въ ваши руки, радостно вскричала маркиза, очень довольная находчивостію аббата.
-- Очень радъ, маркиза, если я ошибся, и мнѣ остается только сознаться въ своей ошибкѣ, сказалъ незнакомецъ съ сардонической улыбкой,-- въ ошибкѣ, весьма извинительной, какъ можетъ судить сама мадмуазель Плюэрнель, прибавилъ онъ, вынимая изъ своего кармана письмо и приготовляясь его читать.
-- Чтеніе письма безполезно теперь, когда мы всѣ убѣдились, что оно нисколько не касается моей племянницы, замѣтила маркиза.
-- Конечно, возразилъ незнакомецъ,-- такъ-какъ въ этой депешѣ г. аббатъ, говоря о мадмуазель Плюэрнель, подразумѣваетъ не ее, а кого-то или что-то другое. Вотъ, напримѣръ, это мѣсто: "Мы надѣемся, что несравненная красота вашей сестры произведетъ самое благопріятное впечатлѣніе на англійскаго короля, и онъ..."
-- Милостивый государь, это наконецъ невыносимо! вскричала маркиза;-- вы самымъ оскорбительнымъ образомъ испытываете мое терпѣніе: я принуждена просить васъ уйти сію-же минуту!
-- Останьтесь, ради Бога, останьтесь! вскричала Берта, обращая умоляющій взоръ къ незнакомцу, и прибавила чрезъ нѣсколько секундъ общаго молчанія: -- я желаю знать содержаніе этого письма.
-- Но, душа моя, вы не поймете ничего; вы знаете, что каждая фраза его имѣетъ свой особый смыслъ, неизвѣстный намъ, непосвященнымъ въ тайну этой переписки.
-- Да, маркиза, мнѣ тяжело сознаться, что я предчувствую уже разгадку темныхъ фразъ депеши, отвѣчала Берта.-- Я припоминаю теперь многіе наши разговоры и намеки, которые помогутъ мнѣ вникнуть въ загадочный смыслъ переписки аббата съ моимъ братомъ. Я васъ слушаю, прибавила она, обращаясь къ незнакомцу, -- и, вѣрьте, никогда не забуду услуги, которую вы мнѣ оказываете.
Маркиза и аббатъ, понявъ, что дальнѣйшее сопротивленіе будетъ безполезно, придали своимъ лицамъ высокомѣрное, презрительное выраженіе.
-- Я пропущу всѣ мало интересныя для васъ подробности, сказалъ незнакомецъ,-- и перейду прямо къ той части письма, которая касается васъ прямо. Вотъ что, между прочимъ, пишетъ г. аббатъ къ вашему брату; "Видя, что нѣкогда огромное вліяніе на Карла II, герцогини Портсмутъ постоянно падаетъ и замѣняется вліяніемъ развратной Нелли Гвинъ, подставленной королю закоренѣлымъ врагомъ французскаго союза, милордомъ Арлингтономъ, наши англійскіе друзья предлагаютъ подыскать во Франціи достойную преемницу дѣвицы Керуаль. Вамъ, какъ мудрому дипломату, мой достойный ученикъ, пришло на мысль, что прекрасные глаза и гордая красота нашей Берты могли-бы произвести переворотъ въ мысляхъ короля Карла и побудить его снова заключить союзъ съ Франціей... Ваша достойная тетушка и я, мы много раздумывали о вашемъ открытіи и убѣдились, что оно великолѣпно, а потому, не откладывая дѣла въ долгій ящикъ и не говоря ни слова вашей милой сестрѣ, мы рѣшились поразить васъ удивленіемъ и внезапно явиться въ Лондонъ. Увѣривъ Берту, что вы больны, мы уговорили ее, какъ можно скорѣе собраться въ путь и уже давно успѣли-бы прижать васъ къ своему сердцу, еслибъ не ужасная буря, повредившая нашъ бригантинъ, которая заставила насъ высадиться на берегъ въ Голландіи, и въ Гагѣ ожидать возможности снова пуститься въ путь... Нечего вамъ объяснять, что черезъ нѣсколько дней но нашемъ прибытіи, вы должны выздоровѣть и уговорить маркизу де-Трамблэ какъ можно скорѣе представиться ко двору вмѣстѣ съ Бертой. Мы надѣемся, что несравненная красота вашей сестры произведетъ благопріятное впечатлѣніе на англійскаго короля и онъ непремѣнно влюбится въ нее, а тогда, что-же помѣшаетъ ей сдѣлаться новой Керуаль и, своимъ вліяніемъ на короля, заставить его согласиться на союзъ съ Франціей. Вѣдь такой побѣдой надъ Арлингтономъ, вмѣстѣ съ его Нелли Гвинъ, мы заслужимъ признательность отъ нашего великаго короля; вы-же, черезъ сестру, можете также съ пользой для себя вліять на англійскія дѣла, а тогда всѣ почести и богатства будутъ, по всей справедливости, заслужены вами..." Вотъ, мадмуазель, отрывки изъ письма, случайно попавшаго въ мои руки, которые я счелъ нужнымъ сообщить вамъ. Перечитывая его раньше, я былъ возмущенъ до глубины души. Можетъ быть, эта дѣвушка также прекрасна душой, какъ и лицомъ, подумалъ я; можетъ быть, ей неизвѣстны всѣ эти безчестныя интриги и ее приносятъ въ жертву честолюбію, помимо ея желанія. И я рѣшился, если еще возможно, избавить ее отъ угрожающей бѣды. Прочитавъ на вашемъ лицѣ всю прелесть вашихъ душевныхъ качествъ, я считаю себя вдвойнѣ счастливымъ, что мнѣ пришла въ голову такая благая мысль.
За этими словами послѣдовало продолжительное молчаніе; маркиза и аббатъ переглянулись между собой, удивленные, что Берта выслушала чтеніе этого письма, повидимому, совершенно спокойно. И въ самомъ дѣлѣ, молодая дѣвушка почти не шевелилась и о ея волненіи можно было судить только по ея болѣе частому, чѣмъ обыкновенно, дыханію. Однакожъ, она была изумлена и глубоко оскорблена. Но ее удивило не то, что въ дипломатическихъ кружкахъ было рѣшено послать къ Карлу II хорошенькую дѣвушку и цѣною ея безчестія устроить союзъ Франціи съ Англіей, -- такія дѣйствія были слишкомъ въ обычаѣ того времени, чтобы могли возбуждать изумленіе. Ее также нисколько не удивило, что аббатъ и ея тетка согласились играть роль въ этой неблаговидной исторіи: по обычнымъ разговорамъ въ салонахъ своей тетки Берта легко могла оцѣнить нравственныя правила маркизы де-Трамблэ и аббата Бужарона. Но Берту глубоко огорчило, оскорбило и удивило, что ея братъ, Рауль, котораго она любила, несмотря на его холодность къ ней, могъ рѣшиться пожертвовать ею для своихъ честолюбивыхъ замысловъ. Правда, примѣръ Вивона, пожертвовавшаго своей сестрой, маркизой Монтеспанъ, былъ у нея передъ глазами, но она до сихъ поръ честно вѣрила въ нравственныя качества своего брата и даже теперь еще готова была допустить, что Раулю неизвѣстны эти интриги. Но аббатъ въ письмѣ прямо говоритъ, что мысль интриги принадлежитъ самому Раулю... и горькія мысли осаждали бѣдную дѣвушку, и она не могла заговорить.
Маркиза и аббатъ, понимая, что Берта ужь не повѣритъ теперь, что въ письмѣ дѣло идетъ не о ней, а о какихъ-то отвлеченныхъ предметахъ, и что интрига ихъ окончательно разрушена непрошеннымъ вмѣшательствомъ незнакомца, -- почувствовали, что почва ускользнула изъ-подъ ихъ ногъ и имъ нечего болѣе сказать въ свое оправданіе.
-- Милостивый государь, прервала, наконецъ, молчаніе Берта, -- вы оказали мнѣ одну изъ тѣхъ услугъ, которыя никогда не забываются, но прежде, чѣмъ я искренно поблагодарю васъ за нее, я попрошу васъ выслушать все, что я выскажу объ этой интригѣ моей теткѣ, маркизѣ де-Трамблэ.
Потомъ, оборотись къ маркизѣ, молодая дѣвушка продолжала съ достоинствомъ:
-- Я теперь знаю, какимъ образомъ мой братъ и вы, милостивая государыня, хотѣли пользоваться своей опекунской властію надо мной. Я васъ избавлю отъ упрековъ: вы ихъ не поймете; идеи морали несвойственны вамъ; я только объявляю вамъ, что въ Англію я не поѣду и твердо рѣшилась болѣе не жить вмѣстѣ съ вами ни въ Парижѣ, ни въ Версали; я поселюсь въ Бретани, въ Плюэрнелѣ или Мезлеанѣ: надѣюсь, что я имѣю право жить въ домѣ моего отца.
-- О, Боже мой, мадмуазель, съ чего вы такъ волнуетесь? возразила маркиза.-- Вашъ братъ полагалъ, что ваше присутствіе при лондонскомъ дворѣ можетъ быть, въ нѣкоторомъ отношеніи, полезно для нашего короля и Франціи... Гдѣ-же тутъ оскорбленіе? спрашиваю я васъ. Кто-же могъ приневолить васъ довести вещи до послѣдняго конца?
-- Видите, милостивый государь, вскричала Берта почти съ негодованіемъ, -- какъ умѣютъ наши дамы объяснять свои самыя безчестныя интриги и на какой нравственной высотѣ онѣ стоятъ, такъ тонко оттѣняя различныя степени разврата...
Услышавъ шаги въ сосѣдней комнатѣ, Берта замолчала, не докончивъ своей рѣчи. Въ гостиную вошелъ Тилли. На его лицѣ было написано сильное безпокойство и, замѣтивъ незнакомца, онъ прямо подошелъ къ нему.
-- Г. Серданъ, знаете-ли вы, что у насъ происходитъ, и, извинившись передъ маркизою, онъ отошелъ въ сторону съ Серданомъ и повелъ съ нимъ бесѣду вполголоса.
-- Этого негодяя зовутъ Серданомъ, сказалъ аббатъ на ухо маркизѣ.-- О, онъ долженъ быть опасный человѣкъ! Не забывайте-же его имя, маркиза.
-- Я не забуду, отвѣчала она также тихо, -- и еслибы мы были во Франціи, я-бы постаралась запрятать его въ Бастилію.
-- Но вѣдь это чудовищно, сказалъ громко Серданъ.-- Нѣтъ, нѣтъ, это невозможно.
-- Къ несчастію, мои свѣденія вѣрны; они непремѣнно подвергнутъ его пыткѣ, отвѣчалъ Тилли.
-- А Жанъ де-Виттъ?...
-- Не сомнѣваясь въ невинности своего брата и въ правосудіи трибунала, можетъ-ли онъ допустить даже мысль о подобномъ варварствѣ! Отдавъ приказаніе здѣшней кавалеріи, которой я командую, я тотчасъ-же отправлюсь къ нему. Я приму всѣ необходимыя мѣры на случай смятенія, безъ котораго сегодня мы, кажется, не обойдемся.
-- Я также сейчасъ бѣгу къ Жану де-Витту и представлю ему двухъ своихъ земляковъ, на которыхъ онъ можетъ смѣло положиться, сказалъ Серданъ и, поклонившись Бертѣ, прибавилъ: -- Хотя-бы намъ никогда не пришлось болѣе встрѣтиться съ вами, сегодняшнее наше свиданіе останется для меня самымъ отраднымъ воспоминаніемъ. Что-же касается васъ, г. аббатъ, то, изъ уваженія къ мадмуазель де-Плюэрнель, тайна вашей корреспонденціи будетъ мною свято сохранена; но вы, я полагаю, позволите мнѣ воспользоваться той ея частью, которая касается голландской республики. Вы знаете теперь, что я нахожусь у нея на службѣ.
И, отдавъ всѣмъ общій поклонъ, онъ поспѣшно вышелъ изъ комнаты.
-- Я о немъ того-же мнѣнія, прибавилъ аббатъ.-- Онъ французъ, и мнѣ хотѣлось-бы знать, изъ какой провинціи онъ родомъ. Вы, кажется, хорошо его знаете, г. Тилли?
-- Прошу извинить меня, маркиза и вы, г. аббатъ, отвѣчалъ Тилли, -- но, къ сожалѣнію, я не могу удовлетворить ваше естественное любопытство. Я знаю только, что онъ честный, отличный человѣкъ и принадлежитъ къ числу лучшихъ моихъ друзей... Я спѣшилъ домой, чтобы сообщить вамъ печальныя новости.
-- У васъ происходитъ что-то странное, сказала маркиза.-- Аббатъ еще утромъ замѣтилъ въ городѣ какое-то необыкновенное движеніе.
-- Дѣйствительно, въ Гагѣ народъ крайне возбужденъ по двумъ причинамъ: съ одной стороны его волнуютъ агенты принца Оранскаго, предводителя партіи, стоящей въ оппозиціи съ партіей де-Виттовъ; съ другой, извините, сударыня, его возбуждаютъ извѣстія о возмутительныхъ поступкахъ, которые позволяютъ себѣ въ нашей странѣ арміи Людовика XIV, нашего недавняго союзника, въ котораго многіе честные люди, въ томъ числѣ и я, вѣрили безгранично... Жестокости вашихъ соотечественниковъ, судя по письмамъ изъ провинцій, занятыхъ ими, превосходятъ всякое вѣроятіе. По всей нашей странѣ пронесся вопль негодованія, и народъ обращаетъ его теперь на де-Виттовъ и всѣхъ гражданъ, вѣрившихъ крѣпости союза Франціи съ голландской республикой, и грозитъ имъ гибелью. И вы всѣ можете подвергнуться опасности, если узнаютъ, что вы французы, а потому прошу васъ, если услышите на улицѣ шумъ или узнаете о народномъ возстаніи въ Гагѣ, не подходите къ окнамъ.
-- Все, что вы разсказываете, г. Тилли, ужасно, сказала маркиза въ то время, какъ аббатъ торопливо запиралъ окна и балконъ.-- За что мы, ничѣмъ непричастные ни къ войнѣ, ни къ политикѣ, должны подвергаться страшной опасности!
-- Мы здѣсь подъ покровительствомъ человѣческаго права, замѣтилъ аббатъ,-- и женщины... служитель Господа... всегда считались священными въ глазахъ самыхъ яростныхъ возмутителей общественнаго спокойствія...
-- Человѣческое право, г. аббатъ! вскричалъ Тилли съ жаромъ.-- Но развѣ уважаетъ его ваше правительство, внося въ наши мирныя провинціи войну, убійство, пожаръ? Развѣ не подвергаютъ мученіямъ нашихъ священниковъ? Развѣ грубые солдаты щадятъ нашихъ женъ и дочерей? Письма, полученныя въ Гагѣ, сообщаютъ о самыхъ возмутительныхъ насиліяхъ, о самыхъ безчеловѣчныхъ дѣйствіяхъ, а вы требуете, чтобы раздраженный народъ, жаждущій мести, помышлялъ въ такое время объ уваженіи къ вашему сану и къ полу вашихъ спутницъ... Извините, сударыня, прибавилъ онъ нѣсколько успокоившись, -- если я невольно оскорбилъ ваше національное чувство... но факты слишкомъ очевидны; къ тому-же мы, принадлежащіе къ такъ-называемой французской партіи, подвергаемся сегодня еще большимъ опасностямъ, чѣмъ сами французы. Я попытаюсь сдѣлать все, что можно, для успокоенія негодованія народа и для того долженъ васъ оставить на время. До свиданія.
Ужасъ изобразился на лицахъ маркизы и аббата; они дрожали отъ страха и не знали, на что рѣшиться. Берта оставалась попрежнему спокойна и если въ ея лицѣ было замѣтно волненіе, то оно происходило не отъ страха.
-- Ну, маркиза, сказала она съ ироніей, -- поможетъ-ли вамъ теперь ваше искуство сплетанія интригъ? И какъ ужасно можетъ окончиться ваша послѣдняя безсовѣстная интрига! Цѣной моего безчестія вы думали увеличить свое богатство и, можетъ быть, вы станете жертвой раздраженнаго народа. Можно-ли было ожидать, чтобы возмездіе пришло такъ скоро и въ такомъ видѣ?
Эти энергическія, раздражительныя слова молодой дѣвушки не вызвали отвѣта ни отъ маркизы, ни отъ аббата: они были до того напуганы, что не могли вымолвить ни одного слова.
Всякое зло, развратъ и насиліе глубоко возмущали честную душу Берты, и въ такихъ случаяхъ она была неумолима въ своихъ приговорахъ. Своимъ умственнымъ и моральнымъ развитіемъ она была обязана своей матери. Послѣдняя, воспитанная въ протестантствѣ, хотя и приняла, по желанію своихъ родителей, католичество, выходя замужъ за графа Плюэрнеля, однакожъ до самой смерти осталась вѣрна своимъ гугенотскимъ убѣжденіямъ и симпатіямъ. Она не была счастлива въ замужествѣ: послѣ рожденія своего второго сына, графъ Плюэрнель счелъ, что супружескія его обязанности къ женѣ совершенно выполнены и обезпечено продолженіе его рода, а потому рѣшился, оставивъ жену въ деревенскомъ замкѣ, поселиться въ Парижѣ. Онъ увезъ съ собой обоихъ сыновей и на попеченіи матери оставилъ только дочь, Берту. Живя въ строгомъ уединеніи, графиня страстно привязалась къ своей дочери и весь свой умъ, способности и время употребила на ея воспитаніе. Графиня была изъ гугенотской фамиліи, конечно, враждебной существующему во Франціи порядку; она любила читать и имѣла у себя всѣ лучшія сочиненія того времени, вышедшія изъ гугенотскихъ типографій, -- сочиненія, гдѣ самыми яркими красками описывались ужасы и насилія, совершенныя католиками надъ ихъ соотечественниками-протестантами. Всѣ свои симпатіи и антипатіи графиня передала страстно-любимой дочери, и сдѣлала ее совершенно похожей на себя. Берта развилась слишкомъ рано и съ самыхъ юныхъ лѣтъ усвоила серьезный и честный взглядъ на вещи. Ея солидное воспитаніе такъ мало походило на тогдашнее свѣтское, пустое и легкомысленное дрессированіе дѣвицъ знатныхъ фамилій, что когда Берта, послѣ смерти своей матери, переѣхала въ парижскій домъ тетки и ознакомилась съ жизнью блестящаго, по развращеннаго французскаго двора, она пожалѣла о своемъ уединеніи и постоянно искала случая снова возвратиться въ свой милый плюэрнельскій замокъ.
III.
Корнелій и Жанъ де-Витты происходили изъ фамиліи, пользующейся большой популярностью въ Голландіи. Ихъ отецъ, Якобъ де-Виттъ, хорошо-образованный человѣкъ и горячій патріотъ, былъ однимъ изъ предводителей ловенштейнской партіи. Эта партія, имѣя въ виду географическое положеніе Голландіи, ея обширную торговлю и колоніи во всѣхъ частяхъ свѣта, желала развитія морскихъ силъ Голландіи и всегда противилась увеличенію сухопутной арміи, чего добивалась партія оранжистская. Послѣдняя постоянно руководилась принцами Оранскими, желавшими утвердить штатгальтерство наслѣдственнымъ въ своемъ родѣ, но ловенштейнская партія, проведя большинство своихъ въ генеральные штаты, добилась постановленія, которымъ уничтожалась наслѣдственная передача штатгальтерства. Вслѣдъ за этимъ былъ изданъ законъ, по которому принцъ Оранскій, избранный штатгальтеромъ, лишался командованія сухопутными и морскими силами голландской республики.
Оба сына Якоба де-Витта, воспитанные въ томъ-же духѣ, какъ и ихъ отецъ, примкнули къ ловенштейнской партіи и явились жаркими противниками оранжистовъ. Старшій, Корнелій, имѣя двадцать три года, былъ избранъ депутатомъ въ генеральные штаты и назначенъ инспекторомъ плотинъ -- должность весьма важная въ Голландіи, которую онъ занималъ и теперь, достигнувъ пятидесятилѣтняго возраста. Корнелій не былъ политическимъ дѣятелемъ; онъ мало занимался политикой: его симпатіи лежали къ морю; онъ былъ назначенъ комиссаромъ республики въ адмиралтейство и здѣсь, своими совѣтами и знаніемъ морского дѣла, оказалъ важныя услуги республикѣ и много содѣйствовалъ побѣдамъ знаменитаго голландскаго адмирала Рюйтера.
Жанъ де-Виттъ, напротивъ, былъ замѣчательный политическій дѣятель и одинъ изъ самыхъ лучшихъ государственныхъ людей Голландіи. Въ 1662 году онъ былъ избранъ великимъ пенсіонеромъ Голландіи (исполнительная власть республики) и на этомъ высокомъ посту выказалъ замѣчательныя дарованія. Жанъ былъ чрезвычайно простъ въ своей домашней жизни и, получивъ первую должность въ республикѣ, нисколько не измѣнилъ своихъ скромныхъ привычекъ. Считая миръ благодѣяніемъ для своей страны, онъ дѣлалъ все возможное для сохраненія его и горячо отстаивалъ необходимость союза съ сильнымъ и опаснымъ сосѣдомъ, съ Людовикомъ XIV. Человѣкъ честный въ полномъ значеніи этого слова, Жанъ де-Виттъ вѣрилъ въ честность другихъ, почему дался въ обманъ французскому дипломату Ліону, который провелъ его самымъ безсовѣстнымъ образомъ; французское правительство, давъ торжественное обѣщаніе оставаться въ союзѣ съ Голландіею, ввело свои войска въ сосѣднія съ Франціею провинціи республики и начало самую опустошительную войну, подавшую сигналъ къ большимъ смутамъ въ Голландіи, направленнымъ противъ ловенштейнской партіи.
Честность Жана де-Витта была такъ велика, что политическая противница его, но честная и высоко-образованная женщина, принцесса Оранская, вручила ему воспитаніе своего сына. Жанъ де-Виттъ привязался къ своему воспитаннику, развилъ его умъ, далъ ему блестящее образованіе, конечно, не подозрѣвая, что придетъ день, когда этотъ юноша станетъ торжествовать гибель своего второго отца.
За шесть недѣль до начала нашего разсказа Жанъ де-Виттъ, по своей привычкѣ, занимался поздно вечеромъ государственными дѣлами въ своемъ кабинетѣ въ зданіи государственныхъ штатовъ. Въ два часа пополуночи, предшествуемый слугою, съ факеломъ въ рукахъ, Жанъ шелъ домой; на перекресткѣ двухъ улицъ на него напали четыре человѣка, вооруженные шпагами и ножами. Глава республики, хотя не былъ вооруженъ, защищался мужественно, пока не получилъ нѣсколько ранъ и не упалъ на землю. Считая его убитымъ, гнусные убійцы разбѣжались. Одинъ изъ нихъ былъ пойманъ, остальные трое убѣжали въ лагерь арміи принца Оранскаго и этотъ послѣдній отказался ихъ выдать. На него пало подозрѣніе въ покушеніи на убійство Жана де-Витта, но оранжистская партія въ то время уже настолько была сильна, что противъ нее не рѣшились вести судебнаго процесса.
Какъ ни серьезны были раны великаго пенсіонера, но онъ скоро выздоровѣлъ и попрежнему сталъ заниматься государственными дѣлами. Оранжисты, боясь снова атаковать его, рѣшились нанести ему косвенный ударъ и обратили его на Корнелія де-Витта.
Семья Жана де-Витта состояла изъ жены и двухъ дочерей, Маріи и Агнесы. Въ своемъ семействѣ, которое онъ страстно любилъ, великій пенсіонеръ отдыхалъ отъ государственныхъ дѣлъ и велъ самую скромную жизнь. Отношенія его къ согражданамъ были крайне просты: къ нему былъ открытъ доступъ всякому, какъ бѣдняку, такъ и богатому; всякому Жанъ де-Виттъ готовъ былъ оказать свое содѣйствіе и помочь своими совѣтами, вліяніемъ и деньгами. Теперь ему шелъ сорокъ восьмой годъ; его умное, выразительное, задумчивое лицо внушало невольное уваженіе.
Жанъ де-Виттъ былъ одинъ въ своемъ кабинетѣ и писалъ письмо къ своему другу, адмиралу Рюйтеру, сообщая ему весь ходъ гнусной интриги, веденной партіей оранжистовъ для обвиненія Корнелія де-Витта. Подкупленный ими фельдшеръ Гильомъ Тишелеръ подалъ доносъ, будтобы Корнелій хотѣлъ склонить его, Тишелера, на убійство принца Оранскаго. Вслѣдствіе этого доноса Корнелій де-Виттъ былъ арестованъ и заключенъ въ тюрьму.
Окончивъ письмо, Жанъ де-Виттъ задумался. Вскорѣ съ рѣшительнымъ видомъ онъ поднялъ голову и проговорилъ вслухъ:
-- Да, я долженъ отказаться и откажусь.
Онъ приготовился писать, но въ эту минуту въ кабинетъ вошла служанка и доложила, что г. Серданъ и какіе-то два иностранца желаютъ говорить съ г. пенсіонеромъ.
-- Очень радъ ихъ видѣть, отвѣчалъ Жанъ де-Виттъ.
Знакомый намъ Серданъ привелъ съ собой двухъ французовъ: пожилого человѣка и юношу. Съ юношей мы также знакомы и узнаемъ съ немъ молодого моряка, своимъ мужествомъ и отвагой спасшаго отъ кораблекрушенія бригантинъ Сентъ-Элоа; его звали Номиной; другой посѣтитель, Салепъ Лебренъ, былъ его отецъ.
-- Мой другъ, сказалъ Жанъ де-Виттъ, пожимая руку Сердана, -- эти господа не тѣ-ли ваши соотечественники, о которыхъ вы мнѣ насказали такъ много хорошаго?
-- Тѣ самые, любезный Жанъ, отвѣчалъ Серданъ.-- Они извѣстны всѣмъ на своей родинѣ, въ Бретани, гдѣ пользуются общею любовью. Они могутъ дать вамъ драгоцѣнныя свѣденія о положеніи Бретани и сосѣднихъ съ нею приморскихъ провинцій, Они протестанты, и старшій изъ нихъ не разъ принималъ участіе въ религіозныхъ войнахъ во Франціи прошлаго и нынѣшняго царствованія.
-- Очень радъ съ вами познакомиться, господа, сказалъ Жанъ де-Виттъ.-- Надѣюсь, вы убѣждены, что я желаю получить отъ васъ свѣденія не ради пустого любопытства или желанія воспользоваться ими для вреда французскаго народа. Обязанность Голландіи помочь притѣсненнымъ, если она въ состояніи это сдѣлать, а, сколько мнѣ извѣстно, гугеноты во Франціи попрежнему преслѣдуются католиками и терпятъ гоненія.
-- И какія еще гоненія! отвѣчалъ Саленъ.-- Католическія войска вносятъ вездѣ пожаръ, грабежъ и насиліе. Протестантъ не можетъ быть спокоенъ ни днемъ, ни ночью; онъ вѣчно долженъ быть готовъ дорого продать свою жизнь, спасать честь своей жены, дочери или сестры, съ оружіемъ въ рукахъ оберегать свое имущество. Онъ не смѣетъ молиться Богу; его священниковъ разстрѣливаютъ безъ суда; съ него берутъ чуть не десятерные налоги и, по произволу каждаго чиновника, могутъ выгнать изъ дома и изъ провинціи, гдѣ онъ проживаетъ. Католическіе патеры ѣздятъ изъ города въ городъ, изъ села въ село, въ сопровожденіи вооруженныхъ отрядовъ, силою отнимаютъ дѣтей у протестантовъ и крестятъ ихъ по католическимъ обрядамъ. Но что толковать о неудовольствіи протестантовъ -- все, что ни скажу я объ этомъ предметѣ, вамъ хорошо извѣстно и изъ лучшихъ источниковъ, чѣмъ мой простой, безхитростный разсказъ. Въ Бретани недовольны и сами католики; какъ въ селахъ, такъ я въ городахъ вы услышите одинаковый ропотъ; богатая буржуазія Ренна и Нанта, раззоренная безчисленными поборами, готова поднять оружіе и въ этомъ желаніи соединяются обѣ враждебныя партіи -- католиковъ и гугенотовъ. Бретанскій парламентъ, конечно, составленный изъ католиковъ, отказывается утвердить правительственные акты о новыхъ налогахъ. Однимъ словомъ, положеніе дѣлъ таково, что достаточно одной искры, чтобы по всей странѣ разлился пожаръ.
-- Къ разсказу моего отца я могу добавить, что всѣ наши единовѣрцы ждутъ помощи отъ Голландіи, куда отъ невыносимыхъ преслѣдованій спаслись уже тысячи нашихъ соотечественниковъ и гдѣ они наслаждаются благоденствіемъ подъ защитой мудрыхъ законовъ, прибавилъ Номиной.
-- Сколько намъ извѣстно, и въ другихъ провинціяхъ, населенныхъ гугенотами, существуетъ такое-же, враждебное правительству, настроеніе, замѣтилъ Серданъ.-- Я говорю по опыту, я изъѣздилъ среднюю Францію по всѣмъ направленіямъ.
-- Къ вамъ, великій защитникъ свободы своего отечества, къ вамъ обращаются мольбы всѣхъ угнетенныхъ и раззоренныхъ протестантовъ Франціи! вскричалъ Саленъ.-- Большой энтузіазмъ моглобы возбудить между ними извѣстіе, что великій пенсіонеръ Голландіи...
-- Позвольте вамъ замѣтить, что я уже болѣе не великій пенсіонеръ Голландіи, по крайней мѣрѣ, намѣренъ сложить съ себя это званіе, прервалъ его Жанъ де-Виттъ.
-- Возможно-ли это! вскричалъ Серданъ.-- Своимъ удаленіемъ отъ дѣлъ вы нанесете страшный ударъ свободѣ вашего отечества. Когда-же вы отказались и какая тому причина?
-- Я только-что написалъ объ этомъ. Я убѣдился, что не въ силахъ болѣе направлять дѣла республики ко благу моихъ согражданъ; по крайней мѣрѣ такъ думаетъ обо мнѣ народъ. Будьте искренни и скажите, не правъ-ли я? Вы только-что вернулись въ Гагу, пробывъ въ отсутствіи нѣсколько дней. Развѣ вы не замѣтили большую перемѣну въ общественномъ мнѣніи? Отвѣчайте прямо: что говорятъ обо мнѣ въ народѣ?
-- Я... не знаю... отвѣчалъ съ замѣшательствомъ Серданъ;.-- я... не успѣлъ... вникнуть...
-- Мой другъ, прервалъ его Жанъ де-Виттъ, -- вы знаете, что я изъ тѣхъ ладей, которые умѣютъ выслушивать истину, какъ-бы она. ни была горька.
-- Я долженъ сознаться, что ваша нѣкогда громадная популярность въ эти дни нѣсколько уменьшилась... но она все еще очень велика...
-- Вы ошибаетесь, мой другъ, моя популярность совсѣмъ изчезла. И мало-ли фактовъ служатъ тому доказательствомъ: на меня напали убійцы -- народъ отнесся совершенно хладнокровно къ этому покушенію. Недавно разъяренная толпа ворвалась въ домъ моего отца и мой братъ, одинъ изъ самыхъ знаменитѣйшихъ гражданъ республики, отдавшій всего себя на служеніе своимъ согражданамъ,-- онъ, оказавшій такія великія услуги своему отечеству -- обвиняется въ гнусномъ преступленіи и посаженъ въ тюрьму. Онъ, конечно, будетъ оправданъ, но развѣ могло-бы это случиться, еслибъ моя популярность была еще велика. Вы слышали, многіе осмѣливаются даже обвинять насъ въ измѣнѣ.
-- Де-Витты обвиняются въ измѣнѣ республикѣ! вскричалъ Номиной.-- Но гдѣ-же глаза у людей, гдѣ ихъ честность, ихъ разсудокъ! О, народъ! слѣпой, глупый, жестокій народъ! неужели ты всегда будешь врагомъ твоихъ великодушныхъ защитниковъ! и они будутъ вѣчно гибнуть отъ твоей преступной руки!
-- Мое дитя, никогда не должно отчаиваться въ людяхъ. Не слѣдуетъ ни льстить народу, ни унижать его; порицать его ошибки должно, по слѣдуетъ также извинять ихъ, если они имѣютъ право на извиненіе, тономъ нѣжнаго упрека замѣтилъ Жанъ де-Виттъ, обращаясь къ Номиною.
-- Какъ! обвиняя васъ въ измѣнѣ, народъ имѣетъ право на извиненіе?-- но это невозможно! вскричалъ Номиной.-- Не долженъ-ли онъ объ васъ судить по вашимъ дѣйствіямъ?
-- Но если мои дѣйствія въ самомъ дѣлѣ кажутся ему непростительными, развѣ въ такомъ случаѣ его можно обвинить безусловно? Десять лѣтъ назадъ я настоялъ на заключеніи союза съ Франціей. Первое время этотъ союзъ приносилъ богатые плоды: благосостояніе наше увеличилось, наша торговля распространилась по всему извѣстному міру, мы окрѣпли на сушѣ и на морѣ и могли дать сильный отпоръ нашимъ вѣчнымъ врагамъ, испанцамъ и англичанамъ. Но наше благосостояніе возбудило зависть въ вашемъ королѣ Людовикѣ XIV, нашемъ союзникѣ. Всѣми неправдами онъ побудилъ Англію объявить намъ войну. Какъ нашъ союзникъ, онъ долженъ былъ прислать намъ войско и флотъ, и не далъ ни того, ни другого. Мы узнали, что онъ заключилъ тайный договоръ съ королемъ англійскимъ, въ случаѣ нашего поражснія, подѣлить нашу страну между Франціей и Англіей. Но съ этимъ еще можно было примириться: мы могли бороться съ Англіей. Видя это, Людовикъ XIV сбросилъ маску и самъ объявилъ намъ войну. Вы, вѣрно, слышали, что происходитъ теперь въ провинціяхъ, занятыхъ французскими войсками: не стану вамъ описывать всѣхъ ужасовъ, отъ которыхъ терпятъ бѣдные мирные жители. Насилія французовъ подняли весь нашъ народъ, и онъ, конечно, обратилъ свое негодованіе на тѣхъ изъ своихъ согражданъ, которые горячо отстаивали французскій союзъ. Во мнѣ народъ видитъ главнѣйшаго представителя этой, такъ-называемой, французской партіи; раздраженный до крайности страданіями своихъ братьевъ и сестеръ, онъ забылъ мои заслуги, за которыя, правда, еще недавно благословлялъ мое имя, и только видитъ во мнѣ виновника союза, который, по его мнѣнію, причинилъ странѣ столько бѣдствій. Въ своемъ ослѣпленіи страстью онъ неспособенъ обсудить дѣло хладнокровно, и потому-то его несправедливыя дѣйствія въ отношеніи меня имѣютъ всѣ права на извиненіе.
Жанъ де-Виттъ замолчалъ, и ни одинъ изъ его собесѣдниковъ не рѣшился отвѣчать ему. Каждый изъ нихъ въ эту минуту раздумывалъ о судьбѣ великаго гражданина, отдавшаго и жизнь, и способности свои на служеніе родинѣ, на уве.шченіе благосостоянія народа, и котораго этотъ самый народъ, въ своемъ ослѣпленіи, готовъ принести въ жертву своему негодованію. Тяжелое молчаніе было прервано приходомъ Тилли, который быстро вошелъ въ комнату.
-- Мой другъ, по вашему лицу я вижу, что случилось какое-то несчастье, съ безпокойствомъ сказалъ Жанъ де-Виттъ.
-- Великое несчастіе, отвѣчалъ Тилли разбитымъ голосомъ.-- Непоправимое несчастіе! Вамъ необходимо сію минуту оставить Гагу и уѣхать изъ города незамѣченнымъ.
Хотя эти слова нѣсколько успокоили Жана, но въ такое короткое время онъ перенесъ столько страданій, что и его твердая натура пошатнулась: его колѣни подогнулись, и онъ-бы непремѣнно упалъ на полъ, еслибъ Номиной не поддержалъ его сильной рукой.
-- Сію минуту еще онъ былъ твердо увѣренъ въ безпристрастіи судей и въ скоромъ оправданіи своего брата, шопотомъ сказалъ Серданъ.-- Я не хотѣлъ вѣрить, чтобы они рѣшились на такое варварство. Неужели они осмѣлились?
Тилли не успѣлъ отвѣтить. Жанъ де-Виттъ тѣмъ временемъ оправился и обратился къ нему:
-- Извините меня, мой другъ, за мою слабость, сказалъ онъ,-- но бываютъ неожиданные удары, которые трудно переносить... Мой братъ живъ еще, слава Богу, но что-же съ нимъ сдѣлали? Говорите-же.
-- Еще сегодня утромъ я былъ увѣренъ, что дѣло вашего брата окончится благополучно, но встрѣтилъ офицера городской милиціи, одного изъ нашихъ друзой, который сообщилъ мнѣ, что ненависть народа противъ васъ, вашего брата и вообще французской партіи, какъ насъ называютъ, усиливается съ каждымъ часомъ: народъ обвиняетъ насъ за всѣ неистовства французовъ. Въ виду этого, судьи (почти всѣ ярые оранжисты), которымъ поручено разсмотрѣть дѣло вашего брата, чтобы удовлетворить слѣпую злобу толпы, рѣшились... подвергнуть обвиняемаго пыткѣ... и тѣмъ вырвать у него признаніе въ преступленіи, о которомъ онъ никогда и не помышлялъ... Свое рѣшеніе они привели уже въ исполненіе.
-- Милосердый Боже! ты слышишь! вскричалъ Жанъ де-Виттъ, поднимая глаза и руки къ небу.-- Но, можетъ быть, мой несчастный братъ не выдержалъ страшныхъ мученій и теперь умираетъ!..
-- Онъ вынесъ ужасныя муки, -- это правда, отвѣчалъ Тилли,-- но, клянусь вамъ, жизнь его находится въ безопасности.
-- Несчастные! И они могли думать, что мука вырветъ у Витта сознаніе въ небываломъ преступленіи! вскричалъ Жанъ.-- Я знаю своего брата и убѣжденъ, что онъ вынесъ мученія съ героическимъ спокойствіемъ... Благородная жертва людского недомыслія! Ахъ! это ужасно, ужасно... Но кончайте, мой другъ: для меня святы всѣ подробности страданій этого честнаго мученика!
-- Всѣ подробности я знаю отъ секретаря, присутствовавшаго при пыткѣ, началъ свой печальный разсказъ Тилли.-- Корнелія положили на столъ; палачъ вложилъ его руки между двумя свинцовыми досками; посредствомъ винта можно было сближать доски между собою до тѣхъ поръ, пока кости несчастнаго не будутъ раздроблены...
-- Ахъ! вскричалъ Серданъ съ ужасомъ,-- эти подробности....
-- Тилли, сказалъ Жанъ-де-Биттъ твердымъ голосомъ, -- не скрывайте отъ меня ничего: я хочу все знать, все, до мельчайшихъ подробностей.
-- Во время приготовленія къ пыткѣ лицо Корнелія было блѣдно, почти безчувственно, продолжалъ Тилли;одинъ изъ судей подошелъ къ нему: "не хотите-ли вы сознаться?" сказалъ онъ.-- Мнѣ не въ чемъ сознаваться, отвѣчалъ вашъ братъ.-- "Значитъ, вы продолжаете настаивать на своемъ прежнемъ показаніи, что вы не имѣли намѣренія убить принца Оранскаго и никого къ тому не подговаривали".-- Милостивый государь, отвѣчалъ Корнелій, еслибъ я хотѣлъ убить принца Оранскаго, у меня хватило-бы энергіи совершить самому это преступленіе, а не употреблять для того чужую руку.-- "Обвиняемый, размыслите хорошенько, сказалъ судья: пытка вырветъ у васъ сознаніе; такъ не лучше-ли избѣжать ея?" -- Вы можете разорвать меня на части, но не заставите сознаться въ томъ, чего я не дѣлалъ.-- "Итакъ, вы отрицаете?" -- Отрицаю.-- По знаку судьи, палачъ пустилъ въ ходъ винтъ; доски сблизились, кости несчастнаго затрещали. Онъ терпѣлъ невыносимыя мученія, но молчалъ. Вдругъ до его слуха достигли крики народа, собравшагося подлѣ тюрьмы. "Смерть французской партіи! Смерть де-Виттамъ!" Корнелій поднялъ голову; на его губахъ заиграла нѣжная, спокойная улыбка и, вознесясь надъ мученіями, онъ проговорилъ стихи Горація, въ которыхъ проводится мысль, что ни ярость несправедливаго народа, ни угрозы, ни самыя ужасныя мученія не могутъ побороть твердости человѣка съ безупречной совѣстью. Этотъ героизмъ, это величіе души Корнелія до того поразили судей и палача, что на ихъ лицахъ выразился страхъ и сознаніе неправоты ихъ дѣла. Они увидѣли теперь, какъ безсовѣстенъ этотъ процессъ, какъ безчестно, по наговору какого-то негодяя, подвергать мученіямъ одного изъ величайшихъ гражданъ республики, одного изъ побѣдителей при Чатамѣ и Соль-Бэѣ. Старшій судья, поблѣднѣвшій болѣе, чѣмъ самъ мученикъ, приказалъ прекратить пытку. "Такъ вы остаетесь при прежнемъ показаніи?" сказалъ онъ Корнелію.-- "Избавьте меня отъ вашихъ вопросовъ. Что-же касается пытки, продолжайте ее; мое тѣло вамъ принадлежитъ..." отвѣчалъ вашъ братъ. Судьи приказали снять Корнелія со стола пытки и отвести его въ тюрьму. Чрезъ нѣсколько минутъ ему прочли приговоръ, въ которомъ, не говоря ни слова о совершенномъ преступленіи, судьи осуждали Корнелія на вѣчное изгнаніе изъ предѣловъ республики.
-- Но не доказываетъ-ли этотъ самый приговоръ невинность Корнелія де-Витта, вскричалъ Саленъ Лебренъ.-- Не упоминая о преступленіи, за которое они его наказываютъ, судьи тѣмъ самымъ признаютъ, что никакого преступленія не было.
-- Ваше замѣчаніе совершенно справедливо, отвѣчалъ Тилли.-- И Корнелій, выслушавъ его, сказалъ секретарю: "Милостивый государь, если я убійца, я заслуживаю смерти; если я невиненъ, меня должны освободить и наказать моего обвинителя. Я протестую противъ этого приговора и аппелирую къ великому совѣту.-- Въ такомъ случаѣ, напишите здѣсь свой протестъ и подпишите его". Корнелій горько улыбнулся и, показавъ свои растерзанныя пыткой и забинтованныя руки, сказалъ: "Вы видите, я не въ состояніи писать; я вамъ продиктую". И онъ продиктовалъ свой протестъ, оканчивающійся слѣдующими словами: "Необходимо, чтобы предъ лицомъ Бога и людей, я былъ объявленъ или убійцей, или невиновнымъ".
-- Я сдѣлаю все, что въ моихъ силахъ, для справедливаго окончанія этого возмутительнаго дѣла! вскричалъ Жанъ де-Виттъ.
-- Еще одно слово, сказалъ Тилли,-- понимаете-ли вы теперь, что вамъ безполезно въ эту минуту идти въ тюрьму къ вашему брату?
-- Почему-же безполезно?
-- Оранжисты недовольны приговоромъ; они кричатъ вездѣ, что судьи изъ лицепріятія присудили Корнелія, вмѣсто смерти, на изгнаніе, и тѣмъ возбуждаютъ народъ. Разъяренная толпа угрожаетъ разломать двери тюрьмы И намѣревается сама совершить казнь надъ вашимъ братомъ. Я поспѣшилъ оцѣпить тюрьму кавалеріей, которой командую, и убѣжденъ, что пока она будетъ занимать этотъ постъ, никто не проникнетъ въ тюрьму. Вы можете быть увѣрены теперь въ безопасности Корнелія. Умоляю васъ, откажитесь отъ вашего намѣренія: васъ всѣ знаютъ, и вы, безъ всякой пользы для вашего брата, подвергнетесь большой опасности.
-- Жанъ, прибавилъ Серданъ,-- мы всѣ умоляемъ васъ уѣхать. Кто знаетъ, можетъ быть, безумцы нападутъ сейчасъ на вашъ домъ, какъ нѣсколько дней тому назадъ они напали на домъ вашего отца.
-- Сохраните себя для брата, г. де-Виттъ, сказалъ Саленъ.
-- Живите для этого слѣпого, неблагодарнаго народа! вскричалъ Номиной.-- Придетъ, можетъ быть, день, когда онъ будетъ умолять васъ спасти его свободу!..
-- Поймите, что, рискуя своей жизнію, вы увеличиваете шансы гибели Корнелія, прибѣгнулъ Тилли къ послѣднему средству убѣжденія своего друга.-- Ужасно вымолвить, но первая кровь, пролитая народомъ, возбудитъ его еще болѣе и тогда не будетъ удержу его разыгравшимся страстямъ. Ваша смерть не удовлетворитъ толпу и она разобьетъ тюремныя ворота, и вашъ братъ...
-- О, довольно, мой другъ, вскричалъ Жанъ, закрывая руками свое лицо. Казалось, его убѣдили настоянія друзей, но въ эту минуту вошла его жена, ничего незнавшая о пыткѣ, которую вынесъ Корнелій. Она держала въ рукахъ какую-то бумагу.
-- Мой другъ, сказала она,-- тюремный сторожъ принесъ это письмо отъ нашего брата Корнелія. Дѣло спѣшное и онъ ждетъ отвѣта. По словамъ сторожа въ Гагѣ неспокойно и онъ обѣщаетъ васъ провести такимъ путемъ, гдѣ вы никого не встрѣтите.
Жанъ де-Виттъ поспѣшно пробѣжалъ письмо и сказалъ:
-- Братъ пишетъ, что онъ желаетъ меня видѣть.
-- Это западня: вскричалъ Серданъ,-- вы развѣ забыли, что Корнелій не можетъ писать.
-- Отчего не можетъ? спросила г-жа де-Виттъ.
За этими словами послѣдовало неловкое молчаніе, наконецъ его прервалъ Тилли.
-- У него нарывъ на пальцѣ, и ему очень трудно держать перо, отвѣтилъ онъ.
-- Мари, пожалуйста, дайте мнѣ плащъ, шпагу и перчатки, сказалъ Жанъ де-Виттъ своей женѣ.
Лишь только она вышла, Тилли, Серданъ, Саленъ и Номиной -- всѣ вмѣстѣ стали умолять Жана де-Витта отказаться отъ его намѣренія.
-- Я убѣжденъ, что это письмо подложное, сказалъ Серданъ, -- васъ завлекаютъ въ западню и тюремщикъ участвуетъ въ заговорѣ.
-- Но послушайте, что пишетъ мнѣ Корнелій, сказалъ Жанъ и прочелъ слѣдующее: "Милый братъ, я принужденъ занять чужую руку, чтобы писать къ тебѣ. Умоляю тебя сейчасъ-же придти ко мнѣ въ тюрьму; твое присутствіе для меня необходимо. Посланный тюремщикъ мнѣ преданъ; онъ проводитъ тебя окольной дорогой, гдѣ ты никого не встрѣтишь. Приходи-же!"
-- Корнелій слышалъ яростные крики народа, требовавшаго его и вашей смерти; каждую минуту онъ ждетъ, что народъ ворвется въ его тюрьму, и вы вѣрите, что онъ зоветъ васъ къ себѣ! Нѣтъ, этого не можетъ быть, и я повторю за Серда немъ: вѣсъ завлекаютъ въ западню, сказалъ Тилли.
-- Но если это письмо дѣйствительно продиктовано моимъ братомъ! сказалъ Жанъ де-Виттъ.-- Если, Тилли, вы скрыли отъ меня истину, и Корнелій теперь умираетъ отъ пытки? Конечно, онъ желаетъ умереть на моихъ рукахъ, и я изъ чрезмѣрной недовѣрчивости не исполню его желанія... Нѣтъ, нѣтъ, несмотря ни на что, я иду.
Вслѣдъ за послѣдними его словами въ комнату вошли жена его и дочери: Марія, 15 лѣтъ, и Агнеса, 13; онѣ принесли плащъ я шпагу.
-- Поцѣлуй за васъ дядю Корнелія, сказали дѣвушки въ одинъ голосъ, -- но лучше приводи его съ собою.
Преодолѣвъ свое волненіе, Жанъ де-Вигтъ разцѣловалъ своихъ нѣжно-любимыхъ имъ дѣтей, но, вспомнивъ, что онъ, можетъ быть, въ послѣдній разъ ихъ видитъ, онъ задрожалъ и слеза невольно выкатилась изъ его глазъ. Эту слезу замѣтила г-жа де-Виттъ и невольно обратила вниманіе на разстроенный видъ мужа.
-- Мой другъ, сказала она, -- не знаю почему, но меня сильно безпокоитъ, что вы уходите.
-- Если вы не знаете причины вашего безпокойства, то не ясно-ли, что она безосновательна, отвѣчалъ Жанъ де-Виттъ.-- Прощай, милая жена, моя вѣрная и мужественная подруга... Я надѣюсь скоро вернуться и принести вамъ добрыя вѣсти о моемъ братѣ...
-- Жанъ! вскричала г-жа де-Виттъ, сильно поблѣднѣвъ, -- обвиняйте меня въ трусости, въ безуміи... но я чувствую, что сердце мое готово разорваться на части... Умоляю васъ, останьтесь дома, не выходите сегодня!
-- Мой другъ, время уходитъ, а братъ мой ожидаетъ меня, прервалъ его Жанъ де-Виттъ, и сказалъ эти слова такимъ рѣшительнымъ тономъ, что и жена, и друзья увидѣли невозможность дальше ему противорѣчить. Затѣмъ, бросивъ нѣжный, прощальный взглядъ на свою семью, онъ быстро вышелъ изъ комнаты.