Дорошевич Влас Михайлович
Дмитрий Савватеевич Дмитриев

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

В. Дорошевич

Дмитрий Савватеевич Дмитриев

  
   Театральная критика Власа Дорошевича / Сост., вступ. статья и коммент. С. В. Букчина.
   Мн.: Харвест, 2004. (Воспоминания. Мемуары).
   OCR Бычков М. Н.
  
   Мир праху этого мирного человека.
   Что за необыкновенный совместитель!
   Контролер театра Корша, исторический романист и священник.
   Старые москвичи не могут себе представить "старого Корша" без Д.С. Дмитриева.
   "Корша героических времен".
   В коридоре, при входе в партер, с правой стороны -- человек в сюртуке, невысокого роста, очень белокурый, глуховатый на одно ухо.
   С тем недоумевающим и немного растерянным выражением лица, какое бывает у глухих.
   -- Ваш билет!
   У Корша шли оригинальные пьесы.
   Чехова, Невежина, Владимира Александрова и других.
   У Корша были превосходные артисты.
   Давыдов, Киселевский, Рощин-Инсаров, Градов-Соколов, Иванов-Козельский.
   У Корша были великолепные режиссёры.
   Яблочкин, Синельников.
   У Корша не стало ни пьес, ни актеров, ни режиссёров, -- остались одни сборы.
   Сборы остались, несмотря ни на что.
   Москва любит насиженные места.
   А при входе в партер, с правой стороны, бессменно стоял белокурый, глуховатый человек.
   -- Извините. Ваш билет!
   Мимо него проносился, дергаясь, жестикулируя, крича, бурно-пламенный Петр Иванович Кичеев.
   Он умел только проклинать актеров или сравнивать с Сосницким. После первого акта он кричал с пеной на губах:
   -- Градов? Гнать! Помелом гнать со сцены! Из Москвы выслать его в двадцать четыре часа за такую игру! Лишить всех прав состояния.
   После второго:
   -- Градов? Щепкин-с! Щепкин! Второй Щепкин! На площадь его вывести и театр вокруг него построить!
   Медленно проходил, потирая руки и улыбаясь умной и тонкой улыбкой, Николай Петрович Кичеев.
   Если он заходил в антракте к актеру и целовал:
   -- Позвольте вас поблагодарить за доставленное удовольствие!
   Актер знал, что, значит, Николай Петрович назавтра его непременно:
   -- Выругает.
   Бог знает почему, но он любил этот "иезуитизм".
   Проходил "бог корректности" А.Д Курепин.
   Пробегал непременно чем-нибудь, а особенно кем-нибудь увлеченный Н.О. Ракшанин.
   Величественно проплывал "маститый критик" "Московских Ведомостей" С.В. Васильев-Флеров, с морским биноклем через плечо.
   В белых гетрах.
   Величественный.
   Всем видом спрашивая:
   -- Разве я не Сарсэ?
   Литератор Д.С. Дмитриев никогда не написал даже двух слов о театре.
   Там, за плотно прикрытой дверью, играли прекрасные артисты.
   Оттуда доносился взрыв хохота, гром аплодисментов.
   А он сидел в коридоре и обдумывал, вероятно, свои исторические романы.
   Что связывало его с театром такими странными узами?
   Сколько мог ему платить "голуба-Корш"?
   "Рубликов" шестьдесят.
   Но это:
   -- Определенное.
   А литература нечто:
   -- На воде вилами писанное.
   Газеты в Москве вскакивали и лопались, как пузыри на луже после дождя.
   И не появлялась ни одна новая газета без "большого исторического романа Д.С. Дмитриева".
   О, эти милые романы!
   Написанные на ученических тетрадках, четким ученическим почерком.
   "Было прекрасное майское утро.
   На площади в Новгороде шумел народ.
   На возвышение вошел Гостомысл и, по русскому обычаю, поклонился на все четыре стороны.
   -- Тише, тише! -- заговорили в народе, -- дайте боярину Гостомыслу слово молвить!
   -- Он человек старый! -- сказал посадский Иван. -- Пусть молвит!
   -- И почтенный! -- благоразумно добавил горожанин Петр.
   -- Братцы! -- сказал проникновенным голосом боярин Гостомысл. -- Земля наша велика!
   -- Верное слово молвил боярин! -- зашумели в толпе.
   -- Действительно, что земля наша велика!
   -- Не объедешь, -- со слезами приговаривала Мавра.
   -- И обильна! -- продолжал Гостомысл.
   -- И это правильно! -- зашумела толпа.
   -- Правду-матку режет боярин!
   -- Чего только у нас нет! И лесу, и дерева всякого, и ржи, и сена!
   -- И меду! -- добавили другие.
   -- А порядку у нас нет! -- сказал Гостомысл.
   Взвыл народ.
   -- Это действительно! Нет у нас порядку.
   -- Какие же порядки, когда авчирашнего дня на торгу свеклой у меня взяли... -- начала было Мавра, но ее перебили:
   -- Стой! Не замай! Пущай боярин настоящее слово молвит.
   И Гостомысл, по русскому обычаю, поклонившись на все четыре стороны, продолжал:
   -- Что ж, братцы, нам делать?
   Толпа задумалась.
   Продолжение следует".
   И читали.
   Успех "Московского Листка" кружил головы.
   -- Всякому хотелось в Пастуховы!
   "Московские Листки" возникали десятками. Про таких издателей спрашивали:
   -- Этот с чего газету издавать вздумал?
   -- Спать не может.
   -- Почему?
   -- Пастуховские лошади очень громко ржут.
   Возникла "Московская Газета".
   Кое-как питалась розницей, объявлениями. Но денег, чтобы даже объявить в других газетах о своем существовании, не было.
   Сотрудники собрались.
   -- Позвольте, господа! Есть чудеснейший способ бесплатно объявить во всех газетах, что издается, мол, в Москве "Московская Газета"!
   -- Каким манером?
   -- Получить предостережение.
   То были времена "трех предостережений".
   -- Все газеты обязаны будут напечатать, что объявлено "Московской Газете" первое предостережение.
   -- И интерес к газете явится!
   -- Опасная газета!
   Выбрали сотрудника и поручили:
   -- Пиши на предостережение!
   Сотрудник сел и начал писать "смело". Прочли и остались довольны:
   -- Здорово на первом.
   Напечатали и стали ждать. Прошла неделя, -- ничего.
   -- Эх, ты! Под предостережение даже написать не можешь! Пиши вовсю!
   Сотрудник написал вовсю.
   Смело, дерзко, возмутительно.
   "Для верности" даже послали в Главное управление по делам печати несколько экземпляров, чтобы:
   -- Не прозевали!
   Отчеркнули статью красным, синим карандашом, наставили знаков восклицательных, вопросительных. Написали на полях:
   -- Куда мы идем?
   -- Неужели такие вещи позволяют печатать?
   -- Чего смотрит цензура?
   Прошла неделя, -- ничего. Сотрудники возмутились:
   -- Ну, уж, брат! Какой же ты после этого писатель! Тебе говорят: рискуй! Жарь! Основы подрывай! Ты даже предостережения заслужить не можешь!
   Сотрудник принялся в ужасе.
   -- Сибирью пахнет!
   Писал и дрожал:
   -- Вот уж и тележку подали!
   Статью напечатали, отчеркнули, наставили вопросительных, восклицательных знаков, ждут. Назавтра же телеграмма:
   -- Воспретить "Московской Газете" розницу и объявления.
   Последние ресурсы кончились.
   Заложили кое-что из носильного, собрали редактора в Петербург. Явился он в Главное управление по делам печати:
   -- Что? Смело слишком?
   -- Не смело, а глупо. Раз у вас напечатали глупую статью, -- мы не обратили внимания. Другой раз еще глупее, -- опять не обратили внимания. Наконец, в третий раз такую глупую, -- мочи нет!
   Газета начала быстро умирать.
   Все разошлись.
   Кто куда.
   И только в фельетоне печатался "большой исторический роман Д.С. Дмитриева".
   "-- Что же нам теперь с тобой делать? -- спросил Ермак Тимофеевич у своего верного есаула, по прозвищу Кольцо.
   -- А что, -- почесываясь, отвечал Кольцо, -- не покорить ли нам, атаман, Сибирь?
   -- Правильное слово молвил! -- сказал, подумав, Ермак Тимофеевич. -- Сибирь покорить знатно. Только, что ж мы с Сибирью делать-то будем?
   -- А поклонимся ею Грозному царю Ивану Васильевичу! -- сказал есаул Кольцо.
   -- Верное слово сказал! -- воскликнул Ермак Тимофеевич. -- И как это мне раньше в голову не приходило?
   И поцеловал своего верного есаула.
   Продолжение следует".
   И читали.
   Издавалась газета "Голос Москвы". Теперешней только тезка. Сотрудников в ней было трое. Трое молодых людей, лет по 16-ти. Один был:
   -- Корреспондент по газетам.
   Читал в газетах известия:
   "Около города Подольска найден труп убитой неизвестной женщины. В убийстве подозревается мешанин Иванов".
   И "украшал":
   "От собственного корреспондента. Тихая, мирная жизнь нашего богоспасаемого Подольска была нарушена таинственным и в высшей степени романтическим происшествием. На окраине города был найден труп неизвестной молодой женщины чарующей красоты. Незнакомка была одета в бальное кружевное платье, украшенное крупными бриллиантами. Около трупа рыдал богатый местный домовладелец, известный красавец Иванов. "Берите меня! -- сказал он. -- Это я убил ее, мою милую!". Но имени убитой красавицы назвать не пожелал. Ходит много догадок".
   Его спрашивали остальные двое товарищей по редакции:
   -- Что это у тебя всё красавиц убивают? Что ни труп, то красавица!
   Он отвечал с гордостью:
   -- Публика это любит! Чтобы красавиц резали.
   Другой был:
   -- Репортер по объявлениям.
   Читал в "Московских Ведомостях" объявление:
   "Сегодня членом ихтиологического общества г. Иевсеевым будет прочитан доклад "О строении плавников у акулы". Начало в 7 часов".
   Живописал:
   "Вчера в стенах нашего старейшего университета произошло научное событие. Молодой отважный ученый-путешественник г. Иевсеев открыл тайны подводного царства..."
   Он зачеркивал "царство" и для цензурности вставлял: "мира".
   "Открыл тайны подводного мира и дал исчерпывающий доклад о строении плавников у акулы.
   Эта редкая и крайне опасная рыба до сих пор ускользала от изучения наших ученых. С опасностью для жизни молодой отважный ученый исследовал строение ее плавников. Доклад произвел неотразимое впечатление. В науке предстоит переворот".
   И, наконец, третий. Я его знавал:
   -- Сочинителем телеграмм.
   Тогдашнее "Северное телеграфное агентство" за неплатеж денег телеграмм не давало.
   И сотрудник писал:
   "Мадрид, такого-то числа. -- От нашего собственного корреспондента. -- Вспыхнуло восстание кортесов".
   -- А что такое кортесы? -- спрашивали товарищи.
   -- А черт их знает! Во всех газетах пишут, что в Испании есть кортесы. Должно быть, бунтовщики.
   Газета в розницу продавалась. Потому доход.
   Но подписчикам не рассылалась. За неплатежом денег ни разносчикам, ни почте. Издатель ехал в почтамт, получал подписные деньги и отправлялся в трактир Саврасенкова, на Тверском бульваре. Не домой, -- там ждет судебный пристав. Не в редакцию, -- там, наверно, ждал судебный пристав. А в кабинет. Спрашивал ножницы и ветчины.
   Ветчину съедал, а пакет вскрывал, деньги клал в карман, а письма подписчиков с адресами отдавал половому:
   -- Выбросить!
   Даже "корреспондент по газетам", "репортер по объявлениям" и "кортес" один за другим от голода ушли.
   А в газете все еще печатался "большой исторический роман Д.С. Дмитриева".
   "-- Как же мне называть тебя, удалой добрый молодец? -- спрашивал его пан Вишневецкий. -- Не знаю, как звать тебя по имени, как величать по отчеству!
   -- Зовут меня, пан, Дмитрием, а по отечеству прозываюсь Ивановичем, -- дерзко отвечал ему первый самозванец, -- а еще зовут меня Царевичем!
   -- Вот на! -- с недоверием сказал Вишневецкий. -- Где же это видано, чтобы царевичи у простых шляхтичей в слугах служили!
   -- А служил я у тебя в слугах, -- дерзко отвечал первый самозванец, -- потому, что я принужден скрываться.
   Вишневецкий задумался.
   -- Это похоже на правду! -- вымолвил он, наконец. -- Что же теперь ты намерен делать?
   -- А теперь думаю я покорить Россию! -- отвечал первый самозванец.
   -- Твое дело! -- ответил Вишневецкий.
   -- А поможешь ли ты мне? -- спросил первый самозванец.
   Продолжение следует".
   И читали.
   А.Я. Липскеров издавал "Новости Дня".
   Сотрудников не было.
   Причина банальная:
   -- Не хватало денег.
   А.Я. Липскеров говорил знакомым, заходившим к нему поболтать:
   -- Чего так сидите? Взяли бы ножницы, вырезали что-нибудь.
   Знакомые брали ножницы и вырезали из газет, что им нравилось. Метранпаж В.И. Коротков, корректор Дорошевич:
   -- Семь отчетов об одном и том же процессе прислали!
   Сотрудник был один.
   "Корреспондент американских газет" Гиллин. Он писал на каком-то американском языке.
   -- В наш канканисто-шантажисто-салонистый век ультра-кулинарно-комильфотных желудков, железнодорожных тузов-концессионеров, пшютов и вланов обеих столиц".
   Словом:
   А в чем дело, -- неизвестно.
   А в фельетоне газеты печатался "большой исторический роман Д.С. Дмитриева".
   "-- Так неужто ж, -- восклицал Кочубей, -- ты и впрямь, Мазепа, хочешь изменить Государю Петру Великому?
   -- А зачем, -- восклицал Мазепа, мрачно сверкая очами, -- зачем он на почестном пиру таскал меня за усы!
   -- Не дело, брат, ты задумал! -- вздохнув, сказал Кочубей, -- Не идут мне после твоих слов в горло ни мед твой густой, ни брага твоя хмельная, не обессудь на этом!
   И пошел к двери.
   -- Куда же ты? -- спросил его Мазепа, мрачно сверкая очами. -- Или ты не со мною?
   -- Делай, что сам знаешь! -- отвечал загадочно Кочубей. -- А я буду делать, что указывает мне мой долг!
   Мазепа стукнул кулаками по столу.
   Продолжение следует".
   И читали.
   Публика, как корова, пережевывала эти романы.
   -- Бога, Дмитрий Савватеевич, побойтесь! -- восклицал один из издателей. -- Елизавета Петровна у вас десятый фельетон говорит, пока по Тверской в карете едет! Да что ж, Тверская-то в сто верст длиною?!
   Такая литература и такие писатели водятся только в Москве.
   Д.С. Дмитриев читался.
   И очень читался.
   Чем объяснить?
   Вероятно, нашим малым знакомством с историей, нашей большой любовью к истории.
   Мы знаем только Иловайского, и человек, знающий Беллярминова, для нас полон интереса.
   Публика любит:
   -- Поговорить о старине.
   И этой бесхитростной публике нравился бесхитростный Дмитриев, его добрые бабушкины рассказы, бесконечные повести про бояр и изменников.
   Где старина была простодушна, бояре сановиты, изменники сверкали глазами, добрые молодцы удалы, а красные девушки, в конце концов, выходили замуж.
   Тихо и мелко, -- как река Москва.
   Д.С. Дмитриев был последним, отдаленным, слабым эхом Загоскина и Зотова.
   С ним, вероятно, кончилась эта тихая историческая воркотня... Он был все-таки близок к театру. Был литератором.
   Можно было думать, что он окончит тем, что захочет открыть театр, основать газету.
   А он сделался священником.
   Почему?
   Какой переворот совершился в его душе?
   Почему он служил контролером в театре?
   Почему он занимался литературой?
   Мы все знали его десятки лет и не знали совсем.
   Как он жил?
   Откуда он появлялся?
   Куда он уходил?
   Он жил в своей скорлупе.
   Появлялись новые газеты.
   И совсем:
   -- Улитка, высуни рога!
   Откуда-то появлялся Д.С. Дмитриев.
   С ученическими тетрадками, в которых четким, наивным ученическим почерком был написан исторический роман.
   -- Какие смешные гроши ему платили! Платили ли?
   Не знаю.
   Он снова появлялся в тот день, когда газета рушилась.
   Один кричал, что:
   -- Он напишет письмо во все газеты!
   Другой "организовывал протест сотрудников".
   Третий собирался:
   -- Застрелить издателя!
   А Д.С. Дмитриев так же тихо, скромно, мирно говорил:
   -- У меня тут полрукописи осталось ненапечатанной. Нельзя ли получить?
   Бережно складывал ученические, затрепанные в наборной тетрадки и куда-то уходил.
   До новой газеты.
   В свою скорлупу.
   Он скромно начал контролером в театре и скромно кончил в вагоне трамвая.
   Я знал его добрых 30 лет и с интересом послушал бы, если бы кто-нибудь рассказал мне:
   -- Что такое был Дмитрий Савватеевич Дмитриев.
   Мне кажется, что и в жизни для него было, как в театре Корша.
   Там, за дверью, играли превосходные и ужасные актеры, ставились и рушились грандиозные и ужасные пьесы, раздавались взрывы безумного хохота, стоны, громы аплодисментов, бури свистов, люди скрежетали зубами, пели победные песни, все волновались, кипели, неистовствовали.
   А он сидел в коридоре и обдумывал свои бесконечные, как старинное вязание, исторические романы.
   А, может быть, это истинная мудрость!
   -- Блаженны далекие от жизни.
  

КОММЕНТАРИИ

  
   Театральные очерки В.М. Дорошевича отдельными изданиями выходили всего дважды. Они составили восьмой том "Сцена" девятитомного собрания сочинений писателя, выпущенного издательством И.Д. Сытина в 1905--1907 гг. Как и другими своими книгами, Дорошевич не занимался собранием сочинений, его тома составляли сотрудники сытинского издательства, и с этим обстоятельством связан достаточно случайный подбор произведений. Во всяком случае, за пределами театрального тома остались вещи более яркие по сравнению с большинством включенных в него. Поражает и малый объем книги, если иметь в виду написанное к тому времени автором на театральные темы.
   Спустя год после смерти Дорошевича известный театральный критик А.Р. Кугель составил и выпустил со своим предисловием в издательстве "Петроград" небольшую книжечку "Старая театральная Москва" (Пг.--М., 1923), в которую вошли очерки и фельетоны, написанные с 1903 по 1916 год. Это был прекрасный выбор: основу книги составили настоящие перлы -- очерки о Ермоловой, Ленском, Савиной, Рощине-Инсарове и других корифеях русской сцены. Недаром восемнадцать портретов, составляющих ее, как правило, входят в однотомники Дорошевича, начавшие появляться после долгого перерыва в 60-е годы, и в последующие издания ("Рассказы и очерки", М., "Московский рабочий", 1962, 2-е изд., М., 1966; Избранные страницы. М., "Московский рабочий", 1986; Рассказы и очерки. М., "Современник", 1987). Дорошевич не раз возвращался к личностям и творчеству любимых актеров. Естественно, что эти "возвраты" вели к повторам каких-то связанных с ними сюжетов. К примеру, в публиковавшихся в разное время, иногда с весьма значительным промежутком, очерках о М.Г. Савиной повторяется "история с полтавским помещиком". Стремясь избежать этих повторов, Кугель применил метод монтажа: он составил очерк о Савиной из трех посвященных ей публикаций. Сделано это было чрезвычайно умело, "швов" не только не видно, -- впечатление таково, что именно так и было написано изначально. Были и другого рода сокращения. Сам Кугель во вступительной статье следующим образом объяснил свой редакторский подход: "Художественные элементы очерков Дорошевича, разумеется, остались нетронутыми; все остальное имело мало значения для него и, следовательно, к этому и не должно предъявлять особенно строгих требований... Местами сделаны небольшие, сравнительно, сокращения, касавшиеся, главным образом, газетной злободневности, ныне утратившей всякое значение. В общем, я старался сохранить для читателей не только то, что писал Дорошевич о театральной Москве, но и его самого, потому что наиболее интересное в этой книге -- сам Дорошевич, как журналист и литератор".
   В связи с этим перед составителем при включении в настоящий том некоторых очерков встала проблема: правила научной подготовки текста требуют давать авторскую публикацию, но и сделанное Кугелем так хорошо, что грех от него отказываться. Поэтому был выбран "средний вариант" -- сохранен и кугелевский "монтаж", и рядом даны те тексты Дорошевича, в которых большую часть составляет неиспользованное Кугелем. В каждом случае все эти обстоятельства разъяснены в комментариях.
   Тем не менее за пределами и "кугелевского" издания осталось множество театральных очерков, фельетонов, рецензий, пародий Дорошевича, вполне заслуживающих внимания современного читателя.
   В настоящее издание, наиболее полно представляющее театральную часть литературного наследия Дорошевича, помимо очерков, составивших сборник "Старая театральная Москва", целиком включен восьмой том собрания сочинений "Сцена". Несколько вещей взято из четвертого и пятого томов собрания сочинений. Остальные произведения, составляющие большую часть настоящего однотомника, впервые перешли в книжное издание со страниц периодики -- "Одесского листка", "Петербургской газеты", "России", "Русского слова".
   Примечания А.Р. Кугеля, которыми он снабдил отдельные очерки, даны в тексте комментариев.
   Тексты сверены с газетными публикациями. Следует отметить, что в последних нередко встречаются явные ошибки набора, которые, разумеется, учтены. Вместе с тем сохранены особенности оригинального, "неправильного" синтаксиса Дорошевича, его знаменитой "короткой строки", разбивающей фразу на ударные смысловые и эмоциональные части. Иностранные имена собственные в тексте вступительной статьи и комментариев даются в современном написании.
  

СПИСОК УСЛОВНЫХ СОКРАЩЕНИЙ

  
   Старая театральная Москва. -- В.М. Дорошевич. Старая театральная Москва. С предисловием А.Р. Кугеля. Пг.--М., "Петроград", 1923.
   Литераторы и общественные деятели. -- В.М. Дорошевич. Собрание сочинений в девяти томах, т. IV. Литераторы и общественные деятели. М., издание Т-ва И.Д. Сытина, 1905.
   Сцена. -- В.М. Дорошевич. Собрание сочинений в девяти томах, т. VIII. Сцена. М., издание Т-ва И.Д. Сытина, 1907.
   ГА РФ -- Государственный архив Российской Федерации (Москва).
   ГЦТМ -- Государственный Центральный Театральный музей имени A.A. Бахрушина (Москва).
   РГАЛИ -- Российский государственный архив литературы и искусства (Москва).
   ОРГБРФ -- Отдел рукописей Государственной Библиотеки Российской Федерации (Москва).
   ЦГИА РФ -- Центральный Государственный Исторический архив Российской Федерации (Петербург).
  

ДМИТРИЙ САВВАТЕЕВИЧ ДМИТРИЕВ

  
   Впервые -- "Русское слово", 1915, 29 марта, No 71.
   Дмитриев Дмитрий Савватиевич (1848--1915) -- русский писатель, драматург. Автор многочисленных исторических романов и повестей, написанных в духе массовой, "народной" беллетристики, и пьес для "народных сцен". В 80-е годы служил билетером в Театре Ф.А. Корша. В 1908 г. принял сан священника.
   Яблочкин Александр Александрович (1821--1895) -- русский режиссёр и актер. Работал в провинции, был главным режиссером в Александрийском театре, ставил спектакли в театрах Ф.А. Корша и М.В. Лентовского.
   Синельников Николай Николаевич (1855--1939 -- русский режиссёр, актер, театральный деятель. Работал в провинции и в Москве. В 1900--1909 гг. был главным режиссёром Театра Корша.
   Сосницкий Иван Иванович (1794--1872) -- русский актер. Играл на сцене Петербургского театра, в молодости прославился в ролях молодых фатов, затем -- как мастер отточенных социальных характеристик.
   Курепин Александр Дмитриевич (1846--1891) -- русский журналист, редактор журнала "Будильник" (с 1883 г.), фельетонист газеты "Новое время" (в 1876--1891 гг.).
   О, эти милые романы! -- Имеются в виду такие "исторические произведения" Д.С. Дмитриева как романы "Государева невеста" (М., 1899), "Иван Мазепа" (М., 1899), "Таинственный дом" (М., 1901), "Золотой век" (М, 1902) и др.
   Гостомысл (1-я половина IX в.) -- полулегендарный первый новгородский посадник, который якобы завещал призвать варягов.
   Пастуховские лошади очень громко ржут. -- Имеется в виду материальное преуспеяние издателя "Московского листка" Н.И. Пастухова, позволившее ему завести собственную конюшню. См. также комм. к очерку "Петроний оперного партера".
   "Московская газета" -- выходила в 1882--1884 гг., издание бульварного характера.
   То были времена "трех предостережений". -- Согласно закону о печати 1865 г. и Временным правилам о печати 1882 г., после трех предостережений периодическое издание власть могла приостановить или закрыть.
   Ермак Тимофеевич (умер в 1585 г.) --казачий атаман, завоеватель Сибири.
   "Голос Москвы" -- газета, выходившая в 1885--1886 гг., издание бульварного характера.
   Теперешней только тезка. -- Имеется в виду газета "Голос Москвы", выходившая в 1906--1915 гг., орган партии октябристов.
   "Северное телеграфное агентство" -- работало в Петербурге в 1882--1894 гг., выпускало бюллетень с телеграммами, распространявшийся по подписке.
   Кортесы -- парламенты в Испании и Португалии (до 1911 г.).
   ...пшютов и вланов (от фр. vlan -- трах! бац!) -- хлыщей и проходимцев.
   Кочубей Василий Леонтьевич (1640--1708) -- деятель украинской казацкой генеральной старшины, предупредил Петра I о готовившейся измене гетмана Мазепы, был казнен последним.
   Мазепа Иван Степанович (1644--1709) -- гетман Украины (1687--1708).
   Петр Великий, Петр I (1672--1725) -- русский царь, первый российский император (с 1721).
   Елизавета Петровна (1709--1761) -- российская императрица с 1741 г.
   Иловайский Дмитрий Иванович (1832--1920) -- русский историк, автор многих научных трудов, а также популярных учебников по русской и всеобщей истории для средней школы.
   Беллярминов Иван Иванович (1837--?) -- русский историк, педагог, автор учебников "Курс русской истории", "Курс всеобщей истории" и др.
   Загоскин Михаил Николаевич (1789--1852) -- русский писатель, автор популярных исторических романов, зачинатель русского исторического романа как жанра.
   Зотов Рафаил Михайлович (1795--1871) -- русский писатель и театральный деятель, автор исторических романов, рассчитанных на непритязательного читателя.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru