Аннотация: Brother Hutchins.
Перевод Марианны Кузнец (1925).
В. В. Джекобс. Святой братец
-- Джордж, -- сказал после вечернего чая капитан "Волны", сидевший со штурманом на палубе, откуда они наблюдали реку, -- в этот рейс с нами поедет мой приятель, один из наших новых членов, брат Хэччинс.
-- Надо полагать, из вашего Братства? -- холодно осведомился штурман.
-- Из Братства, -- подтвердил капитан. -- Он вам понравится, Джордж, это был один из самых крупных негодяев, каких видел свет.
-- Однако... я не совсем понимаю, что вы этим хотите сказать, -- спросил штурман, бросив на капитана возмущенный взгляд.
-- Жизнь его чрезвычайно интересна, -- продолжал капитан, -- он перебывал в половине английских тюрем. Слушать его речи так же поучительно, как читать книги. И не сыскать человека веселее, чем он.
-- И будет он устраивать здесь молитвы перед завтраком, как тот старый негодяй с толстой шеей и бледной физиономией, который плавал с нами прошлое лето и украл мои сапоги? -- спросил штурман.
-- Он их вовсе не украл, Джордж, -- сказал капитан. -- Если бы вы видели, как он плакал, когда я намекнул ему на ваши несправедливые подозрения, вас бы замучили угрызения совести. Он рассказал это на собрании, и все помолились за вас.
-- Вы и ваше Братство -- просто дураки, -- сказал штурман с презрением. -- Вас всегда надувают. Стоит только прийти к вам человеку и сказать, что он обрел благодать, как вы ему тотчас же доставляете приятный, легкий и спокойный заработок, а он начинает разгуливать с голубой ленточкой [Голубая ленточка -- значок Армии Голубой Ленты (с 1883 г. именуемой Gospel Temperance Union) О-во это -- американского происхождения. -- Прим. перев.] и красным носом. Не уговаривайте меня, не поможет. Вы спрашиваете, почему я не примкнул к вам? Да потому, что я не хочу потерять свой здравый смысл.
-- Придет день, Джордж, когда вы будете думать иначе, -- сказал капитан, вставая. -- Я искренно желаю вам пережить какое-нибудь большое горе или страдание, что-нибудь, что было бы свыше ваших сил. Только оно может вас спасти.
-- Тот толстяк, который украл мои сапоги, наверное желает мне того же самого, -- сказал штурман.
-- Да, -- торжественно произнес капитан, -- он так и сказал.
Штурман встал, кипя от злобы; он гневно постучал трубкой о борт шхуны, раза два, три, топая, прошелся по палубе, но, точно убедившись, что ему здесь не обрести обычного спокойствия, сошел на берег.
Когда он вернулся, было уже темно. В каюте горел огонь; капитан сидел в очках и читал вслух какому-то худощавому, бледному, одетому во все черное человеку, старый номер "Евангелического Журнала".
-- Это мой помощник, -- сказал капитан, оторвав глаза от книги.
-- Что, он нашего толка? -- спросил незнакомец.
Капитан грустно покачал головой.
-- Значит, пока еще нет, -- уверенно сказал гость.
-- Слишком много ваших пришлось мне повидать на своем веку, -- резко проговорил штурман, -- а чем больше я их вижу, тем меньше они мне нравятся. Только взгляну на них, и сейчас же свирепею.
-- О, это ведь не вы говорите, вашими устами глаголет дьявол, -- авторитетным тоном сказал м-р Хэччинс.
-- Вы его, должно быть, довольно хорошо знаете, -- спокойно возразил штурман.
-- Я провел с ним тридцать лет моей жизни, -- торжественно изрек м-р Хэччинс, -- но потом он опротивел мне.
-- Думаю, что и ему порядком надоело, -- сказал штурман, -- с меня бы вполне хватило и тридцати дней.
Он пошел в свою каюту, чтоб дать м-ру Хэччинсу время придумать подходящее возражение. Вернувшись с полной бутылкой виски и стаканом, он вытащил аппетитно чмокнувшую пробку, налил себе стакан крепкой смеси и зажег трубку. М-р Хэччинс глубоко вздохнул, бросил на капитана полный упрека взгляд и покачал головой по направлению бутылки.
-- Вы ведь знаете, Джордж, что мне неприятно, когда вы приносите сюда эту мерзость, -- сказал капитан.
-- Это не для меня, -- невинным тоном возразил штурман, -- а для дьявола. Он говорит, что ему тошно стало при виде его старого приятеля Хэччинса.
Штурман взглянул на незнакомца и к великому своему удивлению заметил, что тот борется с сильным желанием рассмеяться. Губы его напряглись, быстрые глазки налились слезами, но он овладел собой и, поднявшись на ноги, разразился яркой речью о пользе трезвости. Он сказал, что виски не только грех, но и совершенно ненужная вещь, и, косо поглядывая на штурмана, заявил, что две капли кислоты в воде прекрасно его заменяют.
Вид виски точно приводил миссионера в экстаз; капитан сидел, завороженный его красноречием; наконец, переводя дыхание после длинной фразы, обращенной к бутылке, Хэччинс схватил ее и с силой швырнул о пол, где она разлетелась на мелкие осколки.
Штурман на мгновение онемел от бешенства, но сейчас же с ревом бросился на оратора: так как между ними стоял стол, то капитан успел схватить штурмана за руку, а своего друга втолкнул в дверь капитанской каюты.
-- Пустите, -- с пеной у рта кричал штурман, -- дайте мне добраться до него!
-- Джордж, -- сказал капитан, продолжая бороться с ним, -- мне стыдно за вас.
-- К черту ваш стыд, -- ревел штурман, стараясь вырваться. -- С какой стати он выкинул мой виски?
-- Он святой, -- сказал капитан и выпустил штурмана, так как услышал, что м-р Хэччинс замкнул свою дверь на ключ. -- Джордж, он святой. Он увидел, что его прекрасные слова не произвели на вас никакого впечатления и поэтому прибег к более решительным мерам.
-- Пусть он мне только попадется, -- угрожающим тоном проговорил штурман. -- Дайте только срок, уж я ему покажу святого.
-- Лучше ему, дорогой друг? -- послышался из-за дверей голос м-ра Хэччинса, -- я ведь забыл про стакан.
-- Выходи-ка, -- заревел штурман, -- выходи-ка, да попробуй бросить еще и стакан!
М-р Хэччинс, однако, не принял приглашения и продолжал из-за дверей со слезами уговаривать штурмана бросить грешный образ жизни и даже выразил капитану порицание за то, что он позволяет приносить в кают-компанию греховные сосуды. Капитан смиренно выслушал выговор и, предложив м-ру Хэччинсу переночевать в капитанской каюте, дабы предотвратить злые намерения штурмана, отправился на палубу, совершил последний обход и затем ушел к себе.
На следующее утро команда шхуны поднялась рано, подготовляясь к уходу в плавание, но м-р Хэччинс оставался в постели, несмотря на то, что штурман многократно спускался к его каюте и постукивал в дверь. Когда же он, наконец, встал, то штурман был у руля, а люди внизу за завтраком.
-- Хорошо спали? -- добродушно спросил м-р Хэччинс, усаживаясь на решетку люка несколько поодаль от него.
-- Я отвечу вам, когда не буду у руля, -- угрюмо возразил помощник.
-- Пожалуйста, -- невозмутимо сказал м-р Хэччинс, -- мы с вами, верно, увидимся вечером на собрании?
Помощник не удостоил его ответа, но когда вечером в кают-компании, по приглашению м-ра Хэч-чинса, собралась команда, гнев его не поддавался описанию.
Три вечера подряд происходили эти "вечери любви", как называл их м-р Хэччинс, или чертов шабаш, по мнению штурмана. Команда не слишком долюбливала псалмы, как таковые; но зато ей очень нравились такие псалмы, которые можно было горланить во всю глотку, пользуясь капитанским молитвенником. Кроме того, это бесило штурмана, и команде было очень сладко сознание, что она идет против своего начальника, да еще одновременно делает душеспасительное дело. Голос юнги как раз ломался, и ему удавались поразительные эффекты; казалось, что он без всякого усилия владеет диапазоном в пять октав.
Когда они уставали от пения, м-р Хэччинс обращался к ним с краткой речью, выбирая в качестве сюжета жизнь сильного, вспыльчивого человека, пьяницу и грубияна. Оратор убедительно доказывал, что у человека, который любит выпить, обязательно есть и другие тайные пороки; он описывал сцену возвращения его домой, когда он избивает жену за то, что та попрекнула его взломом детской копилки, деньги из которой он потратил на ирландское виски. При каждом новом тезисе он стонал, а когда команда увидела, что и ей разрешается стонать, то стала проделывать это с необычайным подъемом, причем невозможно себе представить, какие жуткие стоны издавал юнга.
Они достигли Плимута, где им нужно было выгрузить несколько ящиков товара. Еще немного, и штурман лишился бы рассудка, так как благодаря усердию м-ра Хэччинса на пароходе все стояло вверх дном. Кошка проклинала его целую ночь за голубую ленточку, которою он повязал ей шею; даже старый битый чайник появлялся на столе украшенный бантами того же агитационного цвета.
Пока они ошвартовывались, стало уже так поздно, что не стоило снимать люки; люди сидели и с тоской глядели на береговые огни. Радость их была безгранична, когда гостю удалось выпросить разрешение команде сойти на берег погулять с ним; они побежали, как школьники.
-- Другого такого на свете не сыщешь, -- сказал капитан, наблюдая за уходящей группой людей; -- когда я думаю о том, сколько добра сделал здесь этот человек за четыре дня, то мне становится стыдно за себя.
-- Советую вам взять его себе штурманом, -- буркнул Джордж, -- вас бы тогда было здесь два сапога пара.
-- Ему предстоят более великие дела, -- торжественно проговорил капитан.
Но, увидя в угасающем свете выражение лица своего штурмана, он со вздохом отошел. Что касается последнего, то он курил, облокотившись о борт, и так как капитан не желал говорить ни на какие другие темы, кроме как о м-ре Хэччинсе, то штурман погрузился в угрюмое молчание, пока не вернулась команда, два часа спустя.
-- М-р Хэччинс вернется немного погодя, сэр, -- сказал юнга, -- он велел передать, что зашел в гости к своему знакомому.
-- Как называется этот кабак? -- тихо спросил штурман.
-- Если вы не можете двух слов сказать, не проявив своего отвратительного характера, Джордж, то держите лучше язык за зубами, -- строго сказал капитан. -- А какого вы, ребята, мнения о м-ре Хэччинсе?
-- Более чистосердечного человека нет на земле, -- с жаром воскликнул Дэн, старший в их команде.
-- Прекраснейший человек, которого я когда-либо встречал, -- добавил другой.
-- Вы слышите? -- спросил капитан.
-- Слышу, -- ответил штурман.
-- Он христианин, -- сказал юнга, -- до встречи с ним я не знал, что такое христианин. Как вы думаете, что он дал нам?
-- Дал вам? -- переспросил капитан.
-- По фунту стерлингов наличными, -- сказал юнга, -- по золотому фунту каждому из нас. Еще говорят о христианах! Хотел бы я побольше встречать таких христиан.
-- А как славно он это сделал, -- сказал старый матрос, -- говорит: "вот тебе, говорит, от меня и от капитана; благодари, говорит, не только меня, но и капитана".
-- Смотрите, не промотайте этих денег, -- сказал капитан, -- я бы на вашем месте положил их в сберегательную кассу на закваску.
-- Надеюсь только, что они достались ему честным путем, -- проговорил штурман.
-- А как же иначе? -- воскликнул капитан. -- У вас, Джордж, холодное, жестокое сердце... Не будь оно таким, может быть, и вы получили бы золотой.
-- К черту его золотые, -- сказал ворчливый штурман, -- хотел бы я знать, где он их взял и что он подразумевал, когда говорил, что деньги эти не только от него, но в равной мере и от вас. Не видал я что-то, чтобы вы деньги раздавали.
-- Должно быть, -- тихо проговорил капитан, -- он хотел сказать, что я вложил в его сердце такие мысли. Ну, ребята, пора и по койкам, завтра мы начинаем работу в четыре часа утра.
Люди пошли на бак, а капитан и штурман спустились в каюту и стали приготовляться ко сну. Капитан поставил на стол лампу для м-ра Хэччинса и после некоторой внутренней борьбы пожелал штурману доброй ночи. Через несколько минут он уже крепко спал.
В четыре часа штурман проснулся и увидел, что капитан стоит возле его койки. Лампа все еще горела на столе, слабо борясь с лучами дневного света, которые вливались в открытый люк.
-- Еще не появлялся? -- спросил штурман, взглянув на пустую койку гостя.
Капитан вяло покачал головой и указал на стол. Следуя направлению его пальца, штурман увидел маленький холщовый мешочек и лежащие около него четыре с половиной пенса медью и несколько пуговиц, неизвестно на какую сумму.
-- Когда мы ушли из Лондона, в мешке было двадцать три фунта фрахтовых денег, -- сказал капитан, овладев, наконец, голосом.
-- Ну, и что же по-вашему, случилось с ними? -- спросил штурман, задувая лампу.
-- Понятия не имею, -- ответил капитан, -- у меня все в голове смешалось. Брат -- м-р Хэччинс -- до сих пор еще не вернулся.
-- Было, наверное, поздно, и он не хотел беспокоить вас, -- сказал штурман и ни один мускул лица его не дрогнул. -- Я не сомневаюсь, что с ним ничего не случилось. Не волнуйтесь за него.
-- Но, очень странно, где же деньги, Джордж? -- проговорил, запинаясь, капитан, -- очень странно...
-- Хеччинс щедрый парень, -- сказал штурман, -- он раздал людям пять фунтов без всякого основания. Надо полагать, он и вам даст что-нибудь -- когда вернется.
-- Подите, позовите сюда команду, -- сказал капитан, опускаясь на ящик и уставясь на коллекцию медяков.
Штурман повиновался и через несколько минут вернулся с людьми. Столпившись в каюте, они сочувственно выслушали рассказ капитана о понесенной им потере.
-- Это -- тайна, разгадать которую невозможно сэр, -- сказал старик Дэн, когда капитан кончил, -- так что не стоит над ней ломать голову.
-- Хоть мне и неприятно сказать такую вещь, -- продолжал капитан, -- но это -- мой долг. Единственный человек, который мог взять деньги -- Хэччинс.
-- Что, сэр?! Этот святой человек! Да над такой мыслью можно посмеяться!
-- Не мог он этого сделать, -- сказал юнга, -- если б даже хотел, не мог бы! Он слишком хороший.
-- Это он взял двадцать три фунта, -- решительно сказал капитан, -- скажем, восемнадцать, потому что пять из них будут мне возвращены.
-- Впадаете в тяжелую ошибку, сэр, -- двусмысленно сказал Дэн.
-- Вернете вы мне деньги или нет? -- крикнул капитан.
-- Просим прощения, сэр, нет, -- ответил за всех кок, подняв ногу на ступеньку трапа. -- Брат Хэччинс дал нам эти деньги за то, что мы так хорошо пели псалмы. Он так и сказал, и мы не могли думать, что деньги нажиты им нечестным путем. Да мы никогда и не поверим этому, правда, ребята?
-- Никогда, -- с примерной твердостью подтвердили остальные. -- Это невозможно!..
Матросы поднялись на палубу вслед за коком и, облокотясь о борт, с тоской взглянули на то место, где они в последний раз видели своего благодетеля. Затем, полные грустного предчувствия, что никогда уже им не встречать такого человека, принялись за работу.