Lib.ru/Классика: Дюрюи Жорж. Парии

ПАРІИ.

Разсказъ Жоржа Дюрюи.

Первый актъ Гугенотовъ только что кончился. Раздались съ верхней галлереи жидкіе апплодисменты, заглушаемые шумомъ падающаго занавѣса. Оркестръ, торопливо покидаемый музыкантами, залъ, гдѣ зрители поднялись всѣ сразу, напоминали громадный встревоженный муравейникъ. Повернувшись спиною къ сценѣ, старцы, бесѣдуя между собою и осматривая, въ то же время, ложи, показывали бѣлоснѣжныя груди своихъ рубашекъ, вмѣсто затылковъ цвѣта слоновой кости. Въ первомъ и второмъ ярусахъ женщины въ брилліантахъ и цвѣтахъ появлялись внезапно изъ полутѣни, царствующей въ аванъ-ложахъ, стояли минуту неподвижно въ красивыхъ, живописныхъ позахъ, освѣщенныя потоками свѣта, бросаемаго люстрой, небрежно садились въ барьеру ложи и съ своими обнаженными плечами казались тогда мраморными изваяніями, расположенными полукругомъ.

-----

-- Какъ,-- сказалъ кто-то въ группѣ мужчинъ, собравшейся у прохода въ кресла,-- неужели Клены передали свою ложу?

Три или четыре бинокля направились на интересовавшую ложу, занятую только двумя лицами, мужчиной и дамой. Мужчина былъ маленькій, толстенькій, съ широкимъ лицомъ, съ голубыми глазами на выкатѣ, выражавшими комическое смущеніе. Его дама была высокая, худощавая, угловатая женщина, блуждающій взглядъ которой ни на чемъ не останавливался, какъ будто грустныя думы уносили ее далеко отъ этого веселья.

-- Знаете вы этихъ господъ?

-- Нѣтъ... А вы?

-- Тоже нѣтъ... Мужчина поразительно некрасивъ...

-- Да и дама тоже!... Вотъ такъ парочка!

Одинъ изъ мужчинъ отдѣлился отъ группы, дѣлавшей такія нелестныя замѣчанія, и пошелъ за справками. Черезъ минуту онъ вернулся и сообщилъ своимъ сосѣдямъ то немногое, что ему удалось узнать въ кассѣ, а именно, что ложа No 37 была взята наканунѣ на имя г. Мобургэ. Къ концу антракта человѣкъ сто уже знали имя новыхъ абонентовъ и дѣлали различныя предположенія о ихъ происхожденіи. У., католическій банкиръ, состояніе котораго было основано на разореніи порядочнаго числа христіанъ, говорилъ съ отвращеніемъ:

-- Вы увидите, что это жиды!

Жиды или нѣтъ, но, во всякомъ случаѣ, супруги, повидимому, жили дружно. Весь вечеръ мужъ ухаживалъ за женою, наклонялся къ ней, разговаривалъ, нѣжно смотря на нее своими большими моргающими глазами, предлагалъ конфектъ, фруктовъ. Во второмъ антрактѣ они вышли изъ ложи, буржуазно взявшись подъ руку; ихъ видѣли въ корридорахъ: мужчина съ любопытствомъ разглядывалъ бюсты, прекрасныя мраморныя статуи, благоговѣйно прикасался къ периламъ лѣстницы, восхищаясь красотой и полировкой оникса, заставлялъ жену поднимать голову, чтобы полюбоваться фресками на потолкѣ.

"Они, абоненты, рѣшились показаться въ фойэ и разсматривать рисунки Бодри!"

Это важное нарушеніе приличій обсуждалось со всею строгостью, какой оно заслуживало.

Къ концу представленія, въ первомъ и второмъ ярусахъ и въ креслахъ составилось мнѣніе, что это провинціалы, и надо было посмотрѣть, какимъ презрительнымъ взглядомъ смѣрила ихъ при выходѣ миніатюрная и хорошенькая m-me X., проходя мимо нихъ подъ руку съ барономъ Z., у котораго,-- это знали всѣ, можетъ быть даже и мужъ,-- она была на содержаніи. Они спустились съ лѣстницы, постояли минуту въ нерѣшительности, не зная, повернуть имъ направо или налѣво,-- онъ все съ тѣмъ же растеряннымъ видомъ ночной птицы, застигнутой дневнымъ свѣтомъ, жена съ тѣмъ же ничего не выражающимъ, безсмысленнымъ взглядомъ; онъ, суетясь, задыхаясь, спотыкаясь на каждомъ шагу и путаясь въ шлейфахъ, она, прямая и безучастная,-- и добрались, наконецъ, до круглой залы, съ порфировыми колоннами, гдѣ абоненты ждутъ экипажей. Снова всѣ взгляды устремились на незнакомцевъ, одинокихъ среди этой шумной толпы, нахально разсматривавшей ихъ до той минуты, когда, одѣтый въ прекрасную ливрею, лакей сдѣлалъ имъ знакъ, что карета подана, и толстякъ съ его длинною, костлявою подругой скрылись отъ злобнаго людскаго любопытства.

Кончивъ курсъ въ политехнической школѣ, Мобургэ уѣхалъ лѣтъ двадцать тому назадъ въ Гватемалу, безъ копѣйки денегъ, но съ твердымъ убѣжденіемъ, что свѣтъ, особенно новый, принадлежитъ или долженъ принадлежать инженерамъ. Великая сила имѣть твердое убѣжденіе, при условіи не измѣнять ему. Этотъ добрый упрямецъ, страшно близорукій, застѣнчивый, какъ монахиня, краснѣвшій, когда взглядъ женщины останавливался на немъ на улицѣ,тамъ, гдѣ дѣло касалось его спеціальности, имѣлъ смѣлое и широкое воображеніе. Его преслѣдовали мысли объ удивительныхъ тонеляхъ и каналахъ, страстное желаніе прорыть всѣ перешейки, загородить всѣ проливы, исполнить все то, что не удалось его собратьямъ. Онъ успѣлъ убѣдить правительство Гватемалы въ необходимости построить великолѣпные желѣзные мосты на рѣкахъ, гдѣ никто никогда не проходилъ и не долженъ былъ проходить, и проложить рельсы изъ лучшей стали на протяженіи семи или восьми сотъ киллометровъ въ, странахъ, гдѣ до появленія его усовершенствованныхъ локомотивовъ никогда не возносилось къ небу другаго дыма, кромѣ дыма отъ трубокъ дикарей. Въ Гватемалѣ появились мосты и желѣзныя дороги, оплаченные, впрочемъ, честными капиталистами Франціи, никогда не увидѣвшими больше своего золота, и тѣмъ же ударомъ, какимъ Мобургэ во имя прогресса косвеннымъ образомъ разорилъ нѣсколько своихъ соотечественниковъ, онъ составилъ себѣ крупное состояніе.

У него былъ еще только первый билетъ въ тысячу франковъ,-- труднѣе всего, повидимому, достающійся,-- изъ его перваго милліона, когда онъ познакомился съ француженкой компаньонкой, пріѣхавшей въ Америку съ богатымъ испанскимъ семействомъ. Она была неграціозная, сухая и худощавая до такой степени, что казалось страннымъ, невѣроятнымъ даже, что это не гувернантка-англичанка. Но развѣ я не говорилъ, что онъ былъ близорукъ, а для чего же Господь Богъ и создалъ близорукость, какъ не для того, чтобы заставить людей, страдающихъ ею, смотрѣть, главнымъ образомъ, глазами сердца? Кромѣ того, инженеръ отличался необыкновенною сантиментальностью. Онъ попросилъ и получилъ руку компаньонки, жесткую, худую и сухую руку, показавшуюся ему мягкой и нѣжной; она, можетъ быть, и была мягкой, такъ какъ казалась ему такой, и такъ какъ различные виды предметовъ сами по себѣ не имѣютъ присущей имъ дѣйствительности, а суть на самомъ дѣлѣ только то, чѣмъ дѣлаетъ ихъ иллюзія созерцающаго.

Черезъ нѣсколько лѣтъ супружества, однажды, когда инженеръ старался утѣшить себя въ неимѣніи дѣтей проектами высушить озеро, ради посадки картофеля, жена, скромно опустивъ глаза, объявила ему, что она имѣетъ основанія надѣяться... Она не могла докончить своего радостнаго признанія, такъ какъ толстякъ отъ волненія залился слезами. Пріятно исправлять твореніе Божіе и разводить картофель тамъ, гдѣ природа насадила рыбу, но еще пріятнѣе приближаться къ Богу и подобно Ему даровать жизнь. Поэтому это признаніе возбудило въ инженерѣ больше гордости, чѣмъ онъ когда-либо чувствовалъ при видѣ самыхъ рискованныхъ мостовъ, которые проводилъ надъ пропастями, какъ нить гигантскаго паука. Эта тайна болѣе взволновала его, чѣмъ самая трудная, сложная задача, которую онъ когда-либо разрѣшалъ въ лабиринтѣ своихъ уравненій.

Родилась дѣвочка, страстно любимая родителями, которая черезъ четыре года покинула этотъ міръ такъ же безпричинно, какъ и явилась въ него. Вѣроятно, у Бога есть души съ кочевыми наклонностями, маленькія, любопытныя и безпокойныя души, недовольныя своимъ пребываніемъ на одномъ мѣстѣ и желающія видѣть что-либо новое. Богъ посылаетъ ихъ на землю, говоря: "Поди, посмотри, каково тамъ, а когда надоѣстъ, возвращайся".

И дѣйствительно, въ скоромъ времени тоска по родинѣ овладѣваетъ этими изгнанницами. Онѣ возвращаются туда, неизвѣстно куда, въ какой-нибудь клочокъ голубаго неба... Поэтому-то мы видимъ отцовъ и матерей, рыдающихъ надъ крошечными гробиками и сѣтующихъ на Бога за то, что Онъ отнялъ у нихъ ребенка...

Послѣ смерти дочки инженеръ и компаньонка обратили въ капиталъ свое имущество и покинули Америку. Не зная, куда отправиться, они вернулись въ Парижъ, хотя за столько лѣтъ ихъ отсутствія тамъ ни у того, ни у другаго не осталось ни друзей, ни родныхъ. Но они оба родились тамъ и возвращались теперь туда, подобно тому, какъ раненый звѣрь, чтобъ умереть, инстинктивно бѣжитъ къ тому мѣсту въ лѣсу или равнинѣ, гдѣ было его первое логовище. Мабургэ все еще нѣжно любилъ жену, но, какъ мужчина, онъ уже не такъ горевалъ о потерѣ ребенка. Парижъ развлечетъ ее, думалъ онъ. Онъ не сознавался себѣ, насколько его самого соблазняла мысль насладиться, наконецъ, своими милліонами, вознаградить себя за прежніе тяжелые дни, вернуться богатымъ, какъ набобъ, въ этотъ громадный городъ, который онъ покинулъ бѣднякомъ. Чувства выскочки, скажутъ, пожалуй. Можетъ быть, но, во всякомъ случаѣ, вполнѣ человѣческія чувства. Такъ какъ онъ былъ застѣнчивъ почти такъ же, какъ близорукъ,-- эти два недостатка часто нераздѣльны,-- такъ какъ г-жа Мобургэ, всецѣло поглощенная своимъ горемъ, не хотѣла и слышать о пріемахъ, то супруги рѣшили ни съ кѣмъ не знакомиться, не давать ни обѣдовъ, ни вечеровъ, не дѣлать, наконецъ, ни одного шага, требуемаго свѣтомъ отъ вновь пришедшихъ, желающихъ занять мѣсто на пиру великосвѣтской парижской жизни.

-----

Они пріобрѣли отель въ Елисейскихъ Поляхъ, роскошный отель, полный картинъ и великолѣпной мебели, которыми любовались прохожіе при свѣтѣ лампъ, сквозь длинные тюлевые занавѣсы. Экипажи ихъ были отъ самаго извѣстнаго каретника: черезъ два мѣсяца весь Парижъ зналъ синюю ливрею ихъ прислуги и запряженное парой лошадей, стоющей пятнадцать тысячъ франковъ, ландо, въ которомъ они ѣздили каждый день неизмѣнно одни прокатиться вокругъ озера и проѣхать шагомъ по аллеѣ акацій.

Во французскомъ театрѣ, какъ и въ оперѣ, ихъ ложа была изъ самыхъ дорогихъ, ихъ встрѣчали въ дни первыхъ представсленій во всѣхъ театрахъ. Жена одѣвалась очень просто, выбирая темные цвѣта,-- цвѣтъ ея безутѣшной души,-- но пять нитокъ жемчуга, подарокъ мужа, которыя она носила, чтобы доставить ему удовольствіе, и три брилліантовыя запонки, застегивавшія грудь его рубашки, представляли собою цѣлое состояніе. Зависть, затѣмъ ненависть свѣта не замедлили сказаться противъ этихъ людей, которыхъ всюду встрѣчали, образъ жизни которыхъ доказывалъ громадное состояніе,-- людей, продолжавшихъ жить другъ для друга, не приглашая никого раздѣлить удовольствія, упроченныя за ними этимъ царскимъ богатствомъ.

Кто-то вздумалъ дать имъ прозвища, осмѣивавшія ихъ безобразіе: "гадъ и гадина". Чьей головѣ принадлежало это геніальное изобрѣтеніе, трудно сказать, такъ какъ пятнадцать или двадцать человѣкъ приписывали его себѣ.

Можетъ быть, по примѣру извѣстныхъ древнихъ поэмъ, это было безъименное созданіе, нѣчто самородное, неожиданно являющееся изъ общественной ненависти и злобы, подобно тому, какъ дрянные грибы выростаютъ въ одну ночь на помойной ямѣ.

Какъ бы то ни было, но это гнусное прозвище облетѣло въ нѣсколько дней весь Парижъ. Оно переходило изъ гостиной въ гостиную съ невѣроятною быстротой, распространилось въ клубахъ, проникло въ предмѣстья въ каррикатурныхъ журналахъ, поспѣшившихъ записать и иллюстрировать его, было подхвачено двумя или тремя романистами, хвастающими тѣмъ, что не пропускаютъ ни одного документа, касающагося общественной жизни. Въ театрѣ оно распространялось изъ ложъ въ оркестръ, какъ только появлялись господинъ и госпожа Мобургэ, въ насмѣшливомъ шепотѣ перелетало изъ устъ въ уста на выставкахъ, какъ только ихъ замѣчали. Прелестныя молодыя женщины шептали его другъ другу на ухо, умирая со смѣху,-- такъ это прозвище казалось имъ милымъ и остроумнымъ.

Даже дѣти знали это прозвище: восьмилѣтніе мальчуганы въ Тюльери покидали свои игры въ пескѣ, показывали пальцами на супруговъ и, злыя, какъ ихъ родители и няньки, называли гнуснымъ именемъ: "гадъ и гадина" толстаго господина и худую даму, останавливавшихъ на ихъ счастливыхъ головкахъ грустный и нѣжный взглядъ людей, думающихъ, смотря на чужихъ дѣтей, о потерянномъ ими ребенкѣ.

-----

Эти остроты показались, наконецъ, недостаточными и насмѣшка обострилась въ ненависть противъ этой четы, виновной въ непростительномъ преступленіи -- обладаніи богатствомъ и желаніи жить по-своему, нисколько не заботясь о "свѣтѣ", какъ будто его не существовало. Всѣ лизоблюды,-- ихъ легіонъ въ Парижѣ,-- лишенные вкусныхъ обѣдовъ, на которые ихъ не приглашали г. и г-жа Мобургэ, всѣ, любящіе курить чужія сигары, бывать въ театрѣ въ чужой ложѣ, съ наслажденіемъ тереться вокругъ роскоши, ничего имъ не стоющей, какъ будто часть этого блеска должна была остаться имъ, подобно тому, какъ остается фосфорическій блескъ на пальцахъ дотронувшагося до спичекъ; всѣ эти люди,-- а Богъ свидѣтель, есть ли такіе люди, которые живутъ вокругъ богатаго, какъ паразиты, впившіеся въ шкуру жирныхъ животныхъ, прихлебатели, заемщики,-- люди, извлекающіе выгоду изъ тщеславія и глупости буржуа-милліонеровъ, попрошайки всевозможныхъ сортовъ,-- всѣ возстали противъ безобидной четы.

Невѣрно было бы сказать, что общество отвернулось отъ инженера и его жены, такъ какъ они сами преднамѣренно-упорно держались въ сторонѣ. Но это добровольное уединеніе, въ которое они замкнулись по собственному желанію, вѣроломно объяснили вынужденнымъ съ ихъ стороны общественнымъ презрѣніемъ. Появилась язвительная статья въ наглой газетѣ, носящей названіе Генрихъ IV, заставлявшей одинаково платить -- и очень дорого -- заинтересованныхъ лицъ за оскорбленіе и за лесть. Такъ какъ Мобургэ отказалъ одному изъ литературныхъ мошенниковъ, стоявшихъ во главѣ этой газеты, въ свиданіи, изъ котораго репортеръ надѣялся извлечь выгоду, то этотъ человѣкъ отмстилъ ему, выразивъ, умѣло подобравши ясныя и, въ то же время, темныя слова, имѣющіяся въ запасѣ у подобнаго рода негодяевъ, самыя оскорбительныя подозрѣнія относительно происхожденія милліоновъ, привезенныхъ изъ Америки бывшимъ техникомъ.

Эта статья послужила источникомъ для безчисленнаго количества безсмысленныхъ и недоброжелательныхъ легендъ, жужжавшихъ вокругъ Мобургэ, какъ рой громадныхъ синеватыхъ мухъ, смертельно кусающихся. Разсказывали, что мужъ былъ разбойникомъ на большой дорогѣ въ Мексикѣ, а жена -- публичною женщиной въ Нью-Йоркѣ, что они подожгли и разграбили одно имѣніе, обокрали богатаго англичанина, отравили плантатора, продавали цѣлыми партіями консервы свинины съ трихинами, взрывали суда со всѣмъ экипажемъ, чтобы получить страховыя деньги, и т. д. Тогда началось противъ нихъ настоящее преслѣдованіе. Всѣ наперерывъ старались наносить имъ жестокія оскорбленія, брезгливо сторонились и отвертывали голову при встрѣчахъ съ ними.

Несмотря на очень дорогую плату, имъ необыкновенно трудно было держать прислугу вслѣдствіе насмѣшекъ, которыми осыпали живущихъ у нихъ людей лакеи сосѣднихъ домовъ.

Получались анонимныя письма съ ужасными оскорбленіями. На морскихъ купаньяхъ, куда они поѣхали провести сезонъ, одна дама наказала свою маленькую дочку за то, что та позволила ласкать и цѣловать себя гулявшей на морскомъ берегу "гадинѣ".

Нашли возможность даже помѣшать имъ купаться: какъ только супруги входили въ воду, составлялась группа мужчинъ и женщинъ, направлявшихъ на нихъ лорнеты и громко хохотавшихъ; когда надо было выходить изъ воды, публика становилась шпалерами и бѣдняги вынуждены были проходить подъ перекрестнымъ огнемъ дерзкихъ и насмѣшливыхъ взглядовъ. Смущаясь и краснѣя, несчастные торопились въ купальню, болѣе чѣмъ когда-либо не граціозные и безобразные въ своихъ мокрыхъ костюмахъ, некрасиво обрисовывавшихъ забавную толщину одного и смѣшную худобу другой. При взглядѣ на чету паріевъ въ такомъ видѣ, снова поднимался хохотъ, насмѣшки, опьяненіе жестокимъ удовольствіемъ, взрывъ безъименной подлости, одно изъ любимыхъ толпою наслажденій, состоящее изъ пріятнаго созерцанія чужихъ страданій.

-----

-- Что они имѣютъ противъ насъ?-- наивно спросилъ жену Мобургэ, замѣтивши въ первый разъ обращенное противъ нихъ непріязненное ожесточеніе.

Хотя это ожесточеніе становилось со дня на день открытѣе и невыносимѣе, вслѣдствіе различныхъ формъ, которыя оно принимало, Мобургэ, все-таки, не понялъ причины, но характеръ его рѣзко измѣнился. Это выразилось, прежде всего, въ увеличеніи застѣнчивости. Въ обществѣ онъ не рѣшался поднять глазъ и если случайно встрѣчалъ чей-нибудь взглядъ, его вѣки начинали моргать, что еще болѣе увеличивало обычное, растерянное выраженіе, характеризовавшее его добродушную физіономію.

Составилось мнѣніе, что съ нимъ можно себѣ все позволить, и подлость его преслѣдователей увеличилась отъ предположенной въ немъ трусости. Но медленно, капля за каплей, накоплялась въ сердцѣ инженера ярость добряковъ, сила которой удивляетъ, когда она, переполнивъ мѣру, выливается наружу.

Еще болѣе, чѣмъ тысяча прямыхъ и косвенныхъ обидъ, безпрестанно наносимыхъ ему, его мучило сознаніе чудовищной несправедливости, выказанной относительно его, совершенно невиннаго. Да если бы еще нападали на него одного, на мужчину! Но его жена, это бѣдное, дорогое созданіе, никогда не дѣлавшее никому зла, просившее только позволенія любить мужа и оплакивать ребенка,-- его жену также оскорбляли... за что?

Рыцарскія и воинственныя мысли зашевелились въ его мозгу, хотя всегда онъ отличался самыми миролюбивыми наклонностями. Мало-по-малу онъ лишился сна, аппетита и началъ даже немного худѣть. Всѣ дни и ночи онъ составлялъ въ головѣ геройскіе проекты. Въ этомъ добродушномъ человѣкѣ, котораго прежде взволновали бы предсмертныя страданія кролика, происходила глухая борьба кровавыхъ инстинктовъ. Онъ останавливался передъ витринами оружейныхъ магазиновъ и долго съ страннымъ выраженіемъ смотрѣлъ на острыя и блестящія шпаги, на хорошенькіе револьверы, такъ аккуратно лежащіе въ футлярахъ.

Какъ онъ жалѣлъ теперь, что не умѣетъ обращаться съ этими красивыми смертоносными орудіями! И его большіе, моргающіе и добрые глаза на выкатѣ наливались вдругъ кровью, принимали звѣрское выраженіе.

Такъ продолжалось нѣсколько мѣсяцевъ. Погруженная въ безконечныя грезы материнской скорби, г-жа Мобургэ не замѣчала глухой работы, происходившей въ глубинѣ души ея мужа.

-- Свѣтъ жестокъ,-- сказала она своимъ мягкимъ и тихимъ голосомъ.-- Но зачѣмъ намъ огорчаться его жестокостью?

И это было все.

Ея умъ, спустившійся на минуту на покинутую имъ землю, вернулся въ безпредѣльную и далекую область химеры, гдѣ онъ noceлился, въ грустную, но прекрасную страну, населенную прелестными дѣтьми, къ которымъ мысль ея тайно обращала улыбки и ласки, такъ какъ всѣ они чѣмъ нибудь напоминали ей потеряннаго ребенка.

-----

Инженеръ, гуляя однажды пѣшкомъ въ одной изъ уединенныхъ боковыхъ аллей, такъ какъ онъ по возможности избѣгалъ теперь общественныхъ мѣстъ, встрѣтилъ шумную толпу молодыхъ людей и женщинъ, громко хохотавшихъ. Это была клубная молодежь и актрисы, пріѣхавшія сюда позавтракать въ Арменонвильскомъ павильонѣ.

-- Каково это,-- громко сказалъ, проходя мимо Мобургэ, одинъ изъ мужчинъ съ дерзкимъ взглядомъ и нахальными усами,-- каково это, гадъ безъ гадины... Удивительно!

Мобургэ, быстро повернувшись, далъ ему пощечину.

Послѣдовала минута оцѣпенѣнія. Оскорбленный хотѣлъ броситься, товарищи удержали его; одна изъ женщинъ подняла неистовые крики, обычную прелюдію обморока... Обмѣнялись карточками и разошлись.

Когда мало-по-малу разсѣялось изумленіе, вызванное только что совершоннымъ необдуманнымъ поступкомъ, Мобургэ почувствовалъ въ себѣ гордость отъ того, что сдѣлалъ, и съ плечъ его какъ бы свалилась тяжесть, давно его давившая; давно уже мысль о дуэли перестала его пугать. Онъ твердо вѣрилъ, что негодованіе и злоба внушатъ ему во время поединка физическую храбрость, по крайней мѣрѣ, хоть на минуту. Но мысль совершить предварительно какую-нибудь неловкость, которая дастъ злоязычникамъ лишній случай осмѣять его, постоянно пугала инженера. Такъ какъ случай вмѣшался въ это дѣло и пощечина, мысль о которой не давала ему покоя въ теченіе шести мѣсяцевъ, была уже дана, безъ предварительныхъ объясненій, въ которыхъ, бѣдняга зналъ, на его долю выпала бы не блестящая роль, Мобургэ вернулся домой въ довольномъ, даже немного хвастливомъ настроеніи. Онъ читалъ въ романѣ Абу Отверженный разсказъ о томъ, какъ человѣкъ, никогда въ жизни не державшій въ рукѣ шпаги, убиваетъ своего противника, опытнаго дуэлиста, стремительно бросившись на него. Неоднократно повторяя себѣ ободрительныя подробности этой сцены, инженеръ повѣрилъ, наконецъ, въ эту фантастическую дуэль и намѣревался продѣлать то же самое. Къ несчастію, когда въ день поединка онъ храбро бросился на противника, тотъ, не читавшій, можетъ быть, Отверженнаго, но практиковавшійся нѣсколько лѣтъ въ фехтовальныхъ залахъ, быстро подставилъ ему остріе своей шпаги, на которую толстякъ наткнулся, какъ нетерпѣливая пулярка сама натыкается на вертелъ.

-----

Этотъ мастерской ударъ шпаги дѣлалъ честь бойцу, нанесшему его. Спеціалисты по части дуэлей -- бича вѣка -- разсуждали о прелести этого рѣшительнаго удара и подробно объясняли его значеніе молодымъ людямъ, почтительно внимающимъ въ фехтовальныхъ залахъ торжествующимъ глупцамъ.

Кто-то рѣшился замѣтить, что такому хорошему фехтовальщику слѣдовало бы не такъ тяжело ранить безопаснаго противника, случайно попавшагося ему; но это чувствительное замѣчаніе вызвало пожатіе плечъ у всѣхъ серьезныхъ "любителей". Обще мнѣніе было то, что "гадъ самъ виноватъ".

И если онъ не поправится, тѣмъ хуже для него; впрочемъ, и это еще для него слишкомъ хорошая смерть!

Въ то время, какъ обсуждалось это происшествіе, бѣдный Мобургэ возвращался въ свой отель на носилкахъ съ проткнутымъ легкимъ. Едва онъ почувствовалъ, какъ воздухъ вмѣстѣ съ кровью со свистомъ вылеталъ изъ крошечной треугольной ранки падь сердцемъ, инженеръ понялъ, что погибъ. Слѣпой инстинктъ мести, толкнувшій его въ неравный бой, не поддерживалъ его больше; за приступомъ героизма послѣдовало какое-то оцѣпенѣніе, происходящее на половину отъ изумленія, на половину отъ ужаса. Онъ смотрѣлъ на людей и на предметы полнымъ отчаянія взглядомъ человѣка, разстающагося съ жизнью и все еще любящаго ее. Когда онъ увидѣлъ жену, крупныя слезы покатились изъ его глазъ и онъ принялся рыдать, какъ дитя.

-- Ахъ! бѣдный Юлій,-- воскликнула она,-- они убили тебя, негодяи!...

-- Да,-- слабо отвѣтилъ онъ,-- но что я имъ сдѣлалъ?

Ни тотъ, ни другая не думали обвинять убійцу, смутно сознавая, что отвѣтственность падаетъ не на одного негодяя, нанесшаго ударъ, и что это преступленіе имѣетъ безчисленныхъ участниковъ, настолько же виновныхъ, какъ и убійца.

Начался жаръ, потомъ бредь. Мобургэ метался на постелѣ, какъ рыба, выброшенная на берегъ, говорилъ о дочери и воздушномъ шарѣ съ электрическимъ свѣтомъ, могущимъ освѣтить весь Парижъ и ночью замѣнить солнце.

Иногда онъ приходилъ въ себя, снова начиналъ плакать и раздирающимъ душу голосомъ обращалъ къ женѣ все тотъ же вопросъ:

-- Что я имъ сдѣлалъ? За что они убили меня?

Въ продолженіе недѣли мучительныхъ страданій онъ не выпускалъ руки жены, точно дитя, которое хочетъ, чтобы мать помогла ему заснуть. Уже онъ не могъ говорить, его потускнѣвшіе глаза широко раскрывались въ предсмертной агоніи, ноздри втянулись, губы судорожно подергивались, открывая зубы, страшная печать смерти ложилась на его лицо, а его рука слабымъ пожатіемъ доказывала, что остатокъ жизни, готовой прекратиться, теплился еще въ душѣ умирающаго и что послѣднее трепетаніе мысли, которая скоро должна отлетѣть, обращено было къ нѣжной и вѣрной подрутѣ, остающейся отнынѣ одинокою.

Когда кончали завинчивать крышку гроба, люди, занятые этою тяжелою обязанностью, вздрогнули отъ невыразимаго ужаса, внезапно услышавъ взрывъ пронзительнаго хохота. Такъ хохотала, неудержимо хохотала, г-жа Мобургэ, внезапно лишившаяся разсудка, и этотъ хохотъ надрывалъ сердце сильнѣе всякихъ рыданій.

Гробъ поставили на великолѣпную колесницу, украшенную перьями и запряженную четырьмя лошадьми, покрытыми чернымъ сукномъ. Свидѣтели дуэли, два бывшіе техника, которыхъ инженеръ не зналъ прежде, шли за гробомъ пѣшкомъ; за ними -- пять или шесть лакеевъ съ бритыми лицами и нагло-почтительнымъ выраженіемъ, обмѣниваясь непристойными намеками и смѣшными замѣчаніями. Позади длинный рядъ траурныхъ каретъ и внутри ни одного родственника, ни одного друга, никого...

Безконечно грустно было движеніе по Парижу этой похоронной процессіи. Люди, останавливаясь посмотрѣть на нее, спрашивали другъ друга: "Кого хоронятъ?" Кто-то отвѣтилъ: "Гада хоронятъ..." Тогда засмѣялись, потому что ужасное прозвище, обращенное даже къ покойнику, еще имѣло успѣхъ.

-----

Къ г-жѣ Мобургэ разсудокъ не вернулся. Каждый день она выѣзжаетъ въ открытомъ экипажѣ съ старою негритянкой, привезенной изъ Америки, и безмолвно катается часа два по лѣсу. Временами ею снова овладѣваетъ ея спазмодическій хохотъ; тогда закрываютъ ландо и везутъ ее домой.

Одна изъ ея маній, дающая, впрочемъ, основаніе думать, что она не совсѣмъ сумасшедшая, что, впрочемъ, и удостовѣряетъ ея вѣрная служанка, это плести вѣнки изъ цвѣтовъ. Она относитъ ихъ на могилу мужа, которую пришлось ей показать,-- такъ настойчиво она требовала этого. Положивъ свои цвѣты безъ слезъ, безъ тѣни видимаго волненія, она уходитъ.

Каждый раз, когда она встрѣчаетъ сторожа, она подходитъ къ нему и мягкимъ голосомъ очень вѣжливо задаетъ ему неизмѣнно одинъ и тотъ же вопросъ:

-- Не можете ли вы мнѣ сказать, за что убили моего мужа?

Сторожъ пожимаетъ плечами съ видомъ презрительнаго состраданія и нетерпѣнія, отвертывается, не отвѣчая, и замѣчаетъ кому-нибудь изъ товарищей:

-- Она, все-таки, надоѣдаетъ своимъ приставаньемъ, эта безумная гадина!

-- Надо думать,---отвѣчаетъ другой,-- что она все еще влюблена въ своего гада!

Подлые, жестокіе, какъ и другіе, оба сторожа громко хохочутъ; тогда, касаясь могилъ своимъ длиннымъ вдовьимъ вуалемъ, развѣвающимся сзади, эта высокая женщина въ черномъ платьѣ удаляется тѣмъ же автоматическимъ и ровнымъ шагомъ, какимъ она приходила вчера, какимъ придетъ завтра, повторяя въ умѣ, полномъ недоумѣнія еще болѣе, чѣмъ злобы, мучительный вопросъ, который задавалъ себѣ и Мобургэ, умирая: "Какое зло мы сдѣлали, что намъ выказали столько ненависти?"

В. Р.

"Русская Мысль", кн.XII, 1888

Оставить комментарий Дюрюи Жорж (перевод: Вера Ремезова) (yes@lib.ru) Год: 1888 Обновлено: 23/06/2020. 30k. Статистика. Статья: Проза, Переводы Сочинения	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: Разсказ Жоржа Дюрюи. Перевод Веры Ремезовой Текст издания: журнал "Русская Мысль", кн.XII, 1888.

Дюрюи Жорж Парии

ПАРІИ.

Дюрюи Жорж
Парии