Эркман-Шатриан
Похитительница детей

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    La Voleuse d'enfants.
    Перевод Елизаветы Корнильевой (1874).
    Текст издания: Издание О. В. Звонарева. С.-Петербург, 1874.

  

Похитительница дѣтей.

Разсказъ Эркмана Шатріана

Переводъ Елизаветы Корнильевой.

  

I.

   Въ 1787 году каждый могъ видѣть бродящую по улицамъ одного изъ кварталовъ Майнца высокую женщину, худую, съ впалыми щеками, съ тѣмъ угрюмымъ взглядомъ, который бываетъ всегда страшнымъ признакомъ сумасшествія.
   Эту несчастную звали Христина Эвигъ; она прежде жила въ улицѣ Низкаго Полета, за соборомъ, и занималась дѣланіемъ матрацовъ. Она потеряла разсудокъ по случаю одного ужаснаго происшествія: проходя однажды вечеромъ по извилистой улицѣ Трехъ-Лодокъ, она вела свою маленькую дочь за руку; вдругъ дочь на минутку вырвалась и мгновенно исчезла, словно провалилась сквозь землю и даже не было слышно шаговъ ея. Бѣдная женщина воротилась назадъ, крича:
   -- Деубхенъ! Деубхенъ! гдѣ же ты?... гдѣ ты?
   Отвѣта не было. Улица была пуста.
   Громко проклиная ребенка, она бросилась къ пристани, и стала всматриваться въ воду, шумящую подъ лодками. Ея крики и стоны привлекли сосѣдей. Бѣдная мать разсказала имъ свое горе. Всѣ присоединились къ ней на новые поиски. Не ничего... ничего... ни слѣда, ни примѣты, по которымъ бы можно было хотя догадываться, куда дѣвалась дѣвочка. Христина Эвигъ съ этого времени не возвращалась уже домой; ночь и день она бродила по городу, крича, все болѣе и болѣе слабѣющимъ голосомъ:
   -- Деу бхенъ!.. Деу бхенъ!..
   Всѣ ее жалѣли. Нѣсколько добрыхъ людей поочередно брали ее къ себѣ, кормили, одѣвали въ свое старье. Полиція, видя всеобщее участіе, не посадила Христину въ смирительный домъ, какъ это дѣлалось въ то время. Ей позволяли бродить, жаловаться, и на это не обращали вниманія.
   Несчастье Христины Эвигъ было страшно еще тѣмъ, что оно послужило какъ бы началомъ многихъ подобныхъ. Около десятка дѣтей исчезло съ тѣхъ поръ самымъ страннымъ, необъяснимымъ образомъ. Многіе изъ этихъ дѣтей принадлежали гражданамъ высшаго сословія.
   Эти случаи обыкновенно происходили вечеромъ, когда проходящіе становились рѣже, и каждый спѣшилъ домой послѣ своихъ дѣлъ на отдыхъ. Вѣтренный ребенокъ выбѣгалъ за порогъ своего дома, за нимъ кидались слѣдомъ, ему кричали: Карлъ!.. Лудвигъ!.. точно такъ же, какъ кричала несчастная Христина и точно также отвѣта не было! Бѣжали дальше, кричали, искали по сосѣдству, все было кончено!
   Разсказывать о розыскахъ полиціи, объ арестахъ, о предварительныхъ слѣдствіяхъ, объ ужасѣ жителей было-бы безполезно.
   Видѣть дитя свое умирающимъ, конечно, ужасно, но потерять его не зная, что съ нимъ, думать, что и не узнаешь этого никогда, что это бѣдное маленькое существо сла <При печати пропущено несколько строк>
  

II.

   Въ то время, какъ это происходило у пристава Каслера Шварца, по улицѣ Арсенала ѣхала карета. Часовой, узнавъ экипажъ графа Дидериха, полковника Императорскаго попа, отдалъ честь. Ему отвѣчали поклономъ изъ кареты.
   Карета мчалась во весь духъ и вмѣсто того, чтобы повернуть въ Англійской набережной, покатила въ улицу Желѣзнаго Человѣка и остановилась передъ домомъ пристава.
   Полковникъ былъ въ полной формѣ. Вышедъ поспѣшно изъ кареты, онъ пріостановился, услыхавъ хохотъ сумасшедшей.
   Графъ Дидерихъ былъ человѣкъ лѣтъ сорока или тридцати пяти, высокій, смуглый, съ строгой и энергичной физіономіей.
   Онъ быстро вошелъ въ переднюю и увидѣлъ Ганса, выпроваживающаго Христину Эвигъ.
   Не приказывая докладывать о себѣ, полковникъ быстро вошелъ въ столовую господина Шварца.
   -- Полиція вашего квартала ужасна! вскрикнулъ онъ. Двадцать минутъ тому назадъ, я остановился около собора во время молебна Пресвятой Богородицѣ. При выходѣ изъ кареты, замѣтивъ, что графиня Ильбурнгазанъ сходитъ съ крыльца, я посторонился, чтобъ дать ей мѣсто, и въ это время мой сынъ -- трехъ-лѣтній малютка, оставленный мной въ каретѣ -- исчезъ. Противуположная дверца была отворена: похитители воспользовались минутой, когда я откидывалъ подножку. Всѣ поиски были тщетны. Я въ отчаяніи, господинъ приставъ, я въ отчаяніи!
   Полковникъ былъ чрезвычайно взволнованъ; его черные глаза сверкали, какъ молнія, сквозь слезы, которыя онъ старался удержать, его рука сжимала рукоятку шпаги.
   Приставъ, казалось, былъ пораженъ, онъ страдалъ при мысли провести ночь, отдавая приказы, тащиться на мѣста, гдѣ въ сотый разъ производились безуспѣшно розыски...
   Ему хотѣлось отложить дѣло до утра.
   -- Знайте, сударь, сказалъ полковникъ, -- что я буду мстить! Вы вашей головой отвѣчаете мнѣ за моего сына. Ваша обязанность смотрѣть за общимъ спокойствіемъ. Вы не исполняете этой обязанности! Это низко! Мнѣ надобенъ врагъ, слышите ли? О! еслибъ я по крайней мѣрѣ зналъ, кто меня поразилъ!
   Произнося эти слова, онъ ходилъ взадъ и впередъ съ стиснутыми кулаками и мрачнымъ взоромъ.
   Потъ выступилъ на раскраснѣвшемся лбу господина пристава, который бормоталъ, глядя въ тарелку:
   -- Я въ отчаяніи, сударь, въ отчаяніи, но это ужъ десятый!.. Воры ловчѣе моихъ агентовъ -- что-же мнѣ дѣлать?..
   При этомъ неосторожномъ отвѣтѣ, графъ подпрыгнулъ отъ ярости и, схвативъ толстяка за плечи, приподнялъ съ кресла.
   -- Что дѣлать!.. А! такъ вотъ какъ вы отвѣчаете отцу, который спрашиваетъ у васъ свое дитя!
   -- Оставьте меня, сударь, оставьте, вопилъ приставъ, задыхаясь отъ страху.-- Христа ради, успокойтесь... Женщина... сумасшедшая... Христина Эвигъ приходила сейчасъ... она говорила... да и я вспоминаю... Гансъ! Гансъ!
   Слуга слышалъ все черезъ дверь и сейчасъ же явился.
   -- Что угодно, сударь?
   -- Бѣги, ищи сумасшедшую!
   -- Она еще тутъ, господинъ приставъ.
   -- Хорошо, пусть войдетъ. Садитесь, господинъ полковникъ.
   Половникъ Дидерихъ стоялъ впереди столовой. Минуту спустя вошла сумасшедшая.
   Слуги и горничная, заинтересованные тѣмъ, что происходило, стали у порога, съ открытыми ртами.
   Полковникъ повелительнымъ жестомъ заставилъ ихъ выйдти вонъ, и, скрестивъ руки, сталъ противъ Шварца.
   -- Ну-те, сударь, вскричалъ онъ, -- какого поясненія думаете вы добиться отъ этой несчастной?
   Приставъ хотѣлъ что-то сказать и его толстыя щеки задвигались.
   Сумасшедшая смѣялась, точно рыдала.
   -- Господинъ полковникъ, сказалъ, наконецъ, приставъ, эта женщина, точно въ такомъ же положеніи, какъ и вы. Два года тому назадъ у нея украли дитя, отчего она и лишилась разсудка.
   Глаза полковника наполнились слезами.
   -- Потомъ?!
   -- Сію минуту она прибѣжала ко мнѣ, -- разсудокъ точно возвратился къ ней, она мнѣ говорила...
   Шварцъ замялся.
   -- Что-же, сударь?
   -- Что она видѣла женщину, которая несла ребенка!..
   -- А!
   -- Я думалъ, что она говоритъ это въ сумасшествіи и выгналъ ее.
   Полковникъ горько усмѣхнулся.
   -- Вы ее выгнали? сказалъ онъ.
   -- Да... мнѣ казалось, что она въ сумасшествіи...
   -- Чортъ возьми! вскричалъ громовымъ голосомъ полковникъ, -- вы отказали въ помощи этой несчастной, отняли у нея послѣдній лучъ надежды? Вы довели ее до отчаянія, вмѣсто того, чтобы ее поддержать, защитить, какъ велитъ это ваша обязанность! И вы смѣете еще оставаться на этомъ мѣстѣ! Вы смѣете получать жалованье?..
   Приблизясь къ приставу, парикъ котораго дрожалъ, онъ прибавилъ тихмъ, сдержаннымъ голосомъ:
   -- Вы негодяй! Если я не найду своего ребенка, то убью васъ, какъ собаку.
   Шварцъ выпучилъ глаза, разинулъ ротъ, растопырилъ пальцы и молчалъ; страхъ душилъ его, да онъ и не зналъ, что отвѣчать.
   Вдругъ полковникъ обернулся къ нему спиной и, подойдя къ Христинѣ, посмотрѣлъ нѣсколько минутъ на нее, потомъ громко сказалъ:
   -- Милая моя, постарайтесь отвѣчать мнѣ. Ради Бога... ради вашего дитяти... гдѣ вы видѣли эту женщину?
   Онъ замолчалъ. Сумасшедшая прошептала жалобнымъ голосомъ:
   -- Деубхенъ! Деубхенъ! Они ее убили?..
   Полковникъ поблѣднѣлъ и въ порывѣ ужаса, схвативъ сумасшедшую за руку, вскричалъ:
   -- Отвѣчайте мнѣ, несчастная, отвѣчайте мнѣ!..
   Онъ ее потрясъ. Христина откинула голову назадъ, страшно захохотала, и отвѣчала:
   -- Да!.. да... все кончено!.. злая женщина убила ее.
   Полковникъ почувствовалъ, что колѣна подъ нимъ подгибаются. Онъ скорѣе упалъ, чѣмъ сѣлъ въ кресло, положилъ локти на столъ, и закрылъ руками свое блѣдное лице. Казалось, передъ нимъ рисовалась какая-то страшная сцена
   Нѣсколько минутъ прошло въ молчаніи.
   Часы пробили десять; бой ихъ заставилъ полковника содрогнуться. Онъ всталъ, отворилъ дверь, и Христина вышла.
   -- Сударь? сказалъ Шварцъ.
   -- Молчите! отвѣтилъ ему полковникъ съ грознымъ взглядомъ.
   Онъ послѣдовалъ за сумасшедшей, которая вышла на улицу.
   Страшная мысль поразила его.
   -- Все кончено! подумалъ онъ. Эта несчастная не можетъ прійдти въ себя, не можетъ понять, что у нея спрашиваютъ; но она видѣла что-то. Быть можетъ, инстинктъ будетъ ею руководить.
   Безполезно прибавлять, что приставъ былъ въ восторгѣ отъ такого исхода дѣла. Достойный блюститель порядка поспѣшилъ затворить дверь на замокъ, и благородное негодованіе овладѣло имъ.
   -- Угрожать такому человѣку, какъ я! схватить за шиворотъ! О! господинъ полковникъ! мы увидимъ, что есть и законы! Съ завтрашняго дня я подамъ жалобу, я объявлю, какъ ведутъ себя эти воины! Погодите, погодите!..
  

III.

   Между тѣмъ графъ слѣдовалъ за сумасшедшей; всѣ чувства его были до того напряжены, что онъ видѣлъ ее ночью въ темнотѣ, какъ днемъ. Онъ слышалъ ея вздохи, безпорядочныя слова, не взирая на безпрестанные порывы осенняго вѣтра, который завывалъ въ безлюдныхъ улицахъ.
   Нѣкоторые запоздалые простолюдины, приподнявъ воротники плащей, засунувъ руки въ карманы, нахлобучивъ шляпу на глаза, бѣжали туда и сюда, вдоль по тротуарамъ. Слышался стукъ запираемыхъ дверей; худо притворенная ставень хлопала объ стѣну, черепица, вырванная вѣтромъ, катилась по улицѣ. Сильные порывы вѣтра, пронеслись съ воемъ, покрывали своимъ завываньемъ всякій шумъ и вздохи. Это была одна изъ холодныхъ октябрьскихъ ночей, когда ласточки, застигнутыя стужей, кружатся надъ крышами высокихъ домовъ и кричатъ пронзительнымъ голосомъ: "зима, зима!.. вотъ ужъ зима!"
   Пришедъ на деревянный мостъ, Христина остановилась и посмотрѣла на мрачныя воды, волнующіяся между лодокъ; потомъ нерѣшительно продолжала путь, дрожа и бормоча тихонько:
   -- О! о! какъ холодно!
   Полковникъ одной рукой придерживалъ плащъ, а другой хотѣлъ унять біеніе своего сердца, которое, казалось ему, готово разорваться.
   На церкви Святаго Игнатія пробило одиннадцать часовъ, потомъ полночь.
   А Христина Эвигъ все шла.
   Она прошла уже улицы Книгопечатанія, Колотушку, Стараго Байни, Епископскаго Рва. Сто разъ полковникъ въ отчаяніи говорилъ себѣ, что это ночное преслѣдованіе ни къ чему не ведетъ, что сумасшедшая бредетъ безъ всякой цѣли; но это была его единственная надежда и онъ все-таки продолжалъ гнаться за ней по пятамъ, то останавливаясь у трубъ и разрушенныхъ стѣнъ, то снова пускаясь по темнымъ улицамъ, точно безпріютный звѣрь, бродящій наобумъ во мракѣ.
   Наконецъ въ часъ пополуночи, Христина вновь забрела на Епископскую площадь. Погода нѣсколько прояснилась; дождь пересталъ. Свѣжій вѣтерокъ дулъ на площади. Мѣсяцъ то застилался темными облаками, то ярко сіялъ; лучи его, блестящіе и холодные, какъ стальное лезвіе, отражались въ водяныхъ лужахъ, стоящихъ на мостовой.
   Сумасшедшая спокойно сѣла на краю фонтана, -- на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ сидѣла нѣсколько часокъ тому назадъ. Мокрое рубище облѣпило ея тѣло. Долго оставалась она въ одномъ положеніи, задумчиво опустивъ глаза.
   Графъ потерялъ всякую надежду.
   Но въ ту самую минуту, когда мѣсяцъ вышелъ изъ-за тучъ, и разлилъ блѣдный свѣтъ на мрачныя зданія, сумасшедшая вдругъ вскочила, вытянула шею, и полковникъ, слѣдившій за ея взглядомъ, увидѣлъ, что она смотритъ на улицу Стараго Желѣза, находившуюся въ двухъ стахъ шагахъ отъ фонтана.
   Вдругъ она пустилась бѣжать, какъ стрѣла.
   Графъ кинулся по ея слѣдамъ, между развалинами старыхъ домовъ, громоздящихся около церкви Святаго Игнатія.
   У сумасшедшей будто выросли крылья. Десять разъ терялъ онъ ее изъ виду, такъ скоро бѣжала она по неровной дорогѣ, загроможденной телѣжками, навозными кучами и вязанками хворосту, заготовленнаго на зиму.
   Вдругъ она исчезла въ темнотѣ глухаго переулка и полковникъ долженъ былъ остановиться, не зная куда идти.
   Къ счастію, черезъ нѣсколько минутъ потухающій желтоватый свѣтъ лампы освѣтилъ глухой переулокъ черезъ маленькое оконце. Этотъ свѣтъ былъ неподвиженъ. Вскорѣ его заслонила тѣнь, потомъ онъ вновь показался.
   Очевидно живое существо бодрствовало въ этомъ чуланѣ.
   Что дѣлалось тамъ?
   Не долго думая, полковникъ пошелъ прямо на свѣтъ. Онъ увидѣлъ сумасшедшую, стоящую посреди улицы въ грязи; глаза ея были устремлены на свѣтъ, ротъ открытъ. Она тоже наблюдала за освѣщеннымъ окошечкомъ уединеннаго домика.
   Появленіе графа, казалось, не удивило ее. Протянувъ руку къ освѣщенному окошечку, она сказала: "здѣсь" такъ выразительно, что графъ задрожалъ, бросился къ двери чулана, отворилъ ее ударомъ плеча и очутился въ темнотѣ.
   Сумасшедшая стояла за нимъ.
   -- Шш! сказала она.
   Графъ по ея знаку остановился и сталъ прислушиваться.
   Глубокое молчаніе царствовало въ этомъ домикѣ; можно было подумать, что все здѣсь спало, или было мертво.
   На церкви Святаго Игнатія пробило два часа.
   Вдругъ графъ услыхалъ тихій шопотъ, потомъ свѣтъ показался на старой стѣнѣ противуположнаго дома, затрещали доски подъ чьими-то шагами, свѣтъ все болѣе и болѣе приближался, освѣтилъ лѣстницу, старое желѣзо, сваленное въ углу, кучу дровъ, маленькое закоптѣвшее оконце, выходящее во дворъ, бутылки направо и налѣво, корзинку съ тряпьемъ... и кто знаетъ еще съ чѣмъ?
   Все тутъ было мрачно и отвратительно.
   Наконецъ жестяная лампа съ дымящимся фитилемъ, которую держала маленькая худая рука, точно лапа хищной птицы, медленно наклонилась къ периламъ и надъ свѣтомъ показалась голова озабоченной женщины; волосы ея напоминали кудель, костлявыя скулы выдавались острыми углами, большіе уши почти стояли торчмя, сѣрые глаза сверкали изъ подъ бровей.
   Это было малорослое существо самаго зловѣщаго вида, одѣтое въ грязную юбку, обутое въ старые туфли. Сухія руки были обнажены до локтей; одна рука держала лампу, а другая топоръ съ стальнымъ лезвіемъ.
   Едва только это странное существо осмотрѣлось кругомъ, какъ отбросилось и вновь начало карабкаться, съ удивительною ловкостью, по ветхой лѣстницѣ.
   Но было ужъ слишкомъ поздно: графъ прыгнулъ со шпагой въ рукѣ и ухватилъ мегеру за подолъ платья.
   -- Мое дитя, злодѣйка! Гдѣ мое дитя? вскричалъ онъ. Затѣмъ послѣдовала ужасная борьба. Опрокинутая женщина старалась укусить. Упавшая лампа горѣла на полу, и фитиль ея, мерцавшій на сырой каменной плитѣ, бросалъ дрожащее мерцанье на сѣрый фонъ стѣны.
   -- Мое дитя! кричалъ полковникъ, или я убью тебя!
   -- Га! будетъ тебѣ дитя! злобно отвѣчала женщина.-- О! это еще ничего!.. погоди... у меня хорошіе зубы... А! ты душишь меня!.. Гей! кто тамъ на верху... оглохли что-ли? Пустите меня... я скажу все!..
   Силы ея, казалось, истощались и она сдавалась. Вдругъ другая мегера, еще старше и свирѣпѣе, сбѣжала съ лѣстницы, крича:
   -- Вотъ и я!
   Она была вооружена большимъ ножемъ и графъ, поднявъ глаза, увидѣлъ, что она хочетъ ударить его между плечъ.
   Онъ уже считалъ себя погибшимъ.
   Сумасшедшая, до сихъ поръ бывшая только зрительницей, вдругъ бросилась на старуху, съ крикомъ:
   -- Это она!.. вотъ она!.. ой я ее узнаю!.. она у меня не вырвется!
   Въ отвѣтъ на это, струя крови обагрила площадку; старуха перерѣзала горло несчастной.
   Все это было дѣломъ одной минуты. Полковникъ имѣлъ время стать въ оборонительное положеніе -- увидѣвъ это, обѣ мегеры быстро взобрались по лѣстницѣ и исчезли въ темнотѣ.
   Дымящаяся лампа потухала, и графъ воспользовался ея послѣднимъ свѣтомъ для преслѣдованія убійцъ. Но добравшись до средины лѣстницы, онъ опомнился: опасно было покидать выходъ изъ этого вертепа.
   Онъ слышалъ предсмертное хрипѣніе Христины, слышалъ какъ среди жертвой тишины капли крови падали съ ступеньку на ступеньку. Это было ужасно!
   Внутри лачуги слышалось передвиганье мебели, что заставило графа опасаться, какъ бы обѣ женщины не вздумали уйдти въ окно.
   Лучъ свѣта, прорвавшись черезъ стеклянную дверь, далъ ему возможность разсмотрѣть два сосѣднія окна, выходящія на глухую улицу; эти окна были освѣщены. Въ ту же минуту грубый голосъ крикнулъ:
   -- Гей! что это такое здѣсь! дверь отворена? стой!.. стой!..
   -- Ко мнѣ! закричалъ полковникъ, ко мнѣ!
   Черезъ минуту показался свѣтъ
   -- О! проговорилъ голосъ, кровь! Чортъ возьми... Э! убита! Да это безумная Христина!
   -- Ко мнѣ! повторилъ полковникъ.
   Тяжелые шаги послышались на лѣстницѣ и бородатое лице ночнаго сторожа Земяга, въ огромной мѣховой шапкѣ съ козлиной шкурой на плечахъ, показалось на верху лѣстницы, направляя свѣтъ фонаря на графа.
   -- Кто тамъ? спросилъ онъ.
   -- Идите... мой другъ... идите...
   -- Извините, полковникъ, но тамъ внизу...
   -- Да, убитая женщина... а убійцы тамъ!
   Зелингъ, переступивъ послѣднія ступени, и поднявъ высоко фонарь, освѣтилъ входъ. Это была площадка въ шесть футовъ, или болѣе вышины, примыкавшая къ двери комнаты, въ которую скрылись женщины.
   Блѣдность полковника удивила Зелинга, но онъ не смѣлъ его распрашивать; полковникъ спросилъ его:
   -- Кто живетъ здѣсь?
   -- Двѣ женщины, мать и дочь; ихъ зовутъ въ кварталѣ Двѣ Жозели. Мать продаетъ говядину на рынкѣ, а дочь свинину.
   Графъ вспомнилъ тогда слова Христины, произнесенныя въ бреду. "Бѣдное дитя, они его убили!" У него закружилась голова, холодный потъ выступилъ на лицѣ.
   Въ это же мгновеніе попалась ему на глаза брошенные въ темнотѣ за лѣстницей, маленькая юбка съ голубыми и красными полосками, маленькіе башмачки и что-то въ родѣ шапочки съ черной верхушкой. Онъ содрогнулся, закрылъ глаза, но непреодолимая сила точно тянула его посмотрѣть и удостовѣриться.... Онъ приблизился, дрожа всѣмъ тѣломъ, и приподнялъ это маленькое платьице дрожащей рукой.
   Это было платье его ребенка! Нѣсколько капель крови запачкали ему пальцы.
   Прислонившись къ стѣнѣ, долго оставался онъ, какъ-бы пораженный громомъ, съ остановившимися глазами, опущенными руками и полуоткрытымъ ртомъ. Затѣмъ вдругъ бросился къ двери, съ крикомъ ярости, перепугавшимъ Зелинга.
   Слышно было, какъ затрещала въ комнатѣ мебель, которую нагромоздили обѣ женщины, для защиты входа. Домъ потрясся въ своемъ основаніи. Графъ исчезъ въ темнотѣ; потомъ послышались дикіе крики, проклятія, хриплыя восклицанія...
   Во всемъ этомъ не было ничего человѣческаго; это былъ бой дикихъ животныхъ, терзающихъ другъ друга среди берлоги.
   Улица наполнялась народомъ. Сосѣди сбѣгались со всѣхъ сторонъ крича: Что тутъ такое? здѣсь рѣжутся?
   Вдругъ все утихло, и графъ показался, израненный ударами ножа, въ изорванномъ мундирѣ, со шпагой, окровавленной до рукоятки; даже усы его были въ крови. Видно было, что онъ дрался какъ разъяренный тигръ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   Что скажу я еще?
   Полковникъ Дидерихъ вылечился отъ ранъ и навсегда уѣхалъ изъ Майнца.
   Городское начальство разсудило за лучшее не объявлять родителямъ жертвъ о сдѣланныхъ имъ ужасныхъ открытіяхъ. Мнѣ расказывалъ это Зелингъ, который, состарѣвшись, удалился въ нашу деревню. Онъ одинъ только зналъ всѣ подробности дѣла, потому что присутствовалъ какъ свидѣтель въ Майнцѣ, при тайномъ слѣдствіи уголовнаго суда.
   -- Отнимите у человѣка нравственное чувство, и одинъ умъ его, которымъ онъ такъ гордится, не предохранитъ его отъ ужасныхъ страстей! говорилъ Зелингъ, окончивъ расказъ и задумчиво нюхая табакъ.
  

-----------------------------------------------------------------------------

   Изданіе О. В. Звонарева. С.-Петербургъ. типографія I. Мордуховскаго, Офицерская Д. No 7--14. 1874.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru