Дюма Александр
Путешествие Александра Дюма и компании в Тунис, Марокко и Алжир

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Текст издания: журнал "Отечественныя Записки", тт. 80-81, 1852

   

ПУТЕШЕСТВІЕ АЛЕКСАНДРА ДЮМА И КОМПАНІИ ВЪ ТУНИСЪ, МАРОККО И АЛЖИРЪ.

Статья первая.

   Въ концѣ 1846 года герцогъ Моннансьерскій, сынъ покойнаго короля Французовъ, Іудовика-Филиппа, женился на Луизѣ-Фернандѣ, инфантѣ испанской и наслѣдницѣ испанскаго престола въ томъ случаѣ, если у королевы Изабеллы II-й не останутся въ живыхъ дѣти отъ брака ея съ инфантомъ Дон-Франциско де-Ассизъ.
   Свадебныя празднества въ Мадридѣ были великолѣпны. Въ числѣ многихъ замѣчательныхъ лицъ, бывшихъ въ это время въ столицѣ Испаніи, находился извѣстный и неутомимый писатель драмъ, романовъ, повѣстей и путевыхъ впечатлѣній -- Александръ Дюма съ цѣлою компаніею артистовъ, живописцевъ и писателей-сотрудниковъ. Онъ изобразилъ, какъ очевидецъ, мадридскіе праздники, и фельетоны его о путешествіи въ Испанію начали въ концѣ того же года появляться въ газетѣ "La Presse", потомъ остановились и вышли окончательно только въ 1849 году отдѣльной книгой, въ четырехъ то махъ, подъ названіемъ: De Paris à Cadix. Въ концѣ этого же года появились и два первые тома продолженія путешествія. Изъ Испаніи Дюма отправился въ Африку, и описаніе путевыхъ впечатлѣній его по этой землѣ мы представляемъ теперь читателямъ, отбросивъ только часто-встрѣчающіяся отступленія, разсужденія Дюма о самомъ-себѣ и своихъ произведеніяхъ, историческія воспоминанія, всѣмъ извѣстныя, или неимѣющія особаго интереса; наконецъ, нѣкоторыя подробности, сухія и незанимательныя. Надѣемся, что читатели не безъ удовольствія пробѣгутъ одно изъ послѣднихъ сочиненій неистощимаго бельлетриста. (Послѣдніе два тома этого путешествія вышли въ 1851 году).
   Еще нѣсколько словъ о представляемомъ нами сочиненіи:
   Господинъ Дюма путешествуетъ точно такъ же, какъ и пишетъ, то есть съ компаніею. Въ его поѣздкѣ по Испаніи и Африкѣ участвовали вмѣстѣ съ нимъ его сынъ, Александръ Дюма-второй, у котораго, сказать мимоходомъ, чуть ли не побольше дарованія, чѣмъ у папеньки, хотя сынъ написалъ въ тысячу разъ менѣе, чѣмъ отецъ; потомъ Маке, самый дѣятельный и даровитый изъ компаньйоновъ Дюма, написавшій подъ фирмою ихъ литературно-торговаго дома множество романовъ, изъ которыхъ лучшій -- Двадцать лѣтъ спустя (продолженіе Трехъ Мушкетеровъ); наконецъ отправился вмѣстѣ съ Дюма живописецъ Буланже и арапъ Поль или Пьеръ ad libitum, слуга Дюма. Въ Испаніи къ этой компаніи присоединились, еще прежде отправившіеся туда, живописецъ Жиро и писатель Дебароль. Такимъ-образомъ Дюма странствовалъ со свитою, состоявшею изъ шести человѣкъ. Шесть недѣль провели они въ Испаніи, странѣ уже до-того извѣстной и такъ часто описываемой, что на ней не нужно останавливаться, и изъ Кадикса отправились въ Африку на пароходѣ, который правительство дало въ полное распоряженіе Александру Дюма. Мы послѣдуемъ за и имъ изъ этого города тѣмъ охотнѣе, что о путешествіи Дюма по Африкѣ сообщены были въ нашихъ журналахъ весьма-немногія свѣдѣнія.
   

I.

Отъѣздъ изъ Кадикса.-- Пароходъ Велосъ.-- Африка.-- Трафальгаръ.-- Франція и Англія.-- Пріѣздъ въ Танжеръ.-- Французскій консулъ и янычаръ его.

   Въ субботу, 21 ноября 1846 года, назначенъ былъ нашъ отъѣздъ изъ Кадикса, и за полчаса до срока сидѣли мы уже въ лодкѣ, высланной намъ капитаномъ нашего парохода Велосъ. Подъѣзжая къ нему, хотѣлъ я похвастать своимъ искусствомъ въ стрѣльбѣ, и двумя выстрѣлами изъ ружья ранилъ двухъ чаекъ. Матросы подобрали ихъ и принесли на корабль. Оказалось, что я попалъ имъ въ крылья, но что, впрочемъ, онѣ живы и невредимы. Хирургъ парохода перевязалъ ихъ раны, обстригъ крылья и пустилъ по палубѣ, гдѣ онѣ съ видимымъ удовольствіемъ стали клевать бросаемую имъ пищу. Это чрезвычайно радовало взрослыхъ дѣтей нашего парохода, называемыхъ матросами.
   Начальникомъ парохода былъ капитанъ Кериръ; старшимъ лейтенантомъ г. Віоль, младшимъ -- г. Саль; мичманомъ -- старикъ Антуань (почему онъ столько лѣтъ былъ мичманомъ, я не могъ узнать этого); хирургомъ -- г. Маркосъ; коммиссаромъ -- г. Ребекъ. Экипажъ состоялъ изъ ста-двадцати человѣкъ. Велосъ не славился быстротою хода. Онъ дѣлалъ по болѣе семи-восьми узловъ въ часъ; зато въ дурную погоду былъ проченъ и устойчивъ.
   Когда мы выходили изъ кадикской гавани, то хотя барометръ и стоялъ на хорошей погодѣ, но насъ мочилъ мелкій дождь, покрывавшій весь городъ печальнымъ туманомъ; лейтенантъ Віоль увѣрялъ, однакожь, что, какъ-скоро мы выйдемъ въ открытое море, погода будетъ прекрасная.
   Итакъ мы ѣдемъ въ Африку. Эта страна казалась мнѣ всегда таинственною, очаровательною. Африка была издревле землею чудесъ и волшебствъ. Спросите у старика Гомера: онъ вамъ скажетъ, что на берегахъ Африки произрасталъ лотусъ, котораго плодъ былъ такъ сладокъ, что истреблялъ у пріѣзжихъ воспоминаніе объ отечествѣ.
   Въ Африкѣ, по словамъ Геродота, былъ гесперидскій садъ, въ которомъ Геркулесъ рвалъ плоды, и замокъ Горгоннъ, которымъ овладѣлъ Персей.
   Въ Африкѣ, по словамъ же Геродота, была страна Гарамантовъ, гдѣ быки должны щипать траву, пятясь назадъ, какъ раки, по причинѣ страннаго устройства ихъ роговъ, продолжающихся параллельно съ головою и загибающихся назадъ ко рту.
   Въ Африкѣ были тѣ піявки Страбона, въ семь локтей длины, изъ которыхъ одной было достаточно, чтобъ высосать кровь у двѣнадцати человѣкъ.
   Если вѣрить Помпонію-Мела -- Сатиры, Фавны и Эгипаны обитали также въ Африкѣ; а у горъ, гдѣ прыгали Геніи съ козлиными ногами, обитали Атланты, послѣдніе жители исчезнувшей земли, которые всегда выли при восходѣ и закатѣ солнца. Эти моноколы, которые на одной ногѣ бѣгали такъ же скоро, какъ страусъ и газель; эти леокроты, у которыхъ были ноги оленя, голова барана, а хвостъ, шея и грудь львиныя; эти псиллы, которыхъ слюна вылечивала отъ укушенія змѣй; эти калоплебасы, которыхъ взглядъ убивалъ вѣрнѣе парѳянской стрѣлы; эти василиски, которыхъ дыханіе разрушали самый крѣпкій камень -- всѣ эти животныя жили въ Африкѣ.
   Бури и вѣтры Африки извѣстны также своими ужасами. Вспомнимъ только песчаную бурю, поглотившую армію Камбиза.
   Наконецъ, далѣе разскажу я о новомъ животномъ, а именно о крысѣ съ хоботомъ, открытой французскими солдатами. Вы видите, слѣдовательно, что Африка -- земля чудесъ, и къ ней то плыли мы теперь на всѣхъ парусахъ... нѣтъ, виноватъ! на всѣхъ парахъ. Пароходъ шелъ самъ-собою очень-спокойно; только рулевой изрѣдка поворачивалъ свое колесо то направо, то налѣво. Лейтенантъ Віоль былъ правъ: погода разгулялась и море было совершенно-тихо.
   Между Атлантическимъ Океаномъ и Средиземнымъ Моремъ существуетъ теченіе. Но то, что прежде озабочивало парусныя суда, ничего теперь не значить для пароходовъ.
   Говорятъ, что на морѣ скучно видѣть все одно и то же -- воду и небо. Я думаю, что для мыслящаго существа нѣгъ больше удовольствія, какъ углублять свои взоры въ эти двѣ эмблемы безпредѣльности. Что можетъ быть величественнѣе зрѣлища облаковъ, этихъ волнъ небесъ, соединяющихся съ волнами моря, этими облаками океана.
   Погруженный въ подобныя размышленія, и и не замѣтилъ, какъ лейтенантъ Віоль подошелъ ко мнѣ и, тихо ударивъ меня по плечу, указалъ на какой-то вдали чернѣвшійся мысь.
   -- Трафальгаръ! сказалъ онъ мнѣ.
   Есть названія, которыя потрясаютъ всю вашу внутренность и разгоняютъ всѣ мечты. Между Англіею и нами (Франціею) есть шесть подобныхъ именъ. Въ нихъ вся наша исторія.
   Креси, Пуатье, Азенкуръ, Абукиръ, Трафальгаръ и Ватерлоо! Эти шесть названій представляютъ уму такія пораженія, изъ которыхъ послѣ каждаго кажется, что ни одинъ народъ не встанетъ. А Франція встала съ новыми силами Англичане всегда насъ били, а мы ихъ всегда изгоняли.
   Въ половинѣ седьмаго вечера, то-есть въ совершенной темнотѣ, мы бросили якорь въ полумилѣ отъ Танжера. Нельзя уже и подумать попасть въ городъ. Надобно было ночевать на пароходѣ; мы сѣли за обѣдъ, и во время десерта намъ объявили, что изъ Танжера пріѣхали къ намъ съ визитомъ консулъ и секретарь его, въ сопровожденіи одного янычара, оборваннаго, криваго и, въ-случаѣ нужды, исправляющаго должность палача
   Консулъ предложилъ намъ свои услуги на другой день, а на нынѣшній просилъ остаться на суднѣ, потому-что отворять городскія ворота въ ночное время составляло величайшее затрудненіе. Мы и не хлопотали объ этомъ. Пробывь у насъ съ часъ, онъ отправился обратно, а мы улеглись.
   

II.

Состязанія съ арабскимъ стрѣлкомъ.-- Купцы-Арабы, идущія на танжерскій рынокъ.-- Гордость Драконъ.-- Въѣздъ въ городъ.-- Видъ его.-- Еврей Давидъ.-- Рынокъ -- Посѣщеніе Давила.-- Кладовыя его.-- Портретъ Рахили и Молли.

   Я проснулся при утренней смѣнѣ часовыхъ. Въ это время моютъ палубу. Я усѣлся у руля и смотрѣлъ на великолѣпное зрѣлище восхожденія солнца. Оно вышло изъ-за Мыса Малаботты, ярко освѣтя спартельскую скалу и озаривъ свѣтлыми лучами Танжеръ.
   Прежде девяти часовъ мы, какъ христіане, не имѣли права войдти въ городъ. Во ожиданіи, капитанъ предложилъ намъ заняться рыбною ловлей. Весь экипажъ, кромѣ необходимыхъ часовыхъ, отпущенъ былъ съ нами и мы въ лодкѣ пустились къ берегу.
   Со мною было, разумѣется, двуствольное ружье, и я, выйдя на берегъ, тотчасъ же подстрѣлилъ ласточку. Одинъ Арабъ стоялъ вдали и видя это, сомнительно покачалъ головою. Я велѣлъ янычару подозвать его. Онъ повиновался съ какою-то странною улыбкой.
   -- Онъ вѣрно у васъ хорошій стрѣлокъ? сказалъ я янычару.
   -- Первый мастеръ, отвѣчалъ тотъ.
   -- Ну, такъ объясни ему, что мы будемъ стрѣлять съ нимъ въ какую-нибудь цѣль, и бьюсь объ закладъ, что онъ будетъ побѣжденъ.
   Арабъ хладнокровно принялъ предложеніе. У меня было письмо съ большою печатью. Раскололи кончикъ шеста и всунули туда письмо. Это была прекрасная цѣль. Арабъ отошелъ и долго прицѣливался длиннымъ своимъ ружьемъ. Выстрѣлъ раздался -- и пуля задѣла за кончикъ письма. Арабъ радостно вскрикнулъ и показалъ на оторванный уголъ.
   -- У меня двуствольное ружье, отвѣчалъ я -- и потому берусь однимъ выстрѣломъ попасть въ печать, а другимъ перешибить палку.
   Отойдя гораздо дальше его, я въ точности выполнилъ мое обѣщаніе, и хотѣлъ удостовѣрить въ этомъ Араба, но тотъ, закинувъ ружье свое на плечо, быстро уже шагалъ къ городу.
   Въ это время экипажъ парохода занимался ловлею, а берегъ наполнился Арабами, идущими изъ деревень въ городъ, на рынокъ.
   Любопытно было взглянуть на эту толпу продавцовъ. Европейскія понятія никакъ не клеились съ видимыми предметами.
   Одинъ продавалъ уголь, то-есть онъ на обѣихъ своихъ рукахъ держалъ четыре обожженныя полѣна. Другой торговалъ кирпичомъ, то-есть несъ въ охабкѣ до дюжины кирпичей. Третій продавалъ живность и несъ на рынокъ двухъ голубей, висѣвшихъ на рукахъ, курицу -- на спинѣ, или длинною хворостиною погонялъ передъ собою одну индѣйку. Дальше вели осла, на котораго положена была охабка дровъ или зелени -- и все это были оптовые торговцы Марокко. Сильнѣйшая выручка каждаго простиралась не свыше двадцати су (25 коп. сер.).
   Другихъ же было не болѣе какъ на два, на три су товара (3 -- 4 коп. сер.).
   И всѣ эти люди шли изъ-за трехъ, четырехъ, шести, даже десяти льё (10, 15, 20, 35-ти верстъ), со всѣмъ своимъ семействомъ, женами, дѣтьми, стариками. На женщинахъ были одѣты большія шляпы изъ цыновокъ, обрѣзанныхъ въ кружокъ и прикрѣпленныхъ къ маковкѣ. Дѣтей матери тащили за руки или несли на спинѣ, сверхъ куръ и кирпичей.
   У женщинъ не было видно лицъ, а по нѣкоторымъ видѣннымъ образцамъ можно было удостовѣриться, что мы немного потеряли отъ этого.
   А впрочемъ, вся эта оборванная толпа, закрывавшая наготу свою дырявою простыней, представляла великолѣпное зрѣлище. Никто въ мірѣ не поднималъ головы своей такъ гордо, какъ каждый изъ этихъ оборвышей. Арабъ все еще считаетъ себя образцовымъ произведеніемъ природы. Онъ въ домѣ у себя имѣетъ ту же власть, какъ султанъ. Если онъ два раза въ недѣлю побывалъ на рынкѣ и продалъ свой уголь, кирпичи или своихъ куръ; если выручкою онъ въ состояніи прокормить себя съ семействомъ до будущаго торговаго дня -- онъ доволенъ, ничего больше не требуетъ, ни о чемъ больше не думаетъ Не тѣлесная нищета, а нравственный упадокъ склоняетъ чело человѣка къ землѣ.
   Большая часть изъ нихъ проходили мимо насъ, не останавливаясь, неудостоивая взглянуть на насъ. Немногіе мѣнялись нѣсколькими словами съ нашимъ янычаромъ. Два мои товарища-живописца, Жиро и Буланже, спѣшили въ это время снимать съ нихъ эскизы въ свой альбомъ. Иные за это сердились, другіе были довольны и смѣялись, видя свои лица на бумагѣ.
   Въ это время увидѣли мы на пароходѣ сигнальный флагъ, требующій нашего возвращеніи. Мы спѣшили на зовъ. Возвратясь, на морѣ позавтракали, чтобъ поскорѣе попасть въ Танжеръ. День былъ торговый, и зрѣлище было такъ любопытно, что его нельзя было упустить.
   Мы въѣхали въ кварталъ, занимаемый консулами, которыхъ домы красовались разноцвѣтными національными флагами. Весь остальной городъ представлялъ чрезвычайно-однообразный видъ одноэтажныхъ домовъ съ террасами. Только два зданія возвышались надъ прочими мечеть и дворецъ. При нашемъ въѣздѣ муэдзинъ призывалъ правовѣрныхъ къ молитвѣ. Голосъ его былъ силенъ, громокъ и повелителенъ.
   Танжеръ имѣетъ претензію быть военною крѣпостью: у него есть стѣны и закрытый путь; только стѣны разваливаются, а закрытый путь совершенно открытъ. Есть и часовые, очень-философически-лежащіе въ своихъ караульняхъ и курящіе трубки. Впрочемъ, проѣзжая по улицамъ, мы видѣли, что и торговцы лежатъ у своихъ лавокъ точно съ такою же важностью и безпечностью.
   По улицамъ шло мало народа; большая часть ходила босикомъ и съ красною скуфейкою на головѣ; иные сидѣли у стѣнъ своихъ домовъ и наслаждались теплотою 35-ти градусовъ (хотя это было въ ноябрѣ). Наконецъ, повременамъ видны были какія-то закутанныя фигуры, перескакивавшія съ одной террасы на другую: это были мароккскія женщины, отправлявшіяся съ визитами другъ къ другу.
   Въ серединѣ города былъ слышенъ уже издали шумъ и говоръ: это былъ рынокъ. Подходя къ дому французскаго консульства, консулъ, г. Флоратъ, явившійся къ намъ съ утра на пароходъ и провожавшій насъ до-сихъ-поръ, сдалъ насъ какому-то человѣку въ черной одеждѣ, сказавъ ему:
   -- Помните все, что я вамъ сказалъ, Давидъ. Рекомендую этихъ господъ всей вашей заботливости.
   Давидъ кивнулъ головой въ знакъ повиновенія. Потомъ консулъ обратился къ намъ и сказалъ:
   -- Все, что вы пожелаете, будетъ вамъ доставлено г-мъ Давидомъ. Потомъ, подойдя ко мнѣ, тихо прибавилъ: -- Это Жидъ, по имени Давидъ Азенкотъ. Онъ поставщикъ мароккскаго флота. Если у васъ есть вексель во сто тысячъ франковъ, онъ вамъ ихъ тотчасъ же выплатить золотомъ. Прощайте! Я васъ ожидаю у себя.
   Съ любопытствомъ обратилъ и свои взоры на Давида. Вотъ, слѣдственно типъ восточнаго Еврея.
   Въ западной Европѣ нѣтъ уже Евреевъ: они слились съ обществомъ; ихъ не отличаетъ у насъ ни языкъ, ни одежда, ни образъ жизии. Еврей носить у насъ орденъ Почетнаго Легіона. Онъ академикъ, баронъ.
   На Востокѣ совсѣмъ другое. Еврей является покорнымъ и низкопоклоннымъ. Въ Танжерѣ, напримѣръ. Еврей обязанъ снять свою обувь, если проходитъ мимо мечети. Какой величайшій упрекъ дѣлаютъ Арабы Европейцамъ! Они цалуютъ своихъ собакъ и протягиваютъ руку жиду!"
   Правда, что Давидъ Азенкотъ былъ въ Танжерѣ привилегированнымъ лицомъ. Онъ нарочно повелъ насъ мимо мечети, чтобъ показать, что не снимаетъ обуви; но бѣднякъ, вѣрно, дорого платить за это право.
   Наконецъ мы очутились на рынкѣ, посреди всѣхъ торговцевъ углей, кирпичей и куръ. У нихъ былъ такой шумъ, что никакой артиллеріи не было бы слышно. Мы, живописцы, были въ восторгѣ отъ этой сцены и тотчасъ же помѣстились между продавцами смоквъ.
   Цѣны на все здѣсь баснословныя. Съ пятьюстами франковъ въ годъ можно жить въ Танжерѣ великолѣпно. Мы встрѣтили повара съ нашего парохода. Онъ покупалъ красныхъ куропатокъ и съ него требовали по четыре су (6 коп. сер.) за штуку, а онъ все еще торговался и кричалъ, что съ Европейцевъ берутъ въ Танжерѣ въ три дорога.
   Въ часъ продажа кончилась; черезъ десять минутъ базаръ былъ пустъ; только дѣти, совершенно-нагія, бродили по немъ и отъискивали себѣ смоквы или изюму.
   Мнѣ хотѣлось видѣть восточный базаръ, то-есть лавки, гдѣ бы я могъ купить восточныхъ поясовъ, бурнусовъ, и проч. и проч., чтобъ привести гъ собою по Францію напоказъ. Но всякой разъ, какъ я спрашивалъ Давида: гдѣ мнѣ это достать? онъ отвѣчалъ: "у меня!"
   -- Пойдемъ же къ вамъ, сказалъ я наконецъ.
   И мы отправились.
   -- Я не въ-состояніи былъ бы описать, въ какой части города и въ какой улицѣ находится домъ Давида. Вопервыхъ, Мавры не знаютъ никакихъ названій улицъ; всѣ же онѣ у нихъ одинаковы. Знаю только, что мы ихъ прошли нѣсколько и, подойдя къ одному домику (и домы всѣ другъ на друга похожи), Давидъ постучался особеннымъ образомъ въ одинъ изъ нихъ. Ему отворила дверь женщина лѣтъ тридцати. Это была г-жа Азенкотъ. Изъ-за другой двери виднѣлись двѣ или три головки молодыхъ дѣвушекъ, выглядывавшихъ на насъ съ любопытствомъ. Пойдя на четвероугольный дворъ, поднялись мы по лѣстницѣ на галерею, съ которой нѣсколько дверей вели въ комнаты.
   Одна изъ этихъ комнатъ была кладовою разныхъ товаровъ. На столахъ, стульяхъ и на полу набросаны были матеріи и ткани; на стѣнахъ висѣло разнаго рода оружіе; въ углу валялись туфли, сапоги и подобныя вещи.
   Я и Маке (Жиро и Буланже отправились въ мечеть) были поражены изумленіемъ при видѣ этихъ богатствъ. Это была товарная изъ Тысячи и Одной Ночи. Я со вздохомъ пощупалъ свой карманъ, и не смѣлъ спросить о цѣнѣ. Наконецъ рѣшился и указалъ на шарфъ изъ бѣлой шелковой матеріи, съ широкими золотыми полосами.
   -- Сорокъ франковъ, отвѣчалъ Давидъ.
   Я вздохнулъ свободно. Это было удивительно-дешево Увы! я забылъ, что ни что такъ не разоряетъ, какъ дешевые товары! Узнавъ однажды, что все такъ дешево, я хотѣлъ все закупить. Многихъ вещей, которыя мнѣ пришли въ голову, не было въ этой комнатѣ; но едва я успѣвалъ назвать ихъ, какъ Давидъ, исчезнувъ на минуту, приносилъ мнѣ всѣ назваиныи мною вещи. Эта быстрота даже пугала меня.
   Наконецъ вспомнилъ я еще объ одномъ, но ужь тутъ рѣшительно совѣстно было спросить. Я вспомнилъ, что видѣлъ въ Парижѣ у Делакруа портретъ мароккской женщины удивительной красоты. Мнѣ пришло въ голову, что со мною два отличные живописца, и что я обрадовалъ бы ихъ несказанно, если бъ доставилъ возможность списать такой же портретъ. Но какъ было объ этомъ спросить?
   Видя, что я оглядываюсь вокругъ съ какою-то нерѣшимостью, Давидъ спросилъ меня:
   -- Что еще прикажете?
   -- Да больше ничего, любезный Давидъ.
   -- Нѣтъ, вамъ еще чего-то хочется...
   -- Можетъ-быть невозможнаго.
   -- Все-таки скажите, и то знаетъ?..
   -- Лѣтъ десять или двѣнадцать тому назадъ, одинъ изъ друзей моихъ, отличимо живописецъ, быль въ Танжерѣ съ графомъ Марнеемъ...
   -- Знаю; г. Делакруа.
   -- Какъ, вы его знаете, любезный Давидъ?
   -- Онъ былъ въ моемъ домѣ.
   -- Онъ написалъ здѣсь портретъ одной еврейской женщины, одѣтой въ самыя богатыя одежды...
   -- Знаю и это. Это была моя свояченица, Рахиль.
   -- Ваша родственница? Жива она еще?
   -- Слава Богу, жива и здорова.
   -- Не согласилась ли бы она позволить снять съ себя еще портретъ моимъ друзьямъ-живописцамъ, Жиро и Буланже, которые со мною пріѣхали?
   -- Но вспомните, что она теперь пятнадцатью годами старѣе.
   -- Все-равно... Лишь бы она согласилась...
   -- Нѣтъ! я вамъ предложу гораздо-лучше.
   -- Лучше Рахили?
   -- Да. Моя двоюродная сестра, Молли, которая обыкновенно живетъ въ Тарифѣ, случайно пріѣхала сюда,-- но только, кажется, завтра хотѣла ѣхать обратно.
   -- И она согласится?..
   -- Ступайте за своими друзьями, а я покуда ьсе здѣсь приготовлю...
   -- Что же вы приготовите?
   -- Молли, одѣтую въ богатѣйшія платья кладовой.
   -- Вы чудесный человѣкъ, г. Давидъ...
   -- Я дѣлаю что могу... Извините, если немного. Г. Флоратъ рекомендовалъ мнѣ васъ -- и я обязанъ всѣмъ служить вамъ.
   Я побѣжалъ за своими спутниками. Они срисовывали дворецъ султана, а женщина одна, видя это, осыпала ихъ проклятіями.
   "Милосердый Аллахъ! (кричала она) за что ты на насъ такъ прогнѣвался, что допускаешь этихъ собакъ срисовывать дворецъ нашего повѣлителя?"
   Чтобъ избавиться отъ дальнѣйшихъ ея учтивостей, я увелъ своихъ друзей, и черезъ пять минутъ потомъ мы уже опять были у Давида.
   Мы вскрикнули отъ изумленія, когда вошли въ комнату: еврейская дѣвушка, несравненной красоты, осыпанная съ головы до ногъ брильянтами, изумрудами, саифирами, сидѣла на томъ самомъ канапе, которое недавно еще было завалено матеріями.
   

III.

Мавританская школа.-- Ученыя степени.-- Привилегіи на охоту въ Танжерѣ.-- Охота и опасности.-- Еврейская свадьба.

