Аннотация: Felix Holt the radical.
Текст издания: журнал "Дѣло", NoNo 2-6, 1867.
ФЕЛИКСЪ ГОЛЬТЪ,
РОМАНЪ ДЖОРДЖА ЭЛІОТА, АВТОРА "АДАМА БИДА"
ВВЕДЕНІЕ.
Лѣтъ тридцать пять тому назадъ, старыя почтовыя дороги были еще въ полной славѣ: гостинницы блистали рядами тщательно вычищенныхъ пивныхъ кружекъ, хорошенькими прислужницами за выручкой и весельчаками трактирщиками; почтовыя кареты возвѣщали о своемъ появленіи веселыми звуками трубы; поселянинъ, подстригавшій изгородь или метавшій стогъ невдалекѣ отъ дороги, могъ безошибочно опредѣлять время по неизмѣнному, но во всѣхъ другихъ отношеніяхъ метеорическому появленію свѣтлозеленаго или желтаго дилижанса; почтенный старый джентельменъ, тащившійся въ колясочкѣ на парѣ маленькихъ лошадокъ не безъ нѣкотораго нервнаго безпокойства спѣшилъ уступить дорогу катившей ему на встрѣчу громадѣ, замѣчая, какъ измѣнились времена съ тѣхъ поръ, какъ на этой самой дорогѣ можно было встрѣтить вьючныхъ лошадей съ колокольчиками.
Въ то время существовали гнилыя мѣстечки съ представителями и рядомъ съ ними Бирмингамы, лишенные представительства въ парламентѣ и вынужденные дѣлать энергическія демонстраціи внѣ его; въ то время отправка письма стоила три шиллинга шесть пенсовъ,-- то было время процвѣтанія хлѣбныхъ законовъ и могучаго плодовитаго пауперизма и многихъ другихъ уже минувшихъ золъ; но за то минуло невозвратно и многое такое, что можно помянуть добромъ. Не всѣмъ ваше время взяло, о юноши! и у старика есть свои пріятныя воспоминанія и не послѣднее мѣсто занимаетъ въ нихъ воспоминаніе о длинномъ путешествіи въ прекрасный лѣтній или осенній день на открытомъ мѣстѣ почтовой кареты. Быть можетъ, наше потомство будутъ выстрѣливать, какъ пули, изъ Винчестера въ Ньюкастлъ черезъ трубы посредствомъ атмосферическаго давленія -- это очень пріятная надежда въ будущемъ; но въ прошломъ, какъ воспоминаніе, старинный способъ передвиженія изъ края въ край страны имѣетъ свои достоинства. Путешествіе въ трубѣ не дастъ матеріала ни карандашу, ни перу, оно также мало говоритъ сердцу и уму, какъ пустое восклицаніе: о! Между тѣмъ счастливый путешественникъ, въ былое время, сидя съ зари до зари на козлахъ дилижанса, могъ набраться разсказовъ объ англійскомъ житьѣ-бытьѣ, о трудовой жизни въ городахъ и селахъ, могъ наглядѣться видовъ земли и неба въ количествѣ достаточномъ для современной Одиссеи.
Представимъ себѣ, что его путь пролегаетъ черезъ срединную равнину, омываемую на одномъ краю Авеномъ, на другомъ Трентомъ. Первые лучи зари освѣтили передъ его глазами зеленѣющіе луга съ длинными рядами раскидистыхъ ивъ, означающихъ направленіе безчисленныхъ ручейковъ; они озолотили скирды хлѣба, собранные но близости какой нибудь фермы стараго покроя съ остроконечной крышей, а на встрѣчу идетъ стадо, которое загоняютъ домой для утренняго удоя. За стадомъ идетъ пастухъ главный работникъ на фермѣ, а за нимъ его овчарка, и съ безпечнымъ, нисколько не офиціальнымъ, видомъ, словно частное лицо, какой нибудь педель въ партикулярномъ платьѣ. Пастухъ идетъ медленно, переваливаясь съ ноги на ногу, принаравливаясь къ шагу скотины, мирно пощипывающей дорогой траву. Онъ нехотя сворачиваетъ въ сторону, бросая своему стаду какой-то односторонній намекъ; его взоръ, привыкшій скользить по землѣ, повидимому съ трудомъ переносится на кучера. Дилижансъ въ его понятіяхъ относится къ таинственному отдаленному порядку вещей, извѣстному подъ общимъ именемъ "правительства" -- и какое бы оно тамъ ни было это правительство, ему до него было также мало дѣла, какъ до самого отдаленнаго туманнаго пятна или звѣзды-мухи въ южномъ полушаріи; его солнечная система ограничивалась приходомъ. Нравъ хозяина да случайности составляли всѣ его жизненныя невзгоды. Онъ справлялся съ своимъ хлѣбомъ и вѣтчиной при помощи карманнаго ножа и не горевалъ ни о чемъ, кромѣ развѣ о горемычной долѣ иныхъ изъ своей братьи нищихъ работниковъ,-- о дурной погодѣ, да о падежѣ на скотъ. Но вотъ и онъ и его скотъ остались позади, миновала и ферма съ ея прудомъ, окруженнымъ кустами бузины, ея некрасивымъ огородомъ, ея бесѣдкой, осѣненной коническимъ тиссомъ. Уже повсюду тянутся изгороди, отнимающія пространство у полей и луговъ; они придаютъ столько прелести, осѣняя ихъ сережчатымъ орѣшникомъ и ежевикой, далеко простирающей свои цѣпкія плети. Быть можетъ, онѣ бѣлѣютъ маемъ или испещрены розовыми цвѣтами шиповника; быть можетъ, ребятишки собираютъ тамъ, за ними орѣхи или дикіе яблоки. Стоило право прокатиться хоть для того только, чтобъ полюбоваться этими изгородями, убѣжищами неподражаемой красоты,-- тутъ и пасленъ съ своими фіолетовыми цвѣтами и красными ягодами и вьющаяся повилика, сплетающая цѣлыя стебли свѣтло-зеленыхъ сердечекъ и бѣлыхъ трубочекъ и жимолость, напояющая воздухъ своимъ тонкимъ ароматомъ. Даже зимой изгороди щеголяютъ по своему въ кораловомъ нарядѣ изъ ярко-красныхъ ягодъ шиповника и боярышника и запоздавшей пестрой листвы, осыпанной алмазнымъ огнемъ. Порою кусты почти также высоки какъ маленькія хижины рабочихъ, то стоящія одиноко на концѣ аллеи, то столпившіяся въ кучку, и своими тусклыми окнами, словно помутившимися глазами, свидѣтельствующія о мракѣ царящемъ внутри. Путешественникъ, сидѣвшій на козлахъ, видѣлъ только крыши домовъ этихъ мѣстечекъ, да и тѣ, по всей вѣроятности, лежали задами къ дорогѣ, какъ бы не желая ничего знать кромѣ своею клочка земли и неба, избѣгая всякого сношенія съ внѣшнимъ міромъ, кромѣ развѣ какого нибудь случайно зашедшаго бродяги. Впрочемъ и лицевая ихъ сторона вѣроятно не отличалась опрятностью, но эта грязь была протестантская грязь -- и плечистые, нахальные, отзывающіеся водкой бродяги были протестантскіе бродяги.
Съ другой стороны жители этихъ мѣстечекъ были спасены отъ крайностей протестантизма незнаніемъ грамоты; отсутствіе ткацкихъ станковъ и коней избавило ихъ отъ бездны раскола; они при всеобщей переписи могли отличаться крупнымъ чернымъ знакомъ, какъ вѣрные сыны господствующей церкви.
Но встрѣчались и опрятныя хорошенькія деревушки съ позеленѣвшей отъ вѣтхости церковью, красивымъ пасторскимъ домомъ; тамъ слышались пріятные звуки кузнечнаго молота, фермерскія телѣги стояли въ ожиданіи у дверей кузницы, торговецъ плетеными корзинами на солнышкѣ чистилъ ивовые прутья, экипажный мастеръ кончалъ окраску голубого кабріолета на красномъ ходу; тамъ и сямъ виднѣлись домики съ блестящими прозрачными окнами, выставлявшими на показъ горшки бальзаминовъ и герани и хорошенькими садиками съ клумбами иванъ-да-марій и маргаритокъ; у колодезя красиво, опрятно одѣтыя женщины суетились съ ушатами воды на коромыслѣ,-- а около школы весело собирались юные Бриты, пересчитывая марбельзы {Каменные шарики для игры.} въ карманахъ своихъ незаплатаныхъ, украшенныхъ мѣдными пуговками, панталончиковъ. Окрестная почва жирна и плодородна; на дворахъ около фермъ стоятъ высокія скирды хлѣба,-- поджигатели скирдъ еще не нашли сюда дороги и зажиточные фермеры, владѣльцы этихъ домовъ, или вовсе не платящіе ренты или пользующіеся рѣдкимъ преимуществомъ держать свой хлѣбъ пока не возвысятся цѣны. Дилижансъ навѣрное повстрѣчалъ бы нѣсколькихъ изъ нихъ, скачущихъ на отдаленное поле или въ городъ въ базарный день, верхомъ на акуратно вычищенной лошади, или на оливково-зеленомъ гигѣ {Одноколка}. Они вѣроятно относились къ дилижансу не безъ нѣкотораго презрѣнія, какъ къ перевозочному средству людей, не имѣющихъ собственныхъ гиговъ, или принадлежащихъ къ подвижному, менѣе степенному сословію купечества и принужденному таскаться по такимъ отдаленнымъ мѣстамъ, какъ Лондонъ и прочіе крупные города. Путешественникъ съ высоты своихъ козелъ могъ угадать, что это страна крайнихъ оптимистовъ, твердо убѣжденныхъ, что добрая старая Англія идеалъ государства и что если и существуетъ на свѣтѣ что нибудь такое, о чемъ они по имѣютъ понятія, то оно и не заслуживаетъ вниманія: страна чистенькихъ маленькихъ городковъ съ еженедѣльными базарными днями, безъ мануфактуръ, но съ доходными синекурами, аристократическимъ духовенствомъ и ничтожнымъ налогомъ въ пользу бѣдныхъ. Но когда солнце склонялось къ вечеру, картина уже была не та; -- земля чернѣла угольными копями; изъ мѣстечекъ и деревушекъ долетало жужжаніе ткацкихъ станковъ. Тутъ попадались плечистые молодцы съ какими то странно-искривленными ногами отъ постоянной привычки ходить скорчившись въ подземныхъ галлереяхъ; они торопились домой, чтобы не умывшись, какъ есть въ почернѣлой отъ угля рубашкѣ, броситься на убогую постель, проспать до половины слѣдующаго дня, и потомъ встать чтобы пропить большую часть своего трудоваго жалованья въ кабакѣ, съ своими товарищами по "клубу взаимнаго вспомоществованія"; тутъ можно было встрѣтить блѣдныя, тревожныя лица ткачей и ткачицъ, изнуренныя отъ поздняго сидѣнія, чтобы поспѣть съ недѣльной работой едва только начатой въ среду. Дома грязны, дѣти неопрятны, потому что ихъ вялыя матери отдаютъ всѣ свои силы ткацкому станку. Остроконечныя готическія кровли диссентерскихъ молитвенныхъ домовъ наглядно свидѣтельствовали о религіозномъ духѣ населенія. Если порою случалось увидѣть двухъ старыхъ вѣдьмъ, сцѣпившихся въ дракѣ, то это только служило успокоительнымъ признакомъ, что хотя онѣ и не принадлежатъ господствующей церкви, за то по крайней мѣрѣ свободны отъ ереси Волунтаріизма. Атмосфера мануфактурнаго города, туманнаго днемъ, освѣщеннаго унылымъ заревомъ по ночамъ, распространялась и на всю окрестную страну, заражая воздухъ какимъ-то гнетущимъ чувствомъ безпокойства. Здѣсь жило населеніе не вполнѣ убѣжденное, что добрая старая Англія образцовая во всѣхъ отношеніяхъ страна. Здѣсь были и старинныя готическія церкви, кладбища съ зелеными насыпями и надгробными плитами, залитыми теплыми лучами солнца; здѣсь были и широко раскинувшіяся поля и фермы и почтенные старые лѣса на скатѣ холма или на краю дороги, а въ просвѣтахъ этихъ густыхъ лѣсовъ и парковъ мелькали дачи и замки, тщательно прятавшіеся отъ этого трудоваго, будничнаго міра. Путешествующій по средней Англіи быстро переходилъ отъ одной фазы англійской жизни къ другой; только-что оставивъ за собою деревеньку, почернѣвшую отъ угольной пыли, шумную отъ жужжанія ткацкихъ станковъ, онъ въѣзжалъ въ приходъ весь подъ полями, высокими изгородями и каменными дорогами; только-что дилижансъ прогремѣлъ по мостовой мануфактурнаго городка, театра рабочихъ стачекъ, какъ уже онъ катилъ по совершенно сельскому округу, гдѣ сосѣдство города ощущалось только выгодными цѣнами на хлѣбъ, сыръ и сѣно, и гдѣ люди съ почтеннымъ состояніемъ имѣли привычку говорить, что "они никогда сами не вмѣшиваются въ политику". Суета и шумъ ревущей печи, шахтъ и блоковъ, образовали какъ бы болѣе тѣсно-населенныя гнѣзда, среди простора медленно текущей жизни фермъ, отдаленныхъ хижинъ и осѣненныхъ столѣтними дубами парковъ. При видѣ этихъ жилищъ, разсѣянныхъ по лѣсистой равнинѣ или по вспаханнымъ склонамъ холмовъ, при видѣ этого вѣчно сѣраго нависшаго неба, своею неизмѣнностью возбуждавшаго подозрѣніе, что здѣсь самое время летитъ не какъ въ другихъ мѣстахъ, а спокойно стоитъ,-- путешественникъ могъ убѣдиться, что деревня и городъ не имѣли между собою ничего общаго; что до движенія въ пользу католиковъ въ 29-мъ году сельскіе обыватели Англіи знали такъ же мало о католикахъ, какъ и объ ископаемыхъ млекопитающихъ, что въ ихъ понятіяхъ реформа была какою-то комбинаціею поджоговъ, рабочихъ ассоціацій, ноттингамскихъ безпорядковъ и вообще всего такого, что дѣлаетъ необходимымъ сознаніе народной милиціи. Еще легче было увидѣть, что они по большей части противились многопольному хозяйству и крѣпко держались трехпольнаго: кучеръ могъ бы разсказать, какъ одного фермера, начавшаго было толковать о Гумфрей Деви, чуть было не выгнали изъ прихода, словно какого нибудь окаяннаго; -- или какъ одинъ пасторъ, взявъ текстомъ для проповѣди слова: "не орите залежи души вашей", возбудилъ въ прихожанахъ подозрѣніе, что онъ самъ сочинилъ этотъ текстъ, иначе бы онъ не былъ такъ "къ дѣлу". На другой день съ пасторомъ сдѣлался ударъ; это совпаденіе такъ подѣйствовало на умы прихожанъ и такъ предубѣдило ихъ противъ дерзкаго фермера и его сѣвооборота, что онъ не могъ долѣе оставаться въ этихъ краяхъ.
Кучеръ былъ превосходный дорожный спутникъ и коментаторъ постоянно смѣнявшагося ландшафта; онъ могъ сообщить имена мѣстъ и лицъ, равно какъ и значеніе той или другой кучки, того или другого сборища, не хуже тѣни Виргилія въ другомъ болѣе знаменательномъ странствіи; у него въ запасѣ была куча разсказовъ о цѣлыхъ приходахъ и объ отдѣльныхъ лицахъ; онъ первоначально смотрѣлъ на жизнь весьма добродушно и благосклонно, какъ и подобало человѣку, которому тепло и снутри и снаружи, авторитетъ котораго ничѣмъ не оспаривается, но введеніе желѣзной дороги ожесточило его; передъ его глазами постоянно рисовалась мрачная картина раззоренной страны, усѣянной изуродованными трупами; по его мнѣнію смерть мистера Гускиссона есть признакъ божьяго гнѣва на Стефенсона. "Да послѣ этого всѣ гостинницы закроются!", и при этихъ словахъ онъ устремлялъ тревожный взоръ въ неопредѣленное пространство, словно онъ выѣхалъ съ своей каретой на край вселенной и его переднія лошади летятъ стремглавъ въ бездну. Но и тутъ онъ легко переходилъ отъ пророческаго тона къ простому повѣствовательному. Онъ всегда зналъ, на чьей землѣ онъ ѣдетъ, какой знатный землевладѣлецъ разорился отъ картъ, у кого были знатные доходы, кто былъ въ раздорѣ съ своимъ старшимъ сыномъ. Онъ знавалъ отцевъ современныхъ баронетовъ и любилъ разсказывать объ ихъ расточительности и скупости, о томъ, на комъ они переженились, кого наказали въ порывѣ негодованія, какъ они дорожили своего дичью, или какія они имѣли дѣла съ компаніями, проводившими каналы. О каждомъ современномъ землевладѣльцѣ онъ могъ сказать, стоитъ ли онъ за или противъ реформы. Это различіе появилось на свѣтъ только въ позднѣйшія времена, а вмѣстѣ съ нимъ полнился и непонятный для него парадоксъ, что существовали люди знатнаго рода и крупные владѣльцы, подававшіе голосъ въ пользу билля. Онъ рѣшительно не могъ справиться съ этимъ парадоксомъ и потому, съ тактомъ опытнаго богослова или ученаго схоластика, обходилъ его и останавливалъ свое вниманіе и кончикъ своего кнута на предметахъ, не возбуждавшихъ сомнѣнія.
Никакой парадоксъ, напримѣръ, не смущалъ нашего возничаго, когда, миновавъ городокъ Большой Треби, проѣхавъ съ милю между двухъ высокихъ изгородей и переправившись черезъ оригинальный длинный мостъ на рѣкѣ Лаппъ, онъ пускалъ своихъ лошадей вскачь въ гору мимо приземистой деревушки Малый Треби, пока наконецъ не выбирался на прекрасную ровную дорогу, осѣненную лиственницами, дубами и вязами, въ промежуткахъ между которыми виднѣлся отличный паркъ.
Сколько разъ въ году, проѣзжая мимо запущенныхъ, полуразвалившихся сторожевыхъ домиковъ, прерывавшихъ рядъ деревьевъ и открывавшихъ видъ на извивавшуюся лентой рѣку и прекрасный старинный домъ, сколько разъ поровнявшись съ этимъ мѣстомъ, онъ отвѣчалъ и даже самъ замѣчалъ обычной фразой: Это?-- это Трансомъ-кортъ -- помѣстье, надѣлавшее не мало шуму въ судахъ. Нѣсколько столѣтій тому назадъ наслѣдникъ имени Трансомовъ продалъ это имѣнье Дурфейямъ, дальнимъ своимъ родственникамъ, принявшимъ имя Трансомъ вслѣдствіе пріобрѣтенія ими имѣнія. Но право Дурфейовъ на имѣніе было неоднократно оспариваемо и кучеръ скорѣе упалъ бы мертвымъ на мѣстѣ, чѣмъ упустить этотъ удобный случай, чтобы замѣтить, что собственность не всегда попадала въ настоящія законныя руки. Однако юристы находили въ этомъ свою выгоду и люди, наслѣдовавшіе помѣстья съ процессами, жили въ нихъ также незавидно, какъ мышь въ выѣденномъ сырѣ,-- такъ случилось и съ этими Дурфей или Трансомами, какъ они себя называли. Самъ мистеръ Трансомъ былъ полуумный, но она была настоящимъ хозяиномъ, она происходила отъ знатнаго рода и была съ характеромъ; это можно было замѣтить по ея глазамъ и по тому, какъ она сидѣла на лошади. Старшій сынъ былъ совсѣмъ въ отца, только еще похуже -- какой-то порченый, да еще попавшій въ дурное общество. Разсказывали, что мать ненавидитъ его, только и ждетъ его смерти, потому что у нея есть другой сынъ совсѣмъ инаго разбора, онъ еще мальчикомъ уѣхалъ въ чужіе края и мать хотѣла оставить своего любимца наслѣдникомъ. Былъ еще тутъ какой-то адвокатъ Джерминъ; имѣлъ ли онъ какое право на наслѣдство или нѣтъ -- неизвѣстно, но всѣмъ завѣдомо, что онъ запустилъ свою лапу въ это имѣнье. Каждая дверь въ его большомъ домѣ была сдѣлана изъ стараго дуба трансомскаго парка. Никому не запрещалось думать, что онъ платилъ за это дерево. Однако этотъ самый адвокатъ Джерминъ не разъ сиживалъ на этомъ самомъ мѣстѣ на козлахъ. Онъ составлялъ духовныя завѣщанія для большинства смертныхъ въ этомъ околодкѣ, и кучеръ никогда не сказалъ бы, что не желаетъ поручить ему и свое завѣщаніе; адвокату и нельзя быть черезъ мѣру честнымъ, иначе ему будутъ не подъ силу чужія продѣлки. Что же касается до дѣла Трансомовъ, то оно претерпѣло столько превратностей судьбы, что никакъ нельзя было составить себѣ яснаго о немъ понятія. При этомъ мистеръ Самсонъ (каждый человѣкъ въ сѣверномъ Ломширѣ зналъ карету Самсона) корчилъ гримасу, выражавшую полнѣйшую нейтральность и наровилъ попасть кнутомъ въ одну опредѣленную точку на спинѣ лошади. Если пассажиръ разспрашивалъ о дальнѣйшихъ подробностяхъ трансомскаго дѣла, Самсонъ моталъ головою и прибавлялъ, что много ходило про нихъ хорошихъ исторій, но въ чемъ именно заключались эти исторіи, онъ никогда не снисходилъ объяснять. Одни приписывали это благоразумному сомнѣнію въ истинѣ разсказываемаго, другіе недостатку памяти, третьи просто незнанію. Но Самсонъ былъ по крайней мѣрѣ на столько правъ, что исторіи эти были дѣйствительно хорошія,-- разумѣя подъ этимъ иронически, такія, которыя не дѣлали чести сторонамъ въ нихъ заинтересованнымъ.
Но подобныя исторіи частенько оказываются хорошими и не въ одномъ ироническомъ, презрительномъ смыслѣ. Рѣдко случается, чтобы преступное дѣяніе не влекло за собою сокрушенія тѣхъ самыхъ надеждъ, которыя въ тайнѣ лелѣялъ преступникъ, рѣдко случается, чтобы плодъ поспѣшно удовлетворенной безпорядочной страсти не призывалъ проклятія на голову виновниковъ своего позора. Но эти стороны дѣла часто остаются тайной; много на свѣтѣ безмолвныхъ страданій; звуки, возбуждающіе сердечную агонію, частенько бываютъ заглушены въ общемъ хорѣ стремглавъ летящей жизни; взгляды ненависти, поражающіе въ самое сердце, не вызываютъ воплей о помощи,-- есть воровства, лишающія человѣка навѣки спокойствія и веселья и однако тщательно хранимыя въ тайнѣ самимъ пострадавшимъ,-- эти страданія не выливаются въ другихъ звукахъ, кромѣ ночного стона, не выражаются другими письменами, кромѣ тѣхъ, которыя запечатлѣютъ на челѣ страдальца длинные мѣсяцы затаеннаго отчаянія и подавленныхъ слезъ. Не одно наслѣдованное горе, разбившее свѣтлыя надежды молодой жизни, осталось на вѣки тайной, неповѣданной человѣческому слуху.
Поэты описывали очарованный лѣсъ, въ которомъ каждый иглистый кустъ терновника, каждый древесный стволъ таитъ въ себѣ повѣсть человѣческой жизни; отъ этихъ повидимому безстрастныхъ сучьевъ несутся беззвучные стоны, темная кровь питаетъ трепещущій нервъ и постоянно будитъ неусыпную память. Все это только присказка.
I.
1-го Сентября, въ достопамятный 1832 г., кого-то ожидали въ Трансомъ-Кортѣ. Уже съ двухъ часовъ пополудни старикъ привратникъ отворилъ ворота, позеленѣвшія отъ времени, какъ пни старыхъ деревъ. Уже въ деревнѣ Малый Треби, лежавшей на скатѣ крутой горы, не вдалекѣ отъ воротъ,-- пожилыя женщины сидѣли въ своихъ праздничныхъ платьяхъ передъ дверьми тѣхъ немногихъ домиковъ, которые окаймляли дорогу; онѣ готовы были вскочить и низко присѣсть, какъ только завидится издали дорожный экипажъ; а у въѣзда въ деревню, нѣсколько мальчишекъ стояли на сторожѣ, намѣреваясь бѣгомъ сопровождать экипажъ до старой, походившей на амбаръ, церкви, гдѣ пономарь ждалъ на колокольнѣ, чтобъ въ данную минуту огласить воздухъ радостнымъ звономъ единственнаго въ Треби колокола.
Старикъ привратникъ отворилъ ворота и оставилъ ихъ на попеченіе своей хромой жены, такъ какъ онъ самъ былъ необходимъ въ домѣ, чтобъ вымести дорожки сада и помочь на конюшнѣ. Хотя Трансомъ-Кортъ былъ большой замокъ, выстроенный въ царствованіе королевы Анны, съ парками и землями, не уступавшими ни одному помѣстью въ Ломширѣ,-- въ немъ было очень мало слугъ. Особливо, казалось, былъ недостатокъ въ садовникахъ, ибо исключая террасы передъ домомъ, окруженной каменнымъ парапетомъ и съ красивымъ хорошо содержаннымъ палисадникомъ, вездѣ дорожки и куртины поросли травой. Во многихъ окошкахъ были закрыты ставки и передъ двумя изъ нихъ, на маленькомъ каменномъ балконѣ, лежали груды иглъ, опадавшихъ годами съ большой шотландской елки, возвышавшейся у одного изъ угловъ дома. Со всѣхъ сторонъ, и близко и далеко, виднѣлись высокія деревья, неподвижно стоявшія при яркомъ солнечномъ освѣщеніи, и подобно всѣмъ неподвижнымъ вещамъ на свѣтѣ, увеличивавшія тишину и безмолвіе. Тамъ и сямъ листья кружились въ воздухѣ, лепестки цвѣтовъ падали на землю безмолвнымъ дождемъ; ночныя бабочки тяжело летали, и еще тяжелѣе опускались на вѣтки; маленькія птички прыгали на свободѣ по дорожкамъ; даже какой-то застрявшій кроликъ спокойно сидѣлъ на зеленой лужайкѣ и щипалъ листья, приходившіеся ему по вкусу, съ такимъ видомъ, который казался слишкомъ дерзкимъ въ этомъ застѣнчивомъ созданіи. Все было безмолвно; не слышно было ничего, кромѣ соннаго дыханія природы и нѣжнаго журчанья ручейковъ, стремившихся къ рѣкѣ, перерѣзывавшей паркъ. Стоя на южной или восточной сторонѣ дома, вы никогда не догадались бы что въ домѣ кого-то ожидали.
На западной сторонѣ, откуда подъѣзжали къ дому, большія каменныя ворота были отворены, также какъ и двойныя двери въ сѣни, чрезъ которыя виднѣлись красивыя колонны, мраморныя статуи и широкая каменная лѣстница съ соломенными поношенными ковриками. Самое же большое доказательство, что дѣйствительно кого-то ожидали, было появленіе отъ времени до времени въ сѣняхъ какой-то женщины, которая пройдя, легкой поступью по гладкому полу, останавливалась на площадкѣ ступенекъ и долго смотрѣла въ даль и прислушивалась. Ступала она легко, потому что вся ея фигура была статная, хорошо сложенная, не смотря на ея пятьдесятъ, шестьдесятъ лѣтъ. Она была высокаго роста, съ густыми, сѣдыми волосами и темными глазами и бровями; лицо ея было гордо и хотя имѣло въ себѣ что-то орлиное, но въ немъ не было недостатка въ женственности. Черное платье, плотно охватывавшее ея талью, было очень поношено; дорогія кружева на рукавахъ, воротничкѣ и маленькомъ вуалѣ, ниспадавшемъ съ гребня на затылокъ, были во многихъ мѣстахъ заштопаны, но великолѣпные, драгоцѣнные камни блистали на ея рукахъ, которыя покоились на черномъ шелку, словно художественно граненые ониксовые камни.
Много разъ подходила мистриссъ Трансомъ, къ наружнымъ дверямъ, всматриваясь въ даль и вслушиваясь. И каждый разъ возвращалась она въ туже самую комнату. Ого была небольшая уютная комната, съ низенькими полками для книгъ изъ краснаго дерева; она составляла преддверіе большой библіотеки, которая виднѣлась черезъ отворенную дверь, полузакрытую опущенной портьерой. Стѣны и мебель этой комнаты очень потемнѣли отъ времени; позолота почернѣла, но картины, висѣвшія надъ полками, были яркія и веселыя: портреты пастелью блѣдныхъ напудреныхъ красавицъ, въ платьяхъ съ открытыми воротами; великолѣпный портретъ масляными красками, одного изъ Трансомовъ, въ роскошной одеждѣ временъ Реставраціи, другой портретъ другого Трансома ребенкомъ, держащимъ подъ уздцы маленькаго коня, наконецъ батальная картина фламандской школы, на которой война казалась только пестрой случайностью, разнообразящей необъятную солнечную равнину земли и неба. Эти веселыя картины вѣроятно были нарочно выбраны; эта комната была любимой комнатой мистриссъ Трансомъ; по этой же причинѣ конечно надъ кресломъ, въ которое она садилась при каждомъ входѣ въ комнату, висѣлъ портретъ молодаго человѣка очень походившаго на нее; лице его было юное, безбородое, но уже мужественное; роскошные каштановые волоса ниспадали спереди на его лобъ, а съ боковъ на щеки и бѣлый галстухъ. Подлѣ этого кресла находился письменный столъ, съ расходными книжками въ пергаментныхъ переплетахъ, съ ящикомъ, въ которомъ она держала лекарства, рабочей корзинкой, томомъ архитектурныхъ картинъ, служившихъ ей узорами, нумеромъ Сѣверо-Ломширскаго Глашатая, и подушкой для ея жирной собачонки, которая была слишкомъ стара и сонлива, чтобъ замѣтить безпокойство своей госпожи. Дѣйствительно мистриссъ Трансомъ была въ такомъ тревожномъ состояніи, что всѣ ея обычныя занятія потеряли для нея всякій интересъ и ей нечѣмъ было сократить скучные часы этого дня. Ея голова была полна воспоминаній прошедшаго и предположеній будущаго и, исключая тѣ минуты, когда она подходила къ дверямъ, она все время сидѣла неподвижно скрестивъ руки на груди и посматривая изрѣдка на портретъ, висѣвшій подлѣ нея. И каждый разъ, какъ глаза ея встрѣчались съ карими глазами молодаго человѣка, она отвертывалась съ какимъ-то страннымъ выраженіемъ рѣшимости и колебанія.
Наконецъ побуждаемая неожиданной мыслью или звукомъ, она встала и пошла въ библіотеку. Она остановилась у самой двери, словно желая только посмотрѣть, все ли тамъ благополучно. Старикъ лѣтъ шестидесяти или семидесяти стоялъ подлѣ большаго стола и сортировалъ на немъ ящики съ минералогическими экземплярами и препаратами насѣкомыхъ. Его блѣдные кроткіе глаза, вдающаяся нижняя челюсть и болѣзненная наружность никогда не могли выражать много энергіи физической или умственной, теперь же его неровная поступь и слабыя тѣлодвиженія доказывали еще, что онъ былъ разбитъ параличемъ. Его полуизношенныя платья были чисто вычищены; сѣдые волосы тщательно причесаны и вообще во всей его фигурѣ не было видно старческой небрежности. Подлѣ него сидѣла прекрасная чорная собака, столь же старая, какъ и ея господинъ, пристально слѣдившая за всѣми его движеніями. Когда мистриссъ Трансомъ показалась въ дверяхъ, мужъ ея тотчасъ прекратилъ свои занятія и вздрогнулъ какъ дикій, боязливый звѣрь въ клѣткѣ подъ взглядами чужаго человѣка. Онъ, казалось, сознавалъ, что занимался дѣломъ, за которое прежде его всегда бранили -- т. е. приводилъ въ безпорядокъ свою коллекцію съ намѣреніемъ ввести новую систему.
Черезъ нѣсколько минутъ, впродолженіи которыхъ жена его стояла неподвижно, молча смотря на него, онъ сталъ поспѣшно вкладывать ящики въ низенькіе шкафики, устроенные подъ книжными полками въ одномъ углу библіотеки. Когда всѣ они были поставлены на мѣсто, мистриссъ Трансомъ повернулась и вышла изъ комнаты, а испуганный старикъ усѣлся съ своей собакой Нимвродъ на оттоманъ. Выглянувъ снова спустя нѣсколько минутъ, мистриссъ Трансомъ увидѣла, что мужъ ея, обнявъ Нимврода, бесѣдовалъ съ нимъ полушопотомъ, какъ маленькія дѣти разговариваютъ со всякими неодушевленными предметами, когда онѣ думаютъ, что никто за ними не наблюдаетъ.
Наконецъ звонъ церковныхъ колоколовъ долетѣлъ до мистриссъ Трансомъ и она знала по этому сигналу, что вскорѣ раздастся шумъ приближающагося экипажа; но она не вдругъ вскочила, не побѣжала стремглавъ къ дверямъ. Она сидѣла неподвижно, дрожа всѣмъ тѣломъ, прислушиваясь; губы ея поблѣднѣли, руки похолодѣли. Неужели ея сынъ возвращался? Ей было теперь за пятьдесятъ лѣтъ и со времени первыхъ радостей, доставленныхъ ей рожденіемъ этого любимаго сына, она мало видѣла утѣхъ въ жизни. Неужели теперь, когда ея волосы посѣдѣли, когда смотрѣть ей было въ тягость, когда ея юныя прелести казались столь же безобразными, какъ слова романсовъ и звуки фортепьянъ, которыми она когда-то плѣняла,-- неужели теперь ей предстояла богатая жатва неизсякаемыхъ радостей? Неужели она будетъ чувствовать, что сомнительные поступки ея жизни оправданы уже результатомъ, ибо Провидѣніе освятило ихъ своимъ милосердіемъ? Неужели ее болѣе не будутъ сожалѣть сосѣди за то, что она бѣдна, за то что мужъ ея идіотъ, а старшій сынъ развратный гуляка? Неужели вмѣсто всѣхъ этихъ униженій она будетъ имѣть богатаго, умнаго, и, можетъ быть, нѣжнаго сына? Да, все это могло быть; но вѣдь они были въ разлукѣ пятнадцать лѣтъ и въ это долгое время сколько случилось событій, которыя могли стушевать въ ея сынѣ любовь и память о ней. Однако развѣ не было примѣровъ, что сыновняя любовь возрастала съ годами, съ опытомъ жизни, особенно, когда дѣти дѣлались въ свою очередь родителями? Все же, еслибъ мистриссъ Трансомъ ожидала одного сына, она бы не такъ дрожала; она ждала еще и маленькаго внука; а были причины, почему она не была въ восторгѣ, когда сынъ написалъ ей наканунѣ своего отъѣзда въ Англію, что у него уже былъ наслѣдникъ.
Нo съ фактами, какіе бы они ни были, надо мириться, и къ тому же не самое ли важное, что сынъ ея вернулся? Вся гордость, вся любовь, всѣ надежды, доступныя ей, теперь, на пятьдесятъ шестомъ году, должны были сосредоточиться на одномъ предметѣ -- на ея сынѣ. Еще разъ она взглянула на портретъ. Юные, каріе глаза, казалось, улыбались ей, но она отвернулась отъ нихъ съ нетерпѣніемъ и воскликнула:-- конечно онъ измѣнился! Съ этими словами она какъ бы неохотно встала и гораздо медленнѣе прежняго пошла къ наружной двери.
Шумъ колесъ подъѣзжающаго экипажа уже громко раздавался подлѣ самаго дома. Минутное удивленіе мистриссъ Трансомъ, при одномъ видѣ почтовой брички безъ слуги и большихъ чемодановъ, смѣнилось тотчасъ смутнымъ сознаніемъ, что какое-то загорѣлое лицо смотрѣло на нее изъ окошка экипажа. Она другого ничего не видала, она даже не замѣтила, какъ вокругъ нея собралась ея немногочисленная прислуга и какъ старый дворецкій Таксъ подошелъ къ экипажу, чтобъ открыть дверцы. Она слышала, что кто-то ее назвалъ: "матушка!", чувствовала что кто-то ее поцѣловалъ въ обѣ щеки, но сильнѣе всѣхъ этихъ ощущеній было сознаніе, къ которому не могли ее подготовить никакія мысли, сознаніе, что этотъ сынъ, который теперь къ ней возвратился, былъ ей совершенно чужимъ. За три минуты передъ тѣмъ она мечтала, что не смотря на всѣ перемѣны, произведенныя пятнадцатилѣтней разлукой, она также пламенно прижметъ сына къ своей груди, какъ прижимала его на прощаньи. Но въ ту минуту, когда глаза ихъ встрѣтились, сознаніе, что онъ ей чужой, поразило ее какъ громомъ. Но трудно было замѣтить ея сильное волненіе, и потому сынъ провелъ ее черезъ сѣни въ гостиную и затворилъ за собой двери. Тогда онъ обернулся и сказалъ съ улыбкой:-- Вы бы меня не узнали, матушка?
Это, можетъ быть, была правда. Еслибъ она встрѣтила его въ толпѣ, то пожалуй бы и не узнала, но все же остановилась бы пораженная изумленіемъ, ибо хотя онъ болѣе не походилъ на нее, но съ годами въ немъ родилось другое сходство, которое не могло ее не поразить. Прежде чѣмъ она отвѣчала, его глаза окинули всю комнату проницательнымъ безпокойнымъ взглядомъ, составлявшимъ рѣзкій контрастъ съ мягкимъ, томнымъ взглядомъ портрета.
-- Все измѣнилось. Гарольдъ. Я старуха, ты видишь!
-- Но гораздо пріятнѣе и статнѣе многихъ молодыхъ, отвѣчалъ Гарольдъ, хотя онъ внутренно сознавалъ, что годы сдѣлали лице его матери очень рѣзкимъ и полнымъ заботъ:-- всѣ женщины въ Смирнѣ подъ старость дѣлаются словно мѣшки. Вы совсѣмъ не опустились и не обрюзгли. Я право не знаю, почему это я такъ пожирѣлъ? (тутъ Гарольдъ протянулъ матери свою пухлую руку). Я вѣдь помню, отецъ былъ худъ, какъ селедка. А что онъ, какъ его здоровье, гдѣ онъ?
Мистриссъ Трансомъ молча показала на дверь полуприкрытую портьерой и оставила сына идти одного въ библіотеку. Она не была слезливаго десятка, но теперь подъ вліяніемъ сильныхъ чувствъ, которымъ не было другого исхода, слезы градомъ потекли по ея щекамъ. Она конечно озаботилась, чтобъ эти слезы были безмолвныя и, прежде чѣмъ Гарольдъ возвратился въ комнату, она ихъ осушила. Мистриссъ Трансомъ не имѣла женской привычки искать власти посредствомъ пафоса; она привыкла повелѣвать въ силу всѣми признаннаго превосходства. Мысль, что ей надо было познакомиться съ сыномъ и что близкое знаніе девятнадцатилѣтняго юноши, мало поможетъ ей къ уразумѣнію тридцати-четырехъ-лѣтняго мужчины, легла свинцомъ на ея душу; но въ этомъ новомъ ихъ знакомствѣ всего важнѣе для нея было, чтобы сынъ, видѣвшій столько чужого на свѣтѣ, почувствовалъ, что онъ воротился домой къ своей матери, съ которой необходимо о всемъ совѣтоваться и которая могла пополнить ему недостатокъ мѣстныхъ свѣденій. Ея роль въ жизни была роль умнаго грѣшника и она вполнѣ усвоила себѣ мнѣнія и привычки этой роли; жизнь потеряла бы для нея всякое значеніе, еслибъ ее теперь устранили отъ всякаго дѣла, какъ слабую, безпомощную старуху. И кромѣ того еще были тайны, которыя ея сынъ не долженъ былъ никогда узнать. Поэтому, когда Гарольдъ снова возвратился въ комнату, слѣды слезъ уже исчезли и замѣтилъ бы ихъ только самый пытливый наблюдатель. Онъ не посмотрѣлъ пристально на свою мать, глаза его промелькнули мимо и остановились на Сѣверо-Ломширскомъ Глашатаѣ, лежавшемъ на столѣ.
-- Господи, какою развалиною сталъ бѣдный отецъ, сказалъ онъ, взявъ въ руки газету:-- вѣрно параличъ, а? Онъ ужасно опустился и ослабъ; но все по старому возится съ своими книгами и жуками. Чтожъ, это тихая, медленная смерть. Но вѣдь ему не болѣе шестидесяти пяти лѣтъ, не правда ли?
-- Шестьдесятъ семь, считая по годамъ; но я думаю, твой отецъ родился ужь старикомъ, отвѣчала мистриссъ Трансомъ, съ твердой рѣшимостью не выказывать ненужной, ни кѣмъ не прошенной нѣжности.
Сынъ этого не замѣтилъ. Во все время разговора, онъ глазами пробѣгалъ столбцы газеты.
-- Но твой мальчикъ, Гарольдъ, гдѣ онъ? Какъ же онъ не съ тобой?
-- О! я его оставилъ въ городѣ, сказалъ Гарольдъ не спуская глазъ съ газеты:-- мой человѣкъ Доминикъ привезетъ его вмѣстѣ съ остальнымъ багажомъ. Ага! я вижу молодой Дебари, а не мой старый другъ сэръ Максимъ выступаетъ кандидатомъ на представительство Сѣвернаго Ломшира.
-- Да, ты мнѣ ничего не отвѣчалъ, когда я тебѣ писала въ Лондонъ о твоемъ кандидатствѣ. Ничего! Другого дорійскаго кандидата покуда нѣтъ и тебя бы поддержали Дебари.
-- Наврядъ ли? сказалъ значительно Гарольдъ.
-- Отчего же нѣтъ? Джерминъ говоритъ, что торійскій кандидатъ не можетъ восторжествовать безъ поддержки Дебари.
-- Чѣмъ же ты будешь? сказала она рѣзко:-- Неужели ты назовешь себя вигомъ?
-- Боже избави! Я радикалъ.
Ноги мистриссъ Трансомъ подкосились; она опустилась въ кресла. Слова ея сына подтверждали, какъ нельзя болѣе ея смутное сознаніе, что сынъ ей чужой; онѣ обнаруживали нѣчто, съ чѣмъ такъ же мало могли помириться ея надежды и понятія, какъ еслибъ онъ объявилъ, что принялъ магометанскую вѣру въ Смирнѣ и имѣлъ четырехъ женъ, вмѣсто одного сына, котораго везъ Доминикъ. Теперь ей казалось, что ни къ чему вдругъ улыбнулось ей счастье, что ни къ чему умеръ нелюбимый, недостойный Дурфи и возвратился Гарольдъ съ огромнымъ состояніемъ. Она конечно знала, что были богатые радикалы, точно также какъ были богатые жиды и дисонтеры, но она никогда не думала о нихъ, какъ о равныхъ ей людяхъ. Сэра Франсиса Бюрдета всѣ считали за съумасшедшаго. Но что же было дѣлать? всего лучше не задавать никакихъ вопросовъ и молча приготовиться ко всему, что могло послѣдовать дальше.
-- Но пойдешь ли ты теперь Гарольдъ въ свои комнаты? сказала она спокойно:-- можетъ быть, потребуются въ нихъ какія нибудь перестановки.
-- Да, пойдемте, отвѣчалъ Гарольдъ, бросая газету, въ которой онъ прочелъ все, даже объявленія, пока въ душѣ его матери происходила такая страшная борьба;-- дядя Дингонъ, я вижу, все еще судья, прибавилъ онъ проходя черезъ сѣни.-- Здѣсь ли онъ? Придетъ онъ сегодня вечеромъ къ намъ?
-- Нѣтъ, онъ сказалъ, чтобъ ты къ нему пришелъ, когда захочешь его видѣть. Ты не долженъ забывать, Гарольдъ, что ты возвратился въ семейство съ старыми понятіями. Твой дядя думалъ, что я захочу съ тобой остаться въ первое время съ глазу на глазъ. Онъ помнилъ, что я не видала своего сына пятнадцать лѣтъ.
-- Господи! пятнадцать лѣтъ! а вѣдь это правда, сказалъ Гарольдъ, предлагая свою руку матери, ибо онъ понялъ, что послѣднія ея слова были сказаны съ упрекомъ:-- а вы, все еще прямы, какъ стрѣла; какъ отлично будутъ на васъ сидѣть шали, которыя я вамъ привезъ.
Они молча взошли на лѣстницу. Пораженная неожиданнымъ открытіемъ, что ея сынъ радикалъ, м-съ Трансомъ не имѣла охоты ни о чемъ говорить; такъ человѣкъ, которому только-что заклеймили чело горячимъ желѣзомъ, не въ состояніи думать ни о чемъ. Гарольдъ съ своей стороны не имѣлъ ни малѣйшаго желанія оскорблять свою мать, но его дѣятельный, энергичный умъ не привыкъ обращать вниманіе на чувства женщинъ и даже еслибъ онъ созналъ то, что чувствовала въ эту минуту его мать, то и это даже не остановило бы его и онъ продолжалъ бы мыслить и дѣйствовать по своему обыкновенію.
-- Я приготовила тебѣ южные комнаты, Гарольдъ, сказала мистриссъ Трансомъ входя въ длинный, освѣщенный сверху корридоръ, по стѣнамъ котораго развѣшаны были старинные портреты:-- я думала, что онѣ тебѣ будутъ всего удобнѣе, такъ, какъ онѣ всѣ сообщаются между собою и средняя изъ нихъ будетъ славной просторной гостиной.
-- Э! мебель-то въ плохомъ положеніи, замѣтилъ Гарольдъ, когда они вошли въ эту комнату.-- Въ коврахъ и занавѣсяхъ, кажется, завелась моль.
-- Я могла, только выбирать между молью и отдачей комнатъ въ наемъ, сказала мистриссъ Трансомъ. Мы были слишкомъ бѣдны чтобы держать лишнихъ слугъ для необитаемыхъ покоевъ.
-- Такъ вы были въ очень стѣснительныхъ обстоятельствахъ, а?
-- Какъ мы теперь живемъ, такъ жили впродолженіи послѣднихъ двѣнадцати лѣтъ.
-- Да, васъ тяготили столько же долги Дурфи, какъ и процессы. Чертъ бы ихъ совсѣмъ побралъ! Уплата всѣхъ долговъ по имѣнію порядочно порастрясетъ мои шестьдесятъ тысячъ фунтовъ. Впрочемъ онъ умеръ, бѣдный, и вѣроятно я истратилъ бы еще болѣе денегъ на покупку когда нибудь въ Англіи новаго помѣстья. Я всегда намѣревался быть англичаниномъ и побить того или другого лорда, которые меня били въ Итонѣ.
-- Я бы никогда этого не думала, Гарольдъ, зная, что ты женился на иностранкѣ.
-- А вы бы хотѣли чтобъ я ждалъ счастія жениться на чахоточной Англичанкѣ, которая навязала бы мнѣ на шею цѣлый табунъ родственниковъ? Я ненавижу англійскихъ женъ, онѣ всегда суются во всѣ дѣла мужа и преслѣдуютъ васъ не нужными совѣтами. Нѣтъ я болѣе никогда не женюсь.
Мистриссъ Трансомъ закусила губу и отвернулась, чтобы поднять штору. Она не хотѣла отвѣчать на слова сына, въ которыхъ такъ ясно выразилось, какъ мало она сама и ея чувства входили въ его соображенія.
Помолчавъ съ минуту она обернулась къ нему и сказала:-- Ты, я думаю, привыкъ къ роскоши, эти комнаты тебѣ кажутся жалкими, но вѣдь ты можешь сдѣлать какія угодно передѣлки.
-- Конечно, мнѣ нужно особую пріемную въ нижнемъ этажѣ. Остальныя комнаты вѣрно спальни, продолжалъ онъ, отворяя одну боковую дверь.-- Да я могу провести здѣсь ночь, другую. Помнится мнѣ внизу была еще спальня съ комнатой при ней; это было бы хорошо для моего мальчика и для Доминика. Я бы желалъ ее имѣть.
-- Твой отецъ спитъ въ ней вотъ уже который годъ. Если ты нарушишь его привычки, онъ не будетъ знать, куда дѣться.
-- Жаль, жаль. Я терпѣть не могу лазить по лѣстницамъ.
-- Тамъ есть еще комната дворецкаго, она не занята, ее можно бы превратить въ спальню. Я не могу предложить тебѣ свою комнату потому, что я сплю на верху (языкъ мистриссъ Трансомъ могъ быть при случаѣ острымъ ножемъ, но ударъ упалъ на нечувствительное мѣсто).
-- Нѣтъ, я ни за что не буду спать на верху. Завтра же посмотримъ комнату дворецкаго, а для Доминика найдется какой нибудь чуланъ. А вотъ и старая рѣка, въ которой я удилъ. Какъ часто я мечталъ въ Смирнѣ, что хорошо было бы купить паркъ съ рѣкой точь въ точь какъ эта Лапнъ. Богъ мой, какіе славные дубы на томъ берегу. Однако нѣкоторые надо бы срубить.
-- Я тебѣ ужь говорила. Гарольдъ, что я берегла каждое деревцо какъ святыню. Я надѣялась, что имѣніе когда нибудь попадетъ въ твои руки и ты выкупишь его, потому и рѣшилась сохранить его въ такомъ видѣ, чтобы стоило его выкупить. Паркъ безъ хорошаго лѣса все равно что красота безъ волосъ и зубовъ.
-- Браво, матушка! сказалъ Гарольдъ, положивъ руку ей на плечо.-- Вамъ пришлось возиться совсѣмъ не съ женскимъ дѣломъ, благодаря слабости отца. Но погодите, мы все уладимъ. Вы теперь будете отдыхать на атласныхъ подушкахъ, какъ подобаетъ бабушкѣ.
-- Ну ужь отъ этого уволь! Атласныя подушки не по моей части. Я привыкла, быть главнымъ управителемъ и сидѣть въ сѣдлѣ часа по два, по три въ день. Вѣдь кромѣ мызы, у насъ еще двѣ фермы на рукахъ.
-- Пш! Значитъ Джерминъ плохо устроилъ имѣніе. Все это должно измѣниться подъ моимъ правленіемъ, небрежно замѣтилъ Гарольдъ, повертываясь на каблукахъ и ощупывая въ карманѣ ключи отъ чемодановъ, которые только-что внесли въ комнату.
-- Можетъ быть, когда ты поживешь въ Англіи, сказала мистриссъ Трансомъ, покраснѣвъ какъ дѣвчонка,-- ты убѣдишься, какъ мудрено найти наемщика для фермы.
-- О, я очень понимаю трудность этого дѣла, матушка. Для того нужно имѣть толкъ, чтобы съумѣть заманить наемщика. Надо имѣть всегда на готовѣ запасъ толку, достаточный, чтобы удовлетворить всѣмъ требованіямъ -- одна изъ самыхъ мудреныхъ торговыхъ операцій. Если я теперь позвоню, найдется кто нибудь въ домѣ, чтобы мнѣ прислуживать?
-- У насъ всего двое, ключникъ Гиксъ и лакей Джебезъ, они оба были еще при тебѣ.
-- Помню, помню Джебеза -- только вѣдь онъ всегда былъ олухъ. Нѣтъ я ужь лучше возьму стараго Гикса. Онъ былъ такой акуратный маленькій человѣчекъ и отчеканивалъ слова какъ какая нибудь машина. Но теперь эта машина должна быть очень старая.
-- Какъ ты хорошо помнишь нѣкоторыя вещи, Гарольдъ.
-- Я никогда не забываю мѣста и людей -- всегда помню, на что они похожи и какую можно извлечь изъ нихъ пользу. Весь околодокъ у меня въ головѣ, какъ на ладони. Чертовски красивый уголокъ, за-то народъ какая то безсмысленная куча виговъ и торіевъ. Я думаю они все тѣ же.
-- Я, по крайней мѣрѣ, не измѣнилась, Гарольдъ. Ты первый въ семьѣ вздумалъ быть радикаломъ. Плохо я думала, для чего берегла эти чудные старые дубы. Дома радикаловъ обыкновенно обсажены какими-то несчастными, вчера только насаженными голыми розгами.
-- Ваша правда, матушка, только розги радикаловъ разростутся, а ваши торійскіе дубы на половину сгнили, съ шутливой небрежностью замѣтилъ Гарольдъ. Вы предложили Джермину явиться завтра пораньше.
-- Онъ будетъ къ завтраку, къ девяти часамъ. Я оставлю тебя теперь съ Гиксомъ; мы обѣдаемъ черезъ часъ.
Мистриссъ Трансомъ ушла и заперлась въ своей комнатѣ. Сбылось это давно желаемое свиданіе съ сыномъ, котораго она ожидала съ такимъ нетерпѣніемъ, котораго она ждала съ такою страстью прежде его рожденія, ради котораго она согрѣшила, дли пользы котораго она рѣшилась ни тяжкую разлуку, возвращеніе котораго было единственной свѣтлой надеждой ея жалкаго существованія. Минута настала, но она не принесла съ собою ни восторговъ, ни даже радостей. И вотъ не прошло и получасу, не успѣла она обмѣняться нѣсколькими словами, какъ уже съ быстротою предвидѣнія, свойственною женщинамъ, привыкшимъ опасаться за послѣдствія своихъ дѣйствій, мистриссъ Трансомъ угадала, что возвращеніе сына не сдѣлаетъ ее ни на волосъ счастливѣе.
Она стояла передъ большимъ трюмо, почти прильнувъ лицомъ къ стеклу, и вглядываясь въ эти черты, словно онѣ были ей незнакомы. Никакое старое лицо не можетъ выиграть отъ такого близкаго изслѣдованія; каждый маленькій недостатокъ бросается въ глаза, а общее впечатлѣніе совершенно пропадаетъ. Она увидѣла сухую старческую кожу и глубокія морщины около рта, выражавшіе горечь и недовольство.
-- Я старая вѣдьма! сказала она постоявъ (она имѣла привычку выражать свои мысли въ энергической формѣ), безобразная старая женщина и по волѣ судьбы его мать. Вотъ все, что онъ видитъ во мнѣ, точно также, какъ я вижу въ немъ совершенно чужого мнѣ человѣка. Я буду нуль. Да и глупо было разсчитывать на что нибудь лучшее.
Она отвернулась отъ зеркала и стала ходить взадъ и впередъ по комнатѣ.
-- А какое сходство! проговорила она глухимъ шепотомъ; впрочемъ врядъ ли кто кромѣ меня это замѣтитъ.
Она бросилась въ кресла, устремивъ взоръ куда-то въ неопредѣленную даль, она не видѣла того, что было у нея передъ глазами, за то съ какою ясностью видѣла она давно минувшую картину: маленькое пухленькое существо стоитъ облокотившись на ея колѣни, шаловливо играя ножкой, и съ серебристымъ смѣхомъ заглядывая ей въ глаза. Она думала въ эти дни, что это существо возстановитъ разстроенную гармонію ея существованія, сообщитъ единство ея жизни, будетъ утѣшеніемъ ея на закатѣ жизни. Но ничто не вышло такъ, какъ она расчитывала. Долго длились страстные восторги матери, даже это святое чувство отравлялось мрачнымъ желаніемъ, чтобы ея старшій, уродливый, слабоумный ребенокъ поскорѣе умеръ и уступилъ мѣсто ея любимцу и красавчику, которымъ она такъ гордилась. Подобныя желанія превращаютъ жизнь въ безобразную лоттерею, въ которой каждый день можетъ принести неудачу, въ которой люди спящіе на пуховикахъ и наслаждающіеся самымъ утонченнымъ столомъ, люди широко пользующіеся тѣмъ небомъ и землею, ничтожный клочокъ которыхъ составилъ бы счастье многихъ, эти люди становятся, какъ всякій игрокъ, исхудалыми и блѣдными, раздражительными и безспокойными. День за днемъ, годъ за годомъ приносилъ съ собой неудачу, новыя заботы возбуждали новыя желанія, удовлетворить которымъ было не въ ея власти, приходилось болѣе и болѣе надѣяться на лоттерею; -- а между тѣмъ пухленькій красавчикъ выросъ въ виднаго юношу, цѣнившаго свою свободу гораздо болѣе материнскихъ ласкъ; -- яйцо ящерицы, эта хорошенькая кругленькая игрушка превратилась въ быструю увертливую ящерицу. Материнская любовь вначалѣ бываетъ такъ всеобъемлюща, что она заглушаетъ, притупляетъ всѣ другія чувства; это какъ бы продолженіе одной жизни въ другой, расширеніе собственнаго я. Но съ теченіемъ времени и материнская любовь можетъ оставаться источникомъ радостей подъ тѣмъ только условіемъ какъ и всякая другая любовь -- подъ условіемъ значительной доли самоотреченія и способности жить чужою жизнью. Мистриссъ Трансомъ смутно сознавала непреложность этого неизмѣннаго факта. Но она съ отчаяніемъ ухватилась за мысль, что только ради этого сына, ей и стоило жить, безъ этой надежды намять прошлаго не давала бы ей покоя. Когда нибудь какими бы то ни было путями это имѣніе, которое она съ такой энергіей отстаивала отъ притязаній закона, будетъ принадлежать Гарольду. Такъ или иначе она когда нибудь да избавится отъ этого ненавистнаго Дурфи, своего полоумнаго первенца, съ такимъ упорствомъ отказывавшагося разстаться съ своей презрѣнной жизнью,-- можетъ быть, развратъ наконецъ убьетъ его. А между тѣмъ долги на имѣніи росли, а наслѣдникамъ, кто бы они тамъ ни были, представлялась весьма непривлекательная перспектива. Гарольдъ долженъ самъ себѣ пробить карьеру, и онъ самъ твердо рѣшился на это съ удивительной проницательностью относительно средствъ и условій, при которыхъ онъ могъ надѣяться на успѣхъ въ свѣтѣ. Какъ большая часть энергическихъ людей, онъ имѣлъ твердую вѣру въ свой успѣхъ, онъ былъ веселъ при разставаніи, обѣщая возвратиться съ большимъ состояніемъ, и это обѣщаніе, не смотря на всѣ испытанныя ею неудачи, служило его матери единственнымъ основаніемъ для надеждъ на будущее. Счастье повезло ему и однако ничего не вышло такъ, какъ она ожидала. Вся ея жизнь походила на неудавшійся пикникъ, послѣ котораго остается усталость и общее чувство неудовольствія. Гарольдъ отправился съ посольствомъ въ Константинополь подъ покровительствомъ знатнаго родственника, двоюроднаго брата его матери. Ему предстояла дипломатическая карьера. Но судьба его приняла совсѣмъ иной оборотъ; онъ спасъ жизнь одному армянскому банкиру, который изъ благодарности сдѣлалъ ему выгодное предложеніе, которое практическій молодой человѣкъ предпочелъ и протекціи сановитыхъ родственниковъ, и сомнительнымъ успѣхамъ на дипломатическомъ поприщѣ. Гарольдъ сдѣлался купцемъ и банкиромъ въ Смирнѣ; года летѣли, а онъ и не искалъ случая посѣтить свое отечество и не заботился сообщать матери извѣстій о своихъ успѣхахъ; онъ просилъ, чтобы ему писали поболѣе изъ Англіи, но самъ мало писалъ. Мистриссъ Трансомъ по привычкѣ постоянно переписывалась съ сыномъ, но столько лѣтъ безплодныхъ ожиданій и постоянныя тревоги но денежнымъ дѣламъ до того убили въ ней всѣ надежды, что она болѣе была приготовлена получать новыя дурныя вѣсти отъ своего распутнаго сына, чѣмъ хорошія отъ Гарольда. Вся жизнь ея теперь расходовалась на мелочныя ежедневныя заботы и какъ всѣ женщины съ характеромъ, достигшія старости безъ какой нибудь руководящей сильной страсти или привязанности, она пріобрѣла свой особенный неизмѣнный образъ думать и дѣйствовать; она имѣла свои привычки, свои "порядки", которымъ никто не долженъ смѣть перечить. Мало-по-малу она привыкла восполнять страшную пустоту своей жизни приказаніями арендаторамъ, насильственнымъ теченіемъ своими средствами больныхъ поселянъ, удовольствіемъ выторговать или съэкономить какую нибудь копѣйку, или наслажденіемъ отвѣтить ядовитой эпиграммой на колкія выходки леди Дебари. Въ этихъ мирныхъ занятіяхъ протекала ея жизнь, но съ годъ тому назадъ исполнилось наконецъ страстное желаніе когда-то молодой цвѣтущей матери -- теперь сѣдой морщинистой старухи, на лицѣ которой тревожная, безотрадная жизнь оставила неизгладимую печать. Съ Джерсея пришли извѣстія что Дурфи, ея полуумный сынъ умеръ. Теперь Гарольдъ былъ наслѣдникъ имѣнія, теперь накопленныя имъ богатства могли очистить имѣніе отъ тяготѣвшихъ на немъ долговъ, теперь онъ самъ захочетъ возвратиться. Наконецъ-то ея жизнь измѣнится; отрадно будетъ увидѣть солнечный лучь, пробивающійся сквозь вечернія тучи, хотя это солнце и было не далеко отъ заката. Любовь, надежда, самыя свѣтлыя стороны ея воспоминаній проснулись въ ней отъ своей зимней спячки и снова ей показалось, что второй ея сынъ былъ единственнымъ благомъ, дарованнымъ ей въ жизни.
Но и на этотъ разъ ея свѣтлыя надежды отуманились. Когда радостныя извѣстія достигли Гарольда и онъ увѣдомилъ мать, что пріѣдетъ въ Англію, какъ скоро уладитъ свои дѣла, онъ въ первый разъ объявилъ ей, что былъ женатъ, что жена его, гречанка, не была болѣе въ живыхъ, но что онъ везетъ домой мальчика сына, самого лучшаго наслѣдника и внука, какого себѣ можно вообразить. Гарольдъ, сидя у себя въ Смирнѣ, полагалъ, что вполнѣ понимаетъ настоящее положеніе дѣлъ въ своей семьѣ въ Англіи, онъ представлялъ себѣ мать почтенной старушкой, которая будетъ во всякомъ случаѣ въ восторгѣ имѣть здороваго и хорошенького внучка, и не обратитъ особаго вниманія на подробности такъ давно хранимаго въ тайнѣ брака.
Мистриссъ Трансомъ въ порывѣ негодованія изорвала письмо. Но въ теченіи тѣхъ длинныхъ мѣсяцевъ, которые протекли пока Гарольдъ могъ исполнить свое намѣреніе, она успѣла подавить въ себѣ желаніе надѣлать упрековъ сыну -- упрековъ, которые могли бы огорчить сына и произвести охлажденіе. Она все еще съ нетерпѣніемъ ожидала пріѣзда, надѣясь, что любовь и удовлетворенная гордость согрѣютъ ея послѣдніе годы. Она не знала, какія перемѣны произошли въ Гарольдѣ, и конечно онъ могъ во многомъ измѣниться, но, какъ ни старалась она себя въ этомъ убѣдить, все же старый знакомый образъ, столь дорогой сердцу, невольно возникалъ передъ ея глазами, застилая собою всѣ предположенія и сомнѣнія холоднаго разсудка.
Даже когда она поспѣшила къ нему на встрѣчу, она была увѣрена, что снова прижметъ къ своей груди своего сына и почувствуетъ, что онъ тотъ же, какимъ былъ, когда сидѣлъ на колѣняхъ, своей молодой матери. Въ одинъ мигъ все измѣнилось. Надежды женщины сотканы изъ солнечныхъ лучей, мимолѣтная тѣнь ихъ уничтожаетъ. Тѣнь, упавшая на мистриссъ Трансомъ въ этомъ первомъ ея свиданіи съ сыномъ, заключалась въ предчувствіи невозможности властвовать надъ нимъ. Она чувствовала, что еслибъ дѣла не пошли на ладъ, еслибъ Гарольдъ обнаружилъ какое нибудь стремленіе, несогласное съ ея мнѣніями, ея слова были бы безсильны его остановить. Чуткость ея опасеній послужила къ быстрѣйшему разоблаченію нрава Гарольда; его рѣзкость, неуступчивость, его пренебреженіе къ мнѣніямъ, другихъ, если только эти мнѣнія не могли ему помочь или повредить, дали себя почувствовать съ первыхъ же словъ.
Холодомъ обдали эти невеселыя мысли мистриссъ Трансомъ: она невольно вздрогнула. Эта физическая реакція вывела ее изъ забытья, которое препятствовало ей до сихъ поръ слышать, что кто-то стучался въ дверь. Не смотря на свою дѣятельную натуру и на малочисленность прислуги, она никогда не одѣвалась безъ горничной, да и эта акуратная, до утонченности опрятная, маленькая женщина, стоявшая теперь передъ нею, никогда не допустила бы ее до подобной жертвы. Эта маленькая старушка была мистриссъ Гиксъ, жена ключника, исполнявшая должность экономки, горничной и главной надзирательницы надъ кухней, этой громадной каменной службой, въ которой производилась ничтожная стряпня. Сорокъ лѣтъ тому назадъ она поступала на службу мистриссъ Трансомъ, тогда еще прекрасной миссъ Линтонъ, и ея хозяйка до сихъ поръ называла ее по старой памяти Деннеръ.
-- Неужели я не слышала колокольчика, Деннеръ? спросила мистриссъ Трансомъ вставая.
-- Точно такъ сударыня, отвѣтила Деннеръ, вынимая изъ гардероба старое черное бархатное платье, обшитое заштопаннымъ во многихъ мѣстахъ кружевомъ. Въ этомъ платьѣ мистриссъ Трансомъ являлась по вечерамъ настоящей королевой.
У Деннеръ были еще здоровые глаза, она была изъ числа тѣхъ близорукихъ, которые отлично видятъ въ малѣйшую щель между вѣкъ. Физическій контрастъ между высокой черноглазой женщиной съ орлинымъ взоромъ и ея блѣдной круглолицей щурящейся горничной, по всей вѣроятности, имѣлъ вліяніе на чувства, которыя послѣдняя питала къ своей барынѣ -- они относились къ тому роду поклоненія, которое не считаетъ нравственность въ числѣ необходимыхъ атрибутовъ богини. Есть разного разбора люди -- таково было исповѣданіе Деннеръ,-- и она не того же разбора, какъ ея барыня. Умъ ея былъ остръ какъ игла и она сейчасъ замѣтила бы комическія притязанія обыкновенной служанки, которая не покорялась бы покорно судьбѣ, давшей ей господъ. Она назвала бы это кривляніями червя, вздумавшаго ходить на хвостѣ. Между ними существовало нѣмое соглашеніе и симпатія. Деннеръ знала всѣ тайны своей барыни и потому разговоръ ея былъ простъ и нельстивъ, и однако, благодаря какому-то тонкому инстинкту, она никогда не говорила ничего такого, чтобы могло оскорбить мистриссъ Трансомъ, какъ фамиліарность слуги, слишкомъ много знающей о своей барынѣ. Это было маленькое существо, но съ характеромъ, на который можно было полагаться, какъ на каменную гору.
Взглянувъ въ лице мистриссъ Трансомъ, она ясно прочла на немъ, что эта встрѣча была разочарованіемъ. Она заговорила глухимъ, торопливымъ, монотоннымъ голосомъ съ утонченнымъ акцентомъ.
-- Мистеръ Гарольдъ уже одѣлся; онъ пожалъ мнѣ руку въ корридорѣ и былъ очень любезенъ.
-- Какая перемѣна, Деннеръ! Онъ нисколько теперь не похожъ на меня.
-- А все же красивъ, не смотря на то, что такъ загорѣлъ и потолстѣлъ. Въ немъ есть что-то благородное. Помните, сударыня, вы говаривали, что существуютъ люди, которыхъ присутствіе чувствуется, хотя бы они стояли за угломъ, а другіе, на которыхъ можно набѣжать и все же не замѣтить. Это правда истинная. А что же касается до сходства, то между тридцатью пятью и шестидесятые годами существуетъ такая разница, что развѣ только старые люди могутъ ее замѣтить.
Мистриссъ Трансомъ видѣла, что Деннеръ поняла ея мысли.
-- Я не знаю, какъ дѣла пойдутъ, только наврядъ ли хорошо. Я ужь боюсь и надѣяться на что ни будь хорошее.
-- Это только слабость, сударыня. Вещи не случаются только потому, что они хороши или дурны, иначе изъ дюжины яицъ высиживалось бы по большей мѣрѣ только шесть. На свѣтѣ существуетъ удача и неудача, на долю каждаго выпадаетъ и то и другое.
-- Что ты за женщина, Деннеръ! Ты болтаешь какъ какой нибудь французскій безбожникъ. Тебѣ все ни почемъ. А я всю свою жизнь провела въ вѣчномъ страхѣ и постоянно боюсь еще новыхъ золъ.
-- Ну, сударыня, смотрите на все это повеселѣе, а то вы въ самомъ дѣлѣ заставите и другихъ подмѣчать. Вотъ вашъ сынъ пріѣхалъ богачемъ, онъ уплатитъ всѣ долги, а у васъ же и здоровье такое цвѣтущее, катаетесь себѣ верхомъ ни почемъ, да изъ себя-то вы такіе видные, что всякій ломитъ передъ вами шапку,-- позвольте я приколю повыше вашъ вуаль: нѣтъ вамъ много еще предстоитъ удовольствія въ жизни.
-- Вздоръ! какое удовольствіе можетъ старуха находить въ жизни, развѣ что мучить другихъ. Какія у тебя удовольствія въ жизни, Деннеръ, кромѣ удовольствія быть моей служанкой.
-- О да ужь одно удовольствіе знать, что ты не такая дура, какъ половина людей, которыхъ видишь вокругъ себя. А потомъ удовольствіе командовать своимъ мужемъ и хорошо исполнять свои обязанности. Да еслибъ мнѣ только и было дѣла, что варить варенье, такъ я и то не желала бы умереть, не покончивъ его какъ слѣдуетъ. Потомъ же люблю иной разъ погрѣться на солнышкѣ, какъ кошка; я смотрю на жизнь какъ на игру въ вистъ, въ которую мы иной разъ поигрываемъ съ Банксомъ и его женой. Я не очень люблю игру, но если я уже сѣла, я люблю разыграть свои карты, какъ слѣдуетъ, и посмотрѣть, что изъ этого выйдетъ. И мнѣ хочется, чтобы вы сыграли свою игру какъ можно лучше, потому что ваша участь тѣсно связана съ моею вотъ уже сорокъ лѣтъ. Но мнѣ надо посмотрѣть, какъ Катя подастъ обѣдъ, если у васъ нѣтъ другихъ приказаній?
-- Нѣтъ, Деннеръ, я сейчасъ иду внизъ.
Величественная фигура мистриссъ Трансомъ, сходившей съ широкой лѣстницы, въ своемъ черномъ бархатномъ съ кружевами платьѣ, видимо заслуживала недавняго комплимента Деннеръ. Она поражала тѣмъ врожденно-аристократическимъ повелительнымъ тономъ, который отмѣтилъ бы ее какъ предметъ особой ненависти и презрѣнія для возмутившейся черни. Ея личность слишкомъ наглядно напоминала о сословныхъ перегородкахъ и различіяхъ, чтобы ее можно было пройдти не замѣтивъ. И однако заботы и занятія мистриссъ Трансомъ были далеко не аристократическаго свойства, впродолженіи пяти лѣтъ вела она однообразную узкую жизнь, выпадавшую на долю большей части нашей бѣдной сельской аристократіи, никогда не ѣздившей въ городъ и даже обыкновенно незнакомой и съ половиной ближайшихъ своихъ сосѣдей. Въ молодости она слыла очень умною и образованною дѣвушкой; она очень гордилась этой славой, читала тайкомъ самыхъ легкомысленныхъ французскихъ авторовъ -- но въ обществѣ съ большимъ умѣньемъ разсуждала о слогѣ Бёрка, и краснорѣчіи Шатобріана -- надсмѣхалась надъ лирическими балладами и восхищалась Талиба Соути. Она внутренно сознавалась, что упомянутые французскіе писатели были вредны и что читать ихъ грѣшно; но многое грѣшное ей нравилось, а многое такое, что она считала похвальнымъ, казалось ей пустымъ и скучнымъ. Она находила удовольствіе въ романахъ, въ которыхъ описывались преступныя страсти, но она все время была убѣждена, что истинное спасенье заключается въ такомъ воззрѣніи на жизнь, которое бы сохранило неизмѣннымъ существующій строй англійскаго общества и спасло его отъ назойливости невоспитанной и нисшей части общества. Она знала что исторію народа Іудейскаго должно предпочитать исторіи языческой древности. Но эти язычники хотя и погрязли въ грѣхахъ ихъ религіи, все же принесли намъ пользу -- отъ нихъ мы наслѣдовали классическія знанія. Греки славились скульптурой, итальянцы живописью, средніе вѣка были невѣжественны и заражены папизмомъ, но теперь христіанство шло объ руку съ цивилизаціей и ихъ успѣхи, неясно и смутно выражавшіеся въ другихъ государствахъ, въ нашей благословенной странѣ открыто проявлялись въ основныхъ началахъ нравственности торіевъ и господствующей церкви. Гувернантка миссъ Линтонъ утверждала, что порядочная женщина должна умѣть написать толковое письмо и говорить съ знаніемъ дѣла объ общихъ предметахъ. Это воспитаніе придало особенный блескъ молодой дѣвушкѣ красивой собою, ловко сидѣвшей на лошади, немножко игравшей и пѣвшей, рисовавшей акварелью, умѣвшей съ плутовскимъ огнемъ въ глазахъ привести кстати смѣлую цитату или съ достоинствомъ цитировать что-нибудь изъ своего запаса нравственныхъ изрѣченій. Подобныя идеи могутъ производить впечатлѣніе только въ блестящемъ обществѣ, особенно подъ прикрытіемъ цвѣтущей красоты. Но убѣжденія, что все, что истинно и полезно для большинства человѣчества не болѣе какъ скучныя дрязги, не можетъ послужить прочной основой для жизни, полной испытаній и соблазна. Мистриссъ Трансомъ была въ апогеѣ своей славы въ исходѣ прошлаго столѣтія, но съ годами, то, что она привыкла считать своимъ знаніемъ и талантами, стало никуда негодно, какъ какое нибудь старое украшеніе изъ фольги, матеріалъ котораго никогда не имѣлъ цѣны, а форма вышла изъ моды. Униженія, денежныя заботы, сознаніе своей виновности, совершенно измѣнили теченіе ея жизни; восходъ солнца приносилъ съ собою заботы, привѣтствія знакомыхъ были проникнуты злобнымъ торжествомъ или обиднымъ участіемъ; времена года смѣняясь только увеличивали длинный списокъ лѣтъ и все болѣе и болѣе съуживали горизонтъ будущаго. И что могло скрасить послѣдніе дни такой ненасытной ничѣмъ, недовольной эгоистической личности, какова была мистриссъ Трансомъ? Всякое существо, изнемогая подъ бездной золъ, избираетъ одно изъ нихъ сравнительно болѣе сносное, но даже и тогда, когда вся жизнь кажется сотканной изъ однихъ страданій, найдется одно изъ нихъ, которое сдѣлается предметомъ желаній. Господствующая страсть мистриссъ Трансомъ, страсть повелѣвать, безсильная устранить тѣ крупныя невзгоды, которыя отравляли ея существованіе, нашла себѣ исходъ на болѣе низкомъ поприщѣ. Она не была жестока и не наслаждалась тѣмъ, что она называла старушечьимъ наслажденіемъ мучить другихъ, но она не упускала ни малѣйшаго случая проявить свою власть. Она любила, чтобъ арендаторъ почтительно стоялъ передъ ней безъ шапки, когда она, не сходя съ лошади, отдавала ему приказанія. Она любила заставлять людей передѣлать всю работу, начатую безъ ея приказанія. Она любила пробираться черезъ молельную церкви къ своему мѣсту когда всѣ, направо и налѣво отъ нея, почтительно кланялись ей. Она любила выбросить за окно лекарство, предписанное докторомъ ея работнику, и замѣнить его другимъ по собственному усмотрѣнію. Не будь она такъ величественна, всякій подумалъ бы, что это сварливая тираническая вѣдьма съ языкомъ, острымъ какъ ножъ. Никто этого не сказалъ бы о ней, да никто, по правдѣ сказать, и не говорилъ всей правды о ней, а, можетъ быть, и не подозрѣвалъ, что подъ этой внѣшней наружностью скрывалось тревожное чувствительное женское сердце; таилось оно подъ пошлыми условными привычками и узкими правилами подобно тому, какъ живое существо, съ блестящими быстрыми глазами и бьющимся сердцемъ, можетъ скрываться подъ кучей стараго мусора. Ожидаемый пріѣздъ сына еще болѣе увеличилъ эту тревогу, эту чувственность и теперь, когда это давно ожидаемое свиданіе сбылось, она съ горечью говорила себѣ: "Счастливъ тотъ угорь, съ котораго не содрали шкуру. Я только избавилась отъ худшаго изъ золъ -- вотъ и все мое счастье!"
II.
Гарольдъ Трансомъ не захотѣлъ провести цѣлаго вечера съ матерью, онъ имѣлъ привычку разговаривать очень коротко и сжато, быстро задавая вопросы, на которые онъ желалъ получать отвѣты и никогда не разводя свои рѣчи излишними повтореніями, или ни къ чему ненужными длиннотами. Такъ и теперь онъ самъ не вызывался разсказывать различныя подробности о себѣ и о своемъ житьѣ въ Смирнѣ, но отвѣчалъ очень любезно, хотя и коротко, на тѣ вопросы, которые ему задавала мать. Обѣдомъ онъ очевидно былъ недоволенъ, прибавлялъ ко всякому кушанью краснаго перцу и спрашивалъ: нѣтъ ли въ домѣ какихъ нибудь сой? Когда же Гиксъ подалъ нѣсколько домашнихъ изготовленій, то Гарольдъ, попробовавъ ихъ, долженъ былъ съ отчаяніемъ отказаться вовсе отъ ѣды. Однако онъ сохранилъ свое хорошее расположеніе духа, заговаривая по временамъ съ отцомъ и смотря на него съ сожалѣніемъ, когда Гиксъ рѣзала ему подаваемыя кушанья. Мистриссъ Трансомъ думала съ горечью, что Гарольдъ выказывалъ болѣе сочувствія ея слабому мужу, который никогда не заботился о немъ, чѣмъ ей, которая всегда окружала его самой пламенной материнской любовью. Черезъ часъ послѣ обѣда Гарольдъ, перелистывая счетныя книжки матери, вдругъ сказалъ:
-- Я пойду теперь въ пасторскій домъ къ дядѣ Линтону.
-- Хорошо. Онъ лучше меня отвѣтитъ на всѣ твои вопросы.
-- Да, отвѣчалъ Гарольдъ, не замѣчая колкости, заключавшейся въ словахъ его матери и принимая ихъ за простое заявленіе факта,-- я хочу узнать, какая здѣсь водится дичь и всѣ подробности о сѣверо-ломширской охотѣ. Я очень люблю охоту и много охотился въ Смирнѣ; это мнѣ очень полезно, какъ средство противъ тучности.
Достопочтенный Джонъ Линтонъ охотно разговорился послѣ второй бутылки портвейна, осушенной въ честь пріѣзда племянника. Онъ не любопытствовалъ узнать подробности объ обычаяхъ въ Смирнѣ или о прошедшей жизни самаго Гарольда, но самъ откровенно излилъ свою душу передъ племянникомъ: объяснилъ, что онъ любитъ и не любитъ охоту, назвалъ по имени тѣхъ фермеровъ, какихъ онъ подозрѣвалъ въ стрѣляньи лисицъ въ заповѣдныхъ лѣсахъ; пересчиталъ дичь, застрѣленную имъ въ то утро, указалъ на самое удобное мѣсто для охоты и наконецъ распространился о недостаткѣ интереса всѣхъ современныхъ охотъ въ сравненіи съ пѣтушинымъ боемъ, при существованіи котораго Англія пользовалась такимъ благоденствіемъ и славой, тогда какъ, по его мнѣнію, она ничего не выиграла, уничтоживъ обычай, который развивалъ способности человѣка, удовлетворялъ инстинктамъ животнаго и способствовалъ видамъ самого провидѣнія, давая работу пѣтушинымъ бойцамъ, столь предусмотрительно созданнымъ небомъ. Отъ этихъ главныхъ предметовъ разговора, къ которымъ онъ безпрестанно возвращался, пасторъ при всякомъ замѣчаніи или вопросѣ племянника легко переходилъ и къ другимъ; такъ что Гарольдъ хотя и возвратился домой поздно, но былъ очень доволенъ своимъ визитомъ, ибо изъ торжественной и пустой болтовни дяди, онъ почерпнулъ много практическихъ важныхъ для него свѣденій. Между предметами, къ которымъ питалъ нерасположеніе пасторъ, былъ мистеръ Матью Джерминъ.
-- Это толсторукій, говорливый болтунъ съ надушеннымъ кембриковымъ платкомъ, одинъ изъ образованныхъ грубыхъ простолюдиновъ, найденышъ, даромъ обученный латыни въ воспитательномъ домѣ, одинъ изъ тѣхъ выскочекъ средняго класса, которые хотя и считаются джентельменами, полагаютъ, что для этого достаточно надѣть лайковыя перчатки и завести модную мебель.
Однако, такъ какъ Гарольдъ желалъ быть избраннымъ въ члены парламента отъ своего графства, то мистеръ Линтонъ также торжественно настаивалъ на необходимости быть въ хорошихъ отношеніяхъ и не ссориться съ Джерминомъ до окончанія выборовъ. Джерминъ долженъ быть агентомъ Гарольда и послѣднему необходимо потворствовать во всемъ хитрому стряпчему, пока онъ не будетъ выбранъ; и тогда даже было бы лучше отдѣлаться отъ Джермина мирно, безъ всякаго скандала. Онъ самъ, Линтонъ, никогда не ссорился съ этимъ человѣкомъ, такъ какъ духовному лицу не подобаетъ враждовать, почему онъ поставилъ себѣ за правило быть всегда въ состояніи чокнуться стаканомъ вина со всѣми, съ кѣмъ онъ встрѣчался за обѣдами въ обществѣ. Что же касается до трансомскихъ помѣстій и излишней довѣренности его сестры къ Джермину, то онъ ни во что не вмѣшивался.
Неожиданное открытіе, что Гарольдъ намѣренъ стать на сторону либераловъ, мало того, онъ смѣло объявлялъ себя радикаломъ, поразило нѣсколько старика, но его веселое настроеніе, поддерживаемое портвейномъ, не могло быть нарушено ничѣмъ, что прямо не препятствовало его пріятному препровожденію времени. Вскорѣ, не болѣе какъ черезъ полчаса, онъ уже дошелъ до торжественнаго заявленія, что торизмъ въ Англіи, т. е. достойный этого названія, совершенно исчезъ со времени эмансипаціи католиковъ Велингтономъ и сэръ Робертомъ Пилемъ; что вигизмъ съ его теоріей правъ человѣка, ограниченныхъ десяти фунтовымъ цензомъ и его политикой, воображающей укротить дикаго звѣря, давъ ему только понюхать пищу -- просто безсмысленная нелѣпость; что наконецъ, такъ какъ честный человѣкъ не можетъ себя назвать тори, ибо это было бы все равно, что теперь вооружиться за права стараго претендента, тѣмъ менѣе сдѣлаться вигомъ, этимъ отвратительнымъ чудовищемъ, то ему оставался открытымъ только одинъ путь: "вотъ видишь, любезный, еслибъ вся земля вдругъ превратилась въ болото, то и думаю, мы сняли бы чулки и башмаки и стали бы ходить какъ журавли." Отсюда ясно вытекало, что въ настоящее несчастное время, ничего другого не оставалось людямъ умнымъ, наслѣдникамъ древнихъ родовъ, какъ удержать націю отъ погибели, объявивъ себя радикалами. Такимъ путемъ они вырывали изъ рукъ нищихъ демагоговъ и богатыхъ лавочниковъ возможность измѣнить по своему все въ странѣ. Составить это убѣжденіе конечно помогли ректору слова и замѣчанія Гарольда, но, однажды признавъ эту цѣпь доводовъ, старикъ съ жаромъ сталъ проповѣдывать вытекающія изъ нихъ заключенія.
-- Если чернь нельзя разогнать, то наслѣдникъ древняго рода долженъ стараться стать въ ея головѣ, спасти хоть нѣсколько семействъ отъ раззореніи и держать сколь возможно далѣе свое отечество отъ погибели. А ты принадлежишь къ древнему роду, мой милый! ты, Линтонъ, чтобы тамъ не говорили, и я всегда поддержу тебя. Я не имѣю большаго вліянія, я бѣдный пасторъ. Я даже принужденъ былъ отказаться отъ охоты за звѣремъ; лягавыя собаки и стаканъ хорошаго вина, вотъ вся роскошь, которую я могу себѣ позволить. Мнѣ не надо измѣнять свои убѣжденія и переходить со стороны на сторону. Я родился тори и никогда не буду епископомъ. Но если кто мнѣ скажетъ, что ты поступаешь дурно, я ему отвѣчу:-- Мой племянникъ правъ, онъ сдѣлался радикаломъ, чтобъ спасти отечество. Еслибъ Вильямъ Питтъ дожилъ до нашего времени, онъ бы сдѣлалъ тоже, потому что онъ сказалъ умирая: не -- "о Боже спаси мою партію," но:-- "о Боже спаси мое отечество!" Вотъ чѣмъ прожужжали намъ всѣ уши, а теперь я обращу эти слова противъ нихъ же самихъ. Я поражу ихъ ихъ же собственнымъ орулсіемъ. Да, да, я тебя поддержу.
Гарольдъ ни мало не былъ увѣренъ, чтобъ его дядя также благоразумно разсуждалъ въневдохновенные часы утра, но во всякомъ случаѣ очевидно было, что старикъ легко помирится съ совершившимся фактомъ и съ этой стороны нечего было бояться семейныхъ раздоровъ. Гарольдъ былъ этому очень радъ. Его нельзя было совратить съ пути, который онъ однажды себѣ избралъ, но онъ очень не любилъ ссоръ, какъ непріятную трату энергіи, неприносящую никакого практическаго результата. Онъ въ одно и тоже время былъ дѣятеленъ и любилъ чтобы ему оказывали сочувствіе; онъ хотѣлъ господствовать надъ всѣми, но добродушно желалъ, чтобъ это господство нравилось; не обращая большаго вниманія на мнѣнія другихъ и готовый презирать ихъ, какъ дураковъ, если они думали не такъ какъ онъ, Гарольдъ очень заботился о томъ, чтобъ они не имѣли причины дурно думать о немъ. И дураковъ необходимо заставить уважать себя. Поэтому, предвидя, что всѣ его сосѣди въ графствѣ возстанутъ противъ него за его политическія мнѣнія, онъ желалъ выказаться имъ съ хорошей стороны, во всѣхъ другихъ отношеніяхъ. Онъ поведетъ хозяйство самымъ благоразумнымъ образомъ, роскошно устроитъ свой домъ, будетъ уважительно обходиться со всѣми родственниками, избѣгая всякихъ скандаловъ. Онъ зналъ, что во время его юности въ семействѣ было много непріятностей, что у нихъ были неблаговидные процессы, что его братъ, своей развратной жизнію, много способствовалъ униженію честнаго имени ихъ семейства. Все это надо было загладить теперь, когда событія сдѣлали его, Гарольда, главою рода Трансомовъ.
Содѣйствіе Джермина въ дѣлѣ выборовъ было необходимо, а послѣ того надо будетъ отъ него отдѣлаться, какъ можно болѣе мирно, тихо, такъ, какъ совѣтовалъ старикъ Линтонъ. Но предчувствіе Гарольда, что онъ впослѣдствіи захочетъ отдѣлаться отъ Джермина, было основано на другихъ причинахъ, а не на кембриковомъ платкѣ стряпчаго и его даровой латыни.
Если Джерминъ разсчитывалъ на невѣденье мистриссъ Трансомъ, какъ женщины, и на развратную жизнь старшаго ея сына, то Гарольдъ докажетъ ему, что его разсчеты были слишкомъ смѣлы. Кромѣ этого, Гарольдъ ничего не имѣлъ противъ него. Въ юности онъ часто видалъ Джермина въ Трансомъ-Кортѣ, но смотрѣлъ на него съ тѣмъ невниманіемъ, съ которымъ всѣ дѣти смотрятъ на тѣхъ, кто не доставляетъ имъ ни удовольствія, ни непріятностей. Джерминъ всегда ему улыбался и разговаривалъ съ нимъ очень милостиво; но Гарольдъ частью изъ гордости, частью изъ застѣнчивости избѣгалъ сколько могъ подобнаго покровительства; онъ зналъ, что Джерминъ былъ стряпчій, и что его отецъ, дядя и сэръ Максимъ Дебари не считали Джермина джентельменомъ и равнымъ себѣ. Гарольдъ ничего не зналъ дурного объ этомъ человѣкѣ, но онъ теперь видѣлъ, что если Джерминъ былъ дѣйствительно корыстолюбивой выскочкой, то управленіе трансомскими дѣлами представляло для неоо великій соблазнъ. А помѣстья очевидно находились къ очень дурномъ положеніи.
Когда на другое утро мистеръ Джерминъ пошелъ въ столовую, Гарольдъ съ удивленіемъ увидѣлъ, что онъ почти не измѣнился въ эти послѣдніе пятнадцать лѣтъ. Онъ посѣдѣлъ, но все еще былъ замѣчательно хорошъ собой; онъ очень потолстѣлъ, но его высокій ростъ скрывалъ тучность столь унизительную для человѣческаго достоинства. Одѣтъ онъ былъ такъ изысканно, какъ будто ему было двадцать пять лѣтъ, а не шестьдесятъ. Онъ всегда одѣвался въ черное и оказывалъ особенное предпочтеніе чернымъ атласнымъ жилетамъ, которые какъ нельзя лучше подходили къ его гладкой, блестящей наружности; его одежда вмѣстѣ съ бѣлыми пухлыми, но изящными руками, которыя, входя въ комнату, онъ обыкновенно потиралъ -- придавала ему видъ дамскаго доктора. Гарольдъ вспомнилъ съ улыбкой непріязнь своего дяди къ замѣчательнымъ рукамъ стряпчаго; но такъ какъ его собственныя руки были тоже нѣжны и пухлы и онъ тоже имѣлъ невинную привычку ихъ потирать, то наружность мистера Джермина еще ни въ чемъ не подкрѣпила подозрѣнія Гарольда.
-- Поздравляю васъ, мистриссъ Трансомъ, сказалъ онъ съ нѣжной и почтительной улыбкой,-- тѣмъ болѣе, прибавилъ онъ обращаясь къ Гарольду,-- что я имѣю теперь удовольствіе видѣть въ очію вашего сына. Я очень радъ, что климатъ востока не имѣлъ на него дурного вліянія.
-- Нѣтъ, сказалъ Гарольдъ, небрежно пожимая руку Джермина и говоря, болѣе чѣмъ съ обыкновенной быстротой и рѣзкостью:-- вопросъ въ томъ, уживусь ли я въ англійскомъ климатѣ? Тутъ чертовски холодно и вѣтрено; чтожъ касается до пищи, то право было бы величайшимъ счастіемъ для Англіи, еслибъ южные повара перемѣнили вѣру, подверглись бы за это гоненію и бѣжали бы къ намъ сюда, какъ въ стариру ткачи.
-- Здѣсь много иностранныхъ поваровъ для тѣхъ, кто довольно богатъ, чтобъ имъ платить, но они народъ очень безпокойный и ихъ непріятно держать въ домѣ.
-- Пустяки, сказалъ Гарольдъ.
-- Старые слуги всегда съ ними ссорятся.
-- Это до меня не касается. Старые слуги должны будутъ поладить съ моимъ человѣкомъ Доминикомъ, который научитъ ихъ стряпать и многому чему другому, что имъ покажется скачала очень удивительнымъ.
-- Старые люди не такъ легко измѣняютъ свои привычки, Гарольдъ.
-- Ну такъ они должны уступить мѣсто молодымъ и смотрѣть, какъ тѣ будутъ дѣйствовать, сказалъ Гарольдъ, думая въ эту минуту только о старой мистриссъ Гиксъ и Доминикѣ; но его мать думала не о нихъ однихъ.
-- У васъ должно быть отличный слуга, сказалъ Джерминъ, который понималъ мистриссъ Трансомъ лучше, чѣмъ ея сынъ и желалъ измѣнить разговоръ.
-- О! да, это одинъ изъ тѣхъ удивительныхъ южныхъ жителей, которые право дѣлаютъ вамъ жизнь легче. Онъ, собственно, не принадлежитъ ни къ какому народу. Я не знаю, что онъ больше жидъ или грекъ, итальянецъ или испанецъ. Онъ говоритъ хорошо и свободно на пяти или шести языкахъ; онъ поваръ, камердинеръ, лакей, секретарь, маіордомъ, все, что вы хотите -- и что важнѣе всего, онъ очень преданный мнѣ человѣкъ. Я могу вполнѣ довѣриться его привязанности. Подобный видъ человѣческаго рода не встрѣчается въ Англіи, я полагаю. Скверно было бы мнѣ, еслибъ я не могъ съ собою привезти Доминика.
Они сѣли за завтракъ и продолжали тотъ же легкій, ничего незначущій разговоръ. Каждый изъ собесѣдниковъ былъ чѣмъ-то озабоченъ и о чемъ-то безпокоился. Гарольдъ обдумывалъ, какія, по всей вѣроятности, онъ найдетъ злоупотребленія въ дѣлахъ, благодаря управленію Джермина, и сколько понадобится ему силы воли, чтобъ удержаться отъ всякаго разрыва съ этимъ человѣкомъ, покуда онъ будетъ ему необходимъ. Джерминъ очень пристально разсматривалъ Гарольда и съ неудовольствіемъ замѣчалъ въ его лицѣ выраженіе ума и твердости, которое могло сдѣлать его опаснымъ врагомъ. Онъ теперь конечно желалъ бы, чтобы не было втораго наслѣдника рода Трансомовъ и чтобъ онъ не возвращался неожиданно съ востока.
Мистриссъ Трансомъ не смотрѣла на обоихъ мужчинъ, ихъ присутствіе заставляло ее внутренно содрагаться и руки ея холодѣли; она, казалось, слышала и видѣла въ одно и то же время, что говорилось и дѣлалось много лѣтъ тому назадъ. Къ этому еще примѣшивался мрачный страхъ будущаго. Жалко чувствительна была порою эта поблекшая красавица, которая тридцать четыре года тому назадъ во всемъ блескѣ своей красоты, гордо, свысока обходилась съ однимъ изъ присутствующихъ здѣсь мужчинъ и пламенно прижимала къ груди другого, тогда еще ребенка. Теперь же она знала, что и тотъ и другой одинаково о ней мало думаютъ и заботятся.
-- Ну, а что слышно о выборахъ? спросилъ Гарольдъ къ концу завтрака: -- кандидатами вѣдь явятся два вига и одинъ консерваторъ. Какъ ваше мнѣніе, кто изъ нихъ имѣетъ болѣе надежды на успѣхъ?
Мистеръ Джерминъ, разговаривая, никогда не искалъ словъ и напротивъ часто перефразировалъ свои рѣчи, но онъ имѣлъ привычку часто останавливаться какъ бы заикаясь, что вмѣстѣ съ постоянно неподвижнымъ, почти безчувственнымъ выраженіемъ лица, измѣнявшимся только когда онъ улыбался женщинѣ, или когда были возбуждены его дикія страсти,-- приносило, но его мнѣнію, много ему пользы, особливо въ дѣловыхъ сношеніяхъ. Благодаря этой привычкѣ, никто никогда не могъ замѣтить, что онъ былъ озабоченъ или чего нибудь боялся.
-- Мое мнѣніе, отвѣчалъ онъ,-- въ настоящую минуту еще не сформировалось. Этотъ округъ нашего графства заключаетъ въ себѣ одинъ большой мануфактурный городъ и нѣсколько меньшихъ. Вліяніе мануфактурныхъ центровъ широко распространено по всей окрестности и... и можно предположить, можно склониться въ пользу успѣха либеральныхъ кандидатовъ. Однако, съ другой стороны, при благоразумно веденномъ избирательномъ движеніи въ селахъ, окружающихъ Треби-Магна... я полагаю... что нечего отчаиваться въ успѣхѣ консерватору. Если же явится четвертый кандидатъ съ хорошимъ именемъ и вступитъ въ союзъ съ мистеромъ Дебари... то... то...
Тутъ мистеръ Джерминъ остановился немного долѣе и Гарольдъ воскликнулъ:
-- Я такъ не поступлю, поэтому нечего объ этомъ и говорить. Если я выступлю на арену, то не иначе, какъ радикаломъ; и я полагаю, что тамъ, гдѣ намѣрены избирать виговъ, найдется много людей, которыхъ можетъ переманить на свою сторону радикалъ, подающій надежды, что онъ будетъ имъ полезенъ.
Лицо Джермина слегка измѣнилось; какая-то едва замѣтная тѣнь пробѣжала по немъ. Однако онъ продолжалъ сидѣть въ томъ же положеніи какъ и прежде, устремивъ глаза на бумажное украшеніе окорока и играя вилкой. Онъ не тотчасъ отвѣтилъ, но когда отвѣчалъ, то спокойно взглянулъ прямо въ глаза Гарольда.
-- Я очень радъ видѣть, что вы такъ хорошо слѣдили изъ дали за внутренней англійской политикой.
-- Еще бы! возразилъ Гарольдъ съ нетерпѣніемъ, я очень хорошо знаю все, что дѣлалось въ это время въ Англіи, ибо всегда расчитывалъ возвратиться. Я конечно знаю положеніе дѣлъ въ Европѣ не хуже, чѣмъ, если бы жилъ послѣдніе пятнадцать лѣтъ въ Маломъ-Треби. Здѣсь полагаютъ, что человѣкъ, уѣхавшій на востокъ, обращается въ нѣчто похожее на одноглазаго Календаря тысячи одной ночи.
-- Однако, я думаю, есть вещи, которымъ могли бы тебя научить люди вѣчно жившіе въ Маломъ-Треби, сказала мистриссъ Трансомъ,-- не велика важность, что ты былъ радикаломъ въ Смирнѣ, но ты, кажется, не понимаешь, какъ твои радикальныя убѣжденія унизятъ здѣсь какъ твое собственное положеніе, такъ и всего твоего семейства. никто не станетъ съ тобой знаться. И потомъ, подумай, какой народъ тебя будетъ поддерживать! Ты не можешь себѣ представить, какое грустное впечатлѣніе производятъ твои слова: "я радикалъ!" Нѣтъ ни одного человѣка равнаго намъ по положенію въ свѣтѣ, который бы не сказалъ, что ты унизилъ себя.
-- Фуй! воскликнулъ Гарольдъ, и вставъ началъ ходить взадъ и впередъ по комнатѣ.
Но мистриссъ Трансомъ продолжала съ большимъ и большимъ раздраженіемъ въ голосѣ,-- мнѣ кажется, что рожденіе и положеніе въ свѣтѣ налагаютъ на человѣка нѣкоторыя обязанности и онъ не имѣетъ права провозглашать тѣ или другія мнѣнія, какъ ему вздумается; тѣмъ менѣе содѣйствовать паденію того класса, къ которому онъ принадлежитъ. Вотъ что всѣ говорили о лордѣ Греѣ, а мой родъ кажется не менѣе знатенъ, чѣмъ родъ лорда Грея. Ты теперь богатъ и могъ бы достичь великихъ почестей въ странѣ, и еслибъ ты былъ вѣренъ своему званію джентельмена, то тѣмъ легче достигъ бы этаго въ настоящее время, столь несчастное для насъ. Всѣ Дебари и лордъ Штернъ тѣмъ горячѣе бы взялись за твое дѣло и поддержали бы тебя. Что касается до меня, то я рѣшительно не могу понять, какую пользу ты ожидаешь отъ перемѣны твоихъ мнѣній. Я прошу тебя серьезно подумать прежде, чѣмъ сдѣлать такой рѣшительный шагъ.
-- Матушка, сказалъ Гарольдъ безъ всякой злобы и не возвышая голосъ, но поспѣшно, нетерпѣливо, словно онъ хотѣлъ поскорѣе отдѣлаться отъ непріятной сцены,-- очень естественно что вы такъ думаете. Женщины, и это очень похвально, не перемѣняютъ своихъ мнѣній, но держатся тѣхъ, въ которыхъ онѣ воспитаны. Все равно -- что бы онѣ не думали, онѣ не призваны рѣшать и дѣйствовать. Вы должны оставить меня поступать такъ, какъ я хочу въ этихъ дѣлахъ, ибо это чисто мужское дѣло. Во всѣхъ другихъ отношеніяхъ, я исполню каждое ваше малѣйшее желаніе, извольте только выразить. У васъ будетъ, собственно для васъ, новый экипажъ и пара гнѣдыхъ лошадей; я отдѣлаю домъ самымъ изящнымъ образомъ и все это для васъ, ибо и не намѣренъ жениться. Но знайте однажды навсегда, что я не желаю имѣть болѣе столкновеній съ вами по поводу тѣхъ дѣлъ, въ которыхъ я хочу быть и буду полнымъ господиномъ своихъ дѣйствій.
-- И ты этимъ переполнишь чашу горя, которое я перенесла въ своей жизни, Гарольдъ. Я право не знаю, какая бы женщина захотѣла быть матерью, еслибъ она знала, что подъ старость сынъ не будетъ считать ее ни въ грошъ.
Съ этими словами мистриссъ Трансомъ вышла изъ комнаты. Мистеръ Джерминъ также поднялся съ мѣста и стоялъ облокотившись на спинку стула. Онъ былъ совершенно спокоенъ; не впервые приходилось ему видѣть вспышки гнѣва; но теперь онъ впервые думалъ, что подобная вспышка будетъ ему полезна. Она же, бѣдная женщина, знала очень хорошо, что поступила неблагоразумно и совершенно напрасно вооружила противъ себя Гарольда. Но женщины избѣгли бы половины горя, испытываемаго ими въ жизни, еслибъ онѣ могли удержаться отъ словъ, въ неблагоразуміи которыхъ онѣ вполнѣ увѣрены, мало того, которыхъ онѣ рѣшались ни за что на произносить. Гарольдъ продолжалъ ходить по комнатѣ еще нѣсколько минутъ, потомъ обратился къ Джермину:
-- Вы курите?
-- Нѣтъ. Я всегда сообразуюсь со вкусами дамъ, а мистриссъ Джерминъ очень нѣжная особа и не можетъ выносить запаха табаку.
Гарольдъ не смотря на свои либеральныя тенденціи, былъ чрезвычайно гордъ и надмененъ:-- Чортъ бы его побралъ съ мистриссъ Джерминъ! неужели онъ думаетъ, что мы на такой дружеской съ нимъ ногѣ, что я стану слушать его болтовню о женѣ.
-- Ну, я уже выкурилъ свой кальянъ передъ завтракомъ, сказалъ онъ вслухъ,-- и потому если вамъ все равно, мы бы пошли въ библіотеку. Мой отецъ только встаетъ въ полдень и тамъ мы будемъ наединѣ.
-- Сдѣлайте одолженіе садитесь, сказалъ Гарольдъ, когда они вошли въ красивую, просторную библіотеку. Но онъ самъ остался стоя и снявъ съ полки карту графства развернулъ ее на столѣ.-- Во первыхъ м. Джерминъ позвольте мнѣ васъ спросить теперь, когда вы знаете мои намѣренія, возьметесь ли вы быть моимъ агентомъ въ дѣлѣ выборовъ, чтобъ оказать мнѣ всяческое содѣйствіе? Времени нечего терять, я не хочу пропустить случая, который, можетъ быть, не представится мнѣ прежде семи лѣтъ.-- Мнѣ извѣстно, продолжалъ онъ, бросивъ проницательный взглядъ на Джермина, что вы не заявили публично ни какихъ опредѣленныхъ политическихъ мнѣній; я также знаю, что Лабронъ агентъ Дебари...
-- О... любезный сэръ, каждый человѣкъ имѣетъ свои политическія убѣжденія, но какая польза стряпчему... съ нѣкоторымъ образованіемъ... толковать о своихъ убѣжденіяхъ въ маленькомъ провинціальномъ городкѣ. Въ подобныхъ городкахъ не имѣютъ никакого понятія объ общественныхъ вопросахъ. Здѣсь, напримѣръ, вовсе не было ни какихъ партій и всѣ спали до движенія къ пользу эмансипаціи католиковъ. Правда, я вмѣстѣ съ нашимъ пасторомъ, хлопоталъ о составленіи петиціи противъ биля о реформѣ, но и не объяснилъ причинъ, почему я такъ поступилъ. Слабыя стороны въ билѣ... гм... слишкомъ очевидны и я полагаю, что въ этомъ отношеніи мы не разойдемся съ вами во мнѣніяхъ. Дѣло въ томъ, что когда я узналъ о вашемъ возвращеніи, я рѣшился держать себя въ резервѣ, хотя меня очень уговаривали друзья сэра Джемса Клемента, министерскаго кандидата, который...
-- Ну, какъ бы то ни было, вы будете дѣйствовать въ мою пользу. Это рѣшено? сказалъ Гарольдъ.
-- Конечно, отвѣчалъ Джерминъ, внутренно недовольный тѣмъ, что Гарольдъ его такъ дерзко перебилъ.
-- Который изъ двухъ либеральныхъ кандидатовъ, какъ они себя называютъ, имѣетъ болѣе надеждъ. А?
-- Я только-что хотѣлъ замѣтить, что сэръ Джемсъ Клементъ не имѣетъ столько надеждъ на успѣхъ какъ мистеръ Гарегинъ, если предположить, что явится еще третій либеральный кандидатъ. Для кандидата на выборахъ мало быть либеральнымъ, надо быть еще щедрымъ (тутъ мистеръ Джерминъ улыбнулся). А сэръ Джемсъ Клементъ бѣдный баронетъ, надѣющійся получить правительственное мѣсто и потому нельзя ожидать, чтобъ онъ былъ щедръ; а безъ этаго нельзя снискать расположенія большинства.
-- Какъ бы я желалъ, чтобъ этотъ человѣкъ поменьше говорилъ, онъ совсѣмъ изведетъ меня.-- Мы посмотримъ продолжалъ онъ вслухъ:-- какія можно будетъ принять мѣры. Я приду къ вамъ въ контору послѣ часа, если вамъ будетъ свободно.
-- Да, милости просимъ.
-- Вы потрудитесь приготовить къ тому времени всѣ нужныя бумаги и собрать свѣденія. Мнѣ нужно будетъ дать обѣдъ своимъ арендаторамъ, и мы можемъ пригласить еще кого нибудь кромѣ нихъ. Теперь же я сейчасъ отправляюсь на одну изъ фермъ, которая у насъ на рукахъ. Да, кстати, какое несчастье имѣть три фермы, не отданныя въ аренду. Отчего это произошло, а?
-- Я именно и хотѣлъ поговорить съ вами объ этомъ. Мы уже замѣтили, какъ близко къ сердцу принимаетъ иныя вещи мистриссъ Трансомъ. Вы знаете сколько горькихъ испытаній она перенесла въ жизни. Слабое здоровье мистера Трансома, поведеніе мистера Дурфи... и...
-- Да, да.
-- Эта женщина, которую я естественно глубоко уважаю, и которая почти не видала радостей въ послѣдніе долгіе годы, кромѣ сознанія, что она сама по своей волѣ управляетъ всѣми дѣлами. Она противится всякимъ перемѣнамъ; она не хочетъ имѣть новыхъ арендаторовъ, а любитъ фермеровъ стараго покроя, которые сами доятъ коровъ и отдаютъ дочерей въ услуженіе. Все это мѣшаетъ планамъ извлекать изъ помѣстій тѣ выгоды, которыя онѣ могли бы дать. Я очень хорошо знаю, что дѣла не идутъ какъ бы слѣдовало; я самъ принимаю большое участіе въ новѣйшихъ усовершенствованіяхъ сельскаго хозяйства и ферма, которую я у васъ арендую, находится въ гораздо лучшемъ состояніи, чѣмъ всѣ остальныя земли. Но такъ какъ мистриссъ Трансомъ женщина очень чувствительная, то я совѣтовалъ бы вамъ, любезный сэръ, сдѣлать какъ можно менѣе для нея непріятными тѣ перемѣны, настоять на которыхъ вы имѣете право, чего я не имѣлъ.
-- Я знаю, что дѣлать, не безпокойтесь; сказалъ Гарольдъ, сильно оскорбленный словами стряпчаго.
-- Вы я надѣюсь извините меня за мою, быть можетъ, излишнюю смѣлость давать вамъ совѣты, но я старикъ и такъ долго и близко знакомъ со всѣми вашими семейными дѣлами... и... я никогда не считалъ свои отношенія къ вашему семейству чисто служебными.
-- Чортъ возьми! я скоро ему покажу, за кого я его считаю, подумалъ Гарольдъ. Но чѣмъ непріятнѣе находилъ онъ обращеніе Джермина, тѣмъ болѣе онъ чувствовалъ необходимость сдерживать себя. Онъ презиралъ всѣхъ людей, которые губили свое дѣло, поддаваясь минутному увлеченію.
-- Я понимаю, понимаю, сказалъ онъ вслухъ,-- вамъ пришлось имѣть болѣе непріятныхъ дѣлъ, чѣмъ обыкновенно выпадаетъ на долю семейнаго стряпчаго. Мы все поправимъ мало по малу. Теперь возвратимся къ выборамъ. Я вошелъ въ сношеніе съ однимъ человѣкомъ въ Лондонѣ, который отлично понимаетъ эти дѣла; онъ конечно стряпчій и говорятъ провелъ множество людей въ парламентъ. Я приглашу его въ Дуфильдъ для встрѣчи съ вами. Какой день вамъ удобнѣе?
Послѣ этаго разговоръ шелъ очень плавно, безъ малѣйшихъ зазубринъ и окончился повидимому самымъ дружескимъ образомъ. Когда Гарольдъ часа два спустя встрѣтилъ въ паркѣ своего дядю съ ружьемъ на плечѣ и двумя гончими собаками, тотъ спросилъ его:
-- Ну, малый, какъ идутъ дѣла съ Джерминомъ?
-- О! я не думаю, чтобъ я его очень полюбилъ. Это нѣчто въ родѣ стараго кляузника по семейнымъ дѣламъ. Но я долженъ воспользоваться его услугами и сколько бы пользы я изъ него не извлекъ, все же мы никогда не будемъ квиты: такъ много онъ поживился на нашъ счотъ.
-- Да, да, убей птицу его ружьемъ, а потомъ пришиби вора прикладомъ, сказалъ Линтонъ, котораго рослая, мускулистая фигура съ краснымъ орлинымъ лицомъ, еще рѣзче обрисовывалась плисовой курткой и кожаными щиблетами,-- это будетъ, и умно, и справедливо, и пріятно, я говорю это между нами, какъ дядя племяннику. Но знаешь, Гарольдъ, я хотѣлъ тебѣ сказать, что, обдумавъ хорошенько, я полагаю ты затѣялъ очень скверную штуку, объявивъ себя радикаломъ. Я серьезно обдумывалъ послѣобѣденныя рѣчи, въ которыхъ мнѣ придется говорить объ этомъ, но какъ то все не клеѣтся. У насъ къ подобнымъ вещамъ не привыкли, и надо пустить въ ходъ очень много латинскихъ фразъ, чтобъ сдѣлать сносной такую рѣчь. А во время сессій меня совершенно закидаютъ вопросами и доводами, ловкаго отвѣта на которые я никакъ не могу придумать, вотъ во всѣ эти дни.
-- Пустяки, дядя, я очень хорошо помню, какія вы говорите отличныя рѣчи, вы никогда не полѣзете за словомъ въ карманъ. Вамъ надо только еще подумать нѣсколько вечеровъ и все пойдетъ прекрасно.
-- Но ты не возстанешь противъ церкви и основныхъ учрежденій страны, ты не пойдешь такъ далеко? Ты будешь защищать наши оплоты, не такъ ли?
-- Да, и не буду возставать противъ церкви, но противъ громадныхъ доходовъ епископовъ, для того, можетъ быть, чтобъ сокративъ ихъ, увеличили скудное содержаніе бѣдныхъ пасторовъ.
-- Ну, ну противъ этого я ничего не имѣю сказать. Никто здѣсь не любитъ нашего епископа; онъ знаетъ только двѣ вещи на свѣтѣ: греческій языкъ, да хорошій обѣдъ; онъ до того гордъ и надмененъ, что не позволяетъ родному отцу обѣдать съ собой. Да, ты можешь свободно нападать на епископовъ, но ты будешь уважать конституцію, будешь поддерживать престолъ короля, да благословитъ его Богъ, не такъ ли?
-- Конечно, конечно. Я радикалъ только въ томъ отношеніи, что хочу истребить всѣ злоупотребленія.
-- Вотъ оно слово, то, котораго я добивался! воскликнулъ пасторъ, ударяя Гарольда по колѣнкѣ.-- Вотъ блистательное окончаніе для рѣчи. Злоупотребленія,-- лучше нѣтъ слова... и если кто нибудь обидится, то на ворѣ и шапка горитъ.
-- Я поддерживаю наши древніе оплоты и только хочу замѣнить сгнившія бревна свѣжимъ дубомъ; вотъ и все; отвѣчалъ Гарольдъ, котораго очень забавляло одушевленіе старика.
-- Хорошо, мальчикъ! клянусь великимъ Георгомъ, ты будешь великимъ ораторомъ. По помни одно, что безъ латыни нельзя сдѣлать и шагу. Я надѣюсь, что ты помнишь кое-что изъ того, чему учился. Вотъ молодой Дебари такъ собаку съѣлъ въ классикахъ; это его конекъ. Онъ одинъ изъ новыхъ консерваторовъ и сэръ Максимъ даже не понимаетъ его.
-- Это на выборахъ не годится, сказалъ Гарольдъ,-- его легко сшибутъ съ конька.
-- Боже мой! Право удивительно, какъ ты хорошо знаешь наше дѣло. Но все же заучи нѣсколько фразъ, чтобъ показать Дебари, какимъ хорошимъ классикомъ ты могъ бы быть, еслибъ захотѣлъ. Однако ты ѣдешь куда то?
-- Да, меня ждутъ въ Треби. Прощайте.
-- Умный мальчишка, пробормоталъ сквозь зубы пасторъ, когда Гарольдъ отъѣхалъ отъ него:-- Пускай поживетъ немного въ Англіи и пооботрется, навѣрное станетъ опять Линтономъ какъ бывало. Однако мнѣ надо извѣстить Арабеллу и посмотрѣть, какъ она переноситъ то, что ея сынъ радикалъ. Все это дѣло ставитъ меня въ неловкое положеніе; но пасторъ долженъ поддерживать миръ въ семействахъ. Чортъ возьми! Вѣдь я необязался любить торіевъ больше своей собственной плоти и крови. Я не язычникъ, не Брутъ и развѣ Провидѣніе не можетъ спасти мое отечество безъ того, чтобы я ссорился съ сыномъ моей сестры.
III.
Въ началѣ текущаго столѣтія Большой Треби былъ типичный старый базарный городъ среди зеленыхъ пастбищъ, по которымъ лентой извивалась рѣчка, скрываясь въ камышахъ. Благодаря билю о реформѣ, Треби пріобрѣлъ значеніе избирательнаго города. На главной его улицѣ красовалось нѣсколько разнокалиберныхъ каменныхъ домовъ съ большими окнами и садами, окруженными оградой; въ концѣ улицы, гдѣ она постепенно переходила въ базарную площадь, возвышалась грубо оштукатуренная, но привѣтливой наружности, гостинница "Маркизъ Гранби", гдѣ сосѣдніе фермеры оставляли свои телѣги не только въ базарные и ярмарочные дни, но и по торжественнымъ воскреснымъ днямъ, когда они являлись къ обѣднѣ въ городскую церковь. Церковь эта была красивое зданіе, въ настоящемъ англійскомъ стилѣ съ башней и шпилемъ, гордо возвышавшимся надъ красными крышами домовъ. Стоило свернуть съ дороги и заѣхать въ Треби нарочно, чтобъ взглянуть на его церковь, на просторномъ погостѣ, окруженномъ величественнымъ рядомъ тиссовыхъ деревьевъ. Помѣщеніе внутри церкви было не велико и далеко недостаточно для всѣхъ, довольно отдаленныхъ деревень, считавшихся въ ея приходѣ; но по счастію прихожане были люди благоразумные -- никогда не пробовали являться къ обѣднѣ всѣ сполна и даже не жаловались на то, что цѣлый боковой придѣлъ былъ отгороженъ красивою желѣзною рѣшеткою подъ гробницы рода Дебари. Когда черные бенедиктинцы перестали молиться въ церкви, семейство Дебари естественно заняло мѣсто прежнихъ владыкъ. Далеко до того времени жилъ нѣкій сэръ Максимъ Дебари, который участвовалъ въ постройкѣ городского замка. Полуразвалившіяся стѣны этой твердыни служили теперь отмѣнною оградою для скотнаго двора и свинарника Несъ и К°, производителей пива и портера, которымъ славился Треби. Несъ и К° была далеко не единственная цвѣтущая фирма въ городѣ, не говоря уже о зажиточныхъ обывателяхъ, удалившихся отъ дѣлъ. Дѣйствительно въ рѣдкомъ городкѣ такого размѣра можно было найти въ семейныхъ поставцахъ такой великолѣпный фарфоръ безъ ручекъ, съ наслѣдственною пуншевою чашею и серебряною разливною ложкою временъ королевы Анны.
Этотъ зажиточный народъ постоянно пилъ чаи и ужиналъ другъ у друга; а какъ большая часть торговаго и промышленнаго люда въ Треби находилась въ дѣловыхъ, если не въ родственныхъ, связяхъ съ сосѣдними фермерами, то болѣе крупные изъ нихъ также частенько обмѣнивались приглашеніями, играми въ вистъ, ѣли и пили вдоволь, похваливали войну, какъ средство къ поддержкѣ хорошихъ цѣнъ, заботились о степени благосостоянія каждаго изъ сосѣдей, распространяясь съ такимъ же наслажденіемъ о своихъ выгодныхъ дѣлишкахъ, какъ порой скромныя барышни о своихъ тайныхъ предметахъ. Ректоромъ былъ всегда членъ семейства Дебари; онъ водился только съ сельскимъ населеніемъ и пользовался большимъ уваженіемъ за свою привѣтливость; ректоръ, который выпилъ бы чашку чаю съ горожанами, показался бы весьма подозрительнымъ въ глазахъ его паствы.
Таково было старосвѣтское житье-бытье въ Треби; варилъ онъ себѣ пиво, откармливалъ скотину, приготовлялъ сыръ, набивалъ шерсть въ тюки до тѣхъ поръ, пока новыя обстоятельства не усложнили отношеній городка къ внѣшнему міру, не пробудили въ немъ высшую сознательность, не вызвали новыя потребности, неминуемо связанныя съ новымъ горемъ. Прежде всего появился каналъ; потомъ началась разработка угольной копи въ Спрокстонѣ, въ двухъ миляхъ отъ города, и наконецъ, въ третьихъ, открытъ соляной источникъ, что породило блистательную мысль обратить Треби въ модныя минеральныя воды. Столь предпріимчивый планъ зародился не въ головѣ туземнаго жителя, а занесенъ былъ изъ дали молодымъ законникомъ, чьимъ-то незаконнымъ потомкомъ. Мысль эта, хотя обѣщала увеличить благосостояніе города, была сначала принята съ недоброжелательствомъ; дамы протестовали противъ неминуемаго катанья по городу инвалидовъ въ ручныхъ колясочкахъ; мѣстный докторъ предвидѣлъ наплывъ подозрительныхъ эскулаповъ и соглашался съ большинствомъ мелочныхъ торговцевъ, что новыя затѣи бываютъ обыкновенно въ пользу новымъ людямъ. Въ видѣ всесокрушающаго аргумента приводилось то обстоятельство, что Треби благоденствовалъ и безъ минеральныхъ водъ, а будетъ ли онъ благоденствовать съ ними -- неизвѣстно. Даже сэръ Максимъ Дебари, заинтересованный въ дѣлѣ, такъ какъ ему предстояло устроить ванны и гостинницы, и слѣдовательно пользоваться съ нихъ доходомъ, держался довольно долго въ сторонѣ. Но краснорѣчивое пророчество молодого законника, м-ра Матью Джермина, при благовременномъ открытіи по близости каменоломенъ, наконецъ одержали верхъ: воздвигнуты великолѣпныя зданія, изданъ превосходный путеводитель съ картами, планами и виньетками и жители большой Треби впервые узнали нѣкоторые факты изъ своей исторіи, о которыхъ они и не подозрѣвали.
Но все тщетно. По какимъ-то непонятнымъ причинамъ это импровизированное Спа не удалось. Кто приписывалъ неудачу сосѣдству угольныхъ копей и канала, кто миру, разорившему землевладѣльцевъ, а кто изъ личнаго недоброжелательства къ Джермину и безумію проэкта. Въ числѣ послѣднихъ былъ и самъ сэръ Максимусъ, который никогда не простилъ слишкомъ краснорѣчивому адвокату. Благодаря этой неудачѣ Джермина, сэръ Максимусъ не только совершенно напрасно выстроилъ отель, но и будучи въ стѣсненныхъ обстоятельствахъ долженъ былъ отдать зданіе съ прилежащимъ участкомъ земли въ аренду на долгій срокъ: первоначально завели здѣсь человѣколюбивую школу, но потомъ, къ стыду и горю этого джентельмена, представителя одного изъ древнѣйшихъ домовъ Англіи, на его землѣ завели тесемочную фабрику.
Такимъ-то образомъ большое Треби изъ простаго почтеннаго базарнаго городка, сердца значительнаго сельскаго округа, превратился въ представителя болѣе суетливой жизни, усложняемой конями и мануфактурами, представителя той общей системы, которая развѣтляется по всему государству, оттѣняя собою болѣе мелкія мѣстныя системы. Вмѣстѣ съ этими перемѣнами измѣнился и характеръ требіанскаго раскола. Прежде онъ отличался полнѣйшимъ квіетизмомъ, выражаясь только въ архитектурныхъ формахъ маленькихъ темныхъ молитвенныхъ домовъ, а поборники его и не помышляли о другой религіозной свободѣ, кромѣ свободы еженедѣльно по воскресеньямъ подремать на скамьяхъ своей церкви. Но когда, благодаря каменоломнямъ и угольнымъ копямъ, въ окрестностяхъ Треби возникли деревушки, грозившія со временемъ слиться съ самимъ городомъ, когда появились тесемочныя фабрики съ своими грамотными, читающими газеты, инспекторами и конторщиками, диссентерская часовня начала наполняться мужчинами и женщинами, считавшими себя единственными вмѣстилищами религіозной истины. Эти люди примирялись съ ничтожной ролью, которую они играли въ этомъ мірѣ. Теперь можно было найдти въ Треби диссентеровъ, на которыхъ приверженцы Высокой церкви уже не могли смотрѣть какъ на хорошихъ сосѣдей, которымъ по наслѣдству досталась привычка ходить не въ церковь, а въ свою особую часовню диссентеровъ, которые открыто называли высокообразованнаго ректора слѣпцомъ, ведущимъ слѣпцовъ. Но время измѣнило и не одинъ расколъ -- цѣны упали, налогъ на бѣдныхъ возвысился, рента и десятина были не то, что въ былыя времена,-- и фермеръ сталъ задумываться надъ причиной этихъ перемѣнъ, возводя всѣ бѣды къ таинственному исчезновенію фунтовыхъ бумажекъ. Такимъ-то образомъ, когда политическое движеніе, пробѣжавшее звучной волной изъ края въ край страны, достигло большого Треби, оно застало его готовымъ отозваться на ея вибраціи. Билль о равноправности католиковъ открылъ глаза мирнымъ жителямъ Треби, показавъ, какъ несправедливы они были другъ къ другу и какъ равнодушны къ интересамъ человѣчества. Мистеръ Тильотъ, виноторговецъ и членъ господствующей церкви, теперь понималъ, что мистеръ Нутвудъ, предупредительный торговецъ колоніальными товарами, былъ имъ числа тѣхъ Диссентеровъ, Деистовъ, Социніанцевъ, Папистовъ и Радикаловъ, которые поклялись погубить конституцію. Одинъ пожилой лондонскій купецъ, по общему мнѣнію смыслившій въ политикѣ, утверждалъ, что всѣ мыслящіе люди должны бы желать, чтобы Георгъ третій былъ теперь на престолѣ во всемъ блескѣ умственныхъ способностей, характеризовавшемъ его молодые годы; даже фермеры стали менѣе матеріалистичны въ своихъ догадкахъ о причинахъ явленій и значительную долю участіи приписывали дьяволу и этимъ папистамъ ирландцамъ. Гекторъ, достопочтенный Аугустусъ Дебари, прекрасный образецъ старомоднаго аристократическаго духовнаго, умѣвшаго говорить короткія проповѣди, толковаго въ дѣлахъ, не притѣснявшаго прихожанъ своей десятиной, никогда еще въ жизни не приходилъ въ столкновеніе съ диссентерами; но теперь онъ началъ убѣждаться, что они были вредны для его паствы, что его братъ сэръ Максимусъ долженъ остерегаться, чтобы они не купили себѣ земли для постройки церкви, и что недурно было бы, если бъ законъ облекъ его властью запрещать этимъ диссентерамъ говорить свои политическія проповѣди, въ своемъ родѣ столь же вредные источники опьяненія, какъ и кабаки. Съ своей стороны диссентеры съ жаромъ старались отклонить отъ себя обвиненія въ религіозномъ равнодушіи, торжественно протестуя, что они не соглашаются, что католики будутъ спасены, но даже не совсѣмъ увѣрены -- спасуться-ли тѣ протестанты, которые держатся господствующей церкви. Такимъ образомъ, Большой Треби, мирно прожившій тревожное время французской революціи и наполеоновскихъ войнъ, нисколько несмущенный принципами, проповѣдываомыми въ "Declaration des droits de l'homme," ничего не видѣвшій въ Каббатовомъ "Еженедѣльномъ регистрѣ", ничего, кромѣ страннаго мнѣнія о картофелѣ, почуялъ муки пробужденія смутно сознаваемыхъ политическихъ мнѣній. Ее временемъ движеніе по поводу билля о реформѣ значительно содѣйствовало развитію этого сознанія. Правда, слова тори, вигъ, радикалъ и не получили болѣе опредѣленнаго смысла въ ихъ взаимныхъ понятіяхъ, но эти слова получили такую несомнѣнную печать почета или позора, что всякія опредѣленія только ослабили бы впечатлѣніе. Что же касается до простѣйшаго и кратчайшаго способа судить о мнѣніяхъ по личностямъ, которые ихъ раздѣляютъ, то онъ былъ едва ли примѣнимъ въ Треби. Случалось, что въ этомъ городѣ не всѣ защитники реформы были великодушные патріоты и жаркіе поборники справедливости, одинъ изъ нихъ въ жару самого движенія былъ уличенъ въ употребленіи фальшивыхъ вѣсовъ, причемъ многіе тори не преминули разгласить этотъ фактъ какъ наглядное доказательство, что всѣ эти стремленія къ измѣненію представительной системы были только мошеннической уловкой. Къ тому же не всѣ тори были угнетателями, стремившимися привести рабочій классъ въ рабское состояніе, и безспорно надзиратель на тесемочной фабрикѣ, который такъ краснорѣчиво ораторствовалъ о расширеніи избирательныхъ правъ, былъ гораздо болѣе тиранъ, чѣмъ откровенный мистеръ Несъ, котораго всѣ политическія мнѣнія сосредоточивались на томъ, что нелѣпо давать право голоса тѣмъ людямъ, которые не имѣютъ въ странѣ ни кола, ни двора.
Партія реформы восторжествовала. Ясно было, что колеса государственной машины катились въ ту сторону, куда они тянули, а реформисты пылали энергіею. Но если они направляли страну къ погибели, то тѣмъ болѣе являлась необходимость для другихъ тормозить колеса и, если возможно, совершенно ихъ остановить. Въ Треби, какъ и въ другихъ мѣстахъ, народу постоянно повторяли, что ему необходимо сомкнуться къ предстоящимъ выборамъ; но было огромное количество колеблющихся людей, съ практическимъ, гибкимъ умомъ, которые не были достаточно односторонними, чтобъ принять то или другое мнѣніе, когда противъ него приводились вполнѣ доказательные доводы; нѣкоторые же изъ нихъ считали, что всего лучше по долгу сосѣдства поддерживать слегка и другую сторону; что же касается до самой подачи голосовъ, то они еще не рѣшили даже, пойдутъ ли они на выборы или нѣтъ. Имъ казалось, что подло было подавать голосъ за одного джентльмена, а не за другого.
Всѣ эти перемѣны въ требійскомъ приходѣ относятся, говоря сравнительно, къ общественнымъ дѣламъ, а этотъ разсказъ занимается главнымъ образомъ частной судьбой нѣсколькихъ мужчинъ и женщинъ; но нѣтъ такой частной жизни, которая бы не опредѣлялась общественной, да никогда и не было, начиная съ того времени, когда первобытная молочница должна была странствовать съ своимъ кочевымъ скарбомъ только потому, что корова, которую она доила, принадлежала къ стаду, обнажившему всѣ пастбища страны. Даже въ тепличной жизни, гдѣ по красивой камеліи вздыхаетъ благородный ананасъ и гдѣ ни той, ни другому нѣтъ дѣла до мороза и дождя, есть трубы съ горячей водой, которыя могутъ остыть отъ воли садовника или недостатка угля. Жизни же тѣхъ людей, къ которымъ мы тотчасъ возвратимся, не принадлежатъ къ тепличнымъ видамъ; онѣ глубокими корнями приросли къ общей матери землѣ и переносятъ всѣ обычныя случайности прошедшихъ и настоящихъ непогодъ. Что же касается до атмосферы въ 1832 году, то календарь предсказывалъ, что наэлектризованное состояніе тучъ, заволакивавшихъ политическій небосклонъ, произведетъ неимовѣрные перевороты въ органической жизни и, быть можетъ, исполненіе этого замѣчательнаго пророчества можно видѣть во взаимномъ вліяніи совершенно различныхъ судебъ, которое мы обрисуемъ въ дальнѣйшемъ развитіи нашего разсказа.
Благодаря этому столкновенію разнородныхъ элементовъ, одинъ молодой человѣкъ по имени Феликсъ Гольтъ возъимѣлъ значительное вліяніе на жизнь Гарольда Трансома, хотя по происхожденію и состоянію судьба ихъ казалось должна была течь по совершенно различнымъ не соприкасающимся русламъ. Феликсъ былъ наслѣдникомъ ни болѣе ни менѣе какъ нѣсколькихъ шарлатанскихъ лекарствъ. Мать его жила въ одномъ изъ дальнихъ переулковъ Треби и ея гостиная была украшена старымъ чайнымъ подносомъ и нѣсколькими свидѣтельствами о неимовѣрной пользѣ гольтовыхъ лепешокъ противъ катара и гольтовскаго подкрѣпляющаго элексира. Кажется, не могло быть положенія, которое бы такъ отличалось отъ положенія Гарольда Трансома, какъ положеніе этого сына шарлатана, исключая только бездѣльныхъ фактовъ, что онъ называлъ себя радикаломъ, былъ единственнымъ сыномъ своей матери и недавно возвратился домой съ такими намѣреніями, которыя очень обезпокоивали его мать.
Но мистриссъ Гольтъ, въ противоположность мистриссъ Трансомъ, любила раздѣлять свое горе съ другими и имѣла добраго совѣтника, которому могла изливать всѣ свои печали. Такимъ образомъ 2-го сентября, когда мистеръ Гарольдъ Трансомъ впервые видѣлся съ Джерминомъ и стряпчій возвратился въ свою контору съ новыми планами въ головѣ насчетъ предстоящихъ выборовъ, мистриссъ Гольтъ въ девять часовъ утра надѣла свою старую шляпку и отправилась къ достопочтенному Руфусу Дайону, пастору часовни индепендентовъ, попросту называемой "Солодовеннымъ подворьемъ".
IV.
Мистеръ Лайонъ жилъ въ маленькомъ домикѣ, подлѣ входа въ часовню. Распространеніе и благосостояніе диссентеровъ въ Треби привели къ увеличенію часовни, на что были израсходованы всѣ имѣющіеся капиталы и потому ничего не осталось для увеличенія содержанія пастора. Домикъ его былъ такимъ образомъ гораздо менѣе и хуже, чѣмъ жилище приходскаго дьячка. Въ это утро онъ сидѣлъ, какъ обыкновенно, въ низенькой комнатѣ въ верхнемъ этажѣ, называемой его кабинетомъ; подлѣ нея былъ маленькій чуланчикъ, въ которомъ стояла его кровать, такъ что эта комната была вмѣстѣ и спальной. Полки по стѣнамъ были недостаточны, чтобъ совмѣстить все множество его старыхъ книгъ, которыя были разложены по комнатѣ въ кипахъ, такъ что между ними оставались узенькіе проходы. Пасторъ очень любилъ ходить взадъ и впередъ, когда онъ думалъ, а для его маленькихъ ногъ, необремененныхъ другой драпировкой, кромѣ шелковыхъ чулокъ, не нужно было много пространства. Онъ и въ настоящую минуту ходилъ взадъ и впередъ, заложивъ руки за спину, поза, въ которой его тѣло имѣло такое же отношеніе къ его головѣ, какъ нижняя часть каменнаго Гермеса къ высѣченному изображенію на его верхушкѣ. Лицо его было изнурено, старо, но пряди волосъ, падавшіе на шею съ его плѣшивой макушки, были еще каштановые, а его большіе, каріе, близорукіе глаза блестѣли почти прежнимъ юношескимъ огнемъ. При первомъ взглядѣ всякій почелъ бы его за очень страннаго, смѣшного старика; мальчишки часто его преслѣдовали своими насмѣшками, а въ глазахъ многихъ вѣрныхъ приверженцевъ господствующей церкви маленькія ножки и большая голова стараго Лайона дѣлали диссентеризмъ еще безобразнѣе и нелѣпѣе. Но онъ былъ слишкомъ близорукъ, чтобъ замѣтить тѣхъ, которые издѣвались надъ нимъ, слишкомъ разсѣянъ, чтобъ обратить вниманіе на мелочи и дрязги того міра, въ которомъ обращались люди, презиравшіе его; занятый борьбой съ самимъ дьяволомъ по самымъ важнымъ жизненнымъ вопросамъ и вѣчно обдумывая тексты своихъ проповѣдей, ему никогда и не приходило въ голову, какое впечатлѣніе производитъ его маленькая фигура на окружающихъ. Эгоизмъ и злоба были также знакомы доброму Руфусу, но они существовали въ немъ лишь какъ пламенный источникъ, придававшій силу его ученію. Онъ былъ жаркій сторонникъ первобытнаго учрежденія въ христіанской церкви званія дьяконовъ, и его маленькая нервная фигура дрожала съ головы до ногъ, когда онъ слышалъ аргументъ, котораго онъ не могъ опровергнуть. Однимъ словомъ, только въ тѣ минуты чувствовалъ онъ, что у него есть тѣло, когда онъ волновался подъ вліяніемъ какой нибудь тревожной мысли.
Онъ теперь обдумывалъ текстъ своей будущей воскресной проповѣди. Текстъ этотъ походилъ на зерно горчичное; сначала онъ подраздѣлялся только на двѣ части -- "Что было сказано и кто сказалъ", но потомъ эти подраздѣленія разрослись въ громадную, многовѣтвистую рѣчь. Глаза проповѣдника разгорѣлись, улыбка появилась на устахъ и какъ всегда бывало въ тѣ минуты, когда онъ чувствовалъ себя вдохновеннымъ, онъ началъ выражать свои мысли вслухъ, быстро переходя отъ шопота къ громкому, торжественному rallentando.
-- Братіе! Неужели вы думаете, что когда нибудь будетъ поднятъ одинъ великій крикъ за правду, крикъ цѣлаго народа, какъ одного человѣка, подобно голосу архангела, собравшаго во едино всѣхъ жителей неба и земли?-- Неужели вы думаете, что это осуществится, если каждый христіанинъ будетъ искоса поглядывать на то, что дѣлаетъ его сосѣдъ, одѣтый лучше, чѣмъ онъ или будетъ закрывать лице шляпой, чтобъ быть въ состояніи крикнуть, но такъ, чтобъ его никто не слыхалъ. Вы всѣ такъ поступаете. Когда служитель Господа встаетъ, чтобъ возгласить то, что ему вдохнуто свыше, простираете ли вы ваши сердца передъ Словомъ, подобно тому, какъ вы ставите цвѣты подъ падающій дождь? Нѣтъ, одинъ изъ васъ смотритъ во всѣ стороны и нанимаетъ свою душу мелочными вопросами:-- "что думаетъ брать А..?" -- "Довольно ли возвышенно это ученіе для брата Б.?" -- Согласятся ли съ этимъ члены церкви? А другой....
Въ эту минуту дверь отворилась и старая Лиди, служанка пастора, высунулась изъ дверей и прошептала тономъ отчаянія и съ тяжелымъ вздохомъ: -- Мистриссъ Гольтъ желаетъ васъ видѣть; она извиняется, что пришла не во время, но она въ сильномъ горѣ.
-- Лиди, сказалъ мистеръ Лайонъ спокойнымъ разговорнымъ тономъ:-- если тебя испытываетъ злой духъ, то позволь мнѣ попросить тебя, чтобъ ты болѣе не вздыхала. Эта привычка очень поражаетъ и оскорбляетъ мою дочь; она вчера не хотѣла ѣсть супь, ибо увѣряла, что ты надъ нимъ плакала. Такимъ образомъ, ты заставляешь ее легкомысленно относиться къ истинѣ и радуешь врага рода человѣческаго. Если твоя нервная боль въ лицѣ доставляетъ побѣду дьяволу, то выпивай за обѣдомъ немного теплаго элю.-- Я не пожалѣю денегъ.
-- Еслибъ я думала, что, выпивая за обѣдомъ немного теплаго эля, я помѣшала бы милой миссъ Естеръ относиться легкомысленно къ..... но она ненавидитъ запахъ эля.
-- Не отвѣчай мнѣ Лиди, пойди и позови мистриссъ Гольтъ.
Лиди тотчасъ же затворила дверь.
-- У меня не достаетъ благодати, чтобъ обращаться съ этими слабыми сестрами, сказалъ пасторъ, принимаясь снова ходить по комнатѣ и думать вслухъ: ихъ потребности слишкомъ чужды постоянному теченію моихъ мыслей и часто поражаютъ меня своею неожиданностью. Мистрисъ Гольтъ одна изъ такихъ сестеръ, которыя омрачаютъ даваемый имъ совѣтъ своими безсмысленными словами и возбуждаютъ злобу, скрывающуюся въ глубинѣ всякаго человѣка. Боже, дай мнѣ терпѣнья! Мои грѣхи было тяжело переносить, чѣмъ безуміе этой женщины. Войдите, мистрисъ Гольтъ, войдите.
Онъ поспѣшно опросталъ одинъ стулъ изъ подъ "Коментарій Матью Генри" и просилъ присѣсть свою посѣтительницу. Это была пожилая женщина, высокаго роста, въ черномъ платьѣ, съ загорѣлымъ лицомъ и съ черной повязкой на лбу. Она пододвинула стулъ и торжественно усѣлась, пристально вперивъ взоръ въ протівуположную стѣну съ оскорбленнымъ и вызывающимъ выраженіемъ лица. Мистеръ Лайонъ сѣлъ на свое мѣсто передъ конторкой и молча ждалъ съ твердой покорностью паціента, который ожидаетъ операціи. Но его посѣтительница не открывала рта.
-- У васъ есть что-то на сердцѣ, мистрисъ Гольтъ, сказалъ онъ наконецъ.
-- Конечно сэръ, иначе я бы не была здѣсь.
-- Говорите смѣло.
-- Вамъ очень хорошо извѣстно, мистеръ Лайонъ, что мой мужъ мистеръ Гольтъ пріѣхалъ сюда съ сѣвера и былъ членомъ нашей часовни за долго до того времени какъ вы сдѣлались ея пасторомъ, чему было ровно семь лѣтъ въ Михайловъ день. Мы знаете, что я говорю истину, мистеръ Лайонъ. И я бы не стала говорить, если бъ это не была истина.
-- Конечно это правда.
-- И если бъ мой мужъ былъ живъ, когда вы пріѣхали говорить вашу пробную проповѣдь, то онъ былъ бы такимъ же хорошимъ судьей въ вашихъ способностяхъ, какъ мистеръ Нутвудъ или мистеръ Мускатъ, хотя я право не могу сказать, раздѣлялъ ли бы онъ мнѣніе тѣхъ, которые находятъ ваше ученіе не довольно возвышеннымъ. Что касается до меня, то я имѣю свое собственное мнѣніе о высокихъ доктринахъ.
-- Такъ вы пришли ко мнѣ поговорить о моихъ проповѣдяхъ? спросилъ поспѣшно пасторъ.
-- Нѣтъ, мистеръ Лайонъ, я не такая женщина, Но вотъ что я вамъ скажу, ибо мой мужъ умеръ до васъ -- онъ имѣлъ вдохловенную благодать къ молитвѣ; это подтвердятъ всѣ старые члены церкви, если кто нибудь, не повѣривъ мнѣ, обратится къ нимъ. И онъ вѣрилъ, что рецептъ "излеченіе рака," которое я рассылала въ бутылкахъ до прошедшаго апрѣля и которое еще теперь находится у меня,-- онъ вѣрилъ, что этотъ рецептъ былъ снизпосланъ ему свыше въ отвѣтъ на его молитвы; и этого никто не можетъ порицать, ибо онъ усердно молился.
Мистрисъ Гольтъ тутъ остановилась, полагая повидимому, что мистеръ Лайонъ разбитъ на всѣхъ пунктахъ и что онъ долженъ убѣдиться въ истинѣ ея словъ.
-- Развѣ кто нибудь сомнѣвался въ достоинствахъ вашего мужа? спросилъ мистеръ Лайонъ, едва удержавшись отъ того, за что онъ еще такъ недавно выговаривалъ Лиди -- отъ тяжелаго вздоха.
-- Сэръ, они не смѣютъ, потому что хотя мой мужъ и былъ человѣкъ молитвы, но онъ не былъ лишенъ ни способности, ни знанія; я всегда это твердила моимъ друзьямъ, когда они удивлялись, что я вышла замужъ за Ланкаширца безъ состоянія и ремесла, а съ одной только головой. Но языкъ моего мужа составилъ бы состояніе всякаго человѣка и многіе говорили, что разговоръ его часто дѣйствовалъ также благотворно, какъ и лекарство; впрочемъ онъ попался въ бѣду въ Ланкаширѣ за свой языкъ, но не смотря на это онъ всегда говорилъ, что въ случаѣ крайности, онъ можетъ отправиться проповѣдывать неграмъ. Но онъ поступилъ лучше этого, мистеръ Лайонъ, онъ женился на мнѣ и я скажу вамъ, что въ отношеніи лѣтъ, поведенія и умѣнья вести хозяйство...
-- Мистриссъ Гольтъ, перебилъ ее пасторъ:-- говорить о такихъ вещахъ вовсе не назидательно. Позвольте мнѣ просить васъ быть какъ можно короче. Мое время принадлежитъ не мнѣ.
-- Однако, мистеръ Лайонъ, я имѣю право говорить о себѣ; я принадлежу къ вашему приходу, хотя и не членъ вашей церкви, такъ какъ я родилась въ Баптистскомъ общеніи. Чтоже касается до того, что человѣкъ можетъ спастись безъ дѣлъ, то вѣроятно есть люди, которые не могутъ жить безъ этой доктрины. Я всегда исполняла свой долгъ и болѣе того, если ужь пошла рѣчь объ этомъ, ибо я часто отказывала себѣ въ кускѣ мяса, чтобы сварить супъ больному сосѣду; и если только кто нибудь изъ членовъ церкви скажетъ, что онъ дѣлалъ тоже самое, то я спрошу, чувствовалъ ли онъ тогда такія судороги, какія я чувствовала, ибо я всегда стремилась дѣлать то, что слѣдуетъ и даже болѣе того, ибо я всегда была добра; не думала я, чтобы уважаемая всѣми, дожила я до того, что меня будетъ упрекать мой родной сынъ. И мужъ мой умирая сказалъ мнѣ: "Мери, сказалъ онъ: эликсиръ, пилюли и излеченіе рака будутъ служить тебѣ поддержкой, ибо они пользуются доброй славой во всемъ околоткѣ;" по моему, говорить, что эти лекарства не хороши, когда ихъ брали на пятьдесятъ миль въ окружности богатые и бѣдные, знатные и простолюдины и никто не отзывался о нихъ дурно кромѣ доктора Лукина -- это вызовъ самому небу, ибо если было дурно принимать эти лекарства, то неужели Всемогущій Господь не могъ этому положить конецъ?
Мистриссъ Гольтъ не была слезлива; ее поддерживали сознаніе своей безупречности и страсть къ аргументаціи, которая всегда задерживаетъ слишкомъ быстрыя движенія въ слезной железкѣ; теперь же однако глаза ея были влажны, пальцы сжимались судорожно, дергая себя за платье, она наконецъ вырвала изъ него небольшой кусокъ. Мистеръ Лайонъ между тѣмъ слушая се внимательно, началъ догадываться о причинѣ ея волненія.
-- Если я не ошибаюсь, мистрисъ Гольтъ, то изъ вашихъ словъ выходитъ, что вашъ сынъ воспротивился какимъ нибудь образомъ продажѣ лекарствъ вашего покойнаго мужа?
-- Мистеръ Лайонъ, онъ властолюбивъ до крайности и говоритъ болѣе, чѣмъ его отецъ говорилъ. У меня есть собственный разумъ, мистеръ Лайонъ, и если кто нибудь говоритъ дѣло, то я могу его всегда понять; но Феликсъ говоритъ страшно дико и всегда противорѣчитъ своей матери. И что вы думаете сказалъ мнѣ послѣ того, какъ бросивъ свои занятія здѣсь, отправился учиться въ Гласго и прожилъ всѣ деньги, которыя отецъ сберегъ на его воспитаніе? Къ чему вы думаете привело все это ученіе? Онъ сказалъ мнѣ, что мнѣ бы лучше никогда не слушать вашихъ проповѣдей, ибо это для меня такой же ядъ, какъ пилюли, для половины людей, которые ихъ глотаютъ. Вы никому этого не скажете, мистеръ Лайонъ -- я не довольно дурного мнѣнія о васъ, чтобъ считать васъ сплетникомъ. А я думаю, что всякій христіанинъ можетъ понимать проповѣдь и не учась въ Гласго, и есть множество текстовъ о помазаніи елеемъ и вообще о лекарствахъ, одинъ же изъ нихъ точно нарочно написанъ для моего мужа, онъ точно кажется загадкой, а Гольтовъ элексиръ разрѣшеніемъ ея.
-- Вашъ сынъ выражается слишкомъ рѣзко, сказалъ пасторъ:-- но совершенно справедливо, что мы можемъ заблуждаться, истолковывая писаніе слишкомъ узко и лично. Религія должна, удовлетворять главнѣйшимъ нуждамъ народа, какъ солнце и дождь, которые не можетъ же каждый человѣкъ считать нарочно созданными для него одного. Не полезно ли было бы для вашего спокойствія, еслибъ я повидалъ его и поговорилъ съ нимъ обо всемъ этомъ? Я видѣлъ его ужь въ часовнѣ и, по всей вѣроятности, буду его пасторомъ.
-- Я именно объ этомъ хотѣла васъ просить, мистеръ Лайонъ; ибо, быть можетъ, онъ послушаетъ васъ и не заговоритъ, какъ заговариваетъ свою бѣдную мать. Послѣ того, что онъ побывалъ въ часовнѣ, онъ отзывался объ васъ лучше, чѣмъ онъ обыкновенно отзывается о людяхъ; онъ сказалъ, что вы славный старикъ и старомодный пуританинъ -- онъ всегда такъ странно выражается, мистеръ Лайонъ, но я видѣла, что несмотря на это, онъ не былъ дурного объ васъ мнѣнія. Онъ доказываетъ, что большинство людей не понимаетъ религіи и вмѣстѣ съ тѣмъ онъ иногда говоритъ мнѣ, что я должна чувствовать себя грѣшницей и исполнять волю божію, а не свою; такъ что яполагаю, что онъ прежде говоритъ одно, а потомъ другое, только, чтобъ не грубить матери. Иначе онъ просто сходитъ съ ума и его надо послать въ сумашедшій домъ. Но если онъ прежде того напишетъ въ Сѣверо-Ломпшрскомъ Глашатаѣ, что мои лекарства ни на что негодны, то чѣмъ я стану поддерживать себя и его?
-- Скажите ему, что я сочту за честь, если онъ пожалуетъ ко мнѣ сегодня вечеромъ, сказалъ мистеръ Лайонъ, видимо склоняясь въ пользу молодого человѣка, отзывъ котораго о проповѣдникѣ въ Солодовенномъ подворьѣ не казался ему очень страннымъ:-- между тѣмъ, другъ мой, я бы совѣтывалъ вамъ проникнуться духомъ смиренія и покорности, дабы онъ указалъ вамъ прямой путь въ этомъ дѣлѣ и не далъ бы злымъ чувствамъ гордости и упорству овладѣть вами. Объ этомъ мы поговоримъ послѣ того, какъ я увижу вашего сына.
-- Я не горда и не упряма, мистеръ Лайонъ. Я никогда не думала, чтобъ я была дурной женщиной и хуже всѣхъ и никогда не буду этого думать. Зачѣмъ же именно на меня, а не на кого другого свалилось такое горе -- ибо я еще не все вамъ сказала. Онъ поступилъ поденщикомъ къ мистеру Проду, часовщику -- и это послѣ всего его ученья -- и онъ говоритъ, что съ большимъ удовольствіемъ будетъ ходить съ заплатами, что же касается до ребятишекъ, которыхъ онъ учитъ грамотѣ, то они только полы грязнятъ и болѣе ничего. Если это сумашествіе съ его стороны, то вамъ съ нимъ нечего и говорить.
-- Мы увидимъ, можетъ быть, это даже благодать дѣйствуетъ въ немъ таинственными путями. Мы не должны судить объ этомъ такъ опрометчиво. Многіе великіе подвижники были ведены подобными же странными путями.
-- Такъ я очень сожалѣю ихъ матерей, вотъ и все, мистеръ Лайонъ; и тѣмъ болѣе, если онѣ пользовались хорошей репутаціей; ибо никто, даже мой злѣйшій врагъ, не скажетъ, если онъ захочетъ сказать правду, чтобъ я заслужила эту напасть. И когда всѣ получатъ по своимъ заслугамъ и дѣла людей будутъ провозглашены съ кровель, какъ сказано въ библіи, тогда узнаютъ, что я перенесла съ этими лекарствами! Надо было ихъ толочь, и отстаивать, и процѣживать, и взвѣшивать -- рано вставать и поздно ложиться -- никто всего этого не знаетъ, кромѣ того, кто достоинъ это знать. А еще сколько я возилась, чтобы приклеивать афиши вверхъ ногами, чтобы привлечь вниманіе публики. Мало женщинъ выдержали бы, что я, и совершенно благоразумно думать, что мнѣ за это воздастся, ибо если есть блаженство обѣщанное и достигаемое дѣлами; то ужь я, кажется, заслужила его, особливо теперешнимъ испытаніемъ. Увѣряю васъ, что если сына моего Феликса не скрутятъ и не посадятъ въ сумасшедшій домъ, то онъ поставитъ на своемъ, но я болѣе ничего не скажу. Желаю вамъ добраго утра, мистеръ Лайонъ, и благодарствуйте, хотя я очень хорошо знаю, что вашъ долгъ повелѣваетъ вамъ такъ поступить, и я никогда не безпокоила васъ для той собственной души, какъ дѣлаютъ нѣкоторые, смотрящіе на меня искоса за то, что я не членъ церкви.
Дверь закрылась за мистрисъ Гольдъ и бѣдный Руфусъ заходилъ по комнатѣ, тяжело вздыхая.
-- Эта женщина всю свою жизнь слушала проповѣди, сказалъ онъ вслухъ:-- и однако она слѣпа какъ язычникъ и горда какъ фарисей; а все же это одна изъ душъ, печься о которыхъ я обязанъ, ктому же вѣдь и Сара, избранная матерь народа божьяго, выказывала духъ невѣрія и быть можетъ, себялюбивой злобы. Это-то и должно удерживать человѣка отъ презрѣнія, къ которому онъ былъ бы слишкомъ падокъ.
V.
Вечеромъ того же дня мистеръ Лайонъ, въ ожиданіи посѣщенія Феликса Гольта, сидѣлъ на своемъ жесткомъ креслѣ въ гостинной и перелистывалъ при свѣтѣ одной свѣчи отчетъ какой-то миссіи, роняя отъ времени до времени невнятное "Гм-м," выражавшее скорѣе критику, чѣмъ одобреніе.
Комната была очень бѣдно убрана, всѣ ея украшенія ограничивались этажеркой для книгъ, картой святой земли, литографированнымъ портретомъ доктора Додриджа и чернымъ бюстомъ, съ раскрашеннымъ лицомъ, неизвѣстно по какой причинѣ завѣшеннымъ зеленымъ газомъ. Однако внимательный человѣкъ, войдя въ комнату, тотчасъ былъ бы пораженъ нѣкоторыми подробностями не вполнѣ согласными съ общей угрюмой обстановкой, свидѣтельствовавшей о нуждахъ и лишеніяхъ. Въ комнатѣ слышался тонкій ароматъ сушеныхъ розовыхъ листьевъ,-- свѣча, при которой читалъ пасторъ была восковая въ бѣломъ глиняномъ подсвѣчникѣ, а на столѣ по другую сторону камина стояла изящная дамская рабочая корзинка, обшитая голубой атласной лентой.
Феликсъ Гольтъ былъ не въ такомъ настроеніи, чтобы примѣтить всѣ эти подробности и когда онъ сѣлъ по приглашенію пастора у сгола, на которомъ стояла корзинка, взглядъ его упалъ на восковую свѣчу, но безъ всякаго сознанія ея дисгармоніи съ остальной обстановкой дома. Однако же щекотливая совѣстливость пастора дала другое объясненіе этому взгляду. Догадавшись, скорѣе чѣмъ примѣтивъ что нибудь и опасаясь, чтобы непріятное впечатлѣніе, произведенное этой неумѣстной роскошью, не помѣшало благодѣтельному вліянію, которое онъ могъ имѣть на Гольта, добрый старикъ поспѣшилъ замѣтить:
-- Мой юный другъ, вы вѣроятно удивляетесь, что я жгу восковыя свѣчи, но эта непозволительная роскошь оплачивается заработками моей дочери, деликатная натура которой не можетъ сносить запаха сала.
-- Я не обращаю вниманія на свѣчу, сэръ. Благодаря небу, я не одаренъ мышинымъ чутьемъ, чтобы различить воскъ отъ сала.
Рѣзкій громкій голосъ заставилъ старика слегка вздрогнуть. Онъ спокойно поглаживалъ свой подбородокъ, соображая, что ему надобно быть весьма обдуманнымъ и осторожнымъ съ этимъ эксцентрическимъ молодымъ человѣкомъ, затѣмъ онъ совершенно машинально вынулъ изъ кармана очки; это была его обыкновенная привычка, когда онъ хотѣлъ разсмотрѣть поближе своего собесѣдника.
-- Мнѣ также совершенно все равно, сказалъ онъ надѣвая очки -- лишь бы было довольно свѣтло, чтобъ читать.-- И онъ проницательно посмотрѣлъ на Гольта.
-- Васъ занимаетъ достоинство страницы, которую вы читаете, а не свѣчи, сказалъ Феликсъ съ пріятной улыбкой.-- И вотъ вы думаете, какая неряшливо напечатанная страница лежитъ теперь передъ вами.
Это была правда. Пасторъ, привыкшій къ почтенной наружности провинціальныхъ торговцевъ и въ особенности къ лоснящимся тщательно остриженнымъ физіономіямъ своихъ прихожанъ, былъ нѣсколько озадаченъ, когда, надѣвъ очки, онъ увидѣлъ оригинальную фигуру этого сомнительнаго молодого человѣка съ всклокоченными волосами, огромными глазами, могучимъ складомъ, безъ жилета и безъ галстуха. Но возможность предположить, что въ немъ таинственнымъ образомъ дѣйствуетъ благодать, возможность, подкрѣпленная нѣкоторыми замѣчаніями мистриссъ Гольтъ, такъ горько сѣтовавшей на своего сына, удержала пастора отъ всякаго поспѣшнаго заключенія.
-- Я не сужу по одной наружности, отвѣтилъ онъ съ обычной простотой.-- Я на себѣ замѣчалъ, что когда духъ витаетъ въ высшихъ сферахъ, мудрено помнить о галстухахъ и шнурочкахъ и другихъ подробностяхъ одежды, которые тѣмъ не менѣе требуются приличіемъ, пока мы живемъ въ этомъ грѣшномъ тѣлѣ.
-- И вы также, мой юный другъ, на сколько и могъ понять изъ несвязнаго разсказа вашей матери, страдаете подъ гнетомъ тяжелой умственной работы. Вы, я надѣюсь, не имѣете ничего противъ того, чтобы раскрыть свою душу передъ старикомъ пасторомъ, который самъ на опытѣ позналъ, что такое внутренняя борьба и не разъ испыталъ муки сомнѣнія.
-- О сомнѣніи нѣтъ и рѣчи, отвѣтилъ Феликсъ громко и рѣзко какъ и прежде,-- я подозрѣваю, что дѣло идетъ о тѣхъ нелѣпыхъ лекарствахъ и шарлатанскихъ объявленіяхъ, которыми пробавлялась моя матушка; мои убѣжденія о нихъ также вполнѣ составлены, какъ и объ воровствѣ платковъ изъ кармановь. Я знаю, что можно дойдти до того, что усумнишься въ предосудительности воровства, но я не изъ числа этихъ мудрецовъ, что смотрятъ на свѣтъ вверхъ ногами. Еслибъ я допустилъ мою мать жить доходами отъ торговли этими лекарствами, тогда какъ я самъ въ состояніи прокормить ее честнымъ трудомъ, я бы нисколько не усумнился назвать себя подлецомъ.
-- Я бы желалъ узнать пообстоятельнѣе, почему вы отрицаете пользу этихъ локарствъ, серіозно замѣтилъ мистеръ Лайонъ.
Онъ такъ мало привыкъ слышать начала высочайшей нравственности, высказываться простымъ языкомъ, лишеннымъ всякой сенаторской фразеологіи, что при всей своей добросовѣстности и самобытности не встрѣтилъ ихъ съ тѣмъ полнымъ сочувствіемъ, которое онъ не могъ не питать къ нимъ.
-- Я знаю, что они пользовались доброй славой и знаю также, что многіе мудрые люди употребляли лекарства, по волѣ Провидѣнія открытыя людьми простыми, неучеными, и находили облегченіе своимъ страданіямъ. Я могу упомянуть знаменитаго мистера Вееля, который, хотя я и не согласенъ съ его арминіанскимъ ученьемъ и установленіями, все же былъ человѣкъ угодный Богу. Писанія многихъ достойныхъ христіанъ могутъ быть приведены въ опору этого мнѣнія. Къ тому же вашъ отецъ, составлявшій эти лекарства и завѣщавшій ихъ вашей матери, былъ, какъ слышно, человѣкъ ходившій въ путяхъ господнихъ.
-- Мой отецъ былъ неучъ, рѣзко отвѣтилъ Феликсъ.-- Онъ ничего не зналъ о человѣческомъ организмѣ и о дѣйствіи на него лекарствъ. Невѣжество не такъ вредно, какъ шарлатанство, но когда оно берется лечить, оно можетъ принести большой вредъ. Я смыслю немного въ этомъ дѣлѣ. Я пять лѣтъ пробылъ въ ученіи у какой-то невѣжественной скотины -- сельскаго аптекаря -- отецъ оставилъ на то средства и полагалъ, что ничего лучшаго не могъ для меня придумать. Ну, да не въ томъ дѣло, я знаю, что эти пилюли очень энергическое средство, которое для большинства принимающихъ вреднѣе яда; элексиръ, безобразная смѣсь десятка самыхъ противоположныхъ средствъ, а лекарство отъ рака можно безъ вреда замѣнить грязной водой изъ канавы.
Мистеръ Лайонъ всталъ и прошелся по комнатѣ. Его простодушіе было не безъ значительной примѣси смѣтливости и сектаторскихъ предразсудковъ; онъ не сразу полагался на прямоту столь рѣзко высказывающуюся.-- Быть можетъ, сатана только облекся въ привлекательную форму?-- Онъ торопливо спросилъ; А какъ давно вы это узнали, молодой человѣкъ?
-- Ловко сказано, отвѣтилъ Феликсъ.-- Гораздо раньше, чѣмъ началъ дѣйствовать на основаніи этого убѣжденія.
-- Это обыкновенная участь нашихъ убѣжденій. Но вы, я надѣюсь, вѣрите въ возможность обращенія къ лучшей жизни.
-- Разумѣется, вѣрю. Я обратился на путь истинный вслѣдствіе шести недѣльной распутной жизни.
Пасторъ вздрогнулъ. Онъ подошелъ совсѣмъ близко къ Гольту и, положивъ руку ему на плечо, оказалъ: молодой человѣкъ, не говори такъ легкомысленно и воздерживайся отъ неумѣстныхъ шутокъ.
-- Я нисколько не легкомысленно отношусь къ этому дѣлу, возразилъ Феликсъ.-- Еслибъ я не увидѣлъ во время какая я былъ тогда свинья, я бы и до сихъ поръ довольствовался помоями жизни и не взглянулъ бы ей прямо въ лицо, какъ теперь. Какъ посмотрѣлъ я на себя, молодца съ продранными пятками и двумя шилингами въ карманѣ, на чердакѣ, въ обществѣ пьяныхъ вѣдьмъ -- такъ и стало мнѣ смѣшно, съ чего это я взялъ, что моя жизнь должна протекать среди беззаботныхъ радостей. Тогда я задумался: что жъ иное могу я сдѣлать изъ этой жизни? Положимъ мало путнаго. Для многихъ на этомъ свѣтѣ незавидное житье. Но я рѣшился употребить всѣ силы, чтобы она была наименѣе скверна для меня. Пускай себѣ говорятъ, что я не передѣлаю весь свѣтъ, что всегда были и будутъ на свѣтѣ лентяи и мошенники, и если я не буду лежать на боку, такъ другіе будутъ. Пусть себѣ и лежатъ, но я то не намѣренъ. Вотъ вамъ и исходная точка моего обращенія, мистеръ Лайонъ, если ужь вамъ было угодно знать.
Мистеръ Лайонъ снова прошелся но комнатѣ.-- Слушали ли вы какого нибудь пастора въ Гласго, молодой человѣкъ?
-- Нѣтъ, я никогда не слушаю ихъ больше одного раза, съ меня и того довольно.
Добрый Руфусъ не могъ не почувствовать нѣкоторое неудовольствіе на молодаго человѣка за его недостатокъ уваженія къ проповѣдникамъ. Неизвѣстно, захотѣлъ ли бы онъ услышать въ другой разъ проповѣдника въ Солодовенномъ Подворьѣ? Но всякое чувство неудовольствія было сдержано пасторомъ, ибо съ душой въ подобномъ положеніи, надо обходиться очень нѣжно.
-- Теперь позвольте васъ спросить, сказалъ онъ: -- что вы намѣрены дѣлать, мѣшая вашей матери приготовлять и продавать эти лекарства? Я не говорю ничего въ пользу ихъ послѣ вашихъ объясненій. Боже избави, чтобъ я сталъ вамъ мѣшать стремиться къ тому, что честно и благородно. Но ваша мать въ преклонныхъ годахъ, она нуждается въ различныхъ удобствахъ въ жизни; вы, вѣроятно, подумали какъ вознаградить ее за потерю. Я не хочу предположить, чтобъ вы, столь совѣстливые въ отношеніи чужихъ, не позаботились о своей матери. Конечно есть люди, принявшіе на себя высокія обязанности, которые должны поневолѣ оставить свой домъ на попеченіе Провидѣнія и болѣе смиренныхъ братій; но въ подобныхъ случаяхъ высокое призваніе должно быть ясно, безспорно.
-- Я буду содержать свою мать, такъ же хорошо,-- нѣтъ, еще лучше,-- чѣмъ она жила до сихъ поръ. Она всегда отличалась умѣренностью. Занимаясь чисткой и передѣлкой часовъ и обученіемъ двухъ-трехъ ребятъ, которые ходятъ ко мнѣ, я буду выработывать достаточно денегъ. Чтожъ касается до меня, то я могу жить на похлебкѣ изъ отрубей. У меня желудокъ носорога.
-- Но для такого образованнаго человѣка, какъ вы, который конечно имѣетъ хорошій почеркъ и умѣетъ вести книги, не лучше ли было бы искать болѣе выгоднаго мѣста прикащика или помощника на конторѣ? Я бы могъ поговорить съ братомъ Мускатомъ объ этомъ, онъ знаетъ о всѣхъ открывающихся вакансіяхъ. На конторѣ Пендреля есть много хорошихъ мѣстъ, но я боюсь, что тамъ не примутъ никого, кто не принадлежитъ къ господствующій церкви. Прежде принимали всѣхъ, но въ прошломъ году отставили брата Водкина, хотя онъ былъ очень дѣльный и работящій человѣкъ. Но все же можно постараться найдти что нибудь. Во всѣхъ занятіяхъ человѣка есть степени и классы и тѣ, которые могутъ занимать высшую степень, не должны измѣнять произвольно, что опредѣлено свыше. Ваша бѣдная мать не совсѣмъ...
-- Извините меня, мистеръ Лайонъ, я ужь объ этомъ говорилъ досыта съ моей матерью и могу избавить васъ отъ излишнихъ словъ; знайте, что рѣшимость моя въ этомъ отношеніи давно уже созрѣла и я никогда ей не измѣню. Я не возьму никакого мѣста, которое бы обязывало меня уродовать горло высокимъ галстукомъ, носить штрипки и проводить день деньской между товарищами, которые спускаютъ всѣ свои деньги на запонки. Подобное занятіе право ниже многихъ родовъ мастерства; оно кажется лучше только потому, что жалованье платятъ несоразмѣрно большое. Вотъ почему я и принялся за изученіе часового мастерства. Мой отецъ былъ сначала простой ткачъ и лучше бы было для него, еслибъ онъ и остался ткачомъ. Я возвратился домой, черезъ Ланкаширъ и видѣлъ одного дядю, который до сихъ поръ еще ткачъ. Я намѣренъ оставаться въ томъ классѣ, которому я принадлежу и который не гоняется за модами.
Мистеръ Лайонъ молчалъ впродолженіи нѣсколькихъ минутъ. Этотъ разговоръ для него былъ плаваніемъ по неизвѣстному морю; онъ не былъ увѣренъ ни въ широтѣ, ни въ долготѣ. Еслибъ хулитель гласговскихъ проповѣдниковъ сталъ бы защищать чинъ, то путь мистера Лайона былъ бы гораздо вѣрнѣе.