Эмар Гюстав
Периколя

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Воспоминание из путешествия.
    Русский перевод 1876 г. (без указания переводчика).

Густав Эмар

Периколя

Воспоминание из путешествия

   OCR Roland, 2007.
  
   Во время моего двадцатилетнего путешествия по Америке (хотя некоторые из моих собратьев уверяют, что мои странствования не простирались из Парижа далее Сен-Клу, с одной стороны, и Вири-Шатильон, с другой), я почти постоянно жил с индейцами, пуэльчесами, команчами, сиу и апачами, которые, должен признаться, пренебрегают всем, что относится к искусству.
   В связи с этим я вспомнил одно происшествие, о котором расскажу здесь.
   Я был в Лиме, столице Перу, в 1840 году.
   Лима де лас Рейес была основана конкистадором Пизаром в 1535 году в двух лье от моря, на великолепной равнине. Подобно всем испанским городам, она прекрасно отстроена, улицы широки, правильно проведены, город разделен Римаком на две части. Через эту реку переброшен мост, архитектура которого напоминает архитектуру моста Понт-Неф.
   Жители Лимы чрезвычайно добры; ее женщины красивее всех женщин Нового Света. Они прославились этим.
   Итак, в ту эпоху, в которую я находился в этом городе, занятия мои были немногосложны. Я вел праздный образ жизни, проводя время в поисках новых приключений.
   Однажды я осматривал античный дом, выстроенный из одного только камня, в разрез с перуанскими обычаями, гранитный фундамент которого омывался Римаком.
   - Что это за дом? - спросил я у проходившего мимо меня человека.
   - Эх! Сеньор, разве вы его не знаете? Это Периколя.
   Я не мог ничего более добиться от него. В другой раз я проходил по площади Ачо во время боя быков, на котором особенно отличался один матадор.
   К ногам его со всех сторон посыпались букеты, энтузиазм зрителей дошел до крайних пределов. Вдруг одна из зрительниц сняла с себя жемчужное колье и бросила его на арену.
   - Браво! - неистово закричала публика, аплодируя, не щадя рук. - Браво! Это Периколя.
   В один вечер в театре прекрасная и милая, как все андалузки, актриса, пропев великолепную агвидилью с брио и упоительным напевом, исполнила jota aragonesa с салеро до того сладострастным голосом, что все зрители пришли в восторг, и оглушительные крики раздались со всех сторон.
   - Браво! Она поет и танцует как Периколя.
   Это таинственное имя или слово повсюду преследовало меня, упрямо я пытался разузнать что-нибудь о нем, но тщетно.
   Прошло несколько месяцев; но я не мог добиться решения этой загадки и начинал уже приходить в отчаяние, но случай или удача помогли мне в этом тогда, когда я этого нисколько не ожидал, оправдав мою настойчивость и удовлетворив мое любопытство.
   Вот как это случилось.
   Однажды я прогуливался утром под порталами площади Майор, куря превосходное пюро, как вдруг меня отвлек от этого важного занятия многократный звук колокольчика и голоса окружавших меня:
   - Ах! Вот Периколя.
   - Пардье, - подумал я, - так она здесь, поэтому я увижу ее. В этот раз я успокою себя и узнаю, что это за неуловимая Периколя, которая имеет право более шести месяцев так сильно занимать меня.
   Сказано, сделано; схватив свою шляпу, я подошел к старику приятной наружности, который стоял в нескольких шагах от меня, опершись плечом о портал и, поклонившись ему церемонно для того, чтобы снискать его расположение, сказал ему ласково:
   - Извините, сеньор, сделайте одолжение, покажите мне Периколя!
   - Вот она, сеньор, - сказал он, указав мне пальцем на тяжелую карету XVIII века, покрытую позолотою, которую везли два белых мула и которая выехала в это время из Саграрио; ее окружали духовенство, певчие и солдаты.
   - Как! - воскликнул я с изумлением. - Это карета - Периколя?
   - Да, сеньор, - ответил мне старик с плоской улыбкой, - эту карету называют ее именем.
   При этом я совершенно растерялся. Загадка эта принимала в моих глазах размеры непроницаемой тайны.
   А между тем физиономия старика, которого я расспрашивал, была такая обаятельная, голос так мягок, манеры так вежливы, что я почувствовал себя ободренным к тому, чтобы сделать новое усилие, и после минутного колебания, я снова спросил его:
   - Ну странно же называют эту карету! Что заключается драгоценного в ней, что ее везут так торжественно и с конвоем?
   - В ней, сеньор, везутся к умирающему Дары.
   - Как! - воскликнул я. - Святые Дары в Лиме возят в карете?
   - Да, сеньор, - ответил, поклонившись, старик, - так пожелала Периколя.
   - Ну хорошо же! - проворчал я про себя. - Опять это же имя.
   Через минуту я вновь обратился к старику:
   - Я прошу вас извинить мою настойчивость, сеньор, я француз, только что прибывший в этот город, и поэтому не знаю, кто эта Периколя, имя которой произносится повсюду, которая, как кажется, оставила в сердцах жителей Лимы неизгладимое воспоминание.
   - Да, действительно неизгладимое, сеньор, потому что она при жизни своей была Провидением для несчастных, и даже после своей смерти она не перестает благотворить. Я с удовольствием расскажу вам о ней.
   В нескольких шагах от нас было кафе; мы вошли. Усевшись за столом и приказав подать себе мороженого, я попросил старика исполнить его обещание; он улыбнулся и начал так свой рассказ:
   - Сеньор, история, которую вы услышите, весьма обыкновенная; она может иметь только некоторый интерес для моих соотечественников. Но так как вы желаете знать ее, я передам вам ее в нескольких словах.
   Около середины XVIII века, то есть в 1740 году, наверное, точнее не вспомню, вице-королем Перу был назначен дон Андрее де Рибера. Он прибыл в Перу, не так как его предшественники, для приобретения состояния, потому что сам был очень богат; но из желания пробудить в американских племенах любовь к метрополии или, по крайней мере, предупредить ненависть к ней.
   Миссия дона Андреса заключалась в примирении; никто лучше его не мог выполнить ее, потому что он был кастильянец, старинного дворянского рода, отважный, благородный и чрезвычайно умный; у него правосудие было равно для всех, и благодеяния его расточались безразлично испанцам, креолам и индейцам.
   Все любили дона Андреса де Рибера; высшие сановники, духовенство упрекали его только в одном; но это обвинение было, как вы увидите, весьма важно.
   Дон Андрее был уже в преклонных годах, ему было около шестидесяти пяти лет. Вследствие разных болезней он часто не мог по целым месяцам выходить из своего дворца. Несмотря на это, а быть может и вследствие этого, вице-короля втихомолку обвиняли в безумной страсти к девушке низшего сословия, в том что он совершенно подчинялся ей и исполнял все ее капризы; была ли эта страсть действительною? В этом невозможно было усомниться: эта женщина имела громадное влияние на вице-короля и хотя это влияние проявлялось только в благодеяниях, но зависть дворянства до того была возбуждена, что вице-королю и мнимой фаворитке ставили его в преступление; все приближенные вице-короля боялись и ненавидели ее.
   Эта женщина была Периколя.
   - Ах! Вот что это значит, - сказал я с радостью.
   - Камилия Периколя, - продолжал с улыбкой старик, - была просто актрисой; я не стану описывать вам ее; я этого не могу; гибкая, маленькая, нежная как все девушки Лимы, она имела обворожительную талию. Легкая и живая как птичка, она едва прикасалась земли своей микроскопической ножкой; ее походка, страстно небрежная, имела змеиные изгибы, полная невыразимого очарования, которое свойственно креолкам; несмотря на то, что ей было двадцать лет, она выглядела всего на пятнадцать. Ее большие голубые и задумчивые глаза, обрамленные черными ресницами, бросавшими тень на ее бархатистые и алые как персик щеки; ее маленький ротик с двумя розовыми губками; ее черные как вороново крыло волосы, все это, вместе взятое, делало ее похожей на ангела, женщину и демона одновременно.
   - Одним словом, - воскликнул я с энтузиазмом, - это было идеальное создание.
   - Да, - лукаво продолжал старик. - Периколя, была действительно идеальным созданием; истинная креолка, она обладала всеми качествами и пороками ее племени; то вспыльчивая и страстная, как будто в ее жилах текла огненная лава; то скромная и застенчивая, то веселая и бешеная как гитана, она доходила до самых безумных капризов и самых кротких чувств.
   Пусть кто хочет объяснит этот, полный неразгаданной таинственности, характер.
   Как актриса она обладала необыкновенным талантом; как только она появлялась на сцене, электрическая дрожь пробегала по всем рядам зрителей, которые только и видели ее одну; она исполняла свои роли до того увлекательно, что даже самые пресыщенные люди проливали слезы. В ее ролях субреток веселость ее удваивала, так сказать, смех на губах тех, которых за минуту она доводила до слез.
   Когда она пела, ее звучный и мелодический голос производил такие модуляции, что и соловей умер бы от зависти.
   Когда она плясала, всеми овладевал энтузиазм, и восторг зрителей был огромен.
   Вот какова была Периколя которую все обожали, потому что имея три-четыре миллиона, она употребляла свое богатство для того только, чтобы помогать бедным, которых она умела отыскивать с тактом везде, где бы они ни были.
   - Итак, сеньор, - перебил я, - повторяю, что Периколя была ангелом.
   - Нет, сеньор, это была женщина и женщина американка, родившаяся на знойной почве, в ее жилах клокотала лава вулканов.
   Вы, французы, родившиеся в холодной стране, под туманным небом, вы знаете только бледнолицых женщин, и никогда не поймете, что такое женщина юга и насколько упоительны эти внешне столь слабые, а в действительности столь сильные существа.
   Я покачивал головой, будучи недовольным столь нелестным для моих соотечественниц сравнением, сделанным стариком; но не желая возбуждать бесполезного спора, я молчал. Старик продолжал, поглядывая на меня с легкой насмешкой:
   - В это время в Лиме, - сказал он, - жил молодой человек двадцати-двадцати пяти лет, мужественной и гордой красоты; он был чрезвычайно богат - это был дон Луи дель Балле. Этот молодой человек любил Периколя; он везде выражал свою страсть самым странным манером и делал неимоверные усилия для того, чтобы обратить на себя внимание актрисы.
   Она не обращала внимания, отвернулась от него и забыла о нем; но дон Луи не испугался презрения артистки, настаивал с упорством, которое можно было сравнить только с тем упорством, с каким его отталкивала молодая девушка; так что во всем городе дона Луи дель Балле называли влюбленным в Периколя, от чего жестокая комедиантка хохотала до слез.
   Молодой человек сходил с ума от горя и, не зная что ему делать, дерзнул однажды остановить Периколя у входа в театр и сказать ей:
   - Сеньора, мое сердце сокрушено, я не могу более жить без вашей любви; почему вы, такая добрая ко всем, так жестоки ко мне? Не желаете ли вы моей смерти? Я исполню ваше желание; через три дня вы будете освобождены от докучливости несчастного, который надоедает вам, потому что через три дня меня не станет.
   Потом он холодно и почтительно поклонился молодой девушке и быстро удалился.
   Периколя побледнела и растерялась при этой непонятной выходке; но вскоре улыбка появилась вновь на ее устах, и легко, подобно птичке, она впорхнула в театральные коридоры.
   Она ежедневно видела молодых людей, цветущих здоровьем, которые грозили ей тем, что они лишат себя жизни из-за нее; но веселая девушка не верила тому, чтобы хотя бы один из ее поклонников мог представить ей столь безумное доказательство своей любви. В следующий четверг, то есть спустя два дня после этого, в Лимском соборе должна была происходить большая церемония, к которой был приглашен архиерей всем высшим обществом города и должен был присутствовать вице-король.
   Назначено было торжественное крещение Тюпак-Амарю, последнего перуанского инка, столь подло умерщвленного испанцами.
   Это крещение было для духовенства величайшим торжеством, которое оно одержало над индейским племенем; поэтому следовало показать при этом всю святость христианской религии.
   Объявление об этой церемонии подняло на ноги весь город, пробудило тщеславие и ревность всех; потому что дворянство желало при этом случае ослепить всех блеском своих богатств; креолы желали не отстать от них.
   В настоящее время в Лиме весьма мало экипажей; потому что единственная система передвижения, принятая ее жителями - верховая езда; но в то время в ней были только четыре кареты, которыми однако же восхищались изумленные индейцы; эти кареты принадлежали вице-королю, архиерею, президенту аудиенции и наконец старой маркизе, ненавидящей Периколя, донне Антонио де Скаброза; я должен добавить, что последняя карета была так же стара как и ее благородная владетельница; она полуразрушилась от времени и поддерживалась только искусством ремонтников, по это не препятствовало маркизе чрезвычайно гордиться ею и с гордостью кататься в ней почаще.
   В самый день этой церемонии, в то время когда вице-король надевал свой парадный мундир для того, чтобы отправиться в собор, он так сильно заболел подагрою, что несмотря на все свое желание присутствовать при церемонии крещения, вынужден был усесться в кресло и сидеть неподвижно.
   В это время вошла Периколя; она смеялась и хохотала по привычке.
   - О! Ваша светлость, - воскликнула она, - чья это великолепная карета, запряженная двумя белыми мулами, которую я заметила на дворе вашего дворца? Не принадлежит ли она вашей светлости?
   - Увы! Да, моя милая, - ответил дон Андрее болезненным голосом.
   - Я не знала, что у вас такой прекрасный экипаж.
   - Я это знаю, - продолжал он, - его привезли из Испании только третьего дня; вчера его доставили сюда, и я приказал тайно ночью перевезти его сюда в Калао.
   - Ну хороши же ваши сюрпризы, других вы не делаете; но теперь, ваша светлость, вы только напрасно выбросили за нее деньги, потому что в таком состоянии, в каком находится ваша светлость, вы не можете сегодня обновить этого великолепного экипажа.
   - К несчастью, это совершенная правда, моя милая; но если я не могу обновить этого блестящего экипажа, то это исполнит за меня кто-нибудь другой.
   - Ах! - произнесла она, с гневом закусывая губы. - Мне хотелось бы узнать имя той особы, которая имеет счастье пользоваться милостями вашего сиятельства?
   - Ничего нет легче, моя милая, - ответил вице-король, позвонив.
   Появился швейцар.
   - Запряжена ли моя новая карета?
   - Да, запряжена, ваше сиятельство! - почтительно ответил швейцар.
   - Прекрасно, - продолжал вице-король, - скажите кучеру, что он, мулы и карета с этой минуты принадлежат сеньоре Камилии Периколя, которая теперь может располагать ими по своему усмотрению. Ступайте!
   - Ах, ваша светлость, - воскликнула актриса, хлопнув весело в ладоши, - неужели действительно вы дадите мне эту великолепную карету?
   - Да, моя милая, - ласково ответил дон Андрее, - я очень рад, что вам понравился мой подарок.
   - Ваша светлость, вы слишком меня балуете.
   - Прекрасно, прекрасно, это не стоит благодарности; напротив, поспешите ехать, потому что скоро начнется церемония, а я желаю, чтобы вы явились на нее как можно приличнее.
   Молодая девушка поклонилась вице-королю, который поцеловал ее в лоб, и выбежала из зала.
   - В особенности, моя милая, советую тебе вести себя благоразумно, - кричал ей дон Андрее.
   - О! Не беспокойтесь, - сказала она исчезая.
   Ее выезд из дворца произвел всеобщее волнение, и вскоре собралась толпа посмотреть на нее и весело прокричать ей:
   - Браво! Периколя, да здравствует Периколя!
   Молодая девушка, упоенная радостью, грациозно раскланивалась налево и направо, как вдруг она увидала тяжелую карету маркизы, в которой величественно восседали ее хозяйка и несколько ее друзей. В голове актрисы тотчас же мелькнула сумасшедшая идея, и она, забыв совет вице-короля, наклонилась к кучеру и шепнула ему несколько слов.
   Почтенный автомедон стегнул своих мулов, которые поскакали галопом и понесли так несчастливо, что случайно карета актрисы наскочила на карету маркизы и опрокинула ее вверх колесами.
   Через пять минут Периколя вошла в собор и, преклонивши колени, с сокрушением стояла перед балюстрадой хора.
   Я не стану рассказывать вам о церемонии. Когда она окончилась, Периколя вышла из церкви и, садясь в экипаж, со злорадством увидела бедную маркизу, которую только теперь слуги успели, с большим трудом освободить из-под обломков ее экипажа.
   В то самое время, когда она поворачивала в Каль Меркадерес, большая толпа преградила ей путь, и вскоре послышался колокольчик, впереди появился со Святыми Дарами священник.
   Толпа расступилась перед священником и стала на колени по правую и по левую сторону дороги. Актриса также вышла и также преклонила колени со всеми.
   Вдруг внезапно отворились двери дома, и из него выбежал бледный и окровавленный человек, который бросился к Периколя и остановился перед нею, размахивая кинжалом.
   Молодая девушка вскрикнула от испуга, узнав дона Луи.
   - Сеньорита, - воскликнул он слабым и дрожащим голосом, - я сказал вам что через три дня я прекращу свою жизнь, я исполняю мою клятву и умираю; да простит вам Бог!
   И не успели удержать его, как он поразил себя кинжалом в сердце и замертво упал к ногам молодой девушки, обагрив кровью ее одежду.
   Периколя упала в обморок.
   Когда она пришла в себя, благодаря оказанным ей заботам, труп дона Луи лежал в двух шагах от нее.
   Она с ужасом вскрикнула и закрыла лицо свое дрожавшими руками.
   - Плачьте, дочь моя, - сказал ей чей-то кроткий голос, - милосердие Божие велико. Увы! Вы были невольной причиной смерти этого несчастного молодого человека.
   Актриса подняла голову и узнала старого священника, который нес Святые Дары.
   - О! Отец мой, - воскликнула она зарыдав, - я виновна; простит ли Бог этого несчастного за самоубийство?
   - Я надеюсь, дочь моя; но увы, я стар и несмотря на все мои усилия, я не успел примирить его с Богом.
   - Хорошо, батюшка, - ответила актриса со странной решимостью, - подобного случая более не повторится. Сядьте со мной в эту карету и отвезите меня в монастырь кающихся грешниц.
   - Прекрасно, дочь моя, я исполню ваше желание; устами вашими говорит сам Бог.
   На другой день все жители Лимы узнали с горестным изумлением о том, что их любимая актриса поступила в монастырь, раздав все свое значительное состояние бедным и пожертвовав на богоугодные заведения, в пользу несчастных и завещала, чтобы Святые Дары возились умирающим в ее карете.
   Несмотря на все просьбы, которые были сделаны ей, актриса не оставила избранный ею монастырь, в котором она умерла спустя пятьдесят лет.
   - Вот, сеньор, все то, что я могу рассказать вам о Периколя; я слышал об этом от моего отца, который знал ее в молодости и сохранил о ней самое трогательное воспоминание.
   Я поблагодарил старика за его снисходительность, с какой он рассказал мне эту историю, и, заплатив за две порции мороженого, вышел из кафе.
   Потом я часто искал его; но уже никогда более не встречал.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru