Фолей Шарль
Первая охота

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

Первая охота.

Разсказъ Шарля Фолей.

   -- Мы на охоту ѣдемъ за утками нынѣшнюю ночью въ большіе затоны. Не желаешь ли отправиться съ нами, мой красавецъ племянникъ?
   Въ первый разъ дядя Герве,-- тридцати трехъ лѣтній дядя, гусарскій капитанъ,-- звалъ меня на охоту въ компаніи съ своими товарищами. Герве былъ въ отпуску въ своемъ помѣстьи по сосѣдству съ нами. Моя матушка никогда его не посѣщала, я бывалъ рѣдко. Въ теченіе нѣсколькихъ недѣль цѣлая толпа молодежи шумно веселилась у него, къ великому ужасу мирныхъ провинціаловъ. Какъ я ни рвался туда, меня находили слишкомъ юнымъ для такого общества. Мнѣ едва минуло пятнадцать лѣтъ, я кое-какъ обучался латыни, не долюбливалъ греческаго языка, боялся табачнаго дыма и ни волосочка не могъ захватить на своей верхней губѣ. По части любви я считалъ себя болѣе свѣдущимъ, такъ какъ восторженно упивался романами. Я уже покончилъ съ Донной Соль и перешелъ къ Индіанѣ. Но интимное знакомство съ этими прелестными особами становилось мнѣ въ тягость и я открыто увлекался мрачною Коломбой. По такимъ чисто-литературнымъ измышленіямъ, я вообразилъ, будто хорошо знаю женщинъ, и съ апломбомъ говорилъ объ ихъ непостоянствѣ и вѣроломствѣ.
   Въ тѣ вечера, когда дядя Герве обѣдалъ у насъ, мы съ нимъ прохаживались по аллеямъ парка послѣ кофе, и тутъ-то я выкладывалъ передъ нимъ всѣ мои знанія, стараясь внушить ему высокое мнѣніе о моей опытности въ дѣлахъ любви и добиваясь, чтобы онъ допустилъ меня въ свой веселый холостой кружокъ. Съ сигарой во рту и засунувши руки въ карманы, онъ слушалъ меня терпѣливо, не высказывая ни одобренія, ни противорѣчія. Но въ тотъ вечеръ, когда онъ прервалъ мои разсужденія столь желаннымъ приглашеніемъ, я уже не сомнѣвался въ моемъ полномъ успѣхѣ. Онъ, стало быть, понялъ, что я мужчина, отнесся ко мнѣ какъ къ мужчинѣ: я буду участвовать въ ночной охотѣ! При всемъ желаніи поддержать собственное достоинство, я едва могъ скрыть свой восторгъ.
   Не много ранѣе полночи мы были на берегу.
   Насъ было восемь человѣкъ и ни одной женщины,-- маленькое разочарованіе для меня. Пятерыхъ изъ пріятелей дяди я зналъ: они бывали у моей матушки. Въ первый разъ я видѣлъ шестого, самаго младшаго, съ изящнымъ, нѣжнымъ профилемъ. Насъ не познакомили, рукопожатіями обмѣнивались безъ церемоній. Потомъ мы молча пошли къ лодкамъ другъ за другомъ, по сверкающей росистой травѣ.
   Изъ-за горизонта выплывала красная луна, на небѣ -- ни облачка. Надъ водою бѣловатою дымкой стлался туманъ; въ его просвѣтахъ темнымъ зеркаломъ блестѣла вода, отражая густую синеву неба и яркія звѣзды. Красиво это было, чудесно.
   Я не забывалъ, однако, незнакомаго молодого человѣка, шедшаго впереди меня. Онъ возбуждалъ мое любопытство. По командѣ дяди, всѣ остановились. Я хотѣлъ заглянуть въ лицо юноши, онъ отвернулся. Послѣ короткаго совѣщанія условились о подробностяхъ предстоящей охоты, разложили по лодкамъ одѣяла и припасы, раздѣлились на трупы. Трое изъ охотниковъ и сторожъ заняли самую большую лодку, трое другихъ помѣстились во второй. Я и молодой человѣкъ очутились вдвоемъ въ довольно легкомъ челнокѣ. Лодки двинулись передомъ, какъ было условлено. Чтобы не очутиться подъ выстрѣлами, которые случайно могли быть выпущены на зарѣ вдоль рѣки, мы должны были направиться къ противуположному берегу и тихо держаться въ тѣни окаймляющихъ его большихъ деревьевъ.
   Первыя лодки исчезли, отправились и мы.
   Я сѣлъ въ весла и началъ грести безъ шума, безъ брызгъ, опуская весла прямо ребромъ и едва вынимая ихъ изъ воды плашмя,-- что называется -- щегольски. Мнѣ хотѣлось вызвать похвалу моего спутника, но онъ молчалъ, не обращая вниманія на мое мастерство.
   Лодка неслась стрѣлою. Мы пересѣкали полосу тумана. За нами въ его разорванныхъ клочкахъ подъ луннымъ свѣтомъ разбѣгались блестящими зигзагами двѣ серебристыхъ струи; на веслахъ, точно расплавленное олово, искрились капли воды. Сидѣли мы лицами другъ къ другу. Глаза молодого человѣка были открыты, но онъ, казалось, ничего не видалъ ими. Подъ ихъ темными рѣсницами былъ загадочный мракъ, болѣе непроницаемый, чѣмъ ночная синева неба. Можно было подумать, что ни кровинки нѣтъ подъ матовою кожей этого мраморнаго лица, необыкновенно страннаго, но поразительно красиваго. Молодой человѣкъ, повидимому, не сознавалъ даже, что плыветъ въ лодкѣ, ночью, вдвоемъ съ незнакомымъ ему юношей. Онъ полулежалъ въ небрежной и лѣнивой позѣ и въ своемъ бархатномъ костюмѣ казался стройнымъ и полнымъ, но настолько измученнымъ, что мнѣ становилось жаль его. Тирольская шляпа съ торчащимъ перомъ прикрывала его лобъ, виски и затылокъ. Его душа какъ бы отлетѣла прочь, витала гдѣ-то далеко, покинувши на время прелестную оболочку, удрученную невѣдомою преждевременною скорбью. Въ рукахъ онъ держалъ шнурки руля, но имъ не правилъ. Нужно было мое умѣнье грести, чтобы прогнать лодку поперекъ теченія. Другихъ лодокъ не было видно, кругомъ -- ни звука, какая-то волшебная тишина. Поднявшаяся лупа сіяла перламутровымъ блескомъ, вода не подергивалась ни малѣйшею рябью; по серединѣ рѣки туманъ сгущался, охватывалъ насъ со всѣхъ сторонъ. Мнѣ чудилось, будто я плыву одинъ въ невѣдомомъ очарованномъ пространствѣ съ глазу на глазъ съ этимъ фантастическимъ юношей. Мнѣ дѣлалось необъяснимо жутко. Легкимъ ударомъ весла я измѣнилъ направленіе лодки и погналъ ее вдоль берега, между островками, зарослями и склонившимися къ водѣ вѣтвями. Поворотъ лодки и внезапно наступившая темнота подъ густою листвой, непроницаемой для луннаго свѣта, вывели моего товарища изъ его страннаго оцѣпѣненія. Онъ осмотрѣлся кругомъ съ видомъ только что проснувшагося человѣка, медленно потянулся и провелъ рукою по лбу.
   -- Гдѣ же остальные?-- проговорилъ онъ, не считая даже нужнымъ извиниться.
   -- Тамъ, далеко, въ островкахъ...
   -- Тѣмъ лучше!
   -- Мы ихъ скоро догонимъ.
   -- Вы очень этого хотите?... Вамъ весело съ ними?
   -- Надо же, однако, ихъ догнать,-- уклонился я отъ прямого отвѣта.
   -- Зачѣмъ?
   -- Да чтобы утокъ стрѣлять!... Потомъ вернемся всею компаніей къ дядѣ, будемъ завтракать... Завтракъ грандіозный! Выпивка до полудня, спать никто не ляжетъ.
   -- А вамъ хочется утокъ стрѣлять, выпивать до полудня и совсѣмъ не спать?
   Это небрежное равнодушіе съ оттѣнкомъ насмѣшки произвело на меня впечатлѣніе. Такое презрѣніе къ удовольствіямъ и отношеніе свысока къ товарищамъ я находилъ своеобразно смѣлымъ, утонченнымъ, почти романическимъ. Чтобы не показаться болѣе наивнымъ или менѣе разочарованнымъ, я напустилъ на себя такое же равнодушіе и проговорилъ:
   -- Не все ли равно, такъ провести время или иначе?
   -- Въ такомъ случаѣ, ужь лучше иначе.
   Шелохнулся вѣтеръ и разорвалъ туманъ. Виднѣе стало небо, ярче отражались звѣзды въ водѣ. Мы пересѣкали тихій затонъ, окруженный старыми разрозненными ветлами; между ихъ темными силуэтами насъ такъ и обдало цѣлыми потоками луннаго свѣта. Молодой человѣкъ вздрогнулъ отъ удовольствія.
   -- Какъ хорошо!-- проговорилъ онъ и, какъ бы поддаваясь очарованію, выпустилъ изъ рукъ шнуры руля, переложилъ подушку съ лавочки и привалился къ ней головой.
   Онъ глазъ не спускалъ съ луны, точно упивался ея свѣтомъ.
   -- Вы не устали грести?
   Это замѣчаніе слегка затронуло меня, я заработалъ веслами еще усерднѣе.
   -- Вы хорошо гребете,-- продолжалъ онъ мягко и черезъ бортъ лодки сталъ проводить рукой по водѣ, чуть замѣтно вздрагивая отъ ея свѣжести.
   И онъ опять смолкъ. Туманъ порѣдѣлъ, едва серебрился вдали надъ камышами. Вспорхнула какая-то птичка, запѣла и унеслась въ кусты, испуганная нашимъ приближеніемъ. Мы продолжали плыть. Куда? Я самъ не зналъ, не думалъ объ этомъ. И ни о чемъ я не думалъ, ничего не помнилъ. Душа точно замерла въ необъятномъ просторѣ, въ чудной тишинѣ. Сколько времени это длилось, я никогда потомъ не могъ сообразить. Гдѣ-то очень близко отъ насъ раздался всплескъ воды между прибрежныхъ кочекъ. Мой спутникъ выпрямился.
   -- Что это такое?
   -- Водяная крыса.
   -- Крыса?... Фу, какой ужасъ!
   Въ охватившемъ его внезапно страхѣ онъ подвинулся ко мнѣ и дотронулся до моей руки своими вздрагивающими пальцами. На нихъ я увидалъ нѣсколько колецъ. И это удивило меня менѣе, чѣмъ его испугъ. Я успокоилъ его и улыбнулся, довольный случаемъ, давшимъ мнѣ возможность выказать мое превосходство надъ нимъ.. Ничуть не смутившись, онъ сѣлъ опять на свое мѣсто и принялъпрежнюю небрежную и мечтательную позу. Слышенъ былъ только рокотъ воды подъ килемъ. Вдругъ молодой человѣкъ проговорилъ:
   -- Знаете, вы очень милы, говорите не много.
   Я не нашелся, что отвѣтить. Онъ продолжалъ:
   -- Васъ должны были удивить сейчасъ мои странности. Припоминалось такое все грустное, такое тяжелое, пережитое мной...
   Я собралъ всю свою смѣлость и твердымъ голосомъ сказалъ:
   -- Вспомнилась любовь?
   -- Любовь!-- повторилъ онъ съ такимъ горькимъ и злымъ смѣхомъ, что я вздрогнулъ.-- Это называютъ любовью!
   Опять я былъ застигнутъ врасплохъ и не зналъ, что сказать. А, между тѣмъ, мнѣ очень хотѣлось говорить, мнѣ необыкновенно нравился его ласкающій голосъ. Но онъ опять погрузился въ свои невеселыя грёзы, и я не рѣшался прервать ихъ до разсвѣта. Мы все еще были въ какихъ-то невѣдомыхъ мѣстахъ.
   Небо блѣднѣло съ минуты на минуту, когда усталость сразу сковала мнѣ руки: я безъ остановки гналъ лодку все время противъ теченія. Я повернулъ ее, сложилъ весла, и мы тихо двинулись внизъ по рѣкѣ. Мой спутникъ улыбнулся, не спросивши, зачѣмъ я этосдѣлалъ.
   -- Мнѣ тоже даетъ себя знать усталость,-- прошепталъ онъ.-- Давайте спать, положимъ подушку, укроемся одѣяломъ.
   -- А лодкой кто будетъ править?
   Онъ только махнулъ рукою, точно хотѣлъ сказать: "Не пропадемъ!"
   Съ секунды на секунду меня охватывало такое оцѣпенѣніе, такое непреодолимое желаніе уснуть, что я уже ни о чемъ не думалъ.
   Онъ раскинулъ одѣяло, положилъ подушку на дно лодки, и мы улеглись рядомъ, подсунувши ноги подъ лавочку. Щеками мы почти касались другъ друга. Онъ прикрылъ насъ одѣяломъ и, чтобы плотнѣе завернуться въ него обоимъ, придвинулся ко мнѣ, я подвинулся къ нему и пропустилъ руку подъ его талію, онъ обнялъ меня. Окружавшее насъ безмолвіе пустыни, свѣжесть утра сблизили насъ, точно мы много-много лѣтъ были добрыми товарищами. Мнѣ хорошо было. Оба мы пригрѣлись и заснули.
   Когда я проснулся, солнце поднялось уже высоко и ярко свѣтило. Лодку прибило къ берегу въ глубокой заводи. Надъ нами въ гущинѣ ветелъ щебетала стая птичекъ.
   Мой товарищъ спалъ еще, и я не шевелился, чтобы не разбудить его. Онъ былъ менѣе блѣденъ, чѣмъ наканунѣ, и улыбался безъ малѣйшей горечи,-- должно быть, видѣлъ хорошіе сны,-- дышалъ тихо, ровно, полуоткрывши красивый ротъ. Спалъ онъ точно дитя, скрестивши на груди руки, съ блестѣвшими на нихъ кольцами. Я спокойно имъ любовался. Какая-то птичка близехонько присѣла на вѣтку, потомъ улетѣла; едва слышный шелестъ ея крыльевъ разбудилъ заспавшагося молодого человѣка.
   Увидавши себя рядомъ со мною, подъ низко склонившимися вѣтвями, въ глухомъ затонѣ, онъ такъ забавно удивился, что я громко расхохотался. Онъ все припомнилъ и тоже засмѣялся молодымъ, веселымъ смѣхомъ, заставившимъ смолкнуть шумливое щебетаніе птичекъ.
   Я откинулъ одѣяло, быстро поднялся и взялъ весла. Черезъ двѣ-три минуты мы выбрались на рѣку и скоро я узналъ мѣстность.
   Онъ продолжалъ лежать подъ одѣяломъ, разрумянившійся, веселый, болѣе разговорчивый, чѣмъ ночью.
   -- Хорошо такъ выспаться!-- повторялъ онъ радостно.-- Три года не удавалось мнѣ уснуть такъ сладко!
   И онъ вспомнилъ всѣ наши приключенія: испугавшую его водяную крысу, туманъ, лунный свѣтъ, наше возвращеніе по теченію, ночлегъ подъ открытымъ небомъ. Во всемъ этомъ ничего забавнаго не было, но намъ было весело и мы смѣялись безъ конца. Я уже не чувствовалъ ни малѣйшаго стѣсненія, и порою мы говорили другъ другу "ты", ни чуть тому не удивляясь оба и не зная, кто началъ первый.
   Внезапно пронесшееся надъ рѣкою громкое "ура" заставило насъ вздрогнуть. Изъ-за островка выплывали двѣ лодки. Насъ разыскивали и теперь спѣшили намъ на встрѣчу.
   Никогда я не забуду тоскливаго выраженія, затуманившаго вдругъ глаза молодого человѣка при этихъ веселыхъ крикахъ. Румянецъ продолжалъ играть на его щекахъ, поза осталась такою же спокойной, но въ улыбкѣ его отразился прежній горькій сарказмъ.
   Прежде чѣмъ могли насъ видѣть остальные охотники, онъ протянулъ мнѣ руку.
   -- Не забудешь ты меня?... Будешь моимъ другомъ?
   -- Всю жизнь!
   -- Несмотря ни на что?
   -- Несмотря ни на что и всегда!
   Обѣщалъ я это отъ всего моего сердца, не понимая, однако, значенія моихъ словъ, поддаваясь волненію, звучавшему въ его голосѣ.
   Онъ крѣпко пожалъ мою руку и прибавилъ тише и торопливѣе:
   -- Хорошо! А до остального мнѣ дѣла нѣтъ... Если надъ тобою станутъ смѣяться, посмотри мнѣ въ глаза: ты увидишь, какъ я сильно люблю тебя!
   Этотъ внезапный порывъ, -- вызовъ обмѣняться мыслями въ послѣдній разъ, прежде чѣмъ мы очутимся въ обществѣ нашихъ пріятелей,-- настолько согласовался съ моими затаенными желаніями, что ни мало не удивилъ меня. Но меня крайне поразила Очень серьезно сказанная фраза о томъ, что надо мною могутъ посмѣяться. Въ чемъ тутъ поводъ къ смѣху?
   Вскорѣ наши лодки сошлись. Одна изъ нихъ стала рядомъ съ нами, и дядя Герве перескочилъ въ нашъ челнокъ. Начались укоры и объясненія. Отвѣчать я предоставилъ моему спутнику, а самъ работалъ усиленно веслами, спѣша добраться скорѣе до берега. Молодой человѣкъ разсказалъ просто, какъ было дѣло: мы воспользовались чудесною ночью, чтобы прокатиться подальше, потомъ заблудились, потомъ уснули...
   Вышли на берегъ. Остальные уже ожидали насъ. Пришлось разсказывать всю исторію съ начала.
   -- Проспали до поздняго утра, подозрительно что-то!-- сказалъ одинъ скептикъ нашей компанія.
   -- И во всю жизнь не довелось мнѣ провести ночь такъ сладко!-- заявилъ мой добрый товарищъ.
   Кругомъ раздался необъяснимый для меня взрывъ хохота. Мнѣ пожимали руки, расточали какія-то безсмысленно-насмѣшливыя похвалы, съ чѣмъ-то поздравляли. Я окончательно уже ничего не понималъ.
   Молодой человѣкъ смотрѣлъ на нихъ утомленнымъ и презрительнымъ взглядомъ. Щеки его поблѣднѣли, пальцы вздрагивали.
   Шутки не прекращались, я обводилъ всѣхъ широко открытыми отъ изумленія глазами.
   Тогда, чтобы разомъ покончить это, мой спутникъ быстрымъ движеніемъ снялъ съ головы шляпу и изъ-подъ нея вырвались длинные золотистые волосы, волнами разсыпались по плечамъ и по спинѣ. У меня въ глазахъ помутилось.
   -- Женщина!... Такъ это женщина?...
   При этомъ наивномъ возгласѣ, ихъ веселость перешла въ какой-то пароксизмъ безумія. Съ дядей колики сдѣлались, остальные чуть не по землѣ катались. Она же спокойно и неторопливо собирала свои волосы, скручивала ихъ и зашпиливала на затылкѣ. Я не хотѣлъ болѣе видѣть ее и отвернулся. Смѣхъ и шутки продолжались до воротъ парка.
   Я шелъ одинъ, позади всѣхъ, опустивши голову, настолько растерянный и униженный, что былъ я въ силахъ только одно сдѣлать -- не расплакаться. Въ моихъ ушахъ все еще раздавался ихъ обидный, оскорбительный хохотъ, не слыхалъ я только ея смѣха, женскаго смѣха. Я выждалъ, пока всѣ прошли въ аллею, ведущую къ замку, и двинулся въ ворота послѣднимъ. Тонкіе пальцы дотронулись до моей руки. Я поднялъ голову. Передо мною стояла она. Въ первый мигъ я было сдѣлалъ рѣзкое движеніе, чтобъ отстранить ее съ моей дороги. Не она ли первая насмѣялась надо мной? И тотчасъ же я вспомнилъ послѣднее пожатіе ея руки, ея послѣднія слова:
   -- Если надъ тобою станутъ смѣяться, посмотри мнѣ въ глаза.
   Я взглянулъ ей въ глаза. Они были такъ же ясно-сини, какъ при ея пробужденіи, немного болѣе грустны, быть можетъ, но нѣжны и ласковы. Она слегка пожала плечами и тихо проговорила:
   -- Не понимаютъ они!
   Не сказала она ни слова болѣе, но я ободрился.
   Тутъ же я узналъ имя этой женщины: ея фамилія Самбрина. Она поетъ въ Вѣнѣ, въ Лондонѣ, въ Петербургѣ. Иногда я встрѣчаю ее, и гдѣ бы это ни было, она покидаетъ провожающаго ее, подходитъ ко мнѣ, радостно, улыбаясь, протягиваетъ руку. Мы бесѣдуемъ дружески спокойно, по-товарищески. Въ глазахъ ея я вижу, что данное слово остается не нарушеннымъ -- всегда и несмотря ни на что. Когда мы заговоримся слишкомъ долго, ее отзываютъ, дѣлаютъ ей даже сцены ревности. И я вижу издали ея грустный взглядъ, ея пожатіе плечами, до меня какъ бы доносится ея разбитый печалью голосъ:
   -- Не понимаютъ они!
   Да, они не понимаютъ. А, между тѣмъ, всегда она была только моимъ другомъ...
   Такова была моя первая охота. Возможна ли менѣе удачная?

М.

"Русская Мысль", кн. XI, 1893

   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru