Диккенс Чарльз
Чарльз Диккенс. Некролог

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Текст издания: журнал "Русскій Вѣстникъ", No 6, 1870.

ЧАРЛЗЪ ДИККЕНСЪ

НЕКРОЛОГЪ.

   Не одна Англія, не однѣ страны англійской рѣчи, но и весь образованный міръ понесъ великую утрату въ лицѣ Чарлза Диккенса.
   Онъ велъ неутомимо-трудовую жизнь. Постоянное напряженіе умственныхъ силъ причинило приливъ крови къ головѣ, который былъ причиной его предсмертной болѣзни. 8го іюня (нов. ст.) его ударилъ параличъ, а 9го утромъ, въ половинѣ седьмаго, его не стало.
   Его здоровье разстроилось за нѣсколько времени предъ симъ; но многіе приписывали это его публичнымъ чтеніямъ, гдѣ онъ съ мастерствомъ великаго художника воспроизводилъ отрывки -- и въ нихъ живыя, нетлѣнныя лица -- изъ своихъ романовъ, разказовъ, юмористическихъ очерковъ. Думали что волненіе, которое часто предшествуетъ такого рода продукціи, или утомленіе, которое неизбѣжно слѣдуетъ за живымъ, страстнымъ воплощеніемъ вымысла было причиной недуга, и что прекращеніе чтеній и отдыхъ въ уединеніи его Кентской дачи возстановятъ пошатнувшіяся, но бодрыя и мощныя его силы. А что силы его были потрясены, это онъ чувствовалъ съ начала своего новаго романа, "Тайну" котораго онъ унесъ съ собою въ могилу: онъ жаловался приближеннымъ что мысли его не текли такъ свободно какъ прежде, что новый романъ (для васъ такъ полный жизни и свободнаго творчества) стоилъ ему больше усилій нежели какое бы то ни было изъ его прежнихъ произведеній. Въ послѣдній разъ онъ выѣхалъ изъ Лондона повидимому здоровый; но въ деревнѣ, въ любимомъ имъ жилищѣ Gads-Hill, скрывшійся недугъ разразился съ неотвратимою силой. Испуганные домашніе, не довѣряя, быть-можетъ, совѣтамъ провинціальнаго врача, который поспѣшилъ на помощь больному, по телеграфу вызвали другаго медика изъ Лондона, который пріѣхалъ вмѣстѣ со старшимъ сыномъ Диккенса, по уже засталъ его въ состояніи безнадежномъ.
   Въ завѣщаніи своемъ покойный положительно запретилъ всякую пышность, всякую торжественность погребенія. Но великая слава усопшаго и его заслуги указывали мѣсто гдѣ долженъ былъ покоиться его прахъ: согласно обычаю Англіи, благоговѣйно почитающей память своихъ великихъ писателей, Диккенса надлежало похоронить въ томъ тѣсномъ, но гордомъ славными именами склепѣ, который называется Poets Corner (уголокъ поэтовъ), въ Вестминстерскомъ аббатствѣ; и когда разошлась вѣсть о смерти творца Копперфильда, въ обществѣ и печати раздались голоса, которые требовали чтобы прахъ его былъ положенъ въ склепѣ аббатства вмѣстѣ съ прахомъ тѣхъ славныхъ мужей которые сдѣлали англійскую литературу одною изъ первыхъ міра. Когда вскрыли завѣщаніе, то увидали что хотя Диккенсъ не допускалъ никакой торжественности въ своихъ похоронахъ, но не назначалъ мѣста для своей могилы, такъ что тотъ заслуженный имъ почетъ котораго требовала англійская публика и который, съ своей стороны, поспѣшилъ предложитъ душеприкащикамъ деканъ Вестминстерскаго аббатства, Станлей, не былъ противенъ выраженной волѣ умершаго писателя. Согласно съ этимъ, рано утромъ 2го (14го) іюня тѣло было перевезено изъ Гадсъ-Хилла на одну изъ станцій Лондонско-Дуврской желѣзной дороги, а оттуда на экстренномъ поѣздѣ въ Лондонъ, куда оно прибыло ровно въ 9 часовъ утра. Около 9 1/2 похоронные дроги прибыли въ аббатство.
   Воля покойнаго была соблюдена съ самою добросовѣстной точностью. Похороны произошли такъ же тихо какъ если бы мѣстомъ дѣйствія была маленькая деревенская церковь, а не знаменитый храмъ въ центрѣ города-великана. Прохожіе, которымъ встрѣчались похоронныя дроги, самыя простыя, и кареты провожавшихъ (всего три), конечно не догадывались что мимо ихъ везли останки любимѣйшаго изъ англійскихъ писателей. Могилу вырыли въ теченіе предыдущей ночи, и кромѣ декана и канониковъ аббатства едва ли кто-нибудь изъ соборнаго причта зналъ о предстоявшемъ печальномъ обрядѣ. При богослуженіи были, кромѣ декана, двое старшихъ и трое младшихъ канониковъ,провожатые числомъ четырнадцать человѣкъ, и около того же числа постороннихъ незнакомыхъ людей, которые случайно присутствовали въ соборѣ,-- вотъ и всѣ кто видѣли какъ простой дубовый гробъ былъ опущенъ въ могилу. Надпись на гробѣ простотой своею соотвѣтствуетъ всей обстановкѣ погребенія; она гласитъ:
   Charles Dickens, born February 7, 1812; died june 9, 1870.
   (Чарлзъ Диккенсъ, родился 7ro февраля 1812 г., умеръ 9го іюня 1870.)
   Мѣсто для могилы выбрано деканомъ изъ немногихъ оставшихся незанятыми въ Уголкѣ Поэтовъ. Бренные останки Диккенса лежатъ у ногъ Генделя и у головы Шеридана; направо покоится Ричардъ Кумберландъ, налѣво Маколей. Могила близь подножія статуи Аддисона; бюстъ Таккерея спокойно глядитъ на мѣсто вѣчнаго отдыха своего стараго друга; въ нѣсколькихъ саженяхъ -- могилы Самуила Джонсона и Гаррика; еще немного дальше -- Шекспира, Мильтона, и сотни другихъ знаменитостей, которые вмѣстѣ съ нынѣ-отшедшимъ повѣствователемъ составляютъ славу Англіи.
   Въ передовой статьѣ нумера слѣдующаго дня, 3го (15го) іюня, Times прекрасно замѣчаетъ что эти простыя похороны, эта скромная могила безъ памятника, безъ статуи, среди великолѣпнаго готическаго храма, прекрасно рисуютъ личность и жизнь усопшаго писателя. Его окружалъ богатый, разнообразный міръ вызванныхъ имъ къ жизни лицъ, положеній и происшествій, но среди этого міра онъ сохранялъ величайшую простоту чувства, любовь къ простымъ нравамъ, сочувствіе къ простой человѣческой жизни, къ ея цѣлямъ, нуждамъ и потребностямъ, наконецъ скромность личныхъ привычекъ и требованій отъ жизни. Его дарованіе было достаточно велико чтобы питать въ немъ гордость или честолюбіе. Но онъ былъ чуждъ того и другаго, и предпочелъ скромную жизнь литератора.
   Эта простота (не только личнаго характера, но и мотивовъ въ его произведеніяхъ) есть одна изъ главныхъ причинъ необыкновенной популярности Диккенса,-- качество, въ которомъ онъ между современными ему писателями не имѣлъ соперника. Никто не пользовался тою всенародною любовью, тою всеобщею симпатіей которая была удѣломъ Диккенса. Кромѣ своихъ произведеній, столь популярныхъ во всѣхъ слояхъ общества, во всѣхъ странахъ міра, онъ, какъ актеръ-любитель, какъ публичный чтецъ своихъ произведеній, какъ общественный филантропическій дѣятель, такъ часто приходилъ въ соприкосновеніе съ публикой что сдѣлался какъ бы личнымъ знакомцемъ большой массы лондонскихъ жителей. Такъ онъ былъ знакомъ и публикѣ англійской провинціи и Соединенныхъ Штатовъ. Поэтому вдвойнѣ понятно всеобщее чувство горести, съ которымъ по обѣ стороны Атлантическаго океана была встрѣчена вѣсть о его кончинѣ. Она не только поразила читающую публику, какъ могла бы поразить ее вѣсть о кончинѣ всякаго другаго писателя съ рѣдкимъ и яркимъ талантомъ Чарлза Диккенса; но и, вмѣстѣ съ тѣмъ, распространила глубокую, искреннюю скорбь, какъ по человѣкѣ близкомъ, въ высшей степени симпатичномъ и любимомъ.
   Эта общественная скорбь не могла найти выраженія въ строго-замкнутой похоронной церемоніи, время которой не было почти никому извѣстно, и которая была предписана завѣщаніемъ покойнаго. Чувство лондонской публики жаждадо случая гдѣ бы оно могло принести свой долгъ памяти "нашего общаго друга". И понятно что набожные Англичане желали придать этому выраженію общаго чувства форму церковную, что они сожалѣіи о тайнѣ окружавшей погребеніе знаменитаго писателя, а потому съ радостью и живымъ интересомъ узнали о предположенномъ словѣ на смерть Диккенса, которое долженъ былъ произнести деканъ Вестминстерскаго собора на утреннемъ богослуженіи 7го (19го) іюня. Проповѣдь Станлея (переведенная цѣликомъ въ Московскихъ Вѣдомостяхъ, No 132) вполнѣ оправдала ожиданія на нее возложенныя. Она отличается шириною кругозора и отраднымъ соединеніемъ евангельскаго духа съ уваженіемъ къ свободнымъ плодамъ творческой фантазіи. Она далека отъ узкаго клерикальнаго взгляда, столь часто враждующаго со всею свѣтскою литературой, и ищетъ освященія ей въ самомъ Евангеліи.
   Чарлзъ Диккенсъ родился въ Портсмутѣ, отецъ его, Джонъ Диккенсъ, былъ чиновникъ флотскаго казначейства. Его служебныя обязанности часто требовали перемѣны мѣста жительства, и такимъ образомъ значительную часть младенческаго возраста будущій романистъ провелъ въ Плимутѣ, Чатамѣ, Ширнесѣ и другихъ портовыхъ городахъ. По окончаніи войны, въ 1815 году, дѣятельность вѣдомства гдѣ служилъ Диккенсъ-отецъ значительно сократилась, и онъ вышелъ въ отставку. Молодой Диккенсъ выросъ въ той сферѣ, которой онъ потомъ въ образѣ своей жизни и въ духѣ своихъ произведеній остался вѣренъ всю жизнь: въ сферѣ среднихъ классовъ Англіи, которые, въ массѣ своей, составляютъ одинъ изъ столловъ ея величія и могущества. Средства Диккенса-отца были ограниченны, и образованіе которое получилъ Чарлзъ было не болѣе какъ обыкновенное среднее образованіе Англичанина, которое во время отрочества Диккенса, въ двадцатыхъ годахъ девятнадцатаго вѣка, стояло конечно ниже чѣмъ теперь. Пріѣхавъ въ Лондонъ юношей съ самыми скромными видами и надеждами, онъ помѣстился въ конторѣ одного повѣреннаго по дѣламъ (attorney) въ качествѣ письмоводителя (clerk), и такимъ образомъ вступилъ на юридическое поприще. Слѣды этого періода его жизни сохранились во многихъ его произведеніяхъ: въ Запискахъ Пиквикскаго Клуба, въ Холодномъ Домѣ, въ Большихъ Ожиданіяхъ и др., не мало характеровъ изъ судебнаго міра. Молодому человѣку не понравился родъ занятій на который его назначилъ отецъ, и онъ вскорѣ перемѣнилъ его и занялся стенографіей, получивъ мѣсто парламентскаго репортера при газетахъ: The True Son, The Mirror of Parliament, а въ послѣдствіи при Morning Chronicle. Здѣсь онъ обратилъ на себя вниманіе точностью своихъ отчетовъ и быстротой своего письма. Онъ такъ вошелъ въ свою дѣятельность что, по его собственному разказу, на одномъ торжественномъ обѣдѣ, не долго по оставленіи имъ стенографіи, не могъ слышать хорошаго спича безъ того чтобы пальцы его механически не приходили въ движеніе какъ бы для записыванія.
   Но не стенографія была конечнымъ призваніемъ молодаго человѣка: въ немъ таились великія силы, богатый родникъ творчества, котораго онъ съ наивною скромностью и не подозрѣвалъ въ себѣ. Въ предисловіи къ одному изъ своихъ раннихъ произведеній, онъ разказываетъ съ какимъ восторгомъ, еще будучи мальчикомъ, глоталъ онъ романы Фильдинга и Смоллета, во всей полнотѣ наслаждаясь приключеніями, смутно чувствуя комизмъ и съ совершенною невинностью не понимая непристойностей которыхъ въ нихъ не мало. Изъ этого интереснаго автобіографическаго свидѣтельства видно что юмористическій разказъ или повѣсть рано плѣнили воображеніе Диккенса, и потому-то онъ въ первыхъ опытахъ своего пера избралъ эту же форму. Первая книга, расказываетъ далѣе Диккенсъ, которую онъ купилъ, была именно однимъ изъ упомянутыхъ романовъ, и пріобрѣлъ онъ эту книгу въ книжномъ магазинѣ Чапмана и Голла (Chapman аnd Hall). Въ послѣдствіи онъ счелъ особенно счастливымъ знаменіемъ для своей литературной карьеры что эти же Чапманъ и Голлъ были первые издатели которые обратились къ нему съ предложеніемъ работы. Въ газетѣ Morning Chronicle (или вѣрнѣе, въ ея вечернемъ изданіи, озаглавленномъ Evening Chronicle), молодой стенографъ влервые покусился на беллетристическіе опыты. Это были легкіе, но полные наблюдательности, задушевности а веселости очерки нравовъ города Лондона, которые въ послѣдствіи, въ 1836 году, вышли отдѣльною книгой подъ заглавіемъ Sketches by Bог. Очерки Боза. Бозъ былъ псевдонимъ Диккенса. Но еще прежде отдѣльнаго выпуска, опыты эти, свѣжестью дарованія и преобладающимъ сатирическимъ содержаніемъ, бичевавшимъ множество злоупотребленій столичной жизни, обратили вниманіе на новый дебютирующій талантъ. Въ это время упомянутые уже Чапманъ и Голль издавали рядъ каррикатуръ рисованныхъ нѣкіимъ Сеймуромъ, художникомъ нынѣ забытымъ. Издатели предложили Диккенсу скромную работу, писать текстъ къ каждой изъ этихъ каррикатуръ, и молодой писатель (это было въ 1836 году, стало-быть ему было 24 года) не только не нашелъ этого предложенія обиднымъ, но скромно замѣтилъ что этотъ родъ сочиненія наиболѣе подходитъ къ его способностямъ. Однако же способности "Боза" не такъ благопріятствовали писанію на готовую картинку и подчиненію подъ данный образецъ, какъ онъ себѣ льстилъ, и вскорѣ вдохновенныя страницы Записокъ Пиквикскаго Клуба (такъ назывался тексть къ каррикатурамъ) совершенно стерли и помрачили произведенія бѣднаго Сеймура, такъ что въ послѣдствіи эти Записка вышли съ рисунками знаменитаго каррикатурисга Габлота Брауна (Hablot К. Browne), извѣстнаго подъ псевдонимомъ "Phiz". Эти Записки были приняты со всеобщимъ энтузіазмомъ: ихъ читали десятки тысячъ, хотя въ то время читающій кругъ Англіи былъ гораздо тѣснѣе чѣмъ теперь: въ Америкѣ же половина газетъ, на слѣдующій день послѣ полученія выпусковъ Пиквика изъ-за океана, наполняли ими свои столбцы. Въ этихъ Запискахъ Диккенсъ представилъ рѣдкій примѣръ молодаго, почти начинающаго писателя съ силой вполнѣ зрѣлою и опредѣлившеюся, съ мощнымъ юморомъ, глубоко и проникающимъ въ противорѣчія жизни, и съ вѣрнымъ, чистымъ нравственнымъ чувствомъ. Послѣ Записокъ Пиквикскаго Клуба, Диккенсъ вполнѣ посвятилъ себя изящной литературѣ Онъ принялъ редакцію журнала Bentley Miscelапу, и въ этомъ изданіи, съ февраля 1837 года, сталъ выходитъ романъ Оливеръ Твистъ. Здѣсь Диккенсъ вступилъ въ область новую какъ для его пера, такъ и для всей англійской литературы: въ область преступленія, въ міръ воровъ и мошенниковъ, и вмѣстѣ съ тѣмъ изобразилъ страданія бѣдныхъ дѣтей въ дурно-содержимыхъ пріютахъ. За Твистомъ послѣдовалъ романъ Никласъ Никльби, съ восхитительнымъ характеромъ г-жи Никльби; потомъ Диккенсъ задумалъ рядъ повѣстей и разказовъ подъ общимъ заглавіемъ: Master Humphrey's Clock (Часы господина Гэмфрея); между ними вышли: Лавка старыхъ рѣдкостей, Барнаби-Рэджъ и нѣсколько болѣе мелкихъ. Лавка рѣдкостей замѣчательна трогательнымъ разказомъ о маленькой Нелли, однимъ изъ самыхъ дивныхъ характеровъ въ мірѣ вымысла; Барнаби-Рэджъ, повѣсть не менѣе богатая паѳосомъ, обильнѣе движеніемъ, такъ какъ предъ читателемъ проходятъ "Гордонскія смуты" 1780 года. Въ одно время съ Часами Гэмфрея вышла біографія знаменитаго клоуна, Memoirs of Joseph Grimaldi.
   Въ 1842 году Диккенсъ съѣздилъ въ Соединенные Штаты, гдѣ слава его уже была не менѣе громка нежели въ его отечествѣ Американцы оказали ему самый радушный и даже восторженный пріемъ; но тѣмъ не менѣе ихъ страна произвела на автора Пиквика самое невыгодное впечатлѣніе, и онъ не скрывалъ его въ своихъ Американскихъ Замѣткахъ. Онъ ѣдко и презрительно осмѣялъ въ этихъ очеркахъ американскіе нравы и воззрѣнія; еще хуже досталось Америкѣ въ романѣ Мартынъ Чэзльвитъ, вышедшемъ послѣ Замѣтокъ. Орудіе сатиры рѣдко употреблялось съ такимъ успѣхомъ какъ въ этомъ романѣ, и нельзя не признать что именно та часть его которая происходитъ въ Америкѣ производитъ наибольшее впечатлѣніе по неотразимому комизму и неистощимой веселости.
   Въ 1845 году, Диккенсъ поѣхалъ въ Италію, и по возвращеніи написалъ свои путевыя впечатлѣнія подъ заглавіемъ Картинъ изъ Италіи, которыя стали выходить въ новой газетѣ Daily News, основанной въ 1846 году и поступившей подъ главную редакцію Диккенса. Мысль, положенная въ основаніи этой газеты, поддерживать вездѣ и всегда дѣло свободы противъ деспотизма и угнетенія во всѣхъ ихъ видахъ, и этой мысли, замѣчаетъ сама Daily News въ своемъ некрологѣ Диккенса, органъ этотъ оставался неизмѣнно вѣренъ до настоящей минуты. Извѣстно что та же Daily News въ послѣдствіи была органомъ лорда Росселя, котораго Кавуръ назвалъ "самымъ либеральнымъ министромъ Европы". Что касается до участія Диккенса въ этой газетѣ, то вскорѣ послѣ ея основанія онъ сложилъ съ себя бремя редакціи и воротился къ художественному творчеству, болѣе ему симпатичному. Онъ между тѣмъ успѣлъ создать новый родъ разказовъ, рождественскихъ (Christmas Stories). Разказы эти, назначаемые для подарковъ къ Рождеству, имѣли сюжеты заимствованные изъ обычаевъ празднованія этого великаго дня у Англичанъ, и по идеѣ своей выражали, каждый иначе, утѣшительное, обновленное настроеніе, внутренній свѣтъ и теплоту, среди черствой, бѣдной, злобной, будничной среды, торжество любви и примиренія надъ равнодушіемъ и враждой, идею праздника Рождества Христова, который среди снѣговъ и мрака зимы напоминаетъ намъ о пришествіи новаго свѣта, новой жизни. Первый изъ этихъ разказовъ. Рождественскій напѣвъ, вышелъ въ 1843 году; второй (Колокола) въ 1844; третій (Кузнечикъ на очагѣ) въ 1845; четвертый (Битва жизни) въ 1846; наконецъ пятый и послѣдній (Духовидецъ) въ 1848. Въ томъ же году оконченъ и романъ Дѣла съ фирмою Домбей и сынъ; въ слѣдующемъ (1849) начатъ Давидъ Копперфильдъ. Характеры маленькаго Поля Домбей и его сестры Флоренсъ были достаточны чтобъ обезпечить громадный успѣхъ перваго сочиненія; второе же обыкновенно считается высшею точкой творчества Диккенса. Личность Давида Копперфильда также относится къ Диккенсу какъ личность Пенденниса къ Таккерею; и не будучи автобіографіей, романъ этотъ, безъ сомнѣнія, имѣетъ много чертъ и намековъ почерпнутыхъ изъ личной жизни автора. Въ Холодномъ домѣ (1852--1853) Диккенсъ осмѣялъ медленность и формализмъ верховнаго судилища Англіи (Court of Chancery) и нарисовалъ два характера (Скимплъ и Бойторнъ) которые многіе считаютъ закаррикатурные портреты извѣстныхъ поэтовъ Лей-Гэнта и Севеджъ-Ландора. При этой безостановочной производительности, Диккенсъ еще съ 1850 года началъ издавать журналъ Слова для домашняго обихода (Household Words) съ издателями Брадбэри и Ивансомъ, и въ этомъ журналѣ стали выходить его романы и повѣсти. Слова для домашняго обихода издавались до 1859 года, когда Диккенсъ разсорился со своими товарищами по изданію, прекратилъ Household Words, и вмѣсто этого журнала сталъ издавать другой, All the Year Round, помѣщая въ немъ, какъ въ прежнемъ, произведенія своего пера. Въ этихъ двухъ журналахъ одинъ послѣ другаго выходили слѣдующія произведенія: Крошка Дорритъ, Тяжелыя времена, Разказъ о двухъ городахъ, Письма некоммерческаго путешественника и Большія ожиданія. Въ 1864 году появился отдѣльными ежемѣсячными выпусками Нашъ общій другъ. Послѣ этого романа слѣдуетъ перерывъ нѣсколькихъ лѣтъ, и только 19го (31го) марта нынѣшняго года вышелъ первый выпускъ новаго романа: Тайна Эдвина Друда, который остался неоконченнымъ.
   Таланты Диккенса не ограничивались литературой. Онъ былъ замѣчательный актеръ, первый актеръ-любитель въ Англіи, и страстные ревнители театра сожалѣли что такія великолѣпныя способности не были посвящены сценѣ. Были такіе цѣнители, которые говорили что еслибы Диккенсъ сдѣлался не писателемъ, а актеромъ, то въ его лицѣ воскресли бы лучшіе дни англійской сцены. Онъ приносилъ и театру ту цѣльную, нераздѣльную энергію, ту чрезвычайную добросовѣстность и неутомимое рвеніе, которое онъ посвящалъ всякому дѣлу за которое брался. Всѣ подробности спектакля, вся техническая часть, всѣ аксессуары занимали и заботили его, и въ случаѣ нужды онъ принимался за простыя ремесленныя работы въ постановкѣ піесъ, гдѣ въ то же время игралъ одну изъ главныхъ ролей. Бывшіе товарищи Диккенса по любительскимъ спектаклямъ помнятъ какъ однажды, въ театрѣ миссъ Келли, Диккенсъ цѣлый день вколачивалъ гвозди. Въ послѣдній періодъ жизни Диккенсъ не игралъ болѣе, но воспользовался своимъ даромъ воплощенія личностей въ тонѣ, голосѣ и декламаціи для другой цѣли: онъ публично читалъ части и отрывки изъ своихъ произведеній, и искусство его чтенія было такъ велико что люди живо представлявшіе себѣ характеры и типы Диккенсовыхъ романовъ, но знавшіе эти романы только по собственному чтенію, были поражены новизной и внезапностью образовъ, которые совершенію реально, но совершенно въ другомъ видѣ, являлись предъ нами въ исполненіи самого автора. Были и другіе судьи этихъ чтеній, отрицавшіе вѣрность, жизненность въ типахъ которые Диккенсъ вторично создавалъ въ живой декламаціи, и находили что это былъ не настоящій Сэмъ Уэллеръ, не настоящая г-жа Гамлъ. Это могло быть справедливо, могло быть несправедливо, но во всякомъ случаѣ, какое новое свидѣтельство необыкновенной правды и жизненности тѣхъ лицъ который Диккенсъ создалъ во множествѣ, съ такою осязательною близостью для насъ, и которые такъ знакомы намъ что изустную передачу ихъ рѣчей мы критикуемъ какъ представленіе дѣйствительно-живущихъ лицъ!
   Но эти богатые дары, которыми былъ надѣленъ Диккенсъ, становятся еще драгоцѣннѣе, если мы бросимъ взглядъ на тѣ его качества, которыя не всегда бываютъ у живо-чувствующихъ, художественныхъ натуръ. Онъ былъ столь же дѣятельный и "дѣльный", сколько талантливый или поэтическій человѣкъ. Тотъ же Чарлзъ Диккенсъ, чуткій любитель природы, который посвятилъ ей восторженныя страницы своихъ романовъ и имѣлъ страсть къ деревенскимъ прогулкамъ, на которыхъ онъ утомлялъ своихъ болѣе молодыхъ сообщниковъ быстрымъ шагомъ и дальними переходами,-- тотъ же Чарлзъ Диккенсъ былъ безукоризненный и образцовый редакторъ-издатель, всею душою преданный дѣлу своего журнала, руководившій не только общимъ духомъ, но и всѣми частностями его, читавшій каждую статью въ корректурѣ прежде чѣмъ она выходила въ свѣтъ, и оставившій послѣ себя "particulars for next number" (подробности о слѣдующемъ нумерѣ) которыя въ день его смерти висѣли надъ редакторскою конторкой, написанные наскоро, но чистымъ почеркомъ. Нѣкоторое время было принято говорить въ литературныхъ кружкахъ что Диккенсъ, давая журналу только свое имя, ничего въ немъ не дѣлалъ; правда, непосредственнымъ редакторомъ (acting editor) былъ прежде Вилсъ (W. Н. Wills), а потомъ старшій сынъ Диккенса (также Чарлзъ); но тѣ кто бываютъ за кулисами журналистики знаютъ какой запасъ энергіи и личнаго труда вносилъ Диккенсъ въ свое изданіе. Предъ смертью Чарлзъ Диккенсъ передалъ по завѣщанію свое право собственности въ журналѣ, также какъ и главное руководство въ изданіи онаго своему старшему сыну.
   Та же неутомимая энергія не оставляла его и на поприщѣ общественной дѣятельности: онъ горячо сочувствовалъ и неослабно ратовалъ за всякое дѣло общественной пользы, въ особенности же общественной благотворительности, и такимъ образомъ его положительная практическая забота объ улучшеніи этой стороны въ англійскомъ бытѣ дополняла и оправдывала его сатирическое отрицаніе ея недостатковъ и злоупотребленіи, его горячее обличеніе, напримѣръ, состоянія рабочихъ домовъ и школъ, которыя онъ часто осыпалъ горькими и заслуженными сарказмами. Въ самое послѣднее время своей жизни онъ былъ одинъ изъ наиболѣе дѣятельныхъ поборниковъ учрежденія новой дѣтской больницы въ Лондонѣ (East London Hospital for Children), являясь предъ самою смертью тѣмъ же благороднымъ адвокатомъ несчастныхъ и заброшенныхъ дѣтей, какимъ онъ былъ въ Оливерѣ Твистѣ, въ Никласѣ Никльби, въ Домбей и Сынѣ.
   Диккенсъ былъ счастливъ тѣмъ что не только сердечное убѣжденіе и сила мысли, но и болѣе легкіе таланты являлись на помощь въ его филантропическомъ призваніи. Извѣстно какую роль играютъ въ общественной жизни Англіи торжественные обѣды. Они не праздныя пиршества, они даются большею частію съ цѣлью оживить какое-нибудь серіозное дѣло, полезное начинаніе, и рѣчи на нихъ произносимыя, которыя столько же привлекаютъ къ этимъ обѣдамъ, сколько и любовь къ общественнымъ удовольствіямъ, нерѣдко содержатъ плодотворныя мысли въ легкой и пріятной формѣ изящнаго общежитія. Такъ выработалось особенное искусство застольнаго краснорѣчія, и въ этомъ искусствѣ Диккенсъ имѣлъ мало равныхъ. Его рѣчи, особенно послѣ-обѣденныя, отличались неотразимымъ, увлекательнымъ юморомъ, и увеличивая общественное обаяніе личности всѣми чтимаго писателя, вмѣстѣ съ тѣмъ служили тѣмъ филантропическимъ цѣлямъ которыя нерѣдко бывала поводомъ подобныхъ торжествъ.
   Прибавить ли еще слово о рѣдкихъ личныхъ свойствахъ творца Пиквика? Говорить ли о его необыкновенной надежности въ дружбѣ, о его всегдашней готовности жертвовать драгоцѣннымъ временемъ для помощи нуждающимся, несмотря на ту строгую точность и размѣренный порядокъ, безъ котораго Диккенсъ никогда не осилилъ бы своей многосторонней дѣятельности? Диккенсъ человѣкъ тотъ же что и Диккенсъ-писатель: одинъ и тотъ же духъ оживлялъ дѣйствія человѣка и подсказывалъ творенія поэта. Вотъ что особенно дорого въ усопшемъ писателѣ.
   Мы не можемъ здѣсь входить въ подробный разборъ его многочисленныхъ произведеній; припомнимъ лишь нѣкоторыя свойства его блестящаго и симпатичнаго пера Диккенсъ, изображая дѣйствительную жизнь, не подыскиваетъ явленій которыми можно было бы раздражить нервы и возбудить желчь читателя; онъ не спекулируетъ на чувство злобы и мести, не подставляетъ читателю объекты, на которые тотъ могъ бы излить накопившійся въ немъ сплинъ или мизантропію; Диккенсъ не прибѣгаетъ къ этимъ, столь любимымъ многими повѣствователями лружинамъ. Его реализмъ есть истинный реализмъ. Онъ бралъ жизнь во всей ея широтѣ; онъ обошелъ богатую и разнообразную область явленій, и если въ своихъ картинахъ онъ преимущественно останавливался на явленіяхъ будничныхъ, на симпатіяхъ и судьбахъ мелкихъ, затертыхъ и забитыхъ людей, на злоупотребленіяхъ силой и превосходствомъ то онъ всегда дополнялъ картину и изображеніемъ лучшей стороны жизни, и прекрасно согрѣвалъ свои изображенія, наполняя ихъ дивною музыкой глубоко любящаго и горячо вѣрующаго чувства. Онъ былъ исполненъ горячаго и великодушнаго порыва, который съ неудержимою силой влекъ его чувство къ угнетеннымъ и страждущимъ, къ забытымъ труженикамъ человѣчества и вмѣстѣ съ тѣмъ онъ обладалъ тою неистощимою веселостью, которая соединяетъ рѣзвый смѣхъ съ симпатичнымъ добродушіемъ, и которая прекрасно освѣжала выраженія его серіознаго чувства и мрачныя стороны его картинъ. На всѣхъ его произведеніяхъ лежитъ яркій и благотворный отблескъ его любящаго, человѣколюбиваго духа, и этотъ мягкій согрѣющій свѣтъ такъ очаровательно озаряетъ сочно-бьющуюся жизнь его столь оригинальныхъ и часто причудливыхъ характеровъ, такъ увлекательно охватываетъ настроеніе читателя, такъ утѣшительно укрѣпляетъ въ немъ вѣру въ лучшія стороны человѣческой природы, что дѣйствіе erо романовъ, кромѣ художественной стороны, имѣетъ еще высокое нравственное значеніе. И здѣсь мы встрѣчаемся съ кроткою, теплою и исполненною глубокой правды рѣчью того проповѣдника который взглянулъ на трудъ писателя съ вьхооты Евангелія. Дѣйствительно, братская любовь проникаетъ собой разказы и изображенія Диккенса, и самъ онъ съ карающею ѣдкостью уличалъ и преслѣдовалъ зло тяготѣющее надъ человѣческими дѣлами, то и въ этой бичующей сатирѣ слышенъ только благородный протестъ той же всеобъемлющей любви.
   Мы не можемъ лучше заключить эти нѣсколько словъ въ память Диккенса, какъ письмомъ его къ одному изъ его знакомыхъ, который невольною несправедливостью вызвалъ его на искреннюю исповѣдь. Это замѣчательное письмо, вѣроятно одно изъ послѣднихъ писанныхъ Диккенсомъ, служитъ прекраснымъ комментаріемъ къ его творческой и общественной дѣятельности.
   
   "Я бы никогда не подозрѣвалъ, еслибы не ваше письмо, что благоразумный читатель могъ бы увидать намекъ на Св. Писаніе въ одномъ мѣстѣ моей книги, гдѣ я воспроизвелъ ходячую фигуру рѣчи, которая вошла въ ежедневное употребленіе и кстати и некстати говорится безо всякаго отношенія къ первоначальному источнику. Я, право, возмущенъ (I am truly fehukled) тѣмъ что какой бы то ни было читатель могъ при этомъ ошибиться. Я всегда въ сочиненіяхъ своихъ стремился выразить благоговѣніе къ жизни и урокамъ Спасителя, потому что я чувствую это благоговѣніе, потому что я письменно изложилъ Его исторію для моихъ дѣтей, которые впрочемъ уже знали ее наизусть, такъ какъ каждому изъ нихъ я повторялъ ее прежде чѣмъ ребенокъ умѣлъ читать и почти съ того времени какъ онъ начиналъ говорить. Но никогда я не кричалъ объ этомъ съ кровель домовъ."
   
   Вотъ еще слова его написанныя имъ за нѣсколько дней до кончины:
   
   "Я поручаю чтобы на моей гробницѣ мое имя было написано простыми англійскими буквами.... Я умоляю моихъ друзей чтобъ они отнюдь не дѣлали мое имя предметомъ монумента, памятника и чего-либо подобнаго. Мое право на память моей страны я возлагаю на мои печатныя творенія, а воспоминанія моихъ друзей кромѣ того еще на ихъ знакомство со мной.... Я вручаю духъ мой милосердію Божію чрезъ Спасителя Господа нашего Іисуса Христа, и увѣщаю моихъ милыхъ дѣтей стараться руководить себя ученіемъ Новаго Завѣта въ его широкомъ духѣ, не полагая вѣры въ чье-либо узкое толкованіе его буквы."

НЕЛЮБОВЪ.

"Русскій Вѣстникъ", No 6, 1870

   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru