Дон-Аминадо
"Шарлотта Кордэ"

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:


   repl
   Дон-Аминадо. Наша маленькая жизнь: Стихотворения. Политический памфлет. Проза. Воспоминания
   M., "ТЕРРА", 1994.
  

"ШАРЛОТТА КОРДЭ"

   Это было в Москве.
   Где-то далеко,-- за тысячи верст от веселившейся Вальтасаровым весельем столицы,-- описывая кровавые зигзаги свои, неуклонно и изо дня в день судорожно сокращался русский фронт.
   Переполненными приходили санитарные поезда, в лазаретах не хватало места для раненых.
   И уже поднимался ропот в народе, обманутом и прозревавшем.
   Но не менее, чем лазареты, были полны театры; в снегу синевших вечеров плясали электрические пятна кинематографов; на благотворительных базарах танцевали до упаду в пользу ослепших и безногих; гремела музыка и малиновым звоном звенели троечные колокольцы по утоптанной Стрельницкой дороге.
   И все это прошло, оставив только смутные тени в человеческой памяти.
   Но один образ,-- ярче других,-- запечатлелся в душе неизгладимой печатью.
   Кузнецкий мост.
   Отделанное по последней моде кафе Сиу.
   И за зеркальным окном, опершись на мраморный столик, уставленный серебром и гвоздиками,-- белотелая крупитчатая дама в шелках, в соболях, перьях страусовых.
   Меланхолический сапфир и огромный, жадный бриллиант, переливаясь, сверкают на безукоризненных пальцах.
   Перед дамою -- узкий хрустальный бокал, а в нем гренадин темно-алый.
   И, грациозно вытянув накрашенные губки, тянет она через соломинку блаженный напиток.
   Потянет немного, кружевным платочком губки оботрет и, прищурив красивые глаза, чрез стекла прохожих разглядывает.
   А мимо окон несутся сани, темнеют медвежьи полости, громыхает неуклюжий автомобиль, нагруженный ранеными.
  

2

   Киев.
   Осчастливленной страной правит его светлость, ясновельможный пан гетман.
   На улицах продают портреты императора Вильгельма, императрицы Августы, кронпринцессы Луизы и короля баварского.
   Военный оркестр в прусской униформе рассыпает и серебро и медь на думской площади.
   Какой-то пан хорунжий и пан сотник, с желто-голубыми нашивками на новеньких казакинах, лихо заломив шапки набекрень, скачут бешеным галопом по самому тротуару.
   Сентябрьское солнце ласково и благосклонно.
   На Крещатике, в кафе Семадэни, за зеркальными окнами, опершись на мраморный столик, уставленный серебром и цветами, сидит белотелая красивая дама в шелках, в соболях, в страусовых перьях.
   Перед ней -- гренадин в хрустальном бокале, и пьет она его через соломинку медленно и осторожно, грациозно вытянув накрашенные губки.
   Отопьет немножко, поднесет к устам кружевной платочек и, прищурив глаза, через стекла прохожих разглядывает. А мимо окон маршируют ганноверские стрелки, саксонский ландвер, баварский ландштурм, проезжает в открытой коляске обожаемый народом ясновельможный гетман, проходят какие-то бесконечные молодые люди, все -- бритые и все -- веселые.
  

3

   Это было в Одессе.
   Чернели галки на обнаженных верхушках Александровского парка.
   Радостный и шальной прилетал ветер с весеннего моря, срывал совсем несчастную прошлогоднюю веточку на старой акации и улетал снова.
   Огромный город, многоязычный и легкомысленный, старался не вспоминать о прошлом, не желал загадывать о будущем и хотел жить только настоящим, ненадежным, неверным, но сладостным, как теплый ветер с весеннего моря.
   Газеты пестрели мрачными заголовками -- на них не обращали внимания; в порту выгружали ослов, мулов и снарядные ящики -- на них только глазели с праздным любопытством; вылезали из каких-то неведомых щелей пересыпанные нафталином генералы и объявляли мобилизацию, на которую всем было -- наплевать; иностранные миссии брали взятки через опереточных певиц -- и об этом только беззаботно сплетничали и рассказывали совершенно свежие анекдоты...
   Ибо город хотел жить сегодня и ему было все равно, что будет завтра.
   Уже появились на лотках первые фиалки, наполнявшие воздух усталым и нежным благоуханием.
   И в кафе швейцарского гражданина Фанкони, за зеркальными окнами, опершись на мраморный столик, уставленный серебром и цветами, сидела все та же незнакомая, но уже примелькавшаяся глазам дама -- в шелках, в соболях, в драгоценностях,-- и алел гренадин перед нею в хрустальном бокале, и она тянула его через соломинку, медленно и осторожно, чтобы не смыть краску со своих грациозно вытянутых губок.
   А мимо окон маршировали пелопоннесские гвардейцы, в причудливых туфлях с белыми помпонами, черные, сверкавшие белками, тюркосы, гарцевали на рыжих кобылах зуавы в красных рейтузах и с полумесяцем на голубых плащах, и, звонко хохоча, целыми ватагами проходили южные девушки в легких платьях в горошинах.
  

4

   Город проливов и контрразведок, неприбитых щитов и прибитых магометан, город Пророка и порока, зловоний и благовоний, греческих свадеб, армянских похорон, баклавы и мастики, город, куда сбегаются и откуда бегут,-- благословенный город Константинополь.
   Столпотворение броненосцев, миноносцев и траллеров.
   На набережных -- стон. В меняльных лавках -- стон. В паспортных бюро -- стон. В мраморных банях -- стон. И в прохладных, суровых мечетях -- заунывный, унылый и протяжный стон. И вообще, как у Некрасова сказано: "Выдь на Волгу, чей стон раздается над широкою русской рекой"?!
   Единственное место, где никто не стонет, а наоборот, все неизвестно чему радуются,-- Grand rue de PerБ! По этой именно улице проезжают армянские похороны, греческие свадьбы и проходят запуганные турецкие манифестации.
   И, наконец, здесь, на Большой улице Перы, сверкают зеркальные стекла кофейни Токатлиана, куда, как в гигантскую воронку, стекаются ручьи и потоки человеческой алчности и человеческой праздности.
   И здесь, за огромным окном, склонив страусовые перья на мрамор, уставленный серебром и цветами, сидит она, собирательная дама с Севера,-- в шелках, в жемчугах и в мехах своих.
   И как всегда, и как везде,-- перед нею бокал с гренадином, который она тянет через соломинку, грациозно вытянув свои свеженакрашенные губки.
   А мимо окон проходят, словно во сне, приснившемся богине Клио, недолговечные властители судеб цареградских: начинающие опохмеляться французы, безнадежно упившиеся англичане, тупые американские сверхчеловеки, многопернатые итальянцы и счастливые тезоименинники -- греки.
  

5

   И вот Париж.
   Этап этапов, и город мира, и мозг человечества, и сердце вселенной, и еще, кажется, какая-то точка: не то прогресса, не то цивилизации!
   Уже пережиты Версаль, и Сан-Ремо, и Гайт, и Булон, и Брюссель, и Спа пережито.
   История не движется, а бешено галопирует.
   Несется вскачь, берет барьеры, перепрыгивает рвы, перелетает через горы и ломает ноги на ровной дорожке.
   Но и шаблон, и Мильеран, и армистис, и грев, и Поль Дешанель, и марон-гляссе,-- разве не одинаково чужою музыкой звучат все слова в Париже для розового уха белотелой дамы, танцующей в Мак-Магоне, одевающейся у Ланвэна, причесывающейся у Робера и за мраморным столиком у Прекатлана пьющей через соломинку свой темно-алый гренадин?!
   "Я имени ее не знаю".
   И не в имени суть, да и имен у ней много. Разве недостаточно того, что она бежала с севера и, вот уже два года, все время бежит, ненадолго останавливаясь то там, то тут, чтобы поднести к накрашенным губкам добрый прохладительный напиток?! Разве не достойно удивления, что в тяжком пути своем она свято сберегла и шелка, и меха, и, как слезы, крупные бриллианты, и последнее средство утопающих, свою соломинку!..
   И, право, я простил бы ей социальные несправедливости, и всю беспечность, и все равнодушие, и сытость крупитчатого тела, и пресыщенность пустой души, и то, что муж ее не Иван Калита, и еще многое другое простил бы, лишь бы нам увидеть ее снова с соломинкой в гренадине, но не у Токатлиана, и не у Прекатлана, не у Фанкони, и не у Семадэни, а на Кузнецком мосту, близ проезда Неглинного.
  
   1920

ПРИМЕЧАНИЯ

Рассказы и фельетоны, не вошедшие в книгу "НАША МАЛЕНЬКАЯ ЖИЗНЬ"

   "Шарлотта Кордэ".-- ПН, 28 июля, 1920. С. 2. Шарлотта Корде д'Армон (1768--1793) -- французская дворянка, убившая Марата. Валтасар -- сын последнего царя Вавилона; когда Валтасар пировал, на стене появилось пророчество, предвещавшее его гибель; погиб при взятии Вавилона персами. Императрица Августа -- Августа Виктория, принцесса Шлезвиг-Зонденбург-Августенбург (1858--1921), с 1881 императрица. Кронпринцесса Луиза -- принцесса, дочь Вильгельма II. Король баварский -- либо Людвиг III Виттельсбах (ум. в 1921), свергнут в 1918 г., либо Альфонс Баварский (1862--1933). Хорунжий -- начальный офицерский чин в казачьих войсках русской армии. Сотник -- офицерский чин в казачьих войсках, соответствующий чину поручика в регулярной армии. Кафе Семадэни -- Б. А. Семадени, хозяин ресторана и кафе. Гренадин -- сироп. Ландвер -- военнообязанные третьей очереди. Фанкони -- владелец кофейни в Одессе. Пелопоннесские гвардейцы -- т.е. греческие гвардейцы. Тюркосы -- турецкие войска. Зуавы -- вид легкой пехоты во французских колониальных войсках, которые формировались из французов и арабов. Траллер -- тральщик. "Выдь на Волгу, чей стон раздается над широкою русской рекой" -- неточная цитата из стихотворения Некрасова "Размышления у парадного подъезда". Grand rue de PerБ!-- Большая улица Пера! Пера -- квартал в Стамбуле. Клио -- муза истории (греч. миф.) Сан-Ремо -- город в Италии. Армистис -- перемирие. Грев -- прививка. Марон-гляссе -- маринованные каштаны в сахаре. "Я имени ее не знаю" -- арноэо Германна из оперы П. И. Чайковского "Пиковая дама".
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru