Lib.ru/Классика: Дженкинс Эдвард. Лилипут

Лилипутъ.

Повѣсть Эд. Дженкинса.

Фельдшеръ кодльтонского приходского союза для бѣдныхъ въ Руссетширѣ бросилъ еще полъ-унціи на одну изъ чашекъ вѣсовъ и сказалъ:

-- Три фунта пять съ половиною унцій.

На другой оловянной чашкѣ лежалъ завернутый въ бѣлую пеленку крохотный ребенокъ.

-- Нѣтъ, произнесъ докторъ, изъ-за такого ребенка совершенно не стоило, страдать бѣдной женщинѣ. Посмотрите, что это за крошка, такого маленькаго я не видалъ никогда.

-- Странный этотъ народъ, замѣтилъ мистеръ Ми, смотритель союза, онъ нисколько не думаетъ о томъ, что, рождая дѣтей, причиняетъ намъ столько хлопотъ и расходовъ. И сочинили-же законъ кормить и растить нищенское отродье!

Сидѣлка бережно сняла маленькій комочекъ мяса съ вѣсовъ, которые были принесены изъ кухни спеціально съ цѣлью опредѣлить вѣсъ новорожденнаго.

-- Бѣдный ребенокъ, сказала она съ тяжелымъ вздохомъ,-- какое у него крохотное тѣльце,-- въ чемъ тутъ только и жизнь держится! Легкія у него навѣрно не больше зернышка? Не правда-ли, докторъ?

-- Это золотушный ребенокъ, отвѣтилъ докторъ, не разслышавъ хорошо вопроса сидѣлки,-- въ головѣ у него много воды. Посмотрите, какая она у него большая! Она вѣситъ, пожалуй, больше всего остального тѣла! А между тѣмъ руки и ноги такъ малы и худы, что годились бы любому жуку! Спартанцы немедленно утопили бы его, а индѣйцы Сѣверной Америки заставили бы васъ, мистрисъ Гуссетъ, прижать горло этому маленькому чудовищу, чтобы избавить свое племя отъ лишней обузы.

Глухой стонъ прервалъ глубокомысленныя разсужденія доктора. Это стонала мать новорожденнаго, мистрисъ Годжъ, жена Джона Годжа изъ Ганкерлея. Она явилась сюда въ пріемный покой, чтобы произвести на свѣтъ ребенка на счетъ прихода въ восьмой и послѣдній разъ.

-- Бѣдная женщина! ей осталось жить не много, сказала сидѣлка, торопливо подходя къ больной.

Она нѣжно наклонилась къ умирающей и ласково спросила, что ей нужно. Вмѣсто отвѣта мистрисъ Годжъ выхватила изъ рукъ сидѣлки маленькое живое существо, прижала его къ своей исхудалой груди и горько, горько зарыдала. Потокъ горючихъ слезъ неудержимо полился по ея, истощенному нищетою, блѣдному лицу. Испуганная и изумленная мистрисъ Гуссетъ всячески старалась успокоить больную. Она хотѣла взять у нея ребенка, но мать прижимала его сильнѣе и сильнѣе къ себѣ. Прошло нѣсколько минутъ. Слезы больной изсякли,-- дыханіе сдѣлалось едва замѣтнымъ, и скоро ребенокъ выпалъ изъ судорожно сжимавшихъ его рукъ. Приходской союзъ сдѣлалъ для живой мистрисъ Годжъ все, что могъ, теперь ей нужна была только могила.

Сидѣлка невольно вскрикнула, докторъ подошелъ и взялъ руки умершей, но тотчасъ-же опустилъ.

-- Ничего нѣтъ удивительнаго, я это предвидѣлъ, сказалъ онъ прехладнокровно,-- вѣдь у нея не было почти совсѣмъ крови. Питалась она, по всей вѣроятности, только капустою, рѣпою и морковью, а питательной пищи и не употребляла. Странно, какъ у этого народа еще бываютъ дѣти!

-- Однако они производятъ на свѣтъ дѣтей прямо таки безъ счета, замѣтилъ мистеръ Ми, и еще приходятъ родить сюда. Нашъ союзъ пренесчастный! Вотъ и теперь: мать умерла, значитъ ребенка придется вскармливать рожкомъ, что, конечно, и будетъ возложено на насъ.

-- Все равно мать не могла бы его сама вскормить, сказала мистрисъ Гуссетъ, прикрывая почтительно синеватую, изсохшую отъ нищеты и тридцатипятилѣтнихъ трудовъ, грудь умершей.

-- Бѣдная женщина, она хорошо сдѣлала, что умерла,-- добавила сидѣлка, отходя съ ребенкомъ отъ кровати.

-- Вѣдь не нужно никакого слѣдствія, не правда-ли, мистеръ Ми? произнесъ докторъ. Я такъ и запишу въ книгу, что смерть произошла отъ истощенія силъ послѣ родовъ... Знаете что, мистрисъ Гуссетъ, вы отдайте этого ребенка дѣвушкѣ, которую прислали вчера изъ замка. Она молода, сильна, здорова и будетъ въ состояніи кормить двухъ дѣтей... Да, нечего сказать, невеселый канунъ Рождества.... Впрочемъ, желаю вамъ, мистрисъ Гуссетъ и вамъ мистеръ Ми, веселыхъ праздниковъ. Прощайте.

II.

На слѣдующее утро Джонъ Годжъ рѣшилъ пойти въ пріемный покой, узнать о здоровьѣ своей жены. Одѣвъ предварительно, при помощи своей тринадцатилѣтней дочери, остальныхъ дѣтей и, приготовивъ имъ похлебку изъ неимовѣрно большого количества воды, небольшой доли хлѣба, капусты и крошечнаго ломтика ветчины, онъ отправился въ путь.

Привратникъ грустно взглянулъ на вошедшаго Годжа, зная что за нѣсколько минутъ передъ тѣмъ принесли гробъ для его жены.

-- Съ праздникомъ! сказалъ Джошъ Годжъ.

-- Сегодня невеселый для васъ день, отвѣтилъ привратникъ: пройдите въ комнату смотрителя.

-- Значитъ ребенокъ родился?

Привратникъ кивнулъ головой.

-- А, такъ онъ вѣрно родился мертвый, продолжалъ, не подозрѣвая о случившемся, Годжъ. Ну, не бѣда! Вѣдь дѣтей теперь такъ трудно выростить, а у моей бѣдной жены и безъ того много труда и заботъ. Пожалуй, только она, узнавъ объ этомъ, будетъ сильно горевать...

-- Гмъ, возразилъ привратникъ:-- ребенокъ то совершенно здоровъ, хотя, говорятъ, что такой крошка никогда еще и не рождался на свѣтъ Божій.

-- Какъ-же это такъ, продолжалъ изумленный Джонъ, и ребенокъ совершенно здоровъ, а для меня сегодня -- грустный день?.. Ну, такъ вѣрно съ Мэри что нибудь неладно?

Привратникъ опять кивнулъ ему вмѣсто отвѣта головой.

-- Это пройдетъ, возразилъ Годжъ съ увѣренностью. Moя Мэри и прежде бывала больна, но всегда поправлялась. Она гораздо сильнѣе и выносливѣе, чѣмъ кажется!..

-- Нѣтъ, ей уже никогда больше не поправиться, Джонъ! сказалъ привратникъ, мягко и вмѣстѣ съ тѣмъ твердо,

-- Что? Что вы говорите? воскликнулъ Джонъ и цѣлый потокъ слезъ хлынулъ изъ глазъ его.-- Поймите, что это невозможно! Моя Мэри умерла? Вы говорите, Томасъ, что она умерла? Но этого не можетъ, не можетъ быть!

Джонъ Годжъ былъ окончательно пораженъ и уничтоженъ. Подъ нимъ какъ бы обрушилась почва, оборвалась послѣдняя опора. Не стало подруги его тяжелой адской жизни. Онъ остался одинъ, одинъ съ одиннадцатью дѣтьми -- плодомъ ихъ обоюдной глупости и "преступнаго легкомыслія".

Наплакавшись надъ гробомъ, вмѣщавшимъ въ себѣ останки его жены, онъ прошелъ въ комнату дѣвушки, удаленной изъ замка, которая кормила грудного ребенка.

-- Боже, ты мой! какая крошечка! вырвалось у него, когда онъ разглядѣлъ, сквозь застилавшія глаза слезы, миніатюрное созданіе.-- Гдѣ-же ему жить? У него и силъ-то на это не хватитъ!

Страданіе и горе Годжа стушевались на минуту передъ тѣмъ уморительнымъ фактомъ, что онъ былъ отцомъ этого лилипута.

III.

Не болѣе недѣли оставался крошка Годжъ на попеченіи дѣвушки изъ замка. Отъ природы онъ былъ очень спокойнымъ. Впрочемъ, если-бы онъ даже и кричалъ, то во всякомъ случаѣ его крики не могли бы достигнуть далеко. Пиши, благодаря своему миніатюрному размѣру, онъ требовалъ также очень мало. Но, не смотря на это, изъ него впослѣдствіи, можетъ быть, и получился бы обыкновенный человѣкъ, не имѣющій никакой исторіи, чѣмъ была бы достигнута идеальная цѣль консервативной политики, если бы общество и приходъ оставили его тамъ, гдѣ онъ случайно родился. Но дѣло въ томъ, что крошкой Годжемъ завладѣла печать. А когда печаль завладѣваетъ ребенкомъ или взрослымъ человѣкомъ, то для того ребенка или человѣка пропадаетъ на вѣки спокойствіе. Въ мѣстной приходской газетѣ появилось извѣстіе, что въ кодльтонскомъ приходскомъ союзѣ родился самый маленькій ребенокъ въ свѣтѣ. Это извѣстіе было подхвачено столичными газетами и такимъ образомъ достигло Америки, Австраліи и Сандвичевыхъ острововъ. Не прилагая къ тому никакихъ усилій, крошка Годжъ завоевалъ себѣ почти всемірную извѣстность. Доктора, анатомы, естествоиспытатели и даже два соціальныхъ философа были въ числѣ любопытныхъ, посѣтившихъ Кодльтонъ. Всѣ они были увѣрены въ томъ, что ребенокъ не можетъ долго прожить. Одинъ джентльменъ, извѣстный своимъ участіемъ во всевозможныхъ выставкахъ, захотѣлъ извлечь пользу изъ крошки Годжа. Онъ просилъ смотрителя заведенія, чтобы тотъ, послѣ смерти ребенка, положилъ его въ банку со спиртомъ и прислалъ въ Поктонскій музей, обѣщая мистеру Ми за это хорошее вознагражденіе. Такимъ образомъ малюткѣ Годжу предстояла блестящая будущность, сидя въ банкѣ со спиртомъ, просвѣщать невѣжественныя массы. Но принесла-ли бы его смерть такую-же пользу, какъ жизнь,-- это еще большой вопросъ. Между тѣмъ мѣстная извѣстность его была громадна. Сквайръ съ женою и дѣтьми и другіе мѣстные аристократы, посѣтившіе его, предсказывали ребенку замѣчательную судьбу Тома Нуса.

Интересенъ тотъ фактъ, что всякое физическое уродство возбуждаетъ въ насъ крайнее любопытство, между тѣмъ какъ самыя чудовищныя нравственныя и соціальныя явленія оставляютъ насъ равнодушными зрителями. Никто изъ-этихъ любопытныхъ, ни доктора, ни анатомы, ни соціальные философы, ни сквайръ, ни пасторъ,-- никто не увидѣлъ въ этомъ ребенкѣ признаковъ вырожденія класса, доставляющаго намъ все необходимое. Если-бы мы глядѣли въ микроскопъ на многіе факты, чрезъ которые скользитъ нашъ взглядъ, не сознавая ихъ настоящаго значенія, то развѣ мы могли бы по совѣсти дозволять дальнѣйшее существованіе этихъ фактовъ?..

Кромѣ печати на крошку Годжа обратила еще вниманіе другая власть, это былъ приходъ, отъ котораго зависѣла его судьба по волѣ провидѣнія и англійскихъ законовъ.

Отецъ его, Джонъ Годжъ, былъ земледѣлецъ у сосѣдняго фермера, который, несмотря на свою грубую одежду и грубость обхожденія, назывался джентльменомъ-фермеромъ. Годжъ получалъ еженедѣльно девять шиллинговъ и кромѣ того имѣлъ безплатное жилище. Передъ хижиной находился клочекъ земли въ тридцать футовъ длины и шестнадцать ширины, на которомъ, благодаря трудолюбію покойной жены Годжа, произрастали горохъ, капуста и картофель. Но это, однако, еще не составляло всѣхъ доходовъ Годжа. Такъ во время жатвы мистеръ Джоли, такъ звали фермера, выдавалъ своимъ рабочимъ награду въ 30 шил., увеличивая такимъ образомъ общій ихъ годовой доходъ до 24 ф. 18 шил.; кромѣ того во время уборки хлѣба и молотьбы они получали ежедневно по кружкѣ жиденькаго домашняго пива. Чтобы увѣрить своихъ рабочихъ въ отличнѣйшемъ качествѣ этого пива, мистеръ Джоли всегда пробовалъ его самъ на полѣ. Но то, что легко выносилъ сытый желудокъ фермера, не могло удовлетворять голодныхъ желудковъ рабочихъ. Семейство Годжа имѣло также свою долю въ ежегодномъ сборѣ колосьевъ послѣ жатвы, что составляло значительное подспорье ихъ запасу продовольствія. На Рождество семейство каждаго рабочаго получало отъ сквайра кусокъ говядины, мѣшокъ картофеля и полтонны угля, а отъ прихода два одѣяла. Второй сынъ Годжа получалъ по два шиллинга въ недѣлю, въ продолженіи полутора или двухъ мѣсяцевъ въ году, за работу на полѣ.

Итакъ на всю эту незначительную сумму онъ долженъ былъ прокормить, а если возможно, и обучить все свое многочисленное семейство, кромѣ того поддерживать и свои силы, необходимыя для тяжелой работы. Онъ и его жена, по мѣрѣ возможности, старались не обращаться за помощью къ приходу, но въ послѣднее время они были вынуждены это дѣлать, въ особыя критическія минуты, подобныя той, какой началась наша повѣсть.

IV.

Проводивъ тѣло своей жены на кладбище, Джонъ Годжъ съ двумя старшими дѣтьми, вполнѣ сознававшими понесенную ими потерю, возвратился домой. Первою его мыслью теперь было:

-- Что дѣлать съ крошкой?

Изъ словъ пастора, сказавшаго на кладбищѣ проповѣдь, онъ понялъ, что жена его умерла съ вѣрой въ лучшую будущую жизнь. Но на что могли надѣяться тѣ, которыхъ она оставила на землѣ? Сердце Годжа тоскливо сжималось... Пасторъ, приходъ, мистеръ Джоли и, наконецъ, его собственное положеніе, казалось, безжалостно издѣвались надъ всякой надеждой. Онъ предчувствовалъ, что ему нечего разсчитывать на помощь прихода, что законъ обяжетъ его самого воспитывать крошку. Годжъ не сознавалъ, что онъ самъ былъ виноватъ въ своемъ тяжеломъ положеніи, такъ какъ неправильно отягощалъ себя излишнимъ семействомъ. Но его сердцу, какъ и инстинкту животныхъ, былъ недоступенъ экономическій законъ Мальтуса. По его мнѣнію, дѣти были даромъ Провидѣнія и являлись такою же естественною необходимостью, какъ дождь и ведро. Естественно поэтому, что Годжъ считалъ Провидѣніе обязаннымъ заставить или фермера, или сквайра, или пастора доставлять ему средства, необходимыя для прокормленія всего многочисленнаго семейства. Теперь, когда жена его умерла и ему приходилось заботиться обо всемъ одному, этотъ доводъ казался еще болѣе убѣдительнымъ, чѣмъ когда-либо. Но какіе результаты принесли эти размышленія, объ этомъ мы поговоримъ впослѣдствіи, а теперь посмотримъ, что сдѣлалъ приходъ для маленькаго Годжа.

Въ кодльтонскомъ приходскомъ союзѣ происходило чрезвычайное засѣданіе совѣта. Необходимо было разрѣшить множество важныхъ вопросовъ: о доставкѣ угля, о контрактѣ на мясо, объ Аннѣ Симонсъ, восемнадцатилѣтней служанкѣ, удаленной изъ замка за обнаружившуюся преступную связь съ красивымъ грумомъ, который по прежнему остался въ услуженіи у сквайра и, наконецъ, о крошкѣ Годжѣ. О всѣхъ этихъ вопросахъ мистеръ Ми составилъ себѣ болѣе или менѣе точное мнѣніе, но относительно того, что дѣлать съ малюткой, онъ не могъ сказать ничего положительнаго. Онъ зналъ хорошо о бѣдственномъ положеніи стараго Годжа, зналъ о томъ, что у него, кромѣ крошки Годжа, на рукахъ было еще десять дѣтей, изъ которыхъ старшей дочери было всего тринадцать лѣтъ. Такимъ образомъ, отдавъ Годжу новорожденнаго, онъ свяжетъ его по рукамъ и ногамъ. Съ другой стороны, мистеръ Ми былъ обязанъ разрѣшить вопросъ о прокормленіи ребенка. Но онъ все-таки надѣялся, что кто-нибудь изъ попечителей пожелаетъ оставить ребенка въ приходскомъ союзѣ, а потому и поступилъ противозаконно, не возвративъ отцу крошки-Годжа тотчасъ же послѣ похоронъ матери. Между тѣмъ мистеръ Ми былъ прежде всего чиновникъ, а чиновникъ обязанъ смотрѣть на все съ офиціальной точки зрѣнія и не смѣетъ предаваться проявленію какихъ бы то ни было альтруистическихъ чувствъ. Но въ глубинѣ его души теплилась еще слабая искорка человѣколюбія, которая заставила его откликнуться на жалобные и безпомощные вопли крошки. Убѣдившись, что ребенокъ нисколько не вредитъ ни кормившей его дѣвушкѣ, ни ея ребенку, мистеръ Ми старался оправдать этимъ обстоятельствомъ противозаконность своего поступка.

Составъ совѣта попечителей приходского союза для насъ, быть можетъ, совершенно и не интересенъ, важно только то, что онъ имѣлъ большое вліяніе въ сельскихъ округахъ. Кодльтонскій союзъ, включавшій въ себѣ шестнадцать округовъ, состоялъ преимущественно изъ сквайровъ, пасторовъ, мировыхъ судей и фермеровъ. Послѣдніе являлись очень рѣдко на засѣданія и то только въ крайне важныхъ случаяхъ. Въ этотъ день, когда рѣшалась судьба крошки Годжа, засѣданіе состояло изъ мистера Бонда, секретаря приходскаго союза для бѣдныхъ, мистера Ми, смотрителя, мистера Кольмана, надзирателя, достопочтеннаго мистера Винвуда Лестеръ, капитана Колингсби, Сиднея Виргонъ, владѣльца сосѣдняго замка и предсѣдателя совѣта, мистера Кольдвель, стряпчаго, мистера Гаррисъ, оптоваго торговца и нѣкоторыхъ другихъ.

Всѣ вопросы были разрѣшены быстро, одинъ за другимъ. Такъ относительно контракта на мясо рѣшено было испробовать въ "палатѣ старухъ" австралійское мясо; поставка угля была отдана племяннику мистера Гарриса. Красивый грумъ былъ обязанъ вносить ежемѣсячную сумму на воспитаніе ребенка молодой служанки, несмотря на то, что владѣлецъ замка яростно доказывалъ, что "ея вины тутъ гораздо болѣе, нежели его". Послѣднимъ стоялъ на очереди вопросъ о крошкѣ Годжѣ. Такъ какъ мать его была похоронена на счетъ союза, то эти деньги рѣшено было послѣ непродолжительныхъ преній взыскать съ ея мужа.

-- Что, ребенокъ тоже умеръ? спросилъ пасторъ, помощникъ котораго хоронилъ мистриссъ Годжъ.

-- Нѣтъ, сэръ, онъ живъ, отвѣчалъ мистеръ Ми.

-- Что же отецъ съ нимъ сдѣлалъ?

-- Вотъ видите, сэръ, мы не хотѣли взять на свою отвѣтственность возвращеніе ребенка, при такихъ тяжелыхъ обстоятельствахъ. Молодая служанка Симонсъ кормитъ его, не находя въ этомъ для себя никакого затрудненія, и, такъ какъ союзу это ничего не стоитъ, то я оставилъ ребенка до разрѣшенія совѣтомъ этого вопроса.

-- Совершенно незаконно, мистеръ Ми, сказалъ стряпчій:-- contra legem.

-- Но, вотъ видите, мистеръ Кольдвель, возразилъ пасторъ:-- намъ это ничего не стоитъ, и потому распоряженіе мистера Ми совершенно благоразумно. Вѣроятно, у Годжа нѣтъ никого, кто бы могъ присмотрѣть за ребенкомъ.

-- Ни души, отвѣчалъ мистеръ Ми.

-- Ни матери, ни сестры покойной? спросилъ стряпчій.

-- Никого.

-- Все-же это неправильно. Благодаря новому закону о бѣдныхъ, нерадѣнію попечителей и излишней филантропіи, наши интересы теперь совершенно пренебрегаютея самымъ позорнымъ образомъ.

-- Какъ бы то ни было, продолжалъ мистеръ Ми, чувствуя, что почва подъ его ногами становится тверже:-- вотъ факты, господа. У Годжа десять человѣкъ дѣтей, и старшему тринадцать лѣтъ; онъ получаетъ десять шиллинговъ въ недѣлю, работая шесть дней съ утра до вечера. Кто-же будетъ заботиться о новорожденномъ младенцѣ?

Это простое изложеніе обстоятельствъ дѣла произвело поразительное впечатлѣніе на всѣхъ членовъ совѣта, точно такъ-же, какъ подобныя лаконическія, но фактически ясныя изреченія благороднаго англійскаго государственнаго человѣка нашего времени возбуждаютъ восторгъ печати и публики.

-- Это до насъ не касается, возразилъ стряпчій: -- человѣкъ, родившій ребенка, долженъ самъ его содержать. Будьте-же увѣрены, если мы оставимъ ребенка у себя, то центральное управленіе намоетъ намъ голову. Вѣдь что только пустыя слова, что ребенокъ намъ ничего не стоитъ, такъ какъ его кормитъ ваша служанка, господинъ предсѣдатель.

-- Я попрошу васъ, милостивый государь, воскликнулъ гордый сквайръ:-- придерживаться фактовъ. Она не моя служанка!

-- Все равно, продолжалъ стряпчій: -- она была вашей прежде, чѣмъ явилась сюда. Повѣрьте, я не желалъ сказать для васъ ничего обиднаго. Но дѣло въ томъ, что эта женщина, какъ ее тамъ зовутъ, будетъ болѣе ѣсть бульона и пить пива при своей двойной работѣ, если я могу такъ выразиться, и, конечно, на это обратитъ вниманіе мистеръ Мордаунтъ.

Мистеръ Мордаунтъ былъ начальникомъ центральнаго управленія. Но члены совѣта были въ веселомъ настроеніи духа и рѣшили на время оставить крошку Годжа. Такимъ образомъ, Джонъ Годжъ освободился отъ разрѣшенія неразрѣшимаго вопроса или, лучше сказать, вопросъ этотъ былъ отсроченъ.

VI.

Предсказанія стряпчаго относительно того, что центральное управленіе намоетъ кодльтонскому приходскому союзу голову за ихъ противозаконное дѣяніе сбылись. Что-жъ дѣлать? Такова видно была участь малютки Годжа, что вліятельный министръ обратилъ на него свое вниманіе. Не подумайте, читатель, что это произошло отъ слишкомъ большого шума, производимаго питомцемъ Анны Симонсъ: нѣтъ, онъ велъ себя вполнѣ прилично и не былъ слишкомъ назойливъ. Дѣло произошло очень просто. Просматривая однажды съ двумя своими секретарями отчеты, присланные изъ различныхъ приходскихъ союзовъ, министръ остановился на выпискѣ изъ отчета кодльтонскаго приходскаго союза. Въ этой выпискѣ мистеръ Ми сообщалъ, что при союзѣ оставленъ ребенокъ, мать котораго умерла вскорѣ послѣ родовъ. Такъ какъ отецъ ребенка, работникъ Годжъ, имѣетъ еще, кромѣ него, десять малолѣтнихъ дѣтей и не можетъ оказать малюткѣ необходимаго попеченія, говорилось далѣе въ докладѣ смотрителя, то рѣшено было оставить его при союзѣ. Тѣмъ болѣе, что ребенокъ не требуетъ никакихъ расходовъ, потому что его кормитъ вышеупомянутая въ отчетѣ Анна Симонсъ.

Прочитавъ это донесеніе, министръ гнѣвно нахмурился.

-- Посмотрите, какъ они злоупотребляютъ нашимъ довѣріемъ, сказалъ онъ. У ребенка есть отецъ, который обязанъ о немъ заботиться, а они оставляютъ его при союзѣ. Замѣчательно! Во всякомъ случаѣ, мы должны обратить на этотъ поступокъ союза серьезное вниманіе.

-- Простите, замѣтилъ младшій секретарь, но мнѣ кажется, что это исключительный случай. Вѣдь отецъ ребенка не имѣетъ никакой возможности заботиться о немъ и, кромѣ того, онъ ничего не стоитъ союзу, такъ какъ его кормитъ Симонсъ.

-- Отецъ ребенка, насколько мнѣ извѣстно, отвѣчалъ министръ, не сумасшедшій и не калѣка, а для здороваго человѣка нѣтъ ничего невозможнаго. Затѣмъ, позвольте спросить васъ, сэръ, кто же кормитъ Анну Симонсъ? Вѣдь ее содержитъ союзъ, и неужели вы станете мнѣ доказывать, что она можетъ прокормить двухъ дѣтей при томъ же количествѣ пищи и питья, какъ и одного? Такое доказательство было бы нелѣпостью, такъ какъ шло бы въ разрѣзъ съ логикой и законами природы.

-- Я хотѣлъ сказать то-же самое, замѣтилъ старшій секретарь.

-- Никто не станетъ отрицать вообще правильности вашихъ мнѣній, прибавилъ младшій секретарь, но такъ какъ этотъ ребенокъ очень миніатюренъ, то я позволяю себѣ сказать, что въ данномъ случаѣ они не примѣнимы и обращать серьезнаго вниманія на такую мелочь совершенно не слѣдовало бы.

-- Удивляюсь, сказалъ министръ строго, какъ вы м-ръ Докстеръ, прослуживъ такъ долго въ этомъ управленіи, не успѣли отучиться отъ вашихъ наивныхъ разсужденій. Знайте, сэръ, нѣтъ ничего недостойнаго въ томъ, что мой надзоръ простирается на каждую мелочь. Я хочу организовать совершенную систему инспекціи въ нашей странѣ.

М-ръ Докстеръ былъ окончательно пораженъ такимъ выговоромъ.

-- Это дѣло нужно изслѣдовать порядкомъ, сказалъ старшій секретарь. Вы, м-ръ Докстеръ, потрудитесь написать совѣту попечителей кодльтонскаго приходскаго союза и потребуйте отъ нихъ подробнаго разъясненія.

Вопросъ о маленькомъ Годжѣ былъ уже исчерпанъ, и представители высшаго центральнаго управленія занялись разсмотрѣніемъ другихъ дѣлъ.

VII.

На первомъ же засѣданіи кодльтонскаго приходскаго совѣта, послѣ приведеннаго выше разговора, былъ снова поднятъ вопросъ о крошкѣ Годжѣ. Секретарь союза прочелъ слѣдующее письмо:

Центральное управленіе.
Вайтголъ, 30 іюня 18**.

Мистеръ Ми, мнѣ поручено увѣдомить господъ попечителей совѣта, что начальникомъ центральнаго управленія обращено вниманіе на весьма важную неправильность въ дѣятельности, ввѣреннаго вамъ, союза. Какъ извѣстно, изъ послѣдняго отчета, союзомъ содержится сынъ Джона Годжа изъ Ганкерлея, между тѣмъ какъ послѣдній совершенно здоровъ, находится въ полномъ разсудкѣ и не пользуется никакою помощью союза.

Поэтому, согласно желанію г. начальника, прошу представить уважительныя причины, побудившія васъ отступить отъ закона. Если же такихъ уважительныхъ причинъ вами представлено не будетъ, то пришлемъ особаго комиссара для слѣдствія и ревизіи.

Съ почтеніемъ

секретарь начальника центральнаго управленія
Джереми Докстеръ.

Долгое время по прочтеніи этого письма длилось молчаніе. Улыбался только м-ръ Кальдвель. Онъ былъ очень доволенъ своей прозорливостью.

-- Хорошо, отвѣтилъ Гаррисъ добродушно,-- но если джентльменъ откажется отъ своего мѣста, то его замѣнитъ торговецъ.

-- Мы немного уклонились въ сторону, замѣтилъ м-ръ Кальдвель, а между тѣмъ вопросъ ясенъ: что намъ дѣлать съ крошкой? Кстати, скажите, пожалуйста, г. секретарь, отчего малютка не крещенъ еще до сихъ поръ?

-- Какъ, ребенокъ не крещенъ? воскликнулъ пасторъ. Этого быть не можетъ. Вѣдь кто-нибудь да окрестилъ его?

Произошло всеобщее смятеніе. Справились объ этомъ у мистера Ми, послѣдній подтвердилъ слова Кальдвеля, что ребенокъ не былъ еще принятъ въ лоно церкви. Тогда пасторъ обратился съ пламенной рѣчью къ присутствующимъ; онъ отказывался участвовать въ дальнѣйшихъ преніяхъ о ребенкѣ, который еще не получилъ святого крещенія, и приглашалъ къ тому же остальныхъ членовъ совѣта. Всѣ присутствующіе согласились съ пасторомъ къ величайшему неудовольствію стряпчаго и оптоваго торговца.

Анна Симонсъ принесла своего питомца, и пасторъ, прочитавъ установленныя молитвы, приступилъ къ таинству крещенія.

-- Какъ же мы назовемъ его? спросилъ онъ неожиданно.

-- Воспользуйтесь священнымъ писаніемъ, отвѣчалъ Кольдвель, и назовите его Веніаминомъ.

-- Во имя Отца и Сына, и Святаго Духа, произнесъ пасторъ,-- крещается младенецъ Веніаминъ.

Такимъ образомъ крошка Годжъ сдѣлался христіаниномъ.

Ребенокъ былъ унесенъ и члены опять принялись за обсужденіе спорнаго вопроса. Послѣ долгихъ препирательствъ, большинствомъ голосовъ было рѣшено, чтобы не сдѣлать попечителей союза простыми пѣшками въ рукахъ министра, послать послѣднему отвѣтъ, въ которомъ было бы объявлено рѣшеніе попечителей, въ виду безвыходнаго положенія Джона Годжа, оставить Веніамина на попеченіи Анны Симонсъ.

Трудно себѣ представить, что произошло послѣ такого постановленія совѣта. Въ Кодльтонъ былъ посланъ для разслѣдованія этого дѣла особый чиновникъ. Анна Симонсъ и смотритель союза были допрошены, ребенокъ освидѣтельствованъ, опредѣлено было точное количество пищи и питья, которое эта молодая женщина употребляла сверхъ обыкновеннаго количества, отпускаемаго кормилицамъ. Результатомъ этого слѣдствія былъ ученый докладъ, въ которомъ докторъ Сурчасъ, послѣ химическаго анализа, пришелъ къ заключенію, что Анна Симонсъ, кормя двухъ дѣтей, съѣдаетъ въ день на 4 унціи и выпиваетъ на полкружки пива болѣе обыкновеннаго, подвергая такимъ образомъ плательщиковъ налога для бѣдныхъ явному обману.

Вслѣдствіе этого доклада, центральное управленіе предписало кодльтонскому союзу немедленно-же прекратить свое незаконное покровительство Веніамину Годжу и внушить отцу его. что онъ самъ обязанъ содержать своего ребенка.

Это предписаніе центральнаго управленія было выполнено совѣтомъ, хотя и противъ воли, но въ точности.

-- Чортъ знаетъ, что такое! воскликнулъ, наконецъ, сквайръ и щеки его гнѣвно запылали.-- Центральное сдѣлалось ужъ слишкомъ придирчивымъ. Скажите, какое дѣло начальнику центральнаго управленія до того, что мы расходуемъ на малютку Годжа свои, поймите, свои собственныя деньги? Весь расходъ на него обошелся пока въ 40 шиллинговъ, а онъ грозитъ намъ за это слѣдствіемъ! Ну, какой-же порядочный человѣкъ пойдетъ послѣ этого въ попечители? Неужели мы, представители стариннѣйшихъ родовъ графства, дозволимъ, чтобы нами командовалъ какой-нибудь демократъ-выскочка? Это было бы ужъ слишкомъ!.. Эхъ, господа... и, не въ силахъ болѣе продолжать своей рѣчи, сквайръ, въ приливѣ гнѣва, ударилъ рукою по столу.

-- Конечно, замѣтилъ пасторъ совершенно спокойно, такимъ образомъ наше самоуправленіе сводится къ нулю. Мы собираемся сюда лишь для того, чтобы исполнять предписанія мистера Мордаунта. Не будь я обязательнымъ членомъ союза, я бы давно уже вышелъ изъ него. Посудите сами, какая охота быть членомъ собранія, имѣющаго такое комическое значеніе.

-- Но какъ же быть съ ребенкомъ? сказалъ стряпчій. Не вести же намъ изъ-за него войну съ главнымъ управленіемъ? У насъ вѣдь имѣется лишь одно оправданіе, такъ-ли, это миніатюрный размѣръ ребенка?

-- Да, отвѣчалъ секретарь, другого предлога къ оправданію нѣтъ. Вѣдь мы содержимъ на самомъ дѣлѣ ребенка.

-- Стоитъ подымать шумъ изъ-за пустяковъ, замѣтилъ мистеръ Гаррисъ. Вѣдь ребенокъ самъ по себѣ ничто, а ничто ничего и не стоитъ. Правду я говорю, м-ръ Кальдвель?

-- Ха-ха-ха! Безподобно! Остроумно, весьма остроумно, произнесъ стряпчій, у котораго были уважительныя причины соглашаться съ м-ромъ Гаррисомъ. Но такъ какъ пасторъ и сквайръ не обратили даже никакого вниманія на эту шутку, то стряпчій принялъ немедленно серьезный тонъ: оставимъ пока шутки, мистеръ Гаррисъ. Это вопросъ весьма важный. Что-же намъ, въ самомъ дѣлѣ, предпринять?

-- Бороться не на жизнь, а на смерть! воскликнулъ капитанъ Колингсби. Этотъ добрый малый не только на словахъ, но и на дѣлѣ безъ малѣйшаго укора совѣсти готовъ былъ-бы, еслибъ потребовалось, навести на центральное управленіе 64 фунтовую пушку. По моему, дѣло не въ ростѣ ребенка, а въ принципѣ. Если начальникъ центральнаго управленія будетъ вмѣшиваться въ такія дѣла, которыя мы сами сумѣли бы разрѣшить не хуже его, то намъ здѣсь дѣлать нечего! Пусть онъ самъ въ такомъ случаѣ пріѣзжаетъ сюда и распоряжается. Чортъ возьми! стану я здѣсь засѣдать для того, чтобы исполнять его приказанія!

-- Э, капитанъ! сказалъ мистеръ Гаррисъ, большого убытка, если вы и удалитесь, не будетъ. Мы сумѣемъ замѣнить васъ какимъ нибудь болѣе практическимъ дѣятелемъ.

-- Который умѣлъ-бы хорошо обдѣлывать свои дѣлишки, не такъ-ли? прибавилъ капитанъ.

-- Никто не станетъ отрицать того, произнесъ сквайръ, не глядя на м-ра Гарриса, что вы отлично знаете все то, что касается торговли углемъ, свѣчами и пр.; конечно, если-бъ почувствовалась необходимость, то мы навѣрно нашли бы подобныхъ вамъ лицъ, желающихъ поступить въ совѣтъ; но для хорошей администраціи желательно, чтобы совѣтъ состоялъ исключительно изъ людей вліятельныхъ и способныхъ.

Джонъ Годжъ былъ очень непріятно пораженъ извѣстіемъ о возвращеніи ему приходскимъ союзомъ малютки сына. Съ этихъ поръ онъ былъ обязанъ кормить, одѣвать и воспитывать его самъ.

Роковой вопросъ, преслѣдовавшій Годжа со дня смерти его жены, долженъ былъ рѣшиться теперь во что-бы то ни стало. Разсуждать съ философскимъ спокойствіемъ и ожидать его разрѣшенія въ будущемъ было немыслимо: вопросъ былъ поставленъ ребромъ. Годжъ и такъ уже долго медлилъ разрѣшеніемъ этой роковой задачи; наконецъ, на другой день послѣ присланнаго ему сообщенія, нашелъ малютку Годжа на рукахъ у своей старшей дочери. Мэри привыкла уже няньчиться съ дѣтьми и ея спина даже нѣсколько сгорбилась отъ этого. Никогда еще ни одинъ питомецъ не подходилъ такъ къ ея росту, какъ крошка Веніаминъ, промелькнуло въ головѣ у Годжа. когда онъ увидѣлъ маленькую няньку, укачивающую, похожаго на куклу, ребенка. Остальныя дѣти окружали ее со всѣхъ сторонъ, оглашая воздухъ восклицаніями. Въ иную минуту это показалось бы Годжу очень забавнымъ, но теперь бѣднягѣ было не до того.

Въ глазахъ потемнѣло у Годжа при видѣ этой прелестной картины, прелестной на полотнѣ, а въ дѣйствительности грустной и мрачной. Что ему дѣлать? Двѣнадцатилѣтняя Мэри не могла постоянно ухаживать за груднымъ ребенкомъ; нанять женщину для исполненія этихъ обязанностей, онъ не могъ по недостатку средствъ; остаться ему самому дома, какъ единственному кормильцу семьи, было также немыслимо. Погруженный въ такія унылыя думы, Годжъ машинально протянулъ своему крошкѣ сыну палецъ, и ребенокъ съ веселой улыбкой изо всѣхъ силъ схватилъ его обѣими рученками. Затѣмъ Годжъ взялъ сына къ себѣ на руки. Правильнѣе будетъ сказать на одну руку, которая сильно задрожала при мысли, что достаточно одного неосторожнаго движенія -- и задача разрѣшена. Но это продолжалось только одно мгновеніе,-- потому что подъ грубымъ рубищемъ поселянина билось доброе, нѣжное сердце,-- и рука снова любовно и сильно прижала ребенка къ наболѣвшей груди.

-- Мэри, сказалъ онъ, что намъ дѣлать съ крошкой? Кто замѣнитъ ему мать?

-- Я, отвѣчала Мэри, стараясь принять серьезный тонъ матери, который совершенно не согласовался съ ея маленькимъ ростомъ: -- о, я отлично буду ухаживать за нимъ, если только вы, отецъ, станете одѣвать другихъ дѣтей. Да и Томасъ намъ поможетъ. Не такъ-ли, Томасъ?

Томасъ, въ дѣйствительности, не имѣлъ никакой склонности къ этому и предпочиталъ домашнимъ заботамъ ловлю птицъ и игру съ товарищами, но въ присутствіи отца ему не хотѣлось отказываться и онъ далъ милостиво свое согласіе.

-- Но этого не можетъ быть, произнесъ Годжъ взволнованно: -- ты не можешь, Мэри, ухаживать за нимъ постоянно. Вѣдь нужно же позаботиться и о другихъ дѣтяхъ. Кто же будетъ варить имъ супъ, чинить платье, бѣлье, одѣвать, кормить ихъ?.. Но какъ Веніаминъ похожъ на мать! Бѣдная женщина! О, если бы она была въ живыхъ!.. Возьми у меня ребенка, Мери!

Съ этими словами онъ отдалъ ребенка дочери и вышелъ изъ комнаты. Мэри увидѣла, какъ онъ, съ опущенной на грудь головой, медленно направлялся къ кладбищу. Дѣвочка не выдержала и разрыдалась. Увидѣвъ ея слезы, и всѣ остальныя дѣти начали плакать...

IX.

Такъ какъ попечители кодльтонскаго приходского союза окончательно отвернулись отъ Годжа, то онъ счелъ нужнымъ обратиться къ своему хозяину м-ру Джоли при первой же возможности. Но, встрѣчаясь съ фермеромъ, онъ долго никакъ не могъ высказать вслухъ своихъ желаній.

А нужда съ каждымъ днемъ становилась все сильнѣе и сильнѣе, и сердце Годжа истекало кровью. Ему приходилось сокращать и безъ того уже скудную пищу другихъ дѣтей, чтобы имѣть возможность купить для крошки Годжа бутылку снятого молока и заплатить за труды сосѣдкѣ, м-съ Нолекенсъ, возстановлявшей отъ времени до времени въ его домѣ порядокъ. Но, не смотря на всѣ старанія Джона Годжа, на дѣтскихъ личикахъ все-же читались слѣды изнуренія и голода, а малютка

Годжъ становился съ каждымъ днемъ все меньше и хуже. Самъ Годжъ уходилъ по утрамъ безъ пищи, питался желудями, подобно блудному сыну, чтобы утолить свой голодъ.

Самоотверженіе маленькой Мари было поистинѣ удивительно. Она отказывала себѣ даже въ той маленькой долѣ пищи, которая приходилась на ея долю и отдавала ее братьямъ и сестрамъ. За чахнувшимъ крошкой Веніаминомъ она ухаживала съ материнской нѣжностью и, благодаря постояннымъ заботамъ о немъ и недоѣданію, становилась сама все блѣднѣе и изнуреннѣе. Глядя на нее, Джонъ Годжъ невыразимо терзался. Боже мой! Нужно было только разъ видѣть этого человѣка, окруженнаго одиннадцатью голодными дѣтьми, чтобы образъ его убійственно ясно врѣзался въ память. Рука моя дрожитъ, перо выпадаетъ и я не въ силахъ, не смѣю сказать всего, что накипѣло у меня на душѣ. Я могу только удивляться терпѣнію этого несчастнаго труженика.

Наконецъ, Годжу сдѣлалось не подъ силу выносить подобную пытку. Онъ собрался съ духомъ и, встрѣтивъ однажды утромъ на сѣнокосѣ м-ра Джоли, обратился къ нему съ своей просьбой.

-- Пожалуйста, сэръ, удѣлите мнѣ минутку вниманія, произнесъ онъ,-- я хочу сказать вамъ нѣсколько словъ.

-- Мнѣ нѣсколько словъ? И фермеръ пристально взглянулъ на Джона Годжа.-- Хорошо. О чемъ-же?

Бѣдняга въ нерѣшительности переминался съ ноги на ногу.

-- Видите-ли, сэръ... Вы, конечно, слышали, сэръ...

-- Чортъ возьми! Да что же вамъ отъ меня въ концѣ концовъ нужно? Бутыку молока для вашего сына или шиллингъ взаймы? Или, можетъ быть, вы пристрѣлили въ лѣсу зайца? Такъ я не могу вамъ ничѣмъ помочь. Мы должны во что бы то ни стало искоренить противозаконную охоту.

-- Нѣтъ, м-ръ Джоли, дѣло не въ томъ. Вы, конечно, слышали, что у меня умерла жена и остался маленькій грудной ребенокъ. Такъ вотъ за этимъ ребенкомъ некому присмотрѣть... Моя дочь, Мэри, слишкомъ слаба для этого...

-- Значитъ, вы хотите, чтобы я взялъ вашего ребенка?

-- Нѣтъ, сэръ. Но, если бы я могъ платить сосѣдкѣ 3--4 шиллинга въ недѣлю, она съ удовольствіемъ присмотрѣла-бы за ребенкомъ. А гдѣ мнѣ взять ихъ? Изъ моего небольшого жалованья я не могу удѣлить ни одного шиллинга.

-- Такъ зачѣмъ-же дѣло стало? Обратитесь въ приходской союзъ за помощью. Вы знаете, я -- одинъ изъ попечителей. Но предварительно вы должны достать отъ доктора свидѣтельство о болѣзни вашихъ дѣтей, и союзъ вамъ съ большой готовностью отпуститъ всякой пищи вдоволь.

-- Спасибо за совѣтъ, сэръ! Нѣтъ, я не такой человѣкъ! Просить милостыни, когда я могу еще честно трудиться, я не стану. Я этого никогда не дѣлалъ и не буду! Скорѣе рѣшусь умереть съ голода!

-- Что и будетъ очень глупо съ вашей стороны! Скажите, для чего тогда устроены эти союзы, если не для оказанія помощи подобнымъ вамъ бѣднякамъ въ критическую минуту? И вы напрасно, Годжъ, считаете себя лучше другихъ.

Фермеръ сдѣлалъ сильно удареніе на послѣднихъ словахъ. Онъ былъ радъ, что нашелъ выходъ изъ своего положенія въ прекрасномъ нравственномъ принципѣ.

-- Не думайте сэръ, что я не обращаюсь въ приходъ за помощью потому, что считаю себя лучше сосѣдей,-- нѣтъ; но мы съ женою не привыкли къ этому. Мы обращались за помощью только въ крайнихъ случаяхъ. И я не отступлю отъ этого правила! Но мнѣ кажется, сэръ, что мое жалованье -- гутъ голосъ Годжа замѣтно дрогнулъ -- можно было увеличитъ на нѣсколько шиллинговъ. Вѣдь я заслуживаю этого, сэръ. Вы хорошо знаете, что я могу сработать въ день вдвое противъ каждаго рабочаго въ Ганкерлеѣ, а поэтому и стою больше ихъ всѣхъ.

Годжъ говорилъ совершенную правду. Какъ по искусству работать, такъ и по опытности онъ выдѣлялся изъ толпы рабочихъ м-ра Джоли и если бы плата соотвѣтствовала труду, то онъ навѣрно получалъ бы еженедѣльно отъ 12 до 15 шиллиновъ М-ръ Джоли, какъ истый англичанинъ, не могъ не согласиться въ душѣ съ доводами Джона Годжа, но, какъ истый представитель своей націи, онъ не могъ высказать этого вслухъ, ибо въ этомъ дѣлѣ былъ замѣшанъ его личный интересъ.

-- Объ этомъ нечего и толковать! произнесъ м-ръ Джоли. Вы хорошо знаете, что я выдаю всѣмъ одинаковую плату. Вы на меня не смѣете обижаться! Развѣ я не даю вамъ, кромѣ жалованья, еще жилище, дровъ, пива? А жалованья увеличить вамъ я не могу ни коимъ образомъ. Всѣ сосѣдніе фермеры возстанутъ противъ меня, если я это сдѣлаю.

-- Но это не даетъ вамъ, сэръ, права поступать со мною несправедливо. Если всѣ другіе рабочіе, трудясь меньше меня, получаютъ то-же, что и я: дрова, жилища, пиво, то развѣ я не заслуживаю прибавки жалованья?

-- Спорить съ вами я не стану. Это ваше дѣло: хотите -- оставайтесь, а нѣтъ -- такъ можете убираться.

-- Вы правы, сэръ. Я не могу больше такъ жить. У меня дома дѣти умираютъ съ голода, а самъ я десять дней уже не обѣдалъ.

Видно было нѣчто недоброе во взглядѣ и голосѣ Годжа, что фермеръ внезапно смягчился.

-- Послушайте, Годжъ, если дѣло дошло до этого, то ступайте ко мнѣ въ домъ, спросите у жены хлѣба, ветчины и молока для ребенка. Но помните, чтобы я никогда не слыхалъ отъ васъ ничего подобнаго. Если я увеличу вамъ заработную плату, тогда и всѣ потребуютъ того-же, а это разоритъ меня совершенно.

Онъ хотѣлъ было уже удалиться, но отчаяніе Годжа дошло до крайнихъ предѣловъ и онъ, собравъ всю свою энергію, воскликнулъ:

-- Нѣтъ, сэръ! Этого мнѣ недостаточно! Хлѣба, ветчины и молока хватитъ моей семьѣ только на одинъ обѣдъ. Спасибо, сэръ, вамъ за это. Но я все-же остаюсь при томъ мнѣніи, что работать на васъ за 9 шиллинговъ я не могу и не буду!

Эта неожиданная перемѣна ошеломила фермера. Хлыстъ дрогнулъ въ его рукѣ.

-- Послушайте, неблагодарное животное, вы забываетесь, вы не помните съ кѣмъ говорите! Вотъ уже цѣлыхъ 20 лѣтъ, какъ я держу васъ на своей землѣ, плачу вамъ аккуратно жалованье, дѣлаю подарки, а вы требуете увеличенія заработной платы! Такъ и быть, этотъ разъ я прощаю вашу выходку, но помните, что если вы осмѣлитесь мнѣ еще разъ заикнуться объ этомъ, я, не медля ни минуты, выгоню васъ съ формы, и даю вамъ честное слово, что ни одинъ фермеръ въ нашемъ околодкѣ, миль на 20 вокругъ, не дастъ вамъ работы! Подумайте хорошенько надъ моими словами, попробуйте сами выбиться на дорогу, а если у васъ не хватитъ на это силъ, то обратитесь туда, куда обращаются за помощью ваши товарищи. Приходской союзъ обязанъ вамъ помочь.

-- Да, поймите же, что онъ возвратилъ мнѣ моего ребенка! крикнулъ Годжъ вслѣдъ удалявшемуся фермеру.

Въ эту минуту въ сердцѣ Годжа боролись, главнымъ образомъ, чувство негодованія и сожалѣнія. Онъ не могъ заглушить въ себѣ укора совѣсти за эту ссору съ фермеромъ, съ которымъ онъ былъ столько лѣтъ въ хорошихъ отношеніяхъ, а съ другой стороны онъ негодовалъ на фермера за его несправедливость, оправдываемую далеко не серьезными доводами. Осуждать Джоли слишкомъ строго за его отношеніе къ Годжу я не стану, такъ какъ и м-ръ Джоли и Годжъ были жертвами неправильной общественной системы.

Ничего, кромѣ горькихъ размышленій, не принесло Годжу свиданіе съ фермеромъ. Онъ хотѣлъ было уже пойти домой, но нищета его была такъ велика, дѣти такъ голодны, что онъ почти безсознательно отправился на ферму Джоли, чтобы получить обѣщанное подаяніе. Измученнаго Годжа утѣшала одна только мысль; что у него оставалось по крайней мѣрѣ свободныхъ 24 часа, въ теченіе которыхъ онъ могъ отдохнуть и обдумать свое ужасное положеніе.

Положеніе семейства Годжа ухудшалось съ каждымъ днемъ. Голодная смерть незамѣтными, но быстрыми шагами подкрадывалась къ его хижинѣ. Недостатокъ чувствовался не только въ пищѣ, но рѣшительно во всемъ. Одежда, въ которой покойная м-съ Годжъ какъ-то ухитрялась водить своихъ дѣтей, за послѣднее время такъ износилась, что обращала даже на себя вниманіе малосвѣдущаго въ этомъ дѣлѣ Годжа. Въ тѣ рѣдкія минуты, когда Мэри удавалось заглушить отчаянныя вопли малютки Годжа, законно требовавшаго себѣ пищи, ее можно было застать за стиркой бѣлья или за починкой лохмотьевъ, покрывавшихъ изнуренныя тѣла ея братьевъ и сестеръ. Блѣдная, исхудалая, съ глубоко впавшими глазами, маленькая Мэри мужественно относилась къ своему безвыходному положенію. Мало того, у нея хватало еще энергіи веселыми пѣснями и разсказами развлекать голодныхъ младшихъ дѣтей въ то время, когда старшіе уходили собирать валежникъ для топлива. Но зато, оставшись одна, она давала волю своимъ слезамъ, вспоминая умершую мать и горько жалуясь на свою безотрадную долю.

Крошка Годжъ угасалъ съ каждымъ днемъ. Лѣкарство, которое Мэри получала нѣсколько разъ изъ приходской аптеки, не уменьшало страданій ребенка. Да и могли ли помочь мятныя капли противъ страшной болѣзни -- голода?! Приходской союзъ и не подозрѣвалъ, что лучшимъ лекарствомъ здѣсь было бы молоко и пища. Скрывать ужасное положеніе дѣтской одежды отъ отца становилось для Мэри невозможнымъ. Дѣйствительно, по словамъ сосѣдки Годжа м-съ Молекенсъ, дѣтей нужно было или уложить въ постель, или сшить имъ новое платье. Джону Годжу самому бросались въ глаза эти ужасныя лохмотья, но онъ легкомысленно упрекалъ за это Мэри, говоря, что при жизни матери ничего подобнаго не было и что все было совершенно иначе. Какъ мало понималъ онъ, чего это стоило несчастной женщинѣ! Впрочемъ, кто изъ мужей это понимаетъ?

Однажды Годжъ, возвратясь съ работы, ожидалъ ужина. На столѣ былъ приготовленъ каравай хлѣба, пучекъ кресса, собраннаго маленькимъ Томасомъ, и щепотка соли. Въ каминѣ варился чай. Крошка Годжъ лежалъ въ старомъ грязномъ ящикѣ, который служилъ колыбелью для всего семейства.

-- Отецъ, сказала Мари, пристально глядя на него -- какъ ты думаешь, что съ нами будетъ?

Годжъ въ эту минуту подносилъ ко рту большой кусокъ хлѣба и немного кресса, но, услыхавъ вопросъ Мэри, онъ невольно остановился. Его поразило это обстоятельство, что Мэри сама, своимъ умомъ дошла до этого рокового вопроса, который не давалъ ему покоя ни днемъ, ни ночью.

-- Ахъ, Мэри! отвѣчалъ несчастный. Что я тебѣ скажу на это? Какъ я могу знать, что съ нами будетъ. Это извѣстно Богу, а не мнѣ.

-- Отецъ, продолжала съ грустью бѣдная дѣвочка: -- не сердись на меня, я была очень бережлива, но все же деньги всѣ вышли. Мы должны 4 шилл. булочнику, а молочница не хочетъ давать молока для крошки, прежде чѣмъ мы ей не уплатимъ долга. Другія дѣти, отецъ, очень обносились, я чинила ихъ платья сколько могла, но теперь ужъ ничего не подѣлаешь -- имъ нужны новыя платья.

-- Боже, сжалься надо мною! вырвалось со стономъ у Годжа: -- такъ жить я больше не въ силахъ!

-- А, вотъ бѣдный крошка два дня уже почти ничего не ѣлъ. Взгляните, отецъ, развѣ онъ похожъ на живого ребенка? Вѣдь это маленькій покойникъ и больше ничего.

-- Бѣдный Веніаминъ, отвѣчалъ отецъ съ тяжкимъ вздохомъ: -- онъ и самъ мучится и насъ мучитъ. Хорошо было бы, Мэри, если бы Богъ освободилъ насъ отъ него.

-- О, нѣтъ! воскликнула Мэри и съ нѣжностью бросилась обнимать спящаго ребенка.-- Что ты говоришь, отецъ? Кому онъ въ тягость? Если ты думаешь, что мнѣ, то ты ошибаешься, я прямо -- таки не могу обойтись безъ него! Ну, ну, не плачь, не плачь!

Годжъ не въ состояніи былъ вынести этого зрѣлища и ушелъ, а Мэри заботливо принялась укачивать, разбуженнаго ея ласками, ребенка.

Когда Годжъ возвратился домой, Мэри уже спала. Онъ зажегъ огарокъ, прибралъ кое-что въ комнатѣ, прошелъ наверхъ, взялъ изъ комода нѣсколько вещей и опять сошелъ внизъ. Вещи эти онъ увязалъ въ узелъ, а самъ легъ на полъ и скоро заснулъ.

При первыхъ лучахъ восходящаго солнца, Джонъ Годжъ поднялся съ своего жесткаго ложа. Онъ сосчиталъ оставшіяся деньги, оказалось, что у него было всего на всего 2 шил. 9 пенс. Половину этихъ денегъ онъ оставилъ себѣ, а половину положилъ на столъ. Затѣмъ онъ принесъ воды, дровъ, ножъ и двѣ моркови, чтобы Мэри, проснувшись, могла сейчасъ взяться для приготовленія похлебки для дѣтей, и все это положилъ на столъ. Тутъ же на столѣ лежали его шляпа, палка и узелъ, а тяжелые башмаки стояли на полу, у стола. Покончивъ со всѣми приготовленіями, онъ прошелъ наверхъ проститься съ дѣтьми. Перецѣловавъ каждаго изъ нихъ, онъ въ глубокомъ раздумьѣ остановился надъ Мэри, спавшею крѣпко съ малюткой Годжемъ.

-- Сохрани тебя Богъ, моя милая дѣвочка, подумалъ Годжъ: -- Одинъ Богъ видитъ, какъ мнѣ тяжело оставить тебя одну съ этой кучей голодныхъ ребятишекъ. Но что же мнѣ дѣлать? Если я уйду, то приходъ позаботится по крайней мѣрѣ о нихъ, а я могу уморить ихъ только съ голоду. Прощай, Мэри!

Годжъ нагнулся поцѣловать спящую Мэри и горькая слеза скатилась изъ его глазъ ей на щеку. Утомленная дневными заботами и изнуренная голодомъ дѣвочка полуоткрыла гласа, но тотчасъ же снова сомкнула ихъ. Не знала она, что ее разбудила послѣдняя дань отцовской любви.

Попрощавшись съ дѣтьми, Джонъ Годжъ выпрямился во весь ростъ и торжественно произнесъ:

-- Клянусь Богомъ, я выпишу васъ къ себѣ въ Канаду, если зарабатываемыхъ денегъ будетъ достаточно для содержанія васъ всѣхъ. Клянусь, что я это исполню, и да поможетъ мнѣ Всевышній!

Потомъ поспѣшно сошелъ съ лѣстницы, машинально надѣлъ башмаки, нахлобучилъ на глаза шляпу, взялъ палку и узелъ, и безъ оглядки побѣжалъ отъ своихъ дѣтей, отъ приходского союза, отъ м-ра Джоли, отъ попечителей о бѣдныхъ и отъ англійскихъ законовъ.

XI.

До сихъ поръ я только вскользь упоминалъ о сквайрѣ Биртонѣ, а этотъ чистосердечный человѣкъ заслуживаетъ того, чтобы поговорить о немъ по подробнѣе. Благородный сквайръ относился съ любовью къ своимъ преданнымъ слугамъ и отъ души презиралъ джентльменовъ -- холоповъ: онъ высоко чтилъ англиканскую церковь и питалъ невыразимое отвращеніе ко всѣмъ прочимъ сектамъ; онъ съ восторгомъ и уваженіемъ относился къ существующему порядку вещей и возмущался и негодовалъ противъ тѣхъ, которые хотѣли его пошатнуть. Поэтому не удивительно, что у него вскипѣла желчь при полученномъ отъ м-ра Джоли извѣстіи. Дѣло въ томъ, что разговоръ Годжа съ фермеромъ не остался тайной для остальныхъ рабочихъ и болѣе храбрые изъ нихъ, правда, не обремененные такимъ семействомъ, какъ Годжъ, рѣшили добиться стачкой повышенія заработной платы. Объ этомъ м-ръ Джоли и передала, сквайру Биртону. Послѣдній былъ такъ встревоженъ полученнымъ извѣстіемъ, что даже его семейство обратило на это вниманіе.

Семейство, почтеннаго м-ра Биртона было большое; добродушная, благородная жена, златокудрая красавица старшая дочь, съ голубыми глазами и пурпуровыми губками, живой портретъ отца, двѣ загорѣлыя младшія дочери, здоровые мальчики -- по истинѣ дозволяли отцу смотрѣть съ гордостью и радостью на Божій міръ.

Старшей дочери Эмиліи недавно минуло 20 лѣтъ, и не удивительно, что эта прелестная дѣвушка покорила сердце молодого адвоката Генри Юбанка, сына богатаго сквайра Генриха Юбанка, владѣвшаго огромнымъ помѣстьемъ въ 10 миляхъ отъ Биртонъ-Голля. Точно также не удивительно, что молодой, красивый, подающій своими способностями большія надежды, адвокатъ отъ души полюбилъ скромную молодую дѣвушку. Генри Юбанкъ недавно окончилъ кембриджскій университетъ, поселился у своего отца и занялся адвокатурой. Старый Юбанкъ и сэръ Биртонъ были большими друзьями, благодаря сходству своихъ политическихъ воззрѣній: поэтому сквайръ съ удовольствіемъ ожидалъ скораго вступленія въ родственную связь съ семействомъ баронета. Одно только смущало его -- молодой человѣкъ осмѣливался имѣть свои собственные взгляды и мнѣнія. Правда, Генри съ честью и гордостью носилъ имя своего отца, но тѣмъ не менѣе онъ презрительно смѣялся надъ его политическими мнѣніями; онъ самъ составилъ себѣ самостоятельныя убѣжденія въ политикѣ и религіи, чуждыя совершенно предразсудковъ его касты. Въ виду этого сквайръ часто упрекалъ дочь въ томъ, что она выходитъ замужъ за радикала. Эмилія Биртонъ молчаливо сносила упреки отца. Она была далеко не такой куколкой, какъ современная женщина и все свое свободное время посвящала своему умственному и духовному развитію. Генри Юбанкъ восторгался ея чистосердечными юношескими порывами и благородными мыслями.

Какъ уже было сказано въ началѣ этой главы, сквайръ сильно волновался вслѣдствіе полученнаго отъ Джоли извѣстія. Видя это, Эмилія не могла отказать себѣ въ удовольствіи его успокоить, да и кромѣ того ея доброе сердце было переполнено сочувствіемъ къ несчастнымъ бѣднякамъ, и это сочувствіе просилось наружу.

-- Вѣдь вы прибавите имъ, конечно, жалованья, папа? просила она. Генри, пріѣзжая сюда, нѣсколько разъ разговаривалъ съ нашими рабочими, и онъ находитъ, что мы имъ ужасно мало платимъ.

-- Вотъ какъ! Такъ онъ бесѣдуетъ съ моими рабочими, скажите пожалуйста? О, я теперь хорошо понимаю, откуда имъ эта дурь забралась въ голову. Вотъ онъ главный зачинщикъ!

-- Но вѣдь онъ только ихъ разспрашивалъ, онъ не обѣщалъ имъ ничего, потому что, по его словамъ, не честно внушать имъ надежды, которыя въ ихъ настоящемъ положеніи не могутъ осуществиться.

-- Въ настоящемъ ихъ положеніи! Чортъ возьми! Да откуда онъ знаетъ въ какомъ положеніи находятся мои рабочіе? Онъ совсѣмъ отсталъ отъ нашихъ дѣлъ, углубившись въ свою математику и законы.

-- Это правда. Но, папа, онъ знаетъ очень многое по этому вопросу. Онъ изучалъ политическую экономію, системы пользованія землей и пр. Вы вѣдь это хорошо знаете.

-- Нѣтъ, я ничего не знаю, и слава Богу! Эти глупые радикалишки выдумали политическую экономію для своей пользы! Она совершенно разорила Англію! И чего эта политическая экономія мѣшается не въ свое дѣло? Все было хорошо до сихъ поръ. Вотъ теперь только появились молодцы... Ничего, я съ ними справлюсь!..

-- Неужели, папа, вы и въ самомъ дѣлѣ не хотите понять, что есть многое, что говоритъ за нихъ. Я не знаю, но мнѣ такъ кажется, и Генри говоритъ...

-- Мнѣ не интересно знать, что говоритъ твой Генри. Это вопросъ рѣшенный, съ молодцами я раздѣлаюсь по своему! А тебѣ скажу, вотъ что, голубушка: если Генри Юбанкъ будетъ пріѣзжать сюда спеціально для того, чтобы учить тебя радикальнымъ и революціоннымъ идеямъ, то...

-- Шшъ! Шшъ! воскликнула Эмилія, зажимая своей маленькой ручкой ротъ отцу.

-- Я его выгоню въ шею! произнесъ сквайръ, съ трудомъ освобождая свой ротъ отъ неожиданной преграды.

Эмилія звонко разсмѣялась и сквайръ послѣдовалъ ея примѣру, такъ что непріятный разговоръ былъ замятъ.

Вечеромъ того же дня Эмилія получила отъ Генри Юбанка письмо, въ которомъ онъ извѣщалъ ее о своемъ прибытіи на другой день, но теперь она благоразумно не сказала ни слова объ этомъ отцу.

XII.

Вскорѣ послѣ бѣгства Годжа изъ дому проснулась и Мэри. Она была очень удивлена тѣмъ, что не нашла отца въ постели. Взглянувъ въ окно и замѣтивъ, что солнце уже довольно высоко, дѣвочка рѣшила, что она проспала и отецъ, не желая ее будить, ушелъ безъ завтрака на работу. На этомъ предположеніи она и успокоилась. Одѣвъ нѣкоторыхъ дѣтей и предоставивъ остальнымъ прикрыть свои обнаженныя тѣла, какъ имъ заблагоразсудится, она съ крошкой Годжемъ спустилась внизъ. Сдѣланныя отцемъ приготовленія изумили ее, но она тотчасъ-же догадалась, что отецъ ушелъ по всей вѣроятности на цѣлый день. Одно только заставило больно сжаться маленькое сердечко -- это оставленныя отцомъ на столѣ деньги. Мэри смутно чувствовала, что эти деньги имѣли какую-то связь съ происходившимъ наканунѣ разговоромъ. Но она и тутъ утѣшала себя мыслью, что отецъ отправился куда-нибудь искать болѣе хорошаго заработка или просить помощи. Часы шли за часами: Мэри, какъ всегда, мыла, чистила, варила, убирала, штопала брата своего Томаса она послала за молокомъ для крошки Годжа, на оставленныя отцомъ деньги. Накормленныя дѣти безпечно рѣзвились и семейство бѣглеца въ этотъ день не представляло такого грустнаго зрѣлища, какое можно было ожидать. Вечеромъ зашла ихъ навѣстить м-съ Нолекенсъ, которая принесла кое-что для малютки и помогла пересмотрѣть Мэри жалкіе остатки дѣтской одежды. Ея приговоръ въ этомъ отношеніи былъ рѣшительный, безапелляціонный.

-- Эти лохмотья не годятся даже для бродягъ и цыганъ, а не то что для дѣтей порядочнаго семейства! сказала она.

-- Отецъ сказалъ мнѣ вчера, что ему не на что насъ больше содержать, отвѣчала Мэри. Знаете, м-съ Нолекенсъ, мнѣ что то страшно. Я боюсь за отца, онъ кажется что то недоброе задумалъ. Вотъ и сегодня ушелъ на разсвѣтѣ безъ завтрака. Какъ вы думаете, м-съ Нолекенсъ, у него голова не въ порядкѣ!

М-съ Нолекенсъ подвергла Мэри искусному допросу и, хотя не сказала ей ни слова, но стала подозрѣвать ужасную истину. Это казалось ей тѣмъ возможнѣе, что въ подобныхъ обстоятельствахъ ея мужъ поступилъ бы точно такъ же. Она осталась довольно долго въ семействѣ Годжа, причесала всѣхъ дѣтей и, уходя, оставила ихъ въ болѣе приличномъ видѣ.

Въ эту ночь Мэри долго ожидала отца, но онъ не являлся. Наконецъ, усталость взяла свое и бѣдная дѣвушка отправилась съ ребенкомъ наверхъ. Но и въ постели она не могла долго сомкнуть глазъ и прислушивалась къ малѣйшему шороху въ ночной тишинѣ. Но ни что не нарушало гробового безмолвія; мало по малу она забылась и заснула, но и во снѣ она часто вскрикивала тревожно: "отецъ, отецъ!" Настало утро, но Мэри, открывъ глаза, не увидала опять подлѣ себя спящей, неуклюжей фигуры дорогого человѣка.

Прошелъ день, другой, третій, а Годжа все не было. Мэри и всѣ сосѣди стали сильно безпокоится.

На третій день нѣсть объ исчезновеніи Годжа разнеслась повсюду. М-ръ Джоли навелъ необходимыя справки и послалъ за смотрителемъ бѣдныхъ. Между тѣмъ семейство Годжа находилось въ самомъ плачевномъ состояніи: денегъ у Мэри оставалось всего нѣсколько пенсовъ, а вопросъ объ одеждѣ, съ каждымъ часомъ все болѣе и болѣе упрощался. На четвертый день пришелъ смотритель бѣдныхъ и подвергъ Мэри допросу; изъ ея словъ ему стало ясно, что 11 дѣтей находятся безъ пищи и одежды, а потому и должны поступить на попеченіе союза для бѣдныхъ. Крошку Годжа и Мэри м-съ Нолекенсъ оставила у себя, а остальныя дѣти были немедленно отправлены въ союзъ для бѣдныхъ. Между тѣмъ во всѣхъ окрестныхъ мѣстечкахъ было выставлено громадное объявленіе о наградѣ за поимку Джона Годжа. М-ръ Ми отправился къ судьѣ, пастору Лестеру, взялъ у него исполнительный листъ для ареста Годжа, "какъ бродяги и мошенника", и отправилъ мѣстнаго полисмена въ сосѣднія графства для розысканія бѣглеца.

Что касается Годжа, то онъ искалъ спасенія въ бѣгствѣ подъ вліяніемъ самыхъ смутныхъ идей. Ближайшей цѣлью его было достиженіе какого нибудь приморскаго города, откуда онъ хотѣлъ отправиться въ Канаду. Въ Ганкерлеѣ, гдѣ жилъ Годжъ, сохранялось преданіе объ одномъ мѣстномъ жителѣ, который, переселившись въ Канаду, нажилъ огромное богатство. Вотъ подъ вліяніемъ какой смутной идеи дѣйствовалъ Годжъ, и это не удивительно, если мы примемъ во вниманіе его недостаточное образованіе и недостаточную опытность. Три дня Годжъ шелъ все впередъ, разспрашивая дорогу въ Лондонъ, который онъ считалъ ближайшимъ приморскимъ городомъ. Кое-гдѣ добрые люди оказывали помощь несчастному скитальцу. Но съ каждымъ часомъ все живѣе и живѣе вырисовывался передъ Годжемъ роковой вопросъ, чѣмъ онъ будетъ жить до пріѣзда въ Канаду. Погруженный въ такія грустныя размышленія. Годжъ достигъ одного изъ провинціальныхъ городовъ, Проходя по улицѣ, изнуренный, голодный, онъ становился передъ ратушей, на которой красовалось объявленіе о его поимкѣ. Онъ, какъ, человѣкъ неграмотный, самъ не могъ его прочитать, а потому хотѣлъ кого-нибудь попросить объ этомъ, какъ вдругъ онъ услышалъ знакомый голосъ, и въ ту-же минуту ганкерлейскій полисменъ Филиппъ Ноксъ ударилъ его по плечу и объявилъ, что арестуетъ его именемъ закона, Годжъ былъ такъ убитъ этимъ, что не промолвилъ ни слова и поплелся покорно, какъ овца, за полицейскимъ. Филиппъ Ноксъ былъ добрый малый и потому за все время пути ни разу не упрекнулъ Годжа, а скорѣе сожалѣлъ о томъ, что на его долю, по повелѣнію начальства, выпала эта непріятная задача, доставить Годжа обратно въ Ганкерлей. Скоро они достигли ганкерлейскаго арестантскаго дома, куда Годжъ и былъ заключенъ до преданія его суду.

XIII.

Годжъ предсталъ предъ судомъ въ малую сессію. Судьями были сквайръ Биртонъ и пасторъ Лестеръ. Оба они были попечителями бѣдныхъ ex oflicio и разбирали дѣло, въ которомъ былъ заинтересованъ совѣтъ попечителей. И это дѣлалось согласно строгому смыслу парламентскаго акта. Годжъ не замѣчалъ этой аномаліи: онъ въ продолженіе всей своей жизни видѣлъ, что эти господа судили и рядили по всѣмъ дѣламъ, касавшимся поселянъ, и, если-бы его они приговорили за побѣгъ къ висѣлицѣ, онъ и тогда-бы не сталъ сомнѣваться въ ихъ компетентности.

Мрачный, съ красными заплаканными глазами, съ всклокоченными волосами, съ искаженнымъ отъ душевныхъ страданій лицомъ, съ опущенной на грудь головой, стоялъ несчастный горемыка въ залѣ суда. Сквайръ придалъ своему цвѣтущему здоровьемъ лицу выраженіе безчувственнаго сфинкса. Пасторъ Лестеръ не улыбался какъ всегда, а старался быть по возможности серьезнѣе. Оба они были убѣждены въ томъ, что Джонъ Годжъ совершилъ самый неблагородный, ужасный поступокъ, и смотрѣли на него съ той безжалостной строгостью, съ какою они взглянули-бы, напримѣръ, на человѣка, обвиняемаго въ незаконной охотѣ на чужой землѣ, а это легко сказать!

Однако они говорили тихо, торжественно спокойно окинувъ, взоромъ всѣхъ присутствующихъ, Годжъ увидалъ, что среди нихъ были м-съ Нолекенсъ и Мэри съ крошкой Веніаминомъ на рукахъ. Онъ не хотѣлъ встрѣчаться съ ними взглядами, а потому еще ниже опустилъ голову. Если бы Годжъ былъ болѣе внимателенъ, то онъ навѣрно замѣтилъ бы молодого человѣка, сидѣвшаго близь скамьи подсудимыхъ, на мѣстѣ, отведенномъ для лицъ судебнаго вѣдомства. Это былъ Генри Юбанкъ. Онъ такъ волновался и переминался съ ноги на ногу, что обратилъ на себя вниманіе сквайра. Онъ только что пріѣхалъ въ Ганкерлей къ своей невѣстѣ Эмиліи Биртонъ, дочери сквайра, и, надо сказать, былъ очень нелюбезно принятъ послѣднимъ. Узнавъ отъ своей невѣсты о разборѣ дѣла Джона Годжа, Генри Юбанкъ поспѣшилъ въ судъ послушать его.

Первымъ былъ допрошенъ м-ръ Ми, смотритель бѣдныхъ. Онъ былъ вызванъ для доказательства того факта, что дѣти Годжа были оставлены безъ присмотра, безъ одежды и пищи. Послѣ этого, не совсѣмъ связнаго показанія, сквайръ спросилъ смотрителя:

-- Обвиняемый имѣлъ пристрастіе къ вину?

-- Нѣтъ, сэръ, я ничего не могу сказать о немъ въ этомъ отношеніи, я всегда слыхалъ, что обвиняемый -- трезвый человѣкъ..

-- Такъ на что-же онъ тратилъ свои деньги?

О, небесное правосудіе, отвѣть этому мудрому англійскому судьѣ, что дѣлалъ несчастный съ своими жалкими грошами!

-- Никто этого не знаетъ, отвѣчалъ смотритель: -- ясно только то, что онъ тратилъ ихъ не на свою семью.

Въ эту минуту раздался звонкій дѣтскій голосокъ, поразившій всѣхъ присутствовавшихъ:

-- Это безсовѣстная ложь! Отецъ отдавалъ мнѣ каждый грошъ, заработанный имъ! Но онъ получалъ только 9 ш.

-- Да, и на эти деньги ему приходилось содержать 11 чел. дѣтей! сказала съ жаромъ м-съ Нолекенсъ: -- а вы вотъ говорите, что онъ тратилъ ихъ не на свою семью!

-- Не прерывать тишины въ судѣ! произнесъ секретарь.

Мистеръ Лестеръ сдѣлалъ внушеніе нарушителямъ порядка, а затѣмъ, обращаясь къ Мэри, спросилъ:

-- Вы дочь обвиняемаго?

-- Да, сэръ.

-- Подойтите сюда.

Мэри съ крошкой Годжемъ, который привѣтливо улыбался судьямъ, подошла къ столу и, подвергнутая допросу, разсказала исторію несчастной жизни за послѣдніе три мѣсяца. Годжъ слушалъ разсказъ дочери, закрывъ лицо руками; лица судей, подъ вліяніемъ чистосердечнаго дѣтскаго разсказа, совершенно преобразились.

-- Простите его, сэръ, прибавила дѣвочка, окончивъ свой печальный разсказъ. Вѣрьте, отецъ не хотѣлъ намъ сдѣлать ничего дурного. Онъ такой добрый, что не обидитъ мухи, и если онъ ушелъ, то только потому, что хотѣлъ пріискать лучшую работу. Отецъ не виноватъ, это все крошка Веніаминъ, если бы не крошка, мама была бы жива до сихъ поръ, и все шло бы совершенно иначе. Отпустите его, сэръ, на этотъ разъ!

Тутъ Мэри, а за нею и крошка Годжъ, подняли такой вопль, что ихъ на время удалили изъ залы суда. Если-бъ дѣло окончилось на показаніи Мэри, то Годжъ отдѣлался бы очень легко. Но къ несчастью секретарь предложилъ обвиняемому обычный вопросъ: что онъ имѣетъ сказать въ свое оправданіе? Внѣ себя отъ отчаянія и сознанія причиненнаго ему зла, Джонъ Годжъ воскликнулъ:

-- Я? Что я скажу въ свое оправданіе? Ничего! Я не намѣренъ оправдываться! Вы. господа, хорошо знали всю мою жизнь. Я былъ честнымъ человѣкомъ, этого не одинъ человѣкъ не станетъ отрицать, и хотѣлъ остаться таковымъ до могилы... Но вы, господа, мнѣ не дозволили. Я обратился къ фермеру Джоли, онъ здѣсь можетъ подтвердить мои слова, прося у него прибавки жалованья, чего я вполнѣ заслуживалъ, но онъ мнѣ отказалъ, Стоило-ли послѣ этого отсрочивать приближеніе голодной смерти? Я бы могъ еще кое-какъ продержаться, если м-ръ Джоли увеличилъ мнѣ жалованье, или приходской союзъ согласился бы взять маленькаго Веніамина до тѣхъ поръ, пока я не найду себѣ жены для ухода за дѣтьми, но мнѣ всюду отказали... А я умиралъ съ голоду. Господа, и если бы вы умирали съ голоду, то поступили бы такъ-же, какъ и я. Не стоило и пытаться одному мнѣ ухаживать за дѣтьми и работать цѣлый день при такой скудной пищѣ. Нѣтъ, оставаться честнымъ при томъ жадованьѣ, какое я получалъ, было невозможно. Мнѣ оставалось только бѣжать отсюда, куда глаза глядятъ, искать себѣ работы и болѣе хорошей платы.

Молодой Юбанкъ при послѣднихъ словахъ Годжа сильнѣе прежняго заметался на своемъ мѣстѣ.

-- Онъ самъ призналъ свою виновность, сказалъ м-ръ Биртонъ:-- теперь намъ остается только прочесть ему приговоръ, не такъ-ли, господинъ секретарь?

Секретарь кивнулъ молча головой и, подыскавъ необходимую статью закона, началъ тихо совѣщаться съ судьями. Волненіе Генри Юбанка увеличивалось съ каждой минутой, онъ вскочилъ даже съ своего мѣста, точно желая что-то сказать, но затѣмъ снова сѣлъ. Между тѣмъ сквайръ Биртонъ откашлялся и торжественно произнесъ:

-- Джонъ Годжъ! Вы обвиняетесь въ ужасномъ поступкѣ, къ счастью очень рѣдкомъ въ нашихъ краяхъ. За время своей 25 лѣтней дѣятельности, я не встрѣчалъ еще ни одного такого возмутительнаго дѣла! Вы -- отецъ 11 невинныхъ малютокъ, которыми Господь Богъ благословилъ васъ, и о которыхъ вы обязаны были заботиться, вы бросили ихъ на произволъ судьбы, на голодную смерть!

-- Нѣтъ, нѣтъ, онъ никогда не хотѣлъ намъ сдѣлать вреда! воскликнула съ пламеннымъ негодованіемъ Мэри, появляясь въ дверяхъ.

-- Выведите ее отсюда, произнесъ сквайръ, и, послѣ исполненія этого приказанія, среди неодобрительныхъ комментаріевъ въ вполголоса со стороны м-съ Нолекенсъ и безмолвнаго отчаянія Годжа, судья продолжалъ:

-- Законъ предвидѣлъ такой случай. Вы обвиняетесь сегодня совершенно справедливо, какъ бродяга и мошенникъ...

Годжъ вскочилъ съ мѣста и глаза его гнѣвно сверкнули.

-- Да, какъ бродяга и мошенникъ, и будете подвергнуты заслуженному наказанію. По акту о бродяжничествѣ, изданному при Георгѣ IV, глаза 83, "всякій, кто покидаетъ свою жену и своихъ или ея дѣтей на попеченіе прихода или городского общества, признается бродягой". Это разумное постановленіе также древне, какъ и законъ о бѣдныхъ, а въ новѣйшемъ актѣ сказано, "что всякій, обращающійся въ бѣгство, долженъ быть признанъ неисправимымъ мошенникомъ и подвергнутъ наказанію, назначенному для неисправимыхъ мошенниковъ". Ваша вина усилилась еще вашей дерзкой защитой, а поэтому судъ считаетъ необходимымъ наказать васъ примѣрно: принимая во вниманіе все вышесказанное, судъ приговариваетъ васъ къ заключенію на 6 недѣль въ исправительномъ домѣ.

-- Боже мой! воскликнула м-съ Нолекенсъ: -- вамъ это не пройдетъ даромъ! Стыдъ сказать, что пасторъ сидитъ здѣсь и участвуетъ въ такомъ нечестномъ, несправедливомъ приговорѣ! Какъ Богъ святъ...

Тутъ ея краснорѣчіе было прервано, и полисменъ вывелъ ее изъ залы суда. Только что водворилась тишина, какъ она была снова нарушена.

-- Стойте, господа! рѣзко произнесъ Генри Юбанкъ, вскакивая съ мѣста. Все производство этого дѣла незаконно! Этотъ судъ не компетентенъ!

-- Сядьте, сэръ! Какое право вы имѣете обращаться къ суду?

-- Право каждаго честнаго англичанина, который видитъ, что совершается несправедливость, воскликнулъ Генри Юбанкъ. Этотъ судъ не компетентенъ по принципамъ Великой Хартіи, такъ какъ судьи принадлежатъ къ числу обвинителей!

-- Генри, что съ вами? Вы сума сошли? воскликнулъ сквайръ, страшно поблѣднѣвъ. Садитесь, сэръ.... Я... Я... Что? прибавилъ онъ, обращаясь къ секретарю, который шепталъ ему что-то на ухо.

-- Приговоръ произнесенъ, громко сказалъ секретарь;-- компетентность суда, м-ръ Юбанкъ, неизмѣнна и опредѣлена статутомъ. Уведите арестанта.

Молодой адвокатъ сдѣлалъ громадную ошибку. Его убѣжденія были лучше ею знаній. и не удивительно. Онъ могъ думать, что англійскій законъ не допуститъ такой чудовищной аномаліи: но случилось иначе.

XIV.

Колесо рабочей мельницы въ Ганкерлейскомъ исправительномъ домѣ двигалось очень быстро, и въ опредѣленные часы арестантъ Джонъ Годжъ, какъ новый Сизифъ, ходилъ съ монотоннымъ однообразіемъ по его вѣчно опускавшимся и подымавшимся ступенямъ. Точно такъ же быстро вертѣлось великое колесо времени, и но его неумолимымъ ступенямъ шагала вверхъ и внизъ безпомощная нищета, пока, наконецъ, въ головѣ путались мысли, а въ сердцѣ исчезалъ послѣдній лучъ надежды, застилаемый мракомъ отчаянія. Годъ, доставившій людямъ, въ томъ числѣ и дочери сквайра, Эмиліи, столько физическихъ и нравственныхъ страданій, близился къ концу. Молодая дѣвушка была разлучена съ своимъ женихомъ. Въ тотъ день, когда Генри Юбанкъ поддался въ судѣ благородному, но неосторожному побужденію совѣсти, онъ получилъ отъ сквайра наскоро набросанную записку. М-ръ Виртонъ увѣдомлялъ его, что онъ лишился его довѣрія и воспрещалъ ему не только видѣться съ дочерью, но и переступать порогъ своего дома. "Мнѣ очень непріятно", прибавилъ онъ, что я долженъ сообщать это сыну моего лучшаго друга, но меня побуждаетъ къ тому глубокое сознаніе долга. Я обязанъ вамъ заявить, что ваши сужденія такъ же безсмысленны, какъ и ваши сочувствія. Ваши юридическія познанія такъ же плохи, какъ и ваше поведеніе, и вы публично заявили себя дуракомъ". Эта записка доставила много грустныхъ минутъ Генри Юбанку. Правда, онъ могъ бы видѣться съ Эмиліей и безъ вѣдома отца, но Генри былъ слишкомъ честенъ для этого и мужественно переносилъ разлуку, энергично предавшись своей адвокатской дѣятельности.

Распространяться о томъ, какъ влачилъ Годжъ свое тяжкое существованіе въ исправительномъ домѣ, я не стану; скажу только, что на него болѣе всего дѣйствовалъ стыдъ заключенія. Между тѣмъ Мэри и крошка Годжъ при заботливомъ уходѣ м-съ Нолекенсъ чувствовали себя очень хорошо. Время заключенія Годжа близилось къ концу, и остроумное начальство пріюта распорядилось такъ, чтобы выходъ Годжа изъ тюрьмы совпадалъ съ днемъ возвращенія ему остальныхъ 9 дѣтей. Придя къ своей хижинѣ съ опущенной на грудь головой, онъ увидалъ этихъ безпомощныхъ, бѣдныхъ малютокъ, а вмѣстѣ съ ними и попечителя бѣдныхъ. Перо мое не въ состояніи описать эту встрѣчу.

Попечитель былъ человѣкъ добрый, онъ вмѣстѣ съ ключемъ отъ хижины принесъ также и пищи для дѣтей. Но тѣмъ не менѣе онъ сказалъ строго Годжу:

-- Смотрите, не вздумайте бѣжать вторично, за вами будутъ теперь зорко слѣдить. Возьмите вашихъ дѣтей и помните, что забота о нихъ составляетъ вашу прямую и законную обязанность.

Годжъ ничего не отвѣтилъ на это. Онъ только безсознательно взглянулъ на дѣтей, которыя такъ громко и жалобно заплакали, что попечитель бѣдныхъ быстро удалился.

Между тѣмъ на дворѣ стоялъ уже декабрь. Длинныя, мрачныя, холодныя ночи и короткіе, туманные, дождливые, бурные дни, сѣрыя, нависшія тучи на небѣ, бѣлый иней на деревьяхъ и кустахъ, грязь, снѣгъ, леденящій сѣверовосточный вѣтеръ, краснорѣчиво свидѣтельствовали безпомощной нищетѣ о роковомъ наступленіи зимы. М-ръ Джоли, за якобы нанесенное ему въ судѣ Годжемъ оскорбленіе, отказалъ послѣднему въ работѣ. Дѣти Годжа находились въ самомъ плачевномъ положеніи. Одежда, выданная приходскимъ союзомъ для бѣдныхъ, плохо предохраняла отъ холода. Были дни, когда въ хижинѣ вовсе не разводили огня, а единственное существо, получавшее пищу, былъ крошка Годжъ.... Такъ шли дни за днями въ семействѣ Годжа до Рождества.

XV.

Не весело было на душѣ и у стараго сквайра Биртона. Онъ не менѣе своей дочери чувствовалъ потерю драгоцѣннаго для нихъ общества Генри Юбанка, тѣмъ болѣе, что и отецъ послѣдняго оскорбился поведеніемъ сквайра по отношенію къ его сыну. Но сквайръ съ непостижимымъ эгоизмомъ оправдывалъ себя, и причиною всѣхъ своихъ несчастій и непріятностей считалъ бѣдный людъ. Онъ невыразимо страдалъ, видя, что блѣдное личико Эмиліи дѣлалось все грустнѣе и грустнѣе, чѣмъ ближе подвигалось время къ Рождеству.

Наконецъ, наступилъ и рождественскій сочельникъ, нѣкогда самый веселый и счастливый день во всемъ году въ помѣстьяхъ сквайра, начиная съ его дома и кончая самой скромной хижиной. Не то было въ этотъ сочельникъ. Черныя тучи цѣлый день заволакивали небо, вѣтеръ уныло свистѣлъ между обнаженными деревьями, и у всѣхъ отъ этой мрачной погоды дѣлалось еще мрачнѣе на душѣ. Въ Биртонъ-Голлѣ все дѣлалось по старому обычаю: ранній обѣдъ, сожженіе въ каминѣ рождественскаго чурбана, игры и танцы, но не было истиннаго веселья, и всѣ были какъ-то мрачны, неестественны. Эмилія, душа этого празднества, не смотря на всѣ свои усилія была очень разсѣянна и, по временамъ, грустно задумывалась; сквайръ ни въ чемъ не находилъ удовольствія и натянуто, судорожно смѣялся, а м-съ Биртонъ съ чисто женскимъ инстинктомъ спрашивала себя, чѣмъ все это кончится. Когда наступило время идти спать, сквайръ радостно зѣвнулъ, а дочь его, ни съ кѣмъ не простившись, взяла свѣчу и поспѣшно пошла въ свою комнату, гдѣ долго плакала, спрятавъ лицо въ нодушку.

Ужасная была эта ночь. Буря свирѣпствовала съ неудержимою силой, свинцовый мракъ окутывалъ землю. Несчастные, бездомные скитальцы тщетно искали себѣ убѣжища; суровый вѣтеръ настигалъ ихъ всюду, пронизывалъ насквозь и заставлялъ ихъ издавать жалобные стоны, которые, вмѣстѣ съ пронзительнымъ воемъ вѣтра, образовывали какую-ту мрачную адскую мелодію. Въ эту ночь не одинъ сынъ нищеты предалъ свою жизнь въ руки кроваваго демона отчаянія. Эта ночь врѣзалась на всегда въ память сквайра. Всю ночь провелъ онъ, не смыкая глазъ, и только къ утру забылся тревожнымъ сномъ.

Утро было ненастное, какъ и слѣдовало ожидать послѣ такой ночи. Черныя тучи дико носились по небу, вѣтеръ завывалъ въ трубѣ и глухо стоналъ между вѣтвями деревьевъ. Въ уединенныхъ мѣстахъ виднѣлся выпавшій ночью снѣгъ, какъ бы искавшій убѣжища отъ жестокой непогоды.

Сквайръ проснулся не въ духѣ; ничего не ѣлъ за завтракомъ и, вставъ изъ-за стола, сталъ мрачно смотрѣть въ окно на простиравшіеся передъ нимъ поля, луга и лѣса. Все, что могъ видѣть его глазъ, составляло его собственность, но сегодня видъ всего этого вызывалъ далеко не радостныя мысли у сквайра.

Когда всѣ домашніе ушли въ церковь, онъ отправился въ свою библіотеку и усѣлся въ спокойное кресло предъ ярко пылавшимъ каминомъ. Холодъ и вѣтеръ могли царствовать только извнѣ, но какъ было имъ проникнуть сюда, въ этотъ свѣтлый, теплый, роскошный уголокъ? А между тѣмъ сквайръ судорожно поводилъ плечами, недоумѣвая, откуда на него дуетъ стужа, и ближе подвигался къ камину. Онъ сидѣлъ задумчиво, мрачно устремивъ глаза въ пространство. Въ его головѣ гнѣздились тревожныя мысли, въ свистѣ вѣтра слышались ему вопли дѣтей и стоны холодныхъ и голодныхъ бѣдняковъ. Всѣ усилія побороть это тяжелое, гнетущее настроеніе тщетны.

-- Жаль, что я не отправился съ ними въ церковь, громко произнесъ онъ и, вставъ съ кресла, подошелъ къ окну.

Въ эту минуту его любимая собака "Нелли" быстро подбѣжала къ окну библіотеки и, замѣтивъ хозяина, начала барабанить лапами и громко полурадостно, полутревожно лаять.

-- А, красавица, съ праздникомъ! сказалъ сквайръ, отворяя окно и впуская собаку:-- но, что-же съ тобой?

"Нелли" нѣсколько минутъ ласково лизала руки хозяина, а затѣмъ снова начала жалобно визжать и тревожно озираться,

-- Тише, тише, красавица! Чего-же ты хочешь? А понимаю, ты хочешь прогуляться. Прекрасная идея! Мнѣ это какъ разъ кстати: прогулка разгонитъ мою хандру.

Нѣсколько минутъ спустя, сквайръ шелъ уже по лужку, а собака прыгала вокругъ него съ веселымъ лаемъ.

-- Вотъ мы и веселы,-- произнесъ сквайръ, обращаясь къ "Нелли". Я сейчасъ догадался чего тебѣ недоставало, красавица!

Миновавъ поле съ рѣпою, сквайръ отворилъ калитку въ изгороди и остановился на перепутьи между тропинкою, которая вела къ хижинѣ лѣсника, и широкой дорогой, пересѣкавшей лѣсъ. Собака побѣжала по тропинкѣ.

-- Ты хочешь навѣстить Роберта Кэна, красавица! промолвилъ сквайръ.

-- Только, что тебѣ нужно отъ него?

Крутая тропинка замедлила шаги сквайра; онъ тяжело дышалъ, идя противъ вѣтра, но эти физическія усилія не разсѣяли его мрачныхъ мыслей. На порогѣ хижины онъ замѣтилъ лѣсника Кэна съ женою. Они уже издали узнали лай собаки и вышли навстрѣчу хозяину.

-- Съ праздникомъ, сэръ, произнесъ лѣсничій, почтительно кланяясь.

-- А! это вы, Кэнъ? Съ праздникомъ! отвѣчалъ сквайръ, не останавливаясь и машинально слѣдуя за "Нелли", бѣжавшей впереди на разстояніи 8 или 10 шаговъ.

Старый охотникъ не спускалъ глазъ съ собаки и послушно шелъ за нею по короткой вымерзшей травѣ и грудѣ облетѣвшихъ листьевъ. Вдругъ "Нелли" бросилась въ сторону и огласила воздухъ громкимъ лаемъ.

-- Тише, Нелли, тише, сказалъ сквайръ: -- или сюда, красавица!

Но "Нелли" не переставала лаять и, возвратясь на минуту къ своему хозяину, снова скрывалась за деревьями съ жалобнымъ воемъ.

-- Нелли! Нелли! что тамъ такое?

-- Что такое?..

Сквайръ сдѣлалъ нѣсколько шаговъ впередъ и остолбенѣлъ отъ ужаса. За кустомъ орѣшника, на сухихъ листахъ виднѣлись капли крови, а немного далѣе лежалъ бездыханный трупъ Джона Годжа съ окровавленнымъ ножомъ въ рукахъ. Внѣ себя отъ ужаса сквайръ схватилъ его посинѣвшія руки, ощупалъ оледенѣвшій лобъ, положилъ руку на сердце, но тотчасъ же отдернулъ ее -- рука была вся въ крови.

-- Годжъ! Годжъ! воскликнулъ онъ съ отчаяніемъ.

Но Годжъ не слышалъ этого жалобнаго восклицанія; его губы не пошевелились. Только Нелли продолжала выть все жалобнѣе и жалобнѣе.

-- Эй, Кэнъ, крикнулъ сквайръ во все горло и крикъ его явственно раздался въ хижинѣ лѣсника.

-- Это кричитъ хозяинъ,-- воскликнулъ лѣсникъ: -- Боже мой, что случилось?

Онъ схватилъ ружье и бросился бѣжать въ лѣсъ безъ шапки. Недалеко отъ рокового мѣста его встрѣтила Нелли.

-- Кэнъ! Кэнъ! Посмотрите, что здѣсь! произнесъ сквайръ.

Кэнъ былъ пораженъ не менѣе своего хозяина, увидавъ несчастнаго. И не удивительно. Наканунѣ вечеромъ, возвращаясь домой къ рождественскому ужину изъ биртонскаго кабачка, онъ встрѣтилъ этого самаго человѣка, лежавшаго теперь бездыханно на землѣ. Годжъ украдкою пробирался въ лѣсъ, и лѣсникъ пригрозилъ избить его за ловлю и стрѣлянье птицъ въ заповѣдномъ барскомъ лѣсу. "Убирайся отсюда, Годжъ, сказалъ онъ, или я поломаю тебѣ ребра, подлый бродяга!" Это были послѣднія слова, которыя слышалъ Джонъ Годжъ на землѣ отъ своего ближняго.

Сквайръ закрылъ лицо мертвеца платкомъ и съ помощью Кэна старался приподнять его.

-- Понесемъ его въ вашу хижину, произнесъ онъ.

Кэнъ замѣтилъ, что цвѣтущее лицо сквайра все испещрено синими пятнами, а губы судорожно подергиваются. Сквайръ приподнялъ при помощи лѣсничаго мертвеца, но вдругъ руки его задрожали, онъ выпустилъ изъ рукъ мертвеца, опустился на землю и, закрывъ лицо руками, заплакалъ такъ громко, какъ рѣдко плачутъ мужчины. Лѣсникъ въ недоумѣніи почтительно отворачивается и утираетъ рукавомъ своей новой плисовой куртки набѣжавшія слезы. Нелли, сидя передъ ними на корточкахъ, жалобно воетъ, и крупныя слезы катятся по ея невинной, красивой мордочкѣ. Холодный, пронзительный вѣтеръ поетъ похоронную пѣсню.

-- Отнесите его лучше домой, Кэнъ, произнесъ, наконецъ, сквайръ: -- я не въ состояніи вамъ помочь. Лучше я посижу здѣсь, пока вы сходите за людьми.

Лѣсникъ бросился исполнять приказанія своего хозяина, хотя и боялся оставить его одного съ мертвецомъ. Скоро лѣсникъ пришелъ обратно съ позванными на помощь людьми. Сквайръ за это время успѣлъ уже успокоиться, слезы облегчили его страданія, и хорошія, здравыя, хотя и горькія, мысли тѣснились въ его головѣ. Онъ смотрѣлъ теперь на мертвеца болѣе спокойнымъ взглядомъ и сталъ отдавать приказанія своимъ обычнымъ тономъ.

Черезъ минуту печальная процессія двинулась по той же тропинкѣ, по которой наканунѣ шелъ несчастный Годжъ. Сквайръ шелъ впереди и, достигнувъ хижины Годжа, вошелъ въ нее, не постучавъ. Слѣдомъ за нимъ бѣжала и Нелли. Холодно, сыро, мрачно было въ этомъ нищенскомъ жилищѣ, все оставалось въ томъ-же положеніи, въ какомъ Годжъ покинулъ свой домъ наканунѣ: обнаженныя стѣны, полъ и столъ, открытый шкафъ съ нѣсколькими кусочками черстваго хлѣба на полѣ, а подъ очагомъ небольшая кучка сухихъ листьевъ и щебня, послѣдній трудъ отца предъ смертью. Сердце у сквайра замерло. Неужели онъ убилъ и дѣтей? Какъ сумасшедшій, бросился онъ по лѣстницѣ на чердакъ. Слава Богу, дѣти живы, онѣ спятъ. Слезы навернулись на глазахъ у сквайра при видѣ этой спящей группы. Мэри сидѣла въ углу съ закрытыми глазами и блѣднымъ лицомъ; на рукахъ у нея спалъ крошка Годжъ, завернутый въ юбку, которую она сняла съ себя, чтобы сохранить въ немъ искру жизни. Вокругъ -- лежали и сидѣли остальныя дѣти: одни спали, у другихъ глаза были открыты, но они очевидно были не въ состояніи пошевелиться. Болѣе сутокъ пробыли они безъ пищи и огня. Нелли подбѣжала къ спящей дѣвочкѣ и стала ей ласково лизать лицо. Но Мэри не трогалась съ мѣста.

-- Господи! воскликнулъ сквайръ, топая ногами.-- Эй, вы! Какъ васъ тамъ зовутъ? Мэри! Джонъ! Томасъ! Дженни! Сузанъ! Бетси! Проснитесь! Я пришелъ пожелать вамъ веселыхъ праздниковъ!

Томасъ и двое другихъ дѣтей проснулись, но при видѣ незнакомца, громко заплакали. Мэри же не подавала никакихъ признаковъ жизни.

-- Господи! помилуй насъ грѣшныхъ, произнесъ сквайръ и, сойдя съ лѣстницы, бѣгомъ пустился къ дому фермера Джоли. Люди, несшіе покойника, подумали, что сквайръ сошелъ сума. Черезъ нѣсколько минутъ онъ вернулся съ фермеромъ и нѣсколькими женщинами. которыя, захватили съ собою вина, мяса, хлѣба и хорошую вязанку дровъ. На шумъ прибѣжала и м-съ Нолекенсъ съ мужемъ; узнавъ горькую истину, она упала на полъ въ сильной истерикѣ. Между тѣмъ тѣло Годжа положили на столъ и покрыли плисовой курткой Роберта Кэна, который въ одной рубашкѣ принялся разводить огонь.

-- Эй! Джоли! Идемте со мною наверхъ. Да захватите же съ собою бутылку вина. Только ни слова дѣтямъ объ отцѣ! воскликнулъ сквайръ поспѣшно, направляясь къ лѣстницѣ,-- а вы, м-ръ Нолекенсъ, успокойте тѣмъ временемъ вашу жену!

Вмѣстѣ съ фермеромъ сквайръ перенесъ Мэри на постель, влилъ ей въ ротъ ложку вина и мало-по-малу привелъ ее въ чувство, затѣмъ были возвращены къ жизни и остальные дѣти, полумертвыя отъ голода и холода. Покойника на время вынесли въ сарай, а дѣтей накормили и согрѣли у пылающаго очага. Пока посланный ходилъ въ Биртонъ-Голль за фургономъ, м-съ Нолекенсъ и м-съ Джоли приводили въ порядокъ 11 дѣтей; они мыли и причесывали, одѣвали ихъ, а сквайръ сидѣлъ и посматривалъ на всѣ эти приготовленія съ ласковой улыбкой. На лицѣ его не было больше синихъ пятенъ и никакое облако не туманило болѣе его свѣтлыхъ, голубыхъ глазъ Тутъ-же лежала Нелли, протянувъ морду къ огню и помахивая весело хвостикомъ, какъ бы сочувствуя всему, что вокругъ нея дѣлалось

Наконецъ, прибылъ и фургонъ; сквайръ усѣлся въ него съ дѣтьми, причемъ крошку Годжа онъ взялъ себѣ на руки, такъ какъ послѣдній внушалъ ему опасенія своею неподвижностью. Такимъ образомъ они двинулись въ путь и въ бѣдной хижинѣ остался одинокій покойникъ.

Едва фургонъ скрылся изъ глазъ, какъ кто-то медленно, безъ шляпы, подошелъ къ сараю, куда временно помѣстили Годжа, постоялъ съ минуту и тихо удалился, бормоча про себя: "Господи! прости меня, я горько заблуждался!"

Это былъ фермеръ Джоли, онъ искренно раскаивался въ эту минуту, и. конечно, это раскаяніе было ему зачтено.

Въ Биртонъ-Голлѣ фургонъ былъ встрѣченъ цѣлой толпой съ радостными криками сочувствія. Златокудрая Эмилія выбѣжала во дворъ, бросилась на шею къ отцу и, смѣясь и илача отъ радости, прошептала:

-- Дорогой, папочка, дайте мнѣ ребенка!

Мало по малу всѣхъ дѣтей высадили изъ фургона и хотѣли внести въ кухню.

-- Нѣтъ! нѣтъ! не въ кухню, а въ гостиную! крикнулъ сквайръ во все горло.

Послѣ этого въ домѣ поднялась бѣготня: женщины собирали старыя вещи и приводили въ порядокъ дѣтей Годжа, такъ что прошло довольно много времени, прежде чѣмъ кто нибудь подумалъ объ отдыхѣ или удовольствіи.

Передавъ крошку Годжа старой нянѣ, Эмилія подошла къ отцу и взявъ его за руки, взглянула ему прямо въ глаза.

-- Папочка! начала она...

-- Ни слова больше! перебилъ онъ ее, нѣжно цѣлуя: -- знаю, знаю, что ты мнѣ скажешь. Бѣги скорѣй и отправь слугу верхомъ. Да скажи, чтобы онъ поторопился!

Верховой изъ любви и уваженія къ своей юной госпожѣ проскакалъ безъ отдыха 10 миль, отдѣлявшихъ замокъ Генри Юбанка отъ Биртонъ-Голля, и съ такою же быстротою возвратился вмѣстѣ съ Генри, который, соскочивъ съ лошади, очутился въ объятіяхъ Эмиліи.

-- О, Гарри! какъ я рада, что ты вернулся, шептала молодая дѣвушка, обвивая его шею руками и не стѣсняясь присутствіемъ слугъ.

-- Какъ вамъ не совѣстно, молодежь? Что вы тамъ продѣлываете? произнесъ весело сквайръ, стоя на верху лѣстницы.

Дѣти Годжа остались у сквайра навсегда.

Конецъ.

Прибавленіе къ "Двинскому Листку".

Оставить комментарий Дженкинс Эдвард (перевод: Без указания переводчика) (yes@lib.ru) Год: 1893 Обновлено: 02/07/2019. 92k. Статистика. Повесть: Проза, Переводы Сочинения	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: Текст издания: Прибавленіе къ "Двинскому Листку". Год ?

Дженкинс Эдвард Лилипут

Лилипутъ.

Дженкинс Эдвард
Лилипут