Эртель Александр Иванович
В. Кузнецов. Писатель-реалист
Lib.ru/Классика:
[
Регистрация
] [
Найти
] [
Рейтинги
] [
Обсуждения
] [
Новинки
] [
Обзоры
] [
Помощь
]
Оставить комментарий
Эртель Александр Иванович
(
yes@lib.ru
)
Год: 1985
Обновлено: 07/07/2017. 65k.
Статистика.
Очерк
:
Критика
Об авторе
Скачать
FB2
Ваша оценка:
шедевр
замечательно
очень хорошо
хорошо
нормально
Не читал
терпимо
посредственно
плохо
очень плохо
не читать
В. Кузнецов. Писатель-реалист
----------------------------------------------------------------------------
Текст печатается по изданию: Эртель А. И. Гарденины. - М.: Советская
Россия, 1985.
Элекстронная версия: Pirat.
----------------------------------------------------------------------------
1
Об Александре Ивановиче Эртеле (1855 - 1908) так часто писали как о
забытом художнике слова, что его имя должно быть известно уже только
благодаря таким настойчивым напоминаниям. Странная судьба! Писатель
большого общественного темперамента, оригинальный мыслитель, талантливый
прозаик, приковывавший к себе пристальное внимание, значится сегодня на
литературной периферии.
Явная несправедливость. Эртель сказал самобытное слово о русской
пореформенной действительности, которое высоко ценили его выдающиеся
современники Г. Успенский, В. Короленко, А. Чехов, И. Бунин, М. Горький...
Лев Толстой называл автора "Гардениных" самым крупным художником в России
на рубеже 80 - 90-х годов.
Оценка критики была более разноречива - от суховато-сдержанных откликов
до неумеренных восторгов. Какие только "отметки" не ставили писателю в
разные десятилетия! Сегодня, когда страсти вокруг его творчества несколько
поостыли, стало ясно: талант Эртеля шире узких идеологических рамок,
угодных тому или иному времени.
Меньше всего писали о художественном методе и поэтике его прозы,
ограничиваясь прямолинейно понятым идейным смыслом, "снятым" с
мировоззрения героев, которое часто весьма отличалось от мировоззрения их
создателя. Примечательно, что он "не поладил" почти ни с одним из своих
главных персонажей и не раз предостерегал видеть в них воплощение "идеала".
"Тенденции явной, тенденции, заслоняющей (выделено автором. - В. К.)
образы, боюсь, как огня, - признавался Эртель известному историку русской
литературы А. Н. Пыпину в июне 1881 года и добавлял: - Хотя все более и
более убеждаюсь, что призвание мое - беллетристика политическая". Вот эта
общественная устремленность, по словам писателя, "хватающая за сердце
действительность", представляет центральный нерв его творчества.
"Г. Эртель, кажется, решительно никому не угодил", - писал критик Н. К.
Михайловский. Не угодил ни народникам, ни "толстоецам", ни представителям
иных учений; вернее всего его назвать писателем-реалистом
демократическо-просветительской направленности, противоречивым в силу своей
"неприкаянности", но всегда честным и искренним в своих поисках.
В 1909 году вышло семитомное собрание сочинений Эртеля, тогда же -
сборник его писем, снова всколыхнувший интерес к художнику.
Вершинная его книга - роман "Гарденины, их дворня, приверженцы и
враги", явившийся одним из последних крупных литературных событий на
исходе XIX века. По выражению А. А. Фадеева, в этом произведении почти "вся
пореформенная Россия дана в разрезе". Чтобы лучше представить
идейно-эстетическую значивость и своеобразие этого большого художественного
полотна, коротко познакомимся с биографией писателя и основными вехами его
творческого пути.
2
Жизнь Александра Ивановича Эртеля похожа на увлекательный роман -
настолько она полна яростной борьбы и страданий, душевных: взлетов и
падений, трудных обретений и потерь.
Фамилия Эртель имеет немецкое происхождение - дед писателя, Людвиг,
выходец из берлинской бюргерской семьи, в 1811 году шестнадцатилетним
попал в армию Наполеона, а в сражении под Смоленском был взят в плен и
увезен русским офицером в Воронеж, где женился, приписался в мещане и
позже занялся управлением помещичьих хозяйств. Отец писателя унаследовал
от родителя разве что практическую житейскую хватку, а в остальном уже мало
напоминал педантично-делового человека: отличался буйным нравом, тягой к
"загулам", пренебрежением к образованности, хотя и успел приобщиться к
грамоте, будучи одно время приказчиком в Москве. Мать Эртеля - "плод
незаконной любви" помещика Беера и крепостной нянюшки - представляла по
характеру резкий контраст с мужем: была, по словам писателя, "не прочь и от
чувствительности, и от мечтательного романтизма". Александр Иванович с
присущей ему откровенностью и самоиронией говорил, что его натура соткана
из двух нитей - красной и голубой - настолько причудливо-противоречиво
"здравый смысл" уживался в нем с почти детской впечатлительностью.
Контрасты преследовали Эртеля с детства. Сын управителя чужого имения,
"барчук" - и "Шаша", "Сашка", "свой человек" среди крестьян; скучная
деловая контора отца - и неоглядная вольная степь (он родился в деревне
Ксизово Задонского уезда Воронежской губернии, ныне Задонского района
Липецкой области); ранняя обязанность приглядывать за работой мужиков - и
"идеальные" мечты; скептическое отношение в доме к учению ("будет
образованный - родителей не станет кормить") - и жадная тяга к книге. Он
никогда и нигде "официально" не учился, отданный на попечение "добрым
дядюшкам", заезжим французским девам, крестьянам-самоучкам - отсюда
юношеская беспорядочность при его поразительной начитанности. Процесс
приобщения к печатному слову проходил у него "не как у людей", о чем он
однажды признавался писателю Н. Ф. Бажину:
"..."книги" пришли не тогда в мою голову, когда она еще вполне свободна
от грязи житейской "...", а тогда, когда я уже испытал всю прелесть этой
грязи, с малых лет и до двадцати образовавшей мое мировоззрение". В одном
из писем он подробно проанализировал свое развитие, подчеркнув: "Для меня
книги были и низшим, и средним, и высшим учебным заведением..." В зрелые
годы, став уже известным писателем, Эртель восхищал современников, как
сегодня сказали бы, гуманитарной энциклопедической образованностью -
недаром А. П. Чехов предлагал его кандидатуру в почетные академики.
Юношеские книжные увлечения сыграли большую и, если можно так
выразиться, обманчивую роль в его ранней семейной жизни: первый брак на
дочери купца и страстного книгочея-библиофила оказался надуманным и
непрочным, что принесло Эртелю много душевных мук. С не меньшими
огорчениями связаны и первоначальные попытки управлять помещичьим
хозяйством, а затем самому завести арендаторское "дело" - молодому
романтику явно не хватало трезвой жесткости и умения ловчить. Тут-то, на
счастье, явился спаситель, писатель-народник П. В. Засодимский,
разглядевший в пытливом молодом знакомом светлый ум и предложивший ему
заведовать общественной библиотекой в Петербурге. В 1879 году Эртель,
окрыленный мечтой о писательском труде (он уже успел к тому времени
опубликовать два очерковых сочинения) и идеей общественного служения (по
его словам, для него тогда "впереди все горело зарей"), переезжает в
столицу и поселяется с семьей в доме на углу Литейного и Невского
проспектов. Здесь он невольно становится свидетелем
революционнонароднического движения. Библиотека была своеобразной
штаб-квартирой землевольцев и прогрессивных литераторов. Здесь он
познакомился с Германом Лопатиным и другими революционерами, сблизился с
писателями Бажиным, Гаршиным, Златовратским, Кривенко, Наумовым. Лишь
недавно стали известны новые факты "опасных" связей Эртеля. Оказывается,
его знакомство с народовольцами не ускользнуло от ока департамента
государственной полиции. Спустя 17 дней после убийства Александра II
воронежский губернатор в ответ на срочный телеграфный запрос докладывал
жандармским чинам о трудностях в установлении политической благонадежности
"мещанина" Эртеля. Позже ему все-таки не удалось избежать Петропавловской
крепости. В 1884 году он был арестован за то, что его адресом пользовались
революционеры в качестве "почтового ящика"; в каземате он просидел
несколько месяцев, а лишь обострившаяся чахотка спасла его от дальнейшего
заточения, замененного административной ссылкой в Тверь.
Эртель не разделял "крайностей" народовольцев, но всегда относился к
ним с глубочайшей симпатией и по мере возможности помогал им. Эта сторона
жизни писателя исследована до сих пор недостаточно. Однако известно, что и
в поздний период жизни его не покидала мысль о борьбе с самодержавием.
Знаменитый П. А. Кропоткин рассказывал, что в 1894 году Эртель приезжал в
Лондон, "в самую глухую, безнадежную пору русской жизни, и мы втроем: он,
Степняк (псевдоним писателя-революционера С. М. Кравчинского. - В К.) и я,
хозяин, мучались мыслью - что делать?"
Основы литературно-эстетических взглядов Эртеля закладывались в пору
наивысшего накала революционно-освободительного движения в России. В их
формировании огромную роль сыграло знакомство с Тургеневым, проявившим
трогательное внимание к начинающему беллетристу, и с Глебом Успенским,
ставшим его старшим другом. Они пробуждали чувство общественной совести,
обостренного нравственного беспокойства за будущее России. Вспоминая
встречи с Глебом Успенским и собственные, тогда еще сумбурные взгляды,
Эртель писал: "...в этот-то мир наивной прямолинейности и положительно
беспочвенной дерзости ворвался свет смелый и оригинальный. "..."
В Успенском на меня как бы дохнула трезвым дыханием своим история
(выделено автором. - В. К.; из письма к А. Н. Пыпину от 21 июля 1881 г.).
В это время молодой провинциал живет большими творческими замыслами,
участвует в- жарких политических спорах, жадно впитывает новые впечатления
- и вдруг приступ смертельной болезни. Знаменитый врач С. П. Боткин
предрекал самое худшее. Однако молодой организм выстоял, а здоровый
воронежский климат и заботы близких мало-помалу вернули силы.
В 1879 - 1883 годах Эртель создает большой цикл рассказов и очерков
"Записки Степняка" [Слово "Степняк" сам Эртель пишет как имя собственное,
с заглавной буквы], представляющий собой художественно-публицистическую
летопись пореформенной деревни. Разоряющийся крестьянин-бедняк и
торжествующий кулак-кровопиец, цивилизованный буржуа-делец и совестливый
интеллигент-разночинец - таковы основные герои этих реалистических былей.
Иногда во внешне спокойную повествовательную интонацию врывается
негодующий голос автора. "Повсюду примеры непосильной борьбы и ликующего
свирепства, - пишет он. - Боже, боже, где же выход из этой скорбной ночи,
позабытой солнцем?! Где же звуки, которым суждено пробудить эти деревни,
изболевшие в дремоте, эту изнемогшую в косности степь?!"
Ответа на эти вопросы Эртель не дал, но уже их решительная постановка
способствовала пробуждению сознания прогрессивно настроенной интеллигенции.
В рассказах и очерках Эртеля можно заметить идейно-художественное
тяготение, с одной стороны, к лиро-эпическому слову Тургенева и, с другой,
к обнаженно-правдивому исследованию Г. Успенского. Заслуга молодого
писателя состояла в том, что он явился бескомпромиссным аналитиком
совершавшихся в деревне капиталистических перемен, показал сложные
отношения демократической интеллигенции и крестьянства,
приспосабливающееся к новым порядкам дворянство, наступление эры машинной
цивилизации, преобразующей не только механизм эксплуатации, но и душевный
строй человека.
"Рассказы сразу обратили внимание своей живостью, прекрасными
описаниями природы и юмором, - отзывался о "Записках Степняка" В. Г.
Короленко. - В них был колорит. Веяло действительностью.
Мне передавали, что Глеб Успенский очень хвалил эти очерки..."
"Записки Степняка" стали для Эртеля вступлением в центральную для него
тему взаимоотношений радикальной интеллигенции и народа. Тему эту он
наиболее активно разрабатывал в 80-е годы - в эпоху "разнузданной,
невероятно бессмысленной и зверской реакции" (В. И. Ленин), когда
происходило перерождение народничества, когда многие вчерашние
оппозиционеры превращались в ренегатов, заурядных обывателей и пессимистов
со "здравыми понятиями". Литературу наводняли мутные потоки
антинигилистических произведений (В. Авсеенко, Б. Маркевич),
пасквилянтской и упаднической беллетристики (М. Белинский, К. Баранцевич),
натуралистически-бытовых и "антигероических" описаний (И. Потапенко). В
этот период Эртель, как и Г. Успенский, В. Короленко, Н.
Каронин-Петропавловский и некоторые другие писатели, сохраняет
социально-нравственный оптимизм, нанося удары отжившим утопиям, трезво
глядя на капиталистическое нашествие. "Времена нынче темные, - писал
Александр Иванович 15 ноября 1892 года Н. К. Михайловскому. - Дикость
напрягает силы с небывалой откровенностью... Пусть! В самом этом
напряжении чувствуются предсмертные судороги. Вера в то, что это именно
так, укрепляется присутствием в обществе независимой мысли, наличностью ее
влияния, прочностью ее успехов..." Такая же уверенность была характерна
для Эртеля и в самую начальную пору "безвременья". Значение его творчества
той глухой поры определяется не столько созданием положительного типа
борца за народное счастье, сколько развенчиванием дряблых "героев" и их
туманных "идеалов", острокритическим изображением старых и новых
общественных хищников. Такая позиция была в определенной степени близка
гневно-очищающей сатире Салтыкова-Щедрина, который в своей "Современной
идиллии" и других произведениях зло высмеял мелочное существование
"среднего" человека. Изменившуюся социальную психологию вчерашнего
народолюбца Эртель раскрыл в повестях "Волхонская барышня" (1883),
"Пятихины дети" (1884), "Две пары" (1887) и других произведениях.
"Волхонская барышня", можно сказать, рождалась на полях "Записок
Степняка" и вобрала в себя сомнения писателя о путях борьбы за лучшую долю
трудового крестьянства. Сообщая о ходе работы над произведением, Эртель
писал А. Н. Пыпину 24 октября 1882 года:
"Сюжет - на почве "романических" отношений - общественные и народные
интересы, цензуры оберегаюсь. Превозмогающий тип - народник во вкусе
прогрессивных "самобытников". Отношение к нему - не без легкой, - надеюсь,
едва уловимой насмешливости. Много сцен из крестьянской жизни".
Внешне этот "романический" сюжет таков: публицист-"почвенник"
Илья Тутолмин приезжает в деревню, чтобы заняться этнографией и
повидать своего бывшего друга Захара Ивановича, ставшего в имении Волхонка
управляющим буржуазного толка. Принцип Тутолмина "все для народа и все
посредством народа" привлекает мечтательную девятнадцатилетнюю Варю, дочь
хозяина усадьбы. Рядом с молодым пропагандистом неясные порывы девушки к
добру обретают конкретность в помощи крестьянам. Гуманные устремления
героини подогреваются победами гостя в словесных схватках как с
новомодными представителями сельской цивилизации, так и с ревнителями
старых барских порядков. История эта чуть не завершается помолвкой молодых
людей, однако вскоре выясняется, что глубокой внутренней связи между ними
нет. Повесть кончается болезнью и смертью растерявшейся в своих сердечных
привязанностях и общественных симпатиях Вари Волхонской и все
усиливающимся разочарованием Ильи Тутолмина в народных идеалах. Морально
опустошенный герой бежит из деревни.
Писатель зорко подметил, что деятель-"почвенник" в России в самом
начале 80-х годов "...уже теряет уверенность". Противопоставить же
мировоззренческой ограниченности и душевной надломленности своего героя
новую общественную силу Эртель не смог, да и она только-только тогда
зарождалась.
Повесть "Две пары" не переиздавалась 75 лет и лишь в 1985 году вновь
появилась в Москве и Воронеже. Не привлекала она и серьезного внимания
историков литературы. Между тем это произведение - одно из лучших в
наследии Эртеля. Критик "Русского богатства" (1887, ? 11) Л. Оболенский
справедливо замечал, что повесть написана "с такою художественною
законченностью, что о промахах архитектоники и художественных приемов
почти не может быть речи".
И далее: "...все произведение может быть поставлено рядом с лучшими
выдающимися произведениями нашей литературы". Весьма редкий тогда случай
столь высокой оценки таланта писателя.
...Преуспевающий петербургский банковский чиновник Дмитрий Арсеньевич
Летянин привозит в деревню "на кумыс" страдающую нервным расстройством
жену Марью Павловну, даму тонкой и сложной душевной "конструкции". Молодой
местный землевладелец Сергей Петрович, человек передовых для его среды
взглядов, очарованный красотой и гуманными порывами Марьи Павловны,