Эрнст Конрад
Из регистратуры

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Изъ "Bilder aus der Beamtenvelt" ("Картина из чиновничьей жизни").
    Текст издания: журнал "Отечественныя Записки", No 1, 1859.

   

ИЗЪ РЕГИСТРАТУРЫ.

РАЗСКАЗЪ КОНРАДА ЭРНСТА (*).

(*) Изъ "Bilder aus der Beamtenvelt".

   -- Гдѣ акты о ѣздовомъ Пистѣ? спрашивалъ совѣтникъ фон-дер-Позе, хлопотливо входя въ регистратуру.-- Мнѣ нужны акты, касающіеся ѣздоваго Писта, и нужны немедленно!.. Гдѣ они?
   Регистраторъ Герхардъ взглянулъ въ свою книгу для отмѣтокъ и возразилъ:
   -- Акты, касающіеся ѣздоваго Писта, должны быть уже представлены господину совѣтнику.
   -- Это опять невѣрное показаніе! строго замѣтилъ послѣдній, устремляя на своего подчиненнаго проницательный взоръ.
   -- Да, сказалъ, оправдываясь, регистраторъ: -- въ моей исходящей книгѣ такъ и отмѣчено. Если вашему высокоблагородію угодно будетъ посмотрѣть у себя дома, то вы, конечно, найдете бумаги.
   -- Мнѣ нѣтъ никакого дѣла до того, что вы отмѣтили въ вашей книгѣ! закричалъ на младшаго чиновника совѣтникъ фон-дер-Позе:-- если я говорю вамъ: у меня нѣтъ актовъ, то ихъ и нѣтъ у меня -- вотъ и все!.. Послушайте, любезнѣйшій, это дѣло съ ѣздовымъ Пистомъ... тутъ ужь что-нибудь случилось, тутъ что-то несовсѣмъ-ладно. Берегитесь! говорю вамъ, я требую актовъ: вы мнѣ доставите ихъ, или...
   -- Если акты дѣйствительно не находятся у вашего высокоблагородія, замѣтилъ регистраторъ: -- то они, конечно, должны лежать гдѣ-нибудь въ ящикѣ... Я тотчасъ же посмотрю.
   -- Да, гдѣ-нибудь, гдѣ-нибудь! повторилъ совѣтникъ съ негодованіемъ и почти съ насмѣшкою: -- конечно, они должны же быть гдѣ-нибудь; но они должны находиться не гдѣ-нибудь, а должны находиться гдѣ, то-есть въ своемъ извѣстномъ, предписанномъ, законномъ мѣстѣ.
   Регистраторъ уже взялъ свою ручную лѣстницу и приложилъ ее къ огромному, почти-необозримому шкапу. Онъ влѣзъ на лѣстницу и принялся искать въ верхнихъ ящикахъ между бумагами. Совѣтникъ фон-дер-Позе стоялъ внизу, уставивъ обѣ руки въ бока, и нетерпѣливо и сердито смотрѣлъ на него. Потомъ онъ вдругъ воскликнулъ:
   -- Да вѣдь это дѣла о евреяхъ, тамъ ужь, само-собою разумѣется, не можетъ лежать ѣздовой. Даже въ своей собственной регистратурѣ вы не знаете порядка: это, просто, изъ рукъ вонъ!.. а тамъ; гдѣ вы теперь роетесь, тамъ лежатъ дѣла, касающіяся народнаго просвѣщенія: какимъ же образомъ попадетъ ѣздовой къ народному просвѣщенію... ну, еще лучше, къ королевскимъ повелѣніямъ! Да что вы, милостивый государь, совсѣмъ сбились съ толку, что ли?
   -- Извините, ваше высокородіе! возразилъ регистраторъ обиженнымъ тономъ, не оставляя своего мѣста: -- я и самъ знаю, что ѣздовой Пистъ не принадлежитъ ни къ дѣлу о евреяхъ, ни къ дѣлу народнаго просвѣщенія; но ящикъ его находится рядомъ съ ящиками, гдѣ помѣщаются эти дѣла, и очень могло случиться, что онъ попалъ въ другой ящикъ, потому-что въ своемъ ящикѣ нѣтъ его.
   Съ этими словами онъ осторожно спустился со ступенекъ ветхой лѣстницы и, ступивъ на полъ, продолжалъ:
   -- Актовъ нѣтъ. Я сожалѣю, что ничѣмъ не могу помочь въ этомъ дѣлѣ... По моему мнѣнію, я вручилъ ихъ вашему высокоблагородію недѣли двѣ назадъ...
   -- Господинъ регистраторъ! строго воскликнулъ совѣтникъ, перебивая его: -- я не могу принять никакихъ объясненій -- довольно! Вы должны доставить мнѣ акты о ѣздовомъ Пистѣ, и доставить ихъ сегодня же. Вы дадите отвѣтъ въ уклоненіи отъ соблюденія строгаго законнаго порядка за эти акты, которые, прибавилъ онъ, поднявъ брови и выпуча глаза: -- которые гораздо-важнѣе, нежели вы, можетъ-быть, думаете.
   Регистраторъ молча пожалъ плечами.
   -- Вы напрасно пожимаете плечами! закричалъ на него разгнѣванный начальникъ: -- тутъ нечего пожимать плечами -- понимаете ли вы меня? Старайтесь лучше быть исправнѣе, а не забрасывать и закладывать все куда попало, какъ вы обыкновенно дѣлаете... Впрочемъ, вы можете быть увѣрены, что подобный безпорядокъ, какъ противный службѣ, не будетъ терпимъ долѣе.
   Затѣмъ онъ повернулся къ нему спиною и направился къ двери. Регистраторъ вздохнулъ и сказалъ про-себя:
   "Для того только и дожилъ я до пятидесяти лѣтъ, для того и прослужилъ тридцать лѣтъ, чтобъ выслушивать такія вещи -- это ужь изъ рукъ вонъ!"
   Совѣтникъ, до чуткаго уха котораго еще дошли эти слова, съ гнѣвомъ оглянулся въ дверяхъ, бросилъ на несчастнаго уничтожающій взглядъ и исчезъ затѣмъ.
   Наступалъ вечеръ. Въ обширной, скудно-освѣщенной регистратурѣ царствовали какія-то особенныя, глубокія сумерки, нѣкотораго рода туманъ, неисчезавшій ни отъ какого дневнаго свѣта и, какъ легко себѣ вообразить, съ приближеніемъ ночи становившійся все гуще-и0гуще.
   Тамъ, въ сомнительномъ полусвѣтѣ, находились огромные шкапы, нагруженные бумагами до самаго почернѣлаго потолка комнаты. Все, казалось, имѣло одинаковый видъ; шкапы, полки, бумаги -- всѣ походили другъ на друга, всѣ были безразличны для непосвященнаго глаза, для обыкновеннаго разсудка простаго смертнаго.
   Но пастухъ съ виду знаетъ каждую овцу большаго стада, которое онъ сторожитъ; онъ знаетъ возрастъ каждой овцы, ея происхожденіе, всѣ ея семейныя отношенія и сколько она даетъ шерсти; онъ знаетъ сколько у той или другой было ягнятъ, какой баранъ былъ родителемъ и что сталось съ ягнятами: были ли они убиты, или проданы, умерли ли они, или сдѣлались уже овцами и еще по настоящее время служатъ украшеніемъ хлѣва.
   Такъ и регистраторъ находится въ личномъ отношеніи да въ истинно-дружескихъ отношеніяхъ къ своимъ дѣламъ. Почти всѣ эти дѣла онъ принялъ и надписалъ самъ; онъ видѣлъ, какъ они изъ худощавыхъ тетрадей выросли до могучихъ фоліантовъ, которые, въ свою очередь, произвели на свѣтъ небольшія многообѣщающія дѣла; каждое изъ нихъ онъ имѣлъ въ рукахъ болѣе ста разъ, и даже тысячу разъ; онъ знаетъ ихъ силу и слабость; онъ знаетъ, кто ихъ предки и кому они обязаны своимъ потомствомъ, и часто ему достаточно бросить бѣглый взглядъ на переплетъ длятого, чтобъ знать, какой предметъ излагается въ тѣхъ или другихъ актахъ и гдѣ находятся потомки, отъ нихъ происшедшіе.
   Какое богатство комбинацій! какая длинная, чрезвычайно-запутанная цѣпь дѣловыхъ возможностей открывается здѣсь пытливому уму!..
   И бумажно-дѣловой міръ имѣетъ свои круговоротъ жизни, начало и конецъ своего бытія. Старые акты бросаются въ сторону, и часто, не безъ сожалѣнія, относятся въ подвалъ, гдѣ они печально доживаютъ свои послѣдніе дни въ пыли до-тѣхъ-поръ, пока сырость, черви и старость нападутъ на нихъ и изгрызутъ ихъ, и они, затѣмъ, слѣдуя пути, составляющему удѣлъ всего земнаго, обратятся въ прахъ и гниль вмѣстѣ со всѣми мыслями и прилежаніемъ чиновниковъ, которыя они въ себѣ заключаютъ. Или, что еще хуже: ихъ, пожалуй, продаютъ, и покупатель сколачиваетъ ихъ въ папку или употребляетъ на свертки, если занимается сливочною или хлѣбною торговлею. Мастеровой ученикъ, который несетъ изъ лавки кусокъ сыру своему хозяину, разсматриваетъ во время ходьбы іероглифы на бумагѣ, въ которую лавочникъ завернулъ товаръ. Онъ не подозрѣваетъ, не подозрѣваютъ и хозяинъ и хозяйка, что за великія, важныя, сами-по-себѣ безсмертныя мысли нѣкогда нацарапалъ на этомъ листѣ какой-нибудь могущественный человѣкъ. Кто еще знаетъ его имя, кто еще знаетъ его почеркъ? Всемірная исторія не сохраняетъ ихъ, они нигдѣ не продолжаютъ существовать, ибо государственное устройство этой страны, ея законы, ея учрежденія измѣнились, и развѣ какой-нибудь ветеранъ-чиновникъ стараго времени помнитъ еще его превосходительство, не можетъ, однакожь, сказать о немъ ничего положительно-вѣрнаго; его дѣятельность, его успѣхи на служебномъ поприщѣ забыты. И вотъ хозяйка бросаетъ бумагу, бумага выметается съ прочимъ соромъ, или вѣтеръ играетъ ею на улицѣ и она погибаетъ жалкимъ образомъ.
   На мѣсто старыхъ поступаютъ молодые, гордящіеся болѣе-тонкою бумагою, бѣглымъ и четкимъ почеркомъ и современными правилами. Они обладаютъ сознаніемъ, что бумажное производство и письмо сдѣлали неизмѣримые успѣхи и презрительно и свысока оглядываются на своихъ предмѣстниковъ. Подождите! васъ ожидаетъ въ свое время не лучшая участь, какая постигла вашихъ предковъ, вытѣсненныхъ вами съ вѣрнаго мѣста, которое они неоспоримо занимали впродолженіе цѣлаго полустолѣтія. И вашъ часъ пробьетъ; ваша гордость падетъ; вы также созданы только изъ лохмотьевъ и отъ васъ останется одна лишь сырая матерія.
   Регистраторъ былъ одинъ. Придерживая подбородокъ рукою, стоялъ онъ передъ шкапами и осматривалъ свои полчища. Они безмолвно смотрѣли на него и, казалось, говорили:
   "Зачѣмъ обращаешься ты къ намъ, бѣднымъ, съ этимъ взоромъ, полнымъ упрека? зачѣмъ смотришь ты на насъ такъ гнѣвно, съ такою угрозою? вѣдь мы не виноваты въ своемъ существованіи; мы не создали себя сами; судись съ тѣми, которые произвели насъ!"
   Что за страшная масса дѣлъ! и она съ каждымъ днемъ расла все болѣе-и-болѣе; не только рождались все новыя, неслыханныя, неимовѣрныя тетради, но изъ тетрадей давно-отшедшихъ, покоившихся въ подвалахъ, многія были призываемы къ новой жизни настоящаго времени. Подобно сельскимъ пасторамъ, пріѣзжавшимъ въ полные жизни и богатые дѣятельностью города, эти старые, уже покоившіеся герои, пробужденные отъ своего зимняго сна, спотыкаясь, вступали въ регистратуру, съ удивленіемъ выпучивали глаза на новые шкапы и порядки, не находили своихъ прежнихъ мѣстъ и нигдѣ не хотѣли помѣститься. Что жь изъ этого выйдетъ современемъ? какъ осилить эту массу, какимъ образомъ сохранить порядокъ между этою сволочью?
   Ужасныя мысли роились въ головѣ несчастнаго чиновника. Онъ думалъ про-себя:
   "Еслибъ теперь загорѣлся домъ и пожаръ обратилъ бы въ золу всю эту дрянь... развѣ міръ погибнетъ отъ этого? Міръ, конечно, не погибнетъ, но присутственное мѣсто... это, разумѣется, опять справедливо. Ибо, что сталось бы со всѣми вновь-входящими представленіями и предписаніями? къ нимъ нельзя было бы приложить никакихъ дѣлъ и тогда ученѣйшій мужъ не зналъ бы, что съ ними дѣлать. Вотъ, я хотѣлъ бы посмотрѣть на лица этихъ господъ. Сдѣлалось бы страшное замѣшательство... вся машина остановилась бы...
   "Еслибъ я только могъ найти проклятые акты о ѣздовомъ Пистѣ?.. А! не попали ли они, можетъ быть, по ошибкѣ, туда, наверхъ?"
   Онъ приставилъ лѣстницу къ извѣстному мѣсту одного шкапа, быстро влѣзъ наверхъ и схватилъ покоившуюся тамъ связку актовъ. Облако пыли поднялось съ связки въ то время, когда онъ дотронулся до нея. Они, слѣдовательно, не могутъ лежать и тамъ, потому-что эта пыль была гуще двухнедѣльной, а въ послѣднія двѣ недѣли (регистратору было это очень-хорошо извѣстно) онъ еще имѣлъ потерявшіеся акты въ рукахъ.
   Онъ сѣлъ къ своему столу близь окна и принялся писать какія-то отмѣтки на нѣкоторыхъ переплетахъ съ актами и на извѣстныхъ непонятныхъ спискахъ и увѣдомленіяхъ, послѣдовательно перебирая ихъ. Онъ знаетъ только внѣшность актовъ и дѣлъ; какая ему нужда до ихъ содержанія? И еслибъ это содержаніе зажгло землю, перевернуло все вверхъ дномъ, уничтожило миръ нѣсколькихъ тысячъ существъ и преобразовало благополучіе мильйоновъ людей -- ему нѣтъ дѣла до этого. Промышленость, полиція, верховная власть, эманципація іудеевъ, подати, наводненія, скотскій падежъ и желѣзныя дороги -- ему это все-равно, все это не должно интересовать его. Ему и безъ того довольно работы: держать нѣкоторымъ образомъ въ должномъ порядкѣ всѣ эти дѣла, передаваемыя на его попеченія. Переплеты актовъ, корешокъ бумагъ -- вотъ его объекты; таблицы, книги для отмѣтокъ, списки -- на нихъ обращено его прилежаніе; это алтари, на которыхъ онъ приноситъ жертвы служебнымъ богамъ, и въ жертву имъ онъ приноситъ все: свою силу, свое мужество, свое человѣческое достоинство.
   Такимъ образомъ сидѣлъ онъ и писалъ, и слеза тихо прокралась изъ глаза и смѣшалась съ пылью актовъ.
   "Стыдись!" сказалъ онъ самому себѣ, быстро отирая влажный глазъ: "стыдись! развѣ ты не мужчина? Ахъ, какую чувствуешь слабость, когда цѣлый день рылся въ бумагахъ!"
   Онъ взглянулъ въ окно.
   "Что за прекрасная погода! что за мягкій воздухъ! какимъ багровымъ отливомъ отражаются лучи заходящаго солнца на оконныхъ стеклахъ! Позади меня въ этой глухой рабочей норѣ царствуетъ ночь, тягостная ночь, но передо мною свѣтъ, свобода!.. Вѣдь растеніе обращается своимъ вѣнчикомъ къ свѣту: отчего же я не долженъ дѣлать этого? отчего же я долженъ снова обращаться во тьму?.. Но дѣлать, кажется, нечего, теперь только еще половина восьмаго и надобно еще на нѣсколько времени приняться за плугъ."
   Онъ взялъ въ руки одно дѣло.
   "Акты, касающіеся собакъ" пробормоталъ онъ про-себя, внося цифру въ свой реестръ. "Акты, касающіеся соловьевъ".
   И онъ записалъ новую цифру. Такъ продолжалъ онъ заниматься нѣсколько времени, потомъ поднялъ глаза и сказалъ:
   "Праведное небо! еслибъ я могъ выпить теперь стаканъ вина!.. я рѣшительно усталъ! Пусть то было бы чудное, ароматное, усладительное питье, укрѣпляющее душу и тѣло, не взволновывая ихъ, питье въ хрустальномъ, украшенномъ виноградными листьями кубкѣ, мягкое, какъ вечерній зной... Глупецъ! къ чему мечтаешь ты? Ступай домой, съѣшь бутербродъ, выпей стаканъ воды и потомъ соверши свою вечернюю прогулку. Завтра утромъ будетъ здѣсь та же исторія; а до-тѣхъ-поръ успокойся!"
   Онъ отправился, но забота не оставляла его. Что за непріятности будутъ завтра, если акты о ѣздовомъ еще не нашлись! А можетъ-быть, они и найдутся. Вѣдь это случается такимъ образомъ часто: подобно тому, какъ заблудившаяся овца возвращается къ стаду и пастухъ не знаетъ, гдѣ она находилась столь долгое время и какъ она нашла дорогу домой; такъ и пропавшая бумага появится вдругъ, нечаянно, и никто не въ-состояніи сказать, гдѣ она находилась и какимъ образомъ снова очутилась въ ящикѣ. Можно только сказать: она опять нашлась. У регистратора спалъ съ сердца камень, онъ съ удовольствіемъ потираетъ себѣ руки и не ищетъ болѣе; онъ, улыбаясь, посматриваетъ на одного или на другаго и тѣ ворчливо замѣчаютъ: "ужь не думаете ли вы, что акты были у меня? въ такомъ случаѣ вы жестоко ошибаетесь: я не видалъ ихъ впродолженіе нѣсколькихъ лѣтъ".
   Съ такими мыслями вступилъ регистраторъ въ свою квартиру, находившуюся въ верхнемъ этажѣ одного изъ домовъ въ предмѣстьи города. Все здѣсь осталось въ томъ же видѣ, какъ было утромъ. У щеглёнка былъ еще кормъ; ему можно дать только еще свѣжей воды. "Такъ, моя птичка!" А тамъ, на комодѣ, стоитъ ящикъ съ альтомъ. Регистраторъ вынулъ небольшой ключикъ изъ своего жилетнаго кармана, открылъ ящикъ и привѣтствовалъ своего друга. Онъ былъ хорошо настроенъ. Регистраторъ сдѣлалъ нѣсколько аккордовъ, смычокъ медленно скользнулъ по струнамъ -- и сладостная меланхолическая мелодія огласила низкую комнату.
   Видъ его прояснился; музыка заставила его забыть сердечное горе. Вдругъ онъ вспомнилъ, что былъ приглашенъ сегодня на вечеръ къ госпожѣ казначейшѣ. Онъ-было чуть не забылъ этого, а между-тѣмъ его отсутствіе не прошло бы ему даромъ...
   Служеніе государству сопряжено съ трудными обязанностями. Оно неумолимо требуетъ всего человѣка. Кто предался ему, тотъ предался ему всею своею жизнью и всею мыслью. Когда поденьщикъ отираетъ потъ со лба и отдыхаетъ послѣ своей работы, когда выпряженная лошадь стоитъ въ конюшнѣ и расправляетъ свои члены, когда ремесленникъ убираетъ свой инструментъ и съ удовольствіемъ покуриваетъ свою трубочку, въ то время для чиновника еще не наступилъ шабашъ, не наступило еще время отдыха.
   Нашъ другъ, намучавшись въ должности впродолженіе цѣлаго дня, охотно пошелъ бы прогуляться, подышалъ бы свѣжимъ воздухомъ и, какъ истинный поклонникъ природы, насладился прелестью вечерней поры... но онъ долженъ былъ отказаться отъ всего этого по весьма-важнымъ причинамъ. Господинъ казначей человѣкъ весьма-значительный, весьма-вліятельный; онъ пользуется особенно-хорошимъ мнѣніемъ господина предсѣдателя, такъ-сказать правая его рука въ нѣкоторыхъ случаяхъ, и достовѣрно извѣстно, что господинъ предсѣдатель иногда дружески спрашиваетъ его о томъ или другомъ подчиненномъ.
   Если, слѣдовательно, госпожа казначейша даетъ вечеръ, то кто же осмѣлился бы отклонить отъ себя лестное приглашеніе на этотъ вечеръ только ради прогулки? Кромѣ того, высшее начальство съ удовольствіемъ смотрѣло на то, даже, какъ говорится, желало того, чтобъ чиновники собирались около этого пріятнаго средоточія частью для возбужденія хорошаго духа, частью же длятого, чтобъ жизнь не раздѣляла того, что связываетъ служба. Такимъ-образомъ посѣщеніе пріятныхъ вечеровъ госпожи казначейши принадлежало хотя и не къ непремѣннымъ, однакожъ, нѣкоторымъ образомъ къ такъ-сказать тайнымъ должностнымъ обязанностямъ.
   И дѣйствительно, какому дому, какому семейству было бы приличнѣе принимать гостей и доставлять имъ развлеченіе?..
   По существующему правилу, завѣдывающій кассою получаетъ достаточное содержаніе длятого, чтобъ онъ не былъ введенъ въ искушеніе; другимъ можно давать содержаніе и поскуднѣе. Въ силу этой уступки человѣческой слабости, господинъ казначей былъ въ-состояніи не только содержать свое семейство, но и повременамъ собирать у себя общество, какъ приличествовало его положенію и чину. Для развлеченія гостей не дѣлалось никакихъ особыхъ усилій: его семейство было чрезвычайно-музыкально. Самъ онъ недурно игралъ на скрипкѣ и пѣлъ, у него былъ теноръ; его обѣ дочери впродолженіе многихъ лѣтъ брали уроки на фортепьяно и также пѣли; даже его супруга обладала звонкимъ контральто, который, однакожь, въ настоящее время она употребляла болѣе въ разговорѣ, нежели въ пѣніи.
   Въ такой пріемный день ей, впрочемъ, приходилось много говорить и много приказывать; потому-что обѣ дочери готовы были наряжаться и предаваться удовольствію, но не хотѣли убирать, чистить и варить: все это лежало на плечахъ хозяйки-матери, которой, однакожь, эта задача была совершенно по-силамъ.
   Досадно только, что у ней были сегодня опять непріятности съ женою судейскаго ассистента изъ-за сушильни! Госпожа ассистентша жила въ четвертомъ этажѣ, слѣдовательно, была ближе къ чердаку, нежели госпожа казначейша; такимъ образомъ она легко могла овладѣть чердакомъ и перебить право у госпожи казначейши. Ахъ! сушильня служитъ, непосредственно послѣ прачечной, постояннымъ яблокомъ раздора между жиличками дома. Веревка, на которой развѣшивается бѣліе для просушки, шпильки, которыми бѣлье прикрѣпляется, это -- небольшіе коварные демоны, возбуждающіе страсти хозяйки, приводящіе ее въ бѣшенство и совершенно заглушающіе въ ея душѣ заповѣдь о любви къ ближнему.
   -- Какъ она осмѣлилась, гремѣла госпожа казначейша: -- ни съ того, ни съ сего, снять съ веревки мои чулки и повѣсить свои! Вѣдь это нагло! Развѣ я не имѣю такого же права, какъ и она? и она точно такимъ же образомъ распоряжается водосточною трубою и прачечною. Я непремѣнно требую отъ тебя, милый мой, говорила казначейша, обращаясь къ мужу:-- чтобъ ты поговорилъ съ хозяиномъ... пусть онъ урезонитъ эту женщину; или, если ты не сдѣлаешь этого, то я сдѣлаю и сама урезоню её. Я тебѣ, однакожь, объявляю, что мы въ послѣдній разъ пригласили къ себѣ этихъ людей... Чтобъ ихъ нога никогда болѣе не смѣла ступить черезъ мой порогъ! Избави меня Боже отъ этой дряни!
   Казначей успокоилъ, какъ могъ, пылавшую справедливымъ гнѣвомъ супругу и сказалъ ей:
   -- Перестань, дай намъ провести съ удовольствіемъ сегодняшній вечеръ. Гости должны тотчасъ быть: ужь семь часовъ.
   -- Что-о! воскликнула она:-- ты еще хочешь держать ихъ сторону? да это вѣдь...
   Въ эту минуту раздался стукъ въ двери и въ комнату явились господинъ счетчикъ и госпожа счетчица. Послѣдовали сердечныя и дружественныя привѣтствія и нѣсколько вѣжливыхъ словъ. Снова отворилась дверь: вошелъ господинъ секретарь съ супругою и дочерьми, за нимъ слѣдовали помощникъ столоначальника и сверхштатный чиновникъ по граждавской части. Молодыя дамы бросились другъ другу на шею и цаловались, не обращая ни малѣйшаго вниманія на вошедшихъ молодыхъ людей, присутствовавшихъ при этой сценѣ.
   -- А, вашъ покорнѣйшій слуга, господинъ секретарь, вашъ покорнѣйшій слуга, сударыня! воскликнулъ теперь казначей, обращаясь къ входившимъ секретарю по почтовому вѣдомству и его супругѣ.
   -- Очень, очень-радъ, продолжалъ казначей: -- что вижу васъ совершенно-здоровымъ, многоуважаемый товарищъ по службѣ!
   Снова отворилась дверь, но на этотъ разъ отворилась, настежь и у входа показались жена совѣтника по счетной части и жена совѣтника по канцеляріи.
   -- Ахъ, покорнѣйше прошу васъ, войдите! говорила госпожа совѣтница по счетной части.
   -- Не дѣлайте, пожалуйста, церемоній, возражала госпожа совѣтница по канцеляріи.
   Онѣ взяли другъ друга за руки и кая;дая скромно старалась вдвинуть другую въ дверь. Мужья стояли позади ихъ и, пользуясь этимъ временемъ, говорили о какой-то программѣ. Наконецъ дамы взялись подъ-руки и вмѣстѣ вошли въ комнату. Хозяйка убѣдительно упрашивала ихъ сѣсть на диванъ; но тутъ снова ни одна изъ нихъ не хотѣла сѣсть на правую сторону.
   -- Нѣтъ, говорила совѣтница по канцеляріи: -- мѣсто на правой сторонѣ принадлежитъ вамъ.
   Совѣтница по счетной части медленно обошла кругомъ стола и быстрымъ поворотомъ хотѣла-было занять мѣсто на лѣвой сторонѣ, но, тщетно! совѣтница по канцеляріи заступила ей дорогу, и совѣтница по счетной части ударилась о свою противницу.
   -- Кто, однакожь, выше, совѣтникъ по канцеляріи или совѣтникъ по счетной части? спросилъ сверхштатный чиновникъ: -- развѣ совѣтникъ на канцеляріи не выше?
   -- Нѣтъ, совѣтникъ по счетной части выше, замѣтилъ ассистентъ: -- какъ же ты этого не знаешь?
   -- По-моему также, совѣтникъ по счетной части выше, сказалъ третій: -- потому-что онъ капитанъ въ ополченіи, а совѣтникъ по канцеляріи только лейтенантъ.
   -- Ну! разумѣется, вмѣшался въ разговоръ дѣйствительный отставной ротмистръ, который также осчастливилъ общество своимъ посѣщеніемъ и котораго, по-справедливости, можно было назвать звѣздою вечера: -- подождите, господинъ сверхштатный, подождите, мой голубчикъ! еслибъ вы только были въ моемъ эскадронѣ, вы узнали бъ у меня, что капитанъ выше лейтенанта. Ну! какъ вы теперь поживаете? Будете ходить на ученье въ нынѣшнемъ году?
   -- Да, мы оба будемъ ходить, отвѣчали молодые люди.
   -- И я также! воскликнулъ третій.
   -- И я! и я! откликнулись четвертый, пятый.
   Всѣ они числились при ополченіи.
   Но, тс! Музыка началась. Господинъ казначей откашлялся и началъ:
   
   Durch die Wälder, durch die Auen...
   
   Амалія акомпанировала на фортепьяно. Бѣдный Максъ, бѣдный Фрейшютцъ! то были сердцераздирающіе звуки! въ особенности тѣ мѣста, гдѣ въ глубинѣ является Саміэль, навели ужасъ на слушателей и вызвали самыя громкія изъявленія восторга. Затѣмъ послѣдовалъ терцетъ:
   
   Doch hast Du auch vergeben
   Den Vorwurf, den Verdacht...
   
   въ которомъ принимали участіе господинъ казначей и его обѣ дочери. Секретарь почтоваго вѣдомства, человѣкъ также весьма-музыкальный, съ воодушевленіемъ схватилъ скрипку и принялся играть верхній голосъ. Всѣ они работали по силамъ. Вечеръ былъ теплый, іюньскій, и потъ перлами выступалъ на лбу исполнителей.
   -- Страшная жара! шопотомъ произнесла Густхенъ: -- нѣтъ никакой возможности вынести!
   -- Теперь хоръ! съ любезною восторженностью воскликнулъ казначей: -- прошу присоединиться всѣхъ дамъ:
   
   Wir winden dir den Jungfernkranz...
   
   И молодые и старые образовали группу около фортепьяно, и любимый хоръ раздался.
   -- Хоръ, по моему мнѣнію, ужь черезчуръ проникнутъ народнымъ духомъ, презрительно отозвался секретарь почтоваго вѣдомства: -- онъ, по моему мнѣнію, не можетъ похвастать значительною глубиною музыкальной мысли.
   Нашъ знакомецъ, регистраторъ Герхардъ стоялъ въ нѣкоторомъ отдаленіи отъ прочихъ. Онъ былъ въ довольно-грустномъ расположеніи духа, но онъ зналъ свой долгъ. И вотъ подошелъ онъ къ Густхенъ и пробормоталъ нѣчто въ родѣ: "Очень-хорошо!.. очень-удачно!" Она присѣла передъ нимъ и вовлекла его въ разговоръ; видно было по ея глазамъ, что регистраторъ былъ ей непротивенъ. Когда всѣ отправились ужинать, онъ вѣжливо предложилъ ей руку, и она такимъ-образомъ сдѣлалась его сосѣдкою.
   Кто шепчется за столомъ и дѣлаетъ замѣчанія вполголоса? дочери секретаря или счетчица?... Казначейша также нѣсколько разъ, какъ-бы украдкою, устремляла свои материнскіе взоры въ ту сторону, гдѣ сидѣлъ нашъ регистраторъ.
   Тс! казначей звонитъ по стакану, подымается съ своего мѣста, хочетъ говорить рѣчь.
   Бесѣда замолкла, и хозяинъ началъ:
   -- Высокоуважаемое господа и госпожи! Не по обязанности хозяина, но, руководимый единственно лишь своимъ чувствомъ, рѣшаюсь предложить тостъ...
   Онъ немного откашлялся, приложивъ руку ко рту, и затѣмъ продолжалъ:
   -- Что такое сила безъ предмета, на который она простирается? что лошадь безъ всадника, домъ безъ крыши? что, говорю я, инструментъ, непздающій звука? что такое грудь безъ дыханія, которое оживляетъ ее -- да? что такое поцалуй безъ устъ, которыхъ онъ касается? довольно и короче сказать: что такое любовь безъ сердца, которое она воспламеняетъ? она ничто; такая любовь вовсе не любовь; любовью ее собственно нельзя и назвать. Слѣдовательно, сердце необходимо для любви, сердце, зерно и средоточіе, около котораго вращается все, и это общество, высокоуважаемые господа. Гдѣ же, спрашиваете вы, сердце этого общества? Вы, конечно, спрашиваете въ шутку: что жь иное можно разумѣть подъ седцемъ этого общества, какъ не прекрасный полъ... присутствующихъ дамъ? Нашъ Гёте уже сказалъ: "Чтите дамъ: онѣ вплетаютъ небесныя розы въ земную жизнь". Итакъ, я осмѣливаюсь предложить тостъ за здравіе прекраснѣйшаго пола: "ура! ура! ура!"
   Общество отозвалось единодушнымъ крикомъ "ура!" и стаканы зазвенѣли.
   -- Рѣчь мнѣ не особенно понравилась: это ужь было черезчуръ-сладко, пробормоталъ отставной ротмистръ, обращаясь къ своему сосѣду.-- Любовь и сердце, и поцалуй... нѣтъ... что это? Постойте-ка, я скажу рѣчь.
   Онъ нѣсколько времени посидѣлъ въ раздумьи, потомъ всталъ и, погладивъ усы, сказалъ:
   -- Я, съ своей стороны, несмотря на то, что я не женатъ, не могу рѣшительно ничего сказать противъ прекраснаго пола... напротивъ... Но изъ этого еще не слѣдуетъ пренебрегать нашимъ непрекраснымъ поломъ. Я считаю себя счастливымъ, что нахожусь въ обществѣ, члены котораго въ одно и то же время военные и статскіе; поэтому я считаю себя нѣкоторымъ образомъ представителемъ линейнаго войска, а васъ, милостивые государи, представителями ополченія; потому-что въ моихъ глазахъ въ вашемъ гражданскомъ званіи составляетъ особенность то, что вы въ то же время совершенно принадлежите ополченію, такъ-какъ я вполнѣ увѣренъ, что всѣ вы способны къ исполненію военныхъ обязанностей и никто изъ васъ не отставленъ за негодностью къ службѣ. Здѣсь находятся между нами: одинъ капитанъ, пять лейтенантовъ, семь другихъ членовъ и двое принадлежащихъ къ провіантскому департаменту; со всѣми ими я познакомился еще на послѣднихъ манёврахъ. Такимъ-образомъ я считаю за счастье провозгласить: да здравствуетъ ополченіе! Ура, ура!"
   Теперь и дамы, въ свою очередь, должны были чокнуться съ храбрыми воинами. Кромѣ-того, грудь ихъ высоко подымалась при мысли, что онѣ, можетъ-быть, послѣ ужина протанцуютъ нѣсколько танцевъ съ храбрыми защитниками отечества. Такъ, дѣйствительно, и случилось: радостный пиръ заключился веселымъ вальсомъ...
   -- Папаша, сказала казначейша и въ раздумьи положила голову на подушку супруга, лежавшаго возлѣ нея: -- папаша! регистраторъ сильно ухаживаетъ за нашей Густхенъ. Всѣ гости, вѣдь, замѣтили это; онъ во весь вечеръ не отходилъ отъ нея. Скажи на-милость, не-ужели же ты не видѣлъ этого?
   -- Другъ мой, возразилъ мужъ: -- я ужь нѣсколько разъ раздумывалъ объ этомъ пунктѣ. Я, по моему убѣжденію, не могъ бы сказать: "нѣтъ", Густхенъ теперь лѣтъ около тридцати и она ужь нѣсколько потерпѣла отъ своей болѣзни"...
   -- Да! я также думаю, что это нельзя же оставить такъ, прервала его жена: -- или то, или...
   -- Онъ человѣкъ весьма-солидный и я могу содѣйствовать ему въ повышеніи на службѣ, продолжалъ казначей, не прерывая своихъ соображеній.-- Онъ, конечно, не въ первой порѣ юности, но, если мы должны быть откровенны, Густхенъ также ужь не ребенокъ...
   -- Зачѣмъ же было бы ему возиться весь вечеръ съ Густхенъ? снова перебила его жена.-- Она краснѣла, какъ ракъ, и всѣ люди говорятъ объ этомъ.-- Она согласна выйти за него, въ этомъ она ужь признавалась мнѣ. На лейтенанта Пипера надѣяться нечего: его, вѣдь, ужь съ незапамятныхъ временъ не видать и не слыхать. Ты долженъ переговорить съ Герхардомъ.
   -- Гм! да! Увидимъ, что можно сдѣлать... Еще бы... Ну, завтра мы еще поговоримъ объ этомъ...
   Вечеръ утомилъ казначея и даже будущая судьба дорогой дочери не могла заставить его бодрствовать. Онъ заснулъ. Его супруга что-то поворчала про-себя, но вскорѣ и она послѣдовала примѣру своего мужа.
   Въ это же время пытался заснуть и регистраторъ Герхардъ, но ему какъ-то не удавалось. Онъ легъ на спину и вытянулся; повертывался то на одну сторону, то на другую, подгибалъ колѣни... но тщетно!.. Вино было дурное и кислое, настоящій горлодёръ. Какая страшная разница между этимъ виномъ и золотистымъ, блестящимъ напиткомъ, который недавно представлялся его воображенію, когда онъ одинъ сидѣлъ въ должности! Какія испытываешь мученія, когда не можешь заснуть!
   Онъ всталъ и выпилъ стаканъ воды. Если безпокойство происходило отъ кислаго вина, то оно теперь должно утихнуть и кровь снова придетъ въ спокойное состояніе.
   Бѣдный другъ! не вино мѣшаетъ тебѣ заснуть: забота и горькая печаль отгоняютъ отъ тебя освѣжающій покой. Развѣ не возникаютъ передъ твоею мыслью, какъ пугало, затерявшіеся акты? развѣ ты не видишь грозно-поднятый палецъ совѣтника фон-дер-Позе, суровый, предвѣщающій бѣду взглядъ президента? развѣ слухъ твой не поражаетъ страшное слово: "штрафъ!" развѣ не смотрятъ на тебя, выпуча страшные глаза, эти акты-привидѣнія, эти неодушевленныя несчастныя созданія, которыя угрожаютъ потрясти до основанія всю твою нервную систему, заставить тебя забыть самого себя и подавить въ тебѣ всякую искру благородной мысли и чувства? Иначе зачѣмъ было бы кричать тебѣ, въ страхѣ, въ полудремотѣ: "Прочь! оставьте меня въ покоѣ!.. Не давите меня! Прочь! прочь!.." Ты знаешь, что долженъ дать отчетъ отдѣльно за каждаго твоего питомца; а развѣ ты будешь въ-состояніи сдѣлать это? А если тебя отставятъ, что легко можетъ случиться, что будешь ты дѣлать тогда? чѣмъ будешь ты прокармливать твою больную мать старушку, твою непристроенную сестру? Хотя ты и получаешь только четыреста талеровъ въ годъ, но какъ пріобрѣтешь ты ихъ въ другомъ мѣстѣ?..
   Едва начало разсвѣтать, какъ нашъ регистраторъ ужь всталъ, сварилъ себѣ кофе и отправился прогуляться. Роса блестѣла на поляхъ; жаворонокъ съ пѣніемъ поднимался къ голубому небу. Воздухъ былъ прохладенъ и свѣжъ и составлялъ рѣзкую противоположность съ душною комнатою и жаркою постелью, которыя онъ только-что оставилъ. Онъ отогналъ отъ себя полудремоту, безпокойство и отчаяніе, и въ установленное время, съ новымъ самоотверженіемъ, отправился въ свою должностную пещеру.
   Совѣтникъ фон-дер-Позе недолго заставилъ ждать себя. Вообще, онъ былъ человѣкъ весьма-хорошій, но онъ былъ рѣшительно помѣшанъ на томъ, чтобъ дѣлать отвѣтственными чиновниковъ, ему подчиненныхъ. Онъ дѣлалъ отвѣтственными всѣхъ: секретаря, счетчика, сверхштатнаго чиновника по гражданской части, журналиста; у всякаго, кто только попадался ему подъ-руку, онъ требовалъ отчета въ извѣстныхъ дѣлахъ, дѣлалъ его отвѣтственнымъ.
   Кромѣ этого, онъ имѣлъ еще другую привычку, именно: онъ вѣчно искалъ чего-то: то недоставало какого-нибудь документа, то докладной записки, то такого пера, какое ему было нужно, то бумаги, то того, то этого; или онъ требовалъ дѣло, подобное которому уже было -- вотъ такого-то года, такого-то дня, о! онъ вѣрно помнитъ это -- и, употребляя въ дѣло такой аргументъ, перелистывалъ всевозможные акты, списки и журналы; или онъ желалъ имѣть извѣстныя данныя извѣстныхъ распоряженій, видѣть извѣстные нумера и цифры, разсмотрѣть и сосчитать то и другое.
   Вслѣдствіе того, онъ наибольшую часть своей жизни проводилъ въ должности. Стоило только войти въ комнаты, гдѣ сидѣли младшіе чиновники, въ одной изъ нихъ непремѣнно можно было увидѣть курчавую голову совѣтника, его поднятые кверху брови, его озабоченную чѣмъ-то физіономію.
   Сегодня онъ формально ворвался въ регистратуру и бросился прямо на регистратора.
   -- Гдѣ акты, касающіеся ѣздоваго Писта? воскликнулъ онъ, приставивъ къ груди чиновника указательный палецъ правой руки, подобно пистолету.-- Отчего не представлены они мнѣ еще вчера, какъ я этого требовалъ? извольте дать отчетъ въ этомъ!
   -- Я не могу найти акты! возразилъ Герхардъ съ выраженіемъ искренняго сожалѣнія.
   -- Это не оправданіе! воскликнулъ совѣтникъ, ударивъ ладонью по столу.-- Вы у меня отвѣтите за ущербъ, который можетъ быть причиненъ службѣ вслѣдствіе этого. Кромѣ того, гдѣ находится, поступившее ужь дня три назадъ, предписаніе министерства о томъ же предметѣ, то-есть, о ѣздовомъ? При исправномъ дѣлопроизводствѣ его слѣдовало бы представить мнѣ давно, съ присовокупленіемъ главныхъ актовъ о ѣздовыхъ вообще.
   -- Предписаніе?... предписаніе?... развѣ ваше высокоблагородіе еще не получили его? робко спросилъ регистраторъ.
   Онъ сталъ перелистывать свои списки и произнесъ потомъ:
   -- Конечно, да! противъ нумера этого предписанія еще нѣтъ отмѣтки... оно было у меня еще вчера въ рукахъ...
   И онъ принялся рыться въ бумагахъ на столѣ.
   -- Но его болѣе нѣтъ здѣсь; оно, должно-быть, какъ-нибудь завалилось между другими бумагами...
   -- Да, завалилось, завалилось! повторялъ иронически совѣтникъ фон-дер-Позе: -- все, что не находится, все это завалилось. Это старая отговорка. Я теперь прямо отправлюсь къ господину президенту. Надобно положить конецъ подобному порядку.
   Съ этими словами онъ быстро удалился. Въ сѣняхъ попался ему товарищъ по службѣ Лакъ и интимно, но съ выразительнымъ взглядомъ попросилъ его зайти съ нимъ въ отдѣльную комнату.
   -- Позвольте сказать вамъ по секрету одно слово, сказалъ, понижая голосъ, товарищъ Лакъ, тщательно осмотрѣвъ все кругомъ и вполнѣ убѣдившись, что никого не было вблизи:-- позвольте сказать вамъ по секрету одно слово. Я слышалъ весь вашъ разговоръ. Не дѣйствуйте слишкомъ-быстро, не обожгите себѣ пальцевъ.
   -- Вотъ еще! воскликнулъ фон-дер-Позе, все еще разгнѣванный.-- Безпорядка на службѣ терпѣть нельзя; въ этомъ отношеніи я неумолимъ; я вмѣнилъ себѣ это въ священнѣйшую обязанность.
   -- Любезнѣйшій товарищъ! шопотомъ говорилъ совѣтникъ Лакъ: -- повѣрьте моимъ словамъ. Я состою на службѣ десять или одиннадцать лѣтъ долѣе васъ; я служу сорокъ-первый годъ, а вы двадцать-девятый или тридцатый. Опытность -- самое главное въ администраціи -- вы въ этомъ согласитесь со мною; опытность главнѣе всего. Такимъ образомъ я иногда вижу, слышу и чувствую болѣе другихъ... не обожгите пальцевъ -- вотъ все, что я хотѣлъ вамъ сказать.
   -- Но, Боже мой! замѣтилъ собесѣдникъ: -- онъ не можетъ найти мнѣ акты; онъ затерялъ предписаніе... и знаете ли вы, что онъ сказалъ? Онъ сказалъ мнѣ: "Мнѣ пятьдесятъ лѣтъ, а я долженъ переносить подобныя вещи! вотъ что сказалъ онъ мнѣ -- а? вѣдь это совершенно противно обязанности чиновника..."
   -- Это ничего, ничего! тихо произнесъ товарищъ Лакъ съ плутоватымъ выраженіемъ лица, сильно прищуривая небольшіе сѣрые глаза.-- Пистъ -- понимаете ли вы? былъ слугою или чѣмъ-то въ этомъ родѣ у тайнаго совѣтника, или у кого-то въ этомъ родѣ... Я предчувствую ужь это, па, па, па!... Не обожгите себѣ пальцевъ -- вотъ все, что я хотѣлъ вамъ сказать!
   Съ этими словами товарищъ по службѣ, Лакъ, тихо и незамѣтно, на сколько позволяла то его дородность, проскользнулъ изъ комнаты и оставилъ совѣтника фон-дер-Позе въ грустномъ раздумьи.
   Въ должностной сферѣ существуетъ нѣчто въ родѣ тока, который возбуждаетъ чутьё. Подобно тому, какъ дичь слышитъ собаку и охотника, которые подстерегаютъ ее, намѣреваясь убить: такъ истинный чиновникъ чутьёмъ слышитъ, если въ чемъ-нибудь ему угрожаетъ опасность. Это сознаніе образуется не вслѣдствіе прямаго предостереженія или правильнаго сообщенія -- нѣтъ, оно просто навѣяно воздухомъ. Это сознаніе необъятное, неосязаемое, а, несмотря на то, оно можетъ достигнуть извѣстной степени опредѣлительности, такъ-что, въ человѣкѣ посвященномъ не остается ни малѣйшаго сомнѣнія въ угрожающей ему опасности. Его внутреннее чувство, духовная сила, которая въ теченіе лѣтъ, проведенныхъ на службѣ, возбуждается и развивается особеннымъ образомъ, сначала заставляетъ его предчувствовать, а потомъ и дѣйствительно находить опасность. Это вѣтеръ, который можно было бы назвать внутреннимъ вѣтромъ, въ противоположность внѣшнему, поражающему кожу, вѣтеръ, для ощущенія котораго необходимы особенные осязательные органы и который своимъ дуновеніемъ не произведетъ никакого дѣйствія на проъана, или новичка.
   Дичь, заслышавъ чутьемъ опасность, избираетъ другой путь, перемѣняетъ направленіе или даже обманываетъ охотника и наводитъ его на ложный слѣдъ. Не-уже-ли же человѣкъ, чиновникъ, вѣнецъ созданія, долженъ бѣжать прямо подъ выстрѣлъ охотника, отвергая прирожденное ему чувство самосохраненія? Кто поставитъ ему въ вину то, что онъ старается выбраться изъ бѣды цѣлымъ и невредимымъ и искусно ввести свое дорогое я въ безопасное мѣсто?...
   Совѣтникъ фон-дер-Позе впалъ въ глубокое раздумье. Снова грызла его сердце одна изъ тѣхъ заботъ, которыя заставили его состариться преждевременно. Его курчавая голова качалась то туда, то сюда, подобно тому, какъ колышется слегка покрытый снѣгомъ кустарникъ, которымъ играетъ осенній вѣтеръ. Видъ его напоминалъ пустыню зимою. Кто поможетъ ему выйти изъ этой дилеммы? кто внесетъ свѣтъ въ его мысли?...
   Совѣтникъ фон-дер-Позе былъ человѣкъ правдивый и честный во всѣхъ отношеніяхъ. Его зрѣніе, его обоняніе, его чувство не распространялись далѣе сѣней мѣста служенія, а у него дома, далѣе кухни. Онъ ѣлъ свой хлѣбъ въ потѣ лица, былъ хорошій отецъ семейства, нѣжный, даже болѣе чѣмъ нѣжный, терпѣливый супругъ. Вообще, внѣ должности онъ былъ человѣколюбивъ и благодушенъ, но на службѣ онъ становился истиннымъ тигромъ. Онъ только-что былъ растроганъ нуждою бѣднаго и далъ ему щедрую милостыню, онъ только-что принялъ самое нѣжное участіе въ несчастіи дальняго знакомаго... но вотъ онъ вошелъ въ свое служебное мѣсто и грудь его обратилась въ камень и желѣзо; онъ вдругъ сталъ жестокъ, безпощаденъ и свирѣпъ. Какъ на театрѣ очаровательная, покрывая роскошною растительностью страна въ одну секунду измѣняется въ суровую пустыню, такъ и у совѣтника фон-дер-Позе между жизнью внѣ службы и жизнью на службѣ не было никакой средины, никакой послѣдовательности.
   Въ-особенности онъ гордился тѣмъ, что въ занятіяхъ по должности обладалъ качествомъ, которымъ дѣйствительно отличался; онъ только и бредилъ порядкомъ, но любилъ порядокъ не столько въ своихъ собственныхъ занятіяхъ, сколько въ занятіяхъ другихъ. Онъ нѣкоторымъ образомъ былъ полицейскимъ элементомъ въ присутственномъ мѣстѣ; его дѣятельпость преимущественно заключалась въ томъ, что называется: "смотрѣть за службою чиновниковъ". Какимъ образомъ онъ замѣчалъ все -- это осталось тайною даже до сегодна. Конечно, многое необходимо приписать чутью, но чутью не первостепеннаго рода.
   Несмотря на то, что упомянутое качество дѣйствительно украшало совѣтника, онъ, однакожь, не обладалъ тѣмъ чутьемъ высшаго рода, о которомъ мы говорили. Въ прежніе годы онъ употреблялъ всевозможныя усилія длятого, чтобъ изучить эту темную науку, но она не далась ему; въ этомъ отношеніи въ немъ находился какой-то недостатокъ, пустое мѣсто, чрезъ которое положенія науки выходили вонъ. Тѣмъ не менѣе объясненія его товарища по службѣ, Лака, породили въ немъ безпокойство. Если его товарищъ Лакъ говорилъ объ опасности, то это было вѣрно: въ этомъ отношеніи никто не могъ сравниться съ Лакомъ. Сколько разъ оправдывалось то, что онъ предсказывалъ, и не спасъ ли онъ однажды даже своего друга фон-дер-Позе, который находился уже на самомъ краю пропасти?
   Странно только, какое отношеніе можетъ имѣть въ настоящемъ случай прежняя служба ѣздоваго у значительнаго лица къ регистратору Герхарду и его упущеніямъ по должности? Сколько ни думай объ этомъ, этотъ пунктъ не дѣлается яснымъ. Все дѣло состоитъ только въ томъ, чтобъ перевести ѣздоваго Писта на другое мѣсто, длятого, чтобъ мѣсто, занимаемое имъ до-этихъ-поръ, можно было передать леиб-егерю, котораго очень рекомендуетъ на этотъ постъ его превосходительство господинъ генералъ. Это дѣло не можетъ встрѣтить никакихъ затрудненій. Если при переводахъ съ одного мѣста на другое обращать вниманіе на представленія подчиненныхъ, то тутъ далеко не уйдешь. Да и кто же знаетъ, можетъ-быть, у регистратора какая-нибудь стачка съ ѣздовымъ. При всемъ томъ нельзя же не обратить вниманія на предостереженіе товарища Лака, и совѣтникъ фон-дер-Позе рѣшился наконецъ подумать еще объ этомъ дѣлѣ и посмотрѣть что будетъ далѣе. "Дѣло это" думалъ онъ про-себя, "можетъ остаться въ этомъ положеніи до послѣзавтра: оно не опоздаетъ и служба ничего не потеряетъ отъ этого, а завтра воскресенье -- день отдыха для регистратора..."
   Воскресенье, праздникъ! привѣтствую тебя! Что за невыразимо-сладостное ощущеніе овладѣваетъ чиновникомъ, когда онъ въ субботу вечеромъ ложится спать: завтра праздникъ, день отдыха. Можно, наконецъ, выспаться; ненужно рано идти на работу; въ этотъ день ненужно не только трогать бумагъ, но даже и смотрѣть на нихъ; дѣла всѣ выбрасываются изъ головы, можно быть человѣкомъ.
   Съ такимъ счастливымъ предчувствіемъ заснулъ и нашъ пріятель, и спалъ сладко и крѣпко сномъ человѣка, котораго не безпокоятъ угрызенія совѣсти. Когда солнце освѣтило лучами его комнату, онъ весело вскочилъ, одѣлся, взялъ шллну и палку и вышелъ изъ дома.
   Онъ торопился выйти изъ города. Вскорѣ онъ оставилъ за собою сѣрый городъ съ его крѣпостными валами и башнями, и передъ нимъ широко раскинулась улыбающаяся поляна.
   "О, воскресенье! о, день отдыха! привѣтствую тебя! привѣтствую тебя!" такъ отзывалось въ его душѣ, когда онъ раннимъ утромъ шелъ по полямъ: "открой мнѣ нѣжно свои объятія, дай мнѣ успокоиться на твоей груди!"
   Какъ было все тихо! какъ свѣжо, какъ ясно! душа его глубокоглубоко погрузилась въ эту торжественную тишину. И несмотря на то, что мало такихъ часовъ, какъ эти, изъ-за нихъ однихъ, право, стоитъ жить.
   Пройдя порядочное разстояніе, онъ подошелъ къ шинку, находившемуся на краю лѣса. Онъ велѣлъ подать себѣ кружку молока и кусокъ хлѣба и заказалъ къ обѣду пирогъ. Прислуга, находившаяся въ шинкѣ, знала его: не въ первый разъ заходилъ онъ сюда. Такимъ-образомъ они знали также, какъ онъ любилъ, чтобъ было приготовлено; и право, обѣдъ, который они приготовили ему, показался ему княжескимъ.
   Онъ бродилъ по лѣсу, отдыхалъ подъ тѣнистымъ деревомъ и любовался его высокою, тихо-шелестящею вершиною, садился у ручейка и съ наслажденіемъ смотрѣлъ на игру журчавшаго потока.
   Отрадно было у него на душѣ. Его не преслѣдовали здѣсь ни пыль, лежавшая на актахъ, ни гнѣвныя движенія совѣтника фон-дер-Позе, ни выговоръ господина президента: всѣ они остались позади его, тамъ, гдѣ башня почти исчезаетъ въ туманѣ на горизонтѣ, всѣ они, притѣснители, требующіе актовъ. Здѣсь онъ свободенъ; здѣсь дышетъ онъ спокойно, не испытываетъ никакихъ служебныхъ бѣдствій.
   Освѣженный и ободренный отправился онъ въ обратный путь. Жаль только, что такой день такъ коротокъ, а будни такъ длинны, такъ длинны! Чѣмъ болѣе приближался онъ къ городу, тѣмъ медленнѣе шелъ онъ, тѣмъ задумчивѣе становился. Онъ чувствовалъ то же, что чувствуетъ осужденный, котораго опять ведутъ въ темницу, откуда ему удалось уйти на короткое время. Его охватила душная, пыльная и воскресная городская атмосфера, а тамъ... это, кажется, казначей подъ-руку съ супругою: онъ также возвращается въ городъ... онъ замѣтилъ регистратора, остановился; казначейша посылаетъ ему издалека величественный поклонъ, а казначей идетъ ему на встрѣчу со словами:
   -- Любезнѣйшій господинъ Герхардъ, я заходилъ къ вамъ сегодня нѣсколько разъ и хотѣлъ пригласить васъ къ чаю къ намъ. Если вы располагаете собою, то зайдите къ намъ хоть не надолго, у насъ никого не будетъ.
   -- Я немного усталъ, возразилъ регистраторъ.
   -- О, это ничего не значитъ! воскликнулъ казначей, перебивая его и дружески и съ нѣкоторымъ покровительственнымъ видомъ пожалъ ему руку.-- Пожалуйста, безъ церемоній! Мы выпьемъ стаканъ вина и поболтаемъ часокъ-другой.
   Съ этими словами казначей удалился, снова взялъ жену подъ-руку и отправился далѣе.
   Что тутъ было дѣлать? но вѣдь отъ этого можно сойти съ ума. Только-что успѣешь войти въ проклятый городъ, какъ ужь и началась снова служба.
   Но, дѣлать было нечего, Герхардъ долженъ былъ послѣдовать приглашенію. Когда онъ вошелъ въ комнату, казначей встрѣтилъ его чрезвычайно-ласково; казначейша была такъ благосклонна, что почти-дружески протянула ему руку.
   -- Ну, присядьте-ка къ намъ и поставьте вашу шляпу!
   Онъ поставилъ шляпу и присѣлъ къ нимъ. Густхенъ, милая дѣвица, находилась также въ комнатѣ. Она вязала подушку на диванъ и только иногда робко подымала взоръ, устремляя его на нѣкоторое время на регистратора, и потомъ снова обращала его на работу или на колѣни. Противъ нея сидѣла мать въ большомъ чепцѣ съ розовыми лентами. Носъ почтенной женщины сегодня казался краснѣе обыкновеннаго, и она часто обращала нѣжные взоры то на Густхенъ, то на регистратора. Рядомъ съ сестрою сидѣла Амалія и вязала шерстяной чулокъ для отца; лицо ея выражало скуку и равнодушіе; оно, казалось, говорило:
   "Что мнѣ за дѣло до троихъ радостей?"
   -- Краснаго или бѣлаго? спросилъ казначей: -- что вы пьете?
   -- Ахъ, помилуйте! мнѣ совершенно все-равно! отвѣчалъ Герхардъ.
   -- Пожалуйста, безъ церемоній, старый другъ! краснаго или бѣлаго? добродушно спросилъ казначей.
   -- Увѣряю васъ, мнѣ все-равно.
   -- Любезнѣйшій господинъ регистраторъ, благосклонно произнесла хозяйка дома: -- и то и другое дома: вамъ стоитъ только сказать.
   -- Я, право, не могу рѣшить...
   -- Какой вздоръ! воскликнулъ казначей, перебивая его.-- Вы должны же любить или то, или другое.
   -- Нѣтъ, увѣряю васъ, нѣтъ!..
   -- Вотъ это странно! я никогда еще не слышалъ ничего подобнаго, замѣтилъ казначей.-- Обыкновенно случается, что или бѣлое любятъ больше краснаго, или красное больше бѣлаго. Моя жена, напримѣръ, и я, мы любимъ красное, Густхенъ же, напротивъ, любитъ бѣлое.
   -- Да, сказалъ Герхардъ тономъ, въ которомъ проглядывалъ юморъ: -- въ такомъ случаѣ мы должны избрать цвѣтъ фрейлейнъ Густхенъ.
   Мать многозначительно посмотрѣла на своего супруга, который тихо наклонилъ голову, какъ-бы желая выразить тѣмъ: теперь примѣчай, теперь будетъ.
   Густхенъ видимо покраснѣла. Мать порылась въ корзинкѣ съ ключами, и когда она нашла ключъ отъ подвала, то Густхенъ была послана за бѣлымъ виномъ.
   -- Какая она у насъ прекрасная хозяйка! замѣтила нѣжная мать, когда Густхенъ вышла изъ комнаты:-- мы такъ воспитали ее, чтобъ она могла составить счастье каждаго. Она премилая дѣвушка, почтительная дочь; намъ будетъ очень-трудно разстаться съ нею въ свое время, но вѣдь это непремѣнно случится, у кого есть дѣти...
   При этихъ словахъ почтенная дама вздохнула.
   -- Только-что успѣешь воспитать ихъ, какъ они женятся или выйдутъ замужъ и разстанутся съ своимъ родителями. Но кто же захочетъ мѣшать ихъ счастью?
   Она снова вздохнула и пристально разсматривала регистратора.
   -- Слышали вы, какъ она поетъ? спросилъ заботливый отецъ.
   -- Да, намедни! замѣтилъ Герхардъ.
   -- Не правда ли, продолжалъ казначей: -- прекрасный голосъ, въ особенности верхнія ноты, совершенно-металическаго тона?
   -- Это, по моему мнѣнію, не такъ важно въ хозяйкѣ, замѣтила казначейша басомъ, прерывая мужа:-- не это составляетъ счастіе мужей. Правда, вы, господинъ регистраторъ, какъ я слышала, также большой музыкантъ...
   -- О! я только немного играю на альтѣ, сказалъ Герхардъ.
   -- Какъ жаль, что для альта и фортепьяно нѣтъ собственно дуэтовъ! а то вы могли бы поиграть съ Густхенъ, замѣтилъ казначей.-- Двое вмѣстѣ -- это всегда бываетъ очень-хорошо. Неподалеку отсюда живетъ молодой купецъ, который очень-хорошо играетъ на віолончели; я очень желалъ, чтобъ онъ пришелъ когда-нибудь поиграть съ Густхенъ, но онъ почему-то нейдетъ. Я надѣюсь, однакожь, что на-дняхъ упрошу одного изъ нашихъ референдаріевъ, прекраснаго пьяниста, чтобъ онъ пришелъ поиграть съ Густхенъ въ четыре руки. Я дамъ вамъ знать, когда онъ придетъ, и вы приходите послушать.
   Густхенъ вошла въ комнату съ виномъ. Милая дѣвушка запыхалась отъ быстраго бѣга. Затѣмъ осторожно откупорили бутылку и вскорѣ члены почтеннаго семейства, чокнувшись, пили за здоровье пріятнаго гостя...
   -- Допейте же стаканъ, любезный Герхардъ! воскликнулъ радушный хозяинъ:-- а ты, Густхенъ, ты спой намъ что-нибудь... знаешь ли что? мою любимую арію изъ "волшебной флейты", арію ночной королевы: въ ней еще есть такія высокія ноты... Могу васъ увѣрить, она поетъ эту арію отлично.
   Праведное небо! несчастный Герхардъ, слушая эти душу-раздираіощіе звуки, испытывалъ страданія человѣка, котораго колятъ копьями. Ужасныя рулады Густхенъ врѣзывались въ его музыкальное сердце подобно острымъ ударамъ копья, и, въ отчаяніи, онъ залпомъ опорожнилъ полный стаканъ вина, чтобъ заглушить свои мученія.
   -- Не правда ли, прекрасно? сказалъ отецъ, когда она кончила.
   -- Чудно! воскликнулъ Герхардъ съ воодушевленіемъ, снова наполняя стаканъ: -- тысяча разъ да! Эта арія потрясла всю мою нервную систему!
   Благопріятная минута, казалось, наступила. Амалія была выслана изъ комнаты еще прежде и, по тайному знаку, вдругъ исчезли и родители.
   Герхардъ осмотрѣлся кругомъ съ нѣсколько-озабоченнымъ видомъ; ему ужь прежде было несовсѣмъ-то ловко.
   -- Куда они вышли? спросилъ онъ.-- Развѣ случилось что-нибудь?
   -- Нѣтъ, ничего! шопотомъ произнесла Густхенъ.
   -- Ну, это прекрасно! возразилъ онъ: -- а я думалъ, что-нибудь случилось.
   -- Нѣтъ, дѣйствительно ничего не случилось, повторила Густхенъ убѣждающимъ тономъ: -- напротивъ...
   -- Еслибъ что-нибудь и случилось, замѣтилъ Герхардъ, перебивая ее:-- то я не хотѣлъ бы быть въ тягость...
   -- Да еслибъ что-нибудь случилось, то я не сидѣла бы здѣсь такъ спокойно, наивно произнесла милая дѣвушка.
   Онъ посмотрѣлъ на нее сбоку. Она обратила на него нѣжный взоръ и затѣмъ вздохнула.
   -- Вы нездоровы? спросилъ онъ.
   -- О, нѣтъ! возразила она, устремивъ на него взоръ, полный нѣги: -- здорова, совершенно-здорова.
   -- Ну, это прекрасно! а я думалъ, что вы вдругъ почувствовали себя нездоровою.
   -- Нѣтъ, я вовсе не чувствую себя нездоровою, произнесла Густхепъ убѣдительнымъ тономъ:-- напротивъ...
   -- Еслибъ вы почувствовали себя нездоровою, сказалъ Герхардъ, перебивая ее:-- то я не сталъ бы долѣе быть вамъ въ тягость.
   -- Ахъ! еслибъ я чувствовала себя несовсѣмъ-здоровой, то я не могла бы оставаться здѣсь такъ спокойно, возразила она.
   -- Да! замѣтилъ Герхардъ, помолчавъ нѣсколько времени: -- ваши почтенные родители, кажется, не возвратятся сюда... да и теперь ужь очень-поздно. Я долженъ отправиться домой.
   -- Ахъ, подождите еще немного! въ волненіи и вполголоса произнесла Густхенъ и взяла его за руку.
   О, какія мученія переносила, между-тѣмъ, казначейша, смотрѣвшая въ замочную скважину изъ сосѣдней комнаты... мученія матери, которая должна будетъ черезъ нѣсколько минутъ передать избранному свое дорогое дитя! Въ нихъ заключается глубокая тайна природы, физіологическая проблема.
   И чего она только не испытала, какъ мать, съ своими дочерьми и для своихъ дочерей! Она снова переживала съ ними свои собственные несчастные годы юности, въ которые такъ чувствовалась охота выйти замужъ; она мечтала съ ними, она вмѣстѣ съ ними чувствовала себя отринутою; она надѣялась, она опасалась, она молилась съ ними о мужѣ... ахъ! объ одномъ только мужѣ. На свѣтѣ столько мильйоновъ мужчинъ; она претендовала только на двухъ: одного для Густхенъ и одного для Мальхенъ. Столько тысячъ находятъ смерть въ кровопролитныхъ войнахъ! какъ жаль ихъ! какъ они годились бы въ мужья! и какъ тотъ и другой были бы счастливы въ объятіяхъ Густхенъ или Мальхенъ! И еще тысячи другихъ смерть скашиваетъ въ самомъ цвѣтѣ лѣтъ... для чего же? О, пути рока неисповѣдимы!
   На колѣняхъ передъ замочною скважиною лежала казначейша, удерживая дыханіе и пожирая глазами каждое движеніе обоихъ лицъ, находившихся въ другой комнатѣ.
   -- Вотъ онъ подходитъ къ ней, бормотала она подавленнымъ голосомъ, обращаясь къ своему супругу, въ волненіи ходившему взадъ и впередъ: -- вотъ онъ снова отходитъ.
   -- А что ты видишь теперь? спросилъ казначей послѣ безпокойнаго молчанія.
   -- Ничего! Они говорятъ другъ съ другомъ... о своей будущности, я думаю. Но онъ еще не обнимаетъ ее... все еще не обнимаетъ!.. они сидятъ вмѣстѣ, какъ прежде... это идетъ страшно-медленно... это должно идти гораздо-скорѣе. А! вотъ онъ встаетъ... вотъ онъ беретъ ее за руку... ну, ну, впередъ!.. они все еще находятся въ томъ же положеніи... Праведное Небо! онъ взялся за шляпу... онъ... уходитъ!
   Родители спѣшатъ къ дочери. Густхенъ, громко рыдая, бросается отцу на шею; мать, воздѣвъ руки къ небу, грозно восклицаетъ:
   -- Мщеніе!
   Въ Густхенъ она сама была задѣта за живое; ни одно отвергнутое любящее существо не было въ-состояніи чувствовать такое бѣшенство, какое овладѣло казначейшею. Это-то и доказывало тайную связь между матерью и дочерью, связь, которую не разъяснила наука.
   -- Онъ болванъ, болванъ! ворчалъ раздосадованный отецъ.-- Онъ глупецъ, попираетъ ногами свое счастье... ну, хорошо же, хорошо... узнаетъ же онъ это!
   -- Мщеніе, мщеніе! безпрестанно жужжала приведенная въ негодованіе мать самымъ низкимъ голосомъ.-- Негодяй! онъ долженъ бы радоваться тому, что можетъ породниться съ такимъ почтеннымъ семействомъ, а онъ... да, это ужь, просто... не-уже-ли онъ думаетъ, что можетъ шутить съ нами, дерзкій! Не-уже-ли онъ думаетъ, что съ насъ довольно и того, что онъ ухаживаетъ за нами? Да и ты, Густхенъ, ты вела себя вовсе не такъ, какъ слѣдуетъ. Такимъ образомъ, можешь повѣрить моей опытности, ты никогда въ жизни не выйдешь замужъ, если ты доживешь даже до ста лѣтъ. Съ мужчинами должно вести себя холодно, всегда свысока... посмотри: вотъ такъ!
   Она гордо выпятила грудь, замахала носовымъ платкомъ и съ невыразимымъ презрѣніемъ повернулась спиною къ Амаліи, которая также присутствовала при этой сценѣ. Затѣмъ она обратилась къ своему супругу и твердо произнесла:
   -- Ты знаешь, какъ ты долженъ поступить теперь?
   Между-тѣмъ регистраторъ пришелъ къ себѣ домой. Вся сегодняшняя исторія казалась ему чрезвычайно-странною; онъ не могъ понять въ ней рѣшительно ничего. Ему, пришло, правда, случайно въ голову, что на него смотрѣли какъ на жениха, но онъ вовсе не думалъ серьёзно останавливаться на этой мысли, чему въ-особенности препятствовала наводящая ужасъ арія изъ волшебной флейты, которая все еще занимала въ его душѣ главное мѣсто и не позволяла ему успокоиться.
   Чтобъ разсѣять непріятныя впечатлѣнія вечера, онъ взялъ свою любимую скрипку, къ которой обыкновенно прибѣгалъ въ подобныхъ случаяхъ. Небольшой ключикъ быстро повернулся, регистраторъ открылъ футляръ: вотъ лежала она, его старая, его единственная, всегда-вѣрная подруга.
   Какъ хорошо сложена она! что за высокая грудь! съ какимъ вкусомъ украшенъ цвѣтами и перламутромъ ея грифъ! Когда всѣ оставляли его, она его не оставляла, она неизмѣнно раздѣляла съ нимъ опасности жизни, страданія, которыя онъ перенесъ; она утѣшала и ободряла его, когда онъ приходилъ въ отчаяніе. Она прильнула къ его душѣ, охватила всѣ его чувства и желанія. Все, рѣшительно все въ мірѣ можетъ онъ повѣрить ей. Она разрѣшаетъ сомнѣнія, возникающія въ его душѣ, она успокоиваетъ его бурныя чувства, она разсѣваетъ его отчаяніе. О! она его другъ, его сестра, его возлюбленная; ея груди ввѣряетъ онъ свое горе и свою радость, въ ней онъ всегда находилъ сочувствіе, котораго искалъ.
   Они были связаны другъ съ другомъ неразрывными узами; тихая скрытая симпатія образовала изъ нихъ то, чѣмъ они теперь были; и когда смерть отзоветъ его, то и изъ ея струнъ исчезнетъ таинственный духъ и неразрушимая печать безмолвія скуетъ ея уста.
   "Приди же ко мнѣ" сказалъ онъ, набожно вынимая изъ кельи свою скрипку, "и освободи меня и сегодня отъ неудовольствія. Ты улыбаешься? Хорошо же, увидимъ, правда ли, что тебѣ не стоитъ большаго труда разсѣять меня... Я долженъ предварить тебя, что я сильно разстроенъ; меня жестоко оскорбили; я сталъ, просто, фальшивою квинтой и октавой".
   Окна его комнаты были открыты и вскорѣ теплый воздухъ лунной ночи огласился тихими звуками. Одинокій прохожій и любовная чета, гулявшіе по улицѣ, остановились и стали прислушиваться. Въ окнахъ сосѣднихъ домовъ тамъ-и-сямъ показались головы, которыя, позволяя ночному зефиру играть ихъ волосами, внимательно слушали чудные звуки.
   -- Это играетъ старый регистраторъ, который живетъ тамъ, наверху, подъ крышей, сказалъ одинъ изъ проходившихъ.-- Онъ часто играетъ по вечерамъ.
   -- А пріятно слушать, замѣтилъ его спутникъ.
   -- Да вѣдь онъ только фантазируетъ, возразилъ первый, и они пошли своей дорогой.
   -- Какое странное впечатлѣніе производятъ эти звуки, если слышишь ихъ издалека, шопотомъ произнесла молодая дѣвушка, шедшая съ своимъ возлюбленнымъ подъ-руку.
   -- Постой! вполголоса воскликнулъ онъ, останавливаясь: -- да, это адажіо Бетховена, которое играющій самъ переложилъ на скрипку. Дѣйствительно, это пріятно послушать... постоимъ еще немного. Вотъ! онъ переходитъ въ другой темпъ; онъ фантазируетъ на тэму. Присядемъ здѣсь на скамейкѣ и послушаемъ его...
   Около полуночи только, когда ночной сторожъ съ башни протрубилъ урочный часъ на всѣ четыре стороны свѣта, замолкли звуки, вылетавшіе сверху изъ комнаты, на чердакѣ. Регистраторъ нѣсколько спустилъ струны и отправилъ своего друга на покой.
   "Да, еслибъ тебя не было у меня" сказалъ онъ, нѣжно и заботливо укладывая віолу: "о, еслибъ тебя не было у меня!.."
   И, еще разъ обративъ на нее взоръ, полный тихой любви, онъ заперъ ея жилище...
   Наступилъ понедѣльникъ. Акты, касающіеся ѣздоваго, не отъискались еще; предписанія недоставало также. Въ то время, когда регистраторъ шелъ по корридору, онъ увидѣлъ издали казначея, выходившаго изъ комнаты президента. Ему показалось также, когда онъ случайно посмотрѣлъ въ окно, что ѣздовой Пистъ бродилъ около присутственнаго зданія. Совѣтникъ фон-дер-Позе, занятый какимъ-то должностнымъ дѣломъ, не явился на службу. Такимъ образомъ день прошелъ, не случилось ничего замѣчательнаго, не было никакого повода къ неудовольствію.
   Но какъ душно, какъ тягостно въ комнатахъ! Сонливое послѣобѣденное время простираетъ свою власть надъ всѣми, налагаетъ оковы на весь міръ. Тихо и безмолвно сидятъ у своихъ столовъ чиновники присутственнаго мѣста, погруженные въ разрѣшеніе задачъ своей службы. Никто изъ нихъ почти не движется, никто не говоритъ ни съ кѣмъ, никто не заботится о своемъ сосѣдѣ. Изрѣдка лишь напоминаютъ о присутствіи живыхъ существъ глубокій вздохъ, легкій шорохъ шаговъ ищущаго какія-нибудь дѣла, или шумъ, произведенный чиновникомъ, который съ озабоченнымъ видомъ третъ рукою лобъ. Всѣ они безмолвны, неподвижны, безучастны, и только пыль составляетъ связь между ними.
   Пыль, этотъ необходимый элементъ всѣхъ пространствъ, въ которыхъ помѣщаются дѣла и присутственныя мѣста, пыль связуетъ собою здѣсь разобщенное, пыль окружаетъ неразрывными узами безмолвнаго взаимнаго пониманія все то, что посвятило себя службѣ.
   Должностную пыль нельзя смѣшивать ни съ пылью большой дороги, которая крупными зернами летитъ въ лицо путешественника, ни съ пушистою пылью уютной жилой комнаты, которую каждое утро сметаетъ служанка, ни съ полевою пылью, которою шаловливо играетъ вѣтеръ, ни съ пылью песчанаго моренаго берега, которую сноситъ ураганъ и кружитъ въ воздухѣ. Нѣтъ! должностная пыль -- изготовленная, пыль образованная, тонкая и легкая и непобѣдимая; она не влетаетъ съ улицы въ окна и двери, но самое присутствіе -- мѣсто ея рожденія; она нѣкоторымъ образомъ производится сама-собою; въ-отношеніи другихъ, она не знаетъ никакой пощады, никакого сожалѣнія; она проникаетъ всюду, насмѣхаясь надъ щеткою и пыльною тряпкою; это могучее связующее средство ложится всюду на людей и на вещи, и даже кусты бузины и геранія, душистыхъ и цвѣтущихъ растеній, которые поставилъ на свой столъ регистраторъ, какъ-то безсознательно-чувствовавшій страстную жажду жизни и цвѣта, даже и эти кусты покрыты легкою пылью.
   Пыль эта въ-особенности же любитъ акты; съ ними она съ незапамятныхъ временъ заключила какое-то внутреннее соглашеніе; она не только покоится на ихъ переплетахъ, но и забирается въ ихъ внутренность, въ ихъ содержаніе, и пожелтѣвшіе листы, которые ревностно пересматриваетъ труженикъ, которые приводятъ въ восторгъ испытателя, цвѣтомъ своимъ обязаны этой пыли.
   Пусть она покоится; не трогайте ее тамъ, гдѣ она покойно лежитъ! Вѣдь она непокорная; и если вы станете рыться въ ящикахъ, то она подымется легкимъ облакомъ, будетъ рѣзвиться въ солнечномъ лучѣ, проникающемъ сквозь дурно-занавѣшенное окно, будетъ смѣшиваться съ воздухомъ, которымъ вы дышете, и спустя столько-то лѣтъ вашъ мутный взоръ, ваша впалая щека скажутъ вамъ, какой врагъ омрачилъ зрѣніе вашихъ глазъ, какой злой духъ болѣзненно стѣснилъ вашу грудь...
   Наступилъ вечеръ, пробило семь часовъ и чиновники присутственнаго мѣста вдругъ оживились, какъ-бы отъ прикосновенія волшебнаго жезла. Вечеръ -- волшебникъ, добрая фея въ этомъ царствѣ терзаемыхъ духовъ. Лишь только жезлъ его коснулся этого міра сна, лишь только затихъ послѣдній ударъ колокольчика, возвѣстившій седьмой часъ, какъ въ сонныхъ проникла живая, бодрая жизнь. Они стали двигаться; они встали; они начали громко разговаривать; они нюхали табакъ; они смѣялись; они острили; они даже закурили сигары.
   Потомъ они взяли шляпы и палки, вычистили щеткою, заведенною на общій счетъ, пыль съ сюртуковъ и весело вышли изъ комнатъ.
   Съ какого-то особенною смѣлостью были отворены двери, и толпы служителей закона вышли на улицу, молодые впереди, за ними старые и среднихъ лѣтъ. Не разъ ударялись двери о замокъ съ такою силою, что даже трещало зданіе, и въ корридорахъ и на лѣстницахъ снова и снова раздавались быстрые, нерѣдко бойкіе шаги уходившихъ. Затѣмъ стало тихо, и пусто, и голо. Прошло только нѣсколько минутъ и все присутственное зданіе, казалось, вымерло; его можно было сравнить съ обширною могилою, съ заколдованнымъ замкомъ: ни звука, ни движенія, ни вздоха подъ этими сводами.
   Внизу, при главномъ входѣ, стоялъ старый сѣдой привратникъ и, въ раздумья, смотрѣлъ въ даль. Онъ караулилъ при входѣ, чтобъ никто изъ живыхъ не нарушилъ покоя мертвыхъ, не разрушилъ чаръ волшебника. Онъ медленно ходилъ взадъ и впередъ, потомъ сѣлъ въ нишу и опустилъ голову на грудь... Выстрѣлъ раздробилъ ему плечо при Ватерлоо... и во снѣ возникли передъ нимъ прежнія битвы. Онъ снова былъ при Іенѣ, при Лейпцигѣ и при Ватерлоо. Гвардія шла на приступъ, раздавались пушечные выстрѣлы, слышался дикій громъ битвы, земля стонала: то были кровавые великіе дни!
   Такъ мечталъ старикъ; а въ то время, какъ онъ мечталъ -- чу! что за шумъ? что за движеніе въ замкѣ? Не геніи ли искусства правленія празднуютъ какое-нибудь радостное торжество въ этомъ священномъ храмѣ?.. Сколько забытаго привели эти геніи въ порядокъ! многое они взяли изъ рукъ профановъ и подчинили себѣ... сколько незначительныхъ людей они возвысили и одарили почестями и орденами!.. Послѣ этого вѣдь могутъ же они когда-нибудь и предаться веселью, небезпокоимые никѣмъ взлетѣть къ потолку комнатъ, выглянуть изъ дымовыхъ трубъ, притягивать и отталкивать другъ друга, вкушать нектаръ и рѣзвиться!.. А можетъ-быть, души убитыхъ, оскорбленныхъ начинаютъ свой танецъ мести? Сколько крови сердца пролили неумолимыя постановленія! сколько разрушили счастья! сколько сковали мыслей и дѣятельныхъ силъ! сколько дорогихъ жертвъ пота и труда было принесено на этомъ мѣстѣ року, никогда-незнавшему состраданія! Сколько благороднаго мужества и добродѣтели, которыя составляютъ украшеніе мужей, уже поглотило здѣсь пламя службы! сколько потратило добрыхъ жизненныхъ силъ!..
   Однакожь, это не заколдованный замокъ, не могильный склепъ, а посвященное живымъ существамъ присутственное зданіе, и старикъ, караулившій внизу, непадшій въ ватерлооской битвѣ воинъ, а только инвалидъ, находившійся здѣсь на отдыхѣ.
   Отчего же происходитъ этотъ подозрительный, странный, непріятный шопотъ? Онъ слышится въ томъ мрачномъ углу корридора и идетъ отъ живыхъ людей. Посмотри: вонъ тамъ стоятъ двое; лица ихъ выражаютъ ненависть, ихъ движенія обличаютъ зависть и досаду.
   -- Что жь онъ тебѣ сдѣлалъ? спрашивалъ одинъ голосъ, принадлежавшій помощнику столоначальника Фуксу.
   -- Что онъ мнѣ сдѣлалъ? возразилъ другой помощникъ, Кнепель.-- Глупый вопросъ: что онъ мнѣ сдѣлалъ?.. онъ мнѣ мѣшаетъ.
   -- Мнѣ также! воскликнулъ первый: -- мнѣ онъ также мѣшаетъ.
   -- Какимъ образомъ?
   -- Я его терпѣть не могу, я ненавижу его; онъ пристаетъ къ дочери казначея, а на ней хочу я жениться. Да, я хочу жениться на ней, и пусть она десятью годами старше меня, что мнѣ въ томъ? Если она сдѣлается моею, то моя будущность обезпечена совершенно.
   -- Это разумная точка зрѣнія, сказалъ Кнепель: -- я знаю все и потому довѣряю тебѣ мою тайну. Мы помогаемъ другъ другу; потомучто я сдѣлаюсь регистраторомъ и буду получать его жалованье, если мы свергнемъ его. Итакъ, уничтожимъ его!
   -- Уничтожимъ его! повторилъ другой.
   -- Уничтожимъ его! раздалось подъ пустынными сводами корридора.
   -- Но какимъ образомъ? въ раздумьи спросилъ Фуксъ.
   -- Это чрезвычайно-легко, возразилъ ассистентъ Кнепель.-- Я перепутаю у него всѣ дѣла, тогда онъ разбитъ совершенно, тогда онъ не найдетъ ничего и, кромѣ-того... потомъ, посмотри-ка!
   При этихъ словахъ онъ спряталъ руку въ боковой карманъ сюртука и досталъ оттуда бумагу.
   -- Посмотри-ка: вотъ министерское предписаніе о ѣздовомъ, предписаніе, которое онъ затерялъ. Я взялъ его и еще сегодня вечеромъ сожгу. Пистъ человѣкъ хорошій, можетъ также когда-нибудь оказать услугу... я знаю его... а до регистратора мнѣ нѣтъ никакого дѣла. Пусть онъ заботится о себѣ какъ знаетъ; у меня жена и дѣти, а у него нѣтъ ихъ, онъ одинокій. Мы голодаемъ... я свергну его. Четыреста талеровъ въ годъ -- вотъ все, что мнѣ нужно. Каждому своя рубашка къ тѣлу ближе, а за четыреста талеровъ можно что-нибудь и рискнуть.
   -- Хорошо, я готовъ помогать тебѣ въ этомъ! воскликнулъ другой, перебивая своего собесѣдника.
   -- Прекрасно! шопотомъ произнесъ Кнепель, стиснувъ зубы.-- Въ такомъ случаѣ, дѣйствуй!
   -- Да! Но какимъ образомъ?
   -- Не-уже-ли же мнѣ учить тебя? Когда ты станешь подносить совѣтнику фон-дер-Позе, или кому-нибудь изъ нихъ, бумаги къ подписанію, то ты случайно и скажи что-нибудь дурное о регистраторѣ. Не-уже-ли же ты забылъ, какъ онъ иногда выражается о рабствѣ и свободѣ и подобныхъ предметахъ?
   -- Но вѣдь это еще не преступленіе, замѣтилъ другой.-- Послушай, Кнепель, за это я не берусь.
   -- Въ такомъ случаѣ ты смѣло можешь выбросить Густхенъ изъ своей головы... потому-что онъ выхватитъ ее у тебя изъ-подъ носу -- въ этомъ ты можешь быть вполнѣ увѣренъ, возразилъ собесѣдникъ.
   -- Однакожь, чортъ возьми! не могу же я, просто, клеветать на него!
   -- Не можешь, если не хочешь жениться на Густхенъ, презрительно замѣтилъ Кнепель.
   Влюбленный молчалъ и предавался раздумью.
   -- Баба! воскликнулъ Кненель убѣдительнымъ тономъ.-- Теперь я знаю довольно: ты трусъ, ты ни на что не можешь рѣшиться для...
   Въ эту минуту на лѣстницѣ показался сторожъ, отправлявшійся запирать комнаты присутствія. Бренча своею связкою ключей, онъ тяжелою походкою двинулся по корридору, и заговорщики исчезли на цыпочкахъ, тихо, незамѣченные.
   Въ это время регистраторъ стоялъ у окна своей небольшой комнаты и смотрѣлъ на сѣрое небо. Шелъ проливной дождь и нечего было думать объ обыкновенной вечерней прогулкѣ.
   "Да! въ такомъ случаѣ надобно еще поработать немного" пробормоталъ онъ про -- себя: "больше ничего не остается дѣлать..."
   Съ этими словами онъ вынулъ листъ разлинованной бумаги, образецъ какого-нибудь увѣдомленія или списка, непонятнаго для разсудка непосвященнаго, придвинулъ къ окну столъ, на которомъ находились всѣ матеріалы для письма, и принялся наполнять клѣтки чуднаго листа различными цифрами, знаками и примѣчаніями.
   Написавъ строчки двѣ, онъ подперъ рукою голову и черезъ листъ снова посмотрѣлъ въ окно. Не видно было ни малѣйшаго клочка отрадной синевы; грустныя ровныя сѣраго цвѣта облака покрывали кругомъ все небо и дождь все продолжалъ идти.
   "Что за мучительную жизнь я веду!" сказалъ про-себя регистраторъ, снова принимаясь за письмо. "Кому на свѣтѣ принесетъ какую-либо пользу этотъ списокъ, который я приготовляю? кто, за исключеніемъ нашего должностнаго мѣста, спроситъ о томъ, стоятъ ли тутъ эти цифры или нѣтъ? Я выравниваю этотъ сухой скучный людъ въ строй, какъ солдатъ, глаза направо, а врага и нѣтъ, котораго имъ слѣдовало бы побѣдить, а еще менѣе друга, который былъ бы искренно къ нимъ привязанъ. Еслибъ можно было быт дѣиствительно-полезнымъ своимъ ближнимъ, помогать имъ или радовать ихъ, это было бы, я думаю, истиннымъ блаженствомъ. Если я хорошенько раздумаю, то только привычка удерживаетъ меня при этой работѣ, которую можно сравнить лишь съ работою невольниковъ. Развѣ работа, которою я занятъ, не самаго грубаго рода, и видѣлъ ли я когда-либо ея плоды? да и вообще приноситъ ли она плоды -- не знаю."
   Онъ сложилъ работу и съ досадою всталъ съ своего мѣста. Щеглёнокъ въ клѣткѣ съ любопытствомъ вскочилъ на самую верхнюю перекладину и повертывалъ къ господину свою пеструю головку. Герхардъ подошелъ къ нему и сказалъ:
   "Птичка моя! ты также находишься въ плѣну, но ты моя радость, и я забочусь о тебѣ, а до меня кому есть дѣло. Кто заботится обо мнѣ? Пропой мнѣ что-нибудь, моя птичка: мнѣ грустно!"
   И щеглёнокъ выпустилъ изъ клюва конопляное сѣмечко, которое онъ только-что взялъ, и запѣлъ изо всѣхъ силъ; онъ пѣлъ такъ беззаботно, такъ громко, что отъ его пенія становилось весело на душѣ. Вдругъ ярко-красный лучъ проникъ въ окно: то былъ лучъ вечерняго солнца, которое одержало побѣду въ битвѣ въ природѣ. Дождь изсякалъ и облака быстро разсѣвались по сторонамъ, а солнце въ полномъ великолѣпіи стояло на ясномъ небосклонѣ, при закатѣ щедро надѣляя міръ свѣтомъ и надеждою.
   Такъ мрачный день заключился яснымъ вечеромъ, и мирно наступила тихая ночь съ ея вѣчными звѣздами...
   На другой день товарищъ по службѣ Лакъ снова взялъ подъ-руку спѣшившаго совѣтника фон-дер-Позе и шепотомъ сказалъ ему:
   -- Товарищъ, не спѣшите такъ и оставьте Писта въ покоѣ. Послушайтесь моего совѣта!
   -- Сегодня вы ошиблись, мой почтеннѣйшій, возразилъ фон-дер-Позе: -- о перемѣщеніи получено уже приказаніе высшаго начальства; я только забылъ сказать вамъ это намедни.
   -- Право? улыбаясь, произнесъ старый чиновникъ.-- Я также читалъ министерское предписаніе, я еще помню его вполнѣ; въ немъ сказано было: такому-то присутственному мѣсту предоставляется дать Писту другое назначеніе. Какимъ же образомъ можно, при нѣкоторомъ размышленіи, найти въ этихъ словахъ приказаніе или только согласіе на перемѣщеніе Писта. Товарищъ, извините меня, но вы въ этихъ вещахъ почти не знаете и азбуки. Предоставляется, въ настоящемъ случаѣ это значитъ: присутственное мѣсто можетъ перевести Писта, если оно хочетъ; но это будетъ несовсѣмъ-то пріятно, потому-что Пистъ имѣетъ хорошую протекцію; и если присутственное мѣсто все-таки переведетъ его, то этотъ поступокъ не пройдетъ даромъ -- въ этомъ оно можетъ-быть увѣрено. Вѣдь это ясно, какъ день, любезный товарищъ, поразмыслите-ка объ этомъ.
   И съ этими словами онъ ускользнулъ отъ своего собесѣдника.
   Совѣтнику фон-деръ-Позе приходилось бороться съ весьма-непріятнымъ чувствомъ. Несмотря на то, онъ рѣшился дѣйствовать энергически; иначе что могъ бы думать господинъ президентъ, съ которымъ онъ ужь переговорилъ обо всемъ дѣлѣ? Регистраторъ непремѣнно долженъ былъ подвергнуться служебной отвѣтственности.
   Вотъ почему совѣтникъ фон-дер-Позе удалился въ свою должностную комнату, позвонилъ и, съ соблюденіемъ всѣхъ формальностей, приказалъ позвать регистратора.
   Когда послѣднему передано было приказаніе, онъ подумалъ: "А, уже? Развѣ дѣло дошло ужь до того? Ну, дѣлать нечего! отбрось страхъ, сердце, и вооружись твердостью! Если ужь не можетъ быть иначе, то пусть будетъ что будетъ; но они не услышатъ отъ меня просьбы о милости; моя совѣсть спокойна и я не стану унижаться". Онъ всталъ съ своего мѣста и твердыми шагами пошелъ къ допросу. Подошедши къ комнатѣ, онъ на минуту еще остановился передъ дверью и перевелъ духъ. Затѣмъ онъ постучался и вошелъ.
   Совѣтникъ фон-дер-Позе величественнымъ движеніемъ руки указалъ на стулъ и важно произнесъ:
   -- Садитесь!.. такъ!.. Вы должны дать отчетъ по нижеслѣдующимъ пунктамъ:
   Вопервыхъ, въ исчезновеніи актовъ и предписанія.
   Вовторыхъ, мы узнали изъ совершенно-вѣрнаго источника, что ваша жизнь внѣ службы въ нравственномъ отношеніи неприлична...
   -- Что вы хотите этимъ сказать, господинъ совѣтникъ? съ удивленіемъ спросилъ Герхардъ.
   -- Позвольте мнѣ кончить, любезнѣйшій! Вы, конечно, знаете, какъ надобно понимать мои слова; вы знаете, что мы не можемъ допустить, чтобъ наши чиновники вторгались въ почтенныя фамиліи и разрушали семейное счастіе.
   Втретьихъ, ваше политическое направленіе не таково, какое требуется службою. Все хорошо такъ, какъ оно есть и какъ оно устроено. Подчиненные не должны имѣть личныя мнѣнія о заведенномъ порядкѣ; они должны заботиться единственно лишь о службѣ.
   Вчетвертыхъ: несмотря на то, что вы должны посвящать себя совершенно службѣ, какъ дѣлаю и я, васъ встрѣчали гуляющимъ въ должностное время; кромѣ-того, вы много играете на скрипкѣ... какъ?.. не на скрипкѣ?.. ну, на чемъ же?.. на альтѣ? Что это альтъ? ну, да это все-равно, это неприлично и не приноситъ никакой пользы...
   -- Извините, замѣтилъ Герхардъ, перебивая совѣтника, въ сильномъ волненіи: -- о другомъ я не говорю ни слова; но что касается моей віолы, господинъ совѣтникъ... кто нападаетъ на мою віолу, тотъ нападаетъ на мою жизнь, и я, видитъ Богъ! не допущу до этого.
   Совѣтникъ фон-дер-Позе вытаращилъ-глаза, значительно поднялъ брови и, въ недоумѣніи, смотря на регистратора, сказалъ:
   -- Я имѣю въ виду только васъ, а не какихъ-нибудь постороннихъ лицъ. Если особа, о которой, кажется, вы говорите, принадлежитъ къ вашей роднѣ или, пожалуй, къ числу тѣхъ, на которыхъ я уже намекнулъ во второмъ пунктѣ, въ такомъ случаѣ...
   -- Вы не такъ понимаете меня! возразилъ Герхардъ, перебивая его.-- Я вовсе не говорю о моей родственницѣ, я говорю только о моей віолѣ: она для меня дороже всего на свѣтѣ; она составляетъ для меня все, и я никогда, никогда не разстанусь съ нею.
   -- А!.. Такъ! тихо замѣтилъ совѣтникъ.-- Віола! Гм.! гм! вѣроятно, особа, находящаяся при театрѣ?
   Затѣмъ онъ громко присовокупилъ:
   -- Развѣ она у васъ въ квартирѣ?
   -- Конечно, а то гдѣ же ей быть?
   -- Послушайте, господинъ регистраторъ, я, однакожь, долженъ вамъ сказать, что это чрезвычайно-дерзкій поступокъ съ вашей стороны. А жильцы дома, въ которомъ вы живете, и ваши родные знаютъ объ этомъ?
   -- Какъ же имъ не знать этого? воскликнулъ Герхардъ: -- я занимаюсь открыто, я никогда не дѣлалъ изъ этого тайны.
   -- И не-уже-ли никто изъ жильцовъ не изъявлялъ на это досады? не-уже-ли никто изъ нихъ не считалъ этого неприличнымъ?
   -- Этого ужь я не знаю, возразилъ Герхардъ:-- вѣроятно, имъ это несовсѣмъ-то пріятно, и очень можетъ быть, что это иногда безпокоило ихъ.
   "Непозволительная связь! бормоталъ про-себя совѣтникъ. "Этого нельзя допустить!"
   -- Непозволительно? воскликнулъ Герхардъ, перебивая его.-- Какъ же можетъ быть непозволительно то, что составляетъ мою радость, зачѣмъ я отдыхаю, что меня успокоиваетъ... вѣдь у меня ничего нѣтъ другаго на свѣтѣ. Господинъ совѣтникъ! извините, вамъ чужды подобныя чувства; я вполнѣ вамъ вѣрю, что вы не понимаете моей страсти, и потому я не стану болѣе оправдываться. Но я также не позволю, чтобъ мнѣ дѣлали за это выговоры, потому-что, сколько мнѣ кажется, рѣчь идетъ только о частномъ дѣлѣ, которое...
   -- Да, частное дѣло, частное дѣло! воскликнулъ совѣтникъ, прерывая его.-- Я только удивляюсь тому, что вы такъ смѣло компрометируете себя передо мною. Во всякомъ случаѣ, ваше дѣло приняло отъ этого открытія столь серьёзный оборотъ, что я въ настоящую минуту долженъ пріостановить вашъ допросъ и обратиться къ королевскому полицейскому управленію съ просьбою: произвесть болѣе-точныя разъисканія. Вы можете идти теперь.
   Съ этими словами онъ частью презрительно, частью съ негодованіемъ указалъ рукою на дверь. Герхардъ съ удивленіемъ посмотрѣлъ на него и, покачавъ головою, вышелъ изъ комнаты.
   Въ регистратурѣ царствовало особенное тоскливое ожиданіе, какое-то странное волненіе.
   -- Ужъ онъ теперь пропащій человѣкъ! шопотомъ произнесъ счетчикъ на ухо своему помощнику, сбоку взглянувъ на регистратора.
   -- Дѣло-то приняло непріятный оборотъ, вполголоса замѣтилъ журналистъ:-- фон-дер-Позе жестоко отдѣлалъ его.
   -- Да, да, ужь напали же они на него! Впрочемъ, вѣдь въ немъ не Богъ-знаетъ сколько и толку, пробормоталъ какой-то помощникъ столоначальника съ важнымъ видомъ.-- Онъ, собственно говоря, никогда не дѣлалъ такъ, какъ слѣдуетъ.
   "Кто-то займетъ его мѣсто?" подумалъ про-себя другой чиновникъ, но онъ не сказалъ этого вслухъ, а только раздумывалъ про-себя; открывающаяся вакація есть и всегда останется однимъ изъ важнѣйшихъ событій въ мірѣ чиновническомъ. Сосѣдъ его, какъ-бы по тихому соглашенію съ нимъ, проходилъ тѣ же пути мысли и разсуждалъ про-себя:
   "Посмотрите, это мѣсто схватитъ непремѣнно Кнепель, собака!.. сломить бы ему себѣ шею!.."
   Съ регистраторомъ не заговорилъ никто. Всѣ холодно и принужденно, даже съ неуваженіемъ, обращались съ нимъ, съ своимъ товарищемъ по службѣ, который всегда былъ любезенъ съ ними и столько лѣтъ раздѣлялъ съ ними работу, труды и страданія; звѣзда его начинала угасать. Длинный секретарь, въ синихъ очкахъ, бросилъ бумагу, въ которой онъ болѣе не имѣлъ надобности, небрежно на столъ регистратора, такъ-что едва не опрокинулъ чернильницу, и даже сторожъ не поклонился регистратору, подавая ему вновь-поступившія бумаги.
   Около полудня сцена измѣнилась. Въ комнату регистратора вошелъ ассессоръ и потребовалъ какую-то бумагу; затѣмъ вошелъ совѣтникъ Лакъ и требовалъ другую бумагу. Секретарю нужно было какое-то увѣдомленіе, счетчику также, референдарію Кеку требовалось посмотрѣть документъ, находившійся при извѣстномъ дѣлѣ; совѣтникъ фон-дер-Позе также находился въ комнатѣ. Все больше-и-больше прибывало чиновниковъ, которымъ требовались различные акты и бумаги; предводительствуемые совѣтникомъ фон-дер-Позе, они безъ всякаго милосердія приставали къ регистратору. Весь адъ, казалось, возсталъ на несчастнаго. Какъ-бы преслѣдуемый фуріями, регистраторъ метался изъ одного конца залы въ другой. Всюду шла за нимъ толпа его притѣснителей, протянувъ руки и указательные пальцы, крича и требуя.
   -- Давайте же генеральные акты: они нужны мнѣ!
   -- Выньте мнѣ какъ-можно-скорѣе спеціальный актъ подъ литерою Б!
   -- Мнѣ тотчасъ же нужны счетныя дѣла нумеръ 6 подъ литерою У!
   -- Достаньте мнѣ акты коммиссіи!
   -- Я требую дѣло о водопроводахъ, устроенныхъ въ верхней крѣпости!
   -- А я дѣло о поземельной подати загороднаго округа.
   Страшная суматоха, ужасный шумъ, все увеличивавшіеся съ каждою минутою!
   -- Но, господа, будьте нѣсколько терпѣливѣе! воскликнулъ Герхардъ.-- Всѣ вдругъ, вѣдь это невозможно! Дайте мнѣ прежде удовлетворить одного.
   -- Нѣтъ, это вздоръ! отвѣчали всѣ разомъ.-- Давайте дѣла! немедленно, скорѣе, тотчасъ же!
   И всѣ актовые кредиторы снова бросились на регистратора съ истинно-американскою жестокостью:
   То былъ невиданный дотолѣ конкурсъ. Можно ли сравнить жестокость кредиторовъ, съ которою преслѣдуется несостоятельный должникъ и которая въ разговорѣ обыкновенной жизни обратилась въ пословицу? можно ли сравнить жестокость кредиторовъ съ этою должностною энергіею неотстававшихъ требователей актовъ?.. Но вѣдь въ обыкновенной жизни дѣло идетъ только о частной собственности, между-тѣмъ, какъ здѣсь страдаетъ государственный интересъ, благосостояніе цѣлаго -- да, благосостояніе цѣлаго, часть котораго лежитъ на плечахъ каждаго, которое требуетъ дружнаго, совокупнаго дѣйствія всѣхъ силъ, неослабнаго стремленія къ тому, чтобъ достигнуть предположенной цѣли даже съ пожертвованіемъ собственной особы предъ испытующимъ взоромъ начальниковъ. Тутъ ужь нечего думать о снисхожденіи, о пощадѣ; мечъ обнаженъ, и если онъ гибельнымъ ударомъ падетъ на главу отдѣльнаго, то мы можемъ сожалѣть о немъ впослѣдствіи, но спасти его мы не въ-состояніи.
   Сколько индивидуумовъ, сколько родовъ уже поглотило дѣйствіе исторіи! и кто спрашиваетъ о нихъ? даже короли обращались въ прахъ и благороднѣйшія личности дѣлались жертвою волнъ. Но цѣлое выходило изъ всѣхъ потрясеній, изъ всѣхъ битвъ съ торжествомъ. Регистраторъ падетъ, служба останется, ибо идея слуя;бы безсмертна между людьми.
   -- Стой! вдругъ воскликнулъ Герхардъ, который ужь не зналъ, куда спастись отъ неистовства преслѣдователей.-- Стой! воскликнулъ онъ, съ твердою рѣшимостью, пробившись сквозь ихъ ряды.
   Затѣмъ онъ произнесъ твердымъ и громкимъ голосомъ, покрывшимъ весь говоръ:
   "Это ужь выше всякой мѣры... этого съ меня довольно, даже болѣе, нежели довольно! Ищите теперь сами ваши бумаги. Проклята будетъ моя рука, если она еще коснется какого-нибудь акта, проклята моя нога, если она когда-либо переступитъ этотъ порогъ! Я не хочу болѣе и знать этой несчастной службы. Честь имѣю кланяться. Прощайте!.."
   Съ этими словами онъ схватилъ шляпу и вышелъ изъ двери на лѣстницу...
   Его притѣснители, находившіеся въ комнатѣ, то съ удивленіемъ обращали взоры на дверь, изъ которой онъ исчезъ, то безмолвно посматривали другъ на друга. Послѣ страшной суматохи воцарилась необыкновенная тишина.
   -- Онъ ушелъ! сказалъ затѣмъ совѣтникъ фон-дер-Позе, первый пришедшій въ себя.
   -- Да, онъ ушелъ! почти-неслышно замѣтилъ еще кто-то.
   -- Онъ ушелъ! откликнулся третій.
   -- Не пойти ли намъ за нимъ, чтобъ онъ не сдѣлалъ чего надъ собою? проговорилъ четвертый, одинъ изъ обладавшихъ сострадательною душою.
   -- Его надобно задержать! воскликнулъ фон-дер-Позе и выскочилъ на лѣстницу.
   Но регистраторъ Герхардъ уже исчезъ, не оставивъ никакихъ слѣдовъ.
   Онъ быстро вышелъ изъ присутственнаго зданія, но на концѣ улицы онъ остановился ненадолго и бросилъ послѣдній прощальный взглядъ на старыя каменныя стѣны, въ которыхъ схоронены были тридцать лучшихъ лѣтъ его жизни, на главный входъ, чрезъ который онъ, усталый, проходилъ столько тысячъ разъ, на коротко-знакомое небольшое окно, изъ котораго, сидя за бумагами, онъ такъ часто со вздохомъ посматривалъ въ свободную даль. Ни ненависть, ни печаль, ни горечь не запали въ его душу, но имъ овладѣло чувство тихаго унынія... вѣдь тридцать, цѣлыхъ тридцать лѣтъ провелъ онъ здѣсь!
   "Пусть ихъ!" воскликнулъ онъ про-себя, "пусть ихъ!"
   И быстрыми шагами повернулъ онъ за уголъ.
   Вошедши въ свою комнату, онъ почувствовалъ себя спокойнымъ и свободнымъ.
   "Щеглёнокъ!" сказалъ онъ: "щеглёнокъ!" представь себѣ, я въ отставкѣ! Вѣришь ты этому, или не вѣришь?"
   Щеглёнокъ вспорхнулъ на его палецъ и смотрѣлъ на него своими умными птичьими глазёнками. Герхардъ далъ ему крошку хлѣба и нѣжно погладилъ его.
   Тяжелая, какъ камень, ноша спала съ его плечъ; его грудь освободилась отъ домоваго, который давилъ его столь долгое время. Онъ едва могъ повѣрить случившемуся; но чѣмъ болѣе онъ сознавалъ то, что его прежнія мученія совершенно-окончились, тѣмъ радостнѣе становилось его настроеніе духа. Его скромный обѣдъ показался ему чрезвычайно-вкуснымъ.,
   "Возможно ли это?" вскричалъ онъ вдругъ: "сегодня вѣдь вторникъ: тяжелый рабочій день, а я въ три часа не пойду опять въ регистратуру?... нѣтъ! я не пойду опять туда -- да я и вовсе не пойду туда, въ-особенности же сегодня, сегодня я отправлюсь гулять далеко, далеко..."
   Онъ громко захохоталъ.
   "Пойду гулять въ должностное время... ей-Богу; это, великая мысль! и пусть встрѣтится мнѣ кто хочетъ, вся коллегія и, во главѣ ея, совѣтникъ фон-дер-Позе, и самъ господинъ президентъ... мнѣ это все-равно; я теперь не обращаю вниманія ни на кого -- нѣтъ! я иду прогуливаться; я буду уходить изъ города, когда мнѣ придетъ охота -- никому нѣтъ до этого никакого дѣла и никто не можетъ привязаться ко мнѣ за это. Право, кажется, я еще никогда не видѣлъ, какъ солнце свѣтитъ за городомъ послѣ обѣда въ будни. Итакъ, впередъ!"
   Съ почти-юношескою поспѣшностью спустился онъ съ лѣстницы, и когда онъ очутился среди деревьевъ и полей, имъ овладѣло невыразимое блаженство. Подобно выздоравливающему отъ продолжительной болѣзни, онъ съ чувствомъ благодарности наслаждался воздухомъ, согрѣтымъ солнцемъ; какъ плѣнникъ, разбившій свои оковы, привѣтствовалъ онъ новую свободу, которая стала теперь драгоцѣннѣйшимъ благомъ его жизни. Онъ всякому, кто встрѣтился бы ему, готовъ былъ разсказать, что онъ сдѣлался свободнымъ человѣкомъ. Ахъ! а еслибъ онъ имѣлъ друга, онъ бросился бы ему на грудь и крѣпко, крѣпко обнялъ бы его...
   Только поздно вечеромъ возвратился онъ домой. До этого времени онъ и не подумалъ о будущемъ. Теперь возсталъ предъ его душою образъ его старухи-матери и его сестры и заставилъ его задуматься. Онѣ жили на его родинѣ, въ небольшомъ отдаленномъ городкѣ; до сегодня преимущественно онъ заботился о ихъ существованіи. Что теперь станется съ ними?.. Казалось, что онъ поступилъ ужь слишкомъ-быстро, что онъ необдуманно разрушилъ за собою мостъ, который далъ бы ему возможность отступить. Развѣ онъ своимъ хлѣбомъ, хотя и скуднымъ, не былъ обязанъ должности? и не прослужилъ ли онъ съ честью много-много лѣтъ въ этой должности?
   Тяжелую борьбу приходилось ему вынести еще съ самимъ собою, можетъ-быть, борьбу труднѣе всѣхъ.
   Наконецъ онъ ободрился и сказалъ:
   "Моя совѣсть покойна: я дѣлалъ и работалъ сколько могъ, и никто не хотѣлъ цѣнить это. Что имъ нужно отъ меня? Зачѣмъ преслѣдуютъ они меня? Развѣ они не лишили меня здоровья, не оскорбили моей чести, не насмѣхались надъ моими привязанностями?.. О! жизнь, которую я велъ, была жизнь невольника; и если я долженъ буду стоять съ моимъ альтомъ и играть передъ деревенскими шинками и на дворахъ домовъ, если я долженъ буду писать ноты за деньги... то я все-таки буду доволенъ; я охотнѣе займусь этимъ, но не возвращусь на печальную службу, которой я пожертвовалъ мои силы, лучшіе годы моей жизни. Вооружись мужествомъ, вооружись мужествомъ, сердце мое!"
   Онъ подошелъ къ своей віолѣ, вынулъ ее изъ ящика и легко провелъ смычкомъ по ея струнамъ. Она отвѣчала ему нѣжными звуками. Ея голосъ былъ мягокъ, доходилъ до сердца.
   "До-тѣхъ-поръ, пока я владѣю тобою", воскликнулъ онъ, "я не боюсь ничего. Ты моя драгоцѣнность, мое сокровище, моя помощница въ нуждѣ -- благодарю тебя!"
   Начинало уже свѣтать. Онъ легъ въ постель и сладкій сонъ скоро низшелъ на его вѣки.
   Прошло нѣсколько мѣсяцовъ. Скажите, ради самого неба, что случилось въ присутственномъ мѣстѣ? Мѣсто унынія и меланхоліи внезапно превратилось въ храмъ явнаго веселья. Всѣ находятся въ прекрасномъ расположеніи духа, начиная отъ сторожа и до президента; нигдѣ не видно серьёзнаго лица, ни въ должностныхъ комнатахъ, ни въ корридорахъ. Президентъ улыбается, товарищъ Лакъ ухмыляется, чиновники смѣются, а въ большой залѣ засѣданія даже страшный шумъ. Въ этой комнатѣ, гдѣ обыкновенно парятъ осторожно-выраженныя мысли государственныхъ мужей, раздается необыкновенно-веселый смѣхъ ассессоровъ и референдаріевъ, которые сошлись здѣсь и, повидимому, не знаютъ, какъ имъ только выразить свое удовольствіе. Всѣ узы строгой дисциплины, порядка, даже закона, кажется, распались. Одинъ безъ мѣры смѣется, нѣсколько другихъ поютъ: Gaudeamus igitur! еще другіе бѣгаютъ по комнатѣ какъ безумные, стучатъ въ полъ ногами и палками и, просто, не знаютъ куда дѣться съ своимъ восторгомъ.
   Въ эту минуту отворяется дверь въ комнату засѣданія и входитъ одинъ изъ учениковъ школы правленія. Увидѣвъ, что другіе ведутъ себя какъ сумасшедшіе, онъ принимается смѣяться вмѣстѣ съ ними, но онъ только -- что пришелъ изъ дома и вовсе не подозрѣваетъ, что за причина заставляетъ другихъ неистовствовать такимъ образомъ.
   -- Что случилось, господа? спрашиваетъ онъ среди ужаснаго шума.-- Скажите, пожалуйста!
   -- Акты, акты! кричатъ другіе.-- Ѣздовой Пистъ... Позе... можно умереть со смѣху... вотъ дивная исторія!
   -- Что? не-уже-ли нашлись акты, касающіеся Писта, и генеральные акты, касающіеся ѣздовыхъ вообще?
   -- Натурально, да! считавшіеся умершими живы и здоровы!.. Этотъ старикъ Позе... отлично, неподражаемо, неоцѣнимо!..
   -- Но разскажите же порядкомъ; такъ, вѣдь, никто не пойметъ ничего. Они были у Герхарда, что ли?
   -- Боже сохрани, нѣтъ! Герхардъ потерпѣлъ за нихъ, но онъ невиненъ, какъ ребенокъ.
   -- Такъ кто же?
   Шумъ нѣсколько утихъ.
   -- Мы всѣ собрались и работаемъ, началъ разсказывать одинъ изъ чиновниковъ: -- вдругъ входитъ сторожъ и держитъ акты въ рукахъ. Откуда взялись они? спрашиваемъ мы. Сторожъ отвѣчаетъ: "Я хотѣлъ снесть къ столяру кресло изъ комнаты господина совѣтника фон-дер-Позе, у этого кресла нужно починить спинку, а акты лежали на сидѣньи. Господинъ совѣтникъ изволили подложить ихъ подъ себя, потому-что кресло нѣсколько-низко, а столъ нѣсколько-высокъ; такимъ-образомъ господинъ совѣтникъ изволили сидѣть на нихъ". При этомъ случаѣ дѣйствительно можно сказать: онъ ищетъ осла, а самъ сидитъ на немъ!
   Лишь только кончился разсказъ, шумъ снова поднялся, и новоприбывшія товарищъ посвятилъ ему также свои лёгкія и свои ноги...
   Совѣтникъ фон-дер-Позе надолго сталъ невидимкою послѣ этого случая. Онъ не выходилъ изъ комнаты; онъ былъ боленъ.
   Когда востановилось его здоровье, онъ прежде всего отправился въ отдаленное предмѣстье, гдѣ жилъ прежній регистраторъ. На дорогѣ встрѣтился ему ассистентъ Фуксъ съ дочерью казначея Густхенъ подъ-руку. Кто? ассистентъ Фуксъ? Э, нѣтъ: онъ теперь бухгалтеръ при кассѣ; вмѣстѣ съ обожаемою дѣвицею получилъ онъ и выгодное мѣсто. Какъ часто прекращались распри королей браками, какъ часто рѣшало судьбу націи простое обручальное кольцо! При помощи браковъ бѣдные дѣлались богатыми, незначительные -- великими, отчего же Фуксъ, при помощи брака, не могъ бы сдѣлаться бухгалтеромъ?.. Прелестная парочка, казалось, ужь болѣе не гармонировала вполнѣ, ибо Фуксъ имѣлъ какой-то кислый видъ, а Густхенъ, истинное дитя своей почтенной матушки, морщилась и давала полную свободу языку.
   Совѣтникъ фон-дер-Позе нахлобучилъ фуражку на глаза и прошелъ мимо, неузнанный супругами.
   Пора была вечерняя. Герхардъ сидѣлъ за своимъ столомъ и прилежно писалъ; возлѣ него лежала нотная тетрадь. Онъ имѣлъ спокойный, веселый и довольный видъ; новая жизнь дѣлала его совершенно-счастливымъ; въ противномъ случаѣ, его взоръ не былъ бы такъ ясенъ, его лицо не сіяло бы такъ весело! Онъ бѣжалъ изъ монастыря, мрачныя стѣны котораго окружали его столь долгое время; онъ выступилъ изъ ордена государственныхъ братій, чиновниковъ-монаховъ, вѣчно-постящихся и обращающихъ другихъ, проводящихъ жизнь въ непрестанномъ покаяніи, въ неослабномъ служеніи дѣламъ, отъ которыхъ единственно можно ожидать спасенія. И передъ нимъ открывалась жизнь, открывался великій разнообразный міръ.
   Наступали уже сумерки; въ это время раздался стукъ въ двери и въ комнату вошелъ совѣтникъ фон-дер-Позе. Онъ былъ очень-смущенъ, очень убитъ. И ѣздовой Пистъ восторжествовалъ надъ лейбегеремъ господина генерала и остался на своемъ прежнемъ постѣ. Весьма-часто случается, что высшія мѣста не умѣютъ цѣнить самыхъ лучшихъ намѣреній... а вѣдь это больно.
   -- Желаю вамъ добраго вечера, сказалъ совѣтникъ фон-дер-Лозе.
   -- Очень вамъ благодаренъ, возразилъ Герхардъ и попросилъ прибывшаго сѣсть.
   -- Вы, какъ я вижу, совершенно-здоровы и веселы, снова началъ совѣтникъ.-- Я радуюсь этому отъ чистаго сердца, господинъ регистраторъ...
   -- Отставной, поправилъ Герхардъ тономъ, въ которомъ слышалось веселое расположеніе духа.-- О, да! я совершенно-здоровъ.
   Совѣтникъ покачалъ сѣдою головою и сказалъ:
   -- Развѣ у васъ есть работа, что вы не нуждаетесь?
   -- Да такъ, немного, возразилъ Герхардъ.-- Я списываю ноты и имѣю ужь нѣсколько учениковъ.
   -- Скажите! внезапно воскликнулъ совѣтникъ, схвативъ за руку бывшаго регистратора: -- скажите, вамъ... не... жаль?
   -- Нисколько! отвѣчалъ Герхардъ увѣрительно.-- Только теперешняя моя жизнь позволяетъ мнѣ быть здоровымъ и бодрымъ.
   -- Акты также нашлись, какъ-бы вскользь замѣтилъ совѣтникъ.-- Слышали ли вы уже объ этомъ?
   -- Пожалуйста, не будемъ говорить объ этомъ! сказалъ Герхардъ.
   -- Хорошо, хорошо! Я, впрочемъ, пришелъ вовсе не затѣмъ, продолжалъ совѣтникъ: -- я хотѣлъ просить васъ о нѣкоторомъ одолженіи, господинъ регист... или, лучше, любезный господинъ Герхардъ, такъ-какъ вамъ это болѣе нравится. У меня есть сынъ -- вы, можетъ-быть, знаете ужь это -- ему теперь четырнадцать лѣтъ и, я надѣюсь, у него есть кой-какія способности... такъ, къ другимъ предметамъ. Вотъ, моя жена имѣетъ желаніе, которому я не хочу противорѣчить, нѣсколько пробудить въ немъ музыкальный принципъ, и потому мы рѣшили, чтобъ онъ учился на какомъ-нибудь инструментѣ. фортепьяно не нравится моей женѣ: на немъ играютъ теперь многіе... намъ пріятнѣе былъ бы другой инструментъ, болѣе-рѣдкій. Я не знаю хорошенько толку въ этомъ... я думалъ сначала о флейтѣ, потому-что Фридрихъ-Великій также игралъ на ней; но жена моя говоритъ, что это можетъ быть вредно для груди; она говоритъ, что лучше учить его на другомъ инструментѣ... напримѣръ, на скрипкѣ... или... или... на... альтѣ. Еслибъ вы согласились давать еженедѣльно четыре урока, это было бы весьма-пріятно моей женѣ и мнѣ.
   -- О, съ радостью! возразилъ Герхардъ.-- А мальчикъ имѣетъ охоту къ музыкѣ?
   -- Нѣтъ, охоты-то нѣтъ у него, отвѣчалъ совѣтникъ:-- но вѣдь это ничего не значитъ, онъ долженъ учиться! А если онъ станетъ упрямиться, то вы потрудитесь сказать только мнѣ. Моя жена большая любительница музыки, а я... я также охотно слушаю музыку. Итакъ, по-рукамъ -- и дѣло кончено! Такъ, это, слѣдовательно, рѣшено... альтъ. Пожалуйста, почтеннѣйшій, покажите мнѣ этотъ инструментъ: я долженъ сознаться, что еще никогда не видѣлъ его... какъ?.. это?.. вотъ этотъ? да это скрипка?
   -- Нѣтъ, это альтъ!
   -- Но, видомъ онъ очень-походитъ на скрипку...
   -- Да, но все-таки это альтъ, віола, увѣрялъ Герхардъ, улыбаясь
   И они дружески разстались.

"Отечественныя Записки", No 1, 1859

   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru