Lib.ru/Классика: Друммонд Генри. Идеальная жизнь

Генри Друммондъ

Идеальная жизнь.

СБОРНИКЪ БЕСѢДЪ
Переводъ съ англійского

Изданіе Кіевскаго Религіозно-Философскаго Общества.

КІЕВЪ, 1910.

ОГЛАВЛЕНІЕ.

Генри Друммондъ

Дурной характеръ

Старшій братъ

Почему Христосъ долженъ былъ уйти

Слово передъ Св. Причащеніемъ

Путь къ Отцу

Написана по случаю смерти друга

Эксцентричность Религіи

"Для меня жизнь -- Христосъ"

Ясновиденіе

"Все существующее двойственно"

Три факта грѣха

Три факта Спасенія

Дополненіе къ бесѣдѣ "Три факта грѣха

Не удивляйтесь

Покаяніе

Идеальная жизнь

Идеалъ христіанской жизни по Библіи

Что такое ваша жизнь?

Что такое воля Божія?

Отношеніе воли Божіей къ освященію

Какъ узнать волю Божію

Настоящій сборникъ бесѣдъ представляетъ собою переводъ съ послѣдняго англійскаго изданія тѣхъ рѣчей Генри Друммонда, которыя не появились въ печати при жизни ихъ автора, но сохранились въ рукописномъ видѣ. Рѣчи эти, изданныя немедленно по кончинѣ ихъ автора, были весьма сочувственно встрѣчены въ Англіи и въ теченіе немногихъ лѣтъ выдержали болѣе десяти изданій; на русскій же языкъ до настоящаго времени онѣ не были переведены. Кіевское Религіозно-Философское Общество приступило къ изданію этихъ рѣчей въ русскомъ переводѣ съ твердымъ убѣжденіемъ, что этимъ шагомъ оно пойдетъ на встрѣчу пробудившемуся въ обществѣ интересу къ религіознымъ проблемамъ, которыя всегда такъ своеобразно и глубоко освѣщалъ Друммондъ.

Совѣтъ Религіозно-Философскаго Общества считаетъ долгомъ выразить глубокую признательность переводчицѣ за ея высокоцѣнный трудъ, принесенный въ дар Обществу.

Генри Друммондъ¹

¹ Настоящій "Посмертный очеркъ" представляетъ собою переводъ одного изъ двухъ некрологовъ, помѣщенныхъ въ англійскомъ изданіи этихъ рѣчей Г. Друммонда.

Вліяніе профессора Друммонда на его современниковъ не можетъ быть измѣрено количествомъ проданныхъ его сочиненій, какъ бы велико оно ни было. Сомнительно, имѣлъ ли хоть одинъ изъ нынѣшнихъ романистовъ столько читателей и, быть можетъ, во всей Европѣ и Америкѣ ни у одного изъ современныхъ писателей не было такихъ горячихъ послѣдователей и такихъ ожесточенныхъ критиковъ. Было, напримѣръ, время, когда не проходило почти недѣли безъ того, чтобы въ Германіи не появилась какая-нибудь книга или памфлетъ, въ которыхъ разбирались взгляды проф. Друммонда. Въ Скандинавіи ни одинъ изъ современныхъ англійскихъ писателей не пользовался, быть можетъ, такой широкой извѣстностью. Во всѣхъ частяхъ Америки его книги были въ необычайномъ распространеніи. Это вліяніе охватило всѣ классы; оно проникло во всѣ христіанскія церкви и далеко за ихъ предѣлы. Помимо всего этого нужно еще сказать, что самое глубокое его вліяніе было скрытое, такъ какъ оно было личное. Длиннымъ рядомъ проповѣдей, произнесенныхъ по всему свѣту, онъ произвелъ цѣлый переворотъ въ душѣ своихъ слушателей. Я готовъ утверждать, что ни одинъ человѣкъ того времени не получалъ столькихъ признаній отъ сердецъ, не тронутыхъ оффиціальной церковной проповѣдью. Мужчины и женщины шли къ нему со своими сокровенными и горькими сомнѣніями. Каждому онъ былъ доступенъ и личнымъ разговоромъ или перепиской помогалъ какъ могъ.

Онъ былъ идеальнымъ духовникомъ. Никакія признанія не смущали и не удивляли его. Для каждаго у него было слово надежды. Но самъ онъ, казалось, не нуждался въ поддержкѣ другихъ, хотя онъ былъ горячимъ и отзывчивымъ другомъ. Самъ онъ не искалъ расположенія и, казалось, не нуждался въ немъ. Все сокровенное его души было тайной между нимъ и его Спасителемъ. Вообще откровенный, онъ никогда не говорилъ о себѣ или о тѣхъ, кто довѣрялся ему. Сотни людей были обязаны Друммонду всѣмъ тѣмъ, чѣмъ только одинъ человѣкъ можетъ быть обязанъ другому. И сколько сердецъ содрогнулось при извѣстіи о его смерти, содрогнулось такъ, какъ никогда болѣе имъ не придется содрогнуться!

Генри Друммондъ родился въ Стерлингѣ въ 1851 году. Съ дѣтства онъ былъ окруженъ сильнымъ религіознымъ вліяніемъ. Его дядя Питеръ Друммондъ былъ основателемъ такъ называемаго Стерлингскаго книгоиздательства, которое выпускало въ свѣтъ цѣлые милліоны религіозныхъ брошюръ. Еще ребенкомъ онъ отличался жизнерадостнымъ и мягкимъ характеромъ, при чемъ религіозность его натуры проявлялась уже въ самомъ раннемъ періодѣ. Но я не нахожу въ его дѣтствѣ большихъ указаній на его будущую извѣстность. Его считали нѣсколько непостояннымъ и независимымъ. Въ свое время онъ поступилъ въ Эдинбургскій университетъ, гдѣ отличался успѣхами въ наукахъ, но ни въ чемъ другомъ. Кажется, онъ получилъ медаль за геологію. Но, подобно многимъ не ищущимъ дипломовъ студентамъ, онъ былъ лѣнивъ. Онъ разсказываетъ, что началъ составлять библіотеку; первое его пріобрѣтеніе было томикъ извлеченій изъ сочиненій Рэскина. Рэскинъ научилъ его видѣть міръ такимъ, какъ онъ есть, и онъ скоро сдѣлался для него новымъ міромъ, полнымъ прелести и обаянія; онъ научился засиживаться у вспаханнаго поля и наслаждаться, глядя какъ сгущаются краски и тѣни надъ только что вспаханной бороздой, тогда какъ въ двухъ футахъ надъ темной землей воздухъ словно залитъ растопленнымъ янтаремъ. Рядомъ съ Раскиномъ онъ поставилъ Эмерсона, всю жизнь имѣвшаго громадное вліяніе на его проповѣдническую дѣятельность и на его слогъ. Не сходные во многихъ отношеніяхъ, они оба были оптимистами въ высокой и благородной концепціи добра, но съ различнымъ пониманіемъ зла. Генри Джэмсъ говорить, что геній Эмерсона отличался замѣчательной легкостью, прозрачностью, почти трогательнымъ непостоянствомъ и разбросанностью. То же до извѣстной степени можно сказать и о Друммондѣ. Религіозные писатели, привлекавшіе его, были Чаннингъ и Робертсонъ. Чаннингъ научилъ его вѣрить въ Бога, благого и милосердаго Владыку. Отъ Робертсона узналъ онъ, что Богъ человѣколюбивъ и что мы можемъ имѣть съ Нимъ общеніе, такъ какъ Онъ любитъ насъ. Было бы большимъ преувеличеніемъ сказать, что знакомство съ Робертсомъ и Чаннингомъ было началомъ религіозной жизни Друммонда. Но только благодаря имъ еще въ періодъ своей студенческой жизни онъ началъ постигать христіанскую истину. Тайна его вліянія на окружающихъ заключалась въ томъ, что онъ проповѣдывалъ только то, что относилось и лично къ нему и что дѣйствительно таилось въ глубинѣ его души. Ко многому въ преподаваемой ему теологіи онъ относился не то что отрицательно, скорѣе онъ держался отъ нея на почтительномъ разстояніи. Онъ только позже занялся ею, усвоилъ ее и сталъ проповѣдывать ее. Умъ его былъ всегда воспріимчивымъ. Подобно Эмерсону онъ умѣлъ слушать. Отъ. каждаго онъ надѣялся узнать что-либо, и всякое изложеніе личныхъ взглядовъ считалъ новымъ, достойнымъ вниманія фактомъ.

По окончаніи университета онъ поступилъ въ Новую Коллегію въ Эдинбургѣ, чтобы приготовиться къ священническому служенію въ Свободной церкви. Время было критическое. Очевидная опасность была въ томъ, что Свободная Церковь дѣлалась пріютомъ ханжества и обскурантизма.

Вначалѣ эта опасность была не такъ велика. Затихли богословскіе споры и критика; люди, казалось, стояли на твердой почвѣ. Чувствовалось вліяніе широкаго и благороднаго ума Чальмерса, одного изъ главныхъ основателей этой церкви, и съ самаго начала видно было желаніе распространить вліяніе религіи на искусство, литературу и на всѣ отрасли знанія. North British Review былъ, напримѣръ, органомъ свободной церкви и не уступалъ Edinburgh и Quarterly ни въ талантливости своихъ статей, ни въ даровитости своихъ сотрудниковъ. Но особую мудрость выказала Свободная церковь, основывая богословскія семинаріи и заполняя каѳедры своими талантливѣйшими людьми. Профессорская богословская каѳедра ставилась выше каѳедры пастырской. Однако съ теченіемъ времени, когда нападки на догматы Вестминстерской Евангелистической церкви начали усиливаться, свободной церкви стала грозить опасность упадка ея интеллектуальной жизни. Подозрѣніе въ ереси такъ же сильно могло повредить священнику, какъ и обвиненіе въ тяжкомъ преступленіи противъ нравственности. Свободная мысль нетерпимо и злобно преслѣдовалась. Макдонель писалъ въ Spectator'ѣ въ 1874 г., что Свободная Церковь умираетъ отъ умственнаго голода. Въ Свободной Церкви царило, повидимому, единодушіе, но оно было только кажущимся. Во всякомъ случаѣ преподаваніе нѣкоторыхъ префессоровъ производило свое дѣйствіе. Д-ръ Давидсонъ, признанный знатокъ Ветхаго Завѣта, человѣкъ, обладавшій помимо знанія живымъ воображеніемъ, тонкимъ умомъ, рвеніемъ и рѣдкимъ даромъ слова, преспокойно училъ лучшихъ изъ своихъ учениковъ, что старый взглядъ на откровеніе долженъ быть существенно измѣненъ. Онъ внушалъ это не прямо, а косвеннымъ путемъ, такъ какъ это былъ періодъ, когда каждый священникъ Свободной Церкви, осмѣлившійся признать существованіе въ Библіи ошибокъ, былъ бы немедленно отрѣшенъ отъ должности. Способнѣйшіе изъ студентовъ ѣздили слушать лекціи въ Германскіе университеты и такимъ образомъ избѣгали узости взглядовъ, налагаемой провинціей. Нѣкоторые изъ нихъ интересовались литературой, другіе -- наукой, третьи философіей. Въ своемъ богословскомъ кружкѣ новой коллегіи они свободно и смѣло обсуждали проблемы жизни. Чувствовалось приближеніе кризиса -- кризиса, который могъ разрушить въ конецъ Церковь. Если онъ не наступилъ, то главнымъ образомъ благодаря вліянію одного американскаго евангелиста Муди.

Муди началъ свою дѣятельность въ 1873 году въ Эдинбургѣ въ Барклэйской Свободной церкви. Незадолго передъ тѣмъ Друммондъ въ богословскомъ обществѣ своей коллегіи сдѣлалъ докладъ объ умственномъ діагнозѣ, въ которомъ онъ утверждалъ, что проповѣдь не самое важное, что личное общеніе съ мятущимися душами принесетъ большую пользу. Другими словами, онъ считалъ, что практическая религія можетъ быть разсматриваема какъ точная наука. Въ это время онъ началъ готовиться на степень доктора. Муди произвелъ сразу сильное впечатлѣніе въ Эдинбургѣ и привлекъ даровитѣйшихъ студентовъ. Онъ нашелъ, что молодежь этой страны имѣетъ недостаточно духовной пищи и, по его мнѣнію, наиболѣе полезными ей въ этомъ отношеніи могли бы быть молодые же люди. Своимъ проницательнымъ взглядомъ американца онъ сразу увидѣлъ, что лучшее орудіе онъ можетъ найти въ Друммондѣ, и онъ немедленно привлекъ его къ дѣлу. Результатъ былъ прямо волшебный. Съ перваго же раза Друммондъ сталъ привлекать и потрясать толпу. Цѣлыхъ два года онъ посвятилъ дѣлу евангелизма въ Англіи Шотландіи и Ирландіи. Въ теченіе этого времени онъ познакомился съ жизнью молодыхъ людей всѣхъ классовъ. Изъ него вырабатывался большой ораторъ; онъ умѣлъ уловить психологическій моментъ; его скромность, утонченность, ласковый и благородный характеръ, его мужественность и, главнымъ образомъ, то, что онъ былъ глубоко убѣждѣннымъ чѣловѣкомъ, привлекали къ нему учениковъ вездѣ, гдѣ бы онъ ни появился. Его товарищи работали въ томъ же направленіи и такимъ путемъ Свободная церковь была спасена, реформа наступила. Робертсонъ Смисъ, одинъ изъ главныхъ членовъ этого кружка, цѣной потери собственнаго положенія завоевалъ терпимость для библейскаго критицизма и доказалъ, что самый ярый критикъ можетъ быть одновременно самымъ убѣжденнымъ и ревностнымъ евангелистомъ. Другіе тоже работали, каждый въ своей области, и не будетъ преувеличеніемъ сказать, что результаты распространились по всему свѣту. Почти въ каждой отрасли богословской науки, за исключеніемъ, быть можетъ, церковной исторіи, Свободная церковь дала дѣятелей, имена которыхъ можно поставить на ряду съ знаменитѣйшими современными именами. Будетъ только справедливостью замѣтить, что молодое поколѣніе Свободной церкви внесло свою лепту въ проведеніе взгляда, что христіанство должно царить во всѣхъ отрасляхъ знанія, что воплощеніе освящаетъ всякую человѣческую мысль и дѣятельность. Безъ сомнѣнія это требованіе не могло не возбудить извѣстной враждебности; но она была подавлена всеобщимъ одобреніемъ публики, и каждая хорошо написанная въ христіанскомъ духѣ книга находитъ теперь такое количество читателей, въ сравненіи съ которымъ число читателей свѣтскихъ авторовъ кажется ничтожнымъ.

Даже въ это время евангелизмъ Друммонда не былъ обычнымъ. По окончаніи своего ученія, проработавъ нѣкоторое время въ другихъ мѣстахъ, онъ дѣлается лекторомъ по естественной исторіи въ коллегіи Свободной Церкви въ Глэзгоу. Здѣсь онъ подпалъ подъ вліяніе д-ра Марка Додса и, какъ онъ самъ утверждалъ, ни одному человѣку онъ не обязанъ столькимъ, какъ ему. Онъ работалъ въ миссіи, зависящей отъ конгрегаціи д-ра Додса и здѣсь онъ сказалъ цѣлый рядъ замѣчательныхъ рѣчей, опубликованныхъ позже подъ названіемъ "Естественный законъ въ духовномъ мірѣ". Книга появилась въ 1883 г., и авторъ могъ быть удовлетворенъ успѣхомъ: изданіе въ 1000 экземпляровъ разошлось сразу. Въ одной Англіи было продано около 120.000 экземпляровъ, а американскимъ и заграничнымъ изданіямъ нѣтъ числа. Существуетъ естественное предубѣжденіе противъ преждевременнаго примиренія науки и религіи. Многіе скажутъ съ Шиллеромъ: Feindschaft sei zwischen euch, noch kommt ein Bündins zu frühe: "Forschet beide getrennt, so wird die Wahrheit erkannt" {"Пускай будетъ вражда между вами, не настало еще время для союза: изслѣдуйте каждую отдѣльно, тогда познается истина".}. Чтобы примирить науку съ религіей вы должны въ концѣ концовъ опредѣлить, что такое наука и что такое религія. Пока это не сдѣлано, всякій синтезъ будетъ преждевремененъ, и книги, содержащія его, могутъ черезъ извѣстное время оказаться ненужными. Друммондъ нисколько не заблуждался въ этомъ отношеніи, но видѣлъ, что кое-что все-таки можетъ быть сдѣлано. Эволюція становилась болѣе чѣмъ теоріей, она дѣлалась атмосферой. Въ ученіи эволюціонистовъ появляется неуловимая перемѣна во взглядахъ на нравственность, политику и религію. Были испробованы компромиссы, но неудачно. Строгое разграниченіе этой области, къ чему стремились нѣкоторые, найдено было неосуществимымъ. Друммондъ началъ не съ доктрины, а съ природы. Онъ насколько могъ расширилъ естественный законъ и изъ него вдругъ открылась доктрина. Обрэй Муръ возражалъ ему, что нужно начинать съ доктрины. Признавъ, что наука еще далеко не опредѣлена, что мы едва знаемъ очертанія проблемы эволюціи, Муръ тѣмъ не менѣе утверждалъ, что начинать надо было съ богословія католической церкви и что защитить христіанство возможно лишь на основѣ всей христіанской вѣры. Друммондъ даже и не пытался дѣлать это. Онъ, напримѣръ, отказался разсматривать отношеніе эволюціи къ грѣхопаденію и къ доктринѣ Павла объ Искупленіи. Онъ утверждалъ, что начавъ съ естественнаго закона, вы неизбѣжно закончите закономъ духовнымъ, и въ рядѣ яркихъ картинъ онъ представилъ научныя доказательства, нѣкоторыя характерныя ученія кальвинизма, представилъ ихъ прямо и открыто. Многими ортодоксалами онъ былъ привѣтствованъ какъ борецъ, но другіе не могли согласиться съ его примѣненіемъ эволюціи и считали его опаснѣе открытаго врага. Книга подверглась всесторонней критикѣ. Друммондъ никогда не отвѣчалъ ни на одну изъ нихъ, но онъ одобрилъ анонимную защиту, появившуюся въ Expositor'ѣ. Не мѣшаетъ вспомнить главные пункты ея: 1) Критики отвергали его главное положеніе, утверждавшее, что духовный законъ не аналогиченъ законамъ естественнымъ, но что это одинъ и тотъ же законъ. На это онъ отвѣчалъ, что если онъ не доказалъ тождественности значитъ онъ ничего не сдѣлалъ; но онъ допускалъ, что приложеніе естественнаго закона къ духовному міру имѣетъ положительныя и опредѣленныя границы, принципъ непримѣнимый къ тѣмъ областямъ духовнаго міра, которыя наиболѣе удалены отъ человѣческаго опыта. Онъ признавалъ, что есть различіе между природой и благодатью, но онъ считалъ также и благодать одной изъ составныхъ частей божественнаго цѣлаго природы, которая и есть эманація изъ областей Божественной мудрости, могущества и любви. 2) Примѣненіе Друммондомъ біогенетическаго закона подверглось одинаково суровымъ нападкамъ, какъ въ научномъ, такъ и въ религіозномъ отношеніяхъ. Даже христіанскіе ученые считали, что онъ довелъ до опасной крайности принципъ omne vivum ex vivo и отказались признать, что біогенетическій законъ такъ же достовѣренъ, какъ законъ тяготѣнія. Далѣе они утверждали, и не безъ основанія, что принципъ не существенъ для вѣры. Съ религіозной стороны его обвиняли въ томъ, что онъ слишкомъ преувеличивалъ различіе между духовнымъ и естественнымъ человѣкомъ и что онъ не признавалъ воспріимчивость и стремленіе естественнаго человѣка къ духовному вліянію. Отвѣтъ былъ, что онъ весьма убѣжденъ въ существованіи способности воспринимать идею Бога. "Горница не только приготовлена для новой жизни, но Гостя съ нетерпѣніемъ ждутъ и пока Его нѣтъ, Его отсутствіе чувствуется. До тѣхъ же поръ душа томится и тоскуетъ, скорбитъ и чахнетъ, протягивая въ пустотѣ свои щупальцы, какъ будто этимъ она можетъ найти Его". 3) Что же касается обвиненія, что онъ не могъ согласовать свои собственныя положенія о божественномъ вліяніи и объ отвѣтственности человѣка, имъ было указано, что это только фазисъ болѣе труднаго вопроса -- вопроса о дѣйствіи божественной воли въ связи съ свободой человѣческой воли. Друммондъ, какъ и Августинъ и пуританскіе богословы, утверждалъ, что въ каждомъ случаѣ возрожденія было личное вмѣшательство Бога, 4) Отсутстиніе упоминанія объ Искупленіи объясняется тѣмъ фактомъ, что это ученіе присуще области, недоступной для новаго метода, находясь въ глубинѣ Божественнаго Разума, и могло быть познано только черезъ откровеніе. 5) Обвиненіе въ томъ, что онъ проповѣдывалъ уничтоженіе невозрожденныхъ, было отвергнуто. Невозрожденные не выполнили условій для вѣчной жизни; но это еще не доказываетъ, что они не могутъ имѣть ея, разъ они существуютъ въ жизни временной; хотя въ смыслѣ Друммонда они вовсе не живутъ. Нѣтъ сомнѣнія, что многія изъ возраженій, направленныхъ противъ его книги, могли одинаково прилагаться ко всякой формѣ, такъ сказать, Евангелическаго Кальвинизма. Но мнѣ кажется, что главное впечатлѣніе, произведенное на компетентныхъ судей было, что книга, написанная съ блестящей ясностью мысли и воображенія и полная христіанскаго духа, не отводила должнаго мѣста личности, свободѣ и совѣсти -- термины, противъ которыхъ была направлена вся артиллерія физическихъ наукъ, старающихся обезличить человѣка, тогда какъ въ этихъ терминахъ лежитъ истинная душа нравственности и религіи. Быть можетъ, впослѣдствіи Друммондъ и самъ пришелъ къ такому же выводу.

Во всякомъ случаѣ приговоръ Матью Арнольда гласитъ: "Несомнѣнно, что автор обладаетъ неподдѣльной любовью къ религіи и настоящимъ религіознымъ опытомъ".

Изъ должности лектора Друммондъ назначается на профессорскую каѳедру въ Глэзгоу, которую и занимаетъ до конца жизни. Его должность оставляла ему много свободнаго времени. Нѣсколько мѣсяцевъ въ году онъ читалъ курсъ геологіи и ботаники, прибавляя и отдѣльныя лекціи о біологическихъ вопросахъ и объ ученіи эволюціи. Онъ имѣлъ обыкновеніе устраивать два экзамена въ году; первый, который онъ называлъ экзаменомъ по "глупости", для испытанія знанія студентами самыхъ обыденныхъ вещей; онъ предлагалъ, напримѣръ, такіе вопросы: "почему трава зеленая"? "Почему море соленое"? "Отчего небо голубое"? "Что такое листъ"? и т. д., и т. д. Послѣ такихъ Сократовскихъ вопросовъ онъ начиналъ чтеніе лекціи и въ концѣ экзаменовалъ студентовъ настоящимъ образомъ. Онъ читалъ въ своей аудиторіи которая въ то же время была настоящимъ музеемъ; во время лекцій передъ нимъ были всякіе образцы, онъ училъ студентовъ обращенію съ научными инструментами, кромѣ того устраивалъ для нихъ геологическія экскурсіи. Въ свободное время онъ много путешествовалъ. Трижды посѣтилъ онъ Америку и одинъ разъ былъ въ Австраліи. Результатомъ же его путешествія по Африкѣ была небольшая, но блестящая книга подъ заглавіемъ "Тропическая Африка", въ которой глубина его знаній, даръ подбора, наблюдательность, свѣжесть слога и личная обаятельность выказались въ самомъ выгодномъ свѣтѣ. Книга имѣла блестящій успѣхъ, хотя Стэнли раскритиковалъ ее, на что Друммондъ написалъ сильный, но добродушный отвѣтъ. И во время путешествій, и при всякомъ удобномъ случаѣ дома онъ продолжалъ дѣло евангелизма. Его дѣятельность была обращена главнымъ образомъ на студентовъ, на которыхъ онъ имѣлъ большое вліяніе, и въ теченіе многихъ лѣтъ онъ ѣздилъ каждую недѣлю въ Эдинбургъ, чтобы сказать воскресную проповѣдь въ университетѣ. Его неизмѣнно окружала цѣлая толпа, состоящая главнымъ образомъ изъ студентовъ-медиковъ. Говорилъ онъ не разъ и въ Лондонъ по разнымъ политическимъ и соціальнымъ вопросамъ, и аудиторія его заключала не мало лидеровъ и всякихъ знаменитыхъ людей того времени. Суть этихъ рѣчей появлялась въ знаменитыхъ брошюрахъ, начиная съ "Самое великое въ мірѣ", и нельзя обойти молчаніемъ особенности его проповѣди. Друммондъ не начиналъ по обычному трафарету. Онъ обходился безъ всего того, что, казалось, было необходимымъ для традиціоннаго христіанства. Онъ приближался къ предмету непринужденно, съ полнымъ пренебреженіемъ къ условности и обычной чопорности, съ чѣмъ многіе никогда не могли примириться. Онъ совершенно опускалъ въ своихъ проповѣдяхъ теологію Креста, которая до сихъ поръ являлась сущностью евангелистическихъ проповѣдей. Никто не могъ сказать, что его евангеліе было "артерьяльнымъ" или "обагреннымъ кровью". Подобно Эмерсону онъ глубоко вѣрилъ въ могущество человѣческой воли. Его девизомъ можно поставить слова Спинозы, такъ сказать, текстъ изъ писаній человѣчества. "Кто хочетъ помогать ближнимъ.... тотъ долженъ стараться избѣгать въ обыденныхъ разговорахъ упоминаній о человѣческихъ порокахъ, только слегка касаться человѣческой немощи, но какъ можно болѣе говорить о силѣ и могуществѣ человѣка, о пути къ совершенству, такъ чтобы люди, движимые не страхомъ или отвращеніемъ, но силой радости, стали бы стараться по мѣрѣ возможности жить по законамъ разума". Рядомъ съ этими словами, какъ эхо ихъ, могутъ быть поставлены слова изъ "Исповѣди прекрасной души": "Нашъ главный долгъ состоитъ не въ томъ, чтобы подобно адвокату злаго духа вѣчно обращать вниманіе на наготу и слабость нашей природы, но скорѣе чтобы разыскивать всѣ ея совершенства, которыя могли бы помочь намъ осуществить наши стремленія уподобиться Богу". Вмѣстѣ съ этимъ мы видимъ у Друммонда страстную преданность Іисусу Христу. Эмерсонъ говоритъ: "не было человѣка на землѣ, который могъ бы питать насъ вѣчно". Друммондъ утверждаетъ съ полнымъ убѣжденіемъ, что Христосъ можетъ всегда удовлетворять всѣмъ потребностямъ души человѣческой. Въ своей критикѣ "Ессе Homo" Гладстонъ разбираетъ вопросъ, имѣетъ ли право христіанскій проповѣдникъ проповѣдывать Евангеліе не въ цѣломъ. Друммондъ утверждалъ, что для нуждъ теперешняго времени наиболѣе подходящимъ методомъ будетъ начать съ самаго начала, съ первыхъ дней христіанства. Корабль христіанства перегруженъ; для хорошей погоды, быть можетъ, это и не опасно; но наступила буря, и грузъ кренитъ корабль въ подвѣтренную сторону. Друммондъ призывалъ своихъ слушателей идти прямо къ Христу, не къ такому Христу, какимъ Онъ стоитъ передъ нами теперь, въ ореолѣ цѣлаго ряда побѣдъ, покорившихъ весь міръ, но къ тому Христу, Который открылся Іудеямъ на Галилейскомъ озерѣ, въ синагогѣ Капернаума и въ Іерусалимскомъ храмѣ. Онъ не признавалъ всякую деталь христіанства необходимой частью цѣлаго. Онъ отрицалъ, что отнятіе несущественнаго влечетъ за собой и раздѣленіе существеннаго, и онъ старался идти прямо къ первоисточнику. Что бы ни говорила критика, тѣмъ не менѣе нужно признать, что не было человѣка въ этомъ столѣтіи, привлекшаго столькихъ своихъ слушателей и читателей къ ногамъ Христа! О Карлейлѣ было сказано, что послѣдняя искра его стараго Пуританизма, все еще ярко горѣвшая въ его душѣ, была вѣра въ то, что честные и правдивые люди могутъ найти въ Богъ силу измѣнить къ лучшему многое. Друммондъ же всѣмъ сердцемъ вѣрилъ, что люди могутъ найти въ Христѣ силу преобразовать свою жизнь.

Изъ семи или восьми мѣсяцевъ, находившихся въ его полномъ распоряженіи, онъ лишь весьма немногое время проводилъ въ своемъ прекрасномъ домѣ въ Глэзгоу.Онъ путешествовалъ по свѣту и въ живыхъ сношеніяхъ съ людьми находилъ дорогу къ сердцамъ и богатыхъ, и бѣдныхъ. Онъ. такъ же свободно держалъ рѣчь на рабочемъ митингѣ, какъ и въ Гросвеноръ-Хаузѣ. Онъ отличался изысканнымъ вкусомъ, всегда былъ безупречно одѣтъ и цѣнилъ комфортъ цивилизаціи. Но онъ могъ моментально отбросить все это и быть все-таки совершенно довольнымъ. Путешествуя по Африкѣ, онъ весело переносилъ массу лишеній. Онъ отличался во всякаго рода спортахъ и былъ прекраснымъ стрѣлкомъ. Хотя онъ избѣгалъ всякихъ поводовъ къ ссорамъ и обладалъ безукоризненно честнымъ и нѣжнымъ характеромъ, тѣмъ не менѣе онъ всегда оставался вполнѣ независимымъ. Онъ никогда не былъ женатъ. Онъ никогда не брался за дѣло, къ которому не чувствовалъ призванія. Хотя ему представлялись постоянно самыя соблазнительныя предложенія отъ издателей, ничто не могло заставить его начать писать, разъ тема не привлекала его, да и тогда онъ соглашался неохотно. Обладая величайшей легкостью пера, онъ никогда не полагался на нее. Онъ писалъ блестяще и быстро, изъ него могъ бы выйти прекрасный журналистъ. Но все, что онъ публиковалъ, было обработано съ величайшей добросовѣстностью. Я никогда не видалъ рукописей болѣе тщательно корректированныхъ, чѣмъ его рукописи. Казалось все, что онъ писалъ, доставалось ему легко, но за этимъ таился громадный трудъ. Хотя онъ носилъ духовный санъ, онъ никогда не пользовался присвоеннымъ ему титуломъ и платьемъ и предпочиталъ смотрѣть на себя какъ на мірянина Онъ глубоко понималъ значеніе и дѣло Церкви, но мнѣ кажется, что онъ не былъ связанъ ни съ одной изъ нихъ и никогда не посѣщалъ общественнаго богослуженія, развѣ только если ожидалъ услышать что-нибудь полезное для себя отъ проповѣдника. Казалось, онъ неизмѣнно былъ въ хорошемъ расположеніи духа и всегда свободенъ. Всегда онъ былъ готовъ оказать каждому дружескую услугу. Нужно добавить, что хотя никто болѣе Друммонда не подвергался критикѣ и ложнымъ сужденіямъ, но съ своей стороны онъ никогда не написалъ ни одного жесткаго слова, никогда не злорадствовалъ, не мстилъ и всегда отдавалъ полную справедливость способностямъ и характеру своихъ противниковъ. Мнѣ разсказывали, что онъ даже потихоньку хлопоталъ, чтобы доставить мѣсто одному изъ своихъ наиболѣе рѣзкихъ критиковъ и добился этого.

Цѣлые годы онъ спокойно работалъ надъ своей послѣдней и знаменитой книгой "Прогрессъ человѣка". Ея главы были прочитаны раньше, какъ лекціи въ Бостонѣ, и привлекли громадную толпу слушателей. Книга вышла въ 1894 году и, хотя она разошлась въ громадномъ количествъ, свыше 20.000 экземпляровъ, но она уже не захватила его прежнихъ слушателей. Отчасти виной было и упорство Друммонда, настаивавшаго на продажѣ книги по настоящей цѣнѣ, что очень оскорбило книгопродавцевъ, расчитывавшихъ сильно заработать на продажѣ ея. Но это произведеніе самое значительное изъ всего оставленнаго имъ. О немъ было сказано, что это попытка привить эволюціонную соціологію и этику къ біологическому стволу. Основная доктрина о борьбѣ за существованіе приводитъ къ индивидуалистической системѣ, въ которой нѣтъ мѣста для нравственной стороны природы. Друммондъ утверждалъ, что принятая всѣми теорія, будучи основана на исключительномъ изученіи условій питанія, изслѣдуетъ только половину истины. Къ питанію онъ присоединялъ, какъ другой факторъ, воспроизведеніе, борьбу за жизнь другихъ и утверждалъ, что оба они имѣютъ равное значеніе въ міровомъ прогрессѣ. Хотя и другіе признавали, что альтруизмъ измѣняетъ дѣйствіе эгоизма, но Друммондъ пошелъ еще дальше. Онъ пытался опредѣлить мѣсто альтруизма, какъ результатъ тѣхъ процессовъ, посредствомъ которыхъ умножается видъ, и его отношеніе къ эволюціи этики". Если природа одѣяніе Божіе она выткана безъ швовъ; если она откровеніе Бога она одинакова и вчера, и сегодня, и вѣчно; если она выраженіе Его воли въ ней нѣтъ ни измѣнчивости, ни тѣни уклоненій". Очертивъ стадіи прогресса эволюціи физической и этической, онъ развиваетъ свою основную идею въ главѣ о борьбѣ за жизнь другихъ, а затѣмъ переходитъ къ высшимъ стадіямъ развитія альтруизма, какъ измѣняющаго фактора. Книга была безжалостно раскритикована, но я увѣренъ, что никто не пытался отрицать точность и красоту ея научныхъ описаній. Не мало знаменитыхъ ученыхъ, какъ напримѣръ проф. Герднеръ и Макалистеръ, видѣли въ ней по крайней мѣрѣ зерно, изъ котораго должно было вырости многое. Одинъ изъ суровѣйшихъ критиковъ д-ръ Долингеръ считаетъ, что природа не нравственна и что религія начинается только съ Христомъ. Бога никто никогда не видѣлъ -- вотъ что утверждаетъ природа. Только Единородный Сынъ Божій открылъ Себя -- вотъ вѣсть христіанства. Но есть немало религіозныхъ и ученыхъ умовъ, убѣжденныхъ вопреки всякимъ трудностямъ, что естественный законъ долженъ быть нравственъ, и съ негодованіемъ отвергающихъ безнадежный дуализмъ физическаго и моральнаго законовъ міра. Они говорятъ, что вся сила эволюціи направляетъ наши взгляды впередъ и что ея девизъ: "χρη τελοζ οραν".

Съ изданіемъ этой книги дѣятельность Друммонда, какъ общественнаго проповѣдника, сама собой окончилась. Никогда не знавшій что такое болѣзнь, заботы и печали, онъ слегъ, сраженный невѣдомымъ и мучительнымъ недугомъ. Одинъ изъ его врачей сообщилъ мнѣ, что Друммондъ страдалъ хронической болѣзнью костей, страшно искалѣчившей его. Болѣе года ему пришлось лежать на спинѣ, обѣ руки его были искривлены, такъ что ему трудно было держать книгу, писать же стало почти невозможный!.. Долгое время его мучили острыя боли. Вотъ тогда то многіе, ложно судившіе о немъ, пришли къ истинному пониманію его характера. Тѣ, кому на долю выпалъ суровый путь, смотрѣли прежде на Друммонда косо, какъ на баловня судьбы, не знавшаго настоящаго смысла жизни. Но когда ударъ поразилъ Друммонда въ цвѣтѣ лѣтъ, на вершинъ счастья, когда ему была послана, говоря его словами, "буря и непогода, прежде чѣмъ онъ достигъ берега", тогда оказалось, что его страданія освободили и раскрыли силы его души. Зрѣлище его долгой борьбы со смертельнымъ недугомъ было болѣе чѣмъ трогательно. Видѣвшіе его во время болѣзни замѣчали, какъ по мѣрѣ угасанія его физическихъ силъ расли его силы духовныя. Всегда мягкій и внимательный, онъ сдѣлался еще внимательнѣе, нѣжнѣе и заботливѣе, еще менѣе эгоистомъ. Доктора могли съ трудомъ заставить его говорить о болѣзни. Было странно, тяжело и въ то же время поучительно видѣть его живость, гибкость его ума и сохранившійся ко всему интересъ. Д-ръ Барбуръ говоритъ: "я никогда не видѣлъ больного, который бы переносилъ страданія, слабость и вынужденное бездѣйствіе такъ терпѣливо, какъ если бы онъ ихъ не чувствовалъ". Конецъ наступилъ внезапно отъ слабости сердца. Окружающіе лишь за нѣсколько часовъ были предупреждены объ опасномъ положеніи. Это не было похоже на смерть. Друммондъ лежалъ на кушеткѣ въ гостиной и перешелъ въ вѣчность во снѣ. Въ открытыя окна свѣтило солнце и доносилось пѣніе птицъ. Не было ни слезъ ни прощанія. Его смерть напомнила его же слова о смерти его друга: это "откладываніе безъ вздоха въ сторону изношенныхъ орудій въ ожиданіи въ другомъ мѣстѣ лучшаго дѣла".

Робертсонъ Николъ.

"Разгнѣвася же, и не хотяше внити".
Лука XV, 28.

Дурной характеръ.

Старшій братъ.

Кому приходилось изучать картины Noel Paton'а, тотъ долженъ былъ обратить вниманіе на то, что особенная красота ихъ, благодаря извѣстному пріему искусства, зависитъ отъ ихъ частичнаго безобразія. Тамъ есть цвѣты и птицы, рыцари и прекрасныя дамы, прозрачнокрылыя феи и дѣти ангельской красоты; а гдѣ-нибудь въ углу холста или у ногъ ихъ мы видимъ какой-либо уродливый, отталкивающій образъ -- жабу, скользкую улитку, ящерицу, которыя своимъ

безобразіемъ особенно выдѣляютъ чудную красоту остальной картины. Точно также въ древней скульптурѣ безобразные грифы и зеленые драконы среди ангельскихъ ликовъ на фронтонъ соборовъ увеличивали своей уродливостью окружающую ихъ красоту.

Такого же рода контрасты встрѣчаются и во многихъ повѣствованіяхъ Новаго Завѣта: двѣнадцать учениковъ -- одинъ изъ нихъ діаволъ; Христосъ на крестѣ, чистый и царственный -- по обѣимъ сторонамъ Его разбойники. Такъ и въ XV гл. Евангелія отъ Луки прекрасная картина оттѣняется мрачной грозовой тучей-образомъ старшаго брата. Чудное драматическое положеніе!

Но подобное сочетаніе контрастовъ, безъ сомнѣнія, преслѣдуетъ не только художественную цѣль. Помимо намека на фарисеевъ, сопоставленіе этихъ двухъ характеровъ -- блуднаго сына и его брата -- имѣетъ еще глубокій нравственный смыслъ.

Изслѣдуя вопросъ о грѣхахъ не съ богословской точки зрѣнія, а въ обыденномъ смыслѣ слова, мы видимъ, что ихъ можно раздѣлить на два рода: есть грѣхи плоти и грѣхи расположенія. Или, говоря точнѣе, грѣхи страстей, включая сюда всѣ виды похоти и себялюбія, и грѣхи характера. Примѣромъ грѣховъ страстей въ Новомъ Завѣтѣ является блудный сынъ, а грѣховъ характера его старшій братъ.

По первому взгляду кажется, что именно младшій братъ -- темное пятно на картинѣ. Вѣдь это онъ погрязъ въ грѣхахъ и опозорилъ себя и своихъ, и до сихъ поръ люди видятъ въ блудномъ сынѣ соединеніе всего худшаго въ человѣческомъ характерѣ и противопоставляютъ ему его домовитаго старшаго брата. Но возможно, что это сужденіе неправильно, и что худшій изъ двухъ -- старшій братъ. Мы судимъ о грѣхахъ, какъ и о многомъ другомъ, по ихъ наружному виду.

Мы распредѣляемъ грѣхи нашихъ ближнихъ сообразно классификаціи, молчаливо принятой обществомъ, помѣщая самые грубые и видные грѣхи внизу лѣстницы, на слѣдующихъ ступеняхъ распредѣляются болѣе легкіе, затѣмъ лѣстница почему-то начинаетъ расплываться и въ концѣ концовъ она исчезаетъ въ пространствѣ, а большая часть грѣховъ остаются неназванными. Но у насъ нѣтъ вѣсовъ для взвѣшиванія ихъ, и опредѣленія тяжелый и легкій это слова нашего собственнаго изобрѣтенія. И всего вѣроятнѣе, что грѣхи, кажущіеся легкими, въ дѣйствительности самые тяжелые. Уже тотъ фактъ, что люди видятъ самые грубые грѣхи, говоритъ противъ того, что они самые худшіе. Утонченный и невидимый грѣхъ, грѣхъ болѣе близкій нашей духовной природѣ, долженъ быть болѣе унизительнымъ, чѣмъ какой-либо другой. Но люди не нашли нужнымъ до сихъ поръ заклеймить подобныя тонкія формы грѣха. По ихъ мнѣнію, грѣхъ старшаго брата это просто пустякъ, минутное дурное расположеніе духа, о которомъ не стоитъ и вспоминать. Но вѣдь Христосъ нашелъ нужнымъ упомянуть о немъ? Старшій братъ, трудящійся, терпѣливый, послушный (отдадимъ дань всѣмъ его достоинствамъ), возвращается домой послѣ тяжелаго дневного труда въ поляхъ. Много лѣтъ подърядъ каждый вечеръ плетется онъ, какъ и сегодня, домой съ каплями честнаго трудового пота на челѣ, съ отяжелѣвшими отъ усталости членами, но съ легкимъ сердцемъ: онъ исполнилъ свой долгъ! Но слишкомъ часто съ окончаніемъ дневного труда оканчивается и самообладаніе человѣка и чувство отвѣтственности за свой нравъ. А искушеніе встрѣчается намъ чаще всего тогда, когда мы менѣе всего ожидаемъ его. Такъ и въ этотъ вечеръ: приближаясь къ дому, онъ слышитъ веселые голоса, пѣніе и танцы -- совершенно новые необычные звуки въ этомъ тихомъ, скучномъ жилищѣ: "Твой братъ возвратился", говоритъ ему слуга, "и отецъ твой закололъ для него упитаннаго тельца". Братъ! Счастливая минута! Какъ долго они горевали о немъ! Наконецъ, молитвы семьи услышаны, и убѣжавшій мальчикъ возвратился подъ родительскій кровъ! Но на лицѣ брата не видно никакой радости, оно подобно мрачной тучѣ. "Братъ!" бормочетъ онъ сквозь зубы, "этотъ повѣса! И для него они закололи тельца! Никогда никто не подумалъ сдѣлать это для меня. И говорятъ, что добродѣтель вознаграждается! Я покажу имъ, что я думаю обо всемъ этомъ весельи. Для меня никогда не сзывали гостей, а для встрѣчи этого бродяги, возвратившагося прямо отъ свиного корыта, собралось все село!" И онъ разгнѣвался и не захотѣлъ войти.

"Какой ребенокъ!" скажемъ, пожалуй, въ первую минуту. Но это болѣе, чѣмъ ребячество. Это грозовая туча, которая накоплялась всю его жизнь подъ покровомъ добродѣтелей. Незамѣтныя испаренія разнообразныхъ грѣховъ сразу соединились и жгутъ его душу. Ревность, гнѣвъ, гордость, немилосердіе, жестокость, самомнѣніе, угрюмость, обидчивость, упрямство -- все это составныя части дурного расположенія духа. И однако это вызываетъ у людей только снисходительную улыбку. "Это только дурное расположеніе духа!" говорятъ они, "припадокъ вспыльчивости, мимолетная зыбь, набѣжавшее облачко". Но это облачко составлено изъ капель. А эти капли указываютъ на существованіе гдѣ-то въ глубинѣ души цѣлаго бушующаго океана, мутнаго и злобнаго -- океана ревности, гнѣва, гордости, немилосердія, жестокости, самомнѣнія, угрюмости, упрямства.

Вотъ почему дурное расположеніе духа имѣетъ такое значеніе. Важно оно не само по себѣ, а по тому, что оно открываетъ намъ. Перемежающаяся лихорадка говоритъ о непрекращающемся скрытомъ недугѣ организма, случайный пузырь на поверхности пруда указываетъ на гніеніе на днѣ; такъ точно, когда вы перестаете слѣдить за собою, скрытыя свойства вашей души даютъ о себѣ знать помимо вашей воли въ видѣ дурного расположенія духа. Вспышка дурного характера -- это сверкнувшая молнія, это дѣйствіе цѣлой дюжины гнусныхъ нехристіанскихъ грѣховъ.

Что особенно поражаетъ насъ въ грѣхахъ характера это ихъ странная совмѣстимость съ высокими нравственными качествами. Старшій братъ былъ, безъ сомнѣнія, человѣкомъ самыхъ нравственныхъ правилъ. Много лѣтъ назадъ, когда отецъ раздѣлилъ имущество между сыновьями, онъ имѣлъ полную возможность, если только хотѣлъ, попутешествовать, увидѣть свѣтъ, вообще насладиться жизнью и отдать дань молодости. Но, какъ добрый сынъ, онъ избралъ монотонную жизнь въ отеческомъ домѣ. Этотъ старый домъ сдѣлался для него цѣлымъ міромъ, старикъ его обществомъ. Онъ былъ правой рукой своего отца, утѣшеніемъ и радостью его старости, примѣромъ трудолюбія для слугъ, образцомъ справедливости и бережливости для сосѣдей, примѣрнымъ молодымъ человѣкомъ для всего села, особенно по сравненію съ его праздношатающимся братомъ. Поэтому, тѣмъ болѣе прискорбнымъ и уродливымъ является въ подобномъ прекрасномъ человѣкѣ дурной характеръ. Это обстоятельство невольно возбуждаетъ въ насъ странныя сомнѣнія въ истинной цѣнности того, что носитъ имя добродѣтели и признается такой. Въ дѣйствительности у насъ нѣтъ критеріума для истинной оцѣнки людей, являющихся образцами всѣхъ добродѣтелей. Все зависитъ отъ побужденій. Добродѣтели могутъ быть дѣйствительными или только кажущимися, точно также какъ и пороки могутъ быть дѣйствительными, хотя и невидимыми. Многіе люди, напримѣръ, не сходятъ съ прямаго пути только изъ трусости. У нихъ нѣтъ достаточно силы воли, чтобы рѣшиться погубить свою репутацію. Очень часто нуженъ очень сильный характеръ, чтобы поступить дурно. Требуется извѣстная доля оригинальности, мужества, отсутствія гордости, на что не всѣ способны, чтобы рѣшиться выйти изъ колеи, порвать съ обществомъ и навлечь на себя дурную славу. Такимъ образомъ, часто случается, что весьма низкіе люди сохраняютъ наружную добродѣтель. И наоборотъ среди блудныхъ сыновей часто встрѣчаются характеры чудной красоты. Безъ всякаго сомнѣнія пріятнѣе встрѣтиться съ блуднымъ сыномъ и провести часъ-другой съ нимъ, чѣмъ съ его безупречнымъ братомъ. Насъ поражаетъ та нѣжность и благородство характера, та доброта и мягкость, какія постоянно встрѣчаются у людей, признанныхъ общественнымъ мнѣніемъ безнадежно погибшими. Но это-то и есть примѣръ непониманія природы грѣха дурного характера, который многими считается за ничто, тогда какъ другіе, подверженные болѣе грубымъ грѣхамъ, считаютъ это непростительнымъ. Многіе люди, считающіе за ничто напиться пьянымъ, никогда не допустятъ себя до неблагороднаго поступка или до оскорбленія ближняго словомъ. И вопросъ еще, не на ихъ ли сторонѣ правда? Одинъ грѣшитъ грубо, другой утонченно, но въ общемъ пьяница и мотъ можетъ быть лучшимъ человѣкомъ, чѣмъ брюзжащій христіанинъ. "Истинно говорю Вамъ", сказалъ Христосъ священникамъ, "мытари и блудницы впередъ васъ идутъ въ царство Божіе" (Мѳ. XXI, 31).

Такимъ образомъ мы знаемъ, что есть два вида грѣховъ, но не многіе подвержены сразу обоимъ и преимущественно грѣшатъ одними или другими, и этимъ фактомъ объясняется совмѣстимость добродѣтельной жизни съ дурнымъ характеромъ. Эта-то совмѣстимость и заставляетъ часто смотрѣть на дурной характеръ, какъ на безобидный недостатокъ. Мы думаемъ, что не можетъ быть много дурного тамъ, гдѣ мы видимъ столько хорошаго. Какъ часто слышимъ мы въ защиту сварливыхъ людей, что они -- воплощенная кротость, если ихъ узнать поближе. Также часто выставляютъ въ оправданіе вспыльчивыхъ, что въ нормальномъ состояніи они -- образецъ мягкости и деликатности. Но именно это и дѣлаетъ труднымъ леченіе. Мы прощаемъ себѣ частичные недостатки нашего характера на томъ основаніи, что въ общемъ онъ заслуживаетъ одобренія. Мы позволяемъ иногда быть немножко дурнымъ тѣмъ, кто хорошъ вообще. Логично будетъ сказать, что мы довольствуемся тѣмъ, чтобы люди были до извѣстной степени хорошими. Но если даже муха, попавшая въ кушанье, и очень мала, то все-таки лучше если тамъ не будетъ даже и такой маленькой мушки. Дурной характеръ это грѣхъ добродѣтельныхъ людей. Притча Христова о блудномъ сынѣ относится, очевидно, къ добродѣтельнымъ людямъ, она имѣетъ ввиду не исправить дурныхъ, но хорошихъ сдѣлать совершенными.

Оставивъ теперь въ сторонѣ вопросъ о природѣ и взаимоотношеніи грѣховъ этого рода, мы сразу перейдемъ къ разсмотрѣнію ихъ дѣйствія на людей. Это дѣйствіе двояко: вліяніе дурного характера на интеллектъ и на нравственную и религіозную природу.

Относительно перваго принято думать, что дурной характеръ скорѣе хорошо вліяетъ на интеллектъ. Предполагается, что вспыльчивость и горячность возбуждаютъ мыслительныя способности и придаютъ жизненную силу и интенсивность мозговымъ функціямъ. "Когда человѣкъ сильно утомленъ", говоритъ Дарвинъ, "онъ безсознательно старается найти воображаемую обиду, чтобы разсердиться и тѣмъ оживить свою упавшую энергію". Безъ сомнѣнія, страсть занимаетъ полноправное мѣсто въ человѣческой природѣ, и когда она является управляемой, а не управляющей силой, она можетъ быть могущественнымъ стимуломъ для интеллектуальныхъ способностей. На это намекаетъ Лютеръ, когда говоритъ: "Я никогда не работаю лучше, чѣмъ тогда, когда я разсерженъ. Я лучше всего могу писать, молиться, проповѣдывать, когда я въ гнѣвѣ; тогда мой духъ возбуждается, мое пониманіе обостряется, и всѣ земныя огорченія и искушенія отходятъ отъ меня."

Во всякомъ случаѣ характеръ вліяетъ главнымъ образомъ на принятіе рѣшеній разнаго рода. Живой характеръ вовсе не способствуетъ правильному сужденію. Рѣшенія принимаются въ пылу возбужденія, при чемъ не дается времени ни на разсмотрѣніе основаній, ни на выслушиваніе объясненій. А затѣмъ скромный разумъ, какимъ обладаетъ большинство изъ насъ, вступаетъ въ свои права и пытается отмѣнить это быстро принятое рѣшеніе. Мы же стоимъ за него только потому, что сами приняли его, и своимъ дальнѣйшимъ поведеніемъ стараемся вообще оправдать наше первое стремительное рѣшеніе. Безъ сомнѣнія, старшій братъ въ душѣ назвалъ себя глупцомъ, едва успѣлъ повернуться спиной къ отцовскому дому. Но онъ упрямо стоитъ на своемъ, онъ сказалъ: "я не войду", и ни мольбы его отца, ни его собственное сознаніе нелѣпости своего поведенія (человѣкъ изгоняетъ себя изъ своего собственнаго дома), ничто не въ силахъ поколебать его. Искушеніе заставляетъ человѣка принять обдуманное рѣшеніе, за нимъ слѣдуетъ такое же несообразное дѣйствіе, а затѣмъ послѣ всего поднятаго шума не остается ничего, какъ сообразовать свое дальнѣйшее поведеніе съ первымъ порывомъ. Вотъ истинное дѣйствіе дурного характера на разумъ.

Результаты такого нашего поведенія являются гибельными не только лично для насъ, но и для другихъ. Одна изъ особенностей грѣховъ характера это то, что самое пагубное ихъ дѣйствіе проявляется на окружающихъ. Обыкновенно слабые являются всегда страдающимъ лицомъ. А такъ какъ дурной характеръ преимущество высшихъ, то низшіе должны не только выносить ихъ дурное расположеніе духа, но также скрывать свое собственное мнѣніе и проводить всю свою жизнь въ исполненіи того, что они считаютъ капризомъ. Такого рода систематическая дрессировка дѣйствуетъ на нихъ развращающимъ образомъ, пріучая ихъ къ фальшивости. Но когда тоже примѣняется въ дѣлѣ воспитанія, то результаты являются еще болѣе пагубными. Дѣти видятъ, что ихъ не выслушиваютъ, чувствуютъ, что приговоръ надъ ихъ проступками произносится безъ всякаго разсмотрѣнія объясненій и оправданій съ ихъ стороны, и это примѣненіе въ дѣтской своего рода закона Линча, не дающаго объясненія нравственныхъ побужденій, притупляетъ чувство законности, и въ дѣйствительности наказаніе является гораздо болѣе серіознымъ, чѣмъ предполагалось, такъ какъ оно уничтожаетъ всякое чувство справедливости.

Но главное зло дурного характера заключается въ его разрушающемъ дѣйствіи на нравственную и общественную жизнь. Поразительно, какъ много мѣста въ своихъ заповѣдяхъ Христосъ удѣлилъ ученію о блаженствѣ. Почти вся жизнь Его была посвящена тому, чтобы сдѣлать людей счастливыми. Ни одно слово не сходило такъ часто съ Его устъ, какъ слово "блаженны", и цѣлью нашей жизни Онъ призналъ счастье ближнихъ. И какъ мало нужно, чтобы исполнить этотъ завѣтъ! Для этого даже не нужно самому быть счастливымъ. Святость, конечно, еще болѣе великое слово, но не намъ давать ее ближнимъ, это принадлежитъ самому Господу Богу; но дать счастье въ нашихъ рукахъ, и въ этомъ отношеніи каждый изъ насъ является сторожемъ своего брата. Собственно и общество создано для того, чтобы дать счастье людямъ и охранять его; дурной же характеръ является препятствующей и разрушающей силой. Возвратимся къ притчѣ и посмотримъ, какъ старшій братъ своей жалкой мелочностью и грубостью испортилъ счастливое настроеніе всего кружка. Прежде всего, конечно, онъ испортилъ свое собственное настроеніе. Можно ясно себѣ представить, какъ стыдно ему стало, когда онъ пришелъ въ себя. Но эти вспышки дурного расположенія духа не проходятъ такъ скоро и безслѣдно, какъ это кажется на первый взглядъ. Отвращеніе къ самому себѣ и стыдъ могутъ придти моментально, но многое другое должно подождать. Такъ, напримѣръ, должна подождать молитва: человѣкъ не можетъ молиться, пока злоба царитъ въ душѣ его. Онъ долженъ простить своему брату, прежде чѣмъ просить Господа о прощеніи собственныхъ грѣховъ.

Теперь обратимся къ остальнымъ лицамъ притчи. И для отца, и для гостей, и даже для слугъ эта тягостная сцена у дверей не прошла безслѣдно, и все ихъ веселье и радость были испорчены окончательно. Но на одного изъ присутствовавшихъ она подѣйствовала въ десять разъ сильнѣе, чѣмъ, на другихъ -- это на младшаго брата. Мы можемъ себѣ представить, что онъ почувствовалъ тогда! Такъ вотъ каковъ его родной домъ! Жаль, что онъ вздумалъ возвратиться. Если таковъ его семейный очагъ, то не лучше-ли снова уйти отсюда? Въ тысячу разъ лучше пасти свиней, чѣмъ переносить грубость своего самодовольнаго и высокомѣрнаго брата. Да, мы часто отталкиваемъ людей отъ вратъ Христовыхъ нашимъ дурнымъ пріемомъ. Мы, составляющіе Церковь Христову, пока недостаточно возвышены душой, чтобы умѣть обходиться съ людьми. Намъ, такъ сказать, недостаетъ духовной привѣтливости. Мы упражняемся въ вѣрѣ, провозглашаемъ наши надежды, но забываемъ, что выше всего любовь. Пока о насъ не скажутъ: "они долго терпѣли и остались кроткими, ихъ не легко разсердить, они ведутъ себя пристойно, все переносятъ и не думаютъ злого" -- до тѣхъ поръ мы не можемъ надѣяться имѣть какое-нибудь вліяніе на ближнихъ. Одинъ жесткій христіанинъ можетъ оттолкнуть отъ дверей царства двадцать блудныхъ сыновей. Любовь Божія къ бѣднымъ грѣшникамъ поистинѣ поразительна, но еще болѣе глубокая тайна -- Его терпѣніе по отношенію къ святымъ съ дурнымъ характеромъ.

Но самое худшее это то, что страданія, причиняемыя дурнымъ характеромъ, вовсе не служатъ на благо человѣка. Бываютъ страданія благодѣтельныя, но страданія этого рода вполнѣ безполезны, и въ то же время ничто не причиняетъ болѣе жгучей, продолжительной и ненужной боли. Вотъ почему такъ суровы слова Христа, обращенныя къ нарушающимъ законъ любви: "кто соблазнитъ одного изъ малыхъ сихъ, вѣрующихъ въ Меня, тому лучше было бы, если бы повѣсили мельничный жерновъ на шею и потопили его въ глубинѣ морской" (Ме. XVIII, 6). Иначе сказать, по приговору Христа лучше не жить, чѣмъ не любить.

По своей природѣ дурной нравъ -- грѣхъ противъ любви. И какъ ни трудно повѣрить этому, какъ бы мы ни старались извинить его, какъ простительную слабость или небольшой недостатокъ, но нѣтъ большаго грѣха, чѣмъ дурной характеръ. Грѣхъ противъ любви -- это грѣхъ противъ Бога, потому что Богъ -- любовь. Кто грѣшитъ противъ любви, грѣшитъ противъ Господа!

Изслѣдовавъ этотъ грѣхъ до самаго корня, мы невольно приходимъ къ вопросу о леченіи его. Христіанство излечиваетъ всѣ недуги душевные; леченіе можетъ быть продолжительнымъ, режимъ очень суровымъ, но выздоровленіе полнымъ. Но что если дурной нравъ прирожденное качество и зависитъ отъ темперамента? Или если онъ наслѣдственный недостатокъ? Развѣ въ подобномъ случаѣ онъ можетъ быть излечимъ? Да, даже и въ такомъ случаѣ! Если бы у христіанства не было средствъ сдѣлать это, то оно оказалось бы несоотвѣтствующимъ нуждамъ человѣчества. Взглянемъ, что сдѣлалъ въ притч отецъ, чтобы успокоить своего сына. Обратите вниманіе на то, что вначалѣ онъ и не пытался убѣждать его. А обычно всѣ дѣлаютъ ошибку, начиная съ убѣжденія. Мы видимъ, что все дѣло пустяки и ребячество, но всѣ наши разсужденія и уговариванье не помогутъ дѣлу, когда человѣкъ раздраженъ. Недугъ лежитъ въ области чувствъ, и отецъ начинаетъ съ нихъ. Придетъ часъ, когда разумъ вступитъ въ свои права, и тогда сыну будутъ представлены серьезные доводы противъ его поведенія, перечисленные въ послѣднемъ стихѣ главы. Но прежде всего онъ старается подѣйствовать любовью.

"Сынъ", сказалъ отецъ: "ты всегда со мной и все мое -- твое". Вникните въ эти слова, и въ нихъ вы найдете девизъ, объединяющій всѣ великія общины: Свобода, Равенство и Братство -- счастливая формула, на которой люди искали основать государства и поддержать царства. "Сынъ" -- это свобода. "Ты всегда со мной" -- это единеніе, братство. "Все мое -- твое" -- здѣсь равенство. Если какой-либо призывъ и можетъ смягчить человѣка и побудить его отказаться отъ эгоистическихъ цѣлей, то именно эта формула христіанскаго государства. Возьмите хотя бы одну ея послѣднюю часть -- равенство: "все мое -- твое". Безсмысленно говорить о моемъ или твоемъ, когда вы имѣете право на все. "Все мое -- твое". Нѣтъ мѣста для эгоизма, для любостяжанія тамъ, гдѣ все принадлежитъ вамъ и нечего больше пожелать. Господь создалъ равенство, Господь даровалъ намъ все, и если сознаніе Его доброты, Его великой доброты къ намъ проникнетъ въ наше сердце, то оно не можетъ не переполниться горячей любовью къ Нему, избытокъ которой изольется и на всѣхъ людей, какъ на братьевъ нашихъ.

Безполезно стараться искоренить въ себѣ дурной нравъ одной силой воли. Кто не принималъ тысячу разъ подобныхъ рѣшеній съ тѣмъ, чтобы со скорбью увидѣть, какъ они разлетаются въ прахъ при первомъ искушеніи. Душу можно излечить не извлеченіемъ изъ нея гнѣвныхъ началъ, но введеніемъ въ нее любви, великой Божіей любви. Она одна способна растворить въ себѣ все дурное, переработать и обновить его. Если человѣкъ допуститъ любовь въ свою душу, его излеченіе несомнѣнно; если же нѣтъ онъ безнадеженъ.

Самымъ труднымъ для пониманія характеромъ является въ Новомъ Завѣтѣ немилосердый рабъ. За растраченныя имъ деньги господина онъ долженъ быть посаженъ въ темницу, а его жена и дѣти проданы. Онъ молитъ о пощадѣ и 10.000 талантовъ его безконечно огромный долгъ прощены ему. Едва успѣваетъ онъ выйти изъ дома господина своего, какъ встрѣчаетъ товарища, который долженъ ему сто динаріевъ, хватаетъ его за горло и сажаетъ его въ темницу, которой онъ самъ едва только избѣжалъ. Просто невѣроятно, чтобы человѣкъ, только что на колѣняхъ умолявшій о помилованіи и прощенный своимъ господиномъ, могъ тотчасъ же поступить такъ жестоко. Этотъ рабъ, расточая деньги своего господина, расточилъ, должно быть, одновременно и душу свою, потому что если у человѣка есть еще душа, то любовь не можетъ не слѣдовать за прощеніемъ.

Кому много прощено, тотъ долженъ и много любить, и не по обязанности, а потому, что онъ не можетъ иначе; онъ безсознательно дѣлается и нѣжнѣе, благороднѣе и милосерднѣе. Разъ любовь пуститъ ростки въ его душѣ, она начнетъ расти, развиваться и обниметъ всю землю. Тогда онъ начнетъ понимать даръ Отца своего: "все мое -- твое". Весь міръ -- его; онъ не можетъ вредить своей собственности. Чувство собственности служитъ основаніемъ благожелательства. Всѣ любящіе Бога -- собственники міра. "Кроткіе наслѣдуютъ землю": все что Его -- ихъ. Но что же это все? Горы и долины, деревья и небо, дворцы и хижины, чернокожіе и бѣлые, геніи и тупицы, узники и нищіе, старики и больные, все это моя собственность. А если моя собственность прекрасна и процвѣтаетъ, то я долженъ радоваться, и я наслаждаюсь и богатыми и знатными, любуюсь прекрасными и благородными; если у меня есть бѣдные -- я ихъ одѣваю, узниковъ и больныхъ навѣщаю, голодныхъ кормлю. Потому что все это мое, какъ и остальное достояніе Божіе, все я долженъ любить и быть готовымъ положить за него душу свою.

Теперь задача расширяется. Отъ Платона до Герберта Спенсера реформаторы старались создать новыя основы соціологіи. Но нѣтъ болѣе возвышенной соціологіи, какъ соціологія Іисуса Христа. Только мы еще не дошли до соціологіи Новаго Завѣта: цѣлыя столѣтія мы провели надъ изученіемъ его теологіи, и можно съ увѣренностью сказать, что отношеніе человѣка къ Богу уже твердо установлено. Время наступило приняться за другую задачу, за отношеніе человѣка къ человѣку. Прежде человѣкъ, какъ отдѣльная личность, совсѣмъ не принимался во вниманіе. Это была теологическая единица, х доктрины, неизвѣстная величина. Его учили вѣрѣ, но не любви. Теперь мало-помалу мы узнаемъ, что вѣрить -- это значитъ любить, что первая главная заповѣдь -- это любовь къ Богу, а вторая, подобная ей, другая версія ея, любовь къ ближнему. Мы начинаемъ познавать не только счастье, но и значеніе пассивныхъ добродѣтелей, значеніе любви, какъ могущественной силы съ ея практическими результатами на землѣ. Тотъ фактъ, что Христосъ не предводительствовалъ войскомъ, не писалъ книгъ, не созидалъ храмовъ, не раздавалъ денегъ, но только любилъ и тѣмъ покорилъ міръ, начинаетъ поражать людей. Точно также начинаетъ пріобрѣтать приверженцевъ и ученіе Ап. Павла о томъ, что, когда всѣ пророчества исполнятся, всѣ наши знанія устарѣютъ, и всѣ языки сдѣлаются непонятными, останется одна любовь, которая увидитъ, какъ все постепенно уйдетъ въ забвеніе {Свободная передача 1 Кор., XII 18. Прим. перев.}. Одна надежда для насъ, что мы научимся любить и, учась любви, разучимся гнѣваться, мстить и злобствовать.

Въ этомъ-то и заключается будущее міра, въ этомъ небо. Занавѣсъ опускается надъ притчей о блудномъ сынѣ, оставляя его внутри, а старшаго брата снаружи. А почему такъ это ясно. Для подобнаго человѣка быть на небѣ немыслимо, онъ испортилъ бы рай для всѣхъ остальныхъ обитателей. Подобный человѣкъ можетъ войти въ Царство небесное только въ томъ случаѣ, если онъ родится вновь. Чтобы получить рай, мы должны принести его въ себѣ.

Но даже и теперь на землѣ существуетъ нѣсколько видовъ рая, изъ котораго, благодаря своему дурному нраву и требовательности, мы сами себя изгоняемъ -- это рай дружбы, семейной жизни, труда Божія и милосердаго служенія на пользу нищимъ, невѣжественнымъ и страждущимъ. Но часто изъ-за какой-нибудь личной обиды, изъ-за того, что намъ не нравится организація извѣстнаго дѣла, что нѣкоторые сотрудники намъ несимпатичны, что то или другое не по нашему вкусу мы, по примѣру старшаго брата, сердимся и не хотимъ войти. Все дѣло исключительно въ томъ, что мы недовольны, сердимся и только потому не хотимъ войти. Но въ томъ, что мы по своей волѣ не вошли, и лежитъ самое тяжелое наказаніе, потому что, что можетъ быть тяжелѣе, какъ остаться снаружи, одинокому, почувствовать себя лишнимъ, ненужнымъ, состариться въ одиночествѣ нелюбящимъ и нелюбимымъ. Всякій грѣхъ омрачаетъ въ насъ образъ Божій, но грѣхи характера разрушаютъ и образъ Божій, и Божіе дѣло, и человѣческое счастье!

"Лучше для васъ, чтобы Я пошелъ".
Іоан. XVI, 7.

Почему Христосъ долженъ былъ уйти.

Слово передъ Св. Причащеніемъ.

Эти слова были сказаны во время совершенія такого же таинства причащенія, къ какому приступаете и вы. Подобно громовой молніи изъ безоблачнаго неба упали они среди учениковъ. Тридцать и три года жилъ Онъ среди нихъ, недавно только научились они любить Его. День за днемъ дѣлили они съ Нимъ сіяніе солнца и непогоду, и ихъ сердца льнули къ Нему съ необычной для нихъ нѣжностью. И именно теперь, когда все достигло высшаго предѣла, когда дружба ихъ была навѣки запечатлѣна въ первомъ торжественномъ таинствѣ, раздались неожиданныя слова: "Я долженъ сказать вамъ -- прощайте; лучше для васъ, чтобы Я пошелъ". Это былъ потрясающій ударъ для маленькаго собранія. Ради этой любви они отдали все, оставили домъ, дѣла, друзей и обѣщали слѣдовать за Нимъ. А теперь Онъ говоритъ: "Я ухожу".

Посмотримъ, что такое Христосъ хотѣлъ сказать этими словами. Быть можетъ они помогутъ намъ понять полнѣе наше собственное отношеніе къ Нему теперь, когда Онъ ушелъ.

1. Первое, что останавливаетъ наше вниманіе -- это путь, избранный Іисусомъ, чтобы объявить эту вѣсть. Онъ очень характеренъ. Слово и поступки Христа всегда объяснялись самымъ естественнымъ образомъ. Даже самое глубокое ученіе Онъ неизмѣнно высказывалъ по поводу какихъ-либо, часто самыхъ незначительныхъ, обстоятельствъ обыденной жизни. Такъ и теперь, Онъ не сразу возвѣстилъ догматъ о Вознесеніи. Это вылилось само собой, по естественному ходу вещей. Вечеря окончилась; но у друзей было такъ много о чемъ поговорить между собой въ эту торжественную ночь, что они олго засидѣлись за столомъ. Они не знали, даже не подозрѣвали, что это была ихъ послѣдняя трапеза съ Учителемъ, но они чувствовали въ этотъ вечеръ какую-то необычную сладость бесѣды и продолжали, и продолжали говорить. Уже совсѣмъ смерклось, но Іоаннъ все еще возлежалъ у груди Господа, а остальные ученики вокругъ нихъ наслаждались спокойствіемъ торжественнаго вечера, передавая другъ другу чашу. Но внезапно картина омрачается. Зловѣщая фигура поднимается украдкой, беретъ мѣшокъ и старается незамѣтно проскользнуть въ дверь. Іисусъ зоветъ его и, обмокнувъ кусокъ, подаетъ ему. Очарованіе исчезло. Душа Христа смутилась; страшная боль пронзила Его сердце -- точно во тьмѣ кинжалъ вонзился въ Его грудь. Онъ не можетъ продолжать бесѣду; не стоитъ и пытаться дѣлать это. Онъ не въ силахъ сохранить даже искусственную бодрость духа.

"Дѣти", говоритъ Онъ торжественно, и Его голосъ прерывается отъ волненія: "не долго уже быть Мнѣ съ вами". И затѣмъ: "куда Я иду, вы не можете придти".

Такъ какъ часъ былъ поздній, то они подумали, что Учитель усталъ и желаетъ отдохнуть. Но Петръ прямо спрашиваетъ: "Господи, куда Ты идешь?" Въ садъ? Обратно въ Галилею? Но никому изъ нихъ не приходитъ въ голову, что Онъ говоритъ о Невѣдомой Странѣ.

"Куда Я иду", отвѣчаетъ Онъ вторично, "вы не можете теперь идти за Мной, но пойдете послѣ". Послѣ! Ударъ медленно падаетъ. Смутно, сбивчиво начинаетъ выясняться передъ ними истина. Это разлука!

Мы можемъ судить о произведенномъ на нихъ впечатлѣніи по слѣдующимъ словамъ: "Да не смущается сердце ваше", говоритъ Христосъ. Онъ видитъ ихъ ужасъ и смятеніе, и ученіе остается въ сторонѣ, пока нужна помощь экспериментальной религіи. А затѣмъ, только отрывочно возвращается Онъ къ этому ученію; почти на каждой фразѣ Его прерываютъ; вопросы, сомнѣнія, требованіе объясненій чередуются между собой,-- но страшной истины не скроешь. И Онъ постоянно возвращается все къ тому же; Онъ не хочетъ смягчить смысла словъ, Онъ настаиваетъ на томъ, что онъ непреложенъ, букваленъ, и, наконецъ, говоритъ открыто и просто: "лучше для васъ, чтобы Я пошелъ".

II. Разсмотримъ теперь причины Его ухода. Зачѣмъ ушелъ Іисусъ? Мы всѣ помнимъ еще то время, когда мы не могли отвѣтить на этотъ вопросъ. Мы хотѣли, чтобы Христосъ остался и теперь былъ съ нами. Слова дѣтскаго гимна вполнѣ выражаютъ истинное человѣческое чувство, и сердца наши и теперь еще разгораются, когда мы слышимъ его:

Когда я читаю милую старую исторію,

Какъ Іисусъ жилъ среди людей,

Какъ Онъ собиралъ вокругъ себя дѣтей, какъ ягнятъ,

Я думаю, что и я хотѣлъ бы жить тогда съ ними.

Мнѣ хотѣлось бы, чтобъ Онъ возложилъ руки на мою голову,

Чтобы Онъ заключилъ меня въ Свои объятія,

И чтобъ я могъ видѣть Его ласковый взглядъ, когда Онъ говорилъ:

"Не мѣшайте малымъ симъ приходить ко Мнѣ".

Іисусъ долженъ былъ имѣть основаніе, чтобы разочаровать человѣка въ его такихъ глубокихъ, общихъ всѣмъ, такихъ священныхъ чувствахъ. И мы въ то же время можемъ быть увѣрены, что эти причины тѣсно связаны съ нашимъ же благомъ. Онъ ушелъ не потому, что Онъ утомился. Правда, что Онъ былъ презираемъ и отвергнутъ людьми; совершенная правда, что безжалостный свѣтъ ненавидѣлъ Его, пренебрегалъ Имъ и попиралъ Его ногами. Но не это заставило Его уйти. Правда также, что Онъ тосковалъ по обители Отца Своего, томился и жаждалъ Его любви. Но и не это заставило Его уйти. Нѣтъ. Никогда Онъ не думалъ о Себѣ. Полезно для васъ, а не для Меня, говоритъ Онъ, чтобы Я ушелъ.

1. Первую причину ухода Онъ объясняетъ Самъ: "Я иду приготовить мѣсто вамъ". И это упоминаніе есть доказательство предусмотрительности Христа. Для каждаго человѣка того времени, размышлявшаго о жизни, самымъ жгучимъ вопросомъ было: "Куда ведетъ эта жизнь"? Настоящее, увы! было достаточно темно и необъяснимо, но будущее это была уже ужасная, неразрѣшимая тайна. Потому Христосъ и выяснилъ это, прежде чѣмъ ушелъ. Онъ далъ образъ и окраску неизвѣстному будущему, и только потому, что мы привыкли къ этому, мы мало поражаемся великолѣпіемъ идеи, открытой Имъ намъ, что, когда для насъ не будетъ больше мѣста на землѣ, тогда для насъ уже будетъ уготовано другое. Мы знаемъ не многое объ этомъ мѣстѣ, но самое лучшее намъ извѣстно: то, что готовитъ его намъ Онъ. Глазъ не видѣлъ, ухо не слышало, сердце человѣческое не могло понять, что готовитъ Господь для любящихъ Его. Лучше думать о томъ, что Онъ готовитъ намъ его, лучше успокоиться на этой мысли, чѣмъ предоставить нашей фантазіи изобрѣтать подробности.

Но дѣло не ограничивается этимъ. Разсмотримъ альтернативу. Если бы Христосъ не ушелъ, что тогда? И мы также не могли бы уйти. Условія нашей будущей жизни зависѣли отъ того, что Христосъ ушелъ, чтобъ приготовить ихъ; и фактъ нашего отхода всецѣло зависитъ отъ Его отхода. Мы не смогли бы послѣдовать за Нимъ послѣ, какъ Онъ пообѣщалъ, если бы Онъ не приготовилъ намъ пути раньше. Ему надлежало быть Воскресеніемъ и Жизнью.

И это приготовленіе пути было отчасти приготовленіемъ мѣста для насъ. Онъ приготовилъ мѣсто для насъ уже самымъ путемъ, какой Онъ избралъ для этого. А это былъ весьма удивительный путь.

Когда-то въ Швейцаріи, въ уединенной долинѣ, маленькій отрядъ патріотовъ шелъ противъ наступающаго врага въ десять разъ сильнѣе ихъ. Вдругъ они очутились передъ входомъ въ узкое ущелье, защищеннымъ цѣлой стѣной пикъ. Приступъ за приступомъ, но сверкающая стѣна остается неповрежденной. Нѣсколько разъ имъ приходится отступать съ тяжелыми для немногочисленнаго отряда потерями. Въ отчаяніи они рѣшаются на послѣднюю попытку пройти. Но едва собрались они двинуться на врага, какъ ихъ предводитель внезапно бросился съ распростертыми руками одинъ впередъ. И моментально всѣ копья непріятельской линіи вонзились сразу въ его грудь. Онъ палъ мертвымъ. Но онъ приготовилъ путь слѣдовавшимъ за нимъ. Черезъ образовавшійся проходъ, по его трупу, бросились они впередъ къ побѣдѣ и завоеванію свободы для своей страны.

Такъ и Господь Іисусъ Христосъ пошелъ впереди своего народа, вождь нашего спасенія, принимая на Себя жало смерти и отдавая Себя на казнь, готовя намъ путь Своимъ тѣломъ. Благо для насъ не только то, что Онъ ушелъ, но и то, что Онъ ушелъ путемъ Креста.

2. Вторая причина Его ухода та, чтобы быть близко. Это кажется парадоксомъ, но это дѣйствительно такъ: Онъ ушелъ, чтобъ быть близко. Предположимъ снова, что Онъ не ушелъ; предположимъ, что Онъ теперь здѣсь. Предположимъ, что Онъ все еще въ Святой Землѣ, въ Іерусалимѣ. Каждый корабль, отправляющійся на востокъ, былъ бы переполненъ христіанскими паломниками, каждый поѣздъ былъ бы набитъ людьми, жаждущими видѣть Іисуса. Каждая почта была бы завалена письмами отъ страждущихъ и болящихъ и дарами отъ почитателей и благодарныхъ. Предположимъ, что и вы находитесь на одномъ изъ этихъ кораблей. Послѣ долгаго плаванія вы прибываете въ гавань, всю запруженную кораблями подъ флагами всевозможныхъ цвѣтовъ. Съ великимъ трудомъ вы высаживаетесь на берегъ и присоединяетесь къ одному изъ длинныхъ каравановъ, направляющихся въ Іерусалимъ. Вся пустыня, насколько можно окинуть взглядомъ, наполнена такими же караванами, безконечной лентой движущимися къ Іерусалиму. Вы не обращаете вниманія на палящее солнце, на затрудняющую дыханіе пыль, на тѣснящую васъ толпу и горячіе пески. Вы въ Святой Землѣ и скоро увидите Іисуса! Вотъ, наконецъ, вдали видна вершина Святой горы, сверкающій надъ нею куполъ храма, гдѣ возсѣдаетъ Онъ. Но что это за темная волнующаяся масса, растянувшаяся на цѣлыя версты между вами и святымъ городомъ? Это все такіе же паломники, какъ и вы, пришедшіе съ сѣвера и юга, съ востока и запада, чтобъ увидѣть Іисуса. Они хотятъ,

"Чтобъ Онъ возложилъ руки на ихъ голову,

Чтобъ Онъ заключилъ ихъ въ Свои объятія". Но это немыслимо. Вы пришли, чтобы видѣть Іисуса, но вы Его не увидите. Вотъ и они здѣсь уже недѣли, мѣсяцы, годы и не видѣли Его. Они приблизились къ Нему за это время на аршинъ или два, и это все! Увидѣть Его невозможно.

Все это предвидѣлъ Христосъ, когда сказалъ, что полезно для насъ, чтобы Онъ ушелъ. Замѣтьте, Онъ не сказалъ, необходимо, но лучше. Относительно противоположнаго плана можно возразить просто, что онъ не достигъ бы цѣли. Поэтому Онъ говоритъ вамъ: очень любезно и внимательно съ вашей стороны прійти такъ издалека; но вы сдѣлали ошибку. Идите отъ стѣнъ Святаго Города, возвращайтесь черезъ моря обратно, и вы найдите Меня въ вашемъ собственномъ домѣ. Вы найдете Меня тамъ, гдѣ нашли Меня пастухи, за своимъ обычнымъ дѣломъ; гдѣ нашла Меня Самаритянка, достававшая воду для своей трапезы; гдѣ нашли Меня ученики, чинившіе сѣти въ своемъ рабочемъ платьѣ; гдѣ нашла Меня Марія за хозяйственными заботами въ своемъ селеньи". Дѣйствительно, что же это была бы за религія, если бы больные душой должны были ждать очереди подобно бѣднымъ паціентамъ у дверей доктора въ часы безплатнаго пріема. Каково было бы тогда старику, слишкомъ слабому для путешествія къ Нему, или бѣдняку, не имѣющему средствъ для этой поѣздки? Каково было бы слѣпому, не могущему узрѣть Его, или глухому, лишенному возможности слышать Его? Для милліоновъ людей было бы физически невозможно повиноваться призыву Господа: "Придите ко Мнѣ, и Я успокою васъ".

Именно для такихъ было полезно, что Онъ ушелъ. Его отходъ былъ величайшимъ благомъ для всего міра. Теперь доступъ къ Нему совершенно свободенъ изъ каждаго угла дома, въ какой бы то ни было части свѣта. Потому что бѣдные всегда могутъ имѣть Его теперь съ собою; больные душой не будутъ безъ Врача; слѣпой можетъ зрѣть Его красу теперь, когда Онъ ушелъ; глухіе слышать Его голосъ, когда всѣ остальные для нихъ безмолвны; нѣмые могутъ молиться Ему, хотя не могутъ говорить.

Да, видимое Воплощеніе по необходимости должно бытѣ ограничено. Только небольшой кружокъ могь наслаждаться Его дѣйствительнымъ присутствіемъ, но для государства, подобно христіанству, нуженъ былъ воскресшій Господь. И для всѣхъ подданныхъ этого государства полезно было, чтобы Онъ ушелъ. Онъ сталъ ближе къ людямъ, повидимому, отдалившись отъ нихъ. Ограниченность тѣлесныхъ чувствъ связывала Его, когда Онъ былъ съ нами. Онъ былъ связанъ и пространствомъ, и временемъ. Но отойдя, Онъ очутился въ безконечной странѣ, въ безпременной вѣчности, имѣя возможность быть со всѣми людьми въ одно и то же время, до предѣловъ земли.

3. Еще причина почему Онъ ушелъ -- хотя это также парадоксъ было то, чтобъ мы могли лучше видѣть Его. Въ самомъ дѣлѣ, когда нашъ другъ съ нами, мы не видимъ его такъ хорошо, какъ въ то время, когда его нѣтъ. Мы видимъ только детали, мелочи. Это похоже на то, когда вы любуетесь высокой горой: она лучше всего видна издали. Взбираясь на Монбланъ, вы видите очень немного нѣсколько скалъ, одну или двѣ сосны, ослѣпительное снѣжное поле; но спуститесь въ долину Шамуни, и тогда этотъ монархъ предстанетъ предъ вами во всемъ своемъ величіи.

Христосъ самый исполинскій образъ исторіи. Чтобы увидѣть Его во всемъ Его величіи, нужно быть сразу и далеко и близко. То же можно сказать и о всякомъ величіи. Извѣстно, что всѣ великіе поэты, философы, политики, ученые никогда не были оцѣнены своими современниками. Они выростаютъ, передъ нами по мѣрѣ того, какъ уходитъ время. Только тогда ихъ жизнь и труды предстаютъ предъ нами въ истинномъ свѣтѣ. Точно также мы никогда не знаемъ своихъ друзей, пока не потеряемъ ихъ. Какъ часто мы и не подозрѣваемъ всей душевной красоты жизни, прожитой вблизи насъ, пока рука смерти не унесетъ ее. Полезно было для насъ, чтобы Христосъ ушелъ, потому что только теперь мы можемъ увидѣть все величіе Его образа, оцѣнить высоту и силу Его характера и почувствовать совершенную красоту и единство Его жизни и дѣлъ.

4. Еще одна причина. Онъ ушелъ, чтобы мы могли руководствоваться вѣрой. Если бы, несмотря на всѣ неудобства Онъ остался съ нами, то наконецъ, мы руководствовались бы зрѣніемъ. А религія именно и старается постоянно уничтожить это стремленіе въ насъ. Для каждаго человѣка самое сильное искушеніе -- это желаніе руководствоваться тѣмъ, что онъ можетъ видѣть, чувствовать и осязать. Въ этомъ сущность ритуализма, основа Римскаго католичества, корень идолопоклонства. Люди хотятъ видѣть Бога и поэтому создаютъ Его изображенія. Мы не насмѣхаемся надъ ритуализмомъ; онъ весьма свойственъ человѣку. Это не столько грѣхъ самонадѣянности, какъ грѣхъ заблужденія. Это попытка уничтожить уходъ Христа, попытка заставить думать, что Онъ все еще здѣсь. Но роковая ошибка этой попытки въ томъ, что она уничтожаетъ сама то, къ чему стремится. Кто ищетъ Бога въ осязаемой формѣ не находитъ Его, потому что Богъ Духъ. Въ человѣкѣ горитъ желаніе узрѣть Бога; желаніе это вложено въ него для того, чтобы сдѣлать его духовнымъ, давая ему духовное упражненіе; а онъ обманываетъ самаго себя, упражняя тѣло вмѣсто духа. Голодъ и жажда о Господѣ вложены въ насъ, чтобы возвысить насъ надъ видимымъ и скоропреходящимъ. Но вмѣсто того, чтобы предоставить духовному голоду возвышать насъ духовно, мы способны унизить самое орудіе нашего одухотворенія и заставить его служить плоти.

Для того, чтобы одухотворить учениковъ, нужно было, чтобы Іисусъ сдѣлался Духомъ. Тѣлесная жизнь человѣка коротка. Смертное умираетъ, освобождая безсмертную часть, Поэтому главная дѣлѣ Христа утвердить будущую жизнь. И Онъ далъ испытаніе въ вѣрѣ, чтобы воспитать человѣка для безсмертія. Христосъ ушелъ для того, чтобы укрѣпить нашъ духъ для вѣчности. Вѣра играетъ такую важную роль въ религіи не потому, что въ ней самой таится какой-нибудь глубокій таинственный смыслъ. Мы должны руководствоваться вѣрой, а не зрѣніемъ не потому, что Господь произвольно избралъ первое, но потому, что это необходимо для нашего будущаго, потому что способность, вѣры -- это необходимѣйшая изъ всѣхъ способностей для духовной жизни.

Въ будущей жизни не будетъ ничего плотскаго, потому что эта жизнь будетъ духовной. Христосъ заботится воспитать въ насъ вѣру, потому что зрѣніе будетъ безполезно. Въ будущей жизни не будетъ ни глаза, ни зрачка, ни сѣтчатой оболочки, ни зрительнаго нерва, и вѣра должна будетъ послужить духовной замѣной ихъ, и это-то Христосъ желаетъ развить въ насъ Своимъ уходомъ.

5. Но мы должны указать еще на болѣе важную причину. Онъ ушелъ, чтобы могъ пріити Утѣшитель.

Мы видѣли, какимъ образомъ Его отходъ былъ приготовленіемъ для будущей жизни. Отсутствующій Господь готовитъ мѣсто тамъ; отсутствующій Объектъ вѣры воспитываетъ души вѣрныхъ для обладанія и наслажденія будущей жизнью. Но въ то же время Онъ помогаетъ намъ пользоваться и настоящей жизнью. И Его уходъ такъ же важенъ для земной, какъ и для загробной жизни. Однажды, когда Іисусъ находился въ Пиреѣ, прислали сказать, что Его другъ заболѣлъ. Этотъ другъ жилъ въ отдаленномъ селеніи со своими двумя сестрами. Онѣ были сильно удручены болѣзнью брата и поспѣшили послать за Іисусомъ. Іисусъ любилъ Марію и Марѳу и брата ихъ Лазаря, но обстоятельства сложились такъ, что Онъ не могъ пойти къ нимъ сейчасъ же. Быть можетъ, Онъ былъ слишкомъ занятъ; быть можетъ, у Него были подобные же больные, во всякомъ случаѣ Ему нельзя было идти. Когда же, наконецъ, Онъ отправился въ путь -- было слишкомъ поздно. Сестры непереставая ждали Его, Онѣ не вѣрили, что Онъ не захотѣлъ отозваться на ихъ призывъ. Но часы медленно шли за часами, больной скончался и былъ положенъ въ могилу, а Іисусъ все не приходилъ. Можете ли вы себѣ представить мысли Іисуса, когда, наконецъ, Онъ стоитъ у могилы и плачетъ вмѣстѣ съ неутѣшными сестрами. "Лучше, если бы Я ушелъ. Я могъ бы присутствовать у его смертнаго ложа, если бы не былъ здѣсь. Я иду и пришлю Утѣшителя. И не будетъ тогда ни одного скорбнаго призыва, на который Онъ не отвѣтилъ бы. Онъ будетъ пребывать съ людьми всегда. Онъ будетъ вездѣсущъ. Онъ будетъ подобенъ невидимому, неслышному дуновенію, дышущему повсюду, гдѣ Онъ хочетъ".

Догматъ о Святомъ Духѣ очень простъ. Люди останавливаются передъ нимъ въ смущеніи, потому что они воображаютъ, что это что-то очень таинственное и непонятное. Вся суть этого ученія заключается въ приведенныхъ словахъ Христа, въ нихъ ключъ къ нему. Духъ Святой это именно то, чѣмъ былъ бы Христосъ, если бы Онъ остался здѣсь. Онъ подаетъ помощь, какъ подалъ бы ее Христосъ, но только безъ неудобствъ, зависящихъ отъ земныхъ условій, такъ какъ Онъ не зависитъ ни отъ времени, ни отъ пространства. Болѣе того: всѣмъ изъ насъ нуженъ Христосъ, но мы не можемъ имѣть Его или, по крайней мѣрѣ, не каждый изъ насъ можетъ имѣть Его. Единственное рѣшеніе этого вопроса -- это безтѣлесный Христосъ -- Святой Духъ, который былъ бы близокъ каждому и всѣмъ. Христосъ обличалъ міръ грѣха, самоправедности и осужденія. Христосъ ушелъ, чтобы дать мѣсто Лицу Троицы, которое, могло бы имѣть общеніе со всѣмъ міромъ. Онъ Самъ могъ только обличать отдѣльныхъ лицъ въ грѣхахъ, самодовольствѣ и осужденіи. Но въ болѣе широкой степени это стало возможно теперь, когда Онъ ушелъ. На это Онъ намекаетъ, когда говоритъ: "Большія дѣла, чѣмъ эти сотворите".

И все-таки Христосъ ушелъ не для того, чтобы Духъ Святой могъ занять Его мѣсто. Христосъ Самъ съ нами. Онъ съ нами, и въ то же время Его нѣтъ съ нами, такъ какъ Онъ съ нами Духомъ Своимъ. Духъ не открываетъ Духа. Онъ говоритъ не о Себѣ. Онъ открываетъ намъ Христа. Онъ -- связь между отсутствующимъ Христомъ и міромъ -- духовное существо, могущее проникать туда, куда не могъ проникнуть воплощенный Христосъ. Лучше было для воплотившагося Христа уйти, чтобы всемірный Христосъ могъ прійти ко всѣмъ.

Наконецъ, если все это было полезно для насъ, то это необычное отношеніе Іисуса къ Своему народу должно было имѣть страшное вліяніе на нашу жизнь. Уйти было громаднымъ рискомъ. Было ли это средство, избранное Христомъ, полезно для васъ, для меня? Во всякомъ случаѣ три великихъ практическихъ результата очевидны.

1. Христосъ долженъ быть такъ близокъ къ намъ, какъ, если бы Онъ былъ еще здѣсь. Ничто не упрощаетъ такъ всю религіозную жизнь, какъ эта мысль. Присутствующій, личный Христосъ разрѣшаетъ всякое затрудненіе и приходитъ христіанамъ на помощь при всякой надобности или испытаніи. У насъ есть историческій Христосъ, національный Христосъ, богословскій Христосъ -- для каждаго изъ насъ нуженъ Христосъ. И мы имѣемъ Его. Ради нашей пользы Онъ сдѣлался на время невидимымъ. Но намъ дано имѣть Его

Болѣе присутствующимъ въ живомъ видѣніи

Вѣры,

Чѣмъ какое-либо видимое явленіе;

Болѣе близкимъ, болѣе роднымъ,

Чѣмъ всякая другая земная связь.

2. Теперь взгляните, какое это побужденіе для вѣрности. Царство Небесное подобно человѣку, отправляющемуся въ далекое путешествіе. Прежде чѣмъ уйти, онъ сзываетъ своихъ слугъ и даетъ каждому работу.

Исполняемъ ли мы вѣрно заданный намъ урокъ? Принялись ли мы за него вообще? Глазъ Господина не видитъ насъ. Никто не слѣдитъ за нашей работой. Руби дрова, коси сѣно, жни хлѣбъ, никто не знаетъ, что ты дѣлаешь. Это-то и есть испытаніе насъ отшедшимъ Христомъ. Онъ обучаетъ насъ вѣрности, высшая степень которой недостижима никакими земными средствами. Ученики начали работать, когда Господь покинулъ ихъ. Тогда они окрѣпли, пріобрѣли энергію, практичность, увѣренность въ себѣ и силу характера. До сихъ поръ они пребывали подъ покровомъ Его любви. Приходило ли вамъ когда-либо на мысль, какой это былъ для Него рискъ уйти? было страшно опасно предоставить насъ самимъ себѣ. И однако Онъ избралъ этотъ путь, чтобы возвысить насъ. Ничто не возвышаетъ такъ человѣка, какъ оказанное ему довѣріе. И Онъ ушелъ, предоставивъ намъ испытать самихъ себя.

Мы не можемъ постоянно вкушать отъ Тайной Вечери. Мы наслаждаемся ею, какъ праздничнымъ пиршествомъ, хотя только она можетъ дать намъ силу для труда. Мы думаемъ, что наши воскресныя богослуженія, наши молитвы, чтеніе Библіи -- это наша религія. Вовсе нѣтъ. Мы исполняемъ все это только для того, чтобы помочь себѣ быть религіозными въ другихъ отношеніяхъ. Все это ежедневная пища, и работникъ не получаетъ платы за то, что ежедневно обѣдаетъ. Плата дается за трудъ. Сила же причастія еще не опредѣлена. Послѣдующіе дни покажутъ ее. Само по себѣ оно можетъ мало стоить, но мы увидимъ его цѣну по его дѣйствію на насъ.

Христосъ возлагаетъ на каждаго причастника великую отвѣтственность. Довѣріе Христа къ намъ несказанно трогательно. Христосъ былъ увѣренъ въ насъ: Онъ чувствовалъ, что міръ былъ въ безопасности въ нашихъ рукахъ. Онъ ушелъ, но мы должны быть Христами для міра; свѣтъ міра погасъ, но Онъ будетъ свѣтить тысячами огней, предоставляя каждому изъ насъ освѣщать хоть маленькій темный уголокъ.

3. Въ заключеніе вспомнимъ, что Онъ ушелъ только на время. "Смотрите, Я скоро приду" Испытаніе скоро окончится. "Будьте хорошими дѣтьми, пока я возвращусь", сказалъ Онъ подобно матери, оставляющей на короткое время своихъ малютокъ. "Я возвращусь и приму васъ къ Себѣ, чтобы, гдѣ Я былъ, и вы могли быть со Мною".

Итакъ, будемъ ждать, пока Онъ возвратится, будемъ ожидать, пока будетъ лучше для Него прійти.

"Такимъ образомъ я ожидаю спокойно Каждый день.

Когда солнце свѣтитъ ясно, Я встаю и говорю: Навѣрно это сіяніе Его лица!

А когда тѣнь падаетъ на мое окно,

У котораго я работаю надъ заданнымъ урокомъ.

Я поднимаю голову, чтобы взглянуть на дверь и спрашиваю,

Не пришелъ ли Онъ".

"Я къ Отцу Моему иду".
Іоан. XIV, 12.

Путь къ Отцу.

Написана по случаю смерти друга.

Вся жизнь человѣка раскроется передъ вами, если вы станете наблюдать, какія слова онъ употребляетъ чаще всего. У каждаго изъ насъ есть небольшой запасъ словъ, которыя мы постоянно употребляемъ, сами того не замѣчая, и которыя заключаютъ въ себѣ весь нашъ жизненный опытъ, все наше пониманіе жизни. Въ этихъ словахъ -- все наше прошлое. Мы усвоили себѣ ихъ самымъ естественнымъ образомъ, въ нихъ отразилось все богатство, вся глубина нашего опыта. Такимъ образомъ, нашъ лексиконъ -- наша исторія, и наши любимыя словечки мы сами.

Обратили ли вы когда-нибудь вниманіе на любимыя слова Христа? Если обратили, то васъ должны были поразить въ нихъ двѣ вещи: ихъ несложность и малое количество. Вся Его теологія заключается въ какой-нибудь полдюжинѣ словъ, и всѣ они безъ исключенія элементарныя, простыя, немногосложныя слова, какъ напримѣръ: міръ, жизнь, вѣра, любовь.

Но среди этихъ словъ нѣтъ величайшаго слова Христа. Его великое слово было новымъ для религіи. Когда Онъ пришелъ на землю, Онъ не нашелъ въ религіи ни одного слова достаточно богатаго, чтобы вмѣстить въ себѣ новую истину, несомую Имъ людямъ. Поэтому Онъ взялъ одно изъ величайшихъ словъ человѣческаго языка, преобразовалъ его и, просвѣтленное и преображенное, оно сдѣлалось съ тѣхъ поръ лозунгомъ новой религіи. Слово это было Отецъ.

Міръ обязанъ Господу Іисусу Христу тѣмъ, что Онъ далъ ему это слово. Намъ самимъ оно никогда не пришло бы въ голову, а если бы и пришло, то мы никогда не осмѣлились бы произнести его. Это было настоящимъ откровеніемъ.Несомнѣнно, въ исторіи человѣчества нѣтъ болѣе трогательнаго зрѣлища, какъ Единородный Сынъ Божій нисходящій съ небесъ, чтобы научить нѣмыхъ, заикающихся обитателей этой жалкой планеты произносить "Отче нашъ".

Именно это слово соединило въ одно великую семью Божію: все затруднительное, все сложное въ религіи разрѣшается легко этой простой истиной, что Богъ, Котораго остальные называютъ Предвѣчнымъ Царемъ, Безконечнымъ Іеговой, является нашимъ Отцемъ, а мы Его дѣтьми.

Вотъ въ чемъ, въ концѣ концовъ, религія. Жить изо дня въ день въ этой наивной вѣрѣ это жить подобно Христу.

Чтобы быть истиннымъ христіаниномъ, нужно такъ много, что это рѣдко кому удается. И главная причина этой неудачи заключается въ отсутствіи центральнаго слова. Люди неохотно руководствуются въ своей жизни принципами. Имъ легче понять фактъ, чѣмъ соотношеніе фактовъ. Мы изучаемъ подробности дѣлъ Христа, детали того или другого чуда, основную истину той или другой притчи, но подражать деталямъ вовсе не значитъ подражать Христу. Жить подобно Христу вовсе не значитъ мучиться изо дня въ день надъ каждой мелочью и тоскливо сравнивать, какъ поступаемъ мы съ тѣмъ, какъ поступалъ Онъ. Нѣтъ, это гораздо проще. Подражать Христу значитъ быть эхомъ словъ Христа. Это значитъ проникнуться духомъ терпѣнія и увѣренности, при которыхъ вся наша жизнь -- путь къ Отцу.

Среди сотни христіанъ едва ли найдется одинъ, обладающій центральнымъ словомъ для своей христіанской жизни, и результатомъ является то, что нѣтъ ничего на свѣтѣ болѣе безпорядочнаго и болѣе небрежнаго, чѣмъ личный духовный опытъ. У большинства изъ насъ онъ является неустойчивымъ, непостояннымъ и мѣняется отъ каждаго встрѣчнаго пустяка отъ каждой новой мысли или настроенія. Это рядъ отдѣльныхъ приближеній къ Богу, безпорядочные религіозные порывы, несвязность въ поступкахъ: сегодня мы поступаемъ такъ на основаніи только-что прочитаннаго въ одной книгѣ, завтра наоборотъ, потому что мы прочли совершенно противоположное въ другой. А когда обстоятельства дѣйствительно заставляютъ насъ заняться самоанализомъ, мы видимъ, что все въ насъ неопредѣленно, туманно, неудовлетворительно и все, на чемъ покоится наша христіанская жизнь, это, быть можетъ, обрывки послѣднихъ воскресныхъ проповѣдей и нѣсколько заимствованныхъ клочковъ чужого опыта. И мы живемъ въ такомъ постоянномъ духовномъ колебаніи и безпорядкѣ, что мы почти довольны, когда какой-нибудь другъ или книга опровергнутъ наши любимѣйшія убѣжденія.

Но что дѣлало устойчивой жизнь Христа -- это была мысль о томъ, что Онъ идетъ къ Своему Отцу. Одно это дало ей единство, гармонію и успѣхъ. Въ теченіе всей Своей жизни Онъ никогда ни на минуту не забывалъ Своего слова. Нѣтъ ни одной проповѣди, гдѣ бы оно не встрѣчалось, нѣтъ ни одной, даже самой краткой молитвы, гдѣ оно отсутствовало бы. Это слово находимъ мы и въ первомъ достопамятномъ изреченіи Его, разрушившемъ торжественныя чары исторіи, это слово звучало въ теченіе тридцати лѣтъ молчанія, и въ послѣдующіе годы труда и усилій "Великое Имя" всегда дрожало на Его устахъ и было готово вырваться изъ Его сердца. Отъ начала до конца, отъ того момента, когда Онъ впервые возвѣстилъ о дѣлѣ Отца Своего, и до того времени, когда Онъ окончилъ возложенное на Него дѣло, вся Его жизнь, можетъ быть, выразилась въ словахъ: "Я къ Отцу Моему иду".

Если мы воспользуемся этимъ принципомъ для нашей жизни, мы увидимъ, что онъ имѣетъ вліяніе на нее въ трехъ отношеніяхъ:

I. Онъ объясняетъ жизнь.

II. Онъ поддерживаетъ жизнь.

III. Онъ дополняетъ жизнь.

I. Онъ объясняетъ Жизнь. Я думаю, рѣдко кто изъ людей не чувствуетъ, что жизнь требуетъ объясненія. Намъ кажется, что мы понимаемъ ее отчасти, но большая ея часть остается загадочной для самаго мудрѣйшаго изъ насъ. Тѣ, кто знаетъ ее лучше другихъ, испытываютъ самое сильное удивленіе, и стоящіе на самомъ краю жизненнаго водоворота признаются, что даже для нихъ она является покрытой туманомъ и мракомъ. Что такое моя жизнь? Куда я иду? Откуда я пришелъ? Вотъ вопросъ не рѣшенный до сихъ поръ, хотя весь міръ работалъ надъ нимъ. На эти вопросы существуетъ три отвѣта: одинъ, данный поэтомъ, другой атеистомъ и третій христіаниномъ.

а) Поэтъ говоритъ намъ, а философія повторяетъ то же самое, хотя менѣе понятнымъ языкомъ, что жизнь -- это сонъ, мечта, тѣнь. Это паръ, показывающійся на малое время, и затѣмъ исчезающій; метеоръ, проносящійся изъ одной невѣдомой вѣчности въ другую; пузырь, появляющійся и тотчасъ же лопающійся надъ рѣкой времени. Но эта философія ничего не объясняетъ. Она ищетъ убѣжища въ тайнѣ. Куда я иду? Отвѣтъ поэта: "Я иду невѣдомо куда".

b) Отвѣтъ атеиста совершенно противоположенъ. Для него нѣтъ невѣдомаго. Ему все понятно, потому что для него существуетъ только то, что мы можемъ видѣть или чувствовать. Жизнь -- матерія, душа -- фосфоръ. "Куда я иду?" -- "Я обращаюсь въ прахъ", отвѣчаетъ онъ, "смерть конецъ всему". Но это ничего не объясняетъ. Это хуже, чѣмъ тайна. Это противорѣчіе. Это полный мракъ.

с) Но отвѣтъ христіанина даетъ нѣкоторое объясненіе. "Куда я иду?" "Я иду къ Моему Отцу". Это не опредѣленіе смерти смерть не существуетъ въ христіанствѣ. Это объясненіе жизни христіанина. Вся его жизнь непрерывный путь къ Отцу. Одни идутъ быстро, другіе совершаютъ путь медленно; одни встрѣчаютъ пріятныя приключенія во время этого путешествія, другіе подвергаются разнымъ опасностямъ и огорченіямъ; но пряма или извилиста дорога, скорымъ или медленнымъ шагомъ идетъ путникъ, это путь къ Отцу.

Вотъ объясненіе жизни. Это объясняетъ двѣ наиболѣе необъяснимыя въ жизни вещи. По крайней мѣрѣ оно объясняетъ, почему мы видимъ въ жизни больше горя, чѣмъ радости. Господь знаетъ, хотя мы врядъ ли понимаемъ это, что существуетъ нѣчто лучшее, чѣмъ удовольствіе прогрессъ. Наслажденіе, просто наслажденіе это нѣчто животное, и Господь предназначаетъ его мотыльку. Но прогрессъ -- это законъ жизни, ведущій къ безсмертію. Поэтому Господь и дѣлаетъ нашу жизнь движеніемъ впередъ, и ея движущее начало эволюція. Это вовсе не обозначаетъ, что въ ней не должно быть удовольствія и радости. Отецъ слишкомъ любитъ Своихъ дѣтей, чтобы лишить ихъ этого. Но Онъ вводитъ въ жизнь мрачныя тѣни, чтобы они не позабыли, что въ жизни есть кое-что иное, кромѣ удовольствія. Да, Господь по своей добротѣ не можетъ оставить Своихъ дѣтей безъ радостей и даетъ намъ ихъ больше, чѣмъ мы заслуживаемъ; но Онъ въ то же время не хочетъ, чтобы они испортили насъ. Наши удовольствія это только развлеченія. Мы развлекаемся, какъ развлекаются путешественники въ гостиницахъ по пути. Но даже послѣ самаго изысканнаго обѣда мы не должны мѣшкать. Мы обязаны снова взять свой странническій посохъ и продолжать нашъ путь къ Отцу.

Рано или поздно, но мы убѣдимся, что жизнь не праздникъ, но школа. Рано или поздно мы откроемъ, что земля не мѣсто для игръ. Вполнѣ очевидно, что Господь предназначаетъ ее быть школой. И съ того момента, когда мы забываемъ это, жизнь дѣлается загадкой. Мы хотимъ играть въ школѣ; Учитель не обратилъ бы на это вниманія, потому, что Его радуетъ, когда дѣти счастливы; но среди игръ мы забываемъ объ урокахъ. Мы не отдаемъ себѣ отчета, какъ много предстоитъ намъ выучить и мы не заботимся объ этомъ. Но нашъ Учитель имѣетъ все это въ виду. Онъ преисполненъ заботъ о нашемъ воспитаніи, такъ какъ Онъ любитъ насъ, то Онъ часто приходитъ въ школу и бесѣдуетъ съ нами. Голосъ Его можетъ быть мягкимъ, ласковымъ, но можетъ быть также громкимъ и строгимъ. Иногда достаточно одного взгляда, чтобы заставить насъ, подобно Петру, сознать свою вину и горько заплакать. Иногда же голосъ Его подобенъ громовымъ раскатамъ въ лѣтнюю ночь. Но въ одномъ мы должны быть всегда твердо увѣрены: заданный Имъ урокъ никогда не увеличивается за наши проступки. На нашъ взглядъ урокъ можетъ казаться или слишкомъ легкимъ для нашихъ силъ или черезчуръ труднымъ. Но онъ отмѣряется намъ только заботой Божіей, Его любовью къ намъ. Наука жизни это приготовленіе насъ къ встрѣчѣ съ Отцемъ. Когда мы удостоимся увидѣть Его красоту, наши глаза должны быть способны увидѣть ее, а для этого мы должны развивать наше зрѣніе здѣсь. Чтобы увидѣть Господа, мы должны сдѣлаться чистыми сердцемъ, а для этого нужна большая работа. Это объясняетъ намъ жизнь, объясняетъ почему Господь очищаетъ человѣка огнемъ въ горнилѣ.

А когда мы увидимъ Его, намъ придется и говорить съ Нимъ. А для этого необходимо изучить языкъ. Вотъ, быть можетъ, почему Господь заставляетъ насъ такъ много молиться. Затѣмъ мы должны предстать предъ Нимъ въ бѣлыхъ одеждахъ. Наше освященіе и есть одѣваніе этого бѣлаго одѣянія. Но прежде чѣмъ облечься въ новыя одежды, нужно освободиться отъ ветхихъ, грязныхъ лохмотьевъ. Поэтому-то Господь разрушаетъ красоту человѣческую, кратковременную, какъ красота бабочки. Онъ отнимаетъ у человѣка крылья мотылька и даетъ ему взамѣнъ ангельскія, чтобы человѣкъ могъ быстро совершить свой путь и предстать въ болѣе прекрасномъ видѣ передъ Отцемъ.

Но иногда наша жизнь омрачается тѣнью отъ какого-нибудь опредѣленнаго грѣха. Но и здѣсь объясненіе остается тѣмъ же. Идя къ Отцу, мы, быть можетъ, иногда сбиваемся съ пути. Путь этотъ тяжелъ, и мы выбираемъ вьющуюся рядомъ тропинку, усѣянную цвѣтами, вмѣсто терній. Часто, очень часто мы оставляемъ этотъ путь, иногда умышленно, иногда случайно. Тогда Господь Іисусъ Христосъ приходитъ къ намъ на помощь. И часто Ему приходится вести насъ черезъ пустыни и опасности, пока мы не выйдемъ снова на истинный путь -- прежде чѣмъ мы станемъ тѣмъ, чѣмъ были прежде, и снова мы слышимъ печальный голосъ, который говоритъ намъ: "вотъ путь къ Отцу".

Но эта истина объясняетъ намъ еще другое, почему въ мірѣ такъ много непонятнаго, необъяснимаго. Какъ много не знали бы мы, остается еще больше необъясненнаго. Все наше знаніе, какъ сказано, это различная степень мрака. Но мы знаемъ почему мы не знаемъ почему. Потому что мы идемъ къ нашему Отцу. Мы еще находимся только въ пути, мы еще не пришли. Поэтому терпѣніе. "Что я дѣлаю, ты не знаешь теперь, но уразумѣешь послѣ". Послѣ, потому что главная радость жизни -- это ожиданіе чего-нибудь впереди. Но послѣ и по другой, болѣе глубокой причинѣ, потому что знаніе дается только для дѣйствія. Знаніе дано намъ только для того, чтобы мы прилагали его на дѣлѣ, а между тѣмъ почти всѣ люди умѣютъ дѣлать и знаютъ больше, чѣмъ они дѣлаютъ въ дѣйствительности. Поэтому Господь придерживаетъ чашу вѣсовъ, пока мы не примѣнимъ къ дѣлу всѣхъ нашихъ знаній и пока не возстановится, такимъ образомъ, равновѣсіе. Послѣ, въ дальнѣйшей жизни, намъ будетъ дано больше, сообразно болѣе широкой сферѣ дѣятельности и болѣе горячему усердію дѣятелей.

Поэтому неизбѣжно, что многое въ жизни пока сумерки. И самое лучшее для насъ это заранѣе унестись мыслью къ нашему Отцу и, подобно дѣтямъ, утомленнымъ безплодными усиліями сложить разрозненныя части складной картинки, ожидать пока имъ можно будетъ отнести эти куски къ. Отцу, чтобы Онъ помогъ имъ.

Но иногда нѣтъ и этого утѣшенія. Кажется, что Господь скрывается отъ насъ, и мы совершенно теряемъ путь. Слѣды, по которымъ мы отыскивали до сихъ поръ нашъ путь, вдругъ совершенно исчезаютъ, и мы остаемся одни среди мрачной, холодной ночи. Если бы мы могли видѣть путь, мы узнали бы, что онъ ведетъ къ Отцу. Но мы не можемъ даже сказать, что мы идемъ къ Нему, мы можемъ только сказать, что мы хотѣли бы идти къ Нему. "Господи", взываемъ мы, "не знаемъ, куда идешь и какъ можемъ знать путь" -- "Куда Я иду", звучитъ непонятный отвѣтъ, "вы не можете теперь знать". И хорошо тѣмъ, кто находится достаточно близко къ Господу въ ту минуту, чтобы уловить и остальныя слова: "но вы узнаете послѣ".

II. Во вторыхъ, это поддерживаетъ жизнь.

Годъ или два тому назадъ въ одномъ изъ нашихъ журналовъ были помѣщены отвѣты величайшихъ и знаменитѣйшихъ людей нашей страны на вопросъ: "стоитъ ли жить?" Многіе считали тріумфомъ для религіи уже одно то, что величайшіе умы XIX столѣтія занялись подобнаго рода вопросомъ. Но это совсѣмъ не такъ; это было яркимъ доказательствомъ крайняго язычества нашего времени. "Стоитъ ли жить?" Это все равно, что спросить: "стоитъ ли дышать"? Настоящій вопросъ -- согласно вышеприведенному опредѣленію жизни стоитъ ли идти къ Отцу?

Но тѣмъ не менѣе мы можемъ понять этотъ вопросъ и при всякомъ иномъ опредѣленіи жизни. Ясно, что при иномъ опредѣленіи жизни, конечно, не стоитъ жить: тогда жизнь хуже, чѣмъ загадка, это пытка. Если жизнь не школа, то она, ужаснѣйшая жестокость. Здѣсь на землѣ человѣкъ постоянно встрѣчаетъ препятствія въ своихъ лучшихъ стремленіяхъ, его чистѣйшій я желанія унижаются, разумъ систематически оскорбляется, духъ пытливости подавляется, любовь осмѣивается и надежды его называются безсмысленными. И нѣтъ никакого разрѣшенія загадки жизни, нѣтъ ничего, чтобы поддержать душу и разумъ среди страшной окружающей тайны; нѣтъ даже ничего, чтобы объяснить эту душу и разумъ. И просто поразительно, что подобные, могучаго ума, люди, изучающіе жизнь, чувствующіе ея паѳосъ и горечь и въ то же время окруженные, благодаря своимъ убѣжденіямъ, подобной тьмой -- я повторяю, что это непонятная тайна,-- какъ могутъ эти люди, окруженные этими нерѣшенными проблемами, сохранить здравымъ свой разсудокъ и не сойти съ ума. Если жизнь не путь къ Отцу, тогда не только не стоитъ жить, но сама жизнь это оскорбленіе для всего живого; и непонятно, какъ люди, съ одной стороны достаточно широко развитые, чтобы предложить себѣ этотъ вопросъ и слишкомъ ограниченные съ другой, чтобы отвѣтить на него, какъ могутъ они добровольно продолжать эту жизнь?

Только одно убѣжденіе, что жизнь -- путь къ Отцу, можетъ дать поддержку жизни, и оно дѣйствительно поддерживаетъ ее. Мы можемъ увидѣть это на примѣрѣ. Возьмемъ самую печальную, самую страдальческую жизнь въ исторіи міра. Это была жизнь Іисуса Христа. Взгляните чѣмъ была для Него на дѣлѣ эта истина. Она сдѣлала вполнѣ устойчивой Его жизнь среди жизненнаго пути, полнаго самыхъ трагическихъ испытаній.

Невыразимо трогательно видѣть, какъ Онъ все болѣе и болѣе ищетъ опоры въ этой истинѣ, по мѣрѣ того, какъ Его жизнь съуживается и вокругъ Него сгущаются печали и заботы. А когда приближаются послѣдніе дни, какъ это описываетъ Іоаннъ въ незабвенныхъ главахъ, съ какой нѣжностью Онъ повторяетъ почти во всякой фразѣ слова "Отецъ Мой"! Въ этихъ заключительныхъ словахъ Его горячій порывъ какъ-то странно смягчается, точно письмо, писанное на кораблѣ и оканчиваемое, когда на горизонтѣ уже показался желанный берегъ.

Это единственная опора для христіанина въ жизни. Она даетъ покой его душѣ, работу его характеру, цѣль, непостижимо высокую цѣль, его честолюбію. Его не безпокоитъ мысль, что онъ странникъ здѣсь, что міръ не вѣченъ. Христіанинъ подобенъ искателю жемчуга, лишенному на время солнечнаго свѣта и проводящему свои короткіе дни среди утесовъ, водорослей и всякихъ опасностей на днѣ океана. Развѣ онъ хочетъ проводить свою жизнь такъ? Нѣтъ, этого желаетъ его Господинъ. Развѣ его жизнь на днѣ океана? Нѣтъ, онъ живетъ наверху, на землѣ. И теперь существуетъ сообщеніе съ поверхностью, и чистый свѣжій воздухъ приходитъ къ нему отъ Господа. Не теряетъ ли онъ напрасно времени на днѣ океана? Онъ собираетъ жемчугъ для вѣнца своего Господина. Останется ли онъ навсегда тамъ? Когда послѣдняя жемчужина будетъ взята, сверху будетъ данъ сигналъ: "поднимайся!" Тяжесть, удерживавшая его внизу, пріобрѣтетъ дивную силу славы и вознесетъ къ Отцу и его, и всѣхъ тѣхъ, кого онъ несетъ съ собой.

Или возьмемъ другой примѣръ и скажемъ, что онъ чувствуетъ себя подобно человѣку, готовящемуся къ состязанію въ бѣгѣ. До дня состязанія еще цѣлые мѣсяцы впереди, но оно ближе къ нему, чѣмъ завтра, ближе, чѣмъ все остальное. Важныя вещи всегда близки для насъ. Поэтому онъ живетъ будущимъ. Спросите у него, почему онъ такъ тщательно воздерживается отъ всякаго излишества въ пищѣ и питьѣ? Онъ отвѣтитъ, что онъ бережетъ свои силы. Зачѣмъ этотъ отказъ отъ свѣтской жизни, эта спокойная жизнь, вмѣсто прежнихъ шумныхъ пирушекъ далеко за полночь? "Онъ бережетъ свои силы". Онъ долженъ выбирать между настоящимъ и будущимъ, а онъ знаетъ, что каждый правильно провѣденный часъ, каждое побѣжденное искушеніе придаютъ крѣпость его мускуламъ и увеличиваютъ вмѣстѣ съ его силой и шансы на выигрышъ приза.

Испытаніе для христіанина это приготовленіе къ вѣчности, и онъ совершенно доволенъ имъ, онъ знаетъ, что "любящій душу свою погубитъ ее; а ненавидящій душу свою въ мірѣ семъ сохранитъ ее въ жизнь вѣчную". И онъ охраняетъ свою жизнь, пока не придетъ къ Отцу.

III. Наконецъ, это дополняетъ жизнь.

Мы опредѣлили жизнь, какъ путь къ Отцу. Совершенно ясно, что въ концѣ концовъ должно наступить время, когда всѣ живущіе на землѣ придутъ къ Отцу. Это наиболѣе торжественный мигъ жизни. Ангелы присутствуютъ при немъ. Всѣ обитающіе по той сторонѣ съ неописуемой радостью привѣтствуютъ прибытіе новой души. Когда путникъ далеко еще не дошелъ до конца, Отецъ выходитъ къ нему на встрѣчу и принимаетъ его въ Свои объятія.

Здѣсь на землѣ мы называемъ это Смертью. Это означаетъ окончаніе пути къ Отцу. Это не уходъ, но прибытіе, не сонъ, но пробужденіе. Жизнь для тѣхъ, кто живетъ подобно Христу, вовсе не погребальная процесса. Это тріумфальное шествіе къ Отцу, лучшій мигъ -- это восшествіе въ собственную колесницу Господа. Да, когда мы смотримъ на жизнь, какъ на путь къ Отцу, намъ не будутъ страшны ни ночь, ни мракъ, ни сумерки, ни заходъ солнца. Это жизнь -- ночь, а Смерть -- восходъ солнца.

"Молитесь умѣренно о жизняхъ народа христіанскаго", говоритъ одинъ древній святой. Молитесь умѣренно. Онъ подразумѣваетъ, что если мы можемъ желать, чтобы наши земные спутники были съ нами на землѣ, то и Христосъ можетъ желать имѣть ихъ около Себя. Онъ издали замѣтилъ ихъ и просилъ Отца помочь имъ скорѣе совершить путь. "Я хочу", говоритъ Онъ, "чтобы такой-то или такой-то были со Мной". Поэтому лучше, чтобы они ушли къ Отцу.

Эти слова имѣютъ различное значеніе для различныхъ людей. Существуетъ три класса, для которыхъ они имѣютъ особое значеніе:

1. Они важны для тѣхъ, кто стоитъ далеко отъ Господа. "Я удивляюсь не тому, что люди претерпѣваютъ", говоритъ Рэскинъ, "я удивляюсь часто тому, что они теряютъ". Мои спутники въ земномъ странствованіи, вы не знаете что вы теряете, не желая идти къ Отцу. Вы живете, окруженные страшной тайной. У васъ нѣтъ ничего, что бы помогло объяснить вашу жизнь, нѣтъ ничего, что бы поддержало ее, нѣтъ никакого указанія, что тамъ дальше за темнымъ горизонтомъ. Когда жизнь кончена, вы погружаетесь въ мракъ. Вамъ предстоитъ переплыть въ одиночествѣ мрачную рѣку и въ одиночествѣ же вступить на тотъ берегъ. И никто не встрѣтитъ васъ тамъ. Вы и Обитатели Вѣчности чужды другъ другу. Почему бы вамъ не начать сегодня же путь къ вашему Отцу?

2. Затѣмъ эти слова относятся ко всему народу Божію. Будемъ помнить, что мы идемъ къ Отцу. Мы и теперь сыны Божіи. О, будемъ же жить, какъ подобаетъ таковымъ: болѣе просто, безропотно, съ пользой для другихъ, радостно какъ тѣ, кто совершаетъ путь съ музыкой и пѣніемъ, но въ то же время скромно, какъ подобаетъ тѣмъ, кому предназначено быть со Христомъ. Путь тяжелъ, придется подниматься на горы, спускаться въ пропасти, но скоро скоро мы будемъ дома. Господь поможетъ намъ прибыть благополучно въ домъ нашего Отца.

3. И этотъ голосъ несетъ еще одну радостную вѣсть всѣмъ, оплакивающимъ своихъ дорогихъ умершихъ. Развѣ Смерть всему конецъ? Развѣ не хорошо теперь почившему? Конечно, хорошо. Послѣдній этапъ совершенъ, и онъ покинулъ послѣднюю гостиницу на краю дороги -- вотъ и все, и его голосъ звучитъ намъ издалека: "До свиданія, я къ Отцу моему иду".

"Ибо говорили, что Онъ вышелъ изъ Себя".
Марк. III. 2.

Эксцентричность Религіи.

Нѣтъ болѣе трогательной жизни въ исторіи міра, какъ жизнь Господа Іисуса Христа. Кто внимательно изучаетъ ее, тотъ каждый день открываетъ въ ней новыя горести и новыя печали. Еще задолго до Его пришествія было предсказано, что Онъ будетъ знать всю скорбь міра, но никакое воображеніе не могло представить всю мрачную дѣйствительность.

Уже въ началѣ ему пришлось перенести одно изъ самыхъ горькихъ страданій муки вынужденнаго молчанія. Въ теченіе тридцати лѣтъ Онъ долженъ былъ все видѣть, но не смѣлъ дѣйствовать. Все зло міра, уничтожить которое Онъ пришелъ, лежало передъ Нимъ. Самая лицемѣрная религія, какая когда-либо была извѣстна -- просто комедія -- проповѣдывалась повсюду, какъ религія живого Бога, Онъ видѣлъ угнетаемыхъ бѣдняковъ, безпризорныхъ больныхъ, беззащитныхъ вдовъ, видѣлъ народъ Своего Отца разсѣяннымъ, истину Его искаженной и лицемѣріе и жестокосердіе царящими по всей землѣ. Онъ видѣлъ все это, Онъ выросъ среди всего этого, зналъ какъ излечить все и однако Онъ оставался нѣмъ и не отверзалъ устъ Своихъ. Непостижимо, какъ могъ Онъ не впасть въ уныніе въ теченіе этихъ медленно тянувшихся лѣтъ!

Но вотъ наступила пора общественной жизни, необходимость окунуться въ ея атмосферу, искушеніе, ропотъ грѣшниковъ, нападки фарисеевъ, покушеніе на Его жизнь, удручающая тупость учениковъ, отверженіе Его Іудеями, кажущаяся неудача Его дѣла, Геѳсиманія, Голгоѳа. Но это были лишь болѣе замѣтныя тѣни среди общаго мрака, царившаго на всемъ пути Мужа Скорбей.

Сегодня передъ нами эпизодъ изъ Его жизни, не включенный во все перечисленное, эпизодъ полный особой горечи, какая рѣдко кому выпадаетъ на долю. И причиной этой горести было не отношеніе къ Нему свѣта, не злоба фарисеевъ, не происки враговъ, это пришло отъ Его друзей. Съ тѣхъ поръ какъ Онъ покинулъ мастерскую плотника для болѣе широкой дѣятельности, друзья Его не переставали озабоченно слѣдить за Нимъ. Уже и раньше они замѣчали въ Немъ нѣкоторыя странности. Онъ всегда отличался отъ своихъ братьевъ, но теперь это стало все болѣе и болѣе бросаться въ глаза. Въ послѣднее время Онъ сталъ говорить странныя вещи, строить странные планы, уходить по необычнымъ поводамъ въ необычныя мѣста. Что все это могло значить? Чѣмъ все это грозило окончиться? Не придется ли семейству Его отвѣчать за всю эту эксцентричность? Наконецъ, въ одинъ печальный день все это достигло высшаго предѣла. Для нихъ теперь все стало ясно: Онъ не былъ отвѣтственъ за Свои поступки. Его разумъ, увы! былъ поврежденъ. Онъ вышелъ изъ себя.

Ужасныя слова, если они -- правда, еще ужаснѣе, если они ложь; но самое ужасное, когда это обвиненіе исходитъ отъ любимыхъ нами людей, которые должны знать насъ лучше другихъ. Это не былъ голосъ врага, онъ раздался въ Его собственномъ домѣ. Это, быть можетъ, были Его собственные братья, кто первые произнесли ихъ, умоляя народъ не обращать на Него вниманія, потому что Онъ вышелъ изъ Себя.

Казалось, родной кровъ въ Назаретѣ долженъ былъ быть тѣмъ единственнымъ мѣстомъ на землѣ, гдѣ Сынъ Человѣческій всегда могъ бы преклонить главу Свою, гдѣ бы усталаго Труженика всегда ждала заботливость матери и любовь сестеръ. Но Его собственный домъ дѣлается чужимъ для Него. Ему приходится замѣчать, какъ глаза, нѣкогда съ такой любовью глядѣвшіе на Него, теперь избѣгаютъ встрѣчаться съ Его взоромъ: Онъ видитъ, какъ Его близкіе слѣдятъ за каждымъ Его шагомъ и шопотомъ передаютъ другъ другу ужасное подозрѣніе; Ему приходится испытать насиліе рукъ, прежде протягивавшихся къ Нему только для ласки и, наконецъ, открыто услышать потрясающій приговоръ Его семьи: "Онъ вышелъ изъ Себя". Поистинѣ Онъ пришелъ къ Своимъ, и Свои Его не приняли!

Что же заставляетъ насъ сегодня возстановлять эти надрывающія сердце воспоминанія и такъ долго останавливаться на мысли, которая -- мы не можемъ не чувствовать этого-граничитъ съ богохульствомъ? Мы дѣлаемъ это потому, что смыслъ этого Евангельскаго эпизода до сихъ поръ не потерялъ своего важнаго значенія. Онъ является особеннымъ урокомъ для насъ, называющихъ себя послѣдователями Христа,-- мы узнаемъ, чего намъ будетъ стоить быть на дѣлѣ Его послѣдователями. Жизнь Христа отъ начала и до конца -- это притча, только въ драматической формѣ притча слишкомъ краткая и слишкомъ многозначительная, чтобы можно было пропустить неиспользованной хотя бы самую краткую подробность, если даже по нашему мнѣнію и лучше было бы почтительно обойти ее молчаніемъ.

1. Замѣтьте, съ точки зрѣнія міра обвиненіе справедливо. Безполезно называть его грубой клеветой и богохульствомъ. Это не такъ это правда. Не могло быть двухъ мнѣній на этотъ счетъ. Или Онъ былъ Христосъ Сынъ Бога Живаго или Онъ былъ безумецъ -- Онъ вышелъ изъ Себя. Святая жизнь всегда феноменъ. Міръ не признаетъ ея. Для него это явленіе или сверхъестественное или ненормальное.

Что, собственно говоря, значитъ выйти изъ себя? Что такое сумасшествіе? Это та же эксцентричность -- эксцентричность разноцентренность, это значитъ имѣть различный центръ съ остальными людьми. Возьмемъ, напримѣръ, человѣка, посвящающаго свою жизнь собиранію древностей, вродѣ старинныхъ монетъ, старинныхъ изданій книгъ. У него совсѣмъ иной центръ, чѣмъ у окружающихъ людей, его жизнь вращается въ своей собственной орбитѣ Вотъ его друзья и говорятъ, что онъ эксцентричный человѣкъ, оригиналъ.

Или вотъ передъ вами машина съ массой движущихся колесъ; тутъ есть и большія и малыя, и зубчатыя и гладкія, но всѣ они вращаются вокругъ центральной оси, описывая правильный кругъ. Но вотъ сбоку вы видите маленькое колесо, не участвующее въ этомъ круговомъ вращеніи. Его движеніе отличается отъ движенія остальныхъ колесъ, а мѣняющаяся кривая линія, какую онъ описываетъ, совсѣмъ не похожа на обычныя математическія начертанія. Инженеръ-механикъ скажетъ вамъ, что это эксцентрикъ, потому что у него особый центръ.

Когда Іисусъ Христосъ сошелъ на землю, Онъ нашелъ, что почти всѣ люди двигались въ одномъ направленіи. Былъ одинъ только центръ въ жизни людей они сами. Главная цѣль человѣка -- это было вѣчно наслаждаться и величаться. И тогда, какъ и теперь, по всеобщему единодушному соглашенію людей, было признано, что всѣ заботы и усилія человѣка должны быть посвящены исключительно земной жизни, что земное благополучіе законная цѣль. Іисусъ Христосъ какъ человѣкъ по закону притяженія долженъ былъ быть втянутъ въ водоворотъ самоугожденія, удовольствія и наслажденія,-- качества, какими было проникнуто человѣчество отъ начала вѣковъ. Но Онъ уклонился отъ этого. Онъ рѣшительно не далъ увлечь Себя этому водовороту. Онъ исключилъ изъ Своей жизни все, что хотя слегка могло приблизить Его къ центру міра сего. Онъ былъ смирененъ -- въ вихрѣ свѣта нѣтъ мѣста смиренію. Онъ не искалъ славы -- въ свѣтѣ нѣтъ мѣста для людей неизвѣстныхъ. Онъ лишилъ свою жизнь всего, чѣмъ полна жизнь людей, а сила тяготѣнія не можетъ дѣйствовать на пустоту. И пришелъ князь міра сего и ничего не нашелъ въ Немъ. Онъ не нашелъ ничего потому, что истинный центръ Его жизни былъ невидимъ. Онъ былъ въ Богѣ. Невидимое и вѣчное руководило Его поступками. Онъ искалъ счастья не для себя, но для другихъ. Онъ стремился дѣлать добро. Цѣлью Его жизни было не пріобрѣтать земныя блага, но творить добро.

А развѣ все это не было эксцентрично? Это была жизнь на совершенно новыхъ началахъ. Онъ творилъ волю Божію. Онъ не думалъ о Себѣ. Его центръ былъ совсѣмъ въ сторонѣ. Онъ вышелъ изъ Себя. Съ точки зрѣнія свѣта это было настоящее сумасшествіе.

Возьмите, напримѣръ, хотя бы эту Его сумасбродную идею: посвятить жизнь дѣланію добра, или наивность думать, что люди захотятъ сдѣлаться когда-либо хорошими; или эти неразумныя рѣчи о неизвѣстной имъ плоти, которую они должны ѣсть, о водѣ живой; эти необыкновенные, проповѣдуемые Имъ, источники блаженства, о которыхъ никто никогда не слыхалъ; эти излюбленные Имъ парадоксы, вродѣ того, что кто желаетъ сохранить свою душу, долженъ погубить ее и что погубить ее въ этомъ мірѣ значитъ сохранить ее въ жизнь вѣчную. Что же все это, какъ не простыя галлюцинаціи и грезы! Было неизбѣжнымъ, что люди станутъ насмѣхаться надъ Нимъ. Все это было такъ необыкновенно. Онъ поступалъ не такъ, какъ поступали всѣ. Онъ не желалъ слѣдовать примѣру большинства. А люди считаютъ, что нужно думать, говорить и поступать такъ, какъ думаетъ, говоритъ и поступаетъ большинство. А если кто осмѣливается думать, говорить и поступать иначе, пусть тогда самъ винитъ себя, если его назовутъ безумцемъ, если скажутъ, что онъ вышелъ изъ себя.

II. Всякій человѣкъ, живущій подобно Христу, производитъ такое же дѣйствіе на міръ. Результатъ этотъ неизбѣженъ. Все, что люди говорили о Немъ, все это они скажутъ о насъ, если мы будемъ вѣрны Ему. "Слуга не выше господина своего. Если Меня гнали, будутъ гнать и васъ". Христіанинъ долженъ отличаться отъ остальныхъ людей. Время не измѣнило существеннаго различія между духомъ міра и духомъ Христа. Они различны по существу и вѣчно останутся такими. И съ точки зрѣнія міра христіанство остается до сихъ поръ эксцентричностью, потому что, спросимъ снова, что же такое христіанство? Это проведеніе въ міръ тѣхъ путей, по которымъ шелъ Христосъ. Это подражаніе въ современной жизни духу, методу и цѣли Христа, это значитъ идти въ мірѣ по слѣдамъ, оставленнымъ Его стопами. А если оставленная Имъ стезя составляла прямой уголъ съ избитымъ широкимъ путемъ, какимъ шелъ свѣтъ въ Его дни, то это отношеніе остается такимъ же и въ наше время. Безполезно утверждать, что это различіе уничтожилось. Эти два пути составляютъ прямой уголъ и теперь. Быть можетъ наступитъ день, когда путь справедливости сдѣлается широкимъ почетнымъ путемъ для всей земли. Но пока это еще далеко не такъ. Христосъ Самъ не надѣялся, что это наступитъ скоро и принялъ мѣры предосторожности на совершенно противоположный случай. Онъ заранѣе предупредилъ Свою Церковь о пріемѣ, какой ей готовитъ міръ, и не далъ надежды на то, что этотъ пріемъ будетъ однимъ изъ пріятныхъ. Свѣтъ долженъ будетъ бороться съ тьмой, истина съ заблужденіями. Въ мірѣ, каковъ онъ теперь, нѣтъ узаконеннаго мѣста для жизни, въ которой Богъ начальная и конечная цѣль, а основное правило -- самоотверженіе. Кротость будетъ угнетаема, духовная жизнь будетъ ложно пониматься, истинная религія -- высмѣиваться. Святость произведетъ ужасное дѣйствіе и волненіе повсюду, куда только проникнетъ, и въ семьѣ, и въ общинѣ, въ мастерской ремесленника и среди всякихъ другихъ учрежденій. "Не думайте, что Я пришелъ принести вамъ миръ на землю; не миръ пришелъ Я принести, но мечъ; ибо Я пришелъ раздѣлить человѣка съ отцомъ его и дочь съ матерью ея и невѣстку со свекровью ея. И враги человѣку (Христосъ болѣе чѣмъ кто-либо могъ сказать это) -- домашніе его".

Истинная религія это не легкое испытаніе. Это мечъ, это огонь, огонь опаляющій и истребляющій, который долженъ освѣщать все вокругъ. Переворотъ, производимый жизнью во Христѣ, настолько поразителенъ, что человѣкъ, дѣйствительно пережившій его, не находитъ словъ въ обыденномъ человѣческомъ языкѣ, чтобы описать его революціонный характеръ. Ему приходится пользоваться наиболѣе странными выраженіями Новаго Завѣта, казавшимися ему раньше такимъ преувеличеніемъ: "новый человѣкъ, новое твореніе, новое сердце, новое рожденіе". Вся его жизнь началась снова и вторично окристаллизовалась вокругъ новаго центра. Онъ снова родился.

Впечатлѣніе, производимое имъ на его друзей теперь, это впечатлѣніе эксцентричности. Перемѣна не можетъ не поражать, такъ какъ она радикальна, центральна. Они начнутъ объяснять эту перемѣну недостойными побужденіями, скажутъ, что это просто временное увлеченіе, которое скоро пройдетъ, скажутъ, что никогда не ожидали отъ него подобной слабости и будутъ стараться насмѣшками заставить его отказаться отъ новыхъ взглядовъ и отъ новаго образа жизни. Все это тотъ же приговоръ "Онъ вышелъ изъ себя", только въ болѣе мягкой и современной формѣ. И противъ этого ничего не подѣлаешь. Это неизбѣжное безчестіе креста. Суровы эти слова, но они не новы. Развѣ не были они сказаны о цѣломъ рядѣ тѣхъ, кого міръ не былъ достоинъ? Увы! исторія эта хорошо извѣстна. Это же было сказано о первыхъ христіанахъ, только въ болѣе грубой и пошлой формѣ.

Маленькая Церковь только что начала свою жизнь. Ученики, собравшіеся вмѣстѣ въ великій день Пятидесятницы съ безмѣрной радостью разсуждали объ этой первой побѣдѣ дѣла Христова. Наконецъ-то впечатлѣніе на міръ было произведено! Ихъ усилія начинаютъ увѣнчиваться успѣхомъ, и вся земля наполнится славой Божіей Имъ въ голову не приходило, что произведенное впечатлѣніе оказалось совсѣмъ инымъ, и что сами они показались окружающимъ просто смѣшными. "Что это значитъ?" спрашивалъ народъ. "Это значитъ", отвѣтили бы ученики, "что Святой Духъ, который долженъ былъ сойти во имя Его, уже здѣсь, что Божія благодать наполняетъ сердца людей и побуждаетъ ихъ покаяться" Но народъ нашелъ себѣ совершенно иное объясненіе: "Эти люди напились сладкаго вина". На этотъ разъ о нихъ несказали, что они были сумасшедшими -- ихъ сочли только пьяными.

Черезъ нѣкоторое время подобное обвиненіе выпало на долю Павла. Онъ только что произнесъ свою большую рѣчь въ судебной палатѣ въ Кесаріи передъ Агриппой и Фестомъ, въ которой разсказалъ имъ о своемъ обращеніи и закончилъ ее пламеннымъ исповѣданіемъ Господа. Какое же впечатлѣніе произвелъ онъ на слушателей? Впечатлѣніе сумасшедшаго человѣка. "Когда онъ такъ защищался, Фестъ громкимъ голосомъ сказалъ: безумствуешь ты, Павелъ! Большая ученость доводитъ тебя до сумасшествія". Бѣдный Павелъ! Какъ мы сочувствуемъ ему, когда на него обрушился этотъ жестокій ударъ. Но тутъ нечего возражать. Съ ихъ точки зрѣнія это была совершенная правда. То же было и со всѣми святыми до настоящаго времени. Ничего не значило, что они, подобно Петру, говорили слова истины и здраваго смысла. Ничего не значило, что это были люди, полные горячаго рвенія, подобно Ксаверію и Уитфильду, люди спокойнаго духа подобно Тертугену и Ѳомѣ Кемпійскому, люди ученые подобно Августину или же люди среднихъ дарованій какъ Уэсли -- впечатлѣніе, производимое какой бы то ни было святой жизнію на міръ, одно и то же. Для Іудеевъ -- это камень преткновенія, для грековъ -- безуміе.

Но не одно только активное Христіанство является оскорбленіемъ для міра. Всякая духовная жизнь для естественнаго человѣка эксцентричность. Возьмемъ, напримѣръ, такое проявленіе ея, какъ молитва. По приговору современной науки это просто галлюцинація. Или возьмемъ общественную молитву. Цѣлое собраніе людей съ наклоненными головами, съ полузакрытыми глазами, шопотомъ каются, оправдываются, призываютъ и молятъ Того, Кто, невидимый -- по ихъ мнѣнію -- видитъ, безмолвный -- отвѣчаетъ. Съ точки зрѣнія міра для подобнаго волшебства нѣтъ другого названія, какъ эксцентричность, обманъ чувствъ, умопомѣшательство. Но мы не стыдимся этихъ терминовъ. Они намъ порукой высокаго достоинства. И всѣ высокія качества подвергаются въ мірѣ такому же осужденію. Потому что это общее правило, которое относится къ изобрѣтателямъ, иниціаторамъ, философамъ, поэтамъ и ко всѣмъ людямъ лучше и выше своихъ современниковъ. Подобные люди никогда не бываютъ поняты въ свое время. И если бываютъ мученики науки, центръ которой видимъ для міра, доказанъ и извѣстенъ, то насколько больше должно быть мучениковъ религіи, центръ которой недостижимъ для человѣческаго глаза.

III. Изъ этого слѣдуетъ, что чѣмъ активнѣе религія, тѣмъ менѣе она должна бытъ популярна.

Вначалѣ религія Христа не смущала Его друзей. Въ теченіе тридцати лѣтъ, во всякомъ случаѣ, они охотно признавали ее. Но по мѣрѣ того какъ увеличивалась ея интенсивность, они все болѣе и болѣе теряли терпѣніе. Когда же Онъ призвалъ двѣнадцать учениковъ, они покинули Его. Христосъ продолжалъ Свое дѣло, и нѣкоторое время міръ безмолвствовалъ. Но когда Его путь началъ дѣлаться все болѣе и болѣе необычнымъ, чувства Его семьи распространились повсюду. Самыя чудныя и трогательныя Его рѣчи стали приводиться какъ доказательство Его болѣзненнаго состоянія. Іоаннъ разсказываетъ намъ въ десятой главѣ, что послѣ прекрасныхъ словъ о Добромъ Пастырѣ между Іудеями произошла распря! "Многіе изъ нихъ говорили: Онъ одержимъ бѣсомъ и безумствуетъ; что слушаете Его?" Это казалось имъ положительнымъ безуміемъ.

Обратили ли вы когда-нибудь вниманіе -- нѣтъ ничего болѣе трогательнаго въ исторіи -- какъ постепенно съуживается путь Христа?

Первый большой періодъ Его дѣятельности называется въ книгахъ годомъ общественнаго расположенія. Въ общемъ это былъ годъ полнаго успѣха. Міръ принялъ Его на время. Огромная толпа слѣдовала за Нимъ. Послѣдователи Іоанна Крестителя оставили своего учителя, чтобы слѣдовать за новымъ голосомъ. Имя Іисуса гремѣло по всей Палестинѣ. Всѣ именитые люди того времени, старѣйшины, учителя и священники наперерывъ искали случая побесѣдовать съ Нимъ. Но возбужденіе прошло неожиданно скоро.

Слѣдующій годъ называютъ годомъ оппозиціи. Восторженные клики умолкли; толпа порѣдѣла. Повсюду Онъ встрѣчаетъ сопротивленіе. Саддукеи и Фарисеи оставили Его. Политическая партія возстала противъ Него. Почти весь народъ Іудейскій покинулъ Его. Путь все съуживался.

Съ третьимъ періодомъ наступаетъ конецъ. Путь уже совсѣмъ съузился. Только двѣнадцать учениковъ остаются съ Христомъ, когда начинается послѣдній актъ драмы. Въ послѣдній разъ мы видѣли ихъ всѣхъ вмѣстѣ, но число ихъ все уменьшается. Одинъ изъ учениковъ, получивъ омоченный въ винѣ кусокъ, уходитъ и ихъ остается одиннадцать. Затѣмъ слѣдуетъ очередь Петра и остается только десять. Одинъ за другимъ они сходятъ со сцены, наконецъ всѣ покидаютъ Его и разбѣгаются, а Онъ остается умирать Одинъ. Съ полнымъ основаніемъ могъ Онъ взывать на крестѣ среди этого страшнаго одиночества, когда какъ будто и Господь позабылъ о Немъ: "Боже Мой, Боже Мой! Для чего Ты Меня оставилъ?"

Но подобныя испытанія мы видимъ не исключительно только въ жизни Христа. То же самое типично въ жизни каждаго христіанина. И его путь долженъ будетъ съузиться и омрачиться печалями. По мѣрѣ того какъ онъ возрастаетъ въ благодати, онъ дѣлается все болѣе и болѣе одинокимъ. Онъ чувствуетъ, что Господь отдѣляетъ его жизнь отъ всего окружающаго и привлекаетъ его къ Себѣ для болѣе тѣснаго общенія. Но чѣмъ ближе это общеніе, тѣмъ болѣе должна расширяться пропасть между нимъ и остальными людьми. Степень религіозности человѣка можетъ быть измѣрена степенью его отверженія міромъ. Развѣ не было это аксіомой для первыхъ христіанъ? Развѣ не предостерегалъ ихъ Павелъ: "Мы говорили вамъ раньше, что мы должны страдать". "Нѣкоторымъ было дано не только увѣровать во Христа, но и претерпѣть ради Него". Считалось почетнымъ въ семьѣ Божіей претерпѣть гоненія ради Христа.

Печально думать, что -- какъ это было съ Христомъ -- самыя мучительныя страданія приходится часто переносить отъ своей собственной семьи. Между нашими друзьями и теперь, быть можетъ, есть кто-либо, на кого мы всѣ давно поглядываемъ искоса -- въ комъ, быть можетъ, расцвѣтаетъ краса святости; а мы не знаемъ что именно это и дѣлаетъ его страннымъ. И часто только смерть открываетъ намъ всю красоту жизни, прожитой около насъ; мы узнаемъ всю цѣну ея только тогда, когда Господь беретъ ее къ Себѣ и тѣмъ свидѣтельствуетъ объ ея достоинствѣ.

Въ заключеніе постараемся возразить тѣмъ, кто утверждаетъ, что если эксцентричность -- добродѣтель, то она очень легко пріобрѣтается. Всякій можетъ выдать себя за эксцентричнаго человѣка. И если это -- desiderata религіи, то у насъ всегда будетъ достаточно кандидатовъ. Остается опредѣлить условія, какимъ должна отвѣчать истинно христіанская эксцентричность условія Самого Христа. И пусть они послужатъ намъ руководствомъ въ нашей эксцентричности, потому что безъ нихъ мы будемъ не христіанами, а фанатиками.

Три качества отличаютъ христіанскую эксцентричность отъ всякой другой эксцентричности; и всѣ эти качества мы беремъ изъ жизни Христа.

1. Замѣтьте, Его эксцентричность не была разрушающей. Какимъ Христосъ нашелъ міръ, такимъ Онъ и оставилъ его. Онъ не возставалъ противъ существующихъ учрежденій. Онъ не разрушалъ храма Онъ вошелъ въ него. Онъ ничего не проповѣдывалъ противъ политики Онъ поддерживалъ правленіе страны. Онъ не отрицалъ общества -- Его первое публичное дѣйствіе было посѣщеніе брачнаго пира. Казалось Его главная цѣль была не отличаться отъ окружающихъ людей и быть какъ можно менѣе эксцентричнымъ. Настоящій же фанатикъ поступаетъ всегда какъ-разъ наоборотъ. Необычной была въ Христѣ только Его духовная жизнь; фанатикъ же всегда портитъ свое дѣло, придерживаясь буквы. Христосъ пришелъ не разрушить, а исполнить. Фанатики же приходятъ не исполнить, а разрушить. Если мы хотимъ слѣдовать эксцентричности нашего Учителя, то пусть это выразится не въ аскетизмѣ, не въ осужденіи, не въ преувеличенной точности и щепетильности въ пустякахъ, пусть это выразится въ величіи души, въ прямотѣ характера, чистомъ сердцѣ, широтѣ взгляда, въ истинной любви къ ближнимъ и въ героической готовности пострадать за Христа.

2. Эксцентричность Христа была совершенно спокойна. Мы представляемъ себѣ эксцентричность неразрывно связанной съ извѣстной долей легкаго помѣшательства, съ нервностью, съ способностью легко возбуждаться и съ безграничнымъ энтузіазмомъ. Но жизнь Христа была полнымъ покоемъ. Въ ней царила удивительная тишина. Гроза и непогода бушевали вокругъ; волненіе, раскаты грома и шумъ грозныхъ перекатывающихся валовъ не утихали ни на мгновеніе въ теченіе всей Его жизни, пока Его измученное тѣло не было положено въ могилу. Но внутренняя жизнь Христа была подобна зеркальной поверхности моря, это была жизнь, полная идеальнаго спокойствія. И даже въ настоящее время приблизиться къ ней, значитъ получить успокоеніе и утѣшеніе. Идите къ ней и вы всегда найдете тамъ полный покой. Призывъ "пріити" во всякое время постоянно звучитъ въ Его рѣчахъ. Придите ко Мнѣ въ самое печальное для Меня время, въ часы самыхъ тяжелыхъ для Меня испытаній, въ самые трудовые дни, и Я успокою васъ. Когда разъяренная толпа преслѣдовала Его по улицамъ Іерусалима, не обратился ли Онъ къ трепещущимъ Своимъ спутникамъ съ послѣднимъ завѣтомъ: "Миръ Мой".

Въ жизни Христа мы не находимъ никакой экзальтаціи, никакой возбужденности. Спокойствіе и увѣренность не покидаютъ Его въ самые ужасные дни: Неторопливо и спокойно совершалъ Онъ самыя поразительныя чудеса. Люди приходили къ Нему и находили покой. Покой дается вѣрой. Мы будемъ хуже фанатиковъ, если захотимъ слѣдовать Христу, не проникнувшись этимъ духомъ. Мы принесемъ вредъ, а не пользу. Мы оставимъ наше дѣло незаконченнымъ. Мы истомимся раньше времени. Не говорите: "Жизнь коротка". Жизнь Христа тоже была коротка, однако Онъ закончилъ данное Ему дѣло. Онъ никогда не спѣшилъ. А если Господь далъ намъ исполнить для Него извѣстный урокъ, Онъ дастъ намъ достаточно времени, чтобы закончить его, не лишая насъ въ то же время часовъ досуга.

3. Эта жизнь была послѣдовательна.

Съ точки зрѣнія христіанина послѣдовательная жизнь и есть единственно здравая жизнь. Не стоитъ и стараться быть религіознымъ, если не быть религіознымъ вполнѣ и постоянно.

Непослѣдовательный христіанинъ вотъ настоящій эксцентричный человѣкъ. Вотъ форменный феноменъ въ религіозномъ мірѣ; онъ настоящій сумасшедшій въ глазахъ своихъ братьевъ христіанъ. Потому что сумасшествіе въ извѣстномъ смыслѣ и есть непослѣдовательность; безуміе это несвязность, разбросанность, нелогичность; и поистинѣ нѣтъ ничего болѣе нелогичнаго, чѣмъ вѣра въ Бога и въ вѣчную жизнь и несоотвѣтствующій этому образъ жизни. И "вышелъ изъ себя" тотъ, кто присвоилъ себѣ имя Христа, кто при таинствѣ Причащенія, быть можетъ, далъ обѣтъ быть вѣрнымъ имени и дѣлу Христа и кто годъ за годомъ и пальцемъ не пошевелилъ, чтобы исполнить это. Истинно сумасшедшій человѣк это тотъ, кто носитъ имя христіанина, нисколько не заботясь о томъ, какова его земная жизнь, нисколько не страшась жизни будущей и вѣра котораго выражается въ томъ, что

Онъ живетъ для себя, думаетъ о себѣ,

О себѣ одномъ и ни о комъ другомъ,

Какъ будто бы Христосъ никогда не жилъ,

Какъ будто бы Онъ никогда не умеръ за насъ.

Да, послѣдовательная эксцентричность и есть истинно здравая жизнь. "Полная энтузіазма религія -- это совершенство здраваго смысла". И "выйти изъ себя" ради Христа, это значитъ приблизиться къ Нему, быть вѣчно около Него, а это и есть главная цѣль человѣка, какъ въ этой жизни, такъ и въ вѣчной.

Къ Филип. 1--21.
Дѣянія IX, 1 -- 18.

"Для меня жизнь -- Христосъ".

Наиболѣе знаменательнымъ явленіемъ нашего времени можно считать интересъ, выказываемый обществомъ къ біографіямъ великихъ людей. Такъ, напримѣръ, почти всѣ популярнѣйшія изданія, книги, которыя каждый считаетъ долгомъ прочесть, можно подвести подъ категорію біографій; и въ отвѣтъ на такой спросъ книжный рынокъ выпускаетъ два или три раза въ сезонъ подробнѣйшія жизнеописанія людей, которые безъ этого остались бы мирно лежать въ невѣдомыхъ могилахъ.

Эту жажду къ мемуарамъ, біографіямъ и перепискѣ нельзя объяснить исключительно преклоненіемъ передъ героями, столь свойственнымъ всякому человѣческому сердцу. Тутъ таится, быть можетъ, нѣчто болѣе высокое. Эта жажда указываетъ не только на то, что великихъ людей почитаютъ, но что имъ и подражаютъ. Если дѣйствительно правда, что многіе изъ насъ начинаютъ цѣнить величіе само по себѣ величіе въ смыслѣ истинной жизни, то на это надо смотрѣть, какъ на одинъ изъ наиболѣе благопріятныхъ симптомовъ нашей исторіи. И мы подчиняемся лучшимъ побужденіямъ нашего существа, когда затѣмъ отъ простого восхищенія великими людьми переходимъ къ попыткамъ и жить подобно имъ. Дѣйствительно, нѣтъ лучшаго вліянія извнѣ, чѣмъ вліяніе чтенія біографій великихъ людей, и старанія литературы доставить изуродованному свѣту прекрасные и достойные подражанія образцы даютъ ей право на благодарность и уваженіе.

Но иногда мысль о притягательной силѣ величія омрачается дальнѣйшей мыслью о томъ, какъ трудно найти это величіе въ чистомъ видѣ. Колодезь глубокъ, ключъ искрится передъ нашими глазами, но гдѣ гарантія качества воды? Каждый послѣдній, избранный нами для подражанія, идеалъ оказывается съ такой же примѣсью гордости или эгоизма, какіе мы нашли въ предыдущемъ, и къ нашему огорченію нашъ образецъ для подражанія дѣлается маякомъ, отъ котораго надо держаться подальше.

Тѣмъ не менѣе есть біографіи, въ которыхъ можно найти желаемое нами величіе въ чистомъ видѣ; есть одно, всѣмъ знакомое, произведеніе, хотя и рѣдко разсматриваемое какъ біографія, но тѣмъ не менѣе дѣйствительно заключающее въ себѣ жизнь и переписку одного изъ величайшихъ людей въ исторіи человѣчества. Этотъ человѣкъ -- Павелъ. Жизнь Павла-человѣка, независимо отъ ученія Павла-Апостола, сама по себѣ заслуживаетъ изученія, какъ великая и плодотворная жизнь. По силѣ и благотворности вліянія на человѣческую исторію она болѣе, чѣмъ какая-либо другая жизнь, достойна восхищенія и подражанія. И въ нашихъ исканіяхъ истинной, достойной и дающей удовлетвореніе жизни эта древняя біографія дастъ намъ, быть можетъ, то, чего мы не могли найти въ біографіяхъ позднѣйшихъ людей.

Если бы мы вздумали искать эпиграфъ къ жизни Павла, намъ не нужно было бы идти за нимъ далеко. Нашъ текстъ -- отрывокъ одного изъ его посланій -- раскрываетъ намъ всю ея тайну, весь ея смыслъ. Чтобы узнать вполнѣ чей-либо характеръ, нужно узнать его идеалы. Въ этомъ случаѣ Павелъ избавляетъ насъ отъ всякихъ догадокъ и предположеній. "Для меня жизнь -- Христосъ", говоритъ онъ. Вотъ его девизъ, вотъ главная страсть его жизни, сразу объясняющая какъ характеръ, такъ и причины ея успѣха. Онъ живетъ для Христа: "Для меня жизнь Христосъ".

Такимъ образомъ, въ этой біографіи съ самаго начала установленъ весьма важный пунктъ. Изучая біографіи величайшихъ людей, мы часто вовсе не находимъ ключа къ нимъ или же находимъ настолько сложный, что послѣ изученія мы остаемся съ смутнымъ желаніемъ сдѣлаться лучше, но безъ указанія какъ. Намъ дается побужденіе, но не знаніе, и это прямо оскорбительно. Мы преисполняемся энтузіазма на нѣкоторое время, но ничего не дѣлаемъ. Въ концѣ концовъ мы не чувствуемъ себя лучшими, а только измученными и уставшими. Вотъ почему многіе, старающіеся узнать изъ біографій великихъ людей путь величія, часто находятъ послѣ долгаго изученія, что они не только не подвинулись на этомъ пути, но, пожалуй, больше чѣмъ когда-либо расположены оставаться на прежнемъ мѣстѣ.

Павелъ же ясно указываетъ на дѣйствующее начало своей жизни. Если этотъ путь -- великій путь, то въ немъ нѣтъ ничего скрытаго, таинственнаго. Если мы хотимъ жить подобно Павлу, мы должны жить для Христа, Христосъ наша жизнь, наша жизнь для Христа, и все вмѣстѣ резюмируется словами Павла: "Для меня жизнь Христосъ".

Теперь, когда мы знаемъ, что въ этихъ словахъ лежитъ объясненіе всей жизни Павла, возникаетъ дальнѣйшій вопросъ: что именно подразумѣваетъ.

Павелъ подъ этимъ принципомъ и какъ онъ пришелъ къ нему? Но вопросъ, "въ чемъ заключается эта цѣль жизни", такъ тѣсно связанъ съ вопросомъ, какъ Павелъ нашелъ эту цѣль, что отвѣтъ на послѣдній вопросъ будетъ въ то же время отвѣтомъ на первый.

Поэтому поищемъ отвѣта въ самой жизни Павла. Великіе принципы всегда лучше и яснѣе, когда они взяты изъ жизни, а въ жизни Павла есть обстоятельство, дѣлающее особенно удобнымъ примѣненіе здѣсь этого правила.

Обстоятельство это въ томъ, что у Павла было двѣ жизни. Не мало людей, помимо Павла, имѣли двѣ жизни, но линія, раздѣляющая его жизнь на двѣ совершенно отдѣльныя части, гораздо рѣзче и яснѣе, чѣмъ въ какой-либо другой біографіи. Насколько намъ извѣстно, обѣ жизни были приблизительно одинаковы по числу дней, но поразительно различны и въ главныхъ чертахъ, и деталяхъ. Какъ бы для того, чтобы отмѣтить это различіе, у Павла было не только двѣ жизни, но и два имени. Остановимся же на первой изъ этихъ жизней.

Какъ всѣмъ намъ извѣстно, первая половина жизни Павла протекла при самыхъ благопріятныхъ условіяхъ. Семья его принадлежала къ избранной богословской школѣ того времени, и родители съ самыхъ раннихъ дней видѣли въ сынѣ надежду семьи и будущую опору религіи. Еще мальчикомъ Павелъ былъ отправленъ въ Іерусалимъ и помѣщенъ въ самую знаменитую коллегію. Послѣ блестяще пройденнаго курса онъ посвящаетъ нѣсколько лѣтъ изученію высшихъ наукъ, какими только могла похвалиться Іудейская столица, и сразу выступаетъ на общественную арену со своими блестящими, дарованіями и сразу занимаетъ видное мѣсто въ тревожной политической жизни той эпохи. Для подобнаго характера, полнаго юношескаго энтузіазма и гордости фарисея, было невозможно удовлетвориться тусклой дѣятельностью раввина. Но усиленіе христіанской секты дало ему удобный случай проявить свои дарованія въ борьбѣ съ ней и составить себѣ имя. Въ этомъ онъ, безъ сомнѣнія, видѣлъ достойную цѣль жизни.

Повидимому, дѣло преслѣдованія приходится ему по душѣ, и онъ занимается имъ съ наслажденіемъ инквизитора. Видная роль, какую онъ играетъ среди убійцъ первыхъ мучениковъ, выдвигаетъ его, какъ предводителя, пробуждаетъ въ немъ любовь къ популярности, и безъ вмѣшательства десницы Божіей все это могло бы окончиться печально для борющейся Христіанской церкви. Его блестящія инквизиторскія способности оцѣнены въ высшихъ сферахъ, и карьера молодого человѣка обезпечена. Быть можетъ, ни у одного изъ раввиновъ того времени не было такой блестящей перспективы, какъ у Савла. "Этотъ человѣкъ прославитъ свое имя", таково было мнѣніе всего Іерусалима, и все іудейское общество было у его ногъ. Окруженный лестью, гордый своимъ успѣхомъ, онъ не оставляетъ камня на камнѣ, отыскивая новый случай увеличить свое вліяніе и силу. И мы можемъ себѣ представить, какой гордостью наполнялось его сердце, когда шагъ за шагомъ подымаясь по лѣстницѣ славы, онъ ночью читалъ въ книгѣ премудрости: "Я буду имѣть славу въ народѣ и честь передъ старѣйшинами, будучи юношей; окажусь проницательнымъ въ судѣ и въ глазахъ сильныхъ заслужу удивленіе. Когда я буду молчать они будутъ ожидать, и когда начну говорить будутъ внимать". И вотъ этотъ человѣкъ черезъ нѣкоторое время говоритъ: "Для меня жизнь Христосъ".

Но вотъ его ярость излита до конца на немногочисленную Іерусалимскую церковь. Городъ и его окрестности избавлены, наконецъ, отъ этой чумы и -- совершенно непредвидѣнное несчастье -- достигнувъ апогея славы, Савлъ видитъ, что для него нѣтъ больше дѣла. Члены маленькой христіанской общины разсыпались во всѣ стороны, притаились въ Іудеѣ, Самаріи, Сиріи, Финикіи и даже въ чужихъ странахъ. Вблизи Іерусалима Савлъ не находитъ больше топлива для поддержанія огня въ кострѣ мучениковъ и для возвеличенія славы своего имени.

Но нѣтъ отдыха въ погонѣ за человѣческой славой. Для молодого человѣка немыслимо закончить свою карьеру подобнымъ образомъ. И въ сердцѣ юнаго фарисея, полномъ гордости и ненасытнаго честолюбія, зарождается мысль, придавши обратный смыслъ словамъ распятаго вождя ненавистной секты, идти во всѣ стороны свѣта, преслѣдуя Евангеліе во всякой твари. Получивъ разрѣшеніе отъ первосвященника, "дыша угрозой и убійствомъ", человѣкъ, который вскорѣ станетъ жить только для Христа, отправляется въ путь съ твердымъ намѣреніемъ въ конецъ уничтожить Его Церковь. Это заключительный актъ первой жизни Павла. Остановимъ же на немъ наше вниманіе. Мы на границѣ, раздѣляющей двѣ его жизни. До сихъ поръ жизнь его протекала среди непрерывнаго вихря возбужденія и рукоплесканія толпы. Но какъ только ворота Іерусалима закрылись за нимъ, Савлъ начинаетъ размышлять. Отзвуки людскихъ похвалъ мало-помалу затихаютъ. Въ пустынѣ, черезъ которую лежитъ его путь, царитъ странная, убаюкивающая тишина. И въ душѣ Савла затихаетъ возбужденіе, и въ ней впервые воцаряется спокойствіе и тишина.

Быть можетъ, давно уже у него не находилось времени для размышленія; но Савлъ былъ слишкомъ великимъ человѣкомъ, чтобы долго жить не размышляя: наступилъ и для него моментъ сосредоточиться и подумать. И пока онъ со своей маленькой свитой подвигается впередъ по берегамъ Іордана, черезъ пустынную, холмистую Самарію, передъ его мысленнымъ взоромъ проносится вся его прошлая жизнь. И если Савлъ былъ слишкомъ великимъ человѣкомъ, чтобы долго жить не думая, то онъ также былъ слишкомъ великъ, чтобы, начавъ думать, отнестись одобрительно къ своей жизни. По мѣрѣ того, какъ онъ удалялся отъ театра своихъ успѣховъ и смотрѣлъ на свое прошлое съ извѣстнаго разстоянія что даетъ всегда особенно вѣрное представленіе у него не могли не проснуться въ душѣ упреки. И во время ночлега въ тиши пустыни его не могли не мучить мысли о томъ, стоила ли дѣйствительно его жизнь жертвуемыхъ ей дарованій, силъ и молодости. Со свойственной ему быстротой пониманія, съ острымъ, развитымъ умомъ и проницательностью, онъ не могъ не увидѣть, что въ концѣ концовъ вся его жизнь была ошибкой. Апплодировавшая ему толпа, которую онъ недавно покинулъ, говорила, что онъ великъ. Но въ эти тихія минуты онъ зналъ, что онъ не былъ великъ. Вѣчный небесный сводъ, разстилавшійся надъ его головой, заставлялъ думать о безконечности, лежавшей за нимъ; и звѣзды, и само молчаніе говорили ему о Богѣ. Онъ чувствовалъ, какъ ничтожно мала была его жизнь. Мысли Савла были выше его жизни. Онъ долженъ былъ увидѣть, что онъ велъ недостойную его жизнь, что онъ расточилъ драгоцѣнные годы молодости, что онъ продалъ свою жизнь за славу и почетъ и обмѣнялъ на извѣстность данныя ему отъ Господа дарованія. Онъ былъ ослѣпленъ, и въ этомъ было все. У него ничего не было сказать въ оправданіе своей жизни, ничего, что бы выдержало критику разума. Все, что онъ дѣлалъ, онъ дѣлалъ только для себя. Онъ, Савлъ Тарсійскій, восходящая звѣзда своего времени, былъ исключительнымъ центромъ своей жизни. "Въ концѣ концовъ", стоналъ онъ, быть можетъ, въ изнеможеніи, "для меня жизнь -- Савлъ".

Итакъ, мы видимъ, что первое великое открытіе, сдѣланное Павломъ, было открытіе самого себя, а такое открытіе предшествуетъ всякому дѣйствительному преобразованію жизни. Когда Павелъ сказалъ себѣ: "для меня жизнь -- это я", начало его обращенія свершилось. Для человѣка, подобнаго Павлу, возврата уже не было. Онъ былъ слишкомъ великъ, чтобы имѣть въ своей жизни такой ничтожный центръ; или, вѣрнѣе сказать, онъ почувствовалъ, что жизнь слишкомъ великая вещь, чтобы быть поглощенной даже такой выдающейся личностью, какъ онъ.

Но не такъ легко было въ этомъ случаѣ найти другой элементъ, а это было еще важнѣе. Первымъ дѣломъ Павла было открытіе самого себя. Второй же задачей было найти другого, лучшаго, чѣмъ онъ самъ. Ему нуженъ былъ новый центръ жизни гдѣ же онъ могъ найти его? Незримая рука, начертавшая на темномъ фонѣ души Павла его собственный портретъ, рисовала передъ нимъ и всѣ другія жизни похожими на его собственную. Іерусалимскіе первосвященники, члены синедріона, его собственный отецъ въ Тарсѣ,-- всѣ эти люди жили такъ же, какъ и онъ. Они были не лучше, многіе изъ нихъ даже хуже его. Неужели же центръ жизни Павла долженъ былъ остаться безъ перемѣны? Неужели нѣтъ ничего на свѣтѣ лучшаго, чѣмъ онъ самъ?

Можно предположить, и это предположеніе будетъ, вѣроятно, близко къ истинѣ, что, когда Павла волновали подобные вопросы, въ душѣ его таилось уже, незамѣтно для него самого, вліяніе другой жизни -- такой жизни, какой онъ жаждалъ. Наиболѣе извѣстныя путешествія Павла -- это его миссіонерскія поѣздки, и мы вообще соединяемъ его въ нашихъ мысляхъ со странами Азіи, Италіи и Греціи. Но въ этотъ разъ его дорога лежала черезъ Святую землю. Онъ вступилъ въ страну Христа. Онъ шелъ по дѣйствительнымъ слѣдамъ ногъ Іисуса. Селенія по пути были полны еще аромата словъ и дѣлъ Спасителя и это были вовсе не тѣ рѣзкіе отзывы, какіе Савлъ слышалъ о Христѣ до сихъ поръ. Ему повторяли кроткія рѣчи Христа и разсказывали о дѣлахъ милосердія, сотворенныхъ имъ. Окрестные поселяне и пастухи не уставали говорить о самоотверженномъ Человѣкѣ, проходившемъ годъ или два назадъ по этому пути и который не пройдетъ уже больше. Матери у дверей хижинъ вспоминали о Странникѣ, позволявшемъ маленькимъ дѣтямъ приходить къ Нему и, быть можетъ, заставляли своихъ дѣтей повторять передъ Савломъ слова благословенія, слышанныя ими отъ Христа. Быть можетъ, проходя черезъ Самарію, Савлъ встрѣтилъ и женщину у колодезя, которая разсказала въ тысячный разъ странную исторію объ усталомъ человѣкѣ, присѣвшемъ однажды на этомъ же мѣстѣ и сказавшемъ ей, что Онъ Христосъ. Галилея, Капернаумъ, Виѳсаида и берега Генисаретскаго озера все было полно воспоминаніями объ этой истинной жизни, которая, по всей вѣроятности, тогда же начала производить свое вліяніе на Савла. Во всякомъ случаѣ мы видимъ въ его душѣ странную готовность ко встрѣчѣ по дорогѣ въ Дамаскъ, какъ будто бы эта встрѣча со Христомъ была не началомъ его дружбы, а естественнымъ результатомъ чего-то предыдущаго. И, безъ сомнѣнія, въ теченіе этихъ спокойныхъ дней духъ молчаливо работалъ въ его душѣ, направляя его мысли къ грядущему откровенію и приготовляя душевное настроеніе для памятнаго и безъ этого необъяснимаго вопроса: "что ты гонишь Меня?".

Что произошло дальше между сердцемъ Павла и Господомъ, намъ неизвѣстно. Мы не знаемъ, какъ глубоко было раскаяніе Савла, и гдѣ и какимъ образомъ снизошла съ небесъ въ его душу очищающая благодать. Тогда ли именно произошло его обращеніе процессъ, который мы любимъ наблюдать и описывать техническими терминами,-- намъ это неизвѣстно. Но мы знаемъ одно; въ его жизни произошла перемѣна. Она радикально измѣнилась. Въ ней измѣнился центръ. Во время процесса, каковъ онъ ни былъ, произошло это измѣненіе. Павелъ добровольно уничтожилъ центръ своей жизни и поставилъ на его мѣсто новый. Вмѣсто "для меня жизнь Савлъ" теперь центромъ стало "для меня жизнь Христосъ".

Разумѣется, измѣнивъ центръ своей жизни, Павелъ долженъ былъ разобрать на части всю свою жизнь и построитъ ее вновь по совершенно иному плану. Эта перемѣна -- не простой эпизодъ въ жизни человѣка: это революція и революція самаго разрушительнаго типа. Не было никогда жизни, наполненной столь антихристіанскими мыслями и побужденіями и такъ круто измѣненной. Никогда не было такого полнаго затменія мірской славы, такого рѣзкаго перехода отъ ослѣпляющаго величія къ смиренію и позору.

Пусть тѣ, кто опредѣляетъ обращеніе, какъ извѣстный безцвѣтный опытъ, происходящій, по ихъ предположенію, въ чувствованіяхъ, пусть они закрываютъ, если хотятъ, глаза на дѣйствительное перерожденіе жизни. Но пусть они спросятъ себя, былъ ли когда-либо въ чьей жизни болѣе потрясающій переворотъ, чѣмъ переворотъ въ жизни Павла, когда онъ отказался отъ себя, буквально отказался отъ себя, и подчинилъ все и навсегда единственной высшей страсти "жить для Христа".

Ступени къ достиженію этой возвышенной основы жизни теперь вполнѣ ясны для насъ. Это открытіе самаго себя и открытіе Христа. Эти два открытія исчерпываютъ всю жизнь. Ни одинъ человѣкъ, собственно говоря, не живетъ, пока не сдѣлаетъ этихъ обоихъ открытій, потому что многіе находятъ себя, хотя они еще не нашли Христа. Но кто не имѣетъ Сына, тотъ не имѣетъ жизни. Что бы онъ не имѣлъ, существованіе, продолжительность, онъ не имѣетъ жизни. Условіе жизни -- это жить для Христа. Только тотъ одинъ, кто имѣетъ Сына и никто иной, "имѣетъ жизнь".

Павелъ съ особеннымъ усердіемъ старается объяснить намъ совершенное различіе двухъ жизней, какими можетъ жить человѣкъ. Въ его глазахъ первая жизнь, обычная жизнь людей, была полной ошибкой. "То, что для меня было преимуществомъ", говоритъ онъ намъ, "то ради Христа я почелъ за тщету". Его блестящая карьера была ошибкой, его миссія, прежде казавшаяся столь благородной и привлекательной, была простой тратой энергіи и времени. Но онъ идетъ еще дальше. Его жизнь была смертью. Это былъ чистый, сплошной эгоизмъ, это была чисто плотская жизнь, а такая жизнь равняется смерти. Теологія этихъ посланій станетъ намъ болѣе понятной, если мы будемъ смотрѣть на автора, какъ на человѣка, избѣжавшаго смерти. И на ужасномъ темномъ фонѣ его жизни особенно ярко выдѣлится значеніе его словъ, что для него жизнь -- Христосъ.

Сдѣлается понятной для насъ и другая вещь.

Непрестанныя напоминанія Новаго Завѣта о возрожденіи станутъ намъ понятными, когда мы изучимъ эту доктрину на примѣрѣ подобной жизни. Это былъ не Савлъ, написавшій посланія, это былъ совершенно другой человѣкъ -- Павелъ. Это былъ человѣкъ совсѣмъ иного міра. Если же это и былъ Савлъ, то Савлъ родившійся вновь, чтобы быть способнымъ сдѣлать это. Иного объясненія быть не можетъ. Все въ немъ было иное, новое: и интересы, и точка зрѣнія, и образъ дѣйствій, и друзья, и привязанности. Все прежнее отошло, все обновилось. Однимъ словомъ, онъ былъ "новое твореніе". Стоячій грязный прудъ нашелъ выходъ въ широкое, чистое море; духъ, истомленный узкой темницей и получившій отвращеніе къ честолюбію, цѣль котораго онъ самъ, вырывается на вѣчную свободу и находитъ достойное поле дѣятельности въ великомъ дѣлѣ Христовомъ.

Есть люди, для которыхъ біографія Павла имѣетъ особое значеніе. Люди, которые болѣе всего нуждаются въ перемѣнѣ вовсе не тѣ. которымъ, но общему мнѣнію, слѣдуетъ измѣниться. Самые трудные случаи, какъ для другихъ, такъ и для себя, это тѣ. случаи, когда люди дѣйствительно не замѣчаютъ, что ихъ жизнь могла бы быть лучше. Есть тысячи людей, которые не могутъ себѣ даже ясно представить, для чего имъ нужно обращеніе. И въ недоумѣніи они спрашиваютъ: "что въ концѣ концовъ мы должны измѣнить въ себѣ? Наша жизнь почти ничѣмъ не отличается отъ жизни окружающихъ насъ истинныхъ христіанъ. Если бы мы были невѣрующими, или богохульниками, или безнравственными и непокорными, то обращеніе могло бы дать намъ что-нибудь; но мы знаемъ, какъ мы хорошо воспитаны, какъ наши интересы глубоко связаны съ религіей, какъ прилична и осмотрительна вся наша внѣшняя жизнь. Поистинѣ, мы незнаемъ, какую перемѣну могло бы произвести въ насъ обращеніе". Рѣдко кому приходитъ въ голову пожалѣть подобныхъ людей, а между тѣмъ нѣтъ никого, кто бы болѣе заслуживалъ сожалѣнія и участія. Религіозные люди и священныя книги постоянно относятся сурово къ подобнымъ "религіозно-воспитаннымъ людямъ" и въ своихъ горькихъ несправедливыхъ упрекахъ доходятъ до того, что даже ихъ достоинства считаютъ преступленіемъ. Но сколько терзаній сердца таится среди этихъ людей, сколько страстнаго стремленія къ Богу, стремленія быть можетъ.болѣе чистаго, чѣмъ гдѣ-либо помимо истинной семьи Божіей. Сколько между ними людей, сознающихъ трудность измѣнить свою жизнь среди этой, повидимому, христіанской обстановки, людей, чувствующихъ это такъ болѣзненно, что иногда они въ припадкѣ мрачнаго отчаянія начинаютъ почти завидовать блуднымъ сыновьямъ и явнымъ грѣшникамъ, у которыхъ, повидимому, больше шансовъ войти въ царство Божіе.

Вотъ перемѣна въ жизни Павла и можетъ послужить для нихъ совершенно подходящимъ примѣромъ. Павелъ также былъ однимъ изъ тѣхъ людей, которые недоумѣвали, что могло сдѣлать для нихъ обращеніе. Онъ былъ также "религіозно воспитаннымъ" человѣкомъ. По отношенію къ закону онъ былъ безупреченъ. Не было во всемъ Іерусалимѣ человѣка, болѣе строгаго въ исполненіи требованій религіи; никто не посѣщалъ храма аккуратнѣе, чѣмъ онъ; никто несоблюдалъ тщательнѣе его день субботній. Передъ закономъ онъ былъ безупреченъ, а вы бы сказали, что такому человѣку не было надобности что-либо измѣнять въ себѣ, что онъ былъ слишкомъ хорошъ, чтобы даже пожелать какой-либо перемѣны. Но именно этотъ человѣкъ, для котораго, по общему мнѣнію, были раскрыты врата царства Божія, именно онъ находитъ мѣсто въ своемъ сердцѣ для самаго радикальнаго переворота, какой когда-либо происходилъ въ человѣческой жизни.

Пусть же тѣ, кто дѣйствительно не знаетъ, что могла бы сдѣлать для нихъ религія, пусть тѣ, подобно Павлу, дадутъ себѣ время для спокойнаго размышленія. Пусть они взглянутъ хоть разъ не на окружность, а на центръ ихъ жизни. Пусть они зададутъ себѣ вопросъ относительно этого центра: "Христосъ ли это?" Въ религіи нѣтъ средняго пути или я, или Христосъ. Пусть наше себялюбіе будетъ самаго высшаго качества, пусть для насъ центромъ будетъ искусство, литература, интеллектуальный трудъ,-- все это нисколько не уменьшаетъ разстоянія между двумя центрами - я или Христосъ. Въ этомъ отношеніи не было центра болѣе культурнаго, чѣмъ у Павла. На своемъ мѣстѣ это былъ бы великій и достойный центръ, но его мѣсто было не тамъ, гдѣ мы видимъ его у Павла въ первой половинѣ его жизни. Поэтому вопросъ о центрѣ жизненный вопросъ. "Для меня жизнь -- что?" -- "Для меня жизнь -- я самъ". Предположимъ, что это такъ. Но что же это за цѣль жизни? Не достойна ли болѣе благороднаго центра наша жизнь -- жизнь, которая будетъ длиться вѣчно, которая сообразно возвышенному или низкому центру будетъ вѣчно или возвышенной или низкой. Подумайте только о возможности всегда, вѣчно жить съ самимъ собой! Подумайте, что вы жили, живете и всегда будете жить только для себя! Посмотрите на Него, претерпѣвшаго ради насъ гоненія грѣшниковъ, отдавшаго Себя на поношеніе, отрекшагося отъ удобствъ жизни, не имѣвшаго гдѣ приклонить голову, терпѣвшаго лишенія и смирившагося ради насъ. Затѣмъ взгляните самодовольно, если можете, на такую жизнь, о которой можно сказать:

"Я жилъ для себя, я думалъ о себѣ,

"О себѣ и ни о комъ другомъ,

"Какъ будто Христосъ никогда не жилъ,

"Какъ будто Онъ не умеръ ради насъ".

"Для меня жизнь -- дѣла"; "для меня жизнь -- удовольствіе", "для меня жизнь я самъ". Всѣ мы можемъ мгновенно опредѣлить истинную цѣнность нашей религіи. Что шевельнется невольно въ нашемъ сердцъ, когда мы захотимъ испытать его вопросомъ: "для меня жизнь что?" "Для чего я живу?" Говорятъ, что въ дѣлахъ совѣсти первыя мысли самыя лучшія. Какая же мысль пробудилась прежде всего въ нашей душѣ? Какое именно слово затрепетало на нашихъ устахъ при вопросѣ: "для меня жизнь что?" Были ли это дѣла, было ли это удовольствіе, я самъ или Христосъ?

Наступитъ время, когда мы спросимъ себя, зачѣмъ мы втискивали безконечную сущность нашей жизни въ такія узкія границы, зачѣмъ основывали вѣчное на преходящемъ? Передъ вѣчностью и рядомъ съ жизнью Христа всѣ наши жизни покажутся бѣдными, ничтожными и добровольно погубленными. Всѣ готовы собраться вокругъ Креста въ жизни будущей. Но кто хочетъ сдѣлать это теперь же? Кто? Масса людей готова умереть за Христа, готова провести съ Нимъ Вѣчность; но гдѣ человѣкъ, желающій жить для Христа? Смерть и Вѣчность придутъ въ свое время. Христосъ же желаетъ жизней. И если мы жили для Христа, намъ нечего бояться, что смерть не будетъ для насъ пріобрѣтеніемъ.

Для насъ одинъ только выборъ -- выборъ Павла -- открытіе Христа. Въ дѣйствительности всѣ мы сдѣлали отчасти это открытіе. Быть можетъ, мы также близки къ нему, какъ Павелъ, когда онъ покидалъ Іерусалимъ. Вѣдь у него не было никакого указанія на то, что онъ внезапно перемѣнитъ Господина. Новому Господину достаточно было однажды пересѣчь его путь, и великая перемѣна свершилась. А сколько разъ пересѣкалъ Онъ нашъ путь? Но теперь мы знаемъ, какъ намъ поступить въ слѣдующій разъ; мы знаемъ, что сдѣлать нашу жизнь достойной и великой можно только однимъ способомъ; мы знаемъ, что только однимъ путемъ можно достигнуть того, чтобы смерть была пріобрѣтеніемъ. Многіе дѣйствительно находятъ, что смерть благо. Многіе искренно жаждутъ, чтобы ихъ жизнь окончилась, и чтобы они могли успокоиться, какъ они говорятъ, въ тихой могилѣ. Но не допустимъ, чтобы дешевая сантиментальность обманула насъ. Смерть только тогда будетъ пріобрѣтеніемъ, если прожитая жизнь была Христосъ!

"Мы смотримъ не на видимое, но на невидимое: ибо видимое временно, а невидимое вѣчно".
2 Коринѳ. IV, 18.

Ясновиденіе.

"Все существующее двойственно".

Hermes Trismegistus.

"Не смотрите на видимое". Какъ мы можемъ не смотрѣть на видимое? Разъ оно видимо, то какъ не смотрѣть на него? "Смотрите на невидимое". Какъ можемъ мы смотрѣть на невидимое? Развѣ религія обладаетъ волшебной шапкой-невидимкой, дѣлающей тѣлесный міръ невидимымъ, или развѣ она можетъ дать странную способность ясновидѣнія, позволяющую видѣть невидимое?

Передъ нами одинъ изъ тѣхъ увлекательныхъ и столь излюбленныхъ всѣми великими книгами парадоксовъ, которые смущаютъ нашу мысль, лаская ее, но которые открываютъ умѣющему найти ключъ къ нему самыя дивныя и глубокія истины. На первый взглядъ всякій парадоксъ или безсмыслица или ложь. Въ данномъ случаѣ это представляется ложью. Вначалѣ кажется, что это одна изъ тѣхъ нападокъ на міръ, какія будто бы такъ любитъ Библія. Въ немъ видятъ грозное противопоставленіе временнаго вѣчному, несправедливое осужденіе земного міра. Все видимое преходяще и не заслуживаетъ не только мысли, но даже и мимолетнаго взгляда.

Въ дѣйствительности же ни Библія, ни разумъ не говорятъ ничего подобнаго.

Существуютъ четыре причины, по которымъ мы должны смотрѣть на видимое:

1. Во-первыхъ, потому, что Господь создалъ его. Все созданное Господомъ достойно, чтобы на него смотрѣли. Мы живемъ не въ случайномъ мірѣ. Все въ немъ обдуманно. Повсюду мы видимъ, что на него было положено много мысли и труда -- любящей мысли и утонченнаго труда. Весь видимый міръ и въ цѣломъ и въ частяхъ носитъ отпечатокъ таланта, красоты и цѣлесообразности. И мы сами -- произведеніе Великаго Мастера -- мы должны смотрѣть, смотрѣть долго и сознательно на все видимое.

2. Затѣмъ, мы должны смотрѣть на видимое, потому что Господь создалъ насъ, чтобы мы смотрѣли на него.

Создавшій свѣтъ создалъ и глазъ. Даръ этотъ полученъ нами отъ Создателя спеціально для того, чтобы мы могли созерцать видимый міръ. Весь человѣческій организмъ созданъ сообразно условіямъ земного міра: глазъ чтобы видѣть его, ухо -- чтобы слышать, нервы чтобы ощущать, мускулы -- чтобы двигаться на немъ и пользоваться имъ. Кто относится къ видимому міру иначе, тотъ поступаетъ противно своей собственной природѣ.

3. Далѣе, въ-третьихъ, Господь не только создалъ міръ, но Онъ создалъ его бросающимся въ глаза. Далеко отъ того, чтобы прятаться въ тѣни и оставаться незамѣтнымъ, все на землѣ взываетъ къ нашему вниманію. Природа никогда и нигдѣ не остается безмолвной. Если вы равнодушны и не хотите смотрѣть на видимый міръ, онъ самъ вынуждаетъ васъ бросить на него взглядъ. Птичка будетъ пѣть вамъ съ верхушки дерева, море будетъ мѣнять для васъ свое настроеніе, цвѣтокъ на краю дороги будетъ умильно смотрѣть на васъ, а солнце до самаго захода будетъ приковывать ваши взгляды волшебной роскошью своихъ красокъ. Создатель постановилъ, что будетъ ли Онъ видимъ или нѣтъ, но ни одна живая душа не сдѣлаетъ шага на Его землѣ безъ того, чтобы видимыя дѣла Его рукъ не напоминали постоянно о Немъ. Господь все устроилъ для этого. И все на землѣ до безмолвныхъ твореній, не обладающихъ ни даромъ слова, ни языкомъ, все имѣетъ свой голосъ и свой призывъ, звучащіе по всему свѣту до предѣловъ земли. Если бы Господь боялся, что видимый міръ будетъ для насъ искушеніемъ, Онъ сдѣлалъ бы его менѣе привлекательнымъ, менѣе обращающимъ на себя вниманіе. Правда, Онъ предостерегалъ насъ не любить его, но никогда не запрещалъ смотрѣть на него.

4. Наконецъ, есть еще четвертая, самая важная причина. До сихъ поръ мы имѣли дѣло только съ фактами. Теперь переходимъ къ основному положенію. Смотрите на видимое, потому, что только глядя на видимое, мы можемъ составить у себя, понятіе о невидимомъ. Все наше представленіе о вѣчномъ вытекаетъ изъ временнаго.

Возьмемъ какое-нибудь невидимое явленіе, законъ или истину. Все это можетъ быть постигнуто нами только посредствомъ видимаго и временнаго. Возьмемъ хотя бы самое слово вѣчный. Что мы знаемъ о Вѣчности? Ничего помимо того, чему мы научились изъ временнаго. Когда мы стараемся представить себѣ смыслъ этого слова, передъ нами является картина безбрежнаго моря. День за днемъ мы быстро скользимъ по его поверхности, но передъ нами снова и снова такая же безграничная водная пустыня, которой и конца нѣтъ. Мы продолжаемъ плыть впередъ недѣли, мѣсяцы, а вокругъ все тотъ же туманный безграничный горизонтъ, до котораго ни-когда намъ недобраться. Мы останавливаемся. Мы достаточно далеко. Это вѣчность.

Въ дѣйствительности это вовсе не вѣчность, это просто вода, видимая, жидкая, осязаемая. Въ этомъ случаѣ, глядя на видимое, мы увидѣли невидимое. Вотъ передъ вами рѣка. Это тоже вода, но въ иномъ видѣ. И этотъ иной видъ отражаетъ иную истину. Въ то время, когда мы глядимъ на рѣку, передъ нами встаетъ понятіе противоположное Вѣчности. Это Время быстрое и безмолвное или Жизнь скоротечная, невозвратная. Можно перебрать подобнымъ образомъ всѣ наши главныя мысли, всѣ основныя идеи и прослѣдить ихъ въ видимыхъ образахъ. Въ дѣйствительности всѣ они вещественны, матеріальны, и чтобы вообще думать, нужно прежде всего видѣть.

Быть можетъ нигдѣ это не видно яснѣе, чѣмъ въ литературныхъ формахъ нашей Библіи. Оставивъ пока въ сторонѣ языкъ символовъ и картинъ, какимъ говорилъ Христосъ, мы можемъ сказать, что нѣтъ ни одной великой истины, которая была бы дана намъ иначе, какъ въ тѣлесномъ образѣ. Посмотрите, напримѣръ, на ученіе Библіи о человѣческой жизни. Она даже не пользуется для этого описанія отвлеченными словами и понятіями, образовавшимися изъ видимаго міра. Она прямо ставитъ передъ нами весь видимый міръ и заставляетъ насъ самихъ дѣлать отвлеченія. Никогда она не употребляетъ словъ "скоротечная" или "преходящая". Она говоритъ, что жизнь -- это паръ, являющійся на малое время, а потомъ исчезающій. Она сравниваетъ ее съ гонцомъ, съ быстрымъ кораблемъ, съ путешествіемъ, съ разсказанной повѣстью.

Библія нигдѣ не употребляетъ слово "невозвратная". Она говоритъ о пролитой на землю водѣ, которую нельзя собрать снова, о нити, перерѣзанной ткачемъ. Не говоритъ она также, что жизнь "мимолетна". Она называетъ преходящія вещи -- сонъ, мечту, тѣнь, переносной шатеръ пастуха. И даже для того, чтобы высказать такую простую истину, что жизнь коротка, она указываетъ на видимыя вещи, вызывающія представленіе краткости: пядь, цвѣтокъ, путешествіе, челнокъ ткача. Употребляя эти сравненія, Библія не старается быть поэтичной, она желаетъ просто быть вѣрной. И хотя безсознательно, но она ясно доказываетъ, что истина можетъ быть открыта намъ только посредствомъ вещей. Поэтому мы должны отказаться отъ мысли, что не нужно смотрѣть на видимое. Это прямо необходимо, такъ какъ временное и видимое, это скорлупа и остовъ вѣчнаго. И невидимое создано изъ кажущагося. "Все видимое", говоритъ Карлейль, "это только эмблемы. Все, что вы видите, существуетъ не само по себѣ. Матерія существуетъ только духовно, чтобы представить и воплотить какую-нибудь идею". А Джонъ Рзскинъ выражается такъ: "Чѣмъ болѣе я объ этомъ думаю, тѣмъ болѣе я убѣждаюсь, что величайшее для человѣческаго духа въ этомъ мірѣ это что-нибудь видѣть и ясно передать видѣнное.

Между сотнями людей, умѣющихъ говорить, найдется одинъ, умѣющій мыслить. Но только между тысячами мыслящихъ можно найти одного, умѣющаго видѣть. Видѣть ясно вотъ поэзія, пророчество и религія, все въ одномъ".

Теперь мы можемъ перейти отъ отрицательной части парадокса къ положительной "смотрите на невидимое". Теперь мы понимаемъ какъ сдѣлать это. Гдѣ вѣчное? Гдѣ невидимое, на которое мы должны смотрѣть? Отвѣтъ -- во временномъ. Поэтому смотрите на временное, но не останавливайтесь на немъ, смотрите черезъ него и смотрите на его тѣнь духовную тѣнь по той сторонѣ. Смотрите на эту тѣнь долго, внимательно, пока предметъ, сквозь который вы смотрите, самъ не превратится въ тѣнь, а тѣнь не сдѣлается реальностью. Смотрите на видимое, пока оно не начнетъ дѣлаться тусклымъ, прозрачнымъ и, наконецъ, невидимымъ, а невидимое за нимъ станетъ принимать опредѣленную форму. Истина въ томъ, что именно видимое -- тѣнь, а то, что за нимъ дѣйствительность. То, что вы видите, это только ощущаемое, а люди принимаютъ плотность за дѣйствительность. Одно только дѣйствительно вѣчное, лежащее за всѣмъ этимъ. Не смотрите же на видимое, но смотрите черезъ него на невидимое.

Изъ всего этого вытекаетъ для насъ великій урокъ о томъ, какъ пользоваться временнымъ міромъ въ религіозномъ духѣ. Небо лежитъ за землей. Эта земля не только мѣсто для житья, но и для созерцанія. Мы должны совершать земной путь, какъ ясновидящіе, видя во всемъ временномъ мірѣ, только транспарантъ, за которымъ сіяетъ вѣчное.

Попробуйте же приложить это правило къ нашей обыденной жизни. Для большинства изъ насъ жизнь дѣлится на три части: рабочая жизнь, семейная жизнь и религіозная жизнь. Что же каждая изъ нихъ заключаетъ въ себѣ вѣчнаго и какимъ образомъ?

1. Рабочая жизнь. Большая часть людей видитъ въ трудѣ только трудъ физическій, умственный, профессіональный, домашній, общественный но только трудъ. Желтая буковица только желтая буковица, лопата -- только лопата, счетная книга только счетная книга, словарь -- только словарь. Для работника съ подобными взглядами нѣтъ никакой духовной пользы отъ труда, такъ какъ трудъ для него это безполезная, непонятная трата драгоцѣннаго времени. Онъ долженъ въ потѣ лица зарабатывать свой хлѣбъ; вотъ все, что онъ знаетъ о трудѣ. Это проклятіе, тяготѣющее съ начала міра на человѣкѣ, какъ человѣкѣ.

Но Господь никогда не лишилъ бы духовнаго смысла три четверти человѣческой жизни, заполняя ее трудомъ, если бы трудъ былъ только трудомъ и ничѣмъ болѣе.

Другой работникъ смотритъ нѣсколько дальше. Для него трудъ не вполнѣ проклятіе, это предназначенная ему жизнь, его удѣлъ. Это -- воля Божія, и онъ долженъ исполнить ее, крестъ, который онъ долженъ нести. Для него нѣтъ сомнѣнія, что его испытанія назначены для его же пользы, и разъ Господь далъ ему это поле дѣятельности, онъ долженъ подчиниться съ христіанской покорностью.

Но это была бы плохая похвала Божественному устроенію, если съ нимъ можно было только примириться. Премудрость Божія навѣрно имѣла въ виду нѣсколько высшій результатъ трехъ четвертей человѣческой жизни, чѣмъ кусокъ хлѣба и покорность.

Для духовнаго человѣка за этимъ временнымъ лежитъ нѣчто все объясняющее. Въ трудѣ онъ видитъ не только одинъ заработокъ, исполненіе заданнаго урока или пользу для своего рода. Страдиваріусу не было бы смысла посвятить всю свою жизнь изготовленію скрипокъ, если бы результатомъ его труда были только скрипки. Трудъ -- это воплощеніе невидимаго. Трудъ -- это станокъ, на которомъ ткется душа человѣка. Невидимая машина работаетъ въ то время, когда работаетъ онъ, создавая или уничтожая въ немъ невидимое. Точность, аккуратность, сознательность, честность, вѣрность, терпѣніе эти невидимыя качества души вплетаются въ нее во время труда. Этого нельзя достичь ничѣмъ помимо труда. Какъ невидимая электрическая сила проходитъ въ наши мускулы по проводамъ, такъ трудъ проводитъ въ нашу душу всѣ высшія качества характера, всѣ главныя добродѣтели и истину. Счетныя книги и словари, дѣловая переписка, домашнія обязанности, торговля, приготовленіе уроковъ, ремесленныя занятія -- все это провода вѣчнаго. И эти провода вѣчнаго настолько важны, что безъ нихъ нѣтъ и вѣчнаго. Ни одному человѣку не можетъ пригрезиться честность, точность и т. п. Не можетъ онъ узнать ихъ и изъ книгъ. Для этого, какъ и для электричества, нужна особая проволока. Духовные токи, какъ и токи электрическіе, подчинены одному и тому же закону; честный трудъ невидимо передаетъ вѣсть благодати, подобно тому, какъ по телеграфной проволокѣ невидимо для насъ передаютъ различныя вѣсти. Терпѣніе и набожность путешествуютъ по проводамъ, какъ электричество.

Мастерская, школа, контора все это гигантскіе провода. Контора -- это не мѣсто для пріобрѣтенія денегъ, это мѣсто для пріобрѣтенія характера; мастерская существуетъ не для одной фабрикаціи машинъ, но для фабрикаціи истинныхъ людей; не для выстругиванія дерева, не для прилаживанія машинъ, не для литья цилиндровъ: въ глазахъ Божіихъ это мѣсто для отливки характера, для проведенія въ жизнь добродѣтелей, для вырабатыванія скромныхъ, честныхъ, богобоязненныхъ людей. Высшая школа не столько мѣсто для приготовленія ученыхъ, сколько для образованія души. И кто хочетъ духовно расти и совершенствоваться, тотъ никогда не долженъ упускать изъ виду духовнаго смысла своего ежедневнаго труда, постоянно глядя на невидимое въ видимомъ и обращая такимъ образомъ три четверти своего дня въ вѣчно дѣйствующее орудіе божественной благодати.

Скажутъ, что нѣкоторыя отрасли труда безнравственны. Человѣкъ, занимающійся неразумнымъ, несовершеннымъ трудомъ, вырабатываетъ въ себѣ такой же небрежный, несовершенный характеръ. Работникъ, имѣющій при своемъ родѣ труда дѣло съ обманомъ, невольно проникается этимъ невидимымъ ядомъ, отравляющимъ его душу. Скажутъ, что безнравственъ частичный трудъ, превращающій человѣка въ машину, дѣлающій изъ него часть человѣка, лишающій его работу разнообразія и оригинальности, съуживающій и уменьшающій его душу. Но говоря это, мы забываемъ другую истину, что честный и добросовѣстный трудъ и только онъ одинъ вырабатываетъ честность, доброту, прямодушіе и добросовѣстность въ человѣкѣ. И человѣкъ, желающій преуспѣвать и совершенствоваться духовно, долженъ всегда имѣть въ виду религіозное примѣненіе дневного труда, видѣть невидимое въ видимомъ и оберегать свой трудъ не съ сухой мелочностью, но съ любовью, сознавая его благородный смыслъ и смотря на него не какъ на простое средство для пріобрѣтенія денегъ, но какъ на избранное орудіе божественной благодати.

2. Семейная жизнь. Затѣмъ жизнь человѣка устроена такъ, что другую немалую часть ея онъ проводитъ въ семьѣ.И это также играетъ роль въ совершенствованіи души. Одна трудовая жизнь никогда не могла бы научить человѣка всему невидимому. Цѣлая серія дополнительныхъ ученій о вѣчномъ усваивается его душой у семейнаго очага. Вотъ почему нехорошо человѣку быть одному. Одинокій человѣкъ изолированъ отъ вѣчнаго, недоступенъ тонкимъ токамъ, которые могли бы ежечасно вливаться въ его душу.

Въ семьѣ болѣе возвышенный источникъ духовной жизни, чѣмъ въ трудѣ. Здѣсь именно начинается жизнь и дается первая форма зиждительной субстанціи. Семья -- колыбель вѣчности. Поэтому всѣ ея законы и установленія должны носить на себѣ отпечатокъ вѣчнаго. Почему всѣ говорятъ, что семья божественное установленіе? Потому что самъ Богъ установилъ ее? Но что имѣлъ въ виду Господь, устраивая ее такъ, а не иначе? Вѣчность. Семья -- это предверіе Неба. Она устроена такъ, какъ устроено Небо. Небо -- это Отецъ среди своихъ дѣтей. Въ небесной семьѣ каждый изъ насъ будетъ играть ту роль, какую онъ изучилъ въ своей земной семьѣ. Тамъ будетъ такая же жизнь, только не матеріальная. Эта матерія -- свойство, данное намъ только на время, чтобы посредствомъ ея научить и насъ вѣчному, подобно тому, какъ дѣтямъ даютъ деревяные шарики, чтобы научить ихъ считать, пока для нихъ числа не станутъ существовать сами по себѣ.

Что дѣлаютъ обыкновенно родители, когда хотятъ познакомить дѣтей со свойствами матеріи, объяснить имъ форму и гармонію, красоту и симметрію и тому подобныя отвлеченныя понятія? Они даютъ имъ видимые предметы, посредствомъ которыхъ дѣти могутъ научиться всему этому. Они даютъ имъ для игры ящикъ съ кубиками и при складываніи изъ нихъ разныхъ фигуръ, линій и четыреугольниковъ, башенъ и арокъ, въ душу ребенка западаютъ понятія о правильности, устойчивости, формѣ и симметріи; такъ и Господь поступаетъ съ нами. Видимый міръ, это тотъ же ящикъ съ кубиками. Мы занимаемся ими пока несдѣлаемся взрослыми людьми и не отложимъ въ сторону дѣтскихъ игрушекъ. Видимое -- это только подмостки, лѣстница къ вѣчному. Когда послѣдній духовный человѣкъ достигнетъ Господа, эта лѣстница будетъ убрана прочь, и земля уничтожится огнемъ, не потому, что она зло, но потому, что ея задача исполнена.

Духъ Христовъ познается въ семьѣ. Трудъ помогаетъ выработать силу характера, но красоту характера даетъ только семья. Въ семьѣ зарождаются и развиваются благороднѣйшія чувства и привязанности, особенно та любовь, которая не перестаетъ, хотя языки умолкнутъ и знаніе упразднится. Въ семьѣ мы постигаемъ, что такое благородная, истинно небесная жизнь. Однимъ словомъ, семейный кругъ -- это высшій проводникъ христіанства. Нѣжность, скромность, услужливость, отзывчивость, вѣрность, самозабвеніе -- всѣ эти украшенія кроткой, тихой души пріобрѣтаются у семейнаго очага, за домашней трапезой, среди будничной обстановки. Эти качества внѣдряются въ нашу душу или вытѣсняются изъ нея среди обычнаго теченія жизни. Какъ актеры, разыгрывающіе шараду, всѣ члены семьи сознательно или безсознательно изображаютъ постоянно одно слово шарады. Роль это видимое, слово это невидимое, и думаетъ ли или не думаетъ объ этомъ словѣ исполняющій его, всѣ окружающіе безмолвно угадали это слово. И когда тѣлесные маски и костюмы будутъ сняты и давно позабыты, это слово вѣчности будетъ продолжать жить къ стыду или къ славѣ актера и остальныхъ дѣйствующихъ лицъ этого спектакля жизни.

Чтобы открыть человѣку весь смыслъ, заключающійся въ ежедневной жизни, въ самыхъ незначительныхъ обстоятельствахъ, въ случайныхъ словахъ и взглядахъ, нужно, конечно, только указать ему, что въ этомъ временномъ лежитъ вѣчное, что въ жизни, а не въ храмѣ заключается религія, что все сдѣланное или несдѣланное, сказанное или несказанное, справедливое или несправедливое -- все это по непреложному закону имѣетъ свою часть въ общей вѣчной жизни.

3. Теперь мы перейдемъ къ Религіи. Мы увидимъ дальше, что Господь даже и ее далъ намъ въ видимой формѣ. Сосредоточимся на мгновеніе надъ ученіемъ Христа. Все, что Онъ сказалъ намъ о вѣчности, Онъ облекъ въ образы видимаго міра. Что такое всѣ его притчи, всѣ указанія на природу, примѣры изъ дѣйствительной жизни, Его метафоры и уподобленія, какъ не раскрытіе для нашихъ ослѣпленныхъ глазъ невидимаго въ видимомъ? Въ дѣйствительности вѣчное ближе всего намъ тогда, когда оно въ матеріальномъ видѣ. Разумъ не можетъ приблизить къ намъ религію, но сдѣлать это могутъ только видимые предметы. Поэтому Христосъ никогда ничего не доказывалъ, никогда не обращался къ мыслительнымъ способностямъ человѣка, но къ его зрительной способности, къ силѣ воображенія, имѣющей дѣло съ образами вещей.

Въ этомъ-то и разгадка ученія Христа, что Онъ говорилъ не разуму, но воображенію. Онъ непрестанно указывалъ намъ на предметы, которымъ предстояло обратиться въ прахъ черезъ нѣсколько дней или лѣтъ, и говорилъ намъ, что мы должны видѣть въ нихъ вѣчное. Онъ показывалъ хлѣбъ и говорилъ: "Я хлѣбъ". И если бы мы всю жизнь продумали надъ этимъ, мы не приблизились бы болѣе къ истинѣ, чѣмъ посредствомъ этого матеріальнаго понятія о хлѣбѣ. Это временное, такой совершенный образъ вѣчнаго, что никакое чтеніе, никакое размышленіе, никакіе споры и проповѣди не приблизили бы насъ болѣе къ Христу.

Подобнымъ же путемъ Христосъ заставилъ насъ видѣть въ самыхъ простыхъ и обыденныхъ предметахъ видимаго міра зеркала, отражающія вѣчное, мы же съ нашимъ ложнымъ представленіемъ о духовномъ никогда бы не осмѣлились на это. Такимъ образомъ свѣтъ, жизнь, виноградная лоза, вино, пастырь и тысячи другихъ вещей совершенно преобразились, освѣщенные свѣтомъ иного міра. Замѣтьте, Христосъ не говоритъ, что Онъ подобенъ всему этому. Онъ есть все это. Смотрите сквозь эти вещи, смотрите внимательно, и вы увидите Его. Мы постоянно готовимъ неудачу и разочарованіе, пытаясь узнать духовный міръ инымъ путемъ, чѣмъ черезъ посредство этого тѣлеснаго міра.

Людямъ, посвятившимъ себя исключительно интеллектуальному труду, грозитъ опасность лишиться этого мягкаго, благодатнаго вліянія. Часто изъ благороднаго, но опаснаго уваженія къ наукѣ студенту дозволяется быть исключеніемъ въ семьѣ. Ему даютъ отдѣльное помѣщеніе, онъ ведетъ иной образъ жизни и незамѣтно, но ко вреду для себя онъ начинаетъ смотрѣть свысока на обыденную дѣятельность и на болѣе низкіе интересы остальныхъ членовъ семьи. Въ обществѣ также часто относятся снисходительно къ ученымъ и нерѣдко случается, что эксцентричность, прощаемая въ виду другихъ достоинствъ, именно и показываетъ на остановку развитія истинно высокихъ качествъ. Нужно болѣе всего опасаться этого и стараться всѣми силами души уничтожить въ себѣ это стремленіе выйти изъ обычной людской колеи, чтобы въ результатѣ не почувствовать себя не дома въ собственномъ домѣ.

Весьма замѣчательнымъ примѣромъ примѣненія Христомъ этого принципа является установленіе Таинства Причащенія -- Цѣль Его была увѣковѣчить въ наиболѣе ясной и яркой формѣ два величайшихъ факта духовнаго міра. Какъ же Онъ поступаетъ? Онъ сдѣлалъ ихъ видимыми. Онъ соединилъ эти два факта съ двумя обыкновеннѣйшими предметами -- водой и хлѣбомъ съ виномъ -- обычная ежедневная пища каждаго крестьянина. При этомъ таинствѣ души людей въ самые священные моменты жизни являются прикованными мыслью къ самымъ обыденнымъ матеріальнымъ предметамъ; такимъ образомъ Христосъ Самъ указываетъ, что высшая духовность дается чадамъ Божіимъ чрезъ посредство низшихъ формъ тѣлеснаго міра. Трансцендентализмъ въ религіи -- это полное заблужденіе. Истинная духовность состоитъ въ томъ, чтобы видѣть божественное въ обыденныхъ вещахъ.

Наконецъ, есть еще болѣе дивное проявленіе этого закона, чѣмъ Таинство Причащенія. Господь даровалъ людямъ тѣлесные образы всего вѣчнаго за однимъ только исключеніемъ. Каждая вѣчная истина имѣла на землѣ свой тѣлесный образъ, для каждаго небеснаго закона существовала модель среди законовъ природы. Одно только отсутствовало: не было матеріальнаго образа Самого Предвѣчнаго Господа. И человѣку не доставало Его. Онъ жаждалъ увидѣть невидимаго въ какомъ-либо видимомъ образѣ. Въ моръ человѣкъ видѣлъ вѣчность, въ пространствѣ -- безконечность, въ горахъ -- величіе, въ семьѣ -- любовь, въ государствѣ -- законъ. Не было только образа Божія. Но слѣдующія слова можно произнести только благоговѣйно понизивъ голосъ -- Господъ далъ его. Господь дѣйствительно далъ его, не видѣніе, не метафору, но видимый, точный Свой образъ. Онъ сдѣлался видимымъ, облекся плотью и жилъ посреди насъ. Воплощеніе это была вѣчность, сдѣлавшаяся на время видимой, чтобы мы могли узрѣть ее.

Для насъ это былъ единственный способъ узнать Его, потому что невидимое мы можемъ видѣть только въ видимомъ. Слово "Богъ" не давало намъ никакого представленія о Немъ; въ видимомъ мірѣ не существовало ничего соотвѣтствующаго этому слову, а ни одно слово не будетъ понятнымъ для насъ безъ образа, объясняющаго его. Поэтому Господь далъ религіи новое слово въ понятной формѣ -- Слово во плоти, чтобы люди могли узрѣть славу Божію не самое по себѣ, потому что это невозможно, но въ лицѣ Іисуса. Вотъ высшее послѣднее доказательство религіознаго примѣненія земного міра.

Въ послѣднее время выяснилось, что существуетъ три класса людей, различно относящихся къ этому принципу примѣненія временнаго міра.

1. Одни совершенно не желаютъ смотрѣть на невидимое -- это матеріалисты. Они совершенно слѣпы къ вѣчному. Другіе же, наоборотъ, слѣпы къ видимому, временному -- это мистики. Они не ищутъ въ видимомъ невидимаго, они видятъ или стараются видѣть невидимое непосредственно. Третьи вовсе не слѣпы ни къ видимому, ни къ невидимому, они только близоруки по отношенію къ обоимъ. Ритуалистъ выбираетъ нѣсколько предметовъ видимаго міра и только въ нихъ старается увидѣть невидимое, какъ будто бы на свѣтѣ существуютъ только эти предметы кресты, облаченія, цвѣтныя стекла, музыка чрезъ которые сіяетъ вѣчное. Нѣтъ, весь міръ богослужебная книга. И кто будетъ искать Бога только въ нѣсколькихъ обрядахъ, тотъ навѣрно не найдетъ Его ни тамъ, ни въ иномъ мѣстѣ. Это долженъ помнить всякій, искренно стремящійся приблизиться къ Господу, всегда быть съ Нимъ, всегда жить духовной жизнью! Пусть онъ помнитъ, что можно смотрѣть на видимое тѣлеснымъ взглядомъ и видѣть лишь его рыночную стоимость, но можно смотрѣть и духовнымъ взоромъ, который смотритъ глубже, видитъ его духовную цѣнность, видитъ ясно, что

"Земля преисполнена Неба,

"И каждый обыкновенный кустъ --

"Купина огненная, изъ которой

"Говоритъ Господь".

"Онъ прощаетъ всѣ беззаконія твои;
"Исцѣляетъ всѣ недуги твои;
"Избавляетъ отъ могилы жизнь твою"
(Пс. СІІ, 3, 4)

Три факта грѣха.

Въ послѣднее время почти во всѣхъ произведеніяхъ новѣйшей изящной литературы мы постоянно встрѣчаемъ одинъ богословскій терминъ. Проникнувъ недавно въ литературный міръ, онъ сдѣлался не только однимъ изъ его словъ, онъ сталъ, быть можетъ, его словомъ. Его универсальность, реальность, извѣстное вліяніе и значеніе для человѣческой жизни были, наконецъ, признаны и, несмотря на свое богословское происхожденіе, это слово заняло мѣсто, какое не удавалось занять ни одному религіозному слову. Нѣтъ надобности пояснять, что это слово Грѣхъ.

Весьма замѣчательно, что теперь, даже въ такъ называемой, легкой литературѣ господствующимъ словомъ является Грѣхъ. Было время, когда блестящій терминъ Рыцарство занималъ выдающееся мѣсто въ поэмахъ, романсахъ и балладахъ. Позже слово Любовь стало царить въ повѣстяхъ и романахъ. Но въ наши дни болѣе глубокое слово стоитъ въ заголовкахъ книгъ. Теперь на аренѣ появляется нѣчто болѣе возбуждающее, чѣмъ рыцарство, и сама любовь теряетъ интересъ рядомъ съ этимъ краткимъ названіемъ, взятымъ изъ теологіи, но измѣнившимъ обликъ литературы и сдѣлавшимъ многія послѣднія книги своего рода проповѣдями.

Религіи нечего жаловаться на то, что міръ заимствуетъ слова изъ ея лексикона. Проповѣдническія каѳедры могутъ существовать помимо храмовъ, и для религіи должно быть драгоцѣннымъ открытіе, что люди начинаютъ требовать отъ литературы, чтобы она не только занимала ихъ разумъ, но и отвѣчала запросамъ совѣсти. Въ этомъ случаѣ на религіи лежитъ одна только обязанность слѣдить, чтобы заимствованныя у нея слова употреблялись въ полномъ объемѣ. Истина, пускаемая въ обиходъ, не должна быть искалѣченной истиной; она должна оставаться цѣльной, опредѣленной, сильной и гремящей истиной; она должна быть образцомъ истины, однимъ словомъ, она должна быть истиной Библейской.

Что касается содержанія, влагаемаго Библіей въ смыслъ этого слова, то оно само по себѣ чрезвычайно интересно и замѣчательно. Особенно художественно и полно очерченъ грѣхъ у Давида: описаніе и классификація главныхъ фактовъ и разновидностей грѣха представляютъ собою одну изъ наиболѣе поучительныхъ и трогательныхъ страницъ священнаго писанія. Псалмы останутся навсегда образцовымъ произведеніемъ по вопросу о Грѣхѣ, наиболѣе полнымъ анализомъ его природы, его дѣйствія, различныхъ его оттѣнковъ и способовъ его леченія.

Но несмотря на то, что грѣхъ такая обыденная вещь, я думаю, что многіе изъ насъ почти ничего не знаютъ о немъ. Какъ это ни странно, но мы менѣе всего размышляемъ именно о самыхъ обычныхъ, близкихъ намъ вещахъ. Возьмемъ, напримѣръ, самое обычное воздухъ. Что мы знаемъ о немъ? Что мы знаемъ о водѣ, объ этомъ огромномъ таинственномъ морѣ, у береговъ котораго нѣкоторые изъ васъ проводятъ всю свою жизнь, которое реветъ и стонетъ у вашего порога въ продолженіе всей длинной зимы? Грѣхъ еще болѣе обычная вещь, чѣмъ все это; онъ глубже, чѣмъ море, неуловимѣе воздуха, онъ нѣчто таинственное, тоскливо стонущее и зиму и лѣто во всѣхъ нашихъ жизняхъ; онъ то, что останется въ безсмертной душѣ человѣка, когда всѣ моря исчезнутъ съ лица земли. По меньшей мѣрѣ неразумно для человѣка жить всю жизнь въ грѣхѣ, не имѣя хотя бы нѣкотораго представленія о немъ.

Но въ этомъ случаѣ важно то, что безъ полнаго представленія о грѣхѣ человѣкъ не можетъ имѣть полнаго представленія о самомъ себѣ, и что еще важнѣе, не понимая грѣха, онъ никогда не можетъ понять и Господа. Недостаточно также христіанину имѣть только общее, обычное представленіе о грѣхѣ, потому что при такомъ представленіи ни жизнь, ни теологія его не могутъ быть плодотворными; извѣстно, что опытъ религіи и благодати почти пропорціоналенъ опыту грѣха.

Нѣтъ сомнѣнія, что тонкое знаніе самихъ себя, какимъ обладали писатели Ветхаго Завѣта, зависѣло вполнѣ отъ ихъ знанія Господа. Такъ, напримѣръ, Давидъ, обладавшій глубочайшимъ Богопознаніемъ, такъ же глубоко зналъ и свое собственное сердце. И что особенно бросается въ глаза въ его произведеніяхъ -- это постоянное повтореніе особенно замѣтныхъ фактовъ грѣха -- причинъ, дѣйствій, различныхъ оттѣнковъ и леченія его.

Въ краткихъ строкахъ нашего текста Давидъ далъ намъ въ сжатомъ видѣ все относящееся къ главнымъ фактамъ грѣха. И для того, кто хочетъ знать великую ось, на которой вертится жизнь всѣхъ людей и его собственная, кто хочетъ познать работу Божественной благодати, кто хочетъ провѣрить самаго себя по отношенію къ главнымъ фактамъ человѣческаго грѣха, для того нѣтъ болѣе удивительныхъ словъ, чѣмъ эти:

"Онъ прощаетъ всѣ беззаконія твои, исцѣляетъ всѣ недуги твои, избавляетъ отъ могилы жизнь твою".

Разсматривая грѣхъ черезъ призму текста, мы найдемъ въ немъ три факта: Вина Грѣха, Пятно Грѣха и Власть Грѣха.

Въ общихъ чертахъ они соотвѣтствуютъ естественному дѣленію текста:

Онъ прощаетъ всѣ беззаконія твои = Вина Грѣха.

Онъ исцѣляетъ всѣ недуги твои = Пятно Грѣха.

Онъ избавляетъ отъ могилы жизнь твою = Власть Грѣха.

Мы находимъ удобнѣе начать съ послѣдняго изъ нихъ, такъ какъ тамъ стоитъ слово жизнь. "Онъ избавляетъ отъ могилы жизнь твою". У всѣхъ насъ есть личный интересъ къ тому, что касается жизни. Мы способны понять многое, даже въ теологіи, разъ только тамъ мы находимъ что-либо, относящееся къ жизни. И мы всегда готовы внимательно слушать и усердно учиться тому, что близко касается нашего существованія, имѣетъ на него вліяніе, можетъ улучшить его. Мы готовы принять охотно великую доктрину, разъ она имѣетъ значеніе для нашей жизни. И между цѣлымъ рядомъ истинъ ни одна не имѣетъ столькихъ точекъ соприкосновенія съ человѣческимъ сердцемъ, какъ Власть Грѣха.

1. Поэтому, прежде всего скажемъ, что Грѣхъ это Сила и къ тому же сила, имѣющая вліяніе на нашу жизнь.

Существуетъ одна старинная поэма съ любопытнымъ названіемъ "Споръ въ небесахъ". Поэтъ разсказываетъ, какъ онъ однажды, прогуливаясь по улицамъ Новаго Іерусалима, замѣтилъ толпу святыхъ, занятыхъ серіознымъ споромъ. Онъ подходитъ ближе, прислушивается и узнаетъ, что споръ идетъ о томъ, кто изъ этихъ святыхъ можетъ считать себя самымъ великимъ памятникомъ спасающей благодати Божіей. Каждый разсказывалъ свою исторію, утверждая, что среди массы спасенныхъ именно онъ наиболѣе замѣчательный трофей любви Божіей. Послѣ долгихъ дебатовъ они соглашаются рѣшить вопросъ по большинству голосовъ. Всѣ подвергаются поочередно голосованію, но никто не получаетъ большинства. Остается только два соревнователя, которымъ разрѣшаютъ разсказать снова ихъ исторію. Первымъ говоритъ глубокій старецъ; онъ увѣряетъ, что абсолютно невозможно, чтобы Божественная благодать могла сдѣлать для кого-либо больше, чѣмъ она сдѣлала для него. Онъ велъ ужаснѣйшую, порочную жизнь, полную всѣхъ грѣховъ, какіе только можно вообразить, запятнанную всякими преступленіями. Онъ былъ воромъ, лжецомъ, богохульникомъ, пьяницей, убійцей. И уже на ложѣ смерти, въ одиннадцатомъ часу пришелъ къ нему Христосъ, и онъ былъ прощенъ. Вслѣдъ за нимъ начинаетъ свой разсказъ такой же старикъ и въ краткихъ словахъ объясняетъ, что еще мальчикомъ онъ былъ приведенъ къ Христу и съ тѣхъ поръ, какъ онъ себя помнитъ, его тихая, незамѣтная жизнь была стремленіемъ къ небу.

Снова начинается голосованіе, и вы навѣрно подумаете, что дѣло рѣшится въ пользу перваго. Но нѣтъ, всѣ голоса отдаются послѣднему. Вамъ могло казаться, что болѣе обязанъ Господу тотъ, кто велъ легкомысленную, безбожную жизнь, кто лгалъ, богохульствовалъ, воровалъ, убивалъ и былъ спасенъ передъ самой смертью. Но старинный поэтъ зналъ болѣе глубокую истину. Безъ сомнѣнія, нужна была великая сила милосердія, чтобы исторгнуть изъ огня эту угасающую головню. Нужна была безконечная глубина милосердія, чтобы простить этого ветерана грѣха на закатѣ его грѣшныхъ дней. Но еще большая сила милосердія была необходима, чтобы охранить отъ грѣха душу второго въ теченіе всей его жизни, полной соблазновъ. Нужно было великое милосердіе, чтобы спасти его отъ грѣховъ въ юности, сохранить чистымъ его христіанское отрочество, помочь ему непорочно провести зрѣлые годы, сдѣлать полезной всю его жизнь и дать терпѣніе и надежду его старости. Оба начали жизнь въ одно время; но къ одному благодать пришла въ концѣ ея, къ другому въ началѣ. Одинъ былъ спасенъ отъ вины грѣха, другой отъ власти грѣха. Первый былъ спасенъ отъ смерти въ грѣхѣ, второй же избавленъ отъ жизни въ грѣхъ. Одному потребовалось великое дѣло любви на закатѣ дней, жизнь другого все время была полна любви, и это было гораздо большее спасеніе. Душа второго была спасена, какъ и душа перваго, но, кромѣ того, и жизнь его была избавлена отъ вѣчной смерти.

Выводъ изъ этой старинной поэмы тотъ, что въ грѣхѣ такъ же важна его власть, какъ и его вина, что спасеніе не менѣе вопросъ Жизни, чѣмъ Смерти. Въ жизни каждаго человѣка всегда есть нѣчто, грозящее ему, отъ чего онъ долженъ спасать себя, нѣчто, могущее испортить его жизнь и привести его къ погибели, если онъ не приметъ своевременно мѣръ. Это разрушительное начало и есть первый великій фактъ грѣха его Власть.

Каждый человѣкъ, слѣдящій за своей жизнью изо дня въ день, особенно если онъ стремится направить ее къ извѣстной нравственной цѣли, часто съ оскорбительнымъ чувствомъ видитъ, какъ эта сила усердно дѣйствуетъ въ его жизни. Онъ видитъ, что эта сила работаетъ противъ него, побѣждая его на каждомъ шагу и упорно противясь всѣмъ его добрымъ начинаніямъ. Онъ чувствуетъ, что его естественныя склонности влекутъ его въ сторону отъ Господа, отъ добра. Онъ ясно сознаетъ въ своей душѣ элементъ, который не только нейтрализуетъ его стремленія держаться прямого и лучшаго, по его мнѣнію, пути, но постоянно и настойчиво работаетъ противъ его лучшаго Я и толкаетъ его прямо на широкій путь, ведущій къ вѣчной смерти.

Давидъ имѣлъ въ виду именно этотъ путь, когда онъ благословлялъ Господа за то, что Онъ избавилъ его жизнь отъ могилы. И когда Давидъ писалъ эти слова, онъ прекрасно зналъ, что поистинѣ только рука Господня спасла его отъ погибели. И на закатѣ дней своихъ, оглядываясь на всю прожитую жизнь и призывая свою душу благословлять Господа за всѣ благодѣянія Его, Давидъ находитъ недостаточнымъ благодарить Его только за прощеніе грѣховъ. Господь далъ ему гораздо больше, чѣмъ прощеніе грѣховъ. Онъ избавилъ отъ могилы жизнь его. Онъ спасъ его отъ всемогущей власти грѣха. Что это за сила, чѣмъ она можетъ сдѣлаться, какъ она можетъ овладѣть человѣкомъ и тысячу разъ погубить его жизнь -- это станетъ ясно всякому, кто вспомнитъ жизнь Давида. Какъ мы были далеки отъ мысли, что въ жизни псалмопѣвца было что-либо подобное, заставившее его въ старости благодарить Господа за избавленіе его отъ могилы! Воспитанный въ уединенной долинѣ Виѳлеема, выросшій въ чистой атмосферѣ сельской невинности, гдѣ могъ этотъ молодой пастухъ схватить заразу грѣха, развившуюся впослѣдствіи въ такую страшную разрушительную силу? Но какъ бы то ни было, онъ получилъ эту заразу. И даже въ его невинные дѣтскіе годы его подстерегала эта фатальная сила, злобная, способная и всегда готовая вторгнуться въ его жизнь и погубить ее прежде, чѣмъ она расцвѣтетъ. Всю свою жизнь онъ былъ съ Господомъ; онъ обдумывалъ планъ храма Господня, онъ писалъ свои святые псалмы, заставляющіе весь міръ дивиться благодати псалмопѣвца; но въ то время, когда онъ пѣлъ Господу свои псалмы, сопровождая ихъ торжественными, сладкими звуками арфы, власть грѣха кипѣла и бушевала въ его душѣ, готовая погасить данное Господомъ вдохновеніе и навсегда погубить и его вѣру, и душу. Но въ теченіе всей жизни Давида рука Господня охраняла его отъ этой силы и, размышляя о своемъ полномъ приключеній пути, онъ не находитъ ничего, за что онъ долженъ былъ болѣе благодарить Господа, чѣмъ за избавленіе его отъ этого перваго великаго факта Грѣха.

Спасеніе Давида, по словамъ стариннаго поэта, гораздо болѣе чудесно, чѣмъ спасеніе распятаго разбойника. Для Давида нужна была гораздо большая сила благодати. Умирающему разбойнику нужна была предсмертная благодать. Давиду же была нужна живая благодать. Разбойникъ нуждался только въ прощающей благодати; Давидъ же и въ прощающей и въ охраняющей. Давиду нужно было, чтобы благодать сопутствовала ему въ жизни и удерживала ее отъ уклоненія въ сторону. Разбойникъ же не нуждался въ охраняющей благодати. Время для нея уже прошло. Жизнь его была уже испорчена. Все, посѣянное въ молодости, дало обильный урожай, и наступило время пожинать горькіе плоды. Гибель грозила со всѣхъ сторонъ, и у него не было противоядія отъ власти грѣха, проникающей во всѣ фибры души. Его доброе имя было погублено навѣки, душа насквозь источена грѣхомъ. Онъ не могъ бы вмѣстѣ съ Давидомъ славить Господа за то, что его жизнь была избавлена отъ могилы. Онъ былъ спасенъ отъ вѣчной смерти; обломки его души были спасены, но его жизнь была потеряна и для Господа, и для міра, и для него самого. Жизнь его не была спасена, какъ жизнь Давида, и поэтому Давидъ былъ большимъ должникомъ предъ Божіей благодатью. Мало у кого изъ людей были такія великія основанія благословлять Господа за избавленіе ихъ жизни отъ могилы, какъ у Давида.

Да, въ спасеніи есть нѣчто большее, чѣмъ одно прощеніе грѣховъ. Но почему? Потому что грѣхъ заключаетъ въ себѣ больше, чѣмъ одну вину. Люди, не знающіе этого, говорятъ: "если бы я былъ прощенъ сегодня, я завтра же сдѣлался бы прежнимъ грѣшникомъ". Нѣтъ, это заблужденіе, это ересь говорить, что религія даетъ человѣку только прощеніе грѣховъ. Я торжественно заявляю, что она принесла бы мнѣ мало пользы, если бы въ ней было только это. Такая религія не была бы нужна и человѣку, въ родѣ Давида. Развѣ жизнь его была бы полной, если бы у него, кромѣ воспоминанія о прощеніи Божіемъ, не было воспоминанія и о силѣ Божіей, избавившей его жизнь отъ могилы? Развѣ могъ бы быть тогда написанъ этотъ псаломъ? Мы всѣ благодарили Бога за прощеніе распятаго разбойника, но благодарили ли мы Его за избавленіе нашихъ жизней отъ вѣчной могилы? Могила -- естественный конецъ каждой человѣческой жизни. Для души также естественно стремиться къ погибели, какъ брошенному камню падать на землю. Благодаримъ ли мы когда-нибудь Господа за избавленіе нашей души отъ этого? А когда мы благодаримъ Господа за наше спасеніе, имѣемъ ли мы тогда въ виду только спасеніе отъ ада или подразумѣваемъ также и избавленіе нашей жизни отъ губительной власти грѣха.

2. Пятно грѣха. Власть грѣха не проходитъ въ человѣческой жизни безслѣдно. Ничто въ мірѣ не работаетъ безъ тренія. Горный потокъ прорываетъ долины по склонамъ горъ; море обтесываетъ скалы на берегу; пронесшійся ураганъ оставляетъ за собою тысячи поврежденныхъ деревьевъ, разрушенныхъ зданій. Такъ и грѣхъ, протекая широкой рѣкой черезъ человѣческую жизнь, оставляетъ то здѣсь, то тамъ груды развалинъ, обозначающихъ подобно печальнымъ памятникамъ его путь. Несмотря на все свое могущество, природа удивительно нѣжный и чувствительный механизмъ, и все оставляетъ на ней слѣдъ. Ничто не проходитъ безъ слѣда, но ничто не имѣетъ и такой поразительной реакціи, какъ грѣхъ.

Исторія это безсмертный памятникъ человѣческаго грѣха. Все наиболѣе выдающееся на ея страницахъ это пятна грѣха, которыхъ не могло стереть время. По большей части исторія человѣчества написана человѣческой же кровью, и когда-нибудь всѣ царствованія императоровъ и королей затеряются въ единственномъ всепоглощающемъ могучемъ царствѣ, въ продолжительномъ царствѣ грѣха. Все, что мы наблюдали въ исторіи, мы видимъ и въ современномъ мірѣ. Общество побѣлѣло отъ проказы. Если бы теперь вы и уничтожили власть грѣха, пятно все-таки останется. И если міръ недостаточно знаетъ вину грѣха, не убѣжденъ въ ней, то во всякомъ случаѣ онъ ясно видитъ и вполнѣ убѣжденъ въ существованіи пятна грѣха. Мы видимъ его въ жизни окружающихъ насъ людей, видимъ его на ихъ лицахъ. Только пятно міроваго грѣха тревожитъ совѣсть міра. Пятно грѣха смущаетъ филантропію, безпокоитъ парламентъ и страну и не даетъ покоя прессѣ. Именно пятно грѣха провело въ литературу слово грѣхъ. Эта сторона грѣха является сюжетомъ нашихъ лучшихъ литературныхъ произведеній; ею занимается современная поэзія; благодаря ей, тысячи современныхъ книгъ проповѣдуютъ ученіе о Возмездіи, которое, говоря попросту, означаетъ ученіе о пятнѣ грѣха. Общество оказалось недостаточно мудрымъ, чтобы понять власть грѣха, недостаточно религіознымъ, чтобы видѣть вину грѣха, но око не можетъ не видѣть пятна грѣха. Ему нѣтъ дѣла ни до власти, ни до вины грѣха, но оно вынуждено обратить вниманіе на пятно грѣха, потому что оно его тревожитъ и безпокоитъ, лежитъ у его дверей, является сучкомъ въ глазу. Это пятно слишкомъ омерзительное зрѣлище, и общество находитъ необходимымъ принять мѣры, чтобы избавиться отъ него. И оно начинаетъ проявлять свою дѣятельность: въ одномъ углу оно строитъ тюрьму это избавитъ общество отъ безпокойства, въ другомъ воздвигаетъ домъ для умалишенныхъ, чтобы незамѣтно сгноить тамъ безпокоящій общество сучекъ. Тутъ оно устраиваетъ больницу, тамъ кладбище. Тюрьмы, дома для умалишенныхъ, больницы все это служитъ для того, чтобы спрятать пятна грѣха. Въ нѣкоторомъ отношеніи даже хорошо, что пятно является необходимымъ спутникомъ грѣха. Какъ можно находить хорошую сторону и въ боли, являющейся показателемъ, что въ организмѣ не все въ порядкѣ, такъ есть хорошая сторона и въ пятнѣ грѣха, которое показываетъ, что сила вырвалась на свободу. Общество и не подумало бы безпокоить себя изъ-за грѣха, если бы не это пятно. Но занимаясь уничтоженіемъ пятенъ грѣха, оно, быть можетъ, достигнетъ того, что уменьшитъ слегка и силу грѣха. Но это слабое, жалкое средство. Если бы сила грѣха была ясно видна, и люди стали бы бороться противъ нея съ помощью божественной благодати, міръ могъ бы въ концѣ, концовъ быть избавленъ отъ нея. Но люди видятъ только пятно грѣха и замѣчаютъ его поздно, когда горло добродѣтели уже перерѣзано, и это -- пятно ея крови. Разумѣется, когда дѣло сдѣлано, не остается ничего, какъ уничтожать слѣды преступленія.

Но нѣтъ надобности идти такъ далеко и отыскивать пятна грѣха въ исторіи и въ обществѣ. Мы видимъ его не только въ жизни окружающихъ людей, но и въ своей собственной. Хотя наша совѣсть и не такъ чутка, какъ она могла бы быть, но пятна грѣха слишкомъ замѣтно стоятъ между нами и свѣтомъ. Совѣсть, которой мы не внимали, говорила намъ такъ часто, что ея голосъ сталъ хриплымъ и неяснымъ. Наша духовная жизнь не такова, какой она должна была бы быть, наши интеллектуальные грѣхи запятнали и испортили нашу память, притупили наше чувство и наполнили нашу душу подозрѣніями, односторонними истинами и разрушили слабую силу вѣры. Рѣдко что трогаетъ сильнѣе, чѣмъ старанія пожилого человѣка уничтожить слѣды своего прошлаго, о которомъ онъ не радѣлъ. Это прошлое уже ушло, но оно тайно живетъ въ пятнахъ, накопившихся въ жизни, и человѣкъ тщетно старается стереть ихъ. А между тѣмъ было время, когда его одѣяніе было чистымъ и бѣлоснѣжнымъ. "Берегитесь, чтобы міръ не запятналъ вашего одѣянія", шепталъ ласковый внутренній голосъ, когда онъ вступалъ въ жизнь. О, какъ памятно ему первое пятно на этомъ одѣяніи. Много тяжелыхъ дней прошло съ тѣхъ поръ, но не было между ними ни одного такого мрачнаго, какъ тотъ день, ни одно пятно не выдѣляется на его душѣ такимъ зловѣще багровымъ цвѣтомъ, какъ этотъ первый грѣхъ. За первымъ пятномъ непосредственно послѣдовало и второе, потому что грѣхи по большей части двойники. А затѣмъ пошли еще и еще пятна, пока не потерялся имъ счетъ, и все платье не покрылось цѣлымъ узоромъ пятенъ грѣха. Сила Божія пришла на помощь и сдѣлала изъ него новаго человѣка, но пятна такъ глубоко проникли въ его душу, что сдѣлались живой ея частью. Для него стало тяжело отказаться отъ міра, оставаться чистымъ, позабыть картины, наполнявшія въ теченіе всей его жизни галлереи его воображенія, позабыть ихъ тогда, когда онъ начинаетъ думать о Богѣ; забыть ихъ, когда онъ преклоняетъ колѣна для молитвы, забыть ихъ даже тогда, когда онъ сидитъ въ храмѣ. Его прошлая жизнь вся противъ него, и если въ будущемъ онъ можетъ даже быть религіознымъ, то слѣды прошлаго все-таки не могутъ не отозваться на немъ. Именно пятно грѣха дѣлаетъ такимъ тяжелымъ раскаяніе для взрослаго человѣка, и оно является наиболѣе убѣдительнымъ аргументомъ, чтобы заставить молодого обратиться къ Господу въ юные годы, Даже "ангелы", говоритъ Рэскинъ, "радующіеся раскаянію грѣшника, не могутъ не чувствовать непонятной скорби, когда они снова и снова тщетно пытаются согрѣть жестокія сердца своими теплыми, нѣжными крыльями".

Но если пятно грѣха невидимо ни въ нравственной, ни въ интеллектуальной жизни, то едва ли кто-либо можетъ не замѣчать его въ жизни тѣлесной. Мы видимъ его въ жизни окружающихъ людей, но еще болѣе видимъ его на лицахъ этихъ людей. Порокъ отпечатывается ясно, и весь міръ -- его записная книжка. И отъ полюса до полюса, вездѣ и повсюду мы можемъ читать ее. Возьмемъ наиболѣе выдающійся примѣръ -- пьяницу, который такъ пятнаетъ своимъ грѣхомъ тѣлесную жизнь, что послѣдствія ея сказываются и послѣ его смерти. Если бы завтра всѣ пьяницы отказались навсегда отъ своего порока, то пятна грѣха, оставшіяся въ ихъ тѣлахъ, привели бы большинство изъ нихъ, раньше или позже, къ смерти пьяницы.

Проявленія грѣха бываютъ какъ религіозныя, такъ и физическія; и ни одинъ грѣхъ не можетъ пройти ни черезъ тонкія качества ума, ни черезъ грубыя ткани тѣла, не оставивъ на нихъ пятна или въ видѣ положительнаго вреда для жизни, или же, что одинаково гибельно, въ видѣ предрасположенія къ повторенію того же грѣха. Это предрасположеніе всегда является однимъ изъ наиболѣе реальныхъ и страшныхъ дополненій пятна грѣха. Въ человѣческой жизни едва ли существуетъ, такъ сказать, совершенно обособленный грѣхъ. Многіе грѣхи существуютъ только благодаря предшествовавшему. Каждый грѣхъ, если можно такъ выразиться, имѣетъ свою собственную родословную и является результатомъ накопившейся силы, иначе, накопившихся пятенъ отъ массы предварительныхъ грѣховъ.

Такимъ образомъ, когда Петръ началъ клясться и божиться во дворѣ первосвященника, навѣрно это случилось съ нимъ не въ первый разъ. Человѣкъ не можетъ пріобрѣсти сразу привычки клясться, и если о Петрѣ сказано, что "тогда онъ началъ клясться и божиться", то слова "тогда" и "началъ" вовсе не доказываютъ, что онъ не имѣлъ этой привычки и раньше. Весьма возможно, что не разъ за тяжелой работой рыбака, когда сѣти запутывались, когда вѣтеръ уносилъ его челнокъ въ противоположную сторону, Петръ выходилъ изъ себя и изливалъ свой гнѣвъ въ проклятіяхъ. И теперь, послѣ нѣсколькихъ лѣтъ преданной дружбы со Христомъ, эта привычка оказывается настолько сильной въ его душѣ, что онъ осмѣливается клясться даже въ присутствіи Господа. Когда грѣхъ проявляется публично, это по большей части проявленіе цѣлой серіи грѣховъ, которые сдерживались до сихъ поръ самообладаніемъ. Доктрина о пятнѣ грѣха не знаетъ исключеній, и мы можемъ быть увѣренными, что мало кто, совершивъ внезапно явный грѣхъ, не чувствуетъ въ душѣ, что это только послѣднее звено въ цѣлой цѣпи родственныхъ ему грѣховъ.

Но наиболѣе печальнымъ фактомъ является то, что съ пятномъ грѣха чрезвычайно трудно бороться. Оно почти неизгладимо, и ничто не можетъ его вполнѣ стереть и уничтожить. Вина грѣха можетъ быть прощена, власть его разрушена, но пятна остаются. Слова "Онъ исцѣляетъ наши недуги" значатъ дѣйствительно, что мы можемъ быть исцѣлены; но разрушенія, произведенныя грѣхомъ, должны остаться вѣчно. Оспа легко излечивается, но она оставляетъ свои слѣды. Отрубленные члены можно сростить, но рубецъ остается навсегда. Землетрясеніе продолжается двѣ-три секунды, но въ теченіе цѣлыхъ вѣковъ почва остается покрытой трещинами и пропастями, которыхъ не уничтожитъ время. Такъ и рубцы грѣха остаются на тѣлѣ, душѣ и умѣ, какъ молчаливое возмездіе за прошлое, и сопровождаютъ насъ въ могилу.

И это пятно не исчезаетъ и послѣ нашей смерти. Всякое дѣйствіе человѣка имѣетъ какъ предковъ, такъ и потомство въ жизни другихъ людей. Пятна грѣха обладаютъ способностью распространяться и на другихъ. Чужія пятна перешли въ нашу жизнь, пятна нашей жизни отразились въ свою очередь на чужой жизни. "Я часть всего того, что я встрѣчалъ", говоритъ Теннисонъ. Черезъ сотни лѣтъ послѣ смерти мы все еще будемъ жить -- въ мысляхъ, въ склонностяхъ, во вліяніи и, быть можетъ, въ грѣхахъ и пятнахъ другихъ людей. Грѣхи отцовъ падаютъ на дѣтей. Какъ часто у порочныхъ родителей бываютъ душевнобольныя дѣти. Слѣды пьянства матерей выскажутся въ цѣломъ рядѣ несчастныхъ потомковъ-алкоголиковъ. И болѣе тонкія формы грѣха переходятъ точно такимъ же образомъ отъ товарища къ товарищу, отъ брата къ сестрѣ, отъ учителя къ ученику. Такъ какъ Самъ Господь постановилъ, что проклятіе слѣдуетъ за нарушеніемъ закона, то даже Онъ, исцѣляющій наши недуги, не можетъ ничего сдѣлать противъ неизбѣжнаго пятна въ грѣшной жизни.

"Возьмите мое вліяніе", стоналъ одинъ грѣшникъ на ложѣ смерти, "возьмите мое вліяніе и похороните его со мной". Онъ самъ былъ спасенъ и шелъ ко Христу, но его вліяніе было противъ Христа, онъ оставлялъ его за собой. Какъ заговорщикъ, приглашенный по особой милости своего повелителя къ его столу, съ невыразимыми угрызеніями совѣсти думаетъ о томъ убійцѣ, котораго онъ посадилъ въ засадѣ у воротъ своего короля, такъ точно припоминаетъ грѣшникъ свое предательство и то вліяніе, которое будетъ злоумышлять противъ Господа, когда онъ самъ будетъ наслаждаться жизнью вѣчной. Уже изъ-за одного того, чтобы не оказаться виновнымъ въ подобной измѣнѣ, слѣдуетъ стараться омыться отъ грѣха. Слѣдуетъ вести праведную и самотверженную жизнь хотя бы изъ-за того, чтобы "присоединиться къ незримому хору тѣхъ безсмертныхъ умершихъ, которые все еще живутъ среди насъ въ лицѣ тѣхъ, кого они сдѣлали лучшими своимъ вліяніемъ".

3. Теперь мы переходимъ, наконецъ, къ третьему великому факту грѣха -- его винѣ. И мы стоимъ передъ величайшимъ вопросомъ: "что скажетъ Господь всему этому множеству грѣховъ".

Вѣроятно, никто изъ насъ не станетъ отрицать, что его жизнь служитъ доказательствомъ двухъ первыхъ фактовъ грѣха. Но, признавъ это, мы должны идти и далѣе. Мы всѣ признаемъ грѣхъ. Поэтому мы всѣ должны признать себя виновными. Сознаемъ ли мы это или нѣтъ, но вина неразрывно связана съ грѣхомъ. Физическое зло можетъ огорчить человѣка, но нравственное зло дѣлаетъ его виновнымъ. Оно, быть можетъ, и не заставитъ его почувствовать себя виновнымъ, но, мы имѣемъ дѣло съ фактомъ, онъ виновенъ. Такимъ образомъ, мы виновны за наше прошлое. Не достаточно сожалѣть о прошломъ, мы виновны въ немъ. Мы болѣе чѣмъ грѣшники, мы преступники. Вотъ тутъ-то литературная концепція грѣха является недостаточной и требуетъ дополненія. Она ничего не знаетъ и ничему не можетъ научить относительно виновности души грѣшника. Мы узнаемъ это только тогда, когда придемъ къ Господу. Господь нашъ Отецъ, но Господь и нашъ Судья. И когда мы начинаемъ сознавать это, нашъ грѣхъ начинаетъ пріобрѣтать мрачную окраску. Онъ дѣлается пространнѣе нашей жизни и внезапно кажется безконечнымъ. Весь міръ, вся вселенная участвуютъ въ немъ. Грѣхъ, отталкивавшій только насъ отъ самихъ себя, теперь заставляетъ Господа отвратиться отъ насъ. Мы не въ согласіи съ Господомъ. Наши беззаконія отдѣлили насъ отъ Него, и какимъ-то таинственнымъ образомъ мы оказались отвѣтственными передъ Нимъ. Мы чувствуемъ, что Господь обернулся въ нашу сторону и смотритъ на насъ такъ, какъ Онъ смотрѣлъ на Петра, и намъ остается только выйти и горько заплакать.

А если этотъ опытъ чуждъ нашей душѣ, въ насъ должно пробудиться сознаніе вины, когда мы посмотримъ на Господа. Христосъ не могъ свершить Свой земной путь безъ того, что-бы одно зрѣлище Его жизни не потрясло до глубины сердца всѣхъ, кому Онъ встрѣтился на пути. И мы не можемъ вызвать въ своихъ мысляхъ образа Христа, столь поразительно непохожаго на насъ, не сознавъ одновременно своего грѣха и не почувствовавъ жгучаго стыда. И крестная смерть Христа доказала главнымъ образомъ разъ навсегда всю огромность человѣческой вины. Объ этомъ-то высшемъ убѣжденіи говоритъ Пророкъ: "воззрятъ на Того, Котораго пронзили, и будутъ рыдать о Немъ".

Такое глубокое убѣжденіе въ грѣхѣ не можетъ быть передано словами, его можно чувствовать. Оно слишкомъ глубоко для словъ. Оно наполняетъ душу невыразимой скорбью и мрачной тяжестью и исчезнетъ только тогда, когда Христосъ возвѣститъ Миръ.

Вотъ въ краткихъ словахъ описаніе трехъ фактовъ грѣха. Знать это полезно въ двухъ отношеніяхъ: они учатъ насъ познавать самихъ себя и познавать Бога. Но въ этихъ же трехъ строкахъ текста вы найдете и спасеніе. Направьте вашъ взоръ на первую власть грѣха, и вы поймете Іисуса. "И наречетъ Ему имя Іисусъ, ибо Онъ спасетъ людей Своихъ отъ грѣховъ ихъ". Взгляните на вторую пятно грѣха, и вы постигнете праведность Христа. Вы увидите необходимость одной чистой жизни. Вы будете довольны тѣмъ, что былъ Одинъ, Кто сохранилъ въ мірѣ незапятнаннымъ Свое одѣяніе.

Посмотрите, наконецъ, на третью, и вы увидите Агнца Божія, избавляющаго міръ отъ грѣха. Вы постигнете Искупленіе. Вы станете молиться:

"Пусть кровь и вода,

"Истекшія изъ Твоего прободеннаго ребра,

"Будутъ двойнымъ лекарствомъ отъ грѣха

"И очистятъ меня отъ его вины и власти".

"Онъ прощаетъ всѣ, беззаконія твои,
исцѣляетъ всѣ, недуги твои,
избавляетъ отъ могилы, жизнь твою".
Пс. 102, 3, 4.

Три факта Спасенія.

Дополненіе къ бесѣдѣ "Три факта грѣха".

Въ послѣдней воскресной бесѣдѣ мы говорили о трехъ фактахъ грѣха. Сегодня мы переходимъ къ тремъ фактамъ Спасенія.

Три факта грѣха были:

1. Вина грѣха "Онъ прощаетъ всѣ беззаконія твои".

2. Пятно грѣха "Онъ исцѣляетъ всѣ недуги твои".

3. Власть грѣха -- "Онъ избавляетъ отъ могилы жизнь твою".

Переходя теперь къ тремъ фактамъ Спасенія, мы должны подчеркнуть первыя слова каждаго стиха.

1. Онъ прощаетъ. 2. Онъ исцѣляетъ. 3. Онъ избавляетъ.

Каждый, являющійся въ міръ, испытываетъ на себѣ три факта грѣха, но жизнь дается каждому главнымъ образомъ для того, чтобы онъ могъ также испытать и три великіе факта Спасенія. Господь только съ этой цѣлью откладываетъ со дня на день кончину многихъ изъ насъ. Грѣхъ овладѣлъ нами, и Господь даетъ намъ время побороть его съ помощью благодати, время найти въ нашей жизни три факта Спасенія противъ трехъ фактовъ грѣха. Мы находимся между двумя рядами фактовъ свѣтлыхъ и темныхъ, и жизнь наша -- это поле сраженія, на которомъ они борются до послѣдней крайности. Если побѣждаетъ свѣтлая сторона -- наша жизнь свѣтла, мы спасены. Если побѣда на сторонѣ темной наша жизнь меркнетъ, мы погибли.

Мы видѣли дѣйствіе этихъ трехъ фактовъ грѣха въ нашей жизни; мы видѣли, что они не только проникаютъ въ жизнь, но незамѣтно подрываютъ ее, сторожатъ каждую удобную минуту, чтобы броситься и овладѣть ею. И вотъ, при видѣ) грѣха, разрушающаго нашу жизнь, у насъ невольно является вопросъ: "что мнѣ дѣлать, чтобы спастись?"

Прежде всего, мы приложимъ этотъ вопросъ къ власти грѣха факту, наиболѣе касающемуся нашей жизни, и спросимъ: "что мнѣ дѣлать, чтобы спастись отъ власти грѣха?" Большинство изъ насъ, главнымъ образомъ, ожидаетъ и требуетъ отъ религіи -- хотя это и не самый глубокій опытъ,-- чтобы она спасла насъ отъ чего-то ощущаемаго нами въ себѣ, отъ чего-то ужаснаго, влекущаго насъ къ погибели. Это "что-то" пріобрѣло надъ нами какую-то непонятную власть, заставляетъ насъ неизмѣнно поступать дурно, хотимъ ли мы этого или нѣтъ; повидимому, это "что-то" не ослабѣваетъ отъ постояннаго дѣйствія, но съ каждымъ днемъ растетъ и усиливается. Даже истинный христіанинъ знаетъ, что эта страшная, грозная сила вѣчно стоитъ на сторожѣ у его дверей, и что если онъ, напримѣръ, позабудетъ помолиться утромъ, она непремѣнно причинитъ какой-нибудь вредъ его жизни, прежде еще чѣмъ окончится день. Если онъ не молится постоянно, то эта сила помимо его воли, самымъ естественнымъ образомъ, направляетъ его жизнь къ погибели. И откуда бы ни взялась эта сила, какова бы она ни была, но она существуетъ, это -- фактъ, и первый практическій вопросъ религіи, возникающій во многихъ умахъ -- это: "что дѣлать, чтобы спастись отъ этого неизбѣжнаго, универсальнаго и ужаснаго факта грѣха?"

По всей вѣроятности, всѣ мы уже испытали на себѣ въ извѣстной долѣ вліяніе этого факта, и всѣ мы можемъ отчасти объяснить, что мы дѣлаемъ, чтобы спастись отъ него.

Нѣкоторые изъ насъ, напримѣръ, на вопросъ, какимъ фактомъ Спасенія они пользуются для борьбы съ властью грѣха, могли бы отвѣтить, что они стараются употребить всѣ усилія, чтобы противостоять ей и поступать хорошо. Да, это весьма важная вещь, когда человѣкъ дѣлаетъ все возможное для этого. Но два вопроса помогутъ испытать пригодность этого метода. Спросимъ, во-первыхъ, насколько успѣшны ваши старанія? А во-вторыхъ, не могли бы вы употребить еще большихъ? И если бы мы были чистосердечны, мы отвѣтили бы, что намъ не всегда удавались наши старанія не поддаваться власти грѣха, и что въ нѣкоторыхъ случаяхъ мы могли бы поступить много лучше. Достигнутые же результаты показываютъ, что этотъ фактъ Спасенія не отвѣчаетъ цѣли и что его нужно отложить въ сторону.

Затѣмъ, люди стараются бороться съ властью грѣха, вполнѣ отдаваясь какому-нибудь излюбленному занятію: дѣламъ, литературѣ или чему-нибудь иному. Думаютъ, что грѣхъ приходитъ только въ часы бездѣлья, и люди стараются не имѣть свободныхъ часовъ. Но развѣ наше дѣло не является иногда само по себѣ непрерывнымъ грѣхомъ? А помимо того, не будетъ у человѣка свободныхъ часовъ найдутся свободныя минуты, а грѣхъ можетъ овладѣть человѣкомъ и въ одну секунду. Большинство грѣховъ совершается внезапно, моментально. Правда, часто нужны цѣлые часы, чтобы совершить грѣхъ; но мысль о грѣхѣ рождается въ одно мгновеніе, воля соглашается, и дѣло сдѣлано. Ясно, что не въ занятіяхъ и не въ дѣлахъ спасеніе.

Иные ищутъ спасенія въ отдаленіи отъ міра, въ затворничествѣ. Но они забываютъ, что грѣхъ живетъ не только среди грѣшнаго міра, но и внутри грѣшнаго сердца, что онъ такъ же успѣшно проникаетъ въ уединенную келію пустынника, какъ и въ нечестивый міръ вокругъ нея. Итакъ, мы видимъ, что и одиночество не даетъ спасенія.

Ищутъ люди убѣжища отъ власти грѣха и въ религіозности, въ посѣщеніи храма, въ религіозномъ обществѣ и въ чтеніи. Но и среди четырехъ стѣнъ храма, и на страницахъ религіозныхъ книгъ вы найдете такъ же мало помощи для противленія грѣху, какъ и въ театральномъ залѣ или же въ томикахъ современныхъ романовъ. Правда, въ первыхъ вы найдете, быть можетъ, меньше искушеній, но не больше силы. Одни религіозные обряды не въ силахъ уничтожить власть грѣха, и доказательствомъ этого служатъ примѣры многихъ людей, которые, послѣ многихъ лѣтъ посѣщенія церкви, открывали, что власть грѣха ничуть не ослабѣла въ ихъ душѣ и попрежнему влечетъ ихъ ко всякимъ порокамъ. Значитъ, и религіозность безсильна помочь намъ освободиться отъ владычества грѣха.

Наконецъ, многіе изъ насъ ищутъ спасенія въ доктринахъ. Мы склонны думать, что доктрины, носящія религіозныя названія, обладаютъ также и религіозной силой. Но въ дѣйствительности можно въ совершенствѣ изучить теорію грѣха и ничего не знать о способахъ бороться съ нимъ. Часто случалось, что перо работало надъ книгой о доктринѣ грѣха, а душа писавшаго неслась къ погибели, такъ какъ не знала спасенія отъ его власти.

Но существуетъ доктрина, съ которой особенно соединено слово "Спасеніе" и въ которой многіе надѣются найти освобожденіе отъ власти грѣха. Это доктрина объ Искупленіи. Но, какъ ни кажется это невѣроятнымъ, даже само Искупленіе не есть отвѣтъ на вопросъ: "что мнѣ дѣлать, чтобы спастись отъ власти грѣха?" Отвѣтъ всецѣло зависитъ отъ Искупленія, но это не Искупленіе. Искупленіе не фактъ спасенія, избавляющій грѣшника отъ власти грѣха. Если бы вы увѣровали въ Искупленіе сегодня и вполнѣ убѣдились бы, что ваши прежніе грѣхи прощены, это вовсе не было бы гарантіей того, что завтра же вы не сдѣлались бы снова такимъ же грѣшникомъ, какимъ были до сихъ поръ. Искупленіе вовсе не сила, непрерывно дѣйствующая противъ грѣха. Искупленіе имѣетъ дѣло съ однимъ моментомъ. Мы сейчасъ пояснимъ это. Мы говоримъ о жизни; мы ищемъ чего-нибудь, способнаго вліять на нее, чего-нибудь, могущаго избавить ее отъ могилы. И только человѣкъ, жизнь котораго не избавлена отъ могилы, можетъ вѣрить въ Искупленіе.

Не случалось ли вамъ когда-нибудь, гуляя раннимъ утромъ, проходить мимо простой деревенской мельницы и наблюдать, какъ мельникъ пускаетъ въ ходъ ея несложный механизмъ? Онъ открываетъ затворы, и вода, выпущенная черезъ шлюзы, начинаетъ литься на колесо, которое остается неподвижнымъ. Но вотъ мельникъ поворачиваетъ его своей сильной рукой разъ-другой и затѣмъ предоставляетъ водѣ двигать его въ теченіе цѣлаго дня. Конечно, это плохое сравненіе, но смыслъ его въ томъ, что Искупленіе -- это первый великій толчекъ, какой даетъ Господь колесу жизни христіанина на зарѣ его обращенія. Безъ этого перваго толчка невозможно дальнѣйшее движеніе; но одинъ онъ еще недостаточенъ, чтобы поддерживать это движеніе. Вода жизни должна литься живымъ потокомъ въ теченіе всего рабочаго дня и не переставая давать ему свою силу, пока дѣло и жизнь не будутъ окончены.

Итакъ, на дѣлѣ все въ спасеніи зависитъ отъ того, насколько ясно усвоена нами эта великая истина. Грѣхъ это сила, дѣйствующая въ нашей жизни, и бороться съ ней можетъ только другая такая же сила. Фактъ грѣха дѣйствуетъ въ теченіе всей нашей жизни, точно также долженъ непрестанно дѣйствовать противъ него и фактъ Спасенія. Смерть Христа или Искупленіе примиряетъ насъ съ Богомъ, дѣлаетъ возможной для насъ религію и указываетъ силу, которая поможетъ намъ бороться съ Грѣхомъ и избавитъ нашу жизнь отъ могилы. Вода Жизни, истекающая изъ жизни Христа вотъ эта сила.

Своей жизнью Онъ избавляетъ мою жизнь отъ могилы. Эта власть, по словамъ Павла, избавила его жизнь отъ могилы. Жизнь Христа, а не Его смерть, вошла въ жизнь Павла, поглотила и преобразовала ее. "Христосъ во мнѣ", говоритъ онъ. Таковъ глубочайшій смыслъ словъ, въ которыхъ Павелъ даетъ истинный отвѣтъ на вопросъ "что мнѣ дѣлать, чтобы спастись?" и какими описываетъ первый великій фактъ Спасенія, тонко и опредѣленно отличая его отъ другихъ. "Ибо если, будучи врагами, мы примирились съ Богомъ смертью Сына Его, то тѣмъ болѣе, примирившись, спасемся жизнью Его (Римл. V, 10).

"Спасемся жизнью Его", говоритъ Павелъ. Въ этихъ словахъ Павла нѣтъ и намека на неблагоговѣйное отношеніе къ Искупленію. Онъ только указываетъ одинъ изъ великихъ фактовъ Спасенія. Если Господь даетъ силу искупающую одной рукой, а силу спасающую -- другой, то тутъ не можетъ быть никакого соперничества между ними. Обѣ силы отъ Господа. И если вы назовете одну оправданіемъ, а другую -- освященіемъ, то Господь тѣмъ не менѣе Создатель ихъ обѣихъ. И если Павелъ, какъ будто, беретъ кое-что изъ одной доктрины и прибавляетъ къ другой, онъ ничего не отнимаетъ у Господа. Искупленіе отъ Господа, но и сила противиться грѣху также отъ Господа. Когда мы говоримъ, что спасаемся смертью Христа, мы говоримъ истину. И когда Павелъ говоритъ, что "мы спасемся жизнью Его" -- это тоже истина. Христосъ все и во всемъ, начало и конецъ. Но когда мы говоримъ о какомъ-нибудь фактѣ грѣха, позвольте намъ сказать и о соотвѣтствующемъ фактѣ благодати. И когда мы нуждаемся въ силѣ, избавляющей нашу жизнь отъ погибели, дайте намъ воспользоваться и даромъ, даннымъ Господомъ для нашей жизни. Израильтянамъ, ужаленнымъ въ пустынѣ змѣями, никогда не приходило въ голову лечить рану манной, потому что манна была предназначена для поддержанія жизни. Имъ былъ данъ для этого мѣдный змѣй. Манна не могла бы исцѣлить ихъ грѣхи, какъ не могъ мѣдный змѣй спасти ихъ отъ голодной смерти. Предположимъ, что они сказали бы: "Теперь мы излечены этимъ змѣемъ, мы здоровы и не нуждаемся больше въ маннѣ. Змѣй все исправилъ, и мы чувствуемъ себя прекрасно. Въ результатѣ получилась бы голодная смерть. Человѣкъ, безъ сомнѣнія, былъ исцѣленъ, но ему нужно было жить и, если бы онъ пересталъ питаться манной, онъ ослабѣлъ бы и умеръ отъ истощенія. Онъ умеръ бы по естественному закону природы безъ всякихъ постороннихъ причинъ. Манна была пища, данная Господомъ Израильтянамъ, чтобы поддерживать ихъ жизнь послѣ того, какъ змѣй избавилъ ихъ отъ смерти. И если бы они не стали ѣсть манны, то, по естественному ходу вещей, должны были бы умереть. И тутъ нѣтъ никакого соперничества между этими двумя вещами: манна была отъ Господа, и мѣдный змѣй былъ отъ Него же. Но это два различные дара съ различнымъ назначеніемъ. Змѣй далъ жизнь, но не могъ поддерживать и сохранять ее; манна питала жизнь, но не могла дать ее, И хотя Израильтяне были спасены змѣемъ, имъ не приходило въ голову питаться имъ.

Примѣнимъ это къ нашему вопросу. Искупленіе Христа -- это мѣдный змѣй; жизнь Христа -- это манна, хлѣбъ жизни. Хлѣбъ не даетъ прощенія нашимъ грѣхамъ, какъ смерть не можетъ поддержать нашу жизнь. Искупленіе не избавляетъ нашу жизнь отъ могилы, не охраняетъ ее изо дня въ день отъ власти Грѣха. Но мы спасаемся, по словамъ Павла, Его жизнью. Мы не можемъ жить смертью. Mors janua vitae -- смерть врата жизни. И войдя въ жизнь черезъ врата смерти Христовой, мы спасаемся жизнью Его.

Поэтому одно быть спасеннымъ смертью Христа и совершенно иное быть спасеннымъ Его жизнью; и хотя оба выраженія правильны, но выраженіе быть спасеннымъ смертью Христа будетъ менѣе библейскимъ, чѣмъ быть спасеннымъ жизнью Христа. И въ вышеприведенной убѣдительной антитезѣ Павелъ въ обычной сжатой формѣ выразилъ свой глубокій взглядъ на спасеніе. "Если, будучи врагами, мы примирились смертью Христа, то теперь мы спасемся жизнью Его".

Такимъ образомъ, первымъ фактомъ Спасенія, какой можно противопоставить первому факту грѣха, являются не наши собственныя усилія, не наша религіозность, не доктрина, не Искупленіе или смерть Христа, но только сила жизни Христа. Онъ избавляетъ мою жизнь отъ могилы. Какимъ образомъ? Своею жизнью. Вотъ фактъ Спасенія. Чтобы спасти жизнь, нужна жизнь, чтобы побороть силу -- нужна сила. Грѣхъ -- это сила не умирающая, непрерывно дѣйствующая въ нашей жизни. И ему можно противопоставить только такую же безсмертную, неустанно дѣйствующую силу. Но во всемъ мірѣ существуетъ только одна такая сила, единственная способная побѣдить силу грѣха -- это сила жизни Христа. Господь зналъ всю силу грѣха въ человѣческой душѣ, когда далъ такую великую помощь. Онъ зналъ, какъ великъ грѣхъ, все предвидѣлъ и потому послалъ противъ него живого Христа. Вотъ точная ужасная оцѣнка грѣха. Господь видѣлъ, что ничто иное не можетъ помочь. Было бы безполезно дать намъ религію и предоставить насъ самихъ себѣ. Нельзя было оставить наши, склонныя къ грѣху, сердца искать спасенія въ религіи, философіи и наукѣ. Христосъ долженъ былъ пріити Самъ и жить съ нами, сдѣлать насъ Своимъ жилищемъ. И такимъ образомъ, когда мы живемъ, это не мы живемъ, но Христосъ живетъ въ насъ, и въ нашей плотской жизни мы должны жить силой Сына Божія.

Что же теперь должны мы дѣлать, чтобы спастись?

Прими Господа Іисуса Христа, и ты будешь спасенъ Рабъ тысячи грѣховъ, прими Господа Іисуса Христа въ твою жизнь, и жизнь твоя, растраченная жизнь, еще можетъ быть спасена отъ могилы. Прими Господа Іисуса Христа и ты, умиравшій отъ голода на чужбинѣ, возвратишься въ домъ Отца твоего. Ты не просишь, чтобы Отецъ принялъ тебя въ Своемъ домѣ, ты никогда не сомнѣвался въ томъ, что будешь хорошо принятъ, но ты ищешь средствъ для существованія, ты ищешь силы. Ты ищешь силы быть вѣрнымъ, быть чистымъ, быть свободнымъ отъ власти грѣха. "Что долженъ я сдѣлать, чтобы спастись отъ грѣха? Какая сила освободитъ меня отъ него?" Сила живого Христа. "Тѣмъ, которые приняли Его, Онъ далъ власть быть чадами Божіими". "Власть быть чадами Божіими" -- вотъ великій фактъ Спасенія. Прими Господа Іисуса Христа и ты будешь спасенъ.

Поэтому Христосъ -- это Сила Божія, дающая спасеніе, контръ-фактъ власти грѣха, ведущей къ погибели. Христосъ есть Путь -- Онъ также Истина и Жизнь. Эта сила, эта жизнь достижимы для насъ въ каждый моментъ нашего существованія, также близки, такъ же свободны и обширны, какъ воздухъ, которымъ мы дышемъ. Нѣсколько словъ молитвы утромъ, и ваша дневная жизнь обезпечена. Молитвенный вздохъ вечеромъ, и благословеніе нисходитъ на вашъ ночной отдыхъ. Такимъ образомъ, наша жизнь избавляется отъ могилы. Мало-по-малу мы оживаемъ, мало-по-малу мы спасаемся отъ нетлѣнія. Чѣмъ усерднѣе ваша молитва, тѣмъ больше избавляется ваша жизнь отъ могилы. Чѣмъ сильнѣе льется вода жизни, тѣмъ большее число оборотовъ дѣлаетъ великое колесо жизни. Поэтому пусть всякій, кто хочетъ спастись, щедро пользуется водой жизни. Если хотите спастись -- дышите дыханіемъ жизни. А если не можете, молите, чтобы Господь услышалъ ваши стенанія и далъ вамъ силу. Все намъ дастся, если только мы будемъ просить. Щедрость Господа превосходитъ наши самыя смѣлыя ожиданія, и самый послѣдній изъ насъ получитъ несравненно больше, чѣмъ онъ проситъ и желаетъ.

Второй фактъ Спасенія, соотвѣтствующій второму факту грѣха -- пятну грѣха, заключается въ словахъ "Онъ исцѣляетъ всѣ недуги твои". Пятно грѣха гораздо болѣе сложная вещь, чѣмъ даже власть грѣха. Причина въ томъ, что большая часть этого пятна лежитъ не въ нашей собственной жизни. Если бы оно лежало темными брызгами только на нашей жизни, мы могли бы постараться стереть ихъ. Но эти пятна перешли и на другія жизни и оставили свое ужасное клеймо -- наше клеймо -- на каждой душѣ, которую мы заразили, быть можетъ, въ самомъ отдаленномъ прошломъ.

Одинъ юноша лежалъ на смертномъ одрѣ. Онъ умиралъ истиннымъ христіаниномъ, но на челѣ его лежала мрачная тѣнь. Готовый испустить послѣднее дыханіе, онъ попросилъ друзей, окружавшихъ его смертное ложе, приблизиться и прошепталъ имъ: "Возьмите мое вліяніе и похороните его со мной". Онъ стоялъ на порогѣ славы, но пятно грѣха горѣло огнемъ въ его прошломъ. Похоронить съ нимъ его вліяніе! Нѣтъ, его вліяніе нельзя было похоронить. Жизнь его ушла къ Господу, даровавшему ее, но его вліяніе было противъ Христа. Будущее его принадлежитъ Господу, но непогребенная часть прошлаго осталась навсегда противъ Него. Мрачная тѣнь на лицѣ многихъ умирающихъ бываетъ часто вызвана удручающей мыслью о силѣ и вліяніи, потерянныхъ для Христа, мыслью о томъ, что хотя они сами умираютъ христіанами и что вина ихъ прощена и жизнь ихъ спасена отъ погибели, но что зараза ихъ прошлаго остается на землѣ и что они виновники многихъ гнойныхъ язвъ у спутниковъ ихъ жизни.

Что же мнѣ дѣлать, чтобы спастись отъ пятна грѣха? Подведите итоги вашему вліянію и постарайтесь узнать, насколько оно было посвящено Христу. Тогда употребите всѣ усилія, чтобы уничтожить все то, что было сдѣлано противъ Него. Никакимъ инымъ способомъ вы не можете уничтожить его. Это самая темная сторона вашей жизни. Пятно Грѣха на вашей душѣ еще не самое важное. Это пятно можно отчасти уничтожить. Есть въ нашемъ прошломъ не мало открытыхъ ранъ, видъ которыхъ можетъ заставить содрогнуться даже небо. Но Господь излечиваетъ ихъ. Онъ стираетъ ихъ какъ изъ Своей, такъ и изъ нашей памяти. Если бы эти наши пятна были неизгладимы, жизнь наша была бы непрерывной агоніей. Но спасеніе пришло въ нашу душу. Господь помогаетъ вамъ въ вашихъ стараніяхъ исправить разрушенную жизнь. Онъ спасаетъ твою дупіу, исцѣляетъ всѣ твои недуги! А душа твоего брата, его недуги? Самыя худшія изъ вашихъ пятенъ распространились далеко вокругъ и, быть можетъ, Господь хочетъ излечить ихъ, ниспосылая вамъ благодать, чтобы бороться съ ними. Вы должны возвратиться къ вашему прошлому и передѣлать все сдѣланное вами. Вы должны разыскать чужія души, загрязненныя вашими кровавыми пятнами, и стереть эти пятна. Быть можетъ и не вы были причиной ихъ грѣха, но вы не постарались вывести ихъ изъ него, вы не показывали имъ, что вы христіане. Вы оставили по себѣ худшую память и худшую славу, чѣмъ это было въ дѣйствительности. Вы старались показать, что вы не отличаетесь отъ нихъ, что у васъ общіе съ ними источники счастья. Вы скрывали отъ нихъ силу, сохранявшую васъ отъ грѣха. Вы не допускали ихъ въ тайный покой вашего дома, гдѣ они могли бы увидѣть васъ колѣнопреклоненными; они не знали, что вы дважды въ день раскрываете свою Библію. И всѣ эти умолчанія были пятномъ и грѣхомъ вашимъ. А мы знаемъ, что это большая несправедливость, худшее зло, какое мы можемъ оказать другу сохранить отъ него нашу лучшую тайну и предоставить ему спокойно идти въ адъ, въ то время, когда мы сами направляемся къ небу.

И если мы не можемъ похоронить все наше вліяніе, то будемъ благодарны Господу за то, что Онъ позволяетъ намъ уничтожать его то здѣсь, то тамъ. Будетъ ли это слуга въ кухнѣ, клеркъ за сосѣднимъ столомъ или сосѣдка, мы должны пойти къ нимъ и съ помощью Божіей благодати уничтожить это пятно. И пусть мысль, что многое изъ сдѣланнаго нами не можетъ быть никогда уничтожено, что многія, зараженныя нашимъ грѣхомъ, жизни ушли уже въ вѣчность, что, даже стоя на Судѣ по правую сторону отъ трона Христа, мы можемъ увидѣть слѣва между грѣшниками яркія пятна нашихъ собственныхъ грѣховъ, пусть эта мысль заставитъ насъ поторопиться съ уничтоженіемъ вліянія нашего прошлаго и поможетъ намъ сохранить остающіеся намъ дни для Христа.

Поэтому второй фактъ спасенія можетъ быть осуществленъ Господомъ и отчасти нами: Господомъ по отношенію къ намъ и Господомъ и нами по отношенію къ другимъ. Онъ исцѣлитъ наши недуги, а мы должны излить бальзамъ, который Онъ намъ даетъ, на раны, вызванныя нашими грѣхами.

Наконецъ, третій фактъ грѣха это вина, а третій фактъ Спасенія прощеніе. "Онъ прощаетъ всѣ беззаконія твои". Первый нашъ вопросъ былъ вызванъ жизнью; второй, главнымъ образомъ,-- памятью; третій же возникаетъ изъ глубины нашей совѣсти.

Нашъ первый вопросъ, когда мы смотрѣли на будущее, былъ: "Гдѣ я найду силу?" Теперь глядя въ прошедшее, мы спрашиваемъ себя: "Гдѣ я найду прощеніе?" Вопросы, возбуждаемые совѣстью, самые глубокіе вопросы. И если человѣкъ никогда не мучился вопросомъ: "Гдѣ я найду прощеніе?" -- значитъ онъ никогда не прислушивался къ голосу своей совѣсти, никогда не задумывался надъ тѣмъ, что для него всего важнѣе. Для человѣка недостаточно имѣть въ виду свою жизнь; онъ долженъ думать и о Господѣ. Недостаточно еще, если онъ откроетъ пятно прошлаго и сокрушенно скажетъ: "согрѣшилъ". Онъ долженъ сознать вину своей жизни и сказать: "согрѣшилъ противъ Господа". Фактъ спасенія, соотвѣтствующій факту вины, хотя и болѣе остальныхъ бросается въ глаза, но дѣлается яснымъ человѣку только тогда, когда онъ чувствуетъ себя виноватымъ и, какъ бѣдный грѣшникъ, стоитъ съ мольбой о прощеніи передъ Божественнымъ Судьей.

Тогда для него уже недостаточно призывать силу Божію противъ власти грѣха. Мы уже видѣли, что фактъ, противопоставленный винѣ грѣха, никогда не можетъ-быть противопоставленъ власти грѣха, какъ фактъ, соотвѣтствующій власти грѣха, не годится для факта вины. Манна была нужна человѣку для жизни; но она была безсильна исцѣлить его вину. Ничего не значитъ, что отнынѣ онъ принялъ доброе намѣреніе никогда больше не грѣшить, что онъ проситъ Христа пріити жить съ нимъ, сокрушить власть грѣха и избавить его жизнь отъ могилы. Онъ долженъ прежде подвести итоги своего прошлаго, дать отчетъ въ немъ. Доброе намѣреніе поступать въ будущемъ всегда хорошо очень похвально, но какъ же быть съ прошлымъ? Господь требуетъ отчета въ немъ. Для насъ, быть можетъ, было бы удобнѣе позабыть это прошлое. Но Господь не можетъ забыть его. Мы поступили дурно и должны понести наказаніе. Дурные поступки должны быть наказаны -- должны; это заключается въ одномъ изъ фактовъ грѣха. Поэтому наказаніе должно заключаться въ одномъ изъ фактовъ Спасенія. А разъ это не заключается въ первыхъ двухъ, то оно должно быть гдѣ-нибудь въ третьемъ.

Наказаніе за грѣхъ -- это смерть: "въ день, въ который ты вкусишь отъ него -- смертью умрешь". Поэтому смерть есть наказаніе, которое и должно заключаться въ одномъ изъ фактовъ Спасенія. Мы не нашли его въ первыхъ двухъ, значитъ оно должно быть гдѣ-то въ третьемъ. Этого мало, если грѣшникъ кается и смиренно обѣщаетъ никогда больше не грѣшить; мало, если онъ начнетъ оправдываться и на колѣняхъ молить, чтобы Господь позабылъ о его прегрѣшеніяхъ и сжалился надъ его злополучнымъ прошлымъ. Господь не сказалъ: "въ день, когда ты вкусишь отъ него, я сжалюсь надъ тобой. Въ день, когда ты вкусишь отъ него, ты станешь оправдываться или навѣрное раскаешься". Но Онъ ясно сказалъ: "въ день, въ который ты вкусишь отъ него, смертью умрешь". Значитъ, одну только смерть и ничего помимо смерти не долженъ заключать въ себѣ фактъ Спасенія, если только Спасеніе существуетъ.

Если вы поймете и почувствуете этотъ фактъ, эту печальную необходимость смерти, то остальное вполнѣ ясно. Мы всѣ знаемъ, кто заслужилъ смерть. Всѣ мы также знаемъ, Кто перенесъ ее. Мы знаемъ, что мы небыли язвены за грѣхи наши, мы не были мучимы за беззаконія наша. Но мы знаемъ, Кто былъ язвенъ и мучимъ. Господь поступилъ сообразно нашимъ беззаконіямъ не съ нами, но мы знаемъ съ Кѣмъ. Мы знаемъ, Кто пострадалъ на крестѣ за наши грѣхи -- Единственный непорочный, не имѣющій грѣховъ. Мы знаемъ, Кто былъ вознесенъ, какъ змѣй въ пустынѣ, Кто, Праведный, умеръ за неправедныхъ. Если мы знаемъ все это, мы знаемъ и великій фактъ Спасенія, потому что онъ въ этомъ.

Остается отвѣтить еще на одинъ вопросъ. Какимъ образомъ бѣдный грѣшникъ можетъ воспользоваться этимъ фактомъ Спасенія? Вѣруя во Христа. Вотъ единственный путь. Искупленіе -- фактъ, прощеніе также фактъ. Пусть же онъ вѣритъ въ нихъ. Онъ не понимаетъ ихъ? Но отъ него и не требуется пониманія. Самый лучшій способъ по отношенію къ факту -- это вѣрить, и кто вѣритъ въ Него, тотъ не погибнетъ, но будетъ имѣть жизнь вѣчную. Хорошо также понять этотъ фактъ, и если вы можете, попытайтесь сдѣлать это, но прежде вы должны увѣровать въ него. Это -- фактъ, и ваше непониманіе ничего не отниметъ и не прибавитъ къ нему, фактъ останется фактомъ. Смерть Христа всегда останется фактомъ. Прощеніе грѣховъ всегда будетъ фактомъ. Вы признали фактъ грѣха, признайте же и фактъ спасенія. Искупленіе, по вашимъ словамъ, смущаетъ васъ. Вы не вполнѣ понимаете его; чѣмъ болѣе вы думаете, слушаете и читаете, тѣмъ болѣе оно становится таинственнымъ. Ну, пусть и будетъ таинственнымъ!

Какъ то недавно одинъ студентъ пришелъ къ профессору богословія и спросилъ его, сколько времени тотъ употребилъ на то, чтобы понять доктрину Искупленія. Профессоръ отвѣтилъ, что онъ употребилъ на это всю свою жизнь. Думая, что тутъ недоразумѣніе, молодой человѣкъ обратился къ другому профессору съ вопросомъ: "Сколько времени нужно употребить на то, чтобы понять Искупленіе". Профессоръ посмотрѣлъ на него, подумалъ и сказалъ: "Вѣчность! Вѣчность, но я не пойму его и тогда".

Сегодня мы имѣли дѣло съ фактами, и мы не должны огорчаться, если мы не понимаемъ ихъ. Какъ можно понять любовь Божію? Развѣ доступно пониманію прощеніе Божіе? "Онъ прощаетъ беззаконія мои". Вотъ фактъ. Какое доказательство поможетъ, если вамъ недостаточно дѣла Божія? Провѣряйте фактъ, сколько хотите, изслѣдуйте его, насколько это доступно, только примите его, прежде всего примите его. Вы останавливаете вашу жизнь, ожидая, пока вы произведете это изслѣдованіе. Вы задерживаете ваше спасеніе. Лучше провести годъ въ незнаніи, чѣмъ прожить день непрощеннымъ. Ожидая, вы заражаете другія жизни; пока вы ожидаете, ваше вліяніе дѣйствуетъ противъ Христа. Лучше провести всю жизнь въ невѣдѣніи, чѣмъ допустить, чтобы ваше вліяніе дѣйствовало противъ Христа. Многое въ религіи дѣло одной вѣры. Но когда мы доходимъ до Искупленія, всѣ мы почему-то дѣлаемся раціоналистами. Мы желаемъ разобрать эту доктрину и понять ее, какъ будто она нѣчто такое же опредѣленное, какъ мы сами, какъ будто она можетъ быть объята нашимъ узкимъ умомъ, какъ будто Господь не зналъ, что мы не можемъ понять ее, когда Онъ сказалъ: "Вѣруйте", а не: "Разумѣйте". Мы не раціоналисты, когда дѣло касается любви Божіей или вѣры или молитвы. Мы не требуемъ теоріи любви, когда мы начинаемъ любить, или теоріи молитвы, когда начинаемъ молиться. Когда къ Іисусу принесли разслабленнаго, Онъ именно сказалъ: "Чадо, прощаются тебѣ грѣхи твои", и человѣкъ тотчасъ же повѣрилъ этому. Онъ не спросилъ: "Но почему Ты долженъ простить меня и какимъ образомъ Ты прощаешь мои грѣхи? Я не вижу какое отношеніе Ты имѣешь къ моимъ грѣхамъ". Нѣтъ, онъ призналъ фактъ. И онъ тотчасъ всталъ и пошелъ въ домъ свой, славя Бога. Дѣло въ томъ, что если мы хотимъ пріити къ Христу, мы не должны задавать вопросовъ. Наша душа будетъ полна Имъ. Мы должны оставаться въ области вѣчныхъ фактовъ, и мы должны тотчасъ увѣровать въ нихъ. По меньшей мѣрѣ мы должны увѣровать въ Него, нашего Спасителя, сумму всѣхъ фактовъ Спасенія, единственнаго Избавителя отъ всѣхъ фактовъ грѣха. Если же вы не хотите принять Спасенія, какъ фактъ, примите Господа Іисуса Христа, какъ даръ, по отношенію же къ дару вопросы неумѣстны. Примите же Господа Іисуса, какъ даръ и вы будете спасены отъ власти, пятна и вины грѣха, потому что Его Сила, Его Слава. Аминь.

"Не удивляйся тому, что Я сказалъ тебѣ:
должно вамъ родиться свыше".
Іоан. III, 7.

Не удивляйтесь.

Каждый человѣкъ вступаетъ въ міръ преисполненнымъ удивленія передъ окружающими его чудесами, и вся его дальнѣйшая жизнь -- одно продолжительное усиліе вырваться изъ этой атмосферы удивленія. Съ того момента, когда онъ открываетъ глаза, и до той минуты, когда онъ закрываетъ ихъ передъ послѣднимъ величайшимъ предметомъ удивленія -- Смертью, это чувство удивленія не покидаетъ его. Между этими двумя чудесами, первымъ пробужденіемъ и послѣднимъ сномъ, протекаетъ его жизнь -- одинъ продолжительный вздохъ тайны.

Это чувство удивленія вовсе не дурное чувство, хотя все-таки надо стараться избавиться отъ него. Это одинъ изъ первыхъ даровъ Божіихъ, одинъ изъ лучшихъ Его даровъ; но польза его какъ для дѣтскаго, такъ и для зрѣлаго возраста зависитъ отъ того, во что переходитъ это чувство удивленія и замѣняется ли оно въ умѣ человѣка знаніемъ. Поэтому Господь устроилъ такъ, что это стремленія удивляться связано у насъ съ такимъ же стремленіямъ освободиться отъ него.

Вѣроятно, всякаго изъ васъ поражало удивленія ребенка передъ окружающимъ его міромъ; но еще болѣе поразительно его желаніе освободиться отъ этого удивленія. Оно заставляетъ его непрерывно стремиться въ область знанія, въ область фактовъ. Постоянные вопросы, нетерпѣливое отношеніе къ своему незнанію, ненасытная жажда объясненій, все это симптомы какъ удивленія, такъ и желанія избавиться отъ него. И если въ зрѣлые годы гордость и осторожность заставляютъ взрослаго человѣка скрывать это удивленія, то все-таки это чувство проявляется у него, хотя въ иномъ видѣ: въ изслѣдованіяхъ, въ сомнѣніи, въ запросахъ. И нѣтъ въ жизни человѣка болѣе радостнаго момента, чѣмъ тотъ, когда удивленіе переходитъ въ знаніе истины, когда разумъ озаряетъ внезапнымъ свѣтомъ ищущую душу, и знаніе шепчетъ: "Не удивляйся!".

Существуютъ три способа, какими люди различнаго характера стараются избавиться отъ этого чувства удивленія. Они ищутъ этого избавленія въ знаніи, въ тайнѣ или въ невѣжествѣ. Первое знаніе удовлетворяетъ чувство удивленія. Второе тайна увеличиваетъ его. Третье -- невѣжество разрушаетъ его. Не удивляйся ничему, твердитъ невѣжество, все равно ты ничего не можешь знать. Удивляйся еще больше, шепчетъ тайна, потому что ты ничего больше не узнаешь. Не удивляйся, говоритъ знаніе, потому что ты знаешь достаточно. Въ приведенномъ текстѣ Христосъ также говоритъ: "Не удивляйся!"

Обыкновенно, большинство людей пользуется для этого, по отношенію ко всѣмъ вопросамъ, за исключеніемъ одного, послѣднимъ и единственно разумнымъ способомъ знаніемъ. Исключеніе составляетъ религія. Люди не хотятъ дать себѣ труда серьезно изучать религію. Они утверждаютъ, что въ ней слишкомъ много чудеснаго. Когда что-нибудь мірское вызываетъ удивленіе въ человѣкѣ, онъ старается познакомиться съ нимъ, изслѣдовать его и въ знаніи находитъ удовлетвореніе. Но когда это чувство удивленія вызывается чѣмъ-нибудь священнымъ, онъ обыкновенно ищетъ успокоенія въ тайнѣ, хотя именно тайна и увеличиваетъ чувство удивленія, или въ невѣжествѣ, т. е. игнорируетъ это чувство. Люди всегда смотрятъ на религію, какъ будто она не заключаетъ въ себѣ ничего человѣческаго, какъ будто ея принципы расходятся съ здравымъ смысломъ; но если люди поступаютъ вполнѣ правильно, выдѣляя религію изъ ряда остальныхъ предметовъ, то она все-таки пострадала гораздо болѣе отъ взгляда на нее, какъ на что-то исключительно сверхъестественное, чѣмъ пострадала бы отъ взгляда, какъ на что-то исключительно естественное. Люди, которые были бы ужасно сконфужены и смущены, если бы ихъ уличили случайно въ незнаніи какихъ-нибудь наукъ, совершенно не стыдятся говорить громко "я не знаю", когда дѣло коснется религіи. Точно также лица, посчитавшія бы полной недобросовѣстностью неточность или уклончивость въ интеллектуальныхъ вопросахъ, находятъ вполнѣ честнымъ, когда дѣло касается вопросовъ религіи, обходить и оставлять въ сторонѣ всѣ встрѣчающіяся затрудненія. Неисповѣдимость Господа сдѣлалась оправданіемъ нерадивости по отношенію къ Нему, божественная безконечность -- предлогомъ для человѣческаго невѣжества, а духовность небесныхъ законовъ -- извиненіемъ, слабости и неотвѣтственности на землѣ. Поэтому бываютъ случаи, когда это чрезмѣрное удивленіе является неумѣстнымъ, и потому Христосъ говоритъ намъ, чтобы мы не удивлялись.

Но изъ всѣхъ предметовъ, такъ охотно изгоняемыхъ людьми въ область невѣдомаго, чаще всего подвергается этому вопросъ о возрожденіи. Предполагаемый въ немъ мистическій элементъ признается даже самыми интеллигентными людьми полнымъ основаніемъ не стараться понять его и этимъ же оправдывается всякая неудача при попыткахъ объяснить его.

Извѣстный учитель Израилевъ, удостоившійся безсмертной бесѣды о Возрожденіи, является подходящимъ примѣромъ. Именно онъ стоялъ на порогѣ этого гибельнаго отчаянія. Никогда не былъ человѣкъ болѣе смущенъ, чѣмъ былъ смущенъ Никодимъ этимъ начальнымъ утвержденіемъ истины. Никогда умъ человѣческій не былъ больше пораженъ удивленіемъ, никогда не грозила ему большая опасность запутаться въ лабиринтѣ тайны и погрузиться въ невѣжество, чѣмъ въ тотъ моментъ, когда Іисусъ сказалъ: "не удивляйся" и этими словами не возвратилъ къ самообладанію растерявшагося учителя Израилева. Полна интереса для насъ и значенія работа этого ума во время странной ночной бесѣды съ Христомъ. Дважды во время этого разговора великій Учитель повторяетъ многозначительно: "должно вамъ родиться вновь". И одинъ изъ сильнѣйшихъ умовъ того времени стоитъ буквально пораженный этими словами. Никодимъ старается пріити въ себя и пытается выразить свое удивленіе. "Какъ можетъ человѣкъ родиться, будучи старъ?" это у него скорѣе не вопросъ, а высказанное вслухъ размышленіе. И чѣмъ больше размышляетъ надъ словами великаго Учителя спокойный еврейскій умъ, тѣмъ глубже дѣлается его удивленіе: "какъ можетъ человѣкъ родиться, будучи старъ?"

Затѣмъ онъ умолкаетъ и не рѣшается дѣлать замѣчаній, пока слова Учителя непрерывно льются передъ недоумѣвающимъ ученымъ: "Если кто не родится отъ воды и Духа, не можетъ войти въ Царствіе Божіе". Христосъ даетъ ему ключъ къ загадкѣ. Но Никодимъ не видитъ его. Ему кажется, что онъ находится во снѣ. Онъ стоитъ передъ Господомъ съ опущенными глазами, погруженный въ свои мысли. Христосъ читаетъ удивленіе и недоумѣніе на его омрачившемся челѣ. Быть можетъ Никодимъ близокъ къ отчаянію. Онъ готовъ отказаться отъ своего намѣренія узнать истину. Онъ положительно ошеломленъ страннымъ оборотомъ, какой приняла ихъ бесѣда. Въ концѣ концовъ не стоило искать этой тайной встрѣчи, и смущенный, упавшій духомъ, разбитый, онъ собирается уйти. Но Іисусъ хочетъ, чтобъ разъ вызванное чувство удивленія непремѣнно перешло въ знаніе. Оно должно окончиться знаніемъ, должно перейти въ духовную истину, а не въ интеллектуальную тайну. И Онъ говоритъ: "Не поражайся, не удивляйся. Нѣтъ ничего таинственнаго, чего бы Я не могъ объяснить вамъ. Вы все поймете, если подумаете надъ нимъ. И вы не должны удивляться тому, что Я сказалъ: должно родиться свыше".

Вотъ какимъ образомъ Іисусъ спасъ Никодима отъ незнанія величайшей истины, которая сдѣлалась съ тѣхъ поръ извѣстной всему міру, и помѣшалъ его удивленію заснуть навсегда въ тайнѣ и отчаяніи.

Теперь же ради тѣхъ изъ насъ, кто, подобно Никодиму, готовъ остановиться на порогъ истины, ради тѣхъ, кто былъ почти готовъ впасть въ интеллектуальный грѣхъ, потопить въ отчаяніи свое удивленіе передъ этой истиной, разсмотримъ вкратцѣ, почему Христосъ сказалъ: "Не удивляйтесь". Быть можетъ, будетъ удобнѣе раздѣлить отвѣтъ на этотъ вопросъ на три части:

I. "Не удивляйтесь" -- какъ будто это непонятно.

II. "Не удивляйтесь" -- какъ будто это невозможно.

III. "Не удивляйтесь" -- какъ будто это не нужно.

Начнемъ съ перваго факта:

1. Не удивляйтесь -- какъ будто это непонятно. Нѣтъ ничего болѣе непонятнаго въ мірѣ, чѣмъ то, какъ душа рождается вновь. Но нѣтъ ничего болѣе понятнаго, чѣмъ фактъ, что она рождается вновь. Мы можемъ понять фактъ, не понимая въ то же время акта. Актъ возрожденія такая же тайна, какъ и Самъ Господь. Всѣ жалобы, высказанныя по поводу этой доктрины, относятся къ акту, до котораго въ сущности намъ нѣтъ дѣла, который является дѣломъ Божіимъ, результатомъ невидимаго дуновенія Духа, относительно котораго Самъ Христосъ предупредилъ насъ, чтобы мы не надѣялись понять его. "Не знаешь", говоритъ Онъ "откуда приходитъ и куда уходитъ".

Но это все не должно пугать насъ и удерживать отъ изслѣдованія. Точно такой же тайной окружены и всѣ процессы природы и жизни. Мы понимаемъ такъ же мало вліяніе солнечнаго свѣта на лепестки цвѣтка весной, какъ и таинственное распусканіе духовной жизни въ душѣ, но тѣмъ не менѣе ботаника -- наука.

Мы не отказываемся отъ химіи, какъ отъ безполезнаго занятія, на томъ основаніи, что намъ непонятны невидимые законы, дѣйствующіе при различныхъ соединеніяхъ и реакціяхъ. Мы не теряемъ вѣры въ значеніе пищи для живого организма только потому, что никто не можетъ точно объяснить, какъ эта мертвая пища переходитъ въ жизнь. Мы не избѣгаемъ вопроса объ электричествѣ, хотя электричество -- тайна, или ученія о теплотѣ, хотя мы не можемъ видѣть теплоты, или метеорологіи оттого, что не видимъ вѣтра. И по аналогіи съ физической природой, не удивляйтесь, если мы и по отношенію къ Духу Возрожденія не можемъ сказать откуда приходитъ и куда уходитъ. И вовсе не поэтому непонятно, что человѣкъ долженъ родиться вновь.

Мы можемъ найти еще болѣе убѣдительные примѣры въ моральной и интеллектуальной природѣ. Сущность Возрожденія -- это переходъ изъ одного состоянія въ другое -- отъ старой жизни къ новой. Духовно оно выражается въ ненависти къ прежде любимымъ вещамъ и въ любви къ прежде ненавистнымъ. Возрожденный болѣе не избѣгаетъ Бога, но почитаетъ Его, не презираетъ Христа, но вѣритъ Ему.

Развѣ мы не видимъ ежедневно подобныхъ перемѣнъ въ интеллектуальномъ мірѣ человѣка? Вчера, напримѣръ, вы проснулись враждебно настроенные противъ того или другого плана. Вы были такъ твердо убѣждены въ справедливости своего мнѣнія, что ничто, повидимому, не могло поколебать его. Вамъ казалось, что вы никогда не измѣните его, не можете измѣнить его. Но вотъ вы встрѣтили друга, который начинаетъ говорить съ вами по этому поводу. Вы слушаете его убѣжденія, начинаете колебаться и затѣмъ сдаетесь на его доводы. Вы допустили его убѣдить васъ. Онъ обратилъ васъ. И къ вечеру того же дня ваши убѣжденія настолько радикально измѣнились, что вы какъ будто родились вновь -- вы буквально сдѣлались инымъ человѣкомъ, вы почувствовали себя въ новомъ мірѣ идей, интересовъ, надеждъ, причемъ прежнія симпатіи смѣнились отвращеніемъ, и любовь ненавистью.

Нѣчто подобное, только тутъ дѣйствуетъ болѣе возвышенная сила, происходитъ въ душѣ при Возрожденіи, и по-этому тутъ употребляются сходныя же названія перемѣна сердца, обращеніе, переворотъ. И какъ убѣжденія могутъ измѣнить мнѣніе человѣка или обратить его интеллектуально, такъ и дѣйствіе Духа Божія можетъ измѣнить его сердце или обратить его духовно. Поэтому, когда вамъ говорятъ, что ваше сердце можетъ быть измѣнено Духомъ, подобно тому, какъ вашъ умъ былъ измѣненъ вашимъ другомъ -- не удивляйтесь, какъ будто это непонятно. И если нѣсколько часовъ разговора могли заставить васъ полюбить то, что вы ненавидѣли и возненавидѣть то, что вы любили, то не удивляйтесь, если сила Божія можетъ дать вамъ новую жизнь вмѣсто старой. Если нѣсколько минутъ разговора съ другомъ могли поколебать вашъ упорный взглядъ, то насколько сильнѣе могли бы измѣнить вашу жизнь нѣсколько минутъ бесѣды со Христомъ, подобно той, какую велъ Никодимъ и которая перевернула всѣ его мессіанскіе взгляды и измѣнила съ этой минуты все теченіе его жизни.

Собственно говоря, для Никодима идея о рожденіи вновь вовсе не должна была показаться тайной. Для каждаго Іудея это была весьма знакомая мысль, хотя въ нѣсколько иномъ значеніи -- не болѣе и не менѣе какъ одно изъ общеупотребительныхъ современно-политическихъ выраженій. По обычаю того времени, всякій чужестранецъ, поселяющійся въ іудейскомъ городѣ, считался нечистымъ. Отъ него держались въ отдаленіи, считали человѣкомъ иной касты; Іудей не имѣлъ никакихъ сношеній съ Самаритяниномъ. Но если онъ соглашался оставить своихъ боговъ, принять вѣру Іудеевъ и пользоваться всѣми гражданскими преимуществами, то для этого былъ только одинъ путь -- онъ долженъ былъ родиться вновь. Его погружали въ воду и совершали надъ нимъ различные обряды, пока не признавали его чистымъ, и онъ не дѣлался однимъ изъ истинныхъ сыновъ избраннаго народа, какъ будто бы онъ былъ прямымъ потомкомъ Авраама. Процессъ принятія язычника въ царство Іудейское назывался возрожденіемъ или вторымъ рожденіемъ. Поэтому для Іудея въ понятіи новаго рожденія не должно было быть ничего удивительнаго: "Ты учитель Израилевъ", съ полнымъ правомъ могъ сказать Іисусъ, "и этого ли не знаешь?" Учитель Израилевъ, становящійся втупикъ при обыденномъ примѣрѣ, какъ если бы это было что-то непонятное. "Не удивляйся тому, что Я сказалъ тебѣ: должно вамъ родиться свыше".

Принятіе Іудеями чужестранца въ свою среду точно соотвѣтствуетъ нашему процессу натурализаціи. Натурализація -- выражаясь точнѣе, спиритуализація вотъ идея, заключающаяся въ словахъ Христа "родиться свыше". И если мы воспользуемся этимъ выраженіемъ для поясненія, то оно дастъ намъ прекрасное представленіе о томъ, какъ Господь призываетъ человѣка -- чужестранца, путника -- забыть свою далекую страну и, очистившись черезъ вступительные обряды отъ всякой нечистоты, вступить въ царство Его возлюбленнаго Сына. И хотя существуютъ, быть можетъ, причины, почему намъ такъ трудно понять это, существуетъ, быть можетъ, въ глубинѣ нашей мысли, многое чудесное, пока недоступное изслѣдованію, но во всякомъ случаѣ ясно, что мы не должны удивляться, какъ будто это непонятно.

II. Не удивляйтесь -- какъ будто это невозможно. Среди именъ Божіихъ существуетъ одно, которое современные люди стараются забыть -- Господь Создатель неба и земли. Быть можетъ подъ этимъ именемъ люди впервые узнали Бога Бога, сотворившаго нашу землю, нашъ домъ, сотворившаго насъ. Онъ нашъ Творецъ и Богъ. Мы думали тогда, что Господь можетъ сдѣлать многое, сдѣлать все. Но мы потеряли нашу счастливую дѣтскую вѣру и теперь мы желаемъ узнать что можетъ Онъ сдѣлать, какъ будто бы существуетъ что-либо, чего Онъ не могъ бы сдѣлать.

Но существуетъ одна вещь, которую намъ всегда было нетрудно признать созданной рукой Господа -- это жизнь. Никто, кромѣ Господа, не создалъ никогда жизни. Мы называемъ Его Творцомъ жизни, и Онъ создаетъ ее щедрой рукой въ неисчислимомъ количествѣ. Нѣтъ ничего болѣе поразительнаго въ природѣ, какъ это чудесное богатство, безконечное обиліе жизни. Кажется, что Господь Самъ наслаждается, создавая жизнь. И міръ переполненъ ею. Лѣса, воздухъ, дно океана все полно жизни, всюду избытокъ жизни, созданной Господомъ.

Но если вы признаете, что Господь можетъ дать жизнь, вы должны также признать, что Онъ можетъ и увеличить ее. Возрожденіе въ сущности ничто иное, какъ увеличеніе жизни. Господь добавляетъ жизнь къ жизни, даетъ человѣку, имѣющему жизнь, еще больше жизни. Человѣкъ обладаетъ жизнью, которую даровалъ ему Господь, но часть его, лучшая часть, мертва. Его душа мертва отъ грѣха. Господь прикасается къ ней, и она оживаетъ. Какъ Господь оживляетъ мертвое тѣло Своимъ дыханіемъ, такъ точно Онъ можетъ вдохнуть и въ душу новую жизнь, жизнь лучшую.

Такимъ образомъ, если нѣтъ ничего невозможнаго въ томъ, чтобы родиться вообще, то нѣтъ ничего невозможнаго и въ томъ, чтобы родиться вновь -- въ Возрожденіи. Для чего Христосъ пришелъ въ міръ? Какъ Онъ Самъ сказалъ, чтобы дать жизнь, болѣе обильную жизнь. Христосъ, дающій жизнь -- это Возрожденіе. Никодиму нужно было не больше знанія, хотя онъ думалъ такъ, но больше жизни; и лучшимъ доказательствомъ того, что жизнь была возможна, было то, что жизнь была дана. Такимъ образомъ, лучшимъ доказательствомъ христіанства служитъ христіанинъ; лучшимъ доказательствомъ Возрожденія человѣкъ возрожденный. Можетъ ли человѣкъ родиться вновь, будучи старъ? Конечно можетъ, потому что это бывало не разъ. Вспомните Биніана-грѣшника и Биніана -- святого; вспомните Ньютона атеиста и Ньютона -- миссіонера; вспомните, наконецъ, Павла -- преслѣдователя и Павла апостола и не удивляйтесь, какъ будто это невозможно.

III. Не удивляйтесь какъ будто это не нужно. Возрожденіе не только понятно и возможно -- оно необходимо, чтобы войти въ Царство Божіе. "Если кто не родится свыше, не можетъ увидѣть Царствія Божія". Іисусъ говоритъ, что это необходимо. Человѣкъ не можетъ увидѣть Царства Божія, если не родится свыше. Онъ не только не можетъ войти въ него, Іисусъ говоритъ, что онъ не можетъ увидѣть его. Оно, дѣйствительно, невидимо для него. Вотъ почему люди говорятъ о религіи: "Она непонятна намъ, неубѣдительна, мы не можемъ видѣть ее". Разумѣется, они не видятъ ея, они не могутъ видѣть ее, для этого прежде всего нужно родиться вновь.

Когда люди рождаются въ міръ, они находятся внѣ Царства Божія и не могутъ видѣть того, что внутри его. Они ходятъ вокругъ, разсматривая его снаружи, и на основаніи этого высказываютъ свое мнѣніе о немъ. Но они не могутъ быть судьями. Они не видятъ того, о чемъ разсуждаютъ. Рожденное отъ духа есть духъ, и рожденное отъ плоти есть плоть; поэтому они могутъ дать только матеріальную оцѣнку духовнаго понятія. Критическая цѣнность мнѣнія невозрожденнаго относительно религіозныхъ вопросовъ -- нуль. Высказываемое ими мнѣніе является просто смѣшнымъ, такъ какъ они говорятъ о вещахъ, которыхъ они никогда не видали. Но въ дѣлѣ религіознаго опыта Возрожденіе измѣняетъ все. Это похоже на то, какъ если бы кто-либо стоялъ снаружи одного изъ знаменитыхъ соборовъ. Онъ слыхалъ о чудной красотѣ его цвѣтныхъ оконъ. Онъ ходитъ вокругъ, но видитъ только тусклыя, ничего не говорящія пятна и желѣзныя рѣшетки передъ ними, которыя еще болѣе усиливаютъ царящую, повидимому, внутри темноту. Ничто не манитъ войти внутрь, а скорѣе отталкиваетъ. Но пусть онъ только войдетъ. Пусть онъ взглянетъ на тѣ же окна извнутри. Глаза его будутъ очарованы чудной игрой красокъ; чудеса и притчи заблестятъ передъ нимъ на стеклахъ, и образъ Христа и исторія Его любви вырисуется передъ нимъ на каждой рамѣ, и онъ увидитъ хоры ангеловъ, херувимовъ и серафимовъ и на престолѣ въ недосягаемомъ сіяніи славы Бога Отца.

Точно также пусть только человѣкъ войдетъ въ Царство Небесное, пусть онъ родится вновь и войдетъ, и онъ увидитъ это царство. Онъ увидитъ чудеса и притчи, которыя раньше казались ему безсмысленными и безцвѣтными; онъ увидитъ исторію Креста, вызывавшую въ немъ раньше чувство отвращенія и оскорбленія, увидитъ Христа и Царя во всей Его красѣ и, узрѣвъ какъ въ зеркалѣ славу Единороднаго и переходя отъ славы къ славѣ, онъ и самъ уподобится Ему. Не удивляйтесь же, если для того, чтобы увидѣть все это, нужно родиться вновь.

Въ этомъ великомъ мірѣ есть много маленькихъ мірковъ, входъ въ которые достигается только рожденіемъ. Есть міръ интеллектуальный, который требуетъ прирожденнаго ума, Міръ артистическій, требующій врожденнаго вкуса, міръ драматическій, требующій прирожденнаго таланта, наконецъ музыкальный, для котораго необходимъ даръ слуха и гармоніи. Нельзя войти въ интеллектуальный міръ, не обладая умомъ, или въ артистическій міръ, не имѣя вкуса. Но человѣкъ не можетъ создать въ себѣ умъ или вкусъ, они должны быть въ немъ врожденными. Человѣкъ не можетъ выработать въ себѣ поэтическаго таланта, онъ также долженъ быть прирожденнымъ. Поэтому говорятъ, что человѣкъ не дѣлается поэтомъ, но рождается имъ. Точно также нельзя сдѣлать христіанина, человѣкъ рождается христіаниномъ.

Намъ остается высказать еще одно возраженіе для тѣхъ, кто утверждаетъ, что нѣтъ надобности въ Возрожденіи. Человѣческая природа требуетъ Возрожденія, какъ если бы оно было необходимо. Ни одинъ человѣкъ, знающій человѣческое сердце и исторію человѣчества, не станетъ возражать противъ необходимости для міра Возрожденія. Предпринимались всевозможныя мѣры преобразовать міръ. Подобныя попытки преобразованія дѣлало и правительство, и философія, и филантропія, но всѣ потерпѣли неудачу. Сердце народное или индивидуальное -- остается попрежнему безнадежно порочнымъ и склоннымъ ко злу. Реформа принесла ему мало пользы, потому что всякая реформа это только новая безполезная попытка передѣлать то, что не было въ сущности сдѣлано. Перестройка была безполезна, потому что это было необдуманное стараніе построить много разъ падавшій домъ изъ тѣхъ же старыхъ кирпичей и бревенъ. Человѣкъ, отъ начала созданія до настоящаго времени, имѣлъ много случаевъ доказать, что міръ не нуждается въ Возрожденіи, но и здѣсь онъ оказался несостоятельнымъ.

Правда, мы уже говорили, что все, что нужно міру это только толчекъ. Поставьте разъ человѣка или міръ на ноги и дайте ему хорошіе руководящіе принципы, дайте человѣческой природѣ возможность проявить свою силу, и она достигнетъ цѣли. Но нѣтъ! Эти опыты производились не разъ. Самъ Господь пробовалъ этотъ способъ. Было сдѣлано все возможное, но ничего не вышло. Когда человѣкъ наполнилъ весь міръ своими беззаконіями, Господь сказалъ, что Онъ истребитъ все живое на землѣ за исключеніемъ немногихъ избранныхъ, которые обновятъ міръ. Прекрасный экспериментъ! И все живое на землѣ было поглощено потопомъ, за исключеніемъ спасшихся въ ковчегѣ, тѣхъ немногихъ избранныхъ, которымъ предстояло найти Утопію, которые должны были перестроить вселенную, начать новую жизнь и сдѣлать все лучшимъ, чѣмъ оно было доселѣ. Но и этотъ опытъ не удался. Немногіе избранные не оказались на высотѣ призванія. Не смогли сдѣлать этого и ихъ дѣти. И дѣти ихъ дѣтей оказались неспособными обновить міръ. Ничто не стало лучше вокругъ, но, пожалуй, все шло хуже и хуже; и никто не могъ понять въ чемъ таится причина, пока Іисусъ не сказалъ міру, что онъ долженъ, обязательно и безусловно долженъ родиться вновь.

Если же это нужно для человѣческой природы, то насколько же это необходимѣе для природы Божественной! Когда Христосъ представитъ предъ Господомъ Свою Церковь, она должна предстать, какъ непорочная невѣста. Въ этомъ предвѣчномъ царствѣ выше другихъ. Поэтому не удивляйтесь, если мнѣ и вамъ, желающимъ быть въ числѣ ихъ, нужно родиться вновь: "Господи! кто можетъ пребывать въ жилишѣ Твоемъ? кто можетъ обитать на святой горѣ Твоей? Тотъ, кто ходитъ непорочно и дѣлаетъ правду, и говоритъ истину въ сердцѣ своемъ", "и не войдетъ въ него ничто нечистое". Не удивляйтесь же, если отъ васъ требуется, чтобы ваша одежда была бѣла!

Не удивляйтесь -- какъ будто это непонятно.

Не удивляйтесь, какъ будто это невозможно.

Не удивляйтесь, какъ будто вамъ не нужно родиться вновь.

"Тогда Господъ, обратившись, взглянулъ на Петра...
и Петръ вышедъ вонъ, горько заплакалъ".
Лук. XXII, 61, 62.

Покаяніе.

Нѣтъ человѣка, который не согрѣшилъ бы въ теченіе своей жизни. Большинство людей грѣшитъ много разъ и только немногіе согрѣшаютъ рѣдко. И чѣмъ сознательнѣе относится человѣкъ къ своей жизни, чѣмъ внимательнѣе слѣдитъ изо дня въ день за ея теченіемъ, тѣмъ большимъ кажется ему число этихъ грѣхопаденій, тѣмъ чаще несется къ Господу его покаянная молитва.

Всѣ мы содрогались, читая исторію грѣхопаденія Петра.

Всѣ мы съ замираніемъ сердца слѣдили за тѣмъ, какъ сгущалась вокругъ него атмосфера; мы чувствовали къ нему безсознательную симпатію, которая сама по себѣ указывала, какъ много сходнаго въ этой исторіи съ тѣмъ, что часто происходитъ съ нами. Слѣдя за печальнымъ ходомъ этого паденія, мы видимъ, что этимъ же самымъ избитымъ путемъ идетъ съ тѣхъ поръ къ грѣху всякая человѣческая душа. Какъ могъ Петръ спать въ саду, когда онъ долженъ былъ бодрствовать и молиться -- это могутъ понять многіе, таящіе въ себѣ пережитое. А развѣ многіе, не лучшіе изъ насъ, не поступили бы подобно Петру и не послѣдовали бы издали за Христомъ, вмѣсто того, чтобы идти рядомъ съ Учителемъ? Мы всѣ слишкомъ хорошо знаемъ, что значитъ иногда отойти отъ Христа. И мы не стали бы разспрашивать Петра, когда онъ вмѣстѣ съ остальными грѣлся у костра. Кому извѣстно, какъ вѣроломно человѣческое сердце, тотъ не станетъ удивляться, что человѣкъ, такъ долго жившій со Христомъ, видѣвшій всѣ Его чудеса, удостоившійся въ числѣ избранныхъ узрѣть славу Преображенія, могъ отречься отъ своего Господа, отречься отъ Него и начать клясться въ присутствіи Господа, когда въ ушахъ его еще звучали самыя торжественныя слова, когда-либо слышанныя людьми, когда сердце его было еще согрѣто воспоминаніемъ о Тайной вечерѣ, когда на его устахъ еще не обсохло вино причащенія! Увы! подобныя вещи не чужды всѣмъ, кто принимаетъ участіе въ ужасной трагедіи грѣха.

Но въ жизни Петра есть фактъ еще болѣе великій, хотя менѣе извѣстный, чѣмъ его грѣхъ -- это его раскаяніе. Всѣ люди заодно съ Петромъ въ его грѣхѣ, но не всѣ раздѣляютъ его покаяніе. Петръ грѣшникъ -- это одинъ человѣкъ, а кающійся Петръ -- совсѣмъ иной человѣкъ; многіе, сопровождавшіе его на избитомъ пути къ грѣху, предоставили ему идти въ одиночествѣ по слезной стезѣ покаянія. Тѣмъ не менѣе истинный урокъ жизни Петра это урокъ покаянія. Его грѣхопаденіе для насъ мало поучительно, но покаяніе его является великимъ урокомъ для спасенія. Покаяніе Петра полно глубочайшаго смысла для всѣхъ тѣхъ, кто подобно ему созналъ, что онъ согрѣшилъ.

Краткія слова, составляющія трогательное продолженіе исторіи грѣха Петра, могутъ быть опредѣлены какъ "идеальный ходъ покаянія христіанина". Они заключаютъ въ себѣ матеріалъ для анализа наиболѣе рѣдкой и непонятной благодати въ духовномъ опытѣ. И эти двѣ простыя фразы заключаютъ въ себѣ тайну нѣкоторыхъ наиболѣе важныхъ духовныхъ законовъ. Мы находимъ въ нихъ четыре характеристичные признака состоянія покаянія:

1. Божественность покаянія. Оно исходитъ отъ Господа. Обратился не Петръ, но "Господь, обратившись, взглянулъ на Петра".

2. Сильная чувствительность. Достаточно было одного взгляда. "Господь взглянулъ на Петра".

3. Интенсивность. "Петръ вышедъ вонъ, горько заплакалъ".

4. Одиночество. "Петръ вышелъ вонъ",-- въ темноту, чтобы быть наединѣ со своимъ грѣхомъ и съ Господомъ.

Вотъ главныя черты не только покаяннаго состоянія, но и всякаго состоянія души, когда въ ней дѣйствуетъ Божественная сила.

1. Начнемъ съ первой изъ нихъ. Мы видимъ, что начало этого удивительнаго опыта исходитъ отъ Господа. Обратился не Петръ, но Господь, обратившись, посмотрѣлъ на Петра. Быть можетъ, пѣніе пѣтуха и заставило Петра опомниться. Но это было въ моментъ совершенія грѣха. А когда человѣкъ грѣшитъ, то въ ту минуту мысль его далека отъ раскаянія. И Петръ не подумалъ обернуться, но обернулся къ нему Господь; и когда Петръ былъ готовъ смотрѣть куда угодно, только не на Господа, Господь посмотрѣлъ на Петра. И этотъ едва упомянутый фактъ, что Господь обратился первый, заключаетъ въ себѣ великій урокъ для каждаго согрѣшающаго.

Это различіе показываетъ намъ, что существуетъ два рода сокрушенія о грѣхѣ, различающіеся и по происхожденію, и по религіозной цѣнности, и по вліянію на нашу жизнь. Покаяніе обычнаго рода состоитъ въ томъ, что человѣкъ, поступивъ дурно, сожалѣетъ о томъ, что онъ поступилъ такъ. Въ подобномъ случаѣ намъ всегда легче, разъ мы чувствуемъ это сожалѣніе о своемъ дурномъ поступкѣ. Намъ кажется, что это своего рода гарантія, что мы не совершимъ такого же проступка въ другой разъ; мы стараемся видѣть въ этомъ доказательство, что наше лучшее "я" еще достаточно жизненно въ насъ, разъ оно возстаетъ противъ грѣха, совершеннаго нашей низшей природой. И въ этомъ чувствѣ стыда и сожалѣнія, такъ непосредственно слѣдующемъ за грѣхомъ, мы видимъ извѣстное заглаживающее обстоятельство, нѣкоторое искупленіе сдѣланнаго зла. Этого рода сокрушеніе хорошо извѣстно всѣмъ анализирующимъ себя и борющимся со грѣхомъ. Люди жаждутъ этого чувства, которое даетъ облегченіе, такъ сказать, сокрушенному сердцу и дѣлаетъ болѣе горячими покаянныя молитвы. Но ужасная истина въ томъ, что въ подобномъ состояніи души нѣтъ никакой религіи. Въ немъ нѣтъ истиннаго покаянія. И можетъ быть въ немъ нѣтъ даже и намека на раскаяніе. Для большинства людей это ощущеніе и есть все, что они знаютъ о покаяніи, высшая степень раскаянія, какое они чувствуютъ. Но это состояніе вовсе не настоящее сокрушеніе о грѣхъ. Это только задѣтое самолюбіе. Это огорченіе при мысли, что мы оказались слишкомъ слабыми передъ грѣхомъ. Мы считали себя сильными, но когда пришло испытаніе, мы съ огорченіемъ увидѣли себя побѣжденными. Вотъ это то огорченіе мы ошибочно принимаемъ за покаяніе. Но это покаяніе не даръ Божественной благодати, это просто оскорбленная гордость, печаль, что мы не поступили лучше, что мы оказались вовсе не такими хорошими, какими насъ считали наши ближніе, да и мы сами. Это именно то, какъ если бы Петръ обернулся и посмотрѣлъ на Петра. А когда Петръ смотритъ на Петра, онъ ясно видитъ, какое слабое, какое жалкое существо этотъ Петръ. Быть можетъ, Петръ заплакалъ бы также горько, если бы Господь и не посмотрѣлъ на него, но онъ заплакалъ бы не потому, что согрѣшилъ противъ Господа, но потому что онъ, великій апостолъ, поддался слабости, оказался такимъ же слабымъ, какъ и прочіе люди.

Хотя мы и считаемъ припадки унынія, находящіе на насъ по совершеніи грѣха, извѣстнымъ знакомъ раскаянія и даже искупающимъ обстоятельствомъ, которое Господь навѣрно приметъ во вниманіе, но часто это уныніе ни что иное, какъ только раздраженіе и досада на самого себя за то, что, несмотря на всѣ добрыя рѣшенія и попытки передѣлать себя, мы снова сошли съ прямого пути.

Сравните это покаяніе съ покаянной молитвой мытаря въ храмѣ. Въ немъ не было ни досады, ни оскорбленной гордости. Читая объ этомъ, мы чувствуемъ, что Господь не могъ не обернуться и не посмотрѣть на мытаря, когда тотъ взывалъ къ нему: "Боже, милостивъ буди мнѣ грѣшному!" какъ будто Господь стоялъ передъ нимъ. Удрученный своей виной передъ Господомъ, этотъ мытарь мало думалъ о потерянномъ самоуваженіи; онъ не чувствовалъ никакого стыда признать себя преступникомъ и научиться истинному божественному покаянію.

Теперь сразу видно, что разница между покаяніемъ мытаря и выше описаннымъ сокрушеніемъ о грѣхѣ -- это разница между человѣческимъ и божественнымъ. Господь, обращающійся къ человѣку и глядящій на него -- это одно, и совсѣмъ другое -- человѣкъ, глядящій на самого себя. Нѣтъ ничего дурного въ томъ, что человѣкъ обращаетъ на себя свой взоръ, но тутъ таится опасность. Опасность въ томъ, что человѣкъ можетъ ложно понять то, что онъ видитъ и чувствуетъ. А онъ чувствуетъ огорченіе, досаду скульптора за неудачный ударъ рѣзца, горе артиста, испортившаго грубымъ прикосновеніемъ работу цѣлой недѣли. Безъ всякаго отношенія къ религіи, мы не можемъ не чувствовать себя огорченными, когда мы поступаемъ дурно. Безъ сомнѣнія, жизнь это произведеніе искусства; выработка характера, культура души это высшій родъ искусства; и было бы дѣйствительно странно, если бы всѣ неудачи проходили незамѣтными для человѣческаго ума.

Не было бы большой бѣды, если бы онѣ проходили незамѣченными умомъ, бѣда въ томъ, что онѣ проходятъ часто незамѣченными душой. Извѣстнаго рода раскаяніе пробуждается въ обоихъ случаяхъ, но въ одномъ оно духовное, а въ другомъ -- чисто артистическое. Въ послѣднемъ случаѣ опасность особенно сильна, особенно неуловима, потому что чѣмъ выше характеръ, тѣмъ больше въ немъ чисто артистическаго раскаянія.

Въ результатѣ самолюбіе замѣняетъ собой подлинный опытъ жизни, принимаетъ его видъ и обращаетъ величайшіе случаи для исправленія на недостойную службу гордости. Истинный же опытъ является трогательнымъ урокомъ для человѣческой безпомощности; онъ указываетъ, какъ Господь приходитъ на помощь человѣку во всѣхъ случаяхъ его жизни, какъ Рука, дающая ему прощеніе, сама же направляетъ его къ покаянію.

Взглядъ Божій, направленный на лицо грѣшника, внесъ христіанскій элементъ въ человѣческую скорбь. И составляя христіанскій словарь, апостолъ Павелъ долженъ былъ создать новое слово, которое было чуждо всѣмъ философамъ того времени и которое чуждо и теперешнимъ. Именно онъ соединилъ въ одно концепцію Бога и концепцію покаянія и повѣдалъ намъ о Божественной печали, обладающей дивной силой творить покаяніе, въ которомъ не придется раскаиваться. И эта новая священная скорбь пробуждается въ людяхъ, когда Господь обращается и смотритъ на ихъ жизнь; это она прибавляетъ покаянный ѳиміамъ къ жертвѣ сокрушеннаго и смиреннаго сердца. Именно это великое различіе отмѣчаетъ св. Лука въ жизни блуднаго сына между тѣмъ моментомъ, когда онъ пришелъ въ себя и когда онъ пришелъ къ Отцу. "Пришедъ же въ себя", говоритъ онъ, "пошелъ къ отцу своему". Мы также всегда приходимъ въ себя и, подобно блудному сыну, сознаемъ свое недостойное поведеніе. Но мы можемъ исправить и искупить свои ошибки, только придя къ нашему Отцу.

2. Теперь мы переходимъ къ чувствительности покаянія или скорѣе, быть можетъ, къ чувствительности кающейся человѣческой души. Господь, обратившись, посмотрѣлъ на Петра. Нѣтъ ничего въ мірѣ чувствительнѣе человѣческой души, когда она пробуждена божественнымъ прикосновеніемъ. Люди рѣдко способны вѣрно оцѣнить тонкую красоту и нѣжность сердца грѣшника. Мы стараемся подѣйствовать на него жесткими словами и употребляемъ грубыя и суровыя средства, чтобы пробудить его къ жизни. И когда это не дѣйствуетъ, мы обращаемся къ еще болѣе тяжелымъ орудіямъ, къ еще болѣе жесткимъ словамъ, не понимая, что душа слишкомъ тонка и нѣжна, чтобы на нее могли подѣйствовать такія тупыя орудія. Ткани тѣла достаточно грубы, чтобы на нихъ могли дѣйствовать удары; существуетъ грубость и въ человѣческой природѣ, на которую дѣйствуютъ угрозы; но душа тонка какъ дыханіе и, несмотря на нищету, жестокость и грѣхъ, сохраняетъ дивную нѣжность, указывающую на ея близость къ духу Божію, даровавшему ей дыханіе жизни. Быть можетъ, Петръ былъ самый грубый изъ всѣхъ учениковъ Христа. Мы представляемъ его себѣ крѣпко сложеннымъ, загорѣлымъ рыбакомъ, порывистымъ, сильнымъ, безстрашнымъ, вспыльчивымъ, готовымъ клясться и божиться, какъ мы это и видѣли, однимъ словомъ дикаремъ, изъ котораго могъ бы выйти великій грѣшникъ, если бы Господь не сдѣлалъ изъ него великаго святого. Но въ этой необузданной душѣ таилось чудное, изящное растеніе, быть можетъ наиболѣе нѣжное изъ всѣхъ, посаженныхъ Господомъ на землѣ. Господь посадилъ его тамъ Своей собственной рукой. Изо дня въ день Онъ питалъ его Своимъ собственнымъ дыханіемъ, и бушующіе порывы этой дикой души смягчались и утихали подъ вліяніемъ священнаго цвѣтка, который началъ пропитывать своимъ ароматомъ даже грубую жизнь Петра. Пробудившаяся душа дѣйствуетъ очищающимъ образомъ на человѣка, и самый прекрасный характеръ это тотъ, какой вырабатывается безсознательно въ жизни, облагороженной Христомъ.

Господь не употребилъ ни грома, ни молніи, чтобы заставить Петра услышать Свой голосъ. Господь зналъ, что въ то время, когда уста Петра произносили клятву и божбу, въ душѣ его царила мертвая тишина. И въ этотъ моментъ, моментъ высоко напряженнаго чувства, даже шопотъ былъ бы слишкомъ сильнымъ для чрезмѣрно чувствительнаго духа; поэтому Господь только обернулся и посмотрѣлъ. Одинъ взглядъ, и это было все. Но молнія не могла пронзить такъ сердце Петра, какъ пронзилъ его этотъ взглядъ, отъ котораго растаяла его душа.

Въ одномъ изъ псалмовъ мы находимъ удивительное выраженіе -- кротость Господа. Мы иногда удивляемся, что Господь столь грозный въ своемъ величіи, употребляетъ такъ мало принужденія по отношенію къ намъ, такимъ ничтожнымъ существамъ. Но это не Его путь. Его обычное средство - кротость. Господь рѣдко принуждаетъ насъ, Онъ направляетъ; Онъ рѣдко заставляетъ, но руководитъ. Онъ не забываетъ, что мы прахъ. Намъ кажется, что, быть можетъ, было бы лучше, если бы Господь употреблялъ силу, угрожалъ, что тогда бы мы скорѣе исполняли Его волю. Но Господь требуетъ отъ насъ не быстраго, но добросовѣстнаго труда. Онъ требуетъ отъ насъ не рабскаго труда, но труда свободнаго. Поэтому Господь кротокъ со всѣми нами; Онъ измѣняетъ насъ и направляетъ къ добру однимъ только взглядомъ. Грубостью и жестокостью никогда нельзя покорить человѣческую душу. Господь не приказалъ Петру покаяться. Господь не угрожалъ ему наказаніемъ. Господь даже ничего не говорилъ ему. Одинъ единственный взглядъ подѣйствовалъ на его душу сильнѣе, чѣмъ голосъ и слова, звучавшіе въ теченіе всей его жизни.

Передъ нами два великихъ урока: кротость Господа и кротость души -- и то и другое одинаковыя чудеса Божіи. Быть можетъ, именно въ настоящую минуту Господь тайно дѣйствуетъ на насъ, хотя мы не замѣчаемъ этого. Вся наша жизнь складывается такъ таинственно, дѣйствіе руки, формирующей нашу волю, такъ незамѣтно, что мы едва можемъ повѣрить, что тутъ дѣйствовала рука Божія. Вотъ это то и есть кротость Божія. Господь создалъ чувствительнымъ сердце Петра и ваше, и мое для того, чтобы на него могла дѣйствовать Его кротость. Да, мы совершенно ошибочно понимаемъ и Господа, и религію, если мы думаемъ, что Господь сурово обращается съ нашей душой. Если мы спросимъ себя, что всего сильнѣе вліяло на нашу жизнь, то мы должны будемъ отвѣтить, что это были немногіе тихіе голоса, наставлявшіе насъ, это были вѣянія, проносившіяся черезъ нашу душу такъ незамѣтно, что мы не могли бы сказать, откуда они пришли и куда ушли. Всѣ великія физическія силы міра невидимы и молчаливы. Одна изъ главнѣйшихъ -- тяготѣніе дѣйствовала въ теченіе столѣтій такъ безшумно, что тысячи мудрѣйшихъ людей прошли мимо, прежде чѣмъ одному чуткому уху удалось уловить звукъ ея шаговъ. И великія духовныя силы, направляющія мысли человѣка къ Богу, къ правдѣ и добру, заставляющія его въ вихрѣ свѣтской жизни вспомнить о томъ, что у него есть душа, и подумать о вѣчности, когда онъ еще молодъ и жизнь для него сладка.-- силы эти проявляются не въ предостереженіяхъ въ видѣ смерти, уносящей нашихъ ближнихъ вокругъ, не въ угрозахъ грядущаго суда, не въ возмездіи настоящей жизни, но въ тихихъ голосахъ, проникающихъ въ душу, подобно взгляду Христа на Петра, и обращающихъ чувствительное человѣческое сердце къ Богу. Лицо, похожее на лицо давно умершей матери, мелодія дѣтскаго гимна, вызывающая чистыя воспоминанія дѣтства послѣ долгихъ грѣшныхъ лѣтъ, отрывокъ стараго позабытаго текста Библіи -- вотъ посланники Небесъ, которые должны привести людей къ Господу.

Многіе ожидаютъ, что Христосъ станетъ громко стучать у ихъ дверей, пока они не откроютъ Ему, но пусть они вспомнятъ, что это не Его путь, что тихое воскресное богослуженіе, мягкій шопотъ псалма или стиха, стонъ нашей совѣсти и глубокое глубокое стремленіе сердца къ совершенству -- вотъ способъ, какимъ Христосъ дѣйствуетъ на нихъ. Пусть же не забываютъ этого трудящіеся для Христа. Пусть всѣ тѣ, кто пытается употребить свое вліяніе для Христа, пусть они хорошо изучатъ способы, какими вліялъ Христосъ. А тѣ, кто живетъ въ тѣни, чья жизнь скована прирожденной робостью и сдержанностью, пусть они съ радостью узнаютъ, что духъ христіанства допускаетъ даже Евангеліе лица. Когда же люди, живущіе среди борьбы, увидятъ что ихъ грубыя орудія оказались непригодными, пусть они поищутъ для себя урока въ словахъ пророка Иліи: "Большой и сильный вѣтеръ, раздирающій горы и сокрушающій скалы, но не въ вѣтрѣ былъ Господь; послѣ вѣтра землетрясеніе, но не въ землетрясеніи Господь, послѣ землетрясенія огонь, но не въ огнѣ Господь; послѣ огня вѣяніе тихаго вѣтра".

3. Въ третьихъ, изъ разсказа объ исцѣленіи Петра мы узнаемъ, что духовный опытъ -- большая сила. Петръ горько заплакалъ. Эта коротенькая фраза окончательно устанавливаетъ вопросъ объ эмоціи въ религіи. Когда Господь, обернувшись, посмотрѣлъ на Петра, въ памяти послѣдняго въ одно мгновеніе предстала вся его вина, и что оставалось сдѣлать Петру, какъ не заплакать горько? Заставимъ же себя и мы сегодня возстановить въ нашей памяти всю нашу жизнь и пусть взглядъ Предвѣчнаго укажетъ намъ всю неприкрытую правду нашего прошлаго и тогда спросимъ себя, выразитъ ли слово "горько" всю ту агонію, какую мы почувствуемъ, когда Господь откроетъ нашъ грѣхъ. Дѣйствительно, Петръ долженъ былъ горько плакать; и если мы не проливаемъ такихъ же горькихъ слезъ въ нашей религіозной жизни, то это не потому, что нашъ грѣхъ меньше, чѣмъ грѣхъ Петра, но потому, что у насъ меньше благодати, чѣмъ у него.

Напрасно стараемся мы утѣшить себя мыслью, что нашъ грѣхъ ничтоженъ по сравненію съ его грѣхомъ. Дѣйствительно, на землѣ существуютъ великіе грѣхи, но нѣтъ ничего соотвѣтствующаго понятію -- малый грѣхъ. Самый маленькій грѣхъ все-таки грѣхопаденіе - паденіе отъ Бога, а упасть отъ Бога это значитъ упасть съ самой величайшей высоты всей вселенной. Извѣстность грѣха не имѣетъ никакого отношенія къ его величинѣ. Нашъ сегодняшній или вчерашній грѣхъ можетъ быть такимъ же великимъ, какъ грѣхъ Петра, Давида, Ноя, Іакова, или иныхъ многочисленныхъ грѣшниковъ, упоминаемыхъ исторіей или на которыхъ указываетъ Библія, какъ на маяки для всего человѣчества.

Всякій когда-либо совершенный грѣхъ требуетъ горькаго покаянія. И если мы видимъ въ религіи человѣка мало душевнаго волненія, то это потому, что въ ней мало самоуглубленія. Религія безъ эмоціи это религія безъ рефлексіи. Пусть человѣкъ поразмыслитъ спокойно надъ своей жизнью. Пусть онъ вспомнитъ, какъ поступалъ съ нимъ Господь съ той минуты, когда онъ впервые пролепеталъ имя Божіе. Пусть затѣмъ онъ подумаетъ и надъ тѣмъ, какъ онъ поступалъ по отношенію къ Господу съ тѣхъ поръ, какъ онъ сдѣлался способнымъ грѣшить. И когда онъ вызоветъ картины прошлаго, и забытые грѣхи одинъ за другимъ цѣлой вереницей возстанутъ въ его мысляхъ, развѣ не пробудится тогда въ его сердцѣ сильное волненіе, которое найдетъ себѣ исходъ въ слезахъ? Да, религія безъ душевнаго волненія это религія безъ размышленія. И наоборотъ, человѣкъ, серьезно размышляющій о своихъ поступкахъ, всегда найдетъ въ себѣ достаточно сердечнаго волненія, чтобы пробудить въ своей душѣ религіозный жаръ.

Только слѣдите, чтобы религіозное волненіе устремилось по настоящему руслу, чтобы оно перешло въ дѣйствіе, а не въ восторженную чувствительность, чтобы оно не осталось только нервнымъ возбужденіемъ или эгоистичнымъ страхомъ, и тогда не будетъ опыта, болѣе способнаго очистить душу. Безъ сомнѣнія, слезы Петра были благотворными для него, безъ сомнѣнія, горечи этой покаянной ночи онъ обязанъ сладостью своей дальнѣйшей жизни.

4. Наконецъ, въ четвертыхъ, покаянію свойственно одиночество. Петръ вышелъ вонъ. Когда Господь обернулся, Онъ посмотрѣлъ на Петра. Никто не обратилъ вниманія на этотъ молчаливый обмѣнъ взглядовъ. Но этотъ взглядъ произвелъ свое дѣйствіе. Онъ сразу сдѣлалъ одинокимъ извѣстнаго человѣка, выдѣлилъ его изъ всей остальной толпы. "И Петръ вышелъ вонъ". И не было въ ту ночь ни одного человѣка въ Божіемъ мірѣ болѣе одинокаго, чѣмъ Петръ со своимъ грѣхомъ.

Людямъ извѣстны два рода одиночества: одиночество пространства и одиночество духа. Рыбакъ въ своемъ челнокѣ среди безбрежнаго моря чувствуетъ одиночество пространства. Но это одиночество не настоящее. Образы людей, дорогихъ его сердцу, тутъ же съ нимъ въ челнокѣ. Мысли его полны ими. Но Петръ испытывалъ одиночество духа. Разстояніе, болѣе широкое чѣмъ море, отдѣляло измѣнившаго Господу ученика отъ всѣхъ остальныхъ людей и заставляло его плакать въ одиночествѣ.

Когда Господь говоритъ, Онъ не любитъ, чтобы чей-либо иной голосъ нарушалъ тишину. Вотъ чѣмъ объясняется то важное значеніе, какое придается уединенію во всякой истинно религіозной жизни. Конечно, могутъ быть преувеличенія въ ту и въ другую сторону. Но въ наши дни нужно особенно стараться внушать людямъ, что когда Господь желаетъ говорить съ человѣкомъ, Онъ желаетъ говорить наединѣ. И поэтому-то Господь возбуждаетъ въ истинно христіанскихъ сердцахъ стремленіе къ уединенію. "Талантъ развивается въ одиночествѣ", говоритъ нѣмецкій поэтъ, "характеръ же среди жизненныхъ бурь", И если правда, что религіозный характеръ вырабатывается среди борьбы міра, то также вѣрно, что религіозные таланты совершенствуются въ спокойномъ уединенномъ созерцаніи и въ общеніи съ Богомъ. Какого глубокаго сожалѣнія достойны тѣ вѣрующіе, вся религіозная жизнь которыхъ проходитъ публично: самый божественный опытъ, освящающій сердце христіанина, остается чуждъ тому, кто не знаетъ, что такое значитъ удалиться иногда отъ толпы и быть одному съ Господомъ. Но что дало особую красоту одиночеству Петра, это было то, что онъ удалился вовремя. Въ покаяніи Петра мы видимъ не только силу и одиночество, насъ поражаетъ его непосредственная быстрота. Петръ вовсе не былъ вынужденъ уйти. Онъ могъ остаться на своемъ мѣстѣ, ничего не страшась. Господь смотрѣлъ на насъ, когда мы грѣшили, но мы не поступали подобно Петру. Онъ не далъ пройти времени между его грѣхомъ и покаяніемъ. Мы часто уничтожаемъ благодать покаянія, ожидая, чтобы грѣхъ сдѣлался давнимъ. Мы нарочно дѣлаемъ это. Намъ кажется, что время смягчаетъ остроту грѣха и уничтожаетъ его горечь. И мы откладываемъ наше покаяніе, пока, по нашему мнѣнію, острота грѣха не притупится. Какъ будто время, какъ будто сама вѣчность могли сдѣлать поступокъ грѣшника менѣе гнуснымъ. Время не уменьшаетъ грѣха, и напрасно люди стараются дождаться minimum'а его, чтобы избавиться отъ него покаяніемъ. Истинное время для покаянія это именно то время, когда мы согрѣшили. И можетъ быть это именно теперь. Петръ раскаялся тотчасъ по совершеніи грѣха. Онъ покаялся не на смертномъ ложѣ, не въ преклонные годы, но именно тогда, когда согрѣшилъ. Многіе люди откладываютъ часы своего покаянія насколько могутъ, откладываютъ настолько, что оно уже не можетъ помочь имъ; они до тѣхъ поръ не хотятъ замѣчать, что Господь обращается къ нимъ, пока Онъ не обратится и не посмотритъ на нихъ въ день суда. И только тогда они выйдутъ, чтобы заплакать. Но тогда они выйдутъ навстрѣчу темной ночи, у которой нѣтъ разсвѣта.

Вотъ чему научаетъ насъ раскаяніе Петра. Теперь еще одно слово.

Когда Господь говоритъ, Его гласъ звучитъ подобно громовому раскату и передъ нимъ нѣмѣютъ всѣ земные голоса. Но въ то же время, когда Онъ говоритъ, Его рѣчь такъ тиха и нѣжна, что никто не можетъ услыхать этого шопота кромѣ васъ. Быть можетъ и сегодня во время нашей съ вами бесѣды Господь обернулся и посмотрѣлъ на кого-нибудь изъ насъ. И чья-нибудь душа уже вышла вонъ, чтобы заплакать горько. Никто не замѣтилъ куда упалъ взглядъ Божій и никто изъ присутствующихъ въ храмѣ не знаетъ, что это были вы. Вы сидите теперь на вашемъ обычномъ мѣстѣ; но ваша душа въ настоящую минуту далеко отсюда, она занята какимъ-нибудь прежнимъ грѣхомъ, и Господь Самъ даетъ вамъ горьчайшій и въ то же время сладчайшій урокъ вашей жизни -- урокъ глубоко прочувствованнаго покаянія. Не возвращайтесь же назадъ въ толпу, пока Господь не посмотритъ еще разъ на васъ тѣмъ взглядомъ, какимъ Онъ посмотрѣлъ на разбойника на крестѣ, пока вы не увидите "сіяніе любви Божіей на лицѣ Господа Іисуса Христа"

"Мужъ по сердцу Моему, который исполнитъ всѣ хотѣнія Мои".
Дѣян. XIII, 22.

Идеальная жизнь.

Идеалъ христіанской жизни по Библіи.

Ни одна человѣческая жизнь не можетъ быть плодотворной, если въ ней нѣтъ опредѣленной цѣли, если человѣкъ не знаетъ, для чего онъ живетъ. А между тѣмъ попробуйте спросить наугадъ нѣсколько лицъ, какая цѣль ихъ жизни, и вы будете поражены, убѣдившись, что только весьма немногіе изъ нихъ составили себѣ объ этомъ понятіе, да и то болѣе чѣмъ туманное. Вопросъ о summum bonum всегда былъ самымъ труднымъ для человѣческаго разума. Чему долженъ человѣкъ посвятить свою жизнь? Какая цѣль ея? Зачѣмъ она ему дана? Эти вопросы всегда были величайшей загадкой; какъ древняя философія и средневѣковыя науки, такъ и современная культура оказались одинаково неспособными отвѣтить на нихъ.

Ни одинъ человѣкъ, ни одна книга, за исключеніемъ единственной, не могли сказать міру, что ему нужно; поэтому каждый человѣкъ долженъ былъ разсматривать эту проблему при невѣрномъ свѣтѣ своего собственнаго разума и рѣшать ее каждый по своему.

Одинъ находитъ, что литература великое дѣло, и рѣшаетъ посвятить ей жизнь. Онъ окружаетъ себя лучшими образцами стиля, величайшими произведеніями литературы и, направляемый своимъ великимъ честолюбіемъ къ великимъ цѣлямъ, работаетъ надъ тѣмъ, что считаетъ главнымъ дѣломъ всей своей жизни. Другой говоритъ, что общество великая вещь, онъ желаетъ сдѣлаться общественнымъ человѣкомъ; третій хочетъ быть дѣльцомъ, четвертый -- ученымъ, и каждый стремится къ тому, что считаетъ идеаломъ жизни.

Христіанинъ также долженъ имѣть опредѣленную цѣль и идеалъ жизни. Цѣль жизни всѣхъ тѣхъ людей, быть можетъ, и велика сама по себѣ, но недостаточно велика для него. Его одна книга открыла передъ нимъ такую благородную жизнь, какой они не могли найти во всей богатой литературѣ безсмертнаго прошлаго. Разумѣется, если онъ пожелаетъ, онъ можетъ сдѣлаться ученымъ или дѣловымъ человѣкомъ, но онъ стремится къ еще болѣе высокому призванію. Онъ желаетъ быть человѣкомъ по сердцу Божію. Онъ открылъ тайну, невѣдомую доселѣ философіи: идеальный человѣкъ это "Мужъ по сердцу Моему, который исполнитъ всѣ хотѣнія Мои". И если общественный дѣятель или ученый находятъ нужнымъ составить себѣ программу для короткаго періода своей трудовой жизни, которая, по ихъ мнѣнію, должна быстро исчезнуть въ неизвѣстности могилы, тѣмъ болѣе долженъ христіанинъ имѣть планъ для своей продолжительной жизни, которая перейдетъ въ вѣчность.

Чѣмъ выше человѣкъ, тѣмъ возвышеннѣе планъ его жизни. Поэтому планъ жизни христіанина долженъ быть величайшимъ изъ нихъ, такъ какъ и жизнь его величайшая изъ жизней, и дѣло его величайшее изъ дѣлъ, и оба они послѣдуютъ за нимъ, когда все земное будетъ исполнено.

Теперь мы спросимъ, каковъ истинный планъ христіанской жизни? Намъ нужно не только знать опредѣленіе идеала, но и имѣть указанія, которымъ мы могли бы слѣдовать. И мы найдемъ то и другое при первомъ же взглядѣ на нашъ текстъ: "Мужъ по сердцу Моему" -- вотъ опредѣленіе того, чѣмъ мы должны быть, "который исполнитъ всѣ хотѣнія Мои" -- вотъ указаніе, какъ мы должны поступать. Въ этихъ словахъ и опредѣленіе, и указаніе идеала жизни. Въ нихъ изображеніе человѣка по сердцу Божію, въ нихъ ключъ къ идеальной жизни.

Главный смыслъ этихъ словъ просто въ томъ, что цѣль жизни творить волю Божію. Но именно это -- великое и удивительное откровеніе. Ни одинъ человѣкъ не могъ до сихъ поръ дойти до него. Восемнадцать вѣковъ лежало оно передъ глазами міра, и однако только немногіе нашли его даже въ наши дни. Одинъ говоритъ, что цѣль жизни -- самоотреченіе, другой -- что это вѣрность, третій видитъ ее въ исполненіи Десяти Заповѣдей, четвертый укажетъ Заповѣди Блаженства. Одинъ скажетъ, что цѣль жизни дѣлать добро, другой -- самому дѣлаться добрымъ, третій -- быть добрымъ. Но цѣль жизни вовсе не въ этомъ, она выше всего и заключаетъ въ себѣ все это. Цѣль жизни не въ самоотреченіи, не въ вѣрности, не въ соблюденіи Заповѣдей, она просто въ исполненіи воли Божіей. Она не въ томъ, чтобы дѣлаться или быть добрымъ, и не въ томъ даже, чтобы дѣлать добро, она именно въ томъ, чтобы творить волю Божію, будь это въ работѣ или ожиданіи, въ пріобрѣтеніи или потерѣ, въ болѣзни или выздоровленіи, въ жизни или смерти.

Но такое понятіе слишкомъ возвышенно для насъ. Оно недостаточно практично. Это величайшая концепція человѣка, данная когда-либо міру. Великіе философы отъ Сократа и Платона до Эммануэля Канта и Милля дали намъ свое представленіе объ идеальной человѣческой жизни, но ни одинъ изъ нихъ не достигъ до такой высоты. Каждый изъ нихъ описалъ идеальную человѣческую жизнь, универсальную жизнь, какъ они ее называютъ, жизнь для всѣхъ другихъ жизней, жизнь для подражанія всѣмъ людямъ, во всѣ времена. Но нѣтъ между ними ни одной и наполовину такой глубокой, прекрасной и возвышенной, какъ эта; "Мужъ по сердцу Моему, который исполнитъ всѣ хотѣнія Мои".

Именно на этомъ основаніи она и кажется на первый взглядъ неосуществимой. Мы чувствуемъ себя безпомощными передъ такой великой и вѣчной истиной. Господь долженъ объяснить намъ все это. А мы, какъ маленькіе дѣти, должны сѣсть у Его ногъ и учиться. И когда мы прибѣгаемъ къ Нему съ нашими затрудненіями, мы видимъ, что у Него готовы для насъ два практическія пособія, что Онъ можетъ облегчить намъ урокъ, приблизить къ намъ истину, такъ что изучая эти два пособія и слѣдуя имъ добровольно и смиренно, мы научимся подражать въ нашей жизни великому идеалу Господа.

Вотъ два пособія, данныя намъ Богомъ:

I. Идеальная жизнь, воплощенная въ Христѣ, въ живомъ Словѣ.

II. Идеальная жизнь, подробно разсмотрѣнная въ Библіи, въ начертанномъ Словѣ.

Принято обыкновенно пользоваться почти исключительно первымъ изъ этихъ пособій; но сегодня, по нѣкоторымъ причинамъ, мы займемся вторымъ. Что же касается перваго, то, конечно, если человѣкъ могъ бы слѣдовать Христу, его жизнь была бы идеальной. Но что означаетъ слѣдовать Христу? Какъ это сдѣлать? Не похоже ли это на то, какъ если бы начинающаго художника поставили передъ картиной Мурильо или Рафаэля и сказали ему скопировать ее? Но, именно, какъ и художникъ при подобной задачѣ получаетъ въ руки кисти, холстъ и краски, какъ ему отъ времени до времени помогаетъ учитель то своимъ указаніемъ, то мазкомъ своей кисти, такъ точно бываетъ и съ учениками въ школѣ Божіей. Самъ Великій Учитель помогаетъ имъ, Св. Духъ приходитъ къ нимъ на помощь. Но идеальная жизнь достигается не мистицизмомъ. Въ ней духовность, но нѣтъ нереальности. Такимъ образомъ, Господь далъ намъ другое великое пособіе: Идеальную жизнь, разсмотрѣнную въ Словѣ Божіемъ. Безъ перваго мы не могли бы повѣрить возможности существованія такой идеальной жизни, безъ второго она была бы для насъ непонятна. Поэтому Господь указалъ намъ двѣ стороны этой идеальной жизни: воплощенную въ живомъ Словѣ и подробно разсмотрѣнную въ Словѣ начертанномъ.

Изслѣдуемъ же въ Библіи эту идеальную жизнь и, подражая ей въ нашей жизни, воспроизводя ее день за днемъ, шагъ за шагомъ, мы можемъ достигнуть плодотворныхъ результатовъ, и о насъ, какъ о Давидѣ, можетъ быть сказано:

"Мужъ по сердцу Моему, который исполнитъ всѣ хотѣнія Мои".

1. Первое, чего требуетъ идеальный человѣкъ, это знать зачѣмъ онъ вообще живетъ. Онъ долженъ объяснить себѣ смыслъ своего существованія. Зачѣмъ онъ здѣсь? И Библія отвѣчаетъ: "Вотъ иду исполнить волю Твою, Боже!" (Евр. X, 7).

Вотъ зачѣмъ мы здѣсь творить волю Божію. "Вотъ иду исполнить волю Твою, Боже!" Это цѣль моей и вашей жизни. Цѣль не въ томъ, чтобы быть счастливымъ, имѣть успѣхъ, славу или дѣлать по возможности добро, или стараться жить честно. Она значительно выше творить волю Божію. Въ этомъ-то для начинающихъ главный ключъ къ жизни. Каждый изъ насъ можетъ сказать сразу, правильна наша жизнь или нѣтъ, творимъ ли мы волю Божію? Мы не подразумѣваемъ подъ этимъ дѣло Божіе -- проповѣдывать, учить или благотворить, но волю Божію. Человѣку можетъ казаться, что онъ дѣлаетъ Божіе дѣло, когда онъ даже не творитъ воли Его. Но, обтесывая камни и подметая улицы, онъ можетъ точно также творить Божіе дѣло и Божію волю, какъ проповѣдуя и молясь. Вопросъ только въ томъ, совпадаетъ ли съ волей Божіей нашъ ежедневный обыденный трудъ: "Я пришелъ устроить мой путь" -- вотъ взглядъ міра на идеальную жизнь. "Не мой путь, не моя воля, но будетъ воля Твоя" -- вотъ взглядъ христіанина. "Ищу не Моей воли, но воли пославшаго Меня Отца -- вотъ что говоритъ человѣкъ по сердцу Божію.

2. Второе, въ чемъ нуждается идеальный человѣкъ, это пища. Получивъ жизнь, онъ долженъ получить и пищу. Какую же пищу мы дадимъ ему теперь? Будетъ ли это знаніе, богатство, слава, красота, могущество или истина? Нѣтъ, есть болѣе рѣдкая пища, чѣмъ все это, такая рѣдкая, что мало кому удавалось даже попробовать ее, такая прекрасная и питательная, что тѣ, кто разъ испробовалъ ее, не хотятъ болѣе питаться ничѣмъ другимъ. О ней сказано: "Моя пища есть творить волю Пославшаго Меня" (Іоан. IV, 34).

Итакъ, творить волю Божію -- вотъ для чего живетъ человѣкъ, вотъ чѣмъ онъ живетъ. Пища. Въ ней сила, поддержка и питаніе. Сила идеальной жизни черпается изъ Божественной воли. У человѣка сильная воля, но воля Божія сила вѣчная, Всемогущая сила. Такую силу получаетъ идеальный человѣкъ. Онъ возрастаетъ черезъ нее, усваиваетъ ее, это его жизнь. "Не о хлѣбѣ единомъ будетъ живъ человѣкъ, но о всякомъ глаголѣ, исходящемъ изъ устъ Божіихъ". Только это можетъ насытить его. Онъ жаждетъ творить волю Божію. Ничто другое не удовлетворитъ его. Всѣ знаютъ, что люди страдаютъ отъ духовнаго голода, близки къ голодной смерти. У нихъ есть разная пища и напитки, но они непитательны. У нихъ есть удовольствія, радости и возбужденіе, но тамъ нѣтъ пищи для вѣчно алчущей души. У нихъ есть театры, общество, свѣтскія книги и наслажденія, но все это только опьяняетъ, во всемъ этомъ нѣтъ питанія. И поэтому нашъ идеальный человѣкъ отворачивается отъ нихъ съ невыразимымъ омерзеніемъ. "Моя пища творить волю Божію". Творить волю Божію! Развѣ мыслимо умереть отъ голода при такой чудесной пищѣ? Воля Божія вѣчная пища христіанина. Весной она не сѣется, лѣтомъ засуха не погубитъ ея, ея не жнутъ и не убираютъ, а между тѣмъ житницы всегда полны. О! какая жизнь открывается передъ нами! Какая возможность совершенствоваться, какая перспектива работы! Какъ развивается душа, питаясь волей Божіей!

3. Слѣдующее, въ чемъ нуждается идеальный человѣкъ это общество. Человѣкъ не созданъ для одиночества. Ему нужны друзья. Безъ общества идеальный человѣкъ будетъ уродомъ, противорѣчіемъ. Вы должны дать ему друзей. Кого же вы ему дадите? Быть можетъ, вы угодите ему, обратившись къ сильнымъ міра, чтобы они пришли и служили ему? Нѣтъ, идеальный человѣкъ не нуждается въ угожденіи. У него есть лучшая пища. Пригласите ли вы для него служителей Церкви и старѣйшинъ? Предложите ли вы ему общество святыхъ и ангеловъ, херувимовъ и серафимовъ, когда онъ направитъ свой путь черезъ пустыню жизни. Нѣтъ, все это не удовлетворитъ его. У него лучшій другъ, чѣмъ святые и ангелы, херувимы и серафимы. На устахъ его дрожатъ слова: "Кто будетъ исполнять волю Отца Моего Небеснаго, тотъ Мнѣ братъ, и сестра, и матерь". (Матѳ. XII, 50).

Да. Тотъ Мнѣ, братъ, и сестра, и мать. Матери! Темна и нерадостна стезя вашей жизни. А тутъ какъ разъ рядомъ съ ней лежитъ гладкій, удобный путь -- путь запрещенный. Много разъ вы готовы были поддаться искушенію и вступить на него. Но вы знали, что это грѣхъ, вы медлили и затѣмъ со вздохомъ продолжали идти прежней утомительной дорогой. "Это воля Божія", сказали вы. Мужественныя женщины! О, если бы вы слышали, что именно тогда, когда вы поступили хорошо, и Іисусъ увидѣлъ это, именно тогда около вашего уха неслышный вамъ голосъ произнесъ: "Мать Моя!" "Кто будетъ исполнять волю Отца Моего, тотъ Мнѣ матерь". Да, это утѣшеніе Христа "Мать Моя!" Какое общество для васъ! Что для васъ мрачный путь, разъ вамъ свѣтитъ Его улыбка?

"Лучше ходить въ темнотѣ съ Христомъ,

"Чѣмъ идти одному въ сіяньи свѣта;

"Лучше ходить съ Нимъ вѣрою,

"Чѣмъ идти одному видѣніемъ".

Или вотъ юноша, окруженный большими соблазнами. Сегодня онъ чувствуетъ себя сильнымъ противостоять имъ, но завтра всѣ воскресныя рѣшенія покидаютъ его. Что скажутъ его товарищи, если онъ отстанетъ отъ нихъ? Вѣдь ему будетъ неловко смотрѣть имъ въ глаза, если онъ вздумаетъ вести себя такъ, какъ полагается христіанину. Но что такое всѣ пріятели въ мірѣ въ сравненіи съ Нимъ? Что такое самые вѣрные и искренніе друзья передъ драгоцѣнной и священной дружбой Христа? "Кто будетъ исполнять волю Отца Моего, тотъ Мнѣ братъ".

Моя мать, Мой братъ, Моя сестра! Да, у Него есть здѣсь и сестра. Сестры, вамъ на долю выпало вести тихую жизнь, жизнь наполненную обычными домашними дѣлами. Вы мечтаете, быть можетъ, о болѣе широкомъ полѣ дѣятельности, вы вздыхаете о великой и плодотворной жизни, подобной жизни тѣхъ знаменитыхъ женщинъ, имена которыхъ всѣмъ извѣстны. Вы спрашиваете, развѣ справедливо, что все ваше существованіе уходитъ на эти мелочныя заботы? Но нѣтъ ничего ничтожнаго, ничего мелочнаго, что дѣлается для Бога. И разъ это Его воля, она не можетъ быть несправедлива. Если эта будничная жизнь въ маленькомъ уголкѣ съ ея домашними дѣлами ваше послушаніе, не томитесь, не ропщите, вѣрьте, что ваша серенькая, незамѣтная женская доля близка и дорога сердцу Того, Кто сказалъ: "Кто будетъ исполнять волю Отца Моего, тотъ Мнѣ сестра".

4. Итакъ, мы видимъ, что у идеальнаго человѣка есть Другъ. Но ему нужно еще больше. Ему нуженъ даръ рѣчи, чтобы говорить съ другомъ. Онъ не можетъ молчать въ его обществѣ. А разговоръ съ такимъ Другомъ не простой разговоръ, для него есть иное, высшее названіе, это причащеніе, это молитва. Прислушаемся же къ молитвѣ идеальнаго человѣка. Безъ сомнѣнія, она будетъ о волѣ Божіей, такъ какъ о чемъ другомъ можетъ онъ говорить? Это цѣль его жизни, его пища, въ этомъ его общество. Каждый знаетъ, о чемъ онъ будетъ молиться, каждому вспоминаются слова идеальной молитвы: "Да будетъ воля Твоя". (Матѳ. VI, 10)

Обратите вниманіе на слова "да будетъ воля Твоя". Онъ молится о томъ, чтобы воля Божія творилась. Это не то, что волю Божію можно перенести, перетерпѣть. Въ этой молитвѣ есть активность. Это не простая покорность, не преданіе себя волѣ Божіей, это стремленіе исполнить ее. А между тѣмъ какъ часто звучитъ у нѣкоторыхъ людей въ этихъ словахъ простая покорность, страданіе и пассивность. "Да будетъ воля Твоя", говорятъ они со вздохомъ. "Ничего съ этимъ не подѣлаешь, приходится подчиниться, вѣдь все равно будетъ такъ, какъ желаетъ Господь. Не лучше ли сразу покориться? Но какъ все это далеко отъ духа идеальной молитвы. Быть можетъ, выше и благороднѣе терпѣть волю Божію, чѣмъ творить ее. Но въ покорности такого рода, въ этой протестующей покорности нѣтъ никакого благородства. И она искажаетъ смыслъ молитвы "Да будетъ воля Твоя", молитвы, полной активности. Это не простое подчиненіе силѣ Божіей. Это мольба, чтобы сила Божія еще болѣе проявлялась повсюду, по отношенію меня, каждаго изъ насъ, всего міра. Это призывъ къ могущественной энергіи на небесахъ и на землѣ, чтобы она еще болѣе дѣйствовала, еще болѣе расширялась. Это моленіе, чтобы всемогущая сила Божественной воли была извѣстна всему міру, всѣми чувствовалась, всѣми почиталась.

Итакъ, у идеальнаго христіанина нѣтъ болѣе глубокой молитвы, чѣмъ эта. Онъ хотѣлъ бы быть захваченнымъ этой могучей волной Божественной воли, которая безшумно набѣгаетъ изъ вѣчности и снова въ нее быстро возвращается. Единственная для него надежда на счастье, на плодотворность работы -- это присоединить къ ней живую струю своей воли. Нѣкоторые христіане упускаютъ случай сдѣлать это или остаются на берегу могучаго потока; но идеальный человѣкъ хочетъ быть посреди этихъ силъ, энергіи и могущества, чтобы соединить свою слабость съ могуществомъ Божіимъ, свое ничтожество съ Божіимъ величіемъ, чтобы получить силу, энергію и могущество для исполненія долга, для Господа. Быть можетъ, Господь сдѣлаетъ что-нибудь съ нимъ или измѣнитъ что-нибудь въ немъ, потому что и то, и другое въ рукахъ Божіихъ. Поэтому, единственная забота человѣка быть всегда готовымъ отдать себя въ распоряженіе Божіе, быть готовымъ служить Ему.

У идеальнаго человѣка нѣтъ болѣе глубокой молитвы. Слова "да будетъ воля Твоя" это истинное желаніе его сердца. Онъ не хочетъ ни ложа, усѣяннаго розами, ни пути, усыпаннаго цвѣтами. Онъ проситъ дать Ему творить волю Божію. Онъ не проситъ ни здоровья, ни богатства, ни болѣзни, ни бѣдности, онъ желаетъ только того, что пошлетъ ему Господь. Не нуженъ ему и успѣхъ, даже успѣхъ въ спасеніи душъ. Всѣ его желанія -- то, что желаетъ для него Господь. Онъ не проситъ, чтобы дѣла его процвѣтали или хотя бы шли только гладко. Господь знаетъ, что для него лучше. Онъ не проситъ Господа сохранить жизнь его друзей или собственную, онъ не молитъ о смерти. Да будетъ воля Божія. Жизнь его протекаетъ много глубже, далеко отъ всѣхъ волнующихъ поверхность обстоятельствъ. Въ этомъ гораздо болѣе глубокій принципъ, чѣмъ жить для самого себя. Онъ только проситъ, чтобы въ обыденномъ круговоротѣ его жизни не появилось желанія болѣе глубокаго, болѣе живого, болѣе поглощающаго, чѣмъ желаніе "Да будетъ воля Твоя". И для кого эти слова будутъ постоянной молитвой, тотъ ясно пойметъ, что изъ всѣхъ молитвъ это самая драгоцѣнная молитва, самая близкая духу Того, Кто искалъ не Своей воли, но воли Пославшаго Его. "Господь! Да будетъ воля Твоя! Если мой путь тернистъ, "Позволь кой-гдѣ межъ терній расцвѣсти и розамъ. "Но нѣтъ! Ты шелъ путемъ тернистымъ, Боже, "Такимъ веди меня, Твоя да будетъ воля!".

5. Но идеальный человѣкъ не всегда проситъ. Для него такое блаженство повторять слова молитвы Господней, что уста его немогутъ больше произнести другихъ словъ. Миръ Божій нисходитъ въ его душу и наполняетъ ее невыразимой радостью. Уста его безмолвствуютъ. Онъ не можетъ больше просить своего Друга, и молитва его переходитъ въ хвалу. Изъ глубины переполненнаго сердца невольно вырывается пѣснь. Поищемъ же въ Библіи хвалу устъ его. Но кто же не знаетъ пѣсенъ идеальнаго человѣка этихъ дивныхъ псалмовъ? Охотники, собираясь по вечерамъ, воспѣваютъ свои храбрые подвиги на охотѣ; пастухи въ пѣсняхъ разсказываютъ о львахъ и медвѣдяхъ, убитыхъ ими, когда тѣ подстерегали ихъ стада. Давидъ же беретъ арфу, и пѣснь его звучитъ слаще всѣхъ этихъ пѣсенъ: "Уставы Твои были пѣснями моими на мѣстѣ странствованій моихъ". (Пс. СXVIIІ, 54). Для него нѣтъ болѣе сладкой пѣсни. Какое различіе со взглядами людей, видящихъ въ заповѣдяхъ Божіихъ что-то суровое, холодное. Заповѣди Божіи это Его написанная воля. Онѣ не страшны идеальному человѣку. Онъ не боится ихъ суровости, ихъ величія. "День и ночь размышляю о законахъ Твоихъ", говоритъ онъ. Спросите его, о чемъ онъ постоянно думаетъ? "О законахъ Твоихъ", о томъ, чѣмъ еще можетъ онъ угодить Господу, что еще можетъ сдѣлать для Него, что еще претерпѣть за Него,-- нѣтъ у него въ жизни иного удовольствія. Не говорите ему о наслажденіяхъ жизни. "Уставами Твоими утѣшаюся". Вотъ радости идеальнаго человѣка, вотъ источникъ его наслажденія. Хвала -- это избытокъ переполненнаго сердца. И предметъ хвалы указываетъ на то, чѣмъ оно переполнено. Тема хвалы идеальнаго человѣка -- это воля Божія. У него нѣтъ другого источника наслажденія. Чаша мірскихъ удовольствій не привлекаетъ его, для него горьки удовольствія жизни. "Я желаю исполнить волю Твою, Боже мой", (Пс. XL, 8) -- вотъ единственная его радость, единственное его наслажденіе.

6. Затѣмъ, идеальному человѣку нужно еще воспитаніе. Ему нужно учиться. Вмѣстѣ съ другими учениками онъ садится у ногъ Господа. Что хочетъ онъ отъ Великаго Учителя? Научи меня мудрости? Нѣтъ, мудрости недостаточно. Научи меня правдѣ? Нѣтъ, даже не этому. Научи меня быть добрымъ, научи меня любить и вѣрить? Нѣтъ, у него есть болѣе глубокое желаніе: "Научи меня исполнить волю Твою" (Пс. СXVIIІ, 10). Вотъ истинное воспитаніе. Научи меня исполнить волю Твою. Таково было и ученіе Христа. Мудрость, какъ вѣра, любовь и добрыя дѣла, также великая наука, но есть наука еще болѣе серіозная -- это послушаніе. И идеальный ученикъ молится: "Научи меня исполнить волю Твою.

Но объ этомъ мы уже сказали достаточно. Дѣйствительно, все это нужно идеальному человѣку. Но на случай, если бы ему понадобилось что-нибудь еще, Господь далъ ему одно обѣщаніе. Богъ все предвидѣлъ. Онъ предвидѣлъ, что въ жизни идеальнаго человѣка могутъ возникнуть непредвидѣнныя обстоятельства; онъ можетъ сдѣлать какую-нибудь ошибку, прійти въ уныніе, или же онъ побоится обратиться съ просьбой къ своему Другу, думая, что она слишкомъ велика или наоборотъ слишкомъ ничтожна. Поэтому Богъ далъ.

7. Идеальное обѣщаніе. "Когда просите чего по волѣ Его, Онъ слушаетъ насъ... Знаемъ и то, что получаемъ просимое отъ Него". (I Іоан. V, 14). Нѣтъ границъ довѣрію Божію къ идеальному человѣку и, что бы онъ ни просилъ, Господь знаетъ, что онъ проситъ доброе, и Господь руководитъ даже его просьбами. Поэтому Господь не ограничиваетъ нашей свободной воли. Тотъ, кто творитъ волю Божію, можетъ просить все, что желаетъ. И въ томъ, что онъ проситъ, воля Божія. Пусть онъ испытаетъ Его обѣщаніе.

Обратите вниманіе, въ чемъ истинная суть молитвы. Молитва, услышанная Богомъ и исполненная Имъ, это молитва, согласная съ волей Божіей. И вполнѣ понятно почему это такъ. Воля Божія это то, чего желаетъ Господь. И Господь желаетъ, чтобы Его воля была исполнена во что бы то ни стало, какихъ бы жертвъ ни стоило. Тысячи молитвъ остаются неисполненными только потому, что онѣ не согласны съ волей Божіей. Но о чемъ бы мы ни просили у Господа, разъ наши желанія не противорѣчатъ Его волѣ, мы можемъ быть увѣрены, что всѣ они будутъ исполнены, потому что наши желанія отраженіе желаній Божіихъ. Для идеальнаго человѣка пожелать значитъ получить. Просьба это тѣнь, отбрасываемая отвѣтомъ. Отвѣтъ этотъ былъ раньше готовъ у Господа. И отвѣтъ этотъ имѣетъ двѣ тѣни: одна изъ нихъ -- это желаніе, еще не исполненное, выражающееся въ молитвѣ; другая -- это радость по удовлетвореніи желанія, изливающаяся въ хвалѣ. О! какъ богата, какъ чудесна эта идеальная жизнь! Просить и все получать, желать того, что желаетъ Господь, молиться вмѣстѣ съ Господомъ, пѣть хвалу вмѣстѣ съ Нимъ. Нѣтъ, оно поистинѣ велико, это послѣднее обѣщаніе. Но какъ можетъ Господь довѣрить намъ такую великую, такую страшную силу? Онъ все можетъ довѣрить идеальному человѣку. "Когда мы просимъ чего"... Значитъ, когда онъ проситъ чего-нибудь, онъ не можетъ попросить дурного. И если онъ проситъ или не проситъ, на все это воля Божія, потому что этотъ человѣкъ живетъ, чтобы "творитъ волю божію".

8. Но остается еще одно, что могъ бы пожелать идеальный человѣкъ. Предположимъ, что онъ пожелаетъ узнать, какъ долго можетъ продолжаться такая идеальная жизнь, жизнь полная невыразимой красоты, ангельской чистоты, божественной славы, небеснаго мира. Ему можетъ казаться, что она слишкомъ свѣтла и прекрасна, а все прекрасное недолговѣчно. И если какое-нибудь облако и могло бы омрачить небо истиннаго христіанина, то это только мысль, что эта идеальная жизнь когда-либо окончится. Но Господь въ Своемъ безконечномъ предвѣдѣніи разсѣялъ и это опасеніе глубоко утѣшительными словами, которыя учатъ не останавливаться надъ временными обстоятельствами, такъ какъ наша жизнь не оканчивается на землѣ, но переходитъ въ безпредѣльную вѣчность. "Исполняющій волю Божію пребываетъ во вѣкъ" (I Іоан. II, 17).

Пусть же Господь научитъ насъ такой великой и святой жизни. Будемъ вѣчно помнить великія слова Того, Кто былъ первымъ образцомъ ея, Чья жизнь была единственной вполнѣ идеальной жизнью: "Не всякій, говорящій Мнѣ: Господи! Господи! войдетъ въ Царство Небесное, но исполняющій волю Отца Моего Небеснаго!" (Матѳ. VII, 21).

"Вы, которые не знаете, что такое случится
завтра: ибо что такое жизнь ваша? парь,
являющійся на малое время, а потомъ исчезающій"
Іак. I, 14.

Что такое ваша жизнь?

Завтра первый день новаго года -- день желаній. Сегодня послѣдній день стараго -- день вопросовъ. Завтра предвкушеніе будущаго, сегодня отраженіе прошедшаго. Завтра наши мысли устремятся навстрѣчу грядущимъ событіямъ и радужнымъ перспективамъ, въ какихъ рисуетъ себѣ будущее даже самый скромный изъ насъ. Сегодня же мысли наши бродятъ посреди погребенныхъ воспоминаній, и сердца наши стараются уяснить себѣ смыслъ нашего прошлаго.

Но если завтра -- день ожиданій, то сегодняшній день долженъ быть днемъ размышленій. Если завтра -- время для твердыхъ намѣреній, то сегодня -- день для анализа прошлаго. И если бы мы пересмотрѣли всю Библію, отыскивая въ ней базисъ для этого анализа, мы все-таки не нашли бы ничего лучшаго, чѣмъ этотъ вопросъ: "что такое ваша жизнь?".

Мы должны тѣмъ не менѣе оговориться, что слово "жизнь" здѣсь употреблено въ спеціальномъ смыслѣ -- нѣкоторые могли бы сказать въ узкомъ смыслѣ. Вопросъ этотъ не обозначаетъ, каково качество вашей жизни? Какая цѣль ея? Успѣшно ли идетъ она? Насколько выше былъ ея тонъ въ этомъ году по сравненію съ предыдущимъ? Вопросъ Библіи вовсе не такъ обширенъ. Онъ относится не столько къ качеству жизни, какъ къ количеству ея. Онъ только обозначаетъ: какъ продолжительна ваша жизнь? Какъ вы оцѣниваете ее? Какъ долго, по вашему мнѣнію, она будетъ длиться? Каково ея отношеніе къ вѣчности?

По многимъ основаніямъ, такая постановка вопроса является особенно подходящей не только для послѣдняго дня года, но и вообще для выясненія современнаго состоянія религіозной мысли по этому предмету. Мы остановимся на двухъ главнѣйшихъ изъ этихъ основаній. Именно, въ настоящее время существуютъ двѣ школы, изъ которыхъ одна совершенно игнорируетъ этотъ вопросъ, а другая, столь же многочисленная, совершенно искажаетъ его. Иначе сказать, существуетъ два способа глядѣть на жизнь, и каждый изъ нихъ находитъ въ наши дни широкій кругъ послѣдователей.

1. Теорія, что жизнь все,

2. Теорія, что жизнь ничто.

Или же, если мы прибавимъ къ нимъ обратныя предложенія:

1. Теорія, что жизнь все, а вѣчность -- ничто.

2. Теорія, что жизнь ничто, а вѣчность -- все. Послѣдователи первой изъ этихъ теорій совершенно не признаютъ вопроса о времени жизни. И несомнѣнно, что эта теорія наиболѣе распространенная, наиболѣе модная изъ двухъ. Таковъ взглядъ на жизнь культурнаго міра, многихъ мыслящихъ людей; его же мы находимъ во многихъ серьезныхъ современныхъ книгахъ. Жизнь, говорятъ они, великая вещь. О жизни мы все-таки знаемъ кое-что. Мы находимся среди нея, мы слышимъ вокругъ себя біеніе ея пульса. Мы чувствуемъ ея величіе и реальность. Вѣчность же не даетъ себя чувствовать подобнымъ образомъ. Она далека отъ насъ и таинственна. Нужно нѣкоторое усиліе даже для того, чтобы повѣрить въ нее. Поэтому будемъ лучше придерживаться того, что мы знаемъ, что вокругъ насъ, въ чемъ мы увѣрены.

Сила этой школы заключается въ ея широкомъ взглядѣ на жизнь; ея слабая сторона и ошибка -- въ слишкомъ узкомъ взглядѣ на время. Восторженное отношеніе представителей этой школы къ качеству жизни заставляетъ ихъ броситься въ противоположную крайность и забыть объ ея количествѣ.

Мысль о томъ, что жизнь коротка, не имѣетъ никакого вліянія на нихъ. Они попросту не останавливаются на ней и когда бываютъ вынуждены высказать свой взглядъ относительно времени жизни, они съ видомъ превосходства заявляютъ, что у нихъ слишкомъ много дѣла въ настоящей жизни, чтобы терять время на сентиментальныя мысли относительно будущей.

Второй взглядъ на жизнь, болѣе древній и, быть можетъ, менѣе научный, утверждаетъ, что жизнь ничто. Это пузырь, паръ, тѣнь. Вѣчность велика, Вѣчность важна. Вѣчность для нихъ единственное главное. А жизнь -- это жалкое преддверіе, что-то вродѣ мрачной прихожей, въ которой человѣкъ долженъ ждать своей очереди, довольствуясь пока той перспективой вѣчности, какая открывается изъ оконъ. Скоро наступитъ его очередь войти, а пока пусть онъ постарается съ возможной покорностью перенести эти непріятные часы ожиданія, моля Господа сократить ихъ.

Сила этой теоріи въ томъ, что она признаетъ вѣчность: слабая же сторона и главная ея ошибка въ томъ, что она совершенно отказывается думать о жизни и тѣмъ искажаетъ понятіе о вѣчности для тѣхъ, кто признаетъ жизнь. Послѣдователи перваго ученія нуждаются въ напоминаніи о томъ, что жизнь коротка; вторая же школа наоборотъ требуетъ, чтобы ей говорили о продолжительности, величіи жизни, такъ какъ для нея жизнь ничто.

Конечно, ясно, что эти оба взгляда являются естественнымъ обратнымъ отраженіемъ одинъ другого. Но ошибка въ томъ, что каждый зашелъ слишкомъ далеко: Теорія, что жизнь ничто, не могла не вызвать теоріи, доказывающей, что жизнь есть кое-что, но ее не должно было обращать въ теорію -- жизнь все. Точно также теорія -- вѣчность кое-что, явившаяся для опроверженія теоріи, что вѣчность ничто не должна была выработаться въ теорію: вѣчность все.

Итакъ ясно, что обѣ эти теоріи ошибочны, хотя и не вполнѣ. Каждая изъ нихъ заключаетъ въ себѣ достаточную долю истины и даже настолько достаточную, что если бы эти доли, заключающіяся въ каждой изъ нихъ, соединить въ одно, то получилось бы цѣлое -- истина. И если бы обѣ эти школы были равны, если бы въ обѣихъ было равное количество считающихъ жизнь ничѣмъ, какъ считающихъ ее всѣмъ, то не было бы болѣе благодарной и полезной задачи, какъ согласить ихъ. Но стороны неравны и поэтому лучше будетъ заняться той стороной, которая менѣе обладаетъ истиной.

А это, безъ сомнѣнія, первая школа, утверждающая, что жизнь все. Сравнительно съ ней вторая является немногочисленной или, скорѣе, весьма немногочисленны послѣдователи ея крайней формы. Истина, что жизнь ничто, очевидна и ясна, и было бы нетрудно убѣдить человѣка, утверждающаго, что вѣчность все, уступитъ кое-что и жизни. Но гораздо труднѣе заставить человѣка, считающаго жизнь всѣмъ, признать хоть отчасти вѣчность; потому что сила міра грядущаго еще не прочувствована и не испытана, а теченіе жизни такъ быстро, что соперничающее съ нимъ въ стремительности теченіе времени остается незамѣтнымъ.

Людей, отказывающихся думать о теченіи времени, можно раздѣлить главнымъ образомъ на два класса:

1. Многочисленный классъ трудящихся и поглощенныхъ своимъ дѣломъ людей, которые слишкомъ дорожатъ временемъ, слишкомъ заботятся о немъ, чтобы видѣть въ вѣчности преемницу времени. У нихъ слишкомъ мало времени, чтобы думать о времени.

2. Столь же многочисленный классъ лѣнивыхъ, ничего не дѣлающихъ свѣтскихъ людей, слишкомъ не дорожащихъ временемъ и поэтому вовсе не думающихъ о томъ, что оно окончится. У этихъ людей слишкомъ много времени, чтобы думать о немъ, и имъ кажется, что у нихъ всегда будетъ такъ много его.

Вотъ къ этимъ то двумъ классамъ особенно подходитъ вопросъ: "что такое ваша жизнь?" И нѣтъ никакаго основанія для большинства уклоняться отъ разсмотрѣнія этого вопроса, потому что фанатичное меньшинство, благодаря преувеличенію вѣчности, сдѣлало этотъ предметъ отталкивающимъ. И если одни страдаю гъ оттого, что смотрятъ на жизнь, какъ на ничтожную, не имѣющую значенія величину, другіе страдаютъ еще болѣе отъ страшнаго преувеличенія жизни на счетъ вѣчности.

Главнымъ возраженіемъ противъ ученія о вѣчности или, что тоже самое, о краткости жизни выставляется то, что оно непрактично. Школа жизнь все признаетъ себя въ высшей степени утилитарной. Она не желаетъ имѣть никакого дѣла съ абстракціями, съ тѣмъ, что не относится непосредственно къ жизни. Все внѣ сферы дѣйствія имѣетъ мало значенія для практическихъ людей. Члены этой школы чувствуютъ себя участниками міровой работы, и у нихъ есть надъ чѣмъ подумать. Что-нибудь да значитъ жить среди этой міровой работы, подчиняться ея необходимымъ условіямъ, раздѣлять ея надежды и покорно переносить ея дисциплину. Когда же вы оставляете жизнь, говорятъ они, вы отходите отъ настоящаго и реальнаго. Вы вдаетесь въ поэзію и въ сентиментальность, и ваши размышленія, быть можетъ, интересныя для философовъ и мечтателей, вовсе не пригодны для людей, сознающихъ величіе жизни и желающихъ только того, чтобы имъ позволили оставить въ сторонѣ все таинственное и мистическое.

Отвѣтъ на это и вполнѣ точный отвѣтъ можетъ быть данъ въ двухъ словахъ. Прежде всего, кто сказалъ вамъ, что вѣчность ничто? Кто сказалъ вамъ, что это непрактичная, безполезная мечта, неисполнимый сонъ? Кто сказалъ вамъ дѣлать ваше дѣло и оставить въ сторонѣ время и другія абстракціи? Разумѣется, это не былъ Господь. Господь говоритъ совершенно иначе. Онъ настаиваетъ на важности вопроса. "О, пусть они будутъ мудры... чтобы они могли размышлять о своемъ послѣднемъ концѣ", говоритъ Господь. "Укажи мнѣ мой конецъ и мѣру дней моихъ какова она есть", такъ говоритъ Давидъ, человѣкъ по сердцу Божію. А Моисей, другъ Господа, говоритъ: "Научи меня исчислять дни мои".

Господь объясняетъ, почему нужно размышлять объ этомъ. Онъ могъ бы ограничиться однимъ указаніемъ, безъ объясненія причины, но Онъ нашелъ нужнымъ объяснить и причину. Для чего намъ нужно исчислять дни наши? "Чтобы намъ пріобрѣсти сердце мудрое". Вотъ почему нужно думать о времени: чтобы сдѣлаться мудрымъ. Вамъ, можетъ быть, показалось, что это сентиментальная выдумка, риторическіе цвѣты, годные для поэта, безобидная популярная сказка для невѣжественнаго народа, не умѣющаго разсуждать о жизни, драматическая истина, предназначенная укрѣплять слабыхъ и подготовлять ихъ узкіе умы къ смерти? Но нѣтъ, это не то. Господь никогда не дѣйствуетъ на чувство. И если подумаете немного, вы увидите, что истина нужна не узкимъ умамъ, но такимъ, которые серьезно размышляютъ о жизни. Человѣкъ, много думающій о цѣли жизни, долженъ много думать о времени. Когда вы разсуждаете о жизни, вы увѣряете, что это для ея пользы, и съ презрѣніемъ относитесь къ вопросу о времени, какъ безполезному для новаго ученія, слишкомъ заботящагося о жизни, чтобы терять силу на чувство времени. О, если бы вы дѣйствительно заботились о жизни, это чувство времени заставило бы васъ только еще болѣе любить бытіе. Потому что время это мѣра жизни, и все въ жизни находится въ зависимости отъ жалкаго, скуднаго количества его. Ваша земная жизнь -- великая вещь, богатое, драгоцѣнное владѣніе. Она полна смысла и значенія, которыхъ не можетъ разгадать ни одинъ человѣкъ. Но она дѣлается для насъ въ десять разъ болѣе великой при мысли, что она должна окончиться. Одна изъ главныхъ причинъ, почему жизнь такъ велика именно въ томъ, что она такъ коротка. Если бы намъ дано было жить тысячу лѣтъ, жизнь не была бы такъ велика, какъ если бы мы имѣли только тысячу часовъ. Она велика, потому что она мала. Человѣку произнесенъ смертный приговоръ, и судья даетъ ему мѣсяцъ, чтобы приготовиться къ смерти -- одинъ короткій мѣсяцъ! Какъ богатъ дѣлается каждый его часъ, какъ драгоцѣнны даже самыя минуты. Но предположимъ, что ему дано всего пять минутъ жизни. Насколько величественнѣе, насколько важнѣе эти пять минутъ жизни, чѣмъ цѣлый мѣсяцъ! Предположимъ, что вѣчность -- мѣсяцъ, а земная жизнь -- пять минутъ, если только можно представить себѣ такое страшное преувеличеніе жизни по сравненію съ вѣчностью. Какой великой дѣлается она, благодаря краткости!

Какъ драгоцѣнно время для недолговѣчнаго человѣка! Я долженъ умереть въ тридцать лѣтъ, вы - въ шестьдесятъ; каждая минута вдвое дороже для меня, потому, что моя минута вдвое короче вашей. Такъ для меня день значитъ болѣе, чѣмъ для Маѳусаила, потому что ему было дано много дней, а мнѣ мало. О, если бы мы дѣйствительно прониклись сознаніемъ величія жизни, мы не менѣе дивились бы ея краткости, чѣмъ ея величію. Если бы мы чувствовали величіе жизни въ настоящій моментъ, то насколько острѣе стало бы это чувство при мысли, что мы должны умереть прежде, чѣмъ эта проповѣдь будетъ окончена! Какими ошибочными показались бы намъ многія вещи, которыя мы позволяемъ себѣ на томъ основаніи, что жизнь велика, при пробудившемся чувствѣ времени! Какъ много легкомысленныхъ вещей, какъ много даже великихъ вещей мы должны были бы немедленно же выбросить изъ нашей жизни, если бы мы увѣровали, что время коротко. Въ нашей жизни нѣтъ мѣста для вещей, которыя не могутъ продолжать жить, когда жизнь и время окончатся. Такимъ образомъ, тотъ, кто не испытываетъ постоянно при каждомъ оконченномъ дѣлѣ, при каждомъ упущенномъ удобномъ случаѣ остраго чувства убѣгающаго времени, тотъ не можетъ знать истиннаго величія жизни и невыразимой цѣнности добровольно избранныхъ дѣлъ, которыми онъ наполняетъ ея короткій, ограниченный періодъ. Мысль о смерти, не менѣе чѣмъ мысль о жизни, можетъ во всѣхъ отношеніяхъ измѣнить цѣнность многихъ важныхъ земныхъ вещей, и угнетающая сознаніе истина, что трудовая жизнь коротка, постоянно наводитъ насъ на печальныя размышленія о несоотвѣтствіи количества дѣла съ продолжительностью жизни.

Одинъ современный поэтъ въ удивительныхъ словахъ описалъ, какъ идея о времени и смерти впервые появилась на землѣ. Дѣйствіе происходитъ гдѣ-то на востокѣ, среди многочисленной колоніи дѣтей и внуковъ Каина, убійцы своего брата. Каинъ знаетъ, что такое смерть -- онъ видѣлъ ее. Но знаетъ только онъ одинъ, такъ какъ онъ хранитъ въ себѣ эту жгучую тайну. Семья Каина росла и разсѣялась по всей странѣ, но никогда мысль о смерти не смущала радостную полноту жизни, пока однажды во время юношескихъ игръ неудачно брошенный камень не повергаетъ сына Ламеха бездыханнымъ на землю. Товарищи окружаютъ лежащаго мальчика, приносятъ ему всякія игрушки, стараясь разбудить его отъ этого сна. Но никогда сынъ Ламеха не засыпалъ подобнымъ сномъ, и никакія ласковыя умоляющія слова не могли вызвать отвѣта изъ его холодныхъ устъ, ни взгляда изъ его потухшихъ глазъ. Тогда подходитъ Каинъ, тихо шепчетъ: "мальчикъ умеръ" и объясняетъ пораженной ужасомъ семьѣ тайну смерти. И затѣмъ поэтъ описываетъ магическое дѣйствіе этого слова, какъ "отнынѣ въ домѣ Каина повѣяло новымъ духомъ; время, прежде неопредѣленное какъ воздухъ, стало пробуждать въ душѣ странный ужасъ и создало жизни минуты, которыхъ она доселѣ не знала; даже солнечное сіяніе пріобрѣло иной видъ; трудъ сталъ болѣе усерднымъ, и явились всякія изобрѣтенія".

Казалось, что до сихъ поръ свѣтъ не былъ вовсе любимъ, Теперь же каждый сказалъ: "онъ уйдетъ и болѣе не вернется"

И всякая распускающаяся вѣтка, всякій камешекъ въ ручьѣ,

Каждый образъ, каждая тѣнь пріобрѣли новую цѣнность При одной мысли, что жизнь имѣетъ конецъ.

Такимъ образомъ, сознаніе, что жизнь не безконечна, что всякій день приближаетъ насъ къ концу, сознаніе это дѣлаетъ каждый нашъ часъ въ милліонъ разъ большимъ и омрачаетъ каждую нашу мысль, каждое слово, каждый поступокъ тѣнью грядущей смерти.

Изъ всего этого ясно, что человѣкъ, дѣйствительно желающій жить хорошо, долженъ постоянно помнить, что ему не дано жить долго. Поэтому вопросъ "что такое ваша жизнь", предлагаемый намъ ежедневно Господомъ, въ высшей степени полезенъ для великой жизни и можетъ только поощрять, а не парализовать человѣка.

Но Библія не только предлагаетъ этотъ вопросъ. Она даетъ и отвѣтъ на него. А когда Библія отвѣчаетъ на какой-нибудь вопросъ, она всегда даетъ самый лучшій, самый точный отвѣтъ. Поэтому мы не можемъ сдѣлать ничего лучшаго, какъ заняться этимъ отвѣтомъ, потому что мало предметовъ, которыми Библія занималась бы болѣе подробно, чѣмъ этимъ, мало вопросовъ, по которымъ она высказывалась бы чаще, чѣмъ по поводу вопроса "что такое ваша жизнь".

Кромѣ того въ отвѣтахъ Библіи есть одна особенность, которая дѣлаетъ ихъ замѣчательно цѣнными и благодаря которой они чрезвычайно глубоко запечатлѣваются въ умахъ всѣхъ возрастовъ. И эта особенность въ томъ, что отвѣтъ никогда не дается въ сухихъ, голыхъ словахъ, но предлагается въ видѣ образа такой чудной красоты, что никто не можетъ не обратить на него вниманія, хотя бы изъ-за одной только красоты и изящества метафоры. Такъ напримѣръ, на вопросъ нашего текста "что такое ваша жизнь"? слѣдуетъ отвѣтъ: это "паръ, являющійся на малое время и потомъ изчезающій". Развѣ можно позабыть подобную мысль, разъ наша душа почувствовала однажды ея красоту? И если Господь не отвѣтилъ на одинъ изъ болѣе важныхъ вопросовъ жизни нѣсколькими точными и строгими сентенціями, то не потому ли это, что Онъ хотѣлъ, чтобы онъ остался навсегда памятнымъ, не потому ли, что Онъ хотѣлъ, чтобы мысль о краткости и невѣрности жизни жила постоянно въ каждомъ человѣкѣ и трогала его сердце въ тѣ минуты, когда всѣ остальныя мысли были безсильны подѣйствовать на него? Онъ хочетъ, чтобы эта истина въ нѣжныхъ тонахъ запечатлѣлась въ каждой распускающейся душѣ еще въ дѣтствѣ, когда не пришла пора для глубокихъ мыслей; въ зрѣлые же годы, когда заботы и болѣзни не позволятъ упавшему духу отдаться серьезнымъ размышленіямъ, Онъ хочетъ, чтобы у человѣка все-таки жили въ душѣ эти вѣчно поучительныя картины непрочности его жизни.

Чѣмъ объяснить такую странную привлекательность для многихъ сердецъ этихъ библейскихъ мыслей о времени, и въ чемъ это особое очарованіе, заставляющее наименѣе религіозныхъ людей останавливаться подолгу надъ текстами, говорящими о человѣческой жизни? Объясненіе въ томъ, что Господь придалъ особенно живой интересъ этимъ истинамъ, перенеся ихъ изображенія въ галлереи воображенія, гдѣ душа никогда не устаетъ. Если бы эти мысли были даны разуму, онъ задушилъ бы ихъ своимъ холоднымъ прикосновеніемъ; если бы онѣ попали въ сердце, онъ сгорѣли бы вмѣстѣ съ нимъ въ горячей, жгучей страсти; но въ обширной области воображенія довольно мѣста и для этихъ широкихъ истинъ, довольно также силы и тайны, чтобы пробудить и въ сердцахъ, и въ умѣ благоговѣйное удивленіе и трепетъ передъ ними. И если не проходитъ для насъ дня безъ какого-нибудь молчаливаго напоминанія о томъ, что мы такое, то это только потому, что Библія употребила всевозможныя обыденныя вещи для объясненія душѣ этихъ уроковъ, и каждая тѣнь на стѣнѣ, каждый засохшій стебелекъ травы полны значенія для каждаго открытаго сердца.

Особенно замѣчательнымъ въ этомъ отношеніи является тотъ фактъ, что Библія воспользовалась почти всѣми существующими тѣлесными образами, какіе только было возможно примѣнить въ этомъ случаѣ. Если бы мы пересмотрѣли всѣ концепціи жизни, высказанныя великими людьми во всѣ послѣдующія эпохи, мы едва ли бы нашли что-нибудь новое, что-нибудь еще неиспользованное Библіей.

Въ разныхъ мѣстахъ Библіи на вопросъ "что такое ваша жизнь" разсыпано ни болѣе ни менѣе какъ восемнадцать отвѣтовъ и всѣ въ метафорахъ. И человѣкъ, знакомый съ каждымъ изъ нихъ въ отдѣльности, не можетъ не быть пораженъ замѣчательной красотой и соотвѣтственностью этой коллекціи. Перечислимъ же всѣ эти отвѣты. "Что такое жизнь ваша?" Это

Разсказанная повѣсть,

Странствіе,

Быстрый гонецъ,

Быстрая лодка,

Пядь,

Снятая палатка пастуха,

Нитка, перерѣзанная ткачемъ,

Сновидѣніе,

Сонъ,

Паръ,

Тѣнь,

Цвѣтокъ,

Челнокъ ткача,

Вода, разлитая на землѣ,

Трава,

Вѣтеръ,

Ничто.

Первое, что насъ поражаетъ въ этихъ образахъ, это то, что всѣ они -- образы вещей скоропроходящихъ, вызывающихъ въ насъ представленіе о краткости и эфемерности, и это ощущеніе такъ сильно, что мы можемъ увидѣть въ этомъ только одинъ общій отвѣтъ на вопросъ "что такое ваша жизнь", а именно: "Ваша жизнь коротка". Но если мы вникнемъ въ эти образы, передъ нами начнутъ выясняться различные оттѣнки, мы найдемъ намеки на иное значеніе, столько же великое, поразительное и необходимое для дополненія концепціи "вашей жизни".

И вотъ въ трехъ изъ этихъ метафоръ мы находимъ слѣдующій весьма подробный отвѣтъ.

1. Ваша жизнь очень малая вещь. Мы всѣ признали, что жизнь чрезвычайно великая вещь, но въ то же время она весьма незначительна. Если вы будете оцѣнивать ее какъ жизнь, продолжающуюся за гробомъ, то во всемъ Божіемъ мірѣ вы не найдете ничего равнаго ей по величію и благородству. Да, жизнь велика и величественна. Но начните судить о ней только по отношенію къ времени, къ ея земной продолжительности, къ ея плодотворности для міра, для другихъ жизней, и нѣтъ подходящаго примѣра, чтобы передать всю узость и мелочность "вашей жизни", которая, по словамъ Библіи, "тѣнь", "снятый шатеръ пастуха", "разсказанная повѣсть".

Тѣнь. Это нѣчто нереальное, призрачное. Она падаетъ на міръ, не производя на него никакого дѣйствія; быть можетъ, она только омрачитъ его. Затѣмъ она внезапно поднимается и исчезаетъ. Она оставляетъ мало впечатлѣнія, тѣнь не можетъ сильно дѣйствовать на другія тѣни. Такимъ образомъ, жизнь въ лучшемъ случаѣ жалкая, безплодная мрачная вещь.

Снятый шатеръ пастуха. Передъ заходомъ солнца склоны холмовъ на Востокѣ покрываются шатрами арабовъ. И когда наступаетъ ночь, путешественникъ, расположившійся для ночного отдыха, можетъ видѣть мерцающіе огоньки ихъ костровъ и слышать громкое блеяніе ихъ стадъ. Но когда онъ просыпается, и стада, и пастухи уже исчезли.

Быть можетъ, нѣсколько часовъ тому назадъ шатры были сняты, и холмы глядятъ пустынными и молчаливыми, какъ будто ничья нога не ступала на ихъ росистые склоны. Такъ и человѣкъ, говоритъ Библія, проходитъ стезю жизни, не оставляя слѣда. Сегодня онъ здѣсь, среди трудовъ міра; завтра вашъ взглядъ тщетно будетъ искать его; онъ уже ушелъ. Ночью его легкая палатка была снята, и на ея мѣстѣ пустота и тишина. Жизнь его не оставила слѣда, указывающаго, что она здѣсь прошла только догорѣвшій костеръ напоминаетъ о снятомъ шатрѣ пастуха.

Но лучше всѣхъ третій изъ этихъ образовъ разсказанная повѣетъ. Нѣкоторые считаютъ, что это обозначаетъ мысль или созерцаніе. Но такъ какъ пѣснопѣніе, въ которомъ мы находимъ сравненіе жизни съ повѣстью, написано Моисеемъ, то вѣроятнѣе всего, что правильнѣе понимать это въ прямомъ смыслѣ. Въ своихъ странствованіяхъ дѣти Израиля имѣли не мало скучныхъ свободныхъ часовъ. У нихъ не было книгъ, чтобы наполнить эти монотонные часы и, безъ сомнѣнія, по восточному обычаю они пытались скоротать скучные досуги у костровъ ночного лагеря, разсказывая свои приключенія въ формѣ повѣстей и сказокъ. Каждую ночь выступаютъ одинъ за другимъ разсказчики со своими повѣствованіями, одно удивительнѣе другого, пока мало-по-малу всѣ эти разсказы не начнутъ смѣшиваться въ умъ слушателей, блѣднѣть и даже надоѣдать имъ. Первая исторія, вызвавшая самое сильное впечатлѣніе, теряетъ свою прелесть; вторая, казавшаяся еще интереснѣе первой, затмевается третьей. Затѣмъ забываются и третья, и четвертая, и пятая, и вниманіе приковывается только послѣдней сегодняшней повѣстью. Но и послѣдній разсказчикъ долженъ помнить, что завтра другой займетъ его мѣсто и разскажетъ новую, еще болѣе увлекательную исторію, а его вчерашняя сказка будетъ позабыта, и никто не вспомнитъ о ней.

Наши годы проходятъ подобно этимъ разсказаннымъ сказкамъ. Мертвые повѣдали свою повѣсть, они сказали свое слово. Имъ казалось, что мы долго будемъ помнить ихъ дѣла и слова. Но, увы! они уже позабыты. Теперь это старая сказка. Наступитъ и наша очередь очередь остановиться. Ангелъ смерти закроетъ книгу нашей жизни, будетъ ли это повѣсть или псаломъ, и напишетъ "Finis" въ концѣ. Если даже изрѣдка нѣкоторыя фразы изъ этой книги и повторятся въ какой-нибудь лучше разсказанной повѣсти, безъ обозначенія автора цитатъ, то все-таки сама плохо разсказанная, плохо прослушанная и плохо усвоенная повѣсть должна закончиться и быть позабытой, какъ и все прочее на землѣ.

II. Теперь перечислимъ рядъ метафоръ, дающихъ болѣе обычный отвѣтъ, что жизнь коротка. Краткость, безъ сомнѣнія, отличается отъ маловажности, ничтожности. Молнія коротка, но не ничтожна. Но жизнь въ одно время и коротка, и ничтожна. Но жизнь коротка въ двухъ отношеніяхъ: 1) по сравненію съ совершенствованіемъ и 2) по отношенію къ минутамъ. Чѣмъ болѣе человѣкъ развивается, тѣмъ болѣе онъ чувствуетъ краткость времени. Жалкій обломокъ человѣка, онъ старается выработать изъ себя человѣка, а жизнь слишкомъ коротка, чтобы достичь этой цѣли. Поэтому онъ работаетъ надъ своимъ спасеніемъ со страхомъ и трепетомъ, дрожа при мысли, что придетъ смерть, и жизнь окончится, прежде чѣмъ онъ достигнетъ цѣли. Тотъ же, кто измѣряетъ жизнь минутами, не находитъ возразить ничего противъ ея краткости; для него она достаточно длинна. Ему нужно не болше времени, ему нужна "болѣе вмѣстительная душа", какъ выражаются нѣкоторые изъ нихъ, "которая и проникла бы во всѣ поры того малаго, что онъ имѣетъ". Библія же не дѣлаетъ никакого различія между ними. Время одинаково для всѣхъ. Это -- пядь, челнокъ ткача, ничто, орелъ, бросающійся на добычу, быстрый гонецъ, быстрый корабль. Давидъ просилъ Бога дать ему мѣру дней его. И Господь указалъ ее ему. Это была ширина его руки. Мы носимъ постоянно на себѣ мѣру нашихъ дней. "Дни мои какъ пяди".

Остальные символы также довольно обычны. Челнокъ ткача развѣ это не монотонность, не однообразіе, не постоянное повтореніе жизни? Нѣтъ, это скорѣе быстрота, постоянное движеніе между тонкой тканью времени; вѣдь во времена прежнихъ несложныхъ машинъ челнокъ, быть можетъ, былъ однимъ изъ быстрѣйшихъ приспособленій, какія имѣлъ человѣкъ.

Въ тѣ же времена жители селъ не представляли себѣ ничего быстрѣе, чѣмъ нападеніе орла на добычу; для живущихъ же на морскомъ берегу самымъ быстрымъ казалось парусное судно, несомое невидимымъ вѣтромъ, или поспѣшное прибытіе "быстраго гонца" съ вѣстями издалека. И если кто въ тѣ несложныя времена и не усвоилъ себѣ урока о краткости жизни, то это было не отъ недостатка удобныхъ случаевъ: тогда было такъ мало перемѣнъ въ жизни, что каждая изъ нихъ не могла не пробуждать мысли о предстоящей великой перемѣнѣ переходѣ въ вѣчность.

III. Слѣдующая мысль такъ близко соприкасается съ предыдущей, что почти невозможно раздѣлить ихъ. Она вызываетъ идею скоротечности. Ваша жизнь преходящая вещь. Она подвержена перемѣнамъ. Въ ней нѣтъ ни продолжительности, ни устойчивости, не чувствуется, что вы дѣйствительно "дома". Поэтому Господь называетъ ее странствіемъ, переходомъ къ чему-то, что наступитъ послѣ. Еще болѣе близко къ этому другое уподобленіе, что жизнь парь. Это обозначаетъ, что въ ней нѣтъ реальности. Мы появляемся на землѣ, движемся нѣкоторое время и затѣмъ исчезаемъ. Слѣдующія метафоры еще болѣе поясняютъ эту идею, въ нихъ скоротечность переходитъ въ таинственность. Онѣ говорятъ, что наша жизнь таинственная вещь. И это правда. Мы не понимаемъ жизни зачѣмъ она появляется, зачѣмъ оканчивается. Въ ней гдѣ-то таится смыслъ, который ускользаетъ отъ всякаго изслѣдованія, какой-то высшій смыслъ, нѣчто болѣе реальное и великое, чѣмъ она сама. И Библія называетъ ее сномъ, сновидѣніемъ, дуновеніемъ вѣтра. Ни одна книга, кромѣ Библіи, не сказала, что жизнь сонъ. Великая книга Грековъ называетъ смерть сномъ, говоря что

"Смерть и сонъ два брата близнецы".

Но мысль, высказанная Библіей, гораздо глубже. Жизнь сонъ. Смерть пробужденіе. И отъ библейскихъ временъ ни одинъ поэтъ, ни одинъ философъ не нашелъ болѣе глубокихъ сравненій для жизни, чѣмъ это. Повидимому, для нихъ это была утѣшительная мысль, для насъ же, быть можетъ, мысль освящающая, что эта жизнь не конецъ; и поэтому разумно иногда поразмыслить во время этого нашего сна о томъ, что въ немъ не одни только сновидѣнія.

Чтобы закончить нашъ вопросъ, мы выскажемъ еще двѣ мысли, имѣющія практическій интересъ.

IV. Что такое жизнь ваша? жизнь -- вещь неизмѣняемая. Мы только что закончили годъ. Оглядываясь назадъ, мы видимъ въ немъ каждый взглядъ, каждую мысль, каждое слово на томъ же мѣстѣ, гдѣ мы оставили его. Вотъ всѣ воскресные дни, а между ними хорошо и дурно использованныя будни. Вотъ передъ вами возстаютъ всѣ ваши желанія, всѣ поступки, всѣ грѣхи, каждый именно въ той обстановкѣ, именно въ тѣ дни и часы, когда они произошли. Ровно въ полночь все это вмѣстѣ съ уходящимъ годомъ уйдетъ въ вѣчность и уйдетъ точно такимъ, какимъ мы его сдѣлали. Теперь ни одинъ часъ не можетъ быть измѣненъ, ни одно изъ малѣйшихъ желаній не можетъ быть взято обратно, ни одно жестокое слово смягчено. Все это неизмѣнимо, все это прочно запечатлѣно, напечатано стереотипомъ на доскахъ прошедшаго въ вѣчности. Библія даетъ чудную метафору: "разлитая на землѣ вода, которая не можетъ быть собрана". Нѣтъ, мы не можемъ собрать снова эти дни въ разбитую урну времени и пережить ихъ вторично. Они были разсыпаны на землѣ, и великая рѣка времени унесла ихъ давно на берега вѣчности къ остальнымъ ушедшимъ годамъ, гдѣ они и останутся, пока не наступитъ часъ Господень, и одинъ за другимъ, въ такомъ порядкѣ какъ ушли, они не возвратятся, чтобы встрѣтить насъ и Его въ день Суда. Завтра наступаетъ день намѣреній, не правда ли? Хорошо, примемъ же прежде всего твердое рѣшеніе, чтобы въ этотъ же день слѣдующаго года, когда мы, какъ и сегодня, оглянемся назадъ на невозвратное прошлое, мы бы нашли въ немъ какъ можно меньше поступковъ, о которыхъ мы пожалѣли бы словъ, которыхъ лучше было бы не произносить, и чтобы въ немъ было побольше воспоминаній, на которыхъ пріятно было бы остановиться мыслью, болѣе поступковъ, при мысли о которыхъ наше сердце наполнилось бы радостью.

V. Наконецъ, жизнь больше чѣмъ невозвратная вещь, она вещь невѣрная, настолько невѣрная, что несомнѣнно не всѣ мы соберемся здѣсь снова въ послѣдній день будущаго года. Что хочетъ сказать страшное изображеніе въ Библіи нити ткача, протянутой въ воздухѣ, и острія ножа, почти касающагося ея. Это означаетъ, что мы должны умереть. Нить вашей жизни должна быть перерѣзана. Быть можетъ, ножъ уже поднятъ, острое лезвіе почти касается ея, одно легкое движеніе руки и все кончено. Одна половина, еще неоконченная, привязана къ прошлому, другая безшумно опускается въ вѣчность. О, жизнь внезапно оканчивающаяся вешь! Не правда ли это? Утромъ она растетъ и цвѣтетъ; вечеромъ она скошена и увядаетъ. Созрѣла ли ваша жизнь для быстро падающаго ножа, для Жнеца, стоящаго у вашихъ дверей? Слышали ли вы, что есть другая жизнь -- жизнь неумирающая, жизнь, которая будучи соединена съ вашей жизнью, можетъ еще сдѣлать ваше прошлое свѣтлымъ черезъ прощеніе, а ваше будущее богатымъ черезъ надежду? Эта жизнь въ Его Сынѣ!

"Богъ отцовъ нашихъ предъизбралъ
тебя, чтобы ты позналъ волю Его".
Дѣян. XXII, 14.

Что такое воля Божія?

Сегодня мы снова возвратимся къ предмету нашей послѣдней воскресной бесѣды нѣсколько недѣль тому назадъ, предметъ этотъ воля Божія.

Мы уже пытались доказать,

1. Что цѣль нашей жизни -- творить волю Божію и

2. Что это же было цѣлью жизни Христа.

Если мы сравнимъ это положеніе съ другимъ, близко знакомымъ каждому изъ насъ, опредѣленіемъ цѣли жизни, намъ будетъ легче вспомнить все сказанное раньше.

Безъ сомнѣнія, это не самое полное объясненіе цѣли нашей жизни, но оно самое практическое.

Нашъ краткій катехизисъ объясняетъ цѣль жизни совсѣмъ иными словами. "Главная цѣль жизни человѣка", говоритъ онъ, "прославлять Бога и вѣчно наслаждаться Имъ". Но именно этотъ отвѣтъ слишкомъ возвышенъ для насъ. Въ немъ заключается слишкомъ много. Въ дѣйствительности это тотъ же отвѣтъ, но имѣющій въ виду отношенія наши къ Богу. Онъ слишкомъ возвышенъ для нашего пониманія. Въ немъ та же истина, но истина слишкомъ глубокая. Онъ дивно задуманъ и выраженъ, но онъ минуетъ насъ. Онъ объясняетъ цѣль жизни по отношенію къ Богу, оцѣниваетъ качество всѣхъ нашихъ дѣйствій сообразно тому, насколько они уготовляютъ въ мірѣ путь для грядущей славы Божіей. Но это слишкомъ чудесно для насъ. Намъ нуженъ принципъ, относящійся одновременно и къ Богу, и къ жизни. Намъ нужно указаніе, какъ относиться ко всему, что вокругъ, внутри и ниже насъ, а не только къ тому, что надъ нами. Поэтому мы находимъ, что въ отвѣтѣ краткаго катехизиса не хватаетъ человѣческой стороны.

Какая главная цѣль человѣка?

Главная цѣль человѣка творить волю Божію.

Въ нѣкоторомъ смыслѣ это не такой богословскій отвѣтъ. Но мы сами не богословы. Волю Божію мы понимаемъ, славу же Божію лишь смутно -- мы еще только люди, а "слава" -- слово языка небесъ.

Скажите школьнику, твердящему первый вопросъ катехизиса, сдѣлать то или другое во славу Божію. Всякій благопріятный случай сдѣлать это уйдетъ, прежде чѣмъ вамъ удастся вложить въ голову ребенка идею о томъ, что такое слава Божія. Но скажите ему сдѣлать то же самое, потому что это воля Божія, потому что этого хочетъ Господь, онъ сразу пойметъ васъ. Онъ знаетъ ясно, что воля Божія это то, что нравится Богу, и по всей вѣроятности именно то, что не нравится ему самому. И теперь эта концепція дѣлается такъ ясна, что ни одинъ школьникъ никогда не позабудетъ цѣли жизни, такъ какъ это значитъ просто дѣлать то, что нравится Богу. И если наши души еще недостаточно велики, чтобы видѣть въ славѣ Божіей практическое правило жизни, не допустимъ ихъ умалиться настолько, чтобы стать неспособными вмѣстить въ себѣ волю Божію. И если мы будемъ смотрѣть на цѣль жизни съ этой стороны, Господь будетъ смотрѣть съ другой. Если мы будемъ творить волю Божію, Господь Самъ позаботится, чтобы это было во славу Его.

Предположимъ, что послѣ долгихъ размышленій о назначеніи жизни, мы, наконецъ, остановимся на томъ, что цѣль жизни творить волю Божію. Предположимъ также, что мы примирились и съ разочарованіемъ, испытаннымъ нами, когда мы узнали, что на землѣ нѣтъ для насъ никакого болѣе высокаго назначенія. Или же, наоборотъ, представимъ нашу радость, когда мы убѣждаемся, что съ этимъ идеальнымъ принципомъ и наша серенькая жизнь вовсе не будетъ тщетно прожита, что при всей ея обыденной обстановкѣ она можетъ быть такой же великой, какъ и жизнь величайшихъ людей, разъ ни одинъ человѣкъ не можетъ дѣлать въ своей жизни ничего большаго, какъ только творить волю Божію; что хотя мы можемъ не быть знаменитыми, могущественными или призванными совершить самоотверженные, героическіе подвиги, о которыхъ будетъ говорить исторія, хотя намъ не предназначено быть апостолами, миссіонерами и мучениками, но лишь обыкновенными людьми, проводящими свои дни въ обыкновенныхъ жилищахъ, мастерскихъ, кухняхъ, но творя тамъ волю Божію, мы дѣлаемъ столько же, сколько и апостолы, миссіонеры и мученики, и исполняемъ свое назначеніе такъ же вѣрно, такъ же точно и успѣшно, какъ и они, потому что и они на своемъ мѣстѣ, какъ и мы на своемъ, могутъ дѣлать не болѣе того, какъ творить волю Божію.

Предположимъ, что мы чувствуемъ все это и, стоя на порогѣ истинно идеальной жизни, желали бы съ помощью Божіей начать вести такую же жизнь, какъ вдругъ встаетъ вопросъ: какъ же узнать волю Божію? Главная цѣль жизни творить волю Божію. Вопросъ: какъ могу я узнать волю Божію, узнать ясно и опредѣленно? Возможно ли это? И если возможно, то какимъ образомъ?

По всей вѣроятности, у всякаго изъ насъ уже есть сложившееся на этотъ счетъ мнѣніе. И если бы вамъ пришлось выразить его, то вы бы сказали, что это невозможно. Вы много размышляли о волѣ Божіей, читали и думали, думали и читали и пришли къ заключенію, что воля Божія таинственная вещь, весьма таинственная; нѣкоторымъ людямъ, быть можетъ, удалось открыть ее, но для васъ это кажется во всякомъ случаѣ невозможнымъ.

Вы по природѣ своей отличаетесь отъ другихъ людей и хотя вы старались развить свой взоръ молитвой и размышленіями, вамъ до сихъ поръ не удалось ни разу увидѣть волю Божію. А если когда-либо вамъ и казалось, что вы поступаете согласно съ ней, то это было случайно, и у васъ не было ни основанія, ни увѣренности, что такъ будетъ и дальше. Правда, вы можете припомнить одинъ или два особенныхъ случая, когда вы думали, что были близко къ волѣ Божіей, но это вѣроятно, было спеціальное вмѣшательство Божіе. Онъ не даетъ прямыхъ указаній ежедневно: если одинъ или два раза за всю жизнь Онъ укажетъ вамъ ее, то это самое большое, на что вы можете надѣяться по отношенію къ этому высокому опыту.

А разъ это невозможно, разумѣется не стоитъ продолжать отыскивать, что такое воля Божія. Если этотъ опытъ безошибоченъ, и мы не можемъ узнать воли Божіей, потому что это тайна, мы должны въ такомъ случаѣ отказаться сразу и отъ идеальной жизни. Но если вы разсмотрите этотъ опытъ даже поверхностно, вы сразу увидите, что это далеко не такъ.

1. Во-первыхъ, это просто опытъ, основанный исключительно на вашихъ собственныхъ наблюденіяхъ, не на Божіихъ мысляхъ, но на вашихъ собственныхъ. Самонадѣянность вотъ настоящее имя этому.

2. Отсюда слѣдуетъ, что разъ цѣль жизни творить волю Божію, а вы не можете узнать ее, то вы, слѣдовательно, являетесь неотвѣтственными за неисполненіе назначенія жизни.

Это самообманъ.

3. Это заставляетъ думать о томъ, что Господь могъ бы открыть вамъ Свою волю, если бы хотѣлъ, если по вашему собственному признанію, Онъ дѣлалъ это разъ или два. И однако, несмотря на то, что Онъ требуетъ отъ васъ исполненія Его воли, Онъ умышленно отказывается объяснить вамъ ее. Это обвиненіе противъ Господа.

Поэтому, болѣе чѣмъ неразумно говорить, что, по нашему мнѣнію, нѣтъ никакой надежды узнать волю Божію. Наоборотъ, мы должны быть увѣрены, что найдемъ ее. Если это такая важная вещь, что въ ней заключается истинная цѣль жизни, то было бы абсурдомъ думать, что Господь сталъ бы скрывать отъ насъ, что такое Его воля.

И эта самоувѣренность обращается въ увѣренность, когда мы начинаемъ размышлять о словахъ текста: "Богъ отцовъ нашихъ предъизбралъ тебя, чтобы ты позналъ волю Его". Тутъ дѣло идетъ уже не просто о самоувѣренности, а о предопредѣленіи. Думали ли вы когда-нибудь надъ этимъ страннымъ, глубокимъ предназначеніемъ Господа? Мы призваны ко спасенію и мы думали надъ этимъ; мы призваны къ святости и мы размышляли объ этомъ; но есть у насъ еще одно такое же великое призваніе это знать волю Божію. Мы отзываемся на призывъ Господа въ первыхъ двухъ случаяхъ, но отвѣчаемъ ли мы и въ этомъ? Что такое воля Божія? Знаемъ ли мы ее? Хорошо ли мы изучили то, къ чему мы призваны? И молимся ли мы такъ же неустанно, какъ молился тотъ, къ кому обращены были эти слова, можемъ ли мы надѣяться, что и мы будемъ "исполнены познанія Его воли".

Поэтому, вполнѣ разумно стараться узнать, что такое воля Божія по отношенію къ намъ. И вполнѣ разумно надѣяться, что мы можемъ узнать ее настолько хорошо, чтобы каждую минуту быть увѣренными, поступаемъ ли мы согласно съ ней или нѣтъ; и чтобы въ затруднительныхъ случаяхъ относительно того или другого жизненнаго шага мы могли бы съ абсолютной увѣренностью знать, въ какую сторону склоняется воля Божія. Въ религіи есть разные виды увѣренности, и такъ же важно имѣть увѣренность въ волѣ Божіей, какъ имѣть увѣренность въ спасеніи Божіемъ. Какъ потеря увѣренности въ спасеніи означаетъ отсутствіе мира, вѣры и полезности, такъ отсутствіе увѣренности въ волѣ Божіей означаетъ дурную христіанскую жизнь, несовершенный христіанскій характеръ и слабую христіанскую пользу.

Поэтому, мы начинаемъ наше изслѣдованіе съ твердой увѣренностью, что Господь долженъ открыть всякому изъ насъ Свою волю, и съ желаніемъ пріобрѣсти такую же ясную и твердую увѣренность въ томъ, что Господь руководитъ всей нашей жизнью, какъ Христосъ нашимъ искупленіемъ и спасеніемъ.

Разумѣется, въ извѣстномъ смыслѣ ни одинъ человѣкъ не можетъ знать воли Божіей, какъ онъ не можетъ знать Самаго Бога. Воля Божія такая великая и безконечная тайна, такъ обширна и могущественна, что не можетъ быть измѣрена и выражена человѣческими словами, какъ не можетъ быть выражено предвѣчное всевѣдѣніе Божіе или безграничная любовь Христа.

Но какъ бѣдная человѣческая душа все-таки имѣетъ достаточное понятіе о предвѣчномъ всевѣдѣніи Божіемъ и безграничной любви Христовой, точно такъ же Господь выражаетъ въ человѣческихъ словахъ Свою волю настолько, насколько человѣческое сердце можетъ вмѣстить, человѣческая воля желать и человѣческая жизнь -- исполнить ее.

Когда мы стараемся выразить эту волю словами, мы находимъ въ ней двѣ главныя части:

I. Есть частичное выраженіе воли Божіей, которую можетъ знать каждый человѣкъ -- это универсальная частъ.

II. И часть, которая неизвѣстна никому кромѣ васъ -- индивидуальная частъ.

Универсальная часть -- для всѣхъ людей, индивидуальная - для отдѣльныхъ лицъ.

I. Начнемъ съ первой части воли Божіей, съ той части, которая можетъ быть извѣстна каждому; она написана Божественными словами въ двухъ священныхъ книгахъ, которыя могутъ быть прочитаны каждымъ. Одна изъ этихъ книгъ -- Библія, другая -- Природа. Библія -- это воля Божія въ словахъ, точныхъ выраженіяхъ и въ милосердіи. Природа -- это воля Божія въ матеріи, въ ткани и въ силѣ. Природу рѣдко разсматриваютъ, какъ часть воли Божіей. Но это ея часть и часть немалая, первая начальная часть. И, можетъ быть, причиной незнанія второй ея части является неполное повиновеніе первой. Законъ прогресса -- идти отъ низшаго къ высшему; и недостаточное послушаніе Его волѣ вначалѣ означаетъ непослушаніе и въ дальнѣйшемъ. Законы природы -- это воля Божія по отношенію къ нашимъ тѣламъ. Какъ есть воля Божія для нашей высшей природы -- нравственные законы, такъ же ясно видна воля Божія и для низшей -- естественные законы. И если вы хотите узнать волю Божію въ высшемъ, вы должны начать познавать ее въ низшемъ; а попросту это значитъ, что идеальная жизнь начинается съ идеальнаго тѣла. Законъ умѣренности, законъ сна, законъ аккуратности, движенія, чистоты вотъ для васъ законы или воля Божія. Это первый законъ, начало Его воли. И если мы желаемъ исполнять волю Божію въ высшихъ областяхъ, то будемъ же относиться съ одинаковымъ уваженіемъ къ проявленію ея въ низшихъ, потому что и въ малыхъ вещахъ выражается воля Божія, потому что мы такъ же исполняемъ волю Божію, питаясь хорошимъ хлѣбомъ и употребляя чистую воду, какъ и сохраняя чистую совѣсть и ведя чистую жизнь. Слыхалъ ли кто-нибудь, чтобы воля Божія требовала прожорливости, лѣности, неопрятности или же небрежности и распущенности? Если человѣкъ не повинуется Господу въ этомъ, вы не можете быть твердо увѣренными, что онъ будетъ исполнять Его волю и въ другомъ. Воля Божія исполняется не только въ храмѣ, въ молитвенныхъ собраніяхъ и въ высшихъ областяхъ души, но въ обыденной домашней обстановкѣ, отъ кладовой и погреба до чердака, а въ нашемъ тѣлесномъ организмѣ отъ костей и мускуловъ до мозга.

Вотъ содержаніе первой части воли Божіей, которое можно назвать физическимъ содержаніемъ.

Затѣмъ, по порядку мы переходимъ къ содержанію моральному. Оба они могутъ быть подведены подъ одно и то же названіе, какъ тѣ части воли Божіей, которыя можетъ знать каждый.

Это моральное содержаніе, какъ мы видѣли уже, заключается въ словѣ Божіемъ; и въ Библіи существуютъ для него разныя имена, какъ откровеніе, законы, предписанія, уставы, заповѣди.

И эта область много труднѣе, чѣмъ физическое содержаніе. Одно -- выполнить физическія условія -- всякій атлетъ можетъ сдѣлать это -- и совершенно другое отвѣтить условіямъ моральнымъ. Весьма трудная вещь объяснить точно, какова воля Божія въ этой великой области; съ одной стороны лежитъ опасность слишкомъ возвысить ее и такъ напугать робкія души, что онѣ не станутъ даже и пытаться достигнуть ея; съ другой же стороны является незамѣтная тенденція принизить ее до человѣческой точки зрѣнія и его идеаловъ.

А между тѣмъ нужно твердо знать, что несмотря на всю трудность, моральныя условія абсолютно не могутъ быть измѣнены. Нравственные законы, данные Господомъ, не могутъ быть ни смягчены, ни сдѣланы менѣе обязательными, менѣе нравственными, менѣе значительными. Каковы бы они ни были, они обязательны для каждаго человѣка во всей ихъ суровой истинѣ, какъ окончательное и точное выраженіе воли Божіей.

Въ моральной сторонѣ воли Божіей различаются три отдѣльныя категоріи. Первая и, повидимому, самая суровая -- это десять заповѣдей, которыя въ немногихъ словахъ выражаютъ одну изъ наиболѣе извѣстныхъ частей воли Божіей. Онѣ являются наиболѣе строгимъ нравственнымъ кодексомъ міра, основаніемъ всѣхъ другихъ кодексовъ и наиболѣе почитаемымъ и универсальнымъ выраженіемъ воли Божіей для человѣка. Затѣмъ слѣдуютъ заповѣди блаженства Христа -- другая не менѣе великая часть воли Божіей. Эти заповѣди -- единственный въ мірѣ кодексъ нравственности, наиболѣе полное и милостивое выраженіе воли Божіей для христіанъ. Пройдя черезъ человѣческое сердце Христа, старинная заповѣдь Творца превращается въ мягкую, ласкающую заповѣдь блаженства Спасителя, переходитъ изъ холодной области закона, съ наказаніемъ за всякій грѣхъ, въ теплую страну любви, съ благословеніемъ за успѣхъ. Вотъ два главныхъ элемента моральной части воли Божіей по отношенію къ человѣку. Есть еще третья категорія законовъ и правилъ; но они не ясно выражены и въ первыхъ, и во вторыхъ заповѣдяхъ. Десять заповѣдей и заповѣди блаженства являются главнымъ выраженіемъ воли Божіей, но существуютъ еще и неозначенные тамъ оттѣнки, которые заключаются въ другихъ текстахъ и словахъ Христа и также имѣютъ свое значеніе, какъ частицы воли Божіей.

Такимъ образомъ, оказывается, что мы уже знаемъ большую часть воли Божіей, хотя, быть можетъ, до сихъ поръ мы и не называли ее этимъ именемъ. И прежде чѣмъ продолжать наши изысканія, быть можетъ, не будетъ для насъ лишнимъ остановиться и научиться исполнить ее.

Вѣдь очень возможно, что узнавъ, какъ велика эта воля Божія, мы невольно скажемъ: лучше бы мы вовсе не знали ея. Мы настроили себя мыслью, что мы готовы начать жизнь согласно волѣ Божіей, что эта жизнь будетъ легче и глаже, чѣмъ наша прежняя жизнь. Для насъ открывалась перспектива лучшаго будущаго съ картинами счастья, видѣніями святости и даже нашей полезности для Господа. Но теперь всѣ надежды разбиты. Развѣ возможно для насъ исполнить волю Божію? Эту сложную массу правилъ и предписаній, изъ которыхъ каждое представляетъ вамъ тысячу случаевъ нарушить его? Развѣ возможно соблюсти эти десять строгихъ заповѣдей съ ихъ полнымъ презрѣніемъ ко всякому компромиссу, съ ихъ требованіемъ не опускать ни іоты, ни буквы? Могутъ ли наши грубые умы проникнуться небеснымъ дыханіемъ этихъ заповѣдей блаженства? или наша упрямая воля принудить себя къ строгому исполненію всѣхъ этихъ обязательныхъ словъ? Знаетъ ли Господь, какъ мы слабы, какъ слѣпы, какъ склонны ко грѣху? Знаетъ ли Онъ, что для насъ невозможно соблюсти всѣ эти законы даже въ видѣ опыта въ теченіе одного часа, при неотступномъ вниманіи? Дѣйствительно ли Христосъ имѣлъ ввиду все это, а не что-либо болѣе легкое, когда училъ насъ въ идеальной молитвѣ, что воля Божія должна исполняться на землѣ "яко на небеси".

На все это можетъ быть только одинъ отвѣтъ: "Господь предъизбралъ тебя, чтобы ты позналъ волю Его". И Господь ожидаетъ отъ насъ только" этого -- ни больше, ни меньше. Ему извѣстна слабость нашего тѣла. Онъ не забываетъ, что мы прахъ, но такой прахъ, что каждому изъ насъ Онъ находитъ возможнымъ дать обширнѣйшее божественное назначеніе творить Его волю на.землѣ такъ же, какъ она исполняется на небесахъ. При всей нашей слабости Онъ съ довѣріемъ вручаетъ намъ Свою святую волю и, какъ бы вкладывая ее въ рученки ребенка и желая, чтобы тотъ съ любовью принялъ ее къ сердцу и лелѣялъ ее, Онъ говоритъ:

"Если кто любитъ Меня, онъ волю, Мою, соблюдетъ".

Поэтому невозможно, чтобы не было чего-нибудь, что бы смягчало эту кажущуюся безнадежность исполнить волю Божію, чего нибудь, что бы ободряло насъ и давало силу повиноваться призыву Господа. Мы никакъ не ожидали, что найдемъ волю Божію повсюду. Но не одна же въ ней мрачная сторона, должно же быть что-нибудь и свѣтлое. Подумаемъ немного надъ этимъ.

1. Прежде всего, подобные законы должны существовать. Богъ -- Царь. Его Царство Царство небесное. Его народъ Его подданные. У подданныхъ должны быть законы. Это дѣло необходимости. Законы должны быть.

2. Но кто страшится законовъ? Хорошіе подданные? Никогда! Боятся законовъ преступники. Кто боится законовъ страны Божіей, кто возстаетъ противъ нихъ, кто охотно отмѣнилъ бы ихъ, если бы только могъ? Всѣ низкіе, злые и развратные люди, пьяницы, воры и убійцы. Кто любитъ эти законы и дорожитъ ими? Честные, хорошіе и благоразумные люди, люди справедливые, святые, люди чистой жизни и чистые сердцемъ; они не только любятъ эти законы и уважаютъ ихъ, но болѣе того, они требуютъ ихъ. Не стоило бы быть подданными въ царствѣ безъ законовъ. Царство Божіе не влекло бы къ себѣ, если бы въ немъ не было этихъ законовъ истины и чистоты, обѣщающихъ защиту отъ несправедливости и грѣха. Именно недосягаемое могущество и чистота воли въ Царствѣ Божіемъ привлекаютъ подъ его власть въ качествѣ подданныхъ и всѣ другія воли. И то обстоятельство, что воля Божія заключаетъ въ себѣ такіе элементы, какъ законъ, не только не жестокость, но привилегія: имѣть законы болѣе чѣмъ привилегія.

3. Исполнять эти законы -- это тоже привилегія. И это особенная привилегія. Она заключается отчасти въ томъ, что мы забываемъ, что это законы, что мы замѣняемъ имена заповѣди, предписанія, откровенія, уставы однимъ именемъ -- воля Божія. Никакая мысль о жестокости не можетъ прійти въ голову, разъ въ этомъ названіи заключается и имя Божіе, и помощь, и сила Его, и связывающая любовь Христа. Это отгоняетъ мысль о безнадежности попытокъ исполнить волю Божію. Теперь это личное дѣло, отношеніе къ живой волѣ, а не къ дидактическому закону.

А затѣмъ есть у насъ и чудесная помощь, данная намъ Господомъ одновременно съ Его святой волей, это великая любовь Его. Когда сердце мое робѣетъ передъ Его волей, трепещетъ при видѣ суроваго, неумолимаго лица закона, мнѣ является на помощь любовь съ ея спокойнымъ могуществомъ, и сердце мое возгорается страстью служить Господу, я снова спокоенъ, снова чувствую въ себѣ силу творить Его волю. Это то же самое, какъ если бы ребенку дана была непосильная задача, но въ то же время рука великана помогала бы ему и направляла его слабую руку. Гдѣ законъ Господа, тамъ и любовь Его. Ни одинъ мученикъ не идетъ на смерть за отвлеченную истину, за законы Господа. Но за личнаго Бога, изъ любви къ Нему онъ готовъ трижды умереть. И чѣмъ суровѣе, чѣмъ труднѣе кажется воля Божія, тѣмъ сильнѣе повиновеніе любви. Отсюда глубокія слова: "Любовь исполненіе закона", "И это любовь Господа, чтобы мы соблюдали Его заповѣди, и заповѣди Его не тяжки".

Воля Божія велика, какъ Господь, высока, какъ небеса, и легка, какъ любовь. Любовь не знаетъ труда, не чувствуетъ ига. Тамъ, гдѣ она любитъ, она не хочетъ никакого снисхожденія къ ея нищетѣ. Пусть Господь будетъ еще болѣе великъ, Его воля еще болѣе сурова, любовь будетъ только расти и послушаніе усиливаться. Пусть Господь не спускается ко мнѣ, пусть Онъ не понижаетъ для меня истину, не облегчаетъ требованія Своей воли: я вручаю заботы о моемъ благѣ въ руки моего Царя, оно будетъ увеличиваться съ Его возвеличеніемъ дайте мнѣ только любовь, чистую, горячую любовь и вѣрность, и я самъ черезъ исполненіе закона, черезъ благодать и славу достигну Его трона, гдѣ ангелы творятъ Его волю. Смотрите на волю Божію съ точки зрѣнія любви, и это приведетъ къ успѣху и къ свободѣ. Смотрите съ точки зрѣнія закона и вы придете къ отчаянію и рабству. Чтобы легче было усвоить это, мы обратимся къ простому примѣру.

Предположимъ, что вы зашли случайно въ мастерскую и наблюдаете работниковъ за ихъ трудомъ. Большинство работаетъ механически, безъ всякаго интереса къ дѣлу, слишкомъ точно и аккуратно -- можно было бы сказать съ рабской точностью. Они являются на работу съ первымъ звукомъ колокола, но и бросаютъ ее, какъ только зазвучитъ вечерній звонокъ. Васъ поражаетъ эта необычная точность, эта особаго рода пунктуальность. Не разъ вы замѣчаете, какъ они тревожно оглядываются, словно чувствуя на себѣ чей-то взглядъ, и затѣмъ угрюмо продолжаютъ свою работу, точно исполняя ее по принужденію.

Но одинъ изъ этихъ работниковъ обращаетъ на себя ваше вниманіе своимъ веселымъ видомъ и энергіей, чуждыми его товарищамъ. Иногда вы находите его на своемъ мѣстѣ уже за работой, прежде чѣмъ прозвучалъ колоколъ, и онъ охотно остается лишнихъ пять минутъ, чтобы докончить работу, когда всѣ остальные уже ушли. Особенно поражаетъ васъ въ немъ отсутствіе той пунктуальности, которая замѣчалась въ его товарищахъ. Повидимому, этотъ трудъ для него не тиранія, но свобода и удовольствіе. Хотя онъ работаетъ не такъ непрерывно, не такъ механически, но въ результатѣ онъ дѣлаетъ и лучше, и больше. Разница въ томъ, что первые -- наемные работники, а онъ -- сынъ хозяина. По внѣшности онъ такой же рабочій, въ такой же бумазейной блузѣ, какъ и они, но онъ -- сынъ хозяина. Тѣ работаютъ изъ за платы, боятся опоздать къ началу работы, чтобы не сдѣлали вычета изъ ихъ жалованья, исполняютъ всѣ требованія изъ боязни потерять мѣсто, а сынъ хозяина исполняетъ все это и исполняетъ лучше не за плату, а изъ любви.

Такъ и христіанинъ исполняетъ волю или законъ Господа изъ любви къ Нему; не потому, что это правила, вывѣшенныя на стѣнѣ мастерской, но потому что это воля Господа, творить которую для него такъ же естественно, какъ и дышать. Ему и на мысль не приходитъ не исполнить ея. Это его пища творить волю Отца, Который на небесахъ. Нѣтъ мѣста пунктуальности и щепетильности тамъ, гдѣ воля Божія исполняется настоящимъ образомъ. Слишкомъ щепетильный, пунктуальный въ мелочахъ христіанинъ -- это наемный слуга, а не сынъ хозяина.

II. Теперь перейдемъ ко второй части воли Божіей, невѣдомой для всѣхъ людей и извѣстной только вамъ. Мы уже знаемъ, что есть воля Божія для всего міра и воля Божія для отдѣльныхъ лицъ. Есть воля Божія, начертанная на скрижаляхъ, которую всѣ могутъ прочесть, и есть воля Божія, выраженная священными іероглифами, которую можете разгадать только вы одни. Есть воля Божія, звучащая громовыми раскатами въ жизни всѣхъ людей, и есть воля Божія, возвѣщаемая вѣрующему нѣжнымъ ангельскимъ шопотомъ или еще болѣе тихимъ внутреннимъ голосомъ въ глубинѣ его души. Въ отличіе отъ моральнаго и физическаго содержанія воли Божіей, мы можемъ опредѣлить этотъ послѣдній элементъ, какъ духовное содержаніе.

Это вполнѣ самостоятельное дополненіе къ двумъ первымъ частямъ, дополненіе многимъ совершенно неизвѣстное, многими отрицаемое. Но тѣмъ не менѣе существуетъ эта область воли Божіей, область не начертанная на человѣческихъ картахъ, не описанная въ человѣческихъ книгахъ, область для чистыхъ сердцемъ, для праведныхъ, для вѣрныхъ. Для тѣхъ, кто ея не знаетъ, эта область таинственная, страна безумія и слабодушія, полная обманчивыхъ видѣній и звуковъ. Но это страна, въ которой движется духъ, страна лучезарная, хожденіе въ свѣтѣ Божіемъ. Это страна, гдѣ собственный народъ Господа получаетъ дыханіе свыше, гдѣ каждый шагъ святыхъ направляется Господомъ.

Отличительное ея свойство -- таинственность. Это тайна между Господомъ и вами. Вы хотите знать, какъ вамъ поступить въ томъ или другомъ случаѣ, какую, напримѣръ, избрать карьеру, начинать то или другое дѣло, какъ распорядиться своими деньгами. Вы идете во внутреннія палаты воли Божіей и при закрытыхъ дверяхъ обращаетесь къ Нему съ вопросомъ относительно вашего личнаго дѣла: "Господи, что Ты хочешь, чтобы я сдѣлалъ?".

Затѣмъ, она различается и по своему дѣйствію. Она касается совсѣмъ иной стороны нашей жизни. Первая часть воли Божіей имѣетъ вліяніе на нашъ характеръ. Вторая же вліяетъ на нѣчто большее. Отъ нея зависитъ весь нашъ жизненный путь. Путь человѣка въ жизни такъ же важенъ, какъ и его характеръ, т. е. важенъ передъ Господомъ что самое главное. Если цѣль жизни характеръ, то именно въ идеальномъ жизненномъ пути онъ лучше всего устанавливается и вырабатывается. Человѣкъ долженъ жить для характера. Но если цѣль жизни воля Божія, то Господь можетъ имѣть Свою волю и относительно моего характера и точно также относительно моего жизненнаго пути. Но это вовсе не значитъ, что человѣкъ долженъ жить для своего жизненнаго пути; онъ долженъ жить для воли Божіей въ его характерѣ посредствомъ его жизненнаго пути.

Быть можетъ, я желалъ бы употребить всѣ свои силы, всю свою жизнь на выработку характера, на самоусовершенствованіе. Но, быть можетъ, мои силы нужны Господу для чего-либо иного. Быть можетъ, Онъ желаетъ сдѣлать меня орудіемъ Своей воли, и я могу не знать ни когда, ни зачѣмъ, ни какимъ образомъ, ни для кого. Возможно, что я понадоблюсь Ему сегодня или въ другое время. Я могу быть Его орудіемъ въ теченіе всей моей жизни или только въ извѣстный періодъ; быть можетъ, я уже исполнилъ мое назначеніе, но возможно, что оно ждетъ меня еще впереди. Я всегда долженъ быть наготовѣ, предоставляя Ему указать мой путь. Если Онъ, повидимому, не требуетъ отъ меня никакого дѣла, оно можетъ еще открыться для меня на каждомъ поворотѣ пути, и я долженъ тщательно слѣдить за каждымъ изгибомъ дороги, не увижу ли я тамъ Господа. И уже ради возможности быть нужнымъ Господу хоть одинъ единственный разъ, слѣдуетъ всю жизнь быть готовымъ служить Ему. Священное Писаніе упоминаетъ о человѣкѣ, который послужилъ Господу только однажды. Быть можетъ, онъ дѣлалъ и многое другое для Господа, но это одно порученіе Божіе настолько затмило все другое, что онъ какъ будто родился, жилъ и умеръ только для этого. Имя этого человѣка -- Ананія, и онъ былъ орудіемъ обращенія Павла. Что дѣлалъ онъ въ Дамаскѣ, когда Павелъ прибылъ туда въ сознаніи своего грѣха? Зачѣмъ онъ вообще жилъ въ Дамаскѣ? Потому что это была родина и его, и его родныхъ, скажете вы. Пусть будетъ такъ. Но нѣкоторые увидѣли бы здѣсь болѣе высокій смыслъ. Ананія былъ хорошимъ человѣкомъ, и весь его путь былъ подсказанъ ему Господомъ -- обстоятельствами, если хотите. Конечно, Ананія былъ бы такимъ же достойнымъ человѣкомъ и въ Іерихонѣ, въ Антіохіи или въ Эфесѣ. И характеръ его остался бы такимъ же. Но путь его былъ бы совершенно инымъ. Весьма вѣроятно, что и характеръ его измѣнился отъ вмѣшательства Господа въ его путь. Когда Господь вступаетъ въ путь человѣка, это оказываетъ иногда сильное вліяніе на его характеръ научаетъ жить меньше для характера и для себя самаго, а больше для своего жизненнаго пути и для Господа. Золото останется всегда золотомъ, но есть разница, будетъ ли изъ него сдѣлана чаша для причащенія или позолочена авансцена театра.

Поэтому есть различіе между Господомъ въ характерѣ и Господомъ въ жизненномъ пути. Вы можете имѣть Господа въ вашемъ характерѣ, не имѣя Его вовсе въ вашемъ жизненномъ пути. Вы могли бы быть въ настоящее время въ Лондонѣ или въ Китаѣ; вы могли бы быть миссіонеромъ или чѣмъ-нибудь инымъ; вы могли бы избрать для себя болѣе широкій путь, чѣмъ тотъ, который предназначалъ вамъ Господь. Во всѣхъ этихъ случаяхъ характеръ вашъ могъ бы и не пострадать, но пострадалъ бы непремѣнно вашъ жизненный путь. Вы творили бы волю Божію одной рукой, посвященной Христу, и свою собственную біографію другой, посвященной самому себѣ.

Итакъ, хотите ли вы знать волю Божію? Спросите Господа относительно вашего жизненнаго пути. Оттого что Онъ не далъ вамъ никакого дѣла ни на прошлой недѣлѣ, ни въ прошломъ году, вовсе не слѣдуетъ, что Онъ не имѣетъ ничего для васъ и впереди. Воля Божія относительно пути человѣка открывается большей частью внезапно, является полной

неожиданностью. Господь не предупреждаетъ своихъ слугъ заранѣе о порученіи, какое Онъ намѣренъ имъ дать. Павелъ лишь за нѣсколько часовъ до отъѣзда узнавалъ, что ему предстоитъ отправиться куда-либо на конецъ свѣта, по тогдашнимъ понятіямъ. Точно также можетъ быть и съ вами, и со мной. И это не должно пугать насъ и заставлять говорить: "Если такова въ концѣ концовъ воля Божія, то лучше оставимъ мы ее въ покоѣ". Наоборотъ, для насъ должно быть дивнымъ отличіемъ, дивной привилегіей узнать, что Онъ находитъ насъ достойными претерпѣть то или другое ради Него.

Вы скажете, что вы уже стары. И Ананія былъ старъ. Или что вы погружены въ дѣла вашей профессіи. Павелъ также былъ поглощенъ своимъ дѣломъ; скажете, что вы молоды и неопытны. Одинъ мальчикъ пришелъ нѣкогда къ Іисусу съ пятью хлѣбами и двумя рыбками; но этимъ было насыщено пять тысячъ. Поэтому, принесите Господу вашъ юношескій опытъ, ваше молодое желаніе служить, и Господь употребить васъ на пользу пяти тысячъ и еще пяти тысячъ. Все это не значитъ, что вы непремѣнно совершите все это. Отдайте себя въ распоряженіе Господа, и Онъ Самъ укажетъ вамъ что дѣлать.

Но какъ узнать эту тайную волю Божію? Это великій вопросъ, котораго мы не коснемся сегодня. Удовлетворитесь утвержденіемъ, что ее можно узнать. Да, вы можете узнать ее. Стезя хорошаго человѣка направляется Господомъ. "Я буду вести тебя Моими глазами". Во тьмѣ восходитъ свѣтъ правымъ. Это не мистицизмъ, не мечта. Это не химерическая надежда энтузіаста, помрачающая разумъ, не замѣна слова Божія слѣпыми причудами фанатизма. Нѣтъ, это не то. Это слова Христа: "овцы слушаются голоса его, и онъ зоветъ своихъ овецъ по имени и выводитъ ихъ".

"Ибо воля Божія есть освященіе ваше".
I Ѳесс. IV, 3.

"Но по примѣру призвавшаго васъ Святаго,
и сами будьте святы во всѣхъ поступкахъ.
Ибо написано: будьте святы, потому что Я святъ".
I Петр. I, 15 16.

"Вотъ иду исполнить волю Твою, Боже...
По сей же волѣ, освящены мы единократнымъ
принесеніемъ тѣла Іисуса Христа".
Евр. X, 9 10.

Отношеніе воли Божіей къ освященію.

Наша бесѣда о волѣ Божіей привела насъ, быть можетъ нѣсколько непредвидѣннымъ образомъ, къ великому вопросу объ освященіи. Если вы помните, мы узнали, что цѣль освященія въ смыслѣ посвященія это творить волю Божію, и доказательствомъ этого служатъ слѣдующія слова: "Представьте тѣла ваши въ жертву живую, святую, благоугодную Богу и не сообразуйтесь съ вѣкомъ симъ". Но для чего же это? "Чтобы вамъ познавать, что есть воля Божія благая, угодная и совершенная". Мы должны предать себя Господу не потому, что пребывать въ состояніи освященія благо и наслажденіе, но потому что этого хочетъ воля Божія. "Ибо освященіе ваше познаніе воли Божіей".

Но въ сегодняшнемъ текстѣ мы читаемъ, повидимому, совершенно противное. "Воля Божія есть освященіе ваше". Въ одномъ случаѣ кажется, что освященіе зависитъ отъ воли Божіей, въ другомъ выходитъ, что какъ будто воля Божія находится въ зависимости отъ освященія.

Такимъ образомъ очевидно, что тутъ есть что-то, требующее разъясненія. А для этого необходимо разсмотрѣть этотъ вопросъ съ другой стороны и подробно разобрать, что такое святость сама по себѣ.

Въ Библіи слово освященіе употребляется въ двухъ главныхъ значеніяхъ. Въ Ветхомъ Завѣтѣ оно употребляется въ одномъ смыслѣ. Въ другомъ же, хотя и не исключительно, мы отожествляемъ его съ Новымъ Завѣтомъ. Въ Ветхомъ Завѣтѣ при употребленіи этого слова вовсе не подразумѣвается необходимость внутренней перемѣны въ освященномъ сердцѣ. Слово это прилагалось вовсе даже не къ сердцамъ, но къ самымъ разнообразнымъ предметамъ. Могло быть освящено поле, домъ, алтарь, ковчегъ, золотые и серебряные сосуды, облаченія священника, мѣста убѣжища. Однимъ словомъ все, что отдѣлялось для священнаго употребленія, называлось освященнымъ. Но въ Новомъ Завѣтѣ слово это имѣетъ болѣе глубокое значеніе. Оно имѣетъ въ виду не только наружное посвященіе, но и внутреннюю святость. Оно обозначало внутреннее очищеніе сердца отъ всякой нечистоты и одареніе его духомъ Христа. Это было не простое отдѣленіе, какъ въ первомъ случаѣ, но посѣщеніе, отдѣленіе отъ низшаго міра и посѣщеніе изъ высшаго, вхожденіе свыше отъ Духа Святаго начала святости, которое должно было внутренно уподобить освященнаго Богу.

Практическая цѣль перваго процесса заключалась, главнымъ образомъ, въ предоставленіи той или другой вещи въ распоряженіе Господа. Золотой подсвѣчникъ освящался, чтобы онъ могъ служить Господу. Посвящался Богу домъ, и Господь могъ сдѣлать съ нимъ, что хотѣлъ. Подобнымъ же образомъ посвящались Богу и люди, чтобы Онъ пользовался ими. И здѣсь процессъ состоялъ въ предоставленіи человѣка въ распоряженіе Господа. Освященіе состояло въ томъ, что человѣкъ ставился въ такія условія, чтобы онъ всегда былъ въ распоряженіи Господа, чтобы онъ могъ дѣлать то, что угодно Богу, чего Господь желаетъ.

Но въ освященіи заключается нѣчто большее, чѣмъ простое обращеніе человѣка въ орудіе въ рукахъ Божіихъ. Если бы оно обозначало только это, то автоматы могли бы служить для этой цѣли лучше, чѣмъ люди. Они никогда не противились бы волѣ Божіей и всегда были бы наготовѣ служить Ему. Но воля Божія дѣйствуетъ на орудія, которыми Онъ пользуется. Конечно, если это орудіе посвященная чаша или посвященный домъ, то она не дѣйствуетъ на нихъ и не производитъ въ нихъ внутренней перемѣны; но если это орудіе человѣкъ, воля Божія, которую онъ творитъ, отражается на немъ въ его же пользу. Господь никогда ничего не хранитъ только для Себя. Возлюбившій міръ настолько, что Онъ далъ ему Единороднаго Своего Сына, не далъ ли Онъ ему одновременно также щедро и все остальное? Для насъ Его Сынъ, для насъ Его любовь, для насъ Его воля. Но почему мы знаемъ, что это все для насъ? Потому что воля Божія есть освященіе ваше. Что бы ни заключала въ себѣ воля Божія, но ваше освященіе заключается въ ней безусловно и, что бы ни приносила она Господу, вамъ она приноситъ во всякомъ случаѣ ваше освященіе. "По сей же волѣ освящены мы", читаемъ мы въ посланіи къ Евреямъ. "Ибо Моя воля не Мое пріобрѣтеніе, но ваше, не Мое вѣчное преимущество, но ваше; не Моя святость, но ваше освященіе". Неужели вы думаете, что Господу нужны ваши тѣла, когда Онъ говоритъ вамъ предоставить Ему ихъ? Неужели вамъ кажется, что Онъ требуетъ ихъ для Себя, для того, чтобы обогатиться ими? Однимъ дуновеніемъ Господь могъ бы создать тысячу лучшихъ, чѣмъ вы. Онъ требуетъ ихъ ради васъ самихъ. Ему нуженъ вашъ даръ, чтобы дать вамъ взамѣнъ Свой, потому что вашъ даръ стоялъ на пути Его дару. Онъ желаетъ, чтобы вы отказались отъ своей воли, чтобы дать мѣсто Его волѣ. Вы даете все Господу, Господь все возвращаетъ вамъ съ излишкомъ. Вы даете ваши тѣла, живую жертву, чтобы познать волю Божію. Вы ее познаете, получивъ обратно ваше тѣло, но прославленнымъ. Вы отказываетесь отъ міра, чтобы познать волю Божію. Воля же Господа въ томъ, чтобы вы получили святость, потому, что святость это небо, говоря иначе, воля Божія есть освященіе ваше.

Резюмируя эти факты, мы видимъ, что они сводятся къ двумъ слѣдующимъ положеніямъ:

1. Наше освященіе или, точнѣе, наше посвященіе находится въ зависимости отъ воли Божіей, "познавать, что такое благая, угодная и совершенная воля Божія".

2. Исполненіе воли Божіей отражается на насъ самихъ, такъ какъ очевидно, что воля Божія отчасти и въ томъ, чтобы мы сами были святы, "ибо воля Божія есть ваше освященіе".

Такъ какъ мы уже разсмотрѣли первое изъ этихъ положеній, то вопросъ теперь въ томъ, какъ намъ лучше всего исполнить эту ясную часть воли Божіей и сдѣлаться святыми. Воля Божія для всѣхъ насъ въ томъ, чтобы мы были святы. Какъ же намъ сдѣлаться святыми?

Навѣрно мы уже не разъ въ нашей жизни предлагали себѣ этотъ вопросъ. Мы думали надъ нимъ, читали и молились, но, можетъ быть, никогда не пришли къ заключенію, какимъ образомъ мы можемъ сдѣлаться святыми. Быть можетъ, вопросъ этотъ давно уже облекся въ другую уклончивую форму, "когда мы сдѣлаемся святыми?" или, быть можетъ, въ безнадежную форму: "Развѣ можемъ мы когда-либо сдѣлаться святыми?".

Самый вѣрный способъ выйти изъ затрудненія -- это поставить себѣ еще болѣе глубокій вопросъ: "зачѣмъ мнѣ быть святымъ?" Всѣ величайшія затрудненія въ религіи сосредоточиваются около нашихъ побужденій. Мутность духовнаго потока указываетъ обыкновенно на загрязненіе духовнаго источника. Богатство или бѣдность души зависятъ отъ источника, какимъ питается рѣка желаній. Поэтому, наши затрудненія относительно возможности сдѣлаться святыми вѣроятнѣе всего лежатъ въ причинахъ, побуждающихъ насъ къ этому. Такимъ образомъ, если вы откроете истинное побужденіе къ святости, то вамъ не нужно будетъ искать опредѣленія святости. "Истинная святость лежитъ въ томъ, чтобы имѣть истинное побужденіе. Мы подойдемъ ближе къ истинному пониманію святости, если остановимся на главномъ вопросѣ: "зачѣмъ мнѣ быть святымъ?"

1. Первое, что побудило многихъ изъ насъ стремиться къ лучшей жизни, была, быть можетъ, инфекція. Мы заразились стремленіемъ къ лучшей жизни отъ какого-нибудь извѣстнаго лица. Мы лѣниво шли своимъ жизненнымъ путемъ, какъ вдругъ встрѣтили человѣка, полнаго энтузіазма и высокихъ цѣлей. Мы пришли въ восторгъ отъ принциповъ его жизни. Благородная цѣль его жизни очаровала насъ; пренебреженіе къ мелкимъ заботамъ и огорченіямъ жизни поразило насъ удивленіемъ. Мы почувствовали себя необыкновенно заинтересованными. Было что-то романическое въ этой страстности и самоотверженіи, и у насъ мелькнула мысль, что и мы охотно измѣнили бы нашу жизнь и начали бы ее на новыхъ основахъ. Вотъ какимъ образомъ мы почувствовали первое побужденіе къ святости.

И это побужденіе не было неправильнымъ, оно было только неполнымъ. Оно достигло своей цѣли, насколько оно могло достигнуть ея. Господь иногда избираетъ удивительные способы, чтобы пробудить въ человѣкѣ религіозность. Нѣтъ, напримѣръ, ничего болѣе замѣчательнаго въ исторіи обращенія, какъ безконечное разнообразіе отвѣтовъ на вопросъ: "что такое побудило васъ впервые подумать о вашей душѣ?" Господь употребляетъ необычные способы, чтобы направить человѣка къ небу. Иногда человѣкъ находитъ совершенно неожиданно на своемъ пути столбы съ указаніемъ дороги домой; иногда человѣка заставляютъ впервые направиться къ Богу такіе ничтожные поводы, что онъ послѣ и самъ не рѣшается назвать ихъ. Часто, послѣ того уже, какъ онъ давно началъ путь христіанина, Господь побуждаетъ его ускорить медленные шаги средствами, которыя настолько ниже наслѣдника небесъ, насколько его духовная жизнь ниже того, чѣмъ она должна была быть.

Но нужно помнить, что средства, употребляемыя Господомъ, чтобы толкнуть насъ на истинный путь, не дѣйствительны въ теченіе всей нашей жизни. Иногда такимъ новымъ необходимымъ толчкомъ является неудача въ дѣлахъ, огорченіе, самолюбіе, церковная гордость и тысяча другихъ вещей.

Но подобныя побужденія не могутъ длиться долго, не могутъ вести насъ далеко. И наступитъ время, когда нужно замѣнить его другимъ, болѣе возвышеннымъ, если мы хотимъ преуспѣвать въ благодати и двигаться впередъ къ болѣе святой жизни. Побужденіе человѣка должно расти съ ростомъ благодати. И многіе люди питаются ветхой благодатью, потому, что они довольствуются ветхимъ побужденіемъ. Господь допускаетъ насъ начать съ низшаго побужденія и затѣмъ, когда Онъ даетъ намъ больше благодати, это для того, чтобы мы могли пріобрѣсть болѣе высокое побужденіе; но мы растрачиваемъ благодать на что-либо иное, и наши побужденія остаются такими же, какими были прежде. Такимъ образомъ, очень часто, хотя въ нашей религіозной жизни намъ былъ данъ толчекъ, мы не стали много лучше отъ этого, и вся наша жизнь не двинулась впередъ, такъ какъ побужденіе не было достаточно сильнымъ.

2, Но мы можемъ получить заразу и не только отъ друга. Существуетъ иной великій источникъ заразы, атмосферой котораго многіе изъ насъ дышатъ ежедневно -- это книги. Иногда книга пробуждаетъ въ насъ стремленіе быть добрыми. Въ трудахъ по вопросамъ этики, въ сочиненіяхъ всѣхъ великихъ поэтовъ и, можетъ быть, даже въ нѣкоторыхъ беллетристическихъ произведеніяхъ мы нашли, что величайшая цѣль жизни -- быть вѣрными себѣ, чистыми и добрыми. Мы увидѣли, что современная литература полна восхваленій добродѣтели. И мало-по-малу мы: научились уважать ее, восхищаться ею и, наконецъ, стремиться къ ней. И этотъ энтузіазмъ передъ чистотой измѣнилъ всю нашу жизнь и былъ главнымъ толчкомъ, направившимъ насъ къ религіи.

Во всякомъ случаѣ, мы должны благодарить Бога за то, что Онъ далъ намъ какой бы то ни было толчекъ. Первый шагъ имѣетъ громадное значеніе. Стремленіе быть добрыми, чистыми и правдивыми великая вещь. Нѣтъ ничего обиднаго для Библіи въ томъ, что Господь пользуется менѣе значительными книгами, чтобы побудить людей къ лучшей жизни. Но всѣ книги кромѣ Библіи, ошибаются и не достигаютъ цѣли. Самыя высокія побужденія лучшихъ изъ этихъ книгъ настолько же не соотвѣтствуютъ славѣ Божіей, насколько энтузіазмъ, зажженный на алтарѣ современной литературы, не соотвѣтствуетъ жизни и духу Христа. Господь можетъ дать это побужденіе человѣку въ качествѣ перваго толчка. Если человѣкъ не хочетъ читать книги Божіей, то Господь находитъ возможнымъ помѣстить хоть что-либо похожее на нее и въ книги человѣческія. Господь Іисусъ Христосъ приходилъ къ людямъ въ самыя ихъ жилища. Нѣтъ на землѣ мѣста настолько темнаго, чтобы небесный свѣтъ не могъ проникнуть туда; и нѣтъ клочка земли, на которомъ Господь не могъ бы воздвигнуть памятника Своей любви. Въ мірѣ вездѣ найдется мѣстечко для святой мысли. Она можетъ посѣтить человѣка на пути, какъ Павла; или же на вѣтвяхъ смоковницы, какъ Закхея. Она можетъ прійти ему въ лодкѣ, какъ Петру; или за чтеніемъ Библіи, какъ Евнуху. Но въ лодкѣ ли, за чтеніемъ ли Библіи, эта благая мысль приходитъ отъ Господа; и люди должны быть благодарны Подателю всѣхъ благъ за то, что Онъ наполнилъ всю землю, воздухъ и небо мыслями объ Его славѣ и голосами, призывающими къ Нему. Но въ то же время нужно помнить, что первоначальныя побужденія вовсе не предназначаются, чтобы постоянно двигать насъ впередъ. Въ дѣйствительности они непродолжительны и, если человѣкъ не пріобрѣтаетъ новыхъ высшихъ побужденій, его религія и его нравственность приходятъ къ печальному концу. Грустнымъ доказательствомъ справедливости этого утвержденія можетъ служить тотъ фактъ, что именно тѣ люди, которые заразили насъ почти Божественнымъ энтузіазмомъ, въ большинствѣ случаевъ были сами по себѣ грѣшными, испорченными людьми. Если побужденія человѣка къ добру зависятъ только отъ энтузіазма его высшей природы, то всѣ шансы за то, что со временемъ его низшая природа уничтожитъ ихъ.

Поэтому, истинныхъ побужденій къ святости нельзя -- найти въ книгахъ.

3. Затѣмъ, для нѣкоторыхъ изъ насъ побужденіемъ къ лучшей жизни было благоразуміе и страхъ.

Въ Библіи мы нашли поразительныя слова: "Безъ святости ни одинъ человѣкъ не увидитъ Господа". Мы же желаемъ видѣть Господа. Мы видимъ также, что Библія полна заповѣдей и приказаній хранить законы Божіи. Мы съ трепетомъ пытаемся исполнять ихъ. Ихъ строгость является постояннымъ нашимъ двигателемъ. Мы бдимъ и молимся. Мы живемъ въ атмосферѣ вѣчнаго опасенія нарушить ихъ. Конечно, это приноситъ пользу, большую даже пользу. Подобно первымъ побужденіямъ, и это недурное побужденіе, только и оно несовершенно. Какъ и первыя, оно должно быть замѣнено болѣе возвышеннымъ, если желаете достигнуть успѣха въ святой жизни.

4. Благодарность также является побужденіемъ къ святости для нѣкоторыхъ изъ насъ. Великая любовь Божія во Христѣ глубоко тронула наше сердце. Мы сознали и прочувствовали все величіе Его жертвы, Его прощенія. Мы хотѣли бы воздать любовью за Его любовь. И наши благодарныя сердца устремились къ Господу. Мы рѣшили, что вся наша жизнь, всѣ наши дѣла будутъ Евангеліемъ Христа. Мы рѣшили сдѣлать ради него то, чего мы не сдѣлали бы ради себя. Но даже это благородное побужденіе оказалось неспособнымъ помочь намъ выполнить желаніе нашего сердца, и наше великодушіе не приблизило насъ къ Богу.

5. Наконецъ, была еще одна вещь, помогавшая намъ иногда въ нашемъ прогрессѣ -- это настроеніе, находящее на насъ во время Причастія, во время возрожденія, настроеніе, испытываемое христіанскими работниками во всякое время. "Мы окружены великими преимуществами, выдѣлены изъ міра особой заботой Божіей. Господь приближается къ намъ, самая земля дѣлается иногда священной. Какими же праведными и святыми должны быть мы во всѣхъ нашихъ поступкахъ? Какъ должны мы отличаться отъ всѣхъ окружающихъ! Какъ далеки отъ всякаго подобія зла! Какъ осторожно должны ходить мы, носящіе въ себѣ сосуды Божіи"!

Безспорно, что нѣкоторыя изъ этихъ побужденій прекрасны. Всѣ они дары Божіи. И нѣтъ сомнѣнія, что благодаря имъ многіе достигли извѣстной степени святости. Во всякомъ случаѣ, они пробудили, по крайней мѣрѣ, въ насъ стремленіе къ Господу. Но всѣ они недостаточны и неспособны довести до конца то, что они такъ удачно начали.

Они несовершенны и недостаточны въ трехъ отношеніяхъ:

1. Они несогласны съ Священнымъ Писаніемъ, или скорѣе, они не вполнѣ выражаютъ библейскую истину.

2. Они могутъ помочь намъ достигнуть только небольшой доли святости.

3. Они никогда не дадутъ намъ настоящей святости. И если у насъ не было болѣе возвышенныхъ побужденій чѣмъ эти, то изъ этого слѣдуетъ, что наша духовная жизнь основана на принципахъ, которые по самой своей природѣ не могутъ никогда дать желанныхъ нами результатовъ.

Мы удивляемся, почему мы возрастаемъ въ благодати такъ незначительно, такъ мало, что иногда намъ кажется, будто мы вовсе не двигаемся впередъ. И, глядя въ свои сердца, мы видимъ, что одна изъ причинъ и, можетъ быть, самая главная въ томъ, что наше побужденіе было несовершеннымъ.

Недостаточность стараго побужденія, помимо его ошибочности, состояла въ томъ, что, во-первыхъ, ему недоставало авторитета; во-вторыхъ, что оно не давало образца для подражанія. Въ первомъ случаѣ не было основанія для человѣка стараться быть лучшимъ. Это предоставлялось на его собственное усмотрѣніе. Побуждалъ ли его къ этому другъ или любимый авторъ, но побужденіе росло или падало сообразно близости или отдаленности вліянія. Что же касается до образца, то и нашъ другъ, и любимый герой нашего излюбленнаго автора являлись въ концѣ концовъ слабыми образцами для подражанія, потому что существо, созданное изъ глины, можетъ достигнуть только весьма несовершенной духовной красоты.

Итакъ, какое же, наконецъ, истинное побужденіе для святой жизни? До сихъ поръ мы имѣли дѣло съ обыкновенными побужденіями, теперь мы перейдемъ къ необыкновеннымъ. Святость -- это одна изъ самыхъ необыкновенныхъ вещей въ жизни и вызвать ее могутъ только самые благородные мотивы, самыя благородныя побужденія. И мы видимъ, что Господь даетъ для нея побужденіе, вполнѣ удовлетворяющее нашу душу. Господь побуждаетъ людей къ святости словами: "Будьте святы, потому что Я святъ".

Голосъ Божій дѣйствуетъ потрясающимъ образомъ на насъ, когда онъ шепчетъ: "будьте святы"; но еще болѣе потрясаетъ онъ, когда на вопросъ нашъ: "зачѣмъ мы должны быть святы?" мы получаемъ отвѣтъ: "потому что Я святъ". Божіе основаніе для святости - "потому что Я святъ". Слова "будьте святы" -- вотъ авторитетъ, Божественная обязанность. Потому что Я святъ -- вотъ причина, Божественное побужденіе.

Будьте святы. Вдумайтесь въ величіе этой обязанности.

Много лѣтъ назадъ, когда мы начинали христіанскую жизнь, намъ слышался голосъ: "будьте святы". Быть можетъ, какъ мы говорили раньше, это былъ заразительный голосъ друга. Быть можетъ, это былъ вдохновенный голосъ поэзіи и литературы или это былъ предостерегающій голосъ закона. Но это не былъ голосъ повелѣвающій -- голосъ Божіи. И, быть можетъ, поэтому мы не думали о голосѣ, а думали только о словѣ "святой". Предъ нами предстало нѣчто новое и прекрасное, нѣчто полное обѣщаній и способное, повидимому, освятить даже нашу обыденную жизнь. Тогда религіозный міръ показался намъ свѣтлымъ, люди и книги которые могли бы помочь намъ достигнуть этого, сдѣлались дорогими для насъ. Это обаяніе святости внесло что-то необычное въ нашу жизнь. И мы поистинѣ были увѣрены, что голосъ, шепнувшій намъ: "будьте святы", былъ голосъ Господа. Но въ дѣйствительности это былъ только нашъ собственный голосъ, отдаленное эхо нашего чтенія, нашего размышленія или словъ нашихъ друзей. Поэтому въ этомъ голосѣ не было авторитетности, и отъ нашей собственной слабой воли попрежнему зависѣло, будемъ ли мы преуспѣвать въ святости или нѣтъ. Иногда воля наша была сильна, и мы чувствовали себя лучшими, чѣмъ когда-либо прежде; но наступали періоды, когда мы подчинялись инымъ голосамъ, шептавшимъ намъ: "Будьте благополучны" или "Будьте счастливы", и мы теряли все пріобрѣтенное.

Но когда Господь говоритъ намъ, что мы должны быть святыми, намъ не остается выбора, это дѣлается обязательствомъ. Мы должны быть святыми. Теперь посмотрите, какъ побужденіе къ святости связано съ обязательностью ея? Вы должны быть святы, "потому что Я святъ". Причина объясняетъ обязательство. Единственное желаніе Господа для всего міра -- чтобы міръ былъ святъ, именно потому что Онъ Самъ святъ. Самое лучшее, что Онъ можетъ дать людямъ, это сдѣлать ихъ похожими на Себя. Вся земля Его, и Онъ желаетъ, чтобы все гармонировало съ Нимъ. Господь можетъ требовать, чтобы и мы, и все, и вся были святы, потому что Онъ Самъ святъ. Возьмемъ самый простой примѣръ. Мы вѣдь стараемся, чтобы всѣ украшенія въ нашемъ жилищѣ были красивы и пріятны для нашего глаза. И намъ нѣтъ никакого основанія обременять собой Господню землю, если мы не святы; тогда нѣтъ основанія жить въ одномъ съ Нимъ мірѣ. Тогда мы оскорбленіе для Господа, диссонансъ въ музыкѣ вселенной.

Но Господь налагаетъ на насъ эту высокую обязанность ради нашего блага. Мы созданы для этого. Для этого мы рождены въ христіанской странѣ. Для этого удивительныя вещи случались въ нашей жизни, необъяснимыя событія нарушали спокойное ея теченіе, необычныя горести, чудесныя предвѣдѣнія, странныя наказанія. Нѣтъ иного объясненія для тайны нашей жизни какъ то, что Господь хочетъ сдѣлать насъ святыми. Господь хочетъ, чтобы мы были святыми, чего бы это ни стоило. Мы можемъ быть чѣмъ хотимъ, но святыми мы должны быть. Потому что воля Божія есть наше освященіе. Вовсе нѣтъ необходимости, чтобы мы были богатыми, славными или счастливыми; но необходимо, чтобы мы были святы. И во время важнѣйшихъ моментовъ нашей жизни у насъ мелькаютъ иногда проблески сознанія, что есть еще болѣе милосердное основаніе словъ Господа "Будьте святы", что Онъ хочетъ этого ради насъ самихъ, потому что быть нечестивыми это адъ.

Въ нашемъ новомъ побужденіи къ святости не достаетъ только одного. Мы открыли, что источники обязательности святости лежатъ высоко наверху въ совѣтѣ Божіемъ и глубоко внизу, въ слабости нашей природы. Мы нашли, что святость абсолютно необходимая добродѣтель и что жить безъ нея это значитъ противиться нашему Творцу. Но мы еще не подумали объ ея качествѣ. То, къ чему мы такъ горячо стремимся, что это, собственно говоря, такое? Какъ мы должны представить ее себѣ, когда мы размышляемъ о ней? Существуетъ ли ясное опредѣленіе ея -- образъ, который можно бы легко себѣ представить и которому можно было бы легко подражать? Да, ее нетрудно себѣ представить. А тѣ, кто пытался подражать ей, могутъ сказать, легко ли это. Будьте святы, какъ Онъ святъ. Какъ Онъ, призвавишій васъ, святъ, такъ и вы будьте святы. Вотъ образъ святости, которому мы должны слѣдовать. Вотъ модель, Божественное толкованіе основанія: "Какъ Онъ... такъ и вы". Представьте себѣ все различіе между этими двумя мѣстоименіями. Онъ -- вы. Онъ, призвавшій васъ Іисусъ Христосъ. Онъ, не знавшій ни грѣха, ни обмана. Онъ, не отвѣчавшій на поношенія оскорбленіемъ, Онъ, не угрожавшій за мученія. Онъ -- безпорочный, чистый, въ которомъ даже и враги не нашли вины.

Вы же -- падшіе сыны падшаго народа. Вы съ безконечно лживыми сердцами и безнадежно порочные. Вы должны сдѣлаться такими, какъ Онъ. Оба мѣстоименія должны стать рядомъ. Распинавшіе должны подняться до Распятаго. Вы должны сдѣлаться такими, какъ Онъ. Вотъ побужденіе, достойное святости Божіей. Оно заставляетъ насъ понять, что вся задача жизни еще впереди, До сихъ поръ мы едва ли даже начали уподобляться Господу, потому что мы начали съ низшихъ побужденій, съ подражанія кому бы то ни было, но вовсе не Господу. Нѣкоторое усовершенствованіе, достигнутое нами благодаря книгамъ или случайнымъ толчкамъ другихъ людей, вовсе не было исполненіемъ воли Божіей, не могло никогда освятить сердца, подобныя нашимъ, и сдѣлать васъ такими, какъ Онъ.

Безъ сомнѣнія, человѣкъ можетъ достигнуть относительно хорошей жизни, даже если онъ еще и не уподобился Христу. Возвышенныя земныя цѣли и побужденія могутъ сдѣлать благородной человѣческую жизнь. Но они никогда не создадутъ святой жизни. Святая жизнь это жизнь, подобная жизни Христа. И къ какимъ бы благопріятнымъ результатамъ ни приводили насъ болѣе низкія побужденія, одного они не могутъ дать намъ жизни, подобной жизни Христа или же духа Христа. Потому что жизнь, подобная жизни Христа, можетъ пріити только отъ Самаго Христа; и духъ Христа приходитъ только отъ него.

Теперь мы переходимъ, наконецъ, къ другому тексту, стоящему отдѣльно въ Словѣ Божіемъ и являющемуся единственнымъ истиннымъ заключеніемъ подобнаго вопроса.

"Вотъ иду исполнить волю Твою, Боже", цитируетъ изъ Давида авторъ посланія къ Евреямъ и прибавляетъ далѣе: "по сей же волгъ освящены мы". Христосъ пришелъ исполнить волю Божію, которой мы и освящены. Потому что воля Божія есть освященіе ваше. Но еврейскій писатель добавляетъ дальше: "по сей же волѣ освящены мы". Какимъ образомъ? "Единократнымъ принесеніемъ тѣла Іисуса Христа". Наше освященіе не въ книгахъ, не въ энтузіазмѣ, не въ личныхъ усиліяхъ и стремленіи къ лучшей жизни. Оно въ единократномъ принесеніи тѣла Іисуса Христа. Оправданіе -- въ единократномъ принесеніи крови Христовой. Освященіе -- въ единократномъ принесеніи тѣла Христова. Оно не вырабатывается, но получается. Освященіе нельзя пріобрѣсти понемногу то изъ одного, то изъ другого отрывка опыта; нѣтъ, если оно приходитъ, оно приходитъ только отъ Христа, и если мы когда-нибудь будемъ освящены, то только потому, что Христосъ живетъ въ насъ. Наше освященіе не результатъ нравственности, не даръ Библіи, даже не даръ Христа, это жизнь Христа, это Самъ Христосъ.

Причина почему мы такъ часто прибѣгаемъ къ низшимъ побужденіямъ для христіанской жизни это несовершенное соединеніе съ Христомъ. Мы беремъ наше ученіе изъ Библіи и нашу увѣренность отъ Христа. Но не находя въ нашихъ сердцахъ Его живаго, свѣтлаго и реальнаго присутствія, мы ищемъ этихъ побужденій въ окружающемъ міръ. Мы отыскиваемъ эти импульсы въ книгахъ, въ трактатахъ, проповѣдяхъ, но тщетно. Ихъ тамъ нѣтъ. "Я Альфа и Омега, начало и конецъ". Начало всего въ волѣ Божіей. Конецъ всего въ освященіи черезъ вѣру въ Іисуса Христа. "По сей же волѣ освящены мы". Между этими двумя полюсами протекаютъ и духовная жизнь, и опытъ христіанина. И ничто не можетъ привести человѣка къ Христу, кромѣ Самаго Христа. Если ваше побужденіе не такъ возвышенно, какъ Христосъ, оно не въ силахъ возвысить васъ до Христа. Вода не можетъ подняться выше своего уровня. "Смотрите, братья, чтобы кто не увлекъ васъ философіей и пустымъ обольщеніемъ по преданію человѣческому, по стихіямъ міра, а не по Христу; ибо въ немъ обитаетъ вся полнота Божества тѣлесно, и вы имѣете полноту въ Немъ, Который есть глаза всякаго начальства и власти" (Кол. И, 8, 9, 10). "Который сдѣлался для насъ премудростью отъ Бога, праведностью и искупленіемъ и освященіемъ" (I Кор. I. 30).

Поэтому "какъ вы приняли Христа Іисуса Господа такъ и ходите въ Немъ".

"Кто хочетъ творитъ волю Его, тотъ
узнаетъ о семъ ученіи отъ Бога ли оно".
Іоан. VII, 17.

Какъ узнать волю Божію.

Всякій, кто пытается слѣдовать Христу, неизбѣжно начинаетъ испытывать чувство все болѣе и болѣе увеличивающагося одиночества своей христіанской жизни. Это происходитъ отъ сознанія особеннаго личнаго интереса, проявляемаго къ нему Христомъ, интереса иногда, повидимому, настолько сильнаго, что христіанинъ чувствуетъ себя какъ бы выдѣленнымъ изъ толпы окружающихъ людей, вырваннымъ изъ среды человѣчества, какъ будто невидимая рука крѣпко схватила его руку и влечетъ его отсюда ближе къ себѣ для болѣе глубокой, для болѣе задушевной дружбы.

Это вовсе не значитъ, что Господь забываетъ ради него Свою многочисленную семью или что онъ какимъ-то образомъ является любимцемъ небесъ; нѣтъ, это происходитъ отъ освящающаго и поистинѣ смиряющаго сознанія, что Господь проявляетъ Себя каждой жалкой человѣческой единицѣ такъ же реально, какъ если бы она была цѣлымъ міромъ; и если въ началѣ своего пути къ Христу онъ чувствовалъ себя единственнымъ погибшимъ, то теперь, слѣдуя со Христомъ, онъ чувствуетъ себя единственнымъ спасеннымъ. Быть можетъ правда, что чѣмъ больше онъ отдается Христу, тѣмъ болѣе онъ чувствуетъ, что и Христосъ весь принадлежитъ ему, хотя при этомъ чувство святаго общенія со всѣми, кто какъ и онъ взываетъ въ своихъ молитвахъ "Отче нашъ", нисколько не уменьшается. Христосъ умеръ за всѣхъ людей, но особенно за него. Христосъ даруетъ Свою любовь, Свое участіе всему міру, но ему особенно. Подобное ощущеніе присуще всякой близкой дружбѣ, а тѣмъ болѣе всеобъемлющей дружбѣ Господа съ Его народомъ.

Но есть еще нѣчто болѣе принадлежащее христіанину, чѣмъ любовь и участіе Господа, нѣчто являющееся чуднымъ символомъ Божественной любви и участія -- это знаніе воли Божіей, знаніе сокровенной воли Божіей. И чѣмъ болѣе сокровенна эта воля Божія, тѣмъ болѣе она является личной. Принадлежащая лично мнѣ часть любви Божіей это только отдѣльная ея доля, равная по количеству и по качеству со всѣми остальными долями, предназначенными всѣмъ людямъ. Но въ волѣ Божіей есть часть, предназначенная лично мнѣ и никому другому. Это уже не частица универсальной воли Божіей, не частица подобная той, какую я имѣю въ универсальной любви, это отдѣльная воля для меня, отличная отъ воли предназначенной остальнымъ людямъ, воля сокровенная, которой никто кромѣ меня не знаетъ, никто кромѣ меня не можетъ знать.

Конечно, какъ мы видѣли это раньше, есть воля Божія одинаковая и для меня, и для каждаго человѣка. Господь возвѣщаетъ Свою волю всему міру въ десяти заповѣдяхъ, въ совѣсти, въ заповѣдяхъ блаженства Христа. Эта моя часть ни для кого не тайна, она универсальна, какъ и Его любовь. Эта воля служитъ каждому человѣку для образованія его характера и для согласованія его съ характеромъ Господа.

Но какъ есть воля Божія для характера, такъ есть воля Божія и для жизненнаго пути человѣка. Какъ есть воля Божія, указывающая что я долженъ уподобиться Господу, такъ есть воля Божія, указывающая гдѣ, въ какомъ мѣстѣ, въ этомъ или иномъ городѣ долженъ я уподобиться Господу. Есть воля Божія, указывающая гдѣ я долженъ быть, чѣмъ я долженъ сдѣлаться, чѣмъ я долженъ заняться завтра. Есть воля, назначающая что мнѣ предпринять, какой трудъ выполнить для Христа, какъ распорядиться своимъ временемъ или своимъ имуществомъ. Это отдѣльная воля Божія для меня лично, для каждаго моего шага, для каждаго поступка воля Божія для всего моего жизненнаго пути.

Если я буду имѣть волю Божію въ характерѣ, моя жизнь можетъ быть великой и полезной, она можетъ сдѣлаться благотворной и почитаемой, даже памятникомъ освящающей силы Божіей. Но она будетъ только жизнью. Какъ бы велика и чиста она ни была, она останется только жизнью, тогда какъ она должна быть миссіей. Всякая жизнь должна быть миссіей.

У Господа начертанъ планъ жизни каждаго человѣка. Опредѣляя на предвѣчномъ совѣтѣ Своей воли судьбу каждаго цвѣтка, каждой песчинки, каждой былинки и мошки, вся жизнь которой не дольше одного часа, Создатель размышлялъ и о васъ, и обо мнѣ. Наша жизнь должна быть постепеннымъ раскрытіемъ этой мысли, подобнымъ развитію маисоваго стебля изъ зерна или цвѣтка изъ медленно раскрывающейся почки. Господь заранѣе предназначилъ чѣмъ мы должны быть, чѣмъ должны сдѣлаться, какъ должны использовать наши дни и годы, наше вліяніе и нашу жизнь. Но всякому изъ насъ дана ужасная возможность отклониться, если мы пожелаемъ, отъ этого плана и построить нашу жизнь по иному плану, по иной волѣ. Почка можетъ развернуться только въ цвѣтокъ, звѣзда можетъ обращаться только по орбитѣ, начертанной Господомъ. Человѣку же дана прерогатива самому избирать свой путь и обязанность избирать его въ Господѣ. Но божественное право избирать всегда казалось человѣку большимъ, чѣмъ обязанность избирать въ Господѣ, и поэтому въ большинствѣ случаевъ онъ получалъ свою жизнь отъ Господа, а свой жизненный путь избиралъ для себя самъ.

Такимъ образомъ мы видимъ, что въ настоящее время существуетъ два класса христіанъ: 1) тѣ, которые имѣютъ волю Божію въ своемъ характерѣ; 2) тѣ, которые имѣютъ волю Божію также и въ своемъ жизненномъ пути. Первые живутъ въ мірѣ для того, чтобы жить. Ихъ жизнь только жизнь. Вторые живутъ въ мірѣ, чтобы служить. Ихъ жизнь -- миссія.

Первые, попросту живущіе въ мірѣ и вырабатывающіе свой характеръ -- какъ бы прекрасно они его ни выработали -- не могутъ понять вполнѣ ясно, что они не исполняютъ воли Божіей. На дѣлѣ они далеки отъ величайшей части воли Божіей. Они понимаютъ универсальную часть, которая образовываетъ ихъ характеръ. Ихъ жизнь, какъ жизнь, можетъ быть въ извѣстномъ смыслѣ истинной и благородной. Но имъ совершенно неизвѣстна сокровенная часть воли Божіей, имъ не слышенъ тайный шопотъ Господа, невѣдомы непрестанныя посланія съ земли на небо: "Господи, что хочешь Ты, чтобы я сотворилъ?" Имъ чуждо радостное сознаніе, что и они участвуютъ въ совѣтѣ Божіемъ, что Господь внимаетъ ихъ вопросамъ, что Онъ даетъ имъ исполнить для Него спеціальное, личное дѣло, какого не дано исполнить никому кромѣ нихъ, они не испытываютъ всего этого, дающаго истинное величіе жизни для Господа и обращающаго въ таинства всѣ обыденныя дѣла. Для нихъ даже и въ лучшемъ случаѣ жизнь пуста и эгоистична, потому что въ ней бездѣйствуютъ истинныя пружины, и самое чудесное въ человѣческой исторіи -- жизненный путь человѣка съ его постепеннымъ развитіемъ, съ его удивительнымъ сцѣпленіемъ обстоятельствъ, съ его трагедіей является необъясненнымъ, непонятнымъ и вѣчной тайной витаетъ надъ ихъ жизнью.

Весьма возможно, что причина, почему столь немногіе имѣютъ Господа въ своемъ жизненномъ пути, въ томъ, что немногіе имѣютъ Господа въ своей жизни. Никто не думаетъ о Господѣ, избирая свой жизненный путь, да и не можетъ думать, пока его жизнь не уподобится жизни Господа. Никто не можетъ даже знать, что такое значитъ имѣть Господа въ своемъ жизненномъ пути, прежде чѣмъ онъ не узнаетъ, что значитъ имѣть Бога въ тайникахъ своего сердца. Нужно вести хорошую жизнь, чтобы узнать волю Божію, и никто, не уподобившійся Христу въ характерѣ, не можетъ знать Христа и въ жизненномъ пути.

Случается поэтому, что отрицаютъ иногда и самый фактъ руководительства Божія въ индивидуальной жизни. Говорятъ, что признавать это значитъ придавать отдѣльной жизни гораздо большее значеніе, чѣмъ ей было предназначено Господомъ при созданіи человѣка. Одна жизнь, разсуждаютъ они, ничуть не значительнѣе какой-либо другой жизни и говорить объ особенномъ промыслѣ, проявляющемся ежедневно и ежечасно, это значитъ умалять величіе и достоинство Господа; на дѣлѣ это значитъ сводить религіозную жизнь къ простому религіозному капризу, а мысль, что человѣкъ можетъ творить волю Божію, къ галлюцинаціи ума.

Есть еще другое возраженіе, менѣе опредѣленное, но все-таки очень опасное, что хотя Св. Писаніе и свидѣтельствуетъ о возможности узнать волю Божію, но, во-первыхъ, это по всей вѣроятности обозначаетъ, что она открывается въ важныхъ обстоятельствахъ, разъ или два за всю жизнь; во-вторыхъ, весь этотъ вопросъ такъ туманенъ и неясенъ, что, принявъ все во вниманіе, человѣкъ поступитъ благоразумнѣе, если станетъ руководиться собственнымъ здравымъ смысломъ и оставитъ въ сторонѣ всю эту таинственность.

Но христіанинъ не долженъ прибѣгать къ подобнымъ жалкимъ предлогамъ, чтобы уклониться отъ вопроса. Ежедневно по поводу самыхъ разнообразныхъ житейскихъ обстоятельствъ возникаетъ передъ нимъ вопросъ: "Какова воля Божія въ этомъ случаѣ?" Какъ хочетъ Господь, чтобы я поступилъ сегодня, какова Его воля по отношенію къ этому вопросу, этому развлеченію, этому предполагаемому дѣлу для Христа? Онъ чувствуетъ, что во всемъ этомъ онъ долженъ сообразоваться съ волей Божіей, что есть опредѣленная воля Божія для него во всѣхъ этихъ случаяхъ, что существуетъ возможность узнать эту волю, что это не только предположеніе, но пунктъ его ученія и вѣры.

Не пытаясь доказывать основательность подобныхъ ожиданій, мы укажемъ просто какъ на фактъ, что существуетъ много орудій, чтобы узнать волю Божію. Между ними есть одно главнѣйшее, настолько превосходящее остальныя своей точностью, что его можно признать единственнымъ, всегда достигавшимъ цѣли. Остальныя всѣ ниже его, грубѣе и часто не достигаютъ цѣли. Иногда они вовсе не открываютъ воли Божіей, а иногда принимаютъ за нее что-либо иное. Но тѣмъ не менѣе, несмотря на свои недостатки, и эти орудія имѣютъ свою цѣнность и являются весьма полезными, какъ вспомогательныя средства при главномъ инструментѣ.

Главнымъ изъ этихъ низшихъ орудій является разумъ и, хотя это только вспомогательный инструментъ, но иногда его вполнѣ достаточно, чтобы открыть тайну воли Божіей. Иногда Господь подвергаетъ вашу жизнь и характеръ извѣстному испытанію, напримѣръ: Онъ ставитъ на вашемъ жизненномъ пути цѣлый рядъ событій. И вдругъ свѣтъ Его, которымъ вы руководствовались, исчезаетъ, и вы должны нѣкоторое время искать вашъ путь при тускломъ свѣтѣ разума. Но это воля Божія, чтобы вы пользовались этимъ разумомъ и, возвысивъ его черезъ освященіе до вѣры, руководствовались его свѣтомъ, пока не появится вновь болѣе ясный лучъ Его воли.

Второе изъ этихъ орудій -- опытъ. Есть много стезей жизни, по которымъ намъ приходилось проходить не разъ. Когда мы шли по нимъ впервые, Божій свѣтъ сіялъ на нихъ и освѣщалъ путеводные столбы по краямъ дороги. Но когда Онъ послалъ насъ на этотъ путь вторично, Онъ предоставилъ намъ идти самимъ безъ Его свѣта, такъ какъ намъ должны были свѣтить эти путеводные огни по сторонамъ дороги.

Затѣмъ, этимъ вспомогательнымъ орудіемъ являются еще обстоятельства. Господь иногда устраиваетъ все вокругъ насъ такъ, что намъ нѣтъ выбора, остается только одинъ выходъ. И по всей вѣроятности этотъ выходъ и будетъ волей Божіей для насъ.

Затѣмъ есть еще орудія: совѣты другихъ, благо другихъ, чужой примѣръ и много другихъ фактовъ и принциповъ, которые создаютъ нравственность человѣка. Если все это не всегда помогаетъ открыть чего хочетъ Господь, то часто является достаточнымъ, чтобы опредѣлить, чего Онъ не хочетъ.

Но даже самыя лучшія изъ этихъ орудій имѣютъ сами по себѣ мало значенія. Въ концѣ концовъ приходится обратиться къ единственному главному орудію, которое дополняетъ открытія этихъ меньшихъ орудій и даже замѣняетъ ихъ по своему усмотрѣнію своимъ собственнымъ свѣтомъ, силой и правдой. Оно подобно сильнѣйшему телескопу, который можетъ видѣть въ небесахъ среди полнаго мрака и открывать путь самыхъ отдаленныхъ звѣздъ, тогда какъ всѣ остальные видятъ только слабый туманный свѣтъ, показывающійся на мгновеніе то здѣсь, то тамъ между облаками.

И это могучее орудіе для открытія воли Божіей, орудіе способное проникать въ области недоступныя разуму и наблюденію, гдѣ память безсильна и гдѣ руководящая рука обстоятельствъ не помогаетъ достичь цѣли, это орудіе носитъ названіе рѣдко связываемое съ такой великой цѣлью, названіе понятное каждому ребенку; при этомъ случается иногда, что дѣтская рученка оказывается способной привести въ движеніе это изумительное, могущественное орудіе, тогда какъ всѣ остальныя руки тщетно пытаются сдѣлать это.

Названіе этого орудія -- послушаніе. Послушаніе, по извѣстному выраженію, это органъ духовнаго знанія, какъ глазъ -- органъ тѣлеснаго зрѣнія, умъ -- интеллектуальнаго зрѣнія, такъ органомъ духовнаго видѣнія является эта дивная сила -- послушаніе.

Это одно изъ великихъ откровеній Библіи міру. Это чисто библейская мысль. Философія никогда не могла дойти до столь простой и въ то же время столь возвышенной истины. И хотя истина эта была извѣстна во времена Ветхаго Завѣта, была написана въ ветхозавѣтныхъ книгахъ, но только Іисусу Христу было предоставлено вполнѣ раскрыть ее міру и добавить къ Своему ученію другую нисшедшую съ небесъ на землю истину, что тайна воли Отца скрыта въ словѣ "повинуйтесь".

Всякому изъ насъ извѣстно при какихъ обстоятельствахъ Христосъ сообщилъ міру это великое открытіе.

Наступилъ празднікъ Кущей въ Іерусалимѣ, когда Іисусъ вошелъ въ храмъ и началъ учить. Толпа Іудеевъ, окружавшая Его, удивлялась Его словамъ, полнымъ необычной мудрости. Онъ не претендовалъ на ученость. Онъ не имѣлъ ученой степени ни одной изъ раввинскихъ школъ. Ему не были доступны священныя книги Его народа. И однако этотъ пришелецъ изъ Назарета смутилъ мудрѣйшіе умы Іерусалима, объясняя спокойно и свободно истины, какія не приходилось слышать доселѣ этимъ стѣнамъ храма. Тогда "Іудеи дивились, говоря: какъ Онъ знаетъ писаніе не учившись?" Какимъ особеннымъ органомъ знанія долженъ былъ обладать Онъ, разъ Онъ зналъ не учившись? Не учившись -- они не знали, что Христосъ учился. Имъ была неизвѣстна школа въ Назаретѣ, Учитель которой былъ въ небесахъ, классной комнатой которой служила мастерская плотника, предметомъ науки -- воля Отца. Они не знали, что сокровенныя истины должны приходить отъ Бога, а мудрость свыше съ небесъ.

То, что они знали, они пріобрѣли изъ книгъ или услышали изъ человѣческихъ устъ. Имъ не было извѣстно ни одно пособіе кромѣ ума, ни одно орудіе для познаванія небеснаго кромѣ употреблявшихся въ ихъ школахъ, Но Христосъ указываетъ на духовный міръ лежащій дальше и разсказываетъ о духовномъ взорѣ, читающемъ все скрытое въ его глубинѣ и открывающемъ тайны божіи. "Мое ученіе не Мое, но пославшаго Меня" и "Мое сужденіе истинно", говоритъ Онъ, "потому что Я ищу не Мою волю, но волю пославшаго Меня Отца". И чтобы люди не подумали, что этотъ великій опытъ предназначенъ не для нихъ, Онъ говоритъ всякому человѣку, ищущему знать волю Божію: "Кто хочетъ творить волю Его, тотъ узнаетъ о семъ ученіи отъ Бога ли оно".

Слово ученіе употреблено здѣсь не въ томъ смыслѣ, въ какомъ мы употребляемъ его. Это не доктрина теологіи. "Кто", т. е. всякій человѣкъ узнаетъ волю Божію, если захочетъ творить ее. Это Божіе ученіе, Божіе разумѣніе. Всякій человѣкъ, желающій творить Его волю, узнаетъ мысль Господа, онъ узнаетъ ученіе и волю Господню.

Весь смыслъ этого текста лежитъ поэтому въ словѣ "хочетъ". И отвѣтъ Христа на вопросъ, какъ узнать волю Божію? можетъ быть выраженъ такъ: "Если кто хочетъ творить волю Божію, тотъ узнаетъ ее", или еще проще: "если кто искренно старается творить волю Божію, тотъ узнаетъ ее".

Отношеніе всего этого къ послушанію въ томъ, что желаніе творить волю является высшей формой послушанія. Это духъ и сущность послушанія. Есть въ мірѣ извѣстнаго рода послушаніе, которое вовсе не есть истинное послушаніе, потому что актъ послушанія на лицо, а духъ повиновенія отсутствуетъ.

"У одного человѣка", читаемъ мы въ Библіи, "было два сына; и онъ, подошелъ къ первому, сказалъ: сынъ! пойди сегодня, работай въ виноградникѣ моемъ. Но онъ сказалъ въ отвѣтъ: не хочу; а послѣ,

раскаявшись, пошелъ. И подошелъ къ другому, онъ сказалъ то же. Этотъ сказалъ въ отвѣтъ: иду, государь; и не пошелъ. Который изъ двухъ исполнилъ волю Отца" Послушаніе здѣсь выставлено въ его истинномъ значеніи, какъ принадлежность воли. И кто имѣетъ послушную волю, искреннее, истинное и смиренное желаніе повиноваться, тотъ узнаетъ изъ ученія или указанія отъ Бога ли оно.

Теперь взглянемъ, какъ мы должны были бы поступить, если бы намъ пришлось примѣнить на практикѣ это правило. Предположимъ, что передъ нами встаетъ на нашемъ пути какое-нибудь затрудненіе. Оно лежитъ на самомъ порогѣ нашей жизни, и мы не можемъ приступить къ нашему обычному еженедѣльному труду, не справившись съ нимъ. Быть можетъ, уже давно въ нашей душѣ начали скопляться сомнѣнія относительно какого-нибудь пустяка нашей дѣловой жизни, теперь эти сомнѣнія не покидаютъ нашихъ мыслей, безпокоятъ нашу совѣсть и преслѣдуютъ насъ даже во время молитвы. Или вдругъ обстоятельства складываются такъ, что намъ нужно сдѣлать выборъ между тѣмъ или другимъ путемъ. А иногда просвѣтлѣніе нашей духовной атмосферы и увеличивающійся свѣтъ Божій заставляютъ насъ чувствовать, что мы неправы, тогда какъ разумъ не можетъ согласиться и произнести осужденіе. Во всякомъ случаѣ что то бременемъ ложится на нашу душу, заставляетъ ее работать, страдать, отказываться; являются альтернативы, въ которыхъ мы должны разобраться, иное принять, иное отбросить. Предположимъ, что мы или кто-либо иной находимся въ подобныхъ обстоятельствахъ, и у насъ является вопросъ: какимъ образомъ точно отдѣлить свѣтъ Божій отъ нашего свѣта, наши мысли отъ Его мыслей, чтобы быть увѣренными, что мы слѣдуемъ Его волѣ, а не отраженію нашей собственной?

Естественно, что прежде всего мы постараемся внимательно осмотрѣться вокругъ, собрать какъ можно больше матеріаловъ для рѣшенія этого вопроса со всѣхъ точекъ зрѣнія, станемъ взвѣшивать выводы, подводить итоги всѣмъ "за" и "противъ", пока, наконецъ, не придемъ къ самому вѣрному заключенію. Но этотъ способъ рѣшать дилемму, способъ естественнаго человѣка. Духовный человѣкъ изберетъ совершенно иной путь. Этотъ путь, скажетъ онъ, совершенно игнорируетъ религію и дѣлаетъ исключеніе только въ единственномъ случаѣ, признавая нѣчто божественное въ разумѣ; и хотя весьма вѣроятно, что духовный человѣкъ самъ достигнетъ свѣта посредствомъ разума, но онъ придетъ къ этому выводу совсѣмъ инымъ путемъ, и выводъ будетъ весьма вѣроятно совершенно иной.

Его выводъ будетъ также лучшимъ, болѣе правильнымъ. Не религіозный методъ можетъ оказаться несостоятельнымъ, и настоящій органъ знанія воли Божіей можетъ настолько ослабѣть отъ бездѣйствія, что даже разумъ въ его рукахъ не достигнетъ цѣли. Воля Божія никогда не можетъ обитать въ сердцѣ, не вполнѣ принадлежащемъ Господу; и разумъ при такомъ сердцѣ является недостаточнымъ орудіемъ и не можетъ безошибочно найти волю Божію, потому что область, гдѣ обитаетъ воля Божія, доступна только послушанію.

Поэтому духовный человѣкъ начнетъ свои поиски со стороны совершенно противоположной. Онъ начнетъ ихъ не вокругъ, но внутри себя. Онъ не займется наблюденіемъ окружающихъ обстоятельствъ. Онъ посвятитъ свои силы самому серьезному, самому тщательному самоанализу. Тутъ нельзя воспользоваться удобнымъ и безпечнымъ способомъ обходить трудные вопросы. Тутъ требуется узнать самое высокое, самое священное въ небесахъ, требуется укрѣпить сердце для величайшей и суровѣйшей жертвы на землѣ -- укрощенію непокорной человѣческой воли, пока она не станетъ согласоваться съ волей Божіей. Это значитъ, что нужно ревниво и заботливо слѣдить за своимъ сердцемъ, сохраняя его для Господа. Это значитъ, что наши скрытыя желанія должны быть одно за другимъ вырваны съ корнемъ и возрождены Христомъ, что слабѣйшія наклонности души, оживленныя духомъ Божіимъ, должны быть готовы облечься силой воли и быть способными дѣйствовать во что бы то ни стало. Нужно болѣе всего на свѣтѣ бояться, чтобы душа не потеряла чувствительности къ Богу, чтобы Господь никогда не нашелъ нашъ слухъ тупымъ и неспособнымъ услышать Его слова, чтобы наши сердца всегда были готовы повиноваться Господу и творить всякую Его волю.

Когда мы достигнемъ всего этого размышленіемъ, самоанализомъ, освященіемъ и силой Духа Святаго, тогда мы въ нашей ежедневной молитвѣ можемъ просить Господа, чтобы Онъ далъ намъ узнать Его волю; и когда сердце наше будетъ приготовлено подобнымъ образомъ, и когда своенравная воля, смирившись черезъ жертву и терпѣніе, готова отдать все Господу, тогда воля Божія можетъ открыться предъ нами на каждомъ поворотѣ жизненнаго пути и сдѣлаться нашей не только въ нашихъ священныхъ стремленіяхъ, но и на дѣлѣ.

Отыскивать же волю Божію съ помощью такого орудія не представляетъ никакого труда. Воля Божія лежитъ на каждомъ поворотѣ пути; но если намъ случится иногда, какъ мы упоминали уже раньше, остановиться въ недоумѣніи, то пусть разумъ постарается изслѣдовать этотъ феноменъ такъ тщательно, такъ полно, такъ усердно, какъ будто бы не было надежды, что когда-нибудь придетъ свѣтъ свыше; и тогда пусть человѣкъ спокойно ждетъ, пока чудесная распознавающая способность души, этотъ глазъ, свѣтящійся во всякомъ цѣльномъ сердцѣ и направленный прямо къ Богу изъ глубины всякой желающей души, не направитъ его на одинъ отдаленный пунктъ, быть можетъ и невидимый всему окружающему міру, но на которомъ сосредоточены всѣ лучи воли Божіей.

Какимъ образомъ соприкасается это конечное съ безконечнымъ, какимъ образомъ невидимая воля Божія открывается земному сердцу, это должно остаться навсегда неизвѣстнымъ. Ни одному человѣку, но только Духу Божію извѣстенъ точно тотъ таинственный пунктъ въ подготовленномъ и желающемъ сердцѣ, гдѣ встрѣчается земное съ божественнымъ, гдѣ въ концѣ концовъ воля человѣческая сливается съ волей Божіей.

Духъ дышитъ, гдѣ хочетъ. "Мы слышимъ его голосъ, но не знаемъ откуда приходитъ и куда уходитъ". Когда всѣ страсти побѣждены, когда ни одна мысль не тревожитъ душу, и всѣ способности затихаютъ въ ожиданіи Господа, тогда духовный взоръ нашъ можетъ уловить въ душѣ какое-то нѣжное движеніе, какую-то мысль, колеблющуюся какъ листъ, движимый невидимымъ дуновеніямъ воздуха и указывающій, что здѣсь присутствуетъ Господь. Открываютъ намъ волю Божію не тишина, не невидимое дуновеніе, не проявившаяся мысль, но эти три тайны всѣ вмѣстѣ. Правда, воля Божія не уничтожаетъ, но освѣщаетъ нашу мысль. Но только когда Господь посылаетъ ангела возмутить воду, будемъ вѣровать что это рука ангельская и сила небесная возмутили воды нашей души.

Постараемся же только поддерживать наши сердца въ готовности познать волю Божію, постараемся только не угашать въ себѣ желанія знать ее, желанія творить ее, и насъ не станутъ смущать вопросы о томъ, какъ можетъ прійти эта воля, не будутъ страшить тѣ случаи, когда небесный свѣтъ исчезаетъ на время.

Но не забудемъ, что нужна хорошая жизнь, чтобы желать творить волю Божію. Нужна хорошая жизнь, чтобы творить волю Божію; но нужна еще лучшая жизнь, чтобы желать творить ее. Имѣть это желаніе еще болѣе рѣдкая благодать, чѣмъ возможность творить волю Божію. Случается, что человѣку желающему и готовому творить волю Божію не дано ничего сдѣлать, и ему остается согласиться ожидать; гораздо легче творить волю Божію, чѣмъ быть готовымъ ничего не дѣлать, гораздо легче трудиться для Христа, чѣмъ добровольно согласиться оставить этотъ трудъ. Нѣтъ въ мірѣ ничего болѣе рѣдкаго въ настоящее время, чѣмъ душа истинно расположенная творить волю Божію; но въ тоже время самое достойное, къ чему человѣкъ долженъ стремиться, это желаніе желать волю Божію. Для всякой христіанской души нѣтъ болѣе драгоцѣннаго сокровища, чѣмъ прозрачно -- простой механизмъ искренно повинующагося сердца. И если бы мы сохранили въ исправности этотъ механизмъ, То тысячи людей творили бы волю Божію на землѣ такъ, какъ она творится на небесахъ. Тогда Господь былъ бы въ жизненномъ пути многихъ тѣхъ людей, души которыхъ теперь, подчиняясь каждому мѣняющемуся вѣянію жизни, проходятъ безполезно и для Бога, и для людей; тогда не мало христіанскихъ благородныхъ характеровъ, напрасно растрачивающихъ свои добрыя качества, были бы спасены для дѣла Божія.

И когда наступитъ время суда, и все на землѣ и на небесахъ покроется мракомъ, и даже любовь Божія покажется тусклой, какая опора останется тогда, какъ не это желаніе желающаго сердца, эта Господомъ данная, къ Господу направленная воля, которая посреди всѣхъ наиболѣе важныхъ и смущающихъ душу превратностей жизни будетъ твердить:

"Отецъ, я знаю, что вся моя жизнь

"Давно опредѣлена Тобой для меня,

"И я не жду со страхомъ,

"Тѣхъ перемѣнъ, которыя придутъ неизбѣжно.

"Молю лишь Тебя объ одномъ: дай мнѣ желанье

"Всегда готовымъ быть служить Тебѣ".

Оставить комментарий Друммонд Генри (перевод: Без указания переводчика) (yes@lib.ru) Год: 1897 Обновлено: 17/01/2017. 454k. Статистика. Книга очерков: Переводы, Публицистика, Религия Сочинения	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: Сборник бесед. Дурной характеръ Старшій братъ Почему Христосъ долженъ былъ уйти Слово передъ Св. Причащеніемъ Путь къ Отцу Написана по случаю смерти друга Эксцентричность Религіи "Для меня жизнь - Христосъ" Ясновиденіе "Все существующее двойственно" Три факта грѣха Три факта Спасенія Дополненіе къ бесѣдѣ "Три факта грѣха Не удивляйтесь Покаяніе Идеальная жизнь Идеалъ христіанской жизни по Библіи Что такое ваша жизнь? Что такое воля Божія? Отношеніе воли Божіей къ освященію Какъ узнать волю Божію.

Друммонд Генри Идеальная жизнь

Генри Друммондъ

Идеальная жизнь.

Генри Друммондъ1

Дурной характеръ.

Старшій братъ.

Почему Христосъ долженъ былъ уйти.

Слово передъ Св. Причащеніемъ.

Путь къ Отцу.

Написана по случаю смерти друга.

Эксцентричность Религіи.

"Для меня жизнь -- Христосъ".

Ясновиденіе.

"Все существующее двойственно".

Три факта грѣха.

Три факта Спасенія.

Дополненіе къ бесѣдѣ "Три факта грѣха".

Не удивляйтесь.

Покаяніе.

Идеальная жизнь.

Идеалъ христіанской жизни по Библіи.

Что такое ваша жизнь?

Что такое воля Божія?

Отношеніе воли Божіей къ освященію.

Какъ узнать волю Божію.

Друммонд Генри
Идеальная жизнь

Генри Друммондъ¹