Эйнсворт Уильям
Уот Тайлер

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Wat Tyler.
    Перевод с английского К. П. Русановой.

У. Эйнсворт

Уот Тайлер

   Перевод с английского К. П. Русановой
   Эйнсворт, У. Борьба за трон; Уот Тайлер: романы / Уильям Эйнсворт; [пер. с англ.].
   М., "Вече", 2013.-- (Серия исторических романов).
  

СОДЕРЖАНИЕ

   ПРОЛОГ
   КНИГА ПЕРВАЯ. МЯТЕЖ
   Глава I. Кузнец, монах и Беглый
   Глава II. Эдита
   Глава III. Свидание на поле Дартфорд-Брент
   Глава IV. Принцесса Уэльская у настоятельницы
   Глава V. Дартфордская настоятельница
   Глава VI. Совет леди Изабеллы
   Глава VII. Ляпис-лазуревая пластинка
   Глава VIII. Ответ кузнеца сэру Голланду
   Глава IX. В часовне святого Эдмонда
   Глава Х. Купец-ломбардец
   Глава XI. Сборщик податей
   Глава XII. Марк Кливер, Элайджа Лирипайп и Джосберт Гротгид
   Глава XIII. Джеффри Чосер
   Глава XIV. Мятежный разговор под дубом
   Глава XV. Чосер и Эдита
   Глава XVI. Отшельник
   Глава XVII. Таинственные путешественники в гостинице
   Глава XVIII. Кузнец в кузнице
   Глава XIX. У отшельника
   Глава XX. Таинственный отправитель ларчика
   Глава XXI. Освобождение
   Глава XXII. Эдита и ее освободитель
   Глава XXIII. Внезапная ссора
   Глава XXIV. Мессер Венедетто и разбойники
   Глава XXV. Час приближается
   Глава XXVI. Знак к мятежу
   Глава XXVII. Мятежники выступают из Дартфорда
   Глава XXVIII. Поход в Рочестер
   Глава XXIX. Из Рочестера в Харблдаун
   Глава XXX. Главари мятежников и принцесса
   Глава XXXI. Голланд и его спутники во дворце архиепископа
   Глава XXXII. Монах Носрок и его цепные собаки
   Глава XXXIII. Гостиница в Мерсери Лене
   Глава XXXIV. Осада архиепископского дворца
   Глава XXXV Защитники раки Св. Фомы
   Глава XXXVI. Конрад Бассет и Катерина де Курси
   Глава XXXVII. Фридесвайда
   Глава XXXVIII. Выступление мятежников из Кентербери
   КНИГА ВТОРАЯ. МОЛОДОЙ КОРОЛЬ
   Глава I. Эдита в придворном штате
   Глава II. Эльтгемский дворец
   Глава III. Ричард Бордосский
   Глава IV. Юный король и Эдита
   Глава V. Сэр Евстахий и указания принцессы
   Глава VI. Сэр Симон Бурлей
   Глава VII. Сэр Вальворт и сэр Филпот
   Глава VIII. Архиепископ кентерберийский и лорд Св. Иоанна
   Глава IX. Отвага барона де Вертэна и сэра Филпота
   Глава X. Лейтенант Тауэра
   Глава XI. Признание сэра Евстахия Эдите
   Глава XII. Возвращение сэра Джона из похода
   Глава XIII. Рассказ сэра Джона Голланда
   Глава XIV Бассет требует выдачи сэра Голланда
   Глава XV. Подземный ход
   Глава XVI. Прибытие принцессы в Тауэр
   Глава XVII. Помощь осажденным
   Глава XVIII. Приключения сэра Осберта в подземном ходе
   Глава XIX. Мужественная защита Эльтгемского дворца
   Глава XX. Освобождение дворца
   КНИГА ТРЕТЬЯ. БЛЭКХИТ
   Глава I. Осада Рочестерского замка
   Глава II. Посещение Дартфорда Тайлером
   Глава III. Предостережение отшельника
   Глава IV Беглый -- вождь эссексцев
   Глава V Сдача Эльтгемского дворца
   Глава VI. Выговор сэру Джону Голланду
   Глава VII. Ссора между королем и сэром Голландом
   Глава VIII. Поручение Уота Тайлера королю
   Глава IX. Сэр Лионель с дочерью -- пленники в Эльтгеме
   Глава X. Измена Конрада делу мятежников
   Глава XI. Катерина де Курси в тюрьме
   Глава XII. Ротергайтское свидание
   Глава XIII. Катерина в подземном ходе
   КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ. САВОЙ
   Глава I. Замок Джека Соломинки
   Глава II. Гибель госпиталя святого Иоанна Иерусалимского
   Глава III. Сожжение дворца Ламбета
   Глава IV Посольство Эдиты к Уоту Тайлеру
   Глава V Встреча главарей мятежников на Лондонском Мосту
   Глава VI. Уот Тайлер в кресле Джона Гонта
   Глава VII. Обезглавливание мессера Венедетто
   КНИГА ПЯТАЯ. СМИТФИЛЬД
   Глава I. Ночь ужасов
   Глава II. Вступление Уота Тайлера в Тауэр
   Глава III. Предложение Уота Тайлера королю
   Глава IV. Казнь архиепископа и лорда верховного казначея
   Глава V. Катерина де Курси в дартфордском монастыре
   Глава VI. Конрад Бассет -- победитель Беглого и рыцарь
   Глава VII. Окончательное совещание короля с Тайлером
   Глава VIII. Новое предостережение отшельника
   Глава IX. Судьба главаря мятежников
   Глава X. Безвременная могила
  

Книга первая
МЯТЕЖ

  

Глава I.
КУЗНЕЦ, МОНАХ И БЕГЛЫЙ

   В 1381 году, в пятый год царствования Ричарда II, в живописной деревне Дартфорд, что в Кенте, жил кузнец по имени Уот Тайлер. То был человек немного выше среднего роста, очень сильный и коренастый, с широким мужественным лицом, отличавшимся суровым выражением. Его впалые глаза таили в себе скрытый, легко вспыхивавший огонек. Коротко подстриженные темные кудри оставляли открытым огромный лоб; густая, окладистая борода свободно росла, спускаясь на грудь.
   Обычную одежду кузнеца, вполне обрисовывавшую его мощную фигуру, составляли: блуза из грубой коричневой саржи, спускавшаяся ниже пояса, длинные простые штаны да сандалии, подвязанные ремнями.
   Выходя из дому, он надевал на голову капюшон, который закрывал его шею и плечи и оставлял открытым только лицо. Он носил у пояса сумку и кинжал, последний -- его собственного производства.
   На силача кузнеца, положительно, можно было залюбоваться, когда он в своем кожаном переднике, с обнаженными по плечи мускулистыми руками ковал на наковальне раскаленное железо, подымая целые столбы искр. Окруженный помощниками, большинство которых походили на него по крепкому телосложению, он казался Вулканом среди циклопов {Вулкан -- бог огня у древних италиков, а также защитник от пожаров. В Риме, на Капитолийском холме, было его святилище -- Волканал. В честь его в августе совершались "волканалии" -- празднества с играми в цирке. Вулкан соответствует греческому Гефесту. А Гефест связан с великанами -- циклопами.}.
   Уот Тайлер, которому было под сорок, достиг полного расцвета своих богатырских сил. Он был женат и имел единственного ребенка -- дочь, которую любил как зеницу ока. Вообще суровый со всеми, он только с ней одной был ласков.
   Он не всегда был кузнецом. В дни своей юности он был стрелком и натягивал тетиву лука, как истый шервудский лесник. В качестве вассала сэра Евстахия де Валлетора он находился в свите этого вельможного рыцаря и сопровождал его в его походах во Францию и Бретань. В некоторых ожесточенных битвах с врагом он привлек к себе внимание Черного Принца и Герцога Ланкастера. Тяжело раненный во время осады Ренна, он был оставлен на поле сражения в числе убитых. Но он оправился, и случай помог ему возвратиться в Англию вместе с сэром Евстахием.
   В ту пору все крестьяне были крепостными. Они не смели покинуть маленькие участки земли, данные им в обработку, и не могли уклоняться от службы своим владельцам. Помещики имели право требовать от них, чтобы они следовали за ними на войну. Они могли даже продавать их вместе с их жилищами, домашним скотом, хозяйственными принадлежностями и семьями. Короче говоря, вилланы были в таком же тяжелом крепостничестве, как и после Завоевания {Завоевание (Conquest) -- термин в английской истории, как, например, у нас Смута. Он означает завоевание Англии норманнами, Вильгельмом Завоевателем. При этом разумеется знаменитая битва у Сенлака (прежде говорилось -- у Гастингса) в 1066 году, где были разбиты англосаксы и пал их герой Гарольд.}; владельцы редко отпускали на волю своих крепостных, и не иначе как за очень крупный денежный выкуп.
   Отправляясь на войну, Уот Тайлер был еще крепостным, но по возвращении в Англию в награду за его усердную службу он был отпущен владельцем на волю. Тогда он поселился в своей родной деревне, Дартфорде, где завел кузницу. Недостатка в работе не было, Уот был мастером своего дела; говаривали даже, что он может выковать крепкие латы или шишак лучше всякого оружейника в Кенте.
   Хотя у Тайлера было мало оснований жаловаться на свою судьбу, он все-таки был недоволен. С годами он становился все угрюмее, казалось, его снедала какая-то тайная забота. Если бы можно было заглянуть в его сердце, мы увидели бы, что оно переполнено пылкими и мятежными стремлениями, непримиримой ненавистью к богатым и знатным, жгучим желанием отомстить притеснителям народа и непреклонной решимостью разделить все имущества между низшими классами народа, если только удастся великое возмущение, которое, как он был уверен, должно было скоро вспыхнуть.
   С самого вступления на престол Ричарда II, в 1377 году, уже явно сказывались признаки народного волнения, но вельможи, уверенные в своей власти, не обращали на него внимания. И вот давно уже надвигавшаяся буря грозила теперь разразиться с ужасающей яростью.
   Молодой монарх, которому шел тогда семнадцатый год, правив под руководством своих дядей -- герцога Ланкастера и эрлов {Эрл -- старый саксонский титул знати, которому соответствовало потом "графское" достоинство, занесенное норманнами с материка.} Кэмбриджа и Бэкингема, которым впоследствии присвоены были титулы герцогов Кэмбриджа и Глостера. Их поборы и жестокость в конце концов вывели народ из терпения.
   Кроме того, у Ричарда были еще несколько алчных любимцев. Во главе их стояли два его сводных брата, граф Кент и сэр Джон Голланд, а также графы Солсбери, Уорвик, Саффолк и сэр Ричард Скроп, дворцовый управитель. Все они истощали королевскую казну, которая постоянно нуждалась в пополнении.
   В довершение всего вследствие постоянных и бесплодных войн с Францией траты вельмож и рыцарей, соперничавших между собой численностью и блеском своих свит, были чрезвычайно велики, они могли покрываться только вечно возобновляемыми поборами с крепостных.
   Несчастные крестьяне решили наконец сбросить с себя удручавшее их иго. В различных частях Кента и Эссекса происходили тайные сходки; и образовался сильный Союз с целью принудить знать, рыцарей и джентльменов отказаться от их привилегий, которыми они так бесстыдно злоупотребляли.
   Пущены были в ход тайные способы, посредством которых союзники могли сноситься между собой, не подвергаясь опасности.
   Главным зачинщиком этого обширного и опасного заговора был Уот Тайлер, задумавший встать во главе восстания; по своему смелому, решительному нраву он действительно казался вполне подходящим для этого поста.
   Из участников мятежного замысла Уота наиболее полезным оказался один францисканский монах, по имени Джон Бол, ярый последователь великого религиозного преобразователя, Джона Виклифа, учение которого пользовалось в то время необычайным сочувствием народа.
   В своей серой рясе, опоясанный простой веревкой, босоногий Бол переходил из деревни в деревню по всему Кенту, всюду проповедуя равенство, необходимость всеобщего дележа имуществ и упразднения церковной иерархии.
   -- Дорогие друзья мои! -- говорил он крестьянам, собиравшимся послушать его. -- В Англии ничто не изменится к лучшему и не может измениться, пока все не станет общим достоянием, пока не исчезнут вассалы и лорды, пока не сгладятся всякие различия так, чтобы мы были такими же господами, как лорды. Как жестоко обращаются они с нами! И по какому праву они держат нас в крепостничестве? Разве не происходим все мы от одних и тех же прародителей -- от Адама и Евы? Чем, какими доводами могут они доказать, что больше нас имеют право быть господами? Они ходят в бархате, в дорогих тканях, опушенных горностаем и другими мехами, а мы должны носить самые бедные одежды. Они пьют вина, едят сласти и булки, а мы должны питаться ржаным хлебом и пить одну воду. Нас называют рабами; и если только мы не выполним назначенной нам работы, нас бьют. Пойдемте же к королю, он ведь еще молод! Объясним ему наше рабство, скажем, что не можем долее терпеть. Потребуем перемены, иначе сами найдем средство помочь себе.
   Такая пылкая проповедь, обращенная к людям невежественным, полоумным от жестокого и несправедливого обращения, конечно, не могла не произвести желанного действия. Всякий, кто слышал речи мятежного монаха, воодушевлялся решимостью стряхнуть с себя цепи рабства и добиться свободы.
   Не довольствуясь изустным воззванием к крестьянам, Джон Бол тайно пересылал старшинам каждой деревни письмо, составленное в таких стихах:
  
   Джон Бол шлет вам поклон.
   Услышите скоро призываемый звон,
   А как раздастся он,
   Тотчас подымайтесь, жаждущие свободы!
   Держитесь твердо единенья,
   Согласия и братского сплоченья!
   Ничего не бойтесь:
   Конец близок!
   Идет желаемая Свобода!
  
   Однако Джон Бол вел свое дело без достаточной осторожности, о нем узнал архиепископ кентерберийский. Он приказал схватить проповедника.
   Архиепископ смотрел на него просто как на полупомешанного изувера, зараженного виклифской ересью. Он был далек от всякой мысли о его вредном влиянии, иначе он немедленно приказал бы казнить его. Вот почему Джон Бол был заключен в барбакан {Барбакан (франц. barbacane, взято с арабскаго) или барбиган -- передовое укрепление в средневековых городах. Его воздвигали обыкновенно перед главными воротами, которые были защищены еще забралом или железною решеткой, называвшеюся portcullis.} старого замка Кентербери, разрушенного Людовиком Французским во времена короля Иоанна.
   Другим влиятельным членом Союза, хотя совершенно иного закала, был один беглый преступник, предводитель разбойников; его настоящее имя было Гибальд Модюи, хотя он принял прозвище Джека Соломинки.
   Он провинился в нарушении границ королевского леса в царствование короля Эдуарда III, т.е. убил там оленя. В те времена это считалось тяжким преступлением, наказуемым смертной казнью. Гибальд скрылся, чтобы избежать последствий своего проступка. А так как с тех пор его не могли поймать, то он был объявлен опальным и за его голову была назначена награда.
   Вскоре к нему присоединились несколько грабителей, так же, как и он, укрывавшихся от правосудия. Как наиболее даровитый из всех своих забубённых товарищей, Джек был выбран предводителем шайки. Он выказал себя очень решительным начальником, требовавшим беспрекословного повиновения своим приказаниям.
   Джек Соломинка и его шайка не замедлили сделаться предметом ужаса для всех путешественников в Кенте. Многочисленные паломники, отправлявшиеся на поклонение мощам св. Фомы Бекета в Кентербери, из опасения быть ограбленными вынуждены были брать с собой сильную охрану.
   Атаман разбойников подражал другому знаменитому опальному, Робину Гуду: грабя без зазрения совести богатых, он очень щедро оделял бедняков. Вот почему у него не переводились шпионы, которые уведомляли его о приближении каравана путешественников или предупреждали об опасности. И хотя его местопребывание было хорошо известно, судебным властям никогда не удавалось настичь его и задержать.
   Таким образом, Джек Соломинка уже лет семь был хозяином дороги между Блэкхитом {Блэкхит (Blackheath) или Черный Вереск -- роща под Лондоном, почти сливающаяся с гринвичским парком.} и Кентербери, где заставлял каждого путника, которого мог задержать, уплачивать дань.
   При первом возникновении мятежа, как только Джек Соломинка узнал о готовящемся восстании кентских крестьян, он немедленно отправил надежного гонца к Уоту Тайлеру, предлагая себя в члены Союза и обязуясь предоставить также своих товарищей.
   Предложение было охотно принято, и вскоре состоялась тайная встреча между кузнецом и Беглым, которые сразу понравились друг другу.
   Между ними было много общего. Оба они ненавидели знать в сгорали одинаковым желанием отомстить за притеснения крепостных. Оба хотели уничтожить сословные различия и учинить раздел имущества между народом. Со стороны Гибальда Модюи это было очень странно, ведь он хотя и был отверженный, но принадлежал к знатной семье.
   Перед расставанием оба заговорщика вынули мечи, накололи себе левую руку и, когда кровь заструилась из ран, поклялись друг другу в вечной верности.
   Гибальд Модюи, или Джек Соломинка, как мы будем называть его впредь, был лет на десять моложе дородного кузнеца. Высокий, правильно сложенный, сухощавый, жилистый малый, он был удивительно подвижен -- он мог угнаться за лошадью, пущенной полный галопом. Не раз он был обязан своим спасением этой замечательной быстроте своих ног.
   Джека Соломинку никоим образом нельзя было назвать безобразным, но его наружность производила мрачное впечатление. Цвет лица у него был до крайности смуглый, просто казалось, будто его кожа окрашена соком грецкого ореха.
   Как бы то ни было, но его темное лицо, озаренное парой глаз, сверкающих неистовым пламенем, способно было наводить ужас. Его черные, как вороново крыло, кудри спускались в беспорядке, а всклокоченная борода такого же цвета закрывала подбородок.
   Смелый разбойник ездил на сильном черном коне, отнятом у сэра де Гоммеджина в то время, когда этот барон отправился посетить молодого короля в Шенском дворце. У всех его людей были также отличные кони, им ничего не стоило раздобыть их себе. К тому же все они были прекрасно вооружены: у одних были арбалеты, у других -- длинные луки.
   Предводитель шайки носил куртку из кендальской ткани и рожок, висевший через плечо на зеленой перевязи. На голове у него была маленькая шапочка с пером цапли. Длинные, выше колен, сапоги из мягкой кожи, плотно облегавшие ногу, дополняли его живописный наряд. Он был вооружен мечом с широким лезвием и кинжалом; а у его седла висела небольшая боевая секира.
   На толстой цепочке под курткой он носил на шее серебряный медальончик, заключавший в себе одну только соломинку из темницы св. Петра в Риме. От этой соломинки, которую он благоговейно хранил, веруя, что только она одна спасла его от насильственной смерти, Беглый заимствовал свое прозвище.
   Когда Джон Бол был арестован архиепископом кентерберийским, Джек Соломинка нашел средство сообщаться с заключенным и даже пытался освободить его. Но монах попросил его не беспокоиться о нем: дело его, мол, сделано, и в свое время, когда вспыхнет общий мятеж, его успеют освободить.
   Действительно, уже было ясно, что откладывать вспышку невозможно -- брожение среди народа усиливалось вследствие новой, особенно тягостной меры.
   Во всем королевстве был введен небывалый подушный налог в три грота с каждого лица, как мужского, так и женского пола, в возрасте старше пятнадцати лет. А так как предвиделось, что сбор этого налога не обойдется без больших затруднений, то он был сдан на откуп богатой компании ломбардских купцов {Ломбардцами назывались в Средние века всякие банкиры, менялы, ростовщики -- вообще люди, занимавшиеся "ломбардским делом" или "торговавшие деньгами". Отсюда и ломбард -- учреждение для выдачи денег в займы под залог на короткий срок.}, проживавших в лондонском Сити.
   Как и следовало ожидать, эти купцы употребляли самые крутые меры. Они нанимали наиболее безжалостных сборщиков податей, каких только могли найти, поручая им следить, чтобы никто из подлежащих налогу не мог от него уклониться. Сборщики с усердием принялись за дело. Среди народа повсюду усиливался ропот.
   Уот Тайлер с затаенной радостью прислушивался к этим жалобам: чем больше возрастало озлобление народа, тем ему было выгоднее.
   До сих пор в деревню Дартфорд еще не заглядывал ни один сборщик, но и ее черед скоро должен был наступить, и тогда следовало ожидать смут.
  

Глава II.
ЭДИТА

   В это время дочери кузнеца, Эдите, шел пятнадцатый год. Хотя она не достигла еще полного развития, но уже обещала быть замечательной красавицей. У нее были тонкие, словно выточенные черты лица; ее ясные голубые глаза были обрамлены темными дугами будто выведенных бровей, а волнистые волосы отливали светлым оттенком.
   Она не походила, ни наружностью, ни манерами на деревенскую девушку. В ее лице не было также ни малейшего сходства ни с отцом, ни с матерью. Впрочем, нет ничего удивительного в том, что она казалась выше своего общественного положения: нужно заметить, что она была с особенной заботливостью воспитана настоятельницей монастыря свв. Марии и Маргариты, принимавшей в ней горячее участие.
   Наставления и беседы доброй настоятельницы имели сильное влияние на дочь кузнеца; деревенские обитатели предсказывали, что Эдита в конце концов уйдет в монастырь.
   Госпожа Тайлер была тремя или четырьмя годами моложе мужа и сохранила еще довольно привлекательную наружность. Она отличалась довольно-таки сильной наклонностью к болтливости с соседками. Уот Тайлер так мало полагался на ее сдержанность, что оставлял ее в полном неведении о том заговоре, в котором был замешан.
   Утром в Духов день в вышеупомянутом году (кстати сказать, то было чудное утро) из ворот монастыря вышла молодая девушка и по тенистой тропинке направилась к деревне.
   Ее походка была легка, как у лани. Время от времени Эдита останавливалась, прислушиваясь к щебетанию птичек, и улыбка счастья озаряла ее прелестное личико.
   В это прекрасное утро ничто кругом не могло сравниться по красоте с этой молодой девушкой -- как казалось приглядывавшимся к ней старичкам, это было чистое утешение для взоров.
   Ее скромный наряд чрезвычайно шел к ней. На Эдите был чепчик с вуалькой. Ее пунцовая юбочка из сендаля {Сендаль -- плотная шелковая материя.} была не настолько длинна, чтобы скрывать ее маленькие зашнурованные сапожки. С пояса, охватывавшего ее стройный стан, спускались четки из красных бус. У нее была еще сумочка или шелковый кошелек, подаренный ей настоятельницей Изабеллой. В руках она держала молитвенник.
   Но мере того, как она шла, ей попадались навстречу деревенские девушки, по большей части на несколько лет старше ее; ни одна из них и вполовину не была так красива, как она. Все они дружески приветствовали ее, а некоторые останавливались, чтобы перекинуться с ней несколькими словами.
   -- С добрым утром, милая Эдита! -- воскликнула одна из них, хорошенькая девятнадцатилетняя девушка с алыми, как спелые черешни, губами и с черными, как ягоды терновника, глазками, несшая ведро молока в монастырь. -- Надеюсь, ты придешь сегодня на игры? Все деревенские парни соберутся на лужайку. Теперь они убирают венками и цветами Майскую Березку {Майская Березка, или маевка была пережитком весенних празднеств язычества. В Германии и особенно в Скандинавии и теперь носят Майское Древо по деревне и потом сажают его на площади. Его обвешивают лентами, колбасами, пряниками; вокруг него водят хороводы. Накануне ночью жгут "майские огни" -- костры, через которые прыгают молодые парни и девушки парами. Затем выборный "майский граф" с графиней торжественно въезжают в село: это -- наступление весны. Тут же добрые молодцы показывали свое искусство стрельбы "в птичку". В других странах Майское Древо давно уже заменено его подобием -- Майским Шестом.}. Вчера вечером из Рочестера пришли несколько менестрелей, которые остановились в гостинице "Тельца". Будут ряженые; будут плясать. И, уж конечно, в пряниках и майском эле не будет недостатка.
   Так говорила молочница Марджори, у которой было множество поклонников. Она закатилась хохотом, показывая свои белые зубки.
   Но Эдита ответила важно:
   -- Леди-настоятельница позволила мне посмотреть на игры, и я пойду на лужайку с моей матерью. Но не думаю принимать в них участие.
   -- О, ты передумаешь, как только услышишь веселые звуки тамбурина и свирели! -- снова расхохоталась Марджори.
   -- Едва ли, -- ответила Эдита. -- Я уверена, что леди-настоятельница не одобрит моего участия в плясках.
   -- Но ведь она не наложит на тебя за это слишком строгого наказания! -- продолжала Марджори. -- К тому же, если ты взаправду собираешься уйти в монастырь, даже советую тебе повеселиться напоследок.
   -- Я не намерена поступать в монастырь, -- возразила Эдита. -- Но мне не хотелось бы навлекать чем-либо неудовольствие леди Изабеллы.
   -- Понятно! Ведь ты такая ее любимица! -- почти с завистью воскликнула Марджори.
   И, взяв свое ведро с молоком, она пошла дальше.
   Эдите предстояло пройти мимо лужайки, на которой возвышалась Майская Березка.
   Убранная венками и цветами, Березка, как сказала Марджори, имела очень красивый вид. Но едва Эдита остановилась на минуту, чтобы взглянуть на нее, как к ней тотчас же устремились несколько молодых парней. Заметив это, Эдита немедленно пошла своей дорогой, оставив всех их в стороне.
   По оживленному виду деревни, столь спокойной и тихой в обычное время, сразу можно было догадаться, что это -- праздничный день. Раздавался задорный трезвон церковных колоколов, к которому примешивались другие веселые звуки. Приготовления к торжеству и забавам, казалось, отражались и на некоторых живописных домиках, которые составляли длинную извилистую улицу, ведшую к деревянному мосту, перекинутому через серебристый Дарент.
   Главная гостиница в деревне носила название "Телец", как и тот большой отель со всеми удобствами, который впоследствии заменил ее. Перед "Тельцом" стояла кучка менестрелей, о которых упомянула молочница.
   То были высокие, здоровенные молодцы, мало походившие на обыкновенных менестрелей, у них были рожок, тамбурин и дудка. Как ни упрашивала их окружавшая толпа сыграть что-нибудь, они отказывались, пока не начнутся празднества.
   Подобно остальным обитателям деревни Уот Тайлер, казалось, намеревался воспользоваться праздничным отдыхом. Правда, он не потушил огня в своем горне, но оставил в кузнице своих помощников на случай, если кому-нибудь понадобится подковать лошадь или заказать какую-либо другую работу, не терпящую отлагательства. Надев капюшон и куртку, он уже выходил из дому, как вдруг на пороге повстречался со своей дочерью.
   -- Батюшка! Ты, кажется, собираешься на прогулку? -- спросила она. -- Если так, то, пожалуйста, возьми меня с собой.
   -- Я иду в Дартфорд-Брент, -- отвечал он. -- И ты сделаешь гораздо лучше, если останешься с матерью.
   Но Эдита не уступала.
   -- А мне там-то и хотелось бы прогуляться, -- сказала она. -- Там, на откосах холма, я могла бы набрать дикого тмина. И утро-то такое чудесное!.. Право, пойду.
   Кузнец предпочел бы пойти без нее, но он никак не мог устоять перед взором ее чудных глаз. И они отправились вместе. Многие дивились на них, пораженные разницей между богатырской осанкой Уота и стройной, хрупкой фигурой его дочери.
   На базарной площади были несколько женщин с корзинами, полными яиц, масла и меда; у других же были голуби, утки, гусята и свежие форели, которыми славился Дарент. Торговки обступили кузнеца, но он ничего у них не купил.
   Когда Уот приблизился к "Тельцу", один из упомянутых нами менестрелей сделал ему знак и, уловив его взгляд, указал ему на восток, в сторону плоских песчаных холмов.
   Теперь они шли по дороге св. Эдмунда, которая получила свое название от стоявшей здесь часовни в память св. мученика Эдмунда. Эта старинная часовня была высокочтимой святыней, на поклонение которой постоянно стекались паломники. В это время в часовне совершалось богослужение. Эдита предложила отцу зайти туда помолиться, но он отклонил ее просьбу.
   Немного дальше находилась церковь, где также служили обедню, но Уот остался глух к просьбам дочери войти в храм и ускорил шаги, чтобы поскорей миновать деревянный мост через Дарент. Наклонившись на минуту над перилами, он увидел в воде, под мостом, форелей, сновавших с быстротой стрел, и указал на них Эдите.
   Теперь они начали подыматься по крутому обрыву холма, поросшему можжевельником, и, когда достигли гребня возвышенности, перед ними открылась восхитительная даль. Конечно, им обоим давно уже знаком был этот вид, но они смотрели на него с таким восхищением, словно видели его в первый раз. Яркий солнечный свет, озарявший картину, еще разительнее выделял ее красоту.
   Обширная долина, орошенная серебристым Дарентом и еще одним прозрачным, изобиловавшим форелью потоком, Крэем, была обрамлена с обеих сторон песчаными буграми. Посреди нее расположилась красивая, живописная деревня Дартфорд. Даже в те отдаленные времена Дартфорд не был жалкой деревушкой, он мог похвастаться не только церковью, но еще монастырем и часовней, которые пользовались большой известностью.
   Действительно, леди Изабелла, настоятельница монастыря св. Марии, а также многие из монашествующих сестер, принадлежали к благородным и знатным фамилиям. Монастырь, построенный Эдуардом III всего лет за двадцать пять до начала описываемых событий, представлял кучу огромных кирпичных зданий, расположенных у подножия отлогого холма, к северо-западу от деревни. В лесу поблизости от монастыря находился скит отшельника.
   Почти прямо у ног обозревающего местность с вершины холма находились церковь и часовня с пересекающим долину Дарентом, вплоть до слияния его с Крэем. Соединенные воды этих двух потоков образовывали довольно глубокую реку, по которой могли ходить в Лондон небольшие суда. Водяные мельницы были устроены на обоих потоках. Писчебумажные же фабрики и пороховые заводы в те времена, конечно, еще не были известны.
   В недалеком расстоянии за описанной рекой можно было видеть Темзу, а лесистые холмы на противоположном ее берегу принадлежали уже к Эссексу. По левую руку горизонт замыкался кучкой холмов, по большей части покрытых лесом, среди которого виднелись там и сям башни и зубчатые стены норманнских замков.
   В тот отдаленный период местность представляла почти первобытный вид. Большая часть земли была не возделана и даже не расчищена; огромные пространства были покрыты дремучими лесами.
   Позади уступа, на котором стояли Уот Тайлер и его дочь, любуясь чудным видом, который мы пытались описать, расстилалось плоское, поросшее вереском поле, называемое Дартфорд-Брент. С правой стороны оно замыкалось опушкой густого леса, в котором, как ходили слухи, скрывались разбойники: за последнее время были ограблены много путешественников, отправлявшихся по этой дороге в Рочестер или ехавших оттуда в Дартфорд.
   Оттого-то Эдита была несколько изумлена, когда отец сказал ей, что отойдет один на некоторое расстояние, и советовал ей присесть на траву и в ожидании его возвращения заняться чтением молитвенника.
   Не дожидаясь ответа, Уот торопливо направился к лесу. Но не успел он сделать несколько шагов, как из чащи выехала навстречу ему кучка вооруженных людей.
   По дикому виду этих всадников, которых было человек двенадцать, Эдита сразу догадалась, что это -- разбойники. Но ее отец, казалось, не имел основания опасаться их: предводитель шайки, ехавший на великолепной черной лошади, сделал знак своим спутникам остановиться, а сам галопом подскакал к кузнецу и дружески поздоровался с ним.
   Эдита была поражена при виде этого зрелища. Она ожидала, что отец не пожелает вступать ни в какие разговоры с атаманом шайки. Однако Уот Тайлер продолжал стоять около подозрительного всадника и, по-видимому, дружески беседовал с ним.
  

Глава III.
СВИДАНИЕ НА ПОЛЕ ДАРТФОРД-БРЕНТ

   Джек Соломинка (его-то заметила Эдита разговаривающим с отцом) настаивал на том, чтобы знак к мятежу был дан немедленно.
   -- Не вижу никакой выгоды в дальнейшем промедлении, -- говорил он кузнецу. -- Народ повсюду подготовлен, и как только взовьется знамя мятежа, к нему не замедлят примкнуть тысячи недовольных. В Эссексе уже началось. Двое из моих ходоков только что вернулись из Брентвуда. Они говорят, что обитатели Фоббинга обратили в бегство главного судью и умертвили присяжных и дьяков, а головы их воткнули на шесты. Скоро пламя охватит всю страну.
   -- Так в Фоббинге уж началось? -- переспросил Уот Тайлер.
   -- Не дальше, как вчерашний день, -- отвечал Беглый, -- Томас де Бамптон, податной инспектор, созвал в Брентвуде союз плательщиков подушного налога, но фоббингцы отказались явиться. Тогда, чтоб наказать их, к ним отправился главный судья, но они сами проучили его. Неужели мы не последуем их примеру?
   -- У них был повод, которого у нас нет, -- заметил кузнец.
   -- Но не следует упускать благоприятную минуту, -- продолжал Джек Соломинка. -- Трое дядей короля теперь в отсутствии. Самый страшный для нас, герцог Ланкастер, Джон Гонт, правящий от имени своего юного племянника, теперь в Роксбурге, где старается заключить мир с шотландцами. Он не может возвратиться. Далее, эрл Кэмбридж -- в Плимуте. Он готовится к отплытию в Лиссабон с пятьюстами ратников и с пятьюстами арбалетчиков, которых везет на помощь королю португальскому против короля кастильского. А эрл Бэкингем -- в Уэльсе. Так ни один из трех не помешает нам.
   -- И здесь некому оказать нам сопротивление, если не считать эрла Кента, сводного брата короля, -- заметил Уот Тайлер. -- Впрочем, ему не удастся набрать ратников, ведь знать ненавидит его и не согласится служить под его начальством.
   -- Наше движение на Лондон будет почти беспрепятственно, -- сказал Беглый. -- А когда мы придем туда, граждане откроют нам ворота и окажут сердечный прием.
   -- Ну, не совсем-то так. По всей вероятности, лорд-мэр, Уильм Вальворт, будет против нас, -- сказал Уот Тайлер. -- К тому же сэр Джон Филпот -- тот, что вел войну на свой собственный счет, а получил за все свои хлопоты только выговор от Верховного совета, -- наверно, станет за короля. Я нисколько не сомневаюсь, что мы овладеем Лондоном, но нам нужно сначала принять меры против Вальворта, Филпота и многих других, чтобы быть вполне обеспеченными. Вы спрашиваете, почему я все еще не решаюсь подать знак к восстанию, когда все готово и минута кажется благоприятной. Я откладывал для того, чтобы подушный налог довел народ до исступления, как уж и случилось в Эссексе. Я жду, чтобы весь народ восстал поголовно, тогда уж они не отступятся. К тому же нам предстоит еще выполнить один долг. Мы должны хранить верность нашим друзьям. Прежде чем здесь вспыхнет восстание, Джон Бол должен быть освобожден из заточения, иначе архиепископ кентерберийский предаст его смертной казни. А случись это -- и его смерть будет вечным укором нашей совести, ведь он -- главный участник заговора.
   -- Он заключен в барбакан, где постоянный усиленный надзор, иначе я уже освободил бы его, -- возразил Джек Соломинка. -- Впрочем, попытаюсь еще раз.
   -- По-моему, было бы лучше всего освободить его хитростью, -- заметил Уот Тайлер. -- Когда я шел сюда, то узнал нескольких человек из вашей шайки, которые проникли в деревню, переодевшись менестрелями.
   -- Я рассчитывал, что вам, быть может, понадобится помощь в случае внезапного восстания, вот я и послал Гуго Моркара и еще трех человек, чтобы они были у вас под рукой. Ведь сегодня к вам, в Дартфорд, прибудет большая партия паломников.
   -- И вы намерены подстеречь их там... Да?! -- воскликнул Уот Тайлер.
   -- Нет! -- отвечал Беглый. -- Я не сделаю на них нападения. Это принцесса Уэльская, мать короля, отправляется на поклонение святыням Кентербери. Ее сопровождают придворные дамы, ее второй сын, сэр Джон Голланд, и значительная свита из знати и рыцарей.
   -- Вот как! -- воскликнул Уот Тайлер. -- А что, если б вы последовали за свитой в Кентербери? Быть может, вы нашли бы какую-нибудь возможность освободить Джона Бола.
   -- Я об этом подумаю, -- заметил Беглый. -- Конечно предприятие опасное, но я этого не боюсь. Если у вас случится что-нибудь, пришлите мне весточку с Моркаром. Он уж будет знать, где отыскать меня.
   -- Хорошо, -- сказал кузнец. -- А известно ли вам, когда именно принцесса должна прибыть в Дартфорд?
   -- Около полудня, -- отвечал собеседник. -- Она рассчитывает добраться до Кентербери сегодня вечером.
   -- И вы хорошо осведомлены?
   -- Гм... По этой дороге не многим удается проехать без моего ведома. Вчера принцесса остановилась во дворце Эльтгем и намеревалась выехать рано утром. По приезде в Дартфорд она посетит леди Изабеллу в монастыре, затем отправится на поклонение в часовню св. мученика Эдмунда.
   -- Вам известно гораздо больше, чем самим дартфордцам; даже сильно сомневаюсь, знает ли леди Изабелла о готовящейся ей чести высокого посещения. Моя дочь только что возвратилась из монастыря, но она ничего не слышала насчет посещения принцессы.
   -- Сюда идет ваша дочь, -- сказал Беглый, указывая на Эдиту, которая торопливо приближалась к ним. -- Кажется, она хочет что-то сказать вам.
   -- Как посмела она уйти с того места, где я ее оставил? -- проворчал кузнец, нахмурив брови.
   Затем, наскоро распрощавшись со своим единомышленником, он хотел удалиться, как вдруг к ним подбежала Эдита.
   Уот Тайлер казался недовольным, но Джек Соломинка, видимо, был очень рад представившемуся случаю обменяться несколькими словами с прелестной девушкой. Вот почему вопреки ожиданиям Тайлера разбойник не отъехал прочь и почтительно приветствовал Эдиту.
   -- С добрым утром, прекрасная девица, -- сказал он с улыбкой, казавшейся вовсе неуместной на его угрюмом лице.
   Эдита не без видимого смущения ответила на его приветствие, она не могла скрыть ужас и отвращение, которые он внушал ей. В ответ на слова отца, который сделал ей выговор за непослушание, она возразила:
   -- Я хотела поскорей сообщить тебе, что какие-то знатные господа приехали в деревню. Это длинная вереница всадников -- вельмож, рыцарей, эсквайров и леди. Из дам одна выделяется своим роскошным нарядом; и едет она на великолепной лошади, покрытой богато изукрашенным чапраком. С гребня холма, на котором я стояла, я могла очень ясно разглядеть ее. Сопровождающие ее люди кажутся моложе ее, но одеты не так роскошно, как она, хотя все они в шелках и бархате; ее же наряд блестит на солнце, точно золото. У меня мелькнула мысль, что это, должно быть, мать короля, принцесса Уэльская.
   -- Вы угадали, прелестная девица, -- заметил разбойник, нисколько не смущаясь тою холодностью, с которой смотрела на него Эдита. -- Это взаправду принцесса Уэльская. Ее высочество совершает паломничество в Кентербери.
   -- Леди Изабелла всегда говорила мне, что принцесса очень добра и набожна и проводит большую часть времени в молитве, -- сказала Эдита.
   Затем она добавила с торжественной важностью:
   -- И я надеюсь, что св. Эдмунд и св. Фома, а также все святые угодники будут охранять ее и защищать от всякой опасности, в особенности же от разбойников, которые, быть может, строят уже засады, чтобы сделать нападение на нее.
   -- Ее высочество едет со слишком сильным конвоем, как вы могли заметить, прекрасная девица, чтобы подвергнуться какой-либо опасности со стороны разбойников, -- возразил Беглый. -- Но если бы даже она ехала безо всякой охраны, то и тогда, я уверен, никто не причинил бы ей никакого вреда.
   -- Мне очень приятно слышать это от вас, -- сказала Эдита. -- Вдова Черного Принца, мать короля, повсюду в Англии должна быть в полной безопасности.
   -- Полно, дитя! Принцесса -- вовсе не друг народа, -- строго заметил Уот Тайлер.
   -- Нет, дорогой батюшка, я слышала совсем другое, -- возразила Эдита. -- Настоятельница, которая всегда говорит правду, рассказывала, что принцесса очень сострадательна, добра, раздает большие суммы бедным; и если бы было в ее власти, она облегчила бы все страдания народа.
   -- Но ведь она, вероятно, имеет влияние на своего царственного сына, -- сказал Уот Тайлер. -- Так почему же она не склонит его к тому, чтобы он сделал всех свободными, избавил народ от тирании знати, уравнял всех перед законом и уменьшил налоги. Если бы она это сделала, то народ благословлял бы ее.
   -- Она делает все, что в ее силах, дорогой батюшка: я в этом нисколько не сомневаюсь. Но молодой король окружен дурными советчиками.
   -- О, да, окрутили его! Но эти господа скоро будут устранены.
   -- Думаешь ли ты, батюшка, что король будет вынужден сместить их?
   -- Попомни мое слово, деточка, не пройдет и месяца, как у короля будут другие, лучшие советники. Они скажут ему прямо, что нужно для народа и что сделать, если только он хочет продолжать царствовать.
   -- Так, стало быть, ты думаешь, батюшка, что перемена близка?
   -- Я даже уверен, дитя мое, и это будет великая перемена. Многие будут свергнуты со своих высоких постов, до которых им уж никогда вновь не добраться! Они не будут в состоянии противиться той силе, которая двинется против них, -- силе долго томившегося в рабстве народа, который разбил наконец цени и решился добиться своих прав.
   -- Батюшка, мне тяжело слышать от тебя такие речи! -- сказала Эдита. -- Но, надеюсь, народ не решится на мятеж. Быть может, господа обращаются с ним несправедливо и жестоко, но если обратятся к королю, он облегчит их бедствия.
   -- Народ будет не умолять, а настаивать на справедливости, -- возразил Уот Тайлер.
   -- И он заговорит таким голосом, который не может быть превратно истолкован и к которому король еще не привык, -- добавил Беглый.
   -- Я слишком молода, чтобы давать тебе советы, дорогой отец. И я не позволила бы себе заговорить, если бы не страх, что ты можешь попасть в страшнейшую опасность, помогая этому мятежному плану, которому, как я догадываюсь, уже дан ход. Не принимай в нем участия, если дорожишь своей безопасностью!
   -- Ты не по летам рассудительна, деточка, -- сказал отец. -- Ты можешь давать более разумные советы, чем люди постарше тебя, но на этот раз твоя проницательность изменила тебе. Ты не знаешь о страданиях народа и о полном его бессилии добиться облегчения.
   -- Но, по всей вероятности, он может добиваться льгот законными средствами?
   -- Нет, -- решительно возразил отец. -- Ему совершенно отказано в справедливости. Он до тех пор нес свое ярмо, пока оно не сделалось совсем нестерпимым, вот почему он должен или свергнуть его, или окончательно пасть под его тяжестью. Господам уж не раз делались предостережения, но если они не желают обращать ни них внимания, то пусть сами на себя пеняют за последствия.
   -- Они уж не будут больше тиранить нас! -- воскликнул Беглый. -- Мы всех их сметем с лица земли!
   -- И овладеете их имуществом? Ведь такова ваша цель, не правда ли?! -- с отвращением воскликнула Эдита. -- Батюшка, -- добавила она, обращаясь к Уоту Тайлеру. -- Дело не может быть добрым, если ради него нужно вступать в союз с непотребными людьми.
   Уот Тайлер едва удержался от резкого возражения, которое уже готово было сорваться с его уст. Быстро изменяя голос, он сказал:
   -- Дитя, неужели же ты поверила, что мы говорим не в шутку?
   -- В самом деле?! -- оживленно воскликнула она.
   В ответ на это отец рассмеялся грубоватым смехом, к которому не замедлил присоединиться Беглый.
   -- Разумеется, нет! -- сказал Джек Соломинка. -- Что касается меня, то я только поддержал шутку, начатую вашим отцом... Ха! ха! ха!
   -- Затевать бунты -- дело бедняков, -- добавил Уот Тайлер. -- У меня же слишком много своего дела. К тому же я предостаточно зарабатываю.
   -- А я могу достать себе все, что мне нужно, -- смеясь, продолжал Беглый. -- Не я должен повиноваться, а господа должны исполнять мои требования.
   Эти заявления, видимо, не особенно убедили Эдиту. Но, желая увести поскорее отца, она сделала движение, собираясь удалиться, и сказала, что ей очень хочется увидеть принцессу Уэльскую вблизи.
   Обменявшись выразительным взглядом с Беглым, Уот Тайлер немедленно последовал за ней.
   -- Надеюсь, дорогой батюшка, ты не имеешь никаких дел с этим человеком? -- сказала она, когда они отошли. -- Его наружность пугает меня!
   -- О, со временем ты привыкнешь.
   -- Никогда! Я никогда не буду в состоянии свыкнуться с ним. Впрочем, он не смеет входить в деревню, и потому, по всей вероятности, я никогда больше не встречусь с ним.
   Уот Тайлер ничего не ответил на это замечание, и они молча пошли дальше.
   А мысль об Эдите не покидала Беглого тем временем, как он направлялся к своей шайке.
   "Очаровательное создание! -- говорил он себе мысленно. -- Я непременно попрошу ее отца, чтобы он выдал ее за меня замуж. Он не может отказать. Ее же согласие необязательно.
  

Глава IV.
ПРИНЦЕССА УЭЛЬСКАЯ У НАСТОЯТЕЛЬНИЦЫ

   Иоанна, дочь Эдуарда Вудстока, вдова Черного Принца и мать Ричарда II, считавшаяся в свое время одною из первых красавиц в королевстве, все еще была замечательно хороша собой.
   От первого мужа, сэра Джона Голланда, получившего по праву своей жены титул эрла Кента и лорда Уэк Лайдельского, она имела двух сыновей. Старший по смерти отца унаследовал его титул, младший же назывался просто сэром Джоном Голландом. Оба они отличались гордым, тщеславным нравом и были в большой милости у молодого короля.
   Принцесса Иоанна потеряла своего знаменитого супруга еще при жизни его отца, короля Эдуарда III, ей не пришлось царствовать. Она горячо любила своего сына Ричарда и непрестанно молилась, чтобы он сделался таким же славным воином, каким был его отец. Она боялась Джона Гонта, подозревая, что он замышляет свергнуть с престола ее сына, хотя имела столько же основания опасаться пагубного влияния двух старших своих сыновей на молодого короля, т.е. на их сводного брата. Однако, ослепленная материнской любовью, она не замечала их недостатков.
   Принцесса не оставалась в неведении насчет всеобщего недовольства, вызванного среди простого народа подушным налогом, но она вовсе не опасалась каких-либо важных последствий, а тем менее допускала возможность восстания.
   Нынешнее свое паломничество к мощам св. Фомы Бекета она предприняла по приглашению архиепископа кентерберийского. В этом путешествии ее сопровождали: придворные леди, все особы из знатных фамилий и красавицы, а также многочисленная и блестящая свита баронов и рыцарей, во главе которых ехал ее красивый и надменный сын, сэр Джон Голланд. При ней находились еще ее духовник, медик, милостынник, эсквайры, оруженосцы, йомены и грумы -- все в королевских ливреях. Шествие замыкали два йомена-пристава, два грума, два пажа и отряд вооруженных ратников.
   Хотя принцесса Уэльская уже не была той несравненной прелестницей, которая, будучи вдовствующей графиней Кент, пленила красу английского рыцарства, храброго Эдуарда английского, принца уэльского и аквитанского, тем не менее это все еще была, как мы видели, очень миловидная женщина, с большим достоинством манер. Ее сложение было восхитительно изящно; а черные волосы, заплетенные толстыми косами и положенные пучками по обеим сторонам лица, резко выделяли ее тонкие черты. На голове она носила род сетки, украшенной драгоценными камнями, с которой спускалась длинная вуаль.
   Сатиновое платье плотно охватывало ее стан, обрисовывая стройную фигуру, и было достаточно длинно, чтобы закрывать ноги. Ее накидка была заткана золотом, а пояс, свободно брошенный на бедра, был изукрашен драгоценными камнями. С него спускался жипсьер -- малиновый бархатный кошелек, снабженный кисточками из золотых шнурков. Нечего и говорить, что она была снабжена четками.
   Чапрак ее верхового коня был из голубого бархата, весь расшитый золотом и серебром, с королевскими приметами -- с белым оленем, в короне и на цепи, с солнцем, выходящим из-за туч, и с planta genista {Сын Вильгельма Завоевателя, Генрих I выдал свое единственное дитя, дочь Матильду, замуж за Готфрида Анжуйского (1128). Готфрид был прозван по обычаю тех времен Плантагенетом, он носил на шлеме полевой цветок растения planta genista (род дрока). Сын Готфрида вступил на английский престол в 1154 году под именем Генриха II. С него началась династия Плантагенетов, которая царствовала в Англии до 1485 года.}.
   Вот почему принцесса Уэльская в своем дорогом наряде совершенно затмевала сопровождавших ее придворных дам. А они считались украшением двора, отличались знатной красотой и были богато одеты. В ее присутствии они стушевывались, словно звезды перед царицей ночи.
   Сэр Джон Голланд обладал высокой, стройной фигурой, выгодно оттененной богатым нарядом, но выражение гордости и строптивости портило его красивые черты лица. Он ехал на великолепном горячем андалузском жеребце, подаренном ему герцогом Ланкастером; и нетерпеливые движения пылкого животного соответствовали его надменной осанке.
   На нем был затканный золотом и серебром светло-голубой камзол, плотно обхватывавший его стан, но со свободными разрезными рукавами. Короткий обоюдоострый меч висел у его бедра, а к поясу был прикреплен жипсьер. Он носил двуцветные, белые с голубым, штаны и краковы -- красные сафьянные сапоги с огромными остроконечными носками, подвязанные у колен золотыми цепочками, что исключало использование стремян. Шпоры были из чистого золота. Его темно-каштановые волосы, подстриженные на лбу ровной каемкой, ниспадали по сторонам длинными прядями. На голове у него была голубая бархатная шапочка, отороченная дорогим мехом и украшенная страусовым пером, которое спускалось через голову и было пристегнуто брильянтовой запонкой.
   Мы умышленно остановились на столь подробном описании богатого наряда молодого сводного брата короля с целью дать понятие о той роскоши, которая царила в то время при дворе.
   Действительно, все молодые бароны и рыцари в свите принцессы были в бархатных куртках и плащах разнообразных оттенков, более или менее богато изукрашенных шитьем; они носили двуцветные штаны и остроконечные краковы.
   Королевские духовник и милостынник, ехавшие на мулах, выделялись своими темными рясами и капюшонами.
   За ними следовали вьючные мулы, несшие тюки со сменами платьев для принцессы и ее придворных дам. Шествие замыкалось отрядом вооруженных солдат.
   Спустившись с холма, кортеж направился к монастырю, сады и службы которого раскинулись у подножия песчаного бугра.
   В монастырь заранее был послан одетый в королевскую ливрею гонец с вестью о приближении принцессы, так что ее прибытия уже ожидали.
   Миновав приспособленные к бою ворота, у которых собралась значительная толпа крестьян обоего пола, любопытствовавших посмотреть шествие, принцесса и ее свита вступили на обширный двор; ратники же были оставлены за воротами.
   Под глубоким сводом врат святой обители с кучкой монахинь позади стояла в своем высоком белом клобуке и в нагруднике настоятельница в ожидании своей царственной гостьи.
   Леди Изабелла в неподвижной позе, со скрещенными на груди руками, в своем белом шерстяном одеянии, на котором нашит был крест, с покрывалом на голове, с холщовым платом, висевшим складками под подбородком, походила скорее на надгробное изваяние, чем на живое существо. На ее бледном неподвижном лице жизнь, казалось, сохранялась только в глазах.
   При помощи грумов принцесса спустилась с коня и в сопровождении пажей и всех придворных дам направилась к настоятельнице, которая выступила вперед, чтобы встретить ее с подобающим чином. Простирая руки над принцессой, почтительно склонившей голову, она произнесла благословение.
   Исполнив этот обряд, леди-настоятельница приветствовала свою царственную гостью с приездом, затем пригласила ее вступить в обитель.
  

Глава V.
ДАРТФОРДСКАЯ НАСТОЯТЕЛЬНИЦА

   Изабелла де Кавершэм, настоятельница монастыря свв. Марии и Маргариты, происходила из знатной семьи и до своего удаления от мира (что случилось около пятнадцати лет тому назад) славилась красотой и изяществом. Многие рыцари носили ее цвета и добивались ее улыбки. Но леди Изабелла, слывшая прекраснейшей из прекрасных, как-то вдруг преждевременно состарилась. В ее темно-русых волосах появилась седина, а ее лицо хотя и сохраняло благородные очертания, но уже утратило былую нежность и свежесть.
   Ей было теперь не более тридцати пяти лет, но улыбка уже никогда не появлялась на ее тонких губах. И хотя взгляд ее был постоянно строг, а обращение холодно, но сердце ее было преисполнено доброты и милосердия.
   У нее не было любимиц среди монашествующих сестер, хотя некоторые из них так же, как и она, были знатного происхождения. Она горячо привязалась, как мы уже говорили, только к дочери кузнеца, Эдите, с раннего детства приведенной к ней женой Тайлера. С тех пор настоятельница поручила ее надзору одной из монахинь, сестре Евдоксии, которая воспитала ее с тщательной заботливостью.
   Леди Изабелла ввела свою царственную гостью в трапезную -- обширную залу, облицованную темными дубовыми дощечками. Два узких длинных стола и скамьи возле них предназначались для сестер-монахинь; стол для настоятельницы и ее гостей стоял отдельно, на возвышении.
   На противоположном от входа конце залы находилось большое раскрашенное деревянное Распятие, а посредине стоял налой, с которого произносились благословения перед каждой едой. В глубине залы виднелась открытая дверца в кухню, где приготовлялись скромные кушанья для монастырской трапезы.
   Все хозяйственные работы исполнялись послушницами, носившими также одежду того монашеского ордена. Теперь тем временем, как послушницы приготовляли верхний стол, сестры-монахини столпились посреди залы.
   Вскоре после появления принцессы в трапезную вошли придворные дамы, из которых у многих были родственницы среди монахинь. Начался обмен приветствиями. Нарядные придворные дамы смешались с толпой святых сестер в шерстяных рясах, в белых головных уборах и покрывалах, что представляло пестрое и странное зрелище.
   Из мужчин только духовник и милостынник пользовались преимуществом вступать в женскую обитель, и принцесса тотчас же представила их леди-настоятельнице. Бароны, рыцари и эсквайры вынуждены были остаться на монастырском дворе. Даже пажи не удостоились разрешения войти в обитель.
   Когда на верхнем столе все было готово, настоятельница предложила своей царственной гостье прохладительные напитки, но принцесса отказалась, говоря, что она желала бы побеседовать с леди Изабеллой наедине.
   Тогда настоятельница подозвала к себе одну из заслуженных монахинь, которую звали сестрой Сюльпицией, и попросила ее занять ее место. Затем она покинула залу вместе с принцессой, которую провела в приемную или в говорильню {Говорильней (parlour, parlatorium, locutory) назывались сначала залы в монастырях, предназначенные для бесед с прихожанами; к концу Средних веков это же имя носили гостиные у знати и богачей.}, находившуюся на другом конце здания.
   Впереди шла сестра Евдоксия, знакомая нам старейшая из монахинь. Введя ее в приемную, степенная монахиня, которую, казалось, ничто не могло вывести из невозмутимого спокойствия, немедленно удалилась.
   Говорильня, где настоятельница и монашествующие сестры принимали посетителей, мало чем отличалась от обыкновенных приемных того времени. Убранство ее состояло из точеных кресел с высокими спинками, из которых одно, отличавшееся более изысканной резьбой, чем все остальные, и снабженное парчовой подушкой и бархатной подушечкой, предназначалось для леди-настоятельницы. Возле этого кресла стоял небольшой дубовый стол. Стены были покрыты тканьевой обивкой, а окно с выступом, снабженное цветными стеклами и украшенное изображением Мадонны, проливало в комнату мягкий, таинственный свет.
   Как только дверь захлопнулась за сестрой Евдоксией, в обращении между настоятельницей и ее царственной гостьей произошла поразительная перемена.
   До сих пор ни та, ни другая ничем не подавали повода думать, что когда-либо раньше они были знакомы между собой, но теперь сразу сделалось ясно, что они -- давнишние приятельницы. С минуту они нежно смотрели друг на друга, потом обнялись и поцеловались, как сестры.
  

Глава VI.
СОВЕТ ЛЕДИ ИЗАБЕЛЛЫ

   Когда миновали первые выражения радости при встрече, леди Изабелла попросила принцессу сесть на почетное кресло, а сама поместилась против нее.
   -- Я уже не думала, что когда-нибудь увижу вновь вашу милость, -- сказала она. -- И хотя протекло уже столько лет с тех пор, как мы виделись, моя любовь к вам нисколько не уменьшилась: не проходило дня, чтобы я не думала о вас. Вы же ни разу не вспомнили обо мне и не навестили меня! -- добавила она с легким укором.
   -- Вы знаете сами, моя милейшая Изабелла, почему я не могла посетить вас, -- отвечала принцесса. -- Поэтому мне незачем извиняться перед вами. Я думала, что вы довольны своим уделом. Я не ожидала найти вас так сильно изменившейся.
   -- Я довольна и счастлива... насколько для меня возможно счастье в этом мире, -- с горечью заметила настоятельница, так как, видимо, какие-то тяжелые воспоминания вдруг нахлынули на нее. -- Вы тоже испытали большое горе, но понесенная вами утрата нисколько не отразилась на вашей красоте.
   -- Я сама дивлюсь этому, ведь я сильно и глубоко страдала, -- сказала принцесса. -- Но я должна была превозмогать свою скорбь. Когда я потеряла самого благородного, самого бравого молодца и лучшего супруга, какого когда-либо имела женщина, я последовала бы вашему примеру, удалилась бы в монастырь, но меня удерживала мысль о принце, моем сыне. Я пообещала его царственному отцу, заранее предвидевшему опасность, грозящую ему на троне со стороны его честолюбивых дядей, что буду непрестанно смотреть за ним, и я сдержала слово. Только неусыпной заботливостью я сберегла молодого короля от их происков. Вы, быть может, думаете, что я пользуюсь неограниченной властью? О, нет, на деле власть моя очень незначительна. Ричард окружен любимцами да льстецами, он не всегда слушается моих советов.
   -- Не отчаивайтесь, всемилостивейшая государыня, -- серьезно и твердо сказала настоятельница. -- Продолжайте ваши старания направлять юного короля на верный путь и сделать его достойным знаменитого отца. Хотелось бы мне, чтобы вы употребили ваше влияние для облегчения бедствий народа, который сильно страдает от притеснений, ведь, если его жалобы будут оставаться неудовлетворенными, то я сильно опасаюсь, как бы дело не дошло до открытого мятежа. Я не хочу пугать вашу милость, но я не должна скрывать от вас, что среди крестьян здесь, в этой части Кента, и, насколько мне известно, также в Эссексе царят сильное недовольство и ропот.
   -- Недовольство господствует всюду, -- сказала принцесса. -- И, к сожалению, для него имеется достаточно поводов. Но ведь восстание послужило бы только в пользу замыслов герцога Ланкастера, так как оно может окончиться низвержением короля, а тогда герцог завладеет короной. Вот почему не только ничего не делается для успокоения народа, но его еще больше раздражают.
   -- Неужели же король остается равнодушным к такой опасности? -- спросила настоятельница.
   -- Он непоколебимо уверен в преданности своих дядей и не доверяет мне, когда я предостерегаю его против их замыслов. Он находит, что моя тревога ни на чем не основана.
   -- Значит, вы утратили свое влияние над ним?
   -- Не совсем, но я должна признаться, что оно стало гораздо слабее прежнего. Я уже говорила вам, что король окружен льстецами, которые втайне враждебны мне.
   -- Противодействуя их планам, вы не замедлите возвратить влияние над вашим сыном. Но первым делом вы должны спасти его от надвигающейся грозы. Поверьте мне, она может быть предотвращена только значительными уступками народу.
   -- Если бы я предложила такую меру, как вы советуете, то вооружила бы против себя всю знать. К тому же я уверена, что Государственный совет отвергнет ее.
   -- Не отвергнет, если король будет настаивать. Во всяком случае, необходимо немедленно сделать что-нибудь, чтобы предотвратить нынешнее движение, иначе неизбежно последует великое бедствие; самый престол может пошатнуться.
   Эти слова, сказанные с внушительной торжественностью, не могли не произвести сильного впечатления на слушательницу.
   -- Примите к сведению мое предостережение, принцесса, -- продолжала леди Изабелла с возрастающей настойчивостью. -- Не давайте королю колебаться, иначе он будет вынужден на гораздо большие уступки.
   -- О! -- воскликнула принцесса. -- Вероятно, вы слышали больше того, что пожелали рассказать мне.
   -- Я слышала больше того, что осмеливаюсь повторить, -- отвечала настоятельница.-- И если б я не увидела сегодня вашу милость, я написала бы вам.
   -- Можете ли вы дать мне какие-нибудь доказательства того гибельного движения, которого вы опасаетесь, чтобы я могла изложить их перед королем? -- спросила принцесса.
   -- Это невозможно! Но, быть может, мне удастся собрать более подробные указания к вашему возвращению из Кентербери. Но не кажется ли вам, что коль скоро опасность так близка, то вам следовало бы прервать ваше путешествие?
   -- Нет, я не могу этого сделать, -- возразила принцесса. -- Я должна выполнить данный обет.
   -- В таком случае, не затягивайте поездки долее, чем необходимо. Быть может, ваша милость думаете, что я преувеличиваю опасность и тревожусь без достаточного повода? Нет, у меня есть полное основание для опасений. Здесь, в деревне, есть кузнец, дочь которого, Эдита, ежедневно приходит в монастырь для занятий с сестрой Евдоксией. От этой молодой девушки я узнала так много, что сочла долгом навести дальнейшие справки; наконец, я вполне убедилась, что в недалеком будущем грозит восстание крестьян. Зловредное учение этого вероотступника, Виклифа, проповедующего равенство и раздел имуществ, проникло в народ с помощью одного францисканца, некоего Джона Бола. И вот семена мятежа, рассеянные полными горстями, приносят теперь обильную жатву. Виклиф заслуживает смерти. Ни у короля, ни у нашей святой церкви нет злейшего врага. Он посягает на них обоих.
   -- Но Виклиф находится под защитой герцога Ланкастера, а потому он огражден от всякой кары, -- заметила принцесса. -- Кстати, если случайно дочь кузнеца, о которой вы сейчас говорили, находится теперь в обители, то я охотно задала бы ей несколько вопросов.
   -- Сейчас узнаю, -- отвечала настоятельница.
   С этими словами она позвонила в серебряный колокольчик, стоявший на столе. На звонок немедленно явилась сестра Евдоксия. Спрошенная настоятельницей, она сообщила, что Эдита только что пришла и отправилась в помещение для послушниц.
   -- Приведите ее сюда, -- сказала настоятельница. -- Принцесса желает говорить с ней.
   Видимо, обрадованная таким приказанием, сестра Евдоксия поспешила исполнить его.
   -- Я очень рада, что ваша милость увидите эту молодую девушку, -- продолжала настоятельница. -- Я принимаю в ней большое участие. Она очень добра и мила; и я надеюсь, что скоро она сделается послушницей. Но она еще слишком молода, чтобы принять пострижение.
   -- Сколько ей лет? -- спросила принцесса.
   -- Едва исполнилось пятнадцать.
   -- Значит, она родилась около того времени, когда вы удалились в эту обитель, -- заметила принцесса.
   Это замечание, сделанное вскользь, без всякого умысла, заставило леди Изабеллу смертельно побледнеть, и принцесса уже раскаялась в своей неосторожности.
  

Глава VII.
ЛЯПИС-ЛАЗУРЕВАЯ ПЛАСТИНКА

   Вслед затем Эдита была введена в приемную сестрой Евдоксией, которая немедленно удалилась. Молодая девушка сделала глубокий поклон перед принцессой, потом, наклонившись, поцеловала руку леди-настоятельницы.
   Пораженная ее замечательной красотой и прекрасными манерами, принцесса смотрела на нее с удивлением и даже не без некоторого любопытства.
   -- Право, кажется невероятным, чтобы такая прелестная девушка была дочерью простого кузнеца, -- понижая голос, сказала принцесса, обращаясь к настоятельнице.
   -- И я того же мнения, -- прибавила леди Изабелла.
   -- А какова ее мать?
   -- Особа очень почтенная для своего круга.
   С минуту принцесса казалась погруженной в раздумье. Потом она обратилась к Эдите, с чрезвычайно приветливой улыбкой.
   -- Постоянно ли вы жили в Дартфорде, дитя мое? -- спросила она.
   -- Постоянно, ваша милость, -- ответила Эдита. -- И я не желала бы жить нигде больше.
   -- Даже во дворце? -- спросила принцесса.
   -- Подобная мысль никогда не приходила мне в голову. Дворец -- не подходящее для меня место.
   -- Скромный ответ, -- сказала принцесса, одобрительно улыбаясь. -- Но представьте себе, что я сделала бы вас одною из моих прислужниц.
   Эдита взглянула на настоятельницу, видимо, не зная, что отвечать.
   -- Не бойся говорить, дочка, -- сказала леди Изабелла.
   -- Вы мне очень понравились, дитя мое, -- продолжала принцесса. -- Я хотела бы иметь вас подле себя.
   -- Я глубоко признательна вашей милости, -- отвечала Эдита. -- Но я так счастлива здесь, в обители, что мне было бы тяжело расстаться с ней. Все сестры очень добры ко мне, но всех добрее наша благочестивейшая святая настоятельница... Право, я была бы очень неблагодарной, если бы покинула ее.
   -- Избави меня Бог соблазнять вас, дитя мое! -- воскликнула принцесса. -- Не думайте больше о том, что я вам сказала. Я очень рада видеть, что вы так горячо привязаны к доброй настоятельнице, которая вполне заслуживает вашей любви.
   -- Наша леди-настоятельница часто говорила мне о вашей милости, -- сказала Эдита. -- Она описывала вас, как образец преданности и доброты.
   -- Полно, дитя мое, не привыкайте льстить, -- заметила принцесса.
   -- Я, кажется, уже говорила тебе, дочка, что принцесса всей душой хотела бы облегчить бедствия народа.
   -- Это правда, -- подтвердила принцесса. -- Ропщет ли народ в Дартфорде? -- добавила она, обращаясь к Эдите.
   -- Более чем ропщет, ваша милость, -- последовал ответ. -- Они грозятся. И я боюсь, что, если в скором времени не будет сделано чего-нибудь для их успокоения, они дойдут до открытого мятежа.
   Принцесса-настоятельница переглянулись.
   -- Дитя мое! Несколько сельчан не могут учинить бунт, -- заметила принцесса.
   -- Восстание не ограничится Дартфордом, милостивая государыня. Оно распространится по всей стране, которая охвачена уже сильным брожением благодаря проповеди монаха Джона Бола. Теперь он в тюрьме, но другие повторяют его речи, к которым прибавляют еще воззвания к мести.
   -- К мести! Но кому же они хотят мстить? -- спросила принцесса
   -- Знати, ваша милость, -- отвечала Эдита.
   -- А королю тоже угрожают?
   -- Нет, сударыня. Но часто слышатся угрозы против его министров.
   -- Как же допускаются здесь подобные толки, совращающие народ?
   -- Это не попустительство, ваша милость, это невозможно подавить. Крестьяне так глубоко раздражены, что уж не сдерживают своего недовольства. Если бы ваша милость могли видеть их мрачные лица, когда они собираются обсуждать то, что они называют причиненными им обидами, или слышать их ропот против притеснителей, как они называют знать, вы убедились бы, что такие признаки опасности не следует оставлять без внимания.
   -- На них будет обращено внимание, -- заметила принцесса.
   -- Чувствую, что беру на себя большую смелость, говоря так, -- добавила Эдита. -- Но мое усердие должно служить мне оправданием.
   -- Вы хорошо сказали, и я вам очень благодарна, -- заметила принцесса.
   Потом, взяв из своего жипсьера ляпис-лазуревую пластинку, украшенную драгоценными камнями, она милостиво наградила ею молодую девушку.
   -- Эта вещь будет иметь для меня особенную ценность, как подарок вашей милости! -- воскликнула Эдита голосом искренней признательности, прижимая к своему сердцу пластинку.
   Вслед затем принцесса объявила леди Изабелле, что намерена продолжать путь.
   -- Я охотно осталась бы дольше, -- сказала она,-- чтобы еще побеседовать с вами, но время не терпит. Прослушав обедню в часовне св. Эдмонда, я буду продолжать свое паломничество в Кентербери.
   -- Да защитят вашу милость все святые угодники! -- горячо воскликнула настоятельница. -- Да услышит св. Фома ваши мольбы и да исполнит он ваши прошения!
   Вызванная звонком сестра Евдоксия не замедлила явиться и отворила двери приемной перед настоятельницей и ее царственной гостьей. Она проводила их через несколько коридоров в залу, где собрались монахини.
   Все было готово к отъезду принцессы. Придворные дамы уже сидели на верховых лошадях, и оседланный конь принцессы ожидал ее у крыльца.
   Настоятельница проводила принцессу до дверей. Слезы невольно навернулись на глазах благочестивой монахини, когда она прощалась со своей царственной гостьей. Однако она быстро овладела собой, стан ее выпрямился, взор сделался по-прежнему строгим.
   Тем временем принцесса села уже на своего коня. Прощальный взгляд, брошенный ею на настоятельницу, был полон многозначительного выражения, но та, казалось, даже не заметила его. На дворе поднялась суета; шум не умолкал до тех пор, пока весь блестящий отряд наездников не выехал за ворота.
   Настоятельница продолжала стоять на крыльце вплоть до последней минуты. При этом Эдита, державшаяся позади нее с сестрой Евдоксией и смотревшая на отъезд принцессы, высказала просьбу, вернее, сестра Евдоксия высказалась за нее:
   -- Святая мать! Разрешите ли вы мне взять Эдиту в часовню св. Эдмонда?
   Согласие было немедленно дано. Молодая девушка и престарелая монахиня тотчас же удалились.
  

Глава VIII.
ОТВЕТ КУЗНЕЦА СЭРУ ГОЛЛАНДУ

   Отряд всадников медленно подвигался по дороге в сопровождении крестьян, дожидавшихся все время около обители, пока принцесса оставалась там. По мере того как блестящий кортеж приближался к лужайке, скопление народа увеличивалось; по обеим сторонам дороги стояли там и сям небольшие кучки.
   Однако, хотя все эти люди проявляли много любопытства, желая видеть мать короля и придворных дам в их роскошных нарядах, мужчины не выказывали восторга радостными криками; многие из них даже отказывались снимать шапки. Их суровое и непочтительное отношение не могло ускользнуть от внимания принцессы, она еще больше убедилась в справедливости только что слышанного.
   Сэр Джон Голланд ехал в сопровождении двух-трех молодых придворных в некотором расстоянии впереди кортежа. Как он, так и его спутники кидали презрительные взгляды на зрителей, что, конечно, еще больше озлобляло народ при его тогдашнем настроении.
   Достигнув окраины лужайки, высокомерный молодой вельможа должен был проехать мимо дюжего, плечистого мужчины, одежда которого обличала в нем кузнеца и который стоял, скрестив руки на своей широкой груди и глядя на приближающееся шествие. Угрюмое выражение лица этого человека и взгляд, который он кинул в ответ на высокомерный взор сэра Джона, показались молодому вельможе настолько вызывающими, что он осадил коня и крикнул:
   -- Кто ты, любезный, дерзающий так коситься на меня?
   -- Я -- Уот Тайлер, кузнец из Дартфорда! -- ответил тот, нисколько не изменяя своей осанки.
   -- Сними свой колпак, дерзкий холоп! -- воскликнул сэр Осберт Монтакют, один из спутников сэра Джона. -- Знаешь ли ты, с кем говоришь?
   -- Я говорил со сводным братом короля, -- твердо ответил Уот Тайлер. -- Но я не обязан воздавать ему почести.
   -- Зато ты будешь обязан ему уроком вежливости, наглый грубиян! -- воскликнул сэр Джон, подымая хлыст, чтобы ударить его.
   Но, прежде чем хлыст коснулся его плеч, кузнец схватил его, вырвал из рук сэра Джона и бросил наземь.
   За этот смелый поступок кузнец, наверно, был бы наказан спутниками сэра Джона, если бы одна молодая девушка, проходившая в это время через лужайку в сопровождении старой монахини, не увидела происходившей сцены. Она бросилась на место происшествия, становясь между кузнецом и молодыми вельможами. В то же самое время три-четыре человека, одетых странствующими певцами, выступили вперед.
   -- Не бойся, Уот, мы за тебя постоим! -- раздался чей-то голос.
   -- Уйди, дитя мое! -- сказал кузнец своей дочери. -- Не становись на моем пути. Кто тронет меня, тот жестоко поплатится за это.
   И, обнажив свой меч, он встал в оборонительное положение.
   -- Нет, я не покину тебя, батюшка! -- воскликнула Эдита. -- Пойдем со мной, умоляю тебя!
   -- Стой! -- воскликнул сэр Джон Голланд, заметивший, что дело принимает серьезный оборот. -- Сюда приближается наша матушка.
   Принцесса была уже возле них, сестра Евдоксия поспешила привлечь ее внимание к этой сцене.
   При появлении принцессы молодые вельможи поспешили расступиться, а сэр Джон казался несколько смущенным от строгого взгляда, который она кинула на него.
   -- Это столкновение крайне неуместно, -- с упреком сказала она, обращаясь к сыну.
   -- Но это случилось не по моей вине! -- возразил он. -- Мерзавец держал себя так дерзко, что заслужил гораздо большего наказания, чем получил.
   -- Повторяю, ты не прав. Теперь не время ссориться с простым народом, наоборот, нужно стараться примириться с ним.
   -- Ну, и беритесь за это дело сами! -- проворчал сын. -- Не будь вас здесь, негодяй не остался бы в живых и не посмел бы насмехаться над нами, как вот теперь.
   -- Ни слова больше, приказываю тебе! -- сказала мать. Потом, обращаясь к Эдите, которая продолжала стоять перед отцом, она сказала очень милостиво:
   -- Я не ожидала так скоро встретить вас вновь, прелестное дитя, мне казалось, что я оставила вас в обители.
   -- Я торопилась в часовню св. Эдмонда, ваша милость, когда...
   -- Довольно об этом! -- прервала принцесса. -- Теперь это уж покончено. Я полагаю, это ваш отец? -- добавила она, кинув в сторону Уота приветливый взгляд, который быстро согнал тень с лица кузнеца.
   Уот Тайлер уже вложил свой меч в ножны.
   -- Батюшка, с тобой говорит принцесса, -- сказала Эдита, дернув его за рукав.
   Подталкиваемый таким образом, Уот снял шапку и отвесил перед принцессой такой низкий поклон, какого уже давно ни перед кем не делал.
   Теперь принцесса улыбалась уже совершенно милостиво. Эдита также улыбалась: она была так рада, что отец сделал уступку.
   Потом принцесса сказала, обращаясь к Уоту Тайлеру, но в то же время стараясь, чтобы ее слова достигли слуха других присутствующих, которые стояли теперь с обнаженными головами и с выражением полной почтительности.
   -- Как вам, вероятно, уже известно, я отправляюсь на поклонение святыням Кентербери. Я была бы сильно опечалена, если бы какая-нибудь неприятность отвлекла меня от моих набожных мыслей во время этого путешествия. Я узнала от вашей доброй настоятельницы, с которой только что беседовала, что среди обитателей деревни господствует некоторое недовольство. Мне очень грустно это слышать. Но будьте уверены, что по возвращении я буду говорить с королем, моим сыном; и я не сомневаюсь, что, если только возможно, он облегчит ваши бедствия.
   Пока принцесса держала эту маленькую речь, толпа значительно увеличилась. И слова, а также милостивое обращение принцессы, видимо, произвели чрезвычайно выгодное впечатление на слушателей. Но настоящий восторг овладел толпой, когда она достала свой кошелек из-за пояса и, подав его своему ближайшему спутнику, попросила раздать содержимое народу.
   При свалке во время раздачи золотых монет слышались восклицания: "Да здравствует принцесса Уэльская!" Со всех сторон ее благословляли и прославляли.
   Обращение матери с дерзким кузнецом показалось сэру Джону упреком. Оно страшно оскорбило его и, наверно, вызвало бы несколько резких замечаний с его стороны. Но его внимание было привлечено Эдитой, красота которой произвела на него сильное впечатление. Указывая на нее сэру Осберту Монтакюту, он уверял, что никогда не видел более прелестной девушки.
   -- Она может затмить красотой всех наших придворных дам! -- воскликнул он. -- Ни одна из них не сравнится с ней.
   -- С таким решительным приговором я не могу согласиться, милорд, -- смеясь, ответил сэр Осберт. -- Но для крестьянской девушки, не спорю, она восхитительно хороша собой.
   -- В ней нет ничего деревенского, -- сказал сэр Джон. -- Она напоминает, скорее, одну из нимф Дианы.
   -- Или весталку, -- подсказал другой.
   -- Именно весталку. Клянусь, это -- воплощенная чистота.
   -- В таком случае, милорд, вы не должны кидать на нее такие пылкие взоры и смущать ее. Смотрите! Она опускает глаза и краснеет, как маков цвет.
   -- Румянец делает ее еще очаровательнее. Клянусь Небом, она будет моей! К тому же похитить ее было бы достойным наказанием для ее дерзкого отца.
   -- Подумайте, милорд, что вы хотите делать! Она, кажется, принадлежит к обители. Вот, к ней подходит одна из монахинь.
   -- Это не страшит меня, -- возразил сэр Джон. -- Да, вот случай поговорить с нею представляется сам собой: моя матушка подозвала ее к себе.
   Сказав это, сэр Голланд выступил вперед и обратился с несколькими любезностями к молодой девушке, которая в это время благодарила принцессу за ее щедрость.
   Эдита, видимо встревоженная, не ответила ему ни слова; и, как только представилась возможность, она поспешила отойти к сестре Евдоксии и к отцу.
   Но даже и тогда сэр Джон не оставил своего замысла. Не обращая внимания на свирепые взоры, которые кидал на него кузнец, он последовал за Эдитой, продолжая заговаривать с ней еще более развязно.
   -- Оставьте, милорд! -- воскликнул Уот Тайлер. -- Моя дочь не привыкла к светским любезностям. К тому же они мне не нравятся.
   -- Я менее всего забочусь о том, что тебе нравится или не нравится, любезнейший, -- надменно возразил молодой вельможа. -- Я не любезности говорю твоей дочери, а высказываю ей правду. Ее красоту не должно прятать в Дартфорде, и было бы настоящим преступлением заточать ее в монастырь.
   -- Пойдем, Эдита! -- сказала сестра Евдоксия. -- Твой слух не должен оскверняться подобными непристойными речами.
   -- Нет, пусть она останется, -- сказал кузнец. -- Она сама знает, как ей следует держаться.
   -- Не сердись, батюшка! -- шепнула Эдита. -- Я не отвечу ему ни словечком.
   Не добившись от нее не только ответа, но даже улыбки, сэр Джон удалился наконец, сказав на прощание:
   -- Я уверен, прекрасная девица, что при следующей нашей встрече вы будете не так строги.
   Затем, вскочив на своего нетерпеливого коня, сэр Джон занял свое место во главе отряда, который уже тронулся в путь.
  

Глава IX.
В ЧАСОВНЕ СВ. ЭДМОНДА

   Вся толпа последовала за кортежем к часовне Св. Эдмонда, находившейся, как читателю уже известно, на противоположном конце деревни, недалеко от церкви. Уот Тайлер находил, что его дочери лучше было бы идти домой, но так как она желала отслушать обедню, а сестра Евдоксия обещала сопровождать ее, то он разрешил ей идти.
   -- Во всяком случае, -- сказал он, -- бояться нечего. Этот знатный нахал не посмеет оскорбить тебя в часовне. Я пойду домой и расскажу твоей матери о случившемся. Она, вероятно, тревожится.
   Сестра Евдоксия и Эдита достигли часовни уже тогда, когда принцесса со своей свитой вошли туда; и хотя там было очень мало места, но монахиню и ее спутницу все-таки пропустили.
   Небольшая часовня, совершенно переполненная нарядными дамами и вельможами, представляла блестящее зрелище, тем более что на алтаре сверкали свечи и яркие цветистые отблески от них падали на присутствующих из расписных окон. Воздух был пропитан ладаном. Обедня уже началась; и принцесса молилась, преклонив колена у алтаря.
   Так как около дверей не было свободного места, то сестра Евдоксия и Эдита должны были пробраться вперед, пока не достигли первых рядов, где могли наконец опуститься на колени.
   Но каков же был испуг молодой девушки, когда она вдруг заметила, что по неосторожности поместилась как раз около той личности, которую более всего желала избегать. Она не подымала глаз, но чувствовала его пылкие взоры, устремленные на нее, и так растерялась, что все ее религиозное настроение исчезло; если бы отступление было возможно, она с радостью покинула бы часовню. Столь близкое соседство с человеком, которого она так боялась, вызывало дрожь во всем ее теле; и она старательно отстранялась от малейшего соприкосновения с ним. В то же время ею овладевало страшное предчувствие, что этот человек как-то связан с ее судьбой и что она не будет в состоянии спастись от него, если только попадет в его сети.
   И вот тем временем, как она старалась отогнать от себя эту тягостную мысль, тихий голос шепнул ей на ухо: "Ты будешь моею!" Она знала, кто это говорил, и страх ее усиливался.
   Вскоре после этого торжественное богослужение окончилось, и блестящая толпа придворных начала выходить из часовни. Эдита, боясь встретить взгляд своего опасного соседа, не подымала глаз до тех пор, пока не убедилась, что он ушел. Когда она поднялась, то увидела, что принцесса перед своим уходом еще раз благоговейно склонила колена у алтаря. Выждав время, пока та прошла, Эдита и сестра Евдоксия медленно последовали за ней.
   Но принцесса заметила их. Пройдя до паперти, она подозвала к себе Эдиту и сказала с милостивой улыбкой:
   -- Запомните, что я говорила вам: если когда-нибудь вам понадобится моя помощь, не забудьте обратиться ко мне.
   Потом с помощью грумов и пажей принцесса села на коня, и кортеж двинулся в путь. Сэр Джон Голланд, державшийся все время в стороне, с сэром Осбертом Монтакютом, чтобы наглядеться на очаровавшую его прелестную девушку, теперь последовал за принцессой.
   Проезжая мимо паперти, сэр Джон осадил своего горячего коня и пристально взглянул на Эдиту, но она поспешила опустить глаза. Обиженный ее холодностью, он проехал мимо.
   Напутствуемая восторженными криками и благословениями поселян, принцесса миновала мостик, перекинутый через Дарент, и в сопровождении своей свиты и охранного отряда стала подыматься на холм по дороге в Рочестер и Кентербери.
  

Глава X.
КУПЕЦ-ЛОМБАРДЕЦ

   Игры, несколько задержанные описанным важным событием, теперь начались на лужайке и шли довольно весело и оживленно -- крестьяне были в хорошем расположении духа, благодаря щедрости принцессы. Все их бедствия и невзгоды были на время забыты.
   Вокруг Майской Березки устроились пляски под музыку надрывавшихся от усердия менестрелей. Странствующие лицедеи давали представления. Устраивались состязания в борьбе на дубинках, последствием чего получилось немало ушибленных черепов. Не было также недостатка в майском пиве.
   Под вечер этого дня значительный караван путешественников, прибывших из Лондона, остановился у "Тельца". Заказав себе комнаты для ночлега в этой удобной, просторной гостинице, приезжие отправились на деревенский праздник.
   В числе прибывших был один сумрачный господин, в длинном балахоне и в бархатной шапке с меховой опушкой. Его смуглый цвет лица, орлиный нос, живые черные глаза, сверкавшие из-под нависших бровей, в связи с его иностранным выговором доказывали, что это -- не туземец, хотя он хорошо говорил по-английски.
   То был Джакопо Венедетто дель Тревизо, прозывавшийся так по имени городка, в котором он родился. Он принадлежал к компании богатых ломбардских купцов, которые водворились в то время в Лондоне и ссужали деньги под проценты подобно евреям. По отзывам должников, эти купцы были такими же жестокими лихоимцами, как настоящие иудеи. Незадолго перед тем эта предприимчивая компания взяла от правительства на откуп налоги и собирала их, как уже упомянуто, с беспощадной строгостью.
   Мессер {Мессер (итал.) -- господин.} Венедетто, один из богатейших членов компании, пользовался большим влиянием на их совещаниях. Он-то присоветовал взять на откуп королевские доходы, в ожидании значительных прибылей, которые могут очиститься.
   Мессер Венедетто жил в роскоши в своем доме на Ломбардской улице, но во время своих путешествий, он избегал всякой пышности и блеска и никогда не брал с собой больших сумм: если б его ограбили, он немного бы потерял. Впрочем, ему никогда еще не приходилось подвергаться нападению разбойников: он имел обыкновение присоединяться к многочисленным и хорошо вооруженным караванам путешественников, на которых грабители вроде Джека Соломинки не решались бросаться.
   В данном случае, он отправился рано утром из гостиницы "Табард" в Саутварке, -- сборного места, куда стекались путешественники, отправляющиеся в Рочестр и Кентербери. Караван был достаточно силен, чтобы обеспечить безопасность.
   Само собой разумеется, что мессер Венедетто имел в виду какое-нибудь дельце. В Дартфорде он рассчитывал встретить сборщика податей, некоего Гомфрея Шакстона, и действительно нашел его ожидающим в гостинице "Телец".
   Шакстон состоял прежде на службе у правительства, и его строгая взыскательность по отношению к подчиненным послужила хорошей похвалой в глазах Венедетто.
   Грубый и жестокий с низшими, он низкопоклонничал и заискивал перед высшими. Грубое, отталкивающее лицо вполне соответствовало его нраву. Рыжий, с приплюснутым носом, он отличался длинной верхней губой и отвислым подбородком. Прежде Шакстон носил королевскую ливрею, но теперь сменил ее на камзол из темной саржи, а на поясе у него висела чернильница с пергаментной расчетной книжкой. Его рыжие кудри были покрыты поярковой шляпой, края которой были приподняты только сзади, спереди же они выставлялись длинным острым носком.
   Тотчас по прибытии мессер Венедетто имел продолжительную беседу с глазу на глаз со сборщиком податей, он узнал, что требования подушного налога по три грота с человека встретили сильное сопротивление со стороны крестьян. Как ни мал казался налог, они, очевидно, не соглашались платить его. Но Шакстон объявил, что не даст никому уклониться от платежа, даже юношам и молодым девушкам, если только он сам не убедится, что они действительно моложе пятнадцати лет.
   -- Если положиться на их уверения, то окажется, что все они малолетки, -- сказал он. -- Но меня-то не проведут! -- добавил сборщик с отвратительной усмешкой. -- Коль скоро я требую, чтобы налог был заплачен, его должны внести. Я уж собрал значительную сумму, в чем ваше степенство убедитесь, когда примете от меня отчет.
   -- Очень рад слышать это, -- отвечал Венедетто. -- Начали ли вы уже сбор здесь, в Дартфорде?
   -- Нет еще, почтеннейший сэр, -- отвечал Шакстон. -- Прежде чем приняться за дело, я должен осмотреться, навести справки. Это оградит нас от проволочек и смут. Как я уже сказал, крестьяне сильно озлоблены, некоторые из них открыто высказывают, что не станут платить налог. Но мы посмотрим! Здесь есть один кузнец, некий Уот Тайлер, упрямый негодяй, который подстрекает народ к неповиновению. У него прехорошенькая дочка, которой на вид лет шестнадцать-семнадцать, хотя некоторые говорят, что она гораздо моложе, словом, еще малолетняя. Но я решил, что он заплатит за нее налог, я буду настаивать хотя бы только для того, чтобы насолить ему.
   -- Так и следует, это лучший способ обуздывать таких злонамеренных холопов, -- заметил мессер Венедетто. -- Начните именно с этого кузнеца.
   -- Я уже поставил его во главе списка, как ваше степенство можете тотчас убедиться, -- прибавил сборщик податей, открывая свою книгу.
   -- Есть ли у него еще дети, за которых нужно платить налог? -- спросил купец.
   -- Нет, это -- его единственная дочь, -- отвечал Шакстон. -- Но, будь у него хоть дюжина ребят, я заставил бы его заплатить за них за всех. Теперь большинство крестьян с их женами и семьями собрались на лужайке. Если вашему степенству угодно будет сделать несколько шагов, то вы увидите их и сможете составить приблизительное понятие об их численности и о той сумме, которая соберется тут.
   -- Ну, пойдем! -- воскликнул Венедетто.
   И в сопровождении почтительно следовавшего за ним сборщика податей он отправился на деревенский праздник.
  

Глава XI.
СБОРЩИК ПОДАТЕЙ

   Веселье на лужайке было в полном разгаре. Молодежь плясала, устраивались различные игры. И, судя по оживлению и смеху, все были счастливы. Только один сборщик податей казался вовсе не у места на этом веселом празднике. Впрочем, к счастью, очень немногие замечали его присутствие, а потому и он не нарушал общего ликования.
   Толпа окружала Майскую Березку густым, широким кольцом, сквозь которое ваш ломбардский купец протискался мало-помалу и мог теперь видеть пляшущих.
   Некоторые девушки были очень миловидны. На Венедетто особенно сильное впечатление произвела одна из них своим пышным сложением. То была Марджори, дочь мельника, с которой Эдита встретилась и разговаривала в то утро. Хотя бойкая девушка уже около часа почти непрерывно кружилась вокруг Майской Березки, она и наполовину не казалась столь утомленной, как ее парень. Если Марджори задалась целью измучить этого бедного юношу, то вполне успела в своем намерении -- вскоре он совершенно выбился из сил. Тогда она выпустила из рук венок, который так долго держала, и последовала за ним, раскрасневшись и тяжело дыша, среди смеха и шуток присутствующих.
   Мессер Венедетто удалился одновременно с нею, находя, что достаточно насмотрелся на пляс. Он начал озираться, ища глазами Шакстона, которого оставил за кругом. Он не нашел сборщика, но внимание его было вдруг привлечено мощной фигурой человека в одежде кузнеца, стоявшего в некотором отдалении вместе с приятной, средних лет женщиной и с молоденькой девушкой.
   У ломбардского купца тотчас же мелькнула догадка, что, по всей вероятности, это и есть Уот Тайлер, о котором говорил ему сборщик податей, вот почему он стал разглядывать его с некоторым любопытством. Но вскоре его внимание было отвлечено от кузнеца молодой девушкой. Он все еще не мог отвести от нее удивленного и восхищенного взора, когда к нему подошел Шакстон.
   Перекинувшись несколькими словами со своим господином, сборщик направился прямо к кузнецу, которого спросил громко и нахально: как его имя?
   -- Какое тебе дело до моего имени? -- угрюмо возразил тот.
   -- Очень большое, -- сказал Шакстон. -- В силу моих служебных обязанностей я уполномочен опрашивать всякого, кого бы мне ни вздумалось. И я вторично спрашиваю: как твое имя и прозвище? Отказываясь отвечать, ты навлечешь на себя законную кару.
   -- Моего мужа зовут Уот Тайлер, -- вмешалась в разговор женщина, опасаясь какой-нибудь неприятности. -- Он -- кузнец и оружейник.
   -- Молчи, жена! -- воскликнул Уот Тайлер. -- Он и без того прекрасно знает, кто я. А теперь, любезнейший, какое же у тебя дело?
   -- Я еще не кончил опроса, -- с важностью возразил Шакстон. -- Эта девушка -- твоя дочь?
   Уот Тайлер начинал терять терпение, в особенности же он был взбешен тем дерзким и оскорбительным взглядом, которым сборщик окидывал Эдиту.
   -- Да, да, это наше дитя, -- снова вмешалась жена Тайлера.
   -- Дитя! -- воскликнул Шакстон. -- Клянусь св. Блезом, что с виду это -- совсем взрослая особа.
   -- Тебе бы лучше убираться! -- крикнул Уот Тайлер с такой угрозой, сверкнувшей в его глазах, что сборщик счел за лучшее не раздражать его, тем более что около кузнеца собрались уже несколько человек, по-видимому, готовых вступиться за него. И он предпочел удалиться, только сказал, отходя прочь:
   -- Завтра мы еще поговорим с тобой!
  

Глава XII.
МАРК КЛИВЕР, ЭЛАЙДЖА ЛИРИПАЙП И ДЖОСБЕРТ ГРОТГИД

   Когда Шакстон отошел, мессер Венедетто приблизился к кружку кузнеца и сказал Эдите мягким голосом, как бы извиняясь:
   -- Надеюсь, прелестная девица, этот человек не был с вами груб?
   Эдита ответила очень сдержанно, ей не хотелось вступать в разговор с чужестранцем, манеры которого хотя и были учтивы, но все-таки казались несколько развязными. Зато ее отец запальчиво возразил на его замечание:
   -- Вам, сэр, следовало бы поучить вашего слугу быть повежливее.
   -- Моего слугу! -- воскликнул Венедетто.
   -- Да, или вашего приказчика, или как вы его там называете, -- сказал кузнец. -- Я, наверное, не ошибусь, если скажу, что вы -- один из тех ломбардских купцов, которые взяли на откуп подушный налог, а тот нахал служит у вас сборщиком.
   Ошеломленный таким обращением, Венедетто взглянул на собеседника, по не мог выдержать смелый и пристальный взгляд кузнеца и опустил глаза.
   -- Уот, уверен ли ты, что это -- один из ломбардских купцов? -- спросил один румяный, круглолицый парень из толпы.
   -- Так же уверен, как и в том, что ты -- честный мясник, Марк Кливер, -- отвечал Уот Тайлер.
   -- Пусть он опровергнет это, если может. Вот ему-то и его присным, а не королю и правительству приходится нам платить налог. И с какой стати мы, англичане, допускаем, чтобы нас обирали хищные иностранцы?
   -- Да, да, с какой стати?! -- воскликнуло несколько голосов.
   -- Если вы согласитесь выслушать меня, мои добрые друзья, -- сказал Венедетто спокойным, убедительным тоном, -- то я докажу вам, что мы обращаемся с вами вовсе не так несправедливо, как вы думаете. Ведь не мы же наложили налог, на который вы так ропщете.
   -- Но правительство не решилось само взыскивать налог, иначе оно никогда не запродало бы его вам, -- прервал Уот Тайлер.
   -- Правительству спешно нужны были деньги, и мы ссудили ему их, -- сказал купец. -- По всей справедливости, не можете же вы ожидать, чтобы мы понесли убыток.
   -- Вы даже надеетесь быть в большой прибыли, нисколько в этом не сомневаюсь, -- сказал Уот Тайлер. -- Но, думается мне, вы ошибетесь в расчете. Это была несправедливая сделка, которую не следовало вовсе заключать!
   -- Но, мои добрые друзья, порицайте за это правительство, которое ее заключило, а уж никак не нас, ---- сказал Венедетго все тем же спокойным голосом. -- Если подушный налог слишком для вас обременителен, как это заметно в некоторых случаях, то вы могли бы обратиться к министрам с просьбой изыскать средства для расплаты с нами.
   -- Вы шутите над нами, сударь, -- сказал Марк Кливер. -- Хотел бы я видеть, откуда министры возьмут деньги.
   -- Нас попросту запродали, это ясно, как божий день, -- сказал другой из присутствующих, небольшого роста человек, в серой шерстяной куртке и высокой остроконечной шапке. -- Но как эти ломбардские купцы, так и министры одинаково раскаются в своей сделке.
   -- Для портного ты храбрый малый, Элайджа Лирипайп,-- заметил Уот Тайлер. -- Не подрежешь ли ты уши этому подлецу, сборщику?
   -- О, с величайшим удовольствием, вот так -- чик! На то у меня ножницы, -- ответил Лирипайп, уже готовый перейти от слов к делу.
   -- Ему еще больше не поздоровится, если он предъявится ко мне! -- воскликнул сыровар, Джосберт Гроутгид. -- Я переломил бы его пополам, как кусок чеддра {Под чеддром здесь разумеется сыр, которым и теперь славится деревня Cheddar, в графстве Сомерсет, на юго-западе Англии.}.
   -- А затем съел бы его, -- протянул Венедетго. -- По мне, вы ропщете гораздо больше, чем следует. В сущности, три грота с человека еще не Бог весть как много. Вот если бы красота подвергалась обложению налогом, -- добавил он в сторону Эдиты, -- то вашему отцу пришлось бы заплатить за вас по меньшей мере двадцать ноблей. В целом королевстве не сыщется более прекрасной девицы, клянусь св. Антонием и готов поспорить со всяким, кто стал бы отрицать это.
   -- Да никто из нас и не станет с вами спорить, -- возразил Лирипайп, видно, несколько смягченный, как и его товарищи, обращением купца. -- Мы все согласны насчет красоты Эдиты.
   Мессер Венедетто, довольный впечатлением, которое он произвел, отошел в сторону, к другой кучке.
   Уот Тайлер посмотрел ему вслед, потом сказал, обращаясь к Лирипайпу:
   -- Ты прав, куманек, эти ломбардские купцы раскаются в своей сделке.
  

Глава XIII.
ДЖЕФФРИ ЧОСЕР

   Тем временем в гостиницу "Телец" приехал новый путник. Он прибыл из Кентербери, а так как ему приходилось проезжать через Дартфордское плоскогорье, то можно было только удивляться, как он не подвергся нападению разбойников.
   Этот путник был в возрасте между пятьюдесятью и шестьюдесятью годами, но вполне сохранил бодрость и подвижность молодости. У него было выразительное, важное и весьма умное лицо, озаренное блеском прекрасных черных глаз. Оно отличалось безукоризненным овалом и несколько крупным, но красивым носом. В темной раздвоенной бороде пробивалась седина так же, как и в волосах на голове. Он был высокого роста, худощав, но в то же время весьма соразмерно сложен.
   На нем был темный бархатный камзол, а сверху -- просторный плащ. Шапочка, обмотанная материей наподобие тюрбана, придавала его лицу своеобразное выражение. К его поясу была пристегнута сумка, а у бедра висел короткий меч. Он носил сапоги из мягкой кожи, но только не с такими длинными остроконечными носками, которые мы описали выше.
   Когда путник подъехал к гостинице, навстречу ему с поклоном вышел хозяин, Урбан Балдок, коренастый и добродушный человек.
   -- Добро пожаловать в Дартфорд, ваше степенство, -- сказал он. -- Не пожелаете ли сойти с седла?
   -- Найдется ли у тебя помещение для меня, Балдок? -- спросил путник.
   -- О, с нашим удовольствием! -- отвечал хозяин. -- Правда, весь дом полон -- из Табарда прибыл большой караван путешественников. Но для вашего степенства всегда найдется уголок, хотя бы мне пришлось уступить вам свою собственную комнату.
   -- Очень тебе благодарен, добрейший хозяин! -- сказал гость. -- Но я не желаю, чтобы ты стеснялся из-за меня.
   -- О, это сущий пустяк! -- сказал Балдок. -- Я никогда не простил бы себе, если бы не позаботился об удобстве знаменитого Джефри Чосера -- поэта, которым гордится вся Англия.
   -- Хотя ты не был при дворе, Балдок, но я нахожу, что ты прекрасно изучил искусство льстить, -- сказал Чосер, улыбаясь, так как нельзя сказать, чтобы эта дань почтения его славе не доставляла ему удовольствия. -- Ты сказал, что твой дом переполнен приезжими? Кто же у тебя?
   -- По большей части иностранцы, -- отвечал хозяин. -- Я еще не знаю их имен, но постараюсь скоро узнать. Один из них там, на лужайке, вы можете сразу отличить его в толпе.
   -- Вот он! Я его вижу -- сказал Чосер, глядя в указанном направлении. -- Это -- мессер Венедетто, богатый ломбардский купец. Я готов поклясться, что он приехал сюда насчет сбора подушного налога, который он и его товарищи взяли на откуп у правительства.
   -- Догадка вашего степенства, без сомнения, вполне основательна. В доме появился также плутоватого вида сборщик. Дай-то Бог нам избавиться от него! Я сильно побаиваюсь, что его появление вызовет какие-нибудь беспорядки в деревне.
   С помощью хозяина гостиницы Чосер спешился и, убедившись, что его лошадь поставлена в конюшню и хорошо обряжена, последовал за Балдоком в общую приемную.
   Это была уютная комната с очень низким потолком, поддерживаемым крупными балками. Стены были облицованы дубом: меблировка -- столы, стулья, лавки -- была также дубовая. Окна с выступами, обращенные на лужайку, были открыты.
   В комнате никого не было. Перед домом также не виднелось ни единой живой души. Все отправились на игры.
   Со стороны лужайки доносился порядочный шум, но поэт не находил в нем ничего приятного и полагал, что было бы лучше закрыть окна.
   -- Что угодно будет вашему степенству заказать на ужин? -- спросил хозяин. -- У меня найдутся холодный каплун, копченый окорок, чудный холодный пирог. Кроме того, я могу поджарить для вашей милости румяную форель, не то серебристого угря и добавлю еще блюдо замечательных речных раков из Крэя.
   -- Приготовь мне форелей и каплуна, -- отвечал Чосер. -- Да не забудь принести фляжку красного гасконского вина и булку.
   Хозяин удалился, а поэт, оставшись один, начал смотреть из окна на веселое оживление праздника.
   Теперь несколько слов о нем самом.
   Джеффри Чосер родился в Лондоне в 1328 году. При начале нашего рассказа ему было пятьдесят три года, но, как мы уже заметили, он казался очень бодрым и моложавым для свом лет. О нем говорили, что он из знатного рода, во всяком случае, наружность его изобличала человека благородного происхождения.
   Со времен Завоевания все поэтические произведения в Англии писались на преобладавшем тогда нормандско-французском языке, но Чосер, еще в бытность свою студентом в Кэмбридже и всего восемнадцати лет от роду, сделал первую попытку написать английскую поэму. Благодаря своей новизне, как равно и поэтическим красотам, она имела огромный успех и доставила ему лестное прозвище "отца английской поэзии", оставшееся за ним навсегда.
   Впоследствии Чосер сделался пажом при дворе короля Эдуарда III и скоро снискал глубокое расположение второго сына этого монарха, Джона Гонта, честолюбивого герцога Ланкастера. В то время Чосер женился на Филиппине, сестре леди Катерины Свайнфорд, в которую герцог Ланкастер был втайне влюблен и на которой впоследствии женился.
   За все это время поэт не переставал пожинать лавры. Назначенный послом при Генуэзской республике, он имел случай посетить Петрарку. Затем, по возвращении на родину и по окончании своего посольства при дворе Карла V французского, он получил очень прибыльную должность контролера таможенных сборов. Чосер не подвергся заветному посвящению ударом мешка, как впоследствии делалось с поэтами-лауреатами {Поэт-лауреат (лат. poeta laureatus) -- увенчанный лаврами поэт. Обычай прославлять любимых поэтов при жизни идет из Эллады, где на них надевали венки во время "мусикийских" состязаний. В Англии этот обычай возник лишь при Эдуарде III. Несколько позже стало правилом, чтобы король как бы посвящал поэта в особое рыцарское достоинство, только посредством удара мешком, а не мечом. С Эдуарда IV поэт-лауреат стал придворным чином, он был обязан сочинять оды на придворных торжествах.}, но королевский виночерпий каждый день подносил ему кубок вина.
   Чосер сопровождал Эдуарда во Францию и присутствовал при неудачной осаде Реймса. Увлеченный примером герцога Ланкастера, с которым Чосер породнился через жену, поэт сделался приверженцем учения Виклифа, за что навлек на себя вражду духовенства и его сторонников!..
   Со вступлением на престол Ричарда II до тех пор, пока герцог Ланкастер пользовался влиянием на своего царственного племянника, Чосер был в большой милости при дворе, но по мере того, как влияние герцога слабело, поэт все более и более отодвигался в тень. Незадолго до начала нашего рассказа он окончательно впал в немилость.
   Помимо разнообразных своих занятий -- посольств, столкновений с духовенством, политических козней -- Чосер находил время создавать свои дивные поэмы. Но самое великое его произведение, "Кентерберийские сказки", доставившие ему неувядаемую славу вплоть до наших дней, было окончено лишь несколько лет спустя.
   Между тем как поэт смотрел из окна, любуясь прекрасным вечером и забавным зрелищем праздника, а также предаваясь поэтическим мыслям, проносившимся в его уме, он вдруг заметил молодую девушку, проходившую через лужайку так близко от окна, что он мог судить об ее красоте. Она была так мила, так изящна, что он не мог оторвать глаз от нее и отказывался верить, чтобы сопровождавшая ее средних лет женщина, видимо, принадлежавшая к низшему классу, могла быть ее матерью.
   В это время вошел хозяин с вином и булкой. На вопрос Чосера он сообщил, к немалому удивлению поэта, что молодая девушка, поразившая его своей красотой, -- дочь кузнеца Уота Тайлера.
   -- Меня всегда удивляло, как могла родиться такая нежная, прелестная дочь от таких грубоватых родителей, но факт налицо, -- сказал Валдок. -- Крестьяне такого высокого мнения о красоте Эдиты, что дали ей прозвище Кентской Красотки.
   -- И она вполне заслуживает его, -- заметил Чосер.
   -- Она направляется теперь в монастырь, -- продолжал хозяин. -- Она не пропускает ни одной обедни, ни одной вечерни. Леди Изабелла, настоятельница монастыря, принимает в ней большое участие.
   -- Эта прелестная девушка, вероятно, напоминает ей ее собственную молодость и красоту, -- сказал Чосер. -- В былое время не было создания прелестнее леди Изабеллы Кавершем. Я прекрасно помню ее. У нее было множество поклонников, между ними -- один знатный рыцарь, которому она отдавала предпочтение перед всеми другими. Но он изменил ей и женился на другой, с тех пор она замкнулась навсегда в этом монастыре.
   -- Я слышал уже кое-что об этой истории, -- заметил Балдок. -- Но злые языки намекали в то время, что знатный рыцарь, о котором вы упомянули, бесчестно обманул ее.
   -- Не верь пустым сплетням, добрейший мой хозяин! -- сказал Чосер.
   -- О, все это уже давным-давно забыто, -- прибавил Балдок, -- и я полагаю, что, какой бы проступок леди Изабелла ни совершила во дни своей молодости, она уже искупила его своим нынешним строгим подвижничеством. От непрестанного умерщвления плоти она превратилась в настоящий костяк. Принцесса Уэльская, совершающая паломничество в Кентербери, посетила сегодня нашу святую мать-настоятельницу.
   -- Я повстречал принцессу и ее свиту близ Рочестера, -- сказал Чосер. -- Но я не имел случая беседовать с ее милостью. Кстати, мне очень хотелось бы взглянуть еще раз на хорошенькую дочь кузнеца, в которой, как ты говоришь, добрая настоятельница принимает такое большое участие.
   -- О, если вашему степенству угодно, это легко устроить, -- отвечал Балдок. -- Вам стоит только отправиться к монастырю и подождать там ее возвращения от вечерни.
   Во время этого разговора Чосер успел съесть несколько кусочков хлеба и выпить стакан вина. Потом он поднялся, попросил хозяина приготовить ему ужин часом позже и, выйдя из дому, направился к монастырю.
  

Глава XIV.
МЯТЕЖНЫЙ РАЗГОВОР ПОД ДУБОМ

   Важный вид и благородная осанка Чосера внушали уважение, встречные почтительно снимали перед ним шляпы, когда он проходил через лужайку. Но никто не осмелился заговорить с ним, за исключением одного коренастого человека, выделившегося из толпы и смело направившегося к нему.
   Поэт остановился, любезно ожидая приближения этого человека.
   -- Мастер {Мастер -- очень распространенный в Средние века титул. Слово происходит от латинского magister -- набольший, старший. Отсюда французское мэтр -- учитель, которое и теперь прилагается к знаменитостям даже в области литературы и искусства.} Джеффри Чосер едва ли помнит меня, -- сказал этот дюжий парень, снимая шляпу. -- Но я прекрасно его помню: я видел его во Франции с покойным королем и с герцогом Ланкастером. Я был тогда стрелком в свите сэра Евстахия де Валлетора.
   -- Ба! Я отлично помню тебя! Ты был самым могучим стрелком у сэра Евстахия. Не могу только припомнить твое имя.
   -- Меня зовут Уотом Тайлером, теперь я занялся кузнечным ремеслом в этой деревне.
   -- Ты говоришь, Уот Тайлер?! -- воскликнул Чосер, с удивлением глядя на кузнеца. -- Как давно поселился ты здесь?
   -- Уж около шестнадцати лет, -- отвечал Уот.
   -- Так, стало быть, ты был здесь до поступления леди Изабеллы в монастырь?
   -- Я женился и открыл здесь кузницу за год до этого, -- сказал Уот.
   "Я так и думал", -- мысленно сказал себе Чосер. Потом он добавил вслух:
   -- Если бы сэр Евстахий выполнил свое обещание, леди Изабелла теперь могла бы блистать при дворе, вместо того чтоб заживо схоронить свою жизнь здесь, в монастыре. Впрочем, не думаю, чтобы сэр Евстахий был счастлив.
   -- Весьма возможно, что его мучает совесть, -- заметил Уот. Наступило молчание, которое было прервано Чосером.
   -- Несколько минут тому назад, -- сказал он, -- когда я смотрел из окна гостиницы, перед моими глазами промелькнуло видение дивной красоты. Это не была ни фея, ни нимфа, а молодая девушка. Хозяин гостиницы сказал мне, что это -- дочь Уота Тайлера, кузнеца.
   -- Моя дочь! -- воскликнул Уот. -- Вы слишком преувеличиваете ее красоту, сэр.
   -- Нисколько. Правда, я лишь несколько мгновений видел ее, но она показалась мне самой красивой девушкой, на которой когда-либо останавливался мой взгляд. Вот почему я хотел бы увидеть ее вновь, чтобы проверить мое первое впечатление.
   -- Эдита пошла к вечерне в монастырь, иначе я попросил бы вас зайти в мой коттедж. Она сочтет великой для себя честью беседовать с знаменитым поэтом, Джеффри Чосером.
   -- Пойдем со мной к монастырю. Быть может, мы встретим ее, -- предложил Чосер.
   Когда они пошли вместе, разговор прервался. Поэт, казалось, погрузился в свои размышления. Время от времени Уот Тайлер искоса поглядывал на него, но ничего не говорил.
   Они миновали деревню и вступили в аллею, ведущую к монастырю. Остановившись вдруг под великолепным старым дубом, простиравшим свои могучие ветви над дорогой, Чосер сказал своему спутнику:
   -- Ты ведь виклифит?
   -- Да, воистину так, -- отвечал Уот. -- Я -- друг францисканца Джона Бола, который заключен теперь в тюрьму за распространение учения Виклифа.
   -- Когда я был в Кентербери, то видел там Джона Бола, который в туманных выражениях намекал мне, будто готовится религиозное восстание.
   -- Если случится восстание, то оно не будет направлено исключительно против духовенства, -- сказал Уот. -- Прежде чем исправлять церковные злоупотребления, необходимо, чтобы притеснения, которым подвергается народ, были отменены.
   -- Церковное чиноначалие должно быть упразднено, -- сказал Чосер.
   -- Крепостничество должно быть уничтожено, а собственность разделена равномерно между всеми, -- добавил Уот.
   -- Нет, я не могу в этом согласиться с тобой, я не иду так далеко, -- возразил Чосер. -- Не увлекайся праздными мечтами. Собственность никогда не будет общей. Скажу тебе больше, и ты можешь, если хочешь, повторить это твоим единомышленникам, если бы герцог Ланкастер в своих заботах о всеобщем благе не встречал столько помех -- о, постоянных, непрерывных помех! -- большая часть народных бедствий была бы теперь уже устранена.
   -- Я легко догадываюсь, почему вы стараетесь оправдать герцога Ланкастера, сэр, -- смело возразил Уот Тайлер. -- Но его милость утратил доверие народа и никогда не возвратит его.
   -- Как? Никогда не возвратит?! -- воскликнул Чосер.
   -- Он известен своим честолюбием, народ думает, что он метит на корону. Я должен прямо сказать вам, -- добавил Уот, -- народ не желает помогать ему свергнуть с престола племянника, сына Черного Принца.
   -- Ему вовсе не нужна их помощь для такой мятежной цели! -- сказал Чосер с резким упреком. -- Это бессмысленное подозрение в высшей степени несправедливо по отношению к нему. У трона нет более надежной опоры, чем герцог Ланкастер.
   -- Но разве сам его царственный племянник не относится к нему с недоверием, даже с величайшим недоверием? -- заметил Уот Тайлер.
   -- У герцога много явных и тайных врагов. Я не знаю, какими ложными оговорами враги очернили его перед королем; одно только мне известно, что у Ричарда нет более честного и преданного подданного, чем его дядя, Джон Гонт.
   -- Герцог, быть может, честен, но достоверно также, что он питает честолюбивые замыслы и народ не любит его.
   -- Да разве может народ любить какого-либо принца? -- недоверчиво спросил Чосер. -- И разве он последует за каким-нибудь вождем не из его среды?
   -- Время покажет, -- возразил Уот Тайлер с чувством собственного достоинства.
   -- Ты полагаешь, что мы находимся накануне восстания, не так ли?! -- воскликнул Чосер, испытующе глядя на него.
   -- Нет, я этого не говорю, -- ответил Уот Тайлер. -- Я утверждаю только, что народ решился добиться, чтобы требования его были выслушаны.
   -- А я снова повторяю тебе, что добиться этого для народа может только герцог Ланкастер.
   Уот Тайлер покачал головой.
   -- Народ не доверяет и боится измены, -- сказал он. -- Он думает, что герцог воспользуется им, как орудием для своей собственной цели, и, достигнув ее, пожертвует им.
   -- Восстание без его поддержки будет тотчас же подавлено! -- воскликнул Чосер.
   -- Не думаю, -- возразил Уот Тайлер.
   При этом разговоре все время присутствовал тайный свидетель, подслушивавший их беседу. То был сборщик податей, тихонько последовавший за ними с лужайки и спрятавшийся за соседним деревом. Ни одно слово, сказанное обоими собеседниками, не ускользнуло от острого слуха Шакстона. Полагая, что он услышал достаточно, он приготовился теперь уходить.
   "Как хорошо я сделал, что последовал за ними! -- думал он. -- Я узнал чрезвычайно важную тайну, которую могу с большой выгодой для себя открыть Совету. Очевидно, готовится народное восстание. Уот Тайлер замешан в нем; а теперь оказывается, что Чосер также причастен к делу, если только, как я давно подозревал, он -- не один из главных зачинщиков. Обоих следует схватить. Вот посоветуюсь с мессером Венедетто. Впрочем, нет! Это неразумно: если он возьмет дело в свои руки, я потеряю награду. Нужно действовать осторожно. Что, если я пошлю гонца прямо к лорду мэру и к сэру Филпоту? Да, я так и сделаю. Найти бы только надежного гонца! Но тсс... Я слышу шаги... Кто-то идет в эту сторону. Нужно уходить".
   И он бесшумно прокрался в чащу деревьев, совершенно скрываясь из виду двух приближавшихся лиц.
  

Глава XV.
ЧОСЕР И ЭДИТА

   Шаги, встревожившие шпиона, принадлежали Эдите и ее матери, которые возвращались из часовни. Уот Тайлер указал на них поэту. Но это было излишне, Чосер тотчас же догадался, кто они, узнав хорошенькую девушку. Увидя кузнеца, женщины, со своей стороны, ускорили шаги, но, подойдя, остановились в некотором расстоянии, ожидая, пока он подзовет их. Пристальный взгляд Чосера не испугал молодой девушки, она только немножко смутилась, и ее щеки зарделись румянцем. Но Чосер ничем не выдал того, на какие мысли навело его это быстрое, но пристальное изучение ее лица.
   -- Дитя мое, вот господин Джеффри Чосер! -- понижая голос, сказал дочери Уот Тайлер.
   Это имя произвело на Эдиту чарующее действие и вдруг рассеяло ее робость. Подняв глаза, она взглянула на поэта с почтением и восхищением.
   "Клянусь св. Ансельмом, она замечательно похожа на леди Изабеллу!" -- подумал Чосер.
   -- Извините мою смелость! -- воскликнула Эдита. -- Я и не помышляла увидеть когда-нибудь знаменитого поэта Джеффри Чосера. Вот почему не могу теперь скрыть свое восхищение. До сих пор мне казалось, что, должно быть, он не похож на всех смертных.
   -- В таком случае, я сильно опасаюсь, что вам придется испытать жестокое разочарование, -- сказал Чосер.
   -- Разочарование? О нет! До сих пор я смотрела на вас, как на высшее существо, с которым я не дерзнула бы заговорить.
   -- Но теперь, надеюсь, вы не испытываете такого чувства? -- спросил он.
   -- Нет, -- ответила Эдита. -- Вы кажетесь таким добрым и приветливым, что у меня является смелость сказать вам, что я читала ваши "Суд любви" и "Троила", и "Крессиду". И я постараюсь выразить вам то удовольствие, которое доставили мне эти поэмы.
   -- Моя дочь зачитывается вашими поэмами, сэр, -- заметила г-жа Тайлер.
   -- Они доставляют мне все новые и новые восторги каждый раз, как я перечитываю их! -- воскликнула Эдита.
   -- Эта похвала совершенно для меня неожиданна, -- заметил Чосер. -- Я слышал много похвал, много лестных отзывов от придворных дам, но, признаюсь, никогда ничто не доставляло мне такого удовольствия, как ваша простая похвала, потому что, как мне хочется думать, она искренна.
   -- О да! -- горячо воскликнула Эдита.
   Уот Тайлер уклонился от участия в этом разговоре, но он охотно прислушивался к нему. Когда поэт предложил отправиться всем вместе в деревню, кузнец пошел рядом с женой, предоставив поэту и Эдите идти впереди.
   Чосер, видимо, относился с искренним сочувствием к своей юной спутнице, что, конечно, не могло не льстить ей. Она отвечала на его вопросы с безукоризненной скромностью и простотой. Эдита рассказывала ему о бесконечной любви, которую она встречает со стороны доброй настоятельницы и о том, как горячо она привязалась к ней. По-видимому, это нисколько не удивило Чосера, он только посоветовал молодой девушке не поступать в монастырь раньше, чем у нее не созреет твердое решение. Поэт также нисколько не удивился, когда она сообщила ему о внимании, которым в то утро удостоила ее принцесса Уэльская, но он сказал, что она напрасно отклонила ее милостивое предложение принять ее в свой двор. Чосер сделался вдруг пасмурным, когда она рассказала ему о преследованиях, которым она подвергалась со стороны сэра Джона Голланда.
   -- Настойчиво советую вам быть осторожной, -- сказал он. -- Вы обошлись с назойливым молодым вельможей, как он того заслужил, и надеюсь, что вы никогда больше не встретитесь с ним.
   -- Но последние слова, которые он прошептал мне в часовне св. Эдмонда, по-видимому, указывают на то, что он не намерен отказаться от преследования меня, -- сказала она. -- Он страшно напугал меня.
   -- Если у вас есть какой-нибудь повод к тревоге, то расскажите об этом настоятельнице, она посоветует вам, как поступить.
   -- Я уже сделала это, и настоятельница обещала послать гонца к принцессе Уэльской.
   -- В таком случае вы можете быть совершенно спокойны, -- заметил Чосер. -- Ваш преследователь уж больше не обеспокоит вас.
  

Глава XVI.
ОТШЕЛЬНИК

   Они подходили уже к концу аллеи, когда увидели монаха, приближающегося по боковой тропинке. Длинная серая ряса почти совершенно закрывала его босые ноги; на голову был надвинут капюшон. Вместо пояса ему служила веревка, от которой спускалась длинная связка четок. Седая борода придавала его наружности почтенный вид.
   -- Это -- брат Гавин, отшельник, -- заметила Эдита. -- Он идет из своей кельи в монастырь.
   -- Где же скит? -- спросил Чосер.
   -- Недалеко отсюда, в лесу, -- пояснила она. -- Но прошу вас извинить меня, сэр, святой отец, кажется, желает поговорить со мной.
   Чосер поклонился и медленно продолжал свой путь, а Уот Тайлер и его жена подошли к Эдите. Вскоре к ним приблизился отшельник.
   -- Господь с вами! -- воскликнул он. -- Очень рад встретить вас. Мне нужно сказать тебе кое-что, дочь моя, -- добавил он. -- Но я не могу сказать этого теперь, пожалуйста, приведи ее в мою келью нынче вечером, -- продолжал он, обращаясь к г-же Тайлер.
   -- Вести ли мне ее? -- спросила г-жа Тайлер у мужа.
   -- Ну, да, понятно, -- отвечал тот. -- Почему же нет? Луна теперь рано восходит.
   -- Приходи с ними, брат, -- сказал Уоту отшельник. -- Ты подождешь их возле кельи.
   -- Нет, я нисколько не боюсь за них! -- заметил кузнец. -- Никто не посмеет обидеть их. Как только взойдет луна -- а это будет около девяти часов вечера, -- вы можете ожидать их, брат.
   -- Я недолго задержу их, -- сказал отшельник. -- Мне нужно сказать ей очень немногое, но непременно нынче вечером.
   -- Надеюсь, святой отец, вы не собираетесь сделать мне выговор за какую-нибудь мою провинность? -- спросила Эдита.
   -- Ты узнаешь все своевременно, дочь моя, -- отвечал отшельник. -- В девять часов я буду ждать вас. Огонек восковой свечки на моем окне послужит вам путеводной звездой в темноте. Вам нечего бояться. Поблизости от моей кельи не может быть ничего злого. Да защитят вас все святые угодники!
   Простившись с ними таким образом, он направился к монастырю.
   Они нагнали Чосера уже при входе в деревню, почти у самого жилища кузнеца.
   -- Теперь я пойду ужинать в гостиницу, -- сказал он Уоту Тайлеру. -- Но после ужина мне хотелось бы поговорить с вами.
   -- Через час я буду к услугам вашего степенства, -- ответил кузнец.
   -- Сказать ли вам, как я проведу время, пока вы будете кушать? -- шутливо спросила Эдита, обращаясь к поэту.
   -- Я уверен, что с пользой, -- отвечал поэт. -- По всей вероятности, вы займетесь чтением молитвенника.
   -- О, конечно, я проведу время с пользой! -- лукаво возразила она. -- Только я буду читать не молитвенник, а ваш "Суд любви".
   Потом, весело рассмеявшись, она убежала в дом отца. Чосер провожал ее взором, пока она не скрылась из виду, затем направился в гостиницу.
  

Глава XVII.
ТАИНСТВЕННЫЕ ПУТЕШЕСТВЕННИКИ В ГОСТИНИЦЕ

   Когда поэт возвратился в гостиницу, в общей комнате было уже много гостей, большинство которых поднялись, чтобы приветствовать его. Для него был приготовлен прибор на маленьком столике около окна, все еще остававшегося открытым. К этому уютному местечку хозяин проводил его с некоторой торжественностью, так как Урбан Балдок очень гордился посещением такого именитого гостя.
   -- Надеюсь, форели не пережарились, -- заискивающим голосом сказал он. -- Дело в том, что ваше степенство возвратились немножко позже назначенного времени, а повар не снимал их с очага. Было бы очень прискорбно, если б они пережарились, ведь более нежной рыбы никогда еще не вылавливали в Даренте.
   От усердия он никогда не кончил бы своих причитаний, если бы Чосер не остановил его. Когда форели были поданы на стол, поэт объявил, что они превосходны.
   -- Никогда еще я не ел более вкусной рыбы, -- сказал он, проглатывая большой глоток гасконского вина.
   После этого удачного начала он с охотой принялся за ужин.
   Комната, как мы уже упоминали, была почти полна гостей, из которых одни ужинали, другие же тянули гальяк или озей из высоких пивных кружек.
   Но перед гостиницей было еще больше народа, чем в стенах ее. Скамейки перед окном, у которого сидел Чосер, были заняты поселянами, которые, возвратившись с игр на лужайке, усердно угощались пивом и медом. Огромные фляги этих напитков стояли перед ними на длинном узком столе, очень быстро опорожнялись и также быстро наполнялись вновь. Это пиршество было немножко шумно, но добродушно. Менестрели, игравшие у Майской Березки, присоединились теперь к общей компании, в которую вносили оживление своей игрой и изредка пением.
   Чосер с удовольствием смотрел на эту картину, и усиливающийся по временам гул веселья нисколько не беспокоил его. Одно только производило на него неприятное и тягостное впечатление, это -- присутствие какого-то рыжего парня с отталкивающим выражением лица, который все время не сводил с него глаз. Спросив у хозяина, что это за человек, Чосер узнал, что это -- Шакстон, сборщик податей.
   Возвратимся к гостям в комнате. В числе их был мессер Венедетто, занявший соседний столик около Чосера, а так как ломбардский купец и поэт были уже раньше знакомы друг с другом, то, само собой разумеется, между ними не замедлил завязаться разговор. Впрочем, беседа их имела общий характер. Мессер Венедетто избегал касаться цели своего приезда в Дартфорд, как равно и Чосер умалчивал о том, что привело его сюда. Даже тогда, когда трактирщик заговорил о Шакстоне, мессер Венедетто не счел нужным признаться, что бессовестный сборщик служил у него.
   Однако немного спустя, при появлении Уота Тайлера, ломбардский купец поспешил отвернуться и завести беседу с другими своими соседями. Кузнец не вошел в комнату, а остался перед окном, откуда он также свободно мог разговаривать с поэтом, как в гостиннице.
   Сборщик снова сделал попытку подслушать их разговор, но сердитый взгляд, брошенный на него Уотом, скоро заставил его убраться.
   Совсем уже стемнело, когда приезд трех новых путников, прибывших на хороших верховых лошадях, по-видимому, со стороны Рочестера, возбудил некоторый переполох. Подъехав к гостинице, они остановили своих коней и стали заглядывать в открытые двери внутрь дома, как бы ища трактирщика.
   Всадники были так закутаны в плащи и капюшоны, что не было никакой возможности разглядеть ни их лица, ни сложение, но они казались молодыми и, судя по их надменной повадке, наверно, принадлежали к знати. Прежде чем они спешились, к ним подошел хозяин гостиницы и с низкими, почтительными поклонами выразил свое сожаление, что не может предложить им помещение, так как его дом переполнен.
   -- Нам и не нужно помещения, -- высокомерно возразил один из них, казавшийся главарем компании. -- Мы просто хотели бы выпить по глотку вина.
   -- Вина вы можете получить, и даже самого лучшего, -- отвечал Балдок. -- Какого прикажете, вельможные сэры, гасконского или рейнского, гальяка или озея? Не угодно ли вам будет сойти с коней?
   Но всадники отклонили это приглашение и только попросили принести им фляжку хорошего гасконского вина.
   -- Постой! -- воскликнул второй из них. -- Где я могу найти кузнеца? Моя лошадь расковалась.
   -- Кузнеца очень легко найти, в настоящую минуту он находится здесь, -- отвечал Балдок. -- Но не поручусь, возьмется ли он теперь подковать лошадь, ведь поздно и он, вероятно, закрыл кузницу.
   -- Заплачу ему вдвое, даже втрое, я не взял бы и ста крон, если б моему коню пришлось охрометь! -- воскликнул гость.
   -- Я передам кузнецу ваши слова, -- сказал хозяин, поспешно удаляясь.
   Вскоре он возвратился с большой фляжкой вина и чаркой.
   -- Уот Тайлер сейчас поможет вам, вельможный сэр, -- сказал он, наполняя чарку вином и поднося ее тому из компании, которого считал главарем. -- Да вот и он сам! Можете поговорить с ним, -- добавил Балдок, заметивший, что кузнец пробирается среди поселян, направляясь к ним.
   При этом замечании двое из всадников отъехали в сторону, а третий двинулся вперед, навстречу кузнецу.
   -- Кажется, вам нужно подковать коня? -- спросил Уот.
   -- Ну, да! -- ответил всадник. -- Что возьмешь?
   -- По три грота за каждый гвоздик и три грота за подкову, -- ответил Уот. --Кузница уже заперта, но у меня все будет готово к тому времени, как вы допьете ваше вино.
   С этими словами он ушел.
  

Глава XVIII.
КУЗНЕЦ В КУЗНИЦЕ

   Придя в кузницу, Уот отворил дверь и, сняв с себя плащ и капюшон, засучил рукава куртки. Потом он взял раздувальные меха и, работая мощной рукой, живо развел огонь в горне. Ни одного из его помощников не было, но он не нуждался в них; несколько минут спустя раскаленное железо зазвенело на наковальне. Уот Тайлер поджидал молодого вельможу, просившего подковать лошадь. Не видя его, он на минуту прервал работу и стал прислушиваться, но ничего не услышал, кроме отдаленного шума и смеха пировавших в гостинице поселян. Впрочем, кузнец не допускал и тени сомнения в том, что заказчик явится, и старался, как мог, подавлять свое нетерпение. Прошло еще минуть пять -- и он решился не ждать больше.
   -- Ну, теперь я не возьмусь подковывать его коня, хотя бы он предлагал мне червонец за работу! -- проворчал он. -- Эти господа воображают, что простой мастер должен приноравливаться ко всем их прихотям, но я покажу этому молокососу, что он горько ошибается. Будь все они прокляты!
   Он остудил железо, которое только что накалил добела, надел плащ и капюшон и уже приготовился закрыть кузницу.
   Луна тем временем поднялась над деревьями около монастыря, и при свете ее Тайлер ясно мог разглядеть кучку всадников, мчавшихся по направлению к нему через широкую, зеленую лужайку. Сначала он подумал, что это -- те молодые вельможи, которых он ожидал, но вскоре увидел свою ошибку. По мере того как всадники приближались, он все более и более убеждался, судя по их виду и одежде, что это -- Беглый с несколькими разбойниками из его шайки.
   Едва успел он оправиться от изумления, в которое повергло его их неожиданное появление, как они уже подскакали к нему.
   -- Что привело тебя сюда нынче вечером?! -- воскликнул он с недовольством, когда Джек Соломинка направил своего вороного коня к дверям кузницы. -- Говори скорей, что тебе нужно, и проваливай! Ведь на тебя устремлено столько глаз, -- добавил он, указывая на толпившийся около гостиницы народ.
   -- Клянусь св. Николаем, ты должен бы благодарить, а не упрекать меня за то, что я явился к тебе на помощь, -- возразил Беглый. -- Где твоя дочь?
   -- Моя дочь! Какое тебе дело до нее?! -- воскликнул кузнец... -- О! Сердце подсказывает мне что-то недоброе.
   -- Дома ли она? В безопасности ли она? -- спросил Беглый.
   -- Она пошла со своей матерью к отшельнику в лес, -- ответил Уот, задрожав от тревоги. -- Какой же я дурак, что позволил ей идти в такое время! Но я не допускал и мысли о какой-нибудь опасности.
   -- Ответь мне еще на один вопрос, -- сказал Беглый. -- Был ли здесь один молодой вельможа с двумя спутниками?
   -- Они приезжали полчаса тому назад в гостиницу, но потом скрылись, -- ответил Уот.
   -- Знаю, куда они отправились! -- воскликнул Беглый. -- Этот дерзкий вельможа задумал похитить твою дочь, но я надеюсь явиться вовремя и освободить ее. Ты был одурачен, Уот, их хитрым замыслом, который, наверно, удался бы, если бы я вовремя не узнал о нем.
   -- Теперь мне все ясно! -- воскликнул кузнец почти вне себя от гнева и тревоги. -- О, тот лукавый отшельник дорого заплатит за свое вероломство! Не теряй же ни минуты больше! Лети выручать ее!.. Лети скорей!
   Торопить Джека Соломинку не было никакой надобности, он уже помчался в сопровождении своих спутников в лес.
  

Глава XIX.
У ОТШЕЛЬНИКА

   Эдита и ее мать, далекие от всякого предчувствия опасности, отправились в назначенный час к отшельнику. У них не могло быть и тени недоверия к монаху Гавину, который был хорошо им известен и пользовался славой большой святости. Их также вовсе не пугала мысль идти в такой поздний час по лесу. Тропинка, ведшая к его келье, была хорошо им знакома, ночью они также легко могли найти дорогу, как среди белого дня. У них не было и в помышлении, чтобы кто-нибудь мог обидеть их.
   Эта прогулка через лес, как и следовало ожидать, доставляла им большое удовольствие. Прежде чем они достигли места назначения, луна уже поднялась и осветила одинокую келью отшельника, стоявшую посреди прогалины.
   При свете луны келья казалась олицетворением уединения и мира. То была простая хижина, незатейливо построенная отшельником из строевого леса, срубленного им самим здесь же, на месте. Крыша была покрыта тростником и от времени поросла мхом. Подле двери возвышалось Распятие, составленное из сколоченных крест-накрест сосновых досок. Неподалеку от кельи журчал светлый ручеек -- большое подспорье для пустынника, по всей вероятности, повлиявшее на выбор места для скита.
   Отшельник стоял на пороге хижины, когда подошли обе женщины. Он выступил вперед, чтобы дать им свое благословение, и затем ввел их в келью.
   Восковая свеча освещала комнатку, все убранство которой состояло из грубого самодельного стола, где стояли песочные часы, и из трех-четырех стульев такой же простой работы. В одном углу находилось небольшое Распятие, а в смежной каморке стояла убогая койка, на которой спал отшельник.
   Пригласив посетительниц сесть, он вынул из кармана своей рясы ларчик и поставил его на стол, затем обратился к Эдите.
   -- Я должен сообщить тебе о странном случае, дочь моя, -- сказал он. ---- Нынче вечером, когда я читал Верую, в мою келью явился гонец. Отворив дверь, он сказал: "Встань, святой отец, и иди к дочери кузнеца, Эдите, которой ты скажешь, чтобы она пришла в твою келью сегодня, час спустя после заката солнца". -- "С какой стати? -- с удивлением ответил я. -- Ты совсем не известный мне человек и, может быть, имеешь какой-нибудь злой умысел. Я не берусь передавать поручения и не позову девицу". -- "Брось свои опасения и сомнения! -- сказал гонец. -- Никакого вреда для нее не будет, наоборот, она получит подарок. И вот в доказательство я отдам тебе этот ларчик, а ты передашь его ей в собственные руки". -- "Но зачем делать из этого такую тайну? -- спросил я, все еще не решаясь принять ларчик. -- Да и почему же ты сам не можешь передать его ей?" -- "Я исполняю данное мне поручение -- отвечал он, -- и если знатная леди, пославшая меня, избрала такой способ, то я не смею ослушаться ее приказания. Я -- простой слуга и должен делать так, как мне приказывают". -- "Коль скоро ты прислан дамой, то это -- другое дело, -- сказал я. -- Но не могу ли я узнать ее имя?" -- "Мне приказано сохранить это в тайне, -- сказал он. -- Но впоследствии ты узнаешь ее имя".
   -- Вы сейчас узнаете его, святой отец! -- воскликнула Эдита, выслушавшая рассказ старика с величайшим вниманием. -- Должно быть, это -- принцесса Уэльская! Никто другой, кроме нее, не может прислать мне такой богатый подарок.
   -- Однако странно, что она прислала его окольным путем, -- заметила г-жа Тайлер не без некоторого недоверия. -- К тому же она уже сделала тебе один подарок.
   -- Вот ларчик, дочь моя, возьми его! -- сказал отшельник, передавая ящичек молодой девушке. -- Когда я узнал, что он прислан знатной леди, то не стал более колебаться и, приняв его, обещал исполнить поручение гонца.
   -- Я не нахожу слов для выражения вам моей признательности, святой отец, -- сказала Эдита. -- Но ларчик не замкнут, посмотрим, что в нем.
   Говоря это, она открыла ящичек и вынула из него нитку жемчуга.
   -- Жемчуг! -- воскликнула она. -- Посмотри, мама, как он красив!
   -- Действительно, красив! -- воскликнула г-жа Тайлер, глядя на сокровище с восхищением.
   -- Это -- воистину драгоценное украшение, -- сказал отшельник, приподымая свечу, чтобы лучше рассмотреть его.
   -- Но это слишком богатая вещь для меня -- со вздохом сказала Эдита.
   -- Нет, ты должна ее носить, коль скоро она прислана тебе принцессой, -- заметила мать.
   -- Но откуда я могу знать, что это и впрямь она прислала? -- указала молодая девушка. -- Здесь есть что-то странное, загадочное.
   -- Оставь подарок у себя, пока не узнаешь чего-нибудь больше, -- сказала г-жа Тайлер.
   -- Да, я оставлю его, пока не посоветуюсь с настоятельницей, -- заметила Эдита, кладя жемчуг обратно в ларчик.
   -- О, настоятельница, наверно, даст тебе добрый совет! -- воскликнул отшельник. -- Но я не вижу причины, почему бы тебе не носить подарок.
   -- И я также, -- добавила г-жа Тайлер. -- А пока я позабочусь спрятать ларчик.
   И она положила его в карман.
   Как раз в эту минуту легкий стук в маленькое окошечко кельи заставил всех их вздрогнуть.
  

Глава XX.
ТАИНСТВЕННЫЙ ОТПРАВИТЕЛЬ ЛАРЧИКА

   -- Пречистая Дева Мария! -- воскликнул отшельник. -- Что случилось? Потом он крикнул так громко, что его можно было слышать за окном:
   -- Кто требует лесного отшельника? Я не отворяю моей двери для незнакомых.
   -- Это -- гонец, принесший ларчик сегодня вечером, -- ответил голос. -- Не имеет ли молодая девица передать чего-нибудь моей знатной госпоже?
   -- Можешь войти, -- сказал отшельник, отворяя засов двери.
   -- Нет, пусть молодая особа выйдет ко мне, -- ответил мужской голос.
   Эдита, не подозревая ничего дурного, поспешила исполнить просьбу. Но когда она вышла из хижины и оглянулась, ища глазами гонца, то заметила двух или трех всадников, полускрытых в густой тени деревьев. Она мгновенно повернулась назад, но чья-то сильная рука схватила ее и, несмотря на ее крики, поволокла прочь от хижины. Вслед затем руки ее были крепко связаны шарфом, что лишало ее всякой возможности борьбы. Связанная таким образом, она была приподнята с земли и посажена на седло впереди всадника, который казался предводителем всего отряда.
   Встревоженные ее криками, отшельник и мать не замедлили бы броситься к ней на помощь, если бы их не удержал вооруженный человек, вставший на пороге в келью и преградивший им путь.
   -- Отпустите меня! -- кричала испуганная девушка всаднику, который обхватил ее стан рукой, удерживая ее перед собой на седле.
   -- Отпустить тебя? Ну, нет, этого не будет! -- отвечал он взволнованным голосом. -- Я слишком счастлив для того, чтобы расстаться с тобой. Ведь я сказал тебе сегодня утром, что ты будешь моей, и сдержал свое слово.
   -- О, это он! -- воскликнула Эдита, стараясь отстраниться от него насколько можно дальше, но он крепко держал ее.
   -- Ты совершенно в моей власти, прелестная девушка, -- сказал он.
   -- Отец услышит мои крики и освободит меня.
   -- Не рассчитывай на помощь твоего отца, -- смеясь, возразил сэр Джон Голланд, так как это был он. -- Я позаботился предупредить всякое вмешательство с его стороны. Ничего не подозревающий кузнец занят теперь работой в своей кузнице. Мой замысел хорошо задуман и хорошо выполнен. Ха! Ха! Ха!
   -- Господь защитит меня от вашего злого замысла, я нисколько не сомневаюсь в этом! -- воскликнула она.
   И Эдита снова принялась кричать, призывая на помощь св. Урсулу, св. Агату, св. Юлию и всех святых угодниц, которые считаются защитницами угнетенных девиц.
   Не обращая ни малейшего внимания на ее крики и полагая, что их никто не слышит, за исключением тех, которые не могут оказать ей помощи, сэр Джон ехал по лесной тропинке, намереваясь свернуть в сторону, как только достигнет просеки, которую он заметил по правую руку. В некотором расстоянии впереди ехал сэр Осберт Монтакют, а позади их сопровождали два хорошо вооруженных всадника на прекрасных конях.
   Вдруг сэр Осберт остановился, с минуту прислушивался и, повернув коня назад, поскакал к сэру Джону со словами:
   -- Милорд, ехать вперед небезопасно! Навстречу нам приближаются всадники. Я внятно слышал топот лошадиных копыт.
   -- Уверены ли вы в этом? -- спросил сэр Джон.
   -- Совершенно уверен, и, насколько могу судить, отряд состоит из пяти-шести всадников.
   Хотя они переговаривались шепотом, но Эдита расслышала их разговор. Полагая, что, может быть, ей представляется случай к спасению, она возобновила свои крики о помощи. На ее призывы тотчас же последовал ответ со стороны приближающегося отряда всадников.
   -- Сорвалось! -- воскликнул сэр Джон. -- Приходится обратиться в бегство.
   И, круто повернув лошадь, он помчался назад по прежней дороге. Все остальные последовали за ним.
  

Глава XXI.
ОСВОБОЖДЕНИЕ

   Заставить умолкнуть испуганную девушку, не прибегая к насилию, не было никакой возможности. Оттого-то преследователи, руководясь ее криками, приближались с удвоенной быстротой и, казалось, уже настигали беглецов.
   Сэр Джон и его помощники миновали келью отшельника и свернули на другую тропинку, которая вела вглубь леса. Чувствуя за собой близкую погоню, хотя и не видя еще преследователей, они решились разделиться; сэр Джон, оставив своих помощников, круто свернул в сторону и углубился в чащу.
   Он не без труда пробрался сквозь мелкие заросли и кустарники, но считал себя в безопасности, его прекрасная пленница впала в обморочное состояние и уж больше не кричала. Однако не успел он углубиться далеко в лес, как вдруг услышал треск ветвей, указывавший, что один из его преследователей был близко. Минуту спустя раздался громовой голос:
   -- Эй, ты, разбойник и грабитель! Остановись и отдай девушку, которую ты похитил. Остановись же, говорят тебе! Ведь, тебе не уйти от меня.
   При этом вызове сэр Джон мгновенно оборотился и выхватил и меч.
   В это время он достиг открытой, освещенной лунным светом тропинки, с которой ясно был виден преследователю, выехавшему вслед за ним из чащи. Вид этого всадника был так дик и ужасен, что сэр Джон смотрел на него и его вороного коня с удивлением, к которому примешивался какой-то суеверный страх. Но вдруг он оправился и занес на Беглого такой удар, который, наверно, прекратил бы обильную приключениями жизнь смельчака, если б тот не уклонился проворно в сторону. Потом разбойник ловко выбил меч из рук молодого вельможи, схватил его за горло и воскликнул:
   -- Уступи мне молодую девицу или я убью тебя и возьму ее!
   -- Никогда! -- воскликнул сэр Джон.
   Сделав отчаянное усилие, он вырвался из тисков Беглого и замахнулся на него кинжалом.
   Во время завязавшейся борьбы рукой ли самого владельца или Беглого, но конь сэра Джона получил смертельный удар в шею. Когда благородное животное упало на землю, молодая девушка, все еще находившаяся в бессознательном состоянии, была выхвачена Джеком Соломинкой из рук похитителя. Прежде чем сэр Джон высвободился из-под седла, счастливый соперник был уже далеко. Вслед затем сэр Джон услышал звук рожка, которым Беглый созывал свою шайку.
  

Глава XXII.
ЭДИТА И ЕЕ ОСВОБОДИТЕЛЬ

   Беглый, хорошо знакомый со всеми закоулками в лесу, легко и быстро выбрался на тропинку, которая вела к деревне, и поехал шагом в ожидании своей шайки, которая должна была присоединиться к нему. Он всматривался в прелестную головку, склоненную теперь к его плечу, и в уме его зарождались недобрые мысли.
   "Девушка попала в мои руки -- думал он. -- Почему бы мне не оставить ее у себя и не сделать своей невестой? Но нет, это может вызвать разлад между мною и ее отцом, а я не должен ссориться с ним теперь".
   Его взоры, полные страсти и восхищения, были еще устремлены на прелестное личико, когда Эдита открыла глаза. Встретив его пылкий взгляд, она была, пожалуй, еще больше испугана, чем раньше, когда находилась во власти молодого вельможи. Как только она узнала о случившемся, то поблагодарила своего освободителя, но тотчас же попросила спустить ее с седла на землю.
   -- Нет, я должен отвезти вас к вашему отцу, прелестная девица, -- сказал он. -- Иначе он усомнится в той маленькой услуге, которую я оказал вам. К тому же вы еще слишком слабы, чтобы идти пешком.
   -- Не думаю, -- возразила она, очень неохотно примиряясь со своим неприятным положением. -- Но вы удвоите мою признательность, если поскорей доставите меня домой.
   Тут она с тревогой осведомилась о своей матери, но он не мог дать ей на этот счет никаких разъяснений. Тем временем к нему подъехала вся шайка, и он отдал приказание одному из своих людей съездить в келью отшельника. Затем Джек погнал своего коня галопом и скоро достиг жилища Уота Тайлера.
   Кузнец стоял у своих дверей в страшном волнении и тревоге. Приняв дочь от освободителя, он прижал ее к своей груди.
   -- Слава Богу, ты здрава и невредима! -- воскликнул он. -- Но где же твоя мать?
   -- Вы скоро ее увидите, -- ответил Джек Соломинка. -- Не беспокойтесь о ней. она в безопасности.
   -- Но каков этот лживый монах! -- воскликнул кузнец, с яростью топая ногой о землю.
   -- Не сердись на доброго отшельника, отец, -- сказала Эдита. -- Ты несправедливо подозреваешь его. Он сам был обманут этим злым молодым вельможей. Я сейчас все тебе расскажу.
   -- Так иди в комнату, дитя мое, -- сказал Уот, значительно успокоенный этим уверением. -- Мне нужно переговорить с тобой прежде, чем ты уедешь, -- добавил он, обращаясь к Беглому.
   -- Удобно ли мне будет войти в твой дом? -- спросил тот.
   -- Вполне, -- ответил Уот. -- Вся деревня теперь уже спит.
   Разбойник спешился и, препоручив коня одному из своих людей, вошел в коттедж вместе с кузнецом.
  

Глава XXIII.
ВНЕЗАПНАЯ ССОРА

   Комната была тускло освещена лампочкой, при свете которой можно было видеть низкий потолок, поддерживаемый широкими балками, огромный очаг с остатками догоравших в нем дров и простую меблировку, какую и следовало ожидать в таком хозяйстве. Зато на стенах были развешаны различные предметы вооружения -- кольчуга, наручи, назатыльник, ожерелье, наколенники, шишак и щит, а также топор, двойная секира, боевой молот, пара мечей, арбалет и лук. Все это придавало комнате своеобразный вид. Впрочем, не было ничего удивительная, что в жилище Уота Тайлера находилось столько оружия: мы знаем, что он был не только кузнецом, но и оружейным мастером.
   Тут не было ничего, принадлежащего лично Эдите; у молодой девушки была своя комнатка, выходившая окнами в сад. Теперь, войдя туда, она тотчас же опустилась на колена перед маленькой иконой Пресвятой Девы и произнесла горячую благодарственную молитву за свое счастливое избавление от опасности.
   Первым делом Уота было достать из шкафа фляжку вина и пару пивных рогов. Он поставил их на стол, и союзники уселись.
   После того как они торжественно выпили за здоровье друг друга, кузнец заговорил. С важностью и с таким выражением глаз, которое ясно показывало, что решение его принято окончательно.
   -- После этого оскорбления, брат, ты не удивишься, что я решился не откладывать долее восстания. Знак будет подан завтра же.
   -- Рад слышать это! -- воскликнул Беглый. -- Двадцать тысяч человек уже готовы встать под наше знамя, как только оно будет поднято. Но каким способом будет дан знак?
   -- Я еще не решил этого, -- возразил Уот. -- Но собери завтра к полудню на Дартфорд-Бренте всех людей, которых ты навербовал. К тому времени я составлю план, будь готов действовать! Я намерен прежде всего отправиться в Кентербери, чтобы освободить Джона Бола. К тому времени, как придем туда, мы успеем собрать все наши силы. В случае, если встретим сопротивление, возьмем город силой и предадим его разграблению, но я думаю, что жители встретят нас дружелюбно. Во всяком случае, мы избавим архиепископа от его сокровищ и, когда заберем все, что будем в состоянии взять, начнем наш поход на Лондон. Это будет достопамятное движение. Ни один дом, ни один замок не останется не посещенным.
   -- Вижу, брат, что в тебе пробудилась наконец жажда мщения, -- сказал Джек Соломинка.
   -- И она не скоро будет утолена, -- отвечал Уот. -- Вельможные тираны, которые так долго угнетали нас, которые топчут нас в грязь и похищают наших жен и дочерей, почувствуют наконец нашу силу. Мы истребим их! Выпьем же еще по чарке за их гибель!
   -- Охотно! -- отвечал Беглый, осушая наполненный для него рог. -- Час расплаты уж недалек.
   -- Его слишком долго откладывали, -- сказал Уот. -- Если бы это последнее посягательство удалось, я во всю свою жизнь не простил бы себе моей медлительности.
   -- Это послужит предлогом к восстанию, -- заметил Беглый. -- Слушай, брат! -- продолжал он, опираясь локтем на стол и заглядывая в лицо Уоту. -- Хочу сделать тебе одно предложение и не сомневаюсь, что ты не замедлишь принять его. Я почувствовал любовь к твоей дочери. Выдай ее за меня замуж.
   Уот с изумлением взглянул на него, словно не веря своим ушам.
   -- Ну, что ж ты на это скажешь? -- спросил Беглый после минутной заминки.
   -- Мы поговорим об этом после, -- отвечал кузнец. -- Теперь тебе следует думать совсем о другом.
   -- Нет, я не хочу откладывать этот разговор, -- настойчиво возразил Беглый. -- Я должен сейчас получить обещание.
   -- Мне очень жаль огорчить тебя отказом, -- сказал кузнец. -- Но я должен ответить: нет!
   -- Объясни же мне причину твоего отказа! -- воскликнул Беглый, едва владея собой.
   -- Никаких причин не нахожу нужным объяснять, -- напрямик объявил кузнец.
   -- Но ведь, подвергая свою жизнь опасности для спасения девушки, я приобрел на нее право! -- воскликнул Беглый с засверкавшим взором.
   -- Ты приобрел право только на ее благодарность, и ничего больше, -- возразил Уот Тайлер.
   -- Клянусь св. Николаем, она будет моей! -- закричал Беглый, вскакивая с места и хватаясь за меч. -- Коль скоро мне нанесли такое недостойное оскорбление, я овладею ею силой! Стоит мне только затрубить в рог -- и на помощь мне явятся мои молодцы.
   -- Но и все вы вместе не отнимете ее у меня! -- воскликнул Уот. -- Ты -- хуже, чем тот молодой вельможа.
   С этими словами он быстро отступил назад и схватил меч, висевший на стене. Оба сверкающими глазами смотрели один на другого, но, видимо, ни тот, ни другой не хотел первым совершить нападение. Как раз в это время вошла Эдита, заслышавшая из своей комнатки шум их ссоры.
   -- Уйди, дитя! -- воскликнул Уот. -- Тебе здесь не место! Иди назад в свою комнату и затвори дверь.
   -- Нет, батюшка, я не оставлю тебя! -- воскликнула она, бросаясь к нему. -- Что за причина этой внезапной ссоры?
   -- Причиной ссоры ты сама, -- отвечал Беглый.
   -- Я? -- переспросила Эдита.
   -- Мы поссорились из-за тебя, и ты можешь прекратить ссору одним словом, -- продолжал он. -- Хочешь ли ты составить мое счастье? Согласна ли быть моей женой? Скажи "да" -- и двадцать отцов не отымут тебя у меня.
   -- Если она согласится, то ты получишь также и мое согласие, -- заметил Уот.
   -- Слышишь, девушка?! -- воскликнул Беглый.
   -- Отказав в твоей просьбе (так, кажется, насколько я понимаю было дело?), -- ответила Эдита, делая над собою невероятное усилие, чтобы скрыть отвращение, которое он ей внушал, -- мой отец поступил хорошо. Я очень обязана тебе за великую услугу, которую ты мне оказал, но твой подвиг потеряет всякую цену, если ты будешь настаивать на награде.
   -- Довольно! Я был безумцем! -- воскликнул Беглый, пряча свой меч. -- Прости меня, прекрасная девица. Хотя ты не можешь любить меня, но я не хочу, чтобы ты ненавидела меня. И ты, брат, не сердись на меня, -- добавил он, обращаясь к Уоту. -- Вспышка прошла и никогда больше не возвратится.
   С этими словами он протянул руку кузнецу, который искренно пожал ее, между ними состоялось полное примирение.
   В эту минуту раздался стук в дверь, которая тотчас же отворилась, и из-за нее показалась голова одного из товарищей Беглого.
  

Глава XXIV.
МЕССЕР ВЕНЕДЕТТО И РАЗБОЙНИКИ

   -- Мы только что задержали верхового путника, командир -- сказал разбойник, обращаясь к своему атаману.
   -- Откуда он ехал? -- спросил Беглый.
   -- Не далее, как из гостиницы, -- отвечал разбойник.
   -- Из гостиницы!.. Уверен ли ты в этом?
   -- Совершенно уверен. Мы видели, как он выехал. Задержать его?
   -- Должно быть, это мессер Венедетто, богатый ломбардский купец, -- сказал Уот Беглому. -- Если это так, то он будет для нас теперь хорошей добычей.
   -- Приведите его сюда, -- приказал Беглый своему товарищу.
   -- Уйди отсюда, дочка! -- сказал Уот. -- И не приходи, пока не позову тебя.
   Почти тотчас после ее ухода в комнату был введен осанистый человек, за которым поспешно затворили дверь.
   -- Это он, ломбардский купец... -- шепнул Уот своему союзнику.
   -- Почему я был остановлен на моем пути? -- спросил мессер Венедетто, сильно встревоженный при виде Беглого, наружность которого производила на него далеко не успокоительное впечатление. -- Но, надеюсь, вы не намерены причинить мне никакого вреда?
   -- Вы должны дать мне отчет о ваших поступках, мессер Венедетто, прежде чем я разрешу вам продолжать ваше путешествие, -- сказал атаман разбойников. -- Я -- правительственный блюститель правосудия.
   -- Гм... Я готов был подумать совершенно иное, -- заметил мессер Венедетто. -- У тебя такой вид, как будто ты сам избегаешь всяких блюстителей правосудия... Однако чем же я навлек подозрение?
   -- Почему ты покинул гостиницу в такой поздний час? -- спросил Беглый голосом власть имеющего человека.
   -- Просто из желания пораньше приехать в Лондон завтра утром, -- отвечал Венедетто.
   -- Но ведь вы намеревались переночевать в гостинице, -- заметил Уот. -- Значит, вы внезапно переменили ваше намерение?
   -- И в этом, полагаю, нет ничего худого, -- возразил Венедетто. -- Я вспомнил вдруг о важном деле, которое мне предстоит на завтрашний день и о котором я чуть было не забыл.
   -- Вот как! -- воскликнул Уот Тайлер, недоверчиво пожимая плечами. -- Но я готов поклясться, что вы, наверно, не забыли сделать соответственные наставления вашему сборщику податей, Шакстону.
   -- Мне нет до него никакого дела, -- ответил Венедетто.
   -- С вашей стороны крайне неосторожно путешествовать без конвоя, -- сказал Беглый. -- Ведь вы можете попасть в руки разбойников. Окрестности кишат грабителями. Но за маленькое вознаграждение я и мои люди позаботимся о вашей безопасности в пути.
   -- Но кто мне поручится, что вы сами не вошли в соглашение с разбойниками? -- спросил Венедетто.
   -- Чтоб я входил в соглашение с разбойниками! -- с благородным негодованием воскликнул Беглый. -- Ведь я уже сказал вам, что я -- блюститель правосудия. Я готов даром проводить вас на расстояние мили, но если я поеду дальше, то вы должны будете заплатить мне и моим людям.
   -- С радостью принимаю ваше предложение, -- ответил Венедетто. -- Могу ли я теперь продолжать путь?
   -- Разумеется, -- подтвердил Беглый.-- Я отнюдь не намерен удерживать вас теперь, когда убедился, что у вас нет злого умысла. Завтра в назначенный час мы увидимся с тобой, дружище, -- добавил он, кинув выразительный взгляд в сторону кузнеца. -- Покойной ночи!
   Затем он удалился вместе с Венедетто и тотчас потребовал, чтобы привели лошадь ломбардского купца. Когда она была подана, он шепотом отдал несколько приказаний своим людям. Вслед затем самозваный блюститель правосудия и его ничего не подозревавший спутник поехали рядом. Миновав монастырь, они направились по дороге в Лондон.
   Все опасения, которые Уот Тайлер мог иметь насчет участи жены, не замедлили рассеяться: она явилась сама вскоре после отъезда Беглаго и его спутников.
  

Глава XXV.
ЧАС ПРИБЛИЖАЕТСЯ

   Не взирая на потрясения и тревоги предшествовавшей ночи, Эдита на следующее утро, по своему обыкновению, отправилась к ранней обедне в монастырь. По окончании богослужения она беседовала с леди-настоятельницей, которой рассказала обо всем случившемся.
   Слушая этот рассказ, добрая настоятельница едва могла скрыть сильнейшее волнение, овладевшее ею.
   -- Действительно, дитя мое, -- сказала она, когда Эдита окончила рассказ, -- ты избежала огромной опасности, но так как этот дерзкий вельможа может сделать новое нападение, то тебе лучше всего укрыться на время в стенах этой обители. Здесь ты будешь в полной безопасности: при всей его беззастенчивости он все-таки не дерзнет совершить кощунство.
   -- Если отец даст согласие, то я буду счастлива воспользоваться вашим предложением, святая мать, -- ответила Эдита голосом глубокой признательности.
   -- Твой отец не может отказать тебе в этом, дитя мое, -- заметила настоятельница. -- Он так же, как и я, должен понять опасность, которой ты подвергаешься. И твоя мать, конечно, согласится, что эти предосторожности необходимы. Итак, приходи сюда сегодня пораньше, днем. Все будет приготовлено для тебя.
   В сопровождении сестры Евдоксии, которую настоятельница послала вместе с ней, Эдита возвратилась в деревню.
   По дороге они встретили отшельника, который шел к Уоту, чтобы оправдаться перед ним, но Эдита сказала ему, что это лишнее: ее отец уже вполне удовлетворен ее объяснением. Обрадованный этим известием, добрый монах возвратился обратно в свою келью.
   Погода в то утро стояла прекрасная: и деревня, озаренная яркими лучами солнца, представляла веселое, светлое зрелище. Но наблюдательный глаз подметил бы некоторые признаки надвигающейся бури, которая ежеминутно грозила разразиться. На лужайке собрались несколько кучек крестьян с угрюмыми лицами и насупленными бровями. Уот Тайлер держал речь к собранию. Он стоял на пне срубленного дерева, его мощная фигура была ясно видна над головами слушателей. Его речь, очевидно, была зажигательного свойства, это было видно по возбужденным движениям слушателей и по глухому ропоту, пробегавшему по толпе. Была минута, когда ропот усилился до гула негодования, но вспышка была сдержана Уотом.
   Вскоре после того он сошел с возвышения, и слушатели его разошлись, пообещав предварительно быть наготове и ждать знак.
   Соблазнившись прекрасным утром, Чосер вышел из гостиницы и направился к лужайке, где остановился в некотором отдалении, откуда мог наблюдать картину. Он без труда узнал Уота Тайлера и столь же легко догадался, какой смысл могла иметь его речь. Он уже знал о попытке похитить Эдиту и нисколько не удивлялся негодованию ее отца. Судя по зловещему виду разбредавшейся сходки, Чосер склонен был думать, что эти люди скоро опять соберутся на совещание, а там уж неизбежно начнутся беспорядки. Размышляя таким образом, он вдруг заметил, что Уот Тайлер приближается к нему.
   -- Слышали ли вы об оскорблении, нанесенном мне? -- спросил кузнец, поздоровавшись с поэтом.
   -- Слышал, -- ответил Чосер. -- И, насколько я заметил, вы, кажется, уже сделали первые шаги к мщению. Но предостерегаю вас, остановитесь, пока еще дело не зашло слишком далеко!
   -- Удерживать меня теперь равносильно попытке остановить небесную молнию на ее пути, -- запальчиво возразил кузнец. -- Но примите и мое предостережение, господин Джеффри Чосер! Если вы не хотите присоединиться к восстанию, то продолжайте без промедления ваше путешествие, иначе я не ручаюсь за вашу безопасность.
   -- Обдумали ли вы то, что я говорил вам относительно герцога Ланкастера? -- спросил Чосер. -- Начинайте восстание во имя его -- и тогда я присоединюсь к вам.
   -- Мы не придерживаемся никакой стороны, а требуем только восстановления наших прав, -- возразил Уот. -- Если бы сам Джон Гонт был здесь лично, то и он не нашел бы ни одного приверженца. Но я снова советую вам немедленно уехать, иначе -- не пеняйте на меня, если с вами случится какая-нибудь неприятность.
   -- А разве восстание уже так близко? -- спросил Чосер.
   -- Не спрашивайте меня об этом и уезжайте с миром! -- отвечал Уот.
   Но Чосер не выказал никакой тревоги.
   -- Я не уеду до тех пор, пока не прощусь с твоей прелестной дочерью и не поздравлю ее со счастливым избавлением от опасности.
   -- В таком случае, пойдемте со мной! -- воскликнул Уот. -- Должно быть, теперь она уже возвратилась из монастыря.
  

Глава XXVI.
ЗНАК К МЯТЕЖУ

   Подходя к коттеджу кузнеца, они заметили, что туда вошел какой-то человек с нахальной осанкой и с отталкивающим выражением лица.
   -- Не Шакстон ли это, сборщик податей? -- спросил Чосер.
   -- Он и есть! -- отвечал кузнец сердито. -- Мне нужно сказать ему пару слов, когда он войдет. Обождите меня здесь минутку, сэр, прошу вас.
   Вдруг из коттеджа послышался громкий крик, заставивший Уота ускорить шаги. Но прежде, чем он успел подойти к своему дому, оттуда выскочила его жена.
   -- Что случилось? Говори, жена! -- крикнул он.
   -- Негодяй оскорбил нашу дочь! -- ответила она.
   -- A! -- воскликнул Уот таким зловещим голосом, словно послышалось рычание льва.
   Кинувшись к кузнице, дверь которой была открыта, он схватил там тяжелый молот. В ту минуту, когда он показался из кузницы, вооруженный своим страшным оружием, из коттеджа вышел Шакстон. Они встретились лицом к лицу. Испуганный грозным выражением лица Тайлера, негодяй попятился назад. Однако смелость не совсем изменила ему. Он крикнул:
   -- Именем короля повелеваю тебе пропустить меня! Я требовал только законный налог, ведь молодая девица -- уже взрослая.
   -- Лжешь, подлец! -- крикнул Уот.
   И, приподняв молот обеими руками, он со всего размаха ударил им по голове несчастного негодяя, который мгновенно упал наземь.
   При виде безжизненного трупа Шакстона г-жа Тайлер с пронзительным криком бросилась в коттедж, а Чосер, пораженный случившимся, оставался неподвижно на месте. Тотчас же несколько других свидетелей приблизились к месту происшествия.
   -- Ты хорошо поступил, Уот! -- кричали они. -- Подлец заслуживал смерти.
   -- Я нанес этот удар за свободу! -- ответил он.
   Потом, приподняв окровавленный молот и поставив одну ногу на труп сраженного им негодяя, Уот Тайлер закричал:
   -- Свобода!
   На этот крик, точно эхо, отозвались сотни голосов. Со всех сторон послышалось: "Свобода!"
   Знак был подан, и на него получился ответ.
   Словно по мановению волшебного жезла, перед жилищем кузнеца появились сотни две мятежников. Все они были снабжены самым разнообразным оружием -- дубинами, топорами, секирами, косами, отбитыми клинками, кривыми ножами, резаками, пиками, обоюдоострыми мечами, широкими кинжалами, луками, арбалетами и пращами. У некоторых были даже кое-какие доспехи: старые панцири, кожаные тигеляи, шишаки; такие, впрочем, являлись исключением.
   Марк Кливер, мясник, был вооружен палашом, которым он отсек голову Шакстона и наткнул ее на пику. Когда он приподнял ее, гул кровожадного неистовства послышался в толпе.
   При самом начале этого бурного зрелища Чосер сделал попытку удалиться незамеченным, но он был схвачен Элайджей Лирипайпом и Гроутгидом, из которых каждый, кроме мелкого оружия, был снабжен мечом. Они задержали его впредь до распоряжений, которые соблаговолит дать их предводитель.
   Тем временем Уот вошел в свое жилище, надел латы и шлем и вооружился кинжалом и мечом.
   Облачаясь таким образом, он кликнул дочь, но она не явилась на его зов. Зато вышедшая из соседней комнаты и казавшаяся страшно перепуганной жена сообщила ему, что Эдита вместе с сестрой Евдоксией убежали в монастырь.
   -- Отлично, -- заметил Уот. -- Я сам хотел послать ее туда. И тебе также следует укрыться там.
   -- Нет, я не покину коттеджа, -- возразила жена. -- О, Уот! -- добавила она, схватив его за руку и стараясь удержать. -- Ты идешь на свою погибель.
   -- Я не могу возвратиться, если бы даже хотел! -- ответил он мрачно и с таким выражением лица, которого она никогда еще не видала у него. -- Мое дело уже начато. Неделю спустя ни одно имя во всей Англии не будет возбуждать столько страха, как мое! Прощай, будь здорова!
  

Глава XXVII.
МЯТЕЖНИКИ ВЫСТУПАЮТ ИЗ ДАРТФОРДА

   Когда Уот Тайлер вышел из дому, он нашел у крыльца оседланного коня, приведенного ему одним из мнимых менестрелей, который уже более не считал нужным разыгрывать свою роль.
   Когда Уот вскочил на коня, толпа приветствовала его громкими криками. И вот, потрясая мечом, он воскликнул:
   -- Братья! Идемте на освобождение нашей родины от притеснений! И пусть нашим кликом будет: "Святой Георгий за Веселую Англию".
   -- Да, Англия скоро сделается снова Веселой Англией, -- послышалось в ответ ему несколько голосов.
   "Я сильно сомневаюсь", -- подумал Чосер. Затем поэт попросил своих стражников отвести его к главарю, что они не замедлили исполнить. Но Уот, успевший уже усвоить голос и взгляд повелителя, отказался освободить его.
   -- Ведь по вашей собственной вине, мастер Чосер, вы сделались пленником, -- сказал он. -- Теперь я должен задержать вас в качестве заложника.
   -- Но возвратите мне по крайней мере моего коня, -- сказал поэт.
   -- Дайте честное слово, что вы не сделаете попытки бежать, и ваша просьба будет исполнена, иначе нет -- возразил Уот.
   Когда обещание было дано, Уот продолжал:
   -- Мы сделаем небольшой привал около гостиницы, и там вам будет отдана ваша лошадь. -- Теперь следуйте за мной! -- крикнул Уот, занимая место во главе мятежников.
   Оглашая воздух громкими криками и потрясая своим оружием, толпа направилась в средину деревни. В расстоянии двадцати шагов впереди ехавшего на коне предводителя бежал Марк Кливер с воткнутой на пику головой Шакстона. Вокруг Тайлера уже образовалось нечто вроде отряда телохранителей из четырех человек, которые благодаря их странному снаряжению представляли презабавный вид. Один из них был Криспин Куртоз, сапожник, который напялил на себя старый панцирь времен Эдуарда II, другой, Питер Круст, булочник, явился в латных рукавицах, в пробитом шлеме, с секирой в руках; двое других были Элайджа Лирипайп и Джосберт Гроутгид. Позади них шел Чосер, охраняемый стражей с обеих сторон.
   Движение мятежников умышленно было очень медленно: они рассчитывали, что попутно число их будет расти. Им не пришлось разочароваться. Частью со страха, частью по сочувствию к их цели поселяне принимали их восторженно. Вскоре к ним присоединились еще около сотни человек, но так как они по большей части не были вооружены, то их отправили собирать всякое оружие, какое только можно было найти в деревне.
   Когда остановились перед гостиницей, Балдок, уже ожидавший их, выступил вперед и, почтительно приветствуя главаря, предложил ему и его спутникам лучшие вина, какие только имелись в его погребе.
   -- Конечно, ты не ожидаешь платы, Балдок? -- сказал Криспин Куртоз.
   -- Платы... О нет! -- отвечал трактирщик. -- Я слишком счастлив, что могу угостить вас.
   -- Так принеси фляжку мальвазии и четыре стакана, -- повелительно крикнул ему Куртоз.
   -- Слушаюсь, ваше степенство, -- отвечал с поклоном Балдок.
   -- Не называй меня вашим степенством, -- сказал Куртоз. -- Я -- человек из народа. Да и отныне между людьми не будет различия. Все будут равны. Сапожник будет таким же господином, как и тот, для кого он работает.
   -- Или, вернее, отныне не будет ни сапожников, ни портных, -- заметил Лирипайп.
   -- И хлебов также не будут печь, по крайней мере я не буду, -- прибавил Питер Круст.
   "В таком случае, мы должны будем ходить босыми и нагими, а я, кажется, совсем превращусь в скелет", -- подумал Балдок.
   -- Итак, -- продолжал он вслух, -- коль скоро все равны и я не смею не угостить все собрание, то не угодно ли вам будет выпить пива или меда?
   -- Провались ты, каналья! -- запальчиво крикнул Гроутгид. -- Мы достаточно долго тянули мед и пиво, теперь наш черед пить только самые отборные вина. Неси сюда мальвазию без дальних разговоров!
   -- Поди откупорь бочку пива, Балдок, этого будет достаточно, -- вмешался Уот Тайлер повелительным голосом. -- Кстати, слушай! -- добавил он. -- Пусть сейчас же выведут из конюшни лошадь господина Чосера.
   -- Разве господин Чосер присоединился к вам? -- с удивлением воскликнул трактирщик.
   -- Да, только не по доброй воле, -- ответил поэт. -- Запомни это, добрый Балдок.
   Трактирщик поспешно удалился исполнять полученные приказания и, побаиваясь, как бы его нынешние гости не стали сами распоряжаться в случае какой-нибудь недостачи, предоставил им пива в изобилии, с этой целью была откупорена целая бочка, как советовал Уот. Из конюшни также была выведена лошадь Чосера, и поэт почувствовал себя гораздо удобнее, когда снова уселся в седле.
   После получасовой остановки, во время которой к рати мятежников присоединились новые приверженцы, Уот Тайлер уже начал выражать нетерпение, как вдруг он заметил, к немалому своему удовольствию, верхового гонца, примчавшегося в деревню и сообщившего ему, что его брат-командир ожидает его с большим отрядом у Дартфорд-Брента.
   Получив это приятное известие, Уот немедленно отдал приказание выступать в путь. Отряд мятежников двинулся в том же порядке, как и раньше, только, пожалуй, производя еще больше шума вследствие выпитого пива. Все старики, женщины и дети, остававшиеся в деревне, прощались с ними. Священник из часовни св. Эдмонда также вышел посмотреть на них, однако воздержался дать благословение отбывающим.
   Марк Кливер продолжал бежать во главе, но, достигнув Дарента, он водрузил пику, на которой была воткнута голова злополучного сборщика, посредине деревянного мостика. Здесь она и оставалась в течение нескольких дней мрачным памятником случившегося. Тело Шакстона было брошено в канаву, так как духовенство отказало ему в христианском погребении.
  

Глава XXVIII.
ПОХОД В РОЧЕСТЕР

   Как только Уот и его люди показались на вершине Дартфордского Холма, они были встречены громкими криками приветствия со стороны второго отряда мятежников, который поджидал их в недалеком расстоянии, в равнине.
   Джек Соломинка, находившийся во главе второго отряда, выехал навстречу Уоту, чтобы выразить ему свое приветствие и поздравление. Когда оба командира поехали рядом, они в кратких словах наметили план действий, решив прежде всего отправиться в Рочестер, где, как утверждал Беглый, они смело могли рассчитывать на сочувственный прием обитателей и где к ним, наверно, присоединится большое количество новых сил.
   Во время этих переговоров два отряда, успевшие побрататься, продолжали путь через равнину, направляясь к старой римской дороге, известной под названием Уатлинг-Стрит.
   Отряд Джека Соломинки был не столь многочислен, как у его брата-командира, но многие из его людей были на конях -- важное преимущество, так как они могли действовать в качестве разведчиков. Действительно, двое из них были посланы в Рочестер, а двое других отправились по различным деревушкам, лежавшим на пути, чтобы известить жителей о том, что восстание началось.
   У Беглого также был пленник, за которого он ожидал хорошего выкупа, это -- мессер Венедетто.
   Вместо того чтобы проводить его на лондонскую дорогу, разбойники отвезли его в лес, где злополучный ломбардский купец был вынужден провести ночь, а теперь он находился под стражей двоих из участников шайки. В довершение его бедствий он только что узнал о печальном конце Шакстона.
   Само собой разумеется, что при подобных обстоятельствах для него все-таки было маленьким утешением встретиться с другом. Когда обе партии мятежников соединились, ему и Чосеру было разрешено ехать вместе.
   Это дикое скопище крестьян в их диковинном, разношерстном снаряжении, шедшее под командой таких же диких главарей, представляло странное зрелище. Оно развертывалось, словно темная, грозная туча на облитой солнцем равнине; и всякий, при взгляде со стороны на это шествие, мог бы догадаться, что грозная туча несет разрушение.
   Присоединение новых сил продолжалось непрерывно. Крестьяне, вооруженные косами, приходили и пополняли ряды, где новичков принимали с радостными криками.
   Никто не обращал внимания и даже не смотрел на чудный вид, открывавшийся с равнины в этот солнечный день. Там, у подножия холма, протекала широкая, извилистая, сверкавшая в солнечных лучах река. Подле красовался живописный берег Эссекса, усеянный деревнями Грингид, Сванскомб, Соутфлит и Нортфлит. Но никто, кроме разве Чосера и Венедетто, не смотрел на них.
   Впрочем, веселый вид скоро совершенно исчез из виду: мятежники вступили в такой густой дремучий лес, что никто, за исключением Беглого и его шайки, не мог бы провести их через него благополучно. Деревья были так часты, что солнечные лучи не проникали сквозь их густые вершины, в лесу было почти совсем темно даже в этот блестящий день. В течение более двух часов мятежники подвигались лесом. Когда они наконец вышли из него, перед ними в расстоянии мили открылся Рочестер с его замком и башнями, тогда еще возвышавшимися во всем их величии и силе.
   Здесь оба главаря приказали сделать привал, пока не вернутся их разведчики. Но вскоре они совершенно успокоились относительно их судьбы; глядя в сторону города, они вдруг заметили отряд всадников, переправившийся по мосту через Мидуэй и подымавшийся на холм, где расположились мятежники. При этом отряде находились двое их гонцов. Убедившись в том, что, по-видимому, никаких враждебных намерений не затеивалось, мятежники отправились навстречу своим союзникам, которые восторженно приветствовали их. Готбранд Корбридж, предводитель этого отряда, поздравил Уота Тайлера с его смелым шагом и уверил его, что население Рочестера сочувствует его цели.
   -- Не бойтесь войти в город, -- сказал он. -- Пойдемте туда вместе, и мы будем встречены восторженно. Если, как мы догадываемся, вы намереваетесь идти завтра в Кентербери, то многие из наших присоединятся к вам.
   -- Но как же относительно коменданта крепости? -- сказал Уот. -- Ведь, сэр Джон де Ньютоун предан королю. Когда он увидит, что мы входим в Рочестер, он заподозрит наш замысел и потребует, чтобы нас выдали ему.
   -- Сэр Джон Ньютоун -- храбрый рыцарь, -- отвечал Готбранд. -- Но он достаточно хорошо знает рочестерцев, чтобы затрагивать их, если только они сами не тронут его. Пока вы будете находиться под нашей защитой, он позволит вам оставаться в городе сколько вам угодно и удалиться с миром.
   -- По возвращении из Кентербери, когда получится все ожидаемое подкрепление, мы предложим коменданту сдать замок, -- сказал Беглый. -- Если он откажет, мы возьмем его приступом.
   -- А мы поможем вам, -- прибавил Готбранд. -- Правда, рочестерский замок считается неприступным, но его можно взять хитростью, что мы вам и докажем.
   Потом они начали спускаться с холма и направились к городу.
  

Глава XXIX.
ИЗ РОЧЕСТЕРА В ХАРБЛДАУН

   Ратники следили со стен и башен замка за приближением мятежников. Но так как Готбранд ехал между двумя предводителями восставших, а горожане готовились оказать им сочувственный прием, то гарнизон не сделал никакой попытки к противодействию.
   В те времена через реку Мидуэй {Мидуэй -- правый приток Темзы, протекающей по графствам Сессекс и Кент. Он не велик, но глубок, с Мэдстона судоходен. Он огибает остров Шеппи.} был перекинут деревянный мост, хотя спустя несколько лет после описываемых событий он был заменен каменным, который уцелел до нынешнего столетия.
   Прежний мост, о котором у нас идет речь, был защищен крепкой деревянной башней и большими воротами, но так как башня была теперь занята друзьями, а ворота открыты настежь, то мятежники победоносно вступили в город и были встречены жителями как освободители страны.
   Им были предложены прекрасные помещения и роскошное угощение. Но вожди приняли меры, чтобы удержать своих людей от всяких излишеств.
   Между тем как мятежники пировали и веселились, Чосер и Венедетто были заперты в башне, хотя, впрочем, их обильно снабдили пищей и вином.
   Ночью на базарной площади происходила большая сходка, на которой было решено, что один отряд, под начальством Готбранда, отправится на утро в Мэдстон и, собрав все вспомогательные силы, которые найдутся там, двинется в Кентербери, чтобы присоединиться к Уоту Тайлеру и его рати.
   Согласно с этим решением, на следующее утро, едва занялась заря, Готбранд с отрядом, состоявшим приблизительно из тридцати всадников, отправился на свой пост.
   Немного погодя народ начал собираться; и очень многие из горожан согласились сопровождать мятежников в Кентербери. Наконец предводители заняли свои места во главе огромного полчища и двинулись в Ситтингбурн.
   Мятежники, присоединившиеся в Рочестере, были гораздо многочисленнее дартфордских, тем не менее между двумя отрядами не было никакого соперничества, никакой зависти. Они соединились в один общий союз, и хотя у новобранцев были свои начальники, все одинаково признавали Уота Тайлера и Джека Соломинку своими главарями. Рочестерцы были по преимуществу пешие, редко у кого имелись лошади. Наиболее важным подспорьем для мятежников была рота арбалетчиков, присоединившаяся к ним. Не будь этих стрелков, сэр Джон Ньютоун, комендант крепости, наверно, сделал бы нападение на мятежников, когда они покидали город.
   Оба пленника, надеявшиеся, что их оставят в Рочестере, были, однако, взяты.
   Ничего достопримечательного не случилось во время перехода до Ситтингбурна. Но когда мятежники достигли этого старинного города, жители устроили им восторженный прием, а оба предводителя и многочисленные начальники были приглашены на роскошный пир, устроенный в честь их в знаменитой старинной гостинице "Красный Лев". И Чосер с его товарищем по плену получили разрешение принять участие в пиршестве.
   В Ситтингбурне силы восставших значительно увеличились, и они направились в Фавершем, где провели ночь и завладели аббатством, к великому неудовольствию монахов. На следующее утро к ним присоединился Готбранд, успевший навербовать в Мэдстоне три сотни всадников.
   С самого начала восстания погода стояла превосходная. И тот день, когда ряды мятежников выступили из Фавершема в Кентербери, был также прекрасен, как и предыдущие.
   Во время пути к ним присоединилось много крестьян из Оспринджа и других мест, оставивших все свои дела, "бросивших плуг и телегу, покинувших жен, детей и свои дома", как говорит добрый летописец Холиншед.
   Тут мятежники уклонились немного от своего пути, чтобы подняться на Боугтонский Холм, с вершины которого открывалась великолепная картина, обнимавшая не только Свэль и остров Шеппи с окружающею их сверкающей поверхностью моря, но также и тот старинный город, к которому они направлялись.
   С этого возвышения ясно был виден золотой ангел, который в те времена венчал высокую золотую стрелку собора, тогда на соборе была еще стрелка, на которую паломники издали взирали с благоговением. И вот, когда главари мятежников, не чуждые суеверия, взглянули на эту стрелку, им показалось, будто ангел держит в руке пылающий факел, призывая их к пожарам и опустошению.
   От Боугтонского Холма почти до самого Кентербери тянулся густой Блинский лес. Мятежники, насмотревшись вдоволь на описанный великолепный вид, двинулись по узкой дороге через этот лес и появились снова на открытом пространстве только тогда, когда достигли Харблдауна.
   Внушительная стрелка теперь возвышалась перед ними во всем своем величии. Но вид золотого ангела изменился. Ангел казался недовольным и вместо того, чтоб манить к себе приближающуюся рать, как будто делал ей знак удалиться. Таково по крайней мере было впечатление некоторых из тех, которые смотрели на него.
   Часть городской стены вместе с западными воротами была недавно отстроена заново Симоном Сэдбери (впоследствии архиепископ кентерберийский) и представляла разительную противоположность старинным зданиям по соседству.
   Между тем как мятежники приближались к городу, все еще стараясь держаться под прикрытием деревьев, блестящий отряд всадников-вельмож, рыцарей и дам в сопровождении конвоя выступил из упомянутых ворот, очевидно, не подозревая об опасности, которой он подвергался.
   Это ехала принцесса Уэльская со свитой, возвращавшаяся из своего паломничества. Не успел отряд отъехать немного от города, как раздался страшный крик, заставивший вздрогнуть всех в поезде принцессы. Мятежники стремительно выскочили из лесу.
  

Глава XXX.
ГЛАВАРИ МЯТЕЖНИКОВ И ПРИНЦЕССА

   При виде мятежников сэр Джон Голланд, ехавший возле принцессы, потребовал, чтобы она как можно скорее возвратилась обратно в город, но она, с поразительным присутствием духа отказалась, сказав:
   -- Я поговорю с этими людьми. Я нисколько не боюсь их. Они не сделают мне ничего дурного.
   -- Вы не понимаете всей опасности вашего шага, государыня! -- воскликнул сэр Джон, узнавший обоих главарей и сразу догадавшийся, что ему нечего ждать пощады от них. -- Вы погубите всех нас. Что мы можем сделать против этой озверевшей сволочи?
   -- Предоставь это мне, -- с твердостью возразила мать. -- Я уверена, что мне удастся успокоить их, но только при том условии, чтобы ты не был около меня: они имеют особенные основания питать к тебе неприязнь. Подле меня останутся мои дамы.
   -- Да, да, мы останемся! -- воскликнули те, столпившись вокруг принцессы.
   -- Беги отсюда немедленно, приказываю тебе! -- властным голосом воскликнула принцесса, обращаясь к сыну. -- Твое присутствие только делает мое положение небезопасным. Возьми с собой всех вельмож и рыцарей, а мне оставь только конвой.
   -- Слышали ли вы, милорд, что сказала принцесса?! -- воскликнул сэр Джон, обращаясь к сэру Осберту Монтакюту. -- Должны ли мы повиноваться?
   -- Должны! -- отвечал тот.
   Сэр Джон со всеми вельможами, рыцарями и эсквайрами очень неохотно отправился назад к городу, оставляя отважную принцессу без всякой защиты, кроме конвоя. Но сэр Джон и его спутники не въехали в город, а остановились в расстоянии выстрела из лука от восточных ворот, чтобы дождаться конца.
   Тем временем на верхней площадке ворот появились ратники, другие же поднялись на сторожевую башню. Но, по-видимому, никто из них не намеревался принять участие в действиях против мятежников.
   Окруженная своими придворными дамами, а также духовником, врачом, милостынником, пажами и всеми своими слугами, державшимися позади нее, принцесса спокойно ожидала приближения мятежников. Когда они подъехали, двое главарей сделали знак своим спутникам остаться позади, а сами направились ей навстречу.
   В ее взоре и осанке было столько величия, что эти двое неукротимых мятежников невольно почувствовали необходимость выразить ей некоторое почтение.
   -- Почему я вас вижу в таком воинственном настроении, мои добрые друзья? -- спросила принцесса твердым, но примирительным голосом.
   -- То, о чем я намекал вашей милости в Дартфорде, свершилось, -- ответил Уот Тайлер. -- Народ восстал, чтобы добиться своих прав. И он не разойдется по домам, пока его справедливые требования не будут удовлетворены королем, вашим сыном.
   -- Я не могу вести переговоры с людьми, которые находятся в открытом восстании против своего монарха, -- сказала принцесса. -- Сложите оружие -- и я охотно выслушаю вас, а потом передам о ваших бедствиях королю.
   Эти слова, сказанные громким голосом, возбудили ропот у всех, кто слышал их.
   -- Принцесса, -- угрюмо ответил Уот Тайлер. -- Все это -- праздные разговоры. Подняв оружие, мы не сложим его до тех пор, пока наша цель не будет достигнута. В этом вы можете быть уверены. Мы согласились ни эти переговоры только потому, что считаем вас доброй, великодушной леди, хорошо думающей о народе. Но их бесполезно продолжать, ведь ясно, что они не могут ни к чему привести. А от нашей доброй воли зависело задержать вас.
   -- Задержать меня?! -- воскликнула принцесса.
   -- Не пугайтесь, сударыня, у нас нет такого намерения. Вы, с вашими придворными дамами, слугами и конвоем можете свободно отправляться. Расскажите королю то, что видели и слышали. Вот все, чего мы просим.
   -- Ваша милость не может вернуться в Кентербери, -- сказал Беглый, заметив ее взгляды в том направлены.
   -- Разве я не могу взять с собой мою свиту? -- спросила она.
   -- Нет, -- возразил Уот Тайлер. -- И если сэр Джон Голланд попадет в наши руки, мы предадим его смерти.
   -- Вы не принесете пользы вашему делу жестокостью -- сказала принцесса. -- Кстати, еще одно слово, прежде чем я уеду. Вы ведете с собой пленника, господина Джеффри Чосера. Назначили ли вы за него выкуп?
   -- Да, тысячу крон, -- ответил Уот Тайлер.
   -- Здесь вдвое больше этой суммы, -- сказала принцесса, передавая ему кошелек. -- Возьмите это и отпустите его со мной.
   Тронутый Чосер мог только глубоким поклоном выразить свою признательность великодушной женщине, совершившей его освобождение.
   Ободренный только что происшедшим случаем, мессер Венедетто обратился с просьбой к принцессе:
   -- Осмелюсь просить вашего заступничества за меня, всемилостивейшая государыня. Я согласен заплатить крупный выкуп.
   -- Это -- мессер Венедетто, ломбардский купец, -- пояснил Беглый. -- Он достаточно богат, чтобы заплатить тысячу марок за свое освобождение, и клянусь св. Николаем, я не отпущу его дешевле.
   -- Что вы на это скажете, мессер Венедетто? -- спросила принцесса. -- Дадите ли вы им честное слово, что уплатите этот выкуп?
   -- Даю, всемилостивейшая государыня, -- ответил он. -- Лишь бы только мне было позволено отправиться с вашим высочеством.
   -- Этого достаточно! -- воскликнул Беглый.
   Ломбардский купец был немедленно освобожден и занял место рядом с Чосером, позади приближенных принцессы.
   Выехав вперед и повелительным голосом крикнув мятежникам расступиться, оба главаря проложили путь принцессе и ее спутникам. В этом трудном деле им помогали Готбранд и еще некоторые начальники.
   Отважная принцесса не проявляла никаких признаков страха при виде недоброжелательных взглядов, устремленных на нее, и разнообразного оружия, сверкавшего вокруг, но ее придворные дамы далеко не обнаруживали такой храбрости. Даже духовник, врач и пажи казались сильно напуганными. Зато конвойные с угрозой поглядывали на страшное сборище и показывали ему сжатые кулаки. Не раз столкновение казалось неизбежным, но благодаря стараниям Готбранда каждый раз удавалось предотвратить его.
   Когда Уот Тайлер и Беглый благополучно провели принцессу с ее приближенными сквозь шумное полчище мятежников, они возвратились назад, а она и ее спутники помчались ускоренным галопом.
   В это время сэр Джон Голланд и находившиеся при нем вельможи и рыцари, бывшие свидетелями всего описанного, круто повернули и въехали в западные ворота города.
  

Глава XXXI.
ГОЛЛАНД И ЕГО СПУТНИКИ ВО ДВОРЦЕ АРХИЕПИСКОПА

   Очутившись в городских стенах, сэр Джон приказал запереть ворота и дать знак готовиться к обороне, но, к его крайнему удивлению и негодованию, стража отказалась исполнить его приказание, говоря, что она не намерена затворять ворот перед друзьями и братьями.
   -- Перед друзьями и братьями! -- воскликнул взбешенный сэр Джон. -- Но, ведь это -- мятежники и изменники! Неужели вы сдадите им город? Исполняйте сейчас мое приказание, иначе я велю вас повесить, как презренных изменников.
   Но стража продолжала хранить невозмутимое равнодушие перед гневом и угрозами молодого вельможи.
   Тем временем приблизились несколько граждан. Один из них крикнул молодым вельможам:
   -- Уходите отсюда, если вам дорога жизнь! Разве вы не слышите криков? Разве не видите, как наши горожане лезут сюда? Если вас схватят, вы будете убиты или выданы вашим врагам. Бегите, пока еще есть время!
   -- Это правда, милорд! -- воскликнул сэр Осберт.
   -- По улице уже приближается большая толпа, и это, видимо, друзья мятежников. Если мы останемся здесь, то попадем между двух огней.
   -- В таком случае -- вперед! Во имя короля! -- воскликнул сэр Джон, обнажая свой меч. -- Мы прорубим себе путь, если мятежные негодяи вздумают нам препятствовать.
   С этими словами он вонзил шпоры в бока своего коня и в сопровождении спутников помчался по дороге.
   Они летели с такой быстротой, что горожане, несмотря на то что многие из них были вооружены, расступались и давали им дорогу из боязни попасть под ноги лошадей. Продолжая скакать все тем же бешеным галопом и наводя страх на горожан, сэр Джон и его спутники миновали собор и направились на противоположную сторону города. Достигнув восточных ворот, через которые надеялись выехать из города, они нашли их запертыми и хорошо защищенными. На верхней площадке ворот находились арбалетчики, готовые осыпать прибывших градом железных стрел, если они не удалятся. Сэр Джон и его спутники направились к воротам предместья, но нашли и их запертыми. Без сомнения, все остальные ворота были также на запоре.
   Между тем все указывало на то, что народ относится враждебно к молодым вельможам и сочувственно к мятежникам, которые, должно быть, уже вступили в город. Опасность была очень велика, и нужно было немедленно отыскать убежище. В городе находилось несколько монастырей, но настоятели могли не пожелать принять их. Ввиду такого отчаянного положения сэр Осберт Монтакют предложил возвратиться в архиепископский дворец, в котором останавливалась принцесса Уэльская во время своего пребывания в Кентербери. Сэр Джон одобрил предложение -- и его отряд всадников немедленно помчался во дворец.
   То было великолепное здание, построенное Ланфранком и служившее когда-то местопребыванием Бэкета. Обнесенное высокими стенами, оно было пригодно для продолжительной обороны; и действительно, ему не раз приходилось выдерживать осаду мятежных граждан.
   Когда отряд остановился у арки крыльца, уцелевшего поныне на Дворцовой улице, привратник немедленно вызвал сенешаля, Майкла Сиварда. Этот старик, узнав, что город осажден мятежниками и что население сочувственно относится к ним, воспылал гневом и воскликнул:
   -- Если бы его милость архиепископ был здесь, он поговорил бы с народом и довел бы его до понимания долга. Я же сделаю все от меня зависящее, чтобы защитить вас. Войдите, прошу вас, благородные сэры.
   Ворота были открыты настежь, но как только отряд вскочил во двор, они тотчас же снова захлопнулись.
   -- Полагаю, сэр Джон, что теперь вы в безопасности, -- сказал Сивард. -- Я не допускаю мысли, чтобы мятежники осмелились напасть на дворец, но если бы даже они решились на это, мы будем защищаться до последней крайности.
   Горячо поблагодарив сенешаля за его заботы об их безопасности, сэр Джон и его спутники спешились. Их кони были отведены в конюшни, находившиеся на противоположном конце двора.
   Тем временем большинство челядинцев, некоторые из них вооруженные, собрались на дворе. Сивард, отдав им кое-какие приказания, спросил сэра Джона, не пожелают ли он и его друзья пройти в главную залу.
   -- Нет, мой добрый друг, благодарю! -- возразил сэр Джон. -- Мы останемся здесь, чтобы видеть, что будет дальше. Судя по крику и шуму на улице, мятежники, наверно, узнали, что мы укрылись во дворце, и идут сюда требовать нашей выдачи.
   -- Если только подобное дерзкое требование будет сделано, я напрямик отвечу им, что ваша милость находится под защитой архиепископа, -- сказал сенешаль. -- Стало быть, ни он, ни я, мы никогда не выдадим вас. Если они не удовольствуются этим ответом, мы угостим их иначе, ---- многозначительно добавил он.
   Сэр Джон и его спутники рассмеялись этой шутке старого толстяка. А тот продолжал:
   -- Я не сомневаюсь, что мы будем в силах устоять против них. Но будь, что будет, ручаюсь, что ваша милость никогда не попадете в их руки.
   -- Мой добрый друг, я вполне уверен в тебе, -- сказал сэр Джон.
   -- В таком случае, вы разрешите мне оставить вас на время, -- сказал Сивард. -- Нужно позаботиться также об охране собора. Если эти кощунствующие негодяи найдут доступ туда, то, конечно, они не поцеремонятся завладеть сокровищами раки.
   -- Ты совершенно прав! -- воскликнул сэр Джон. -- Иди же распорядиться, чтобы были приняты все необходимые предосторожности для защиты раки.
  

Глава XXXII.
МОНАХ НОСРОК И ЕГО ЦЕПНЫЕ СОБАКИ

   Отдав приказания челяди, которая обещала вполне повиноваться всем его распоряжениям, Сивард отправился в отдаленную часть дворца. Там, открыв дверь в стене, он вступил в коридор и пошел по тому самому направлению, по которому следовал когда-то святой Бэкет, спасаясь от преследования рыцарей-убийц.
   Спустя несколько минут Сивард вступил в великолепную поперечную северную галерею. С тревогой заглянув оттуда вниз, в "корабль" собора, он увидел лишь несколько священников и монахов, расхаживавших по "крыльям" храма, да кучку молящихся, набожно склонивших колена около раки. Этот вид несколько успокоил его.
   Затем сенешаль прошел на хоры, но и там не заметил присутствия каких-нибудь подозрительных пришельцев. Успокоенный мыслью, что может вовремя предупредить всякое посягательство на святой храм, он обошел его кругом и велел закрыть все входы. При этом он строго-настрого приказал сторожам не позволять никому входить в собор, а молящихся проводить внутренним ходом, через монастырь.
   Приняв все эти предосторожности, Сивард направился к приделу св. Троицы, где находилась рака св. Фомы Бэкета, сокровища которой, как он сильно опасался, могли возбудить алчность мятежников. Несколько коленопреклоненных паломников молились перед ракой. Но он не потревожил их, так как намеревался повидаться с братом Носроком -- монахом, занимавшим сторожку над приделом.
   Из окна сторожки была видна богато разубранная рака св. Фомы Бэкета. На обязанности брата Носрока лежало следить, чтобы мнимые паломники не похитили какого-либо из неоцененных сокровищ, украшавших раку, и он так хорошо исполнял свою должность, что никогда еще не случалось, чтобы пропал хоть один камушек. Сторож-монах держал для этой цели дюжину огромных лютых собак из породы меделянок. Он спускал их с цепи на случай покушения ограбить раку ночью. У него было под руками еще одно средство -- ударить в набатный колокол. В комнате брата Носрока был заключен в свое время один знаменитый пленник -- король Иоанн Французский.
   Неожиданный приход Сиварда немного изумил монаха.
   -- Чего тебе, брат? -- спросил он.
   -- Я пришел предупредить тебя, чтобы ты усилил надзор за ракой, -- отвечал сенешаль. -- Собору грозит опасность.
   -- Собору грозит опасность! Но во имя св. Фомы скажи, какая? Откуда?! -- воскликнул монах, пораженный ужасом.
   -- Со стороны мятежников и изменников -- ответил Сивард. -- Среди крестьян вспыхнуло восстание. Они в огромном числе пришли сюда, в Кентербери. Наши же караульные горожане, вместо того, чтобы выгнать их, приняли их как друзей.
   -- Все это проделка Джона Бола! -- воскликнул брат Носрок. -- Это он взбунтовал народ до такой степени. Архиепископу следовало бы приказать его повесить.
   -- Совершенно верно -- согласился Сивард. -- В нашем городе куча виклифитов; и я сильно опасаюсь, что они воспользуются этим восстанием, чтобы причинить нам всякое зло. Мятежники угрожают дворцу, в котором укрылись сэр Джон Голланд с несколькими молодыми вельможами и рыцарями, сопровождавшими принцессу в ее паломничестве.
   -- Не далее, как сегодня утром, я видел принцессу, набожно молившуюся перед ракой, -- сказал монах.
   -- Надеюсь, ее милость спаслась от мятежной толпы?
   -- Да, ей удалось уехать, но ее сын и его спутники находятся в некоторой опасности, как я уже сказал тебе. Теперь я должен возвратиться во дворец и принять меры к его защите. Ты же позаботься о раке.
   -- Положись на меня, добрый господин сенешаль! -- воскликнул монах. -- Если мятежники придут сюда, я спущу цепных собак. Ручаюсь тебе, что мои псы произведут настоящее опустошение среди мятежников, которым было бы безопаснее встретиться с легионом врагов, чем с этими лютыми зверями, -- добавил он со злорадным смешком.
   -- Послушай еще, святой брат! -- продолжал сенешаль. -- Может быть, мятежники своей численностью заставят нас сдать дворец. В таком случае мы должны будем искать убежище в соборе. Согласишься ли ты дать приют сэру Джону и его друзьям в этой сторожке?
   -- Охотно, -- отвечал монах.
   Вполне удовлетворенный этим обещанием, сенешаль удалился.
  

Глава XXXIII.
ГОСТИНИЦА В МЕРСЕРИ ЛЕНЕ

   Тем временем все силы мятежников уже вступили в город; и хотя главари отдали приказ, чтобы вся рать держалась вместе, шумные толпы крестьян неудержимо разбрелись в разных направлениях. Впрочем, главная часть воинства под предводительством Уота Тайлера и Беглого двинулась по Верхней улице среди восторженных криков населения, которое встречало их с такой же радостью, как и обитатели Рочестера.
   Первой задачей предводителей было освободить Джона Бола. С этой целью они направились к барбакану. Но их оперередили: прежде чем они достигли средины города, неистовые крики с противоположной стороны возвестили им, что монах уже освобожден. Вслед затем они увидели его верхом на осле впереди огромной толпы.
   Рядом с ним ехали на лошадях пивовар Ричард Бассет и его сын, Конрад, оба виклифиты по убеждению, они-то совершили освобождение Джона Бола.
   Встреча между монахом и его союзниками отличалась большой сердечностью. После обмена приветствиями и поздравлениями Джон Бол, желавший обратиться с речью к народу, предложил назначить сборным местом рынок Руш.
   Всех известили об этом, и огромные толпы начали двигаться по направлению к назначенному месту. Чтобы добраться туда, мятежники должны была пройти по живописному переулку Мерсери Лен, в котором кишели лавки и лари, где, между прочим, продавались паломникам священные образки с увенчанной митрой главой святого мученика Фомы Бэкета. В Мерсери Лене находилась также большая гостиница "Шашки Надежды", навеки прославленная Чосером.
   Построенный из крупного строевого леса, этот огромный постоялый двор был снабжен длинной светлицей, куда вели лестницы снаружи, она называлась "Спальней на сто постелей". На поклонение раке св. Фомы стекалось такое множество паломников, что ни одна из этих постелей никогда не оставалась пустой. Рядом с огромной спальней, считавшейся в те времена настоящим чудом, находилась соответственной величины столовая. При здании имелся также обширный двор, куда съезжались паломники по прибытии их в город.
   Между тем как толпа проходила по Мерсери Лену, направляясь к назначенному месту послушать Джона Бола, Куртоз Лирипайп, Марк Кливер, Гроутгид, Питер Круст и несколько других мятежников из Дартфорда, которые пользовались уже влиянием в народной рати, отделились от толпы и свернули во двор гостиницы.
   Там кишели паломники, которые были сильно встревожены появлением мятежников. Тем не менее дартфордцы скоро отыскали хозяина гостиницы, Николаса Чилхейма, и объявили ему властным голосом, что намерены провести эту ночь в гостинице, а потому все сто постелей понадобятся для них и их товарищей.
   Напрасно отнекивался Чилхейм, уверяя, что все места на ночлег уже заняты, дартфордские герои знать ничего не хотели. Их требование, мол, должно быть удовлетворено, все другие гости могут убираться и искать себе помещений, где хотят. Кроме того, мистер Чилхейм должен еще приготовить хороший ужин на сто человек. Опасаясь, что в случае отказа на него нагрянет вся рать и ему придется размешать ее на ночлег, трактирщик пообещал исполнить приказание.
   В конце рынка Руш находился большой раскрашенный и позолоченный крест. Джон Бол встал перед ним, а подле него, по правую и по левую руку, поместились двое других главарей. Он обратился с речью к народу, который совершенно заполонил всю площадь. Собрание состояло частью из крестьян-мятежников, частью из горожан.
   И вот в одной из тех пылких, полных заразительного задора речей, которые в прежнее время всегда имели такой огромный успех, монах попытался оправдать восстание, доказывая, что с народом обращались, как с рабами, и довели его до того, что он решился сбросить с себя иго. Но главное его нападение было направлено против архиепископа кентерберийского. Он провозглашал, что ни король, ни королевство не должны подчиняться никакому епископскому престолу и что ни епископ, ни какой-либо другой церковник не должны занимать никаких важных государственных постов.
   -- Как канцлер Англии, -- воскликнул Джон Бол, -- Симон Сэдбери изменил своему государю и нарушил права народа, а посему он заслуживает смерти!
   -- Он умрет смертью изменника! -- воскликнул громким голосом Уот Тайлер.
   -- Только бы попался он в наши руки!
   -- Мы обезглавим его и поставим тебя епископом на его место! -- воскликнуло несколько голосов, обращенных к Джону Болу.
   -- Если бы в вашей власти было сделать меня римским папой, то и тогда я отказался бы! -- ответил монах. -- Подобно моему учителю, Джону Виклифу, я всегда проповедовал упразднение церковного чиноначалия; и мои поступки не будут идти вразрез со словами.
   Собрание отвечало ему громкими кликами одобрения, среди которых выделилось несколько голосов, кричавших:
   -- Веди нас на разграбление собора!
   -- Остановитесь! -- крикнул Уот Тайлер громовым голосом. -- Я запрещаю вам входить в собор для подобной цели.
   Это вызвало некоторый ропот, который, однако, вдруг прекратился, когда Уот прибавил:
   -- Если вам понадобился грабеж, вы получите его. Архиепископ грабил народ и тем заслужил, чтобы его дворец был разграблен. Идите туда!
   -- Во дворец! Во дворец! -- закричали сотни голосов.
   Тут Конрад Бассет, сын пивовара, воскликнул:
   -- Сэр Джон Голланд и кучка молодых вельмож и рыцарей из свиты принцессы Уэльской укрылись во дворце. Что нам сделать с ними?
   -- Убейте их! -- воскликнул Уот. -- Это -- гнездо ехидн, которое нужно раздавить!
   Приготовившись исполнить это жестокое поручение, толпа устремилась назад, через Мерсери Лен, и направилась ко дворцу.
  

Глава XXXIV.
ОСАДА АРХИЕПИСКОПСКОГО ДВОРЦА

   Громкий стук и удары в ворота архиепископского дворца предупредили тех, которые находились на дворе, что мятежники пытаются ворваться туда. Вот почему Сивард, только что вернувшийся из собора с полудюжиной челядинцев, вооруженных арбалетами и пиками, поднялся на башню, возвышавшуюся над стеной, и оттуда крикнул осаждавшим, чтобы они уходили прочь.
   Так как мятежники не обратили внимания на его слова, то арбалетчики направили в них залп стрел, трое или четверо из осаждавших упали, раненые.
   Это вызвало минутное замешательство, но вслед затем нападение возобновилось. Огромные камни полетели в ворота, но последние были сделаны из крепкого дуба и устояли против напора. Арбалетчики снова попытались отогнать осаждавших, но сами сделались мишенью для нескольких стрелков, находившихся в толпе, и должны были искать более защищенное место. Один только Сивард остался на вершине башни. Когда залп стрел пролетел мимо него, он спокойно прицелился из своего арбалета и сразил человека, который уже приставлял лестницу к стене.
   В это время оба главаря появились среди осаждавших. Джон Бол, ехавший на осле за ними, пробрался сквозь толпу к воротам и поднял руку вверх, требуя кратковременного перерыва военных действий. Затем он обратился к храброму старому сенешалю с такой речью:
   -- Я хорошо знаю тебя, Сивард, и не хотел бы, чтобы ты пострадал. Для тебя должно быть ясно, что тебе не выдержать осаду против такого множества храбрецов, а потому отвори ворота и впусти нас. Я же ручаюсь, что твоя жизнь и жизнь всей челяди будут пощажены.
   -- И это все? -- насмешливо спросил Сивард.
   -- Мы требуем еще, -- воскликнул Уот Тайлер, выехавший теперь вперед, -- чтобы сэр Джон Голланд и та шайка молодых бездельников, которая нашла здесь пристанище, были выданы нам для совершения над ними правосудия!
   -- Не тебе и не твоим приверженцам подобает судить их! -- презрительно ответил Сивард. -- Теперь выслушай меня! Я оставлен здесь охранять дом моего господина и никогда не предам его в рукн грабителей, как равно не выдам храбрых и знатных джентльменов на смерть от рук презренных храмников.
   Крайняя смелость, с которой были сказаны эти слова, до того поразила слушателей, что они не могли тотчас ответить, и сенешаль продолжал с неослабной отвагой.
   -- Что же касается тебя, попа-отступника, -- сказал он, обращаясь к Джону Болу, -- то хотелось бы, чтобы его милость, архиепископ, приказал повесить тебя, ведь ты -- причина всех этих злодейств. Впрочем, я и сам положу конец твоей власти, чтобы ты не мог распространять зло.
   С этими словами он вдруг приподнял арбалет к плечу и направил в монаха стрелу, которая пробила ему капюшон, но не ранила его.
   -- Тебе не написано на роду убить меня, -- со смехом сказал Джон Бол, вынимая стрелу с железным наконечником.
   Тотчас же туча стрел пронеслась над башней, где находился сенешаль, но он успел уже удалиться.
   Мятежники удвоили усилия, чтобы овладеть дворцом. Но так как ломиться в ворота казалось бесполезной тратой времени, то начали приставлять лестницы к высоким зубчатым стенам; по каждой из них стали взбираться по полудюжине человек. Но едва они достигали стрельниц, как получали отпор и скатывались вниз.
   Осажденные, среди которых находились сэр Джон Голланд и его молодые вельможи, приготовились к отчаянной обороне; и в течение некоторого времени ни один из осаждавших не мог взобраться на стену. Однако было очевидно, что укрепление не в силах устоять против такого численного превосходства осаждавших, безопасность находившихся во дворце зависела от заблаговременного отступления, так как никто не помышлял о сдаче.
   Вот почему, когда с зубцов стены были сброшены те немногие, которые поднялись до них, и новый приток осаждавших был отброшен от лестниц, Сивард воспользовался этим минутным преимуществом и посоветовал сэру Джону и его товарищами, которых уже раньше предупредил о своем плане, поспешить укрыться в монастыре.
   Вместе с ними туда отправился весь состав дворцовой челяди, никто не желал быть оставленным на милость победителей. Когда двери за ними затворились и они отправились искать убежище в соборе, у входа монастыря была поставлена сильная охрана. Во дворец возвратился только один сенешаль, решившийся не покидать его до последней крайности.
   Осаждающие тотчас заметили, что защитники покинули свои посты; и первые, взобравшиеся на стены, громкими криками оповестили друзей, что дворец взят. Затем они поспешили отворить ворота -- и главари мятежников немедленно въехали во двор.
   Не встречая никакого противодействия со стороны своих вождей, мятежники устремились во дворец и начали дело грабежа и разрушения. Но Тайлер, решившийся не допускать разграбления собора, поставил сильную стражу у входа в монастырь, отдав строгий приказ не пропускать никого без его особого разрешения. Затем он спешился и в сопровождении Джона Бола и Беглого вошел в главную залу дворца. То было роскошное помещение, богато изукрашенное лепными работами, с красивой галереей и высоким потолком, облицованным дубом. Кроме того, зала была убрана несколькими прекрасными произведениями живописи.
   В этой роскошной приемной коронованные особы находили почти царственный прием и угощение; еще так недавно принцесса Уэльская со всей своей свитой ежедневно обедала здесь во время своего пребывания во дворце. Теперь же, увы, сюда ворвалась неистовая толпа. Она уже разграбила другие покои и складывала все ценные вещи на столы или наваливала их в кучи на полу, чтобы потом легче было унести все это. Здесь были большие серебряные фляги и кубки, драгоценная посуда, богатые одеяния, занавесы и дорогие ткани, сорванные с постелей и стен, сундуки, лари, стулья и другая, более легкая мебель, а также сотни других ценных вещей, которые немыслимо и перечислить.
   -- Канцлер приобрел это кресло слишком дешево! -- воскликнул один из грабителей.
   -- Да, он просто-напросто заставил нас расплачиваться за него, как равно и за этот серебряный кубок, -- добавил другой. -- Стало быть, эти вещи -- наши по праву, и мы должны взять их.
   В конце залы на помосте под богатым навесом возвышался трон архиепископа. С целью провозгласить свою власть, Уот Тайлер направился туда, поднялся на возвышение и сел на трон, между тем как Джон Бол и Беглый заняли места по правую и по левую от него руку. С этого возвышения трое главарей мятежников наблюдали за беззаконными действиями товарищей, но не предпринимали ничего, чтобы сдерживать грабителей.
   Тут в залу ввели пленника. То был сенешаль, схваченный Конрадом Бассетом в то время, как он пытался спрятать от грабителей несколько ценных вещей. Когда его узнали, толпа готова была растерзать его, но Конрад сдержал рассвирепевших мятежников, настаивая на том, что пленник должен быть приведен к Уоту Тайлеру, который будет его судить.
   Пленник со связанными ремнем назади руками не мог оказать никакого сопротивления, его проволокли в дальний угол залы среди угроз и неистовых криков толпы. Здесь его ожидало тягостное зрелище. На архиепископском троне сидел Уот Тайлер, опираясь на свой меч и положив одну ногу на стул. По обеим сторонам от него находились мятежный монах и преступник.
   Сивард отлично понимал, что при таком составе судей его смертный приговор решен бесповоротно, однако он сохранил твердость духа. Конрад и его товарищи отступили в сторону и оставили его одного. Вдруг оглушительный шум и гам смолкли и среди наступившей грозной тишины раздался строгий голос Уота Тайлера:
   -- Ты -- Майкл Сивард, сенешаль или дворецкий Симона де Сэдбери, не так ли? -- спросил предводитель мятежников.
   -- Я -- главный чиновник при дворе его милости архиепископа кентерберийского, который занимает также пост верховного лорд-канцлера Англии, -- смело ответил Сивард.
   -- Стало быть, ты -- слуга того, кто ограбил народ, -- ответил Уот Тайлер, еще более строго. -- Твой господин должен дать нам отчет в доходах Англии, а также в тех огромных суммах, которые он собрал к коронации короля.
   -- Канцлер не станет отдавать отчет таким презренным негодяям, как вы! -- возразил дворецкий. -- Если бы даже его милость архиепископ находился в вашей власти, чего благодаря Бога нет, то он отнесся бы к вам с таким же презрением, как и я. Вымещайте вашу злобу на мне, если хотите, но будьте уверены, что день расплаты не замедлит наступить.
   -- Ты говоришь смело, Сивард, -- сказал Джон Бол. -- Такой человек, как ты, был бы полезен для нашего справедливого дела; принеси присягу против твоего господина -- и твоя жизнь будет пощажена.
   -- До последнего моего издыхания, -- ответил Сивард, -- я не перестану повторять, что нет и не может быть лучшего человека, чем лорд-канцлер. Утверждаю также, что никогда еще государственные дела не были в более мудрых и справедливых руках.
   -- Довольно! Мы не желаем ничего больше слышать! -- гневно воскликнул Уот Тайлер, вскакивая со своего места. -- Возьмите отсюда лживого холопа, и пусть он умрет смертью изменника!
   -- Изменника кому? -- спросил Сивард.
   -- Народу! -- ответил Джон Бол.
   Затем сенешаль был удален из залы и приведен на двор, где ему объявили, что он должен приготовиться к немедленной казни.
   Отворачиваясь от кровожадной толпы, теснившейся вокруг него, и зажимая уши, чтобы не слышать ее яростных криков, молодец старик устремил взор на золотого ангела на стрелке собора, который виден был с этого места, и начал шептать молитву. Для казни вместо плахи воспользовались большим чурбаном; роль палача выполнил один жестокосердый бездельник, отрубивший голову Сиварду широким обоюдоострым мечом. Этот печальный случай, не имевший ничего общего с задачей мятежников, мог бы быть забыт, если бы они сами не напоминали о нем, выставив голову злополучного Сиварда на воротах дворца.
   В большой дворцовой кухне было найдено достаточно мяса, которого хватило на целый пир, а взломанные погреба доставили вино в изобилии. А пока главари мятежников и значительное число их спутников пировали в парадной зале, остальные мятежники продолжали дело разрушения и грабежа.
  

Глава XXXV.
ЗАЩИТНИКИ РАКИ СВ. ФОМЫ

   Между тем как большинство дворцовой челяди спрятались в подвалах собора, сэр Джон Голланд и молодые вельможи по совету несчастного Сиварда прошли в придел св. Троицы. Там они нашли брата Носрока, который провел их в сторожку.
   Здесь они оставались весь день, с минуты на минуту ожидая, что мятежники придут искать их, но, к немалому их удивлению, их никто не потревожил. И они ничего не знали об участи, постигшей Сиварда. С наступлением ночи вельможи решились покинуть свое убежище, хотя брат Носрок доказывал им, что они подвергаются величайшей опасности, выйдя в город.
   -- Если вы попадете в руки мятежников, то, наверно, будете убиты, -- говорил он. -- Вам также почти невозможно будет выбраться из города, ведь все ворота заперты и все выходы охраняются стражей. Но настоятель церкви св. Викентия даст вам убежище, если найдет какую-нибудь возможность, как равно вас не откажется принять настоятель монастыря св. Августина. В крайнем же случае, если бы вы были вынуждены возвратиться назад, приходите сюда, переодевшись паломниками. Я сам буду стоять на страже и позабочусь, чтобы вас впустили южным ходом.
   Затем он выпустил их через потайную дверь, а сам возвратился в придел св. Троицы, где нашел собравшихся архиепископских челядинцев. Эти люди, остававшиеся в подвалах целый день, конечно, не могли знать о том, что случилось с Сивардом, но они подозревали уже что-то недоброе, видя, что он не приходит.
   После непродолжительного совещания было решено, что шесть человек останутся с братом Носроком для ночного караула, остальные же, включая и женскую прислугу, покинут собор потайным ходом.
   Как мы видели, несколько дартфордских мятежников приказали оставить для них большую спальню в гостинице "Шашки" и заказали роскошный ужин на сто человек. В назначенный час обильное угощение было поставлено перед этими непрошеными гостями. И вот тем временем, как они оказывали ему честь, Марку Кливеру, Лирипайпу и некоторым другим взбрело на ум, что они могли бы овладеть сокровищами раки св. Бекета.
   Когда было сообщено об этом всей компании, план встретил единодушное одобрение, было решено сделать попытку в ту же ночь. Если она удастся, то все они разбогатеют. Но войти в собор можно было не иначе как хитростью, ведь Уот Тайлер под страхом смертной казни воспретил делать какую бы то ни было попытку проникнуть туда с целью грабежа. После непродолжительного совещания мятежники решили пробраться в собор под видом паломников. На эту мысль их навело то обстоятельство, что большое количество богомольцев, остановившихся в "Шашках", намеревались отправиться в ту же ночь на поклонение святыне.
   Они и постарались снарядиться так, чтобы, насколько возможно, походить на паломников. Вся компания собралась предварительно на дворе гостиницы, откуда выступила без шума. Достигнув южного входа в собор, она начала стучаться в главные двери. Брат Носрок, поджидавший возвращения сэра Джона Голланда и молодых вельмож, находился в это время около дверей. Заслышав, что в них стучатся паломники, он имел неосторожность отворить боковую калитку.
   Прежде чем он успел заметить свою ошибку, несколько злоумышленников уже вошли в собор. Вырвавшись из рук передовых, которые хотели схватить его, он бросился бежать со всех ног вдоль собора и юркнул в южную галерею придела св. Фомы, где вдруг исчез из поля зрения своих преследователей, которые бежали за ним по пятам.
   Все грабители, за исключением двух-трех, оставшихся у южного входа на страже, тотчас же приблизились к подножию ступеней, ведущих к раке. Лампада, горевшая над алтарем, слабо освещала придел, но все-таки давала достаточно света для их святотатственной цели. Несколько человек перебрались через позолоченную решетку, окружавшую святыню, и начали приподымать тяжелый деревянный намет, покрывавший раку. Вдруг их занятие было прервано столь неожиданным и странным обстоятельством, что можно было подумать, будто сам св. Фома пожелал предотвратить угрожавшее его раке ограбление. Раздалось яростное рычание -- и целая свора диких, лютых собак накинулась на людей, собравшихся на ступенях раки.
   Грабители, вообразившие уже, что под видом собак на них нападают сами дьяволы, обезумев от ужаса, с неистовыми криками кинулись врассыпную в разные стороны. Разбежавшиеся пострадали от острых когтей своих преследователей, но те, которые оставались около раки, могли опасаться еще худших последствий. Захваченные в ловушку своими грозными врагами, которые перепрыгивали через решетку и хватали их за горло, они должны были защищать свою жизнь; высокие своды храма огласились их отчаянными воплями.
   Свидетель этой страшной сцены, брат Носрок не чувствовал никакого сострадания к несчастным негодяям. Наоборот, он кричал им насмешливым тоном:
   -- Вы думали, что так легко ограбить раку св. Фомы, не правда ли? Но, как видите, мы сумели предупредить ваш злой умысел.
   -- Спаси нас! -- воскликнул Марк Кливер, лежавший распростертым на полу перед стоявшей над ним огромной меделянкой. -- Спаси нас! Иначе мы будем растерзаны в клочки этими адскими псами, если только это действительно псы, а не исчадия ада!
   -- Сжалься над нами, добрый брат, отзови их прочь! -- взмолился Лирипайп, забившийся в угол и уже изнемогавший, отбиваясь от лютого врага. -- Выведи нас из этой западни, и мы немедленно удалимся.
   -- Вы заслуживаете наивысшей кары! -- воскликнул брат Носрок.
   -- Св. Фома, сжалься над нами! -- воскликнул Куртоз, находившийся в таком же безвыходном положении, как и другие. -- Мы искренно раскаиваемся в том, что сделали! Вместо того чтобы ограбить сокровища раки, мы обещаем еще приумножить ее богатства.
   -- Смилуйся над нами, св. Фома! -- восклицали все остальные страдальцы.
   -- Коль скоро вы обращаетесь за помощью к доброму святому, то не получите отказа, -- возразил немного смягчившийся монах.
   С этими словами, открыв дверцу решетки, он отозвал собак.
   -- Теперь уходите немедленно! -- сказал он грабителям. -- Если через пять минут хоть один из вас будет найден в соборе, то уж не ждите никакой пощады.
   Очень довольные тем, что могут так легко отделаться, негодяи вышли и, хотя и были в самом жалком виде, поспешили как можно скорее к южному выходу. Сопровождаемый своими собаками, брат Носрок проводил их до самого выхода. Когда последний из них удалился, он старательно задвинул за ним засов.
   Вскоре после того к нему присоединились те несколько дворцовых челядинцев, которые оставались в соборе.
   С их помощью и в сопровождении своих собак Носрок произвел тщательный обыск по всем крыльям, по кораблю, галереям и на хорах собора. Нигде никого не было найдено. Тем не менее была поставлена стража, караулившая всю ночь.
  

Глава XXXVI.
КОНРАД БАССЕТ И КАТЕРИНА ДЕ КУРСИ

   В ту ночь город Кентербери был совершенно во власти мятежников. Все шесть городских ворот охранялись сильной стражей, так что никто не мог ни войти в город, ни выйти из него без разрешения главарей восстания.
   Приняты были все предосторожности, чтобы помешать бегству сэра Джона Голланда и его спутников. Уот Тайлер предполагал, что на следующее утро они уже будут в его руках, и твердо решился предать сэра Джона смертной казни. Но его мстительные расчеты не оправдались. Покинув собор, сэр Джон и его спутники явились в монастырь св. Августина, где они были хорошо приняты настоятелем, который позаботился спрятать их в наиболее безопасное место, вот почему, хотя их усердно разыскивали всюду, не могли открыть их убежище.
   Три главаря избрали своей квартирой дворец, где оставались во все свое пребывание в городе. Они проводили большую часть времени в парадной зале, где составили нечто вроде военного совета. Они приказали городскому мэру и старшинам явиться к ним и, когда те пришли, заставили их под страхом смертной казни принести присягу в верности Союзу восстания.
   Со времени их прибытия в Кентербери силы, находившиеся под начальством мятежных главарей, неимоверно возросли, теперь уже выяснилось, что пятьсот человек горожан присоединялись к ним, чтобы идти на Лондон.
   При таком положении дел возникала необходимость назначить младших командиров. Это было сделано Уотом Тайлером и Джеком Соломинкой; конечно они избрали таких лиц, на которых могли наиболее положиться. Получился подбор диких, неистовых начальников, большинство которых принадлежали к самым низшим слоям народа. К числу очень немногих, происходивших из высшего класса, относился Конрад Бассет, сын пивовара.
   Этот молодой человек снискал доверие главарей своей ожесточенной ненавистью к знати, почти не уступавшей по силе их собственной страсти. Но эта ненависть возникла у него не из сочувствия к угнетенному крестьянству, а вследствие того возмутительного обращения, которому он подвергся со стороны сэра Лионеля де Курси, имевшего красавицу дочь, Катерину, в которую Конрад был влюблен до безумия.
   Конрад Бассет, который был гораздо красивее многих высокородных молодых людей, виденных Катериной де Курси, привлек к себе ее внимание; после нескольких слов, которыми им удалось обменяться в соборе и в других местах, они условились как-то встретиться, вечерком в саду ее отца в Кентербери. Эта тайная встреча была их первым и последним свиданием. Они были застигнуты сэром Лионелем, который явился вдруг в сад в сопровождении нескольких челядинцев и, отослав Катерину домой, принялся за ее возлюбленного. Двое сильных слуг схватили Конрада -- и сэр Лионель, натешившись над ним вдоволь, наградив его всякими бранными словами, подсказанными ему гневом, закричал:
   -- Твой отец, Ричард Бассет, был моим вассалом. Отпуская его на волю, я никак не думал, чтобы его сын осмелился заговорить о любви с моей дочерью. Но я накажу тебя, как наказал бы непослушного раба.
   Затем он взял палку из рук одного из своих слуг и нанес ею несколько сильных ударов молодому человеку, приговаривая:
   -- Это отучит тебя, подлого холопа, притязать на дочь вельможа!
   Конрад не мог воспротивиться этому оскорблению -- двое сильных слуг крепко держали его. Потом они вытолкали его за ворота сада.
   С этой минуты Конрад не переставал думать о мщении. Он продолжал страстно любить Катерину де Курси, но не мог простить ее отцу унизительной обиды. Мало того, его мстительное чувство против оскорбившего его гордого вельможи распространилось на всех представителей этого класса. Когда он узнал о Союзе крестьянского восстания, целью которого было истребление лордов-притеснителей, он немедленно присоединился к нему; Конрад надеялся, что случай к полному мщению не замедлит представиться.
   Когда мятежники вступили в Кентербери, сэр Лионель де Курси, на свою беду, был у себя. Но так как он жил в большом, хорошо защищенном доме и имел значительное количество вооруженных слуг, то на первых порах не думал, что ему может грозить опасность. Но Конрад решился осадить дом и взять в плен сэра Лионеля. Он сообщил о своем намерении обоим главарям восстания, которые одобрили его план. Нападение было назначено на следующее утро. Некоторые приготовления к нему были сделаны под личным наблюдением Конрада.
   В тот вечер явились две молодые девушки, лица которых были скрыты капюшонами, они выразили желание поговорить наедине с молодым начальником мятежников. Просьба их была удовлетворена. Когда молодые девушки открыли свои лица, то одна из них оказалась Катериной де Курси, а другая -- ее преданной служанкой, Гертрудой. Никогда еще Катерина не казалась столь прекрасной; любовь Конрада вспыхнула с новой силой, когда он увидел ее.
   -- Вы должны были ожидать меня сегодня, Конрад, -- сказала она. -- И вы догадываетесь, конечно, что цель моего прихода -- просить вас пощадить моего отца. Я знаю, что, если он попадется в ваши руки, вы убьете его...
   -- Ваш отец не может ждать от нас пощады, -- запальчиво прервал ее Конрад.
   -- Я не хочу думать, что вы так жестоки, Конрад, -- возразила она. -- Если вы убьете моего отца, то убьете и меня.
   -- Он обесчестил меня, позор может быть смыт только его кровью. Ведь сэр Лионель довел меня до того, чем я стал теперь; и все преступления, которые я могу совершить, падут на его голову!
   -- О, Конрад! -- воскликнула Катерина. -- Еще не поздно вернуться назад. Вам не пристало присоединяться к мятежникам: по природе вы честны и справедливы. Возвратитесь же к вашим обязанностям по отношению к королю, и все уладится.
   -- Я присоединился к Союзу и связан клятвой хранить ему верность, -- ответил он.
   -- Вы легко можете освободиться от такой клятвы. Спасите моего отца, и я ручаюсь вам в его признательности.
   -- Стараться вырвать из когтей тигра его жертву столь же бесполезно, как уговаривать меня расстаться с моей! -- воскликнул Конрад.
   -- В таком случае, прощайте навсегда! -- сказала Катерина. -- Вы раскаетесь в своем поступке, когда увидите мой труп у ваших ног.
   Наступило непродолжительное молчание. Видно было, что в это время страшная борьба происходила в сердце Конрада.
   В надежде на перемену в его решении Катерина остановилась.
   -- Вы победили, -- сказал он наконец. -- Ради вас, Катерина, я пощажу вашего отца.
   -- Теперь я узнаю в вас того Конрада, которого любила! -- воскликнула она, бросаясь к нему. -- И так, вы бежите с нами? -- добавила она, с тревогой заглядывая ему в глаза. -- Ведь вы покинете этих ужасных мятежников?
   -- Этого я не могу сделать, -- твердо возразил он. -- Даже вы, Катерина, не заставите меня нарушить данное слово.
   Она сочла за лучшее не настаивать, они расстались.
   На следующее утро дом сэра Лионеля де Курси, находившийся в восточной части города, между небольшими аббатствами св. Иоанна и св. Григория, был осажден значительные отрядом мятежников и вскоре взят, так как никакой обороны не было. Сэр Лионель, его дочь и все слуги покинули дом и бежали. Их побегу втайне способствовали Конрад и преданные ему люди.
   Мятежники были сильно разочарованы, так как рассчитывали обезглавить рыцаря. Им оставалось только утешиться разграблением его дома.
  

Глава XXXVII.
ФРИДЕСВАЙДА

   Последний день своего пребывания в Кентербери мятежники провели, пируя, бражничая и предаваясь грабежам. Они опустошили аббатство св. Викентия и еще две-три меньшие обители, но никаких новых посягательств на сокровища собора не было. Предводители продолжали занимать архиепископский дворец, где держали советы и издавали свои указы.
   В этот промежуток времени к их знамени присоединилось такое множество новых приверженцев, что город был переполнен пришельцами; даже монастыри и церкви подверглись нашествию. Пятьсот кентерберийских горожан, вступивших в ряды мятежной рати, выразили желание сопровождать ее в поход на Лондон. Начальство над этим отрядом, снаряженным гораздо лучше всех остальных, было поручено Конраду Бассету.
   Когда все войско собралось для смотра перед Уотом Тайлеом и Беглым, вдруг явилась какая-то молодая женщина огромного роста и крепкого сложения, она выразила желание сопровождать рать. Оба главаря смотрели на нее с удивлением. Хотя она и была очень высока ростом, но отличалась соразмерностью членов; и лицо ее хотя походило на мужское, отнюдь не носило грубого, отталкивающего выражения, в общем, ее нельзя было назвать дурнушкой. Она назвалась Фридесвайдой, дочерью Мориса Бальзама, мельника из Фордвича. Что же касается возраста Фридесвайды, то ей было всего только двадцать три года.
   Хотя главари восстания решили не допускать женщин сопровождать рать, но наружность этой амазонки до того поразила их, что они пожелали сделать для нее исключение.
   Тем временем, как они совещались, Фридесвайда сказала:
   -- Не хочу хвастаться, но во всем Кенте нет ни одного мужчины, который мог бы нанести более сильный удар, чем я, или поднять более тяжелую ношу. Дайте мне дубину -- и вы увидите, что я могу сделать!
   Когда ее просьба была исполнена, она добавила:
   -- Теперь пусть выходит желающий помериться со мной силами и сразить меня, если может!
   Эти слова были встречены общим хохотом, однако никто не решился принять вызов. Но, когда она назвала их трусами, какой-то смельчак выступил вперед и, потрясая своей дубинкой, крикнул ей, чтобы поостереглась. Однако вскоре он должен был убедиться, что борьба с ней далеко не шуточное дело: храбрец получил такой увесистый удар по голове, что свалился с ног среди смеха и шуток присутствующих.
   -- Теперь пусть выходит второй! -- воскликнула Фридесвайда. -- У меня хватит сил еще на два десятка!
   Но никто уже не осмеливался выйти с ней на состязание.
   После этого испытания ее силы и ловкости главари окончательно решили допустить Фридесвайду в ряды рати, она была назначена в отряд кентерберийцев под начальство Конрада Бассета.
  

Глава XXXVIII.
ВЫСТУПЛЕНИЕ МЯТЕЖНИКОВ ИЗ КЕНТЕРБЕРИ

   Когда рать мятежников выступала из западных ворот, она представляла поистине такое странное зрелище, какого никогда раньше не видывали в Англии. Как уже было сказано, пятьсот кентерберийских горожан присоединились к мятежникам, но все-таки большая часть рати состояла из крестьян, набранных в различных кентских деревнях. Вооруженные преимущественно пиками, косами и цепами, одетые в свою обыкновенную одежду, они представляли странное, дикое зрелище. Была сделана попытка заставить их держаться вместе и идти рядами, но она оказалась невыполнимой. Кентерберийские горожане были лучше вооружены и одеты, они-то несли знамя и разные значки.
   Под звуки труб и барабанного боя главари выехали из западных ворот в сопровождении этого странного, беспорядочного воинства, которое было так многочисленно, что потребовалось очень много времени, пока все выступили из города. Но предводители не продолжали похода, пока все их силы не собрались на равнине, за городом. Когда наконец подоспели все отставшие, Джон Бол на своем ослике поднялся на вершину холма и с этого возвышения произнес проповедь, обращенную ко всему огромному скопищу. Предметом проповеди он избрал следующий стих своего собственного сочинения:
  
   Когда Адам копал землю, а Ева пряла,
   Кто был тогда джентльменом?
  
   -- Кто, в самом деле? -- спросил он громким насмешливым голосом. -- Уж, конечно, не прародитель рода человеческого! Истинно говорю вам, слушайте меня, братия, -- продолжал он с возрастающим воодушевлением, -- от природы все люди родятся равными, а потому между нами не должно быть никаких чинов и различий. По природе все люди свободны; рабство же и крепостничество, которые никогда не предписывались Богом, выдуманы нашими притеснителями. А посему мы должны сбросить с себя цепи неволи! Господь дал вам наконец средство возвратить свободу и занять принадлежащее вам по праву место на общественной лестнице. Если вы им не воспользуетесь, то вина всецело падет на вас самих. Нанесите же теперь решительный удар, и все вы будете свободны, все равно богаты, равно благородны; и все же будете пользоваться равной властью.
   Вся эта картина представляла чрезвычайно своеобразное и поразительное зрелище. На вершине холма, возвышавшегося над плоской равниной, восседал монах на своем ослике. Капюшон его рясы спустился на плечи; лицо его пылало воодушевлением. Непосредственно возле него, немного ниже на откосе холма, находились оба главаря мятежников, с Конрадом Бассетом, Готбрандом и несколькими другими начальниками, все на конях. Недалеко от них стояла Фридесвайда, в латах и в шлеме, державшая на своем могучем плече широкий обоюдоострый меч. Возле амазонки, совершенно стушевываясь перед ней, стояли Лирипайп, Гроутгид, Куртоз и остальные дартфордцы.
   Все остальное пространство на далекое расстояние кругом было занято большой ратью; и все эти дикие лица были обращены к монаху, хотя только ближайшие слушали его речь, остальные же сами громко кричали. Рамкой для этой картины служили стены старинного города и высокая стрелка величавого собора.
   Когда монах спустился с холма, на его место поднялся Уот Тайлер. Обнажив свой меч, он воскликнул голосом, который был услышан всеми:
   -- К Рочестерскому замку!
   Ответом ему был оглушительный крик, похожий на раскат грома. Вслед затем вся рать двинулась в путь.
   Во время их перехода до Рочестера, что заняло весь остаток дня, мятежники действовали так, как будто находились в неприятельской стране. Они разграбили несколько больших усадеб да два или три монастыря и убивали всех, оказывавших им сопротивление. Предводители отнюдь не старались сдерживать их жестокость и алчность.
   Конечно, деревушки, состоявшие только из крестьянских коттеджей, были пощажены, но все более или менее богатые жилища подвергались разграблению. Так мятежники проходили, подобно рою саранчи, все пожирая на своем пути и распространяя ужас и смущение по всей окрестности.
   Они не зашли в Фавершем, но прошли через Чартгам и Чилхейм и направились вдоль подножия холмов. С наступлением вечера они достигли Рочестера, где были восторженно встречены жителями.
   К сэру Джону Ньютоуну, коменданту замка, тотчас было послано предложение сдать укрепление. Но тот вместо ответа велел повесить посланцев. Тогда мятежники немедленно стали готовиться к осаде, назначенной на следующий день.
  

Книга вторая
МОЛОДОЙ КОРОЛЬ

  

Глава I.
ЭДИТА В ПРИДВОРНОМ ШТАТЕ

   После встречи с мятежниками под стенами Кентербери принцесса Уэльская продолжала свое путешествие с усиленной поспешностью, она нигде не останавливалась вплоть до Дартфорда.
   По приезде туда она сошла с коня перед часовней св. Эдмонда и вошла туда одна, без своих спутников. Там она опустилась на колена у алтаря, вознося горячую благодарность за свое избавление от мятежников, а также усердно моля Всевышнего разрушить их злые замыслы.
   На пути через деревню к монастырю, куда она рассчитывала заехать на короткое время, чтобы повидаться с леди Изабеллой, те немногие поселяне, которые оставались еще в деревне, приветствовали ее с величайшим уважением. В стены обители принцессу сопровождали только дамы, все же мужчины, в том числе Чосер и Венедетто, были отправлены в гостиницу.
   Настоятельница очень обрадовалась новой встрече с принцессой и от души приветствовала ее со счастливым избавлением от опасности. Освежившись с дороги прохладительными напитками, принцесса удалилась вместе с настоятельницей в приемную, чтобы побеседовать наедине. Первый ее вопрос касался Эдиты. Она была не особенно удивлена, услышав, что молодая девушка нашла пристанище в монастыре.
   -- В прошлый раз, когда я предлагала взять ее в число моих домашних, -- сказала она, -- вы, по-видимому, не сочувствовали этому плану. Остаетесь ли вы при прежнем мнении?
   -- Нет, -- отвечала настоятельница. -- Если ваше высочество возобновит предложение, я охотно приму его.
   -- Я нахожу, что вы совершенно правильно рассуждаете, -- заметила принцесса. -- Около меня она будет ограждена от посягательств этого дерзкого мятежника, если бы он вздумал вновь преследовать ее. Коль скоро вы соглашаетесь, то я теперь же возьму ее с собой.
   -- Мне будет тяжело расстаться с ней, -- со вздохом добавила настоятельница. -- Но я не поддамся моим личным чувствам: она поедет с вами.
   С этими словами настоятельница позвонила. На ее зов немедленно явилась сестра Евдоксия.
   -- Пусть Эдита придет сюда, -- приказала настоятельница.
   Когда молодая девушка пришла и сделала глубокий поклон перед принцессой, то была встречена матерью короля так же милостиво, как прежде. Затем принцесса сообщила ей о своем намерении.
   -- Значит, я должна покинуть вас, святая мать? -- воскликнула Эдита, не будучи в состоянии сдержать слезы. -- Не считайте меня неблагодарной, всемилостивейшая государыня, если вам покажется, что я неохотно еду, -- сказала она, обращаясь к принцессе. -- Но я была так счастлива здесь. Я никогда не помышляла уйти из этой обители, в особенности же теперь.
   -- Но, дитя мое, это -- самое лучшее, что ты можешь сделать в данную минуту, -- сказала леди Изабелла, сдерживая свое волнение. -- В такие смутные времена, какие, по-видимому, приближаются, ты будешь в большей безопасности с принцессой, чем со мной: вот почему я охотно препоручаю тебя ее заботам.
   -- Но могу ли я впоследствии возвратиться к вам?! -- воскликнула Эдита.
   -- Конечно, -- заметила принцесса. -- Я не стану удерживать вас против воли.
   -- Когда привыкнешь к придворной жизни, дитя мое, -- угрюмо, но снисходительно сказала настоятельница, -- ты уже не пожелаешь возвратиться ко мне.
   Потом, чтобы предупредить дальнейшие излияния, она поспешно добавила:
   -- Но время не терпит. Ты должна сейчас же собраться в дорогу.
   -- Еще минуту! -- воскликнула Эдита и, обращаясь к принцессе, спросила: -- Быть может, ваше высочество не слышали о том, что случилось со времени вашего отъезда?
   -- Я уже все рассказала, -- заметила леди Изабелла.
   -- Не бойтесь! -- сказала принцесса. -- Отныне вы будете под моей защитой.
   Эдита все еще прижималась к настоятельнице, чувствуя, что охотно осталась бы с ней. Но она понимала, что это невозможно, и решилась наконец распрощаться.
   -- Прощай, мое дорогое дитя! -- воскликнула леди Изабелла, нежно обнимая ее. -- Я всегда буду поминать тебя в моих молитвах. Да защитят тебя все святые угодники!
   Эдита, слишком взволнованная, чтобы выражать свои чувства словами, поспешно вышла из комнаты.
   -- Будь спокойна, Изабелла, -- сказала принцесса, в свою очередь, сильно взволнованная всей этой сценой. -- Я буду для нее, как родная мать.
   Эдита чувствовала себя еще более опечаленной тем, что не могла проститься с матерью: в тот день г-жа Тайлер почему-то не могла прийти в монастырь, а времени оставалось слишком мало, чтобы послать за ней. Но сестра Евдоксия вызвалась передать ей поклон и горячий прощальный привет от дочери.
   Эдита вплоть до своего отъезда уже не виделась больше с настоятельницей. Как ни казалась спокойна леди Изабелла, но она не полагалась на свои силы и передала только своей любимице через сестру Евдоксию следующие простые слова: "Возвращайся, когда бы ты ни пожелала. Твоя келья будет постоянно готова для тебя".
   Что же касается сестры Евдоксии, то та сдерживалась, пока Эдита не уехала. Но, когда она увидела ее отъезжающей со двора, слезы хлынули у нее из глаз. Все монахини также были опечалены отъездом милой девушки, которая была общей любимицей, многие затуманившимся взором провожали ее, когда она выезжала со свитой принцессы.
   Ввиду крайней поспешности отъезда никаких приспособлений нельзя было сделать -- Эдита была посажена на седло позади одного из грумов.
  

Глава II.
ЭЛЬТГЕМСКИЙ ДВОРЕЦ

   Молодая девушка была так опечалена, что более часа ничего не видела, ничего не замечала. Но мало-помалу она начала различать, что кортеж поднимается на красивый лесистый холм. Когда достигли его вершины, перед ней открылся вдруг чудный вид.
   С возвышения, на которое поднялся отряд всадников, Эдита увидела темную, поросшую вереском равнину, расстилавшуюся кругом на огромное пространство и тогда уже известную под названием Влекгита. С правой стороны эта равнина замыкалась королевским парком и поместьями Гринвича. Но взор ее недолго останавливался на зелени парка, он устремился вдоль по течению реки Темзы, блиставшей теперь в лучах заходящего солнца, и направился к Лондону, который Эдита увидела впервые.
   Пораженная открывающимся зрелищем, она едва могла верить, что это -- действительность, а не сон. Да, там, в отдалении, виднелся тот огромный город, о котором она так много слышала.
   Вот угрюмый старый Тауэр с его крепкими стенами и бойницами, с его мрачной башней, над которой развевается королевский штандарт. Вот старинный мост со множеством узких, остроконечных сводов, с крепкими воротами на обоих концах, с живописными старинными зданиями, ютившимися около них. Вот собор Св. Павла с его тяжелой кровлей и высокой стрелкой, уходящей под небеса. Ниже находился Савой, царственное местопребывание Джона Гонта, гордого герцога Ланкастера. Другие жилища знатных особ, монастыри и храмы были разбросаны по обоим берегам реки. Но ничто не восхищало так молодую девушку, как вид расположенного в отдалении Вестминстерского аббатства.
   Чосер, ехавший немного впереди, заметил, какое сильное впечатление производит на Эдиту открывающаяся перед нею картина. Он осадил немного своего коня и, поравнявшись с молодой девушкой, стал указывать ей наиболее замечательные здания. Но она не нуждалась в объяснениях поэта, так как сама по догадке узнавала их. Пока они разговаривали таким образом, перед ними вдруг предстало огромное замкообразное здание, скрытое до тех пор зеленым пологом деревьев. Когда Эдита вопросительно взглянула на Чосера, тот сообщил ей, что это -- дворец Эльтгем.
   -- Этот дворец был построен более ста лет тому назад, -- пояснил поэт. -- И с тех пор он постоянно служил местопребыванием королей. Генрих III проводил здесь рождественские праздники в 1269 году; а лет пятнадцать тому назад наш покойный грозный монарх, Эдуард III, держал здесь своего узника, Иоанна Французского. Это был пышный плен, достойный великого монарха. Помню, однажды был устроен турнир, в котором принимали участие сам король с принцем Уэльским и со всеми герцогами королевства; затем был дан бал, в котором участвовали все красивейшие придворные дамы. Никогда, ни до, ни после того, я не видел такого множества красавиц. Там была одна, особенно выделявшаяся своей прелестью и затмившая всех присутствующих дам, но, увы, теперь она заживо похоронила себя в монастыре.
   Эдита не обратила внимания на это последнее замечание и спросила Чосера.
   -- Принцесса избрала своим местопребыванием Эльтгем?
   -- Вообще она всегда находится со двором, где бы он ни был -- в Виндзорели, в Шене, в Вестминстере, или в Тауэре; но чаще всего она пребывает здесь. Она так привязана к этому дворцу главным образом потому, что провела там много счастливых часов со своим супругом, Черным Принцем.
   -- Нисколько не удивляюсь этому, -- сказала Эдита. -- О, как я хотела бы видеть этого храброго рыцаря!
   -- Вы можете видеть человека, который не уступает ему в храбрости, хотя и не пользуется такой славой. Это -- его брат, герцог Ланкастер. Кроме того, вы можете видеть сына Черного Принца, короля.
   -- Похож ли король на своего благородного родителя? -- спросила Эдита.
   -- Не особенно, -- отвечал Чосер. -- Он гораздо более походит на свою мать, принцессу.
   -- В таком случае он, вероятно, замечательно красив.
   -- Я уверен, что, увидя его, вы будете именно такого мнения, -- улыбкой заметил Чосер.
   Тем временем они приблизились ко дворцу. Звуки труб возвестили о прибытии принцессы.
   Дворец представлял собой обширное, величавое сооружение из четырех зданий, окруженных со всех сторон высокими стенами и необычайно широким и глубоким рвом. Во дворец вели два хода с северной и с южной сторон через каменные трехпролетные мосты, причем каждый мост был защищен зубчатыми воротами. Кроме великолепной пиршественной залы, во дворце имелись часовня и целый ряд роскошных покоев. Ко дворцу прилегали прелестный цветник и большой двор для турниров. Наконец, при этом королевском поместье находилось не менее трех парков, изобиловавших тенистыми деревьями и бродившими на приволье оленями.
   Вступив в ворота, отворенные настежь охранявшими их алебардщиками, и миновав мост, принцесса въехала на главный двор, где собралась толпа одетых в королевские ливреи слуг. Во главе их находился камергер с золотою цепью на шее и с белым жезлом в руке, чтобы приветствовать принцессу с приездом.
   Во дворец уже дошли слухи о восстании в Дартфорде и о движении мятежников на Рочестер. Все это возбуждало сильную тревогу насчет безопасности принцессы, оттого-то ее возвращение было встречено с величайшей радостью. Эти чувства камергер и высказал ей в пространной речи, которая, быть может, и приличествовала случаю, но была довольно-таки утомительна.
   Прежде чем сойти с коня, принцесса послала верхового гонца к королю, своему сыну, находившемуся тогда в Тауэре, известить его о своем благополучном прибытии в Эльтгем и просить приехать к ней на следующий день, рано утром, так как ей нужно переговорить с ним о предметах первостепенной важности.
   Чосер и Венедетто, выразив свою признательность, могли теперь уехать, но она попросила их остаться, чтобы они лично могли рассказать королю об их приключениях у мятежников.
   -- Так как вы были очевидцами проделок этих преступников, то вы лучше, чем кто-либо, можете рассказать о них его величеству, -- сказала она. -- Вот почему я прошу вас остаться со мной до завтра.
   Сделав все эти распоряжения, принцесса спешилась и вошла во дворец со своими дамами.
   Тем временем Эдита имела возможность оглядеться кругом. Она была поражена великолепием и красотой здания. Сверх того, ей легко было заметить через открытые своды мостов, что внутри здания были еще другие дворы, свидетельствовавшие об огромном пространстве, занимаемом дворцом.
   О превосходном порядке, в котором содержался дворец, можно было судить по огромному количеству свиты. Но молодая девушка была положительно очарована, когда увидала большую пиршественную залу с ее дорогими стенами из резного дерева, с галереей для менестрелей, с великолепным, облицованным деревом потолком, с несравненными сводчатыми окнами. Она так была поражена, когда вступила с принцессой и ее придворными дамами в эту безукоризненную залу, что у ней замер дух. Некоторое представление если не о красоте, то о величине этой роскошной залы можно составить себе, заметив, что она имела сто футов в длину и была соразмерно широка, а высота ее достигала пятидесяти футов, причем ее огромные стропила были сделаны из балок каштанового дерева.
   Освежившись немного прохладительными напитками, принцесса прошла через парадные палаты в свои личные покои. Во все время путешествия она обращалась с Эдитой с явной благосклонностью и почтением, теперь же отвела ей комнатку, сообщавшуюся с ее собственными покоями. Кроме того, она распорядилась, чтобы Эдиту немедленно снабдили соответственным нарядом.
   Утомленная дорогой, измученная пережитыми волнениями, принцесса рано удалилась на покой, но все же не раньше, как отслушав вечерню в придворной часовне.
   Когда Эдита на следующее утро появилась в том наряде, который ей достали, то поразила всех своей красотой. Она уже не походила на простую крестьянскую девушку. Ее стройная фигура восхитительно обрисовывалась в узкой блузе из зеленого бархата. Золотой пояс, от которого спускалась длинная цепь из такого же металла, свободно обхватывал ее стан, а белоснежная шапочка на ее чудных кудрях придавала еще более нежности ее чертам лица.
   Привыкнув еще в монастыре ходить к заутрени, она отслушала богослужение в часовне, потом, увидя, что принцесса беседует со своим духовником, вышла в цветник.
  

Глава III.
РИЧАРД БОРДОССКИЙ

   Утро было так соблазнительно прекрасно, что Эдита решилась продолжить прогулку. Она прошла по северному мосту, миновала барбакан и вступила в парк. Не успела она отойти подальше, как перед ней снова открылась та дивная картина, которою она любовалась накануне. Ее взоры еще раз, скользнув по обширной равнине Блэкхита, последовали по течению реки и остановились на отдаленном Лондоне.
   Она снова загляделась на Тауэр и на старинный мост, ведший к нему, как вдруг ее внимание внезапно было привлечено небольшим отрядом всадников, въехавших в аллею и быстро помчавшихся ко дворцу. Во главе отряда ехал изящный юноша, так великолепно одетый и на таком превосходном коне, покрытом богатой сбруей, что Эдита не усомнилась ни на минуту в том, что это -- король.
   Не зная, на что решиться, продолжать ли путь или возвратиться, она остановилась и стояла неподвижно, между тем как королевский отряд быстро приближался.
   Теперь она могла уже ясно разглядеть голубой бархатный плащ короля, покрытый сплошь шитьем и застегнутый у шеи брильянтовой запоной; его камзол был из серебристой ткани, а пояс так же, как и рукоять меча, был осыпан брильянтами. Его бархатная шапочка была богато изукрашена драгоценными камнями. Голубой бархатный чапрак, украшенный королевским знаком белого оленя и серебряной чеканной буквой "R", доказывал вне всякого сомнения, что этот всадник -- король.
   Черты лица юного монарха были так тонки и изящны, на его гладких щеках играл такой румянец, его темно-русые кудри, ниспадавшие на плечи, были так длинны, а стан так строен, что его легко можно было бы принять за молодую девушку, переодетую в мужское платье, в особенности при той противоположности, которую представлял он собой в сравнении с тремя своими знатными спутниками, отличавшимися коренастым сложением и мужественными лицами. Эти представительные рыцари были: барон де Вертэн, сэр Симон Бурлей и сэр Евстахий де Валлетор.
   Последний, как мы уже говорили, был когда-то господином Уота Тайлера, которого он отпустил на свободу. Сэр Евстахий был в большой милости у Черного Принца и находился в числе тех немногих, которым умирающий герой поручил заботу о своем сыне, он выполнял это поручение, насколько хватало у него сил. Хотя доблестный рыцарь участвовал в тяжелых походах во Францию, Бретань и Кастилию и достиг уже среднего возраста, он все еще был полон рвения и сохранил замечательную красоту. Его наряд не был так своеобразен и пышен, как у Вертэна, который сверкал брильянтами и дорогими тканями, носил разноцветные длинные штаны и краковы, как подобало придворному щеголю. Вертэн и был им в действительности, но все же не мог сравниться с сэром Валлетором. Сэр Симон Бурлей был немного старше Валлетора, но также отличался благородной наружностью.
   Позади ехали три эсквайра и столько же пажей, все на прекрасных лошадях и одетые в королевские ливреи.
   Юному королю не было еше шестнадцати лет. Он родился в Бордо на Богоявление в 1367 году и был назван в память места своего рождения Ричардом Бордосским. Его крестил архиепископ бордосский в храме Св. Андрея, в этом живописном городе. Восприемниками были: епископ Ажанский и король Минорки.
   Отличавшийся в детстве поразительной красотой, живой и смышленый, Ричард уже с ранних лет подавал надежды на высокие благородные качества. Но он имел несчастье потерять своего знаменитого отца, лорда Эдуарда Английского, прежде чем его характер вполне сложился. К тому же долгая и мучительная болезнь Черного Принца, которую некоторые приписывали отраве, помешала ему уделять достаточно забот на воспитание сына. Но он испытывал величайшую тревогу, зная об опасностях, которым подвергается его наследник от козней его честолюбивых дядей, оттого-то вплоть до последней минуты он думал о Ричарде.
   На другой день после смерти своего деда, Эдуарда III, Ричард, которому шел тогда одиннадцатый год, ехал, облаченный в парадное королевское платье, из Вестминстерского дворца в лондонский Сити. Впереди этого пышного шествия двигались трубачи, оглашавшие улицы звуками своих инструментов. Перед самым королем ехал его дядя, герцог Ланкастер и Нортумберленд. Государственный меч нес сэр Симон Бурлей. Королевского коня, покрытого чапраком из золотой парчи и с роскошным султаном из дорогих перьев, вел сэр Николас Бонд. По обеим же сторонам шли нарядные пажи. В одежде из белого бархата, юный король очаровывал всех своей стройностью и красотой. Свита его состояла из большого числа вельмож, рыцарей и эсквайров в дорогих нарядах.
   При въезде в Сити Ричард был встречен лордом-мэром, шерифами и олдерменами, одетыми в старомодные плащи. Их сопровождали множество граждан, сидевших на конях и представлявших также чрезвычайно живописное зрелище.
   Выслушав горячие приветствия со стороны городских властей, молодой король стал медленно проезжать по улицам, приветствуемый кликами собравшейся толпы. Повсюду были воздвигнуты триумфальные арки и алтари; из открытых кранов вино лилось рекой; дома были увешаны коврами и обойными тканями. Везде слышались только радостные клики, смешивавшиеся со звуками музыки и с громом труб.
   Но самые торжественные ликования происходили в Чипсайде, где был воздвигнут триумфальный замок больших размеров; на его четырех башенках стояли прелестные девочки одних лет с юным королем и одетые в белые платьица. При приближении королевского кортежа эти милые дети стали осыпать короля и его спутников золотыми листьями; потом, спустившись со своего возвышения, они поднесли им вино в золотых кубках. Но это еще не все. При посредстве какого-то остроумного механизма, который мы не беремся описывать, один угол на вершине замка раздвинулся -- и сверху, над головой юного монарха, спустился золотой венец.
   Принятый повсюду с выражениями преданности и любви, Ричард покинул Сити, весьма довольный своей поездкой.
   Тотчас после погребения покойного короля Ричард II был коронован с поразительной пышностью в Вестминстерском аббатстве. Обряд коронования совершал Симон Сэдбэри, архиепископ кентерберийский, в присутствии трех дядей короля, герцога Ланкастера и эрлов Кэмбриджа и Букингама, баронов, всех высших государственных чинов, аббатов и прелатов. Ни одна из прежних коронаций не отличалась таким великолепием, вот почему надеялись, что это предвещает блестящее и счастливое царствование.
   Но так как король был малолетен, то предстояло ждать еще много лет, прежде чем он будет в состоянии принять бразды правления всецело в свои руки, а эти годы угрожали многими опасностями.
   На время несовершеннолетия короля был назначен Совет регентства, членами которого были дяди короля, таким образом, герцог Ланкастер, в сущности, управлял делами государства. Вскоре не замедлили последовать важные события. Возобновились войны с Францией и Испанией, а союз с Шотландией был разорван. Для новых военных действий потребовались огромные расходы, а это вызывало чрезвычайные источники доходов, и тягло народа увеличивалось непомерными налогами. В довершение бедствий войны оказались неуспешными.
   В первые годы царствования молодого короля огромные суммы были собраны поборами с подданных. Но новые требования следовали так непрерывно, что народ стал громко роптать и посылать просьбы в парламент о смене министров. Однако, несмотря на все усилия устранить министров, они оставались у власти и продолжали свои поборы. Были предписаны новые налоги, оказавшиеся особенно ненавистными народу вследствие тех способов, которые употреблялись при их взимании. Подобное положение вещей неизбежно вело к восстанию, которое уже описано нами.
   Воспитание Ричарда умышленно оставлялось в пренебрежении его дядями. Сэр Симон Бурлей, пользовавшийся расположением отца короля и бывший в доверии у его деда, был приставлен к юноше в качестве воспитателя. Но он не пользовался достаточным влиянием над своим царственным питомцем. Его советами пренебрегали, над его выговорами только смеялись. Впрочем, король прекрасно изучил все мужские упражнения -- состязания на турнирах, стрельбу из лука, борьбу -- и увлекался полевыми забавами, в чем ему была предоставлена полная свобода. Сверх того, он был превосходный наездник.
   Одаренный от природы прекрасными способностями и великодушным сердцем, Ричард в то же время был своенравен и упрям и даже в этом нежном возрасте проявлял большую страсть к наслаждениям. Склонный к щегольству, он чрезвычайно любил наряды и обвешивался драгоценными украшениями. Рассказывают, например, что за одно платье из золотой парчи, усеянное драгоценными камнями, он заплатил тридцать тысяч марок. Он был окружен льстецами, которые были несколько старше его и потворствовали его легкомысленным вкусам и причудливым затеям, что подрывало благоразумные советы его матери.
   Принцесса, испытывая нередко горькие разочарования, однако не отчаивалась, она старалась убедить себя, что более благородные качества сына должны восторжествовать по мере того, как он будет подрастать, и что со временем он сделается достойным того великого имени, которое носил.
   Сэр Симон Бурлей и сэр Евстахий де Валлетор находились в Тауэре у молодого короля, когда прибыл посланец от его матери, просившей его приехать в Эльтгем на следующий день, рано утром. Они-то посоветовали королю отправиться по приглашению.
   Хотя легкомысленный молодой монарх был не так встревожен, как его приближенные, донесениями о восстании, но ему просто из любопытства хотелось услышать кое-что об этом происшествии из уст своей матери. Вот почему он решился отправиться к ней и приказал сэру Симону и сэру Евстахию сопровождать себя. Он также решился взять с собой барона де Вертэна, который был его главным любимцем.
   Королевский отряд всадников выехал из Тауэра рано утром и достиг Эльтгема гораздо раньше, чем там ожидали.
  

Глава IV.
ЮНЫЙ КОРОЛЬ И ЭДИТА

   После минутной нерешительности, как мы видели, Эдита сочла за лучшее повернуть назад, но скоро она была настигнута юным королем, который очень милостиво ответил на ее поклон. Пораженный ее наружностью, он осадил коня и обратился к ней.
   -- Доброе утро, прелестная девица! -- воскликнул он весело. -- Не удивляюсь, что вы вышли на прогулку в этот ранний час, видя, что утро так прекрасно. Я был восхищен, когда проезжал сейчас по холму; право, я никогда не думал, что это так приятно.
   -- Да, государь, это восхитительно, -- робко ответила Эдита.
   -- Вы, вероятно, состоите в свите принцессы и только что возвратились из Кентербери? -- спросил король.
   -- Из Дартфорда, государь, -- ответила Эдита.
   -- Из Дартфорда! -- воскликнул Ричард. -- Так, стало быть, оттуда, где началось восстание. Быть может, вы видели его? Вы, вероятно, испугались?
   -- Я видела очень немногое, государь, я укрылась в монастыре, а мятежники немедленно покинули деревню и направились в Рочестер.
   -- Прекрасно! Значит, наша матушка не повстречалась с ними?! -- воскликнул король.
   -- Нет, государь, ее высочество повстречалась с ними вчера близ Кентербери, -- отвечала Эдита.
   -- Вот как! А они причинили ей какой-нибудь вред? -- быстро спросил король.
   -- Нет, они обошлись с ней с величайшей почтительностью, -- ответила Эдита.
   -- В таком случае, они вовсе не такие беспощадные злодеи, как мы представляли их себе! -- смеясь, воскликнул король. -- Слышали, милорды, что говорит эта девица? -- добавил он, поворачиваясь к своим спутникам, державшимся непосредственно позади него.
   -- Слышали, государь, и очень рады, что ее милость не подверглась никакой обиде, -- заметил барон де Вертэн. -- В противном случае мы повесили бы всех их до единого.
   -- Значит, вам пришлось бы повесить несколько тысяч человек, -- заметил сэр Евстахий. -- Это -- величайшее счастье, что ее высочество благополучно избегла опасности.
   -- Ни ей, ни кому-либо из ее придворных дам не причинено никакого вреда, -- заметила Эдита.
   Во все время этого разговора сэр Евстахий де Валлетор пристально вглядывался в лицо Эдиты и наконец обратился к ней.
   -- Во главе дартфордских мятежников стоит кузнец по имени Уот Тайлер, не правда ли? -- спросил он, не сводя с нее пристального взора.
   -- Там несколько главарей, -- отвечали она. -- Более чем полдеревни присоединились к мятежникам.
   -- Мы не спрашиваем вас, как возникло восстание, -- сказал сэр Симон. -- Мы уже знаем, что сборщик податей убит.
   -- Он заслужил свой удел, если все то, что мы слышали, правда, -- прервал сэр Еветахий. -- Эта молодая девица уже сказала нам, что ей пришлось искать убежище в монастыре.
   -- Это -- самое безопасное место, которое только можно было избрать, -- заметил король.
  

Глава V.
СЭР ЕВСТАХИЙ И УКАЗАНИЯ ПРИНЦЕССЫ

   Не ожидая короля в такой ранний час, принцесса была еще в часовне во время его приезда. По окончании службы, войдя в большую залу в сопровождении своих леди, она нашла его уже завтракающим в обществе своих спутников.
   Ричард немедленно поднялся из-за стола и бросился ей навстречу, потом опустился на одно колено и поцеловал ее руку. Когда он выполнил этот долг сыновней почтительности, мать нежно обняла его. После того, когда принцесса выслушала поздравления сэра Симона Бурлея и остальных по случаю благополучно избегнутой опасности, король почтительно повел ее к столу, находившемуся на возвышении в верхнем конце залы.
   Принцесса поместилась по правую руку короля; по другую сторону от нее сел сэр Еветахий де Валлетор. Все придворные дамы заняли места за верхним столом. По левую руку короля сидел де Вертэн, а возле него -- сэр Симон Бурлей. Чосера и Бенедетта поместили за нижним столом, а потому они не имели возможности беседовать с королем. По особому распоряжению принцессы Эдита была поставлена позади ее кресла.
   Рассказ принцессы об ее встрече с мятежниками выслушан был сэром Симоном Бурлеем и Валлетором с величайшим вниманием и явной тревогой, между тем как Ричарда, казалось, только удивило и даже рассмешило то обстоятельство, что сэру Джону Голланду и молодым вельможам пришлось возвратиться в Кентербери. Вообще он, видимо, не придавал значения восстанию и выразил мнение, что оно тотчас же затихнет.
   -- Что могут сделать эти жалкие мужики?! -- воскликнул он. -- Сэр Джон со своим маленьким отрядом, должно быть, уж разбил их, как стадо овец.
   -- Сэр Джон думает иначе, -- внушительно заметила принцесса. -- Мятежники упрямы и смелы, к тому же они вооружены гораздо лучше, нежели думает ваше величество. Было бы уместно и благоразумно прийти к соглашению с ними.
   -- К соглашению с мятежниками? Ни за что! -- презрительно воскликнул Ричард.
   -- Я хочу сказать, что притеснения, на которые они справедливо ропщут, должны быть отменены, -- сказала его мать.
   -- Я не знал, что они терпят какие-либо притеснения! -- с беззаботным смехом воскликнул Ричард. -- Наоборот, я склонен думать, что владельцы обращаются с ними даже слишком хорошо.
   -- Совершенно верно, государь, -- заметил де Вертэн. -- С ними обращаются гораздо лучше, чем они заслуживают.
   -- Нет, милорд! -- сказала принцесса. -- Их жалобы вовсе небезосновательны. Они сильно угнетены, и король последует недобрым советам, если не внемлет их мольбам.
   -- Но они должны обращаться со своими жалобами к Совету, а не ко мне, -- сказал Ричард. -- Ведь не я налагаю на них подати!
   -- Наоборот, они утверждают, что ваше величество своею расточительностью разорит всю страну, -- заметил де Вертэн.
   -- Ого! Неужели они так говорят? В таком случае, клянусь головой моего отца, я не исполню ни одной из их просьб. Неужели же в моих тратах я должен сообразоваться с мнением этих скаредных мерзавцев?
   -- Разумеется, нет, государь, -- заметил де Вертэн. -- Это было бы просто смешно.
   -- А между тем это может случиться самым печальным образом, -- сказал сэр Симон Бурлей.
   -- И это действительно случится, если вы по-прежнему будете оставаться глухими к жалобам своих подданных! -- сказала принцесса. -- Вот эта молодая девушка, -- добавила она, делая знак Эдите выступить вперед, -- которую я привезла из Дартфорда, расскажет вам, какое страшное недовольство господствуете среди крестьян.
   -- Но где ей было заметить это! -- воскликнул король.
   -- Извините, государь, я имела полную возможность, -- сказала Эдита. -- Я много видела и слышала и осмеливаюсь утверждать в присутствии вашего королевского величества, что у крестьян есть основания для недовольства. Этого злодейского, изменнического бунта никогда не случилось бы, если бы их просьбы были своевременно выслушаны.
   -- Это наша матушка приказала вам затвердить такой урок! -- недоверчиво рассмеялся Ричард.
   -- Нет, все это я сама узнала от нее! -- заметила принцесса.
   -- Вы удивляете меня! -- сказал король. -- Я никогда не предположил бы, что она может интересоваться подобными вещами. Кстати, скажите, пожалуйста, кто эта прекрасная девица и откуда она могла получить столь важные сведения?
   -- Она -- дочь главного предводителя мятежников, -- отвечала принцесса.
   На всех лицах выразилось недоумение, но более всех удивленным казался сам король.
   -- Дочь Уота Тайлера! -- воскликнул он. -- Клянусь св. Эдуардом, не могу этому поверить.
   -- Это, должно быть, шутки, государь! -- шепнул де Вертэн.
   -- Я вовсе не в таком настроении, чтобы шутить, -- сказала принцесса, расслышавшая это замечание. -- Как я уже заявила, Эдита -- дочь главаря мятежников, но выслушайте до конца. Когда вспыхнуло восстание, она нашла убежище в монастыре св. Марии, настоятельница которого вчера препоручила ее мне, под мою защиту.
   -- Надеюсь, она не разделяет убеждений своего отца -- заметил Ричард. -- Нет, я даже уверен, что она -- не мятежница, -- поспешно добавил он, заметив, какое тяжелое впечатление произвели на молодую девушку эти слова.
   -- У вашего величества нет более преданной подданной, чем я! -- горячо воскликнула Эдита.
   -- Довольно! -- сказал Ричард. -- Если бы было иначе, то мне пришлось бы усомниться в своей собственной способности распознавать людей. Ручаюсь, что никогда ни одна изменническая мысль не прокрадывалась в эту милую головку!
   -- Вы воздаете ей только должную справедливость, сын мой, -- заметила принцесса.
   -- Позволите ли, государыня, сделать вам один вопрос? -- понижая голос, спросил у принцессы сэр Евстахий де Валлетор. -- Вы говорите, что эта прелестная девица -- дочь Уота Тайлера?
   -- По крайней мере считается его дочерью -- отвечала принцесса, также понижая голос и многозначительно. -- Но всякий, кто взглянет на нее, конечно, не усомнится, что она более знатного происхождения. Она выросла в коттедже и считалась дочерью тех, которые пеклись о ней.
   -- Но вы упомянули о настоятельнице монастыря св. Марии, -- заметил сэр Евстахий дрожащим от волнения голосом. -- Принимает ли она участие в Эдите... так, кажется, вы назвали эту молодую девушку?
   -- Она была ей как бы родною матерью, -- ответила принцесса. Сэр Евстахий не сказал более ни слова и старался только уклониться от устремленного на него взгляда.
   Вскоре после того прислужники принесли серебряные рукомойники, наполненные розовой водой, и утиральники. По выходе из-за стола король повел под руку принцессу в парадные покои.
  

Глава VI.
СЭР СИМОН БУРЛЕЙ

   Пройдя галерею, занимавшую одну сторону большого здания, в которой стояли множество богато одетых слуг, принцесса и ее царственный сын, сопровождаемые всем обществом, вступили в парадную приемную. Эта зала, более ста футов длины, была увешана по стенам тканями превосходной фламандской работы, на которых были изображены травли вепрей, волков и картины соколиных охот.
   На верхнем конце этой великолепной залы возвышался помост, покрытый малиновым бархатным ковром, с вышитыми на нем золотом розами и с королевскими знаками Белого Оленя.
   На помосте стояло два кресла, для короля и его матери, в тех случаях, когда там собирался Совет или происходили парадные приемы важных особ. Но на этот раз принцесса не прошла по середине комнаты, где теперь собралось все общество. Желая переговорить, с сыном, она отвела его и сэра Симона Бурлея в углубление большого свода окна и, когда убедилась, что отсюда их никто не может слышать, попросила старого рыцаря откровенно высказаться насчет восстания.
   -- Государыня, -- угрюмо отвечал сэр Симон, -- я уже высказал свое мнение королю. Я полагаю, что это -- самая опасная вспышка народного недовольства из всех, когда-либо угрожавших государству. Но я не вижу средства, каким образом она может быть подавлена. В настоящее время восстание распространилось на два графства -- Кент и Эссекс, но я боюсь, что оно охватит все королевство. Расскажу вам один только, самый недавний случай, свидетельствующий о крайней смелости этих мятежников. Один гравесэндский обыватель, по имени Турстан, находящийся в крепостной от меня зависимости, попросил отпустить его на волю. Я потребовал выкупа в четыреста марок, так как он отказался уплатить деньги, то я отправил его узником в Рочестерский замок. Когда его поместили там, он объявил коменданту, сэру Джону Ньютоуну, что он все равно скоро будет освобожден. По всей вероятности, он нашел средство сообщаться с мятежниками, когда они пришли в Рочестер, то отправили коменданту письмо, требуя немедленного освобождения Турстана и угрожая в противном случае взять замок приступом и освободить его.
   -- И я сильно опасаюсь, что они попытаются исполнить свою угрозу, -- сказала принцесса.
   -- Сэр Джон Ньютоун просто рассмеется над ними! -- воскликнул король. -- Я уверен, что он прикажет повесить этого Турстана и со стен замка предложить мятежникам снять его, если они так в нем нуждаются.
   -- Это только еще больше их озлобит и подтолкнет на самые ужасные крайности, -- сказала принцесса.
   -- Вы правы, государыня, -- поддержал ее сэр Симон.
   -- Рочестер -- одна из славнейших наших крепостей, она может выдержать натиск целого легиона плохо вооруженных крестьян! -- воскликнул король.
   -- Но она может быть взята с помощью измены, и этого следует главным образом опасаться, -- сказал Бурлей.
   -- Мне кажется, вы слишком преувеличиваете опасность, сэр Симон, -- заметил Ричард. -- Что могут сделать крестьяне против вельмож и рыцарства?
   -- Этот вопрос, государь, может быть разрешен только мечом, -- ответил Бурлей. -- К несчастью, у нас нет рати, чтобы противопоставить им силу.
   -- Как! -- воскликнул изумленный король. -- Разве целая рать нужна для того, чтобы подавить вспышку крестьянского мятежа?
   -- Государь! -- отвечал сэр Симон. -- Мы не знаем, на кого положиться, кому доверять. Мы не можем даже с точностью сказать, кто нам верен, а кто изменник. Заговор (ведь это -- бесспорно, заговор!) был так хорошо слажен и хранился в такой тайне, что это не может быть делом простой черни. В нем, наверно, замешано какое-нибудь важное лицо. Я не смею даже шепотом высказать мое подозрение, но я думаю...
   И он замялся.
   -- Говорите смело! -- воскликнул король.-- Вы подозреваете одного из наших дядей? Но не герцога же Ланкастера. Он в Роксбурге.
   -- Я подозреваю графа Букингама, государь, -- заметил сэр Симон. -- Предполагают, что он в Уэльсе, но с тех пор, как вспыхнуло это восстание, в Эссексе видели кого-то, очень похожего на него.
   -- Вы ни словом не упомянули мне об этом раньше, -- сказал король.
   -- Я получил это заявление только вчера, поздно вечером, государь, и не хотел передавать его, пока оно не будет подтверждено. Теперь же я нахожу, что его не следует долее скрывать: лучше, чтобы ваше величество были заранее предупреждены о размерах опасности.
   -- Если наш дядя, граф Букингам, устраивает заговор против нас, то опасность действительно велика, -- сказал король. -- Но я не могу этому поверить.
   -- Я уже предостерегала тебя против него, -- сказала принцесса.
   На одно мгновение тень промелькнула по лицу Ричарда, но она быстро исчезла. Мать и сэр Симон с тревогой следили за ним.
   -- Совет должен быть немедленно созван, -- сказала принцесса, -- хотя бы его пришлось устроить здесь!
   -- Я предупредил уже ваше желание, государыня, -- заметил сэр Бурлей. -- Перед отъездом из Тауэра сегодня утром я разослал гонцов к архиепископу кентерберийскому, во дворец Ламбет {Ламбет (Lambeth) -- часть Лондона на южном берегу Темзы. Здесь находится пышный дворец, который с XIII века служит местопребыванием архиепископа Кентерберийского.} и к лорду-казначею, в его замок Гайбери, уведомляя их обоих об опасном положении вещей и сообщая им, что они найдут его величество и вашу милость в Эльтгаме.
   -- Вы хорошо сделали, -- сказала принцесса, -- канцлер королевства да и лорд-казначей -- лучшие советники в таком опасном положении.
   -- Я предпринял еще один шаг, за который надеюсь получите одобрение его величества, -- продолжал Бурлей. -- Узнав, что некоторые граждане сочувствуют мятежникам, я просил сэра Уильяма Вальворта, лорда-мэра, и сэра Джона Филпота расследовать дело, чтобы его величество мог узнать всю правду. Лично они оба вполне преданы, и безусловно, надежны, на них можно положиться.
   -- Знаю, -- отвечал Ричард, -- и, безусловно, им доверяю. Но я не хочу обижать недоверием добрых граждан Лондона. Всякий раз, когда я появлялся среди них, меня встречали выражения преданности и почтительности. Вы, конечно, не могли забыть моего первого посещения Сити, сэр Симон, и того приема, который мне был там сделан по этому случаю?
   -- Прекрасно помню, государь, -- отвечал Бурлей. -- Но положение вещей изменилось с тех пор. Во всяком случае, мы скоро услышим, что донесет лорд-мэр.
   Как раз в эту минуту вошел привратник с белой булавой. Отвесив низкий поклон, он доложил королю, что лорд-мэр и сэр Джон Фильнот только что прибыли во дворец.
   -- Очень кстати! -- воскликнул Ричард. -- Приведите их к нам немедленно и позаботьтесь также, чтобы их свита была хорошо накормлена.
   -- Они живо отозвались на приглашение, -- заметила принцесса.
   Едва привратник удалился, как явился камергер, он доложил о прибытии архиепископа кентерберийского и лорда верховного казначея, сэра Роберта Гэльса.
   -- Теперь совет наш может состояться, -- сказал король и повторил такое же приказание, какое только что отдал привратнику. -- Пожалуйте, государыня, займем наши места! -- добавил он, обращаясь к принцессе.
   -- Прежде чем начнется совет, -- заметила она, -- не найдете ли нужным поговорить с господином Джефреем Чосером и мессером Венедетто? Они оба были в плену у мятежников и могли бы рассказать многое, о чем небесполезно услышать государю.
   -- Пусть они сделают свое сообщение перед Советом, -- сказал Ричард. -- Попросите их последовать за нами, -- добавил он, обращаясь к сэру Симону.
   Введя принцессу на помост, король помог ей сесть на одно из королевских кресел, затем занял место рядом с ней. По правую руку короля встали барон де Вертэн и сэр Евстахий Валлетор, между тем как сэр Симон Бурлей с Чосером и Бенедеттом встали по левую от него руку.
   Все остальные придворные оставались посреди комнаты. Между ними и королевским помостом поместилась кучка богато одетых свитских.
  

Глава VII.
СЭР ВАЛЬВОРТ И СЭР ФИЛПОТ

   Вскоре у входа в залу послышался шум. Вслед затем показались двое чрезвычайно своеобразных по наружности людей, которые, следуя за приставом, пробирались сквозь толпу присутствующих.
   Первый из них был лорд-мэр. Ростом немного выше среднего, плотный, но соразмерно сложенный, сэр Уильям Вальворт имел чисто саксонское обличив. Его волосы и борода были светло-русого оттенка, а ясные серые глаза отличались живостью и проницательностью. Его открытое лицо отличалось добродушным и приветливым выражением, но оно могло также становиться суровым, когда требовалось показать строгость. Его сложение свидетельствовало о большой телесной силе, к тому же он был очень искусен во всех военных упражнениях. По профессии -- купец, сэр Уильям был в то же время воином, у него под командой состоял значительный отряд вооруженных людей, его дворец охранялся сильной стражей.
   Одежда лорда-мэра состояла из темно-синего бархатного кафтана с меховой опушкой; его камзол был из такой же материи; шею окружал воротник "S.S." {"S.S." -- сокращение от Sacra Scriptura (Священное Писание) или Sua Sanctitas (его святейшество, Папа). В данном случае эти буквы означают почетный титул вообще.}, с пояса спускался меч, которому впоследствии суждено было сделаться историческим.
   Сэр Уильям Вальворт был богатый лондонский купец и пользовался большим почетом у своих сограждан за высокие качества своей души. Он был членом Компании Рыботорговцев, и когда возвысился до поста лорда-мэра, товарищи устроили в честь его изумительно блестящий пир. Впоследствии его статуя была помещена в большой зале Компании Рыботорговцев, в углублении, позади кресла первого старшины.
   Сэр Джон Филпот также был богатый и известный лондонский купец. Года за три до того времени, к которому относится наш рассказ, он совершил удивительно отважный подвиг, о котором выше было уже упомянуто вскользь. Когда вспыхнула война с Шотландией, один смелый морской разбойник, по имени Мерсер, командовавший несколькими кораблями, рассеял торговый флот из Скарборо. Государственный совет не предпринимал ничего для задержания дерзкого разбойника, который безнаказанно продолжал хозяйничать на Северном море. Тогда сэр Джон Филпот снарядил маленькую эскадру на свой собственный счет и отправился ловить отважного капитана. Мерсер был легко найден. Он не только не пытался скрыться, но приготовился вступить в борьбу с храбрым лондонским гражданином, который вдруг бросился на него и, взяв в плен его и все его корабли, доставил их в лондонский порт. За этот доблестный и патриотический подвиг он получил выговор от Совета, который запретил ему вести войну на свой страх. Но его не смутило такое порицание, он чувствовал, что заслужил признательность своих сограждан.
   Почти такого же роста, как и сэр Уильям Вальворт, и такого же крепкого сложения, храбрый рыцарь хотя и не отличался правильными и красивыми чертами, по его открытое, мужественное лицо дышало выражением твердой воли. В его волосах пробивалась уже седина, а щеки покрылись загаром от бурь и непогод. В его одежде были изгнаны всякие украшения. На нем был меховой кафтан, под которым виднелся бархатный камзол. За поясом висели кошелек и короткий широкий меч.
   Когда лорд-мэр и его спутник приблизились к королевскому помосту и каждый из них сделал глубокий поклон, Ричард поднялся со своего места и, спустившись на одну ступеньку, но не больше, приветствовал их с большим достоинством.
   -- Добро пожаловать, мой добрый лорд-мэр! -- воскликнул он. -- Добро пожаловать также, мой храбрый и верный сэр Джон Филпот! Мы очень рады видеть вас обоих в такую минуту, когда нашему трону угрожают мятежники. Надеемся, что вы принесли нам добрые вести и можете дать подтверждение в том, что ваши сограждане продолжают быть столь же верными и любезными к нам, как и до сих пор. Не правда ли?
   Произнеся эту маленькую речь, король снова сел на свое место.
   -- Государь! -- ответил лорд-мэр твердым голосом. -- Не могу отвечать на заданный вами вопрос так твердо, как желал бы. Но я не хочу прикрывать истину, как бы неприятна она ни показалась вашему величеству. Большая часть лондонских граждан по-прежнему верны и преданы; к сожалению, я должен сказать, что есть ненадежные личности, которые подстрекают других к восстанию против вашей власти.
   У Ричарда вырвался крик гнева.
   -- А что скажете вы, сэр Джон Филпот?! -- воскликнул он. -- Подтвердите ли вы слова лорда-мэра? Верите ли вы, что граждане Лондона (полагаю, лишь очень немногие) строят ковы и бунтуют?
   -- Ваше величество, это совершенно верно! -- ответил сэр Филпот. -- Какое-то зловредное влияние уже давно вызывает среди них брожение, многие честные граждане уклонились от своих обязанностей.
   -- Но откуда же шло это зловредное влияние, сэр Джон? -- резко спросил король.
   -- Об этом, государь, опасно говорить открыто, -- отвечал тот.-- Мои подозрения я мог бы высказать только с глазу на глаз королю.
   -- Не намекаете ли вы на кого-либо из членов Совета?
   -- Я не намекаю ни на кого, государь.
   -- В таком случае, выскажитесь яснее!
   -- Сэр Джон высказался настолько подробно, насколько мог, -- шепотом заметила принцесса, обращаясь к королю. -- Ведь не смеет же он назвать твоего дядю, графа Букингама, при всех! Ты должен расспросить его в частной беседе.
   -- Если так, -- сказал Филпот, -- то я смело объявлю его имя величеству и готов принять все последствия за мои слова на свою голову. Некоторых из тех, которые подготовили это восстание, не нужно далеко искать.
   С этими словами он направил выразительный взгляд на Чосера, который, как мы уже видели, стоял недалеко от короля.
   -- Если это низкое и клеветническое обвинение направлено против меня, сэр Джон, то мне очень легко будет освободиться от него, -- сказал поэт. -- Мессер Венедетто и я, оба попали в плен к мятежникам и обязаны нашим освобождением только ее высочеству, принцессе Уэльской.
   -- Вы были в Дартфорде в то время, когда вспыхнуло восстание? -- продолжал сэр Джон, по-прежнему пристально и многозначительно глядя на Чосера. -- Вас видели разговаривающим с главарем мятежников.
   -- Полно, добрейший сэр Джон! Это ничего не доказывает, -- вмешался в разговор Венедетто. -- Я также был в Дартфорде в то время, когда вспыхнуло восстание, и я также разговаривал с Уотом Тайлером, однако это не помешало другому главарю мятежников взять меня в плен, где я, наверно, остался бы и посейчас, подвергаясь смертельной опасности, если бы меня не спасло милостивое участие принцессы, которая подтвердила, что я могу заплатить крупный выкуп. И я, разумеется, заплачу, хотя эти люди -- мятежники.
   -- Но вы не принадлежите, как господин Джеффри Чосер, к сторонникам герцога Ланкастера, -- заметил Филпот.
   -- Вы не простили еще герцогу, сэр Джон, того порицания, которое вам было сделано за ваше ведение войны на свой страх, помните, в деле с шотландским пиратом Мерсером, -- заметил Чосер. -- Его милость герцог Ланкастер также мало причастен к восстанию, как и я.
   -- В таком случае, на него, а также на графа Букингама возводится тяжкая клевета. Дело в том, что лондонские граждане опираются на эти два имени, -- сказал Филпот. -- Одни орудуют за Джона Гонта, другие -- за Букингама.
   -- И никто за короля?! -- воскликнула принцесса.
   -- Нет, государыня, -- возразил Филпот, -- я говорю только об отступниках, но, без сомнения, большая часть граждан все еще преданы трону.
   После этого замечания произошел перерыв, так как появившийся камергер доложил о прибытии архиепископа кентерберийского и лорда-казначея.
  

Глава VIII.
АРХИЕПИСКОП КЕНТЕРБЕРИЙСКИЙ И ЛОРД СВ. ИОАННА

   Симон Сэдбери, кентерберийский архиепископ и канцлер Англии, был человек представительной наружности, которая еще более выигрывала от роскоши и великолепия его одежд. Его подрясник и далматика, а также обувь и перчатки были покрыты богатейшим шитьем из золота и белого шелка. Перчатки, сверх того, были украшены даже драгоценными камнями. Его голову покрывала шелковая шапочка.
   Высокого роста, с преисполненным гордости выражением лица, архиепископ держал себя с большим достоинством. То был человек редкого ума, обладавший замечательно правильным суждением во всех делах, как церковных, так и светских. Симон Сэдбери пользовался большим влиянием на государственных советах в последнюю половину предшествовавшего царствования -- король Эдуард III очень дорожил его мнением.
   Призванный на пост канцлера по вступлении на престол Ричарда II, он выполнял обязанности своей почетной должности с замечательным искусством и добросовестностью, что не мешало, однако, его врагам возводить на него бездоказательные обвинения.
   Со времени своего вступления на архиепископский престол в 1374 году Симон Сэдбери много потрудился на благо Кентербери: он улучшил внутреннее устройство собора, расширил свой дворец, поправил приходившие в ветхость городские стены и построил новые ворота, которые остались памятником его деятельности.
   Сэр Роберт Гэльс, гроссмейстер госпиталитов св. Иоанна {Госпиталиты, или иоанниты -- члены старейшего из духовно-рыцарских орденов, вызванных Крестовыми походами и поддерживавших Иерусалимское королевство. Он возник в 1099 году из госпиталей (гостиницы с больницами; от лат. hospes -- чужеземец, гость) для богомольцев, устроенных итальянскими купцами в честь Иоанна Милостивого. Внешним отличием госпиталитов от других подобных орденов был черный плащ с белым крестом. Глава их назывался великим мастером (фр. grand maotre, англ. Grand Master, или лорд св. Иоанна) или, по укоренившемуся потом немецкому произношению, гроссмейстером. Иоанниты были любимым орденом Пап, которые одаряли его многими привилегиями. Около 1300 г., когда пали владения христиан в Палестине, иоанниты переселились на о. Родос. В описываемое время они процветали особенно: по ходатайству Пап к ним перешло много сокровищ ордена храмовников, уничтоженного тогда французским королем.} и лорд-казначей, отличался крайне суровой наружностью. Редко кто видел хоть малейший проблеск улыбки на его строгом лице. Орлиный нос, черные проницательные глаза, желтый цвет лица, гладко выбритые щеки и черные, коротко подстриженные волосы -- вот каков был этот человек. Его шею охватывал широкий ворот, унизанный драгоценными каменьями. Он был облачен в длинную мантию черного бархата, с широкими рукавами, опушенными соболем. На голове его была черная бархатная шапочка без всяких украшений.
   Когда архиепископ и лорд св. Иоанна приблизились медленной, величавой поступью, лорд-мэр и сэр Джон Филпот отступили в сторону, а Ричард спустился с помоста.
   Почтительно склонив голову, король не подымал ее до тех пор, пока архиепископ не произнес над ним благословения. Затем он поблагодарил его милость, архиепископа и лорда-казначея за то, что они так поспешно явились на его приглашение.
   -- Никогда еще мы не нуждались так в ваших мудрых и осторожных советах, как теперь, -- сказал король.
   -- Я уже давно опасался этого взрыва, государь, -- сказал архиепископ. -- И все-таки он разразился над нами внезапно. Нам следовало быть лучше подготовленными, нас ведь немало предостерегали.
   -- Совершенно верно, ваша милость, -- сказал король. -- Но на предостережения не было своевременно обращено внимания. Теперь же перед нами возникает вопрос: как лучше подавить мятеж? Пожалуйте сюда поближе, вы, мой лорд-мэр, и вы, сэр Джон Филпот. Мы желаем также воспользоваться вашими советами, сэр Симон Бурлей и сэр Евстахий Валлетор: вы также должны прийти нам на помощь.
   С этими словами король возвратился на свое место. Архиепископ встал по правую от него руку, между тем как все остальные столпились у подножия помоста.
   -- Ваше величество изволили спросить, как лучше подавить этот мятеж, -- сказал сэр Симон Бурлей. -- Это -- такой вопрос, на который, как я сильно опасаюсь, никто из нас не сможет дать удовлетворительный ответ. Минута для восстания была так хорошо выбрана, что оно застало нас совершенно врасплох. Наши войска находятся теперь в Бретани и в Испании; отозвать же наши силы с севера значило бы подвергать себя опасности немедленного вторжения врага из Шотландии. У нас едва хватит ратников для защиты Лондона. Как же мы можем при таком положении думать о нападении на мятежников?
   -- Две тысячи человек могут быть хоть сейчас выставлены в лондонском Сити, -- сказал сэр Джон Филпот. -- И если его величество поручит мне команду над ними, я могу немедленно выступить против мятежников. Даю свою голову на отсечение, если мне не удастся рассеять эту мятежную шайку.
   -- Ваше предложение очень нам нравится, сэр Джон, -- заметил Ричард. -- Что вы на это скажете, милорд лорд-мэр? Можете ли вы уделить две тысячи человек?
   -- Нет, государь! -- отвечал сэр Уильям Вальворт. -- Половины, даже трети этого числа нельзя теперь взять. Как я уже докладывал вашему величеству, среди граждан есть много недовольных, эти враждебно настроенные лица не замедлят произвести бунт, если ратники, которые одни только сдерживают их теперь, будут выведены.
   -- Вы совершенно правы, -- заметил сэр Симон Бурлей.
   -- Вот если бы здесь был герцог Ланкастер! -- воскликнул сэр Роберт Гэльс.
   -- Гораздо лучше, что он в Роксбурге! -- воскликнул Филпот. -- Если бы он был здесь, то скорее принял бы предводительство над мятежниками, нежели помог бы в их усмирении.
   -- Вы клевещете на его милость! -- с негодованием воскликнул лорд-казначей. -- Если бы его милость был здесь, то вы никогда не посмели бы высказать против него такое обвинение!
   -- Остаюсь при своих словах, -- неустрашимо объявил Филпот.
   -- Это обвинение лживо! -- воскликнул Чосер, выступая вперед. -- Так же лживо, как и то, которое ты сейчас высказал против меня, будто я принимал участие в заговоре мятежников в Дартфорде.
   -- У меня есть доказательства моих слов: вечером накануне взрыва вас видели совещающимся с главарем мятежников, -- возразил Филпот. -- Советую его величеству задержать вас в Тауэре до тех пор, пока не будет подавлен мятеж.
   -- Охотно останусь пленником, если его величество питает какое-либо сомнение в моей верности трону.
   -- Добрый мастер Чосер! Вы уже известны как горячий приверженец нашего дяди, -- заметил Ричард. -- Мы были бы очень рады видеть вас у нас в Тауэре, но не как пленника, а как гостя, вот почему вы отправитесь туда вместе с нами.
   Чосер поклонился и отступил в сторону, но он не преминул кинуть угрожающий взгляд на сэра Джона Филпота.
   -- Как я сожалею, что назначили этот злополучный подушный налог! -- заметил король. -- Он привел к самым несчастным последствиям.
   -- Собственно, не этот налог вызвал взрыв, государь, хотя он и может показаться непосредственной его причиной, -- возразил архиепископ. -- Среди крестьян уже давно заметно было недовольство.
   -- И у крестьян есть основательные поводы к недовольству, -- заметила принцесса. -- Однако коль скоро теперь выясняется, что у его величества нет войска, чтобы разбить мятежников, то не лучше ли будет начать с ними переговоры и исполнить их просьбы, если только, конечно, они не предъявят непомерных требований?
   -- Ваше замечание, государыня, вполне основательно, -- прибавил архиепископ. -- Было бы очень полезно выслушать их требования, по крайней мере можно бы выиграть время.
   -- Но не следует обольщать их призрачными надеждами, в противном случае они еще более озлобятся против нас, -- сказала принцесса.
   -- Прежде чем его величество может дать какое-либо обещание мятежникам, он должен знать, чего именно они просят или, вернее, требуют, -- заметил лорд-казначей.
   -- Совершенно верно -- согласилась принцесса. -- Но я нахожу, что королю следует встретить их в примирительном духе.
   -- В своих переговорах с мятежниками его величество должен будет всецело руководствоваться их отношением к нему, -- сказал архиепископ. -- Возможно выказать благосклонное внимание на их просьбы и мольбы, но отнюдь не следует сдаваться на угрозы.
   -- Никогда! -- воскликнул Ричард. -- Я скорее соглашусь умереть.
   -- Я также не особенно сочувствую этим переговорам с мятежниками, -- заметил сэр Симон Бурлей. -- Но мне кажется, что иного выхода у нас нет.
   -- Верно! Разумеется, мы должны или воевать с ними, или вступить в переговоры! -- воскликнул сэр Евстахий Валлетор. -- Что касается меня, то я подал бы голос за открытую борьбу...
   -- Где они находятся теперь? -- спросил лорд-мэр.
   -- Вчера еще они были в Кентербери, -- отвечал сэр Симон. -- Без сомнения, они находятся там и теперь, если только жители города не выгнали их.
   -- Сильно опасаюсь, что горожане примут их сторону, -- сказал архиепископ. -- Многие из них так же ненадежны, как и те лондонские граждане, о которых упомянул лорд-мэр.
   -- Мне очень грустно слышать это от вашей милости, -- заметила принцесса. -- Я думала, что город Кентербери так же предан трону, как и все остальные города Англии. Если же дело обстоит так, как ваша милость описываете, то я сильно опасаюсь, что мой сын, сэр Джон Голланд, и его молодые вельможи подвергнутся какой-либо опасности.
   -- Разве вы оставили их там, государыня? -- спросил архиепископ.
   -- Они вынуждены были искать убежище в городе, чтобы избежать встречи с мятежниками, -- отвечала она.
   -- И с тех пор вы не имели о них известий?
   -- Никаких, ваша милость.
   -- Не беспокойтесь о них, государыня, -- заметил король. -- Сэр Джон Голланд уже возвратился. Вы можете видеть его и нескольких его спутников в конце залы, у дверей. Он, наверно, сообщит нам самые последние известия о мятежниках.
   -- Я очень рада его видеть, признаюсь, я уже сильно тревожилась за него, -- сказала принцесса.
   Минуту спустя сэр Джон Голланд уже приблизился к королевскому кружку. По жалкому состоянию его одежды видно было, что ему пришлось совершить долгий и трудный путь. Вот почему его появление возбудило тяжелое чувство тревоги у всех лиц, собравшихся около короля. Его сопровождал сэр Осберт Монтекют, имевший такой же изнуренный вид.
  

Глава IX.
ОТВАГА БАРОНА ДЕ ВЕРТЭНА И СЭРА ФИЛПОТА

   Ричард немедленно поднялся и, обняв своего сводного брата, от души поздравил его с избавлением от мятежников.
   -- Наш побег удался лишь с величайшими трудностями, государь -- сказал сэр Джон Голланд. -- Мы обязаны нашим спасением настоятелю монастыря Св. Августина, который помог нам благополучно выбраться из города и снабдил нас лошадьми. Кентербери находится во власти мятежников; и если б мы попали в их руки, то были бы без всякой пощады преданы смертной казни.
   Во время этого рассказа принцесса не могла скрыть свое волнение, а окружающие короля с ужасом переглядывались между собой.
   -- Клянусь св. Георгием! Неужели негодяи доходят до таких крайностей?! -- воскликнул Ричард.
   -- Государь, это -- дьяволы, спущенные с цепи, -- сказал сэр Джон. -- Они уже принесли неисчислимые бедствия. Дворец вашей милости подвергся осаде и был ограблен, -- прибавил он, обращаясь к Сэдбери.
   -- Я нисколько не сожалею о моих собственных потерях, -- вставил архиепископ. -- Лишь бы мой дворецкий и мои слуги остались здравы и невредимы.
   -- Негодяи проявили страшную мстительность... -- сказал сэр Джон и замялся, не решаясь продолжать.
   -- Что же они сделали? -- воскликнул архиепископ. -- Не бойтесь сказать мне всю правду.
   -- Они казнили вашего дворецкого, Сиварда, за то, что он отважно отказался сдать им дворец, -- сказал сэр Джон.
   -- Да разразится над ними небесная кара за их кровавое деяние! -- воскликнул архиепископ.
   -- Если бы ваша милость находились там, то я не сомневаюсь, что и вы также пали бы жертвой их мстительной ярости, -- продолжал сэр Джон.
   -- Но они жестоко поплатятся за это! -- запальчиво воскликнул Ричард. -- Мы немедленно пойдем на них со всеми силами, которые только нам удастся собрать.
   -- Предприятие слишком опасное, государь, -- мрачно возразил сэр Джон Голланд. -- Мятежники так многочисленны, что одолеют все те силы, которые вы выставите против них. В Кентербери, как я сказал сейчас, восстание в полном разгаре. Мятежники принудили мэра и старшин принести присягу в верности их Союзу; и если среди граждан остались еще верные трону люди, то они не посмеют заявить о себе. Многие джентльмены укрылись в монастырях и храмах, но едва ли они найдут там безопасный приют от этих диких и кровожадных чудовищ. Ваше величество намереваетесь сильно наказать их, но для этого вам придется взять приступом город, они, наверно, окажут вам сопротивление.
   -- Увы! -- воскликнул архиепископ. -- Как горько, что те, которых я кормил, как детей, могли так поступить!
   -- Город не трудно будет отбить, -- сказал сэр Симон Бурлей. -- Не нужно только действовать стремительно, иначе дело кончится плачевно.
   -- Это верно, -- заметил сэр Джон. -- До сих пор я говорил только о Кентербери, но каждый город, каждая деревенька в Кенте охвачены восстанием. Наше путешествие оттуда было сопряжено с большими опасностями. Скажите, сэр Осберт, преувеличиваю ли я?
   -- Ничуть, мой добрый милорд, -- отвечал рыцарь, призванный им в свидетели. -- К вашему рассказу я могу прибавить, что мы были вынуждены на своем пути объезжать Рочестер и все другие большие города, но даже в маленьких деревушках жители пытались задержать нас. Если бы мы не избирали для своего путешествия только ночное время, то не доехали бы до Лондона здравыми и невредимыми.
   -- Вы описываете ужасную картину, но я не сомневаюсь, что она верна, -- сказал архиепископ. -- По-видимому, это восстание распространилось с быстротой всепожирающего пламени.
   -- В этом нет ничего удивительного, коль скоро повсюду были приготовлены очаги с горючим составом, -- заметил сэр Симон.-- Но кто вожаки мятежа? -- добавил он, обращаясь к сэру Джону Голланду.
   -- Явными главарями считаются Уот Тайлер, дартфордский кузнец, затем один беглый преступник, именующий себя Джеком Соломинкой, и один монах, по имени Джон Бол, которого ваша архиепископская милость напрасно не приказали повесить в Кентербери. Но подозревают некоторых знатных особ, которыми будто бы было подготовлено восстание и которые тайком руководят мятежниками.
   -- Были ли эти знатные особы названы? -- спросил король.
   -- Государь! Говорят... но, без сомнения, это ложь... будто ваши дяди замешаны в заговоре, -- ответил сэр Джон Голланд.
   -- Мы уже много слышали об этом, но не согласны верить, -- ответил Ричард.
   -- Я с горечью должен сказать, что сами мятежники придают веру тому слуху, будто герцог Ланкастер участвует в заговоре.
   -- В таком случае, сэр Джон Филпот прав! -- воскликнул король. -- Ясно, что именем нашего дяди мятежники распространяют свое дело.
   -- Не верьте этому, государь! -- воскликнул Чосер.
   -- Как, разве мое слово не достойно доверия? -- воскликнул Голланд.
   -- Нет, милорд, -- ответил Чосер. -- Но вы были плохо осведомлены.
   -- Прошу уделить мне минуту внимания, государь, -- сказал барон де Вертэн, до сих пор не принимавший участия в совещании. -- Прежде чем ваше величество придете к окончательному решению относительно способа действий, умоляю взвесить хорошенько последствия в том случае, если мятежники беспрепятственно будут допущены идти на Лондон. Ведь вся ответственность -- и, по мне, вполне основательно -- падет на ваше величество и на ваших министров за все те неистовства, которые они могут натворить. Во всяком случае, движение мятежников должно быть остановлено, и им должен быть нанесен решительный удар.
   -- Но как и кем? -- спросил Ричард.
   -- Сэр Джон Филпот просил две тысячи человек, -- ответил барон. -- Дайте мне только двести человек, и я сделаю попытку. Но нельзя терять время.
   -- По возвращении в Тауэр я немедленно проверю численность гарнизона и, если можно будет уделить двести человек, предоставлю их в ваше распоряжение, государь, -- сказал сэр Симон Бурлей.
   -- Я не хочу отставать от барона! -- воскликнул сэр Джон Филпот. -- Я достану двести отважных молодцов и отправлюсь с вами.
   -- И вы оба погибнете, -- заметил сэр Симон.
   -- Так что ж, если мы нанесем удар мятежникам? -- воскликнул Филпот. -- Мы умрем за правое дело, а наш пример воодушевит других.
   Хотя совещание продолжалось еще некоторое время, но никакого изменения не было внесено в распоряжение, предложенное сэром Симоном Бурлеем. Весь Совет, не исключая принцессы, одобрил его. Между прочим, было решено, что король со всем двором будет по-прежнему находиться в Тауэре, принцесса же останется в Эльтгемском дворце до тех пор, пока не будут получены дальнейшие известия о мятежниках.
   Затем королевский кружок направился в пиршественную залу, где было приготовлено роскошное угощение.
  

Глава X.
ЛЕЙТЕНАНТ ТАУЭРА

   Расставшись с матерью, Ричард отправился в Тауэр, на этот раз в сопровождении большой свиты. С ним ехали архиепископ кентерберийский, лорд св. Иоанна, сэр Симон Бурлей, барон де Вертэн, лорд-мэр, сэр Джон Филпот, Чосер и Венедетто. Сэр Евстахий де Валлетор остался с принцессой, чтобы защищать ее на случай неожиданного вторжения врага.
   Как сказано, лорд-мэр привел с собой значительный конвой, который теперь охранял особу короля; одна часть конвоя ехала во главе королевского кортежа, остальные замыкали шествие.
   Когда Ричард проезжал через Лондонский Мост, затрубили трубачи. Много горожан собралось посмотреть на шествие, но не слышно было ни одного радостного крика, народ казался мрачным и недовольным. Не более радушный прием встретил король и тогда, когда проезжал по Темзинской улице, хотя Ричард следовал медленно и благосклонно раскланивался на обе стороны.
   Сильно опечаленный недоброжелательными взглядами народа, король поделился своим впечатлением с архиепископом, который ответил:
   -- Их поведение, государь, доказывает, что они действительно охвачены тем мятежным духом, о котором нам сообщали сейчас. Сочувствие вашего народа отнято у вас теми, которые питают замыслы на ваш трон. Дух мятежа ширится, он должен быть подавлен.
   Крайне возмущенный дерзким и непочтительным отношением населения, лорд-мэр проводил короля до Бастионных ворот Тауэра и здесь расстался с ним, сказав ему на прощание о своих чувствах верности и горячей преданности.
   -- Я всегда буду готов к вашим услугам, -- сказал он. -- Немедленно поспешу к вашему величеству в случае нужды.
   -- Довольно! -- воскликнул король. -- Я никогда не сомневался в сэре Уильяме Вальворте, если все другие отступятся от меня, он один останется мне верным.
   Мессер Венедетто также удалился, сказав королю на прощание, что если его величеству понадобятся деньги, то все его личные средства и средства его сочленов -- в его распоряжении.
   Ричард сердечно поблагодарил его, но высказал предположение, что, вероятно, ему не понадобится прибегать к новому займу.
   -- О, нет, ваше величество! -- возразил ломбардский купец. -- Я вовсе не взаймы предлагаю вам деньги, но как поддержку.
   -- Да будет свидетельницей Пресвятая Дева, вы -- верный человек, мессер Венедетто! -- воскликнул чрезвычайно обрадованный король. -- Мы надеемся, что нам не придется прибегать к вашей помощи, но будьте уверены, что, в случае надобности мы не забудем о вашем благородном предложении.
   Сэр Джон Филпот последовал за королем в Тауэр в ожидании приказаний его величества относительно предполагаемого нападения на мятежников.
   Чувство одиночества овладело юным монархом под впечатлением холодного приема, который он встретил со стороны населения. Но это настроение быстро рассеялось, когда он переехал через крепостной ров и вступил под широкие своды Бастионных ворот Тауэра под звуки труб и барабанного боя.
   На дворе выстроились лучники, арбалетчики, копьеносцы -- все в полном вооружении. Красивое зрелище! Вид этих смельчаков, смотревших на него такими преданными глазами, ободрил Ричарда и возвратил ему уверенность, что, пока эти люди и их товарищи останутся ему верны, его корона не будет у него похищена.
   В те времена Тауэр заключал в своих пределах королевский дворец значительных размеров, находившийся на южной стороне от Белого Тауэра и занимавший все пространство между этим величественным зданием и внутренними стенами. Ко дворцу прилегали ворота с башенками, которые вели на небольшой двор, где Ричард и его спутники сошли с коней.
   Король был встречен Николасом Бондом, лейтенантом Тауэра, сэром Робертом де Немуром, бароном де Гоммеджином, сэром Генриком де Соселем и некоторыми другими.
   Между тем как архиепископ, лорд св. Иоанна и Чосер входили во дворец, король немедленно обратился к лейтенанту:
   -- Сэр Николас, мы желаем выслать небольшой отряд против мятежников.
   -- Под чьей командой, государь? -- с поклоном спросил сэр Николас.
   -- Под соединенной командой барона де Вертэна и сэра Джона Филпота, -- отвечал Ричард. -- Можно ли им взять из гарнизона двести арбалетчиков?
   -- Нет, ваше величество! Но если бы и можно было, что значит такая безделица против огромного полчища мятежников?
   -- Уж предоставьте нам судить об этом, сэр Николас, -- прервал его Филпот. -- Дайте нам сотню арбалетчиков -- и мы вернемся к вам с головой Уота Тайлера.
   -- Если вы ручаетесь в этом, сэр Джон, то вам с радостью будут даны люди, -- сказал лейтенант с доброй усмешкой.
   -- Если я этого не выполню, то вы получите мою голову на отсечение, сэр Николас! -- воскликнул Филпот.
   -- О, честное слово, я вовсе этого не желаю! -- возразил лейтенант. -- Ваша просьба будет удовлетворена, хотя для этого придется лишить крепость одной трети ее гарнизона.
   -- Не печальтесь об этом, сэр Николас, -- заметил король. -- Позаботьтесь только, чтобы люди были немедленно готовы.
   -- Мы можем уделить только одну сотню, и ни единого человека больше, -- сказал лейтенант.
   -- Но вы обещали достать еще другую сотню, сэр Джон? -- сказал де Вертэн, обращаясь к Филпоту.
   -- И я сдержу слово, -- отвечал Филпот. -- Через два часа сотня отважных молодцов в полном вооружении и на прекрасных лошадях будет на Тауэрском Холме.
   -- С своей стороны, я ручаюсь, что барон де Вертэн не заставит себя долго ждать, -- сказал Ричард, взглянув на лейтенанта, который поклонился в знак согласия.
   -- В скором времени, когда я предстану вновь перед вашим величеством, я надеюсь принести хорошие вести, -- сказал Филпот.
   -- О, как бы я хотел отправиться с вами! -- воскликнул король. -- Но, кажется, это невозможно.
   -- Действительно, всемилостивейший государь, вам лучше остаться здесь, -- сказал сэр Джон Филпот.
   Потом, сделав глубокий поклон, он удалился.
   В назначенный час двести вооруженных всадников появились на Тауэрском Холме. Их предводитель, сидевший на могучем боевом коне, защищенном металлическим налобником и чапраком, был одет в кольчугу, плотно облегавшую его туловище; на голове у него был надет род капюшона из металлических колец, оставлявший открытым только лицо. Поверх кольчуги на нем был белый плащ с его наследственными знаками. У отряда были свое знамя и значки.
   Почти одновременно отряд конных арбалетчиков, также человек в двести, под командой благородного рыцаря, одетого с ног до головы в кольчугу и сидевшего на коне в пышном чапраке, миновал крепостной ров. Перед ним несли знамя и развевались значки. Громкий крик приветствия вырвался у отряда, стоявшего на Холме. Приближающиеся арбалетчики отвечали тем же. Потом оба отряда соединились и быстрым галопом направились к Лондонскому Мосту, возбуждая среди горожан много толков и удивления.
   С восточных укреплений Тауэра Ричард смотрел на их отъезд. Когда они скрылись из виду, у него вырвался тяжелый вздох.
   В это время около короля находились лейтенант крепости сэр Симон Бурлей и барон Гоммеджин. Все казались опечаленными.
   -- Это самый безумный поход из когда-либо виданных, -- заметил сэр Симон. -- Мы не увидим больше никого из них, но всего хуже, что ваше величество потеряете двести арбалетчиков и двадцать десятков дюжих ратников, которые вам самим, к сожалению, пригодились бы.
  

Глава XI.
ПРИЗНАНИЕ СЭРА ЕВСТАХИЯ ЭДИТЕ

   Хотя и не совсем чуждая тревоге, принцесса все-таки считала себя в безопасности в Эльтгемском дворце, под защитой такого бдительного и опытного коменданта, как сэр Евстахий де Валлетор. К тому же она знала, что в случае, если бы дворец подвергся нападению, она легко может отступить к Тауэру.
   Эдита, очарованная своим новым положением, чувствовала себя совершенно счастливой до тех пор, пока во дворец не приехал сэр Джон Голланд. Но его присутствие, хотя и неприятное для нее, не причинило ей особенной тревоги -- она могла положиться на защиту принцессы. Сэр Джон Голланд был очень удивлен, увидя молодую девушку в свите матери. Но он ни о чем не сталь расспрашивать, даже не подавал вида, что узнает Эдиту. Было бы бы трудно утверждать, что он отказался от своих намерений, но он скрывал их под видом высокомерия и равнодушия.
   Но во дворце был человек, к которому Эдита в глубине своего сердца питала совсем иное чувство, чем то, которое внушал ей молодой вельможа. С первой минуты, как только она увидала сэра Евстахия де Валлетора, она почувствовала к нему склонность, в которой сама не могла дать себе отчета. Словно какая-то волшебная сила влекла ее к нему. Точно такое же влечение, даже, быть может, еще в большой степени, почувствовал к ней сэр Евстахий. Самые разнообразные движения волновали его сердце, когда он смотрел на нее и изучал черты ее лица. И он пришел к некоторым предположениям еще раньше своего разговора с принцессой.
   До отъезда короля и его свиты он не имел возможности поговорить с молодой девушкой. Случай к этой, столь желанной беседе доставила ему сама принцесса, пославшая к нему Эдиту с каким-то поручением.
   Сэр Евстахий был в саду. Он прохаживался взад и вперед по террасе, предаваясь грустным размышлениям о прошлом. Увидя приближавшуюся молодую девушку, он поспешил ей навстречу, явно выражая радость при виде ее. Передав неважное поручение, не требовавшее ответа, Эдита хотела уже удалиться, но сэр Евстахий удержал ее.
   -- Подождите, прелестная девица, -- сказал он. -- Мне хочется сказать вам несколько слов.
   Уже предрасположенная в его пользу, как мы видели, Эдита очень охотно исполнила его просьбу.
   -- Вы не будете удивляться тому вниманию, с которым я отношусь к вам, когда я скажу вам, что вы замечательно похожи на одну особу, которая была мне очень дорога, но теперь потеряна для меня навсегда.
   Дрожащий голос больше слов выдавал его глубокое волнение. Эдита не решилась расспрашивать его. После минутной заминки он продолжал:
   -- Да, вы так похожи на нее, так поразительно похожи, что я готов утверждать, что вы -- ее дочь.
   -- Но принцесса уже познакомила вас с моей историей, благородный сэр, -- дрожа, воскликнула Эдита. -- Вы знаете, что я...
   -- Я знаю, что вы -- не дочь тем, которые вас воспитали, -- сказал сэр Евстахий.
   Эдита с удивлением взглянула на него, едва решаясь верить своим ушам.
   -- Вы кажетесь мне слишком добрым, слишком милым, чтобы смеяться надо мной, благородный сэр! -- воскликнула она. -- Правда ли это? Скажите, ради Бога, скажите!
   И она с волнением схватила его за руку.
   -- Правда! Клянусь вам перед Богом! -- с торжественностью ответил он.
   Эдита смертельно побледнела и, сделав над собой огромное усилие, сохранила свое самообладание.
   -- Я открою перед вами свое сердце, благородный сэр, -- сказала она тихим, дрожащим голосом, -- как перед моим духовником. По временам это предположение невольно закрадывалось в мою душу, но я постоянно с негодованием гнала его прочь и сердилась на самое себя, что могла допустить его.
   Потом, после минутного молчания, она добавила:
   -- Но теперь я чувствую неизъяснимое облегчение, узнав, что я -- не дочь Уота Тайлера. Хотя он был ко мне очень добр и всегда обращался со мной, как отец, я не могу уже любить его так, как прежде.
   -- Не удивляюсь, -- сказал сэр Евстахий. -- Это вполне естественно. Вот почему и было необходимо раскрыть вам глаза. Не думайте о нем больше.
   -- О, мне незачем о нем думать, -- сказала она, -- коль скоро прошлое должно быть предано забвению. Но вы должны сказать мне еще нечто...
   -- Останьтесь довольны тем, что узнали, -- возразил сэр Евстахий угрюмо. -- Я не имею нрава открывать вам ничего больше.
   -- Не имеете права?! -- воскликнула она.
   -- Да! -- ответил он. -- Бывают тайны, которые могут быть открыты только перед смертью... да и тогда едва ли. Ведь вы не сомневаетесь, что я принимаю в вас живейшее участие?
   -- О, конечно, нет! Ваши глаза говорят о вашей искренности! -- воскликнула Эдита.
   -- И я докажу вам это! -- сказал он голосом, заставившим еще сильней забиться ее сердце. -- Коль скоро я не могу назвать вам вашего отца, коль скоро вы никогда не должны узнать его, я заменю вам его. Я буду для вас отцом!
   Со взором, полным неизъяснимой признательности, она схватила его руку и прижала к своим губам. Она уже хотела опуститься на колени, но он остановил ее.
   -- Дитя мое, будьте осторожны! -- сказал он, глядя на нее с глубокой нежностью. -- Нас могут видеть.
   Его опасение было вполне основательно. Терраса, на которой они стояли, приходилась как раз насупротив парадных покоев; и из открытого окна в большой галерее сэр Джон Голланд и сэр Осберт Монтекют наблюдали за описанной сценой.
   Совершенно превратно истолковывая смысл этой встречи под влиянием ревности, молодой вельможа воспылал жаждой мести.
   -- Эта скромница являет превосходный образец ветрености, свойственной ее полу! -- заметил сэр Джон. -- На меня она смотрит с отвращением, меня избегает, а вот сама же бросается в объятия человека, который по годам годится ей в отцы! Это невыносимо! Сэр Евстахий может возгордиться своей победой, но ему недолго придется торжествовать. Клянусь св. Павлом, я отобью у него добычу! Но, смотри, они расстаются, хотя, по-видимому, она никак не может уйти от него и, оборачиваясь, кидает ему нежный взгляд. Пойдем, перехватим ее.
   С этими словами он отошел от окна и в сопровождении сэра Осберта поспешил в переднюю залу, через которую, по его расчету, должна была пройти Эдита.
   Так и случилось: едва они достигли этой залы, как туда вошла молодая девушка. Увидя сэра Джона, она хотела уклониться от встречи с ним, но он задержал ее.
   -- Отчего вы так холодны и неприветливы со мной, прелестная девица? -- сказал он. -- Ведь для других вы можете же расточать нежные улыбки и сладкие слова.
   -- Позвольте мне пройти, прошу вас, милорд, -- сказала она. -- Я должна идти к принцессе.
   Но он не пропускал ее и продолжал тихим голосом:
   -- Оставьте эти замашки, если вам угодно, для других, на меня они не могут производить впечатление. Я видел, что происходило на террасе несколько минут тому назад. С сэром Евстахием де Валлетором вы были далеко не так сдержанны. О, я, кажется, заставляю вас краснеть.
   -- Сэр Евстахий сумеет ответить вам, милорд, -- гордо ответила девушка.
   -- Я не считаю нужным вступать с ним в пререкания. Но не найдете ли вы иного, более надежного способа обеспечить мое молчание перед принцессой?
   -- Что вы хотите этим сказать, милорд? Неужели вы посмеете наушничать?
   -- Нет, я не стану наушничать. Я просто передам ее высочеству то, что видели я и сэр Осберт из окна галереи. А вы дрожите и бледнеете.
   -- Подобный поступок недостоин вас, милорд! -- воскликнула Эдита. -- Но я вполне уверена, что сэр Евстахий отразит обвинение, которое вы возводите на него. Пропустите же меня, милорд!
   Сэр Джон не так легко прекратил бы свои приставания, если бы неожиданное вмешательство не избавило от них Эдиту. Из двери, ведущей на двор, вышли вдруг два рыцаря. То были барон де Вертэн и сэр Джен Филпот, явившиеся во дворец в надежде склонить сэра Джона Голланда и некоторых других его приближенных принять участие в их походе. При виде их вельможа быстро оставил в покое Эдиту, которая поспешила удалиться и, поднявшись по парадной лестнице, прошла в собственные покои принцессы.
   Тут де Вертэн объяснил цель своего прихода. Сэр Джон после непродолжительного совещания с сэром Осбертом выразил согласие сопровождать их.
   -- Если нам удастся убить их главарей, мы распространим оторопь во всем их войске, -- сказал сэр Джон. -- Вот почему мы должны накинуться на них, точно сокол на добычу, и, сразив этих противников, быстро удалиться. Где ваши люди?
   -- В парке, -- ответил де Вертэн. -- Вы отправитесь с нами?
   -- Через полчаса я буду готов вместе с моими людьми, --- отвечал сэр Джон. -- Можете подождать?
   -- Охотно, -- ответили оба рыцаря.
   Как провели они этот промежуток времени, было бы излишне описывать. Они не виделись с принцессой, но имели непродолжительный разговор с сэром Евстахием де Валлетором, зашедшим в залу. Менее чем в назначенный срок сэр Джон Голланд успел облечься в свои доспехи и сесть на коня. С дюжину молодых вельмож, столько же рыцарей и эсквайров, а также десятка два ратников приготовились сопровождать его.
   Затем он выехал из дворца с де Вертэном и сэром Джоном Филпотом, которые восхваляли его поспешность. Они нашли оба отряда ожидающими их в аллее; и вся рать бодро направилась к Рочестеру, где надеялись встретить мятежников.
  

Глава XII.
ВОЗВРАЩЕНИЕ СЭРА ДЖОНА ИЗ ПОХОДА

   В продолжение двух дней не было никаких известий о походе ни в Тауэре, ни в Эльтгемском дворце, не было получено никаких положительных сведений и о движениях мятежников. Доходили слухи, что восставшие покинули Кентербери, что численность их страшно росла и что они шли на Рочестер, совершая ужасные неистовства на своем пути, но, опять-таки, ничего конкретного не было известно.
   Принцесса страшно тревожилась за своего сына, сэра Джона Голланда. Он уехал, не простившись с нею, так как знал, что она воспротивится его отъезду, но оставил ей письмо, в котором предупреждал, что скоро возвратится назад. А он не возвращался, и она уже не надеялась увидеть его вновь. Само собой разумеется, что отсутствие его не возбуждало никакого сожаления у Эдиты. Наоборот, ее беспокоило только его скорое возвращение.
   Сэр Евстахий де Валлетор выражал опасения совершенно иного свойства. Он отнюдь не предполагал, что поход будет успешный, и далеко не поощрял его. Однако, зная упрямство сэра Джона Голланда, он не противился тому, чтобы тот взял с собой значительное количество ратников, хотя и сожалел о потере их. Хотя теперь силы сэра Евстахия были недостаточны для защиты дворца, он принял всевозможные меры предосторожности на случай нападения, которого имел основание опасаться, и не пренебрег ничем, чтобы не быть застигнутым врасплох.
   Оба подъемных моста были постоянно подняты, ворота находились под сильной охраной; часовые бессменно караулили на башнях и зубцах стен. Однако в течение двух дней, как мы уже видели, все оставалось спокойным; и никаких известий не было получено ни о друзьях, ни о врагах. За это время сэр Евстахий и Эдита не могли обменяться ни единым словом: он встречал ее только тогда, когда она находилась в пиршественной зале или вообще в числе свиты принцессы.
   Рыцарь, видимо, делал над собой усилие, чтобы не выказывать своих чувств, но не мог вполне совладать с собой, по крайней мере от проницательных глаз принцессы не могло укрыться то искреннее участие, которое питал он к молодой девушке. Что же касается Эдиты, то, со времени достопамятного разговора на террасе в ней произошла значительная перемена. С чуткой проницательностью, свойственной ее полу, и, сопоставляя многие отдельные обстоятельства, она проникла-таки в тайну своего происхождения. Она уже нисколько не сомневалась, что ее настоящим отцом был сэр Евстахий, и начинала чувствовать к нему чисто дочернюю привязанность. К счастью, она могла предаваться этим чувствам без всякой помехи со стороны сэра Джона Голланда. Принцесса не спрашивала у нее объяснений, угадывая и без того истину. Несмотря на сильнейшую тревогу насчет короля, сэра Джона Голланда и даже насчет своей собственной участи, она очень заботилась о молодой девушке.
   Да, то было очень тревожное время, ведь никто не мог сказать, что сулит завтрашний день. Уныние воцарилось во дворце. Все его обитатели, даже самые юные и наиболее легкомысленные, казались подавленными предчувствием неминуемого бедствия. Радость и веселье были совершенно изгнаны даже из большой кухни, где по обыкновению собиралась челядь и где, бывало, за ужином, раздавался такой громкий смех над кубками крепкого эля и меда. Принцесса, в высшей степени набожная, как мы уже видели, посвящала большую часть времени молитве и гораздо чаще находилась в придворной церкви на богослужении, нежели в парадной зале. При этом ее постоянно сопровождала Эдита, как и вообще все придворные дамы.
   Так проходило время во дворце.
   На третий день вечером часовой с вышки северных ворот сообщил, что видит небольшой отряд всадников, приближающихся по дороге. Лошади и люди казались страшно измученными и опечаленными. Всадники от усталости чуть держались в седлах. Повидимому, последних остатков сил у них могло хватить только на то, чтобы добраться до дворца. Не могло быть сомнения, что эта кучка ратников представляет собой остатки тех двух отрядов, которые так отважно выступили несколько дней тому назад с целью рассеять мятежников.
   Сэру Евстахию доложили о приближении отряда. Он немедленно приказал опустить подъемные мосты и выехал сам навстречу приближающимся всадникам. Теперь уже вполне явственно можно было различить сэра Джона Голланда в его пробитых и запачканных кровью доспехах. Но около него не было видно ни сэра Джона Филпота, ни барона де Вертэна. Когда молодой вельможа спешился, его конь зашатался, словно готовый упасть; и сам сэр Джон едва держался на ногах.
   -- Мне очень грустно видеть вас в таком печальном состоянии, милорд, -- сказал сэр Евстахий. -- Но, надеюсь, вы ранены не опасно.
   -- Нет! -- ответил сэр Джон с мрачной улыбкой и хриплым голосом. -- Я получил лишь несколько царапин при встрече с мятежниками, это пустяки.
   -- Прекрасно! -- воскликнул сэр Евстахий. -- Но я не вижу де Вертэна и Филпота. Что сталось с ними? -- добавил он встревоженным голосом.
   -- Если им удалось, так же как и мне, спасти свою жизнь, то это -- самое лучшее, что могло с ними случиться, -- ответил сэр Джон. -- Я не видел никого из них после битвы. Мятежники одержали над нами верх, но и мы нанесли им значительный урон, -- добавил он с мрачной усмешкой.
   Потом он, видимо, сильно ослабел. Сэр Евстахий предложил ему войти во дворец и подкрепиться горячительными средствами.
   -- Пока я еще в силах говорить, -- слабым голосом продолжал сэр Джон, -- дайте мне заявить, что я подвергся преследованию большого отряда мятежников. Мы обязаны нашим спасением исключительно быстроте наших коней.
   -- Далеко ли неприятель? -- с тревогой спросил сэр Евстахий.
   -- Должно быть, в расстоянии пяти или шести миль, -- ответил сэр Джон Голланд. -- Это воинство, численностью в несколько сот человек, находится под командой беглого преступника, именующего себя Джеком Соломинкой, это -- отчаянный и дерзкий негодяй, затаивший против меня смертельную вражду. С ним находится некий Конрад Бассет -- храбрый и решительный молодой человек, с которым я столкнулся лично и, наверно, убил бы его, если б не помешал тот Беглый.
   -- Итак, вы полагаете, милорд, что этот предводитель мятежников преследует вас? -- заметил сэр Евстахий.
   -- Я в этом уверен, -- отвечал сэр Джон. -- Я уверен также, что он нападет на дворец, когда узнает, что я здесь. Он поклялся взять меня в плен или убить и постарается сдержать свое слово.
   -- В таком случае, не оставайтесь здесь, а пойдемте скорей во дворец! -- воскликнул сэр Евстахий.
   Тем временем, как они медленно направлялись во дворец, за ними последовали возвратившиеся воины, которые казались такими же измученными, как и их командир. Когда все они миновали подъемный мост, сэр Евстахий отдал приказ, чтобы все мосты были подняты, а ворота заперты и чтоб часовые держали внимательный дозор.
  

Глава XIII.
РАССКАЗ СЭРА ДЖОНА ГОЛЛАНДА

   Сэр Джон не без труда достиг пиршественной залы; выпив кубок вина, он почувствовал себя гораздо бодрее и был в состоянии вступить в беседу с принцессой, которая, узнав о его возвращении, поспешила к нему, полная материнской заботливости. В ответ на ее расспросы сэр Джон объяснил, что отряд, к которому он присоединился, направился на холмы, господствующие над Рочестером, но нашел их уже занятыми войском мятежников.
   -- Они очень сильны, -- продолжал он. -- Мы можем подтвердить, что численность их достигает теперь шестидесяти тысяч человек, а может быть, и больше. Они осаждают Рочестерский замок, и я сильно опасаюсь, что овладеют им. Так как против такого численного превосходства мы ничего не могли предпринять, то решились выждать на холме наступление следующего утра, но на заре мы увидели огромный конный отряд, наступающий на нас со стороны города. Неприятель приближался в боевом порядке, и их было по крайней мере человек шестьсот. Во главе находились Беглый и Конрад Бассет. Хотя наши силы были сравнительно ничтожны, но мы не колебались сделать нападение. Стремительно кинувшись на врага, мы произвели в рядах его страшное опустошение, убивая противников кучами. Мы надеялись обратить их в бегство, но они удержались на месте, и в последовавшем сражении почти все наши были перебиты. Моей целью было убить обоих главарей, но, когда я вступил в борьбу с Конрадом Бассетом, к нему на выручку подоспел Беглый. Я был вынужден спасаться бегством, захватив с собой только дюжину человек. Как вы, разумеется, догадываетесь, нам пришлось мчаться во весь дух, чтобы не быть настигнутыми и схваченными в плен. На расстоянии нескольких миль Беглый следовал за нами почти по пятам; хотя сам он ехал на прекрасной лошади, этого нельзя сказать о его людях, вот почему он не мог один преследовать нас. Вскоре мы оставили их далеко позади. Они не отказались от преследования, вероятно, мы очень скоро услышим здесь о них.
   Едва сэр Джон довел свой рассказ до конца, а его мать, слушавшая, затаив дыхание, принялась расспрашивать его о спутниках по оружию, как вдруг со двора донесся сильный шум, среди него можно было уловить радостные восклицания и повторявшиеся имена де Вертэна, Филпота и сэра Осберта Монтакюта.
   -- А, клянусь св. Павлом! Они, кажется, отделались благополучно. Они здесь! -- воскликнул сэр Джон, приподнимаясь.
   Вслед затем сэр Евстахий де Валлетор вошел в залу, ведя с собой трех упомянутых храбрых господ. Они казались очень утомленными и все более или менее сильно пострадали от столкновения с мятежниками. Их встреча и обмен приветствиями с сэром Джоном Голландом отличались тою сердечностью, которая возможна только при подобных обстоятельствах.
   История, каким образом им удалось бежать, могла быть объяснена в нескольких словах. Все трое лишились коней -- вернее, последние были убиты мятежниками. И каждый из них вскочил на первого попавшегося свежего коня из-под убитых всадников. Прокладывая себе путь мечами и разя всякого, кто дерзал задержать их, они выбрались из неприятельских рядов. Очутившись на свободе, они соединились и, узнав по возгласам неприятеля что сэр Джон бежал, последовали за ним с возможной быстротой, но, по всей вероятности, избрали другой путь к Эльтгемскому дворцу.
   -- Однако, благодарение Богу, вы возвратились здравыми и невредимыми! -- воскликнула принцесса.
   -- Но мы ничего не сделали! -- сказал сэр Джон Филпот. -- Правда, нам удалось сразить много врагов, а мы потеряли почти всех наших людей и не успели в нашем главном замысле. Ваша милость не можете оставаться здесь долее: мятежники преследуют нас по пятам и, по всей вероятности, нападут на дворец.
   -- Принцесса никоим образом не может быть застигнута врасплох, -- сказал сэр Евстахий де Валлетор. -- К ее услугам имеется подземный ход, который ведет из дворца к охотничьей башне у Гринвича, этим путем она во всякое время может удалиться со своими дамами и конвоем. Как вам известно, у Гринвича постоянно находится королевский баркас.
   -- Я уже слышала об этом подземном ходе, но никогда не видела его, -- сказала принцесса.
   -- В подземелье ведет тайный вход, государыня, но мне хорошо известно, как его найти, -- ответил сэр Евстахий. -- Я провожу вас к нему, когда бы вы ни пожелали.
   -- Я хотела бы подождать, видеть, что будет дальше, -- сказала принцесса.
   -- Вам всего лучше не засиживаться здесь, матушка, -- заметил сэр Джон Голланд.
   Тут в залу вошел один эсквайр.
   -- Мне кажется, мы узнаем сейчас нечто такое, что может повлиять на решение вашей милости, -- сказал сэр Евстахий. -- Ну, что? -- добавил он, обращаясь к эсквайру.
   -- Сейчас показался вдали значительный отряд всадников, -- ответил тот. -- Насколько могу догадаться, он состоит приблизительно из шестисот человек: из них половина вооружены луками, половина -- арбалетами. Они остановились на отдаленном конце аллеи. Не смею также умолчать, что они имеют при себе знамя св. Георгия и с полдюжины рыцарских значков.
   -- А! Дерзкие негодяи! -- воскликнул сэр Евстахий.
   Минуту спустя в залу вошел второй эсквайр. Он доложил, что герольд в сопровождении трубача медленно подъезжает к воротам дворца.
   -- Ого, герольд! -- прыснул со смеху сэр Евстахий. -- Хотел бы я послушать, что он скажет.
   -- Я пойду с вами, сэр Евстахий, -- сказала принцесса. -- И в вопросе о моем отъезде буду руководствоваться тем, что скажет этот герольд.
   -- Пойдем все! -- воскликнул сэр Джон Голланд. -- Барон, дайте мне вашу руку, -- добавил он, обращаясь к де Вертэну.
   Затем сэр Евстахий повел принцессу на зубчатые стены, примыкавшие к воротам.
  

Глава XIV.
БАССЕТ ТРЕБУЕТ ВЫДАЧИ СЭРА ГОЛЛАНДА

   Достигнув этого места, они увидели герольда в плаще поверх лат, медленно приближавшегося по аллее вслед за трубачом, ехавшим впереди. Он был на великолепном коне и превосходно вооружен, а когда молодец приблизился, принцесса была поражена гордым выражением его лица и величавой осанкой.
   -- Не может быть, чтобы этот человек был крестьянином, -- заметила она.
   -- Это -- Конрад Бассет, -- ответил сэр Джон.
   Когда всадник был в расстоянии пятидесяти ярдов от ворот, он остановился. Трубач, ехавший немного впереди, трижды протрубил в рог.
   Едва замерли резкие звуки рожка, офицер, стоявший с кучкой арбалетчиков на вышке барбакана, воскликнул громким голосом:
   -- Что тебе нужно?
   Не проявляя ни малейшего страха, а также отнюдь не уменьшая высокомерия в осанке и движениях, герольд подъехал к барбакану и заговорил внятным голосом, с полной непринужденностью:
   -- Скажи вельможе или рыцарю, который состоит начальником дворца, что мы, члены кентских общин, будучи жестоко оскорблены сэром Джоном Голландом, пытавшимся похитить молодую девицу у ее отца, и зная в то же время, что мы не добьемся справедливости иным путем, требуем, чтобы он был выдан нам вышеупомянутым рыцарем, дабы он понес соответственное наказание за свой проступок.
   На бледных щеках сэра Джона Голланда, пораженного таким требованием, выступил густой румянец. Он хотел уже немедленно и резко ответить, но принцесса удержала его. Впрочем, этот ответ был дан сэром Евстахием, который произнес суровым и решительным голосом:
   -- Скажи пославшим тебя, что я, сэр Евстахий де Валлетор, начальник этого дворца и представитель ее высочества принцессы Уэльской, отношусь с презрением к их дерзкому требованию. Даже в том случае, если бы оно было выражено пристойным образом, я отказался бы выслушать его. Я не желаю вступать в переговоры с мятежниками и даже не имею на это никакого права, тем не менее, питая некоторую жалость к твоим заблуждающимся товарищам, позволяю тебе передать им мои слова. Если они хотят получить некоторые вольности и преимущества, то должны немедленно сложить оружие и выразить покорность своему верховному повелителю, королю.
   В ответ на эти слова герольд презрительно рассмеялся.
   -- Коль скоро вы отказываетесь выдать сэра Джона Голланда, -- сказал он тем же высокомерным и бесстрашным голосом, -- то мы сами возьмем его и обезглавим.
   Молодой вельможа до такой степени был возмущен наглостью этого заявления, что не замедлил бы приказать арбалетчикам направить залп стрел в герольда, если бы не вмешался сэр Евстахий.
   -- Остановитесь! -- властным голосом воскликнул он. -- Ему не должно быть причинено никакого вреда.
   По-видимому, герольд чувствовал себя в полной безопасности, окинув спокойным взором бойницы, он повернул коня и медленно поехал прочь. Вскоре к нему галопом подскакал всадник со стороны войска мятежников, многие из смотревших со стен замка узнали в нем главаря мятежников, так называемого Беглого. Обменявшись несколькими словами с герольдом, Беглый сделал полуоборот и погрозил сжатым кулаком барбакану.
   Принцесса, бывшая свидетельницей этих зловещих переговоров, покинула наконец бойницы и возвратилась в пиршественную залу, где был немедленно составлен совет, в котором приняли участие сэр Евстахий и все присутствовавшие рыцари.
   Все были того мнения, что принцесса должна возможно скорее отправиться в Тауэр.
   -- Спустя несколько часов, -- настаивал сэр Евстахий, -- побег, пожалуй, будет уже немыслим. Теперь же он еще может благополучно совершиться.
   -- Довольно, сэр Евстахий, -- сказала принцесса. -- Я немедленно приступлю к сборам в дорогу. Вы должны сопровождать меня, милорд, -- добавила она, обращаясь к сэру Джону Голланду.
   -- Если я покину дворец при таких условиях, государыня, -- возразил он, -- мятежники скажут, что я испугался их. Нет, они должны и видеть меня, и чувствовать на себе силу моего оружия.
   -- Но берегись, сын мой, как бы не попасть в их руки! -- с тревогой заметила она. -- Ведь ты знаешь, что они не пощадят тебя. Ты лучше сделаешь, если отправишься со мной.
   -- Сэр Осберт Монтакют проводит вас, государыня, я же не могу, -- ответил сэр Джон.
   Слышавший эти слова сэр Осберт не замедлил предложить свои услуги, которые были благосклонно приняты принцессой, хотя она кинула укоризненный взгляд на сына.
   -- К тому времени, как окончатся ваши сборы, государыня, все будет готово к вашему отбытию, -- сказал сэр Евстахий. -- Советую вам взять с собой ваши драгоценности и сокровища.
   Принцесса удалилась в свои покои. Не прошло и часа, как она возвратилась в сопровождении своих придворных дам, из которых каждая держала в руках ларчик. Среди них находилась и Эдита.
   Тем временем по приказанию сэра Евстахия вся свита, составлявшая личный штат принцессы, ее пажи и прочие собрались в приемной. В числе их находились духовник, милостынник и врач принцессы. Кроме того, с полдюжины вооруженных ратников должны были провожать отряд. Сэр Евстахий и сэр Осберт уже ожидали принцессу, но она не увидела среди собравшихся людей ни своего сына, ни сэра Джона Филпота.
   -- Сэр Джон Голланд находится уже на укреплениях, государыня, -- заметил де Вертэн. -- Он поручил мне передать вам, что он надеется в скором времени прибыть к вам в Тауэр.
   -- Разве осада уже началась? -- спросила принцесса, встревоженная шумом, достигавшим ее слуха.
   -- Так точно, государыня, -- возразил сэр Евстахий. -- Не угодно ли будет вашему высочеству последовать за мной? Вход в подземелье находится на противоположном конце двора. Там уже все готово к вашему отбытию.
  

Глава XV.
ПОДЗЕМНЫЙ ХОД

   Когда кортеж проходил по двору, уже внятно доносились крики и шум. Принцесса, заметив по глазам сэра Евстахия, что он с нетерпением стремится к своему посту, ускорила шаги. Минуту спустя они достигли башни у дальнего конца здания и, пройдя под сводом, охраняемым двумя алебардщиками, вошли в круглую комнату в нижнем этаже.
   Посреди этой комнаты с потолком в виде крестообразных сводов и с узкими окнами-бойницами была подъемная дверь, теперь открытая настежь. Она была необычайных размеров и сообщалась с подвальной комнатой, где начинается ход, по которому предстояло идти беглецам. Подземелье было уже освещено факелами, которые держали в руках вооруженные стражники.
   -- Проводив ваше высочество сюда, -- сказал сэр Евстахий, -- я поручаю вас заботам сэра Осберта Монтакюта, который получил уже все наставления. Надеюсь, ваша милость достигнете Тауэра благополучно.
   Затем, бросив на Эдиту прощальный, полный нежности взгляд, он поспешил на укрепления.
   Подземная комната, в которую спустились беглецы, отличалась значительными размерами и была прочно облицована камнем. В несколько минут все спустились в подземелье; подъемная дверь была опущена и замкнута.
   Прежде чем двинуться дальше, принцесса подозвала к себе Эдиту и приказала ей держаться около себя.
   Затем знак к выступлению был дан сэром Осбертом Монтакютом, который пошел немного впереди принцессы. Весь отряд вступил в подземный ход, довольно просторный и высокий, прочно выложенный кирпичными плитами и повсюду снабженный сводами.
   Сначала в нем было совершенно сухо, но по мере того, как они подходили к пространству под крепостным рвом, в воздухе чувствовалась сырость. Стражники, несшие факелы, шли впереди. Шествие, направлявшееся на свет огоньков, представляло поразительное зрелище.
   Некоторые из молодых придворных девиц выказывали страх, но большинство болтали и смеялись, не отставая в этом от пажей. Духовник, шедший непосредственно за принцессой, не проронил ни слова; Эдита также оставалась безмолвной. Скоро подошли к запертым на замок большим железным воротам, которые пришлось отомкнуть; далее, в расстоянии приблизительно сорока ярдов, встретились вторые ворота. Теперь шествие находилось подо рвом. Сильная сырость вызывала дрожь у дам, но когда миновали вторые ворота, она прекратилась.
   Постройка этого замечательного подземного хода, который отчасти сохранился до сих пор, была произведена с необычайной осмотрительностью. Не только стены, как уже сказано, были построены очень прочно, но в подземелье проникал свежий воздух благодаря искусно расположенным отдушинам. Здесь были также боковые проходы, лестницы, колодцы -- словом, разные западни для врагов. По мере минования их сэр Осберт указывал принцессе на эти предательские переходы и объяснял их назначение, заставляя ее содрогаться, когда она заглядывала в эти темные закоулки.
   -- Не заблудимся ли мы в этом таинственном лабиринте? -- с тревогой, шепотом спросила она у сэра Осберта.
   -- О нет! -- возразил он. -- Наш проводник Балдвин отлично знает дорогу.
   Не станем утверждать, что Эдита не испытывала никакой тревоги, но она не проявляла ни дрожи, ни каких-либо признаков страха, принцесса была даже поражена ее твердостью. Впрочем, скоро и ей пришлось подвергнуться гораздо более строгому испытанию. Шествие подвигалось без всяких препятствий и довольно быстро на протяжении по крайней мере четверти мили, как вдруг Балдвин, несший факел и служивший проводником, остановился и приподнял руку в знак предостережения. Все, следовавшие за ним, также остановились.
   -- Ради Бога, в чем дело?! -- в сильнейшей тревоге воскликнула принцесса, подле которой столпились все ближайшие ее спутники.
   -- Неприятель в подземелье, государыня, -- с напускным спокойствием пояснил сэр Осберт. -- Разве вы не слышите шума?
   Действительно, вскоре можно было расслышать звуки приближающегося издали отряда.
   -- Кажется, их много, -- продолжал он. -- Но хорошо, что они выдали свое присутствие. Если бы они подкрались незаметно, мы могли бы попасть им в руки. Потушите факелы! -- добавил он, обращаясь к передовым.
   Подавляемые крики сорвались с уст испуганных молодых женщин, впрочем, скоро присмиревших: они поняли, что безопасность их зависит от молчания. Тут к сэру Осберту подошел Балдвин.
   -- Нужно вернуться назад, милорд, -- сказал он. -- Хотя мы уж не можем достичь ворот, но я укажу вам убежище, где ее высочество со своими дамами могут укрыться.
   -- Слышите, государыня, что он говорит?-- сказал сэр Осберт. -- Согласны ли вы довериться ему?
   -- Да, -- ответила принцесса. -- Я не сомневаюсь в его верности.
   -- В таком случае, следуйте за мной, государыня! -- воскликнул Балдвин, прокладывая себе путь в толпе.
   За ним шла принцесса, которая схватила за руку Эдиту и увлекла ее с собой. Остальные последовали за ними в очень близком расстоянии и тем поспешнее ускоряли шаги, что шум приближавшегося врага становился все явственнее. Вскоре беглецы достигли бокового прохода, в котором весь отряд мог укрыться. Сэр Осберт, Баддвин и вооруженные ратники встали у входа.
   Их опасение быть открытыми поубавилось, они убедились, что мятежники, которые теперь были уже очень близко, шли впотьмах, без зажженных факелов.
   К тому же эти грубые пришельцы, по-видимому, и не подозревали, что могут встретиться с принцессой. Кажется, единственной их целью было найти доступ во дворец посредством подземного хода, о существовании которого им, по всей вероятности, было открыто каким-нибудь изменником.
   Тем временем, как они подвигались в темноте, один из них, протянув руку, случайно ощупал боковой проход, в котором спрятались беглецы, и крикнул товарищам:
   -- Стойте, вы идете не тою дорогой!
   -- Почему ты знаешь, Лирипайп? По голосу я догадываюсь, что это ты, хотя не могу тебя видеть, -- возразил предводитель отряда.
   -- Да, это -- я, капитан Готбранд, -- отвечал Лирипайп. -- Мне кажется, что здесь верный путь.
   -- А мне думается, что ты ошибаешься, -- сказал Готбранд. -- Впрочем сделай милость, расследуй проход насколько можно глубже.
   -- Я пройду по нему немного, -- сказал Лирипайп.
   Не успел он сделать нескольких шагов, как возопил: "Помогите! Помогите!" -- и стремительно выбежал назад.
   -- Что случилось? -- спросил Готбранд.
   -- Я получил удар по голове, который совсем ошеломил меня, -- отвечал Лирипайп.
   -- Слышал ли ты там какой-нибудь шорох? Есть там кто-нибудь?
   -- Не сумею сказать, удар был так силен и неожидан...
   -- Гм... Это просто твоя фантазия. Ты, должно быть, ударился головой о стену! -- воскликнул Готбранд. -- Пойдем дальше!
   И отряд мятежников прошел мимо, к величайшему облегчению тех, которые находились в глубине прохода.
   Как только последние отголоски удаляющихся врагов замерли вдали, беглецы вышли из своей засады и продолжали прерванный путь. Хотя у них не было теперь зажженных факелов, но они подвигались быстрей прежнего -- страх подгонял их и ускорял движения. Беглецы имели полное основание опасаться внезапного возвращения мятежников, так как знали, что те будут задержаны на своем пути железными воротами, У беглецов было еще одно опасение, ведь выход из подземелья мог находиться во власти неприятеля.
   Эта тревога не оправдалась. В охотничьей башенке в гринвичском парке, где беглецы вышли по окончании своего подземного путешествия, они не нашли никого, кроме тех немногих лиц, которые были приставлены охранять здание. Эти люди заявили, что не видели поблизости никаких мятежников и не понимают, каким образом враги могли найти доступ в подземелье. По всей вероятности, где-нибудь есть еще другой ход, но только не из подвалов под башней.
   По-видимому, принцесса удовлетворилась этим объяснением, но сэр Осберт Монтакют не особенно поверил, так как не мог понять, откуда еще был вход в подземелье. Балдвин, знавший лучше всех ходы и выходы в подземелье, придерживался того же мнения.
   Принцесса недолго оставалась в охотничьей башне. Она спустилась с лесистого холма, на котором была построена эта башня, к Гринвичу, где стоял привязанный королевский баркас. Довольная своим избавлением от опасности, она поместилась в баркасе со всеми своими спутниками и приказала гребцам немедленно направить его к Тауэру.
   По мере того как раззолоченный баркас, снабженный двадцатью могучими гребцами в королевских ливреях, скользил по прекрасной и светлой еще в те времена реке, к принцессе возвращалось ясное и спокойное настроение духа, которое было так печально нарушено опасным путешествием из Эльтгемского дворца.
   Когда принцесса села в баркас, то, не нуждаясь более в вооруженном конвое, она отпустила сэра Осберта Монтакюта и всех сопровождавших ее воинов.
   Отважный молодой рыцарь выразил желание возвратиться во чтобы ни стало во дворец, и именно через подземный ход. Если только враги не нашли другого хода, кроме укрепленной выходной двери, он считал долгом отыскать их и сделать на них нападение. Если он погибнет, то по крайней мере ради благой цели. Воодушевляемый этим смелым намерением, сэр Осберт удалился.
  

Глава XVI.
ПРИБЫТИЕ ПРИНЦЕССЫ В ТАУЭР

   Переезд в Тауэр на роскошном королевском баркасе представлял для Эдиты всю прелесть новизны. Приятное, никогда еще не испытанное ощущение переезда на весельном судне, а также новизна и прелесть видов, открывавшихся перед ее взорами, скоро рассеяли тревогу и страх, которые она недавно испытала. Погода была восхитительная; и разница между светлой рекой с бесчисленными судами, скользившими по ней, и мрачными подземными сводами, по которым Эдите только что пришлось следовать, была поистине поразительна. А тут еще сознание, что она отправляется в Тауэр -- место, которое она более всего жаждала увидеть. Вот почему нет ничего удивительного, что она так быстро оправилась.
   По мере приближения к большому городу ее восторг и изумление росли. А когда наконец перед ее взорами предстали могучий мост и королевская крепость, она была уже не в силах сдерживать свое волнение. Принцесса угадывала по выражению ее глаз, что происходило у нее на душе, но не сделала никакого замечания, в то время она сама была сильно озабочена. Несколько минут глаза Эдиты были устремлены на господствующий над всем сооружением Белый Тауэр, над которым развевался королевский штандарт, и на другие укрепленные башни, окружавшие его; и трепетные чувства благоговения и восторга теснились в ее груди.
   Едва только со сторожевой башни св. Фомы в Тауэре заметили приближение королевского баркаса, как раздались громкие трубные звуки; и сэр Алан Люррье, лейтенант крепости, уведомленный о приближении принцессы, поспешил к пристани с большим отрядом стражи, чтобы встретить ее высочество. Не успела принцесса достигнуть берега, как сэр Симон Бурлей и барон де Гоммеджин также поспешили на пристань; последний подал принцессе руку, когда она выходила из лодки.
   -- Ваше высочество -- всегда желанная гостья в Тауэре, -- сказал сэр Алан, приветствуя ее. -- Но я сильно опасаюсь, что нынешнее ваше посещение -- не по доброй воле.
   -- Вы совершенно правы, добрый сэр Алан, -- отвечала она. -- Не знаю, дошло ли уже до вас известие, что барон де Вертэн, сэр Джон Филпот и мой сын сэр Джон Голланд потерпели поражение от мятежников?
   -- Мне очень грустно слышать это, государыня, -- ответил сэр Алан. -- Впрочем, мы и сами мало надеялись на успех этого похода.
   -- Но, надеюсь, все они благополучно возвратились? -- с тревогой спросил сэр Симон Бурлей.
   -- Да, все они теперь в Эльтгеме, -- ответила принцесса, -- хотя все еще находятся в некоторой опасности. Они подверглись преследованию значительного отряда мятежников, которые теперь осаждают дворец. Это и послужило причиной моего внезапного бегства. Так как дворец окружен неприятелем, то я и мои дамы могли найти выход только через подземный ход.
   -- Ваше высочество принесли нам печальные вести, -- сказал сэр Симон. -- Очевидно, мы должны послать несколько воинов и арбалетчиков на помощь осажденным, хотя, право, не знаю, как безопаснее сделать это.
   -- Я готов принять на себя начальство над каким угодно отрядом, который вы решитесь послать, -- заметил де Гоммеджин.
   -- Мы чувствуем недостаток не в начальниках, а в ратниках, милорд, -- возразил сэр Симон.
   -- Численность осаждающих, насколько мне известно, достигает пятисот человек, -- заметила принцесса. -- Они находятся под командой некоего Беглого; и среди них многие вооружены луками и арбалетами. Сэр Евстахий де Валлетор принял на себя оборону дворца.
   -- Лучшего начальника нельзя и сыскать! -- воскликнул де Гоммеджин. -- Но он нуждается в подкреплении. С сотней копейщиков можно отогнать всех этих хамов.
   -- Как бы там ни было, но Эльтгемского дворца они никогда не возьмут! -- воскликнул сэр Симон.
   -- Я очень рада слышать это от вас, сэр Симон, -- сказала принцесса.
   Тем временем все дамы, успевшие уже выйти из лодки, столпились около своей царственной госпожи. Они выражали живейшую радость по поводу того, что могли сменить сомнительную безопасность Эльтгемского дворца на защиту такой неприступной крепости, как Тауэр.
   -- Здесь по крайней мере мы вполне ограждены от мятежников! -- воскликнула леди Эгельвин.
   -- Мне никогда еще не нравился так Тауэр, как теперь, -- сказала хорошенькая Агнеса де Сомервиль. -- Прежде я находила его довольно мрачным, но после того, как увидела эльтгемские подземелья, он, положительно, кажется мне очаровательным.
   -- Заметили ли вы, как олень бросился бежать по парку при приближении мятежников? -- спросила черноглазая Эля де Фоконберг. -- Эти животные точно чувствуют, что предводитель мятежников -- лесной охотник.
   -- Я не видела оленя, -- ответила лэди Эгельвин. -- Но я слышала, как зловеще каркали вороны.
   -- А я слышала, как выла выпь, -- добавила белокурая Гавизья.
   -- Я же видела несколько хищных птиц, ястребов и коршунов, кружившихся над дворцом, -- сообщила миловидная, но робкая Сибилла де Фешан.
   -- Все это предвещает недоброе, -- заметила леди Эгельвин. -- И я сильно опасаюсь, что дворец обречен на разрушение.
   -- Оставьте эти опасения, прелестные девицы! -- воскликнул Гоммеджин. -- Эльтгемскому дворцу не суждено сделаться логовищем разбойников. Когда возвратитесь туда, вы найдете дворец в целости.
   Восклицание, от которого Эдита не могла удержаться при этом замечании, привлекло на нее внимание барона, он поспешил осведомиться, кто она.
   Леди Эгельвин назвала ему ее имя и добавила:
   -- Она привезена из Дартфордского монастыря и сделалась большой любимицей принцессы.
   -- Это сейчас видно, -- заметил де Гоммеджин, когда Эдита, повинуясь сделанному ей знаку, заняла место около своей царственной госпожи.
   Между тем сэр Симон Бурлей удалился по приказанию принцессы, чтобы послать гонца к лорду-мэру с письмом, сообщая ему, что Эльтгем осажден мятежниками, и прося его доставить как можно больше ратников, чтобы без промедления идти на помощь к осажденным.
   На долю лейтенанта крепости выпала обязанность проводить ее милость принцессу в часовню Св. Петра в Белом Тауэре, куда она желала отправиться немедленно, чтобы вознести Богу благодарственную молитву за свое почти чудесное избавление. Ее духовник еще раньше отправился туда.
   Когда принцесса и ее свита направились во внутренний двор, Эдита могла окинуть беглым взглядом некоторые части этого старинного дворцового укрепления. На нее произвело чрезвычайно сильное впечатление суровое величие Белого Тауэра, представшего перед ее глазами после того, как она прошла под сводами Садовой Башни, сделавшейся впоследствии известной под названием Кровавой Башни. Не зная еще о местоположении часовни св. Петра, она сильно удивилась, когда принцесса вошла в большую башню и, поднявшись по витой лестнице, направилась по коридору к двери, перед которой стояли два алебардщика и офицер королевской гвардии.
   Здесь принцесса узнала, что король находится в часовне и что обедню служит архиепископ кентерберийский. Выждав с минуту, пока собрались все ее спутницы, она вошла в храм и, оставив своих дам в притворе, тотчас направилась к алтарю, где склонила колена рядом с королем.
   Ни одна святыня не поразила Эдиту до такой степени, как эта замечательная часовня с ее огромною круговой колоннадой, с высокой куполообразной кровлей и галереей. Она едва могла верить, что все это -- дело рук человеческих. В монастыре ей уже случалось видеть архиепископа кентерберийского, а потому ей была знакома его статная фигура, но она никогда не имела еще случая присутствовать при совершаемом им богослужении. Оттого-то она с глубоким благоговением прислушивалась к звукам его выразительного голоса и к его торжественному тону.
   Возбужденная благоуханием ладана, которым был насыщен воздух, а также приятным пением хора, Эдита впала как бы в забытье, от которого не вполне оправилась даже тогда, когда богослужение кончилось. Пока она находилась в этом блаженном состоянии восторга, ей казалось, что перед ней проносятся небесные видения, ей чудилось, что она слышит ангельские голоса.
  

Глава XVII.
ПОМОЩЬ ОСАЖДЕННЫМ

   Когда принцесса вместе с королем покинула часовню, Эдита последовала за ними. Она была еще так взволнована, что едва замечала, куда идет. Впрочем она сознавала, что вышла из Белого Тауэра и направляется во дворец. Наконец она очутилась в большой, богато убранной комнате, стены которой были увешаны тканями.
   Король милостиво поздоровался с придворными дамами, а Эдиту удостоил таким явным вниманием, что все остальные были даже обижены. Но улыбка сбежала с лица его величества и игривость его движений исчезла, когда он узнал от матери об осаде мятежниками Эльтгемского дворца.
   -- Клянусь св. Георгием и св. Марком, что это превосходит всякую меру! -- запальчиво воскликнул он. -- Наш дворец осажден подлой чернью! Какою бы ни было ценой, но они должны быть отогнаны! Позовите ко мне немедленно сэра Симона Бурлея.
   -- Сэр Симон делает смотр рати из рыцарей и эсквайров на дворе, государь, -- доложил вошедший пристав. -- Ваше величество увидите его из этого окна, если пожелаете взглянуть.
   -- Хорошо! -- воскликнул Ричард. -- Значит, он уже предупредил мое желание. Ба!
   Это восклицание было вызвано приходом барона де Гоммеджина, который явился в полном вооружении. Ричард вскочил и бросился к нему навстречу.
   -- Ты уже приготовился идти на помощь к эльтгемским осажденным?! -- воскликнул он.
   -- Совершенно верно, государь! -- отвечал барон. -- И я пришел просить разрешения вашего величества отправиться туда с сэром Симоном Бурлеем.
   -- Сэр Симон не просил еще позволения участвовать в этом походе, но он заранее может быть уверен, что получит его, как равно и вы, -- отвечал Ричард. -- Я также отправлюсь с вами. Хочу сам вести вас против этих взбунтовавшихся псов. Пусть мне сейчас же оседлают коня! Не хочу откладывать свой отъезд ни на минуту долее. Прощайте, государыня! -- добавил он, обращаясь к матери.
   Эдите показалось, что никогда еще Ричард не походил так своей осанкой и голосом на короля, как в эту минуту. Она смотрела на него с восхищением, которого раньше никогда еще не испытывала. Его осанка и движения были полны величавого достоинства, а глаза, положительно, метали искры. Принцессе также показалось, что в эту минуту, когда сердце его было преисполнено гневом, он сильно походил на своего героя отца. Но хотя она была очень обрадована этим неожиданным проблеском храбрости, однако сочла за лучшее укротить его пыл.
   -- Государь! -- сказала она. -- Вы не должны подвергать себя бесполезной опасности.
   -- Мне нет никакого дела до опасности! -- запальчиво воскликнул он. -- Я поеду во чтобы ни стало!
   Но де Гоммеджин счел также своим долгом удержать его.
   -- Ее высочество, принцесса, права, государь, -- сказал он. -- Вы не можете покинуть Тауэр.
   -- Не могу покинуть Тауэр! -- воскликнул он. -- Кто же мне помешает?
   -- Я, государь, -- сказал вошедший в эту минуту сэр Симон Бурлей.
   Одетый с головы до ног в броню и доспехи, старый рыцарь носил на шлеме белоснежный султан, а к его поясу был привязан длинный меч.
   -- В качестве одного из членов Совета регентства, -- продолжал он властным голосом, -- и ответственный лично за безопасность вашего величества, я не могу допустить, чтобы вы покинули Тауэр.
   С минуту Ричард смотрел так, как будто хотел оспаривать власть старого рыцаря. Эдита, с напряженным вниманием и затаив дыхание следившая за всем этим зрелищем, уже думала, что он разобьет все преграды. Но твердость сэра Симона восторжествовала, в конце концов молодой монарх хотя неохотно, но все-таки уступил.
   -- Теперь я еще должен вам повиноваться, сэр Симон! -- воскликнул он. -- Но скоро настанет время...
   -- Ваше величество, -- прервал старый рыцарь. -- Это время никогда не наступит, если те, которые должны о вас заботиться, изменят своему долгу. Я знаю, что я навлеку на себя немилость вашего величества тем поступком, который я намерен предпринять, но иначе я не могу поступить.
   -- Что же вы хотите сделать? -- угрюмо спросил король.
   -- Государь! Я намерен соединиться с лордом-мэром, который ожидает меня со своим отрядом верных граждан у крепостных ворот, -- отвечал сэр Симон. -- Затем мы отправимся как можно скорее в Эльтгем; и я надеюсь скоро принести вашему величеству добрые вести.
   Вслед затем он удалился с бароном де Гоммеджином, оставляя короля в высокой башне.
   В надежде смягчить раздражение Ричарда принцесса отвела его в углубление широкого окна, откуда открывался вид на внутренний двор. Здесь под купой деревьев, разросшихся на клочке лужайки, перед жилищем лейтенанта крепости составился уже отряд вельмож, рыцарей и эсквайров в полном вооружении, сверкавших стальными доспехами и сидевших на превосходных конях. Довольно красивое зрелище! Каждый из этих рыцарственных товарищей держал в руках длинную пику, на которой развевался значок. Каждый эсквайр нес на руке щит с изображенными на нем знаками его ленного владельца.
   Вскоре к ним вышли сэр Симон Бурлей и барон де Гоммеджин, которые, сев на своих коней, встали во главе этого блестящего отряда. Трубы заиграли, и, воодушевленные этой воинственной музыкой, звуки которой эхо разносило по всем укреплениям, рыцари начали съезжать со двора, склоняя свои пики под сводами Садовой Башни.
   Не будучи в состоянии вынести этого зрелища, Ричард, глубоко опечаленный, отвернулся, и в эту минуту встретился со взглядом Эдиты, которая с тревогой следила за ним. Он не мог заговорить с ней, но обратился к матери со словами, предназначенными также для молодой девушки:
   -- Моя корона теряет свою ценность, если я не могу защищать ее на поле битвы.
   -- Не огорчайтесь этим, государь, -- ответила принцесса. -- Эти презренные мятежники недостойны вашего меча. Предоставьте другим разделываться с ними!
   При выезде из Бастионных Ворот сэр Симон Бурлей и его вельможные спутники нашли лорда-мэра со значительным отрядом хорошо вооруженных граждан, сидевших на прекрасных конях уже и ожидавших их. Сэр Уильям Вальворт, одетый с головы до ног в броню, не имел, однако, в руках пики, как те рыцари, что сопровождали сэра Симона, но к луке его седла был прикреплен огромный молоток -- его мощной руке было под стать владеть этим тяжелым оружием. Сэр Симон горячо поблагодарил лорда-мэра от имени короля за столь скорый и существенный отзыв на обращенное к нему воззвание. Затем оба отряда поехали вместе.
   Миновав Лондонский Мост, они пришпорили коней и помчались галопом по блэкгитской и эльтгемской дорогам, сгорая нетерпением наказать дерзких мятежников.
  

Глава XVIII.
ПРИКЛЮЧЕНИЯ СЭРА ОСБЕРТА В ПОДЗЕМНОМ ХОДЕ

   Вступив в подземный ход, сэр Осберт Монтакют и его ратники не зажгли факелов и направились, насколько возможно бесшумно, по мрачному пути в надежде пройти незамеченными мимо вторгшихся туда неприятелей.
   Некоторое время они шли, не встречая никакой помехи, как вдруг до слуха Балдвина, шедшего немного впереди, донесся какой-то подозрительный шорох. Он тихонько сказал своим спутникам, чтоб они остановились.
   -- Я один пройду вперед на разведку, -- шепнул он сэру Монтакюту.
   Прошло несколько минут, а он не возвращался. Сэр Осберт Монтакют начал сильно тревожиться. Напряженное состояние ожидания, в котором он находился, становилось уже почти невыносимым. Напрасно он вглядывался в беспросветную тьму, напрасно прислушивался: ничего нельзя было ни видеть, ни слышать. Он уже решился двинуться вперед, как вдруг чутьем угадал присутствие человека возле себя. Полагая, что это возвратившийся проводник, он тихо спросил:
   -- Это ты, Балдвин?
   Вместо ответа подошедший человек намеревался обратиться вспять; но сэр Осберт схватил его за горло и не выпускал.
   -- При первой твоей попытке поднять тревогу я убью тебя! -- сказал рыцарь, угадавший сразу, что задержал мятежника. -- Где твои товарищи? -- продолжал он, слегка ослабляя тиски.
   -- Они стараются выбраться из этого проклятого места, -- отвечал пленник. -- Они рассеялись по всему подземелью; некоторые в темноте попадали в яму и не могут выбраться оттуда.
   Это сообщение было встречено беззвучным злорадным смехом стражников.
   -- Но где же остальные? -- спросил сэр Осберт.
   -- На этот вопрос очень трудно ответить, -- уклончиво возразил пленник. -- Ведь я и сам не знаю, где нахожусь теперь.
   -- Не в этом ли они проходе? -- сурово спросил сэр Осберт. -- На это-то ты можешь ответить. Советую тебе, любезный, не хитрить со мной. Твое имя мне известно: тебя зовут Лирипайп.
   -- Да, мое имя -- Лирипайп, -- подтвердил изумленный пленник.
   -- Я узнал тебя по голосу. Теперь слушай, Лирипайп, -- продолжал сэр Осберт. -- Ты пойдешь с нами. Если мы не наткнемся на твоих товарищей, я пощажу твою жизнь. Если же повстречаемся с ними, то ты умрешь. Будь осторожен. Мой кинжал у твоего горла.
   По-прежнему крепко держа пленника, сэр Осберт приказал ему повернуться и идти назад. Не успели они отойти на значительное расстояние, как послышался шум, свидетельствовавший о том, что навстречу им быстро приближаются несколько человек.
   -- Это они! -- сказал Лирипайп. -- Что ж теперь делать?
   -- Посоветуй им немедленно возвратиться,-- отвечал сэр Осберт. -- Скажи им, что неприятель близко. Кричи громко!
   Лирипайп прокричал то, что ему было приказано. Мятежники немедленно остановились.
   -- Скажи им, чтоб они бежали и спрятались, иначе они наверняка, будут взяты в плен! -- шепнул сэр Осберт.
   Лирипайп повиновался, и вслед затем послышался шум удаляющихся шагов.
   -- Могу ли я последовать за ними? -- взмолился пленник. -- Клянусь св. Вавилой Антиохийским, что не выдам вас!
   -- Я еще не покончил с тобой, -- отвечал сэр Осберт, слегка кольнув его кинжалом. -- Держись ближе ко мне!
   Они пошли дальше, но подвигались довольно медленно, так как сэр Осберт должен был тащить за собой пленника. Вскоре послышались еще шаги, но на этот раз оказалось, что это друг. Минуту спустя приблизился Балдвин и заявил о себе.
   -- Я уж не думал, что мне удастся возвратиться к вам, сэр Осберт, мятежники задержали меня. Но я вырвался от них, когда они отступали боковым проходом.
   -- Свободен ли главный проход? -- спросил рыцарь.
   -- Мне кажется, да, -- ответил Балдвин. -- Но негодяи могут возвратиться.
   -- Итак, вперед! -- воскликнул сэр Осберт. -- Нельзя терять ни минуты.
   Отряд быстрым шагом двинулся в путь и вскоре достиг первых ворот, которые были отворены Балдвином.
   Исполняя данное слово, сэр Осберт освободил узника, но предупредил его, что, попадись он опять в плен, его уж наверняка повесят.
   -- Скажи твоим товарищам, что мы скоро вернемся за ними, -- добавил Балдвин. -- И горе им будет, если они попадутся в наши руки!
   Лирипайп едва расслышал эти слова, хотя вполне угадывал их важное значение, он бросился бежать со всех ног.
   Старательно заперев и замкнув обе железные двери, отряд направился к подвальной комнате башни. Минуту спустя подъемная дверь была открыта перед ними сторожем, который предварительно вполне убедился, что это друзья.
   Когда сэр Осберт вышел из подземелья, первым его вопросом было:
   -- Как идет осада?
   -- Не сумею вам сказать, милорд, -- ответил сторож. -- Мятежники не овладели еще ни одним из застенных укреплений, но они по-прежнему упорно продолжают нападение. Их арбалетчики, как я слышал, находятся под начальством некоего Конрада Бассета.
   -- Я знаю человека, о котором ты говоришь, по всей вероятности, он и есть их предводитель, -- сказал сэр Осберт. -- Где теперь сэр Джон Голланд?
   -- Полчаса тому назад он был на северных укреплениях и, без сомнения, находится там и теперь, -- ответил сторож.
   -- В таком случае, я сейчас же отправлюсь к нему туда! -- воскликнул сэр Осберт. -- Пойдемте со мной и вы все, -- добавил он, обращаясь к Балдвину и ратникам.
   И Осберт быстро направился к укреплениям. Но прежде чем он достиг их, громкие крики и шум, сопровождаемый по временам звуками труб, дали ему понять, что осаждающие только что сделали приступ и были мужественно отбиты защитниками дворца.
  

Глава XIX.
МУЖЕСТВЕННАЯ ЗАЩИТА ЭЛЬТГЕМСКОГО ДВОРЦА

   Осада, начавшаяся, как мы видели, именно в ту минуту, когда принцесса покинула дворец, продолжалась уже более двух часов, но нападавшие не достигли еще никаких существенных успехов.
   Королевское местопребывание, как разъяснено выше, могло выдержать сильную осаду: оно было окружено со всех сторон усиленными стенами и широким глубоким рвом. Над рвом перекинуты были два каменных моста, с южной и северной стороны дворца, и защищены барбаканами. Главные силы осаждающих были направлены против северного барбакана, охраняемого дюжиной стрелков и арбалетчиков под начальством сэра Джона Филпота, который избрал для себя именно это место как наиболее опасное.
   Храбрый рыцарь действительно вполне доказал в этом деле свое искусство и отвагу. Он уже дважды с успехом отразил врагов, когда они в огромном количестве приближались шагом к подножию барбакана, чтобы взять его. И хотя у него были некоторые потери, они не могли идти в сравнение с тем огромным уроном, который он наносил неприятелю.
   Конрад Бассет служил мишенью, в которую направляли свои стрелы все стрелки на барбакане, но он оставался невредим благодаря бдительности женщины-великана, стоявшей около него. На этой амазонке надеты были латы, которые, по всей вероятности, были изготовлены для самого крупного и сильного мужчины. Кроме огромного обоюдоострого меча, она держала в руках широкий треугольный щит, посредством которого отражала бесчисленные стрелы и дротики, направленные в Конрада.
   Между тем как происходила эта осада, другой предводитель мятежников, Беглый, также не оставался без дела, он употреблял все старания, чтобы поддержать своих. Под прикрытием чащи деревьев ближайшего леска и без особенной опасности для большого отряда арбалетчиков, находившихся с ним, он непрерывно направлял тучи стрел против ратников, стоявших на укреплениях.
   После неудачного исхода второго приступа Конрад Бассет удалился в лес, где имел непродолжительное совещание с Беглым. Немного разочарованный, Конрад выразил мнение, что считает бесполезным делать дальнейшие попытки.
   -- Мы имеем замечательно решительного и искусного противника в лице сэра Джона Филпота, -- сказал он. -- Он будет отстаивать барбакан до последней крайности. Я не побоялся бы сэра Джона Таиланда, но сэр Филпот -- совсем иной человек.
   -- Это верно, -- возразил Беглый. -- Но ведь и он может быть побежден. Если вы его сразите, тем больше будет вам чести, Я скорее предпочту сам вести войско на приступ, чем отказаться от дальнейшей осады.
   Конрад уже готов был согласиться на это предложение, как ни было оно унизительно для его гордости, но Фридесвайда, последовавшая за ним в лес и теперь стоявшая в некотором отдалении, опираясь на свой меч, воскликнула голосом, не допускавшим никаких возражений:
   -- Не отказывайтесь от вашего поста! Не взирая на сэра Джона Филпота, барбакан может быть легко взят; и я скажу вам, каким образом.
   -- Укажи, как, и я от души буду тебя благодарить, -- ответил Конрад.
   -- Вот мой план, -- ответила Фридесвайда. -- Вам необходимо стенобитное орудие, и я могу указать вам таковое. Не далее, как на расстоянии пятидесяти ярдов отсюда лежит огромное бревно. Я заметила его, когда мы шли сюда. Потребуется с дюжину человек, чтобы поднять его; если нужно, я помогу им.
   -- А! Теперь понимаю! -- оживляясь, воскликнул Конрад. -- Этим бревном ты хочешь выбить калитку.
   -- Именно таков мой план, -- сказала Фридесвайда. -- Когда калитка будет выбита -- а с помощью бревна это совсем не трудно сделать -- кто помешает тебе войти в барбакан? Уж, конечно, не сэр Джон Филпот.
   -- Разумеется! Клянусь св. Ансельмом, меня не остановят двадцать Филпотов! -- воскликнул Конрад. -- Ты придумала чудесный план. Стоит нам завладеть барбаканом -- и весь дворец будет в наших руках.
   -- Именно, именно! -- воскликнул Беглый. -- Как только мы перейдем через мост и появимся перед воротами, сэр Евстахий де Валлетор будет вынужден сдаться. Помимо богатой добычи, которую обещает грабеж, взятие такого королевского дворца, как Эльтгем, принесет огромную пользу нашему делу и поселит ужас в сердцах вельмож.
   -- Так пусть не откладывают окончательного приступа! -- воскликнул Конрад, воодушевившийся отвагой и мужеством. -- Если мы одержим победу, то этим будем обязаны тебе, -- добавил он, обращаясь к Фридесвайде.
   Та ничего не ответила, но взгляд ее ясно говорил: "Совет был дан для того, чтобы угодить тебе".
   Когда новый приступ был решен, привели лошадей и достали веревок, чтобы тащить огромное бревно, которое было найдено на указанном Фридесвайдой месте. После того как самодельный таран был перетащен, его спрятали пока в тени деревьев, невдалеке от барбакана. Все это было сделано очень быстро, так как Конрад, как мы видели, сгорал нетерпением начать новый приступ, который загладил бы его прежние неудачи.
   Мятежники вновь затрубили в рога -- и на вызов опять последовал презрительный ответ защитников барбакана, в особенности же со стороны тех, которые находились на укреплениях. Затем значительный отряд мятежников под предводительством Конрада Бассета, по-прежнему сопровождаемый амазонкой, двинулся вновь на приступ.
   Густой, непрерывный град стрел со стороны скрытых в роще арбалетчиков вызвал замешательство среди осажденных. При приближении нападающих некоторые из защитников барбакана скрылись. Конрад, не теряя времени, отдал приказание тащить таран. Тотчас же огромное бревно было подвезено на лошадях возможно ближе к башне. Невзирая на град стрел и метательных снарядов, направленных на мятежников, человек двадцать отважных иоменов подхватили бревно и с ужасающей силой направили один конец его в калитку. Одного удара этим страшным орудием оказалось достаточно.
   Громадная дубовая дверь, хотя и окованная железом и закрепленная болтами и перекладинами, подалась. Конрад, по-прежнему сопровождаемый верной Фридесвайдой, ворвался в башню со всеми арбалетчиками, которые только могли протесниться туда вместе с ним.
   И вот в нижней комнате барбакана завязалась отчаянная борьба. Каждую пядь земли приходилось брать с боя. Сэр Джон Филпот несколько раз выгонял мятежников, убивая или тяжело раня кого-нибудь из них с каждым ударом своего острого меча. Конрад, без сомнения, пал бы от его руки, если бы его не защищала своею грудью верная Фридесвайда. Даже в этой отчаянной борьбе благородный рыцарь, видя, что имеет дело с женщиной, воздержался наносить ей удары.
   Наконец, оставшись почти один, так как все его воины были перебиты, сэр Джон понял, что должно отступать. Продолжая отбиваться от врагов, он, подвигаясь назад, приближался к двери, ведущей к мосту. Но за ним немедленно последовали Конрад, Фридесвайда и еще кучка мятежников, вооруженных пиками, топорами и секирами. Он остановился и вступил в бой со всей этой гурьбой.
   В ту минуту, когда сэр Джон находился в таком отчаянном положении, ворота дворца вдруг раскрылись, и сэр Евстахий, сэр Джон Голланд, барон де Вортэн и сэр Осберт Монтакют с дюжиной ратников бросились к нему на помощь.
   Посреди моста завязалась жестокая борьба. Несколько минут ничего не было слышно, кроме бряцания оружия, сопровождавшегося криками, воплями и стонами. Много мятежников были сброшены через перила моста в ров.
   Поддержка, которую могли оказать сэру Евстахию ратники на стенах, была незначительна, так как они сами подвергались непрерывному граду стрел неприятельских арбалетчиков, которых Беглый подвел теперь уже к самому краю рва. Несмотря на превосходство рыцарей в военной ловкости, они были, положительно, подавлены численностью мятежников; и сэр Евстахий уже чувствовал, что ему не удержать мост. Однако, прежде чем возвратиться во дворец, он решился сделать еще одну попытку. В эту минуту в отдалении вдруг послышались звуки труб, со стен раздались громкие радостные крики. Воины на укреплениях со своей высоты могли разглядеть лес пик, несшийся по аллее по направлению ко дворцу. И они закричали:
   -- Помощь, помощь!
  

Глава XX.
ОСВОБОЖДЕНИЕ ДВОРЦА

   Угадывая причину этих криков, Конрад Бассет, уже почти уверенный в победе, вдруг остановил дальнейшее наступление своих товарищей. Страх его усилился, когда до него донеслись крики предостережения со стороны отряда, стоявшего на другой стороне рва.
   -- На коней! На коней! -- кричали арбалетчики мятежников. -- Неприятель на носу!
   -- Отступайте немедленно и садитесь на коней! -- крикнул Конрад Бассет стоявшим позади него.
   Это распоряжение было повторено Фридесвайдой.
   Видя, что враги отступают, сэр Евстахий и рыцари кинулись на них, и в изумительно короткое время мост был совершенно очишен от них. Сэр Евстахий счел более благоразумным не пускаться за ними в погоню, а занять снова барбакан и приказать закрыть ворота.
   Первым делом мятежников после того, как они покинули мост, было отыскать своих коней, что и удалось им скоро -- животные были привязаны к деревьям на ближайшем конце аллеи. А пока Конрад собирал свое рассеявшееся в беспорядке войско, Фридесвайда привела его коня. Захватив также своего, она оказала молодому человеку большую услугу, помогая ему в его нелегком деле. Тем временем Беглый хлопотал над такой же задачей; и оба отряда живо могли соединиться.
   Незадолго перед тем, как поднята была тревога по поводу приближения неприятельского войска, возвратились те несколько человек, о злоключениях которых в подземном ходе упоминалось выше. Им не дали времени описывать свои похождения, так как Беглый приказал им немедленно садиться на коней и присоединиться к тому отряду, который выступал уже в аллею.
   Все необходимые распоряжения были сделаны с поразительной быстротой, и, прежде чем подъехали рыцари, рать мятежников, слегка сократившаяся численностью, но все еще представлявшая грозную силу, была уже совершенно готова встретить их. Те, у кого были пики, встали в первые ряды, а их предводители строго внушали им держаться твердо. Возле Конрада находилась его верная Фридесвайда, казавшаяся столь же неустрашимой, как и сам молодой начальник.
   Минуту спустя началось уже нападение. Во главе отряда ехали сэр Симон Бурлей и де Гоммеджин с пиками наперевес, они с громкими боевыми криками устремились на врагов. Нападение было стремительно и неотразимо. Опрокидывая перед собой пешие кучи, рыцари мяли их копытами своих коней и ломали их копья, словно ивовые ветки; наконец, разрезав надвое плотную рать мятежников, они рассеяли ее во все стороны, так что она уже не могла больше соединиться вновь. Все это было делом нескольких минут.
   Оба главаря восстания счастливо избежали удара, но они сразу заметили, что уже немыслимо собрать их охваченную страхом рать, которая бросилась теперь врассыпную. Люди бежали во все стороны, стараясь только спасти свою жизнь. Несколько минут Конрад оставался как бы ошеломленным роковым исходом нападения, но не отходившая от него Фридесвайда заставила его наконец очнуться.
   -- Разве ты не видишь, что твой собрат-командир бежал? -- сказала она. -- Он звал тебя с собой, но ты не обратил внимания на это.
   -- Я не слышал его зова, -- с горечью отвечал Конрад. -- Я даже не видел, как он удалился. Почему же он бежал?
   -- Потому что все пропало, -- ответила Фридесвайда. -- Из всего войска около тебя не осталось ни одного человека. Спасайся же и ты бегством, иначе будешь убит этими ожесточенными рыцарями.
   -- Нет, я останусь на своем месте! -- твердо, но с оттенком отчаяния воскликнул он. -- Я должен умереть -- и умру здесь!
   -- Ты не смеешь пренебрегать так своей жизнью! -- воскликнула Фридесвайда.
   И, схватив под уздцы его коня, она заставила его удалиться.
   Их побег был замечен, и три рыцаря немедленно устремились в погоню за ними. У Конрада, как и у его спутницы, были превосходные кони. К тому же молодой человек, невольно поддаваясь чувству самосохранения, подчинился настояниям Фридесвайды и свернул в лес, тянувшийся между Эльтгемом и Дартфордом. Достигнув этого прикрытия, они могли уже считать себя в безопасности.
   -- Здесь больше нечего делать, -- сказал Конрад. -- Я возвращусь к Уоту Тайлеру в Рочестер.
   -- Ладно! -- ответила послушная Фридесвайда.
   Так совершилось освобождение осажденного мятежниками Эльтгемского дворца. Хотя большая часть мятежников бежали и возвратились к Уоту Тайлеру, но значительное количество их все-таки были умерщвлены -- пленников не брали. Рыцари убивали всех, кто попадался в их руки.
   Когда в Тауэре была получена добрая весть о поражении мятежников, король и его мать были чрезвычайно обрадованы.
   В тот вечер в королевском дворце Тауэра был задан пир, на котором присутствовали сэр Симон Бурлей, барон де Гоммеджин, лорд-мэр и прочие вельможи и рыцари.
  

Книга третья
БЛЭКХИТ

  

Глава I.
ОСАДА РОЧЕСТЕРСКОГО ЗАМКА

   Между тем как происходили описанные события, главные силы мятежников, подкрепленные горожанами, осаждали Рочестерский замок. У них были приступные лестницы, тараны и долбни, или мангонели -- очень сильные машины, употреблявшиеся в те времена для метания больших камней в стены и ворота крепостей. Осада началась без промедления. И хотя Рочестерский замок по справедливости считался одною из сильнейших крепостей в целом королевстве, однако представлялось маловероятным, чтобы он мог долго удержаться перед натиском такого множества осаждавших. Были еще другие обстоятельства, подтверждавшие это предположение. Крепость не только не была снабжена достаточно сильным гарнизоном, но ее комендант, сэр Джон Ньютоун, имел основания сомневаться в верности своих людей.
   С расчетом запугать остальных и предупредить всякие попытки к неповиновению и измене сэр Джон Ньютоун приказал повесить не только Турстана, того гравезендца, присланного ему сэром Бурлеем, которого мятежники поклялись освободить, но еще пятерых арбалетчиков, заподозренных в измене. Затем он велел вывесить их трупы на высокой башне, на виду у мятежников. Но строгость коменданта привела к противоположным последствиям: вместо усмирения мятежного духа она только усилила его и заставила мятежников удвоить свои усилия для овладения замком. Вот почему осада, которая могла бы затянуться на несколько месяцев, продолжалась всего два дня.
   При первом приступе огромные лестницы были приставлены к крепостным стенам, и осаждающие отряд за отрядом стали взбираться по ним; но они никак не могли достать зубцов.
   Тараны с невероятной силой выкидывали огромные камни в ворота; были пущены в ход мангонели, из которых каждая приводилась в действие двумя десятками силачей. Однако не удалось сделать пролом, и, после нескольких часов бесплодных усилий, сопровождавшихся огромными потерями, мятежники были вынуждены отступить; зато ночью осаждающим удалось завязать тайные сношения с ненадежными ратниками гарнизона; и на следующее утро мятежники вместо нового нападения приготовились к торжественному вступлению в крепость.
   Королевский штандарт, гордо развевавшийся до тех пор над главной башней, был вдруг спущен и заменен белым флагом. Подъемные мосты были опущены, и ворота растворились настежь перед мятежниками. Осаждающие вступили в замок с Уотом Тайлером во главе, который был в полном вооружении и ехал на великолепном боевом коне.
   Когда они вступили на задний двор, то нашли там сэра Ньютоуна узником, под стражей его же ратников. Подняв на Тайлера негодующий взор, сэр Джон сказал ему:
   -- Презренный холоп! Ты взял замок изменой. Добровольно я никогда не отдался бы тебе.
   -- Э, полно, гордый рыцарь! -- воскликнул Уот. -- Ты узнал на собственном опыте, что самые сильные крепости не могут устоять перед сплотившимися силами народа.
   -- Никакая крепость не обеспечена против измены гарнизона, -- презрительно ответил комендант.
   -- Я не намерен вступать с тобой в переговоры! -- закричал Уот Тайлер. -- Ты вполне заслуживаешь смертной казни за твои злодеяния и жестокости. Но мы готовы пощадить твою жизнь, если ты перейдешь на нашу сторону.
   -- Перейти на вашу сторону! -- воскликнул комендант. -- Да как ты смеешь, презренный холоп, делать подобное предложение? Неужели же ты думаешь, что я опозорю себя, присоединившись к такому сброду гнусных изменников и рабов, как ты и твои товарищи? Жестоко ошибаешься в своих расчетах. Отдай мне мой меч, и тогда подступайте все вы и убейте меня, если сможете!
   -- Мы даже не станем разговаривать с тобой, -- возразил Уот Тайлер. -- Хочешь ты присоединиться к нашему Союзу или нет, но ты все равно последуешь за мной. Я намерен сделать некоторые предложения королю, и ты отправишься к нему в качестве моего посла.
   -- И ты ожидаешь, что я привезу тебе ответ его величества? -- спросил комендант.
   -- Разумеется, -- ответил Уот. -- И ты дашь слово, что возвратишься.
   После минутного раздумья сэр Джон Ньютоун ответил:
   -- Я согласен исполнить ваше желание, но с условием, что вы немедленно освободите мою жену и моих детей.
   -- Не могу освободить их сейчас, -- сказал Уот Тайлер. -- Они останутся в качестве заложников, как порука в том, что ты выполнишь добросовестно твое обещание. Когда ты привезешь ответ короля, каков бы он ни был, благоприятный или нет, я освобожу их.
   -- Хорошо, -- сказал комендант. -- Я исполню твои требования.
   Тогда по знаку Уота Тайлера сэр Ньютоун был уведен воинами иипомещен в запертой накрепко комнате.
   Предводитель мятежников спешился и в сопровождении Готбранда и еще нескольких лиц направился в Баронскую Залу. Эта комната, с тремя огромными колоннами и с тяжелыми сводами представляла прекрасный образец нормандского зодчества. В этой роскошной зале, где комендант ежедневно обедал во все время своего начальствования и где так часто принимал вельмож и рыцарей, был устроен теперь пышный пир в честь предводителя мятежников и его товарищей.
   Прежде чем принять участие в пиршестве, Уот Тайлер спустился в большую мрачную темницу, находившуюся как раз под Баронской Залой. В ней томились многие государственные преступники. Уот Тайлер освободил их. Затем он приказал выпустить других узников, заключенных в главной башне. Только после этого он возвратился на пир. А пока он и его товарищи ублаготворялись, замок был предан на разграбление мятежникам и горожанам.
   Часа два спустя рать мятежников, возросшая до огромных размеров, покинула Рочестер и двинулась на Лондон. По особому распоряжению Уота Тайлера сэру Джону Ньютоуну дали коня. Он ехал даже безо всякой стражи, так как дал слово не делать попыток к побегу, но, само самой разумеется, у него было отобрано оружие. Во все время похода он держался очень гордо, отказываясь вступать в разговоры с пленившими его врагами.
   Мятежники подвигались медленно. Они останавливались для грабежа каждого замка, каждой усадьбы, беспощадно убивая всякого, кто оказывал им сопротивление, и совершая всякие другие жестокости. Все попадавшиеся в их руки чиновники, блюстители правосудия и квестора подвергались смертной казни по приказанию Джона Бола, который уверял сельчан и крепостных, что они никогда не будут наслаждаться полной и настоящей свободой до тех пор, пока не разделаются с чиновниками, законниками и прокторами. Кроме того, коварный монах приказывал жечь и уничтожать все грамоты, описи, оброчные книги и прочие бумаги, чтобы помещики не могли доказать потом свои права. Приняв эти предосторожности, мятежники считали себя в безопасности.
   Многие из тех, кто пытался спрятаться от них, подвергались плену, и их заставляли приносить клятву в верности Союзу. Зато очень многие добровольно становились под знамена мятежников, а именно: должники, скрывавшиеся от своих заимодавцев, простые разбойники, здоровенные нищие, беглые и всякого рода отчаянные проходимцы. Теперь уже большая часть рати мятежников и состояла из таких подонков общества, главной целью которых был грабеж; само собой разумеется, со стороны предводителей требовалось много твердости и решимости, чтобы управлять такой шумной и беспорядочной ратью.
   Ознаменовывая свой путь грабежами и убийствами, огромный отряд мятежников достиг Дартфорд-Брента, где он встретил Беглого и Конрада Бассета с их людьми, возвращавшимися после неудачной осады Эльтгемского дворца.
   Уот Тайлер и Джон Бол были страшно разгневаны, когда узнали об этом поражении, но они понимали, что никакого разумного повода упрекать Беглого не имелось. Не желая вводить огромную рать в Дартфорд, Уот приказал ему остановиться на ночлег посреди равнины. Куча добытчиков, разосланных во все стороны, скоро возвратилась с большими запасами съестного и вина. Мятежники не имели никакого повода грабить деревню, и они охотно остались там, где расположились.
  

Глава II.
ПОСЕЩЕНИЕ ДАРТФОРДА ТАЙЛЕРОМ

   Оставив армию на попечение Беглого, Готбранда и некоторых других своих подчиненных, предводитель мятежников поехал в деревню. Его сопровождали Конрад и Фридесвайда, а также значительный конный конвой, в котором находились Лирипайп, Куртоз, Гроутгид и другие дартфордцы. Уот ехал медленно. Его знамя св. Георгия держала в руках Фридесвайда. Воздух огласился громкими звуками труб, когда Уот Тайлер миновал мост через Дарент. В ту же минуту в церквах раздался веселый перезвон колоколов. Духовенство часовни Св. Эдмонда из страха за свою безопасность вышло встречать главаря; опустившись перед ним на колени, оно смиренно просило защиты.
   -- Не тревожьтесь, добрые отцы, -- сказал Уот Тайлер. -- Я уже обещал, что никто из дартфордских жителей не потерпит никакого ни личного, ни имущественного ущерба; будьте уверены, что я свято сдержу свое слово.
   Ободрившиеся священники поднялись с колен и дали Уоту свое благословение.
   После этой минутной остановки Уот Тайлер и его товарищи продолжали путь, приветствуемые возгласами слабых старческих, женских и детских голосов.
   Уот Тайлер, этот начальник огромной рати, которая беспрекословно повиновалась всем его приказаниям, возгордился своим успехом и принял надменный, даже вызывающий вид, совершенно не похожий на его прежнее обхождение. Он казался совсем другим человеком. Когда Балдок вышел из гостиницы приветствовать его, он был поражен удивительной переменой в наружности Уота Тайлера. Ошеломленный трактирщик отвесил ему такой низкий поклон, словно перед ним был самый знатный вельможа. Довольный этим почетом и принимая его как должное, Уот Тайлер обратился к трактирщику со снисходительными словами:
   -- Видишь, Балдок, я возвратился с торжеством. Теперь у меня семьдесят тысяч храбрых товарищей, остановившихся на Дартфорд-Бренте. Семьдесят тысяч! Что ты на это скажешь? А?
   -- Это -- чистое чудо, милорд! -- отвечал Балдок, снова низко кланяясь. -- Впрочем, иначе и быть не могло, я именно этого и ожидал.
   -- Я продолжаю непрестанно получать новые подкрепления, -- продолжал предводитель мятежников. -- И не сомневаюсь, что, прежде чем достигну Лондона, моя рать возрастет до ста тысяч. Я полагаю, что король, с которым я намерен вступить в переговоры, не может ответить отказом на мои требования, когда у меня такая заручка.
   -- Я считаю их уже заранее принятыми, милорд, -- прибавил Балдок.
   -- Попомни мое слово, Балдок, -- продолжал Уот Тайлер. -- Через неделю от нынешнего дня не будет больше ни Совета, ни канцлера, ни казначея, ни иерархии, ни вельмож, ни рыцарей! Верховная власть в Англии будет принадлежать народу!
   -- И вы будете управлять народом, милорд?-- заметил Балдок. -- В силу необходимости вы должны будете принять почти королевские полномочия, коль скоро король слишком молод, чтобы управлять.
   -- Это правда, Ричарду нужен будет такой советник, как я, чтобы помогать ему заботиться о благосостоянии народа -- сказал Уот. -- Но какою бы властью я ни обладал, я всегда буду заботиться о благе дартфордских обитателей. Счастливо оставаться, добрый Балдок! Теперь я намерен посетить настоятельницу.
   -- Еще одно слово, прежде чем вы уедете, милорд, -- с некоторой нерешительностью заметил трактирщик. -- Может быть, вам еще неизвестно, что г-жа Тайлер находится в монастыре.
   -- Нет, но мне нужно и с нею повидаться, -- сказал Уот, сдвигая брови. -- Хотя это будет уже в последний раз.
   Проезжая через лужайку, он кинул взгляд на кузницу и на прилегавший к ней коттедж. Теперь эти здания казались необитаемыми и заброшенными. При взгляде на них Тайлер вспомнил о прошлом, и это воспоминание, казалось, не доставило ему удовольствия.
   До этого времени Уот Тайлер никогда еще не вступал во двор обители иначе как пешком и один. Теперь же его спутники заполнили весь двор.
   На его громкий и властный зов сестра Евдоксия, казавшаяся смертельно перепуганной, выбежала на крыльцо.
   -- Не бойтесь, добрая сестра! -- сказал он. -- Ни леди-настоятельнице, ни любой монахине не будет причинено никакого вреда. Никто из моих спутников не войдет в монастырь. Но я желаю поговорить с леди Изабеллой.
   -- Я не могу впустить тебя, пока не получу разрешения от святой матери, -- ответила сестра Евдоксия.
   С этими словами она удалилась, но скоро вернулась, чтоб сказать, что настоятельница готова уделить ему несколько минут.
   В то же время, случайно заметив Фридесвайду, сестра Евдоксия добавила:
   -- Если это женщина, то она может войти вместе с тобой.
   Уот Тайлер и Фридесвайда спешились, оставив своих коней Конраду. Амазонку ввели в трапезную, где сестры-монахини с удивлением стали оглядывать ее гигантскую фигуру. Тем временем предводителя мятежников проводили в приемную, где находились леди Изабелла и его жена.
   Когда он вошел, настоятельница сидела в большом дубовом кресле. Глубоко оскорбленная его высокомерным обхождением и самоволием, она не поднялась даже, чтобы встретить его. Он почти не обратил внимание на свою жену, которая смотрела на него с удивлением, смешанным с гневом.
   -- Святая мать! -- сказал Тайлер. -- Вы, без сомнения, уже слышали о поразительном успехе восстания?
   -- Я слышала, что мятежники под твоим начальством совершили много злодеяний, ограбили множество храмов и святых обителей, -- холодно ответила настоятельница. -- Но ты обязан из чувства признательности воздержаться от разграбления этого монастыря.
   -- Действительно, я намерен пощадить его, -- сказал Уот. -- Я пришел поговорить с вами, святая мать, относительно Эдиты. Я хочу ее взять с собой.
   -- Взять ее с собой?! -- воскликнула его жена. -- Я никогда не дала бы на это своего согласия. Но, к счастью, ты не можешь выполнить твой умысел. Эдита уже покинула монастырь и находится под защитой принцессы.
   -- Под защитой принцессы! -- воскликнул Уот Тайлер, и лицо его выразило разочарование и досаду. -- Ты не имела права отпускать ее без моего согласия, а этого согласия я никогда не дал бы, -- добавил он, обращаясь к настоятельнице. -- У меня совсем другие виды насчет Эдиты.
   -- Какие же это виды? -- с тревогой спросила настоятельница.
   -- Я намерен сделать ее королевой Англии, -- ответил Уот Тайлер.
   -- Замолчи! -- воскликнула его жена. -- В уме ли ты, что так говоришь?
   -- Право слово! -- возразил Уот. -- Это -- не сумасбродство, как вы, может быть, думаете. Я возьму ее от принцессы и заставлю молодого короля жениться на ней.
   -- Неужели же ты думаешь, высокомерный человек, что подобный союз будет допущен? -- заметила настоятельница. -- Предупреждаю тебя, что нет.
   -- Я же говорю: да! -- воскликнул Уот Тайлер громовым голосом, заставившим вздрогнуть его слушательниц. -- Теперь мое слово -- закон! И я желаю, чтобы моя дочь была повенчана с королем.
   -- Твоя дочь! -- с негодованием воскликнула настоятельница. Потом, вдруг смутившись, она добавила:
   -- Но ты не захочешь погубить ее! Ведь, если твой безумный план будет приведен в исполнение, это убьет ее.
   -- О, истинно так! -- сказала госпожа Тайлер. -- Король отвергает ее.
   -- Нет, пока я -- это я! -- грозно объявил предводитель мятежников.
   -- Гордость доведет тебя до гибели, упрямый и заблудшийся человек! -- голосом строгого порицания сказала настоятельница. -- Отныне я освобождаю тебя от всяких забот об Эдите.
   -- Меня уже ничто не заставит отказаться от намеченной цели, -- ответил Тайлер. -- Все, что я до сих пор начинал, удавалось, и этот план также осуществится. Я выдам свою дочь за короля.
   Не обращая внимания на мольбы и угрозы жены, а равно и на гневные выражения настоятельницы, Уот Тайлер вышел из приемной и направился вдоль коридора к выходу. Фридесвайда одновременно покинула трапезную.
   В ту минуту, когда Уот Тайлер садился на лошадь, его жена выбежала из монастыря и с воплем бросилась к нему:
   -- Неужели ты покинешь меня, Уот? Неужели ты оставляешь меня?
   -- Прочь, женщина! Теперь ты мне не пара! -- резко ответил он.
   -- Пара ли я тебе или нет, но я все-таки пойду за тобой! -- цепляясь за него, воскликнула она.
   Фридесвайда оттолкнула ее прочь, а Уот Тайлер, не удостоив даже взглядом свою несчастную жену, выехал с монастырского двора в сопровождении своей свиты и тотчас же направился к Дартфорд-Бренту.
  

Глава III.
ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ ОТШЕЛЬНИКА

   Великолепный намет -- добыча грабежа в Рочестерском замке -- был разбит для Уота Тайлера посреди равнины. Невзирая на утомление, главаря не клонило ко сну. Сняв с себя только тяжелые части своих доспехов и положив возле себя меч, он прилег на постель. Лампада, спускавшаяся с потолка, освещала намет.
   Было около двух часов пополуночи, когда Уот, погрузившийся в легкую дремоту, был разбужен шумом снаружи. Когда он вскочил на ноги, схватив свой меч, занавесы у входа в намет раздвинулись. Перед ним предстала Фридесвайда в полном вооружении.
   -- Что привело тебя в такой час? -- спросил предводитель мятежников.
   -- Во-первых, нужно тебе сказать, что лучше вовсе не иметь часовых, чем иметь пьяниц. Оба спят мертвым сном. Я пробовала растолкать их ногой, но безуспешно. Изменник, прокравшись, мог бы убить тебя спящим, если бы захотел.
   -- К делу! -- воскликнул Уот.
   -- Сюда пришел какой-то святой отшельник, желающий говорить с тобой. Он назвался братом Гавеном. Я заметила его, когда он пробирался, точно призрак, среди спящей рати, и, узнав, что он ищет твой намет, привела его сюда.
   -- Впусти его. Я знаю этого благочестивого человека.
   Минуту спустя отшельник, дожидавшийся возле намета, был введен. Он откинул свой капюшон. Его проводница хотела уже удалиться, но Уот Тайлер приказал ей остаться.
   -- Сын мой, я хотел бы поговорить с тобой наедине, -- сказал отшельник.
   -- Это невозможно, святой брат, -- ответил Уот. -- Не стесняйся присутствием этой отважной девицы. Она может хранить тайну так же хорошо, как мужчина.
   -- Даже лучше, -- заметила Фридесвайда.
   -- Ты слышал? Так говори же.
   -- В таком случае, не пеняй на меня за мою откровенность, -- ответил отшельник. -- Я имел видение в моей келье, мне была открыта твоя судьба.
   -- Моя судьба! -- воскликнул Уот.
   -- Готов ли ты выслушать? -- торжественно спросил отшельник.
   -- Да, -- твердо отвечал главарь мятежников. -- Я никогда не отступаю перед знанием.
   -- В таком случае, узнай же, что до наступления следующей недели ты умрешь кровавой смертью.
   Дрожь пробежала по всему телу Уота, как будто на него повеяло могильным холодом, сковавшим все его мысли. Он с минуту не мог перевести дух и оставался недвижим, устремив пристальный взгляд на отшельника. Заметив силу произведенного на него впечатления, Фридесвайда выступила вперед и грубо толкнула его.
   -- Опомнись, будь самим собой! -- воскликнула она. -- Не поддавайся смущению от глупой болтовни ясновидящего монаха! Я не привела бы его к тебе, если бы могла угадать его намерение. Увести его отсюда?
   -- Выслушай меня, прежде чем прикажешь удалить меня! -- сказал отшельник. -- Оставь это мятежное войско до наступления рассвета, и твоя жизнь может быть пощажена.
   -- Неужели ты согласишься на это?! -- воскликнула Фридесвайда, обращаясь к предводителю мятежников. -- Ты будешь не тем, чем я тебя считала, если послушаешься такого совета. У тебя есть рать, с которой ты можешь истребить всех вельмож в стране, и, если пожелаешь, поднимешься даже до трона. Неужели же ты откажешься от всего этого из-за бреда монаха?
   -- Нет! -- воскликнул Уот Тайлер, быстро вскакивая с места и вызывающе гладя на монаха. -- Понимаю твой замысел, лживый поп! Ты подослан ко мне, чтобы запугать меня твоими праздными предостережениями. Но я смеюсь над ними! Я буду также отважно продолжать свой поход, как начал его, и не остановлюсь до тех пор, пока не достигну намеченной цели.
   -- Так иди же, гордец, навстречу своему приговору! -- воскликнул отшельник. -- Я сделал свое дело, предостерег тебя.
   С этими словами он повернулся, желая удалиться.
   -- Постой! -- крикнул Уот. -- Признайся, что ты был подослан настоятельницей монастыря Св. Марии.
   -- Меня послала твоя покинутая жена, которой я рассказал о своем видении, -- возразил отшельник.
   -- Я догадывался об этом, -- сказал Уот. -- Уходи!
   -- Разрешаешь ли ему свободный пропуск? -- спросила Фридесвайда.
   -- Конечно. Ты проводишь его за сторожевую линию лагеря, -- ответил Уот. -- Я не желаю, чтобы ему был причинен какой-либо вред.
   Монах Гавен устремил пристальный, умоляющий взор на предводителя мятежников. Не видя на его лице никакой перемены, он вышел из намета вместе с Фридесвайдой.
   Спустя полчаса и Уот Тайлер, надев свои доспехи и привязав меч к поясу, вышел из намета.
   Часовые все еще спали у входа мертвецким сном, он не потревожил их.
  

Глава IV.
БЕГЛЫЙ -- ВОЖДЬ ЭССЕКСЦЕВ

   Необходимо заметить, что поход мятежников происходил почти в середине лета, когда ночи самые короткие и такие хорошие, теплые, что не представляется большим неудобством спать на сырой земле, под открытым небом. При сероватом свете утренней зари, оттенявшем поразительное зрелище, открывавшееся перед глазами Уота Тайлера, он увидел тысячи крестьян, которые лежали врастяжку на земле, занимая равнину во всех направлениях. И почти вся бесчисленная рать была погружена в сон. Лишь немногие начинали подыматься. Кое-где еще светились огоньки бивуачных костров, представляя своим желтоватым пламенем резкую противоположность с бледным светом утренней зари. В общем же, равнина походила на огромное поле сражения, усеянное после битвы трупами убитых.
   Эта мысль мелькнула у Тайлера, когда он озирался кругом, и в сердце его на минуту прокралось мрачное предчувствие. Не вполне еще оправившись от тяжелого впечатления, навеянного предостережением отшельника, он не мог отогнать от себя страшную мысль, что, может статься, не пройдет и недели, как все это огромное войско будет рассеяно и разбито и сам он, гордый предводитель рати мятежников, будет убит.
   Занятый этими мыслями, Тайлер почти бессознательно вышел из лагеря И медленно побрел пешком, как вдруг он услышал позади себя громкий крик. Обернувшись, он увидел Беглого, мчавшегося за ним на лошади в сопровождении двух других всадников, которые показались Уоту незнакомыми. Увидя, что собрат-командир ищет его, он немедленно остановился. Минуту спустя Беглый со своими спутниками подскакал к нему.
   -- Я был в твоем намете, -- сказал Джек Соломинка. -- Не найдя тебя там, я отправился на розыски. Вот наши друзья, Рошфор и Туррок! -- продолжал он, указывая на двух своих спутников. -- Сейчас они принесли известие, что десять тысяч верных эссексцев готовы присоединиться к нам, но они не могут переправиться через реку.
   -- Верно, -- подтвердил Рошфор.
   -- Коль скоро они не могут прийти к нам, я пойду к ним! -- продолжал. Джек Соломинка. -- И я стану во главе их. Что ты на это скажешь, брат? Хорош ли мой умысел?
   -- О, конечно! -- отвечал Уот Тайлер. -- Ты поведешь этот отряд кружным путем, чтобы подступить к Лондону с севера. Так мы оцепим город со всех сторон.
   -- Таков и мой умысел, -- сказал Беглый. -- Я уже сообщил о нем вот этим нашим друзьям.
   Рошфор и Туррок утвердительно кивнули головами, а последний добавил:
   -- Судно, на котором мы переправились через реку, ожидает нас в Дартфордской бухте. Наши союзники остановились неподалеку оттуда.
   -- Я больше всего опасаюсь, что мне не удастся взять Эльтгемский дворец, -- заметил Беглый.
   -- Дворец все равно будет в наших руках, -- сказал Уот. -- Я не стану терять время на его осаду.
   -- В таком случае, все ладно, -- воскликнул Джек Соломинка. -- Завтра утром, если ничто не помешает, я приведу свой отряд на Хэмпстедское Поле и раскину мой намет на самой вершине холма, откуда виден Лондон, который скоро будет в нашей власти. Счастливо оставаться!
   С этими словами он помчался, в сопровождении своих спутников. Спустившись по отлогой стороне холма, они направились к бухте, где поместились вместе со своими лошадьми в ожидавший их баркас и переправились через Темзу по направлению к Пурфлиту.
  

Глава V.
СДАЧА ЭЛЬТГЕМСКОГО ДВОРЦА

   Между тем солнце взошло на таком ясном, безоблачном небе, что все предвещало великолепный день. Под его живительными лучами все войско зашевелилось и вскоре было на ногах. Там, где незадолго перед тем было тихо, как в могиле, теперь раздавались тысячи голосов.
   Возвратившись в свой намет, Уот Тайлер сел на коня и, сопровождаемый Конрадом и Фридесвайдой, которые также были на конях, начал производить смотр войскам. Заметив в отдалении Джона Бола, он подъехал к нему и узнал, что монах собирается произнести проповедь перед ратью.
   С внешней стороны Джон Бол нисколько не изменился. Он по-прежнему ходил босой, по-прежнему носил серую рясу, опоясанную веревкой. Но он вывез из Рочестера передвижной помост, более двадцати футов вышины. Когда эту машину установили на подходящем месте, он сошел со своего ослика и взобрался на нее для проповеди. Уот Тайлер и его приближенные остановились внизу, у подножия помоста. С этого возвышения монах мог обозревать все воинство. Он несколько минут оглядывался кругом, пока не водворилась полная тишина, и тогда начал свою речь.
   Монах обладал очень громким голосом, разносившимся на значительное расстояние, а так как он оправдывал мятежников, то его слушали со вниманием и даже рукоплескали ему. После проповеди он обратился к собранию с предложением вознести общую молитву. Когда его воззвание было передано по рядам, вся рать опустилась на колени. Ничто не могло быть внушительнее зрелиша этой несметной коленопреклоненной толпы, а гимн, в котором сливались тысячи грубых, беспорядочных голосов, производил даже возвышенное впечатление. Окончив молитву, крестьяне начали приготовлять свой завтрак: всюду заблестели огоньки бесчисленных костров, на которых они варили себе пищу.
   Тем временем начальники отправились в палатку, где содержался сэр Джон Ньютоун; убедившись, что он там, они не стали разговаривать с ним. Затем Уот Тайлер и монах устроили совещание, на котором были решены некоторые перемены вследствие отъезда Беглого. Конрад Бассет был назначен начальником одного отряда, Готбранд -- другого. Уот Тайлер охотно давал повышения своим любимцам. Нужно заметить, что с недавнего времени между двумя главарями мятежников возникло ожесточенное соперничество; и Уот Тайлер отнюдь не сожалел об отсутствии того, в ком он начинал видеть своего соперника.
   Дела было так много, возникало столько задержек, что прошло два-три часа, прежде чем все было готово к походу. Наконец войско выступило. Беспорядочное, шумное, едва повинующееся своим предводителям, оно было внушительно лишь своей численностью.
   Хотя в Дартфорде не было остановки и люди подвигались быстро, тем не менее с появления на хребте холма первого отряда и до спуска последнего человека прошло больше часа.
   Войско было вооружено, как мы уже упоминали, всевозможным оружием, до кос, цепов и серпов включительно, но преобладали двойные секиры, длинные копья и топоры. Каждая отдельная часть имела свое знамя св. Георгия и несколько значков.
   Уот Тайлер ехал во главе рати; и ни один вельможа не сумел бы держаться с таким надменным величием, как этот главарь мятежников. Он едва удостаивал замечать почтительные приветствия поселян и отвечал на них таким же горделивым мановением руки, как и Балдоку на его низкий поклон. Однако он отдал строгий приказ не трогать монастырь и даже начал расставлять особую стражу у ворот для более надежного исполнения своей воли. В эту минуту из обители выбежала его жена, она пыталась броситься к его ногам, но ее оттащили прочь.
   Дальнейшее движение мятежников ознаменовалось обычными жестокостями. В Крефорде и Бикслее разграблено было несколько домов, а их владельцев предали смертной казни.
   Хотя Уот Тайлер сказал своему собрату-командиру, что не станет терять время на осаду Эльтгемского дворца, однако он послал для переговоров Конрада Бассета, предлагая гарнизону сдаться и угрожая в противном случае никому не давать пощады. Ожидая упорного сопротивления, молодой начальник был крайне удивлен, когда на его предложение тотчас же последовало согласие. Вдруг ворота были отворены настежь, и Конрад в сопровождении Фридесвайды въехал во двор с большим отрядом и тотчас занял дворец.
   Оказалось, что здесь был оставлен лишь ничтожный гарнизон, сэр Евстахий де Валлетор и все остальные рыцари и эсквайры получили приказание от короля немедленно присоединиться к нему и явиться в Тауэр. Это приятное известие было тотчас сообщено Уоту Тайлеру, который остановился со своим отрядом в парке. Уот не замедлил явиться во дворец.
   Воображая, что это королевское местопребывание может пригодиться ему в его дальнейших честолюбивых замыслах, он немедленно принял меры оградить дворец от разрушения и хищничества. Сознавая, что исполнение этого поручения вполне можно возложить на Конрада, он передал ему надзор за дворцом.
   Казалось, теперь все благоприятствовало главарю мятежников. Он отделался от своего соперника, который мог оказать опасное сопротивление его замыслам, да еще овладел дворцом, где мог привести в исполнение свои намерения. К тому же внезапный побег сэра Евстахия де Валлетора и всех рыцарей ясно показывал, до какой степени королевская сторона была встревожена.
   Прежде чем покинуть дворец и вести свою рать на Блэкгит, где предполагалось разбить лагерь, Уот Тайлер послал за сэром Джоном Ньютоуном и принял его в большой пиршественной зале с высокомерием настоящего монарха: главарь мятежников сидел в королевском кресле, позади него стояли Конрад и Фридесвайда. Когда ввели пленного рыцаря, который окинул Уота Тайлера гневным взглядом, будучи глубоко возмущен сдачей дворца, Тайлер сказал ему:
   -- Я хочу послать тебя в Тауэр, к королю, в качестве моего уполномоченного. Твоя честь будет порукой, что ты возвратишься с ответом его величества, каков бы он ни был.
   -- Я уже обещал исполнить это, -- угрюмо отвечал рыцарь. -- Что же ты хочешь, чтобы я передал королю?
   -- Во-первых, ты скажешь ему, что его королевский дворец Эльтгем в моих руках. Прибавь, что, если мои требования не будут исполнены, я не замедлю взять Тауэр.
   -- Эта угроза вызовет только смех, -- презрительно ответил сэр Джон. -- Со всем твоим воинством тебе никогда не взять Тауэр.
   -- Три дня тому назад ты утверждал, что Рочестерский замок неодолим, -- сказал Уот Тайлер. -- Однако я взял его!
   -- Ты взял его с помощью измены! -- воскликнул сэр Джон. -- Но к делу: в чем же состоит твое поручение?
   -- Ты скажешь королю, что он не должен смотреть на меня, как на врага, -- продолжал Уот. -- Все, что я сделал, было направлено к его пользе.
   -- Это сущая насмешка! -- воскликнул рыцарь. -- Я не берусь передавать подобное поручение.
   -- Со времени восшествия на престол молодого короля, -- продолжал Уот -- управление государством велось самым возмутительным образом, но не его величеством, а его дядями и Советом. Они должны быть смещены. Народ терпел жестокие притеснения от вельмож и духовенства, отныне не должно быть ни знати, ни духовенства. Помимо всего этого, архиепископ кентерберийский должен отдать подробный отчет, как канцлер.
   -- Кому? -- спросил сэр Джон.
   -- Мне, -- ответил Уот Тайлер. -- Скажи королю, что у меня есть многое сказать ему, чего я не могу передать через тебя. Я должен беседовать с ним лично.
   -- Этого никогда не будет! -- воскликнул сэр Джон.
   -- Во всяком случае, передай мое поручение, -- продолжал Уот Тайлер. -- И запомни хорошенько мои слова: только я один могу спасти короля из того гибельного положения, в которое он поставлен. Без моей помощи он может потерять свою корону.
   Последние слова главарь мятежников произнес таким внушительным голосом, что сэр Джон невольно призадумался над ними.
   -- Свидание может состояться здесь, -- после краткого молчания прибавил Уот Тайлер. -- Но оно должно происходить наедине.
   -- Неужели ты думаешь, что его величество доверится тебе?! -- воскликнул сэр Джон. -- Твое безумие, твоя дерзость удивляют меня.
   -- Со мной он будет гораздо безопаснее, чем со своими дядями, -- заметил предводитель мятежников. -- Но я согласен, чтобы принцесса, его матушка, присутствовала при нашем разговоре.
   Сэр Джон ничем не выказал, что он думает об этом предложении, он ограничился словами:
   -- Я передам твое поручение его величеству.
   -- Это все, чего я от тебя требую, -- сказал Уот Тайлер. -- Ты доставишь мне ответ на Блэкгит, где я буду с моей ратью.
   Тут, обращаясь к Конраду, Уот добавил:
   -- Пусть он будет доставлен под сильным конвоем в Гринвич, а там достать ему лодку, чтобы немедленно препроводить его в Тауэр!
   Сэр Джон был уведен. Конрад отправился с ним и скоро возвратился, сделав все необходимые распоряжения насчет его отъезда. Уот Тайлер, в свою очередь, покинул дворец, взяв с собой Фридесвайду, так как знал, что может доверить ей для передачи Конраду какое угодно тайное поручение.
   Когда мятежники вышли из парка, перед ними открылся вид на Блэкгит; и им стоило только спуститься с лесистых склонов холма, чтобы достичь огромной равнины. Подобно Эдите Уот Тайлер остановился на минуту, чтобы окинуть взором открывающийся в отдалении огромный город, но, само собой разумеется, с совершенно иным чувством.
   Не будучи в состоянии сдержать овладевший им восторг, он приподнялся на седле и, простирая руку к отдаленным зданиям, громко воскликнул, забывая, что его может услышать Фридесвайда, ехавшая позади него:
   -- Этот город скоро будет моим!
   Затем он начал спускаться по склону холма, сопровождаемый своей ратью.
   Никогда, ни до, ни после того, на Блэкгите не бывало такого скопления народа, какое представляло теперь ставшее там войско; и никогда еще там не происходило более дикого ликования, нежели то, которое овладело мятежниками при виде Лондона. По мере того как каждый отряд подымался на гребень холма, громкий крик срывался с уст людей, и они опрометью бежали вниз, рассыпаясь шумной гурьбой по равнине.
   Когда все спустились, произведена была перекличка. Оказалось, что, по приблизительному подсчету, рать состояла из девяноста тысяч, а с отрядом, находившимся в Эльтгеме, и с эссексцами под командой Беглого набиралось и до ста тысяч человек. Понятно, что Уот Тайлер считал эту рать неотразимой.
   Тотчас после переклички, пока еще огромное скопище стояло на местах, Джон Бол приказал приладить посреди него свой высокий помост и начал одну из своих пылких проповедей.
   Он говорил своим слушателям, внимавшим с обычным благоговением, что поход кончен, ведь они достигли ворот обреченного на погибель града; им остается только войти в него, чтобы истребить всех вельмож и злодеев и завладеть их богатством, которое было несправедливо отнято у народа.
   -- Ниневия была большим городом, -- говорил он, -- страшно большим и гордым, но все же она не была пощажена. Так точно не будет пощажен и гордый, большой Лондон в силу его беззаконий!
   Раздавшиеся в ответ свирепые и грозные крики, потрясавшие, казалось, даже своды небес, ясно доказывали, что все слушатели готовы были исполнить его приказания.
  

Глава VI.
ВЫГОВОР СЭРУ ДЖОНУ ГОЛЛАНДУ

   Глубокое уныние овладело преданными трону и богатыми гражданами Лондона, когда узнали, что Эльтгем, королевский дворец, занят мятежниками, что девяносто тысяч кентских крестьян с Уотом Тайлером во главе расположились лагерем на Блэкгите, что другая значительная рать эссексцев под начальством грозного Беглого заняла высоты Хэмпстедского Поля -- словом, когда поняли, что город совершенно оцеплен и почти находится во власти мятежников, а никакой помощи неоткуда ждать.
   Однако сэр Уильям Вальворт отнюдь не пал духом от этих тревожных вестей, а также от добытых им самим сведений, что в городе более тридцати тысяч лиц, относящихся сочувственно к мятежникам. Он приказал запереть и строго охранять ворота Лондонского Моста, затворил все ворота Сити и собрал много отважных и именитых горожан и ратников, на преданность которых мог положиться. В то же время принимались решительные меры к защите Тауэра сэром Симоном Бурлеем и сэром Евстахием де Валлетором, на которых была возложена оборона королевской крепости.
   Гарнизон, получивший некоторое подкрепление, состоял теперь из шестисот ратников и из такого же числа арбалетчиков. Но оба опытных командира, а с ними почти все вельможи и рыцари не были чужды тревоги: она опасались, что некоторые из их людей склонны перейти на сторону мятежников.
   Единственным человеком, который, казалось, не испытывал никаких тревог в таком опасном положении, был сам молодой король. Трудно решить, было ли его равнодушие напускным или искренним, только оно неприятно поражало обоих командиров. Они даже высказали ему это. Он отвечал на их упреки с невозмутимой стойкостью:
   -- Не могу же я напускать на себя тревогу, которой не испытываю! Что же мне-то делать? Вы принимаете меры для защиты Тауэра, не советуясь со мной, и хорошо делаете, так как я неопытен.
   -- Государь! -- сказал сэр Евстахий внушительно. -- Ваше равнодушие неблагоприятно действует на ратников.
   -- Наоборот, оно должно ободрять их, как доказательство, что я не отчаиваюсь в успехе, -- сказал король. -- Еще будет время принять унылый вид, когда мы будем разбиты.
   -- Надеюсь, государь, не будем разбиты, -- сказал сэр Евстахий. -- Тем не менее следует приготовиться к самому худшему.
   -- Я приготовлен ко всему, что бы ни случилось, -- отвечал Ричард. -- И считаю бесполезным продолжать этот разговор. Если вам нужно будет спросить мое мнение о чем-нибудь, вы найдете меня у принцессы.
   С этими словами он приподнял ковры, закрывавшие боковую дверь, и прошел в покои своей матери.
   Когда он удалился, оба командира переглянулись с выражением, в котором смешивались досада и гнев.
   -- К чему мы стараемся сохранить ему корону, коли он сам не дорожит ею! -- с горечью воскликнул сэр Симон.
   -- Нет, мы не должны покидать его теперь, -- возразил сэр Евстахий. -- Я очень желал бы только, чтобы некоторые из его вредных наперсников были удалены.
   Едва он выговорил эти слова, как в комнату вошел сэр Джон Голланд.
   -- Я думал, что король здесь! -- воскликнул он, озираясь кругом.
   -- Его величество только что прошел в покои принцессы, -- ответил сэр Симон.
   -- Так я отправлюсь за ним туда! -- крикнул сэр Джон.
   -- Подождите, милорд -- остановил его сэр Евстахий. -- Мне хотелось бы сказать вам несколько слов.
   Какой-то оттенок в голосе сэра Евстахия не понравился молодому вельможе, однако он остановился.
   -- Милорд! -- напрямик объявил сэр Евстахий. -- Прошу извинить меня за то, что я намерен вам сказать, но я желал бы, чтобы вы поменьше водили легких, игривых бесед с его величеством. При нынешнем положении это неуместно.
   -- Вполне присоединяюсь к этому мнению, милорд, -- с не меньшей прямотой добавил сэр Симон Бурлей. -- Подобное легкомыслие теперь несвоевременно. Избегайте его, прошу вас!
   -- Черт возьми! -- запальчиво воскликнул сэр Джон. -- Вы, кажется, хотите делать мне наставления, милорд? Уж не должен ли я спрашивать у вас, в каких выражениях мне обращаться к моему брату, королю? Я этого не потерплю!
   -- Если вы действительно преданы королю, милорд, -- сказал сэр Евстахий, -- и искренно желаете поддержать его власть, то не станете пустяками и шалостями отвлекать его мысли от дела, на котором должно быть сосредоточено все его внимание. Если вы не можете или не хотите исполнить это, то вам лучше бы покинуть Тауэр.
   -- Как! -- воскликнул сэр Джон. -- Покинуть Тауэр?
   -- Таково мое приказание, как одного из членов Совета, -- сказал сэр Симон.
   -- И вы думаете, что я подчинюсь этому приказанию? -- неистово закричал сэр Джон.
   -- Вы должны будете подчиниться! -- строго возразил сэр Симон. -- Я облечен здесь наивысшей властью и нахожу, что ваше присутствие крайне вредно для короля. Если вы не согласитесь вести себя скромнее, я удалю вас отсюда, а также еще нескольких лиц!
   -- Вы не посмеете это сделать, сэр Симон! -- воскликнул надменный вельможа, взбешенный до крайности.
   -- Откажитесь от этих возражений, милорд, или я прикажу немедленно арестовать вас! -- сказал сэр Симон.
   Как ни был разгневан сэр Джон, однако он понял, что нельзя задевать власть члена Совета. И он принудил себя сказать, что он слишком погорячился. Затем, не дожидаясь узнать, принято или нет его извинение, Голланд приподнял ковровые занавесы и вышел тем же путем, как и король.
  

Глава VII.
ССОРА МЕЖДУ КОРОЛЕМ И СЭРОМ ГОЛЛАНДОМ

   В прихожей, соединявшейся с покоями его матери, Ричард нашел Эдиту. Она была одна и стояла в углублении окна, глядя на дворцовый сад и на широкую реку, протекавшую за наружными стенами крепости. Молодая девушка так задумалась, что не заметила прихода короля.
   В этом мечтательном покое она была так хороша, что очарованный Ричард остановился как вкопанный. Красота прелестной молодой девушки уже произвела на его юное сердце впечатление, совершенно не похожее на все то, что он до сих пор испытывал. Хотя юноша увлекался многими придворными дамами, которые наперерыв кокетничали с ним, но никогда еще он не был так очарован, как теперь простой и безыскусственной прелестью Эдиты.
   Почувствовав новое для него ощущение настоящей любви, он был удивлен и даже несколько раздосадован; и именно те усилия, которыми он старался отогнать нарождающуюся страсть, разжигали ее. Он ни единым словом не высказал своей любви к прелестной девушке, но пылкие взгляды изобличали его чувства так же ясно, как если бы он сделал признание.
   Как же отнеслась Эдита к сделанному ею открытию, что король влюблен в нее? Увы! Она одновременно убедилась, что сама любит его. Но она сознавала, что для нее было бы гибельно давать волю этой страсти, и она старалась подавить свое чувство. Напрасно! Оно оказалось сильнее ее. Эдита думала о короле, глядя из окна на сад и реку. Вдруг, обернувшись, она увидела его. У нее вырвался слабый крик.
   -- Надеюсь, я не испугал вас? -- спросил он, подходя к ней и взяв ее за руку.
   -- Я вздрогнула от неожиданности, -- ответила она. -- Я не знала, что ваше величество в комнате.
   -- Я здесь уже несколько минут, -- сказал он. -- Я смотрел на вас и думал, как вы прекрасны, как поразительно прекрасны!
   -- О, государь! -- воскликнула она, сильно краснея.
   -- Эдита, я обожаю вас! -- страстно воскликнул он.-- Вы должны быть моею. Я не могу жить без вас!
   -- Государь, умоляю вас! -- воскликнула она, стараясь вырвать свою руку.
   Но он не выпускал ее.
   -- Эдита! -- воскликнул он. -- Я не знал, что такое любовь, пока не увидел вас, я не могу любить никого так, как люблю вас. Вы -- моя жизнь, моя душа! Я не могу жить без вас!
   -- Умоляю вас, государь, отпустите меня! -- вся дрожа, воскликнула Эдита. -- Я не должна слышать подобные речи от вас...
   -- Нет, клянусь, я не отпущу вас, Эдита, до тех пор, пока вы не пообещаете мне разделить мою любовь.
   -- С моей стороны было бы преступно давать такое обещание, государь. Я не могу быть вашей невестой, а иначе, как вашей невестой, не хочу быть никогда. Но я не стану скрывать, что никогда еще никто не внушал мне таких чувств, как ваше величество.
   -- Так вы признаетесь, что любите меня?! -- воскликнул Ричард.
   -- Я не могу без волнения видеть ваше величество, -- отвечала она. -- Но наша заступница, Пресвятая Дева, даст мне силы побороть мои чувства. Я скорее предпочту умереть, чем изменить своему долгу. Прошу вас, разрешите мне удалиться!
   Но король не выпускал ее руки. Смущенная его жгучим взором, Эдита опустила глаза.
   Как раз в эту минуту дверь из коридора распахнулась и в комнату вошел сэр Джон Голланд. Он вздрогнул, увидев короля и Эдиту, стоявших вместе в углублении окна, и сильно побледнел.
   -- Проходите, милорд! -- воскликнул Ричард, заметив, что тот намерен остановиться.
   К удивлению и досаде короля, сэр Джон приблизился к ним и, едва сдерживая волнение, сказал:
   -- Вашему величеству, быть может, еще неизвестно, что у меня более ранние права на эту девушку?
   -- Ранние права! -- воскликнул Ричард, глядя на Эдиту.
   -- Это неправда! -- с негодованием крикнула Эдита. -- Он мне ненавистен; и я прошу ваше величество избавить меня от его дальнейших преследований.
   -- Успокойтесь, прелестная девица! -- сказал король. -- Он не посмеет более беспокоить вас.
   Сэр Джон, который вообще относился к своему царственному брату без особенного почтения, ответил полупрезрительно:
   -- Я не намерен отказываться от нее даже для вашего величества.
   -- Не слишком злоупотребляйте моею добротой! -- крикнул Ричард.
   С этими словами он сделал ему знак уйти из комнаты. Сэр Джон Голланд не повиновался.
   -- Повторяю, она моя! -- сказал он. -- Если я уйду, она должна последовать за мной.
   -- Не позволяйте ему подходить ко мне, государь! -- умоляла Эдита, ища защиты у короля.
   -- Прочь, если тебе дорога жизнь! -- воскликнул Ричард, выхватывая меч при приближении брата.
   -- Клянусь св. Павлом, она будет моею, хотя бы мне пришлось взять ее силой! -- воскликнул сэр Джон Голланд, также обнажая меч.
   Опасаясь страшной беды, если эта чудовищная ссора между братьями разгорится, Эдита стала между ними.
   С минуту они вызывающе смотрели друг на друга, но ни тот, ни другой не подымали оружия, как вдруг в комнату вошли сэр Симон Бурлей и сэр Евстахий де Валлетор. Пораженные представившейся их глазам картиной, они оба ринулись вперед, схватили сэра Джона и мгновенно обезоружили его.
   -- В уме ли вы, милорд, если осмелились поднять руку на короля?! -- воскликнул сэр Евстахий. -- Разве вы не знаете, что за такой необдуманный поступок вам угрожает смерть?
   Сэр Джон ничего не ответил. Сэр Симон подбежал к двери и, вызвав стражу, велел арестовать Голланда. Приказание было исполнено.
   -- Отведите его в башню Вошан, -- добавил сэр Симон. -- И пусть он будет заключен в тюрьму!
   -- Неужели вы допустите это, государь?! -- воскликнул сэр Джон.
   Опасаясь, что король смягчится, сэр Евстахий поспешил вмешаться.
   -- Государь! -- сказал он. -- Проступок слишком важен, чтобы ему пройти безнаказанно.
   Под влиянием этого совета Ричард отвернулся, его брат был уведен.
   Тем временем сэр Евстахий подошел к Эдите и сказал ей:
   -- Мне хотелось бы услышать от вас объяснение этой сцены.
   -- Я была несчастной причиной ее, -- ответила Эдита. -- Ссора вышла из-за меня.
   -- Именно этого я и опасался, -- вполголоса сказал рыцарь. -- Избежав одной опасности, вы попали в другую... Вы любите короля?
   -- Увы, да! -- ответила она.
   -- Только одна особа может защитить вас, а именно принцесса, -- сказал сэр Евстахий. -- Немедленно отправляйтесь к ней и расскажите обо всем.
   -- Я так и сделаю, -- твердо сказала Эдита.
   Она вышла из комнаты, не замеченная королем, который разговаривал с сэром Симоном в углублении окна.
   Едва Эдита удалилась, как лейтенант Тауэра вошел в комнату из коридора. Его взволнованный вид ясно говорил, что он принес важные известия.
   -- Ваше величество! -- сказал он королю с низким поклоном. -- Сэр Джон Ньютоун, бывший комендант рочестерского замка, сию минуту прибыл в Тауэр, в качестве уполномоченного от предводителя мятежников, Уота Тайлера, он просит аудиенции у вашего величества. Соблаговолите ли вы принять его?
   -- О, конечно, мой добрый лейтенант! -- ответил король. -- Мне очень любопытно узнать, что поручил передать мне дерзкий холоп. Насколько я могу догадаться, сэр Ньютоун был в плену у мятежников с того времени, как они овладели рочестерским замком. Как они обращались с ним?
   -- Он не жалуется на плохое обращение, государь, -- отвечал лейтенант. -- Но он говорит, что дал слово главарю мятежников доставить ответ вашего величества.
   -- Он получит ответ, но только ответ этот должен быть хорошо взвешен, -- возразил король. -- Созовите немедленно Совет в большую залу Белого Тауэра да пригласите его милость архиепископа кентерберийского, лорда-казначея и других лордов. Когда они соберутся, мы выслушаем поручение сэра Джона Ньютоуна. Дело важное, и оно требует основательного обсуждения.
   -- Мне приятно слышать от вашего величества такой ответ, -- одобрительно заметил сэр Симон. -- Положитесь на совет людей, преданных вам безгранично, и вам нечего будет опасаться.
   Лейтенанту оставалось удалиться и привести в исполнение распоряжение короля.
   -- Следовало бы сообщить принцессе об этом посольстве, -- сказал сэр Симон. -- Ее благоразумный совет всегда очень ценен, государь, разрешите ли пригласить ее высочество?
   -- Нет, я сам отправлюсь к ней, -- сказал Ричард. -- Пойдемте со мной, прошу вас.
   И в сопровождении обоих начальников он направился в покои своей матери.
  

Глава VIII.
ПОРУЧЕНИЕ УОТА ТАЙЛЕРА КОРОЛЮ

   Аудиенция, обещанная королем сэру Джону Ньютоуну, назначена была в той несравненной по красоте зале в верхнем этаже Белого Тауэра, где со времен Вильгельма Рыжего {Вильгельм II Рыжий (Rufus) -- второй сын Вильгельма Завоевателя, царствовавший в 1087--1100 гг.} постоянно собирался королевский Совет.
   По обеим сторонам огромной залы, от столба до столба, были протянуты дорогие ткани, которые если и сокращали ее размеры, зато резче выделяли великолепие. В галереях толпились ратники; у главного входа в комнату Совета стояли алебардщики; множество приставов, пажей и различных придворных челядинцев собралось в зале.
   Под высоким королевским наметом в креслах, поставленных на возвышении, восседали король и его мать, принцесса. По правую руку от короля поместились архиепископ Кентерберийский, лорд иоаннитов, барон де Вертэн и барон де Гоммеджин. По левую руку от принцессы сидели сэр Симон Бурлей, сэр Евстахий де Валлетор и сэр Генри де Созель.
   Все собрание казалось чрезвычайно озабоченным, и никогда еще Ричард не имел такого важного вида. Никто из его легкомысленных товарищей, имевших обыкновение подымать все на смех, не присутствовал на Совете, а сэр Джон Голланд, как уже известно, был заключен в башню Вошан.
   Как только король и члены Совета заняли свои места, лейтенант Тауэра торжественно ввел сэра Джона Ньютоуна. Сделав глубокий поклон королю, который встретил его чрезвычайно милостиво, сэр Джон заговорил явно взволнованным голосом:
   -- Мой всемилостивейший монарх! Я удостоился рыцарского звания от вашего родителя, грозного принца, этого цвета английского рыцарства. Всегда верный и преданный вашему знаменитому деду, Эдуарду III, я служил также верой и правдой вашему величеству. А посему судите сами, с каким чувством я вынужден был явиться с поручением к вашему величеству от презренных хамов, поднявшихся против вас. Я заслуживаю быть с презрением изгнанным прочь от глаз вашего величества. И если вы, не выслушав, отошлете меня назад, на лютую смерть от рук этих мятежников и изменников, то я не вправе буду роптать. Возвратиться же я должен во всяком случае: я дал мое честное, никогда еще не нарушенное слово главарю мятежников; моя жена и дети оставлены им в качестве заложников.
   -- Подымитесь, сэр Джон! -- воскликнул Ричард, сильно растроганный его преданностью. -- Передайте без страха ваше поручение. Как бы ни было глубоко наше негодование на этих дерзких мятежников, вас мы заранее считаем оправданным.
   -- Государь! -- сказал сэр Джон, значительно успокоенный этим уверением. -- Я снова должен просить прощения вашего величества за слова, которые могут показаться непочтительными. Но у меня нет выбора. Уот Тайлер, предводитель мятежных крестьян, прислал меня в качестве своего посла требовать, чтобы ваше величество пожаловали в Эльтгемский дворец (увы, он теперь в руках этих размятежников!) для переговоров с ним о различных предметах.
   -- Отправиться к нему! -- гневно воскликнул Ричард, среди ропота негодования, пробежавшего по всему Совету. -- Неужели дерзкий раб ожидает согласия с нашей стороны?
   -- Да, государь, ожидает! -- отвечал сэр Джон. -- Он имел еще смелость требовать, чтобы совещание между вашим величеством и им происходило наедине. Он не желает, чтобы кто-либо из членов Совета присутствовал при этом.
   Новый ропот послышался со стороны сэра Симона Бурлея и остальных.
   -- В столь оскорбительном требовании, -- продолжал сэр Джон, -- он ссылается на, то что у него имеются какие-то предложения, которые могут быть обсуждены только вашим величеством да им самим. Если вы согласитесь на это свидание (а он не сомневается в этом), то он пришлет достаточно надежный конвой, чтобы проводить ваше величество из Гринвича в Эльтгем, и ручается за вашу безопасность.
   -- И безумец воображает, что мы, охранители короля, допустим, чтобы его величество попал в руки такого изувера?! -- воскликнул сэр Симон.
   -- Я отнюдь не решался бы советовать сделать такой неразумный шаг, -- заметил сэр Джон. -- Но я обязан высказать свое личное мнение: насколько могу судить, Уот Тайлер не замышляет измены.
   -- Я вовсе не боюсь встретиться с ним и объясниться, -- сказал Ричард.
   -- Это -- ловушка с целью завладеть вами, государь! -- воскликнула принцесса. -- Не полагайтесь на его слова!
   И весь Совет присоединился к ее мнению.
   -- Если вашему величеству действительно угодно иметь свидание с Уотом Тайлером, -- сказал сэр Евстахий де Валлетор, -- то оно должно произойти так, чтобы вам не предстояло никакой опасности. Пошлите сказать ему через сэра Джона, что вы согласны повидаться с ним в вашей усадьбе, Ротергайте, завтра утром. Вы спуститесь по реке в вашем баркасе и, достигнув назначенного места, остановитесь неподалеку от берега. Заметив ваше величество, предводитель мятежников в сопровождении одного только сэра Джона Ньютоуна может, со своей стороны, подъехать к отмели, там и произойдет разговор. Сэр Джон будет зорко наблюдать за каждым движением Уота Тайлера, по первому его знаку баркас может немедленно отчалить.
   -- Этот план нам нравится, -- сказал Ричард.
   Так как со стороны Совета не последовало никаких возражений, то король добавил, обращаясь к сэру Джону Ньютоуну:
   -- Отвезите наш ответ Уоту Тайлеру. Скажите, что он должен явиться для переговоров без всякого оружия и в сопровождены вас одних. Ему нечего бояться. Мы отправимся вниз по реке завтра утром в нашем баркасе, и если не найдем Уота Тайлера в Ротергайте, то немедленно возвратимся назад.
   -- Я передам ваше поручение, государь, -- сказал сэр Джон. -- Но сомневаюсь, чтобы возгордившийся холоп был удовлетворен им. Он до того опьянен успехом, так зазнался, что вообразил, будто может уже предписывать условия вашему величеству. Если он не явится в Ротергайт, то не по моей вине.
   -- Само собой разумеется, сэр Джон, -- сказал Бурлей. -- Но знайте, хотя это и не входит в ответ, который вы передадите Уоту Тайлеру, что Совет в полном составе будет сопровождать короля в Ротергайт. Он не примет участия в разговоре, но раз он ответствен за безопасность его величества, он не может допустить, чтобы государь покинул Тауэр без него.
   Весь Совет согласился с этим.
   -- Надеюсь, мне может быть разрешено сопровождать короля, -- спросила принцесса, -- и взять одну из моих девиц?
   -- Вне всякого сомнения, ваше высочество, -- ответил сэр Симон.
   -- Кто же останется комендантом Тауэра на время вашего отсутствия? -- спросил Ричард.
   -- Лейтенант, мы можем вполне положиться на него, -- ответил Симон.
   Король знаком выразил свое одобрение. Так как все было улажено, то сэр Джон Ньютоун мог удалиться.
   Лейтенант проводил его особым ходом по лестнице через башню св. Фомы к спуску на реке, где его ожидала лодка.
   Переправившись через реку, сэр Джон поспешил к Блэкгиту. Имея в руках пропуск, он без затруднений проник через войско мятежников к намету главаря.
  

Глава IX.
СЭР ЛИОНЕЛЬ С ДОЧЕРЬЮ -- ПЛЕННИКИ В ЭЛЬТГЕМЕ

   После побега из Кентербери сэр Лионель де Курси отправился вместе с дочерью, со всею челядью и с ратниками в свою обширную усадьбу в окрестностях Мэдстона.
   Через два дня по его приезде усадьба была осаждена большим отрядом мятежных крестьян. Несмотря на отчаянное сопротивление, ратники были перебиты, а старый рыцарь с его хорошенькой дочкой попали в плен и были отправлены к Уоту Тайлеру в Блэкхит, чтобы главарь мятежников поступил с ними по своему усмотрению.
   Зная об оскорблении, нанесенном сэром Лионелем Конраду Бассету, и желая доставить молодому командиру мятежников возможность отомстить, Уот Тайлер отказался от всякого выкупа, он отправил пленного рыцаря и его дочь в Эльтгем под надзором Фридесвайды и сильного конвоя.
   Ни сэру Лионелю, ни его дочери не было известно, что Конрад был командиром того гарнизона мятежников, который стоял в Эльтгемском дворце, оттого они были крайне удивлены, когда их привели к нему, а старый рыцарь преисполнился негодованием.
   Сопровождаемые Фридесвайдой, которая шла подле них с обоюдоострым мечом на плече, они были введены в большую пиршественную залу, где Конрад сидел в королевском кресле. Увидя его, Катерина опустила глаза, а Конрад уставился в нее глазами и с чувством удовлетворенной мести наслаждался смущением старого рыцаря. Что же касается Фридесвайды, стоявшей рядом с пленниками, то она уже от всей души возненавидела Катерину за ее красоту и с ревнивой настойчивостью следила за каждым ее взглядом.
   Несколько мгновений Конрад упорно и пристально смотрел на старого рыцаря, потом воскликнул с горькой насмешкой:
   -- Добро пожаловать в Эльтгемский дворец, сэр Лионель! Со времени нашей последней встречи много воды утекло. Тогда вы были в силе, теперь я -- господин.
   Сэр Лионель оставил эти слова без ответа. Конрад приказал принести плеть, что и было немедленно исполнено.
   -- Наконец-то я имею случай рассчитаться с тобой за нанесенное мне оскорбление! -- воскликнул он.
   Он уже поднял плеть, чтобы ударить старого рыцаря, сурово глядевшего ему в лицо, как вдруг Катерина упала на колени перед мстительным юношей и стала умолять его о пощаде.
   -- Не наносите ему такого унижения! О, умоляю вас, Конрад! -- воскликнула она.
   -- С какой стати мне щадить его! -- гневно воскликнул Конрад. -- Разве он пощадил меня?
   -- Оставь, девочка! -- надменно воскликнул старый рыцарь. Ты взываешь к человеку, лишенному чувства чести. Я обезоружен и пленник. Позор падет на него, если он ударит меня.
   -- Но ведь, когда ты меня бил, меня держали твои слуги, -- возразил Конрад. -- Иначе тебя теперь уже не было бы в живых.
   -- Если бы в моих руках был меч, что на плече у этой смелой женщины, ты не осмелился бы приблизиться ко мне! -- воскликнул сэр Лионель. -- И я недолго оставался бы твоим пленником.
   -- Дай ему твой меч, -- сказал Конрад, обращаясь к амазонке.
   -- Клянусь св. Распятием, не сделаю этого! -- отвечала Фридесвайда. -- Скорей убью его и его дочь.
   И, грубо схватив Катерину, которая все еще стояла на коленях перед Конрадом, она заставила ее подняться.
   -- Защити меня, Конрад! -- воскликнула Катерина. -- Ведь ты не допустишь, чтобы я была убита этой ужасной женщиной.
   -- Отпусти ее! -- грозно приказал Конрад.
   Фридесвайда немедленно оставила хорошенькую девушку, но она походила видом на молодую львицу, у которой отняли добычу.
   -- О, как она помяла меня! -- воскликнула Катерина, потирая сдавленные кисти своих рук.
   -- Ты, право, годишься только в дамские угодники! -- презрительно заметила Фридесвайда.
   -- Молчать! -- властно крикнул Конрад амазонке. Потом он обратился к пленной девушке:
   -- Ради вас, Катерина, я готов пощадить вашего отца.
   В его голосе прозвучала нотка нежности, которая не ускользнула от слуха Фридесвайды и еще более усилила ее затаенную злобу.
   -- Я знала, что вы смягчитесь, Конрад! -- воскликнула Катерина, подымая на него взор, полный признательности. -- Но будьте до конца великодушным, отпустите нас на свободу.
   -- Я не желаю ничего просить у него! -- гордо сказал ее отец.
   -- А я не стану ничего больше обещать, -- ответил Конрад.
   -- Уж и так слишком много обещано, -- проворчала Фридесвайда, лицо которой омрачилось недовольством. -- Сунуть мне их в тюрьму?
   -- О, нет, нет! -- воскликнула Катерина.
   Конрад не мог устоять перед ее умоляющим взором.
   -- Сэр Лионель, дадите ли вы мне ваше рыцарское слово, -- сказал он -- что не сделаете попытки к бегству? Тогда ни вы, ни ваша дочь не будете заключены в тюрьму.
   -- То, чего я не сделал бы для себя, я сделаю для моего ребенка, -- сказал старый рыцарь.
   Он дал требуемое обещание.
   -- Отведи их в парадные покои и приставь к ним кого-нибудь для услуг, -- сказал Конрад Фридесвайде.
   Видя, что амазонка не желает исполнить его приказание, он сделал знак пленникам следовать за ним и сам провел их в смежную комнату, не сказав больше ни слова.
   Возвратясь назад, Конрад увидел Фридесвайду, которая прислонилась у дверей. Он довольно резко приказал ей удалиться. Но она не послушалась и, пристально глядя на него, сказала:
   -- Ты все еще любишь эту девицу. Я уверена в этом и знаю, к чему это приведет. Ты уступишь ее мольбам и изменишь великому делу, но знай, я собственноручно убью ее, прежде чем это случится, -- добавила она, с таким взглядом, который не оставлял сомнения в том, что она приведет в исполнение свою угрозу.
   -- Ты ошибаешься, -- сказал Конрад, напрасно стараясь успокоить ее. -- Теперь я совершенно равнодушен к этой девице.
   -- Лжешь! -- воскликнула Фридесвайда. -- Не пытайся обмануть меня. Впрочем, я уже сказала, что я намерена сделать. Ты предупрежден!
   Она удалилась, оставив его страшно разгневанным и смущенным.
   "Нельзя оставить Катерину на произвол этой ревнивой и взбешенной фурии, -- подумал он. -- Ее нужно перевести в хорошо защищенное помещение и приставить к ней караул. В западном углу большого двора есть башня, где в нижней комнате можно бы поместить ее. Там она будет в безопасности. Так и нужно сделать".
   Остановившись на этом решении, Конрад отдал приказание, чтобы для пленников был немедленно приготовлен обед, а сам отправился в упомянутую башню.
   Как догадывается читатель, это было то здание, под которым находилась потайная дверь в подземный ход. Но Конрад ничего не знал об этом.
   Осмотрев нижнюю комнату башни, он нашел ее вполне пригодной для намеченной цели и распорядился, чтобы она была немедленно приготовлена для приема Катерины.
  

Глава X.
ИЗМЕНА КОНРАДА ДЕЛУ МЯТЕЖНИКОВ

   Желая дать прелестной девушке некоторые объяснения до ее отправления, Конрад тотчас же пошел в ту комнату, где находилась она с своим отцом. Пленники только что окончили принесенный им обед, когда появился он. Они поднялись из-за стола, чтобы поблагодарить его за оказанное внимание. В чувствах сэра Лионеля очевидно произошла большая перемена. Он уже не смотрел на молодого человека свысока, напротив, он подошел к нему и сказал с выражением откровенного извинения:
   -- Конрад Бассет, я виноват перед вами и спешу это высказать. С тех пор как меня привели сюда, я имел достаточно случаев, чтобы убедиться в вашем благородстве. Извините меня, если можете.
   Конрад не мог вымолвить ни слова от удивления. Он даже усомнился бы, верно ли расслышал, если бы глаза Катерины не подсказали ему, что перемена в чувствах отца произошла помимо нее.
   -- Сэр Лионель! -- сказал он. -- Вы совершенно загладили причиненное мне зло, я не хочу больше думать о нем. Если бы вы высказались так месяц тому назад, я никогда не поднял бы оружия против короля.
   -- Но почему бы вам не сложить его теперь? -- заметил старый рыцарь. -- Я обязан дать вам удовлетворение и готов на это. Возвратитесь к вашим обязанностям перед королем и вы получите руку моей дочери.
   -- Увы, сэр Лионель! -- взволнованным голосом ответил молодой человек. -- Предложение явилось слишком поздно. Я зашел так далеко, что мне нет уж отступления.
   Катерина схватила за руку отца и прошептала ему что-то на ухо.
   -- Оставьте ваши опасения, -- сказал старый рыцарь, обращаясь к Конраду. -- Я испрошу для вас прощение у короля.
   -- Но если я соглашусь, то буду вдвойне изменником! -- воскликнул молодой человек. -- А оставаясь здесь, я чувствую, что уступлю.
   -- В таком случае, не уходите! -- просила Катерина.
   -- О, не удерживайте меня! -- сказал Конрад, чувствуя, что не в силах удалиться, и с нежностью глядя на нее.
   -- Останьтесь, останьтесь, или вы навсегда потеряете меня! -- заговорила она таким голосом, который совершенно обезоруживал его.
   -- Вы победили, Катерина! -- наконец сказал он. -- Ради вас я сделаюсь изменщиком и клятвопреступником перед моими союзниками.
   -- Теперь, когда вы пришли к этому решению, помогите нам немедленно бежать! -- воскликнула она.
   -- Это невозможно! -- возразил он. -- Вы должны тайно покинуть дворец.
   -- Тайно? Разве вы не начальник здесь?
   -- Вы были присланы мне под надзор Уотом Тайлером, -- отвечал Конрад. -- Я не могу открыто ослушаться его приказаний. К тому же, -- добавил он, устремив выразительный взгляд на Катерину, -- у вас есть здесь личный враг, который ревниво следит за вами и, наверно, помешает вашему побегу.
   -- Вы говорите о той ужасной женщине, которая привела нас сюда и угрожала меня убить?! -- вся задрожав, воскликнула Катерина. -- Я до смерти боюсь ее. Запретите ей приближаться ко мне!
   -- Я помещу вас так, что вы будете совершенно в безопасности, -- сказал Конрад. -- Я нарочно пришел, чтобы сказать вам об этом. Вам придется просидеть несколько часов в одиночном заключены.
   -- Я готова претерпеть все возможное, лишь бы не подвергаться злобе этой женщины! -- воскликнула Катерина. -- Но разве отец не пойдет со мной?
   -- Нет, он должен остаться здесь, -- ответил Конрад. -- Ему не угрожает никакая опасность. Нынче вечером я освобожу вас обоих и буду сопровождать вас в вашем побеге. Готовили вы отправиться сейчас же в башню? Я сам провожу вас туда, тут не нужно никакой стражи.
   Катерина выразила полную готовность последовать за ним.
   -- Не тревожтесь от этой разлуки с дочерью, сэр Лионель, -- сказал Конрад. -- Никакого вреда ей не приключится.
   -- Поручаю ее вашей заботливости, -- доверчиво ответил старый рыцарь.
   Потом, нежно обняв и поцеловав дочь, он отпустил ее с Конрадом, который тотчас повел ее в башню.
   Проходя через двор, они увидели Фридесвайду среди толпы зрителей. Она кинула пылающий злобой и местью взгляд на Катерину, однако не сделала попытки остановить их.
   -- Опять эта ужасная женщина! -- содрогаясь, воскликнула Катерина. -- Мне так не хочется видеть ее.
   Конрад попытался успокоить ее и собирался бросить на Фридесвайду гневный взгляд, но та уже удалилась.
   Немного взволнованный этой встречей, Конрад поспешил к башне, где поместил свою прелестную пленницу в комнате нижнего этажа, спешно приготовленной для нее, как мы уже говорили. Затем он удалился, поставив стражу у дверей и отдав строгий приказ никого не пропускать.
  

Глава XI.
КАТЕРИНА ДЕ КУРСИ В ТЮРЬМЕ

   Катерина уже несколько часов сидела в своей тюрьме и начинала находить, что продолжительное заключение крайне скучно. Но она утешала себя мыслью, что ее возлюбленный скоро будет с нею.
   Наступил вечер, а Конрад обещал освободить ее с отцом ночью, чтобы бежать вместе из дворца. Она не сомневалась, что он сдержит свое слово. Занятая этими мыслями, она старалась отогнать тревогу, столь естественную в ее положении. Вдруг до ее слуха донесся скрип ключа в замочной скважине. Она весело вскочила с места, уверенная, что это Конрад. Каков же был ее ужас, когда дверь отворилась -- и в комнату вошла Фридесвайда! Катерина хотела закричать, но онемела от страха.
   Заперев за собой дверь, ужасная амазонка направилась прямо к несчастной девушке, которая с ужасом попятилась от нее прочь.
   Но вид Фридесвайды вовсе не был таким грозным и зловещим, как прежде. Наоборот, она старалась даже придать своему взгляду добродушное выражение, которое, однако, не соответствовало ее наружности.
   -- Не бойтесь, прелестная девица! -- сказала она настолько мягко, насколько позволял ее голос. -- Я пришла по поручению Конрада, чтобы увести вас отсюда.
   -- Я не пойду с вами! -- возразила Катерина. -- Я не верю, что это он послал вас.
   -- Вы перемените свое мнение обо мне, когда я докажу вам, как легко вы можете совершить побег, -- сказала Фридесвайда. -- Повторяю, меня послал Конрад, чтобы освободить вас и вывести из дворца.
   Тут она подалась вперед и отворила большую подъемную дверь на полу. Катерина с удивлением следила за ней.
   -- Верите вы мне теперь? -- спросила амазонка, указывая на ступени лестницы. -- Внизу находится длинный подземный ход, который выходит с противоположной стороны за стенами дворца. Я провожу вас туда.
   -- Но у нас нет факелов, -- сказала Катерина, смущенно опуская глаза.
   -- Свет вовсе не нужен, -- ответила Фридесвайда. -- Вы живо минуете проход и очутитесь на свободе.
   -- Я пойду с Конрадом, но не с вами, -- сказала Катерина. -- Почему он сам не пришел?
   -- Во дворце ожидают приезда Уота Тайлера, -- ответила Фридесвайда. -- Конрад послал помочь вам бежать, чтобы вы могли скрыться до приезда главаря. Вам нечего тревожиться о вашем отце, он не подвергается никакой опасности, так как может заплатить выкуп.
   Эти доводы произвели некоторое впечатление на Катерину, но она все еще не могла преодолеть страх перед амазонкой и снова попятилась от нее. Потеряв всякое терпение, Фридесвайда схватила ее и толкнула вниз по ступенькам лестницы. Затем она захлопнула подъемную дверь, чтобы не было слышно криков жертвы.
   Час спустя Конрад вошел в комнату. Уже подходя, он был встревожен, не найдя у дверей поставленной им стражи. Но самые ужасные опасения овладели им, когда он не нашел Катерины в комнате и увидел вместо нее Фридесвайду. Амазонка стояла посреди комнаты, поставив ногу на подъемную дверь. На вид она казалась совершенно спокойной.
   -- Той, которую ты ищешь, здесь нет, -- сказала она.
   -- Что ты сделала с ней? -- спросил Конрад.
   -- Не все ли равно? Дело в том, что ты никогда уже не увидишь ее.
   -- Ты отняла у меня ту, которую я любил больше жизни, бессердечная женщина! -- с отчаянием воскликнул Конрад.
   -- Соблазнительница устранена, -- сурово ответила Фридесвайда. -- Теперь ты будешь честно служить делу.
   -- Ты -- убийца и заслуживаешь смертной казни, -- сказал Конрад, с омерзением глядя на нее.
   -- Я освободила тебя от чар, которыми ты был связан, -- отвечала Фридесвайда. -- Кстати, теперь уже, должно быть, во дворец приехал Уот Тайлер, я могу оправдаться перед ним в том, что я сделала. Пойдем со мной!
   И, схватив его за руку, она увлекла его из комнаты.
  

Глава XII.
РОТЕРГАЙТСКОЕ СВИДАНИЕ

   День был солнечный, река светла, когда королевский баркас отчалил от берега у Тауэра и направился к Ротергайту с молодым монархом, который ехал на свидание с предводителем мятежников.
   Роскошен был блестящий баркас, но сидевшие в нем далеко не походили на людей, отправляющихся на увеселительную прогулку. Гребцы, одетые в роскошные королевские ливреи, в то же время были вооружены. Арбалетчики и ратники заменяли пажей и прислужников. Джентльмены и эсквайры имели при себе оружие. Все члены Совета, за исключением архиепископа Кентерберийского, также были вооружены. Сам Ричард был в стальной кольчуге, в шишаке и шелковом оплечье, затканном королевскими знаками и надписями, которые красовались и на его верхней одежде, покрытой богатым шитьем. Борта раззолоченного баркаса были увешаны щитами, из которых каждый носил на себе какой-нибудь знак вельможного отличия, а на корме гордо развевался королевский штандарт.
   На носовой части баркаса среди свиты, сверкавшей полированной сталью, стоял молодой король, имевший истинно молодцеватый вид. Принцесса Уэльская сопровождала сына, сидя в роскошной каюте баркаса, но теперь, когда они уже приближались к Ротергайту, она выступила вперед вместе с Эдитой, которая была ее единственной прислужницей.
   Приподняв весла, гребцы пустили баркас, он красиво поплыл по реке к песчаной отмели, где уже стояли два всадника. Один из них был хорошо известен королю и его спутникам, но только принцесса и Эдита знали другого. Впрочем, было бы излишне пояснять им, что этот могучий воин на сильном боевом коне, с мечом у бедра, с кинжалом за поясом, с палицей, привязанной к луке седла, был не кто иной, как Уот Тайлер. Забрало шлема главаря мятежников было поднято, можно было вполне разглядеть его широкое, мужественное лицо. На зрителей, хотя и пораженных его мощной фигурой и решительным взглядом, он произвел отталкивающее впечатление нахальством осанки, которое не исчезало в течение всей беседы с королем.
   Шагах в двадцати позади предводителя мятежников на поросшем травой берегу остановились двое других всадников, которые также привлекли внимание королевской стороны. То были Конрад Бассет и Фридесвайда, которая была вооружена обоюдоострым мечом и держала в руке большой треугольный щит. Немного дальше, там, где берег подымался в гору, отчасти покрытую лесом, можно было различить огромный отряд вооруженных мятежников. Начальники не были в силах держать эту буйную толпу в порядке. А когда королевский баркас приблизился к берегу, со стороны мятежников донесся такой оглушительный крик, что все слышавшие его невольно вздрогнули; спутники короля уже вообразили, что это -- знак к изменническому нападению. Но шум вскоре прекратился. И Ричард, не чувствовавший страха, приказал причалить ближе к берегу, чтобы ему можно было вступить в разговор с главарем мятежников.
   -- Ты -- Уот Тайлер, я в этом не сомневаюсь, -- сказал он. -- Вот и я явился, согласно моему обещанию, чтобы побеседовать с тобой. Говори! Я готов выслушать твою просьбу.
   -- Я не обращаюсь ни с какой просьбой, -- надменно отвечал главарь мятежников. -- Я намерен представить вашему величеству некоторые предложения для рассмотрения и принятия. Но наша беседа должна происходить наедине, в Эльтгемском дворце, как я уже заявил через моего посла, сэра Джона Ньютоуна, здесь присутствующего.
   -- Неужели же ты думаешь, что его величество доверится тебе? -- спросил сэр Симон Бурлей.
   -- Почему же нет? -- ответил Уот Тайлер. -- Ведь я -- предводитель большой рати, расположенной станом на Блэкхите, и ручаюсь за безопасность короля. Если бы я задумал поймать его в западню, то мог бы это сделать теперь. Но если его величеству угодно будет высадиться здесь, то я лично провожу его в Эльтгем.
   -- Что мне отвечать? -- спросил король у приближенных.
   -- Отвергнуть предложение! -- воскликнул сэр Симон.
   -- Если ты действительно доброжелательствуешь мне, -- сказал Ричард предводителю мятежников, -- то почему же не желаешь, чтобы эта беседа произошла здесь?
   -- Если ей вообще суждено состояться, то только в Эльтгеме, как я уже сказал, -- решительно объявил Уот Тайлер. -- И заметьте, государь мой, что если сегодня мы не придем ни к какому соглашению, то завтра я войду в Лондон со всем моим войском. Клянусь св. Дунстаном!
   -- Слышите, милорды, что говорит он? -- заметил Ричард. -- И он сдержит свое слово, у него достаточно большая рать, чтобы вступить в Лондон, тем более что, как вам известно, граждане недовольны.
   Пока происходили эти тревожные переговоры, Уот Тайлер, заметивший среди вельмож принцессу и Эдиту, снова воскликнул:
   -- Государь! Надеюсь, принцесса, ваша родительница, согласится присутствовать на совещании; и я буду просить ее милость взять с собой мою дочь.
   -- Согласны ли вы отправиться со мной, сударыня? -- спросил Ричард.
   -- Охотно, -- ответила она. -- И я возьму с собой Эдиту, как просит он.
   -- Этого нельзя допустить, государь! -- воскликнул сэр Евстахий де Валлетор. -- Под предложением хама кроется какой-нибудь коварный умысел. Ни вы, ни принцесса не должны доверяться ему.
   -- Дорогая государыня, позвольте мне поговорить с ним! -- воскликнула Эдита. -- Быть может, мне удастся оказать на него некоторое влияние.
   -- Что вы на это скажете, сэр Евстахий? -- спросила принцесса. -- Следует ли мне послать ее?
   -- Нет, государыня! -- отвечал рыцарь. -- Никто не должен сходить на берег.
   Затем он добавил многозначительно:
   -- Это совещание и без того скоро окончится. Не бойтесь ничего! Уот Тайлер никогда не вступит в Лондон.
   Эти слова достигли слуха Эдиты и заставили ее задрожать.
   -- Нет надобности держать слово, данное дерзкому хаму, -- сказал архиепископ Кентерберийский. -- Ведь он поклялся, что если король не примет его требований, то он разрушит Лондон. Уже этого довольно, чтобы убить его.
   -- Коль скоро мятежники идут за ним, то все восстание прекратится с его смертью, -- прибавил лорд-казначей.
   -- Мы поступим хуже, чем изменники, если дадим ему ускользнуть, -- сказал сэр Симон Бурлей. -- Эй, арбалетчики! Цельтесь в того мятежника.
   Арбалетчики вскочили и натянули тетивы своих луков. Еще минута -- и с Уотом Тайлером было бы покончено, а быть может, и со всем восстанием, если бы у Эдиты не вырвался слабый крик, который она не в состоянии была сдержать.
   Этот крик не встревожил предводителя мятежников, который даже не переменил своего положения, но он не ускользнул от тонкого слуха Фридесвайды, которая прислушивалась ко всему, что говорилось, и пристально следила за всем, что происходило на баркасе. Она заметила мановение руки сэра Симона Бурлея и при легком шорохе от подымающихся арбалетчиков мгновенно угадала их замысел. С быстротой молнии бросилась она вперед и как раз вовремя выставила свой широкий щит перед Уотом Тайлером, чтобы защитить его от града стрел, направленных в него.
   Главарь мятежников остался невредим, но роковая стрела пронзила грудь амазонки, она, наверно, упала бы с седла, если бы подоспевший в эту минуту Конрад не схватил ее. Угасающий взор умирающей устремился на того, кого она так любила, и, глубоко вздохнув, она прошептала:
   -- Катерина жива... Я обманула вас... Отыщите ее в подземном ходе под башней! Ключ от железных ворот висит у меня на поясе, возьмите его. Простите меня, Конрад... Это злодеяние я совершила ради вас...
   И Фридесвайда скончалась.
   Конрад с трудом мог выдерживать тяжесть ее безжизненного тела, пока на помощь ему не подоспел отряд мятежников, присланный Уотом Тайлером. Вне себя от страха за Катерину он пришпорил коня и помчался в Эльтгемский дворец.
   А Уот Тайлер, отъехавший на значительное расстояние, круто повернул коня и, с угрозой простирая руку, воскликнул громовым голосом:
   -- Наша следующая встреча -- а ее уже не долго ждать, -- произойдет во дворце лондонского Тауэра!
   Пользуясь неожиданно представившимся случаем к бегству, сэр Джон Ньютоун быстро соскочил с коня и пересел в королевский баркас.
   Сэр Бурлей, убедившись, что главарю мятежников удалось спастись, приказал гребцам изо всех сил грести обратно к Тауэру. Его приказание было исполнено. Но все в баркасе слышали тот грозный, мстительный крик, которым приветствовали товарищи Уота Тайлера, когда он возвратился к ним и рассказал о сделанном на него нападении. Мятежники уже хотели ринуться к реке и утолить свою жажду мести расправой с зачинщиками этого предательского поступка, но Уот Тайлер остановил их.
   -- Не беспокойтесь, мы получим полное удовлетворение! -- сказал он. -- Лорд-архиепископ и лорд-казначей находились на баркасе, если не они присоветовали это дело, то они могли помешать ему. Мы получим головы их обоих.
   -- Да, да, получим! -- закричали слушатели в один голос.
   -- Нам нечего больше здесь делать, -- продолжал Уот Тайлер. -- Мы должны возвратиться в Блэкхит и, как только войско соберется, двинемся на Лондон.
   -- В Блэкхит, а потом в Лондон! -- закричали мятежники, потрясая копьями и секирами.
   Прибыв в Блэкхит, они нашли всю рать в состоянии яростного возбуждения до нее уже дошла весть об изменническом покушении на предводителя. Уот Тайлер воспользовался этим необычайным настроением, чтобы собрать все войско, что ему скоро удалось. Поход начался.
   Прежде чем двинуться в путь, Уот Тайлер послал Готбранда к своему собрату-командиру, который, как известно, расположился станом на Хэмпстедском Поле вместе с эссекским отрядом. Он поручил уведомить Беглого о своем намерении и просить его одновременно начать на следующий день осаду города с северной стороны. Готбранд немедленно отправился исполнять поручение. Помчавшись к Гринвичу, он успел раздобыть лодку, на которой мог переправиться вместе со своим конем через реку.
  

Глава XIII.
КАТЕРИНА В ПОДЗЕМНОМ ХОДЕ

   Конрад мчался с такой бешеной быстротой, что достиг Эльтгемского дворца задолго до того времени, когда там было получено известие о намерении Уота Тайлера идти на Лондон. Стража на барбакане, пораженная его взволнованным видом, испугалась, не случилось ли какого несчастья, но его не посмели расспрашивать.
   Конрад въехал прямо на большой квадратный двор, где сошел со своего взмыленного коня и поспешил в башню. У двери стояли несколько ратников. Он приказал одному из них немедленно принести зажженный факел. Пока воин исполнял его приказание, Конрад вошел в комнату, где была заключена Катерина. Без особенного труда отыскал он подъемную дверь и уже успел открыть ее, когда ему принесли факел. Выхватив его из рук изумленного воина и приказав ему стать на страже у входа в комнату и никого не впускать, Конрад начал спускаться по лестнице в подвальную комнату и достиг подземного хода. Но, зная, что не найдет там Катерины, он пошел дальше, чувствуя, что тревога его ежеминутно возрастает.
   Наконец он добрался до первых железных ворот и отворил их ключом, взятым у Фридесвайды, затем достиг вторых ворот и живо распахнул их. Здесь он ускорил шаги, с тревогой заглядывая по обеим сторонам хода, но взор его не встречал ничего, кроме голых стен. Наконец ему показалось, что вдали мелькнула убегающая фигура, он крикнул, чтобы она остановилась. Но она продолжала бежать. Ускорив шаги, он убедился, что это -- Катерина. Она! Она жива! Значит, он поспел вовремя, чтобы спасти ее!
   Обезумев от ужаса, она продолжала бежать, оглашая подземелье страшными криками. Тревога, которую переживал Конрад в эту минуту, не поддается описанию. Он уже думал, что несчастная потеряла рассудок. А она все бежала, и так быстро, что он не мог нагнать ее.
   Наконец, когда он начал уже отчаиваться, силы вдруг изменили ей, она упала. Минуту спустя он был уже около нее и взял ее на руки. Полагая, что распустившиеся волосы заслоняют ей глаза, он отстранил их от лица, но она по-прежнему смотрела на него диким, блуждающим взором, в котором преобладало выражение ужаса.
   -- Катерина, неужели вы не узнаете меня? -- крикнул он. -- Это -- я, я, Конрад!
   -- Нет, вы -- не Конрад! -- воскликнула она. -- Вы подосланы ко мне тою жестокой женщиной, чтобы убить меня. В сердце ее нет жалости, но, если у вас есть хоть искра сострадания, пустите меня! Дайте мне умереть спокойно!
   -- Нет, Катерина, ты не умрешь! -- воскликнул он. -- Я пришел освободить тебя!
   Но и эти слова, сказанные с такой страстью, не могли успокоить ее, она продолжала вырываться из его объятий. Конрад в отчаянии призывал св. Екатерину, св. Лючию и всех святых угодниц, чтобы они помогли обезумевшей девушке. Его молитва, казалось, была услышана, так как с этой минуты Катерина начала приходить в себя. Она пристально вглядывалась в него и наконец прошептала его имя:
   -- Конрад!
   Конрад в восторге прижал ее к своей груди.
   -- Вы явились вовремя, Конрад, -- слабо пробормотала она. -- Если бы вы промедлили еще немного, то нашли бы меня уже мертвой.
   Содрогаясь от одной этой мысли, он еще крепче прижал ее к сердцу.
   -- Я только сейчас узнал, что вы заживо похоронены здесь, Катерина, -- сказал он. -- И вот я примчался освободить вас со всей поспешностью, на какую только способен мой конь. Опоздай я -- и мне не пережить бы вас! Святые угодницы, хранящие вас, сжалились над нами обоими. Не бойтесь же больше! Той, которая хотела вашей гибели, уже нет на свете; и, умирая, она раскаялась в своей жестокости.
   -- В таком случае, я прощаю ее! -- воскликнула Катерина. -- И да простит ее Господь! Но не будем оставаться долее в этом ужасном подземелье. Унеси меня отсюда, Конрад! У меня нет сил идти.
   Погасив факел, он взял на руки Катерину и поспешно прошел в обратном направлении тот путь, который только что совершил. Миновав железные ворота, которые оставил отпертыми, он быстро достиг каменной лестницы и, поднявшись по ней, вышел через подъемную дверь.
   Велико было удивление человека, оставленного на страже, когда Конрад появился со своей прелестной ношей. Но никаких расспросов он не смел делать, тем более что Катерина находилась в обмороке, и Конрад немедленно послал его позвать кого-нибудь из служанок, которые оставались еще во дворце.
   Скоро посланный возвратился с двумя из прислужниц принцессы. Катерина была приведена в чувство и уже не нуждалась в тех подкрепляющих средствах, которые были принесены служанками. Вслед затем она была переведена в покои принцессы. Ее новые прислужницы, видимо, принимавшие в ней большое участие, обещали окружить ее самым заботливым уходом.
   Совершенно успокоенный насчет Катерины, Конрад запер железные ворота в подземелье и ключ от них взял себе. Потом он приказал закрыть вход к подъемной двери, приставил стражу у входа в комнату и отправился к сэру Лионелю де Курси.
   За все это время старый рыцарь не сделал никакой попытки покинуть парадные покои и не знал ничего о случившемся, за исключением того, что Конрад должен был отправиться в Блэкхит сопровождать Уота Тайлера. Вот почему он крайне удивился, увидя молодого человека, в особенности когда узнал, что заставило его возвратиться. Нет нужды добавлять, что он выслушал рассказ о поступке Фридесвайды с его дочерью с мучительным любопытством, но коль скоро Катерина теперь освобождена, он мог только радоваться и благодарить ее избавителя. Он выразил свою признательность в самых горячих выражениях и обнял Конрада, как сына.
   Покончив с этими объяснениями, они еще долго и заботливо совещались насчет того, что им делать при настоящем положении вещей. Побег мог теперь легко удаться; как только Катерина оправится от пережитого ею потрясения, ее можно будет увезти. Но где найти для нее безопасное убежище? Весь Кент охвачен восстанием; ни один дом, ни один замок не огражден от нападения мятежников. Возвратиться в Кентербери было немыслимо. И вот после тревожных обсуждений они решили отправить ее в Дартфордский монастырь. Сэр Лионель был знаком с леди Изабеллой и был уверен, что она не откажется приютить его дочь. Так было решено, что он отвезет к ней Катерину, как только она достаточно оправится, чтобы безопасно совершить путешествие. Конраду сэр Лионель настойчиво советовал не покидать свой пост.
   -- Теперь у вас под начальством, -- говорил он, -- гарнизон в пятьсот человек, которые по-видимому, останутся вам верны. Не покидайте их ни в каком случае! При первой неудаче, которая постигнет Уота Тайлера, вы можете провозгласить себя сторонником короля. Сделав это в должное время, вы окажете существенную услугу делу короля. Предоставьте мне руководить вами! Как только отвезу дочь в монастырь св. Марии, я немедленно возвращусь и буду находиться при вас, пока дело не выяснится. Я ни на минуту не отчаиваюсь в успехе королевского дела; временно оно может претерпевать затруднения, но в конце концов восторжествует. Ничто не может быть благоприятнее того обстоятельства, что Эльтгемский дворец находится в вашей власти. Искусным движением вы можете сломить силу мятежников, награда будет соразмерна с оказанной вами услугой.
   -- Для меня будет достаточной наградой, если я получу руку вашей дочери, сэр Лионель, -- отвечал Конрад.
  

Книга четвертая
САВОЙ

  

Глава I.
ЗАМОК ДЖЕКА СОЛОМИНКИ

   Словно коршун, озирающий с высоты равнину, покрытую тучной муравой и пасущимися на ней стадами, смотрел на Лондон алчный Беглый с вершины Гомстидского Поля. Пытаясь сосчитать лежавшие перед ним дворцы, дома, рынки, монастыри, церкви, больницы, он думал только о добыче, которую можно было бы в них захватить.
   Свирепый гот во главе своей варварской шайки, наверно, не смотрел с такой жадностью на Рим с соседних холмов, как этот ненасытный хищник глядел теперь на огромный город, который он поклялся разграбить.
   -- Богатейшие купцы сами отдадут мне все свои сокровища, чтобы только спасти себе жизнь. Иначе, как под этим условием, никому не будет пощады. Клянусь!
   Произнеся эту клятву, он поцеловал ладанку, которую постоянно носил на груди.
   В те времена, когда эссекские мятежники остановились станом на Гомстидском Поле, там, на самой вершине холма, находилась еще одна башенка. В этой башенке, служившей когда-то маяком, Беглый устроил свою главную квартиру. От этого своеобразного здания не осталось теперь и следов, но его место известно и поныне -- там находится теперь охотно посещаемая гостиница, названная "Замок Джека Соломинки".
   На вершине башни развевалось знамя св. Георгия, а рядом с ним стоял Беглый.
   Он находился здесь уже часа три и большую часть времени провел, глядя на огромный, обреченный на гибель город. Иногда, впрочем, он тревожно посматривал в сторону Блэкгита, положение которого обозначалось холмами, прилегавшими к этому огромному, возвышенному полю. У входа в башню стоял могучий вороной конь, благополучно вынесший своего хозяина из стольких битв и опасных столкновений. Он был оседлан, и к луке его седла привязана была боевая секира.
   Вокруг башни, на гребне холма, на отлогих его склонах и в бесчисленных ложбинах расположилось огромное войско, признавшее Беглого своим вождем и готовое по первому его знаку пойти за ним в огонь и в воду. Присутствие этих диких, разнузданных людей в грубой одежде, со странным вооружением вовсе не подходило к общей картине этой мирной и спокойной местности.
   Впрочем, зрелище все-таки было поразительное и достойное внимания художника. Многие мятежники лежали вповалку на теплой земле и грелись на солнце, так как день был жаркий. Другие, усевшись на краях ложбинок, смотрели на товарищей, которые плясали, боролись и вообще забавлялись разными развлечениями. Но большинство стояли на бесчисленных бугорках и кочках и смотрели на отдаленный город. Возбужденные жаждой грабежа и разрушения, эти люди вполне разделяли чувства своего необузданного предводителя.
   Джек Соломинка все еще стоял на вершине башни, занятый все теми же хищническими помыслами, как вдруг внимание его привлечено было всадником, быстро поднимавшимся на холм с южной стороны. Он тотчас же узнал Готбранда. Очевидно, тот ехал с вестями от Уота Тайлера. Беглый с нетерпением ожидал его приезда, не покидая, однако, своего места. Мятежники обступали Готбранда, задерживая его галоп расспросами. Он отказывался удовлетворить их любопытство и не остановился до тех пор, пока не достиг подножия башни. Отдав честь командиру, Готбранд приступил к передаче поручения.
   -- Уот Тайлер шлет тебе поклон, -- сказал он. -- Он идет на Лондон и желает, чтобы ты также начал наступление.
   -- Ты принес мне добрые вести, Готбранд, спасибо тебе за них! -- весело сказал Беглый. -- Только они несколько удивляют меня, ведь я слышал, что мой собрат-командир собирался отправиться на совещание с королем в Ротергайт. Значит, переговоры ни к чему не привели?
   -- Хуже того, -- ответил Готбранд. -- Они могли привести к смерти твоего собрата-командира. Совет устроил ему предательскую ловушку, и Уот Тайлер едва не поплатился жизнью.
   -- В таком случае клянусь св. Николаем, -- крикнул Беглый, -- что их измена будет живо наказана! Товарищи, вы слышали, что сказал наш достойный лейтенант Готбранд? -- продолжал он громовым голосом, обращаясь к столпившимся вокруг мятежникам. -- Совет поступил изменнически с моим собратом, Уотом Тайлером, он замышлял его убить. Неужели же мы не перебьем их за это!
   -- Да, да, конечно! -- закричали в ответ мятежники, потрясая своими копьями и дротиками.
   -- Слушайте, товарищи! -- воскликнул Готбранд, стараясь еще более воспламенить их. -- Уот Тайлер полагает, что подстрекателями этого предательского замысла были архиепископ кентерберийский и сэр Роберт Гэльс, лорд верховный казначей. Оба они были на баркасе вместе с королем.
   -- Обоих казнить! -- загремел ответ взбешенных крестьян.
   -- Но ваше желание не может быть исполнено, пока они находятся здравыми и невредимыми в Тауэре.
   Из толпы послышались возгласы гнева и досады.
   -- Где бы они ни были, им не ускользнуть от нас! -- воскликнул Беглый. -- Что касается лорда верховного казначея, то мы можем отомстить ему вполне. Мы сожжем Темпль, которым он управляет, и уничтожим все бумаги его канцелярии. Кроме того, мы сожжем богатый монастырь св. Иоанна Иерусалимского близ Клеркенуэля, где лорд состоит гроссмейстером. Но прежде всего мы, конечно, заберем там все сокровища. Доходы этой странноприимной обители огромны. Хорошо было бы собрать их все, но мы хоть поживимся, чем можем.
   Это предложение, как нельзя более отвечавшее желаниям крестьян, было встречено одобрениями.
   -- Не забудьте также, что у сэра Роберта Гэльса есть еще замок в Гайбэри, -- сказал Готбранд. -- Вы можете видеть его отсюда. Вон он стоит там, среди деревьев, в полумиле от Клеркенуэля.
   -- Прекрасно вижу его! -- сказал Беглый. -- Клянусь головой, это красивое и величавое здание скоро будет сровнено с землей. Мы разгромим и сожжем его на нашем пути в Клеркенуэль.
   Тут он поднес к губам свой рожок и издал громкий протяжный звук, который разнесся далеко кругом и заставил все войско подняться. Как только главарь заметил, что люди задвигались, он схватил знамя и, потрясая им в воздухе, указал мечом на город и громко крикнул:
   -- На Лондон!
   -- На Лондон! -- повторили тысячи голосов.
   Сойдя с башни, Беглый передал знамя своему постоянному знаменосцу, сел на коня и занял место во главе отряда, громко восклицая:
   -- Св. Георгий за Веселую Англию!
   Это вызвало новый взрыв восклицаний.
   Затем он начал спускаться с холма вместе с Готбрандом и в сопровождении всего мятежного войска.
   В те времена местность между Гампстидом и Лондоном была почти не застроена. Оттого мятежники без всякой помехи дошли до обширного парка, окружавшего великолепную усадьбу сэра Роберта Гайбэри. Обитатели замка, узнав об их приближении по нестройному гаму и крикам, поспешно бежали в обитель Св. Иоанна Иерусалимского, неся с собой известие о нашествии мятежников. Великолепный замок сначала был разграблен, потом предан огню.
  

Глава II.
ГИБЕЛЬ ГОСПИТАЛЯ СВЯТОГО ИОАННА ИЕРУСАЛИМСКОГО

   Одною из самых богатых и красивых обителей, существовавших тогда под Лондоном, был госпиталь Св. Иоанна Иерусалимского в Клеркенуэле. Этот монастырь был основан лет за двести до описываемых событий одним богатым нормандским бароном, Журдэном де Брисетом и его супругой, леди Мюриэль, и принадлежал ордену рыцарей госпиталитов. Неподалеку от монастыря находилась обитель сестер-бенедиктинок, основанная также упомянутой набожной и благотворительной четой.
   Женский монастырь Беглый решил не трогать, он и отдал своим спутникам строгий приказ, чтобы святая обитель монашествующих сестер не подвергалась никакому нападению и насилию. Это распоряжение не вызвало ропота неудовольствия, мятежники довольствовались тем, что монастырь Св. Иоанна был отдан в их распоряжение. Позволение разграбить и разрушить это обширное и великолепное здание насыщало их алчность, а также и жажду мести.
   Каким спокойным казалось это почтенное серое здание в тот тихий летний вечер, когда к нему приближалась хищническая рать! Такой же спокойный и красивый вид сохраняла соседняя женская обитель. Оба эти большие, живописные здания были очаровательно расположены близ обширной лужайки, получившей свое название от чудодейственного ключа, бившего из ее недр.
   Но обитатели монастыря были далеко не спокойны. Они знали, что жилище гроссмейстера в Гайбэри сожжено, и догадывались по зловещим крикам мятежников, что теперь очередь за монастырем.
   Приготовления к обороне были сделаны со всевозможной поспешностью, но было очевидно, что монастырь не может продержаться долго.
   Джофрей де Бург, настоятель монастыря Св. Иоанна, в свое время был отважным воином, да и вся братия состояла из рыцарей-храмовников. Правда, они давно уже перестали носить оружие и посвятили себя исключительно молитвенным и душеспасительным занятиям, однако все готовы были снова взяться за меч и умереть, защищая святую обитель. Впрочем, настоятель надеялся, что до этого не дойдет и что ему удастся убедить главарей этих разнузданных людей отступить. Увы, он еще не знал, с кем ему придется иметь дело!
   Когда Беглый и Готбранд в сопровождении большой толпы мятежников подъехали к великолепным воротам, они нашли их запертыми и хотели уже вломиться силой, как вдруг услышали шум наверху и увидели на зубцах стен настоятеля и братию.
   Джофрей Бург был уже в преклонном возрасте, однако имел еще бодрый вид, держался прямо и гордо, даже в монашеском одеянии он более был похож на воина, чем на инока. Капюшон его рясы, сдвинутый назад, позволял видеть его решительное лицо. Необходимо прибавить, что настоятель был незаметно вооружен; у всех братьев-рыцарей были под рясами кольчуги и мечи. Но по наружному виду они ничем не отличались от монахов.
   -- Что вам нужно? -- спросил настоятель. -- Правда, кажется, бесполезно расспрашивать вас о вашем намерении, но я все-таки хочу узнать о нем из ваших уст.
   -- Намерение наше, святейший отец, таково, -- насмешливо ответил Беглый, -- взять эту обитель, выгнать из нее вас и вашу братию, завладеть вашей утварью, драгоценными камнями и сокровищами, а потом сжечь это здание.
   -- Ваша злонамеренность и дерзость превосходят всякое вероятие! -- воскликнул настоятель.
   -- К этому справедливому возмездию, -- продолжал Беглый, -- мы вынуждены предательским покушением вашего гроссмейстера на жизнь нашего предводителя. Мы хотим отомстить!
   -- Разве вы не боитесь страшной церковной анафемы? -- спросил настоятель. -- Удалитесь немедленно, святотатцы и богохульники, или я предам всех вас проклятию!
   -- Изливайте полные кубки вашей ругани на наши головы, если вам это нравится, святейший отец! -- отвечал Беглый голосом презрительного равнодушия. -- Нас не так-то легко отвлечь от нашей цели. Однако мы уже достаточно наговорились. Потрудитесь же приказать, чтобы ворота немедленно были отворены, иначе мы их выбьем и войдем!
   -- Ты никогда не войдешь, презренный святотатец! -- воскликнул один из монахов, выступая вперед с арбалетом, который он до сих пор прятал за спиной.
   С этими словами он пустил стрелу. Она ударилась в грудь Беглого, он остался невредим.
   -- Меткий выстрел! -- вскричал он. -- Но ты, должно быть, не знаешь, что я ношу на груди священную ладанку, не говоря уж про кожаный кафтан.
   Потом он быстро добавил, обращаясь к стоявшим позади него:
   -- Стреляйте, арбалетчики, стреляйте!
   Ответом на эту команду был целый рой стрел, полетевших на укрепление. Но никто не был ранен -- настоятель и братия успели спрятаться за прикрытие.
   Затем Беглый приказал своим людям выломать ворота, что и было скоро исполнено. Едва открыт был доступ в монастырь, как наиболее пылкие из мятежников, не ожидая своих командиров, шумной гурьбой кинулись во двор. Они были поражены, найдя там небольшой отряд рыцарей с мечами в руках, вполне готовых к обороне. Настоятель и вся братия сняли с себя монашеское одеяние. Будь у старых воинов кони, они легко отбросили бы нападавших мятежников и пробились бы через все войско, но так как побег был невозможен, то они решились по крайней мере дорого продать свою жизнь.
   С теми же воинственными криками, как в былые времена, сэр Джофрей де Бург живо разогнал перед собой толпу осаждающих взмахами своего меча и обнаружил поразительную силу, отсекая головы, руки, ноги попадавшихся ему врагов. Следовавшие за ним рыцари бились с такой же неутомимой отвагой. Они заставили врагов отступить и, быть может, совсем вытеснили бы их, если бы не вмешался Беглый. Видя, что дело плохо, он ринулся вперед на своем коне и одним взмахом своей секиры уложил на месте старого рыцаря.
   Сопутствуемый Готбрандом, который ехал сейчас же за ним, Беглый сразил еще трех-четырех рыцарей. Тогда мятежники, воодушевленные примером своего вождя и подкрепленные свежими силами, возвратились, после непродолжительной, но отчаянной битвы весь маленький отряд рыцарей-госпиталитов был истреблен.
   Когда Беглый, совершенно невредимый среди этой отчаянной схватки, оглянулся кругом, он увидел, как монастырский двор, столь мирный за минуту перед тем, был залит кровью и покрыт грудами трупов крестьян и рыцарей, лежавших вперемежку. Он воскликнул с упоением:
   -- Ну, теперь мой брат отомщен вдоволь!
   Мимо этой кровавой бойни должны были проходить мятежники, толпившиеся у входа и торопившиеся сюда, точно на праздник; они не обращали внимания на это ужасное зрелище. Получив от своих начальников разрешение грабить монастырь, они бросились во все стороны, врываясь в большую залу и церковь, в часовню и покои настоятеля, в трапезные, спальни, словом, повсюду, и с удивительной жадностью стали хватать все, что только попадалось им под руку.
   Они расхватали всю серебряную и золотую утварь, драгоценные камни и украшения, найденные в церкви и в часовне, большие позолоченные подсвечники, позолоченные же кресты, дарохранительницы, чаши, кадильницы, сосуды и миродержательницы. Проникнув в ризницу, они расхитили все одежды, найденные там в шкафах и ларях, камилавки из красного шелка, со священными изображениями, полные облачения из белого дамасского шелка и парчи, митры с золотыми птицами, с золотыми львами и серебряными единорогами, облачения из голубого шелка, красные погребальные покровы, стихари со всеми принадлежностями, шелковые ризы с крестами, престольный покров из голубого бархата, с вышитыми изображениями архангелов, большие серебряные подсвечники и серебряные же лампады.
   Таковы были лишь некоторые из захваченных мятежниками драгоценностей. Но сколько еще других дорогих предметов было расхищено этими святотатцами -- не перечесть! Грустно и подумать о том разгроме, какой они произвели.
   Во время этого грабежа те из монастырских слуг, которым удалось бежать, укрылись в соседней обители, где монахини дали им убежище.
   Когда все ценное было вынесено из монастыря, мятежники подожгли его в нескольких местах. Сначала пламя разгоралось плохо, словно не желая разрушать столь красивое здание. К ночи горящий монастырь представлял величественное и мрачное зрелище. Зловещий отблеск пожара падал на дикую шайку, расположившуюся на лужайке, придавая обликам людей вид каких-то причудливых адских призраков.
   Джек Соломинка и Готбранд, не сходя с коней, встали у входа в женскую обитель, чтобы предупредить всякое посягательство своих солдат на это здание. Но бедные монахини, пораженные ужасом, видя красный отблеск на стенах и зарево пожара в окнах, слыша неистовый шум и крики бесчинствующих мятежников, провели ужасную ночь.
   Грозное зарево горевшего монастыря видно было с северных стен города и наводило ужас на обитателей, большинство которых полагали, что и женский монастырь так же объят пламенем.
   Пожар продолжался целую неделю, и все-таки огонь не мог совершенно уничтожить все здание. Уцелели главные ворота, которые существуют и до сих пор.
   Просторожив на пожаре большую часть ночи, Беглый ненадолго прилег отдохнуть на лужайке, а наутро отправился с войском в дальнейший путь, чтобы встретиться со своим собратом-командиром на Лондонском Мосту.
  

Глава III.
СОЖЖЕНИЕ ДВОРЦА ЛАМБЕТА

   Одновременно с кровавыми событиями, о которых рассказано выше, войско Уота Тайлера шло на Саутварк, все опустошая и разрушая на своем пути. Предместья на Сэррейском берегу реки уже и в те времена были весьма обширны: здесь находилось множество больших усадьб, дворцов, монастырей, не считая других жилищ. Все это было во власти грабителей; и очень немногие из этих великолепных зданий были пощажены. Винчестерский Дом, дворец рочестерского епископа, здания Гайдского, Августинского и Батльского монастырей, а также местопребывание настоятеля монастыря Св. Людовика были ограблены и отчасти разрушены. Разрушены были также все тюрьмы, как-то: Маршалси, где жил мастер Маршалси, тюрьма Королевского Суда, Клинк и Комптер. Выпущенные на свободу узники присоединились к мятежникам и стали усердно помогать своим освободителям в их разрушительных предприятиях. Когда ряды войска пополнились этими отчаянными головорезами, мятежники начали совершать еще большие злодеяния, чем прежде.
   Узнав о приближении Уота Тайлера, лорд-мэр приказал затворить ворота Лондонского Моста. Так мятежники лишены были возможности переправиться через реку и удовольствовались тем, что продолжали неистовствовать в Саутварке. Главной их целью было разграбление архиепископского дворца в Ламбете. Они и двинулись туда, разрушая попутно все домишки на правом берегу Темзы; здесь большинство населения составляли фламандцы, относившиеся к ним не сочувственно.
   Дворец Ламбет, воздвигнутый первоначально, в 1188 году, архиепископом Балдуином, был заново отделан и расширен архиепископом Бонифацием в 1250 году, лет за тридцать до начала описываемых событий. Бонифаций перестроил всю северную часть дворца, добавил новые обширные покои, библиотеку, коридоры, помещения для стражи и башню, сделавшуюся впоследствии известной под названием Лоллардовской {Лоллардовской Башней (Lollards'Tower) называлась страшная тюрьма при дворце архиепископа во времена первых Ланкастеров.}.
   Когда дворец стал местопребыванием Симона де Сэдбери, он содержался с большой роскошью.
   Дворцовой стражей была сделана неудачная попытка защищать дворец, мятежники быстро осилили ее и всех перебили. Затем они ворвались в архиепископские покои и в часовню и принялись там хозяйничать: были сорваны дорогие ткани со стен и занавесы с окон, а епископский трон был опрокинут.
   Занимаясь этим, мятежники не переставали громко поносить архиепископа. Закончив свое хищническое дело, они подожгли дворец и, когда огонь начал разгораться, огласили воздух самыми страшными криками. Крики эти были так гулки, что сам архиепископ расслышал их в Тауэре. У него дрогнуло сердце: он догадался, что это означало избиение его верных слуг, опустошение и разрушение его дворца.
   Тяжело ему было перенести такое огорчение, но он покорно опустил голову и прошептал:
   -- Да будет воля Твоя!
   Но не один слух архиепископа был поражен этим ужасным криком, глаза его были ослеплены пламенем, подымавшимся над его дворцом. Поднявшись на вершину Белого Тауэра вместе с королем и остальными членами Совета, чтобы наблюдать за движением мятежников, он мог видеть их опустошительное шествие по правому берегу реки, пока они не достигли наконец дворца Ламбета. И вот после нескольких минут мучительной неизвестности он мог убедиться, что теперь осуществились самые мрачные его опасения.
   Никто не решался заговорить с ним, все чувствовали, что не могут принести ему утешения. Архиепископ все еще стоял, ошеломленный тяжким ударом, когда находившемуся возле него лорду верховному казначею было доложено, что его дворец в Гайбери сожжен, госпиталь Св. Иоанна Иерусалимского ограблен и предан пламени, а настоятель со всею братией перебиты.
   То были ужасные вести для гроссмейстера. Он принял Божью кару далеко не с такой покорностью, как архиепископ. С бешенством топнув ногой и призывая на мятежников самые страшные проклятия, он поклялся отомстить им.
   Король и члены Совета переглядывались между собой, как бы спрашивая друг друга: "Какие еще печальные вести предстоит получить и что готовит нам завтрашний день?"
   Лондонский Мост оставался еще неприкосновенным. Но долго ли он мог держаться против грозной рати, кишевшей на берегах реки от церкви Св. Марии Оверийской до дворца Ламбета? Сити также оставался нетронутым; ни одни ворота не были еще взломаны. Но кто мог поручиться, что завтра все входы не будут открыты вероломными гражданами?
   Никогда еще Лондон не был в такой крайности, никогда еще король, вельможи и рыцари не находились в таком ужасном положении! Что касается вельмож, то казалось вполне вероятным, что скоро все будут истреблены народом, который они так долго и жестоко угнетали. В таком случае, король останется один, конечно, если мятежники действительно хотят его-то пощадить.
   Странное зрелище представлялось тем, кто в этот чудный летний вечер смотрел с вершины Белого Тауэра. Огонь и меч совершали свое страшное дело на берегах Темзы; гладкая поверхность реки окрасилась более ярким оттенком, чем отблеск заходящего солнца.
   Подъемный Лондонский Мост с его высокими домами, башнями и воротами, занятый ратниками, выделялся огромной черной глыбой на розоватом западном небосклоне. Зарево пожара дворца Ламбета и все еще горевших прибрежных домиков отражалось на тяжелой башне и высокой стрелке собора Святого Павла, на Вестминстерском аббатстве и на Савое, великолепном дворце Джона Гонта, герцога Ланкастера. Укрепленный передний фасад Савоя с башенками и отличными бойницами, обращенными к реке, был освещен так ярко, что сам казался в огне и словно предвещал приближение своей печальной участи. На северной стороне небо также было охвачено заревом горящего монастыря Св. Иоанна Иерусалимского.
   Созерцание этого поразительного зрелища, которое не лишено было мрачного величия и красоты, произвело угнетающее впечатление на молодого короля. Боясь проявить малодушную робость перед присутствующими, он поспешно спустился с башни и, не дожидаясь членов Совета, отправился в покои своей матери.
  

Глава IV.
ПОСОЛЬСТВО ЭДИТЫ К УОТУ ТАЙЛЕРУ

   Принцесса озабоченно беседовала с Чосером, который, как читатель помнит, был в то время заключен в Тауэре. Вдруг в комнату вошел король. Не обращая внимания на присутствующих, он направился прямо к матери с расстроенным видом и воскликнул:
   -- Все потеряно!
   -- Что ты хочешь этим сказать, сын мой? -- вскрикнула она, вскакивая с места.
   -- Разве вы не знаете, матушка, что Уот Тайлер у ворот города? -- сказал он. -- Завтра он вступит в Лондон, как победитель, и сорвет корону с моей головы!
   -- Боже сохрани! -- воскликнула она. -- Быть может, придется многим пожертвовать, но твоя корона, надеюсь, в безопасности.
   -- Вы переменили бы ваше мнение, матушка, -- сказал он, -- если бы видели то, чему сейчас я был свидетелем. На берегах Темзы собралась несметная орда мятежников. Имя Уота Тайлера раздается со всех сторон. Он теперь всемогущ. Если он вздумает наступать, то я не в силах буду остановить его!
   Потом, заметив Чосера, король быстро добавил:
   -- Добрый мастер Чосер! Вы, кажется, пользовались большим влиянием над этим могущественным мятежником. Употребите его теперь в дело -- и я никогда не забуду вашей услуги.
   -- Увы, мой добрый государь, вы ошибаетесь! -- отвечал поэт. -- Я не имею на него никакого влияния. Но здесь есть особа, которую он, наверно, не откажется выслушать, это -- его дочь.
   При этом упоминании о ней Эдита выступила вперед и, обращаясь к королю, сказала:
   -- Если вашему величеству будет угодно, я сейчас же отправлюсь к нему.
   -- Эта молодая девица не может идти одна, государь, -- сказал Чосер. -- Я готов сопровождать ее в этом посольстве; оно хотя и представляется опасным, но, может быть, окажется не безуспешным.
   -- Прошу вас, государь, разрешите мне идти! -- сказала Эдита. -- Какой-то тайный голос подсказывает мне, что мне удастся уговорить его.
   -- Ну, будь по-вашему! -- воскликнул Ричард. -- Но если с вами приключится какое-нибудь несчастье, я никогда не прощу себе этого.
   Потом, отведя ее в сторону, он тихо и многозначительно сказал:
   -- Если увидите Уота Тайлера, скажите ему, что нет ничего такого, в чем бы я отказал ему.
   Она ничего не ответила, но пристально взглянула на него. Король после короткого молчания добавил:
   -- Если он потребует, чтобы я сделал вас королевой Англии, то я и на это согласен.
   На ее лице вспыхнул румянец, но тотчас же исчез. Она ответила тихим, но твердым голосом:
   -- Нет, государь, я не стану обманывать его!
   Прежде чем Ричард успел ответить, она обратилась к принцессе и спросила:
   -- Ваше высочество! Разрешаете ли вы мне отправиться с этим поручением?
   -- Мне тяжело дать свое согласие, -- отвечала принцесса. -- Но я не могу отказать. Обещайте возвратиться ко мне, если будет возможность.
   -- Ваша милость не должны сомневаться во мне, -- горячо сказала Эдита. -- Нам нельзя терять ни минуты. Готовы ли вы отправиться в путь, добрый мастер Чосер?
   -- Хоть сию минуту! -- ответил он.
   -- Надеюсь, вы вернетесь в Тауэр? -- сказал Ричард, обращаясь к Чосеру. -- Хотя, само собою разумеется, вы уже не арестант.
   Когда Эдита удалилась, чтобы переодеться и взять капюшон, Ричард послал за лейтенантом и приказал ему немедленно приготовить лодку, чтобы перевезти через реку Чосера и его спутницу, отправляемых с тайным поручением.
   Лейтенант, ни о чем не спрашивая, немедленно приступил к исполнению приказания.
   Пять минут спустя ворота под башней Св. Фомы были отворены и лодка с четырьмя сильными гребцами и двумя путешественниками отчалила от берега. С быстротой молнии стала она переправляться через реку.
   Так как было уже почти совсем темно, то лодка незамеченной причалила к противоположному берегу. Чосер с Эдитой благополучно высадились у пристани, против церкви Св. Олава, примерно на полет стрелы ниже Лондонского Моста. Выполнив обязанность, гребцы принялись быстро грести обратно и скоро скрылись из виду.
   Минуту спустя дюжина мятежников с копьями в руках подступили к только что высадившимся на берег людям.
   -- Кто вы, откуда и что вам нужно? -- раздалось несколько грозных голосов.
   -- Мы -- друзья и приехали из Тауэра, -- ответил Чосер.
   -- Друзья -- и из Тауэра! Это что-то плохо вяжется! -- воскликнул тот, который казался главным в отряде.
   -- А между тем это сущая правда, -- ответил Чосер. -- Отведите нас к вашему предводителю.
   -- Нет, мы не можем это сделать, пока не допросим вас, -- отвечал мятежник.
   Эдита, узнавшая его голос, сдвинула свой капюшон и сказала:
   -- Неужели вы не узнаете меня, добрый мастер Лирипайп?
   -- Клянусь св. Бригитой! Да ведь это Эдита, дочка Уота Тайлера! -- воскликнул тот, к которому она обращалась.
   -- Ты уверен? -- спросил стоявший возле него Джосберт Гроутгид.
   -- Так же точно, как и в том, что это -- мастер Джофрей Чосер, -- отвечал Лирипайп.
   -- Ну, коли так, надо их сейчас отвести к Уоту Тайлеру! -- воскликнул тот.
   -- Пожалуйста, отведите, добрый мастер Куртоз, вы получите благодарность за свои труды, -- сказала Эдита.
   -- Она знает меня! -- воскликнул Куртоз. -- Нет никакого сомнения, что это -- Эдита. Мы должны сейчас отвести ее к отцу. Он будет рад ее видеть.
   -- А где ваш предводитель? -- спросил Чосер.
   -- Его главная квартира -- в Табарде на Гай-Стрите (Высокая Улица), близехонько отсюда, -- отвечал Куртоз, обращение которого теперь совершенно изменилось. -- Теперь он, наверное, там, ведь он только что вернулся из Ламбета.
   -- В таком случае, проводите нас туда сейчас же, у нас есть к нему очень важное дело, -- сказал поэт.
   Окружив их со всех сторон, чтобы оградить от беспорядочной толпы, отряд мятежников отправился к Гай-Стриту. Наши путники, пройдя церковь Св. Олава, оглянулись на Лондонский Мост, на воротах которого толпились лучники и арбалетчики. Гай-Стрит был переполнен вооруженными мятежниками, так что приходилось с большим трудом, особенно на перекрестках, прокладывать себе путь в толпе. Без надежного конвоя им никогда не удалось бы пробраться. Многое привлекало здесь их внимание, но всего более они были поражены видом развалин двух больших тюрем -- Маршальси и Королевского суда. Наконец после многих остановок отряд достиг Табарда.
   На обширном дворе толпились множество вооруженных людей, которые бражничали и производили страшный шум. Уот Тайлер, как вскоре выяснилось, находился в главной приемной комнате вместе с Джоном Болом, обсуждая за бутылкой вина свои дальнейшие планы.
   Увидя Эдиту и Чосера, приведенных к нему Лирипайпом, Тайлер быстро вскочил на ноги, но вместо того чтобы приветствовать молодую девушку с отеческой нежностью, он сердито вскрикнул. Это восклицание не сулило успеха ее посольству. Едва удостоив Чосера своим вниманием, он схватил свечу и приказал Эдите следовать за ним в смежную комнату. Затворив за собой дверь, он сурово спросил дочь, зачем она покинула Тауэр.
   -- Явившись сюда, ты помешала моим замыслам, -- сказал он.
   -- Я послана королем, -- ответила она.
   -- Вероятно, он хочет заключить со мной мир? -- спросил Уст Тайлер.
   -- Да, таково его намерение, -- отвечала она. -- И он соглашается на уступки, с тем, чтобы вы пощадили Лондон и отступили.
   -- Нет! -- воскликнул Уот Тайлер. -- Я не отступлю, если бы даже весь Совет умолял меня. Теперь я -- хозяин! Лондон у моих ног, я не пощажу никого из его богатых и знатных обитателей. Но короля я не трону. Насчет его у меня другие намерения -- ты разделишь с ним трон!
   -- Неужели вы вправду допускаете такую мысль? -- спросила Эдита.
   -- Конечно, вправду! Почему же нет? Он будет рад жениться на тебе, чтобы спасти свою корону.
   -- Но вы, кажется, не сочли нужным спросить, я-то соглашусь ли на это?
   -- Ну, ты-то уж меньше всего можешь возразить!
   -- Вы судите обо мне по себе и ошибаетесь. Я -- совсем не подходящая супруга для короля!
   -- Подходящая или нет, а он женится на тебе.
   -- Откажитесь от этих замыслов, умоляю вас! -- сказала она. -- Я вовсе не ослеплена блеском сделанного мне предложения и отвергаю его.
   -- Отвергаешь его? Что? Так ли я расслышал?! -- воскликнул изумленный Уот Тайлер. -- Ты выйдешь за того, за кого я пожелаю!
   -- Я уже высказала свое решение и не откажусь от него, -- спокойно, но твердо отвечала она.
   -- Поживем, увидим, -- сказал Уот. -- А пока изволь сейчас же вернуться в Тауэр!
   -- Неужели вы не выслушаете того, что я должна вам передать? -- воскликнула она.
   -- Чего ради? -- угрюмо ответил он. -- Никаких уступок я не сделаю. Скажи королю, пусть он в скором времени ожидает меня в Тауэре, и тогда я предъявлю ему свои условия.
   Она еще раз попыталась смягчить отца, но он остался непреклонным. Взяв дочь за руку, Тайлер вывел ее назад в большую комнату, где оставил Чосера и других. Все смотрели на них с любопытством и изумлением, но предводитель был так угрюм, что никто не осмелился расспрашивать его. Даже Джон Бол промолчал.
   -- Доставьте эту барышню обратно к пристани Св. Олава, -- сказал Уот Тайлер своим людям. -- Да сыщите лодку, чтобы перевезти ее к Тауэру.
   -- Это будет трудно, если не совсем невозможно, -- сказал Лирипайп.
   -- Нет, лодка будет за ней прислана! -- воскликнул Уот.
   -- Я пойду с ней! -- крикнул Чосер.
   -- Вы можете проводить ее до пристани, -- сказал Уот Тайлер. -- Но затем возвратитесь ко мне. В Тауэр вы уже не можете вернуться.
   Понимая, что спорить было бесполезно, Чосер скрепя сердце покорился. Больше не было сказано ни слова, и отряд отправился назад в том же порядке, как и пришел.
   Уот Тайлер был прав. Как только Эдита показалась на пристани, лодка, на которой она была привезена, быстро переправилась через реку и причалила к берегу, чтобы взять ее и доставить обратно к башне Св. Фомы. Чосер не сел в лодку и возвратился в Табард в самом пасмурном настроении.
  

Глава V.
ВСТРЕЧА ГЛАВАРЕЙ МЯТЕЖНИКОВ НА ЛОНДОНСКОМ МОСТУ

   С самого начала восстания все время стояла прекрасная погода: такого чудного утра, как то, какое было на следующий день после этих событий, никто и не запомнит. Яркими солнечными лучами осветились мирные жилища, монастыри, церкви и приюты старого Лондона; ярким светом озарены были и древние стены, и ворота Сити, где теснились вооруженные люди, и ворота и башни Тауэра, где толпились лучники и арбалетчики, и башня и стрелка собора Святого Павла, и старинное аббатство позади него.
   На противоположной стороне реки вся местность являла вид разорения и разрушения. Монастыри, замки, тюрьмы лежали в развалинах или под пеплом. Дворец Ламбет еще дымился. Весь Саутварк был занят вооруженным войском, и страх, овладевший его обитателями, был до того велик, что они покорно присоединялись к мятежникам.
   Но посмотрим, что творилось на другом конце Лондона.
   На рассвете опьяненный успехом Беглый появился со своим войском перед Епископскими воротами и выслал вперед Готбранда с призывным рожком, чтобы потребовать свободного пропуска. Стража ответила отказом, и на мятежников посыпался град стрел и дротиков. Беглый приказал сейчас же идти на приступ, как вдруг толпа напуганных осаждающими горожан оттеснила стражу и отворила ворота, мятежники вошли в Сити.
   Войско Беглого не прочь было предаться торжеству, но предводитель приказал как можно скорее идти к Лондонскому Мосту, чтобы там соединиться с силами Уота Тайлера. Мятежники тотчас же отправились туда, не встретив на пути никакого сопротивления.
   Между тем северные ворота моста были уже разбиты, и огромное большинство горожан, сочувствовавших мятежникам, устроило им восторженный прием.
   Мятежники направились по узкому проходу между высоких зданий, находившихся по обеим сторонам моста. Они шли, потрясая оружием и оглашая воздух страшными криками. Южные ворота моста были также разбиты, и здесь, на открытом пространстве, в конце Гай-Стрита, встретились друг с другом главари мятежников.
   Уот Тайлер в сопровождении Джона Бола поздравил Беглого с успехом и горячо поблагодарил его за все сделанное. Однако некоторая надменность в его обращении не совсем понравилась его собрату.
   Оставив вооруженный отряд для занятия моста, три главаря отправились в Табард и там сели завтракать. Наскоро покончив с едой, Уот Тайлер сказал товарищам:
   -- Прежде чем напасть на Тауэр, должно доказать всем, что мы вовсе не сторонники Джона Гонта, для этого мы сожжем его Савойский дворец. Что вы на это скажете, братцы?
   -- Одобряю! -- ответил монах. -- Это убедит народ, что мы не намерены слушать королевских дядей.
   -- Ну, конечно. И вот где мы можем поживиться! -- воскликнул Беглый со злобным хохотом. -- Говорят, во дворце герцога больше драгоценной утвари и сокровищ, чем в каком-либо другом доме в Англии.
   -- Дворец не следует грабить, -- сурово и властно заметил Уот Тайлер.
   -- Не грабить?! -- воскликнул изумленный Беглый.
   -- Да, надо объявить, чтобы никто под страхом смертной казни не смел присваивать ни единой вещи из Савойского дворца. Вся утварь, все золотые и серебряные сосуды, все ценные украшения, которых так много во дворце, должны быть разбиты в куски.
   -- Люди будут этим очень недовольны, -- заметил Беглый.
   -- Это докажет горожанам, что мы ищем не личной наживы, а только права и справедливости, -- сказал Джон Бол. -- Мы не разбойники, а освободители.
   -- Повторяю, ваш приказ вызовет сильный ропот и неудовольствие, -- сказал Беглый. -- Я не одобряю его.
   -- Для тебя у меня есть другое, более подходящее поручение, -- сказал Беглому Уот Тайлер. -- Пока я буду занят опустошением Савоя, ты разрушишь Ньюгэт и выпустишь узников.
   -- Я предпочел бы первое, -- проворчал Беглый. -- Впрочем, делать нечего!
   -- Ты отправишься со мной, добрый мастер Чосер, -- сказал Уот Тайлер, обращаясь к поэту, который присутствовал при этом разговоре. -- Ты увидишь справедливое возмездие, которое мы приготовили для герцога!
   -- Если бы вы согласились выслушать меня, я умолял бы вас не разрушать прекрасный Савойский дворец, -- сказал поэт.
   -- Все твои мольбы напрасны -- угрюмо ответил Уот Тайлер. -- Герцог Ланкастер -- изменил народу. Мы должны его наказать.
   -- Еще раз повторяю вам, что у народа нет лучшего друга, чем Джон Гонт! -- горячо воскликнул Чосер.
   -- Перестань! -- прервал его Уот Тайлер. -- Я уже довольно наслышался похвал ему. Нам пора идти. Пяти тысяч человек будет достаточно, чтобы разрушить Савой. Остальные займутся Ньюгэтом, а также будут смотреть, чтобы король и Совет не ускользнули из Тауэра.
   -- Быть по сему! -- отвечал Беглый. -- Когда покончу с Ньюгэтом, загляну в Ломбардскую Улицу. Мне нужно покончить старые счеты с мессером Бенедетто.
   -- Делай, как знаешь, -- сказал Уот Тайлер. -- Но не трогай Тауэра, пока я не вернусь из Савоя.
   Главари вышли и сели на коней, которые уже ждали их, оседланные, на дворе Табарда.
   Они двинулись вдоль Гай-Стрита к Лондонскому Мосту; огромному же войску был отдан приказ готовиться к выступлению в Сити. Чосеру дали верховую лошадь, он поехал рядом с Готбрандом. Часа два сряду двигалась по Лондонскому Мосту вся эта бесчисленная толпа. При вступлении мятежников в Сити жители, отчасти добровольно, отчасти из страха, устроили им восторженный прием и радушно открывали перед ними двери своих домов и винные погреба. Словом, их встречали, как избавителей, хотя едва ли искренно.
   Трое предводителей проехали вместе вдоль Корнгиля и Чипсайда до тюрьмы Ньюгэт, где Беглый остановился с Готбрандом и значительным отрядом войска, чтобы выбить ворота тюрьмы. А Уот Тайлер и Джон Бол с пятитысячным отрядом спустились с Людгэт-Гиля и направились вдоль Флит-Стрита к Стрэнду.
  

Глава VI.
УОТ ТАЙЛЕР В КРЕСЛЕ ДЖОНА ГОНТА

   Вскоре мятежники увидели перед собой Савой -- великолепную усадьбу Джона Гонта, герцога Ланкастера. То было здание, про которое старик Холиншед сказал, что "по красоте и величавости постройки, также по пышности княжеского убранства ему не было равного во всем королевстве". Герцогский дворец представлял равно величавое зрелище и со стороны Стрэнда, и со стороны реки; а его внутреннее расположение соответствовало великолепию внешности.
   Построенный в 1245 году -- приблизительно за полтора века до начала описываемых событий -- Питером эрлом Савоя и Ричмонда, -- этот благородный дворец достался после него монашеской общине Маунтджой, у которой он был куплен королевой Элеонорой, супругой Генриха III, для своего сына Генриха, герцога Ланкастера. При нем дворец был значительно расширен: на украшение его были затрачены огромные деньги. Здесь проживал плененный англичанами французский король Иоанн, сначала в 1357 году, потом вторично, шесть лет спустя. Наконец дворец перешел во владение Джона Гонта, герцога Ланкастера, который, в свою очередь, расширил его новыми пристройками и значительно украсил. Таким-то было это великолепное сооружение, когда к нему подступали мятежники с целью совершенно его разрушить. Его роскошные палаты были в изобилии снабжены дорогой мебелью, тканями, картинами, богатой утварью, драгоценностями и винами. Словом, это было достойное жилище самого гордого, самого могущественного пэра Англии, который в силу наследственных прав своей жены, дочери дона Педро, имел притязание на кастильскую корону.
   У герцога Ланкастера был свой придворный штат, более многочисленный и блестящий, чем у короля. Здесь видим камергера, вице-камергера, джентльменов-приставов, джентльменов-приспешников, лордов, рыцарей, эсквайров, дворян-виночерпиев, стольников, швецов, полсотни иоменов-приставов, комнатных грумов, пажей, врачей, духовника, милостынника, менестрелей, иоменов-носильщиков, рослых иоменов-слуг, дворецкого, казначея -- всего 300--400 человек.
   Страх, внушаемый мятежниками, был так силен, что, когда во дворце услыхали, что Уот Тайлер переправился через Лондонский Мост и идет по Сити, открыто заявляя намерение разрушить Савой, вся свита, отказавшись от всяких помыслов об обороне, сейчас же бросилась бежать, оставив во дворце только человек двенадцать. Это были дворецкий, надсмотрщик и еще несколько рослых, дюжих иоменов. Конечно, они не могли оказать существенного сопротивления, тем не менее они позаботились запереть большие наружные ворота и замкнуть на замки все двери.
   Приближаясь со своим войском ко дворцу, Уот Тайлер смотрел на него с восхищением и до того был поражен его величием, что на минуту даже подумал, не пощадить ли его и не оставить ли его для себя. Но он тотчас же отказался от этой мысли и приказал громогласно прочесть перед всем войском свой приказ, запрещавший под страхом смертной казни утаивать или выносить что-либо из драгоценной утвари или украшений дворца.
   -- И не сомневайтесь! -- крикнул он громким голосом. -- Наказание будет исполнено.
   Когда мятежники узнали о бегстве всей придворной челяди, они разом выбили ворота и двери и ворвались во дворец. Однако они встретили мужественный отпор со стороны дворецкого и находившихся с ним людей, конечно, только на самое короткое время -- эти храбрые и преданные своему долгу слуги сейчас же были перебиты.
   Одним из первых вступил во дворец Уот Тайлер: он желал увидать это роскошное жилище во всем его блеске, прежде чем оно превратится в развалины. Пока он осматривал большую дубовую лестницу, украшенную изваяниями и гербами, ее прелести были вдруг заслонены толпой дикообразных крестьян, подымавшихся на главную верхнюю галерею, которую они скоро заполнили и принялись срывать со стен дорогие ткани, рвать и разрушать все картины и украшения.
   Едва Уот Тайлер вошел в большую пиршественную залу и заметил ее роскошную обстановку, как и туда ворвался новый поток мятежников, уже готовых начать разрушение. Но главарь властно приказал им остановиться и, усевшись в кресло Джона Гонта, посадил по левую от себя руку Джона Бола, а Чосеру, которому он приказал следовать за ними, разрешил занять место пониже. Затем он приказал, чтобы все ценное было собрано и положено перед ним на столе, дабы ему видеть самому уничтожение всех этих сокровищ.
   Приказ был исполнен с поразительной быстротой. Все лари и шкафы были опорожнены, и огромный стол, за которым, по обыкновению, обедали приближенные герцога, был почти совершенно загроможден огромными, употреблявшимися только на больших пирах, золотыми и серебряными сосудами, большею частью с превосходными чеканными украшениями: тут были большие серебряные кубки, фляжки, долговязые стаканы и затейливо исписанные кувшины. Ко всему этому прибавились еще и другие украшения, которые удалось собрать: цепочки, пояса, броши, запоны с бриллиантами и другими драгоценными камнями, вышитые мантии и затканные золотом и серебром одежды, имевшие чрезвычайно красивый вид.
   Чосер негодовал в душе, глядя на огромную груду сокровищ и роскошных одежд, обреченных на скорое истребление. Уот Тайлер приказал приготовить угощение для себя и Джона Бола. Предводители мятежников пригласили Чосера сесть с ними за стол и разделить трапезу. Поэт согласился, но ничего не мог есть.
   Взяв из груды собранных сокровищ большой кубок, Уот приказал наполнить его наилучшим гасконским вином из герцогского погреба. Потом, осушив кубок до дна, он бросил его на пол и растоптал ногой. Замечая, что стоявшие вокруг люди жадно посматривают на сверкающую груду сложенных перед ними сокровищ, и опасаясь, как бы они не поддались соблазну и не ослушались его приказаний, он велел немедленно принести молотки, которыми вся золотая и серебряная утварь и все сосуды были расплющены и разбиты в куски. Вслед затем были уничтожены все украшения; бриллианты и другие драгоценные камни были истолчены в ступках, и пыль их развеяли на все стороны. Что же касается вышитых мантий и дорогих одежд, то они были изрублены в куски.
   Уот Тайлер, взяв с собой Чосера, вышел на террасу над Темзой, чтобы видеть, как обломки драгоценностей будут брошены в реку. Когда опорожнена была в воду последняя корзина, он с мрачной усмешкой сказал, обращаясь к поэту:
   -- Расскажи герцогу все, что ты видел, тогда он поймет, какую покорность я изъявил бы ему, если бы он был здесь. Теперь ты свободен и можешь уйти, если, впрочем, не пожелаешь остаться и посмотреть, как будет сожжен дворец.
   -- Я уже и без того слишком много видел! -- с горечью сказал Чосер. -- Я только взгляну в последний раз на здание, которое так любил, и затем удалюсь.
   С минуту он смотрел на великолепный дворец, казавшийся теперь более красивым, чем когда-либо, и затем удалился. Освободившись от мятежников, поэт поспешил покинуть Лондон, куда возвратился только тогда, когда эти грозные времена окончательно миновали.
   -- Теперь подожгите дворец! -- воскликнул Уот Тайлер. -- Да постарайтесь, чтобы дело было сделано на славу.
   Мятежники усердно принялись исполнять его приказание, разжигая горючие вещества, заранее приготовленные в различных частях здания. В это время Уот Тайлер покинул террасу над рекой. Когда он проходил через дворец и еще раз увидел его величие, в его душу, быть может, прокралось некоторое сожаление, но он не поддался этому чувству. Заметив, что костры разгораются, он вышел из дворца и остановился посреди двора, чтобы следить за ходом пожара.
   Скоро пламя начало уже выбиваться из нескольких больших бойниц. Тогда приказано было всем покинуть дворец. Но мятежники повиновались очень лениво, пришлось затрубить в рога, чтобы заставить их собраться. Вдруг из дворца выбежали с полдюжины человек, тащивших за собой пленника, которого они привели к своему предводителю. Тот сразу узнал в нем Лирипайпа.
   -- Что он сделал? -- спросил Уот.
   -- Он ослушался твоего приказания, спрятал под своей курткой большое золотое блюдо, -- ответил его обвинитель. -- Смотри, вот оно!
   -- Смерть ему! -- сурово проговорил Уот Тайлер.
   -- Пощади! -- воскликнул несчастный. -- Ты столько лет знал меня в Дартфорде... Ведь я отдал блюдо!
   -- Нет, ты его спрятал! -- воскликнул неумолимый обвинитель. -- Мы нашли его у тебя.
   -- Положите золотое блюдо под его куртку, -- сказал Уот. -- Потом бросьте его вместе с ним в огонь.
   Ужасный приговор был исполнен в точности. Невзирая на крики и сопротивление несчастного воришки, его выбросили в открытое окно; он погиб в пламени.
   Лирипайп был не единственным из дартфордских мятежников, погибших при пожаре Савойя. Марк Кливер, Куртоз, Гроутгит, Питер Круст и многие другие, до сорока человек, проникли в подвальные погреба герцога и здесь устроили пирушку, выбив дно одной бочки с мальвазией и еще другой бочки, с гасконским вином. Хотя их предупреждали, что дворец объят пламенем, они не обратили внимания на это и продолжали бражничать, пока обрушившаяся с оглушительным треском большая стена не отрезала им выхода из подвала. Несчастные очутились в каменной западне; товарищи даже и не пытались их выручить, а предоставили их на произвол судьбы. По всей вероятности, вино, которое было у них в изобилии, продлило их злополучное существование. Их крики слышны были целую неделю. Потом все смолкло.
   Пожар Ламбетского дворца представлял величавое зрелище, но то были пустяки в сравнении с пожаром Савойя. Дворец герцога Ланкастера был втрое обширнее Ламбета, гораздо выше и лучше построен: пожар его был виден во всех местах Лондона. Огромное здание горело всю ночь; и когда время от времени огненные языки подымались на большую высоту, зрелище, хотя и ужасное, было поразительно прекрасно.
   Ничто не могло произвести на горожан более подавляющее впечатление. К тому же этот пожар доказывал, что мятежники вовсе не были сторонниками честолюбивого Джона Гонта, как о них прежде думали.
   Пожар дворца был прекрасно виден и королю с его Советом в Тауэре. Они также были поражены этим зрелищем, хотя и в ином отношении; это дело в связи с другими недавними событиями заставило их думать, что все вельможи и джентльмены Англии обречены на гибель.
  

Глава VII.
ОБЕЗГЛАВЛИВАНИЕ МЕССЕРА ВЕНЕДЕТТО

   Пока один отряд мятежников был занят разрушением Савойского дворца, Беглый с другой шайкой совершал еще более ужасные злодеяния.
   Когда тюрьма Ньюгэт была разбита и узники освобождены, к рати мятежников прибавилась новая многочисленная орда отчаянных головорезов. Многие дома были разграблены, когда это воинство проходило через Старый Чендж, близ собора Святого Павла и вдоль Чипсайда, в направлении к Ломбард-Стриту; никто из жителей не мог избавиться от мятежников иначе, как заявив себя их сторонником. Испуганные горожане делали все возможное, чтобы умилостивить мятежников, которые были теперь полными хозяевами в Сити. Лавки со съестными припасами, винные погреба и мясные ряды были открыты перед ними настежь. Беглый не возбранял грабить, но строго запретил всякое пьянство и обжорство до тех пор, пока дневная работа не будет покончена.
   На своем пути мятежники останавливали всякого встречного и спрашивали:
   -- За кого ты?
   И, если тот не отвечал "За короля и народ", его убивали. Таким образом, всюду распространяя ужас и разрушение, рать направлялась к Ломбард-Стриту.
   Может показаться странным, что при таком мужественном лорде-мэре, как сэр Уильям Вальворт, при таком достойном гражданине, как сэр Джон Филпот, мятежники могли совершать столь ужасные неистовства, не встречая никакого отпора. Но дело в том, что горожане, остававшиеся верными королю, были поражены безотчетным страхом, они думали только о том, чтобы оградить свои жилища. С этой целью наиболее зажиточные из них собирали у себя друзей и возможно большее количество слуг и укрепляли свои дома окопами и рогатками.
   Так все более крупные постройки обращены были в крепости. Так как почти все вооруженные люди были заняты защитой жилищ, то лорд-мэр и сэр Джон Филпот увидели полную невозможность собрать достаточное количество войска, чтобы напасть на мятежников с малейшей надеждой на успех. Они не могли набрать даже и трехсот человек. Что можно было сделать с такой горстью людей против огромного войска, кстати, усиленного теперь всеми ненадежными горожанами, число которых доходило до двадцати тысяч!
   В те времена в Сити жили два известных рыцаря -- сэр Роберт Нольс и сэр Пердукас д'Альбрет. Каждый из них имел по 120 ратников, хорошо вооруженных и готовых в любую минуту выступить против мятежников, но оба рыцаря желали приберечь свои силы для короля, понимая, что он скоро будет в них нуждаться.
   Когда Уот Тайлер и остальные предводители мятежников перешли Лондонский Мост и вступили в Сити, лорд-мэр и эти оба предусмотрительных и опытных рыцаря собрались на совещание. Они настойчиво советовали лорду-мэру не нападать на мятежников, которые тогда совсем разрушили бы Сити, а выждать более благоприятного случая, который не замедлит представиться.
   Как мы упоминали, Ломбард-Стрит в то время населен был почти исключительно богатыми итальянскими купцами-ростовщиками. В последнее время они стали брать на откуп некоторые правительственные налоги, в числе которых была и злополучная подушная подать, послужившая поводом к восстанию. Уверенный в том, что соберет несметные сокровища, разграбив дома этих богатых итальянских купцов, подталкиваемый еще желанием отомстить мессеру Венедетто, Беглый спешил как можно скорее попасть в Ломбард-Стрит.
   Услышав о приближении мятежников, купцы наскоро попрятали сундуки с драгоценностями и дорогой утварью в подвалах и других потайных местах. Захватив с собой по возможности больше золота, они покинули свои дома и укрылись в соседних церквах Св. Марии Вульнотской, Св. Эдмонда и Всех Святых, где надеялись быть в безопасности. Напрасная надежда!
   Когда Беглый свернул от Чипсайда на Ломбард-Стрит, он объявил своим спутникам, что намерен предоставить им сокровища ломбардских купцов, этих грабителей народа.
   -- Идите и берите все, что можете! -- воскликнул он. -- И с каждого дома я требую десять тысяч марок; все же остальное -- ваше и должно быть разделено поровну между всеми вами. Мы заставим этих негодяев сказать, где они запрятали свои сундуки с сокровищами.
   Ворвавшись в дома итальянских купцов, мятежники были крайне удивлены, найдя их жилища опустевшими. В первую минуту они даже испугались, не унесены ж все сокровища, но скоро разыскались тайники, где были спрятаны лари и мешки с деньгами. Мятежники не замедлили опорожнить их, причем добросовестно откладывали сумму, предназначенную для своего вождя.
   Когда все ценное было взято из домов, Беглый, с Готбрандом и большим отрядом отправились на поиски беглецов, заранее предупрежденные, что они укрылись в церквах.
   Несчастный Венедетто и двое других итальянских купцов были найдены в церкви Св. Марии. Они находились у алтаря. Стоявшие перед ними священники угрожали вторгнувшейся толпе громами и карами церкви, если она осмелится их тронуть. Но Беглый и его спутники были не из тех, кого можно запугать подобными угрозами; они бросились вперед и вытащили свои жертвы из священного убежища.
   Злополучный Венедетто, читая свой приговор в грозном взоре Беглого, упал на колени и стал умолять о пощаде, поднося ему в то же время мешки с золотом, которые захватил с собой. Беглый хотя и взял деньги, но нисколько не смягчился. Он посмотрел на валявшегося у его ног купца зловещим взором и сказал:
   -- Я полагаю, что это -- выкуп, которого ты еще не уплатил?
   -- Мой выкуп составлял тысячу марок, здесь же десять тысяч, -- отвечал Венедетто. -- Возьми их и пощади мою жизнь!
   -- Золото я возьму, но пощадить тебя не могу, -- сказал Беглый. -- Твое имя внесено в список тех, кто приговорен к смерти за жестокие притеснения, причиненные народу. Я не могу простить тебя, если бы даже хотел. Готовься к немедленной смерти! Один из этих священников даст тебе отпущение грехов.
   -- О, пощади меня, и я укажу тебе, где ты можешь найти несравненно больше сокровищ! -- взмолился Венедетто.
   С минуту Беглый колебался, потом сказал угрюмо, с прежним неумолимым взором:
   -- Это невозможно!
   Призванный священник должен был последовать за несчастным купцом, которого поволокли к лобному месту на Чипсайде, где уже собралась огромная кровожадная толпа.
   Так как перед этим здесь уже были казнены несколько человек, то обрызганные кровью ступени помоста были мокры и скользки. Дюжий мужчина отталкивающей наружности, выполнявший обязанность палача, приказал Венедетто стать на колени. К осужденному приблизился священник и сказал ему несколько слов шепотом; затем, выслушав его ответ, он дал ему отпущение.
   Едва Венедетто успел приложиться к Распятию, как палач взмахнул мечом и отсек ему голову. Она скатилась к подножию ступеней и была подхвачена толпой.
  

Книга пятая
СМИТФИЛД

  

Глава I.
НОЧЬ УЖАСОВ

   В ту ночь Беглый расположился главной квартирой в Лиден-холле -- большом частном доме, принадлежавшем тогда некоему сэру Гюгу Нэвилю. Это здание было обнесено стенами с низкими зубцами, крытыми свинцом; отсюда и его название {Лиденхолл (Leadenhall) от англ. leaden -- свинцовый.}. Внутри него был большой двор. Впоследствии этот дом принадлежал знаменитому Ричарду Уиттингтону {Сэр Ричард Уиттингтон мало известный в Европе, пользуется славой в Англии. Это был богач и патриот описываемого времени. Года за два до восстания Тайлера он дал взаймы Сити большую сумму; потом он делал ссуды и подарки самим королям, строил церкви и школы. Граждане отблагодарили его: он стал сначала олдерменом, потом шерифом Лондона, наконец, лордом-мэром (1397--1419) и членом парламента. Англичане называют своего Уиттингтона "образцовым купцом Средневековья".}.
   В Лиденхолле после кровавой дневной работы Беглый еще долго пировал и бражничал с Готбрандом и другими своими товарищами, вспоминая среди смеха и шуток жестокие деяния, совершенные ими, и замышляя новые подобные же подвиги на завтрашний день. В этом доме он устроил склад всех несметных сокровищ, добытых в тот день грабежом.
   Огромный двор был переполнен вооруженными людьми, которые всю ночь стояли на страже. Стража была расставлена также на прилегающих улицах и на рынках Грэсчерч и Фэнчерч из опасения внезапного нападения. Но в Чипсайде, где днем происходило столько избиений (все купцы были обезглавлены на Стандарде), тысячи до бесчувствия напившихся негодяев спали вповалку и, по словам Фруассара, "могли быть перебиты, как мухи, если бы несколько вооруженных человек напали на них". Несмотря на то, никто из верных королю граждан не решался выйти из дома.
   Совсем иначе провел эту ночь Уот Тайлер. После того как было решено действовать порознь, он расстался со своим собратом-командиром. Потом, когда разрушение Савойского дворца было закончено под его наблюдением, он повел свою рать по нижней части Сити, вдоль Темзинской и Тауэрской улиц, к Тауэрскому Холму. Там он расположился лагерем с целью отрезать всякое подкрепление королю и задерживать доставку съестных припасов в осажденную крепость. При проходе через Сити Тайлер строго запретил грабить. Впрочем, сочувствовавшие мятежникам горожане доставили им огромные запасы; и Уот объявил своим людям, что пока они должны довольствоваться этим.
   В осажденной крепости все провели страшную ночь ужаса и тревог, всякое сообщение с друзьями и с Сити было теперь отрезано. С вершины Белого Тауэра -- обычного места наблюдений -- король и члены Совета видели пожар Савойского дворца; они могли также убедиться в наступлении Уота Тайлера и в занятии его войском Тауэрского Холма.
   Было уже ясно, что назавтра крепость неминуемо подвергнется осаде; и были сделаны все приготовления к обороне. Но было не менее ясно, что даже самые отважные и доблестные из рыцарей, а именно сэр Симон Бурлей и сэр Евстихий де Валлетор, не надеются на успех -- у них были основания опасаться измены гарнизона.
   По приказанию короля сэр Джон Голланд был освобожден из заточения в башне Вошан, но ему не было разрешено возвратиться во дворец. Его послали держать стражу на стенах крепости.
  

Глава II.
ВСТУПЛЕНИЕ УОТА ТАЙЛЕРА В ТАУЭР

   На следующее утро всякий, кто смотрел со стенных бойниц крепости и с вершины сторожевой башни, мог видеть, что Тауэрский Холм покрыт несметным полчищем вооруженных мятежников. А крики этих дикообразных людей наводили ужас. Вскоре часть мятежников со знаменем св. Георгия начала спускаться с холма и подъехала возможно ближе к Бастионным Воротам. Затрубив в рога, они объявили, что если король не выйдет немедленно для переговоров с их предводителем, то их рать тотчас же приступит к осаде крепости и изобьет всех находящихся в ней.
   Это дерзкое поручение было передано Ричарду и сильно взволновало его. Собрав Совет, он обратился к нему за указаниями. Сэр Симон Бурлей высказался в том смысле, что королю следует согласиться на свидание перед Бастионными Воротами, а во время этих переговоров его сторонники постараются захватить главаря мятежников, втащить его в Тауэр и немедленно казнить. Этот план был встречен всеобщим одобрением. Со стенных бойниц раздались призывные звуки труб; и мятежникам дано было знать, что через час король выедет из ворот крепости для краткого совещания с их предводителем.
   Осаждающие выразили свое удовольствие громкими криками. Незадолго перед тем, как должно было произойти свидание, большой отряд арбалетчиков двинулся с холма в направлении к Бастионным Воротам. Во главе их ехал Уст Тайлер, сопровождаемый конвоем телохранителей из двухсот отборных ратников.
   Не смущаясь видом этих огромных сил, Ричард, вооруженный с головы до ног и сидя на могучем коне, выехал из ворот крепости. Его сопровождали сэр Симон Бурлей, сэр Евстахий де Валлетор, сэр Осберт Монтакют, бароны де Вертэн и де Гоммеджин -- все в полном вооружении и на прекрасных конях. В тылу их находились сотня арбалетчиков.
   Увидя выехавшего короля и его спутников и заметив также, что у Бастионных Ворот теснятся лучники и арбалетчики, Уот Тайлер приказал своим перейти в наступление и ринулся вперед. В то же время отряд пеших мятежников с громкими криками устремился вслед за конницей.
   Встревоженный этими признаками нападения, король немедленно повернул коня. Как ни старались сэр Симон и сэр Евстахий остановить его, он возвратился в крепость; и они были вынуждены последовать за ним. Уот Тайлер и его ратники стремительно бросились за ними, они помешали затворить ворота, поднять подъемный мост и спустить забрало.
   Натиск был так быстр и удачен, что не прошло и четверти часа после отступления короля, как тысячи две мятежников вошли уже в крепость -- Тауэр был взят Тайлером почти без боя. Стража у ворот и на стенных бойницах была удалена и заменена мятежниками.
   Только верхняя часть Белого Тауэра была еще в руках приверженцев короля, ее занимали сэр Симон Бурлей, сэр Евстахий де Валлетор и другие рыцари.
   Архиепископ кентерберийский и лорд верховный казначей нашли убежище в часовне Белого Тауэра. Но предводитель мятежников решил не тревожить их до поры до времени и оставить там, где они находились.
   Единственными лицами во дворце, с которыми он желал теперь иметь дело, были король, принцесса и Эдита.
  

Глава III.
ПРЕДЛОЖЕНИЕ УОТА ТАЙЛЕРА КОРОЛЮ

   Вторжение мятежников в Тауэр было так неожиданно, и они ворвались в таком огромном количестве, что гарнизон крепости отчасти со страха, отчасти, как и предполагалось, по тайному сочувствию делу мятежников не пытался оказать сопротивление. Только стража, находившаяся на дворцовых воротах, сохранила верность королю: она геройски воспротивилась пропустить главаря мятежников и его спутников. Но и эти храбрецы скоро были перебиты.
   Сойдя с коня на дворе Тауэра, Уот Тайлер в сопровождении дюжины ратников вступил во дворец. Узнав от одного из привратников, что король находится в покоях принцессы, он приказал испуганному прислужнику вести его туда. Когда предводитель мятежников гордой поступью проходил по дворцовой галерее, он чувствовал, что цель его честолюбивых стремлений наконец достигнута: верховная власть была уже почти в его руках. А обитателями дворца овладела сильнейшая оторопь. Грумы, пажи и йомены разбежались. Смертельно перепуганные придворные дамы принцессы заперлись в своих комнатах.
   Около принцессы осталась одна только Эдита. Они были вдвоем, когда Ричард вошел в покои своей матери. Присутствие духа и мужество не изменили принцессе даже при этом тяжелом испытании; Эдита также проявляла много твердости и мужества.
   Король сообщил им, что Тауэр взят мятежниками и что они должны с минуты на минуту ожидать посещения Уота Тайлера. Оттого-то они нисколько не удивились, когда дверь вдруг отворилась -- и в комнату вошел предводитель мятежников, оставив своих спутников за дверью.
   Сделав несколько шагов, он остановился. Его мощная фигура, казавшаяся еще крупнее в доспехах, его надменная осанка и крайняя суровость во взоре придавали ему чрезвычайно грозный вид. Он не поклонился ни королю, ни принцессе и ждал, пока заговорят с ним. Но король молчал. Тогда принцесса собрала всю свою твердость духа и сказала дерзкому пришельцу:
   -- Как ты смеешь осквернять этот покой твоим присутствием?
   -- Я нахожусь здесь по праву победителя, сударыня, -- отвечал Тайлер. -- Тауэр в моих руках, и я могу входить во всякую комнату, в какую мне заблагорассудится. Я пришел сделать некоторые предложения вашему сыну, королю. И я буду сильно удивлен, если вы ввиду его же безопасности и благополучия не посоветуете ему принять их.
   -- Говори, что ты намерен сказать! -- воскликнул Ричард, к которому уже вернулось его самообладание.
   -- Во-первых, -- высокомерно начал предводитель мятежников, -- позволь тебе объявить (что, впрочем, и без того очевидно), что только я один могу удержать тебя на троне. В настоящее время я располагаю большей властью, чем твой дядя, Джон Гонт, дворец которого я вчера сжег, и чем графы Кембридж и Букингам. Хотя я веду войну против вельмож и рыцарей, а также против духовенства, но я не только не хочу свергать тебя с престола, а, наоборот, намерен при некоторых условиях поддержать твою власть.
   -- Излагай твои условия! -- сказал Ричард. -- Я готов их выслушать.
   -- Для того чтобы народ мог иметь к тебе доверие, ты женишься на девушке из народа, -- продолжал Уот Тайлер. -- А для того, чтобы я мог иметь к тебе доверие, твоей супругой должна быть моя дочь, Эдита.
   Прежде чем Ричард успел ответить, принцесса поспешила вмешаться.
   -- Эдита вовсе не дочь народа, -- смело сказала она. -- Точно также она не твоя дочь!
   -- Но она слывет за таковую, -- ответил Уот Тайлер. -- И этого достаточно.
   Потом, обращаясь к королю, он добавил:
   -- Дай мне ответ, чтобы я знал, как мне действовать.
   -- Государь! -- сказала Эдита. -- Прежде чем вы ответите этому дерзкому человеку, позвольте мне, прошу вас, сказать несколько слов. Я не связана перед ним долгом дочернего почтения, которого вовсе и не питаю к нему. Отвергните его дерзновенное предложение, отвергните с презрением! Не бойтесь ни его угроз, ни злобы. Он не посмеет поднять руку на вашу царственную особу! Если же он обнажит меч, то пронзит им мою грудь, а не вашу!
   Эти слова были сказаны с такой настойчивой твердостью, что Уот Тайлер отступил, а Эдита стала между ним и королем. Мгновение спустя предводитель мятежников уже оправился и воскликнул яростно:
   -- Не смей и думать становиться помехой моим замыслам, девчонка! Я задумал твой брак -- и он должен состояться, иначе ты и твоя высокая покровительница горько в этом раскаетесь, а король утратит корону! Кто воспротивится моему решению?
   -- Я не против него, -- ответил король.
   -- Ты слышала? -- торжествующим голосом проговорил Уот Тайлер. -- Король согласен. Теперь будешь ли ты повиноваться?
   -- Я никогда не выйду замуж! -- сказала Эдита.
   -- Никогда не выйдешь замуж? -- воскликнул Ричард. -- Даже если я предложу тебе свою руку?
   -- Я уже помолвлена с Небесами, -- ответила она. -- Вчера вечером я произнесла торжественную клятву перед алтарем в присутствии архиепископа и ее высочества.
   -- Это правда! -- вставила принцесса.
   У Ричарда вырвался крик отчаяния.
   -- Не тревожьтесь, государь! -- сказал Уот Тайлер. -- Она все равно будет вашей. Архиепископ даст ей разрешение от обета, иначе он поплатится головой!
   Сказав это, Уот Тайлер вышел из комнаты, с явным намерением привести в исполнение свою угрозу.
   -- Я удержу его! -- крикнул Ричард, поспешно бросившись за ним.
   Но он был остановлен стражей мятежников, поставленной у входа.
   -- Я оказываюсь пленником в своем собственном дворце! -- воскликнул Ричард, возвращаясь.
   На лице его отразилась мучительная тревога, и он добавил:
   -- Добрый архиепископ падет жертвой!
   -- Нет, сын мой! -- возразила принцесса. -- Небеса не допустят столь чудовищного деяния. Архиепископ находится в безопасности, в Белом Тауэре.
  

Глава IV.
КАЗНЬ АРХИЕПИСКОПА И ЛОРДА ВЕРХОВНОГО КАЗНАЧЕЯ

   Выйдя из покоев принцессы, Уот Тайлер оставил, как было уже сказано, стражу у дверей, отдав строгий приказ не выпускать из комнаты никого, не исключая самого короля. Взяв с собой новый отряд людей, главарь принялся обыскивать дворец. Вскоре он напал на одного из архиепископских слуг, который, будучи запуган угрозами смертной казни, провел его и его воинов потайным ходом в часовню Белого Тауэра, где они нашли архиепископа и сэра Роберта Гэльса за молитвой.
   Обедня только что была отслужена, и оба приобщились св. Тайн. Не зная, что может случиться, архиепископ всю ночь провел в молитвенном бдении. Теперь же, склонив колена у алтаря, он молился и каялся в грехах. Рядом с ним, также преклонив колена, молился сэр Роберт в то время, когда мятежники ворвались в часовню. Встревоженные шумом, оба почтенных мужа оглянулись. Завидя этих дикообразных людей, вооруженных пиками и топорами, они сразу догадались об их намерении, но не изменили своего коленопреклоненного положения.
   Устремившись к архиепископу, который был в полном епископском облачении, в вышитой далматике, в стихаре и в черной бархатной шапочке, Уот Тайлер грубо схватил его за плечо и заставил подняться. Лорд-казначей тотчас же поднялся сам.
   -- Что тебе нужно? -- спросил архиепископ.
   -- Иди со мной, Симон Сэдбери, и освободи одну молодую девицу от обета, который она произнесла перед тобой вчера вечером в присутствии принцессы! -- отвечал Уот.
   -- Я не могу освободить ее, если бы даже хотел, -- сказал архиепископ. -- Но я не захотел бы этого сделать, если бы и мог.
   -- В таком случае, ты должен умереть, -- объявил Уот.
   -- Я прекрасно знаю, что не получу пощады от тебя, безжалостный хам! -- воскликнул архиепископ.
   -- Ты прав, Симон Сэдбери! -- ответил Уот. -- Ты уже давно приговорен к смерти за твою измену народу: я не мог бы пощадить тебя, если бы даже ты исполнил мою просьбу. Ты так же приговорен умереть смертью изменника, -- добавил главарь, обращаясь к сэру Роберту Гэльсу, который сурово смотрел на него. -- Выведите их отсюда! -- продолжал Уот, обращаясь к своим спутникам.
   -- Да, пусть нас ведут! -- сказал архиепископ лорду-казначею. -- Мы оба вполне готовы к смерти. И, право, лучше умереть, когда уж нет больше отрады в жизни!
   -- Но я предпочел бы умереть с оружием в руках, -- сказал сэр Роберт.
   Во все продолжение этой тягостной сцены оба держались со своим обычным достоинством. Их слова, осанка и движения были так величественны, что мятежники не дерзнули даже прикоснуться к ним, когда выводили их из часовни.
   Этот захват был совершен с такой быстротой, что сэр Симон Бурлей и сэр Евстахий де Валлетор, находившиеся в верхней части башни, даже не знали о случившемся.
   Первоначально Уот Тайлер намеревался казнить архиепископа и лорда верховного казначея на лужайке перед часовней Св. Петра. Но потом он передумал и решил, что казнь должна происходить на вершине Тауэрского Холма, там оставлены были Джон Бол с большей частью мятежников, потому что всем немыслимо было войти в крепость. Вот почему он отдал приказ, чтобы пленников вели туда, а сам, сев на коня, поехал во главе шествия.
   С вершины Белого Тауэра сэр Симон Бурлей, сэр Евстахий де Валлетор и другие рыцари могли наблюдать это грустное шествие. Они видели двух почтенных сановников, шедших узниками, под конвоем толпы мятежников; видели подле них какого-то зверского вида негодяя, несшего секиру на плече, а перед ним Уота Тайлера на коне. Но они не могли ни защитить, ни освободить узников: ратники и арбалетчики гарнизона отказались им повиноваться.
   Из окон дворца Ричард и его мать с Эдитой были свидетелями этого душу разрывающего зрелища. Они видели ожесточенную толпу мятежников, шедшую следом, с пиками и топорами, слышали грозные возгласы: "Смерть изменникам! Смерть притеснителям народа"! Они отлично знали, к чему все это клонится.
   Таким образом, шествие миновало ворота Садового Тауэра, пересекло задний двор и выступило из Бастионных Ворот. На всем пути пленники подвергались оскорблениям и поруганиям со стороны гнусных чудовищ, следовавших за ними; а оба почтенных мужа все время держались с неизменным достоинством. Они подверглись еще более грубому обращению, когда приблизились к Тауэрскому Холму; добрый архиепископ должен был собрать всю сбою твердость духа, чтобы пройти через это страшное испытание. Что же касается лорда-казначея, то отвага поддерживала его: он так грозно смотрел на своих мучителей, что те невольно отступали прочь.
   До тех пор на Тауэрском Холме никогда не было лобного места: здесь не происходило ни одной казни. Только на этот раз место обагрилось самой благородной кровью в Англии. На гребне холма остановился Джон Бол, сидевший на своем ослике. Он следил за мученическим прохождением жертв, ликуя от восторга при тех оскорблениях, которым они подвергались. Когда они стали медленно подыматься в гору, он спустился вниз навстречу архиепископу и обратился к нему с насмешливым приветствием:
   -- Добро пожаловать, Симон Сэдбери, на Тауэрский Холм! Наконец-то ты получишь награду за твои преступления.
   -- Что я сделал такого, что вы хотите убить меня? -- спросил архиепископ. -- Я хочу знать, в чем моя вина.
   -- Ты причинил много зла народу, -- ответил Джон Бол. -- И ты уже давно обречен на смерть. Не так ли, друзья мои?! -- воскликнул он, оглядываясь кругом на ожесточенную толпу. -- Разве он не должен умереть?
   -- Он должен умереть! -- заревела толпа, словно в один голос.
   -- Слышишь, Симон Сэдбери? -- крикнул Джон Бол. -- Твой приговор произнесен.
   -- Я не желаю говорить с тобой, вероотступник! -- сказал архиепископ. -- Но я хочу обратиться к твоим ослепленным товарищам. Прошу не о пощаде моей жизни; спрашиваю только: какое зло я сделал?
   -- Ты грабил нас! -- закричали в ответ тысячи голосов.
   -- Ошибаетесь! -- ответил архиепископ. -- Я работал для вашего блага; я тратил на вас свои деньги. Пусть за меня ответит город Кентербери! Вы же знаете, что я сделал для этого города. Ведь я наполовину отстроил его.
   -- Не слушайте его! -- крикнул Джон Бол. -- Он врет.
   -- Он должен умереть! -- кричала неумолимая толпа.
   -- Выслушайте меня, обманутые люди; -- воскликнул архиепископ таким голосом, который невольно заставлял насторожиться. -- Если вы убьете меня, то навлечете на себя гнев справедливого Мстителя. Вся Англия будет подвергнута отлучению {Отлучение, или интердикт, собственно, значит запрет. Когда интердикт налагался на целую страну (interdictum generate), совершался мрачный, потрясающий нервы обряд с погашением свечей в храмах. Алтари и иконы покрывались трауром; службы и требы прекращались; никто не смел есть мясо и стричься; все каялись ежедневно; браков не совершалось; младенцев не крестили; трупы валялись на улицах и дорогах без погребения. Понятно, что народ приходил в страшное возбуждение -- и нужно было умилостивить папу: интердикт был важным орудием церкви в борьбе с государством.}.
   В ответ раздался яростный крик толпы. Когда она несколько успокоилась, Джон Бол сказал:
   -- Мы не только не боимся отлучений папы Григория {Эйнсворт имеет ввиду здесь, очевидно папу Григория XI; но он был введен в заблуждение, вероятно, путаницей в счете пап, произведенной "великим расколом". Во время мятежа 1381 года было два папы, но ни одного Григория. Григорий XI, возвратившийся из Авиньона в Рим в 1377 г., умер год спустя. В Риме его преемником был Урбан VI (1378--1389), а в Авиньоне был провозглашен свой папа, Климент VII (1378--1394). Так четыре раза чередовались двойные папы, до 1415 года.}, но и вовсе не признаем его власти. Ты был великим притеснителем народа, и правосудие наконец постигло тебя. Приготовься к немедленной смерти.
   -- Я уже приготовлен, -- с твердостью ответил архиепископ. -- Всю прошлую ночь я провел в молитве и покаянии. И когда твой бессовестный командир напал на меня, я молился, преклонив колена, у алтаря. Дай Бог, чтобы ты был так же приготовлен встретить свой конец, который уже близок! Я прощаю тебя, и да простит тебя так же Господь.
   Лорд верховный казначей добавил вдруг грозным голосом.
   -- Я же не даю своего прощения такому негодяю, как ты, который отрекся от своей веры и поднял народ на мятеж! Кровь моя будет вопиять к Небесам об отмщении тебе. Призываю тебя на суд перед Престолом Божиим не далее как в трехдневный срок!
   Эти слова были так ужасны, что навели тревогу на всех, слышавших их. Заметив произведенное впечатление, Уот Тайлер, державшийся все время в стороне, чтобы дать Джону Болу высказаться, вдруг выехал вперед на своем коне и отдал приказ приступить к казни.
   Во время всех этих пререканий из соседней лавки мясника был принесен большой чурбан. Возле него уже встал разбойничьего вида палач, он опирался на свою секиру и зловеще посматривал на свои жертвы. Вокруг столпились рассвирепевшие, жаждавшие крови люди с пиками и секирами в руках. В этом же кружке находились Уот Тайлер на своем коне и монах -- на ослике. Подле пленников стояли с полдюжины звероподобных негодяев, назначенных помогать палачу в его работе.
   Первым должен был пострадать архиепископ. Он оглянулся кругом на толпу зрителей, но не встретил ни в едином взоре выражения жалости. Потом он спокойно расстегнул нарамник тонкого полотна, перекинутый через его плечи, и снял его, а так же стихарь. Это были его единственные приготовления.
   После этого он обратился к палачу и сказал, что прощает и его. Сумрачный злодей ничего не ответил, он только знаком показал архиепископу опуститься на колени.
   Архиепископ повиновался. Но прежде чем положить голову на плаху, он поднял руки к небу и воскликнул:
   -- О, блаженные чины ангельские и святые угодники! Помогите мне вашими молитвами!
   Раздраженный этим промедлением, палач заставил его наклониться и хватил его секирой. Но удар оказался не смертельным, архиепископ слегка приподнялся и с радостным, блаженным выражением лица воскликнул:
   -- Господу угодно сопричислить меня к сонму мучеников!
   Только после седьмого удара голова этого доброго человека была отделена от тела.
   Лорд верховный казначей встретил свой конец с поразительной твердостью. С виду безучастный к возгласам зрителей, он сурово посмотрел на обоих главарей мятежа, потом, сбросив с себя свой бархатный кафтан и золотую цепь, сказал палачу:
   -- Эй, ты, подлый холоп! Возьми это себе и сделай твое дело попроворнее, если можешь!
   Обрадованный подарками или, быть может, пристыженный своею прежнею неловкостью, палач одним ударом секиры отсек голову лорда-казначея.
   Рассвирепевшая толпа не удовольствовалась этим мщением. Мятежники, воткнув на пики головы казненных, понесли их к Лондонскому Мосту и водрузили на воротах Сити, где обыкновенно выставлялись головы казненных изменников. Чтобы можно было узнать голову архиепископа, к черепу приколотили гвоздем его черную бархатную шапочку.
   Тела обеих знаменитых жертв были оставлены на Тауэрском Холме. Они пролежали там до следующей ночи -- никто не смел убрать их. Затем останки казненного лорда верховного казначея были похоронены в Темпле. А добрый архиепископ, заслуживший мученический венец, хотя ему не суждено было получить его на земле, нашел достойное место последнего успокоения в кентерберийском соборе. Когда несколько лет спустя гробница его случайно была вскрыта, оказалось, что место головы занимает свинцовое ядро. В прежние времена раз в год лорд-мэр и альдермены города Кентербери имели обыкновение посещать его могилу и молиться за упокоение его души.
  

Глава V.
КАТЕРИНА ДЕ КУРСИ В ДАРТФОРДСКОМ МОНАСТЫРЕ

   В ту ночь Конрад Бассет тайно покинул Эльтгемский дворец. Он отправился на сильном коне с Катериной де Курси позади себя в дартфордский монастырь и мчался с такой быстротой, что прибыл туда менее чем через час.
   Ворота были заперты. Прошло несколько времени, прежде чем старик привратник вышел отворить и, уступая просьбам Катерины, впустил всех во двор.
   Было довольно поздно, но настоятельница не удалилась еще на покой, она была занята молитвой. Теперь вместе с сестрой Евдоксией она вышла на крыльцо. При виде их Конрад немедленно ссадил с седла свою прелестную спутницу. Когда свет лампы, принесенной сестрой Евдоксией, упал на лицо вновь прибывшей, у настоятельницы вырвалось восклицание удивления.
   -- Я думала, что это Эдита! -- воскликнула она.
   -- Нет, я -- Катерина де Курси, -- ответила молодая девушка. -- Я явилась просить у вас убежища, святая мать.
   -- Добро пожаловать, Катерина! -- отвечала настоятельница, нежно обнимая ее. -- Мои мысли заняты были одним молодым существом, о защите которого я только что молилась.
   Конрад Бассет при столь благоприятном обороте дела почувствовал такое облегчение, как будто с его плеч свалилась огромная тяжесть, и удалился, не проронив ни слова. Он пустился в обратный путь с не меньшей поспешностью и прибыл в Эльтгемский дворец так же тайно, как и покинул его.
   Сэр Лионель очень обрадовался и совершенно успокоился, когда узнал, что его дочь в безопасности. После непродолжительного разговора со старым рыцарем Конрад хотел уже удалиться, но сэр Лионель остановил его.
   -- Я хочу предложить вам один план, -- сказал он. -- Если вы его примете, то нужно немедленно приступить к делу. Из одних ли мятежников состоит гарнизон?
   -- Я сильно этого опасаюсь, -- отвечал Конрад. -- Все они присоединились к Союзу.
   -- Решитесь ли вы предложить им перейти на сторону короля?
   -- Попробую порасспросить некоторых из них нынче вечером. Если найду почву благоприятной, то созову завтра весь гарнизон и отправлюсь с ним в Лондон.
   Попытки, сделанные Конрадом, были так хорошо встречены, что он решился на следующий же день выполнить свое намерение. Рано утром он собрал весь гарнизон на дворе замка.
   Конрад Бассет в полном вооружении, сидя на своем коне так же, как и сэр Лионель, находившийся подле него, обратился к своим людям с пространной речью. Он высказал уверенность в их неизбежном и полном поражении, если они будут продолжать мятеж, и обещал не только прощение, но и награду, если они возвратятся к своему долгу и пойдут на защиту короля. Эти доводы, обращенные к людям, которые ему сочувствовали, а главным образом, конечно, обещание награды и прощения, подействовали на слушателей. Оглашая воздух громкими криками сочувствия королю и потрясая в воздухе оружием, они пообещали следовать за Конрадом, куда бы он ни повел их.
   -- В таком случае, мы немедленно отправимся в Лондон! -- воскликнул Конрад, решившись не дать остыть их вновь пробудившейся преданности королю. -- Следуйте за мной!
   -- Помогите сразить врагов короля, -- и ваши проступки будут забыты и прощены! -- воскликнул сэр Лионель.
   Еще раз восклицания верности королю огласили эхом здания дворца, когда бывшие мятежники вслед за Конрадом и старым рыцарем переходили через подъемный мост. Таким образом, королевский дворец был на время совершенно покинут. Впрочем, для него это было даже лучше, чем вмещать в себе таких гостей, как за последнее время.
   Когда проезжали по аллее, сэр Лионель от души поздравил Конрада с успехом.
   -- Я нисколько не удивлен этим, -- ответил тот. -- Люди начали уже немножко побаиваться; и они очень обрадовались, что могут заручиться помилованием.
   По приезде на Блэкхит по совету старого рыцаря Конрад приказал сделать остановку и, обратившись к своим людям, сказал:
   -- Нам необходимо действовать теперь с чрезвычайной осторожностью. Когда мы войдем в Лондон, то должны показывать вид, будто все еще принадлежим к мятежникам. Только таким образом мы избежим нападения и будем в состоянии оказать поддержку королю. Мы заявим о себе в надлежащую минуту. Ждите, когда я подам вам знак!
   Пообещав в точности исполнять его приказания, новые сторонники короля продолжали свой путь. Когда они приблизились к Саутварку, множество опустошенных и сожженных домов свидетельствовали им о тех неистовствах, которые были совершены их бывшими товарищами. Зрелище было до того уныло и безотрадно, что невольно пробуждало чувство жалости даже в самых ожесточенных сердцах.
   Прежде чем перейти через Лондонский Мост, Конрад снова сделал остановку, чтобы переспросить свои войска; полученные ответы заставили его решиться немедленно продолжать путь к Тауэрскому Холму.
   Незадолго перед тем на воротах Сити были выставлены головы архиепископа и лорда верховного казначея. Это зрелище до того возмутило Конрада и сэра Лионеля, что они, не будучи в состоянии сдерживать свои чувства, разогнали толпу, глазевшую на останки.
  

Глава VI.
КОНРАД БАССЕТ -- ПОБЕДИТЕЛЬ БЕГЛОГО И РЫЦАРЬ

   Никогда еще Лондон не был поприщем столь странных и ужасных деяний, как в те времена, к которым относится наш рассказ.
   Тем временем как двое из лучших и мудрейших сынов Англии были зарезаны на Тауэрском Холме, приверженцы короля сделали успешную попытку изгнать из Тауэра мятежников, оставшихся в крепости после того, как Уот Тайлер удалился, чтобы присутствовать при казни.
   Вследствие предательского бездействия арбалетчиков и ратников, из которых состоял гарнизон, сэр Симон Бурлей, сэр Евстахий де Валлетор и все рыцари и эсквайры не могли предотвратить вступление Уота Тайлера в крепость и сами были вынуждены запереться в верхней части башни. Лишь после того, как Уот Тайлер повел свои жертвы на Тауэрский Холм, они незаметно пробрались в конюшни и сели на коней.
   Пока они собирали всех воинов, которых могли только найти, к ним присоединился король, который до того распалился гневом, что пожелал лично руководить нападением на мятежников. Вскочив на коня и выхватив копье у одного эсквайра, он ринулся вперед, призывая всех следовать за ним. Затем он стремительно произвел нападение на мятежников, оставшихся на верхнем дворе.
   Совершенно застигнутые врасплох, лишенные возможности защищаться, мятежники ударились в бегство. Многие из них были смяты рыцарями и перебиты, хотя большинство успели броситься на задний двор и выбежали из ворот.
   Возбужденный погоней и сгорая желанием отомстить за оскорбления, нанесенные ему лично Уотом Тайлером, Ричард опрометчиво выехал за Бастионные Ворота. Напрасно спутники кричали ему, умоляя возвратиться. Король бешено проскакал вперед более чем на двести ярдов. Вдруг он увидел страшного всадника на вороном коне, который бешено мчался прямо на него с обнаженным мечом в руках и с явным намерением взять его в плен или убить.
   Только тогда король остановился, но было уже слишком поздно. Прежде чем Ричард мог повернуться назад и ускакать, на него налетел этот грозный всадник, узнавший его издали.
   Страшный противник, с которым королю предстояло иметь дело, хотя он и не догадывался об этом, был не кто иной, как Беглый. Незадолго перед тем грозный главарь мятежников появился на Тауэрском Холме со своим отрядом. Заметив, что множество мятежников бегут из крепости, он поскакал вниз, к Бастионным Воротам, чтобы удостовериться, в чем дело. Как только Беглый узнал короля и понял возможность взять его в плен, он еще больше пришпорил свою лошадь. Накинувшись на Ричарда и схватив его коня под уздцы, он закричал грозным голосом:
   -- Сдавайся, как мой пленник!
   -- Прочь, негодяй! -- воскликнул Ричард. -- Разве ты не видишь, что я король?
   Но, к его крайнему изумлению, нападающий не отпускал его и воскликнул вызывающим голосом:
   -- Я это знаю! Тем не менее ты все-таки мой пленник.
   Вдруг на помощь королю подоспел защитник. Как раз в это время появился Конрад Бассет.
   За несколько минут перед тем он поднялся на Тауэрский Холм и проезжал по нему во главе своего отряда рядом с сэром Лионелем, как вдруг увидел, какой опасности подвергается король. Обнажив свой меч, он в ту же минуту бросился вперед, восклицая:
   -- Оставь сию же минуту его величество, негодяй, или...
   -- Что ты задумал, Конрад? -- воскликнул Беглый, не выпуская короля.
   -- Защищайся, негодный! -- отвечал Конрад.
   Не сомневаясь более в намерениях Конрада, Беглый выпустил короля, который, отъехав немного, остановился, желая видеть исход поединка.
   -- Ты изменник, предатель, Конрад! -- воскликнул Беглый.
   -- Нет, это ты -- изменник! -- ответил Конрад. -- А я -- мститель.
   Затем последовал непродолжительный, но страшный поединок, на который король и сотни других зрителей смотрели, затаив дыхание. Он окончился смертью главаря, которому Конрад пронзил горло мечом. Беглый свалился с лошади. С последним издыханием у него вырвался крик:
   -- Будь ты проклят! Ты похитил у меня корону!
   Тем временем сэр Лионель де Курси подъехал к королю.
   После объяснений, которые он успел дать его величеству, сэру Симону Бурлею и другим рыцарям, Конрад был приглашен вступить в крепость, куда он привел с собой и весь свой отряд.
   Король и молодой человек не обменялись ни словом до тех пор, пока они не достигли внутреннего дворца. Здесь Ричард вынул свой меч и в присутствии всех дворян посвятил в рыцари своего избавителя.
  

Глава VII.
ОКОНЧАТЕЛЬНОЕ СОВЕЩАНИЕ КОРОЛЯ С ТАЙЛЕРОМ

   С гребня Тауэрского Холма Уот Тайлер был свидетелем освобождения короля и смерти Беглого от руки Конрада Бассета. Как ни был он взбешен и изумлен тем, что Конрад Бассет перешел на сторону короля, он почти прощал ему эту измену: она избавляла его от единственного человека, который мог оспаривать у него верховную власть.
   Уот Тайлер не опасался никаких препятствий со стороны Джона Бола; но за последнее время он начал сильно побаиваться, что скоро между ним и Беглым возгорится смертельная вражда. Тем не менее, прикидываясь глубоко опечаленным, он горько оплакивал своего собрата-командира и клялся жестоко отомстить за него. Он приказал перенести тело убитого в Лиденхолл, куда вскоре последовал и сам, чтобы овладеть сокровищами, накопленными Беглым.
   Перед своим отъездом он оставил довольно большой отряд на Тауэрском Холме под начальством Готбранда, чтобы отрезать всякие подкрепления осажденным, а также препятствовать всякой их попытке к вылазке. Джон Бол отправился вместе с Уотом в Лиденхолл, где у них состоялось продолжительное совещание относительно дальнейшего образа действий.
   Теперь, когда Уот Тайлер должен был отказаться от своих честолюбивых замыслов насчет Эдиты, он решил захватить в плен молодого монарха, чтобы его именем приводить в исполнение все, что ему заблагорассудится.
   Чтобы завладеть снова Тауэром теперь, когда его гарнизон увеличился с приводом отряда из Эльтгема, уже требовалось немало времени; захватить же крепость хитростью было трудно. По совету Джона Бола Тайлер приказать Готбранду сделать оповещение, приглашая Ричарда встретиться с ним на следующий день в Смитфилде, где между ними должно произойти совещание с тем, чтобы король мог выслушать требования народа. Со стороны Уота Тайлера предполагалось дать торжественное обещание, что ни королю, ни его приближенным не грозит никакой опасности. А между тем главари мятежников не намеревались сдержать слово: Тайлер задумал схватить молодого монарха и умертвить его свиту.
   Об оповещении Уота Тайлера было доложено королю, который находился в то время в обществе сэра Симона Бурлея, сэра Евстахия де Валлетора, сэра Джона Ньютоуна, сэра Лионеля де Курси и вновь посвященного молодого рыцаря, Конрада Бассета. Двое членов Совета тотчас же высказались, что король не должен соглашаться на предложенное свидание.
   -- Это -- просто уловка со стороны дерзкого мятежника, который хочет завладеть вами, государь -- сказал сэр Симон. -- Если вы покинете Тауэр, то уж никогда не вернетесь в него.
   -- Но я буду находиться под охраной лорд-мэра, сэра Джона Филпота и всех честных и преданных граждан, -- возразил Ричард. -- Кроме того, я могу рассчитывать на поддержку сэра Роберта Нольса и сэра Пердукаса д'Альбрета с их дружинами.
   -- В том, что Уот Тайлер затевает какое-либо предательство, нисколько я не сомневаюсь, государь, -- заметил Конрад Бассет. -- Но он никогда не выполнит своего намерения. Ваше величество может без страха отправиться на совещание. Я убью его, как убил его собрата -- командира. С его смертью окончится восстание, так как никто другой не может заменить его и встать вместо него во главе мятежников.
   -- Сэр Конрад прав, -- сказал сэр Лионель. -- Ваше величество не подвергнетесь опасности, между тем представляющийся случай избавиться от этого могущественного мятежника столь удобен, что им не следует пренебрегать.
   -- План заманчив, но опасность слишком велика, -- заметил сэр Евстахий.
   -- Я беру весь страх на себя! -- воскликнул сэр Конрад. -- Я с радостью готов пожертвовать жизнью, чтобы избавить его величество от этого рабства и помочь ему возвратить верховную власть, которую он чуть-чуть не утратил.
   -- Вы избавите не меня одного, -- сказал Ричард, -- но еще многие тысячи моих верных подданных, жизни и имуществу которых угрожает этот негодяй с его разбойнической ордой. Милорды, я намерен отправиться на совещание в Смитфилд.
   Оба члена Совета уже не предъявляли дальнейших возражений, хотя они и не переменили взгляда на крайнюю опасность предприятия, однако надеялись на успех.
   Согласно с этим решением, был дан призывный трубный знак; и мятежникам было объявлено, что завтра в полдень король отправится в Смитфилд для совещания с их предводителем, готовый согласиться на все справедливые требования народа.
   Когда этот ответ был доставлен Уоту Тайлеру и монаху, которые пировали в Лиденхолле, Джон Бол воскликнул:
   -- Прекрасно! Мы так же легко завладеем им, как птицелов запутавшеюся в тенетах птичкой.
  

Глава VIII.
НОВОЕ ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ ОТШЕЛЬНИКА

   На следующее утро были сделаны все приготовления к этой встрече, от исхода которой зависело дальнейшее существование монархии в Англии. Вельможи и духовенство были уже обречены мятежниками на истребление. Через несколько часов должно было выясниться, разделит ли их участь сам король. Что касается Уота Тайлера, то он твердо был убежден, что если трон Англии освободится, то только он один может занять его.
   Приверженцы короля были такого же мнения. Они считали, что решительный час в борьбе знати с народом наступил и все зависит от того, удастся ли им убить главаря мятежников или же он сокрушит их. Уот Тайлер не уйдет живым с места свидания -- таково было их твердое решение. Странное дело! Главарь, со своей стороны, вполне полагался на свою счастливую звезду, он был вполне уверен, что возвратится невредимым и торжествующими
   Одетый с ног до головы в стальную броню, поверх которой красовался плащ, расшитый королевскими гербами, и сидя на превосходном боевом коне, Ричард покинул Тауэр, в сопровождении сэра Евстахия де Валлетора, сэра Симона Бурлея, сэра Конрада Бассета, де Гоммеджина, де Вертэна и прочих рыцарей и баронов. Он не знал, суждено ли ему будет когда-либо возвратиться обратно. Среди спутников короля находился и его сводный брат, сэр Джон Голланд; но высокомерный молодой вельможа держался в стороне и ехал рядом с сэром Робертом де Монтакютом.
   Отряд бывших мятежников, приведенных из Эльтгемского дворца, на верность которых теперь можно было вполне положиться, был оставлен для охраны Тауэра под начальством лейтенанта крепости и сэра Лионеля де Курси. Бойницы стен и башни были усеяны лучниками и арбалетчиками. Ворота крепости были заперты, как только из них выехал королевский отряд.
   Тем временем все войска мятежников передвинулись с Тауэрского Холма на Смитфилд.
   В те времена Смитфилд {Смитфилд (Smithfield) -- площадь в Сити. Это -- старинное Гладкое Поле (Smoothfield), служившее как для турниров, так и для казней.} представлял обширную равнину позади Тауэра, прилегавшую к восточным стенам города. Она замыкалась старою заставой и задними воротами у Тауэрского Холма.
   На этом обширном плоском поле, замечательно приспособленном для состязаний и турниров, устраивались в былое время великолепные празднества; здесь происходили также судебные и обыкновенные поединки. В 1374 году Эдуардом III был устроен здесь блестящий семидневный турнир в честь его любимицы, красавицы Алисы Перрерс, которую околдованный король привез в роскошной колеснице в сопровождении пышной свиты рыцарей и придворных дам на боевых и выездных конях.
   Но времена этих блестящих торжеств миновали. На Смитфилде расположились мятежники, у которых была одна только цель -- ограбить богатых граждан, а потом поджечь город со всех четырех концов.
   От храма св. Витольда и Францисканского Креста, близ которого находилась убогая обитель монахинь ордена св. Клары, вплоть до восточных окраин равнины расположилась теперь вся огромная рать мятежников, достигавшая, как мы уже упоминали, до ста тысяч человек. Передовые ряды состояли из лучников и арбалетчиков; остальные же мятежники была вооружены пиками, бердышами, топорами, мечами, тесаками и секирами. Все войско было пешее, за исключением Уота Тайлера, Готбранда и Джона Бола; двое первых сидели на конях, а последний -- на своем ослике.
   Голова Уота Тайлера была покрыта стальным шишаком с пучками конских волос. На нем были металлическое ожерелье и латы; оружием ему служили кинжал и короткий обоюдоострый меч. Джон Бол был в своей обычной серой монашеской рясе. Его сдвинутый назад капюшон совершенно открывал его лицо, носившее теперь почти дьявольское выражение.
   Уот Тайлер медленно объезжал чело своего войска, думая о том, какую непобедимую силу представляет эта рать, как вдруг он увидел приближающихся к нему монаха и женщину. Тотчас же узнав брата Гавэна и свою жену, он хотел было приказать, чтобы их прогнали, но какое-то безотчетное чувство помимо его воли заставило его удержаться и принять незваных гостей.
   -- Что тебе нужно от меня? -- сурово спросил он отшельника, когда они приблизились.
   -- Я пришел еще раз, и уже в последний раз, предостеречь тебя, -- отвечал монах.
   -- Я презираю твои предостережения! -- крикнул Уот Тайлер. -- Ты лжепророк, пустой сновидец! Разве ты не видишь, что я властелин и повелитель этого огромного города? Сейчас сюда должен прибыть король для заключения со мной условий.
   -- Ты рассчитываешь поймать его в свою ловушку, -- возразил отшельник, -- но сам попадешься в тенеты и погибнешь.
   -- Не дошли ли до тебя какие-нибудь слухи? -- быстро спросил Уот Тайлер, пристально глядя на отшельника.
   -- Нет! То, что я слышал, было открыто мне, но не человеком, -- отвечал отшельник. -- Спасайся немедленно, или ты наверняка погибнешь!
   -- Теперь я понимаю тебя, предательский монах! -- воскликнул Уот Тайлер. -- Ты подослан, чтобы запугать меня твоими льстивыми баснями. Ты хочешь спасти короля.
   -- Я хотел спасти тебя, маловерный! -- с гневом воскликнул отшельник. -- Ну, так погибай же в своей гордыне!
   -- Уот, было время, когда ты не пренебрегал моими советами! -- вмешалась его жена. -- Не отвергай же их и теперь. Ищи спасения в немедленном бегстве!
   -- Прочь, женщина! Я тебя не знаю! -- закричал Уот. -- Ага, вон и король. Прочь! Не то вас обоих выгонят отсюда.
   -- Итак, прощай навсегда, жестокосердый человек! -- крикнула ему жена. -- Ты вполне заслужил свою участь!
   Жена удалилась вместе с отшельником. Однако, дойдя до храма св. Витольда, она остановилась, чтобы посмотреть на предстоящее свидание. Но отшельник увел ее, говоря:
   -- Это зрелище не для тебя, женщина!
  

Глава IX.
СУДЬБА ГЛАВАРЯ МЯТЕЖНИКОВ

   Boxie задних ворот, ведущих от Тауэрского Холма в Смитфилд, Ричард нашел лорд-мэра и сэра Джона Филпота с отрядом в сто двадцать ратников. Оба рыцаря были вооружены с головы до ног -- первый в латах, второй в кольчуге. К седельной луке сэра Уильяма Вальворта была привязана тяжелая палица, а с его пояса спускался длинный меч. Вооружение сэра Джона Филпота состояло из меча, щита и боевой секиры.
   -- Неужели это -- все войско, которое вы могли собрать, сэр Уильям? -- спросил король, с упреком глядя на него.
   -- Государь! -- отвечал лорд-мэр. -- Все верные граждане, собрав своих друзей и слуг, заперлись в своих домах, но они готовы по первому знаку тревоги сделать вылазку и поспешить в Смитфилд. Сэр Роберт Нольс и сэр Пердукас д'Альбрет приведут с собой каждый по сто двадцать человек храбрых воинов; и я не сомневаюсь, что нам удастся собрать пять или шесть тысяч надежных людей.
   -- Этого будет достаточно, -- ответил Ричард.
   Затем король сообщил лорду-мэру и сэру Джону Филпоту о составленном его приверженцами плане убить главаря мятежников.
   -- Очень рад, что ваше величество сообщили мне об этом, -- заметил лорд-мэр. -- Я немедленно пошлю гонцов к сэру Роберту Нольсу, к сэру д'Альбрету и ко всем главным гражданам чтобы они немедленно явились, со всеми своими ратниками и были наготове на Тауэрском Холме; так, при первой же тревоге они могут явиться на Смитфилд через задние ворота.
   Вступив на Смитфилд, король и его спутники были поражены при виде огромного войска, расположившегося на противоположной стороне равнины. Королевский отряд вдруг остановился. Ричард, составивший уже план действий, выехал вперед на незначительное расстояние в сопровождении одного только сэра Джона Ньютоуна. Он послал его к предводителю мятежников с уведомлением о своей готовности вступить с ним в переговоры.
   Передав это поручение, сэр Джон возвратился назад. Вскоре сделалось ясно, судя по медлительности Уота Тайлера, что зазнавшийся мятежник желает заставить короля ждать. Тогда сэр Джон снова отправился к нему и повелительным голосом пригласил его поторопиться.
   -- Когда будет досуг, тогда и приеду к королю, -- повторил главарь. -- Если же ты будешь мне надоедать, то я вовсе не приеду.
   Испугавшись, что весь замысел расстроится, если он оскорбит Уота, сэр Джон снова удалился. После новой заминки дерзкий мятежник наконец медленно выехал вперед и надменно остановился перед королем.
   -- Что же ты не кланяешься королю, зазнавшийся холоп?! -- закричал крайне возмущенный сэр Джон.
   -- Я вовсе не стану разговаривать с королем, если ты будешь находиться поблизости, -- сказал Уот.
   -- Оставь нас! -- сказал Ричард, делая незаметный знак сэру Джону.
   Рыцарь удалился. Но он вместе с лордом-мэром и сэром Конрадом Бассетом зорко следил за главарем мятежников.
   -- Теперь дай мне выслушать без дальнейшего шума твои требования, -- сказал Ричард, едва сдерживая свое негодование перед наглостью мятежника и желая как можно скорей положить конец этой сцене.
   -- Вот требования, которые я ставлю именем народа, главой которого состою! -- заговорил Уот Тайлер, с расстановкой после каждого предложения. -- Полное освобождение от рабства и крепостничества; раздел земель между крестьянами; окончательная отмена знати и духовенства.
   Тут Ричард не мог удержаться от легкого восклицания, а Уот Тайлер продолжал:
   -- Отмена налогов, свободная охота для всех.
   -- Многое из просимого тобой может быть исполнено, -- сказал Ричард. -- Но я должен предварительно поговорить с моим Советом.
   -- Твое решение должно быть принято немедленно! -- возразил Уот Тайлер. -- Ты должен дать прямой ответ -- да или нет. Я не сложу оружия до тех пор, пока все законы не будут упразднены, а все законодатели не будут предоставлены в мое распоряжение. Выслушай меня, король! -- добавил он с необычайной заносчивостью. -- Отныне в Англии не будет иных законов, кроме тех, которые исходят из моих уст.
   Ричард посмотрел на него с удивлением, поражаясь его высокомерию, и ничего не ответил. А Уот Тайлер после краткого молчания добавил:
   -- Король! Я намерен сделать тебе одно предложение. Вот оно. Разделим королевство между нами. Менее половины не удовлетворит моего честолюбия. Что ты на это скажешь? Согласен ли ты? Право, по мне, это -- щедрое предложение со стороны того, кто может взять все.
   -- И ты воображаешь, что можешь взять все? -- насмешливо переспросил Ричард.
   -- Я уверен в этом! -- отвечал Уот Тайлер, обнажая свой меч и играя им.
   Он решился убить короля, но, смущенный величавым поведением Ричарда, колебался нанести роковой удар. Это колебание спасло Ричарда, оно позволило ему сделать знак лорду-мэру, который находился ближе всех к нему. Заметив движение короля, сэр Уильям Вальворт немедленно подъехал, схватившись за свой кинжал и готовый нанести удар.
   -- Эй, ты! -- гневно крикнул Уот Тайлер, -- Как ты смеешь нарушать нашу беседу? Ведь тебя никто не звал!
   -- Я нахожу, что королю не подобает оставаться наедине с таким презренным изменником, как ты! -- воскликнул лорд-мэр с негодованием. -- Прикажи только его величество -- и я убью тебя.
   -- Это вы даете приют изменникам! -- воскликнул Уот. -- Вот среди вас один такой, который нарушил клятву верности Союзу и отплатил за мои милости низкой неблагодарностью! Подайте его сюда, я объяснюсь с ним!
   Обрадованный этим вызовом, лорд-мэр подозвал Конрада Бассета. Тот немедленно подъехал для очной ставки со своим бывшим начальником.
   -- А, изменник! А, негодяй! -- запальчиво воскликнул Уот Тайлер. -- Посмеешь ли ты взглянуть мне в лицо после твоей измены и вероломства? Отдай мне твой меч, неблагодарный подлец! Клянусь св. Дунстаном {Дунстан (Dunstan), причисленный папами к лику святых за ревность к церкви и особенно монашеству, был первообразом английского прелата -- дельного, практического пастыря и в особенности упорного политика. Он жил в бурное время, когда по смерти мудрого и сильного Альфреда Великого престол занимали его жалкие потомки. Страну терзали не только набеги свирепых датчан, этих морских разбойников, но и усобицы между еще не сплотившимися частями Англии, между их родовыми царьками. Маленький, живой, горячий, Дунстан отличался простым красноречием и остроумием, увлекался народною поэзией, ездил с арфой за плечами и был так учен для своего времени, что слыл колдуном. Память о нем прочно сохранялась в народе. Даже долго после Тайлера любимой поговоркой англичан было: "Клянусь святым Дунстаном!".}, не стану есть до тех пор, пока не получу твоей головы.
   В порыве гнева Уот Тайлер вдруг ринулся вперед и, наверно, сразил бы сэра Конрада, если бы лорд-мэр, вовремя подоспевший, не нанес рассвирепевшему злодею страшного удара кинжалом немного пониже ожерелья.
   Смертельно раненный, Уот Тайлер все-таки повернул коня и попытался возвратиться к своим, но он был живо настигнут сэром Конрадом, который выбил его из седла и мгновенно прикончил его.
   При этом зрелище Готбранд закричал во весь голос:
   -- Товарищи! Разве не видите, как предательски убили они нашего вождя?
   В ответ из рядов мятежников раздался оглушительный крик: "Месть!"
   Арбалетчики уже начали натягивать тетивы своих луков, чтобы перестрелять короля и его спутников, но в этот миг страшной опасности, когда его жизнь висела на волоске и королевство ускользало из рук, Ричард проявил отвагу, достойную его доблестного родителя. Не колеблясь ни минуты, он бесстрашно подъехал к мятежникам и, с величавостью, подействовавшей на всех, кто смотрел на него, воскликнул громким, звонким голосом:
   -- Что вы хотите делать, друзья мои? Неужели вы прольете кровь вашего короля только потому, что потеряли вашего вождя? Не сожалейте о смерти изменника и развратника! Я буду вашим вождем. Следуйте за мной, и вы получите все, чего добиваетесь!
   Это воззвание, обращенное с таким удивительным присутствием духа, произвело столь сильное впечатление, что лучники и арбалетчики опустили оружие, отказываясь стрелять, а мятежники начали переглядываться друг с другом, как бы советуясь, что им делать.
   Заметив их колебание и понимая, что все будет проиграно, если не сделать немедленно попытки, Джон Бол выехал вперед на своем ослике и закричал с видом и движениями беснующегося:
   -- Не слушайте его! Он хочет обворожить вас льстивыми словами и обманными посулами, чтобы привести к погибели! Теперь он в вашей власти. Убейте его, чтобы отомстить за вашего падшего вождя!
   Но ему не суждено было продолжать эту речь. Его череп был раскроен мечом сэра Джона Филпота, который набросился на него в это мгновение; вероотступник монах свалился наземь со своего ослика.
   Взбешенные гибелью второго главаря, мятежники еще раз подняли крик: "Месть!" С громкими восклицаниями: "Перебьем их всех!" -- они снова подняли оружие и начали прицеливаться из луков, как вдруг громкий шум на другой стороне поля возвестил им, что королевская сторона получила подкрепления.
   В то время как король мужественно переговаривался с мятежниками, сэр Симон Бурлей и сэр Евстахий де Валетор помчались за помощью. Вслед затем сэр Роберт Нольс и сэр Пердукас д'Альбрет выехали из задних ворот, каждый во главе отряда в сто двадцать арбалетчиков. Непосредственно за ними выступил конный отряд в две тысячи хорошо вооруженных граждан. При своем появлении на Смитфилде они огласили воздух торжествующими кликами, которые навели ужас на мятежников.
   Смущенные смертью Уота Тайлера, который один только мог ими руководить, мятежники не оказали решительного отпора. Когда на них напали грозные рыцари с их отважными товарищами, которые пронзали их копьями, топтали ногами своих коней, убивали сотнями, мятежники побросали оружие и ударились в бегство. Готбранд был убит при первом же натиске.
   Тут нагрянули вооруженные граждане, также пылавшие мщением. Они довершили поражение мятежников, загнав их в открытое поле и травя их во всех направлениях, словно диких зверей. В этой резне погибли множество мятежников -- никому не давалось пощады, никого не брали в плен.
   Дело было сделано так быстро и основательно, что менее чем через два часа после смерти главаря мятеж, грозивший гибелью всей знати и джентльменам Англии, был окончательно подавлен.
   Трупы Уота Тайлера и Джона Бола были разысканы среди целых груд мертвых тел, покрывавших Смитфилд. Их отправили в госпиталь св. Варфоломея. Потом их головы, отрубленные от тел, заменили на воротах Лондонского Моста головы погибших мученической смертью Симона Сэдбери и лорда верховного казначея.
  

Глава X.
БЕЗВРЕМЕННАЯ МОГИЛА

   После поражения мятежников Ричард отправился прямо в храм Св. Петра, чтобы принести Всевышнему благодарственную молитву за избавление от великой напасти. В сопровождении членов Совета, лорда-мэра, сэра Джона Филпота, сэра Джона Ньютоуна, сэра Конрада Бассета и других рыцарей он медленно проезжал по Эльдгему, Корнгилю и Чипсайду, повсюду встречая самые восторженные проявления верности и благоговения со стороны граждан.
   Никто из тех, которые открыто сочувствовали делу мятежников, не решался теперь показываться из дому. Но Ричард приказал объявить воззвание на Стандарде и в Чипсайде о том, что всякий, кто немедленно возвратится к своим обязанностям, получит прощение.
   Воздух оглашался кликами радости, но город представлял очень печальное зрелище. Всюду взор встречал остовы обгорелых и разрушенных домов, рынков и монастырей. Многие небольшие улицы были совершенно загромождены развалинами или грудами награбленного имущества, которого мятежники не могли унести. Лондон поистине имел вид города, разоренного во время осады. Хотя враги были изгнаны, но следы страшного погрома виднелись на каждом шагу. В то время еще нельзя было исчислить всех убытков, но не подлежало сомнению, что они были огромны.
   Были и другие зрелища, еще более скорбные, чем сожженные и разрушенные дома. На улицах валялись не погребенные обезглавленные трупы; всюду бродили кучи лишенных крова священников, монахов и монахинь. Глубоко потрясенный этими картинами, король обратился к лорду-мэру, который пообещал немедленно отыскать пристанище для этих обездоленных людей.
   Отслушав обедню в храме Св. Петра, куда собрались множество граждан, Ричард отправился затем в Тауэр. Сойдя с коня, он прошел прямо в покои своей матери, взяв с собой сэра Евстахия де Валлетора.
   Он нашел принцессу в обществе одной только Эдиты. С самого его отъезда они обе все время молились за него.
   По радостному выражению его лица принцесса сразу догадалась о его победе и, бросившись к нему, заключила его в свои объятия, восклицая:
   -- О, дорогой мой сын! Как много я выстрадала за тебя! Я думала, что уже не переживу этих мук. Но теперь вся моя тревога миновала, я вижу тебя здравым, невредимым и торжествующим над врагами.
   -- Господь услышал ваши молитвы, государыня! -- отвечал Ричард, возводя глаза к небу. -- Мое королевство спасено. Мятежники разбиты наголову, все их главари перебиты.
   Несколько минут царило глубокое молчание, во время которого принцесса и Эдита произносили мысленно горячие молитвы.
   -- Ты говоришь, сын мой, что все главари перебиты? -- переспросила принцесса.
   -- Все, матушка, -- ответил он. -- Я совершенно избавился от моих врагов.
   -- И дай Бог, чтобы отныне ваше царствование ничем не омрачалось, государь! -- горячо воскликнула Эдита.
   -- О, это слишком смелая надежда! -- вмешалась принцесса. -- Но дай Бог по крайней мере, чтобы все крамолы и опасные заговоры рушились.
   -- Государыня! -- сказала Эдита с печальным взором. -- Теперь я буду просить у вас милостивого разрешения мне возвратиться в дартфордский монастырь.
   -- Нет, вы слишком молоды, чтобы удалиться в монастырь! -- прервал ее король.
   -- Там я буду счастливее, государь, -- ответила она с горькой улыбкой.
   -- Но вы не видели еще ничего, кроме опасностей и распрей! -- воскликнул Ричард. -- Вы еще совсем не знаете радостей и забав придворной жизни. Теперь вы слишком взволнованы, но когда придете в себя, вы будете думать иначе.
   Она тихо покачала головой и ничего не ответила.
   -- Останьтесь, умоляю вас, до тех пор, пока все эти грустные события не изгладятся совершенно из вашей памяти! -- почти с мольбой в голосе просил Ричард. -- Потом, если захотите, вы можете уехать.
   -- Государь мой! -- печально, но твердо ответила она. -- Решение мое уже принято. Я отказалась от мира.
   Ричард пристально взглянул на нее с мольбой во взгляде. Видя ее непреклонность, он обратился к матери:
   -- Прошу вас, государыня, употребите ваше влияние на нее.
   -- Лучше будет, если она уедет, -- ответила принцесса.
   У Ричарда вырвался крик отчаяния.
   -- Одобряете ли вы мое решение? -- тихо спросила принцесса у сэра Евстахия де Валлетора, который присутствовал при этом разговоре в сильном волнении.
   -- Вполне, государыня, -- ответил он.
   -- Я нуждаюсь в отдыхе после этих ужасных треволнений, -- сказала принцесса. -- Мне хочется пробыть несколько времени в уединении. Тауэр возбуждает во мне слишком много тяжелых воспоминаний. Прикажите, прошу вас, приготовить немедленно баркас, чтобы мы могли отправиться в дартфордский монастырь!
   -- Кстати, смею доложить вашему высочеству, -- сказал сэр Евстахий, -- что сэр Лионель де Курси и сэр Конрад Бассет собираются отправиться сейчас в дартфордский монастырь, где укрылась леди Катерина де Курси.
   -- Вот как! -- воскликнула принцесса. -- В таком случае, попросите их сопровождать меня в баркасе. Я буду очень рада отправиться с ними.
   Сэр Евстахий поклонился и немедленно отправился исполнять поручение.
   В последние минуты Ричард казался совершенно растерянным. Потом, вдруг круто обернувшись, он сказал:
   -- Эдита, неужели вы меня покинете?..
   -- Она отправляется со мной, сын мой, -- сказала принцесса. -- Не противься ее отъезду!
   И, взяв девушку за холодную, как мрамор, руку, она увела несчастную из комнаты.
   Обернувшись, Эдита кинула взгляд на короля -- последний взгляд.
   Ей не суждено было увидеться с ним вновь. Менее чем через месяц она уже покоилась вечным сном на уединенном кладбище дартфордского монастыря. С тех пор сестра Евдоксия и настоятельница каждый день молились над этой безвременной могилой.
   Почти одновременно с этим печальным событием в кентерберийском соборе состоялась свадьба Конрада Бассета с хорошенькой Катериной де Курси. Храбрый молодой рыцарь вскоре сделался любимцем короля, а Катерина стала лучшим украшением двора Анны Богемской {Анна Богемская (Anne of Bohemia) -- первая супруга Ричарда II, на которой он женился тотчас после мятежа Тайлера. Брак, конечно, был политический, как и подобало в Средние века: Анна была дочь немецкого императора, Венцеслава богемского, а тот не признавал авиньонского папы. Следовательно, этот брак был угрозой Франции, с которой вечно враждовал Ричард II.}.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru