Lib.ru/Классика: Джером Джером Клапка. Сюрприз мистера Милберри

Джером К.Джером

Сюрприз мистера Милберри

Перевод Каяндера

По изд.: Джером К. Джером. Избранные произведения в 2-х т. -- М.: ГИХЛ, 1957

Из сб.: Наблюдения Генри (The Observations of Henry, 1901)

Scan, OCR, SpellCheck: sad369, 2005

-- Нет, об этом с ними лучше не заговаривать, -- сказал Генри, стоя на балконе с перекинутой через руку салфеткой и потягивая бургундское, которым я его угостил. -- А скажи им -- они все равно не поверят. Но это правда. Без одежки ни одна этого не сумеет.

-- Кто не поверит и чему? -- спросил я.

У Генри была странная привычка рассуждать по поводу собственных невысказанных мыслей, что придавало его разговору характер сплошной головоломки.

Мы только что спорили о том, выполняют ли сардинки свое назначение лучше в качестве закуски или перед жарким. Теперь же я недоумевал, почему сардинки, в отличие от других рыб, обладают особо недоверчивым нравом, и старался представить себе костюм, который бы подошел к немного тяжеловатой сардиньей фигуре. Генри поставил свой бокал и попытался разъяснить мне в чем дело.

-- Это я о женщинах. Им нипочем не отличить одного голого ребенка от другого. У меня сестра в няньках служит, так она вам подтвердит, если вы ее спросите, что до трехмесячного возраста между ними нет никакой разницы. Можно, конечно, отличить мальчика от девочки, или христианского младенца от черномазого чертенка; но не следует даже воображать, что, когда они голые, кто-нибудь может с уверенностью сказать, что вот это, мол, Смит, а это -- Джонс. Разденьте их, заверните в простыню и перемешайте, и я готов держать пари на что угодно, что вам нипочем не различить их.

Что касается меня лично, я охотно согласился с Генри, однако прибавил, что у миссис Джонс или же у миссис Смит есть, наверное, какой-нибудь секрет для распознавания младенцев.

-- Это они вам, конечно, и сами скажут, -- возразил Генри. -- Я, само собою, не говорю о тех случаях, когда у ребенка есть какое-нибудь родимое пятно или он косит на один глаз. Но что касается младенцев вообще, то все они похожи друг на друга, как сардинки одного возраста. Я вот знаю случай, когда глупая молодая нянька перепутала в гостинице двух младенцев, и матери до сих пор не убеждены, что у каждой свой ребенок.

-- Вы полагаете, -- сказал я, -- что не было решительно никакого способа отличить одного младенца от другого?

-- Блошиного укуса, и того не было, -- ответил Генри. -- У них были одинаковые шишки, одинаковые прыщики, одинаковые царапины; и родились они чуть ли не в один день, и ни ростом, ни весом не разнились. У одного отец был блондин, высокого роста, у другого брюнет, маленького роста. Жена высокого блондина была миниатюрная брюнетка, а жена маленького брюнета -- высокая блондинка

Целую неделю они меняли своих ребят раз по десять в день, споря и крича при этом до хрипоты. Каждая женщина была уверена, что она мать того младенца, который в данный момент молчал, когда же тот начинал реветь, она была опять-таки уверена, что это не ее дитя. Тогда они решили положиться на инстинкт младенцев. Но те, пока были сыты, не обращали на них никакого внимания, а проголодавшись, каждый непременно просился к той матери, у которой был в это время на руках. Они согласились, наконец, на том, что время само все выяснит. С тех пор прошло три года, и, может быть, впоследствии какое-нибудь сходство с родителями решит этот вопрос. Я утверждаю одно -- что бы там ни говорили, до трехмесячного возраста их не отличить одного от другого.

Он умолк и, казалось, погрузился в созерцание далекого Маттергорна, озаренного розовым отблеском вечерней зари.

Генри обладал поэтической жилкой, которая часто встречается у поваров и официантов. Думается мне, что постоянная атмосфера вкусных и теплых яств развивает нежные чувства. Самый сентиментальный человек, которого я когда-либо встречал, был содержатель колбасной на Фаррингдон-роуд. Рано утром он мог казаться сухим и деловитым, но, когда он с ножом и вилкой в руках возился над кипящим котлом с сосисками или над шипящим гороховым пудингом, любой бродяга мог его разжалобить совершенно неправдоподобным рассказом.

-- Но самая удивительная история с младенцем произошла в Уорвике, в год юбилея королевы Виктории, -- продолжал немного спустя Генри, не отрывая взора от снежных вершин. -- Этого я никогда не забуду.

-- А это приличная история? -- спросил я. -- Мне можно ее выслушать?

Подумав, Генри решил, что вреда от этого не будет, и рассказал мне следующий случай.

Он приехал в омнибусе, с поезда 4.52. У него был с собой саквояж и большая корзина, по моим предположениям, с бельем. Он не дал коридорному притронуться к корзине и сам потащил ее в номер. Он нес ее, держа перед собой за ручки, и на каждом шагу ушибал пальцы о стены. На повороте лестницы он поскользнулся и здорово ударился головой о перила, но корзины не выпустил -- только ругнулся и полез дальше. Я видел, что он нервничает и чем-то встревожен, но в гостинице такое зрелище -- не диво. Если человек за кем-нибудь гонится или за ним кто-нибудь гонится, где же ему и остановиться, как не в гостинице, но, если только по его виду не кажется, что он съедет, не заплатив, на это не обращаешь особого внимания.

Однако этот человек заинтересовал меня своей молодостью и невинным лицом. К тому же я скучал в этой дыре после тех мест, где раньше приходилось работать. А когда в продолжение трех месяцев только и обслуживаешь что неудачливых коммивояжеров да нежные парочки с путеводителями, поневоле обрадуешься всему, что сулит хоть какое-то развлечение.

Я последовал за вновь прибывшим в его номер и осведомился, не нужно ли ему чего. Он со вздохом облегчения плюхнул корзину на кровать, снял шляпу, вытер лоб и только тогда повернулся ко мне.

-- Вы женаты? -- спросил он.

Ни к чему бы, кажется, задавать такой вопрос лакею, но, поскольку его задал мужчина, я не встревожился.

-- Как вам сказать, -- говорю, -- не совсем. -- Я тогда был только обручен, да и то не со своей женой. -- Но это ничего, если вам нужен совет...

-- Не в том дело, -- перебил он меня. -- Только, пожалуйста, не смейтесь. Если б вы были женаты, вы бы лучше поняли меня. Есть у вас здесь толковые женщины?

-- Женщины у нас есть, -- говорю. -- А вот толковые или нет -- это как посмотреть. Обыкновенные женщины. Позвать горничную?

-- Да, да, -- обрадовался он. -- Нет, подождите минуточку -- сперва откроем.

Он стал возиться с веревкой, потом бросил ее и захохотал.

-- Нет, -- говорит. -- Откройте сами. Открывайте осторожнее, -- вас ждет сюрприз.

Я-то не особенно люблю сюрпризы. По опыту знаю, что они обычно бывают не слишком приятного свойства.

-- Что там такое? -- спросил я.

-- Увидите, когда развяжете, -- оно не кусается. -- И опять смеется.

Ну ладно, думаю, рискну, вид у тебя безобидный. А потом мне пришло в голову такое, что я стал и замер с веревкой в руках.

-- А там, -- говорю, -- не труп?

Он вдруг побелел, как простыня, и схватился за каминную полку.

-- Боже мой, -- говорит, -- не шутите подобными вещами, -- я об этом и не подумал. Развязывайте скорее!

-- Мне кажется, сэр, было бы лучше, если бы вы сами раскрыли ее, -- сказал я. Вся эта история начинала мне крепко не нравиться.

-- Я не могу, -- говорит он, -- после вашего предположения... Я весь дрожу. Развязывайте скорей и скажите, все ли благополучно.

Любопытство одержало верх. Я развязал веревки, открыл крышку и заглянул в корзину. Приезжий стоял отвернувшись.

-- Все благополучно? -- спрашивает он. -- Жив?

-- Живехонек, -- говорю.

-- И дышит?

-- Вы глухи, сэр, если не слышите, как он дышит.

Существо в корзине так сопело, что было слышно на улице. Он прислушался и успокоился.

-- Слава богу! -- сказал он и, облегченно вздохнув, шлепнулся в кресло у камина. -- Я совсем не подумал об этом; ведь он целый час трясся в корзине, и ничего не было легче, как задохнуться под одеялом... я никогда больше не буду так безумно рисковать!

-- Вы, видно, его любите? -- осведомился я.

Он оглянулся на меня.

-- Люблю? -- повторил он. -- Да я же его отец!

И снова принялся хохотать.

-- О! -- воскликнул я. -- В таком случае, я имею удовольствие говорить с мистером Костер Кинг?

-- Костер Кинг? Моя фамилия Милберри...

-- Судя по ярлыку на корзине, отец этого существа Костер Кинг от Звезды, а мать Дженни Динс от Дьявола Дарби.

Он подозрительно посмотрел на меня и поспешил поставить между нами стул. Теперь пришла его очередь подумать, что я помешался. Но, решив, по-видимому, что я не опасен, он подошел и заглянул в корзину. Вслед за этим раздался нечеловеческий вопль. Он стоял по одну сторону корзины, я -- по другую. Разбуженная шумом собака поднялась, села и улыбнулась сперва одному, потом другому. Это был бульдог, щенок месяцев девяти, отличный экземпляр.

-- Мое дитя! -- вопил приезжий, а глаза у него совсем на лоб вылезли. -- Это не мое дитя! Что случилось? Я схожу с ума?

-- Вроде того, -- говорю. -- Не волнуйтесь и скажите, что вы ожидали увидеть?

-- Мое дитя! -- кричал он. -- Мое единственное дитя, моего ребенка!..

-- Вы подразумеваете настоящего ребенка? -- допытывался я. -- Человеческое дитя? Некоторые так странно выражаются о своих собаках, что сразу и не поймешь.

-- Ну конечно, -- стонал мистер Милберри. -- Самый хорошенький ребенок на свете, в воскресенье ему минуло тринадцать недель. Вчера у него прорезался первый зуб.

Вид собачьей морды приводил его в бешенство. Он ринулся к корзине, и мне с трудом удалось спасти бедное животное от удушения.

-- Она не виновата, -- доказывал я. -- Я убежден, что она огорчена не меньше вашего. Кто-нибудь сыграл с вами шутку -- вынул ребенка и посадил собаку, -- если вообще тут когда-нибудь был ребенок.

-- Что вы хотите сказать?

-- А то, -- говорю, -- что вы уж простите меня, сэр, но, по-моему, люди, которые возят детей в собачьих корзинах, не совсем здоровы. Вы откуда едете?

-- Из Бэнбери, -- говорит. -- Меня хорошо знают в Бэнбери.

-- Не сомневаюсь, -- говорю. -- Вы, видно, из тех молодых людей, которых где угодно будут знать.

-- Я -- мистер Милберри, бакалейщик с Хай-стрит.

-- В таком случае, что вы тут делаете с собакой?

-- Не выводите меня из терпенья, -- закричал он. -- Я вам говорю, что я не знаю. Моя жена приехала сюда ухаживать за своей больной матерью, и в каждом письме пишет, что соскучилась по своем Эрике...

-- У нее развито материнское чувство, -- одобрил я. -- Это делает ей честь.

-- Поэтому, -- продолжал он, -- так как я сегодня свободен, я взял ребенка с собой, чтобы доставить ей удовольствие. Моя теща не выносит меня, вот почему я должен был остановиться здесь, а Милли -- моя жена -- хотела сюда забежать. Я хотел сделать ей сюрприз...

-- И вправду будет сюрприз, -- подтвердил я.

-- Не шутите, -- сказал он. -- Я теперь сам не свой, я могу намести вам оскорбление!

Он был прав. Несмотря на весь комизм положения, смех был неуместен.

-- Но зачем же, -- допытывался я, -- вы положили его в собачью корзину?

-- Это не собачья корзина, -- оскорбился мистер Милберри. -- Это корзина для пикников. Я не решился нести ребенка на руках, боясь, что мальчишки на улице меня засмеют. А спать наш малютка мастер, я и подумал, что если устрою его помягче и поудобнее, то он и проспит спокойно всю дорогу. Я взял его с собой в вагон и ни на минуту не спускал с колен. Тут вмешалась нечистая сила. Я утверждаю, что это дело дьявола!

-- Не говорите глупостей, -- сказал я. -- Объяснение должно быть, но надо его найти. Вы уверены, что это та самая корзина, в которую вы уложили ребенка?

Он стал спокойнее; встал и внимательно осмотрел корзину.

-- Она очень похожа, -- заявил он. -- Но я не могу поклясться, что она моя!

-- Вы сказали, -- продолжал я, -- что не выпускали ее из рук. Подумайте!

-- Нет, -- подтвердил он. -- Она все время была у меня на коленях...

-- Но это чепуха, -- говорю. -- Если только вы сами не уложили в нее собаку вместо ребенка! Ну же, припомните все спокойно, -- я не ваша супруга, я хочу вам помочь. Может, вы и взглянули разок в другую сторону. Я не обижусь.

Он задумался, и вдруг лицо у него просветлело.

-- Клянусь, -- говорит, -- вы правы! Я на одну секунду оставил ее на платформе в Бэнбери, чтобы купить газету!

-- Ну вот, -- сказал я, -- теперь вы говорите, как разумный человек. И... подождите минутку, если я не ошибаюсь, завтра первый день собачьей выставки в Бирмингеме?

-- Кажется, так.

-- Ну, теперь мы на следу, -- сказал я. -- Без сомнения, эта собака, запакованная в корзину, похожую на вашу, ехала в Бирмингем. Теперь щенок оказался у вас, а ваш ребенок у его владельца. И трудно сказать, который из вас сейчас настроен более радостно. Он скорей всего думает, что вы это нарочно подстроили.

Мистер Милберри прислонился головой к спинке кровати и застонал.

-- Сейчас придет Милли, -- лепетал он. -- И мне придется ей сказать, что ребенок попал по ошибке на собачью выставку. Я не решусь на это, не решусь!

-- Поезжайте в Бирмингем и постарайтесь его найти. Вы поспеете на 5.45 и вернетесь к восьми!

-- Поезжайте со мной! -- взмолился он. -- Вы хороший человек, поезжайте со мной. Я не в состоянии ехать один...

Он был прав. Его бы первая же лошадь задавила.

-- Хорошо, -- сказал я. -- Если хозяин ничего не будет иметь против...

-- Он не будет... он не может, -- ломая руки, вопил мистер Милберри. -- Скажите ему, что от этого зависит счастье человеческой жизни. Скажите ему...

-- Я ему скажу, что от этого будет зависеть прибыль в полсоверена для его кармана. Это его скорее убедит.

Так и случилось, и через двадцать минут я, мистер Милберри и собака в корзине уже ехали в вагоне первого класса в Бирмингем.

Тут только я сообразил, какая трудная работа нам предстоит. Предположим, что я прав и щенок действительно ехал в Бирмингем на выставку. Предположим даже, что кто-нибудь видел, как мужчина с корзиной, отвечающей нашему описанию, выходил из поезда 5.13. Но дальше-то что? Придется, чего доброго, опрашивать всех извозчиков в городе. А к тому времени, когда мы найдем ребенка, будет ли еще смысл его распаковывать? Но выбалтывать свои сомнения я не стал. Несчастный отец чувствовал себя как нельзя хуже. Я вменил себе в обязанность вселять в него надежду. И когда он в двадцатый раз спросил меня, увидит ли он еще раз своего ребенка, я резко оборвал его:

-- Да полно вам валять дурака. Еще наглядитесь на свое сокровище. Дети так легко не теряются. Это только в театре бывает, чтобы людям был нужен чужой ребенок. Я знавал в свое время всяких мерзавцев, но чужих детей любому из них мог бы доверить. Вы не надейтесь, что потеряете его. Поверьте моему слову, к кому бы он ни попал, этот человек не успокоится, пока не вернет его законному владельцу.

Такие речи сильно его подбадривали, и пока доехали до Бирмингема, он совсем воспрял духом. Мы обратились к начальнику станции, и он опросил всех носильщиков, находившихся на платформе, когда прибыл поезд 5.13. Все единодушно показали, что не видели пассажира с подобной корзиной. Начальник станции -- человек семейный, узнав в чем дело, телеграфировал в Бэнбери. Кассир Бэнбери помнил только трех мужчин, которые брали билеты на этот поезд. Один из них был мистер Джессай, свечной торговец; второй -- неизвестный, ехал в Вулверхэмптон; а третий -- сам мистер Милберри. Положение уже казалось безнадежным, когда вмешался какой-то мальчишка-газетчик.

-- Я видел старую даму, -- объявил он. -- Она нанимала извозчика, и у нее была точь-в-точь такая корзина.

Мистер Милберри чуть не бросился мальчику на шею. Мы отправились вместе с ним к извозчикам. Старые дамы с собачьими корзинами не теряются, как иголки. Она отправилась во второсортную гостиницу на Астон-роуд. Я узнал все подробности от ее горничной. Старая дама перенесла не менее неприятные минуты, чем мой джентльмен. Прежде всего корзина не влезла в кэб, и пришлось поставить ее на крышу. Старая леди страшно волновалась, так как шел дождь, и заставила извозчика закрыть корзину фартуком. Снимая корзину с кэба, ее уронили на мостовую, ребенок проснулся и дал о себе знать отчаянным криком.

-- Боже мой, мэм, что это? -- ужаснулась горничная, -- бэби?

-- Да, голубушка, это мой бэби! -- отвечала дама. Она, видно, не прочь была пошутить -- до поры до времени. -- Бедняжка, надеюсь, не ушибся?

Старуха заняла номер. Корзину внесли и поставили на коврике перед камином. Хозяйка при помощи горничной стала ее развязывать. Ребенок к этому времени уже вопил не переставая, как пароходный свисток.

-- Дорогой мой, -- причитала старая леди, возясь с веревкой. -- Не плачь, твоя мама развяжет тебя как можно скорей. Откройте мой сак и достаньте бутылку молока и несколько собачьих сухарей, -- обратилась она к горничной.

-- Собачьих сухарей? -- изумилась та.

-- Да, -- засмеялась старуха. -- Мой бэби любит собачьи сухари.

Горничная отвернулась, чтобы достать требуемое, как вдруг услыхала позади себя глухой стук и, обернувшись, увидела старую леди, распростертую на полу в глубоком обмороке. Ребенок ревел во все горло, сидя в корзине. Совершенно растерявшись, девушка сунула ему собачий сухарь, а сама принялась приводить в чувство старуху. Через минуту несчастная открыла глаза и огляделась. Бэби успокоился и, причмокивая, сосал собачий сухарь. Старая дева взглянула на него и порывисто спрятала лицо на груди у горничной.

-- Что это? -- сдавленным голосом спросила она. -- Вот это, в корзине?

-- Ребенок, мэм, -- ответила горничная.

-- Вы уверены, что это не собака? -- спрашивает старая леди. -- Посмотрите еще раз.

Девушка почувствовала себя не совсем ловко и пожалела, что рядом никого нет.

-- Я не могу смешать ребенка с собакой, мэм, -- сказала она. -- Это ребенок -- человеческое дитя!

Старая леди жалобно захныкала.

-- Это, -- говорит -- искупление. Я беседовала с моей собакой как с человеком, и теперь все это случилось мне в наказание...

-- Что случилось? -- спрашивает горничная. Ее, понятно, уже разобрало любопытство.

-- Я не знаю, -- заявила старуха, садясь на полу. -- Два часа тому назад, если только это не был сон, я уехала из Фартингоу с годовалым бульдогом в корзине; вы сами видите, что теперь в ней находится!

-- Я что-то не слышала, чтобы бульдоги по волшебству превращались в детей, -- говорит горничная.

-- Я не знаю, как это делается, -- говорит старуха, -- да это и не важно. Я одно знаю: я выехала из дому с бульдогом, а он вот во что превратился.

-- Кто-нибудь положил его сюда, -- сказала горничная. -- Кто-нибудь, кому нужно было избавиться от ребенка, собаку вынул, а его положил!

-- Тут потребовалась необыкновенная ловкость, -- говорит старуха. -- Я выпустила корзину из рук не более, как на пять минут, пока пила чай в Бэнбери...

-- Тогда-то они все и проделали, -- говорит горничная. -- Ну и ловкачи!

Старая леди, вдруг что-то сообразив, вскочила с полу.

-- А я-то в каком положении оказалась! Незамужняя женщина, пойдут сплетни... Это ужасно!

-- Хорошенький ребенок! -- говорит горничная.

-- Хотите взять его себе?

Но горничная не захотела. Старуха уселась и начала размышлять, но чем больше она думала, тем больше запутывалась. Горничная впоследствии уверяла, что, не приди мы вовремя, старуха сошла бы с ума. Человека, доложившего, что джентльмен с бульдогом осведомляется о ребенке, она заключила в объятия и расцеловала.

Мы сейчас же сели на обратный поезд и прибыли в отель за десять минут до прихода ничего не подозревавшей матери.

Милберри всю дорогу не выпускал ребенка из рук. Корзину он отдал мне да еще прибавил полсоверена с условием, что я буду молчать, и я честно выполнил уговор.

Думаю, что и он не рассказал жене о том, что случилось, -- разве что уж совсем ничего не соображал.

Комментарии: 2, последний от 10/10/2011. Джером Джером Клапка (перевод: Каяндер) (yes@lib.ru) Год: 1901 Обновлено: 04/09/2010. 22k. Статистика. Статья: Проза, Переводы Рассказы	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: Перевод Каяндера (1912).

Джером Джером Клапка Сюрприз мистера Милберри

Сюрприз мистера Милберри

Джером Джером Клапка
Сюрприз мистера Милберри