Аннотация: Faustula N. A.D. 340.
Исторический роман. Перевод с английского А. Б. Михайлова (А. М. Белова). Текст издания: журнал "Историческій Вѣстникъ", тт. 135-136, 1914.
Джонъ Эйскофъ
ВО ДНИ ЮЛІАНА ОТСТУПНИКА
ИСТОРИЧЕСКІЙ РОМАНЪ
переводъ съ англійскаго А. Б. МИХАЙЛОВА
С.-ПЕТЕРБУРГЪ 1914
I.
Оставалось полчаса до захода октябрьскаго солнца, когда Фавстулъ вышелъ изъ бань Деція на Авентинскомъ холмѣ и тихонько поплелся домой.
Онъ шелъ по двумъ причинамъ: прежде всего, надо, однако, сказать, что онъ не былъ человѣкомъ, который сталъ бы утруждать себя подыскиваніемъ причинъ для своихъ дѣйствій. Этого онъ не дѣлалъ никогда и по отношенію къ другимъ. Главная же причина въ томъ, что онъ страшно боялся растолстѣть. Онъ помнилъ, какъ располнѣлъ его отецъ и притомъ почти вдругъ, почти въ томъ же самомъ возрастѣ, въ которомъ былъ теперь и онъ. А Фавстулъ-отецъ такъ славился своей особенно стройной, граціозной и аристократической фигурой. Когда же онъ началъ полнѣть, вся его благородная внѣшность не могла, конечно, не пострадать сильнѣйшимъ образомъ.
И въ настоящую минуту Фавстулъ -- онъ сознавалъ это къ своему неудовольствію,--нельзя сказать, чтобы былъ худъ. Впрочемъ, онъ былъ твердо убѣжденъ, что едва ли у кого изъ его современниковъ окажется столь изящная внѣшность. По его мнѣнію, не стоило быть аристократомъ, если, человѣкъ не располагалъ аристократической внѣшностью. Былъ смыслъ, конечно, вести свое происхожденіе отъ того пастуха, который взялъ на свое попеченіе Ромула, и его сестра Сабина гордилась этимъ больше, чѣмъ значительнымъ состояніемъ, оставленнымъ ей мужемъ. Но самъ Фавстулъ мало придавалъ значенія разнымъ родословнымъ. Онъ довольствовался тѣмъ тонкимъ ароматомъ, который даетъ человѣку высокое рожденіе и наличность котораго люди иногда принуждены бываютъ признать.
"Когда человѣкъ походитъ по внѣшности на плебея, то онъ можетъ, дѣйствительно, оказаться плебеемъ", думалъ онъ.
Кромѣ того, Фавстулъ терпѣть не могъ перспективы потолстѣть, ибо мысль о томъ, что онъ вступилъ уже въ средній возрастъ, заставляла его съеживаться съ отвращеніемъ. Стать человѣкомъ средняго возраста для него было еще хуже, чѣмъ стать плебеемъ, хотя это, къ сожалѣнію, было совершенно неизбѣжно. Всякій, конечно, борется сильнѣе противъ того, что неизбѣжно, чѣмъ противъ того, чего еще можно какъ-нибудь избѣжать.
"Для глупаго человѣка, который позволяетъ себѣ толстѣть, уже и тридцать пять лѣтъ -- средній возрастъ", говорилъ себѣ Фавстулъ.
Онъ постоялъ нѣсколько минутъ на лѣстницѣ бань и разсѣянно глядѣлъ вдоль улицы по направленію къ тому мѣсту, гдѣ находилась христіанская церковь св. Приски.
"Но кто умѣетъ сохранить свою фигуру и въ тридцать лѣтъ такой же, какой она была въ двадцать пять..."
Фраза осталась безъ заключенія. Заключенія выводятъ только скучные люди, а Фавстулъ былъ глубоко убѣжденъ, что онъ не принадлежитъ къ ихъ числу.
Это была его давнишняя привычка говорить съ собой намеками, особенно бесѣдуя о какихъ-нибудь интимныхъ обстоятельствахъ, въ родѣ того, что ему скоро стукнетъ тридцать пять лѣтъ. Мѣсяцевъ одиннадцать тому назадъ это его еще не терзало, но теперь, когда черезъ недѣлю-двѣ ему будетъ уже тридцать шесть, онъ частенько возвращался къ этому обстоятельству.
Вторая причина, почему онъ любилъ ходить, заключалась въ томъ, что Фавстулъ любилъ посплетничать. А только гуляя пѣшкомъ. можно было услышать даже самыя мелкія новости, которыя инымъ способомъ невозможно узнать. И Фавстулъ любилъ оглядываться вокругъ себя: у него былъ замѣчательно наблюдательный глазъ, который давалъ ему больше матеріала для разговора, чѣмъ какой бы то ни было разсказъ. Улица для него никогда не была безплоднымъ полемъ наблюденій, но, наоборотъ, всегда чѣмъ-нибудь привлекала его безпечное, изощренное вниманіе.
Фавстулъ отличался въ высшей степени добродушнымъ нравомъ, какъ это обыкновенно бываетъ съ людьми, которые всегда укрываются за спиною другихъ. Онъ зналъ, что по дорогѣ домой онъ непремѣнно услышитъ или увидитъ что-нибудь такое, о чемъ интересно будетъ поговорить съ бѣдной Акціей. У него былъ даръ сдѣлать изъ пустяковъ цѣлую смѣшную исторію.
"Бѣдная Акція!-- подумалъ онъ, спускаясь съ лѣстницы.-- Какая, должно быть, обуза это имѣть ребятъ! Я помню, когда я былъ мальчикомъ, мой отецъ такъ любилъ распространяться объ обязанностяхъ, которыя налагаетъ высокое рожденіе, о необходимости совершить что-нибудь въ мірѣ (особенно въ эти гнусныя времена, когда пошли новыя идеи), что я хотѣлъ быть дѣвочкой на мѣстѣ Сабины. Съ дѣвочекъ такъ мало спрашиваютъ. А изъ Сабины вышелъ бы великолѣпный солдатъ.. Помню я и свое дѣтство, помню, какъ мало я былъ расположенъ ссориться съ этими старыми дѣвами богинями судьбы. Акція любитъ ходить повсюду и за все браться. Если кто-нибудь у нея отлучается на мѣсяцъ, на два -- убылое мѣсто пополняется тотчасъ же. И это при возрастѣ Акціи! Мнѣ кажется, Акція была не въ духѣ, когда я разстался съ ней. Поэтому-то собственно я и поспѣшилъ отъ нея. Мнѣ не хотѣлось, чтобы она замѣтила. что это не укрылось отъ меня. Непремѣнно надобно поймать какую-нибудь новость, что развеселитъ ее. Извѣстіе о побѣдѣ Констанція и о смерти Константина взволнуетъ ее страшно, она любитъ слушать объ императорахъ. Какая досада за нее, что дворъ теперь не живетъ въ Римѣ!"
Тѣмъ не менѣе Фавстулъ не очень-то спѣшилъ домой съ этими новостями. Ему еще на многое нужно было взглянуть по дорогѣ. Было 19-го октября, и по дорогѣ то и дѣло попадались группы солдатъ и простыхъ гражданъ, шедшихъ къ довольно запущенной лавровой рощицѣ, гдѣ до сихъ поръ народъ справлялъ армилустріумъ. Пусть императоръ исповѣдуетъ себѣ христіанскую вѣру и косится на языческія торжества: Римъ еще не сдѣлался христіанскимъ, и народъ хочетъ танцевать на своихъ празднествахъ, какую бы религію ни предпочиталъ дворъ. Поэтому въ народѣ нашлось немало празднаго народа, который готовъ былъ итти къ мѣсту погребенія царя Тація и въ честь его протанцевать свои воинственные танцы.
Фавстулу пришло было въ голову пойти за ними, но скоро онъ передумалъ и потихоньку пошелъ дальше. Онъ обратилъ вниманіе на старый домъ, въ которомъ около ста тридцати лѣтъ тому назадъ жилъ драматическій писатель Ливій Андроникъ, и слегка полюбопытствовалъ насчетъ другого дома, въ которомъ, говорятъ, жилъ одинъ поэтъ изъ Галліи, пріятель Овидія.
Простая хижина въ маленькомъ виноградникѣ служила, по свѣдѣніямъ Фавстула, жилищемъ третьему поэту Эннію, который писалъ свои стихи для единственнаго своего слушателя -- своего раба.
На вершинѣ холма, откуда начинался Clivuis Publicus, онъ на нѣсколько минутъ остановился, чтобы полюбоваться видомъ мавзолея императора Адріана, виднѣвшагося въ желтоватой дали. Онъ воображалъ себѣ Кая Гракха и Марка Флакка, которые, спасаясь отъ нависшей надъ ними смерти бѣжали къ алтарю близлежащаго храма Діаны.
Потомъ онъ не спѣша пошелъ по дорогѣ внизъ: спѣшить было не въ его правилахъ.
Его собственный домъ стоялъ какъ разъ у Палатинскаго холма. Недалеко отъ наго находился храмъ Ромула. Подходя къ нему, онъ видѣлъ. какгь какая-то женщина, фигура которой показалась ему знакомой; онъ не могъ разсмотрѣть ея лица, ибо она шла къ нему задомъ,-- быстро шла къ храму, прижимая къ груди ребенка. Ребенокъ, очевидно, былъ нездоровъ, и матъ несла его въ храмъ для того, чтобы онъ приложился къ бронзовой волчицѣ и, такимъ образомъ, получилъ исцѣленіе.
Онъ снисходительно улыбнулся, думая, что въ концѣ концовъ прикладываніе къ волчицѣ принесетъ ребенку такую же пользу, какъ и докторъ, только это будетъ стоить гораздо дешевле.
Не разъ посмѣивался онъ и надъ тѣмъ, съ какимъ благоговѣйнымъ чувствомъ его сестра Сабина вѣрила въ то, что ихъ домъ стоялъ какъ разъ на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ была изгородь ихъ предка-пастуха Фавстула. Самъ онъ отлично зналъ, что это мѣсто было подарено Фавстулу Нерономъ, у котораго были такіе же идиллическіе вкусы, и что ихъ предку посчастливилось снискать себѣ расположеніе императора за нѣсколько мѣсяцевъ до его смерти, такъ что ему удалось удержать за собой и расположеніе и подаренный домъ.
Фавотулъ вернулся домой, никѣмъ не замѣченный. У дверей не было ни одного раба, но онъ не обратилъ на это никакого вниманія. Фавстулъ не гнался за тѣмъ, чтобы ему оказывали почтеніе, и любилъ уходить и возвращаться безъ всякаго парада. Иногда онъ нарочно скрывался изъ дому незамѣтно и бродилъ одиноко по городу въ то время, когда его домочадцы думали, что онъ дома. Ему нравилось дѣйствовать инкогнито, отчего эти маленькія прогулки превращались въ разнаго рода приключенія.
-- Ты всегда столько увидишь!-- съ удивленіемъ говорила ему Акція, когда бывала въ хорошемъ настроеніи духа.
-- Это потому, что за мной не тянется цѣлый хвостъ рабовъ и приживальщиковъ для того, чтобы всѣ знали, кто идетъ,-- обыкновенно отвѣчалъ онъ, чрезвычайно довольный и ея похвалой, и самимъ собой.
Конечно, такія уединенныя прогулки не всегда соотвѣтствовали достоинству патриція, и Фавстулъ разсказывалъ Акціи не о всемъ, что видѣлъ, и не распространялся при ней о разныхъ закоулкахъ города, куда попадалъ иной разъ во время этихъ прогулокъ.
Онъ прошелъ черезъ переднія ворота, по бокамъ которыхъ стояло двѣ целлы: одна для привратника на цѣпи, другая для цѣпной собаки. Цѣпи лежали возлѣ целлъ, но Фавстулъ не держалъ цѣпной собаки и не обращалъ вниманія, что целла привратника была пуста: онъ лежалъ около нея и былъ прикованъ къ ней только цѣпями сна.
Солнце уже сѣло, и розовый отблескъ наполнялъ весъ атріумъ такимъ сіяніемъ, что Фавстулъ невольно остановился на мгновеніе и залюбовался. У него было много вкуса, и онъ не любилъ пропускать удовольствія, которыя представлялись ему. Не пропускать наслажденій -- въ этомъ была его жизненная философія.
"А сколько есть наслажденій, которыя ровно ничего не стоятъ,-- разсуждалъ онъ самъ съ собой.-- Ни денегъ, ни здоровья, ни труда. Тѣ удовольствія, которыми я наслаждаюсь, могли бы имѣть и другіе, однако я сумѣлъ приберечь ихъ для одного себя".
По срединѣ атріума былъ небольшой фонтанъ. Вода падала въ резервуаръ съ мягкимъ журчаніемъ. Фонтанъ билъ не высоко и выбрасывалъ воду какъ-то нехотя, лѣниво, не шумя и не брызгая.
Небольшія статуи боговъ, разставленныя на низенькихъ столбикахъ, были древняго происхожденія, но незначительныхъ размѣровъ и довольно посредственной работы. Конечно, ихъ здѣсь разставилъ не Фавстулъ: они, вѣроятно, были ровесниками самому дому, который былъ построенъ фаворитомъ Нерона черезъ годъ послѣ знаменитаго пожара Рима.
"Они очень малы,-- подумалъ онъ.-- Въ этомъ розовомъ полусвѣтѣ они похожи на игрушки. Изображенія боговъ, во всякомъ случаѣ, должны были бы имѣть героическій видъ и соотвѣтствующій размѣръ. А то въ этомъ, напримѣръ, крошечномъ Юпитерѣ нѣтъ ничего величественнаго. Маленькое изображеніе божества въ какой-нибудь задней, интимной комнатѣ -- еще ничего. Но дюжина ихъ, ростомъ не больше обезьяны, въ атріумѣ такихъ размѣровъ. Я бы давно велѣлъ ихъ связать въ одинъ узелъ и убрать, но Сабина считаетъ это грѣхомъ, а досужіе языки станутъ говорить, что я сдѣлался христіаниномъ. Можно было бы ограничиться большой хорошей копіей Волчицы, и я могъ бы ее достать у одного скульптора въ Субуррѣ. А, Флавія! Видно, не съ кѣмъ играть?"
Изъ-за одной колонны выглядывала маленькая дѣвочка лѣтъ пяти, шаловливо засунувъ въ ротъ палецъ маленькой ручки, а другимъ медленно проводя впередъ и назадъ по основанію колонны. Она была такъ похожа на Фавстула, что сразу можно было сказать, что это его дочь, хотя она была смугла, какъ Акція, а Фавстулъ отличался бѣлизной лица, оттѣненнаго темно-сѣрыми глазами и волосами цвѣта темной бронзы.
-- А, Флавія! Теперь ты ужъ скоро перестанешь быть маленькой любимицей,-- замѣтилъ онъ, внушительно покачивая головой.-- Твоя мать теперь поглощена будущимъ новорожденнымъ. Почему не ты послѣдняя? Почему это твоя мать начала опять послѣ такого промежутка?
Флавія продолжала гладить колонну и смотрѣть на него, по разговоръ этотъ, видимо, не представлялъ для нея никакого интереса.
-- Гдѣ Тацій?
Дѣвочка вынула палецъ изо рта и показала на внутренніе покои.
Солнечный свѣтъ уже померкъ, и быстро надвигавшійся полумракъ уже заполнилъ томными тѣнями пространство между колоннами, за которыми были расположены покой огромнаго дома. Чувствовалось что-то зимнее въ этихъ быстро надвинувшихся прохладныхъ сумеркахъ.
"Надо зажечь свѣтильники", подумалъ Фавстулъ.
Онъ не любилъ полусвѣтъ, предпочитая яркій свѣтъ и тепло.
Изъ полумрака поспѣшно вышла женщина и спросила:
-- Фавстулъ, гдѣ ты былъ до сего времени?
Какъ и братъ, она была высокаго роста, но на годъ или два старше его. Полнота не угрожала ей: когда она состарится, она станетъ худой и костлявой. Она носила, старомодное одѣяніе, отчего казалась старше, чѣмъ на самомъ дѣлѣ была, тогда какъ Фавстулъ одѣвался, какъ подобаетъ настоящему молодому щеголю.
-- Гдѣ ты былъ? Мы всюду тебя искали.
-- Въ сущности, нигдѣ. Если бы вы послали за мной къ банямъ Деція, то вы нашли ты меня тамъ.
-- Мы посылали къ банямъ Діоклетіана.
-- Я былъ тамъ вчера. Но что случилось? Что-нибудь съ Акціей? Явился уже на свѣтъ соперникъ Флавіи, или только еще собирается? Надѣюсь, Акція не очень страдаетъ? Ничего страшнаго, не правда ли?
Было слишкомъ темно, и ему нельзя было разглядѣть выраженіе лица Сабины, но онъ чувствовалъ, что она настроена въ высшей степени серьезно.
Она сдѣлала легкое движеніе, желая взять Флавію за руку, но дѣвочка вырвалась и убѣжала. Она не боялась сестры своего отца. Онъ дразнилъ ее, но она любила его, ибо онъ былъ мужчина, Сабина же была женщиной и притомъ, но соображенію дѣвочки, довольно старой.
-- Акція не чувствуетъ теперь страха,-- отвѣчала Сабина серьезно, съ оттѣнкомъ грусти въ голосѣ.-- Но она очень страдала. Ребенокъ родился часа два тому назадъ.
-- Ага! Новый Тацій, или новая Флавія?
-- Фавстулъ, послушай! Неужели ты не видишь, что я подготавливала тебя къ дурнымъ вѣстямъ. Страданія Акціи кончились. Еслибъ мы могли найти тебя, ты еще могъ бы съ ней проститься. Но она даже не знала, что тебя нѣтъ дома.
Фавстулъ въ душѣ былъ очень радъ, что его не нашли. Онъ весь съежился отъ болѣзненнаго чувства, которому не могъ сопротивляться его мягкій, чувствительный темпераментъ. Ему не хотѣлось сознаться себѣ, что Акція умерла. Его одинствоинымъ желаніемъ теперь было уйти опять изъ дому и очутиться гдѣ-нибудь на улицѣ, гдѣ вокругъ него толпились бы люди. Онъ былъ благодаренъ рабамъ, которые вошли съ зажженными свѣтильниками и повѣсили ихъ между колоннами. Въ знакъ траура Сабина, очевидно, запретила освѣщать домъ, и это раздражало его. Впрочемъ, его сестра была здѣсь только въ гостяхъ и притомъ была настолько благовоспитана, что не позволила себѣ распоряжаться въ его домѣ. Она даже не настаивала, чтобы онъ пошелъ проститься съ умершей женой, предоставляя ему самому сдѣлать это. и была скорѣе удивлена, чѣмъ раздосадована, когда онъ вдругъ повернулся и пошелъ въ свой богато разукрашенный покой.
II.
Сабина была женщиной стараго покроя, которой слѣдовало бы жить во времена республики. Ея чувства и предразсудки были почти чужды временамъ поздней имперіи. Она была закоренѣлая язычница по чувству консерватизма и крѣпко не любила христіанъ. Больше всего не любила она ихъ съ тѣхъ поръ, какъ, благодаря обращенію въ христіанство императора Константина, въ ея судьбѣ произошелъ переломъ и положеніе ея круто измѣнилось. Обращеніе покойнаго императора и его попытки уничтожить культъ боговъ только заставили ее еще крѣпче держаться за старыя, привычныя божества.
Ея понятіе о жизни и въ особенности о жизни знатныхъ людей вытекало изъ опредѣленныхъ простыхъ требованій долга и общественной дѣятельности. Развлеченія и распутство она презирала, къ увеселеніямъ относилась подозрительно.
Какъ настоящая сестра, она питала большую привязанность къ брату, но эта привязанность отличалась скорѣе глубиной, чѣмъ теплотой и въ значительной степени объяснялась тѣмъ, что онъ былъ главою ихъ древняго рода. Личная любовь къ нему у нея едва ли могла быть: всѣ наиболѣе характерныя его свойства не нравились ей, и она относилась къ нимъ съ молчаливымъ неодобреніемъ.
-- Сабина недолюбливаетъ меня,-- увѣрялъ онъ свою жену, которая ревновала его ко всѣмъ, кто относился къ нему съ любовью.-- Она видитъ во мнѣ только сына ея отца.
-- Но этотъ сынъ ты и есть,-- возразила Акція.
-- Ну, нѣтъ. Она считаетъ своей обязанностью относиться съ почтеніемъ къ Фавстулу только потому, что онъ глава всѣхъ Фавстуловъ, потомковъ этого неповоротливаго пастуха. Я вѣдь не таковъ, Акція?
-- Зато она такова. Ни за что я бы не согласилась стать римской матроной только дли того, чтобы быть похожей на какую-то статую.
-- Но ты нисколько и ни похожа на него. Вѣдь ты не ходишь вотъ такъ.
Акція громко засмѣялась и впала въ веселое настроеніе духа при видѣ того, какъ онъ изображалъ величавую походку своей сестры.
-- Какъ будто подъ ней не ноги, а пьедесталъ,-- пояснила она, хлопая своими пухлыми руками.
Сабина отлично знала, что золовка не очень-то долюбливаетъ ее, но это мало ее безпокоило: она такъ легко могла обходиться безъ всякой любви со стороны этой избалованной женщины.
Но ей пришлось испытать тяжелое чувство, когда около молодой женщины (несмотря на свои тридцать лѣтъ, Акція была похожа на дѣвушку), почувствовавшей уже холодное приближеніе смерти, оказалась, вмѣсто веселаго, беззаботнаго и легкомысленнаго супруга, котораго она, впрочемъ, по-своему любила, она, эта невѣстка, которую та такъ боялась.
Акція не разъ, пускалась во флиртъ, о чемъ Фавстулъ зналъ очень хорошо. Но онъ нисколько не сердился на нее за это и только не хотѣлъ знать, были ли серьезны эти увлеченія. Знала о нихъ и Сабина. Слухи доходили даже до ея виллы среди холмовъ Олибанума, и такая огласка сильно ее раздражала. Тѣмъ не менѣе она понимала, какъ и самъ Фавстулъ, что если пустая, ищущая удовольствій и чувственная женщина и увлекалась кѣмъ-нибудь искренно, то виною этому былъ ея лѣнивый, эгоистичный, въ высшей степени беззаботный супругъ.
Если бъ Фавстулъ крѣпко побилъ ее за это, а потомъ осушилъ ея слезы поцѣлуемъ, Акція, навѣрно, любила бы его еще болѣе. Съ своей стороны, и Сабина одобрила бы это, находя, что иногда бываетъ полезно дать женѣ острастку, независимо отъ того, будетъ ли она послѣ этого больше или меньше любить своего мужа. Но для Фавстула такого рода нравоученія были уже слишкомъ архаичны. Кромѣ того, онъ терпѣть не могъ слезъ, всякихъ сценъ и примиреній. Да и не совсѣмъ похвальное поведеніе его жены не особенно безпокоило его, пока оно не мѣшало ему самому дѣйствовать, какъ онъ хотѣлъ.
Гораздо больше хлопотъ надѣлала ему Акція своей смертью, чѣмъ своими прихотями и нескромнымъ образомъ жизни, который она всегда вела. По своему положенію, Фавстулы были не очень богаты, а между тѣмъ ея столъ былъ всегда заваленъ чудовищными счетами. Впрочемъ, тутъ было немало счетовъ и на его имя, и кредиторы были для нихъ общими врагами. Впрочемъ, у него не было глубокой непріязни и къ кредиторамъ; когда берешь въ долгъ съ твердымъ намѣреніемъ не заплатить по счетамъ, то надоѣдливость кредиторовъ едва-ли можетъ вызывать особенную злобу.
Фавстулъ огорчился кончиной Акціи больше на нее самое, чѣмъ на себя. Конечно, ей хотѣлось жить, и такъ какъ эта пустая, лишенная содержанія жизнь доставляла ей удовольствіе, то ему было жаль, что она лишилась ея.
Бѣдная Акція! Гдѣ-то она теперь? Въ Елисейскихъ поляхъ? Онъ улыбнулся, когда эта избитая фраза пришла ему на умъ: ему не вѣрилось въ существованіе этихъ Елисейскихъ полей. Впрочемъ, ему не вѣрилось ни во что: ни въ боговъ, ни въ людей, ни даже въ себя самого. Онъ не хуже половины боговъ, а большая часть людей, которыхъ онъ зналъ, была не хуже его.
"Елисейскія поля! Вообразить только, что Акція въ Елисейскихъ поляхъ! Плохо бы ей пришлось тамъ! Конечно, въ дѣйствительности-то она теперь нигдѣ..."
Но эта мысль показалась ему страшной: вѣдь это значило, что она теперь тамъ, откуда появилась тридцать лѣтъ тому назадъ.
Во всякомъ случаѣ, она уже болѣе не страдаетъ, да Акція никогда и не могла страдать долго. Она не чувствуетъ теперь и огорченій, на которыя жаловалась еще нѣсколько недѣль тому назадъ.
Что онъ легко можетъ обойтись и безъ нея -- это было совершенно ясно для него. Въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ его ежедневной задачей было поддерживать ее въ хорошемъ настроеніи духа, и это обстоятельство служило для него доказательствомъ, что онъ во всякомъ случаѣ обладаетъ значительной долей добродушія, а постоянный успѣхъ, которымъ сопровождались его усилія, свидѣтельствовалъ объ его тактѣ и ловкости.
Фавстулъ не нуждался въ свидѣтеляхъ его терпѣнія съ скучающей женой. Онъ просто старался, насколько могъ, не давать ей скучать. По-своему, онъ очень любилъ Акцію и вмѣсто того, чтобы раздражаться на ея выходки, онъ всегда умѣлъ найти въ нихъ матеріалъ для шутки. Капризы и эгоизмъ избалованпаго ребенка очень часто потѣшаютъ родителей, и онъ старался смотрѣть на нее, какъ на ребенка, и она не протестовала противъ этого.
Въ настоящую минуту онъ не сказалъ бы, что съ ея смертью онъ будетъ чувствовать ея присутствіе: его сожалѣніе о ней было самаго добродушнаго свойства и относилось къ ней самой: онъ хотѣлъ бы, чтобы она жила еще долго-долго, ибо жить было для нея главнѣйшимъ удовольствіемъ. Она была раздражительна и ревнива, хотя сама и не стѣснялась Давать ему поводы къ ревности въ достаточномъ количествѣ. Акція ревновала его даже къ своимъ собственнымъ дѣтямъ, когда ей казалось, что онъ любилъ ихъ больше, чѣмъ ее. Люди называли ее добродушной, потому что это было пухлое, самодовольное существо, безпрестанно разражавшееся громкимъ, безпричиннымъ смѣхомъ. Но Фавстулъ зналъ, что она вовсе не обладаетъ добродушіемъ. Словомъ, она была недалека, хотя и отличалась способностью пустить острую и колкую насмѣшку по адресу своихъ друзей, что, впрочемъ, она дѣлала всегда съ визгливымъ смѣхомъ въ надеждѣ на то, что ее примутъ за игривую хохотушку. Она была жадна и больше всего любила вкусныя яства. Ея пухлость была результатомъ но одного только природнаго расположенія къ полнотѣ: если ей случалось ужинать тайкомъ съ какимъ-нибудь богатымъ поклонникомъ, то она являлась на такой ужинъ не столько ради поклонника, сколько въ ожиданіи вкусныхъ яствъ.
Самъ Фавстулъ ѣлъ очень умѣренно, хотя самыя деликатныя блюда, и былъ убѣжденъ, что женщины не должны показываться, когда онѣ ѣдятъ. Для ихъ трапезъ должны быть отведены небольшія внутреннія комнаты, куда мужчина постѣснялся бы войти.
Несмотря на свое общественное положеніе, Акція во многихъ случаяхъ отличалась мужиковатыми манерами, ѣла всегда громко и чмокала губами, когда блюдо ей нравилось. Но Фавстулъ теперь забылъ о всемъ этомъ. Бѣдная женщина! теперь насталъ конецъ всѣмъ твоимъ недостаткамъ! Онъ никогда не придавалъ имъ большого значенія, къ чему же теперь вспоминать о нихъ?
Онъ былъ слишкомъ благовоспитанъ и отогналъ отъ себя мысль, что ея смерть, быть можетъ, создастъ возможность выйти изъ затрудненій, съ которыми онъ до сего времени не хотѣлъ считаться. Онъ былъ весь въ долгахъ, ибо они проживали вдвое больше, чѣмъ получали. Больше половины всѣхъ расходовъ приходилось на долю Акціи, но онъ не хотѣлъ объ этомъ вспоминать теперь.
Онъ слегка и на скорую руку поужиналъ одинъ у себя въ комнатѣ. Ему не хотѣлось итти въ триклиніумъ, гдѣ ему пришлось бы сидѣть съ Сабиной и неминуемо бесѣдовать о горестномъ событіи этого дня.
Когда онъ кончилъ свой ужинъ, кто-то слегка постучалъ въ дверь. Онъ подумалъ, что это явился рабъ взять блюда. Ему вспомнилось, какъ эта дверь послужила причиной его ссоры съ Акціей, которая настаивала на томъ, что для него будетъ довольно и занавѣси. Занавѣсъ у двери былъ, но висѣлъ онъ съ внутренней стороны, такъ какъ Фавстулъ былъ увѣренъ, что жена подслушиваетъ за его дверью.
Такъ какъ никто не входилъ, то прежде, чѣмъ дать знакъ, разрѣшавшій стучавшему войти, Фавстулъ немного помедлилъ. Можетъ быть, это его сестра, и онъ осмотрѣлъ, не пропускаетъ ли дверь свѣтъ снизу.
Стукъ слабо раздался еще разъ. Онъ всталъ и подошелъ къ двери.
Атріумъ былъ теперь залитъ луннымъ свѣтомъ, фонтанъ уже не журчалъ.
-- Ребенокъ!-- прошептала она, не поднимая глазъ съ земли.
Не прошло еще и года, какъ онъ находилъ прекрасными эти большія глубокіе глаза. Съ тѣхъ поръ онъ уже успѣлъ совершенно позабыть о нихъ. Но, при всей своей дрянности, онъ не былъ ни грубымъ, ни жестокимъ
Охладѣвъ къ Клодіи, онъ не могъ обращаться съ ней сурово или повелительно потребовать отъ нея. чтобы она уходила.
Онъ равнодушно поглядѣлъ на него. На минуту онъ вспомнилъ о другомъ ребенкѣ, который стоилъ Акціи жизни, и улыбнулся при мысли, что онъ до сихъ поръ даже не знаетъ, мальчикъ это, или дѣвочка. То обстоятельство, что рабыня думаетъ о своемъ ребенкѣ въ такой вечеръ, когда все. казалось бы, должно быть поглощено роковымъ появленіемъ на свѣтъ другого, нисколько не заинтересовало его: хотя онъ и смѣялся надъ родословными, но это не мѣшало ему быть аристократомъ до мозга костей.
Ему представилось сначала, что она говоритъ о ребенкѣ Акціи, и ему захотѣлось, чтобы вмѣсто матери умеръ этотъ ребенокъ,
-- Тоже умеръ!-- воскликнулъ онъ.
-- Да,-- отвѣчала Клодія такимъ тономъ, какъ будто хотѣла сказать: во всякомъ случаѣ смерть одинакова и для рабовъ и для господъ.
Въ его голосѣ было что-то такое, что заставило его попристальнѣе вглядѣться въ лицо ребенка. Тоненькія ручки были синеватаго цвѣта и уже не хватали пальцы матери.
Если Клодія разсчитывала этимъ зрѣлищемъ подогрѣть его чувство, то она скоро поняла, что это ей не удалось. Любилъ ли онъ когда-нибудь и что-нибудь?
Ей было стыдно отъ сознанія, что она продолжаетъ еще любить его, но тѣмъ не менѣе это было такъ.
-- Я ходила въ храмъ.-- продолжала она,-- и клала дитя подъ Волчицу. И все-таки ребенокъ не выздоровѣлъ.
Она подняла наконецъ глаза и съ любопытствомъ, какимъ-то страннымъ голосомъ спросила:
-- Нельзя ли мнѣ кормить другого?
-- Ты хочешь кормить?-- спросилъ онъ, удивляясь про себя страннымъ инстинктамъ женскаго пола, которые не внушали ему особой любви.
"Онъ также твой", подумала она про себя, но не сказала этого вслухъ. Въ ней было больше гордости, чѣмъ въ ея хозяинѣ. Да ей было бы и стыдно обнаружить передъ нимъ свою любовь. Поэтому она только кивнула головой.
-- Хорошо,-- беззаботно отвѣтилъ онъ.-- Это будетъ какъ разъ кстати.
Ему было даже пріятно, что она найдетъ теперь нѣкоторое развлеченіе отъ своего личнаго горя.
-- Я уже нужна ей тамъ,-- спокойно проговорила Клодія, поворачиваясь къ выходу и продолжая прижимать къ груди мертваго ребенка.
"Итакъ, это, стало быть, дѣвочка", весело сказалъ онъ себѣ, закрывая за ней дверь и радуясь, что свиданіе наконецъ кончилось.
"Тотъ или другой ребенокъ -- для женщиyы это безразлично", продолжалъ онъ философствовать, удивляясь, какъ странно все идетъ на свѣтѣ.
Затѣмъ онъ усѣлся въ кресло, взялъ книгу и осторожно развернулъ ее. Онъ былъ любителемъ книгъ и всегда обращался съ ними почтительно. Ему вспомнилось, какъ не любила книгъ Акція и какъ она не позволяла ему читать въ ея присутствіи.
"Если человѣкъ не можетъ сидѣть безъ того, чтобы не взять книгу, то это признакъ пустого ума,-- наставительно говаривала она ему.-- Когда у человѣка есть въ головѣ свои собственныя мысли, то ему незачѣмъ брать ихъ напрокатъ у другихъ. Вотъ еще поэзія. Самый глупый сортъ книгъ! Никто не станетъ писать стихами, если онъ можетъ выразить свои мысли прозой. Поэты сами не знаютъ, о чемъ имъ писать. Поэтому они стараются писать стихи, разсчитывая, что изъ этого что-нибудь да выйдетъ".
III.
Фавстулу было крайне непріятно не столько то, что Акція умерла, сколько непріятная необходимость хлопотать объ ея похоронахъ.
Но вотъ погребальная церемонія была уже совершена, и ея прахъ, какъ подобаетъ, положенъ въ урну въ одной изъ нишъ колумбарія на Аппіевой дорогѣ. Скоро ея имя было такъ хорошо забыто, какъ будто она никогда и не существовала на свѣтѣ. Да, по правдѣ сказать, нее чемъ было и помнить: ея красота не выходила изъ предѣловъ простой миловидности, она никогда не любила и никогда ничего не сдѣлала для другого. Непоколебимое самодовольство можетъ, пожалуй, привлечь къ человѣку нѣкоторое вниманіе, пока онъ живъ, но этого еще очень мало, чтобы обезпечить его безсмертіе, когда его не станетъ.
-- Уѣзжай теперь къ себѣ,-- съ учтивымъ сожалѣніемъ замѣтилъ сестрѣ Фавстулъ. Онъ всегда былъ очень вѣжливъ не только съ людьми незнакомыми, но и со своими домашними. Но на этотъ разъ въ его голосѣ чувствовалось больше учтивости, чѣмъ сожалѣнія о разлукѣ.
-- Твой пріѣздъ былъ не очень-то радостенъ,-- прибавилъ онъ.
Возвращаться домой на свою виллу среди Сабинскихъ холмовъ въ осеннее время, по его мнѣнію, было тоже не очень-то весело. Но онъ не былъ настолько наивенъ и не думалъ, что всѣ другіе обязательно раздѣляютъ его вкусы. У Сабины было большое помѣстье, и онъ зналъ, что она любитъ сама присматривать за своимъ хозяйствомъ.
-- Хорошо. Я поѣду домой. Я не была тамъ уже цѣлый мѣсяцъ, и меня ждетъ тамъ цѣлая куча дѣлъ. Послушай, Фавстулъ?
-- Что?
-- Нельзя ли мнѣ взять Фавстулу съ собой?
Онъ слегка улыбнулся, услышавъ это новое имя. Оно показалось ему слишкомъ длиннымъ для такого маленькаго существа, которое онъ, впрочемъ, еще и не видѣлъ. Ему показалось забавнымъ это желаніе вѣчно напоминать объ ихъ родоначальникѣ, пастухѣ Фавстулѣ. Но предложеніе сестры были для него какъ нельзя болѣе кстати. Обстоятельства всегда складывались для него весьма кстати. Онъ объяснялъ это тѣмъ, что онъ никогда не обращалъ на нихъ вниманія.
"Это, должно быть, благоволитъ ко мнѣ богиня удачи, подумалъ онъ про себя:-- эта старая дѣва, тетка богини счастья, капризная, насмѣшливая, водящая за носъ своихъ прислужниковъ и сама прислуживающая тѣмъ, кто не хочетъ ее знать!
-- Это очень любезно съ твоей стороны,-- сказалъ онъ вслухъ:-- Фавстула будетъ, конечно, большой утѣхой для тебя.
Въ планы его сестры вовсе не входило забавляться съ маленькой Фавстулой, и онъ отлично это зналъ. Но ему нравилось немножко подразнить сестру.
-- У меня самой нѣтъ дѣтей, а у тебя ихъ столько, что ты и самъ не знаешь, что съ ними дѣлать.
-- У меня только трое,-- кротко возразилъ онъ.
-- Я не предлагаю отпустить со мной Флавію: ребенокъ не любитъ меня.
-- О, Флавія находятся въ очень хорошихъ условіяхъ: у нея есть все необходимое... У меня сегодня въ гостяхъ будетъ одно важное лицо,-- продолжалъ онъ.-- Не болѣе, не менѣе, какъ сама сапивная весталка Домиція. Ты знаешь ея посѣщенія -- это настоящая церемонія. Она на десять лѣтъ старше Акціи, а важности у нея разъ въ двадцать больше. Бѣдная Акція никогда не умѣла быть важной, и даже враги ея но обвиняли ее въ этомъ. Домиція же величава. Она изволила выразить милостивое желаніе -- взять Флавію на свое попеченіе.
-- Но не можетъ же Флавія жить въ храмѣ Весты.
-- Можетъ быть, поэтому-то Домиціи и хочется имѣть на своемъ попеченіи дѣвочку. Это даетъ ей великолѣпный предлогъ переселиться въ свой собственный домъ и жить на сбереженія. Храмъ Весты, въ которомъ она пробила около тридцати лѣтъ, вѣроятно, порядочно надоѣлъ ей.
-- Ужъ не хочешь ли ты сказать, что она собирается выйти замужъ?-- воскликнула Сабина, видимо, смущенная и разсерженная.
Ей, конечно, было извѣстно, что всякая весталка послѣ сорока лѣтъ могла удалиться изъ храма Весты.
-- Конечно, нѣтъ. Иначе она не изъявляла бы такой готовности обзавестись уже готовой дочерью. Конечно, если бы она захотѣла, она могла бы сдѣлать это. И при томъ получила бы еще приданое на общественный счетъ. Ради одного этого она могла бы рѣшиться на это, вѣдь къ деньгамъ она относится съ большой нѣжностью.
-- Если бы я была весталкой, я уже не вернулась бы въ міръ,-- убѣжденно промолвила Сабина.
-- А если бъ я былъ женщиной, я бы непремѣнно сдѣлался весталкой. Это было бы какъ разъ по мнѣ: жизнь безъ труда и денегъ въ волю. Удивляюсь, какъ это Нума не учредилъ весталокъ-мужчинъ... Домиція отлично уживется съ Флавіей. Акція всегда говорила, что онѣ очень похожи другъ на друга.
Сабина была непріятно удивлена, слыша, какъ легко онъ вспоминалъ о женѣ. Съ ея смерти прошла всего недѣля, а онъ говорилъ о ней такъ, какъ будто она умерла нѣсколько лѣтъ тому назадъ или даже совсѣмъ и не умирала.
-- Хорошо,-- промолвила она.-- Флавія, стало быть, у тебя взята. Если хочешь, я могу возьму съ собой Тація. Но ему уже исполнилось шесть лѣтъ, и его надо учить. Черезъ нѣсколько лѣтъ онъ уже будетъ слишкомъ великъ для меня: я не могу справиться у себя дома съ мальчикомъ девяти или десяти лѣтъ. У меня ему нельзя получить воспитанія и образованія.
-- У него уже есть педагогъ, Матонъ. Онъ учитъ его гораздо больше, чѣмъ тотъ обнаруживаетъ желаніе.
-- Свободный?
-- Нѣтъ, изъ рабовъ. Я хотѣлъ было отпустить его на волю, но я знаю, что у него водятся деньжонки. Поэтому онъ можетъ купить себѣ свободу. Онъ человѣкъ не глупый, и Тацій любитъ его.
-- Отличію, онъ также можетъ отправиться со мной и будетъ продолжать свои занятія съ Таціемъ. Ну, Фавстулъ?
-- А?-- промолвилъ братъ, которому этотъ разговоръ уже наскучилъ и казался черезчуръ прозаическимъ.
-- Я беру отъ тебя дѣтей. Что бы ты сталъ съ ними дѣлать? Но я желала бы, чтобы ты взялъ въ соображеніе...
-- Вотъ ужъ никогда и ничего не могъ взять въ соображеніе! шутливо возразилъ Фавстулъ.
-- Но я должна тебѣ объяснить...
-- Нѣтъ, нѣтъ. Пожалуйста, не объясняй. Именно объясненійто я никогда и не понимаю.
Оабнна была разсержена и рѣшила, что во что бы то ни стало брать долженъ ее выслушать.
-- Тогда, скажу безъ всякихъ объясненій. Я беру дѣтей...
-- Нѣтъ, нѣтъ. Я отдаю ихъ тебѣ. Совершенно свободно. Или, лучше сказать, даю ихъ тебѣ взаймы. Вѣжливые люди никогда не требуютъ обратно сами того, что даютъ взаймы.
-- Однако,-- продолжала безжалостно сестра,-- ты долженъ же понимать, что Тацій вернется обратно къ тебѣ, какъ только подрастетъ. Что же касается Фавстулы, то если она будетъ обручена съ кѣмъ-нибудь...
-- Первый разъ объ этомъ слышу,-- весело перебилъ ее Фавстулъ:-- какъ время-то летитъ.
Если она достигнетъ брачнаго возраста, пока я еще буду жива, и будетъ обручена съ кѣмъ-нибудь, я дамъ за нею приданое, которое сама получила отъ моего отца. Если же я умру раньше, то это приданое будетъ для нея отложено. Вотъ и все. Большая часть того, чѣмъ я владѣю, перешла ко мнѣ отъ мужа, а у него остались родственники...
-- Надѣюсь, не такъ ужъ непріятные? Родственники со старо и и мужа обыкновенно обладаютъ этимъ свойствомъ -- быть непріятнымъ.
-- Я мало видаюсь съ ними. Нѣкоторые изъ нихъ -- христіане, но не всѣ. Если они окажутся достойными людьми, то собственность, перешедшая ко мнѣ изъ ихъ рода, должна вернуться къ нимъ обратно. Теперь я сказала все, что мнѣ было нужно, и ты можешь зѣвать сколько тебѣ угодно. Тебѣ не привыкать раздражать боговъ.
-- Ну, раздражать ихъ -- дѣти не трудное. Непостоянство ихъ характера -- извѣстно всѣмъ.
Фавстулъ! Твое нечестіе...
-- Нечестіе? Послушай, Сабина. Боги -- мои хорошіе пріятели. Мое поведеніе цѣликомъ основывается на поведеніи ихъ самихъ. Я подражаю Юпитеру почти во всемъ: но могу только громы метать. Впрочемъ, я и не покушаюсь на это: со времени пожара при Неронѣ теперь такіе строгіе законы противъ поджигателей, что этого мнѣ, вѣроятно, и не позволили бы. Особенно здѣсь, въ такомъ близкомъ сосѣдствѣ съ циркомъ, гдѣ, какъ ты, вѣроятно, помнишь, я вспыхнулъ пожаръ. Можетъ быть, божественный Неронъ сдѣлалъ ошибку, уничтоживъ тутъ нѣсколько деревянныхъ домишекъ. Въ его семьѣ есть слабость -- воображать себя богами...
Но Сабина уже не слушала. Всего сказаннаго было довольно, чтобы громъ упалъ на голову ея брата. Она, впрочемъ, была больше разсержена, чѣмъ испугана, и съ нескрываемымъ неудовольствіемъ вышла изъ комнаты.
-- Что жъ, ты хочешь донести на мое нечестіе?-- весело закричалъ ей вслѣдъ Фавстулъ.-- Кому? Вспомни, вѣдь pontifex Maximus такъ далеко теперь отсюда, да къ тому же онъ -- христіанинъ.
IV.
Въ одинъ изъ ближайшихъ дней Сабина уѣхала изъ Рима. Выѣхала она въ сопровожденіи своихъ слугъ, чуть забрезжила зоря.
Къ величайшему ея изумленію, Фавстулъ наканунѣ ея отъѣзда вызвался ѣхать вмѣстѣ съ нею. Съ нимъ ѣхало съ дюжину его людей, конныхъ и вооруженныхъ. Онъ оказался очень интереснымъ попутчикомъ, у котораго въ запасѣ нашлось множество всякаго рода мелкихъ свѣдѣній, благодаря чему время шло незамѣтно. Не имѣя основательныхъ познаній ни о чемъ, онъ зналъ понемногу о всемъ и умѣлъ пользоваться этими знаніями. Онъ могъ поговорить и объ исторіи, и о городскихъ сплетняхъ и новостяхъ. Больше всего онъ любилъ исторію, потому что она давала ему больше всего матеріала для разглагольствованій.
Когда они подъѣхали къ Пренестинскимъ воротамъ, изъ церкви, устроенной во дворцѣ царицы Елены во имя Св. Древа Господня и освященной нѣсколько лѣтъ тому назадъ папою Сильвестромъ, выходилъ народъ. Многіе изъ толпы принадлежали, очевидно, къ римской знати, а нѣкоторые еще такъ недавно были язычниками.
Фавстулъ былъ знакомъ со многими изъ нихъ и дружески здоровался съ ними, окликая ихъ по именамъ. Онъ зналъ, что для Сабины это было хуже полыни. Она откинулась вглубь своихъ носилокъ и гнѣвно хмурила брови.
-- Это очень мило съ ихъ стороны, что они не забываютъ меня, сказалъ Фавстулъ сестрѣ:-- они теперь въ модѣ. Все больше и больше знатныя семьи начинаютъ посѣщать церковь.
Ему было отлично извѣстно, что его сестра постоянно дрожала, какъ бы и онъ самъ, нисколько не заботившійся о богахъ, не перешелъ въ одинъ прекрасный день въ новую вѣру, которая стала вѣрой самого императора. Эти страхи доставляли ему большое удовольствіе.
О христіанствѣ онъ едва ли зналъ что-нибудь, а то, что ему было извѣстно, отталкивало его отъ этого ученія. Что касается собственно христіанской вѣры, то въ этомъ отношеніи онъ былъ столь же равнодушенъ, сколь и невѣжественъ. Но у него было инстинктивное отвращеніе къ такому кодексу морали, который, по его предчувствію, никакъ не могъ подойти къ нему.
-- Они пользуются своимъ тріумфомъ очень умѣренно,-- продолжалъ онъ:-- всего около сорока лѣтъ назадъ Діоклетіанъ жестоко преслѣдовалъ ихъ. Теперь настала ихъ очередь, но они не трогаютъ насъ. Девять лѣтъ тому божественный императоръ Константинъ,-- я думаю... что онъ сталъ божественнымъ теперь, послѣ своей смерти,-- приказалъ запереть всѣ наши храмы. А теперь они такъ же открыты, какъ и церкви. Папа никогда не пытался добиться этого какими-нибудь насильственными мѣрами.
-- Онъ просто не смѣлъ этого сдѣлать,-- гнѣвно отвѣтила Сабина.
-- Ну, не знаю. Папа Юлій многое смѣлъ сдѣлать... А вѣдь, недурную могилу получилъ этотъ бывшій хлѣбникъ? Мнѣ кажется, онъ былъ хорошій человѣкъ. По крайней мѣрѣ онъ не стыдился своего прежняго ремесла. На могильныхъ барельефахъ изображены всѣ пріемы этого дѣла за исключеніемъ, разумѣется, подмѣшиванія мѣла въ муку.
Проѣхавъ мили полторы отъ воротъ, Фавстулъ указалъ сестрѣ могилу царицы Елены, на которую Сабина взглянула довольно кисло.
-- Она совсѣмъ не была Августой,-- заявила она:-- она была просто-напросто дочерью содержателя таверны, и Максиміанъ заставилъ Константина развестись съ ней, когда сдѣлался цезаремъ.
Она предпочитала любоваться дворцами императоровъ и охотно вѣрила, что въ нихъ на одни только портики потребовалось болѣе двухсотъ мраморныхъ колоннъ. Но больше всего она восторгалась видами, открывавшими за ея родными холмами. Ей страшно хотѣлось попасть какъ можно скорѣе домой. Современный Римъ, послѣ нѣсколькихъ недѣль пребыванія въ немъ, надоѣлъ ей.
Это возбудило ея любопытство, и она не выразила никакого сомнѣнія, когда ея собесѣдникъ прибавилъ:
-- Онъ оставилъ въ живыхъ только одного галла, чтобы тотъ принесъ на родину вѣсть о ихъ пораженіи.
Затѣмъ онъ показалъ рукою въ даль, становившуюся все болѣе и болѣе дикой.
-- Вотъ Габія, куда наши отдаленные родственники Ромулъ и Ремъ были посланы учиться греческому языку и военному искусству.
Хотя это извѣстіе и показалось ей нѣсколько подозрительнымъ, тѣмъ не менѣе она отнеслась къ нему съ благоговѣніемъ.
-- Здѣсь былъ большой храмъ Юноны -- продолжалъ Фавстулъ и сейчасъ еще можно видѣть остатки его. Я не очень симпатизирую Юнонѣ. Это былъ несчастный бракъ, и Хелонъ былъ совершенно не правъ, не придя на свадьбу. Если бы я былъ на мѣстѣ Юпитера, я хорошенько бы разузналъ все насчетъ Вулкана...
Сабина сдѣлала видъ, что она спитъ, и онъ оставилъ ее въ покоѣ, пока, пройдя миль семь, не дошли до одного мѣста, гдѣ мощеная камнемъ дорога такъ хорошо сохранилась, что онъ непремѣнно потребовалъ, чтобы она выразила свое удивленіе.
Мѣстность была довольно дикая, и Сабина внимательно слѣдила, не появятся ли откуда-нибудь разбойники. Поэтому она не обратила особаго вниманія на дорогу и не замѣтила, что эта часть ея была вымощена совершенно иначе, чѣмъ остальная дорога. По обѣимъ ея сторонамъ высились отвѣсныя скалы футовъ въ семьдесятъ, поросшія гирляндами плюща и травы. По мѣрѣ того, какъ они приближались къ Пренесте, дорога шла все болѣе и болѣе въ гору.
-- Въ этомъ направленіи лежитъ Педумъ,-- продолжалъ наставлять сестру Фавстулъ, указывая пальцемъ влѣво:-- не бойся разбойниковъ, здѣсь нѣтъ никакихъ разбойниковъ, а если бы даже они и были, то не рѣшатся напасть на насъ! Посмотри, сколько слѣдуетъ за мной вооруженнаго народа. Здѣсь, между прочимъ, жилъ Альбій Тибуллъ, у котораго было тутъ хорошее имѣніе. За это-то Горацій и любилъ его, а вовсе не за то, будь увѣрена, что онъ также былъ поэтъ. Горацій всегда любилъ зажиточныхъ людей.
Abli, nostrorum sermonum candide judex
Quid nunc te dieam tacere in regione Pedana...
процитировалъ Фавстулъ. Онъ, впрочемъ, никогда не цитировалъ больше двухъ строкъ.
-- Теперь старинныя названія замѣнены другими,-- продолжалъ онъ:-- и народъ зоветъ теперь это мѣсто Галликанумъ, въ честь Овинія Галликана, который, какъ ты, вѣроятно, помнишь, былъ префектомъ Рима при императорѣ Константинѣ I.
Сабинѣ непріятно было это постоянное напоминаніе о христіанахъ, занимавшихъ высокіе посты и должности, и она перестала интересоваться мѣстомъ, гдѣ процвѣталъ этотъ другъ Горація.
Она ушла въ себя и молчала. Ея братъ счелъ за лучшее предоставить ее теченію ея мыслей. Хотя онъ и любилъ дразнить ее, но строго держался правила -- не быть никому въ тягость.
Вокругъ нихъ разстилалась обширная, мирная равнина. Позднее октябрьское солнышко свѣтило ярко, но не грѣло. Съ горъ повѣяло на нихъ холодноватымъ, горнымъ воздухомъ, который пахнулъ на нихъ, какъ бы привѣтствуя ихъ приближеніе.
Вырвавшись изъ Рима и не очень-то опечаленная смертью не долюбливавшей ее невѣстки, тѣмъ болѣе, что Фастулъ какъ будто и не чувствовалъ этой потери, Сабина приходила въ отличное настроеніе духа но мѣрѣ того, какъ они приближались ближе къ дому, гдѣ были сосредоточены всѣ ея интересы. Одно только ее безпокоило. Она знала, что у ея брата нѣтъ, въ сущности, никакой религіи, а къ религіи она питала традиціонное благоговѣніе. Всякая религія сдѣлала бы его въ ея глазахъ болѣе порядочнымъ, хотя она дрожала отъ страха при мысли, что онъ можетъ въ одинъ прекрасный день стать христіаниномъ.
Ея отвращеніе къ христіанству основывалось на ея консерватизмѣ. Римляне должны были вѣровать такъ же, какъ вѣровали ихъ дѣды и прадѣды, сдѣлавшіе Римъ величайшимъ на землѣ государствомъ. Сабина любила только свой народъ, христіанская же церковь хотѣла быть всемірной, значитъ, международной. Первымъ папой былъ еврей низкаго происхожденія, а потомъ его преемники были, какъ ей говорили, все иностранцы-греки, уроженцы Азіи и Африки, далматинцы. Ея несносна была мысль, что римляне знатнаго рода исповѣдуютъ религію, которая ничѣмъ не связана съ ихъ государствомъ, и даже дерзко заявляютъ, что она выше его. Главой этой церкви могутъ быть, да нерѣдко и бывали, люди даже не римскаго происхожденія, религія которыхъ даетъ одинаковыя нрава варварамъ, рабамъ и патриціямъ. Великія учрежденія государственной религіи должны быть родовымъ наслѣдіемъ лучшихъ семей и открыты только для тѣхъ, кто изъ этихъ лучшихъ семей происходитъ. А между тѣмъ въ христіанской церкви папой можетъ быть и сынъ раба, для этого не нужно даже быть уроженцемъ Рима.
Серьезная и строгая, Сабина не была, однако, жестокой. Она не одобряла гоненій и избіеній христіанъ, если эти преслѣдованія вызывались только ихъ вѣрой. Но они не могутъ быть мятежниками и должны сообразоваться съ законами, и если боги хороши для людей, выше ихъ стоящихъ, то они хороши, безъ сомнѣнія, и для нихъ.
Сабинѣ не приходилось переживать ни одного преслѣдованія. Гоненіе Діоклетіана кончилось какъ разъ въ то время, когда она родилась. Не обладая живымъ воображеніемъ, она не очень-то сожалѣла о тѣхъ, кому пришлось пострадать во время этого гоненія.
О папской вѣрѣ она знала, пожалуй, еще меньше, чѣмъ самъ Фавстулъ, а о самомъ папѣ не имѣла никакого понятія. Ей не разъ приходилось слыхать, что пана милосердъ къ бѣднымъ и обиженнымъ судьбою, но это не производило на нее особаго впечатлѣнія: лапы, очевидно, были ловкими людьми и впали, чѣмъ добиться популярности въ народѣ. Къ тому же бѣдняки, съ которыми братались и за которыми ухаживали папы, представляли, очевидно, шайку недовольныхъ своимъ положеніемъ рабовъ или городскихъ бездѣльниковъ. Къ бѣднякамъ изъ окрестностей Олибанума и даже къ собственнымъ своимъ рабамъ онъ всегда была добра и щедра, но не потворствовала имъ: она знала, кто они такіе, и ихъ бѣдность была у нея передъ глазами. Нищій, котораго она сама не знала, въ ея глазахъ былъ ничего не стоящимъ существомъ, съ которымъ нечего было церемониться: отъ всякихъ поблажекъ онъ только дѣлался бѣднѣе и хуже. Кромѣ того, съ этими нищими надо было знать и мѣру: Сабина довольно щедро раздавала отъ своихъ избытковъ, не чувствуя отъ этого для себя никакого ущерба. Богатые люди могли поступать такъ: отъ этого ихъ богатство дѣлалось для лихъ пріятнѣе и дороже. Она любила, чтобы ея рабы были тепло одѣты зимой и хорошо питались. Но папа и его христіане отдаютъ нищимъ все, что у нихъ есть. Нѣкоторые, какъ она слышала., продаютъ все, что у лихъ есть -- помѣстья и дворцы, мебель и серебро, драгоцѣнные камни и дорогіе ковры и всѣ вырученныя деньги сразу раздаютъ нищимъ. Это безуміе. Что же у нихъ останется на будущій годъ? Сабина не одобряла такой щедрой благотворительности. Ей казалось, что такая благотворительность бываетъ иногда хуже, чѣмъ закоренѣлый эгоизмъ и равнодушіе. По крайней мѣрѣ, эгоизмъ и равнодушіе не разоряли знатныя семьи и не доводили ихъ почти до нищеты. Кромѣ того, каждый большой родъ былъ обязанъ хранить и передавать потомкамъ его величіе. Чего же можно было ожидать, если теперешнія главы семей распродаютъ свои фермы, помѣстья и дворцы, доставшіеся имъ отъ предковъ, и мотаютъ деньги, раздавая ихъ сборищамъ всякихъ лѣнтяевъ и дармоѣдовъ? Если такъ пойдетъ дальше, то знать скоро совсѣмъ исчезнетъ.
Сабина была твердо убѣждена, что всякій патрицій, ставь христіаниномъ, неминуемо долженъ быль погибнуть: папа становился его владыкой, а все, что у него было, должно попасть въ бездонные сундуки церкви. Кромѣ того, его могутъ соблазнить сдѣлаться священникомъ, такимъ же священникомъ, какъ сынъ какого-нибудь сапожника. Въ такомъ случаѣ роду, ведущему свое начало отъ Ромула, наступалъ конецъ.
Несмотря на всю незначительность своего брата, Сабинѣ все-таки не хотѣлось, чтобы онъ сталъ духовнымъ лицомъ при такихъ условіяхъ. Почему бы ему не стать духовнымъ лицомъ въ своей старой религіи? Она желала для него только одного: побольше почета. Для человѣка знатнаго происхожденія только это и требуется. Старая религія давала хорошихъ гражданъ (въ какомъ народѣ были имъ равные?), храбрыхъ солдатъ, великихъ государствгиныхъ мужей. всѣхъ поэтовъ. которыми такъ восхищался Фавстулъ, словомъ. всѣхъ римлявъ. Чего же еще нужно было? Религію, которая нужна ея брату, можно было найти въ этой религіи боговъ. Религія же папы была слишкомъ добродѣтельна, слишкомъ интимна. Она вмѣшивалась въ повседневую, даже семейную жизнь человѣка, всѣ области жизни человѣка открыты для нея. Христіанскіе жрецы такъ любятъ во все вмѣшиваться. Они объясняютъ вамъ ваши обязанности, которыя вы понимаете сами и понимаете даже лучше ихъ, потому что эти жрецы выходятъ часто изъ простыхъ людей, не имѣющихъ понятія объ образѣ жизни знатныхъ людей. Они стараются захватить человѣка въ свои руки и лишить его радостей жизни, которыя даетъ ему его положеніе. Они объявляютъ все это суетой, отъ которой нужно поскорѣе освободиться, чтобы имѣть возможность какъ можно больше пожертвовать въ пользу бѣдныхъ и церкви.
Сабинѣ больше нравилось, чтобы національная религія обладала хорошими средствами безъ такихъ покушеній на чужой карманъ. Она могла принести хорошій даръ храму (люди ея положенія дѣлаютъ это всегда очень охотно), но по своему собственному побужденію и когда ей заблагоразсудится. Въ этомъ отношеніи христіане, подстрекаемые папой, выходятъ изъ всякихъ границъ. Она знала нѣкоторыхъ знатныхъ женщинъ, которыя лишали себя всякихъ драгоцѣнностей, даже родовыхъ, и отдавали ихъ на украшеніе церкви и массами жертвовали сосуды, которые употребляются при суевѣрныхъ церемоніяхъ этихъ христіанъ. Несомнѣнно, многія языческія семьи разбросали направо и налѣво свои драгоцѣнности чрезвычайно предосудительно, не считаясь съ тѣмъ, что эти вещи принадлежатъ собственно даже и не имъ. Но они были или слишкомъ молоды, или ужъ слишкомъ стары.
Хуже всего было для Сабины то, что христіане исповѣдуются въ своихъ грѣхахъ своимъ священникамъ. Это было несносно. Людямъ, которые ведутъ себя, какъ слѣдуетъ, не въ чемъ исповѣдоваться. Въ крайнемъ случаѣ, они могутъ это сдѣлать самимъ себѣ, но никакъ не жрецу. Выгребать всякую грязь изъ глубины своей души для того, чтобы выложить все это другимъ,-- было, въ ея глазахъ, страшнымъ недостаткомъ самоуваженія и сдержанности. Кто же можетъ защищать это? Неделикатность этого обычая производила на нее самое непріятное впечатлѣніе.
V.
Фавстулѣ было шесть лѣтъ, когда она впервые увидѣла своего отца. До этого времени она положительно не могла припомнить, видѣлъ ли онъ ее когда-нибудь, или нѣтъ. Но онъ умѣлъ истолковать этотъ вопросъ въ свою пользу (что онъ охотно дѣлалъ и относительно другихъ) и рѣшилъ, что онъ ее видѣлъ. Напротивъ, Сабина хорошо помнила, что, вернувшись въ Римъ черезъ день послѣ того, какъ онъ столь вѣжливо вызвался проводить ее, онъ даже и не спросилъ ни разу о дѣвочкѣ.
Вскорѣ послѣ возвращенія въ Римъ онъ писалъ сестрѣ, что собирается путешествовать и уѣзжаетъ немедленно. Онъ не пріѣхалъ проститься съ нею и даже не сообщилъ, куда онъ намѣревался ѣхать. По всей вѣроятности, этого онъ и самъ не зналъ. Большой римскій домъ былъ заколоченъ, и Сабинѣ пришло на умъ, что это даже хорошо: ея братъ не любитъ путешествовать со свитою и, такимъ образомъ, проживетъ меньше денегъ, чѣмъ если бы онъ оставался жить дома и велъ бы тотъ же самый образъ жизни, который онъ велъ со дня свадьбы. Приходило ей на умъ и то, что, благодаря передвиженію съ мѣста на мѣсто и смѣнѣ впечатлѣній, онъ скорѣе избѣжитъ опасности сдѣлаться христіаниномъ.
Фавстула набиралась силъ и здоровья въ свѣжемъ горномъ воздухѣ и незамѣтно изъ хрупкаго ребенка превратилась въ рослую сильную дѣвочку. Сабина относилась къ ней, словно родная мать: она внимательно слѣдила за ея питаніемъ, ію позволяла никому лечить ее, ухаживая за нею сама, и учила ее вести себя, какъ подобало ея имени и высокому положенію.
Клодія была молчалива и покорна -- два. качества, которыя Сабина наиболѣе цѣнила въ рабынѣ. За ней никогда не слѣдили, и если она испортила дѣвочку, то сдѣлала это такъ, что Сабина и не подозрѣвала этого, ей не могло и на умъ прійти, что дѣвочка любитъ свою кормилицу больше, чѣмъ тетку. Клодія была рабыня, и богатая, занятая своими дѣлами Сабина мало обращала на нее вниманія: ея дѣятельный практическій умъ былъ отвлеченъ совсѣмъ другимъ.
Что касается дѣвочки, то она была почтительна и послушна, не любила ни болтать, ни шалить и, повидимому, вполнѣ сознавала высокое положеніе своей тетки. Хотя это была еще маленькая дѣвочка, но ея манеры отличались спокойствіемъ и достоинствомъ, которыя гораздо больше нравились Сабинѣ, чѣмъ шумныя проявленія привязанности. Ея тетка никогда не изливалась передъ ней въ своихъ чувствахъ и не проявляла особой любви къ ея матери, о которой дѣвочка не много знала. Если бъ даже Сабина и замѣтила, что ея племянница болѣе привязана къ Клодіи, чѣмъ къ ней, ея теткѣ, то едва ли она стала бы ревновать ребенка къ рабынѣ, хотя, навѣрно, сочла бы такое положеніе дѣлъ ниже своего достоинства. Но тайный инстинктъ подсказывалъ ребенку, чтобы она удерживалась отъ всякихъ ласкъ своей кормилицѣ, пока онѣ не останутся однѣ.
О своемъ отцѣ Фавстула почти не имѣла никакихъ извѣстій. Ей приходилось слышать о немъ очень рѣдко, а Клодія почти никогда не упоминала о немъ.
Немного зналъ объ отцѣ и Тацій. Какъ большинство маленькихъ мальчиковъ, онъ быль скорѣе некрасивъ и неповоротливъ, слегка заикался и отличался тяжеловѣсными манерами. Казалось, онъ совсѣмъ не наслѣдовалъ отъ отца, его изящества, смѣялся онъ очень рѣдко. Лучше всего онъ чувствовалъ себя тогда, когда на него никто не обращалъ вниманія. Замѣтивъ это, его отецъ съ большимъ удовольствіемъ оставлялъ его не замѣченнымъ. Однако Тацій не былъ глупымъ мальчикомъ. У него было много здраваго смысла, и онъ быстро усваивалъ себѣ нѣкоторыя вещи. Онъ, напримѣръ, подмѣтилъ, что Сабина придаетъ его существованію болѣе важное значеніе, чѣмъ его сестрѣ, потому что онъ былъ мальчикомъ и со временемъ могъ сдѣлаться главою ихъ древняго рода. Противъ этого онъ не имѣлъ ничего и охотно учился, какъ нужно быть важнымъ. Конечно, онъ былъ много старше Фавстулы: ему было девять лѣтъ, когда ей было всего три года. Даже въ свои шесть лѣтъ Фавстула не понимала еще, что значитъ вести свой родъ отъ Ромула. Но Тацію было уже двѣнадцать, и онъ отлично усвоилъ это.
Тацій очень рано свыкся съ мыслью, что на немъ лежитъ долгъ не дать ихъ древнему роду прійти въ забвеніе, что ему слѣдуетъ чѣмъ-нибудь отличиться, для чего лучше всего пойти на службу въ легіоны. Нѣтъ надобности, Думалъ онъ, быть слишкомъ ученымъ, чтобы стать знаменитымъ полководцемъ. Ему неоднократно приходилось слышать отъ Сабины, что въ другихъ областяхъ государственной службы ему, по всей вѣроятности, придется столкнуться съ конкуррсиціей со стороны христіанъ. И, какъ будущій глаза рода Фавстуловъ, мальчикъ крѣпко не любилъ этихъ христіанъ.
Сабина, которая привезла его къ себѣ только на время и увѣряла, что онъ не можетъ долго оставаться у нея, какъ будто совсѣмъ забыла, что мальчику давно было пора возвращаться домой. Она любила его больше, чѣмъ Фавстулу. Такъ какъ его отецъ все еще былъ въ отсутствіи и не было никакой возможности снестись съ нимъ, такъ какъ онъ писалъ откуда-нибудь какъ разъ въ тотъ самый день, когда уѣзжалъ дальше, то время шло, и Тацій продолжалъ оставаться у тетки. Она не баловала его, такъ же, какъ и его сестру, но присматривала за нимъ больше, потому что у него не было няньки. Хотя она и была въ общемъ довольна Фавстулой, но не чувствовала къ ней особенной любви. Она исполняла всѣ обязанности по отношенію къ дѣвочкѣ, та платила ей тѣмъ же, а это было главное. Впрочемъ, она не питала и особенно нѣжныхъ чувствъ къ мальчику: въ ней не было нѣжности ни къ кому, и мальчику не приходилось жаловаться на этотъ недостатокъ. Онъ тоже былъ не изъ нѣжныхъ дѣтей и къ тому же чувствовалъ, что онъ любимчикъ. Отъ матери онъ наслѣдовалъ ревность -- въ ребячествѣ онъ ревновалъ Флавію къ отцу, который больше дразнилъ и игралъ съ нею, и онъ продолжилъ бы ревновать ее я теперь, если бы для него не было ясно, что тетка не давала къ этому никакого повода. Хотя онъ и видѣлъ, что Клодія страстно любила, его сестру, а къ нему относилась равнодушно, но это не волновало его нисколько: Клодія была рабыня, и онъ просто не любилъ ее. Въ рѣдкихъ случаяхъ, когда кормилицѣ доставалось за что-нибудь отъ Сабины, это было дѣломъ навѣтовъ Тація. Фавстула знала это отлично.
По отношенію къ сестрѣ мальчикъ былъ очень милъ и привѣтливъ: онъ старался относиться къ ней точно такъ же, какъ его отецъ относился къ нему самому. Но эти попытки подражать отцу выходили у него довольно неудачно. Тамъ и сямъ онъ открывалъ въ ея рѣчи слѣды сабинскаго діалекта и передразнивалъ ея ошибки.
-- Н-неужел-ли я въ сам-момъ дѣл-лѣ говорю такъ?-- не обижаясь, говорила она. Когда она говорила сама, она не заикалась.
Если бъ онъ зналъ, что Фавстула гораздо красивѣе его, онъ непремѣнно сталъ бы ей завидовать. Но онъ былъ увѣренъ, что онъ очень похожъ на отца, который считался красавцемъ, какъ ему нерѣдко приходилось слышать отъ тетки. Онъ, конечно, не понималъ, что вся прелесть его отца заключалась главнымъ образомъ, въ его живости и любезности. Его прекрасная шевелюра, красивые глаза и лицо, блиставшее своей бѣлизной, его болѣе усиливали благопріятное впечатлѣніе. У Тація же кожа была грубая и темная, глаза слегка черные, напоминавшіе глаза Акціи, и жесткіе прямые волосы, какіе бываютъ у крестьянъ. Фигура у него была тяжелая и неповоротливая.
Фавстула сначала не блистала красотой.
"Нашъ родъ всегда отличался красивой наружностью,-- самодовольно говаривала Сабина, причемъ Тацій сейчасъ же вспоминалъ, что онъ принадлежитъ къ этому роду.-- Но Фавстула какая-то маленькая смѣшная худышка".
Тацій хорошо запомнилъ эти разговоры, и когда Сабина перестала говорить на эту тему, онъ окончательно рѣшилъ, что его сестра не будетъ обладать кра'сивой аристократической внѣшностью.. На самомъ дѣлѣ, она очень рано стала очень миленькой дѣвочкой. Глаза у нея были немного сѣрые, какъ у отца, бронзово-каштановые волосы вились, цвѣтъ лица отличался бѣлизной, тоже какъ у отца, и вообще она была гораздо красивѣе брата. У нея не было той живости и выразительности, какъ у отца, но ея лицо поражало своей осмысленностью, и тотъ отпечатокъ высокаго происхожденія, которымъ такъ гордился Фавстулъ, былъ гораздо сильнѣе выраженъ у его дочери. Если лицо дочери было серьезнѣе, чѣмъ лицо отца, зато оно было у нея благороднѣе, и въ немъ не было ничего, тяжелаго, мрачнаго. Фавстулъ всегда былъ только смазливъ: его дочь обѣщала впослѣдствіи стать красавицей.
VI.
Мы уже знаемъ, что Фавстула не видала своего отца, пока ей не исполнилось шесть лѣтъ.
Когда онъ прислалъ имъ извѣстіе изъ Рима о томъ, что онъ вернулся и скоро пріѣдетъ извѣстить свою сестру, Сабина вовсе1 не была этому такъ рада, какъ это было бы естественно для сестры. Цѣлыхъ шесть лѣтъ она прожила, не видавшись съ нимъ и лишь изрѣдка получая о немъ извѣстія. А послѣднее время она даже не знала, что онъ въ Италіи. Теперь Тацію придется уѣхать отъ нея, и она, конечно, получитъ возможность внимательнѣе заняться его сестрой. Двѣнадцати лѣтній мальчикъ, неглупый отъ природы, развивался у нея быстро и интересовался всѣми ея дѣлами, около которыхъ она хлопотала. Фавстула же была еще слишкомъ мала и не могла замѣнить его.
Тацій былъ достаточно наблюдателенъ и скоро подмѣтилъ, что богатство и наживаніе денегъ есть дѣло несомнѣнной важности. Величіе семьи, будущимъ главой которой онъ уже привыкъ себя считать, также составляло предметъ постоянныхъ размышленій и разговоровъ. Онъ зналъ родословную своего рода не хуже самой Сабины и относился съ одинаковымъ благоговѣніемъ какъ къ нервнымъ столѣтіямъ ея существованія, надъ чѣмъ такъ смѣялся Фавстулъ, такъ и къ позднѣйшимъ ея развѣтвленіямъ. Ни тетка, ни племянникъ никогда не заикались о родословныхъ другихъ семействъ, какъ будто забывая, что другіе могутъ быть еще болѣе древняго и знаменитаго рода.
Тацій не очень радовался возвращенію отца, не ожидая отъ него особой любви. Смутныя воспоминанія, сохранившіяся у Тація объ отцѣ, который вѣчно дразнилъ его, не очень-то могли подогрѣть чувства мальчика, который уже привыкъ думать прежде всего о своихъ удобствахъ. Не нужно быть очень умнымъ для того, чтобы инстинктивно оцѣнивать правильно положеніе вещей, и у Тація явилось предчувствіе, что отецъ будетъ забавляться имъ, а, можетъ быть, даже и бранить.
Мальчикъ подхалимничалъ передъ теткой, а подхалимничать удобнѣе всего, когда нѣтъ остраго, независимаго наблюдателя. Сама того не желая, Сабина дала замѣтить племяннику, что его отецъ быть не вполнѣ тѣмъ, чѣмъ долженъ былъ бы быть глаза рода Фавстуловъ, и Тацій былъ увѣренъ, что ему не придется поладить съ отцомъ. А это очень тяжело находиться подъ наблюденіемъ и подвергаться насмѣшкамъ людей, которые сами живутъ въ стеклянномъ домѣ.
Наладившаяся уже жизнь какъ нельзя болѣе подходила для Тація и его тетки, и предстоящая перемѣна никому не доставляла удовольствія. Мальчикъ такъ долго жилъ у старой вдовы и духовно былъ такъ къ ней близокъ, что въ двѣнадцать лѣтъ сталъ самъ походить на старую дѣву.
Привольная, обильная жизнь въ большомъ деревенскомъ домѣ вполнѣ соотвѣтствовала наклонностямъ мальчика: онъ чувствовалъ, и инстинктъ не обманывалъ его. что нигдѣ, кромѣ этой деревни, онъ не будетъ играть видной роли, и онъ падалъ духомъ, когда тетка говорила, что пора ему уже серьезно подготовляться для поступленія въ легіоны.
--- Давно ты ужо не видалъ своего отца!-- замѣчала она.
-- Шесть лѣтъ!-- подтверждалъ Тацій, какъ бы желая сказать, что столь продолжительное отсутствіе не дѣлаетъ чести его отцу. Мальчикъ очень хорошо умѣлъ разсуждать о томъ, какъ должны поступать другіе.
-- Да, шесть лѣтъ. Я думала, что онъ оставить тебя здѣсь на годъ, на два. Я говорила тогда ему, что скоро тебѣ понадобится лучшее образованіе, чѣмъ то, которое ты можешь получишь здѣсь.
-- Ты больше заботилась о моемъ воспитаніи, чѣмъ онъ.
-- Я всегда о всемъ забочусь. Такъ какъ онъ уѣхалъ, то заботиться было некому, кромѣ меня. Можно сказать, что ты у меня знаешь не меньше, чѣмъ другіе мальчики твоего возраста.
Тацій бросилъ взглядъ, свидѣтельствовавшій, что онъ и самъ это знаетъ. Впрочемъ, зная очень мало дѣтей своего положенія, онъ былъ не виноватъ въ томъ, что впадалъ въ данномъ случаѣ въ ошибку. А, можетъ быть, онъ даже и не ошибался. Матонъ былъ человѣкъ умный; кромѣ того, у него были и другіе учителя. Конечно, если бъ Тацій провелъ эти годы, которые онъ съ такимъ удовольствіемъ прожилъ у тетки, въ Римѣ, среди мальчиковъ-язычниковъ, онъ зналъ бы множество вещей, незнаніе которыхъ не составляетъ никакой потери. Но даже и теперь онъ былъ вовсе не такъ простъ и наивенъ, какъ предполагала Сабина. Среди рабовъ большого патриціанскаго дома было немало мальчиковъ того же возраста или немного старше его, и за неимѣніемъ другихъ товарищей онъ иногда приходилъ въ общеніе и съ ними. Съ нимъ это, впрочемъ, случалось гораздо рѣже, чѣмъ съ другими: слишкомъ онъ былъ исполненъ гордости и не любилъ никакихъ игръ.
Когда пріѣхалъ Фавстулъ, сестра нашла, что онъ нисколько не постарѣлъ. Когда его не было, ей казалось, что они страшно давно не видались. Теперь, когда онъ пріѣхалъ, ей представлялось, какъ будто они разстались очень недавно.
-- Ты нисколько не перемѣнился,--увѣряла Сабина брата.
-- Да и ты тоже,-- отвѣчалъ онъ. На видъ ей, по крайней мѣрѣ, лѣтъ пятьдесятъ.-- мысленно добавлялъ онъ.
-- О, когда зрѣлый возрастъ приходитъ рано, то человѣкъ потомъ долго не мѣняется. Зрѣлый возрастъ наступилъ дли меня, какъ только я овдовѣла.
-- Ты все еще вдова...
-- Конечно. Никогда и не думала мѣнять своего положенія.
-- Въ такомъ случаѣ, ты хорошо сдѣлала, что укрылась сюда, въ эти горы. Красивой вдовѣ съ хорошими средствами трудно жить въ Римѣ.
Сабина не оспаривала предположеніе, будто бы только ея уединеніе спасало ее отъ горячихъ поклонниковъ. На самомъ дѣлѣ ей было уже сорокъ три года, и она какъ-то никогда не была молода. Она благосклонно улыбнулась брату и съ своей стороны выразила радость, что и онъ также остался вдовцомъ. Фавстулъ въ отвѣтъ только засмѣялся, но не такъ, какъ всегда, и это сейчасъ же настроило Сабину подозрительно.
-- Ты возьмешь Флавію теперь къ себѣ?-- спросила она.
-- Не теперь. Наша бывшая весталка Домиція не вышла замужъ, и Флавія теперь больше годится для ея общества, чѣмъ прежде. Ты съ ней, конечно, видалась?
-- Не очень часто. Домиція не любитъ нашего здѣшняго образа жизни и разъ или два привозила Флавію повидаться съ братомъ и сестрою. Ты увидишь, какъ выросъ и развился Тацій.
-- Ну, теперь онъ не глупъ. Онъ умный мальчикъ. Можетъ быть, ты принималъ за глупость его несообщителыюсть.
-- Очень можетъ быть.
-- И характеръ у него вовсе не дурной,-- продолжала Сабина.-- Я не позволяю у себя капризничать. Но съ Таціемъ ничего подобнаго не случалось. Ты сейчасъ увидишь его.
Фавстулъ не видѣлъ никакой необходимости спѣшить съ этимъ свиданіемъ, находя, что если онъ могъ не видаться съ сыномъ въ теченіе цѣлыхъ шести лѣтъ, то можно было подождать съ этимъ еще часъ-другой. Но Сабинѣ нужно было сдѣлать кое-какія распоряженія. Она поднялась и вышла изъ комнаты.