   Въ ту минуту, какъ Жиро и Буланже кончали портретъ Молли, высидѣвшей съ удивительнымъ терпѣніемъ три часа, г. Флоратъ пришелъ за нами.
   Когда мы возвращались по улицамъ, слухъ нашъ пораженъ былъ страннымъ шумомъ, похожимъ на прибой волнъ.
   Это была мавританская школа простая, первообразная, безъ бумаги, чернилъ, перьевъ. въ ней были только двѣ необходимыя вещи для школы: учитель и ученики.
   Учитель сидѣлъ поджавши ноги и прислонясь къ стѣнѣ; ученики точно въ томъ же положеніи составили около него полукругъ. У учителя была въ рукахъ длинная палочка, которою онъ безъ малѣйшаго усилія могъ достать любаго ученика. Они твердили на-распѣвъ стихи Корана. Этимъ ограничивались всѣ ихъ человѣческія знанія. Кто зналъ наизусть двадцать строфъ Корана, тотъ былъ бакалавромъ. Кто вытвердилъ пятьдесятъ -- быль магистромъ. Знающій, сто строфъ назывался талебашъ -- ученымъ.
   Дверь школы была отворена, и мы съ любопытствомъ остановились, чтобъ посмотрѣть на эту ученость; но учитель, боясь, вѣрно, чтобъ мы его не сглазили, велѣлъ запереть дверь.
   Г. Флоратъ, котораго мы просили устроить для насъ охоту за кабаномъ, принесъ намъ благопріятный отвѣть: онъ поручилъ переговоры объ этомъ дѣлѣ двумъ европейскихъ дамамъ -- и эти прелестныя дипломатки восторжествовали.
   Можетъ быть, покажется страннымъ, что здѣсь охота составляетъ дипломатическое дѣло и что оно поручается дамамъ. Вотъ почему, здѣсь, въ Танжерѣ, всякая охота зависитъ отъ англійскаго консула Гея (Hay). Безъ его позволенія никто не можетъ охотиться; а какъ онъ былъ тогда нездоровъ, то и надобно было употребить дамъ, чтобъ склонить его на допущеніе охоты безъ себя. Онѣ успѣли въ этомъ, и англійскій Нимвродъ далъ намъ своего секретаря въ провожатые.
   Узнавъ эту пріятную новость, мы отправились на пароходъ обѣдать.
   Въ Танжерѣ нѣтъ трактировъ. Если въ Испаніи ѣдятъ мало и дурно, то въ Марокко совсѣмъ не ѣдятъ; только туземцы сгрызутъ одинъ финикъ, или одну смокву -- и этого имъ довольно на цѣлыя сутки. Но ввечеру, на площади Танжера, у нихъ всякой день попойка и цѣлая оргія. Близь дома Давида есть одинъ публичный фонтанъ, и къ нему-то собираются всѣ жители по вечерамъ пить воду. И какъ они ее пьютъ? Это ужь не крики радости, а ревъ удовольствія. Если посреди всего этого бѣшенаго движенія и крика вдругъ япдяется закутанное существо, молчаливо-идущее къ фонтану, всѣ замолчатъ и дадутъ ему дорогу -- это женщина.
   Эти веселыя сходбища кутятъ здѣсь часто до полуночи. Вотъ важность воды на Востокѣ! У насъ источникъ жизни солнце, у нихъ -- вода: она даетъ зелень полямъ и деревьямъ, жизнь каждому животному и радость человѣку. Вездѣ, гдѣ есть рѣка, ручей, источникъ -- проявляются жизнь и существованіе.
   На другой день отправились мы на охоту. Удовольствія и добычи было очень-мало, но зато опасностей слишкомъ-много, и не отъ звѣрей, за которыми мы гонялись, а отъ Арабовъ, которые были нашими провожатыми. Нѣсколько выстрѣловъ было сдѣлано противъ насъ неизвѣстно кѣмъ и откуда; по-счастью, стрѣлки были, вѣрно, плохи: никто не былъ раненъ. Довольно-печально воротились мы въ Танжеръ ночью и застали еще жителей, пировавшихъ у фонтана.
   На другое утро пришелъ за нами услужливый нашъ Давидъ и предложилъ намъ посмотрѣть на еврейскую свадьбу. Какъ было не посмотрѣть. Свадебныя церемоніи уже прежде насъ продолжались шесть дней. Мы пришли въ седьмой.
   Съ большимъ трудомъ пробрались мы, подъ сильною протекціей Давида, во дворъ новобрачныхъ. Около стѣнъ двора стояли лавки для гостей, и насъ пригласили сѣсть на одну изъ нихъ. У уличной стѣны сидѣли, поджавъ ноги, три музыканта: одинъ со скрипкою и двое съ бубнами. У стѣны домоваго фасада сидѣли женщины, одѣтыя въ самыя богатыя платья. Всѣ окрестныя террасы были наполнены зрительницами, сидѣвшими совершенно-неподвижно и только изрѣдка испускавшими дикіе крики удивленія, или удовольствія.
   У дверей дома была пустая площадка, покрытая коврами. Давидъ вошелъ въ домъ, переговорилъ съ женщинами, и одна изъ нихъ вышла оттуда закраснѣвшись, но нисколько не отнѣкиваясь; вынула платокъ изъ кармана, взяла его за два конца, повертѣла, чтобъ свить родъ жгута и начала тогда плясать.
   Мы избалованы нашими фонданго, качучею, олевито, халео-дехересонъ. Правда, и еврейская пляска не пляска, а топанье ногами на мѣстѣ, съ нѣкоторымъ движеніемъ тѣла, подобнымъ андалузскому монито. Граціи въ этихъ движеніяхъ мало, исключая рукъ. Все выраженіе -- въ глазахъ
   Десять, или двѣнадцать женщинъ танцевали одна за другою, и ни въ одной нельзя было замѣтить разности въ хореграфическомъ искусствѣ. И музыка была все та же, и танцы. Да и музыка состоитъ въ монотипномъ кадансѣ, непереходящемъ за одну октаву. Самая же пѣсня подъ эту музыку на какой случай, вы думаете, сочинена? На бомбардировку Танжера французами. И ее-то поютъ на еврейской свадьбѣ. Я досталъ себѣ нарочно всю пѣсню и перевелъ ее. Въ ней шесть куплетовъ, которые оканчиваются припѣвомъ: Аллахъ! Какое несчастіе!
   Наконецъ надобно было намъ посмотрѣть на невѣсту. Насъ ввели въ комнату, въ которой она лежала на кровати вмѣстѣ съ четырьмя другими дѣвушками, которыя какъ-бы охраняли ее. При насъ сняли ее съ кровати и приказали сѣсть, прислонясь къ стѣнѣ. На головѣ ея было красное покрывало и, сверхъ-того, съ перваго дня церемоніи она обязана была закрывать глаза, то-есть уже недѣлю, какъ она не могла никого и ничего видѣть. Въ первый день моютъ невѣсту подъ звуки самой ужасной музыки. Вымывши, кладутъ въ постель и закрываютъ ей глаза. Съ этой минуты должна она все лежать и не раскрывать глазъ. На другой день родственницы невѣсты ходятъ по городу и зовутъ подругъ ея черезъ день къ ней въ гости. На третій готовятъ обѣдъ. На четвертый, съ шести часовъ утра, приглашенныя подруги являются и ложатся на кровать съ невѣстою. На пятый день женихъ, совершивъ молитвы въ синагогѣ, приходить въ домъ невѣсты; но она не встаетъ и не открываетъ глазъ. На шестой день вымываютъ домъ; невѣста отправляетъ подарки свои къ жениху. Подарки эти относятъ къ нему женщины и, вручая, восклицаютъ троекратно: гулахлехъ! (побѣда!) На седьмой -- ведутъ невѣсту въ баню синагоги, а оттуда кладутъ спать въ постель. Только въ полдень поднимаютъ се и окрашиваютъ ей ногти на рукахъ и на ногахъ геннахомъ.
   При этой-то церемоніи очутились и мы. Она продолжалась полчаса, и когда ногти невѣсты сдѣлались кирпичнаго цвѣта, ее опять положили въ кровать. Въ шесть часовъ вечера должны были переодѣть ее и отвести въ домъ молодаго.
   Соскучась плясками и музыкою еврейской свадьбы, мы отправились по улицамъ Танжера, въ ожиданіи послѣдняго одѣванья невѣсты. Отобѣдавъ очень хорошо у Давида, мы опять пошли на эту свадьбу.
   Невѣста все еще лежала съ шестью своими подругами. Ее подняли и посадили противъ дверей у стѣны на чрезвычайно-высокія кресла. Женщины окружили ее; сняли съ нея красный вуаль и начали убирать волосы. Сдѣлали изъ нихъ три этажа, раздѣленные разными уборами. На высотѣ полуфута прикрѣпили шарфъ, свернутый трубочкою, и на него уже надѣли діадиму краснаго бархата.
   Когда кончили уборку волосъ, перешли къ лицу. Женщина, вооруженная кистью, начала красить ей кноллемъ брови и рѣсницы, а другая -- золотою бумажкою (подъ золотомъ былъ слой румянь) начала тереть ей щеки, которыя тотчасъ же приняли цвѣтъ самый ярко-пунцовый. Бѣдная жертва во все это время не раскрывала глазъ, не дѣлала ни малѣйшаго движенія.
   Послѣ того перешла она со стула на нѣчто въ родѣ трона, поставленнаго на столъ. Тутъ усѣлась она съ неподвижностью японской статуи, а братъ ея держалъ въ это время свѣчу и показывалъ сестру всей собравшейся публикѣ.
   По прошествіи получаса этой выставки, показались факелы и музыканты усилили свое неистовство. Это были родственники жениха, пришедшіе за невѣстой. Ее сняли съ трона при крикахъ всей толпы, а наиболѣе Мавританокъ, сидѣвшихъ на террасахъ.
   Вся церемонія двинулась впередъ. Невѣста шла все еще съ закрытыми глазами и съ автоматическою неподвижностью. Трое мужчинъ вели ее: двое подъ-руки, а третій поддерживалъ сзади голову и прическу; другіе трое мужчинъ шли впереди ея съ факелами, обратясь лицомъ къ ней, а спиной раздвигая толпу. Всѣ поѣзжане слѣдовали за невѣстою.
   Это было самое фантастическое зрѣлище, котораго и никогда не забуду. Это ночное шествіе съ факелами, эти бѣлыя привидѣнія, которыхъ драгоцѣнные наряды блистали и въ ночи; эти тысячи головъ, высовывавшихся изъ-за рѣшетокъ; наконецъ, эта прогулка любопытныхъ женщинъ по крышамъ, женщинъ, перескакивавшихъ не только съ дома на домъ, но даже съ одной стороны на другую -- все это никогда не изгладится изъ моей памяти
   Черезъ часъ мы пришли въ домъ жениха. Я былъ въ числѣ первыхъ, шедшихъ за факельщиками, въ сопровожденіи двухъ янычаръ, которые, безъ всякой надобности, расталкивали для меня народъ и даже награждали лѣнивыхъ побоями.
   Женихъ стоялъ у стѣны въ совершенной неподвижности, съ опущенными глазами, подобно каменной статуѣ; онъ былъ одѣтъ весь въ черномъ. Голова его была обрита и изъ бороды оставлена только одна прядь. Ему было отъ 22 до 24-хъ лѣтъ.
   Нашъ приходъ не заставилъ его дѣлать ни малѣйшаго движенія, которое бы обнаружило его существованіе. Жиро легко было снять съ него портретъ.
   На порогѣ комнаты остановилась невѣста. Ей подали стаканъ воды: она выпила ее, и стаканъ послѣ того разбили. Тутъ невѣста вошла. Ее схватили и посадили опять на такой же тронъ, какой она занимала дома: крики и музыка возобновились минутъ на десять, впродолженіе которыхъ ни женихъ, ни невѣста не сдѣлали ни малѣйшаго движенія.
   Наконецъ, шесть или семь женщинъ подняли невѣсту и понесли въ другую комнату.
   Это былъ конецъ церемоніи.
   Когда мы вышли, было ужь десять часовъ. Въ городѣ все было темно и пусто. Весь недавній шумъ исчезъ какъ сонъ. Черезъ десять минутъ мы были уже за воротами Танжера, который, вѣрно, никогда больше не увидимъ.
   Не могу нахвалиться Давидомъ. Во всю жизнь встрѣтилъ я двухъ Евреевъ -- въ Танжерѣ -- Давида, въ Алжирѣ -- Сулала. Желалъ бы имѣть всегда дѣло съ такими честными купцами.
   

IV.

Отъѣздъ изъ Танжера.-- Геркулесовы Столбы.-- Преданіе.-- Туманы Гибралтара.-- Прежняя поѣздка Жиро и Дебароля въ Гибралтаръ.-- Заботы Англичанъ о Гибралтарѣ.-- Обезьяны.-- Новаго рода барометръ.-- Губернаторъ Гибралтара.-- Отъѣздъ изъ Гибралтара.

   Мы должны были выѣхать въ четыре часа утра, и я, не желая прозѣвать подробностей проѣзда чрезъ Гибралтарскій Проливъ, просилъ, чтобъ меня разбудили; но просьба была безполезна: движеніе парохода разбудило меня и безъ посторонней помощи. Въ пять часовъ я поднялся на палубу. Мы плыли къ серединѣ пролива, и колеса наши, разбивая волны, испускали тысячи фосфорическихъ искръ. Мало-помалу стало разсвѣтать, и въ ту самую минуту, какъ солнце всходило, мы поравнялись съ знаменитыми противоположными скалами, называемыми Геркулесовыми Столбами.
   Всѣмъ, конечно, извѣстно, какъ Геркулесъ, обманувъ Атланта, хотѣвшаго-было заставить Геркулеса держать навсегда небо вмѣсто Атланта, и сваливъ опять на плечи Атланта это тяжкое бремя, очутился у двухъ скалъ, отдѣлявшихъ Средиземное Море отъ Атлантическаго. Упершись спиною въ одну, а ногами въ другую, онъ разорвалъ эту преграду и соединилъ оба моря. Сила вторженія Атлантическаго Океана была такъ велика, что, отъ напора волнъ, отдѣлилась и Сицилія отъ Калабріи. Дѣйствительно ли такъ все это случилось, я ужь, конечно, не беру на свою отвѣтственность.
   Но вотъ дѣйствительный и замѣчательный фактъ. Изъ всѣхъ городовъ Испаніи одинъ Гибралтаръ имѣетъ право пользоваться туманами Съ перваго взгляда это покажется странно, а въ-самомъ-дѣлѣ, очень естественно. Прочіе города -- испанскіе, а Гибралтаръ -- городъ Англійскій. Англичане дѣлаютъ все, что захотятъ. Они борются съ природою и побѣждаютъ ее. Они сдѣлали вишни безъ косточекъ, груши съ запахомъ гвоздики, смородину безъ зеренъ. У нихъ скоро будутъ быки безъ ногъ. Посмотрите на быковъ Дургемскаго Графства: они почти на брюхѣ ходятъ, скоро совсѣмъ будутъ ползать.
   Тоже и съ туманомъ: прежде, когда Гибралтаръ не принадлежалъ Англичанамъ, тамъ не было тумана. Но Англичане привыкли къ туману; они не могутъ жить безъ него и -- завели себѣ туманъ въ Гибралтарѣ.
   -- Какимъ же образомъ? спросите вы.-- Очень просто! Каменнымъ углемъ!
   Англичане чрезвычайно гордятся, повидимому, обладаніемъ Гибралтара; но, въ-самомъ-дѣлѣ, это ихъ чума, холера, тифусъ; они во снѣ и на-яву только-что и бредятъ Гибралтаромъ. Они ежеминутно боятся за Гибралтаръ. Вотъ ужь сто лѣтъ, какъ эта болѣзнь продолжается. Разъ въ недѣлю, по-крайней-мѣрѣ, лихорадочный припадокъ схватываетъ вдругъ лордовъ Адмиралтейства. Они просыпаются ночью, зовутъ секретарей, диктуютъ депеши и отправляютъ туда пароходъ, съ приказаніемъ построить новое укрѣпленіе, новую батарею и прибавить еще пушекъ, пушекъ и пушекъ.
   Ихъ теперь 3000 въ Гибралтарѣ, и назначена награда въ двѣ тысячи фунтовъ стерлинговъ, кто откроетъ въ Гибралтарѣ еще мѣсто, гдѣ съ пользою можно поставить хоть одну пушку.
   А какъ для каждой пушки нужно семь человѣкъ во время дѣйствія, то, въ случаѣ осады, Гибралтару для однѣхъ пушекъ нужно 21000 артиллеристовъ (если до-тѣхъ-порь не прибавится пушекъ).
   Жиро и Дебароль были уже однажды въ Гибралтарѣ. Боже мой, что они разсказываютъ! Вопервыхъ, имъ дали въ провожатые англійскаго солдата; потомъ совѣтовали не прогуливаться по городу послѣ восьми часовъ вечера, наконецъ, попросили ихъ однажды отправиться восвояси. Всѣ подзорныя трубы слѣдили за ними во время имъ отъѣзда, и когда онѣ скрылись изъ вида, тотчасъ же отправили въ Лондонъ пароходъ, въ четыреста силъ, съ донесеніемъ первому лорду Адмиралтейства, что два французскіе инженера едва не захватили Гибралтара, но по-счастью, не успѣли въ этомъ. Курсъ на биржѣ упалъ, потомъ поднялся, тамъ опять понизился; и наконецъ все успокоилось въ Лондонѣ.
   Теперь эти же самые Жиро и Дебароль возвращались въ Гибралтаръ и привезли съ собою цѣлую ватагу такихъ же ужасныхъ инженеровъ. Мы такъ и ожидали, что насъ съ первымъ шагомъ отправятъ на понтоны.
   Впрочемъ, прежде, нежели вышли на берегъ, мы должны были подвергнуться карантинному осмотру. Въ-ожиданіи этого удовольствія, любовались мы въ подзорную трубу на караулъ шотландскихъ солдатъ, въ національной ихъ одеждѣ. Мы все воображаемъ, что Шотландцы существуютъ только въ романахъ Вальтера Скотта. Здѣсь мы впервые убѣдились, что они даже живутъ въ Гибралтарѣ.
   Наконецъ насъ осмотрѣли и объявили, что мы можемъ отправиться въ городъ. Я взялъ-было съ собою, по привычкѣ, двуствольное ружье, но мнѣ объявили, что вооруженные люди не впускаются въ Гибралтаръ. Я хотѣлъ-было разрядить ружье, выстрѣля на воздухъ; мнѣ сказали, что въ гибралтарской гавани не позволено стрѣлять. Я смиренно склонилъ голову и отправился въ лодку.
   Гибралтаръ чисто-англійскій городъ. Войдите въ трактиръ, и вамъ подадутъ ростбифу и элю, но ужь не спрашивайте ни малаги, ни лафиту.
   Одно только: Гибралтаръ не похожъ на Англію. Это обезьяны. Какимъ-то страннымъ образомъ, вѣрно, во времена переселенія Мавровъ изъ Африки въ Испанію, завезены были и обезьяны, которыя и поселились на приморской скалѣ. Мавровъ выгнали черезъ нѣсколько столѣтій, но обезьяны остались. Теперь онѣ полезны: онѣ замѣняютъ барометръ. Гора Кадыге, на которой стоить городъ, имѣетъ два склона: восточный и западный. Если погода постоянно-хороша, обезьяны переходятъ на западную: если угрожаетъ дождемъ и бурею, онѣ скрываются на восточную. За эту важную услугу законы строго наказываютъ того, кто убилъ бы обезьяну.
   Погода была хорошая и я пустился-было на западный склонъ горы; но мнѣ сказали, что ѣдетъ губернаторъ, и я поспѣшилъ къ нему на встрѣчу.
   Этотъ губернаторъ былъ Вильсонъ, который въ 1815 году вывезъ изъ Франціи Завалетта.
   Теперь Сиръ Робертъ Вильсонъ былъ уже почтенный старикъ около шестидесяти-шести, или восьми лѣтъ, но который всякій день еще дѣлаетъ по десяти льё верхомъ. Онъ меня принялъ какъ роднаго, и обхожденіе его примирило меня съ Гибралтаромъ и Англичанами.
   

V.

Титуанская бухта.-- Разсказъ о французскихъ плѣнникахъ.-- Прибытіе въ Мелилу.-- Разсказъ Дон-Луиса-Каппа объ освобожденіи плѣнныхъ.-- Бурная ночь.-- Прибытіе Джема-Разуатъ.-- Посѣщеніе могилы капитана Жеро.

   Въ четыре часа утра 26 числа мы подняли якорь и діагональною линіей поплыли черезъ проливъ. Въ девять часовъ были мы ужь въ огромной бухтѣ. По правую руку виднѣлись горы, оканчивающіяся мысомъ Негро. Склоны этихъ горъ составляли долину, въ глубинѣ которой стоялъ Тетуанъ, болѣе похожій издали на каменоломню, нежели на городъ.
   Подъѣзжая къ Тетуану, капитанъ нашего парохода объявилъ мнѣ, что прежде, нежели отдали это судно въ мое распоряженіе, оно назначено было дли принятія французскихъ плѣнныхъ, бывшихъ въ рукахъ Абд-эль-Кадера. Я ничего объ этомъ не зналъ и просилъ капитана разсказать мнѣ это дѣло подробно. Вотъ разсказъ его.
   Извѣстенъ героическій бой при Сиди-Браголѣ, въ которомъ около ста-пятидесяти французовъ остались во власти Арабовъ. Важнѣйшими изъ плѣнныхъ былъ гусарскій ротмистръ Курби де-Коньяръ. Послѣ этого произошло извѣстное умерщвленіе плѣнныхъ, разсказанное трубачомъ Роландомъ, чудесно-спасшимся отъ смерти. Послѣ этого побоища осталось двѣнадцать плѣнныхъ, которыхъ и потеряли уже надежду когда-либо увидѣть, какъ вдругъ, 8-го октября 1846 года, Курби де-Коньяръ прислалъ письмо къ губернатору Мелилы, которымъ увѣдомлялъ его, что караульные его, Арабы, согласны отпустить его и товарищей за 6100 Дуровъ (32,000 франковъ), и просилъ ссудить его этою суммой, которую лично обязывался ему выплатить. У губернатора не было столько денегъ. Онъ сообщилъ объ этомъ французскому консулу въ Малагѣ, который передалъ это извѣстіе оранскому губернатору.
   Какъ-скоро оранскій губернаторъ получилъ это извѣстіе, онъ тотчасъ же призвалъ капитана парохода Велосъ и приказалъ ему отправиться въ Мелилу, для принятія дальнѣйшихъ мѣрь къ успѣшному окончанію этого дѣла, выдавъ ему вмѣстѣ съ тѣмъ, сверхъ требуемыхъ 32,000 фр., еще 1000, на непредвидимые расходы и снабдивъ надлежащими инструкціями.
   Прибывъ въ Мелилу, капитанъ передалъ губернатору деньги, а тотъ послалъ сейчасъ же гонца къ Коньяру съ увѣдомленіемъ, что сумма готова. Гонецъ явился въ дуарій, гдѣ содержались плѣнные, успѣлъ скрытно вручить письмо Коньяру и получить отъ него отвѣтъ, въ которомъ плѣнникъ увѣдомлялъ, что вскорѣ ихъ переведутъ поближе къ городу.
   Съ своей стороны, начальникъ Арабовъ, который велъ съ Коньяромъ переговоры объ освобожденіи его, послалъ гонца къ предводителю племени Бени-Бульафировъ, съ которымъ онъ долженъ былъ подѣлиться полученными деньгами. Онъ приглашалъ его взять плѣнныхъ и отвести къ крѣпости. Предводитель этого племени отвѣчалъ, что между 23-мъ и 27-мъ числами будетъ въ окрестностяхъ города съ плѣнными.
   Чтобъ не возбудить подозрѣній прочихъ Арабовъ, капитанъ парохода Велосъ долженъ былъ до этого срока уѣхать куда-нибудь, и тогда-то дано было ему приказаніе отправиться за мною въ Кадиксъ.
   Я тотчасъ же рѣшился отказаться отъ посѣщенія Тетуана, чтобъ поспѣшить въ Джема-Разауатъ, куда изъ Мелилы тотчасъ же хотѣли дать знать, если плѣнники появятся; но капитанъ мой не согласился на это. Во-первыхъ, онъ не вѣрилъ, чтобъ Арабы одержали обѣщаніе, а во-вторыхъ, какъ 27-е число было послѣднимъ срокомъ, то онъ и хотѣлъ явиться только въ этотъ срокъ, послѣ полудня, въ Мелилу.
   Слѣдственно, надобно было почти поневолѣ остановиться въ Тетуанѣ, тѣмъ болѣе, что тетуанскій бей предупрежденъ былъ изъ Танжера о нашемъ пріѣздѣ.
   Дѣйствительно, едва мы появились въ виду города, какъ бей прислалъ Арабовъ узнать, тутъ ли мы, обѣщая тотчасъ же выслать лошадей для насъ и нашей свиты. Соскучась дожидаться, мы было пошли пѣшкомъ, но у какого-то зданія, служившаго таможнею и караульнею, солдаты остановили насъ, говоря, что дальше нельзя идти, но что, впрочемъ, за нами тотчасъ пріѣдутъ изъ города. Мы прождали часъ, прождали два, и въ это время я успѣлъ всѣмъ своимъ товарищамъ разсказать исторію о плѣнныхъ. Всѣ закричали: "Не хотимъ въ Тетуанъ, хотимъ въ Мелилу!" Я повиновался этому общему увлеченію, и черезъ часъ мы уже плыли со всею силою нашихъ паровъ въ Мелилу.
   Когда мы поднимали якорь, то въ подзорную трубку увидѣли, однакожъ, что изъ города выѣзжалъ нашъ конвой.
   Мелила служить для Испаніи мѣстомъ ссылки. Это самое печальное мѣсто для изгнанниковъ, потому-что преступники ежедневно видятъ издали берега отечества и никогда не могутъ попасть туда. Здѣсь, кто уйдетъ, тотъ попадетъ къ Арабамъ, которые ему тотчасъ же отрубаютъ голову, потому-что Арабы въ вѣчной войнѣ съ гарнизономъ Мелилы. Этотъ гарнизонъ состоитъ изъ восьми-сотъ человѣкъ, которые весь свой вѣкъ должны быть подъ ружьемъ. Эта осада продолжительнѣе троянской, и это, впрочемъ, дѣйствительная осада, потому что, какъ изъ переговоровъ о французскихъ плѣнныхъ видно, племена Арабовъ чередуются для обложенія Мелилы.
   Мы плыли въ Мелилу 26-го числа, и во весь день не слыхать было ничего о нашихъ плѣнныхъ. Всѣ начали сомнѣваться въ возможности успѣха; всѣ говорили, что Абд-эль-Кадеръ не выпустить столь важныхъ плѣнныхъ; что онъ скорѣе перерѣжетъ ихъ всѣхъ; что Арабы хотятъ только выманить деньги и т. п.; я одинъ надѣялся.
   Всю ночь мы не спали. Море сильно волновалось. Въ семь часовъ утра пришли мы къ Мелилѣ и подняли англійскій флагъ. Это тоже была предосторожность капитана.
   Бросивъ якорь, мы еще совѣтовались: посылать ли намъ лодку на берегъ, какъ вдругъ увидѣли, что изъ гавани одинъ человѣкъ сѣлъ въ лодку и плыветъ къ намъ. Это были самые убійственные полчаса ожиданія. Какое извѣстіе везегъ намъ этотъ человѣкъ? Спасеніе или гибель соотечественниковъ? Всѣ взоры были устремлены на него, всѣ руки протянуты: мы едва переводили дыханіе... Уже издали дѣлалъ онъ какіе-то знаки, которые ровно ничего не объясняли намъ... Наконецъ, когда уже подъѣхалъ на такое разстояніе, что можно было его разслышать, онъ всталъ и громко закричалъ роковое слово:
   -- Спасены!
   Любопытно было посмотрѣть на нашъ восторгъ! Мы на рукахъ принесли на палубу этого вѣстника счастія. Это былъ плац-адъютантъ крѣпости Мелилы, донъ Луисъ Каппа, и вотъ какія подробности онъ намъ разсказалъ.
   "До 28-го числа не было отъ Арабовъ никакого извѣстія. Въ этотъ день, поутру, въ семь часовъ, явились двое къ крѣпостному рву. Они принесли извѣстіе, что плѣнники были въ четырехъ льё отъ города и что въ тотъ же день у Бастингасскаго Мыса долженъ произойдти размѣнъ ихъ на обѣщанныя деньги. Когда плѣнниковъ приведутъ къ этому мѣсту, то разложатъ большой огонь, чтобъ дать губернатору сигналъ. Одного изъ двухъ присланныхъ Арабовъ оставили заложникомъ; другой отправился. Въ гавани была лодока мичмана Дюрана, присланнаго въ Мелилу съ пароходомъ Велосъ въ первую поѣздку съ деньгами. На нее перенесли деньги и вооружили шесть человѣкъ матросовъ съ головы до ногъ.
   "Лодка отправилась къ условному мѣсту, будто бы занимаясь рыбною ловлей. Едва она пристала къ мысу, какъ появилось пять или шесть всадниковъ, дѣлавшихъ матросамъ разные знаки. Лодка подчалила къ нимъ и начались переговоры.
   "Плѣнники были въ полумили. Арабъ-заложникъ, бывшій въ лодкѣ, объявилъ товарищамъ, что деньги привезены и показалъ имъ мѣшки съ деньгами, поднявъ ихъ въ рукахъ.
   "Тогда одинъ изъ всадниковъ повернулъ лошадь и пустился въ обратный путь. Черезъ три четверти часа пришелъ остальной отрядъ съ плѣнниками. Ихъ было всего одиннадцать человѣкъ: десять мужчинъ и одна женщина. Послѣдняя была, восемь лѣтъ тому назадъ, взята у воротъ Орана. Одинъ же изъ плѣнныхъ наканунѣ того дня умеръ отъ лихорадки.
   Едва донъ Луисъ Каппа завидѣлъ плѣнныхъ, какъ, невыждавъ переговоровъ, бросился къ Коньяру и началъ обнимать его.
   -- Что вы дѣлаете? вскричалъ тотъ.-- Ради Бога, воротитесь на лодку.
   "Дѣйствительно, Арабы могли удержать и его въ плѣну; однакожъ, оказалось, что они дѣйствовали добросовѣстно и только хотѣли получить деньги. Одинъ изъ предводителей ихъ отправился на лодку, чтобъ пересчитать деньги. Было шесть мѣшковъ. Въ пяти было по тысячи дуровъ, а въ шестомъ 1,100. Арабъ взялъ съ собою три мѣшка, и въ то же время выслана была половина плѣнныхъ Потомъ взята была вторая половина выкупа, и остальные плѣнные явились на лодку.
   Они едва вѣрили своему спасенію. Только тогда, какъ уже были въ лодкѣ между вооруженными французами и сами держали каждый по ружью въ рукѣ, удостовѣрились они въ своей свободѣ. Четырнадцать мѣсяцовъ и двадцать дней были они въ плѣну.
   "Въ справедливомъ нетерпѣніи своемъ, плѣнники не хотѣли дожидаться прихода нашего парохода и рѣшились отправиться на моей лодочкѣ, несмотря на то, что вѣтеръ быль противный и лодочка очень-ненадежна, что она могла опрокинуться, или волны могли ихъ выбросить на берегъ, или Арабы могли за ними погнаться въ пяти-шести лодкахъ, чтобъ, взявъ деньги, взять обратно и плѣнныхъ. Конечно, въ послѣднемъ случаѣ они бы всѣ погибли до послѣдняго, но не для этого же старались объ ихъ освобожденіи.
   "Капитанъ нашъ тотчасъ приказалъ опять разводить пары, чтобъ догнать лодку. Но несчастью, Велосъ быль плохой ходокъ, а лодка была восемнадцать часовъ впереди. Не было надежды догнать ихъ прежде Джема-Разуатъ. Всѣ увѣрены были, что далѣе этого они не пойдутъ въ такомъ слабомъ суднѣ.
   "Море болѣе-и-болѣе волновалось. Вѣтеръ крѣпчалъ и все былъ противный. На высотѣ Уафаринскихъ Острововъ капитанъ поставилъ часоваго на марсели. Настала ночь темная и дождливая. Къ разсвѣту мы были на высотѣ Малуенасской Губы. Во всю ночь не было никакихъ свѣдѣній о лодкѣ. Около одиннадцати часовъ обогнули мы Трафоркаскій Мысъ. Мы плыли довольно-близко къ берегу, чтобъ не пропустить ни одного судна.
   "Подходя къ Джема-Разуату, двѣ лодки обратили наше вниманіе, но, посредствомъ подзорной трубы, мы удостовѣрились, что это простыя рыболовныя суда.
   За полмили недоходя до Джема-Разуата, бросили мы якорь. Весь городъ былъ въ движеніи. Пароходъ нашъ видимо обращалъ на себя все вниманіе. Черезъ десять минутъ увидѣли мы, что къ намъ ѣдетъ капитанъ гавани.
   Едва только подъѣхалъ онъ на разстояніе, съ котораго можно было вести переговоры, мы спросили о плѣнникахъ, и онъ увѣдомилъ насъ, что они въ Джема-Разуатѣ, а мичманъ Дюрань отправился въ Оранъ для донесенія объ освобожденіи ихъ генералу д'Арбовилю."
   Можно вообразить, съ какимъ нетерпѣніемъ спѣшили мы въ городъ. Несмотря на волненіе, бросились мы въ лодки и поплыли къ берегу. Тутъ встрѣтили мы полковника Мак-Магома, который пригласилъ насъ на обѣдъ, данный городомъ въ честь бывшихъ плѣнныхъ. Вскорѣ увидѣлись мы и съ этими героями-страдальцами. Объятія, возгласы, радостныя слезы, разсказы, остроты, шумъ и смѣхъ -- вотъ что было при встрѣчѣ.
   Истощивъ всѣ общія мѣста этого свиданія, я подалъ голосъ, чтобъ до обѣда отправиться всѣмъ на могилу капитана Жеро, главнаго героя несчастной битвы при Сиди-Ибрагимѣ.
   Всѣ согласились, и мы отправились. Какъ не разсказать для всеобщаго свѣдѣнія объ этомъ жестокомъ сраженіи!
   

VI.

Сраженіе при Сиди-Ибрагимѣ.

   Пронесся слухъ, что Абд-эль-Кадеръ появился на мароккскихъ границахъ. Племя Сугаліосовъ, казалось, было въ самомъ искреннемъ союзѣ съ французами, которые старались поддерживать эту дружбу всѣми средствами. Но чѣмъ болѣе оно обнаруживало къ намъ расположенія, тѣмъ болѣе должно было трепетать мщенія эмира. Слѣдственно, мы, для собственной нашей пользы, должны были поддерживать это племя.
   Полковникъ Монтаньякъ начальствовалъ тогда въ Джема-Разуатѣ. Къ нему явился гонецъ отъ Трахро, предводителя Сугаліоскаго Племени, который прислалъ сказать ему, что приближеніе опасности не измѣняетъ его дружбы; что она даже сильнѣе и что если гарнизонъ Джема-Разуата хочетъ сдѣлать вылазку и сдѣлать засаду въ селеніяхъ его племени, то онъ обязуется предать въ его руки Абд-эль-Кадера.
   Полковникъ тотчасъ же рѣшился. Да и какой же начальникъ поста не согласился бы на всякое пожертвованіе, лишь бы овладѣть Абд-эль-Кадеромъ.
   Гарнизонъ былъ слабъ и окруженъ непріятелями. Полковникъ старался какъ-можно-менѣе его ослабить. Онъ взялъ съ собою только 421 человѣка.
   Въ воскресенье 21-го октября 1815 года, въ десять часовъ вечера, колонна эта тихо выступила изъ Джема-Разуата. Тѣ, которые оставались, сожалѣли, что не могли послѣдовать за товарищами. До двухъ часовъ утра шли по направленію къ западу. Въ 2 часа сдѣлали привалъ и легли отдохнуть. Въ 9 часовъ выступили, и черезъ часъ расположились близъ Уэд-Тернана, гдѣ и рѣшились провести день.
   Во время завтрака явился Арабъ съ извѣстіемъ, что эмиръ съ сильнымъ поискомъ идетъ на Бу-Дженамъ. Полковникъ собралъ военный совѣтъ, и положено было продолжать идти впередъ.
   Вскорѣ явился другой гонецъ отъ капитана Коффина, оставшагося временнымъ комендантомъ въ Джема-Разуатѣ; этотъ объявлялъ, что генералъ Кавеньякъ шедшій по дорогѣ Аннъ-Кабекра, требуетъ триста человѣкъ въ подкрѣпленіе.
   Полковникъ послѣ вторичнаго совѣщаніи съ офицерами, отвѣчалъ, что теперь было бы стылно возвратиться и что онъ отдѣлить отъ себя не можетъ трехъ сотъ человѣкъ. Но еще не успѣли отослать отвѣта, какъ появилась конная толпа Арабовъ, которая стала обходить позицію Французовъ. Послали съ нашей стороны нѣсколько людей, чтобъ узнать, что это за люди и чего хотятъ? Но едва наши посланные отдѣлились, какъ эти Арабы пустились наперерѣзъ къ нимъ, чтобъ отрѣзать имъ отступленіе. Увидѣвъ это движеніе, наши всадники пустились назадъ и помѣнялись съ Арабами нѣсколькими выстрѣлами.
   Но это доказало Французамъ, что они окружены непріятелями. Тотчасъ же отправили письмо въ крѣпость, чтобъ дать знать о положеніи отряда.
   Полковникъ рѣшился отступать; но чтобъ не вступить въ неравный бой, положилъ начать ретираду ночью, разложивъ съ вечера огонь, чтобъ заставить думать, что отрядъ не трогается съ мѣста.
   Дѣйствительно, въ 11 часовъ ночи выступили; но едва прошли нѣсколько шаговъ, какъ два выстрѣла то стороны непріятелей доказали, что движеніе замѣчено. Несмотря на это, отступленіе продолжалось до Каркора, гдѣ остановились для отдыха; прошли только двѣ льё. До Джема-Разаута оставалось еще пять.
   На разсвѣтѣ усмотрѣли толпы Арабовъ, расположенныя на высотахъ. Казалось, ихъ не болѣе семи, или восьмисотъ.
   Оставя двѣ роты въ резервѣ, полковникъ двинулся впередъ съ 320 человѣкъ и прошелъ еще одну льё. Дальнѣйшій путь былъ невозможенъ. Надобно было пробиваться, а силы непріятеля видимо возрастали. Полковникъ съ 00 человѣками конницы бросился на 1000 человѣкъ, но, послѣ десяти минутъ боя, принужденъ былъ отступить. Бѣговымъ шагомъ прибѣжала къ нему на выручку пѣхота, и Арабы въ свою очередь, были опрокинуты и преслѣдуемы.
   Но вдругъ, въ ту самую минуту, какъ полковникъ Монтаньякъ вошелъ въ оврагъ, со всѣхъ окружающихъ высотъ появились всадники и кабилы, которыхъ до-тѣхъ-поръ не было видно.
   Полковникъ понялъ, что ни побѣда, ни отступленіе уже невозможны. Онъ сдѣлалъ всѣ распоряженія, чтобъ умереть съ честью.
   Одинъ гусаръ бросился къ резерву, чтобъ потребовать его прибытія. Ударили тревогу, затрубили атаку и на штыкахъ взбѣжали на высоту. Здѣсь составили каре и въ это мгновеніе полковникъ палъ, пораженный пулею въ лобъ.-- Капитанъ Коста! Капитанъ Коста! вскричалъ онъ, и другой гонецъ бросился къ резерву. Болѣе пятисотъ выстрѣловъ сдѣлали Арабы по гонцу, но онъ ускакалъ.
   Начальство принялъ маіорь Курби де-Коньяръ, и съ послѣдними 45 гусарами сдѣлалъ еще одно отчаянное нападеніе на толпы непріятелей
   Въ эту минуту показался на высотахъ эмиръ. Его легко было узнать по знамени и по регулярному корпусу войскъ. Вся равнина покрылась тогда Арабами, такъ-что горсть Французовъ едва была замѣтна между ни мы.
   Капитанъ Коста шелъ уже на помощь; другую часть отряда оставилъ онъ для прикрытія обоза съ капитаномъ Жемо, Но, по мѣрѣ приближенія своего, слышалъ онъ, какъ правильная пальба соотечественниковъ ослабѣвала, а крики Арабовъ усиливались. Еще прошло нѣсколько минутъ и Французскіе выстрѣлы прекратились. Капитанъ Коста понялъ, что тѣ, къ кому онъ спѣшиль на помощь, уже не существовали.
   Надобно было подумать ему и о своемъ спасеніи. Оставалось одно средство: воротиться назадъ къ обозу, чтобъ соединенно съ капитаномъ Жемо продолжать еще защищаться.
   Онъ повернулъ свой отрядъ, но Арабы, перерѣзавъ переднихъ, бросились теперь и за нимъ. Составили каре, и подъ выстрѣлами 10,000 человѣкъ маневръ сдѣланъ былъ съ такою же точностью, какъ на Марсовомъ Полѣ. Никто не смигнулъ глазомъ, только одинъ рекрутъ юноша вскричалъ: Боже мой, мы погибли!
   -- А который тебѣ годъ? спросилъ Коньярь.
   -- Двадцать-первый, отвѣчалъ онъ.
   -- Ну, такъ тебѣ восмьнадцатію годами меньше страдать, чѣмъ страдалъ. Смотри покуда на меня и научись умирать...
   Онъ еще не кончилъ фразы, какъ пуля попала ему въ лобъ. Потомъ палъ капитанъ Бюргаръ, потомъ адъютантъ Томо, потомъ всѣ остальные, и эта рота исчезла.
   Оставался одинъ отрядъ капитана Жемо, охранявшій обозъ. Жемо давно уже наблюдалъ съ ближайшей высоты ходъ сраженія и понялъ участь передовыхъ. Вскорѣ увидѣлъ и движеніе отряда Коста.
   Онъ видѣлъ, что и ему нѣтъ возможности отступить, но въ пятистахъ шагахъ оттуда былъ марабутъ Сиди-Ибрагимъ. Еслибъ до него достичь, подумалъ онъ, то по-крайней-мѣрѣ жизнь можно дорого продать.
   Арабы занимали уже этотъ марабутъ, но отрядъ бросился туда въ штыки и выгналъ непріятелей.
   Тотчасъ же сдѣланы были всѣ распоряженія къ защитѣ. Устроили бойницы, парапеты, и даже капралъ Лавесьеръ экспромптомъ составилъ французское знамя и водрузилъ его на крышѣ зданія.
   Черезъ четверть часа явились и Арабы. Первое нападеніе было произведено на муловъ, которыхъ отрядъ не успѣлъ ввести въ марабутъ, и тридцать труповъ остались на мѣстѣ.
   Люди, которые знаютъ, что все для нихъ кончено и которые съ улыбкой простились уже со свѣтомъ, хладнокровно дерутся и навѣрное мѣтятъ въ непріятеля. Одинъ отличный стрѣлокъ, поручикъ Шандеденъ, взявъ ружье и патроны убитаго солдата, заранѣе указывалъ въ кого и во что метилъ.
   Въ эту минуту подъѣхалъ на разстояніи 400 метровъ къ марабуту самъ эмиръ, сопровождаемый всею своею свитой. Французы дали по нимъ залпъ. Пять или шесть храбрыхъ пали. Самъ Абд эль-Кадеръ былъ раненъ въ щеку.
   Несмотря на это, онъ сдѣлалъ знакъ, чтобъ прекратили пальбу, и послалъ къ намъ парламентёра съ письмомъ. Онъ предлагалъ Французамъ сдаться, обѣщая, что съ ними будутъ хорошо обходиться.
   Жемо прочелъ вслухъ письмо. На всѣхъ лицахъ видна была одна презрительная улыбка.
   -- Слѣдовательно мы не сдаемся, ребята, вскричалъ онъ. Мы будемъ защищаться, покуда къ намъ прійдутъ на помощь.
   Всѣ съ радостными криками подтвердили его слова, и онъ карандашомъ написалъ эмиру свой отказъ.
   Гонецъ полетѣлъ съ отвѣтомъ, но Абд-эль-Кадеръ, получа его, не повѣрилъ такой отчаянной рѣшимости, и еще разъ послалъ Араба требовать другаго отвѣта.
   Во второй разъ не удостоили и отвѣчать ему.
   Упрямый эмиръ прислалъ третье письмо, но ужь не съ предложеніемъ о сдачѣ, а съ холоднымъ увѣдомленіемъ, что никто живой не выйдетъ.
   Послѣ этого эмиръ со свитою отъѣхалъ за выстрѣлъ, а Кабилы начали атаку. Загорѣлась жестокая пальба. Видя, что пули не пробиваютъ стѣны марабута, Арабы начали бросать каменья въ окна. Французы возвращали имъ ихъ, какъ древніе гомеровскіе герои, бросавшіе оружіе, чтобъ взяться за цѣлыя скалы.
   Наступила ночь, Абд-эль-Кадеръ расположился лагеремъ около марабута и окружилъ его тройною цѣпью часовыхъ. Арабы по ночамъ не нападаютъ, и обѣ стороны могли отдохнуть нѣсколько часовъ. Но съ утреннею зарею сраженіе опять началось.
   До десяти часовъ продолжались самыя яростныя нападенія, и ни одинъ Арабъ не могъ взлѣзть на стѣну. Тогда, видя безполезность своихъ усилій, Абд-эль-Кадеръ отступилъ со свитою и уже не возвращался болѣе. Онъ увелъ съ собою шестьдесятъ плѣнныхъ, на которыхъ было сто-двѣнадцать ранъ. Съ марабута видно было, какъ ихъ влекли связанныхъ.
   Уходя, онъ оставилъ у марабута армію Кабиловъ, которые уже не подходили къ зданію на ружейный выстрѣлъ; они придумали лучшее и вѣрнѣйшее средство побѣдить Французовъ -- жаждою и голодомъ.
   Настала ночь. Капитанъ Жемо не спалъ и замѣтилъ, что Арабъ подползъ къ марабуту. Зачѣмъ? Посредствомъ переводчика узнали, что онъ за деньги соглашается отнести письмо во Французскій лагерь при Лалла-Махрнія. Тотчасъ же собрана была требуемая сумма; въ письмѣ капитана Жемо описано было ужасное положеніе отряда. Арабъ взялъ письмо и скрылся.
   Онъ честно доставилъ это письмо, но во Французскомъ лагерѣ никто не зналъ руки Жемо; тамъ вообразили, что это военная хитрость Абд-эль-Кадера.
   Отрядъ Жемо не зналъ этого, и цѣлый день ждалъ съ нетерпѣніемъ, обращая взоры къ Лалла-Махрнія. Хлѣба и воды не было. Голодъ и жажда начали сильно дѣйствовать.
   Прошла еще ночь, и весь послѣдующій день. Многіе падали безъ чувствъ, но никто не жаловался, не ропталъ. Всѣ знали, что они обречены на смерть. Къ-чему же бы послужило отчаяніе?
   Наступилъ третій день, помощи не являлось ни откуда. Жемо объявилъ, что рѣшился пробиваться къ Джема-Разауту и умереть съ оружіемъ въ рукахъ, а не голодною смертью.
   До крѣпости было четыре льё, и по всему этому пространству густыя толпы Арабовъ стерегли каждый пунктъ.
   Молча зарядили ружья, и около шестидесяти человѣкъ вдругъ бросились изъ стѣнъ марабута по направленію къ Джема-Разуату.
   Первый отрядъ Арабовъ опрокинутъ и разсѣянъ. Но уже тревога распространилась по всей линіи и толпы непріятелей бѣгутъ со всѣхъ сторонъ. Начинается перестрѣлка. Французы, падая отъ ранъ и изнуренія, продолжаютъ идти впередъ, унося съ собою раненныхъ и безчувственныхъ.
   Такимъ-образомъ половина пути уже была пройдена. Тридцать, или сорокъ человѣкъ еще живы и надѣются, что въ крѣпости услышатъ выстрѣлы. Капитанъ Жемо отъ изнуренія не въ-силахъ уже идти. Всѣ для него рѣшаются остановиться, а между-тѣмъ выстрѣлы непріятелей поражаютъ одного за другимъ. Поручикъ Шанделень убитъ, и около его тѣла завязывается ожесточенный бои. Составляется еще каре.
   Вдругъ лучъ надежды оживилъ умиравшихъ: съ высоты одного холма увидѣли они Французскій блокгаузъ и отрядъ войскъ, шедшій къ нимъ на помощь. Арабы тоже увидѣли эту колонну -- и остановились.
   Но, по какому-то странному несчастью, эта колонна ничего не видала и воротилась назадъ.
   Началась новая битва; Арабы отрѣзали отступленіе этой горсти, сражавшейся уже шесть дней сряду. Въ послѣдній разъ Жемо составилъ каре изъ двадцати-пяти человѣкъ, которые, ставъ на мѣстѣ продолжали отстрѣливаться.
   Истощился и запасъ патроновъ, но остались штыки; тогда арабскія пули поразили каждаго по одиначкѣ; наконецъ, палъ и Жемо. Въ живыхъ уже не болѣе пятнадцати человѣкъ. Каре не изъ чего составить. Съ бѣшенствомъ бросаются эти остальные пятнадцать человѣкъ на враговъ. Одни падаютъ вскорѣ мертвыми, другіе ползутъ по кустарникамъ и успѣваютъ пробраться до крѣпости. Этихъ было трое. Неполучивъ ни одной раны, они отъ изнуренія испускаютъ духъ. Но прежде кончины своей успѣваютъ разсказать все, и весь остальной гарнизонъ Джема-Разаута спѣшитъ сдѣлать вылазку. Арабы отражены; нѣсколько раненныхъ еще спасены (въ томъ числѣ и капралъ Лавосьеръ). Всего же восемь человѣкъ пережили это побоище.
   По собственному сознанію Арабовъ, побѣда стоила имъ девятисотъ человѣкъ.
   

VII.

   Исторія плѣна Коньяра и его товарищей. Убійство двухсотъ-восьмидесяти плѣнныхъ. -- Бѣгство Роланда и освобожденіе его. -- Переговоры съ Коньяромъ.
   Когда Абд-эль-Кадеръ раненный въ щеку возвратился въ палатку, не успѣвъ склонить Жемо къ сдачѣ, къ ногамъ его повергли триста французскихъ головъ и шестьдесятъ плѣнныхъ. Важнѣйшимъ изъ нихъ былъ Коньярь, котораго рана была ужасна, но несмертельна. По приказанію Абд-эль-Кадера, отвели его въ палатку одного изъ предводителей, гдѣ квартермистръ Барбю перевязалъ ему раны.
   Прочихъ плѣнныхъ заставили въ эти время отпиливать головы товарищей своихъ и обмазывать ихъ медомъ, для сохраненія, въ видѣ бальзамировки. Потомъ сложили ихъ, какъ складываютъ пушечныя ядра. Абд-эль-Кадеръ назначилъ разослать ихъ къ разнымъ предводителямъ арабскихъ племенъ.
   На другое утро, когда выступили въ походъ, головы эти сложили въ корзины и нагрузили на муловъ. Плѣнники нераненные должны были идти пѣшкомъ; раненныхъ посадили на муловъ. Ноги ихъ упирались въ корзины съ головами. У одного Коньяра не было этихъ корзинъ.
   Въ пять часовъ остановились на ночлегъ въ деревнѣ Бени-Сноссенъ. Всѣ спали на открытомъ воздухѣ; плѣнники подлѣ корзинъ съ голосами.
   Поутру въ шесть часовъ выступили опять. Подъ однимъ плѣннымъ упалъ мулъ -- и головы покатились. Всѣ плѣнные посланы были подбирать ихъ и должны были принести всѣ, до послѣдней.
   Переночевавъ опять подъ открытымъ небомъ, выступили поутру и въ одиннадцать часовъ достигли до Дары. Тутъ плѣнныхъ отвели въ палатку, занимаемую матерью Абд-эль-Кадера и женами его. (Ихъ было у него въ это время только три). Накормивъ и напоивъ плѣнныхъ, отвели ихъ за три лье отъ Дайры въ лагерь. Офицерамъ дали кое-какую палатку, раненнымъ другую -- прочіе размѣстились, какъ могли.
   Тутъ пробыли они мѣсяцъ. Однажды ночью случился пожаръ, по неосторожности одного плѣнника; но какъ Арабы не узнали этого, то онъ и остался безнаказаннымъ. Лагерь же перевели еще на одну льё дальше по берегу Мулаи.
   Черезъ четыре мѣсяца потомъ, то-есть въ февралѣ, пришло приказаніе выступить. Переправились черезъ Мулаю и достигли до Лофскихъ Горъ. Предъ отправленіемъ Коньярь просилъ, чтобъ четырехъ больныхъ помѣстили на мулы; но какъ муловъ недостало, то этимъ плѣннымъ и отрубили головы.
   15-го февраля двое плѣнныхъ бѣжали. Одинъ изъ нихъ былъ убитъ дорогою, а другой счастливо достигъ до Джема-Разуата и первый далъ опредѣлительное извѣстіе о плѣнныхъ. Чрезъ два дня бѣжало еще трое. Всѣ были опять пойманы и осуждены на смерть. Коньяръ успѣлъ выпросить имъ помилованіе
   24-го февраля прибылъ гонецъ отъ калифата Гаджи-Мустафы, который приглашалъ Коньяра къ себѣ обѣдать. Коньяръ отправился на это приглашеніе со всѣми офицерами и четырьмя солдатами. Но на другой день ихъ остановили и не пустили дальше. Коньяръ спросилъ о причинѣ. Ему не отвѣчали.
   Это возродило подозрѣніе въ умѣ его. Его отдѣлили отъ прочихъ плѣнныхъ, вѣрно, съ дурными намѣреніями.
   Дѣйствительно, въ лагерѣ вотъ что происходило послѣ нихъ.
   Вывели всѣхъ плѣнныхъ и поставили въ одинъ рядъ. Потомъ приказали имъ принести всѣ вещи, имъ принадлежавшія. Потомъ раздѣлили плѣнныхъ на кучки по пяти человѣкъ и рлзмѣстили въ разные шалаши. Въ числѣ плѣнныхъ былъ трубачъ Роландъ, единственный свидѣтель и разсказчикъ происшествія.
   Это былъ человѣкъ рѣшительнаго характера. Онъ видѣлъ приготовленія. понялъ ихъ, но не испугался.
   -- Въ нынѣшнюю ночь что-то затѣвается, сказалъ онъ своимъ товарищамъ.-- Не спите и будьте готовы защищаться, если насъ захотятъ убить.
   -- Но чѣмъ защищаться? спросили его они.
   -- Всѣмъ, что подъ-руку попадетъ.
   У Роланда былъ ножъ, который онъ, дня три тому назадъ, нашелъ и спряталъ. Сверхъ-того, въ шалашѣ, куда ихъ привели, нашелся серпъ, и онъ далъ его одному изъ товарищей своихъ, Домату.
   Наступила ночь; но никто не спалъ. Около полуночи раздался дикій крикъ Арабовъ. Это былъ сигналъ къ убійству.
   Роландъ понялъ, въ чемъ дѣло. Первый бросился изъ шалаша; поразилъ перваго Араба, который ему попался навстрѣчу, перескочилъ черезъ плетень, устроенный вокругъ лагеря и перекатился на ту сторону.
   Тутъ два Араба схватили его за нижнее платье; но онъ сильно рванулся: оно осталось въ рукахъ ихъ и онъ бросился бѣжать въ одной рубашкѣ. Шаговъ сто далѣе стоялъ часовой и выстрѣлилъ въ него: пуля просвистала мимо.
   Пробѣжавъ съ четверть льё, онъ остановился на холмѣ, чтобъ посмотрѣть, не слѣдуетъ ли за нимъ кто изъ сотоварищей его- Увы! онъ слышалъ только крики, вопли убійцъ и, во время выстрѣловъ, видѣлъ рѣзню. Она продолжалась полчаса. По всему видно было, что французы отчаянно защищались. Наконецъ все замолкло.
   Роландъ всталъ тогда и побѣжалъ черезъ Мулаю. Днемъ онъ прятался въ оврагахъ; ночью шелъ. "Нѣсколько финиковъ были въ эти дни единственною его пищею. Ввечеръ на третьи сутки сдѣлалась ужасная гроза съ проливнымъ дождемъ. Роландъ былъ въ рубашкѣ, изнуренъ и голоденъ. Онъ разсчитывалъ, что не въ-состояніи идти далѣе, и потому вдругъ рѣшился предаться врагамъ.
   Увидя мароккскую деревню, онъ пошелъ къ ней. У колодца встрѣтилъ онъ женщину, которая закричала, увидя его. На крикъ этотъ прибѣжалъ молодой Арабъ и хотѣлъ поразить его ятаганомъ. Роландъ ждалъ спокойно удара и открылъ ему свою грудь Это движеніе остановило Араба. Другой Арабъ въ это время соскочилъ съ террасы и сдѣлалъ знакъ Роланду, чтобъ тотъ шелъ за нимъ. Роландъ повиновался.
   Давъ ему отдохнуть и отогрѣться, Арабъ связалъ ему руки и ноги и велѣлъ ему спать, одѣвъ его попоною.
   Поутру развязали его; но цѣлую недѣлю не выпускали. И это было съ хорошимъ намѣреніемъ, потому-что нѣкоторые Арабы караулили, чтобъ убить его.
   На седьмой день пошелъ другой Арабъ, осмотрѣлъ Роланда и заплатилъ хозяину два дура. Роландъ быль проданъ за десять франковъ.
   Ночью увелъ его новый хозяинъ тихонько, и черезъ три дня привелъ въ Дилда-Махрнію. Здѣсь онъ сданъ быль французамъ, выкупившимъ его за сто франковъ.
   Между-тѣмъ плѣнъ офицеровъ становился день-ото-дня тяжелѣе. Коньярь просилъ позволенія написать письмо къ семейству своему и къ генералу Кавеньяку, и ему было дозволено. Наконецъ начальникъ племени, охранявшій его, вступилъ съ нимъ въ тайные переговоры, требуя семьдесятъ-двѣ тысячи франковъ за свободу всѣхъ плѣнныхъ. Коньяръ отвѣчалъ, что столько денегъ у нихъ нѣтъ. Переговоры длились три недѣли, впродолженіе которыхъ не разъ говорили Коньяру, что съ нимъ то же будетъ, что и съ прежними его товарищами. Арабы все спускали цѣну. Сперва на 50,000, наконецъ на 36,000. На этой суммѣ заключенъ быль договоръ, и позволено было Коньяру тайно увѣдомить губернатора Мелилы.
   Все это узнали мы во время нашего передобѣденнаго путешествія на могилу Жеро. На каждомъ шагу указывали мѣсто: "вотъ туть убитъ тотъ-то!"
   

VIII.

Банкетъ.-- Украшенія.-- Исключенный гость.-- Прощаніе и отъѣздъ.-- Алжиръ.-- Немѣдленный отъѣздъ въ Тунисъ.-- Городъ Бизертъ.-- Тунисъ.-- Армія бея.-- Исторія бѣлыхъ колпаковъ.

   Когда мы воротились, банкетъ ужь былъ готовъ. Нѣтъ ничего удивительнѣе изобрѣтательности солдатъ. Дайте архитекторамъ и декораторамъ ружья, сабли, штыки, пистолеты, у нихъ ничего изъ этого не выйдетъ, кромѣ пистолетовъ, штыковъ, сабель, ружьевъ. Солдаты же сдѣлали изъ нихъ люстры, зеркала, звѣзды, трофеи, всевозможныя украшенія. Видъ банкетной залы былъ истинно-волшебный.
   Мнѣ сказали, что на банкетѣ не было одного изъ плѣнныхъ, потому-что онъ не былъ приглашенъ. За что? За то, что онъ не раненный взять, а самъ сдался. Жестокое, но справедливое наказаніе. Воинъ долженъ сражаться, умирать, но не сдаваться.
   Долго и весело пировали мы. Наконецъ надобно было разстаться. Всѣ присутствовавшіе гурьбою проводили насъ до берега, и веселые крики ихъ раздавались еще тогда, какъ мы уже были на пароходѣ. Военная музыка и привѣтствія гремѣли намъ вслѣдъ. Вскорѣ все замолкло. Мы обогнули восточный мысъ бухты.
   Мы съ капитаномъ рѣшили, чтобъ не останавливаться въ Оранѣ, а всею силою паровъ спѣшить въ Алжиръ. 29-го числа, въ девять часовъ утра, крики: Алжиръ! Алжиръ! вызвали всѣхъ на палубу.
   Видъ Алжира съ моря превосходенъ. Городъ начинается у самаго моря, поднимается вверхъ по восточному склону горы, увѣнчанной на вершинѣ фортомъ императора, который потомъ склоняется нѣсколько къ западу. Мы обогнули искусственную гавань, которой работы вотъ ужь десять лѣтъ сряду палаты обсуждаютъ, то нападая на нихъ, то защищая ихъ. Это истинно-исполинская работа.
   Новѣйшія французскія постройки портятъ восточный характеръ Алжира. Съ перваго взгляда это европейскій городъ, съ домами въ четыре этажа и съ прямыми улицами. Только на второмъ, на третьемъ планѣ открывается древній африканскій городъ, столица алжирскихъ беевъ. Но улицамъ видны еще немногія пальмовыя деревья, которыя видимо протестуются противъ нашествія французовъ. Направо разстилается море до Монпелье (то-есть перескочивъ черезъ Майорку). Налѣво Митиджанская Долина отъ Рассота до Бен-Африна. Сзади мысъ Матлеру, за которымъ возвышается Атласъ.
   Едва успѣли мы бросить якорь, какъ лодка изъ гавани поплыла къ намъ. Въ Алжирѣ еще не знали результата переговоровъ, происходившихъ въ Мелилѣ. Мы первые явились съ извѣстіемъ и поспѣшность наша была награждена.
   Дѣйствительно, новость, привезенная нами, произвела въ Алжирѣ радостное волненіе, въ-особенности въ арміи. Купцы, горожане и спекулаторы, конечно, и въ Алжирѣ такіе же, какъ вездѣ. Они даже не знали, о какихъ плѣнникахъ всѣ такъ радуются.
   Маршала Кюжо не было въ Алжирѣ: онъ поѣхалъ въ Оранъ, чтобъ показать свою область двумъ-тремъ депутатамъ, пріѣхавшимъ сюда на каникулы.
   И я, съ своей стороны, не долго раздумывалъ, впродолженіе двухнедѣльнаго отсутствія маршала, рѣшился я съѣздить въ Тунисъ и возвратиться сюда чрезъ Конъ, Филинвиль и Константину.
   Послѣ нѣкоторыхъ переговоровъ, пароходъ снова отданъ въ мое распоряженіе и мы отправились въ городъ Св. Лудовика, на развалины Карѳагена,
   Есть имена, которыя невольно привлекаютъ васъ. Читая "Вергилія" при этомъ переѣздѣ, я воображалъ, что и наше судно подвигается руками услужливыхъ Нереидъ, и что Эолъ отдалъ въ наше распоряженіе свои мѣха съ вѣтрами.
   Трои сутки плыли мы вдоль берега. На третьи увидѣли прелестный маленькій городокъ въ чисто-восточномъ вкусѣ, лежащій на берегу залива, котораго свѣтло-голубыя волны напомнили Киреванку.
   Мы спросили у лейтенанта Віола названіе этого города.
   -- Бизертъ, отвѣчалъ онъ намъ.
   Тотчасъ же объявили мы капитану желаніе осмотрѣть Бизертъ и черезъ часъ бросили якорь въ гавани.
   Взявъ лодку, отправились мы къ дому французскаго консула, съ террасы котораго видно все озеро и весь городъ. Берега озера были прелестны и сами съ собою, и стаями большихъ птицъ, у которыхъ крылья пламеннаго цвѣта и множествомъ марабутовъ, осѣненныхъ пальмовыми деревьями. Городскія набережныя представляли самый живописный видъ, оживленный стадами верблюдовъ и толпами народа, который своею важностью походитъ на привидѣнія. Вода озера такъ чиста, что въ десяти футахъ видно было дно и множество рыбъ, разгуливавшихъ по всѣмъ направленіямъ.
   Для осмотра города мы раздѣлились на двѣ половины: одни пошли по городу для снятія видовъ и портретовъ, а другіе -- за городъ на охоту. Ввечеру, возвратясь къ консулу и пообѣдавъ у него, мы отправились на пароходъ и продолжали путешествіе.
   Въ два часа утра, освѣщаемые прекраснѣйшимъ луннымъ свѣтомъ, мы бросили якорь на тунисскомъ рейдѣ.
   Мы было-улеглись спать; но рано поутру проснулись отъ пушечныхъ выстрѣловъ. Пароходъ нашъ салютовалъ городу двадцать-однимъ выстрѣломъ.
   Тунисскаго бея не было въ городѣ; онъ въ эту самую минуту въѣзжалъ въ Парижъ.
   Видъ гавани самый живописный. Несмотря на 5-е декабря, погода 6-го прелестная. Мы бросили якорь передъ самымъ въѣздомъ въ гавань. Впереди насъ простирался длинный и узкій перешеекъ, по которому тянулись мулы и верблюды. За перешейкомъ было озеро, а за озеромъ -- Тунисъ, прозванный самими Турками Бѣлымъ, и поднимающійся вверхъ по горѣ въ видѣ амфитеатра, такъ-что верхніе домы издали кажутся упирающимися въ лазурь неба.
   Налѣво возвышался фортъ арсенала и двѣ горы -- Бу-Курненнъ: направо бѣлѣлась часовня Св. Лудовика и выдавался карѳагенскій мысъ.
   Салютные выстрѣлы наши пробудили городъ, и вскорѣ къ намъ на лодкѣ пріѣхалъ французскій консулъ, г. Гиспари, извѣстный антикварій и хлѣбосолъ.
   Мы тотчасъ же отправились къ нему, и первый взглядъ нашъ на тунисское народонаселеніе совершенно разочаровалъ насъ. У тунисскаго бея были солдаты на европейскій манеръ. Но что это за солдаты!
   Чтобъ имѣть армію, бею нужны были прежде всего люди и мундиры. Людей онъ тотчасъ же собралъ, а мундиры заказалъ во Франціи. У насъ сдѣлали мундиры, панталоны и жилеты на средній человѣческій ростъ въ 5 футовъ четыре дюйма.
   По-несчастью, ростъ Арабовъ повыше нашего -- одежда оказалась слишкомъ-короткою. Надобно было прибирать людей по платью. Въ другомъ мѣстѣ догадались бы распредѣлить людей подъ ростъ; но тутъ, кто къ какому отряду былъ назначенъ первоначально, тотъ и долженъ быль оставаться въ немъ. Слѣдственно, все безобразіе мундировъ безъ пригонки было разительно и невольно раждало смѣхъ. Прибавьте къ этому разноцвѣтность лицъ и племенъ, красную феску съ шелковою кисточкой на головѣ, сѣрые бурнусы и наконецъ родъ пробочника, висящій отъ пояса до лядвей (я никакъ не могъ добиться, на что служитъ солдату этотъ инструментъ) -- и вы можете себѣ составить въ умѣ полную картину этого войска.
   Послѣ воинственнаго вида арміи, всего-болѣе поразили меня тысячи бѣлыхъ хлопчато-бумажныхъ колпаковъ, съ нѣкоторою кокетливою претензіею надѣтыхъ набекрень; колпаки разгуливали по гавани. Стоило же ѣхать за пятьсотъ льё отъ Франціи, чтобъ видѣть спальные колпаки!
   Впрочемъ, обстоятельство было такъ странно, что я пустился собирать справки; это цѣлая исторія, и забавная и поучительная.
   Около двадцати лѣтъ тому назадъ, въ царствованіе бывшаго бея, буря загнала въ тунисскую гавань марсельскій корабль, нагруженный хлопчато-бумажными колпаками, назначенными для гибралтарскаго гарнизона. Тогда въ Тунисѣ платили ввозную пошлину, которая опредѣлялась по произволу начальника надъ гаванью, райа-Марса. Марсельскій капитанъ обложенъ былъ очень-сильною пошлиною.
   Извѣстно, что Марсельцы очень-упрямый народъ; потомки Фонеянъ, союзники Рима и соперники Карѳагена, они даже отказались платить подать Юлію Цесарю. Но какъ paйa-Mapca былъ для марсельскаго капитана посильнѣе Цесаря, то и заплатилъ пошлину. Но едва только осоободился отъ когтей его, какъ побѣжалъ къ бею и бросился къ ногамъ его.
   Бей выслушалъ просьбу джаура и убѣдясь, что съ него дѣйствительно взято слишкомъ-много, спросилъ у него его:
   -- Какого рода правосудія хочешь ты отъ меня: французскаго или турецкаго?
   Марселецъ подумалъ и, по довѣренности къ законамъ своего отечества, отвѣчалъ:
   -- Французскаго.
   -- Хорошо! сказалъ бей.-- Возвратись на свой корабль и жди.
   Капитанъ ждалъ мѣсяцъ, ждалъ два, три. Наконецъ, соскучась этою медленностью, выждалъ, какъ бей проѣзжалъ но улицамъ города, и опять бросился въ его ногамъ.
   -- Ты забылъ меня, свѣтлѣйшій бей! сказалъ онъ ему.
   -- Нѣтъ, помню! отвѣчалъ бей: -- ты французскій капитанъ, который жаловался мнѣ на райа-Марсу.
   -- Ты обѣщалъ мнѣ оказать правосудіе.
   -- Да. Но по законамъ и обычаямъ французскимъ. Такъ ли?
   -- Точно такъ.
   -- Ну, что жь тебѣ теперь надобно?
   -- Я ужь три мѣсяца, какъ жду этого правосудія.
   -- Послушай, сказалъ бей: -- три года тому назадъ, консулъ твой оскорбилъ меня. Я жаловался на него и требовалъ правосудія. Вотъ три года, какъ я жду. Приходи и ты черезъ три года -- мы увидимъ.
   -- Свѣтлѣйшій бей! вскрикнулъ капитанъ: -- нѣтъ ли средства сократить этотъ срокъ.
   -- Ты самъ требовалъ французскаго правосудія.
   -- Но если бъ я сталъ просить турецкаго?..
   -- Это дѣло другое. Ты бы его тотчасъ же получилъ.
   -- Нельзя ли мнѣ теперь перемѣнить свою просьбу?
   -- Дѣлать хорошее никогда не поздно.
   -- Такъ окажи мнѣ, свѣтлѣйшій бей, турецкое правосудіе.
   -- Пойдемъ за мною.
   Капитанъ поцаловалъ, по обычаю, туфлю бея и пошелъ за нимъ, во дворецъ.
   -- Сколько взялъ съ тебя райа-Марса? спросилъ его бей.
   -- Тысячу пятьсотъ франковъ.
   -- Этого, по-твоему, много?
   -- Слишкомъ-много. Нигдѣ въ свѣтѣ не платятъ и трети этой суммы.
   -- Слѣдовательно, тебѣ слѣдуетъ съ него обратно тысяча франковъ?
   -- Точно такъ.
   -- Вотъ они!
   Капитанъ опять поцаловалъ туфлю бея, выхваляя его правосудіе и хотѣлъ уже выйдти.
   -- Больше тебѣ ничего не слѣдуетъ? спросилъ его бей.
   -- Конечно, слѣдовало бы, отвѣчалъ Марселецъ.-- Но я не смѣю...
   -- Говори.
   -- Я три мѣсяца прожилъ здѣсь безполезно, и въ это время издержалъ понапрасну много денегъ на содержаніе; я долженъ былъ сдать грузъ свой въ Гибралтарѣ въ началѣ зимы, а теперь она уже кончилась и товаръ мой до будущей зимы опять не будетъ тамъ нуженъ.
   -- А какой у тебя товаръ? спросилъ бей.
   -- Ночные колпаки.
   -- Что это за вещь? Я никогда не видалъ ихъ.
   Марселецъ вынулъ ему изъ кармана образчикъ своего груза.
   -- Къ чему же служитъ этотъ колпакъ? спросилъ бей, со вниманіемъ разсматривая этотъ странный предметъ.
   -- Чтобъ надѣвать на голову, отвѣчалъ капитанъ, и показалъ, какъ это дѣлается.
   -- Это очень-глупая выдумка. Ну, и ты думаешь, что промедленіе твое здѣсь сдѣлало тебѣ много вреда по торговлѣ?
   -- По-крайней-мѣрѣ на десять тысячъ франковъ.
   -- Хорошо. Подожди...
   Бей позвалъ своего секретаря и продиктовалъ ему какой-то приказъ, который потомъ и велѣлъ тотчасъ же обнародовать.
   -- Смѣю ли, свѣтлѣйшій бей, спросилъ капитанъ:-- узнать, въ чемъ состоитъ твое поколѣніе?
   -- Приказъ, чтобъ всѣ тунисскіе Евреи съ завтрашняго утра не иначе выходили на улицу, какъ надѣвъ на голову бѣлый бумажнохлопчатый колпакъ, подъ опасеніемъ смертной казни.
   -- Прекрасно! я понимаю.
   -- Если понимаешь, такъ спѣши поскорѣе на свое судно. Ты съ барышомъ продашь свой товаръ.
   Капитанъ еще разъ поцаловалъ туфлю бея, и побѣжалъ на корабль.
   Въ это время по улицамъ Туниса народные глашатаи выкрикивали повелѣніе (амри) о бѣлыхъ колпакахъ.
   Можно вообразить себѣ какой ужасъ произвелъ этотъ приказъ надъ двадцатью-пятью тысячами Евреевъ, обитавшихъ въ Тунисѣ. Они обратились къ своимъ ученымъ раввинамъ, прося у нихъ истолкованія слова: колпакъ. Наконецъ, одинъ недавно пріѣхавшій ливорнскій жидъ растолковалъ имъ, какіе бываютъ колпаки въ Европѣ и на что они созданы.
   Откуда же было достать двадцать-пять тысячъ колпаковъ къ завтрашнему дню.
   Вдругъ, какой-то добрый человѣкъ сказалъ, что въ гавани стоитъ трехмачтовое марсельское судно съ грузомъ этого товара.
   Всѣ бросились въ гавань, на лодки, и цѣлая флотилія окружила марсельское судно, крича съ отчаяніемъ -- "Колпаковъ! бѣлыхъ колпаковъ! хлопчато-бумажныхъ колпаковъ!"
   Капитанъ взялъ въ руки рупоръ и началъ вести съ ними переговоры.
   -- Вамъ нужны колпаки?
   -- Да! да! поскорѣе.
   -- Но вы знаете ли по какой цѣнѣ они продаются. Этотъ товаръ, теперь очень вздорожалъ...
   -- Знаемъ, знаемъ... только давай скорѣе...
   -- Послушайте, сказалъ капитанъ, я честный человѣкъ...
   Евреи вздрогнули. Они знали, что сами всегда начинаютъ этими словами, когда хотятъ обобрать христіанъ.
   -- Я не буду пользоваться случаемъ обобрать васъ, продолжалъ онъ.
   Евреи поблѣднѣли.
   -- Колпаки стоятъ мнѣ самому кругомъ по сорока су.
   -- Ну, это еще недорого, проворчали Еврей.
   -- Я буду доволенъ барышомъ сто на сто.
   -- Согласны! закричали Евреи.
   -- Итакъ по четыре франка за колпакъ.
   Тысячи рукъ протянулись за колпаками.
   -- Постоите! закричалъ капитанъ.-- Надобно во всемъ порядокъ. Всходите поочередно съ одной стороны корабля и выходите съ другой.
   Распоряженіе это было исполнено, и капитанъ получилъ чистаго барыша тридцать-шесть тысячъ франковъ.
   Поутру капитанъ явился къ бею и благодарилъ его.
   -- А! это ты! Ну, что?
   -- Я пришелъ благодарить тебя, свѣтлѣйшій бей.
   -- Ты доволенъ?
   -- Какъ-нельзя-больше.
   -- Которое же правосудіе лучше: турецкое или французское?
   -- И сравненія нѣтъ!
   -- Но дѣло еще не кончено. Погоди.
   -- Какъ не кончено! Что жь еще?..
   Бей снова позвалъ секретаря и продиктовалъ ему слѣдующее: Симъ повелѣніемъ воспрещается всѣмъ Евреямъ показываться на улицѣ въ колпакѣ, подъ опасеніемъ смертной казни, и дается двадцать-четыре часа срока, чтобъ сбыть съ рукъ колпаки. Да исполнятъ сіе повелѣніе. Данъ 21-го апрѣля 1293 года гиджры.
   -- Понимаешь ли ты теперь? спросилъ бей.
   -- О, великій бей! Ты олицетворенная мудрость и правосудіе.
   -- Ступай же назадъ на свой корабль.
   Опять по улицамъ глашатаи прокричали приказъ бея, и испуганные Евреи въ первомъ движеніи схватили колпаки и хотѣли сжечь ихъ, но потомъ раздумали. Имъ дано было 24 часа сроку. Въ это время можно было продать колпаки, хоть за полцѣны, хоть за четверть.
   Опять всѣ отправились къ марсельскому кораблю и предлагали капитану продать ему обратно товаръ его.
   -- На что мнѣ онъ? сказалъ онъ.-- Я получилъ сейчасъ изъ Европы письмо. Тамъ цѣны упали. И безъ того тамъ много колпаковъ.
   -- Все равно, мы согласны на уступку.
   -- Пожалуй, я возьму ихъ за полцѣны...
   -- Мы согласны, согласны, по два франка...
   -- О, нѣтъ! я вамъ сказалъ, что мнѣ они пришлись по сорока су, слѣдственно я ихъ возьму назадъ по двадцати.
   -- Но какъ же это можно?..
   -- Не хотите, какъ хотите, сказалъ капитанъ, и велѣлъ распустить паруса.
   -- Что вы дѣлаете?..
   -- Да сейчасъ выѣзжаемъ изъ гавани. Прощайте.
   -- Возьмите по сорока су...
   -- Поднимай якорь...
   -- По тридцати...
   -- Мнѣ некогда... Рулевой! на свой постъ!
   -- Мы согласны! мы согласны!..
   И опять Евреи всходили съ одной стороны корабли, уѣзжали съ другой.
   Они были довольны тѣмъ, что избавились отъ казни за три франка съ головы; а капитанъ -- тѣмъ, что получилъ даромъ тридцать-шесть тысячъ франковъ.
   Какъ человѣкъ, умѣющій жить въ свѣтѣ, капитанъ опять отправился къ бею и взялъ съ собою восьмнадцать тысячъ.
   -- Ну, что? доволенъ ли ты? спросилъ бей.
   -- Я счастливъ, и въ восторгѣ отъ твоей премудрости.
   -- Что это ты принесъ?..
   -- Половину моего барыша. Смѣю предложить тебѣ, свѣтлѣйшій бей.
   -- Но развѣ ты не помнишь, что я обѣщалъ тебѣ турецкое правосудіе?..
   -- Очень помню...
   -- Ну, такъ знай, что за турецкое правосудіе ничего не платятъ.
   -- Это прекрасно, свѣтлѣйшій бей! Во Франціи судья взялъ бы съ меня не половину, а три четверти барыша.
   -- Ошибаешься, капитанъ. Онъ взялъ бы у тебя все.
   -- О! теперь я вижу, что вы лучше моего знаете Францію.
   Облобызавъ руку бея, которую ему подалъ тотъ на прощаніе, капитанъ спѣшилъ уѣхать, боясь, чтобъ бей не передумалъ.
   Долго не могли Евреи понять этого происшествія и полагали, что это былъ просто предлогъ, чтобъ собрать съ нихъ подать. Но воспоминаніе о колпакахъ твердо вкоренилось между ними. Они видѣли, что бѣлый колпакъ красивѣе ихъ желтой шапки, или чернаго тюрбана. У нынѣшняго бея, они просили позволеніе носить бѣлые колпаки, и бей позволилъ имъ это украшеніе.
   Вотъ отчего я такъ много видѣлъ колпаковъ въ Тунисѣ, но ужь теперь здѣшніе Евреи не покупаютъ ихъ у марсельскихъ купцовъ, а сами ихъ вяжутъ.
   

Статья вторая и послѣдняя
IX.

Видъ Туниса.-- Гурни.-- Ливорнскій консулъ.-- Стаи собакъ.-- Судилищѣ въ консульскомъ домѣ.-- Жалоба Еврейки.-- Развалины Туниса.-- Спектакль.-- Базаръ.-- Арапы и Жиды.-- Визитъ къ шейху.-- Лампа и дверь цырюльни.-- Идея шейха о собственности.

   Проѣздъ съ моря въ озеро не болѣе двадцати метровъ ширины ни одно значительное судно не можетъ войдти въ него. Видъ озера весьма-страненъ и похожъ на Мертвое Море. Вода въ немъ рыжевата и, какъ говорятъ, очень вредна. Сваи, возвышающіяся на два фута надъ водою, указываютъ путь, по которому надобно ѣхать: на каждой сваѣ сидятъ большіе бакланы и караулятъ рыбу. Едва она появится близко поверхности, бакланъ бросается на нее, переноситъ на сваю, съѣдаетъ ее тамъ, и снова ждетъ добычи.
   Говорятъ, что мясо этой птицы очень-вредно отъ водъ озера. По-временамъ поднимаются надъ озеромъ цѣлыя стада красныхъ гусей (фламинго), которые, вытянувъ шею и лапы, летятъ вдаль, составляя совершенно-прямую линію, какъ-бы вытянутую по линейкѣ. Видъ подобнаго летящаго стада представляетъ любопытное зрѣлище. На тѣлѣ каждаго гуся видно только одно красное пятно, какъ бубновый тузъ, а вся стая вмѣстѣ похожа на летящую колоду картъ. Впрочемъ, это озеро покрыто во всякое время и другими птицами, какъ-то утками, чайками, лысухами, водолазами и др., которыя вовсе не пугливы.
   Къ ночи достигли мы выхода изъ пролива. Тутъ, на мысу, встрѣтили мы толпы работниковъ, одѣтыхъ полуевропейскимъ, полуарабскимъ образомъ. На вопросъ нашъ: что это за люди, намъ отвѣчали, что это Гурки. Насилу намъ растолковали, что Гурки на арабскомъ языкѣ значитъ Ливорно.
   Насъ встрѣтилъ ливорнскій консулъ, де-Лапартъ, потому-что французскій вмѣстѣ съ беемъ отправился въ Парижъ. Мы пошли пѣшкомъ въ городъ, и впервые познакомилась съ одною характеристическою чертою Востока, а именно, съ кочующими стаями собакъ. Эти отвратительныя созданія, похожія на помѣси волковъ съ лисицами, не лаютъ на прохожихъ, а воютъ на нихъ, ощетинивъ шерсть и поднявъ хвостъ. Они провожали насъ густыми стаями до самаго города. Одна собака такъ плотно приставала ко мнѣ, что я хотѣлъ отдѣлаться отъ ися ружейнымъ выстрѣломъ, но консулъ остановилъ меня. На Востокѣ запрещено убивать собакъ. А между-тѣмъ, еслибъ попался имъ одинъ прохожій, онѣ, вѣрно, растерзали бы его.
   Г. Лапартъ помѣстилъ меня въ своемъ домѣ. Консульское жилище служить мѣстомъ убѣжища, судилищемъ и тюрьмою. Въ судебной залѣ сдѣлано для консула сѣдалище изъ львиныхъ шкуръ.
   При нашемъ прибытіи оказались всѣ три категоріи лицъ, имѣющихъ сношенія съ консульскимъ домомъ. Былъ бѣглецъ, ищущій убѣжища; былъ должникъ, осужденный на заключеніе за долги; была Еврейка, жаловавшаяся на своего мужа.
   Послѣдняя явилась при насъ въ судилище. Это была прелестная женщина, одѣтая въ весьма-богатое платье. Она бросила на насъ быстрый взглядъ. Присутствіе ли постороннихъ сдѣлало ее нѣмою, или родъ жалобы ея былъ таковъ, что она не хотѣла, или не имѣла надобности разсказывать о ней, только, неговоря ни слова, она сняла съ ноги туфлю, стала на колѣни и подала г. Лапарту эту туфлю, перевернувъ ее задомъ нанерелъ.
   Консулъ покачалъ головой и посмотрѣлъ на нее вопросительно. Та подтвердила свою жалобу наклоненіемъ головы, и Лапартъ, записавъ ея имя и жительство, обѣщалъ наказать виновнаго. Еврейка выразила ему свою благодарность и ушла.
   На другое утро пошли мы осматривать Тунисъ. И здѣсь улицы не имѣютъ названія, а домы -- нумеровъ. Отъискать кого-нибудь по адресу никогда невозможно. Европейцы не имѣютъ права владѣть здѣсь собственностью. Мавры же владѣютъ и по праву наслѣдства, и посредствомъ купли. Если кому изъ домохозяевъ тѣсно и онъ хочетъ сдѣлать пристройку къ своему дому, то испрашиваетъ позволеніе у бея; потомъ огораживаетъ себѣ часть улицы и строитъ, что ему угодно. Если этимъ онъ застроитъ окна у противоположнаго дома, тѣмъ хуже для хозяина.
   Первое, что поразило насъ на улицѣ, это были письменныя аффиши на стѣнахъ (типографіи, разумѣется, нѣтъ никакой въ Тунисѣ). Вообразите себѣ, играли пьесу Michel et Christine. Насъ успокоило только то, что это дѣтскій спектакль.
   Тунисъ можно назвать чисто-турецкимъ городомъ. Въ немъ около 150,000 жителей. Но городъ мало-по-малу разрушается, сгарая отъ 45-ти градусныхъ солнечныхъ лучей. Домы сами-собою превращаются въ пыль. Ихъ поддерживаютъ, чинятъ, но не перестроиваютъ. Домъ упавшій въ Тунисѣ, составляетъ уже развалины, и всякой день слышно, что такой-то новый домъ упалъ. Эти развалины придаютъ, конечно, городу печальный видъ, но это-то и нужно для Араба. Завернувшись въ свой бурнусъ, Арабъ съ важною фигурою, голыми ногами, длинною бородой и палкою съ крючкомъ, лежитъ на развалинахъ дома точно такъ же, какъ и на песчаномъ приморскомъ берегу. Съ нимъ степь еще пустыннѣе, жизнь еще ничтожнѣе.
   Дойдя до базара, вошли мы въ лавку извѣстнаго здѣсь торговца Мустафы. Лавка Мавра вовсе непохожа на европейскую. Здѣсь хозяинъ съ безпечностью сидитъ у дверей, куритъ гашишъ, приходитъ отъ этого въ нѣмой восторгъ и ни за что не будетъ безпокоиться для покупщика. Кое-какъ развѣ вы добьетесь до объявленія цѣны за такую-то вещь. Купите ли вы ее, или нѣтъ, это уже не его дѣло. Только не торгуйтесь съ нимъ: онъ приметъ это за шутку, или за оскорбленіе.
   Вотъ Жидъ -- совсѣмъ другое дѣло. Жидъ запроситъ у васъ небывалую цѣну, будетъ съ вами битый часъ говорить о пустякахъ, будетъ спускать по бездѣлицѣ, и если вы дадите ему половину противу запрошенной цѣны, то можете быть увѣрены, что вы обмануты на цѣлую половину. Мавру бросьте кошелекъ свой и скажите: возьми себѣ что слѣдуетъ, и онъ никакъ не обочтетъ васъ.
   На базарѣ продаютъ много драгоцѣнныхъ камней. Если вы хотите купить и не знаете настоящей цѣны, явитесь тутъ же къ публичному оцѣнщику. Ихъ три, или четыре на базарѣ; онъ свѣситъ золото, камень и объявить вамъ цѣну. Если впослѣдствіи окажется, что онъ васъ обманулъ хоть на одинъ каратъ, пожалуйтесь -- и ему отрубятъ голову.
   Осмотрѣвъ всѣ рѣдкости базара, мы-было уже хотѣли идти домой, какъ вдругъ г. Лапартъ остановилъ насъ и спросилъ:
   -- Не хотите ли, чтобъ я васъ представилъ мединскому шейху?
   -- А кто этотъ шейхъ? спросилъ я.
   -- Онъ то же, что парижскій префектъ полиціи.
   -- О! это драгоцѣнное знакомство въ турецкомъ городѣ.
   -- Такъ пойдемъ. Вотъ его домъ и судилище.
   Мы взошли и увидѣли прекраснаго и величественнаго старика лѣтъ семидесяти-пяти. Онъ сидѣлъ, поджавши ноги, на каменномъ возвышеніи, устланномъ цыновками. Сквозь дымъ трубки только изрѣдка виднѣлась голова его, но глаза блистали, какъ у тридцатилѣтняго мужчины.
   Лапортъ представилъ ему меня. Трудно было передать шейху мое званіе. Писатель, ученый, у нихъ называется талебъ, то-есть сказочникъ, разсказывающій въ кофейняхъ разныя исторіи и носящій съ собою всегда чернильницу у пояса. Однакожь шейхъ принялъ насъ хорошо и велѣлъ подать трубки и кофе. Явились къ нему два сына его, служащіе при немъ помощниками. Я познакомился съ ними и получилъ разрѣшеніе бродить и днемъ и ночью по улицамъ Туниса, съ тѣмъ только, чтобъ ночью ходить съ фонаремъ и не далѣе городскихъ воротъ, иначе собаки заѣдять меня, а надъ ними власть шейха безсильна.
   Сидя у шейха, я замѣтилъ лампу рѣлкой работы и спросилъ, гдѣ можно въ Тунисѣ купить подобную? Мнѣ отвѣчали, что дадутъ мнѣ объ этомъ свѣдѣніе.
   Послѣ этого мы простились и отправились домой. На дорогѣ остановился я съ изумленіемъ передъ дверью одного цырюльника. Неизвѣстно, откуда онъ досталъ подобную рѣдкость; но подобной рѣзной работы я никогда еще не видывалъ. Мнѣ пришла охота купить ее и отправить моремъ въ Парижъ. Я пошелъ въ цырюльню и объяснилъ хозяину свое желаніе Долго онъ не понималъ предложенія. Ему никакъ не могло прійдти въ голову, чтобъ путешественникъ нарочно пріѣхалъ изъ Франціи въ Тунисъ, чтобъ купить дверь его лавки. Онъ хотѣлъ принять это за шутку, но сопутствіе г. Лапарта убѣждало его, что предложеніе мое серьёзно. Чтобъ отдѣлаться отъ меня, онъ запросилъ 1,500 піастровъ (1000 Франковъ). Я почелъ эту цѣну тоже шуткою, и предложилъ ему двѣсти франковъ. Онъ разсердился и хлопнулъ мнѣ своимъ товаромъ подъ-носъ.
   Между-тѣмъ, вокругъ лавки собралась толпа народа и всѣ удивлялись: что за мысль пришла джіауру покупать двери у правовѣрныхъ. Видя эту толпу, мы за лучшее сочли ретироваться, и пошли домой.
   Еще на дворѣ встрѣтилъ насъ старшій сынъ шейха. Онъ принесъ мнѣ отъ отца въ подарокъ ту лампу, которою я любовался. Этого мало. Четыре носильщика дожидались насъ, держа принесенную ими дверь цырюльника, которую шейхъ тоже просилъ меня принять въ подарокъ
   По званію начальника полиціи, шейхъ узналъ, что около цырюльни собиралась толпа народа около пріѣзжихъ Европейцевъ, и освѣдомился о причинѣ сходбища. Когда ему донесено было объ этомъ, онъ велѣлъ снять дверь цырюльни и тоже принести мнѣ ее въ подарокъ, въ знакъ особенной ко мнѣ дружбы. У дверей же цырюльни поставилъ часоваго впредь до сдѣланія новой двери.
   И былъ въ отчаяніи. Я употребилъ все свое краснорѣчіе, чтобъ доказать сыну шейха, что не могу принять этого подарка; но тотъ никакъ не понималъ моихъ доводовъ: идея собственности также мало была ему знакома, какъ и г. Прудону. Онъ сомнительно качалъ головой, какъ-бы упрекая меня въ невѣжествѣ. Наконецъ, видя мое непреодолимое упорство, позволилъ носильщикамъ отнести дверь назадъ, проворчавъ, однако, что это унижаетъ власть отца его.
   

X.

Свиданіе съ бѣемъ-наместникомъ.-- Газета "La Presse".-- Обѣщаніе ордена Нишана Ифтигара. -- Анекдоты о бѣи.-- Министръ финансовъ Эль-Шекиръ.-- Шелковый снурокъ.-- Казнь невѣрныхъ женъ.-- Мавританки -- городскія и кочующія. Стихи ихъ.-- Серебряная чашка бея.-- Черты характера тунисскихъ женщинъ.

   На другой день хотѣли-было мы отправиться на развалины Каpѳaгена, но судьбѣ угодно было иначе. Намѣстникъ бея и двоюродный братъ его, управляющій страною на время его отсутствія, прислалъ за консуломъ Лапартомъ.
   -- Я слышалъ, что прибылъ французскій пароходъ, сказалъ ему бей.
   -- Точно такъ, ваша свѣтлость.
   -- Какъ онъ называется?
   -- Велосъ.
   -- Онъ салютовалъ?
   -- И салютъ его былъ повторенъ.
   -- Знаю! я всегда съ удовольствіемъ отдаю салютъ кораблямъ французскаго короля. Кто пріѣхалъ на пароходѣ?
   -- Ученый,
   -- Ученый? повторилъ бей.
   -- Точно такъ, ваша свѣтлость.
   -- Зачѣмъ же онъ пріѣхалъ?
   -- Посмотрѣть Тунисъ.
   -- И этотъ ученый нанялъ пароходъ?
   -- Нѣтъ! Французскій король пожаловалъ ему для этой поѣздки свой корабль.
   -- На что?
   -- Я ужь сказалъ, свѣтлѣйшій бей, чтобъ посмотрѣть Тунисъ.
   Бей на минуту замолчалъ. Все это было для него довольно-непонятно. Французскій король, дающій свой корабль для удовольствія талеба, поступалъ очень-странно, но мнѣнію мусульманина.
   -- Слѣдственно, это очень-сильный талебъ? спросилъ опять бей.
   -- Въ двѣсти лошадиныхъ силъ, смѣясь отвѣчалъ Лапартъ.
   -- Такъ приведи его ко мнѣ.
   -- Когда прикажете?
   -- Завтра, въ полдень.
   Такимъ-образомъ поѣздка въ Карѳагенъ была отложена, и вмѣсто того мы, въ мундирахъ, отправились къ бею. Въ первой комнатѣ ожидалъ насъ хранитель печати, который и повелъ насъ черезъ рядъ комнатъ въ любимое отдѣленіе бея, называемое французскимъ. Его свѣтлость ожидалъ насъ сидя, поджавши ноги и куря табакъ; онъ былъ по всѣхъ своихъ брильянтовыхъ орденахъ.
   Онъ съ удивленіемъ осмотрѣлъ меня и быль, кажется, очень-изумленъ, что у французскаго талеба, вмѣсто чернильницы на поясѣ, обвѣшена грудь крестами. Онъ посадилъ меня подлѣ себя, и велѣлъ подать трубку и кофе.
   Разспросивъ меня о моемъ путешествіи и получа самые удовлетворительные отвѣты, онъ былъ, однакожъ, повидимому, въ прежнемъ недоумѣніи. Талебъ, который друженъ съ наслѣдникомъ французскаго престола; талебъ, приглашенный на свадьбу принца крови; талебъ, которому даютъ пароходъ въ двѣсти двадцать силъ и которому салютуютъ двадцать-однимъ выстрѣломъ -- все это было слишкомъ-ново и непостижимо для бея. Безъ подтвержденія Лапарта, онъ бы ничему этому не повѣрилъ.
   Когда онъ потомъ спросилъ о чемъ-то консула, я замѣтилъ, что лицо бея покрылось печальнымъ облакомъ и онъ замолчалъ. Я осмѣлился спросить о причинѣ его безпокойства.
   -- Братъ мой отправился во Францію, и о немъ нѣтъ никакой вѣсти. Недавно свирѣпствовала сильная буря на морѣ..
   Мысль, какъ молнія, мелькнула въ умѣ моемъ. Уѣзжая изъ Алжира, я взялъ съ собою нумеръ газеты La Presse, только-что полученный. Мнѣ помнилось, что тамъ было что-то сказано о тунисскомъ ьеѣ. Газета эта была, по-счастью, со мною; я съ живостью вынулъ ее изъ кармана и въ смѣси прочелъ слѣдующее:
   "Сегодня поутру тунисскій бей прибылъ въ Парижъ. Его свѣтлость въ совершенномъ здравіи, хотя нѣсколько и утомленъ отъ дороги." Я передалъ газету Лапарту. Бей на все это смотрѣлъ съ удивленіемъ, ничего непонимая, чти значитъ вынутый мною листъ печатной бумаги.
   Лапартъ поднесъ, олнакожь, этотъ листъ и, указывая пальцемъ на двѣ печатныя строки, перевелъ ихъ поарабски.
   -- Но правда ли это? спросилъ бей.
   -- Это оффиціальное извѣстіе, отвѣчалъ Лапартъ.
   -- И этотъ листокъ былъ у талеба?
   -- Точно такъ.
   -- Если ты такъ ученъ, сказалъ бей, обратясь ко мнѣ: -- то долженъ знать одно правило...
   -- Какое? ваша свѣтлость.
   -- То, что всякой, принесшій радостную вѣсть, имѣетъ право на полученіе награжденія. Твое извѣстіе такъ пріятно, что ты стоишь за это величайшей награды. Я сегодня пошлю гонца къ бею, чтобъ выпросить у него знаменитый орденъ Нишама для тебя...
   Я всталъ и поклонился. Бей также всталъ и простился съ нами.
   Если читателю любопытно знать: сдержалъ ли слово бей. то могу сообщить, что, по возвращеніи моемъ въ Парижъ, орденъ Нишама дѣйствительно былъ уже доставленъ на мою квартиру.
   О самомъ беѣ, находившемся въ Парижѣ, разсказываютъ много любопытныхъ анекдотовъ.
   Однажды наводненіе лишило бѣдныхъ крова и пищи. Онъ велѣлъ имъ послать 10,000 франковъ.
   -- Не много ли? сказалъ казначеи.
   -- Съ Богомъ не считаются, отвѣчалъ онъ.
   Одинъ житель, обиженный любимцемъ бея, пришелъ къ нему съ жалобою. Бей, невыслушавъ его, отвѣчалъ, что онъ неправъ. Тогда проситель сталъ на колѣни и началъ молиться.
   -- О чемъ ты молишься? спросилъ бей.
   -- Чтобъ пророкъ въ той жизни выслушалъ тебя, какъ ты теперь меня выслушалъ.
   -- Повтори свою жалобу, сказалъ тогда бей.
   Проситель исполнилъ приказаніе и на этотъ разъ бей оправдалъ его.
   Однажды одинъ сельскій житель бросился ему въ ноги.
   -- Чего ты хочешь? спросилъ бей.
   -- Со мною сдѣлалось большое несчастье...
   -- Какое?
   -- У меня всего одинъ быкъ. Я вчера пахалъ имъ свое поле. Когда я кончилъ пахать и выпрягъ его изъ-подъ плуга, онъ бросился на быковъ моего сосѣда, который тоже пахалъ, и забодалъ одного его быка.
   -- Ну такъ чтожь?
   -- Кади присудилъ отдать моего быка сосѣду.
   -- И приговоръ справедливъ.
   -- Ты подтверждаешь его, свѣтлѣйшій бей?..
   -- Подтверждаю...
   -- Постой же... Я ошибся... Присутствіе твое смутило меня, дѣло не такъ происходило...
   -- А какъ же?
   -- Быкъ сосѣда забодалъ моего, а кади говоритъ, что мнѣ ничего не слѣдуетъ.
   -- Это почему?
   -- Потому-что сосѣдъ силенъ и богатъ.
   -- Передъ закономъ всѣ равны...
   -- Нѣтъ! Есть исключенія.
   -- Какія?
   -- Ты, свѣтлѣйшій бей: ты выше законовъ: а быкъ убившій моего, принадлежалъ тебѣ.
   -- Тогда это другое дѣло, отвѣчалъ бей. Со всякаго другаго ты бы взялъ быка по закону. Съ меня же возьми и быка, и упряжь, и участокъ поля, которое мой быкъ пахалъ.
   Въ прежнія времена преступниковъ въ Тунисѣ вѣшали. Ныньче отрубаютъ имъ головы; шелковый снурокъ существуетъ только для немногихъ. Послѣдній случай снурка произошелъ въ 1836 году.
   У брата тогдашняго бея Бень-Ганата былъ невольникъ, по имени Эль-Шекиръ, который обнаружилъ рѣдкія способности въ ариѳметикѣ. Братъ бея приспособилъ Эль-Шекира къ государственнымъ дѣламъ и увидѣлъ еще большія способности его. Однажды финансы бея были въ самомъ разстроенномъ состояніи. Бенъ-Ганатъ явился къ бею, и видя его безпокойство, спросилъ о причинѣ.
   -- Я долженъ Назареямъ два мильйона, и не въ-состояніи заплатить ихъ, отвѣчалъ бей.
   -- Ты завтра же ихъ получишь.
   -- Какимъ образомъ?
   -- Мое имущество состоитъ въ полумилліонѣ. Я пришлю тебѣ завтра эти деньги. Ты объявишь всѣмъ своимъ царедворцамъ, что позволилъ принести тебѣ этотъ даръ -- и будь увѣренъ, что въ тотъ же день, всѣ послѣдуютъ моему примѣру.
   Бей благодарилъ брата, но сомнѣвался въ успѣхѣ. Однакожъ оказалось, что мысль была вѣрна. На другой день ввечеру у бея было уже два мильйона, а братъ его, въ награду за эту выдумку, выпросилъ своему невольнику Эль-Шекиру званіе министра финансовъ.
   Послѣдствія доказали, что выборъ этотъ былъ удаченъ. Эль-Шекиръ наполнилъ вскорѣ всѣ сундуки бея, незабывъ и своего собственнаго. Эль Шекирь пользовался величайшею славою и почестями.
   Но, при всѣхъ своихъ хорошихъ качествахъ, онъ имѣлъ одинъ порокъ: онъ былъ неблагодаренъ. Выйдя изъ ничтожества на первыя ступени государственныхъ чиновъ, онъ вступилъ въ тайную переписку съ Портой, чтобъ низвергнуть своего властителя. Къ-несчастью его бей узналъ объ этомъ и приговорилъ однажды Эль-Шекира къ торжественному пріему французскаго адмирала, явившагося въ Тунисъ для защиты его отъ Порты.
   Когда Эль-Шекиръ прибыль во дворецъ, весь диванъ былъ уже собранъ. Бей обвинилъ его предъ всѣми въ измѣнѣ, показалъ его письмо и требовалъ мнѣнія дивана, какъ поступить съ измѣнникомъ? Всѣ, разумѣется, приговорили его къ смерти.
   Съ первой минуты. Эль-Шекиръ видѣлъ свою участь и покорился ей. Когда ему объявили смертный приговоръ, онъ потребовалъ роковаго снурка, прося только, чтобъ ему позволили совершить молитву и самому накинуть снурокъ, чтобъ снурокь поскорѣе задушилъ его. Просьба эта была исполнена и все дѣло кончено въ четверть часа, и бей отправился для пріема французскаго адмирала.
   Къ разнымъ другимъ казнямъ присоединилась еще одна, которой, подвергались женщины, нарушившія супружескую вѣрность. Ихъ бросали въ озеро, зашивъ въ мѣшокъ съ кошкою, пѣтухомъ и змѣею. Французскій консулъ Лессепсъ выпросилъ, чтобъ этихъ несчастныхъ впредь отсылали на островъ Керкеннахъ. (Впослѣдствіи мы поговоримъ о немъ).
   Теперь вотъ какъ происходятъ наказанія этихъ преступницъ. Привязываютъ ихъ къ ослу эадомъ напередъ; къ ногамъ привязываютъ пѣтуха и кошку, но уже освобождаютъ отъ змѣи, намазываютъ имъ лицо углемъ и, по прошествіи каждой минуты, принуждаютъ ихъ говорить: "вотъ какое наказаніе ожидаетъ тѣхъ женщинъ, которыя будутъ подражать мнѣ". Послѣ этого отправляютъ ихъ на островъ Керкеннахъ.
   А какъ рѣчь зашла о женщинахъ, то поговоримъ о нихъ.
   Въ жизни Араба, и въ-особенности кочеваго, женщина занимаетъ важное мѣсто; городскія уже теряютъ свою значительность.
   Мусульманинъ имѣетъ право взять себѣ четыре жены, а наложницъ -- сколько прокормить въ-состояніи. Онъ можетъ развестись сколько разъ ему угодно. Въ Маскарѣ жилъ нѣкто Сиди-Мухаммедъ-Бен-Абдаллахъ, которому было девяносто лѣтъ и который имѣлъ девяносто женъ. У него было отъ нихъ пятьдесятъ дѣтей, и тридцать-шесть изъ нихъ были еще живы.
   Жены Арабовъ принадлежатъ совершенно-домашней жизни и выходятъ только подъ покрываломъ. У Арабовъ можно спросить: "всѣ ли здоровы у него въ домѣ: здоровы ли тетка, дѣдъ? Но о женѣ спросить -- значитъ оскорбить его.
   Чемъ Арабь богаче, тѣмъ больше у него женъ. У каждой изъ нихъ свои занятія -- одна доитъ коровъ, овецъ и верблюдовъ, другая ходитъ за водою, за дровами, третья смотритъ за домомъ; послѣдняя, или любимѣйшая, почти ничего не дѣлаетъ; старшая управляетъ хозяйствомъ.
   Мавританская женщина вообще красива, но красота ея, при всей поразительности, нѣсколько-странна: цвѣтъ лица ея бѣломолочный, глаза большіе, черные; талія дородная, руки прелестныя, грудь незначительная. Городская женщина кокетка въ высшей степени. Ей и дѣлать больше нечего. Все занятіе ея состоитъ въ нарядахъ, кофе и трубкѣ. Она раза три въ день моется и переодѣвается.
   Одежда женщинъ вообще состоитъ изъ тонкой рубашки, широкихъ шелковыхъ шальваръ яркаго цвѣта, вышитыхъ золотомъ На ногахъ носятъ бархатныя туфли.
   Богатыя Мавританки убираютъ головы свои ожерельями и золотыми монетами. Я видѣлъ на одной женщинѣ на 1,200 франковъ монетъ.
   Всѣ онѣ, разумѣется, не умѣютъ ни читать, ни писать. Пѣсни, которыя онѣ поютъ, выучиваются наизусть.
   Все вышесказанное относилось до городскихъ женщинъ. Жизнь кочующихъ наполнена, наиротивь-того, поэзіею. Кочующая ѣстъ очень-мало, пьетъ воду и живетъ воображеніемъ. Любезный ея сочиняетъ для нея стихи, поэмы; она отвѣчаетъ ему тѣмъ же. Вотъ образцы и того и другаго.
   
   Подругѣ:
   
             Уста твои пунцовы какъ геннахъ;
             Зубы бѣлы какъ слоновая кость;
             Шея твоя подобна знамени,
             Раздѣвающемуся въ день битвы;
             Грудь твоя подобна матовому серебру;
             Тѣло твое бѣлизною подобно снѣгу,
             Который падаетъ раннею зимою.
   
             Станъ твой, какъ городской минаретъ,
             Сооруженный изъ бѣлаго мрамора;
             Самый разсѣянный человѣкъ видитъ его
             И не сводитъ съ него влажныхъ своихъ взоровъ.
             Походка твоя похожа
             На тростникъ, колеблемый вѣтромъ;
             Глаза твои подобны ружейному дулу
             И умерщвляютъ какъ порохъ.
   
   Возлюбленному
   
             Милый мой! Сердце мое любитъ тебя,
             Глаза мои всегда тебя ищутъ.
             Когда вѣтеръ дуетъ со стороны твоей палатки,
             Сновидѣнія мои пламенны
             И я просыпаюсь счастливою.
   
             Люблю смотрѣть на тебя, сидя въ палаткѣ,
             Какъ ты мило ѣдешь на бѣлой твоей лошади.
             Когда она пролегаетъ мимо меня,
             Двѣ слезы, какъ перлы, катятся изъ глазъ моихъ.
             Ты мнѣ рукою дѣлаешь прощальный знакъ,
             А я взорами тебя спрашиваю:
             Когда же ты вернешься?
   
   Кочующій Арабъ все тотъ же Арабъ XIII столѣтія: предпріимчивый и изступленный. Вотъ вамъ примѣръ этому.
   Въ 1825 году, Гуссейнъ собиралъ подать съ племенъ, обитающихъ по берегамъ Мины. Тутъ жилъ одинъ молодой Арабъ Гамудъ, страстно-влюбленный въ Ямину. Уже все было готово къ ихъ браку... Вдругъ увидя на той сторонѣ рѣки лагерь, мечтательная дѣвушка объявила, что выйдетъ за своего жениха только тогда, когда на свадьбѣ онъ подастъ ей пить изъ серебряной чашки Гуссейна.
   Серебряная чашка -- необходимая вещь каждаго Араба. Она виситъ у него на сѣдлѣ и, переѣзжая даже вскачь черезъ ручей, онъ можетъ зачерпнуть воды и быстрымъ круговращеніемъ, не проливъ ни капли, охлаждаетъ ее для питья. Слѣдовательно, подобная чашка была всегда при Гуссейнѣ.
   Гамудъ не изумился требованію невѣсты своей, а повиновался ему. Ночью раздѣлся онъ, оставя только при себѣ поясъ и мунъ (арабскій ножъ)... Зачѣмъ онъ раздѣлся? спросятъ, можетъ-быть; вопервыхъ, ночью мѣдноцвѣтная кожа Араба не такъ видна, какъ бурнусъ его; а вовторыхъ (кто пойметъ отчего?), собаки не лаютъ на голаго человѣка.
   Итакъ, Гамудъ раздѣлся, переплылъ на ту сторону рѣки и, какъ змѣя, поползъ по травѣ и приблизился къ главной палаткѣ лагеря. Вдругъ изъ палатки этой вышелъ чаушъ и сѣлъ на вьючное сѣдло, подъ которое только-что успѣлъ скрыться Гамудъ; чаушъ закурилъ трубку, спокойно выкурилъ ее и выколотилъ горячій пепелъ на грудь Гамуда; тотъ не пошевельнулся, дождался покуда чаушъ всталъ, и поползъ къ палаткѣ.
   Приподнявъ ее, онъ увидѣлъ, что Гуссейнъ спитъ. Подползши къ нему, взялъ онъ чашку и тѣмъ же путемъ и ползкомъ воротился.
   Достигнувъ до противнаго берега, онъ, изъ хвастовства, закричалъ "эй, Турки, войдите въ палатку Гуссейна и спросите его, куда онъ дѣвалъ свою серебряную чашку?"
   Это хвастовство едва не погубило его. Послѣдовалъ выстрѣлъ но направленію голоса, и одна пуля ранила его въ ногу. Онъ вскрикнулъ, и Турокъ тотчасъ же, переправившійся верхомъ, захватилъ его съ чашкою, когда онъ перевязывалъ рану.
   Молодаго Араба привели къ Гуссейну, который разспросилъ его о причинѣ, побудившей его на столь дерзкое предпріятіе. Гамудъ все разсказалъ ему.
   Гуссейнъ подарилъ ему чашку, послѣ чего велѣлъ перевязать его рану и отнести на носилкахъ домой.
   И Ямина пила на свадьбѣ своей изъ серебряной чашки Гуссейна.
   Арабская женщина столько же горда, какъ и хитра. Однажды къ дочери одного богатаго Араба пришелъ ея возлюбленный и сталъ хвалиться, что можетъ погубить се однимъ словомъ.
   -- Неправда, отвѣчала она.-- Напротивъ того, твоя жизнь всегда зависитъ отъ моей воли, и это ты сейчасъ увидишь.
   Она ужь слышала издали тяжелые шаги отца, который обыкновенно извѣщалъ ее.
   -- Боже! это отецъ твой! съ ужасомъ вскрикнулъ возлюбленный.-- Спрячь меня поскорѣй.
   Она скрыла его въ свой сундукъ, изукрашенный жемчугомъ и перламутромъ. Вошелъ отепъ и дочь указала ему на сундукъ, чтобъ онъ сѣлъ на него.
   Послѣ небольшихъ привѣтствій и нѣжностей, дочь спросила
   -- Правда ли, что твой ятаганъ пробиваетъ желѣзо?
   -- Правда! Хочешь видѣть это на опытѣ?
   -- Пробьешь ли ты однимъ ударомъ этотъ сундукъ?
   -- Очень-легко...
   Онъ вынулъ ятаганъ и замахнулся, но дочь удержала его руку
   -- Постой! постой! я вѣрю. Не порти моего сундука.
   Отецъ вложилъ ятаганъ въ ножны и черезъ десять минутъ потомъ ушелъ. Тогда дѣвушка выпустила испуганнаго селадона изъ сундука.
   -- Видишь ли, свѣтъ моихъ очей, какъ женщина всегда сильнѣе и хитрѣе мужчины, сказала она ему. Не говори же мнѣ впередъ дерзостей.
   

XI.

Марабуты каменныя и живыя.-- Надписи на амулетахъ.-- Сиди-Фталлахъ.-- Молодая Мавританка.

   Возвратясь отъ бея, намъ уже поздно было ѣхать къ развалинамъ Карѳагена, но было еще достаточно времени, чтобъ успѣть осмотрѣть марабутъ Сиди-Фаталлахъ.
   Марабуты первоначально были гробницами людей, которые примѣрною жизнью заслужили всеобщее уваженіе. Теперь это -- зданія, у которыхъ останавливаются караваны; наконецъ, онѣ служатъ также мѣстомъ убѣжища. Преступника, бѣжавшаго въ марабутъ, нельзя убить; но вокругъ зданія ставятъ часовыхъ, приносятъ преступнику кружку воды и одинъ хлѣбъ, и задѣлываютъ дверь. Должникъ можетъ также скрыться въ марабутѣ; но кредиторъ имѣетъ право привязать его тамъ къ кольцу, вдѣланному къ стѣнѣ, и вся выгода должника состоитъ въ томъ, что, вмѣсто городской тюрьмы, онъ сидитъ въ марабутѣ.
   Есть марабуты даже въ Сахарѣ. Въ нихъ всѣ останавливаются безвозмездно. Богатые оставляютъ тамъ дары свои: смоквы, финики, муку и проч., а приходящіе бѣдные ѣдятъ эти припасы; но горе тѣмъ, которые бы унесли съ собою хоть горсть этихъ припасовъ: смерть ихъ неизбѣжна.
   Все это касается до каменныхъ марабутовъ. Теперь перейдемъ къ живымъ.
   Марабутъ значитъ человѣкъ, прозванный, по роду жизни своей, святымъ или получившій это званіе по наслѣдству.
   Къ марабуту сходятся всѣ миль за тридцать вокругъ, чтобъ совѣщаться съ нимъ о дождѣ, урожаѣ, милостяхъ шейха, о любви дѣвушки. Онъ раздаетъ приходящимъ амулеты.
   Эти амулеты не что иное, какъ лоскутки пергамена, на которомъ написаны разныя изреченія. Напримѣръ:
   "Богъ дозволилъ торговлю, но отвергаетъ ростовщиковъ".
   Есть иногда и очень-странныя надписи. У одного янычара написано было:
   "Брань то же, что осажденная крѣпость. Тѣ, которые внѣ оной, хотятъ попасть въ нее; тѣ, которые внутри, желали бы убѣжать изъ нея".
   Одинъ талебъ, то-есть собратъ мой по ремеслу, далъ мнѣ слѣдующій амулетъ:
   "Если бъ всѣ деревья на землѣ превратились въ перья, а море, будучи въ семь кратъ обширнѣе, наполнилось чернилами, перья и чернила были бы недостаточны для восхваленія Аллаха".
   Сверхъ-того, марабуты лечатъ отъ всѣхъ болѣзней.
   Восточный марабутъ мусульманъ, котораго имя чаще-всего призывается съ мольбою, Сиди-эль-Гаджи-Абд-эль-Кадер-эль-Джелали. Онъ въ-особенности патронь слѣпыхъ, просящихъ милостыню во имя его.
   Въ Багдадѣ, гдѣ находится гробница этого марабута, возвѣщено было Абд-эль-Кадеру, что онъ будетъ эмиромъ правовѣрныхъ.
   Иногда человѣкъ, носящій званіе марабута, величайшій негодяй; но это никого не разочаровываетъ. Фатализмъ мусульманина всегда готовъ на отвѣтъ:
   "Такъ угодно Аллаху! То, что сдѣлалъ Аллахъ -- хорошо сдѣлано. Это тайна Аллаха".
   Недавно одинъ Французъ, хотѣвшій напиться воды у колодца, близь марабута Сиди-Мухаммеда, увидѣлъ, что у воды лежитъ змѣя. Онъ застрѣлилъ ее и началъ пить воду. Вдругъ изъ марабута выбѣжала Арабка и начала кричать, что Французъ убилъ душу Сиди-Мухаммеда, который будто-бы принималъ на себя видъ змѣи и придавалъ этой подѣ свойство лечить глазныя болѣзни. Чтобъ избавиться отъ фанатиковъ, Французъ далъ Негритянкѣ дуро -- и она замолчала.
   Послѣдній марабутъ, умершій въ Тунисѣ, похороненъ тамъ въ мечети Бен-Банать. Весь городъ провожалъ его гробь при похоронахъ. Домъ его былъ проданъ за 50,000 піастровъ, оселъ -- за 6,000, посохъ -- за 500.
   Теперь въ Тунисѣ славится марабутъ Сиди-Фаталлахъ. Онъ въ-особенности знаменитъ тъмъ, что изобрѣлъ способъ леченія безплодныхъ женщинъ. Способъ этотъ былъ самый странный: онъ заставлялъ ихъ скатываться съ горы двадцать-пять разъ, и эта гимнастика иногда имѣла успѣхъ.
   Какъ было не посмотрѣть на такое леченіе. Я, Жиро и Лапартъ отправились къ этой горѣ и тихонько подошли со стороны рощи, чтобъ насъ не видали.
   Пять или шесть женщинъ начинали уже свое катанье... Вдругъ онѣ увидѣли насъ, закричали и убѣжали. Надобно было тотчасъ же успокоить ихъ, иначе фанатики могли поступить съ нами неучтиво. Мы отправили одного пастуха и велѣли растолковать инь, что консулъ, живописецъ и знаменитый врачъ (я!) пришли къ горѣ съ ученой цѣлью.
   Женщины перестали кричать. Это уже было половина побѣды. Необращая на нихъ никакого вниманія, мы усѣлись на травѣ и смотрѣли, какъ Жиро срисовывалъ ландшафтъ и дѣйствующихъ лицъ. Мавританки стали издали глядѣть на насъ и съ любопытствомъ подходить понемногу. Наконецъ онѣ окружили насъ и стали тоже смотрѣть на работу Жиро.
   Сперва онѣ обрадовались, увидя вѣрное изображеніе окрестностей. Потомъ расхохотались, когда узнали сами себя, катающихся съ горы. Миръ былъ заключенъ, и мы разговорились. Я, какъ мнимый врачъ, долженъ былъ подавать всѣмъ совѣты и толковать о ихъ болѣзняхъ.
   Между женщинами была одна двѣнадцатилѣтняя дѣвушка. Она изъ дѣтской шалости пришла скатиться съ горы. Я узналъ, что она была круглая сирота.
   -- Ты здѣсь одна, сказалъ я ей:-- поѣдемъ со мною.
   -- Куда?
   -- За море.
   -- За моремъ только небо.
   -- Нѣтъ; тамъ есть земля и люди. Вѣдь корабли оттуда и пріѣзжаютъ.
   Она задумалась.
   -- А что жь я буду тамъ дѣлать?
   -- Что хочешь.
   -- Будутъ ли у меня шальвары, шитые золотомъ, шапка съ цехинами и гаикъ изъ верблюжей шерсти?
   -- Все будетъ.
   -- Такъ, пожалуй, я поѣду.
   -- Какъ! не зная, кто я?
   -- Ты врачъ, слѣдовательно, ученъ. А кому Аллахъ открываетъ мудрость, тому даетъ и доброту.
   Вмѣсто дальнѣйшаго разговора, я высыпалъ въ ея руку кошелекъ. Видъ этого богатства обрадовалъ ее, а я удалился
   На другой день мы отправились на развалины Карѳагена. Напоминать ли исторію этого знаменитаго города? Увы! Пуническій Карѳагенъ послѣ посьмивѣковаго существованія, разрушенъ былъ Сципіономъ Африканскимъ. Римляне возобновили его, и онъ существовалъ еще восемь-сотъ лѣтъ. Наконецъ разрушилъ его Гассанъ, изъ племени Лесанидовь, и съ-тѣхъ-поръ никто уже не думалъ возобновлять его.
   

XII.

Гробница Св. Людовика.-- Тунисскій архитккторъ.-- Балъ у консула.-- Сказочникъ.-- Золотой песокъ и его добываніе.-- Еврейка, найденная въ морѣ.

   Посреди развалинъ Карѳагена возвышается памятникъ, похожій на арабскій марабутъ -- это гробница св. Лудовика. Арабы также почитаютъ Французскаго святаго. Св. Лудовикъ скончался здѣсь послѣ неудачнаго крестоваго похода, 25-го августа 1270 года. Въ это время, когда Кардъ X получилъ позволеніе бея, построить памятникъ, произошли событія 1830 года, и уже Лудовикъ-Филиппъ взялся за постройку. Оставалось опредѣлить только мѣсто, гдѣ скончался набожный король. Увы! несмотря на всѣ ученые розъиски, мѣста этого не нашли. Выбрали самое красивое по мѣстоположенію. Кто знаетъ? можетъ-быть, случайно попали на истину.
   Часовня стоитъ на возвышенности, съ которой видны море, Тунисъ, окрестныя деревни, марабуты и поля. Я уже сказалъ, что само зданіе похоже на арабскій марабутъ. Можетъ-быть, архитекторъ сдѣлалъ это по разсчету, чтобъ Арабы пріучились почитать эту гробницу. Самая внутренность совершенно въ арабскомъ вкусѣ. Рисунки украшеній взяты съ гренадской альамбры и севильскаго алькагара; я спросилъ, кто ихъ дѣлалъ? мнѣ отвѣчали: тунисскій художникъ Юнисъ. Впрочемъ, въ художественномъ отношеніи смотрѣть не на что, за то было о чемъ помечтать; но насъ было много, а люди мечтаютъ только наединѣ.
   Я, однакожъ, отдѣлился отъ другихъ и пошелъ на морской берегъ. Тамъ улегся я на скалѣ, омываемой волнами. Колонны яшмы и порфира лежали повсюду разбросанными; кому онѣ принадлежали нѣкогда? Вокругъ меня была совершенная пустыня; ни одной ласточки на поляхъ, ни одной чайки на морѣ. Вся окрестность казалась огромнымъ кладбищемъ, гдѣ развалины древнихъ зданій представляли какъ-бы кости погибшаго города... Мечты мои были прерваны выстрѣломъ; меня искали, звали, обо мнѣ безпокоились.
   Насъ ждали завтракать на пароходѣ "Монтезума"; прислали оттуда яликъ за нами; но въ это время поднялся сильный вѣтеръ и море сильно волновалось. Поставили парусъ; насъ сильно накренило, и мы полетѣли.
   Не раньше пяти часовъ возвратились мы въ Тунисъ. Въ гавани встрѣтили насъ неизбѣжные Евреи въ бѣлыхъ колпакахъ и воющія собаки. Первые добирались до нашихъ кошельковъ, вторыя -- до нашего тѣла. Мы храбро защищали и то и другое; но главная опасность ждала насъ дома: туда Евреи успѣли уже снести весь базаръ, и при появленіи нашемъ набросились на насъ съ такимъ усердіемъ, что мы просили г. Лапорта защитить насъ. Онъ объявилъ купцамъ, что мы очень устали съ дороги и не прежде, какъ завтра, можемъ разсматривать ихъ товары. Они ушли и оставили всѣ свои узлы у насъ. Эта довѣренность изумила меня.
   Ввечеру г. Лапортъ даль намъ балъ. Балъ въ Тунисѣ -- это большая рѣдкость. Кромѣ всѣхъ значущихъ Европейцевъ, были и арабскія власти, которыя всегда съ любопытствомъ смотрятъ на это странное занятіе джауровъ. Они любятъ пляски, но только любятъ смотрѣть на нихъ, заставляя за деньги танцовать другихъ; но самому плясать -- это превосходитъ ихь воображеніе.
   Впрочемъ, вмѣстѣ съ европейскими кадрилями и польками имѣли мы эпизодъ и арабскаго удовольствіи. Г. Лапортъ пригласилъ арабскаго сказочника, и тотъ, для увеселенія туземныхъ гостей, разсказалъ восточную сказку о "Принцѣ Бу-Эдаинѣ" [красавцѣ]. Исторія довольно-незначительная, но мы, изъ учтивости, расхвалили сказочника, а Арабы достали бакчишь.
   При осмотрѣ базара забыли мы зайдти въ магазинъ золотаго песка, потомъ воротились туда нарочно. Это главный мѣновой товаръ, получаемый отъ племенъ внутренней Африки и добываемый на югѣ отъ Тугурта. Купецъ, котораго мы разспрашивали, лично участвовалъ въ собираніи этого драгоцѣннаго товара.
   Золотой песокъ собирается въ степи. Днемъ его не видно при блескѣ солнца, но ночью всѣ мѣста, содержащія въ себѣ золото, блестятъ фосфорическимъ свѣтомъ. По-несчастью, ночью же выползаютъ изъ земли рогатыя змѣи и черные скорпіоны, которыхъ укушеніе смертельно. Число этихъ пресмыкающимся чрезвычайно-велико. Искатели золота придумали противъ этого средство: они ѣздятъ ночью по степи на верблюдахъ, которыхъ ноги предохранены отъ укушенія этихъ пресмыкающихся толстыми кожаными сапогами. Замѣчая блестящія мѣста, искатели посыпаютъ ихъ ночью толченымъ углемъ, котораго мѣшки возятъ съ собою, и потомъ ужъ днемъ знаютъ навѣрное, гдѣ собирать золото.
   Продаютъ на базарѣ и львиныя шкуры, но очень-дорого. Я спросилъ одного продавца такихъ кожъ: знаютъ ли они Жерара, извѣстнаго истребителя львовъ? Арабъ пришелъ въ восторгъ при этомъ имени и тотчасъ же началъ разсказывать мнѣ анекдоты объ этомъ охотникѣ. Впослѣдствіи я сообщу нѣкоторые изъ нихъ; слушая же купца, не разъ улыбался отъ преувеличеній въ разсказахъ. Когда я ему сказалъ, что Жераръ убилъ болѣе десяти львовъ, Арабъ съ презрѣніемъ посмотрѣлъ на меня и сказалъ:
   -- Десяти? Болѣе ста, болѣе тысячи, Арбаину (несчетное число)!..
   -- Ну, это ужъ много, отвѣчалъ я.
   -- Совсѣмъ нѣтъ! Для Жерара левъ значить меньше собаки. Если онъ встрѣтится со львицею, то не унижается стрѣлять по ней. Онъ подойдетъ, дастъ ей пинка и скажетъ убирайся! этакой дряни я не бью.
   Пробывъ шесть дней въ Тунисѣ, которые пролетѣли съ быстротою одного часа, мы отправились обратно. Тунисъ былъ крайнею точкою нашего путешествія. Мы поѣхали ввечеру, а поутру были уже на высотѣ острова Галиты.
   Я упоминаю объ этомъ островѣ только потому, что, за нѣсколько времени до нашего проѣзда, случилось тутъ странное происшествіе.
   Тунисская Еврейка вышла замужъ въ Балсъ и черезъ два года потомъ возвратилась опять въ Тунисъ. Всѣ приписали возвратъ ея легкомысленному поведенію, которое, вѣроятно, принудило мужа развестись съ нею. Но вскорѣ мужъ ея тоже пріѣхалъ въ Тунисъ и началъ попрежнему жить вмѣстѣ съ женою на самой дружеской ногѣ. Онъ объявилъ, что завелъ въ Алжирѣ торговлю и отправляется туда. Для этого нанялъ онъ небольшое греческое судно и поѣхалъ на немъ вмѣстѣ съ женою.
   Все это была одна злодѣйская хитрость со стороны мужа. Онъ хотѣлъ отмстить женѣ. Дорогою схватили ее въ каютѣ, связали, задушивъ крики ея платкомъ, положили ее въ ящикъ и бросили въ море
   Это было ночью; никто на кораблѣ не видѣлъ этого.
   Три часа спустя, на разсвѣтѣ, шелъ по этой дорогѣ пароходъ "Сфинксъ": увидѣли этотъ ящикъ, спустили шлюбку, подняли его на бортъ, вскрыли -- и все преступленіе вполнѣ обнаружилось.
   "Сфинксъ" тоже шелъ въ Алжиръ и, разумѣется, вскорѣ обогналъ тартану Грека. Прибывъ въ Алжиръ, капитанъ успѣлъ объявить обо всемъ, а Еврейка -- принести жалобу; и когда мужъ ея сошелъ на берегъ, первымъ, что представилось его глазамъ -- была стража и жена его. Онъ понялъ свою участь, которая вскорѣ и совершилась, къ величайшему удовольствію Мавровъ и Арабовъ, всегда радующихся казни Еврея.
   

XIII.

Пріѣздъ въ Бонъ.-- Характеристика львовъ.-- Повѣрья Арабовъ.-- Презрѣніе къ гіенѣ.-- Разсказы о Жерарѣ, истребителѣ львовъ.-- Девять подвиговъ его.

   Въ ту же ночь пріѣхали мы въ Бонъ. Это очень-бѣдный и малолюдный городъ. Прежде онъ имѣлъ до десяти тысячъ жителей: теперь нѣтъ и тысячи-пятисотъ. Прежде онъ торговалъ хлѣбомъ, но съ-тѣхъ-поръ, какъ Одесса стала кормить всѣ берега Средиземнаго Моря, здѣсь сѣютъ только для самихъ себя, и слава древняго африканскаго плодородія осталась только въ разсказахъ.
   Въ самомъ городѣ нѣтъ ничего любопытнаго. Мы отправились въ Гиппону, чтобъ видѣть гробницу Св. Августина.
   Въ Гиппонѣ встрѣтились мы съ однимъ капитаномъ, который, показавъ намъ только-что полученное нмь письмо отъ Жерара, возбудилъ въ насъ страстное желаніе повидаться съ этимъ знаменитымъ истребителемъ львовъ. Для этого рѣшились мы отправиться въ Филипвиль.
   Мы знаемъ о львѣ только по естественной исторіи. Здѣсь, въ Африкѣ, разсказываютъ всю его домашнюю жизнь, склонности, слабости. Большая часть этихъ разсказовъ, конечно, принадлежать къ области поэзіи, но безъ нея Арабъ не можетъ жить.
   Вотъ, что здѣсь разсказываютъ о львѣ. Онъ четыре раза въ годъ мѣняетъ пищу. Въ первые три мѣсяца въ году ѣстъ онъ злыхъ духовъ, во второе трехмѣсячіе -- людей, въ третье -- глину, въ четвертое -- животныхъ.
   Левъ, перебрасывающій себѣ на спину лошадь и верблюда и перескакивающій съ этою ношею черезъ заборъ, съ трудомъ можетъ тащить по землѣ барана. Это происходитъ вотъ отчего. Однажды въ собраніи звѣрей левъ хвасталъ передъ другими своею силою и говорилъ: "съ помощью Аллаха могу перебросить себѣ на спину быка, лошадь и верблюда..." Назвавъ всѣхъ главныхъ животныхъ, онъ изъ презрѣнія не упомянулъ о баранѣ. За это наказалъ его Аллахъ и осудилъ волочить барана по землѣ.
   Арабы придаютъ льву всѣ качества благородства, великодушія, мужества и знанія всѣхъ языковъ на свѣтѣ. Если Арабъ встрѣтитъ льва, то, останова свою лошадь, говоритъ ему:
   -- А, это ты, благородный Іоганъ -- бенъ-эль-Іоганъ (Иванъ сынъ Ивана)! Не думаешь ли ты испугать меня? Я знаю, ты храбръ и благороденъ, я тоже. Разойдемся же какъ друзья и братья!
   Тутъ, обнаживъ свой мечъ, пришпориваетъ онъ свою лошадь на льва, который даетъ ему дорогу безъ малѣйшаго вреда; но если Арабъ струсить -- то погибъ: левъ бросается на него и раздираетъ. Иногда онъ даже долго забавляется надъ своею жертвою, лижетъ ее, перебрасываетъ, играетъ, отходитъ на нѣкоторое разстояніе и смотритъ, что будетъ дѣлать несчастный.
   Бывали случаи, что въ эту минуту приходили и спасали его. Иногда и одинъ храбрѣйшій Арабъ достаточенъ для этого. Онъ подходитъ ко льву и говорить ему:
   -- Благородный Иванъ сынъ Ивана, это негодяй и трусъ, а я человѣкъ съ душой и сердцемъ. Мы съ тобою не боимся другъ друга. Отдай же мнѣ этого труса. Я сдѣлаю изъ него своего невольника и отведу къ себѣ, связавъ ему руки.
   Левъ зарычитъ въ знакъ согласія и удалится.
   Есть Арабы, которые, притворясь трусами, бросаются навзничь, и когда левъ подойдетъ, чтобъ обнюхать упавшаго, распарываютъ ему брюхо кинжаломъ.
   Можно еще спастись на деревѣ, или за кустъ колючаго терновника. Въ послѣднемъ случаѣ левъ ни за что не рѣшится уколоться, но ляжетъ подъ дерево, или близь куста, и будетъ ждать своей добычи
   Отъ храбрыхъ охотниковъ левъ бѣжитъ: но его можно остановить нѣсколькими словами; надобно только упрекнуть его въ трусости.
   Надобно, чтобъ левъ былъ чрезвычайно-голоденъ, если онъ рѣшается напастъ на женщину; иначе онъ всегда уважаетъ ее. Случалось, что женщины бѣгутъ за львомъ, унесшимъ барана, и отнимаютъ у него. Дѣти бросаются на него съ палками и тоже отбиваютъ козлятъ.
   Когда толпа Арабовъ собирается на охоту за львами, то, составя облаву, сближаются они къ тому мѣсту, гдѣ находится убѣжище льва. Первый, который увидитъ его, кричитъ обыкновенно: "Раге гена!" (его нѣтъ). Это дѣлается оттого, что левъ понимаетъ всѣ языки, и если кто донесетъ о его убѣжищѣ, онъ тотчасъ же растерзаетъ того.
   Послѣ этого крика всѣ отступаютъ на нѣкоторое разстояніе, чтобъ избѣжать отъ первыхъ трехъ скачковъ льва. Въ шести десяти метрахъ они по немъ стрѣляютъ. Если онъ не пораженъ смертельно, то выходитъ изъ куста; Арабы бросаются на землю и спѣшатъ зарядить опять ружья; если же левъ предастся бѣгству, они останавливаютъ его бранью и насмѣшками.
   Рѣдко проходитъ охота, чтобъ кто-нибудь не поплатился жизнью. Отъ этого-то въ Африкѣ кто пропалъ безъ вѣсти, о томъ говорятъ, что левъ растерзалъ его.
   Арабы больше боятся пантеры, нежели льва, потому-что у первой нѣтъ ни искры великодушія. Пантера не понимаетъ никакого языка и не различаетъ храбраго отъ труса. При встрѣчѣ съ нею, или она убита, или человѣкъ растерзанъ. Скачки ея столь же быстры и сильны, какъ у льва. Она догоняетъ всякую лошадь и вскакиваетъ на сѣдло, хватая когтями за голову человѣка. Для этого носятъ Арабы желѣзную шапку.
   Остается сказать нѣсколько словъ о гіенѣ. Наши Бюффоны слишкомъ напугали насъ этимъ звѣремъ. У Арабовъ онъ въ величайшемъ презрѣніи. Одинъ Арабъ разсказывалъ мнѣ, какимъ-образомъ онъ ловитъ гіенъ. Узнавъ пещеру, гдѣ скрывается гіена, онъ вѣшаетъ свой бурнусъ у входа и гіена не смѣетъ уже выйдти; потомъ Арабъ входитъ въ пещеру и говоритъ гіенѣ
   -- Подай мнѣ свою лапу, я окрашу ее геннахомъ.
   Гіена съ кокетливостью подаетъ лапу. Арабъ выводитъ ее изъ пещеры, надѣваетъ на нее намордникъ и ведетъ на веревочкѣ въ Алжиръ.
   Не знаю, вѣренъ ли этотъ разсказъ, но онъ даетъ понятіе о пренебреженіи гіены Арабами.
   Поговоримъ теперь о Жерарѣ.-- До него Арабы помнили только одного истребителя львовъ, это былъ Гассанъ, егерь при Брагам-Беѣ. Одиннадцать лѣтъ славился онъ искусствомъ своимъ и счастіемъ въ этой охотѣ. Но однажды услышалъ онъ рыканіе льва, вышелъ къ нему на встрѣчу, выстрѣлилъ, промахнулся -- и былъ растерзанъ.
   Слава его перешла теперь на Французскаго квартермейстсра Жерара. Полкъ его стоялъ въ 1840 году въ Гуэльмѣ, и здѣсь-то впервые услыхалъ объ опасностяхъ львиной охоты. Это подстрекнуло его воображеніе. Онъ былъ искусный стрѣлокъ и на ученьи всегда попадалъ въ самое средоточіе цѣли.
   Наконецъ услышалъ онъ объ опустошеніяхъ, производимыхъ однимъ львомъ между стадами Арабовъ, и отправился въ лѣсъ съ двумя Арабами. Первое рыканіе льва сильно испугало его, но онъ преодолѣлъ свой страхъ и пошелъ навстрѣчу къ новому врагу. Левъ началъ бить хвостомъ и тихо подходить къ Жерару. Двое Арабовъ хотѣли уже выстрѣлить по немъ, но Жераръ запретилъ имъ. На пятидесяти шагахъ левъ остановился, всмотрясь еще разъ въ подходящее къ нему существо, и потомъ продолжалъ тихо идти впередъ. Разстояніе все становилось меньше, изъ пятидесяти шаговъ сдѣлалось сорокъ, потомъ тридцать, тамъ двадцать, наконецъ десять... Вдругъ блеснулъ огонёкъ, раздался выстрѣлъ и левъ лежалъ убитый: пуля попала ему въ самую середину лба и прошла въ мозгъ.
   Я спрашивалъ потомъ Жерара: зачѣмъ онъ такъ близко подходилъ?
   -- Чтобъ не терять выстрѣла, отвѣчалъ онъ.-- У меня всего одинъ только и былъ.
   Арабы не хотѣли вѣрить такому подвигу, но двое свидѣтелей убѣдили всѣхъ. Слава о подвигѣ тотчасъ же разнеслась.
   Вскорѣ узналъ Жераръ о другомъ львѣ въ зуэзійскомъ дуаріи. Онъ отправился туда съ сержантомъ спаговъ Саади Бунаръ. Встрѣча произошла ночью. На этотъ разъ у Жерара было двуствольное ружье, и только при второмъ выстрѣлѣ повалилъ онъ льва. Арабы торжественно принесли убитаго льва на другой день въ лагерь.
   Третій левъ свирѣпствовалъ на французской фермѣ г. Монжаля. Послали за Жераромъ, и тотъ отправился опять ночью караулить въ ручью, куда тотъ приходилъ пить.
   Улегшись въ оврагъ, Жераръ подпустилъ льва такъ близко, что выстрѣлилъ въ него въ упоръ. Тотъ съ ревомъ полетѣлъ на дно оврага, а Жераръ пошелъ въ хижину и объявилъ о смерти льва. На другое утро пришли за трупомъ, но льва не было: онъ былъ только раненъ и ушелъ. По слѣдамъ крови нашли его уже въ три часа пополудни. Левъ узналъ своего врага и съ яростью бросился на Жерара, но тотъ двумя выстрѣлами, одинъ за однимъ, повалилъ его окончательно.
   Четвертый левъ, убитый имъ, былъ на булерчегской переправѣ. Выйдя противъ льва тоже ночью, онъ вдругъ встрѣтилъ вмѣсто одного трехъ львовъ. Первому перешибъ онъ пулею лопатку и тотъ скатился въ оврагъ, а двое другихъ убѣжали. Когда Жераръ пошелъ отъискивать раненнаго, тотъ уже поднялся на ноги и глазами искалъ своего врага. Вторымъ выстрѣломъ повалилъ онъ его, но не смертельно. Еще два раза приподнимался онъ, и только при четвертомъ выстрѣлѣ палъ бездыханнымъ.
   Пятою жертвою Жерара была львица. Для этой онъ не прятался, но прямо подошелъ къ ней и пулею въ лобъ положилъ ее на мѣстѣ.
   Шестую львицу онъ ранилъ сильно двумя выстрѣлами, но она ушла и Арабы не могли отъискать се.
   Седьмая охота за львицею окончилась очень-странно. Около тридцати Арабовъ сдѣлали около ея логовища облаву. Вдругъ она бросилась на одного охотника, Массауда. Тотъ выстрѣлилъ, но ружье дало осѣчку. Массаудъ не испугался, подставилъ еи лѣвую свою руку въ пасть, а правою выстрѣлилъ въ грудь въ упоръ. Львица отскочила отъ этого удара, растерзавъ въ тоже время подставленную ей руку и бросилась на другаго охотника, который выстрѣлилъ ей въ пасть, а самъ вскочилъ на лошадь, чтобъ бѣжать; но львица не была убита наповалъ. Она вскочила на спину лошади и вцѣпилась когтями въ плечо всадника. Въ этомъ положеніи она околѣла черезъ минуту. Массаудъ умеръ отъ раны черезъ сутки, а второй охотникъ живъ и теперь, хоть и изуродованъ.
   Эти Арабы послали за Жераромъ, потому-что явилась новая львица съ двумя дѣтенышами, и Арабы теперь уже боялись вступить съ нею въ бой. Жераръ отправился въ логовище львицы и нашелъ тамъ двухъ львенковъ, матери же тамъ не было. Онъ взялъ ихъ съ собою, и только привязалъ одного къ дереву, чтобъ приманить мать. Прошла ночь, прошелъ день -- львица не являлась, и по всѣмъ свѣдѣніямъ, она бѣжала куда-нибудь далеко. Ни чутье звѣря, ни инстинктъ матери не привели ее къ дѣтенышамъ.
   Девятый левъ истребилъ, по словамъ одного арабскаго племени, въ стадахъ ихъ тридцать быковъ, сорокъ пять барановъ, и двѣ кобылы. Послали за Жераромъ. При приходѣ его только-что пропалъ изъ одного стада черный быкъ, вѣроятно, унесенный львомъ, и Жераръ дѣйствительно вскорѣ отъискалъ трупъ быка только-что початый у одного дерева. Онъ сталъ подъ это дерево въ ожиданіи льва. Левъ явился ввечеру и прямо пошелъ на Жерара. Въ десяти шагахъ отъ него остановился, однако, и сталъ всматриваться. Жераръ воспользовался этою минутою и выстрѣлилъ. Пуля попала въ правый глазъ и пробила черепъ. Левъ всталъ на дыбы и заревѣлъ. Это положеніе представляло вѣрную цѣль, и Жераръ поразилъ льва въ грудь. Онъ упалъ, но опять вскочилъ и бросился на Жерара; тотъ пошелъ на него съ кинжаломъ въ рукѣ и поразилъ въ боковыя ребра. Ударъ попалъ въ твердую кость и кинжалъ переломился. Жераръ быстро отскочилъ назадъ и, отступая, успѣлъ зарядить ружье. Два новые выстрѣла совершенно прекратили жизнь льва.
   Мы поспѣли на охоту девятаго льва, или, лучше сказать, львицы, у которой были два годовалые львенка. Это увеличивало производимыя ею опустошенія, потому-что ей надобно было накормить троихъ. Въ этотъ самый день схватила она лошадь и положила трупъ ея въ оврагъ, для угощенія своихъ дѣтенышей. Жераръ отъискалъ эту добычу и расположился поблизости ея на открытомъ мѣстѣ. Вдругъ всѣ три гостя явились на трепезу. Львенки были уже ростомъ съ большую ньюфаундлендскую собаку, и одинъ принялся уже было кушать. Вдругъ мать увидѣла Жерара и первымъ ея движеніемъ было отогнать дѣтеныша, котораго вмѣстѣ съ другимъ и отвела въ кустарникъ. Сама же ползкомъ стала пробираться между кустарниками къ тому мѣсту, гдѣ стоялъ Жераръ. Тотъ внимательно слѣдилъ за ея движеніями. Изъ ближайшаго къ нему куста въ восьми шагахъ выставила она свою голову, чтобъ хорошенько разсмотрѣть его. Раздался выстрѣлъ -- и пуля попала ей прямо въ лобъ.
   Вотъ весь счетъ подвиговъ Жерара, о которыхъ поэтическіе Арабы разсказываютъ въ тысячу разъ больше. Участь его заранѣе извѣстна; онъ еще десять-пятнадцать лѣтъ будетъ торжествовать, наконецъ -- промахнется и будетъ растерзанъ.
   

XIV.

Буря.-- Мысъ Льва.-- Опасность.-- Филипвиль.-- Дорогой обѣдъ герцога Омальскаго.-- Константина.-- Осада этого города.-- Слова герцога Немурскаго.-- Бѣгство жителей.-- Генералъ Бедо.-- Арабскіе стихи.

   Проведя самый пріятный вечеръ въ Гиппонѣ, мы ночью отправились на свой пароходъ. Тамъ ожидалъ насъ дождь и вѣтеръ. Несмотря на это, мы пустилисъ въ путь и весело проводили вечеръ въ каютѣ. Вдругъ наверху раздался голосъ капитана руль на бакбордъ! и -- отвѣтъ штурмана: есть!
   Въ этихъ словахъ, кажется, не было ничего необыкновеннаго, и однакожь, они произвели на палубѣ такую кутерьму, которой я отъроду не слыхалъ.
   -- Мы бѣжимъ на Льва! закричали опять, и всѣ они бросились на палубу.
   Дѣйствительно, при блескѣ молній, увидѣли мы въ десяти шагахъ мысъ Льва, къ которому судно наше летѣло на всѣхъ парахъ.
   -- Ходъ машины назадъ! закричалъ опять капитанъ.
   Еще два поворота колеса -- и мы были бы разбиты въ-дребезги. Даже теперь, несмотря на обратное движеніе машины, пароходъ еще нѣсколько секундъ подавался впередъ.
   -- Какъ лотъ?
   -- Восемь брассъ.
   -- Теперь?
   -- Шесть брассъ.
   -- Теперь?
   -- Пять брассъ.
   Наконецъ пароходъ заколебался, остановился и тихо пошелъ назадъ. Это была самая торжественная и радостная минута. Мы были спасены.
   Десять минутъ спустя, мы опять возвратились на то мѣсто, съ котораго снялись съ якоря, и бросивъ якорь, провели тутъ самую непріятную ночь, по причинѣ ужаснаго волненія, Не прежде пяти часовъ утра море успокоилось и мы заснули.
   Мы проснулись уже на рейдѣ генуэзскаго форта, потому-что Конскій Рейдъ нестерпимъ во время волненія Отсюда капитанъ нашъ отправилъ шлюпки къ мысу Льва, гдѣ мы было-погибли наканунѣ. Въ минуту опасности онъ тамъ бросилъ якорь, который порвался. Теперь, онъ хотѣлъ вытащить его назадъ, вовсе не располагая дарить его Средиземному Морю.
   Намъ казалось очень-мудрено: какимъ-образомъ можно найдти якорь на глубинѣ восьми брассъ. Моряки говорятъ, что это очень-легко.
   Вмѣстѣ со шлюбками привели изъ города рядъ плота, на которомъ въ гавани перевозить тяжести. Одинъ изъ матросикъ началъ нырять и при четвертомъ, или пятомъ ныркѣ объявиль, что отъискалъ якорь, онъ былъ на сорока-пяти футахъ глубины.
   Теперь дѣло было въ томъ, чтобъ, нырнувъ, продѣть въ кольцо якоря канатъ и съ нимъ выплыть. Семь разъ нырялъ матросъ, и при седьмомъ успѣлъ въ своей операціи. Когда, посредствомъ ворота, встянули якорь -- дѣло было кончено.
   Въ ту же ночь мы отправились опять въ путь и на другой день были уже передъ Сторою. Говоря о рѣкѣ Парѣ, всѣ отзываются, что эта величайшая рѣка послѣ Арно изъ числа безводныхъ рѣкъ. О гавани, Сторѣ можно сказать, что послѣ Конской -- это самая дурная. Когда мы пришли, море было въ сильномъ волненіи, такъ-что надобно было преодолѣть величайшія затрудненія, чтобъ сойдти съ парохода въ шлюбку и ѣхать на берегъ.
   Дурное качество старой гавани лучше-всего можетъ быть изображено крушеніемъ корвета Марней 26-го января 1811 года. Въ ту минуту, какъ корветъ, во время бури, набѣжалъ на берегъ, тосканскій гальйотъ, которому буря уже не позволяла управлять своими движеніями и который тоже бѣжалъ на берегъ, перелетѣлъ силою волнъ поперегъ корвета съ бакборда на трибордъ между грот-мачтою и фок-мачтою, некоснувшись до этого судна.
   Послѣ величайшихъ затрудненій, добравшись до города, мы взглянули на него и желали только -- одного поскорѣе изъ него выбраться. Десятокъ домовъ, построенныхъ уступами въ видѣ амфитеатра, называютъ городомъ Сторою; грязныя и скользкія лѣстницы изъ одного дома въ другой носить названіе улицъ. Мы бы подумали достать тутъ лошадей и какой-нибудь экипажъ, чтобъ отправиться въ Филипвиль. Надобно было оставить это помышленіе. Достали только тележку для нашихъ чемодановъ, а сами, орошаемые мелкимъ дождемъ, отправились пѣшкомъ.
   Впрочемъ, двѣ лье были скоро пройдены, и мы пришли черезъ полтора часа въ Филипвиль. Самое названіе города доказываетъ, что онъ построенъ недавно. Совершенно европейскій видъ! Ни одной мечети, ни одного марабута, ни одного фонтана, окруженнаго деревьями. Парижскіе домы, трактиры, вывѣски; цѣны на все чудовищныя. За обѣдъ съ насъ взяли сто пятьдесятъ франковъ, за комнаты -- девяносто!
   Я тогда вспомнилъ, что герцогъ омлльскій останавливался въ томъ же трактирѣ и за обѣдъ (со всею свитою) ему подали счетъ въ четыре тысячи франковъ. Онъ отдалъ деньги здѣшнему судьѣ, приказавъ разсмотрѣть счетъ трактирщика; и если окажутся лишнія деньги, отдать ихъ бѣднымъ. Бѣдные, по рѣшенію суда, получили тогда двѣ тысячи-пять-сотъ франковъ.
   Филипвиль нельзя назвать ни городомъ, ни деревнею. Это -- длинная улица, идущая въ гору на пятьсотъ шаговъ и спускающаяся на столько же по ту сторону горы. Приморская часть освѣжается вѣтрами, и жители въ ней здоровы. На другой половинѣ царствуютъ лихорадки самыя злокачественныя.
   Изъ Филипвиля выѣхали мы въ отдѣльно-нанятомъ дилижансѣ, и пройдя большую часть дороги пѣшкомъ, прибыли въ Эль-адъ-Кушъ, составляющій родъ деревни, или военнаго лагеря, окруженнаго полевыми укрѣпленіями, которыя были бы очень-незначительны противъ европейскаго войска, но весьма-достаточны противъ Арабовъ.
   Намъ отвели вновь-отстраивамый домъ, на которомъ доски еще несколочены между собою, такъ-что мы все-равно, что были на улицѣ; вѣтеръ свисталъ во всѣ щели; огня нельзя было развести, а съ улицы всякій шумъ, всякое слово было нами слышно: оклики часовыхъ, лай собакъ, вой гіенъ и шакаловъ -- все это очень-пріятно развлекало насъ. И однако жь мы такъ утомились, что очень-дружно захрапѣли.
   На другое утро поѣхали мы въ Константину. Дорогою ничего замѣчательнаго не случилось. Кондукторъ подошелъ къ намъ въ одномъ мѣстѣ и сказалъ:
   -- Здѣсь обыкновенно дилижансы опрокидываются. Угодно вамъ выйдти, или остаться?
   .Мы, разумѣется, вышли, но при такомъ сильномъ вѣтрѣ, что невозможно было сдѣлать шагу впередъ; къ этому прибавился мелкій градъ -- и мы поневолѣ пристали въ небольшой деревушкѣ, покуда не выяснѣло.
   Вскорѣ пустились мы опять въ путь и, взобравшись съ трудомъ на одно крутое возвышеніе, вдругъ вскрикнули отъ удивленія. Передъ нами была Константина, похожая на какой-то летучій городъ изъ сказокъ Гулливера. Какъ могло прійдти французамъ въ голову, что городъ этотъ можно взять? И однакожь они взяли.
   Насъ привезли въ трактиръ подъ названіемъ Пале-Ройяль, отвели намъ очень-хорошую комнату и подали прекрасный ужинъ. Тамъ, гдѣ нѣкогда жили Сифуксъ и Югурта, стряпали французскіе повара.
   Съ величайшимъ любопытствомъ осматривали мы на другое утро всѣ окрестности, прославившіяся осадою ихъ Французами. И, одинъ, и съ палкою, вооруженною желѣзнымъ наконечникомъ, боялся проходить по тѣмъ тропинкамъ, гдѣ тогда двигались пушки и цѣлые полки.
   Генералъ Дамремонъ, командовавшій осадою, былъ убитъ въ глазахъ герцога Немурскаго. Съ хладнокровіемъ, неоставлявшимъ герцога никогда, онъ обратился къ окружавшимъ:
   -- Господа, теперь генералъ Вале старшій и принимаетъ званіе алжирскаго генералъ-губернатора.
   Вскорѣ потомъ городъ былъ взять подъ начальствомъ генерала Вале. Страшно вспомнить объ ужасахъ, сопровождавшихъ взятіе Константины. Когда французы овладѣли крѣпостью, она была пуста: жители бѣжали. Но куда бѣжать? кромѣ той дороги, по которой французы ворвались въ проломъ, не было никакой другой. Другая оконечность города примыкала къ отвѣсной скалѣ и безднѣ, усѣянной острыми камнями. Бросились туда изъ любопытства, и ужасъ оледенилъ всѣхъ. Жители съ женами и дѣтьми хотѣли спастись по этой дорогѣ, привязали къ вершинѣ множество веревокъ, холстовъ и спускались въ пропасть. Всѣ обрывались и падали на острыя скалы. Болѣе четырехъ-сотъ труповъ лежало тамъ жертвами необдуманнаго страха, или фанатизма.
   Во время пріѣзда нашего, губернаторомъ Константины былъ генералъ Бедо; onь принялъ насъ наилучшимъ образомъ. Ввечеру, когда мы были у него въ гостяхъ, одинъ Арабъ, служившій въ канцеляріи генерала, подалъ мнѣ свитокъ пергамента съ арабскими стихами, сочиненными имъ въ честь моего посѣщеніе. Вотъ переводъ ихъ:
   "Сиди-Мухаммед-эль-Хаджи, кади, арабская канцелярія, Александра Дюма.
   Единственное счастіе, прочное для человѣка, состоитъ въ наукѣ и въ употребленіи наукъ. Кто владѣетъ наукою, тотъ возвышается надъ прочими людьми. Ты знаменитъ въ письменности; ты владѣешь наукою, видною во всѣхъ твоихъ сочиненіяхъ, и слава увѣнчала тебя. Ты прибылъ въ нашъ городъ, и мы привѣтствуемъ тебя. Ты уѣдешь отсюда и увезешь съ собою воспоминаніе о насъ и о нашихъ похвалахъ. Богъ, подаватель добра, наградитъ тебя по заслугамъ."
   

XV.

Этнографическое распредѣленіе Алжира.-- Древніе жители, завоеватели и нынѣшнія племена ея.-- Рыцарскіе нравы Арабовъ.-- Анекдотъ съ локономъ женскихъ волосъ.-- Ьу-Аказъ, "отецъ дубины".-- Законы его о уваженіи женщинъ.-- Три спорныхъ дѣла и рѣшеніе кади.-- Поступокъ Бу-Аказа съ однимъ французскимъ отрядомъ.

   Въ Алжирѣ владычествуетъ одно туземное, первобытное племя Берберовъ. Оно раздѣляется на двѣ главныя вѣтви: на Кабиловъ и Шаціасовъ.
   Кабилы составляютъ племя сѣверныхъ горцевъ, отброшенныхъ въ горы вторженіями Римлянъ, Вандаловъ и Арабовъ. Горы эти составили съ-тѣхъ-поръ ихъ убѣжище и отечество. Они никогда никому не покорялись, и теперь война съ ними еще продолжается самая ожесточенная и постоянная.
   Шаціасы, жители южныхъ горъ, были то же первоначально отброшены тѣми же вторженіями, но потомъ мало-по-малу сошли въ долину и завоевали ее.
   Языкъ у обоихъ племенъ тотъ же, но нравы различны; Кабилы живутъ въ домахъ, и это по двумъ причинамъ: шторныхъ, потому-что, имѣя мало земли, они не могутъ вести кочевую жизнь; вовторыхъ, потому-что въ горахъ гораздо -- холоднѣе, нежели въ долинѣ.
   Шаціасы, спустясь въ долину, стали опять жить въ палаткахъ.
   Кромѣ этихъ двухъ главныхъ племенъ, надобно прибавить къ нимъ остатки отъ трехъ великихъ вторженій Римлянъ, Вандаловъ и Арабовъ.
   О Римлянахъ немного сохранилось преданій. Племя бель-гесейново выдаетъ себя потомками этихъ древнихъ завоевателей.
   Галльскіе легіоны, служившіе на жалованьи у Римлянъ, оставили здѣсь нѣсколько друидическичъ памятниковъ.
   Отъ вторженія и владычества Вандаловъ ничего не осталось, и всѣ поиски въ этомъ отношеніи безполезны.
   Слѣды арабскаго вторженія столь же живы теперь, какъ и въ первый день завоеванія. Завоевавъ въ-теченіе вѣка (съ 700 по 800) Африку, Арабы до-сихъ-поръ остались властителями страны. Только подпавъ частью подъ владычество Турковъ, присвоившихъ себѣ правленіе, они принуждены были имъ повиноваться.
   Впрочемъ, Турки не составляютъ здѣсь отдѣльнаго племени. Они брали себѣ женъ изъ знатнѣйшихъ арабскихъ семействъ, платя за нихъ по сорока піастровъ; но дѣти этихъ браковъ удалялись отъ всякаго управленія, которое всегда сохранялось въ алжирскомъ гуджіакѣ.
   Слово гуджіакъ теперь означаетъ правительство, а первоначальный, истинный смыслъ его былъ -- солдатская пища.
   Алжирское войско избиралось на улицахъ Стамбула. Барберусъ основалъ алжирское избирательное правительство. Эти избранія были всегда почти кровопролитны.
   Кромѣ этихъ главныхъ племенъ, еще есть Куругли, Мавры, Бискри, Могабиты и Негры.
   Куругли называются дѣти Турковъ и Мавритянокъ. Они мало-помалу исчезаютъ съ удаленіемъ Турковъ.
   Мавровъ мало здѣсь, въ-особенности чистыхъ Мавровъ. Всѣ они смѣшались съ туземными племенами. Впрочемъ, Мавръ, также какъ и Турокъ, лѣнивъ, безпеченъ и ни о чемъ не заботится. Жизнь свою проводить онъ въ банѣ, въ кофейномъ домѣ или у цырюльника; у себя же дома бываетъ рѣдко.
   Бискри -- житель Забонской Области къ югу отъ Константины. Онъ воздерженъ, уменъ, вѣренъ и трудолюбивъ Выработавъ нѣсколько сотъ франковъ, онъ возвращается въ свои горы. Онъ носильщикъ, комиссіонеръ, водовозъ. Его встрѣтите вы на всѣхъ улицахъ, пробирающагося съ тяжестями и оглушающаго васъ крикомъ: баискъ (пади! берегись!).
   Могабитъ -- житель Уед-Лезаба, обширной алжирской долины къ юго-западу отъ Алжира, промышляетъ всѣмъ: онъ баньщикъ, мясникъ, мельникъ, мусорщикъ.
   О Петрахъ нечего говорить -- они слишкомъ-извѣстны; они тоже занимаются всѣми возможными ремеслами; болѣе же всего найдете вы ихъ на публичныхъ праздникахъ, гдѣ они являются самыми удивительными скакунами и нестерпимыми музыкантами.
   Прибавьте ко всему этому Евреевъ, Французовъ, Испанцевъ, и вы будете имѣть картину здѣшняго народонаселенія.
   Область Константины имѣетъ сто льё отъ моря до оазиса Кварела. За оазисомъ начинается степь, то-есть Область Туареговъ, которыхъ одно имя такъ пугаетъ всѣхъ купцовъ и пилигримовъ: что нѣкогда были на моряхъ Тунисъ, Алжиръ и Марокко, то самое теперь Туареги, въ пустынѣ.
   Караваны, идущіе черезъ степь, составляютъ всегда цѣль ихъ нападеній. Этотъ промыселъ производятъ они зимою, то-есть съ января до марта; лѣтомъ же -- съ апрѣля по октябрь -- они самые смирные въ свѣтѣ люди. Достаточно десяти спаговъ, чтобъ собирать съ нихъ подать.
   Лѣтомъ принимаютъ они дружески всѣхъ путешественниковъ.
   Главные предводитель нынѣшнихъ шаекъ называются Дуден-Нагамъ и Рефезъ. О послѣднемъ столько же здѣсь разсказовъ, сколько о Картушѣ. Оба эти предводителя скрываются лѣтомъ у шейха Эль-Араба, начальствующаго десятью племенами, то-есть десятью тысячами воиновъ, чистыхъ сирійскихъ, кочующихъ Арабовъ, которые сохранили и въ полудикомъ состояніи оттѣнокъ рыцарскихъ нравовъ. Женщина пользуется у нихъ особеннымъ уваженіемъ, и любовь къ ней чисто-романическая.
   Вотъ анекдотъ, недавно-случившійся. Генералъ Бараге д'Илье узналъ, что племя Сагирійцевъ отбило стадо верблюдовъ у племени Смоллійцевь, бывшихъ въ союзѣ съ Французами, пустился въ погоню за похитителями, и, сдѣлавъ въ сутки двадцать-семь льё, догналъ ихъ и отбилъ похищенное стадо. Въ схваткѣ, происшедшей при этомъ, одинъ капитанъ французскихъ спаговъ овладѣлъ, между прочими вещами, локономъ женскихъ волосъ, даннымъ предводителю Сагарійцевъ любимою имъ женщиною. Этотъ предводитель прислалъ въ Алжиръ гонца и велѣлъ предложить капитану спаговъ за этотъ локонъ лучшаго верблюда съ грузомъ финиковъ. Капитанъ возвратилъ ему локонъ, но отказался отъ выкупа.
   Въ Области Ферджуахъ владѣетъ теперь Бу-Аказ-Бен-Ашуръ, котораго прозвали отцомъ дубины. Окрестные племена убѣдили его покориться французамъ, и онъ ежегодно платитъ подать въ 80,000 фр.
   Объ этомъ человѣкѣ должно разсказать многое. Его всѣ окрестныя племена боятся до того, что, при малѣйшемъ оскорбленіи и вредѣ, нанесенномъ его подвластному, посылаетъ онъ въ провинившемуся племени своего негра съ ружьемъ своимъ. Тотъ показываетъ ружье -- и обида тотчасъ же удовлетворяется.
   Всякій пилигримъ, идущій въ Мекку, получаетъ, заходя къ нему, три франка. Но если потомъ онъ узнаетъ, что его обманули, онъ вездѣ отъищетъ виновнаго и наказываетъ его пятидесятью ударами по пятамъ.
   У него часто обѣдаетъ до трехъ-сотъ человѣкъ. Самъ онъ съ гостями не садится, а ходить вокругъ стола и угощаетъ всѣхъ.
   Если губернаторъ Константины -- единственный человѣкъ, котораго власть онъ признаетъ -- пришлетъ ему путешественника съ рекомендаціею, Бу-Аказъ, смотря по важности лица, даетъ ему съ собою ружье свое, собаку или ножъ, и путешественника вездѣ принимаютъ какъ самаго дорогаго гостя безъ малѣйшей платы.
   Во всѣхъ племенахъ, покорствующихъ Бу-Аказу, никогда не слыхать ни о какомъ воровствѣ. А чѣмъ онъ пріучилъ къ этому? Онъ, бывало, переодѣвался купцомъ и ронялъ изъ кармана золотые дуросы. Если кто-нибудь касался этихъ денегъ, то въ-мигъ переодѣтый съ нимъ же чаушъ, отрубалъ голову тому, кто касался до оброненнаго.
   Онъ также установилъ всеобщее уваженіе къ женщинамъ. Если мужчина встрѣтитъ женщину, идущую за водою, то долженъ своротить съ дороги и не смотрѣть на женщину.
   Желая однажды испытать, исполняется ли это строго, онъ нарочно встрѣтился съ хорошенькою Аравитянкою у фонтана и началъ ей говорить любезности.
   -- Несчастный! сказала ему та съ удивленіемъ: -- вѣрно ты иностраненъ и не знаешь, что пришелъ въ область отца дубины, гдѣ женщины уважаются всѣми?
   За нарушеніе супружеской вѣрности наказываетъ онъ смертью.
   Однажды Бу-Аказъ узналъ, что кади одного изъ управляемыхъ имъ племенъ, рѣшаетъ дѣла съ необыкновенною мудростью и прозорливостью. Какъ новый Гарун-Аль-Рашидъ, онъ хотѣлъ лично убѣдиться въ этомъ и отправился туда переодѣтый.
   Подъѣзжая къ городу, гдѣ судилъ этотъ кади, Бу-Аказъ былъ остановленъ однимъ бѣднякомъ, который, схвативъ его за бурнусъ, просилъ милостыни. Какъ истинный мусульманинъ, шейхъ подалъ ему монету; но тотъ не выпускалъ бурнуса изъ рукъ.
   -- Чего тебѣ еще надобно? спросилъ Бу-Аказъ: -- ты просилъ милостыню, и я подалъ тебѣ.
   -- Точно такъ, отвѣчалъ бѣднякъ;-- но законъ не только говоритъ подай бѣдному брату твоему милостыню, но прибавляетъ: "сдѣлай для него все, что можешь."
   -- Что жь я могу для тебя еще сдѣлать?
   -- Ты можешь спасти меня, млленькаго человѣка, чтобъ меня не задавили лошади, верблюды, мулы и люди; а это непремѣнно случится, если я рѣшусь войдти въ городъ.
   -- Что мнѣ сдѣлать для твоего спасенія?
   -- Возьми меня съ собою на лошадь и отвези на рынокъ, гдѣ у меня есть дѣла.
   -- Пожалуй, сказалъ Бу-Аказъ, и поднялъ бѣдняка къ себѣ на лошадь.
   Оба всадника въѣхали въ городъ, возбудивъ всеобщее любопытство.
   Пріѣхали на площадь.
   -- Ты хотѣлъ, чтобъ я тебя сюда довезъ, сказалъ Бу-Аказъ -- я исполнилъ твою просьбу. Теперь сойди.
   -- Сойди ты самъ.
   -- Зачѣмъ же? Развѣ помочь тебѣ?
   -- Нѣтъ; сойди и оставь мнѣ лошадь.
   -- Какимъ же образомъ? Зачѣмъ же я оставлю тебѣ лошадь?
   -- Затѣмъ, что лошадь моя.
   -- Вотъ прекрасно! Это мы сейчасъ увидимъ.
   -- Выслушай меня...
   -- Что мнѣ слушать...
   -- То, что мы въ городѣ такого кади, который извѣстенъ своимъ правосудіемъ.
   -- Знаю...
   -- И ты, конечно, пойдешь къ нему жаловаться?
   -- Разумѣется.
   -- Такъ не-уже-ли ты думаешь, что, видя твои здоровыя, крѣпкія ноги, а меня безсильнаго и разслабленнаго, онъ не скажетъ, что лошадь, вѣрно, того, кому она нужнѣе?
   -- Это будетъ несправедливое рѣшеніе.
   -- Но вѣдь онъ человѣкъ и можетъ ошибиться, а вѣроятность будетъ на моей сторонѣ.
   -- А вотъ увидимъ, сказалъ Бу-Аказъ, и, пробившись сквозь, толпу къ тому мѣсту, гдѣ кади произносилъ приговоры, изложилъ ему свою жалобу.
   Кади велѣлъ ему подождать, потому-что прежде его явились два просителя, и онъ обязанъ былъ разсмотрѣть ихъ дѣло прежде.
   Первое дѣло состояло въ томъ, что у одного ученаго крестьянинъ похитилъ жену и утверждалъ, что это его жена. Сама же она не признавала ни того, ни другаго. Кади, выслушавъ обоихъ, сказалъ имъ:
   -- Оставьте мнѣ эту женщину и явитесь завтра. Я объявлю вамъ тогда мое рѣшеніе.
   Второе дѣло было между мясникомъ и продавцомъ оливковаго масла. Мясникъ объявилъ слѣдующее:
   -- Я пришелъ вчера покупать масло у этого человѣка, и желая заплатить ему деньги, вынулъ свой кошелекъ и досталъ оттуда рукою горсть монетъ. Вдругъ ему вздумалось присвоить себѣ мои деньги. Онъ схватилъ меня за руку, въ которой были деньги. И закричалъ, и стража привела насъ обоихъ къ тебѣ. Вели ему отдать мои деньги, я клянусь, что они мои.
   Продавецъ масла говорилъ слѣдующее:
   -- Этотъ человѣкъ пришелъ купить у меня бутылку масла; когда я налилъ бутылку, онъ спросилъ у меня: есть ли у тебя сдача съ золотой монеты? Я вынулъ изъ кармана пригоршню денегъ и высыпалъ ихъ на прилавокъ. Увидя деньги, онъ схватилъ ихъ и хотѣлъ убѣжать съ ними и съ бутылкою масла. Я закричалъ: караулъ! и насъ привели къ тебѣ. Суди насъ; но клянусь тебѣ пророкомъ, что этотъ человѣкъ лжетъ, говоря, что я хотѣлъ украсть его деньги.
   Судья подумалъ на минуту, выслушавъ ихъ разсказъ, потомъ сказалъ:
   -- Оставьте у меня деньги до завтра и явитесь за отвѣтомъ. Мясникъ вручилъ деньги и оба истца, поклонясь, ушли.
   Пришла очередь Бу-Аказа и бѣдняка.
   -- Я пріѣхалъ изъ отдаленнаго города, почтенный кади, сказалъ Бу-Аказъ: -- и хотѣлъ здѣсь купить на рынкѣ нѣсколько товаровъ. У городскихъ воротъ встрѣтилъ я этого бѣдняка, который сперва попросилъ у меня милостыни, а потомъ убѣдилъ меня, чтобъ я взялъ его къ себѣ на лошадь и довезъ сюда. Но, пріѣхавъ на площадь, онъ уже не хотѣлъ слѣзать, говоря, что лошадь принадлежитъ ему. Я грозилъ обратиться къ тебѣ, но онъ отвѣчалъ, что ты присудишь тому, кто боленъ и слабъ, а не тому, кто бодръ и здоровъ. Вотъ вся правда, клянусь тебѣ пророкомъ.
   -- Нѣтъ, почтенный кади, возразилъ бѣднякъ: -- я ѣхалъ на этой лошади въ городъ по моимъ дѣламъ, какъ вдругъ увидѣлъ этого человѣка, лежащаго на дорогѣ и повидимому въ крайнемъ утомленіи и слабости. Я спросилъ у него, что съ нимъ случилось? Ничего, отвѣчалъ онъ: -- я умираю отъ усталости. Сжалься и довези меня въ городъ до рынка.-- Я исполнилъ его просьбу. Каково же было мое удивленіе, когда, пріѣхавъ на площадь, этотъ человѣкъ сталъ приказывать мнѣ, чтобъ я слѣзъ съ лошади, потому-что она его, а не моя. Я принужденъ былъ привести его къ тебѣ, чтобъ ты разсудилъ насъ. Клянусь Мухаммедомъ, что я сказалъ правду.
   Кади опять подумалъ и сказалъ:
   -- Оставьте мнѣ лошадь до завтра, и явитесь оба поутру за отвѣтомъ.
   На другое утро, не только челобитчики, но и множество любопытныхъ явились въ судилище. Кади слѣдовалъ въ рѣшеніи дѣлъ вчерашнему порядку; призвавъ талеба и крестьянина, онъ сказалъ:
   -- Возьми, талебъ, свою жену и отведи ее домой; она твоя. Потомъ обратился къ своимъ чаушамъ и прибавилъ -- а вы дайте пятдесять ударовъ по пятамъ крестьянину.
   Послѣ этого позвалъ онъ мясника и продавца масла.
   -- Возьми, мясникъ, свои деньги, сказалъ онъ: -- они твои, и никогда не принадлежали этому человѣку. А вы, чауши, дайте пятдесятъ ударовъ по пятамъ продавцу масла.
   Наконецъ очередь дошла до Бу-Аказа. Кади позвалъ ихъ.
   -- Узнаешь ли ты свою лошадь между двадцатью другими, спросилъ кади у Бу-Аказа.
   -- Разумѣется, узнаю.
   -- А ты? повторилъ онъ бѣдняку свой вопросъ.
   -- Безъ-сомнѣнія, отвѣчалъ и тотъ.
   -- Пойдемъ же со мною ты, сказалъ онъ, указывая на Бу-Аказа.
   Они пошли на конюшню, и Бу-Аказъ дѣйствительно узналъ свою лошадь между двадцатью другими.
   Позвали бѣдняка, и тотъ въ ту же минуту указалъ на спорную лошадь.
   -- Лошадь твоя, сказалъ кади Бу-Аказу:-- возьми ее; а вы, чауши, дайте пятьдесятъ ударовъ по пятамъ этому негодяю, прибавилъ онъ, указывая на бѣдняка.
   Бу-Аказъ поклонился, взялъ свою лошадь и отправился на квартиру къ кади.
   -- Что тебѣ надобно? спросилъ онъ, увидя его.-- Развѣ ты недоволенъ моимъ рѣшеніемъ?
   -- Напротивъ, очень-доволенъ, отвѣчалъ Бу-Аказъ.-- Но я хотѣлъ видѣть тебя и разспросить, какимъ-образомъ ты узналъ истину Я не купецъ, а Бу-Аказъ, ферджуахскій шейхъ. Я слышалъ такъ много о твоемъ правосудіи, что хотѣлъ лично все узнать.
   Кади поцаловалъ руку властителя.
   -- Разскажи же мнѣ, какъ ты рѣшилъ спорныя дѣла о женѣ и деньгахъ, а послѣ и о моей лошади скажи.
   -- Очень-просто, властительный шейхъ. Всѣ три спорные предмета оставилъ я у себя на ночь. Въ полночь вдругъ разбудилъ я жену талеба и приказалъ ей приготовить мнѣ чернильницу. Она тотчасъ же занялась этимъ дѣломъ, очистила чернильницу, налила свѣжихъ чернилъ и подала мнѣ. Видя все это, я сказалъ ей: вотъ видишь ли еслибъ ты была жена крестьянина, а не талеба, ты не умѣла бы взяться за чернильницу, а теперь видно, что ты уже тысячу разъ занималась этимъ дѣломъ. Слѣдственно, ты жена талеба.
   -- Хорошо, сказалъ Бу-Аказъ.-- Умно и вѣрно. Ну, а какъ ты узналъ чьи деньги?
   -- Ты, вѣрно, замѣтилъ, знаменитый шейхъ, что у продавца масла платье и руки были покрыты этимъ веществомъ? Я положилъ деньги его въ воду и посмотрѣлъ на поверхность ея: ни одна частица масла не всплыла на нее. Слѣдственно, это были деньги мясника. Еслибъ отъ нихъ всплыло масло на-воду, я бы присудилъ ихъ противнику.
   -- И это очень-хорошо, сказалъ Бу-Аказъ.-- Ну, а какъ же съ моею лошадью? Вѣдь мы оба ее узнали между двадцатью другими.
   -- Да! По въ этомъ случаѣ я счелъ вѣрнѣе положиться на самую лошадь, а не на челобитчиковъ. Вспомни, что когда я послалъ тебя къ лошади, та заржала отъ удовольствія, узнавъ тебя; но когда противникъ твой подошелъ къ ней, она лягнула въ него. Слѣдственно ясно было, что ты хозяинъ лошади.
   Бу-Аказъ задумался и сказалъ потомъ:
   -- Аллахъ да будетъ надъ тобою! Ты бы долженъ быть на мѣстѣ моемъ и управлять племенами, а я на твоемъ, чтобъ выучиться быть правосудными. Но и тогда ты былъ бы хорошій шейхъ, а я, можетъ-быть, дурной кади.
   Выше сказано было, что Бу-Аказъ согласился быть союзникомъ французовъ, и вотъ какъ онъ умѣлъ хранить святость договора.
   Въ 1838 года двѣ французскія колонны направлены были изъ Константины черезъ Рузсейяду къ Сторѣ для усмиренія тамошнихъ племенъ. Ужасные проливные дожди принудили возвратиться главную колонну, но всѣ гонцы, которые посланы были, чтобъ сообщить объ этомъ отступленіи другой колоннѣ, были перехвачены Кабилами, и этотъ отрядъ подвергся величайшей опасности. Онъ былъ окруженъ безчисленными толпами Кабиловъ, и болѣе трехъ недѣль выдерживалъ осаду на открытомъ мѣстѣ, которое окружилъ въ одну ночь землянымъ валомъ. Отбивъ нѣсколько приступовъ, отрядъ погибалъ отъ жажды, потому-что у него не было воды. Но въ ту минуту, какъ онъ уже рѣшался сдѣлать отчаянную вылазку, чтобъ погибнуть съ оружіемъ въ рукахъ, явился Бу-Аказъ. Онъ узналъ, что въ числѣ нападавшихъ на французовъ есть племена, подвластныя ему, и тотчасъ же поскакалъ туда, гдѣ происходила осада. Однимъ движеніемъ руки остановилъ онъ Арабовъ и всѣ повиновались его приказанію. Онъ рѣшительно спасъ этотъ французскій отрядъ, чтобъ доказать вѣрность своей дружбы и даннаго слова.
   

XVI.

Алжирскіе Цыганы.-- Курильщики Хашиша.-- Яма Абд-эль-Кадера.-- Законы Арабовъ за убійство.-- Бу-Маза, отецъ козы.-- Инженерныя работы и мнѣнія о нихъ Арабовъ.-- Мавританскій балъ.-- Альмеи.

   Какъ въ Европѣ есть цыганы, такъ въ Аджаріи есть Бени-Адессы (дѣти чечевицы). Всѣ ихъ презираютъ, хотя они и Мусульмане. Они не занимаются земледѣліемъ, а торгуютъ лошадьми, играютъ и крадутъ. Они женятся только между собою, и обрядъ брака состоитъ единственно въ томъ, что приглашаютъ двухъ свидѣтелей. Хитрости, которыя они употребляютъ при продажѣ лошадей, удивительны. Простаки вседневно попадаются въ обманъ.
   Наконецъ есть въ Алжирѣ одно племя, составляющее родъ братства. Это Хашишіасы, или курильщики конопли. По законамъ братства, Хапшшіасъ обязанъ цѣлый день курить коноплю, удаляться отъ женщинъ и сохранять обѣтъ бѣдности. Ночью долженъ онъ ходить на охоту за ежами съ собакою и палкою съ желѣзнымъ наконечникомъ (другаго оружія не позволяется ему носить).
   Хашишъ, который есть не что иное, какъ сѣмя конопляное, курится въ трубкахъ, величиною съ наперстокъ. Двухъ-трехъ трубокъ довольно, чтобъ привести курильщика въ восторженное положеніе, непостижимое для прочихъ смертныхъ.
   Хашишіасы очень-мало ѣдятъ; иногда совсѣмъ не ѣдятъ. Пиры ихъ состоятъ въ угощеніи братьевъ ежами, убитыми на охотѣ. Если кто занимается какимъ-нибудь ремесломъ, тотъ долженъ всѣ деньги отдавать въ общество. Ходя самъ босоногимъ и въ лохмотьяхъ, онъ долженъ украшать своихъ собакъ драгоцѣнными ошейниками. Впрочемъ, это чрезвычайно-мирное общество исключительно занято куреньемъ и охотою. У нихъ ежегодно избирается старшина, и званіе это получаетъ тотъ, кто наиболѣе убилъ ежей.
   Арабы часто любятъ лгать и хвастать; но есть клятва, которой они никогда не измѣняютъ, а именно, клятва ямою Абд-эл-Kuùtpa. Когда Бу-Аказъ присоединяетъ къ своему союзу какое-нибудь племя, онъ собираетъ предводителей его. Всѣ садятся въ кружокъ, посреди котораго вырываютъ яму, наполняютъ ее смоквою, финиками, бебли и проч.-- Протянувъ надъ ямою руку, всѣ клянутся побѣдить, или умереть, крѣпко защищая другъ друга. Потомъ съѣдаютъ припасы, лежащіе въ ямѣ и, наконецъ, расходятся. Нѣтъ еще примѣра, чтобъ Арабъ нарушилъ эту клятву.
   Если предводитель одного племени Кабилосъ убьетъ другаго, то, Джемао (собраніе старѣйшинъ), сожигаеть домъ его, истребляетъ стада и изгоняетъ убійцу. Родственники убитаго могутъ умертвить его вездѣ, гдѣ бы ни встрѣтили. Но убійца можетъ и помириться съ ними, заплатя выкупъ, или выдавъ дичь свою за сына убитаго; тогда изгнанникъ можетъ возвратиться въ свое племя.
   Сами Французы прибѣгаютъ часто къ этимъ законамъ, зная, что туземцы слѣдуютъ имъ неизмѣнно. Недавно одинъ изъ французскихъ Спаговъ увидѣлъ у Араба саблю своего брата, умерщвленнаго неизвѣстною рукою за нѣсколько времени передъ тѣмъ. Онъ схватилъ этого человѣка, отвелъ его къ шейку Эль-Арабу и тотъ приговорилъ, чтобъ самъ Спагъ отрубилъ убійцѣ голову. Это должно было произойдти въ присутствіи всего лагеря, при захожденіи солнца. Но въ ту самую минуту, какъ Араба привели на мѣсто казни, онъ отчаяннымъ усиліемъ разорвалъ свои веревки, выхватилъ оружіе казни и бросился на Спага, который долженъ былъ казнить его; однакожъ одинъ сержантъ успѣлъ подскочить съ обнаженною саблей, и сталъ передъ Арабомъ въ фехтовальной позиціи. Между ними завязался кратковременный бой; но какъ Арабы плохіе фехтовальщики, то виновный вскорѣ упалъ, пораженный нѣсколькими ударами.
   Когда Кабилъ умретъ, то первый изъ братьевъ, который успѣетъ снять какую-нибудь вещь съ головы вдовы его, имѣетъ право на ней жениться; если, вмѣсто этого, онъ зарѣжетъ барашка въ честь ея, то пользуется тѣмъ же правомъ. Вдова никогда не смѣетъ противиться этому обычаю.
   Мы всѣ знали Бу-Маза, отца козы, который всею своею славою прорицателя обязанъ былъ пріученной козѣ, скакавшей вокругъ него. И онъ точно также получилъ себѣ жену, а съ нею и большія богатства.
   Увы! ни коза, ни жена, ни деньги не спасли его. Онъ взятъ былъ въ плѣнъ Французами, которыхъ хотѣлъ истребить молніею своихъ рѣчей, и занималъ любопытство Парижанъ до самой февральской революціи. Тутъ онъ успѣлъ бѣжать, но его поймали въ Брестѣ и посадили въ Гамскую Крѣпость.
   При взятіи въ плѣнъ Бу-Маза случилось нѣсколько очень-любопытныхъ происшествій. Али, сынъ нашего союзнаго Аги Аджи-Мухаммеда, преслѣдовалъ его тоже съ прочими всадниками. Вдругъ вдали раздался женскій крикъ, и Али остановился при звукѣ знакомаго ему голоса. За два дня предъ тѣмъ похитили сестру его Фатьму, и онъ при этомъ крикѣ удостовѣрился, что впереди находится похититель сестры его. Онъ также громко закричалъ, чтобъ дать ей знать о себѣ, и полетѣлъ со всею быстротою своего коня. Но Фатьма не дождалась его. Ее похитилъ и влекъ теперь Арабъ, сидѣвшій на особенной лошади, но державшій въ рукахъ повода лошади, на которой ѣхала Фатьма. Вдругъ она ближе подъѣхала къ своему похитителю, обхватила его станъ, и въ ту минуту, какъ тотъ былъ въ восторгѣ отъ этой ласки, кинжаломъ поразила его прямо въ сердце. Тогда, схвативъ повода своей лошади, оборотила она ее, и въ нѣсколько мгновеній была въ объятіяхъ брата.
   Другой анекдотъ, случившійся при преслѣдованіи Бу-Маза, ярко рисуетъ характеръ Арабовъ. Генералъ, командующій колонною, выйдя на гудльмскую равнину, увидѣлъ трехъ непріятельскихъ Арабовъ, которые, вѣроятно, были лазутчиками и скакали впереди. Вовсе нежелая заниматься ими, генералу вздумалось развѣдать у нихъ, не знаютъ ли они чего о второй французской колоннѣ.
   -- Нѣтъ ли кого здѣсь изъ туземныхъ офицеровъ? опросилъ генералъ.
   -- Поручикъ Галфаллакъ въ свитѣ у васъ, отвѣчалъ ему адъютантъ.
   Генералъ далъ знакъ поручику подъѣхать къ нему и, указывая на скачущихъ Арабовъ, сказалъ:
   -- Пожалуйста, поручикъ, не можете ли вывѣдать у этихъ людей, куда дѣвалась наша колонна...
   Генералъ не успѣлъ еще кончить своей фразы, какъ Галфаллакъ уже понесся съ быстротою вѣтра.
   -- Помилуйте, генералъ, сказалъ кто-то изъ приближенныхъ къ нему: -- да этотъ человѣкъ ни слова не знаетъ пофранцузски. Онъ не могъ понять вашего приказанія.
   -- Видно понялъ, однакожь, если поскакалъ исполнять его.
   Вскорѣ и Арабы и поручикъ скрылись за холмами. Черезъ четверть часа увидѣли возвращавшагося Галфаллака. Онъ весело подъѣхалъ къ генералу и съ арабскою любезностью бросилъ къ ногамъ его всѣ три головы бѣжавшихъ Арабовъ. Когда ему генералъ указалъ на нихъ, онъ догадался, что ему приказываютъ привезти ихъ головы; онъ это въ точности и выполнилъ.
   Я ужь разсказывалъ выше о скалѣ, съ которой бросались жители Константины, во время взятія города Французами. Эта скала была прежде у нихъ мѣстомъ казни для невѣрныхъ женъ; ихъ сбрасывали оттуда на скалы, и стаи вороновъ до-сихъ-поръ летаютъ надъ бездной, хотя, разумѣется, при владычествѣ Французовъ, нѣтъ ужь этой казни. Но, вѣрно, вороны, какъ и Арабы, надѣются, что это владычество скоро кончится.
   Однажды былъ примѣръ, что женщина, сброшенная съ этой высоты, тихо долетѣла до дна, безъ малѣйшаго вреда: вѣтеръ наполнилъ ея платье и снесъ ее очень-бережно на скалы. Арабы объявили эту женщину невинною.
   Французы произвели въ Константинѣ много инженерныхъ работъ. Я спросилъ однажды у одного Араба, что онъ думаетъ объ устройствѣ этихъ мостовъ, цитернь, водопроводовъ?
   -- Я думаю, отвѣчалъ онъ: -- что Мухаммедъ очень любитъ избранный народъ свой, Арабовъ, присылая къ нимъ людей изъ-за моря, которые работаютъ для нихъ. Мы сами не могли этого сдѣлать, и Аллахъ заставилъ васъ. Когда же вы все это кончите, онъ вышлетъ васъ изъ Алжира, какъ безполезныхъ людей.
   Впрочемъ, украсившись мостами и водопроводами, Костантина потеряла живописный свой видъ , нѣтъ восточныхъ базаровъ въ Тунисѣ; вездѣ лавки, магазины и французскій языкъ.
   Чтобъ утѣшиться въ этой европейственности, предложили намъ посмотрѣть мавританскій балъ. Слово "посмотрѣть" тутъ необходимо, потому-что на Востокѣ никакой порядочный человѣкъ не будетъ самъ танцевать. Когда путешествовавшій алжирскій бей приглашенъ былъ въ Неаполѣ на балъ къ одному богатому банкиру, онъ съ удивленіемъ воскликнулъ:
   -- Какъ! онъ богатъ, а самъ принимаетъ на себя трудъ танцовать!
   Жители Востока только смотрятъ на танцы. Въ девять часовъ вечера пришли мы къ своимъ Альмеямъ. При чрезвычайной бѣдности прочихъ комнатъ, бальная зала казалась еще роскошнѣе. На стѣнахъ висѣли лампы въ видѣ строусовыхъ лицъ. Полъ обитъ быль тонкими разноцвѣтными цыновками, которыя такъ красиво умѣютъ дѣлать на Востокѣ. На этихъ цыновкахъ сидѣли у стѣнъ три или четыре женщины съ босыми ногами, въ бархатномъ тюрбанѣ, обвѣшанномъ золотыми монетами, въ бархатномъ же спенсерѣ и въ шальварахъ зеленаго атласа, вышитыхъ золотомъ. Три изъ нихъ были очень красивы и молоды, отъ четырнадцати до восьмнадцати лѣтъ; четвертой было у же двадцать-пять лѣтъ; лица ихъ были удивительной бѣлизны, брови совершенно-черныя, подъ цвѣтъ глазъ, полныхъ выраженія.
   Для зрителей приготовлены были мѣста. Я подошелъ къ одной изъ этихъ танцовщицъ, стараясь ей сказать какую-то заученную фразу арабской учтивости, но она въ отвѣтъ очень-ясно выговорила мнѣ пофранцузски "шампанскаго!"
   Я съ удивленіемъ посмотрѣлъ на нее, но она, полагая, что я не понялъ ее, повторила это слово и показала еще на столъ, какъ пьютъ изъ бутылки. Поневолѣ убѣдился я въ европейскомъ ея требованіи и даль ей четыре золотыя монеты, повторивъ слово шампанскаго.
   Потомъ спросилъ я ее; который ей годъ. Ни одна изъ нихъ не знала этого:
   -- Мать говорила мнѣ, что я родилась въ тотъ годъ, какъ умеръ Мухаммедъ-Монамани, сказала одна.
   -- Я была вотъ такая маленькая, отвѣчала другая, показавъ рукою ростъ ребенка: -- когда Французы вошли въ Константину.
   Служитель этихъ танцовщицъ принесъ шампанское, и законы Мухаммеда не помѣшали имъ очень-аппетитно выпить по бутылкѣ.
   Послѣ того одна встала и подала знакъ оркестру. Начался танецъ. Это не что иное, какъ мѣрное топанье ногами на одномъ мѣстѣ. Это топанье мало-по-малу усиливается, ускоряется, танцовщица въ изступленіи опрокидывается, тюрбанъ съ цехинами падаетъ, волоса разлетаются, раздается дикій, оглушительный крикъ -- и Альмея въ обморокѣ.
   Старуха подбѣжала, подхватила ее, потерла ей кончикъ носа ладонью -- и танцовщица, прійдя въ чувство, начала опять свой прежній танецъ и кончила тѣмъ же обморокомъ. Это повторилось три раза. За нею послѣдовала другая, безъ малѣйшей перемѣны, и все это продолжалось цѣлые три часа. Мы ушли въ полночь, а въ Константинѣ это ужь очень-поздно.
   Впрочемъ, здѣсь на улицахъ все спокойно. Никогда не встрѣтятся охотники до чужихъ кошельковъ или часовъ. Послѣ вступленія Французовъ явились-было, правда, охотники до полковыхъ стадъ -- быковъ и барановъ. Генералъ Негрье усилилъ около нихъ караулы. По карауламъ стали стрѣлять. Генералъ произвелъ строгое слѣдствіе, и шесть Арабовъ оказались въ подозрѣніи ночныхъ прогулокъ. Ихъ осудили на смерть.
   Два дня провели мы въ Константинѣ и простились съ генераломъ Бедо. Я не прежде увидѣлъ его, какъ 24-го февраля 1848 года.
   

XVII.

Эль-Арушъ.-- Депутація для приглашенія въ спектаклъ.-- Зефиры.-- Происхожденіе ихъ.-- Засада Арабовъ, открытая собаками.-- Крысы съ хоботомъ.-- Латинская надпись.-- Хамелеоны.-- Спектакль.-- Сраженіе.-- Подвиги первой любовницы.

   Выѣхавъ изъ Константины, мы черезъ два часа были въ Эль-Арутѣ, гдѣ насъ встрѣтила депутація отъ цѣлаго батальйона, который въ тотъ день давалъ спектакль. Узнавъ о нашемъ проѣздѣ, эти добрые люди хотѣли насъ угостить. Давали La fille de Dominique и Farinelli. Труппа была составлена изъ солдатъ и унтерофицеровъ 3-го батальнона, называемаго батальйономь зефировъ.
   Надобно вспомнить, что въ 1821 году сформированы были для Алжира три батальйона изъ всѣхъ нижнихъ чиновъ французской арміи. Эти батальйоны должны были всегда находиться на форпостахъ. Первый батальйонъ назвался шакалами, второй принялъ имя зефировъ, третій -- щеглятъ.
   Первый стоялъ въ Тиксерапнѣ; второй основалъ биркадемскій лагерь; третій расположился въ Дуврѣ. Во всѣхъ трехъ было до 6,000 человѣкъ.
   Вскорѣ батальнонъ зефировъ больше всѣхъ прославился. Зефиры первые ворвались въ Константину. Они отличились при Джелицлахѣ. Въ Мазагранѣ сто-двадцать человѣкъ выдержали осаду противъ шести тысячъ. Послѣднее происшествіе было такъ невѣроятно, что англійскія газеты отказались вѣрить этому.
   -- Въ этомъ легко удостовѣриться, сказалъ капитанъ Льевръ.-- Мы начнемъ снова.
   Въ 1834 году подполковникъ Дювивье, командуя Зефирами, сформировалъ стаю собакъ, которыя ночью сторожили блокгаузы, а днемъ охраняли стада. Къ этимъ собакамъ приставленъ былъ расторопный Зефиръ. Однажды собаки эти открыли засаду Арабовъ. Одна сука Бланжетта первая залаяла тревогу и бросилась на лежавшаго въ травѣ Араба. Тотъ отрубался ятаганомъ, но собака схватила его за горло и загрызла.
   Когда Арабы были прогнаны, собакѣ сдѣлалъ полковой хирургъ операцію, и она долго еще жила.
   Зефиры занимаются всѣми науками, художествами и ремеслами, они натуралисты, археологи, укротители звѣрей, поставщики жабъ, змѣй, хамелеоновъ, стрекозъ и прочихъ насѣкомыхъ.
   Иногда они сами изобрѣтаютъ новыхъ животныхъ. Зефиры выдумали крысу съ хоботомъ.
   Когда парижская ученая коммиссія ѣздила по Бонской Провинціи, батальйонъ Зефировъ стоялъ гарнизономъ въ этомъ городѣ. Однажды къ одному ученому члену этой коммиссіи пришелъ Зефиръ, неся въ рукахъ клѣтку съ небольшимъ звѣремъ, который съ живостью бѣгалъ взадъ и впередъ.
   -- Что это у тебя? спросилъ ученый.
   -- Небольшой звѣрёкъ, но котораго вы, вѣрно, никогда не видали.
   -- Покажи-ка... Да это крыса?
   -- Конечно, крыса, отвѣчалъ Зефиръ: -- но крыса съ хоботомъ.
   -- Какъ съ хоботомъ?
   -- Возьмите-ка стеклышко, да разсмотрите ее хорошенько.
   Ученый сталъ внимательно разсматривать звѣря. Это была все-таки простая крыса, но, дѣйствительно, имѣла, какъ рогъ носорога, хоботъ, имѣвшій движеніе и жизнь.
   -- Да это прелюбопытно! сказалъ онъ.-- Ты, вѣрно, принесъ ее ко мнѣ, чтобъ продать? Что хочешь за нее?
   -- Вы знаете, что подобныя вещи безцѣнны; но я отдамъ вамъ ее за сто франковъ.
   Ученый съ радостью далъ эту сумму, потому-что готовъ былъ заплатить и вдесятеро.
   Разсмотрѣвъ крысу снова, онъ сказалъ:
   -- Это самецъ. А нельзя ли достать самку?
   -- А, понимаю! Вы хотите развести эту рѣдкую породу? Хорошо! я постараюсь.
   -- И скоро достанешь ее?
   -- Не ручаюсь. Эти звѣри рѣдки и чутки. Но, недѣли черезъ три...
   -- Я тебѣ даю мѣсяцъ, и двѣсти франковъ...
   -- Непремѣнно будетъ.
   Черезъ три недѣли Зефирь явился съ самкою.
   -- Вотъ вамъ и родоначальница будущаго поколѣнія...
   Ученый внимательно разсмотрѣлъ ее. Тотъ же хоботъ красовался на носу. Онъ былъ въ полномъ удовольствіи и всѣ товарищи его завидовали такой находкѣ. Всѣ бросились къ Зефирамъ и просили ихъ достать имъ крысъ съ хоботомъ. Тѣ переглядывались, улыбались и отвѣчали: не можемъ знать!
   Тотъ же Зефиръ вскорѣ продалъ еще одну крысу за двѣсти франковъ, потомъ другую дешевле. Другіе стали приносить за пятдесятъ франковъ, наконецъ за двадцать-пять. Рецептъ составленія крысъ съ хоботами сдѣлался всѣмъ извѣстенъ.
   Оказалось, что дѣло очень-просто дѣлается; поймавъ двѣ крысы, отрубаютъ у одной кончикъ хвоста, тотчасъ же вставляютъ его въ разрѣзъ, сдѣланный ланцетомъ на носу другой крысы, и обвязываютъ ее всю, чтобъ она движеніями не своротила этой прививки. Черезъ двѣ недѣли хоботъ приростаетъ и навсегда.
   Не хуже это надулъ одинъ Зефиръ швейцарскаго ученаго путешественника, который отъискивалъ римскія древности. Онъ ему принесъ надгробный камень съ слѣдующею римскою надписью:

0x01 graphic

   Буквы были похожи на тѣ, которыя употреблялись во времена Августа, и ученый не спалъ семь ночей, чтобъ добиться смысла этой надписи, за которую заплатилъ восемдесятъ франковъ.
   Потерявъ силы, терпѣніе и здоровье, обратился онъ къ Бергбрюгеру, который, разсмотрѣвъ надпись, покачалъ головою.
   -- У кого вы купили этотъ камень?
   -- У какого-то солдата.
   -- Конечно, у Зефира?
   -- Не знаю, право?..
   -- Это сейчасъ видно...
   -- Почему же?
   -- Хотите ли вы, чтобъ я прочелъ вамъ эту надпись?
   -- Сдѣлайте одолженіе.
   -- Нѣтъ ничего легче. Читайте сплошь, и выйдетъ.

Cellarius Polkam inventаvit et non decorahitur.

   Въ 1836 году во время похода въ Маскару находился при экспедиціонной колоннѣ одинъ вновь прибывшій богатый Парижанинъ. Когда стали на бивакахъ, запрещено было разводить огни, чтобъ не обнаружить непріятелю приближенія своего. Парижанинъ, у котораго ничего не было для защиты отъ холода, кромѣ плаща, вскричалъ:
   -- Далъ бы сейчасъ двадцать-пять луидоровъ за какую-нибудь лачужку, чтобъ переночевать въ ней,
   -- Какую прикажете, спросилъ одинъ Зефиръ, услыхавшій эти слова и подскочившій къ изнѣженному воину.-- Изъ холста или изъ дерева?
   -- Ужь конечно изъ дерева.
   -- Слушаю-съ. Приготовьте обѣщанныя деньги, а черезъ полчаса лачужка явится.
   Дѣйствительно, сойдясь въ цѣнѣ, Зефиры сняли двѣ пустыя сухарныя фуры и тотчасъ же составили для Парижанина прекрасную лачужку. Всѣ смѣялись. Но тотъ не смѣлъ отпереться и заплатилъ деньги.
   На бивакѣ въ Уэд-Зенати не велѣно было никому выходить изъ укрѣпленнаго лагеря, и слѣдственно, не добывъ хоть кустарниковъ, нельзя было сварить себѣ теплой пищи. Только Зефиру, надзиравшему за стаею дрессированныхъ собакъ, позволено было вести ихъ къ ручью на водопои, зная, что Арабы не стрѣляютъ въ собакъ. Этотъ Зефиръ нарѣзалъ по берегу кучи хвороста и навалилъ эти ноши на собакъ, которыхъ поочередно подзывалъ къ себѣ. Черезъ часъ, когда уже начинали безпокоиться о долгомъ его отсутствіи, возвратился онъ съ огромнымъ запасомъ топлива, которое доставило всѣмъ возможность похлѣбать супу.
   Продѣлки ихъ всегда забавны и остроумны. Одинъ Зефиръ, опустивъ на дно кувшина большую губку, пошелъ къ погребщику и сторговалъ у него вина, находившагося въ бочкахъ, сколько войдетъ въ кувшинъ. Вино было налито, и тутъ Зефиру вздумалось попробовать его. Найдя вино не повкусу, онъ велѣлъ его вылить опять въ бочку, и ушелъ. За дверью выжалъ онъ губку въ другой сосудъ и, положа опять выжатую губку въ кувшинъ, пустился къ другому погребщику, потомъ къ третьему, гдѣ повторилъ ту же штуку. Такимъ-образомъ накопилось у него двѣ бутылки вина, которое и роспилъ онъ съ товарищами.
   Въ 1836 году дали одному сборщику податей Зефира на посылки.
   Этотъ сборщикъ былъ любитель звѣрей и поручилъ своему Зефиру покупать для него хамелеоновъ, которыхъ и пускалъ въ свой садъ на деревья. Каждое утро тотъ ему приносилъ по двѣ штуки. Наконецъ ему надоѣло это, и онъ, покупавшій хамелеоновъ цѣлый мѣсяцъ, пошелъ сосчитать въ садъ, много ли онъ найдетъ этихъ звѣрковъ. Увы! ихъ было не болѣе десяти. Зефиръ по ночамъ уносилъ тѣхъ, которыхъ поутру продавалъ.
   -- Что это значитъ? вскричалъ натуралистъ: -- ихъ должно быть шестьдесятъ. Гдѣ же они?
   -- Всѣ тутъ, сударь, очень-наивно отвѣчалъ Зефиръ. Но, какъ они перемѣняютъ цвѣтъ кожи, то теперь у нихъ такой зеленой, что ихъ нельзя отличить отъ листьевъ.
   И эти то Зефиры приглашали насъ въ спектакль!
   Это было прелюбопытное зрѣлище. Еслибъ я былъ въ Парижѣ, я восхищался бы удивительною роскошью гардероба и кружевъ; но здѣсь мнѣ разсказали, что все это изъ бумаги вырѣзано и разрисовано! Никакой глазъ не въ-состояніи разсмотрѣть этого. Женскія роли тоже, разумѣется, играютъ солдаты -- и самымъ удовлетворительнымъ образомъ.
   Однажды давали Capitaine Roquefiттette. Вдругъ во время представленія забили тревогу, и всѣ въ костюмахъ бросились къ ружью. Переодѣваться было некогда. Молодая любовница труппы подобрала платье, бросилась въ стрѣлки и надѣлала чудеса храбрости -- истинные Французы!
   

XVIII.

Алжиръ.-- Первоначальное переселеніе Турковъ и Арабовъ.-- Возвращеніе ихъ.-- Отдача домовъ въ наемъ.-- Увѣренность Арабовъ въ изгнаніи Французовъ.-- Французское правосудіе.-- Блидахъ.-- Вѣрность Арабовъ.-- Трогательная черта гостепріимства.

   Послѣ спектакля мы отправились обратно въ Филипвиль, а поутру были уже въ Сторѣ. Вытерпѣвъ тутъ сильную бурю, мы пустились опять въ Алжиръ, куда и прибыли 25-го числа.
   Здѣсь встрѣтилъ насъ ужасный шквалъ, во время котораго мы успѣли спасти жизнь одного лодочника: вѣтеръ несъ его въ открытое море безъ малѣйшей надежды къ спасенію.
   Что разсказывать объ Алжирѣ? Его древнюю исторію морскихъ разбоевъ? Послѣднюю осаду Французовъ? Кто этого не знаетъ? Но городъ, съ-тѣхъ-поръ, какъ онъ въ рукахъ Французовъ, очень перемѣнился. Вся нижняя, береговая часть превратилась въ парижскій кварталъ Только поднимаясь въ гору, встрѣтите вы домы жителей Востока.
   По взятіи Алжира Французами, Турки оставили этотъ городъ. За ними послѣдовали Куругли (дѣти Турковъ и Мавровъ). Послѣ нихъ выселились и Мавры. Это добровольное изгнаніе продолжалось три года. Средства изгнанниковъ истощились. Они начали развѣдывать и узнали, что съ тѣми, которые остались, никакого несчастія не случилось. Они воротились, потому-что ни домы ихъ, ни земли не были никѣмъ заняты. Сперва они стали продавать свои домы, и почти за безцѣнокъ. Потомъ поняли, что значитъ отдавать свои домъ въ наемъ. Это имъ болѣе всего поправилось. Они отдаютъ и поле, и домъ въ наймы, въ особенности потому, что убѣждены въ скоромъ изгнаніи Французовъ. Мухаммедъ разсердился на нихъ и предалъ эту землю христіанамъ. Онъ обратится опять къ милосердію и Франки исчезнуть.
   Какъ Французы ни ласкаютъ Арабовъ, Арабы ненавидятъ ихъ. Одинъ знатный туземецъ сказалъ мнѣ однажды:
   -- Бросьте Француза и Араба въ одинъ котелъ: варите ихъ три дня сряду и изъ каждаго выйдетъ отдѣльный бульйонъ.
   Болѣе всего не нравится Арабамъ правосудіе Французовъ. Вотъ вамъ примѣръ. Французу одному вздумалось построить домъ на чужой землѣ, принадлежащей Арабу. Тотъ, по своимъ законамъ, тотчасъ же нашелъ бы средство возвратить свое добро, но теперь онъ принужденъ явиться въ городъ къ судьѣ, и тотъ совѣтуетъ ему, прежде нежели начнетъ тяжбу, написать къ Французу и напомнить ему о правахъ собственности. Французъ не отвѣчаетъ на письмо. Арабъ опять идетъ къ судьѣ. Тотъ посылаетъ повѣстку къ Французу, чтобъ явился для отобранія объясненій. Французъ является. Судья, разсмотрѣвъ дѣло, находитъ, что Арабъ правъ и посылаетъ Французу объявленіе, чтобъ онъ очистилъ чужое поле. Проходитъ недѣля. Французъ не только не думаетъ исполнить приговоръ судьи, но производить новыя постройки. Арабъ идетъ къ судьѣ, и тотъ совѣтуетъ ему подать формальную просьбу и взять себѣ адвоката. Долго онъ не понимаетъ, что это за вещь -- адвокатъ; наконецъ отъ искиваетъ его, и тотъ, выслушавъ въ чемъ дѣло, говоритъ, что искъ его справедливъ и что соперника его принудятъ къ уплатѣ проторей и убытковъ. Въ ожиданіи этого, адвокатъ требуетъ съ Араба двадцать-пять. франковъ. Послѣднее требованіе не нравится ему. Онъ идетъ къ своему судьѣ и спрашиваетъ: надобно ли отдать деньги? Тотъ со вздохомъ отвѣчаетъ, что дѣйствительно такой обычай.
   -- Но за что же долженъ я платить деньги, когда у меня же отнимаютъ мою собственность?
   -- Такой обычай, повторяетъ ему судья.
   Арабъ даетъ деньги, и адвокатъ начинаетъ дѣло. Оно выиграно въ первой инстанціи, и Французу велѣно очистить поле Араба.
   Двѣ недѣли ждетъ Арабъ, чтобъ противникъ его исполнилъ приговоръ суда, а тотъ, вмѣсто этого, продолжаетъ строить. Въ шестнадцатый день приносятъ Арабу бумагу, которой онъ, разумѣется, не умѣетъ читать, потому-что она написана слѣва направо. Онъ идетъ къ своему судьѣ и спрашиваетъ, что это за граммата? Тотъ, взглянувъ, отвѣчаетъ, что противникъ подалъ аппеляцію и что дѣло ихъ будетъ перенесено въ судъ второй инстанціи
   -- Что жь мнѣ дѣлать? спрашиваетъ Арабъ.
   -- Судиться, отвѣчаетъ судья, и отправляетъ его къ другому адвокату.
   Тотъ требуетъ съ Араба восемдесять франковъ; онъ платитъ ихъ дѣло продолжается и онъ опять выигрываетъ. Но вмѣсто исполненія приговора -- новая аппеляція, и на этотъ разъ дѣло переносится въ парижскій кассаціонный судъ. Онъ разспрашиваетъ: что это значитъ, и ему объясняютъ, что надобно ѣхать въ Парижъ, прожить тамъ два года и болѣе, заплатить адвокату сто-пятдесятъ франковъ и болѣе, и тогда, вѣроятно, дѣло его будетъ выиграно. Арабъ бросилъ тяжбу, домъ, поле, и переселился въ Тунисъ.
   А Французъ? Онъ, по прошествіи трехъ лѣтъ, предъявляетъ въ судъ, что владѣетъ этимъ полемъ и домомъ, и судъ утверждаетъ ихъ закономъ.
   Но возвратимся къ Алжиру. Маршалъ пригласилъ насъ на праздникъ посвященія шейха Эль-Макрани. Но какъ прежде должны мы были отправиться въ Блидахъ, то тотчасъ же сѣли въ омнибусъ и поѣхали.
   На городскихъ стѣнахъ нашли мы арабскую надпись, которая значила слѣдующее: "меня называютъ маленькимъ городомъ (Блицахъ), а я самъ себя называю городомъ Разъ".
   Французы испортили и этотъ городъ своими каменными домами на европейскій манеръ, съ большими параллельными окнами, сквозь которыя африканское солнце сожигаеть живущихъ. Они не понимаютъ, что восточный образъ построенія домовъ съ террасами необходимъ для жаркихъ климатовъ. Однако же они не могли отнять у Блидаха ни прелестнаго его мѣстоположенія, ни арабскихъ нравовъ, сохраняющихся у жителей.
   Несмотря на всѣ несообразности характеровъ, французскаго и арабскаго, несмотря на непримиримую ненависть Арабовъ къ Французамъ, часто являются черты удивительной вѣрности и преданности туземцевъ.
   Шейхъ гверруойскаго племени, Ахмет-бен-Кадирь былъ въ союзѣ съ Французами, и за это извѣстный Сиди-бен-Эмбарехъ напалъ на него съ превосходными силами. Три дни сражался онъ, но, истощивъ всѣ усиліи, бѣжалъ и явился въ Блидахъ, оставя въ рукахъ непріятеля женъ, дѣтей и все имущество. Французы приняли его очень-холодно и не подали ни малѣйшаго пособія тому, кто пожертвовалъ для нихъ всѣмъ. Уже тогда, какъ генералъ Шангарнье вступилъ въ управленіе провинціею, взялъ онъ его къ себѣ, какъ вѣрнаго проводника. Въ это же самое время прислалъ къ нему Абд-эль-Кодеръ посланіе, въ которомъ грозилъ, что если онъ не переѣдетъ къ нему, то головы женъ его и дѣтей будутъ огрублены.
   -- Скажи эмиру, отвѣчалъ онъ посланному: -- что если онъ умертвитъ женъ моихъ, я довольно-богатъ, чтобъ купить другихъ. Если отрубить головы дѣтей, я довольно-молодъ, чтобъ имѣть другихъ. Но нарушеннаго слова я ничѣмъ не возвращу.
   О гостепріимствѣ Арабовъ нечего и говорить. Кто бы ни явился въ палатку Араба съ словами: Дифъ-эрби, (Божій гость), хозяинъ привѣтствуетъ его словами маргаба бикъ (милости просимъ), и услуживаетъ ему во всемъ, угостивъ его всѣмъ, что у него есть; объявя, въ какомъ часу онъ на другой день отправляется, путешественникъ находитъ у входа въ палатку свою лошадь, которую накормили и вычистили. Сказавъ хозяину: эрби эколефъ Аликунъ (Богъ да воздастъ тебѣ), онъ уже заплатилъ за гостепріимство.
   Полковникъ Дома пріѣхалъ однажды вдвоемъ въ небольшую деревню и остановился у одного жителя. Съ ними цѣлый день почти игралъ маленькій сынъ хозяина и забавлялъ ихъ своею веселостью и остроуміемъ. Къ вечеру ребенокъ исчезъ, и когда, за ужиномъ, Дома спросилъ о немъ, хозяинъ отвѣчалъ:
   -- Онъ спитъ.
   Поутру, когда они хотѣли уже ѣхать, хозяинъ вошелъ къ нимъ и сказалъ.
   -- Вы вчера ввечеру спросили, гдѣ мой сынъ. Оставя васъ вчера, онъ пошелъ играть съ своими товарищами и, перескакивая съ террасы на террасу, упалъ и убился до-смерти. Я не хотѣлъ вамъ говорить этого за ужиномъ вы были бы огорчены и дурно провели ночь. Теперь я пришелъ объявить вамъ, что иду хоронить сына. Угодно ли вамъ проводить его тѣло до кладбища?
   Какое трогательное чувство!
   

VIII.

Посвященіе шейха.-- Разговоръ о жалованьи, о дѣтяхъ, о древнихъ городахъ.-- Отъѣздъ.

   Въ день новаго 1846 года происходило пожалованіе шейха Эль-Макрани. Къ маршалу собрались всѣ муфти, кади, векили, улемы, каиды, али и старшины разныхъ племенъ. Всѣ они поздравили маршала съ новымъ годомъ, и тотъ сказалъ имъ слѣдующую рѣчь: "Счастіе Алжира зависитъ отъ трехъ условій: отъ сохраненія мира, отъ правосудія и отъ земледѣлія. Миръ, по моей части, я вамъ доставлю его. Правосудіе -- вы должны сами себѣ доставить, потому-что управляетесь своими законами и судьями, вами же избираемыми. Земледѣліе зависитъ отъ васъ и отъ Бога. Да удалитъ онъ засуху и саранчу -- и житницы ваши будутъ полны хлѣба".
   Послѣ рѣчи началась церемонія съ Эль-Макрани. Маршалъ подалъ ему ружье, сказавъ:
   -- Даю тебѣ оружіе противу львовъ и враговъ Франціи. Потомъ онъ надѣлъ на него бурнусъ краснаго сукна, обшитый галунами, и вручилъ кусокъ ліонской шелковой матеріи для подарка его женамъ.
   Эль-Макрани откланялся и церемонія была кончена. Когда остались одни приближенные, маршалъ съ улыбкою сказалъ мнѣ
   -- Хотите ли видѣть, какъ Арабы понимаютъ свое пожалованіе? Тутъ онъ обратился къ Эль-Макрани, и сказалъ ему:
   -- Король назначилъ тебѣ двѣнадцать тысячъ франковъ жалованья.
   -- Я ихъ буду къ точностью выплачивать, отвѣчалъ новопожалованный, низко кланяясь.
   По арабскимъ идеямъ всякій сановникъ обязанъ самъ платить правительству, а не получать отъ него жалованье.
   -- Сколько у тебя сыновей? спросилъ онъ послѣ.
   -- Трое.
   -- А дочерей?
   -- Не знаю.
   Арабъ никогда не заботится о дочеряхъ.
   Я спросилъ у него: нѣтъ ли у нихъ какихъ-нибудь преданій о Карѳагенѣ, Вавилонѣ, Тирѣ?
   -- Веревка, привязанная къ палаткѣ Араба, не что иное, какъ веревка, а она видѣла паденіе всѣхъ этихъ городовъ, которые ты назвалъ, отвѣчалъ шейхъ.
   Наконецъ насталъ часъ отъѣзда. Мы перебрались на пароходъ, простясь со всѣми друзьями. Мы почти не радовались, возвращаясь въ отечество: тамъ у всякаго есть мелкіе враги и давнишнія вражды. Авторъ болѣе всѣхъ подверженъ имъ. За границею онъ уже передъ судомъ потомства. Въ отечествѣ онъ окруженъ современниками, то-есть, завистью. Мы поѣхали, однакожь, въ отечество, и чрезъ 39 часовъ были уже въ Тулонѣ.

"Отечественныя Записки", тт. 80--81, 1852

   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru